        Њарк Ѓлок. ЂпологиЯ истории

     ---------------------------------------------------------------
     Origin:    библиотека    џкова    Љротова    і    http://www.krotov.com
     ---------------------------------------------------------------

        ‚‚…„…Ќ€…
     "Џапа,  объЯсни  мне,  зачем  нужна  историЯ".  ’ак  однажды  спросил у
отца-историка  мальчик, весьма мне  близкий.  џ был  бы рад сказать, что эта
книга  --  мой  ответ.  Џо-моему,  нет  лучшей  похвалы  длЯ  писателЯ,  чем
признание,  что он  умеет говорить  одинаково с  учеными и  со  школьниками.
Ћднако  такаЯ  высокаЯ простота  -- привилегиЯ немногих избранных. €  все же
этот вопрос  ребенка, чью  любознательность Я,  возможно, не сумел полностью
удовлетворить, Я охотно поставлю здесь вместо  эпиграфа. Љое-кто, навернЯка,
сочтет такую формулировку наивной. Њне же, напротив, она кажетсЯ  совершенно
уместной.  Џроблема, котораЯ  в  ней  поставлена  с  озадачивающей  прЯмотой
детского  возраста, это  ни  мало,  ни  много -- проблема  целесообразности,
оправданности исторической науки.
     €так, от историка требуют отчета. Ћн  пойдет  на это не без внутреннего
трепета: какой  ремесленник,  состарившийсЯ за  своим ремеслом, не спрашивал
себЯ с замиранием сердца, разумно  ли он употребил  свою  жизнь? Ћднако речь
идет о  чем-то  куда более важном,  чем  мелкие сомнениЯ цеховой морали. ќта
проблема затрагивает всю нашу западную цивилизацию.
     €бо, в отличие  от других,  наша цивилизациЯ  всегда  многого ждала  от
своей  памЯти.  ќтому  способствовало  все  --  и  наследие  христианское, и
наследие   античное.  ѓреки   и   латинЯне,   наши  первые   учителЯ,   были
народами-историографами.   •ристианство   --   религиЯ   историков.   „ругие
религиозные системы основывали свои  верованиЯ и ритуалы на мифологии, почти
неподвластной человеческому времени. “ христиан свЯщенными книгами  ЯвлЯютсЯ
книги исторические, а  их  литургии отмечают --  нарЯду  с  эпизодами земной
жизни бога -- событиЯ из истории церкви и свЯтых. •ристианство исторично еще
и  в другом смысле,  быть  может, более  глубоком: судьба человечества--  от
грехопадениЯ до ‘трашного суда-- предстает в сознании христианства как некое
долгое странствие, в котором судьба каждого  человека, каждое индивидуальное
"паломничество" ЯвлЯетсЯ в //8//  свою  очередь отражением;  центральнаЯ ось
всЯкого  христианского  размышлениЯ,  великаЯ   драма  греха  и  искуплениЯ,
разворачиваетсЯ  во   времени,   т.  е.  в  истории.  Ќаше  искусство,  наши
литературные  памЯтники полны  отзвуков прошлого; с уст  наших  деЯтелей  не
сходЯт поучительные примеры из истории, действительные или мнимые. Ќаверное,
здесь следовало бы выделить различные оттенки в групповой  психологии. Љурно
давно отметил; французы, всегда склонные воссоздавать картину мира по схемам
разума,  в  большинстве предаютсЯ своим  коллективным воспоминаниЯм  гораздо
менее интенсивно, чем, например,  немцы.  Ќесомненно  также, что цивилизации
менЯют   свой  облик.   ‚  принципе  не  исключено,  что  когда-нибудь  наша
цивилизациЯ  отвернетсЯ  от истории. €сторикам стоило  бы над этим подумать.
„урно  истолкованнаЯ  историЯ,  если  не  остеречьсЯ,  может  в конце концов
возбудить недоверие и к истории, лучше понЯтой. Ќо если нам суждено до этого
дойти, это совершитсЯ  ценою  глубокого разрыва  с нашими самыми устойчивыми
интеллектуальными традициЯми.
     ‚  настоЯщее времЯ мы  в этом  смысле находимсЯ  пока  лишь  на  стадии
"экзамена совести".  ‚сЯкий раз, когда наши  сложившиесЯ общества, переживаЯ
беспрерывный кризис роста, начинают сомневатьсЯ в себе, они спрашивают себЯ,
правы  ли они были,  вопрошаЯ прошлое,  и  правильно  ли они его  вопрошали.
Џочитайте  то, что  писалось перед  войной, то, что, возможно, пишетсЯ еще и
теперь:  среди  смутных  тревог настоЯщего вы непременно услышите голос этой
тревоги, примешивающийсЯ  к остальным голосам, ‚ разгаре драмы  Я совершенно
случайно услышал его эхо. ќто было &amp; июне 1940 г., в день-- Я это хорошо
помню--  вступлениЯ  немцев  в Џариж.  ‚ нормандском  саду,  где  наш  штаб,
лишенный  войск, томилсЯ  в  праздности, мы  перебирали  причины катастрофы:
"Ќадо  ли думать,  что  историЯ  'нас  обманула?"-- пробормотал  кто-то. ’ак
тревога  взрослого,  звуча,  правда,  более   горько,  смыкалась  с  простым
любопытством подростка. Ќадо ответить и тому, и другому.
     ‚прочем,  надо еще установить,  что означает слово  "нужна". Ќо прежде,
чем  перейти к анализу, Я  должен попросить  извинениЯ  у читателей. “словиЯ
моей  нынешней  жизни,  невозможность  пользоватьсЯ  ни  одной   из  больших
библиотек, пропажа собственных книг  вынуждают менЯ во многом  полагатьсЯ на
мои  заметки  и знаниЯ. „ополнительное чтение, всЯкие  уточнениЯ,  требуемые
правилами моей профессии,  практику которой Я намерен описать, слишком часто
длЯ менЯ  недоступны.  “дастсЯ ли мне когда-нибудь  восполнить  эти пробелы?
Ѓоюсь, что полностью не удастсЯ никогда. џ могу лишь просить снисхождениЯ. џ
сказал бы, что прошу "учесть обстоЯтельства", если бы это не означало, что Я
с излишней самоуверенностью возлагаю на себЯ вину за судьбу. * * *
     ‚  самом  деле,  если даже  считать, что  историЯ  ни на  что  иное  не
пригодна, следовало бы все же сказать в  ее  защиту,  что она  увлекательна.
€ли, точнее,-- ибо всЯкий ищет себе развлечениЯ, где  ему  вздумаетсЯ,-- что
она, несомненно,  кажетсЯ увлекательной большому числу людей. „лЯ менЯ //9//
лично, насколько Я себЯ помню, она всегда была чрезвычайно увлекательна. Љак
длЯ всех историков, Я полагаю. €наче чего ради они выбрали бы эту профессию?
„лЯ всЯкого человека, если он не  'круглый  дурак,  все науки  интересны. Ќо
каждый ученый  находит только  одну науку  заниматьсЯ которой  ему  приЯтней
всего.  Ћбнаружить ее, дабы посвЯтить  себЯ ей, это и есть то, что  называют
призванием.
     ЌеоспоримаЯ  прелесть  истории  достойна сама  по  себе  привлечь  наше
внимание.
     ђоль этой привлекательности -- вначале как зародыша, затем  как стимула
--  была и остаетсЯ основной. †ажде знаний предшествует простое наслаждение;
научному труду с  полным сознанием своих целей  -- ведущий к  нему инстинкт;
эволюциЯ нашего  интеллекта  изобилует переходами такого рода. „аже в физике
первые шаги во многом были обусловлены старинными "кабинетами редкостей". Њы
также знаем,  что маленькие  радости коллекционированиЯ древностей оказались
занЯтием, которое постепенно перешло в нечто гораздо более серьезное. ’аково
происхождение археологии и, ближе к нашему времени, фольклористики. —итатели
Ђлександра  „юма--  это, быть может, будущие  историки,  которым  не хватает
только  тренировки, приучающей получать  удовольствие более чистое и, на мой
взглЯд, более острое: удовольствие от подлинности.
     ‘ другой стороны,  это очарование отнюдь не меркнет, когда принимаешьсЯ
за  методическое  исследование со  всеми  необходимыми  строгостЯми;  тогда,
напротив,--  все  настоЯщие историки  могут  это  подтвердить -- наслаждение
становитсЯ еще более  живым и полным; здесь нет ровным счетом ничего, что не
заслуживало бы напрЯженнейшей умственной работы. €стории, однако, присущи ее
.собственные эстетические радости, непохожие на радости  никакой иной науки.
‡релище человеческой  деЯтельности,  составлЯющей ее  особый предмет,  более
всЯкого другого способно покорЯть человеческое  воображение. Ћсобенно тогда,
когда удаленность  во времени и пространстве окрашивает  эту деЯтельность  в
необычные  тона. ‘ам великий  ‹ейбниц призналсЯ в этом: когда от абстрактных
спекулЯций в  области математики  или  теодицеи он  переходил  к расшифровке
старинных  грамот или  старинных  хроник  имперской  ѓермании, он испытывал,
совсем как мы, это "наслаждение от познаниЯ удивительных вещей". Ќе будем же
'отнимать у  нашей  науки ее долю поэзии.  ЋстережемсЯ в  особенности, что Я
наблюдал  кое  у  кого,  стыдитьсЯ  этого. ѓлупо  думать, что  если  историЯ
оказывает  такое  мощное  воздействие  на  наши чувства,  она поэтому  менее
способна удовлетворЯть наш ум.
     €  все же если бы  историЯ,  к которой нас  влечет  эта ощущаемаЯ почти
всеми  прелесть,  оправдывалась только ею,  если  бы она была  в целом  лишь
приЯтным времЯпрепровождением, вроде бриджа или  рыбной ловли, стоила  ли бы
она того  труда, который  мы  затрачиваем, чтобы  ее писать?  џ  имею в виду
писать честно, правдиво,  раскрываЯ, насколько возможно,  неЯвные  мотивы,--
следовательно, с затратой немалых  усилий. €гры,  писал  Ђндре †ид, ныне длЯ
нас  уже непозволительны, кроме, добавил  он, игры  ума. ќто было  сказано в
1938  г. ‚ 1942 г., когда пишу  Я,  каким  //10//  дополнительным  тЯгостным
смыслом наполнЯетсЯ эта фраза! —то говорить, в  мире, который недавно проник
в строение атома и только начинает прощупывать тайну звездных пространств, в
нашем бедном мире, который по праву гордитсЯ своей наукой, но не в состоЯнии
сделать  себЯ  хоть немножко  счастливым,  бесконечные  детали  исторической
эрудиции, способные поглотить целую жизнь, следовало бы осудить как нелепое,
почти  преступное  расточительство сил, если  бы в результате мы всего  лишь
приукрашивали   крохами  истины  одно  из   наших   развлечений.  ‹ибо  надо
рекомендовать не заниматьсЯ историей людЯм, чьи умственные способности могут
быть  с большей  пользой  применены  в другой  области,  либо пусть  историЯ
докажет свою научную состоЯтельность.
     Ќо тут возникает новый вопрос: что же, собственно, ЯвлЯетсЯ оправданием
умственных усилий?
     Ќадеюсь,  в  наши  дни никто  не решитсЯ утверждать,  вместе  с  самыми
строгими позитивистами, что ценность исследованиЯ -- в любом предмете и ради
любого  предмета --  измерЯетсЯ тем, насколько  оно  может быть  практически
использовано.  Ћпыт  научил нас,  что  тут  нельзЯ  решать заранее  -- самые
абстрактные, на первый взглЯд, умственные спекулЯции могут в один прекрасный
день   оказатьсЯ  удивительно  полезными   длЯ  практики.  Ќо,  кроме  того,
отказывать человечеству в праве искать,  без  всЯкой заботы о благоденствии,
утолениЯ  интеллектуального голода -- означало бы  нелепым образом изувечить
человеческий дух. Џусть homo faber или politicus всегда будут безразличны  к
истории, в  ее защиту достаточно сказать, что она признаетсЯ необходимой длЯ
полного  развитиЯ homo  sapiens. Ќо даже  при таком  ограничении вопрос  еще
полностью не разрешен.
     €бо  наш  ум по природе  своей гораздо  меньше  стремитсЯ  узнать,  чем
понЯть. Ћтсюда следует,  что подлинными науками он признает лишь те, которым
удаетсЯ  установить   между  ЯвлениЯми  логические  свЯзи.  ‚се  прочее,  по
выражению   Њальбранша,--   это   только  "всезнайство"  ("полиматиЯ").   Ќо
всезнайство может,  самое  большее, быть  родом развлечениЯ или же манией; в
наши  дни, как и во  времена  Њальбранша, его  не признают достойным длЯ ума
занЯтием. Ђ  значит,  историЯ,  независимо  от ее  практической  полезности,
вправе тогда требовать себе место  среди наук, достойных умственного усилиЯ,
-- лишь в той  мере,  в какой  она сулит  нам  вместо простого перечислениЯ,
бессвЯзного и почти безграничного, Явлений и событий, дать их некую разумную
классификацию и сделать более понЯтными.
     ЌельзЯ, однако, отрицать,  что  любаЯ наука  всегда будет казатьсЯ  нам
неполноценной, если она рано или поздно не поможет нам жить лучше. Љак же не
испытывать этого чувства с особой силой в отношении истории, чье назначение,
казалось  бы,  тем паче  состоит в  том,  чтобы рабо //11//  тать  на пользу
человеку,  раз ее  предмет--  это  человек  и его  действиЯ? ‚  самом  деле,
извечнаЯ  склонность,  подобнаЯ  инстинкту,   заставлЯет  нас  требовать  от
истории, чтобы  она  служила руководством длЯ  наших действий,  а  потом  мы
негодуем, подобно  тому солдату побежденной армии, чьи слова Я привел  выше,
если историЯ, как нам кажетсЯ, обнаруживает свою несостоЯтельность, не может
дать 'нам  указаний. Џроблему  пользы истории  --  в  узком,  прагматическом
смысле   слова  "полезный"--   не  надо  смешивать  с  проблемой   ее  чисто
интеллектуальной оправданности.  ‚едь проблема  пользы может тут  возникнуть
только  во  вторую очередь: чтобы поступать  разумно,  разве не надо  сперва
понЯть? € все же, рискуЯ дать лишь полуответ на самые настойчивые возражениЯ
здравого смысла, проблему пользы нельзЯ просто обойти.
     Ќа эти  вопросы, правда, некоторые из наших  наставников или  rex,  кто
претендует на  эту роль, уже ответили. ’олько чтобы развенчать наши надежды.
Ѓолее снисходительные сказали: историЯ бесполезна и безосновательна. „ругие,
чьЯ строгость не удовлетворЯетсЯ полумерами, решили: историЯ вредна.  "‘амый
опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта",-- выразилсЯ один из них,
причем   человек   известный.   ’аким    приговорам   присуща   сомнительнаЯ
привлекательность: они заранее оправдывают  невежество. Љ счастью, у нас еще
сохранилась частица любознательности, и апеллЯциЯ, пожалуй, еще возможна.
     Ќо если нам предстоит пересмотр дела, надо длЯ  этого располагать более
определенными данными. €бо есть одно обстоЯтельство, о котором,  видимо,  не
подумали заурЯдные  хулители  истории. ‚  их суждениЯх немало  красноречиЯ и
ума, но они  по большей части не удосужились точно узнать, о чем рассуждают.
Љартину наших научных занЯтий они  рисуют не с натуры. Ћт нее отдает  скорее
риторикой Ђкадемии,  чем  атмосферой  рабочего  кабинета. Ђ  главное --  она
устарела. ‚  результате весь  этот  ораторский пыл расходуетсЯ  на то, чтобы
заклинать  призрак. Њы в этой книге постараемсЯ поступать иначе. Њетоды, чью
основательность  мы  попробуем  взвесить,   будут  теми  же,   что   реально
применЯютсЯ в исследовании,  вплоть до мелких и  тонких технических деталей.
Ќаши проблемы  будут  теми  же самыми проблемами,  которые ежедневно  ставит
перед историком его предмет. Љороче, мы  желаем прежде всего рассказать, как
и  почему  историк занимаетсЯ  своим  делом. Ђ уж лотом  пусть читатель  сам
решает, стоит ли им заниматьсЯ.
     Ћднако  будем  осторожны.  ‡адача  наша,  даже  при таком  понимании  и
ограничении, лишь  с виду  может  показатьсЯ простой.  ‚озможно, она была бы
проста, имей мы дело с одним из прикладных искусств, о которых нетрудно дать
полное  представление,  перечислив один  за другим  все проверенные временем
приемы.  Ќо  историЯ  -- не  ремесло часовщика  или  краснодеревщика.  Ћна--
стремление  к  лучшему  пониманию,  следовательно  -- нечто,  пребывающее  в
движении. ЋграничитьсЯ описанием нынешнего состоЯниЯ науки -- это в какой-то
мере  подвести ее.  ‚ажнее  рассказать  о  том, какой  она  надеетсЯ стать в
дальнейшем  своем  развитии.  Ќо подобнаЯ задача  вынуждает  того, кто хочет
анализировать эту науку, //12//  в значительной мере  основыватьсЯ на личном
выборе. ‚едь всЯкую  науку на каждое  ее этапе пронизывают разные тенденции,
которые  невозможно  отделить  одну  от  другой  без  некоего предвосхищениЯ
будущего.  Ќас эта необходимость не отпугивает. ‚ области духовной жизни  не
менее чем <I>в</I> любой другой, страх перед ответственностью ни к чему хорошему не
приводит. Ќо надо быть честным и предупредить читателЯ.
     Љроме того неминуемо возникающие трудности при изучении методов зависЯт
от  того, какой точки  на кривой своего развитиЯ,  всегда несколько ломаной,
достигла в данный момент рассматриваемаЯ  дисциплина. ‹ет  пЯтьдесЯт  назад,
когда Ќьютон еще царствовал безраздельно, было,  Я думаю, несравненно легче,
чем сегоднЯ,  изложить  всю  механику  с точностью технического  чертежа.  Ђ
историЯ  еще  находитсЯ  в  фазе,  куда  более благоприЯтной  длЯ  уверенных
суждений.
     €бо  историЯ  --  не только  наука, находЯщаЯсЯ в развитии. ќто  наука,
переживающаЯ детство,-- как все науки, чьим  предметом ЯвлЯетсЯ человеческий
дух,  этот  запоздалый гость в области  рационального  познаниЯ. €ли,  лучше
сказать:  состарившаЯсЯ,  прозЯбавшаЯ  в  эмбриональной форме повествованиЯ,
долго  перегруженнаЯ вымыслами,  еще дольше прикованнаЯ к событиЯм, наиболее
непосредственно доступным, как  серьезное аналитическое  занЯтие историЯ еще
соцсе-vi молода. Ћна силитсЯ теперь проникнуть глубже лежащих на поверхности
фактов; отдав  в  прошлом  дань соблазнам  легенды  или  риторики, она хочет
отказатьсЯ  от отравы,  ныне  особенно  опасной,  от рутины  учености  и  от
эмпиризма  в обличье  здравого смысла. ‚ некоторых важных  проблемах  своего
метода она пока еще только начинает что-то нащупывать. ‚от почему ”юстель де
Љуланж и до  него Ѓейль, вероЯтно, были  не совсем неправы, называЯ  историю
"самой трудной из всех наук". * * *
     Ќо не заблуждение ли это? Љак ни туманен во многих отношениЯх наш путь,
мы в настоЯщее  времЯ, думаетсЯ мне, находимсЯ в лучшем  положении, чем наши
прЯмые предшественники, и видим несколько Ясней.
     ЏоколениЯ последних десЯтилетий XIX и первых лет  XX  века жили, как бы
завороженные  очень  негибкой,  поистине контовской схемой мира естественных
наук.  ђаспространЯЯ эту чудодейственную схему на всю совокупность  духовных
богатств,  они   полагали,  что  настоЯщаЯ  наука  должна   приводить  путем
неопровержимых доказательств к  непреложным истинам, сформулированным в виде
универсальных законов. ’о было убеждение  почти всеобщее.  Ќо, примененное к
исследованиЯм  историческим,  оно  породило  --  в  зависимости от характера
ученых -- две противоположные тенденции.
     Ћдни действительно считали возможной  науку  об  эволюции человечества,
котораЯ  согласовалась бы с этим, так сказать,  "всенаучным"  идеалом, и  не
щадЯ сил трудились над ее созданием. Џричем они сознательно шли на то, чтобы
оставить за пределами этой науки о людЯх //13// многие реальные факты весьма
человеческого   свойства,  которые,   однако   казались   им  абсолютно   не
поддающимисЯ  рациональному познанию. ќтот осадок они презрительно именовали
"происшествием",  сюда же относили они большую  часть  жизни индивидуума  --
интимно  личную.  ’акова  была  в  общем,   позициЯ  социологической  школы,
основанной  „юркгеймом. (Џо  крайней  мере,  если не  принимать  во внимание
смЯгчениЯ,  постепенно  привнесенные  в первоначальную  жесткость  принципов
людьми слишком  разумными,  чтобы--  пусть  невольно-- не поддатьсЯ давлению
реальности.)  Ќаша  наука многим ей обЯзана. Ћна  научила нас  анализировать
более глубоко, ограничивать проблемы более строго, Я бы даже сказал, мыслить
не  так  упрощенно.  Ћ  ней  мы здесь  будем  говорить  лишь  с  бесконечной
благодарностью и уважением. € если сегоднЯ она уже кажетсЯ превзойденной, то
такова  рано  или  поздно  расплата  длЯ  всех  умственных  течений  за   их
плодотворность.
     Њежду тем другие исследователи занЯли тогда же совершенно иную позицию.
‚идЯ, что историю не втиснуть в рамки физических закономерностей, и вдобавок
испытываЯ  смЯтение (в котором повинно было  их  первоначальное образование)
перед трудностЯми,  сомнениЯми, необходимостью  снова и снова возвращатьсЯ к
критике источников, они извлекли из всех этих фактов урок трезвого смирениЯ.
„исциплина, которой они посвЯтили свой талант, казалась им в конечном  счете
неспособной  к вполне надежным  выводам в  настоЯщем  и не  сулЯщей  больших
перспектив  в будущем. Ћни видели в ней не столько подлинно  научное знание,
сколько  некую  эстетическую   игру  или,   на  худой  конец,  гигиеническое
упражнение, полезное  длЯ здоровьЯ  духа.  €х иногда  называли  "историками,
рассказывающими историю",--  прозвище  длЯ  нашей корпорации оскорбительное,
ибо в нем суть  истории определЯетсЯ 'как бы отрицанием ее возможностей. —то
касаетсЯ  менЯ, то  Я  бы  нашел более  выразительный  символ их общности на
определенном этапе истории французской мысли.
     ‹юбезный и уклончивый ‘ильвестр Ѓоннар --  если придерживатьсЯ тех дат,
к которым книга о нем приурочивает его деЯтельность,-- это анахронизм, такой
же,  как  свЯтые  античной  поры,  которых  средневековые  писатели   наивно
окрашивали  в цвета  собственного времени. ‘ильвестра  Ѓоннара (если  на миг
поверить, что  эта вымышленнаЯ фигура  существовала во  плоти), "подлинного"
‘ильвестра  Ѓоннара,  родившегосЯ  при  Џервой  империи,  поколение  великих
романтических  историков  могло   бы   считать  своим:  он  разделил  бы  их
трогательный и плодотворный  энтузиазм,  их  несколько  простодушную веру  в
будущее "философии" истории. Ќо уйдем от эпохи, к  которой мы его отнесли, и
вернем его тому времени, когда была сочинена  его вымышленнаЯ биографиЯ. ’ам
он  будет  достоин занЯть  место  патрона,  цехового  свЯтого  целой  группы
историков,   бывших   примерно   духовными   современниками   его  биографа:
добросовестных  тружеников, но с несколько коротким  дыханием.  Љак у детей,
чьи  отцы  чрезмерно  предавались  наслаждениЯм,  на  их  костЯх  как  будто
сказалась  усталость  от  пышных  исторических оргий  романтизма;  они  были
склонны  принижать себЯ  перед собратьЯми-учеными и  в  целом скорее  //14//
призывали к осторожности,  чем к  дерзкому порыву.  „умаю, не будет  слишком
злым считать,  что их девизом  могут  служить  поразительные  слова  которые
однажды  сорвались с уст человека, весьма,  впрочем, острого ума, каким  был
дорогой мой учитель арль ‘еньобос: "‡адавать себе вопросы очень полезно, но
<I>отвечать</I> на <I>них очень опасно"</I>. —то и говорить, это не речи хвастуна. Ќо если
бы физики  не  были так  дерзки в своей  профессии,  многого  ли достигла бы
физика?
     ‘ловом, умственнаЯ атмосфера  нашего  времени уже  не  та. ЉинетическаЯ
теориЯ  газов,  эйнштейновскаЯ механика, квантоваЯ  теориЯ  коренным образом
изменили  то  представление  о  науке,  которое  еще вчера  было  все-обшим.
Џредставление  это не  стало менее высоким-- оно сделалось более гибким.  Ќа
место   определенного   последние  открытиЯ  во  многих   случаЯх  выдвинули
бесконечно  возможное;   на   место   точно  измеримого--   понЯтие   вечной
относительности меры. €х воздействие сказалось даже на тех  людЯх--  Я, увы,
должен  к  ним  причислить   и  себЯ,--  кому  недостаток  способностей  или
образованиЯ  позволЯет  наблюдать  лишь  издали и как бы опосредствованно за
этой великой метаморфозой.
     €так, мы ныне  лучше подготовлены к мысли,  что некаЯ область познаниЯ,
где  не   имеют  силы  …вклидовы   доказательства  или   неизменные   законы
повторЯемости, может,  тем  не  менее, претендовать на  звание  научной.  Њы
теперь  гораздо легче допускаем, что определенность  и универсальность-- это
вопрос  степени.  Њы уже  не чувствуем своим долгом навЯзывать всем объектам
познаниЯ  единообразную  интеллектуальную  модель,  заимствованную из наук о
природе,  ибо даже там этот шаблон уже не может быть применен вполне. Њы еще
не слишком хорошо знаем, чем станут в будущем науки о человеке. Ќо мы знаем:
длЯ  того, чтобы  существовать --  продолжаЯ, конечно,  подчинЯтьсЯ основным
законам разума,-- им не придетсЯ отказыватьсЯ от своей оригинальности или ее
стыдитьс Я-
     џ  бы  хотел,  чтобы   среди  историков-профессионалов  именно  молодые
приучились размышлЯть над этими  сомнениЯми, этими постоЯнными  "покаЯниЯми"
нашего ремесла. ќто будет длЯ них самым верным путем длЯ того, чтобы, сделав
сознательный выбор, подготовить себЯ к разумному направлению  своих  усилий.
Ћсобенно Я  желал бы, чтобы все  больше  молодых  бралось  за историю  более
широкую  и углубленную, судьбу которой мы --  а нас с каждым днем все больше
-- теперь намечаем. …сли  1  книга моЯ этому поможет, Я буду думать, что она
не вовсе бесполезна. ‚ ней, должен признатьсЯ, есть некаЯ долЯ программы.
     Ќо  Я пишу  не  только-- и  даже  не  главным образом-- длЯ внутреннего
цехового употреблениЯ.  џ не думаю, что следовало бы скрывать сомнениЯ нашей
науки от людей просто любознательных. ќти сомнениЯ -- наше оправдание. Ѓолее
того --  они  придают  нашей науке свежесть молодости. Њы 'не  только  имеем
право  требовать  по  отношению к истории //15// снисходительности,  как  ко
всему  начинающемусЯ. Ќезавершенное, которое  постоЯнно стремитсЯ  перерасти
себЯ, обладает  длЯ всЯкого живого ума  очарованием не  меньшим, чем  нечто,
успешнейшим  образом  законченное.  „обрый землепашец,  сказал  Џеги,  любит
пахать и сеЯть не меньше, чем собирать жатву. * * *
     ќто краткое введение мне хотелось бы заключить личным признанием. ‹юбаЯ
наука,  взЯтаЯ  изолированно,  представлЯет  лишь  некий фрагмент  всеобщего
движениЯ  к знанию.  ‚ыше Я уже  имел  повод  привести  этому  пример: чтобы
правильно понЯть  и  оценить  методы исследованиЯ данной  дисциплины-- пусть
самые специальные с виду,-- необходимо уметь их свЯзать вполне убедительно и
Ясно со  всей  совокупностью  тенденций, которые одновременно  проЯвлЯютсЯ в
других  группах  наук.  €зучение  методов  как  таковых  составлЯет   особую
дисциплину,  ее  специалисты  именуют  себЯ  философами.  Ќа  это  звание  Я
претендовать  не  вправе.   Ћт  подобного  пробела  в   моем  первоначальном
образовании  данный очерк, несомненно, много потерЯет  как в точности Языка,
так и в широте кругозора. Њогу  его рекомендовать лишь таким, каков он есть,
т. е. как  записи  ремесленника, который всегда  любил размышлЯть над  своим
ежедневным заданием, как блокнот подмастерьЯ, который долго орудовал аршином
и отвесом, но из-за этого не возомнил себЯ математиком.


        ѓ‹Ђ‚Ђ Џ…ђ‚Ђџ. €‘’Ћђ€џ, ‹ћ„€ € ‚ђ…Њџ


      <I>1. ‚ыбор историка.</I> 

     ‘лово  "историЯ"  очень старо, настолько  старо,  что  порой надоедало.
‘лучалось  -- правда, редко,--  что его  даже хотели вычеркнуть из словарЯ..
‘оциологи  дюркгеймовской школы отводЯт  ему  определенное  место  _  только
подальше,  в  жалком уголке наук  о  человеке;  что-то  вроде  подвала, куда
социологи,  резервируЯ за  своей  наукой  все,  поддающеесЯ  по  их  мнению,
рациональному  анализу,  сбрасывают  факты человеческой  жизни,  которые  им
кажутсЯ наиболее поверхностными и произвольными.
     Њы здесь, напротив, сохраним за  "историей" самое  широкое ее значение.
‘лово это как таковое не налагает запрета ни на какой путь исследованиЯ -- с
обращением  преимущественно к человеку или к обществу, к описанию преходЯщих
кризисов или к наблюдению за ЯвлениЯми более  длительными.  ‘амо по себе оно
не заключает никакого кредо -- согласно своей первоначальной этимологии, оно
обЯзывает всего лишь  к "исследованию". Љонечно, с тех пор как оно, тому уже
более двух тысЯчелетий, поЯвилось на  устах  у людей, его  содержание сильно
изменилось. ’акова судьба  в  Языке  всех  по-настоЯщему живых слов. …сли бы
наукам приходилось  при каждой из  своих побед искать себе новое название --
сколько было  бы крестин в  царстве  академий, сколько потерЯнного  времени!
ЋставаЯсь безмЯтежно верной славному своему эллинскому имени, историЯ все же
не будет теперь  вполне той  же историей,  которую  писал ѓекатей Њилетский,
равно как физика лорда Љельвина или ‹анжевена-- это не физика ЂристотелЯ. Ќо
тогда что же такое историЯ?
     Ќет никакого смысла помещать в  начале  этой книги, сосредоточенной  на
<I>реальных</I>  проблемах  исследованиЯ,  длинное  и  сухое  определение.  Љто  из
серьезных  тружеников  обращал  внимание  на  подобные символы  веры?  €з-за
мелочной  точности  в  этих определениЯх не только  упускают все лучшее, что
есть  в  интеллектуальном порыве (Я разумею  его попытки пробитьсЯ к  еще не
вполне Ясному знанию, его возможности расширить свою сферу). Ћпасней то, что
о них так тщательно  заботЯтсЯ лишь длЯ того,  чтобы жестче их разграничить.
"ќтот предмет",-- говорит ‘траж //17// Ѓожеств ’ерминов,-- "или этот  подход
к нему, наверно, очень соблазнительны. Ќо берегись, о эфеб, это не €сториЯ".
ђазве  мы--  цеховой совет былых  времен, чтобы  кодифицировать  виды работ,
дозволенных ремесленникам? и, закрыв перечень, предоставлЯть право выполнЯть
их только нашим мастерам, имеющим патент? ”изики  и химики  умнее: насколько
мне известно,  никто  еще не видел, чтобы  они  спорили  из-за прав  физики,
химии,  физической  химии   или  --  если  предположить,  что  такой  термин
существует,-- химической физики.
     €  все   же   верно,   что   перед   лицом  необъЯтной   и  хаотической
действительности историк  всегда вынужден  наметить  участок,  пригодный длЯ
приложениЯ его  орудий;  затем  он  должен  в нем  сделать  выбор,  который,
очевидно, не будет  совпадать с  выбором  биолога,  а будет  именно  выбором
историка.   ќто   --  подлиннаЯ   проблема  его   деЯтельности.   Ћна  будет
сопутствовать нам на всем протЯжении нашего очерка.

      <I>2. €сториЯ и люди.</I> 

     €ногда  говорЯт: "€сториЯ -- это наука о  прошлом". Ќа мой взглЯд,  это
неправильно. €бо, во-первых, сама мысль,  что  прошлое как таковое  способно
быть объектом науки,  абсурдна. Љак можно, без  предварительного отсеиваниЯ,
сделать  предметом рационального познаниЯ феномены, имеющие между собой лишь
то общее, что они не современны нам? ’очно  так же можно ли представить себе
всеобъемлющую науку о вселенной в ее нынешнем состоЯнии?
     “ истоков  историографии  древние  анналисты, бесспорно,  не  терзались
подобными сомнениЯми. Ћни рассказывали подрЯд о событиЯх, единственнаЯ свЯзь
между  которыми  состоЯла  в  том,  что  все они  происходили в одно  времЯ:
затмениЯ,  град,  поЯвление  удивительных  метеоров  вперемешку  с  битвами,
договорами,  кончинами  героев и  царей.  Ќо  в  этой первоначальной  памЯти
человечества, беспорЯдочной, как восприЯтие ребенка, неуклонное стремление к
анализу мало-помалу привело к  необходимости классификации.  „а, верно, Язык
глубоко  консервативен  и  охотно  хранит  название  "историЯ"  длЯ  всЯкого
изучениЯ перемен, происходЯщих во времени... Џривычка безопасна-- она никого
не обманывает.  ‚  этом  смысле существует  историЯ  ‘олнечной  системы, ибо
небесные тела,  ее составлЯющие, не всегда были такими, какими мы 'их  видим
теперь. ќта историЯ относитсЯ к астрономии. ‘уществует историЯ вулканических
извержений,  котораЯ, Я уверен, весьма важна длЯ физики земного шара. Ћна не
относитсЯ к  истории историков.  €ли, во всЯком  случае, она к нашей истории
относитсЯ  лишь в  той  мере,  в какой ее  наблюдениЯ  могут  окольным путем
оказатьсЯ свЯзанными  со специфическими интересами истории человечества. Љак
же осуществлЯетсЯ на практике разделение задач? Љонкретный пример, вероЯтно,
поможет нам это понЯть лучше, чем долгие рассуждениЯ.
     ‚ • веке в  побережье ”ландрии врезалсЯ глубокий залив ‡вин<SUP>.</SUP>
‡атем его занесло песком. Љ какому разделу  знаний отнести изучение этого фе
//18// номена? Ќе размышлЯЯ, всЯкий назовет геологию. Њеханизм наносов, роль
морских  течений, возможно" изменениЯ уровнЯ океанов -- разве не длЯ  того и
была создана и выпестована геологиЯ, чтобы заниматьсЯ всем этим? Ќесомненно.
Ћднако, если приглЯдетьсЯ, дело вовсе не так просто.
     Џрежде всего, видимо, надо  отыскать причины изменениЯ. € наша геологиЯ
вынуждена задать вопросы, которые, строго говорЯ, уже не  совсем относЯтсЯ к
ее ведомству. €бо поднЯтию дна в заливе навернЯка  способствовали сооружение
плотин,  каналов,  переносы  фарватеров.  ‚се  это   --  действиЯ  человека,
вызванные общественными нуждами и возможные лишь при определенной социальной
структуре.
     Ќа   другом   конце  цепи--  другаЯ   проблема:  проблема  последствий.
Ќеподалеку  от  котловины  залива  поднималсЯ  город.  ќто был Ѓрюгге. ѓород
свЯзывал с  заливом короткий  отрезок  реки. —ерез  ‡вин  Ѓрюгге  получал  и
отправлЯл  большую часть  товаров,  благодарЯ  которым  он был-- в  меньшем,
разумеетсЯ, масштабе -- своего рода ‹ондоном или Ќью-‰орком того времени. Ќо
вот с  каждым днем  стало  все сильней ощущатьсЯ  обмеление залива. Ќапрасно
Ѓрюгге,  по  мере  того  как  отступала вода,  выдвигал  к  устью реки  свои
аванпорты  --  его  набережные  постепенно замирали. Љонечно, это  отнюдь не
единственнаЯ причина упадка  Ѓрюгге. ђазве могут ЯвлениЯ природные влиЯть на
социальные, если их воздействие не подготовлено, поддержано  или обусловлено
другими факторами, которые идут от человека? Ќо в потоке каузальных волн эта
причина входит, по крайней мере, в число наиболее эффективных.
     €так, творчество общества, моделирующеесЯ вновь и вновь  соответственно
нуждам почвы, на которой оно живет,-- это, как чувствует инстинктивно каждый
человек, факт преимущественно "исторический". ’о же можно сказать и о судьбе
крупного центра товарообмена; этот вполне  характерный пример из "топографии
знаниЯ"  показывает,  с  одной  стороны,  точку  скрещениЯ,  где  союз  двух
дисциплин представлЯетсЯ  необходимым длЯ любой попытки найти объЯснение:  с
другой  стороны,  это  точка  перехода,  где,  завершив описание  феномена и
занимаЯсь отныне только оценкой его последствий, одна дисциплина в  какой-то
мере  окончательно  уступает место другой.  —то же  происходит  всЯкий  раз,
когда,   по-видимому,   настоЯтельно  требуетсЯ  вмешательство  истории?  --
ЏоЯвление человеческого.
     ‚ самом деле, великие наши  наставники, такие  как Њишле или ”юстель де
Љуланж,  уже давно научили  нас  это  понимать:  предметом истории  ЯвлЯетсЯ
человек. ‘кажем  точнее -- люди-  Ќауке  о разнообразном больше  подходит не
единственное  число,  благоприЯтное   длЯ   абстракции,   а   множественное,
ЯвлЯющеесЯ грамматическим выражением относительности. ‡а зримыми очертаниЯми
пейзажа,  орудий  или машин, за самыми,  казалось бы, сухими  документами  и
институтами, совершенно отчужденными от  тех.  кто их учредил, историЯ хочет
увидеть  людей.  Љто  этого  не  усвоил, тот,  самое  большее,  может  стать
чернорабочим эрудиции. ЌастоЯщий же историк похож на сказочного людоеда. ѓде
пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча.//19//
     €з  характера истории  как науки о людЯх вытекает ее особое отношение к
способу  выражениЯ. €сториЯ -- наука или искусство? Ћб этом  наши прапрадеды
времен около  1800 г. любили рассуждать с важностью.  Џозже  в годах 1890-х,
погруженных в  атмосферу  несколько примитивного позитивизма, специалисты  в
области метода возмущались, что публика, читаЯ исторические труды,  обращает
чрезмерное внимание  на то, что они называли формой. €скусство против науки,
форма  против  содержаниЯ:  сколько  тЯжб, которым  место  в  архивах  судов
схоластики!
     ‚  точном уравнении не меньше  красоты, чем в изЯщной  фразе. Ќо каждой
науке свойственна ее особаЯ  эстетика Языка.  —еловеческие факты  -- по сути
своей феномены  слишком  тонкие, многие из них ускользают от математического
измерениЯ.  —тобы  хорошо  их передать и благодарЯ  этому хорошо понЯть (ибо
можно  ли  понЯть до  конца то, что не умеешь высказать?), требуетсЯ большаЯ
чуткость Языка, точность  оттенков в  тоне. ’ам,  где  невозможно высчитать,
очень  важно  внушить.  Њежду  выражением  реальностей  мира  физического  и
выражением реальностей человеческого духа -- контраст в целом такой же,  как
между  работой фрезеровщика  и работой  мастера,  изготовлЯющего  лютни: оба
работают с точностью до миллиметра, но фрезеровщик  пользуетсЯ механическими
измерительными  инструментами, а музыкальный мастер  руководствуетсЯ главным
образом чувствительностью своего уха и пальцев. Ќичего путного не получилось
бы,  если  бы  фрезеровщик  прибегал  к  эмпирическому  методу  музыкального
мастера, а гот  пыталсЯ бы  подражать фрезеровщику. Ќо кто  станет отрицать,
что, подобно чуткости пальцев, есть чуткость слова?

      <I>3. €сторическое времЯ.</I> 

     "Ќаука  о  людЯх",--  сказали  мы.  ќто  еще  очень  расплывчато.  Ќадо
добавить:  "о  людЯх   во   времени".  €сторик   не   только   размышлЯет  о
"человеческом".  ‘реда,  в  которой  его мысль  естественно  движетсЯ,-- это
категориЯ длительности.
     Љонечно,  трудно  себе представить науку, абстрагирующуюсЯ  от времени.
Ћднако  длЯ многих  наук,  условно дробЯщих  его на  искусственно однородные
отрезки,  оно не что иное,  как  некаЯ мера.  Ќапротив,  конкретнаЯ  и живаЯ
действительность,  необратимаЯ  в  своем  стремлении,  времЯ  истории--  это
плазма,  в которой плавают феномены, это как бы среда,  в которой  они могут
быть  понЯты.  —исло  секунд,  лет  или  веков,  требующеесЯ  радиоактивному
веществу длЯ  превращениЯ в другие элементы, это  основополагающаЯ  величина
длЯ науки об атомах. Ќо произошла ли какаЯ-то из этих метаморфоз  тысЯчу лет
назад,  вчера, сегоднЯ  или должна  произойти завтра,--  это обстоЯтельство,
наверно, заинтересовало бы уже геолога,  потому что геологиЯ -- на свой  лад
дисциплина   историческаЯ,  длЯ  физика  же  это  обстоЯтельство  совершенно
безразлично. ‡ато ни один историк не удовлетворитсЯ  констатацией факта, что
–езарь  потратил на завоевание  ѓаллии 8 лет; что понадобилось 15 лет, чтобы
‹ютер  //20//  из  эрфуртского  новичка-ортодокса  вырос  в  виттенбергского
реформатора. €сторику гораздо важнее  установить длЯ  завоеваниЯ ѓаллии  его
конкретное хронологическое место в  судьбах европейских обществ. €, никак не
собираЯсь  отрицать  того,  что  духовный кризис,  вроде  пережитого  братом
Њартином, свЯзан с проблемой  вечности, историк все же  решитсЯ подробно его
описать  лишь после  того, как с точностью  определит  этот момент в  судьбе
самого человека, героЯ происшествиЯ, и цивилизации, котораЯ была средой  длЯ
такого кризиса.
     ќто  подлинное времЯ --  по  природе своей некий  континуум.  Ћно также
непрестанное  изменение. €з  антитезы этих  двух атрибутов возникают великие
проблемы исторического исследованиЯ. Џрежде  всего  проблема, котораЯ ставит
под  вопрос  даже   право  на  существование   нашей  работы.   ‚озьмем  два
последовательных периода из чреды  веков. ‚  какой  мере  свЯзь  между ними,
создаваемаЯ непрерывным течением  времени, оказываетсЯ  более  существенной,
чем  их  несходство,  которое порождено  тем  же временем,-- иначе, надо  ли
считать  знание более старого периода необходимым или излишним длЯ пониманиЯ
более нового?
       <I>4. €дол истоков.</I>  Ќикогда не вредно начать  с mea culpa. ЋбъЯснение
более  близкого более  далеким,  естественно, любезное сердцу людей, которые
избрали прошлое предметом своих занЯтий, порой гипнотизирует исследователей.
ќтот идол племени историков можно  было бы назвать "манией происхождениЯ". ‚
развитии исторической мысли длЯ него также был свой, особенно благоприЯтный,
момент.
     …сли не ошибаюсь, ђенан как-то  написал (цитирую  по памЯти, а  потому,
боюсь,  неточно): "‚о всех человеческих делах прежде всего достойны изучениЯ
истоки". Ђ  до  него ‘ент-Ѓев:  "џ с интересом  прослеживаю и  примечаю  все
начинающеесЯ".  Њысль,  вполне принадлежащаЯ их  времени.  ‘лово "истоки" --
также.  Ћтветом  на  "€стоки  христианства"  стали  немного  спустЯ  "€стоки
современной  ”ранции". “ж не говорЯ об эпигонах. Ќо само это слово  смущает,
ибо оно двусмысленно.
     Ћзначает  ли оно только "начала"? ’огда оно, пожалуй, почти Ясно. ‘ той
оговоркой, однако, что длЯ большинства исторических реальностей само понЯтие
этой начальной  точки  как-то удивительно неуловимо. Љонечно,  'все  дело  в
определении.  ‚  определении,  которое, как  на грех, слишком часто забывают
сформулировать.
     Ќадо ли, напротив,  понимать под истоками причины?  ’огда  у  нас будут
лишь те трудности, которые непременно (в особенности же в науках о человеке)
свойственны каузальным исследованиЯм.
     Ќо часто  возникает контаминациЯ этих двух значений, тем более опаснаЯ,
что  ее  в  общем-то   не  очень  Ясно  ощущают.  ‚   обиходном  слово//21//
употреблении "истоки"  -- это  начало,  ЯвлЯющеесЯ объЯснением.  •уже  того:
достаточное  длЯ  объЯснениЯ.  ‚от  где  таитсЯ  двусмысленность,   вот  где
опасность.
     •орошо  бы  занЯтьсЯ  исследованием --  и  весьма  интересным  -- этого
эмбриогенического наваждениЯ. "џ  не понимаю вашего смЯтениЯ,--  признавалсЯ
Ѓаррес утратившему веру свЯщеннику.-- —то общего между спорами  кучки ученых
о  каком-то  древнееврейском слове  и  моими  чувствами?  ‚полне  достаточно
атмосферы храмов". €, в свою очередь,  Њоррас: "Љакое мне дело до  евангелий
четырех темных евреев?" ("темных", как Я понимаю, должно означать "плебеев",
ибо трудно не признать за Њатфеем, Њарком, ‹укой и €оанном хотЯ бы некоторую
литературную  известность).  ќти  острословы нас  дурачат:  ни  Џаскаль,  ни
Ѓоссюэ, конечно,  так не  сказали бы. Њожно,  разумеетсЯ,  представить  себе
религиозный опыт,  ничем не обЯзанный истории. „лЯ чистого деиста достаточно
внутреннего  озарениЯ, чтобы  верить  в  бога.  Ќо не  в  бога христиан. €бо
христианство  --  Я  об  этом  уже   напоминал  --  по  сути  своей  религиЯ
историческаЯ,  т. е.  такаЯ,  в которой основные догмы основаны на событиЯх.
Џеречитайте  "Credo":  "‚ерую  в  €исуса  •риста...,  распЯтого  при  Џонтии
Џилате...  и  воскресшего из  мертвых  на  третий  день". ‡десь начала  веры
ЯвлЯютсЯ и ее основаниЯми.
     ’акаЯ направленность мыслей, возможно, уместнаЯ  в  определенной  форме
религиозного  исследованиЯ,  распространилась вследствие неизбежного влиЯниЯ
на другие области знаниЯ,  где ее оправданность  была гораздо более спорной.
€сториЯ, сосредоточеннаЯ на происхождении, была и здесь поставлена на службу
определению ценностей. —то же еще имел в виду ’эн, исследуЯ "истоки" ”ранции
своего  времени, как  не  обличение политики, исходившей,  по его мнению, из
л