ольном,  если  хотите.  Ќо  так  или  иначе  --  полнаЯ  аутопсиЯ  этого
города-чудища.
     274

     џ добросовестно  собирал  материалы, разговаривал с  людьми,  набиралсЯ
впечатлений. ќто был труд не столько писательский, сколько журналистский. Ќо
где  кончаетсЯ журналистика и где начинаетсЯ писательское  творчество? ђубеж
довольно нечеткий,  а Я  никогда не придавал  значениЯ Ярлыкам. —то касаетсЯ
собираниЯ материалов,  у  менЯ  уже  имелсЯ  известный опыт. ‡а полтора года
службы  в трудовых войсках  Я  изъездил  всю Ѓолгарию -- писал репортажи.  џ
побывал на дунайских дамбах, на новых шоссейных дорогах „обруджи и ‘транджи,
на трассе подбалканской железной дороги, в лесах ‹онгозы, на лесных вырубках
в ђодопах, в шахтах Џерника и Ѓобов „ола.
     —тобы дело шло легче, Я выработал некий шаблон. ‚ том-то и беда, что со
временем всегда приходишь к какому-то  образцу, шаблону,  с помощью которого
работа,  возможно,  и  впрЯмь идет  легче, но  зато  с худшими результатами.
Ќачинал Я  всегда со встречи с начальством, выЯснЯл, какие  перед ними стоЯт
задачи,  как  обстоит  дело  с выполнением  плана. Џотом ходил  по  объекту,
набиралсЯ  непосредственных впечатлений.  Џотом  разговаривал  с двумЯ-тремЯ
передовиками производства, добавлЯл длЯ "местного колорита" немного описаний
природы,  длЯ  созданиЯ  эмоциональной  атмосферы  --  чуточку   поэтических
интермедий,  и репортаж бывал готов. ‚ероЯтно,  Я успел настрочить несколько
десЯтков  сочинений такого сорта,  и все  они были похожи друг на друга.  Ќо
люди оставались довольны -- Я имею в виду тех, о ком Я писал, -- да и Я тоже
-- не творческими результатами,
     конечно, а тем, что набиралсЯ впечатлений.
     ‡десь,  в Џариже, все  оказалось  значительно  сложнее, противоречивей,
вообще  не поддавалось обработке  по одному  шаблону. Љроме  того,  никто не
интересовалсЯ тем, будешь ты о нем писать или нет, никто не собиралсЯ давать
тебе сведениЯ  о  себе и окружающих.  Ћднако это,  по крайней мере  вначале,
особой роли не играло. ‘о всех сторон обступало менЯ неведомое и любопытное,
и  мне  с  трудом удавалось запечатлевать это  в своих  записЯх.  ‚ообще эти
записи были делом томительным. Ќасколько интересно было наблюдать, настолько
же  скучно -- записывать, всегда поздней  ночью,  когда голову  распирает от
впечатлений, ты уже прокомментировал
     275

     их в уме, спать хочетсЯ смертельно, а будильник -- ты это твердо знаешь
-- затрезвонит утром ровно в шесть.
     Ќо Я  знал  по  опыту, что,  если  чего-то  не запишешь, оно чаще всего
исчезает бесследно, неиспользованное и забытое. ‚о всЯком случае, у менЯ это
так. ‹учше всего Я запоминаю  то,  что лучше было бы  не  помнить. Џоэтому Я
отмечал детали городских пейзажей и человеческих лиц, увиденное и услышанное
в  метро, на  улицах, в кафе, курьезы  нравов и  моды,  анекдоты,  рекламные
объЯвлениЯ, жаргонные словечки, куплеты популЯрных песенок.
     Џотом Я  начал встречатьсЯ с людьми, а следовательно,  и  расспрашивать
их,  часами просиживал  на  крупных  процессах  во  „ворце  ЏравосудиЯ,  вел
наблюдение в сумасшедшем  доме,  который именуетсЯ биржей,  и в том, другом,
название которому -- парламент. “ менЯ уже выработалась привычка заглЯдывать
всюду  --  на  заводы  ђено,  на  конные  состЯзаниЯ,  в  дома  моделей,  на
политические митинги, торжественные литургии  в соборе Џарижской богоматери,
студенческие   демонстрации,  Ярмарки,   киностудии,  собачьи   выставки,  в
аудитории ‘орбонны,  музейные запасники, труднодоступные  фонды Ќациональной
библиотеки и т. д.  и т. п. € все это принуждало вести записи, причем поздно
вечером, когда сон валит с ног и  тебе известно, что,  будешь  ты записывать
или нет, будильник все равно зазвонит в одно и то же времЯ.
     Џорой Я говорил себе, что перебарщиваю,  что груда впечатлений, да  еще
растущаЯ  день  ото днЯ, врЯд ли вместитсЯ в одну  книгу, если только она не
уподобитсЯ по объему Ѓиблии. Џотом Я приходил  к заключению, что  все  равно
должен буду произвести из этой груды отбор, что любое серьезное сочинение --
результат   отбора,  а  поскольку  невозможно   заранее  предвидеть,  что  в
дальнейшем пригодитсЯ, а что нет, надо записывать все подрЯд.
     ‘обственно говорЯ, отбор происходил уже на этой стадии, но делал это не
Я, а времЯ. ЃольшаЯ  часть происшествий, сенсаций,  капризов моды  и  причуд
вкуса устаревали и забывались на следующий же год. ’щетно пыталсЯ Я удержать
поток в  своих  ладонЯх --  как  ни  старательно  подставлЯл  Я руки,  поток
ускользал,  лишь слегка  смочив  мне  ладони.  Ќо Я продолжал  упорствовать,
говорить себе, что из
     276

     огромной этой груды хоть что-то  да уцелеет, что абсурдно предполагать,
будто из стольких сотен впечатлений ничего не останетсЯ.
     Џомимо   всего   прочего,   благодарЯ   некоторой   дозе    педантизма,
унаследованной  мной,  вероЯтно, от  ‘тарика,  Я  порой  тратил очень  много
времени  на  дотошное  изучение всЯкий  мелочей. ‚зЯвшись  исследовать —рево
Џарижа, Я  в течение многих недель  чуть не каждую ночь проводил до рассвета
среди толкотни и гомона рынка. …сли мне взбредало в голову описать страстную
любовь, которую французы  питают  к  собакам,  Я обЯзательно торчал на  всех
конкурсах породистых собак, бродил по  собачьему кладбищу, списываЯ наиболее
душераздирающие эпитафии, изучал ассортимент в магазинах собачьего питаниЯ и
туалетных  принадлежностей  длЯ собак --  от специальных колбас  длЯ  нежных
песьих  желудков до  резиновых  костей,  предназначенных  длЯ  собачьих игр;
изучал, как  обстоит  дело  с  пансионами, школами и  больницами длЯ  собак,
каковы тарифы в этих прославленных заведениЯх, какие стоЯт цены на различные
породы и многое, многое другое. џ собирал  материалы с  таким увлечением и в
таком изобилии, что однажды вдруг спохватилсЯ: Я пишу книгу уже не о городе,
а только о его собаках. Ђ ведь Џариж -- не только огромнаЯ псарнЯ.
     Ќо как ни больно мне было признатьсЯ себе, что Я взЯлсЯ за непосильную,
а может быть, и  нестоЯщую задачу, что Я коплю ненужные  записи, а между тем
не пишу и никогда не  напишу книги  о Џариже,  рано или поздно  признатьсЯ в
этом пришлось.
     Ћднажды  Я  сидел  в  одном  из  залов  „ворца ЏравосудиЯ  на  слушании
нашумевшего  дела. ‚  парке ‘ен-Љлу двое парней подстерегли парочку, котораЯ
пришла туда на  любовное свидание, и  самым зверским образом  убили ее.  Ћбе
жертвы были молоды, а убийцы -- еще моложе. ‚ стране, где преступлениЯ вовсе
не  редкость, подобное  происшествие врЯд ли  привлекло  бы особое внимание,
если бы не одна деталь: отсутствие каких-либо  вразумительных мотивов. Љогда
человек убивает  из алчности,  ревности  или в  сексуальном неистовстве, это
считаетсЯ чуть ли не в порЯдке вещей. Ќо когда он убивает без всЯкой видимой
причины, общество не в силах этого понЯть. Ђ раз не понимает, то негодует.
     Ђдвокат обвинЯемых не  принадлежал  к числу светил судебной палаты,  но
добросовестно старалсЯ им подражать. Ћн был то Язвительным и патетичным, как
     277

     Њорис ѓарсон, то фамильЯрным и внешне добродушным, как  ђене ”лорио, то
возвышенным  и  всепрощающим,  как  Џоль  Ѓоде.  „ругими  словами,  это  был
компилЯтор и эпигон, но эпигон  одаренный, владевший в  совершенстве богатым
арсеналом мимики и жеста. џ следил за непрерывно менЯющимсЯ выражением этого
артистичного,  подвижного  лица --  то  иронического, то  недоумевающего, то
негодующего,  то  растроганного,-- смотрел  на широкие, красноречивые  жесты
рук, картинно размахивавших черными складками тоги; слушал приЯтный баритон,
виртуозно  владевший  всеми  модулЯциЯми богатой адвокатской  арии, и  вдруг
отчетливо  понЯл, что менЯ держит здесь этот спектакль сам по себе,  а вовсе
не профессиональнаЯ писательскаЯ задача, что никогда  Я не  использую и даже
не собираюсь использовать  длЯ своей  книги  этот  судебный процесс, который
через  неделю будет  всеми  забыт; что  менЯ  интересует  другое, знакомое и
оставшеесЯ  неизменным  со  времен  „омье:  мрачнаЯ  атмосфера  этого  зала,
театральнаЯ аффектациЯ черных и  пурпурных мантий, роли, которые добровольно
исполнЯют все  эти  люди: щедраЯ  взволнованность  оратора, кокетливость его
юной помощницы,  Явно сознающей,  что  чернаЯ  мантиЯ  и  белый воротник  ей
удивительно    к    лицу,   показное   благородство    председателЯ    суда,
профессиональнаЯ свирепость прокурора  и фальшиваЯ маска раскаЯниЯ на  лицах
подсудимых. Ќет,  Я  не  собирал  материала  длЯ  книги,  Я коллекционировал
впечатлениЯ со страстью и увлеченностью бескорыстного собирателЯ.
     ‚ моих поступках действительно не было никакой заранее обдуманной цели.
Ђдвокат  старалсЯ  доказать,  что то  же  самое  относитсЯ к  действиЯм  его
подзащитных,-- ведь непредумышленное  убийство редко влечет  за собой высшую
меру  наказаниЯ. ‚торым  тезисом  защиты было, что  убийцы,  которые  сидели
теперь  потупившись  на  скамье  подсудимых, по  сути  тоже  жертвы.  †ертвы
самоизолЯции, обусловленной  социальными условиЯми,  жертвы деформированного
представлениЯ о героизме  и  общественного  климата,  в котором  мало-помалу
стираетсЯ некогда
     отчетливаЯ грань между добром и злом.
     --  Ћни   не  психопаты,--  адвокат   охотно  поддержал  бы   версию  о
невменЯемости, но  экспертиза  уже доказала обратное,-- но  случалось ли нам
задуматьсЯ над тем, где в точности проходит водораздел между патологией и
     278

     нормой? “ этих юных существ представлениЯ о нравственных  ценностЯх так
же неразвиты,  как  у младенцев.  „вое  младенцев, двое  жестоких младенцев,
ужасающе жестоких, согласен, но которые даже не сознают  своей жестокости,--
вот  что ЯвлЯют  собой,  господа  присЯжные,  эти  существа,  которые сейчас
надеютсЯ, что вы, господа, вы, с вашим твердым представлением о добре и зле,
примените  не  только  роковую  силу  разрушениЯ,  но  и   целительную  силу
перевоспитаниЯ...
     Џублика сдержанно молчала,  но на присЯжных защита произвела достаточно
сильное впечатление.  ЋжидавшийсЯ смертный приговор был  заменен пожизненным
заключением. ЊаленькаЯ награда -- не тем двум кретинам на скамье подсудимых,
а виртуозу-адвокату, который  имел дерзость  иронизировать  над  прокурором,
дважды  сумел к месту оборвать председательствующего, превратил  безнадежное
дело  в  солидно  обоснованную платформу и показал обществу, что французский
адвокат доброго классического стилЯ не зрЯ берет большие гонорары.
     ‚се  это  занимательно,  размышлЯл  Я,  выходЯ  из  прохладного сумрака
‘удебной палаты на жаркую, залитую солнцем улицу. ‚о всЯком случае, не менее
занимательно,  чем спектакль в "Љомеди ”рансез".  Ќо какой из  этого следует
урок? “рок, как мне казалось, состоЯл в том, что незачем мне перерывать горы
фактов, а лучше  занЯтьсЯ одной человеческой судьбой. „аже такой, как только
что  завершившаЯсЯ  в  зале суда,  хотЯ  человеческое  занимало в ней весьма
скромное место.
     Џотом,  когда Я  зашел в  ближайшее бистро  и  стрЯхнул с  себЯ  гипноз
судебного процесса, Я решил, что подобнаЯ историЯ не заслуживает того, чтобы
ее исследовать  и  описывать. •отЯ  бы  потому,  что она  уже была  описана.
Ќезадолго  перед тем Я  смотрел фильм Ћрсона  “эллса, основанный на довольно
схожем  драматическом  случае.  Ђвтор с  полным правом  направил объектив не
столько на убийц, сколько на их защитника. Ћн скрупулезно точно прослеживал,
как защитник  готовил свою речь, как ее произносил. ‚ сущности, этим фильм и
исчерпывалсЯ, он спокойно мог бы называтьсЯ "’ехнологиЯ защитительной речи".
Ќа экранах он успеха не  имел. Џублика даже не заметила,  что  дело тут не в
механике судебной защиты, а в
     279

     механике  одного из абсурдов  жизни:  из любви к своей профессии или из
человеколюбиЯ адвокат превзошел самого  себЯ, чтобы  спасти  от смерти  двух
мерзавцев, которые этого отнюдь не заслуживали.
     Ќет, эта историЯ как повод  длЯ  постановки  проблемы была  не  слишком
интересна. Ћднако  много лет спустЯ другой  американец -- ’румэн  Љапоте  --
посвЯтит многие месЯцы исследованию  аналогичной истории, чтобы создать свою
книгу "Ћбыкновенное убийство".
     ‘егоднЯ,  перед убедительным авторитетом этих двух  крупных художников,
мне неловко упорствовать. € все же  внутренне Я и сейчас  убежден, что  этой
истории грош  цена.  €збалованные юнцы, которые убивают ни в чем не повинных
людей,  ибо  убеждены,  что  вправе  не  только  гадить  вокруг  себЯ,  но и
уничтожать. Ќу, а если бы их жертвы не  умерли, что тогда? ћнцы  остались бы
на свободе, прокучивали бы родительские денежки  или в лучшем случае открыли
бы бакалейную лавку. Ѓудь моЯ  волЯ, Я бы приговаривал таких к самым суровым
наказаниЯм.  Ќо Я  считаю  самым строгим наказанием  вовсе не  смерть. ‘амое
суровое наказание -- это жизнь в одиночестве, жизнь достаточно долгаЯ, чтобы
прийти  к осознанию  тобой  совершенного,  если ты  вообще способен что-либо
осознать.
     Ђналогичной  была  историЯ месье  Ѓилла,  котораЯ нашумела  несколькими
годами  позже и  о которой Я уже упоминал при  других обстоЯтельствах. ’очно
так же,  как те двое юнцов,  месье Ѓилл  -- по  паспорту  †орж ђапен  -- был
балованным  сынком  состоЯтельных родителей. Ћтец дал  ему  денег, чтобы  он
открыл собственный  бар, а затем и  книжный магазин.  Ќо оба эти занЯтиЯ  не
устраивают Ѓилла, ибо приходитсЯ работать хотЯ бы несколько часов в день. Ћн
устремлЯетсЯ  в  ночные  кварталы  и  объЯвлЯет  себЯ сутенером  одной  юной
проститутки! Ђ поскольку  та  не желает признать  за  ним роль хозЯина,  что
делает  его посмешищем  всего квартала, †орж  ђапен заманивает ее за город и
стрелЯет  в нее.  ќтот никудышный  человечишка оказываетсЯ еще и  никудышным
стрелком, поэтому он обдает девушку, еще живую, бензином и поджигает.
     Ќет,  такие  истории  имеют  известное   значение  длЯ   социолога  или
психиатра, но длЯ писателЯ они,  на мой взглЯд, не интересны. Ѓудет ли месье
Ѓилл сидеть за
     280

     решеткой или же стоЯть за стойкой бара, длЯ  человечества это не играет
никакой роли.  …сли  в этой истории заключена  драма,  то она  касаетсЯ  той
несчастной, которую он убил. Ќо и это  еще не сама драма,  это эпилог  драмы
или, вернее сказать,-- катастрофа.
     Њежду нами говорЯ, драма -- пусть не такаЯ уж роковаЯ -- происходила во
мне и все по  той же  причине: Я  все больше отдалЯлсЯ от задуманной  книги,
хотЯ еще  и не  признавал  себЯ  побежденным.  џ продолжал вести  записи, но
теперь  это  бывало  от  случаЯ  к  случаю;  продолжал  всюду  совать   нос,
любопытствовать,  но теперь уже всегда с горьким сознанием, что Я увеличиваю
лишь коллекцию впечатлений, а не число страниц моей иллюзорной книги.
     €  вот  так,  разыскиваЯ интересное, Я знакомилсЯ --  специально его не
разыскиваЯ -- с тем, другим, обыденным, прозаическим Џарижем, который и есть
настоЯщий Џариж, но  Џариж не туристов, а парижан -- безымЯнные улицы,  рЯды
закопченных  безликих   строений,  лабиринты   метрополитена,  обывательское
существование между  кабаком и  лавкой бакалейщика, узкий  будничный  мирок,
замкнутый двумЯ полюсами -- жилищем и местом работы.
     € хотЯ Я давным-давно бросил думать о книге, все  это -- и банальное, и
интересное -- продолжало накапливатьсЯ  во мне, Я не мог помешать ему расти,
заваливать  менЯ, неотступно  сопровождать, заполнЯть мои  мысли.  ‘мотреть,
запоминать, беседовать  про  себЯ  -- это превратилось  у  менЯ  в привычку,
избавитьсЯ от которой было так же трудно, как от курениЯ.
     џ  не  решусь  поставить знак  равенства между  этой  привычкой  и  тем
благородным делом, которое называетсЯ "изучением жизненного материала".  Њои
поиски  не имели определенной цели, и, значит, Я  не "изучал", значит, грубо
говорЯ, Я попросту терЯл времЯ. Ќо на сей счет у каждого свое мнение, и Я об
этом потерЯнном времени не  жалею.  џ  даже думаю, что  собирать впечатлениЯ
только в предварительно намеченном направлении и только с определенной целью
-- это значит собирать  по расписанию, по рабочему графику,  так и подмывает
сказать  --  по  расчету.   ‚озможно,  есть  писатели,  которые  умеют  быть
писателЯми от  восьми до двенадцати и с двух до  шести, в остальное же времЯ
освобождают свой мозг длЯ
     281

     отдыха,  семьи и общественной деЯтельности.  —то касаетсЯ менЯ, Я,  как
это  ни стыдно, даже на  самых  серьезных  совещаниЯх, бывает, ловлю себЯ на
том,  что  не слушаю  докладчика, а украдкой изучаю чье-то лицо, или,  когда
кто-нибудь из друзей поверЯет мне свои заботы, Я  думаю о следующем  пассаже
заложенной в машинку рукописи; когда же наконец сажусь  за эту  рукопись, то
думаю о друге, который только что ушел, и говорю себе, что это ни на  что не
похоже: к тебе приходит  живой человек со своими реальными  заботами, а ты в
это  времЯ  мысленно  ведешь  разговор  с  воображаемыми  людьми  по  поводу
воображаемых проблем. ‚ общем -- полнаЯ неразбериха.
     Ќо  эта неразбериха  --  в  тебе  самом и  вокруг  тебЯ  --  никогда не
превратитсЯ в порЯдок, и причина многих наших разочарований и срывов  именно
в   неосуществимом  стремлении  аккуратно,  педантично  расставить  все   по
полочкам, вообще раз навсегда положить конец всем и всЯческим противоречиЯм,
хотЯ  жизнь,  как  мы сами  установили, состоит  в постоЯнном  возникновении
противоречий, их разрешении и новом возникновении.
     џ начал  ощущать эту неразбериху,  хоть и смутно, еще в  детстве. Љак Я
уже говорил, мы жили тогда на  ђегентской, в  первом этаже высокого -- целых
четыре  этажа!  --  дома,  который  одиноко  торчал  над  соседними одно-  и
двухэтажными  постройками, повернувшись своим неприглЯдным коричневато-серым
фасадом к  довольно  неприглЯдному  пейзажу: огромному, обнесенному  колючей
проволокой плацу артиллерийских казарм,  где новобранцы закалЯлись в тЯготах
индивидуального обучениЯ.
     Џозади  дома был  широкий двор, совершенно  запущенный и все-таки более
привлекательный,  чем  пустынный казарменный плац,  благодарЯ  кронам дюжины
плодовых  деревьев,  которые  кто-то  догадалсЯ  тут посадить.  Ђ  за двором
простиралсЯ второй  плац -- он принадлежал полицейской школе, где упражнениЯ
состоЯли главным образом в прыжках через препЯтствиЯ и рукопашном бое.
     ‚ этом милитаристском окружении наш дом влачил  потихоньку свое  мирное
существование.  Ћднако и  это  мирное существование было полно противоречий,
нелепостей,  а  часто  и  конфликтов,  которые  --  при  всей  моей  детской
доверчивости  --  рождали  во  мне  подозрение, что установленный  взрослыми
порЯдок -- это всего
     282

     лишь   неразбериха,  воспринимаемаЯ  как  неизбежность   и  узаконеннаЯ
привычкой.
     ‚ладелец  дома  был человеком предприимчивым,  из  тех, кто  беретсЯ за
множество разных дел,  но ни одно не доводит толком до конца. Ћсновное место
среди  различных   его   начинаний  занимала  --  если  не  считать  изданиЯ
французских учебников -- торговлЯ  солениЯми. ‘олениЯ  заготавливал  он сам,
учебники  составлЯл тоже  сам. ‚ообще  он принадлежал к числу людей, которые
все  делают сами, презираЯ принцип разделениЯ труда. ‚ероЯтно, поэтому спрос
на его  соленые  огурчики был  так  же невелик,  как  и на  его  французские
грамматики.
     Ќа одном  этаже с нами жил Љоста Џетканов, человек устрашающе  крупного
сложениЯ, но с нежнейшей  душой. ќтот  одаренный певец села Явно подпал  под
влиЯние городского фольклора. Ћн любил играть на скрипке, выглЯдевшей в  его
могучих руках такой беззащитно-хрупкой,  что, казалось, она вот-вот затрещит
и разлетитсЯ в щепки. Ќо раздавалсЯ не треск, а звуки новомодной песенки:
     Ќе танцуй с другим, ’анголита,
     Ћ ’анголита, мечта моЯ...
     Ќа последнем этаже дома  жил фотограф по  фамилии  Љацев.  Ћн  старалсЯ
поддержать  свою  коммерцию  с  помощью  смертельного  врага  фотографии  --
живописи: изготавливал открытки с репродукциЯми картин. Ђ поскольку ни  одно
производство  не обходитсЯ без брака, мы частенько находили в мусорном Ящике
испорченные  экземплЯры репродукций,  которые  вводили нас в  неведомый  мир
Џрекрасного. Ќекоторые  картины имели поэтические  названиЯ  вроде: "Џолюбил
менЯ,  мама,  злой  дракон",  но  у  нас больше успеха имел  "Џервый  грех",
поскольку  на этой открытке  была  изображена кающаЯсЯ обнаженнаЯ  женщина и
поскольку  мы входили  в  тот возраст, когда  обнаженнаЯ женщина значительно
интереснее любых драконов.
     Џотом Љацев куда-то переехал, и его квартиру занЯл Ќикола Њавродинов. Љ
нашему  разочарованию, Њавродинов  хоть и поселилсЯ  в  квартире  фотографа,
никаких  снимков не  делал. Њой отец сказал, что новый жилец -- археолог  по
профессии, и даже растолковал нам, что такое археологиЯ. Ќо когда Я слушал
     283

     беседы,  которые  вели  Њавродинов  со   ‘тариком,  мне  казалось,  что
археологиЯ -- это  литература,  и больше  ничего,  потому что  говорили  они
главным образом  о  романах,  упоминаЯ  имена  писателей,  которые Я  слышал
впервые,  -- „жойс, ‹оуренс,  ”олкнер... ѓоворил, собственно,  Њавродинов, а
отец  лишь времЯ от времени ронЯл "неужели"  или "интересно", что далеко  не
всегда означало, что ему действительно интересно.
     ’ем временем супруга нашего  домохозЯина, очень славнаЯ женщина, попала
под трамвай,  что  сильно  пошатнуло во  мне веру  в максимы  моей  бабушки,
котораЯ  утверждала,  будто  господь бог  помогает  хорошим людЯм,  а карает
только  плохих.  ‘ын  домовладельца,  женатый  на  одной  кроткой   немочке,
неожиданно  бросил  жену  с грудным младенцем на руках. ‚ квартале по  этому
поводу   разгорелись  жаркие  споры.  Ћдни  говорили:  "Љак  только  совести
хватило", на что другие возражали: "Ђ ты попробуй поживи с немкой, Я на тебЯ
поглЯжу".  „очь домовладельца вела  себЯ  приличнее,  играла на роЯле, брала
уроки французского, и  вообще ее  готовили в высшее общество, но  год спустЯ
она самым неожиданным образом сбежала и обвенчалась с каким-то парикмахером.
     ‚ообще  неразбериха  особенно часто возникала на любовной  почве, в чем
менЯ  окончательно  убедил  случай с  зубным  техником,  который  работал  в
квартире  над  нами. ќтот  молодой человек недурно зарабатывал  и часто брал
менЯ с собой в кино, но кинематографу не удавалось рассеЯть его печаль,  ибо
он страдал от  неразделенной любви. Ќет,  он  не был  обделен любовью --  он
пользовалсЯ большим  успехом среди служанок  нашего квартала, но ведь всегда
презираешь то, что  имеешь,  и  мечтаешь  о том, чего лишен. Џоэтому  зубной
техник  был  влюблен  по уши  в одну  высокородную вдову  с  соседней улицы,
котораЯ ходила в манто и  туфлЯх на высоких каблуках и вообще была существом
совсем  иного  мира. Џоложение казалось  совершенно  безнадежным,  но зубной
техник, видимо, родилсЯ  в сорочке;  как-то утром,  по  дороге  в  школу,  Я
встретил его на этой самой соседней улице, и он похвалилсЯ,  что  только что
вышел из  спальни вдовы  и что вообще мечта его сбылась. Ђ  через  несколько
дней он вдруг начал поносить  предмет своей  мечты,  обзывать ее  всЯческими
словами, а на мои расспросы отвечал: "—то тебе говорить,
     284

     ты еще мал, не смыслишь  в этих  делах, но когда боготворишь женщину, а
она награждает тебЯ такой болезнью..."
     Џоскольку речь зашла о болезни, мне вспомнилсЯ и доктор, который жил по
соседству с нами.  Ќад его письменным  столом висела  гипсоваЯ маска  Ќицше,
довольно распространеннаЯ  в  те  годы, но  и довольно эффектнаЯ,  благодарЯ
мохнатым бровЯм и мрачно  повисшим усам. „октор  был Ярый ницшеанец, называл
человечество "навозом", "стадом" и прочими  словами такого рода,  а в то  же
времЯ проЯвлЯл  к своим пациентам  необыкновенное сострадание и  заботу, так
что,  несмотрЯ  на  мое  ребЯчье  простодушие,  Я  считал  его  неисправимым
лицемером, только не мог  решить, перед кем он лицемерит  -- перед  больными
или перед Ќицше.
     Ќе  только  это,  еще  и  многое другое озадачивало  менЯ  тогда:  наша
прислуга  ќмилиЯ была чешкой,  а не знала по-чешски  ни слова; моЯ  бабушка,
уроженка Љопривштицы,  не получила никакого образованиЯ, а читала толстенные
немецкие книги; ‰оско, низкорослый, хилый  мальчуган,  пырнул ножом  первого
силача нашего квартала, а тот, хоть ему лишь слегка оцарапало руку, бежал по
улице и вопил в ужасе  от вида собственной крови; мой отец, высокопорЯдочный
человек, принимал у себЯ дома взломщика сейфов  из-за того, что они когда-то
дружили на фронте.
     ‘тарик, от которого Я менее, чем от кого-либо, ожидал сюрпризов, удивил
менЯ и еще кое-чем:  он второй  раз женилсЯ.  ‚последствии  Я  понЯл, что он
решилсЯ на этот шаг из страха, что мы с  братом совсем отобьемсЯ от рук. ‘ам
он был  поглощен работой и не имел возможности ходить за  нами  по пЯтам,  а
росли  мы довольно  буйными и  независимыми  --  вернее, зависимыми,  но  от
неведомых влиЯний.
     Ћтец рассчитывал, что его новаЯ  жена займетсЯ детьми,  и в этом смысле
его  ожиданиЯ  оправдались.  Ћна  была женщина добраЯ,  привЯзалась к  нам и
делала  все, что могла, но тем и ограничились удачные стороны супружества --
одного взглЯда на обоих,  на нее и ‘тарика,  было достаточно,  чтобы понЯть:
ничего из этого  брака не  получитсЯ.  …е звали …лена,  приЯтели  моего отца
называли ее …лена ”урман -- как звали вторую жену  ђубенса, потому  что  она
была полновата и вообще рубенсовского типа, а ‘тарик был тощий, как схимник,
и если уж говорить о типе,
     285

     он  скорее  напоминал  героев ќль  ѓреко,  удлиненных и  бесплотных,  с
устремленным в потустороннее взглЯдом.  Љонечно, дело сводилось  не только к
различию  во внешности,  и  если  Я упоминаю  об этом, то  лишь потому,  что
внешность говорит и еще  кое о чем. Љроме всего прочего,  отец был из породы
однолюбов,  в его  жизни  могла существовать  только  одна  женщина. Џоэтому
втораЯ  супруга однажды исчезла  из нашего  дома  так  же  неожиданно, как и
поЯвилась, и  это было длЯ  менЯ  еще одним сюрпризом, в  дополнение ко всем
остальным.
     ‚ те годы у нас  в доме бывало довольно  много  народу. ќто делало нашу
жизнь  интереснее, но было  свЯзано с  известными  неудобствами.  Џланировка
квартиры была  результатом  самодеЯтельной  творческой  мысли домовладельца:
каждое  помещение  имело  по  две двери, и все  комнаты без  исключениЯ были
проходными. Љогда в отцовском кабинете собирались члены кружка "Ћрфей", чьей
программой было смирение и  духовное  совершенствование, нередко  случалось,
что  в самый разгар их беседы мимо проходили, вполголоса бормоча  извинениЯ,
незнакомые  личности,  у  которых  пиджаки  были  подозрительно  встопорщены
парабеллумами. ќто были протогеровисты -- друзьЯ моего  дЯди  по материнской
линии, которые собирались в соседней комнате.
     Ћдному из них, Љрыстану Џоптодорову, пришлось некоторое времЯ прЯтатьсЯ
у нас  в доме, так как михайловисты <sup>1</sup><sup> </sup>разыскивали  его
по всему городу, чтобы прикончить.  ‚ одной рубахе, с пистолетом у поЯса, он
сидел на кушетке и читал газеты, а в другом конце комнаты отец, склонЯсь над
письменным столом, готовил очередную лекцию об €скусстве  и Љрасоте, котораЯ
спасет мир.
     ‚ообще в области  идей неразбериха  была  не меньше,  чем в любви. Џока
‘тарик  высмеивал попов и  поповские  обрЯды, бабушка -- не  та,  что читала
по-немецки, а другаЯ -- каждое воскресенье упорно водила нас в церковь. ‘ама
она ходила в церковь ежедневно, но с особым трепетом ждала, разумеетсЯ,
     <sup>1    </sup>Џротогеровисты    (сторонники    генерала    Ђлександра
Џротогерова) и михайловисты  (сторонники  €вана Њихайлова) --  представители
враждующих  группировок   македонской  организации,   входившей   в   партию
"„емократический сговор".
     286

     торжественных молебнов, на которые иногда приезжал сам царь, и,  стоЯ в
толпе, где ее  пинали и толкали, умиленно шептала "„а ниспошли ему, господь,
долгой  жизни", тогда как  гимназист, которого ‘тарик  приютил у нас в доме,
нередко   ворчал:   "†аль,    не   прикончили   его   при   Ђрабоконаке<sup>
</sup><sup>1</sup>, этого мерзавца", имеЯ в виду, естественно, того же царЯ.
     ‘ловом,  сумбур был полный  и настолько привычный,  что нельзЯ  было не
привыкнуть к  нему  и не прийти к заключению, что жизнь -- это,  быть может,
всего лишь сплошнаЯ неразбериха, и только. Џотребовались годы, чтобы понЯть:
неразбериха -- и та, что в тебе, и та, что вокруг,--  выглЯдит неразберихой,
возможно, потому, что ты упустил из виду промежуточные звеньЯ, не  разглЯдел
невидимых свЯзей, не обнаружил основных  опорных точек. ЊчащийсЯ мимо поток,
который  так  часто  заливает нас, в котором мы так часто тонем,  бесконечно
изменчив  и бесконечно капризен, и  если всмотретьсЯ  в  него,  стоЯ  совсем
вплотную, то голова может закружитьсЯ от хаоса водоворотов, от сливающихсЯ и
разъединЯющихсЯ струй, от водопадов и омутов, от темных глубин и брызг пены,
над которыми хрупким миражем изгибаетсЯ многоцветнаЯ радуга. € тем  не менее
всЯ эта  многоликость объединена притЯгательной силой  единого  целого, коль
скоро  это  многоликость  единого  потока,  ЯвлЯющаЯсЯ   воплощением   общей
закономерности, коль скоро, несмотрЯ на все причуды и извивы, поток течет не
вспЯть, к истоку, а  бежит к  устью и при  всей своей изменчивости  выражает
нечто  постоЯнное,  коль  скоро --  хочешь  ты  этого или не  хочешь  --  он
по-прежнему  подхватывает тебЯ и несет туда, куда назначено судьбой.  Љак ни
справедлива мысль древних о том, что человек не может войти  дважды в одну и
ту же реку, столь же справедливо и то, что человек уходит, а река остаетсЯ.
     €  если ты  сумеешь  постичь  закономерность, общее,  постоЯнное, тогда
неразбериха,  возможно, исчезнет или же станет понЯтной и объЯснимой. Ћднако
объЯснений  тех проблем,  которые ставит перед  тобой жизнь, не сыщешь  ни в
одной  энциклопедии, и,  чтобы  что-то объЯснить, надо сперва заметить  это,
постичь. ‘о
     <sup>1 </sup>‚ Ђрабоконаке  14  апрелЯ 1925 г. на царЯ  Ѓориса III было
совершено покушение.
     287

     всех  сторон обступали менЯ  вопросы, ждущие объЯснений,  и не  было им
конца. Њне хотелось все понЯть, и,  слыша  неизменную фразу:  "‚ырастешь  --
тогда  поймешь",  Я   внутренне  негодовал.  џ  считал  абсурдом,  что  менЯ
заставлЯют  ждать  совершеннолетиЯ, чтобы  доверить смысл  чего-то,  что уже
сейчас лезет в  глаза.  €  Я  пыталсЯ выйти из  положениЯ сам,  наблюдаЯ  за
поступками, которые, быть может,  были мне не по  возрасту,  прислушиваЯсь к
разговорам,  которые навернЯка  были  еще не длЯ моих ушей, и размышлЯЯ  над
увиденным  и  услышанным, не  желаЯ ждать,  пока  вырасту. ‚озможно,  с  тех
детских лет и усвоил Я некоторые привычки, которые
     пригодились мне лишь гораздо позже:
     Ќаблюдать  --  не  пЯлить глаза,  а именно  наблюдать и  откладывать  в
памЯти.
     ‘лушать --  не  из  любопытства, не длЯ того, чтобы  просто узнать, что
произошло, а из стремлениЯ заглЯнуть в  темный мир человеческих побуждений и
реакций, включаЯ и мир того человека, который тебе рассказывает,-- благодарЯ
чему  ты  понимаешь  не  только то,  что им сказано, но  также то, о  чем он
умолчал. ‘лушать, отбирать и откладывать в памЯти.
     ђазмышлЯть  над  тем,  что  увидел  и услышал.  ‚ыстраивать  образы  --
гипотезы, видоизменЯть их, уничтожать,  если нужно, и на их месте воздвигать
новые; создавать  вереницы, толпы образов  и откладывать про запас у себЯ  в
голове.
     ‘кладывай все  туда.  Ѓыть может, когда-нибудь да  пригодитсЯ. ‘обирай,
копи -- даже если и никогда не пригодитсЯ.
     Љонечно,   творчество  --   это  не   накапливание,   а   использование
накопленного.  Ќо  разве  характер,   содержание,   размах   творчества   не
определЯетсЯ  --  заранее  и в значительной степени  -- именно характером  и
количеством накопленных впечатлений?
     џ забавлЯлсЯ тем,  что наблюдал, как работают с людьми врачи, адвокаты,
таможенники,  следователи,  которые так или  иначе имеют дело с человеческой
психикой  и  должны  быть  психологами,  по  крайней  мере  в  своей  узкой,
профессиональной  области.  “ них  выработались  профессиональные  навыки  и
профессиональные  рефлексы,  нередко  сугубо  утилитарные,  но  работать без
которых
     288

     невозможно.  ‘ледователь знает, что  правда о том  или ином  деЯнии  не
будет  преподнесена  ему  в  готовом  виде,  что   придетсЯ   вести  долгое,
утомительное  дознание,  чтобы  установить ее.  €  практика  подсказала  ему
необходимые приемы, нужные длЯ того, чтобы добратьсЯ до истины.
     Џорой Я спрашиваю себЯ, откуда многие из нас черпают уверенность в том,
что раз мы  не следователи, а  писатели, то правда откроетсЯ нам неминуемо и
без  особых  сложностей  и  незачем  тратить  годы на  то,  чтобы  научитьсЯ
смотреть,  слушать, вырабатывать профессиональные  навыки. Ќет,  думать, что
все заранее решено в твою пользу только потому, что у тебЯ есть глаза и уши,
это все равно, что считать, будто каждый знающий азбуку уже может братьсЯ за
писательское ремесло.
     Ќевозможно все  охватить и зафиксировать в одном пейзаже или в  чьем-то
одном лице, даже если ты вооружен биноклем  или микроскопом. „а и зачем тебе
"все"? „лЯ писательского творчества остраЯ наблюдательность может  быть и не
слишком  полезной,  тогда  как  фрагментарность   наблюдений,  даже  внешнЯЯ
рассеЯнность могут оказатьсЯ плодотворными. €бо дело не в том, сколько всего
ты видел, а в том, —’Ћ ты видел и ЉЂЉ,  то есть в отборе, в  точке зрениЯ, в
глубине проникновениЯ в суть.
     —еловек,  привлекший  твое  внимание,  может  утаивать какие-то  факты,
считаЯ  их  чем-то  сокровенным  или  постыдным.  Ћн  может  опустить весьма
существенные обстоЯтельства, как раз  те, которые  особенно тебЯ интересуют,
просто потому, что не умеет их выразить или не придает им значениЯ. Ћн может
-- будучи  сам убежден в  своей полнейшей искренности -- играть перед  тобой
роль,  давно  ставшую  его  второй  натурой.  Љак  докопатьсЯ до  того,  что
сознательно  от  тебЯ  прЯчут,  о  чем невольно умалчивают? Љак добратьсЯ до
истинной натуры, а не той, второй, котораЯ служит человеку защитной броней?
     Ћчень просто -- с помощью профессиональных навыков и рефлексов. Ќо по
     этим  вопросам, как  известно, не существует учебных пособий, а  если и
существуют, то элементарнаЯ осмотрительность  подсказывает, что  не  следует
слишком им доверЯть. Ђ посему -- как  бы фаталистически и  примитивно это ни
звучало -- дело
     289

     решаетсЯ только дарованием  и опытом.  Ђ  поскольку  без  дарованиЯ нет
творчества  --  эта истина  стала уже  азбучной,-- то  если  дарование есть,
остаетсЯ одно: бросить  данное  лицо  в воду -- и дело  с  концом. …сли  это
собака  --  заранее учить ее плавать незачем, а  если кошка... Ќу, если  это
кошка, не  помогут никакие курсы  и пособиЯ. —то же касаетсЯ стилЯ плаваниЯ,
он вырабатываетсЯ со временем. € по мере накапливаниЯ той груды впечатлений,
котораЯ ЯвлЯетсЯ Ќоевым ковчегом любого писателЯ.
     ‚   силу  этой  логики  Я  склонен   считать,  что   коллекционирование
впечатлений  и мыслей,  даже когда оно  осуществлЯетсЯ вот  так, без всЯкого
плана и не в рамках рабочего днЯ,  всегда стоит вложенных  усилий. Ќе только
потому, что оно  приносит  бескорыстное наслаждение, но  еще и  потому,  что
никогда заранее не знаешь,  что  именно  тебе пригодитсЯ. ‘ледовательно, чем
плотнее заселен твой  Ќоев  ковчег, тем больше шансов, что, когда  примешьсЯ
что-то искать, неожиданно на  это наткнешьсЯ.  €менно поэтому, хоть  Я и  не
написал  своего эпохального  труда  о  Џариже, кое-какие  из  собранных  там
наблюдений сослужили  мне  службу, пусть и  по  совсем  иному  поводу.  …сть
ненаписанные книги, которые  оказываютсЯ  куда  полезнее написанных.  €менно
такова моЯ книга о Џариже.
     * * *
     Њежду тем мысль, котораЯ  осенила  менЯ во времЯ судебного заседаниЯ во
„ворце ЏравосудиЯ  --  занЯтьсЯ  не  этим  огромным  городом,  а  отдельными
человеческими  судьбами,--  уже  прочно  овладела  мной. ‘обственно,  почему
множественное число? Џочему "судьбами", а не одной судьбой, но рассмотренной
со всех сторон, глубоко изученной? Џритом пусть длЯ начала моим героем будет
не француз -- покуда Я хорошенько узнаю французов, пройдет немало времени,--
пусть это  будет  историЯ какого-нибудь болгарина, и лучше  всего болгарина,
который занимаетсЯ тем же ремеслом, что и Я. ’ак Я подошел к следующей книге
-- третьему объемистому тому на полке моих ненаписанных книг.
     "Ќенаписанных..." --  не совсем  точно сказано. џ начинаю клеветать  на
себЯ.  ‘амое  неприЯтное,  что,  рассказываЯ  о  самом  себе,  либо на  себЯ
клевещешь, либо
     290

     хвастаешьсЯ  --  вовсе  не   потому,  что  этого   хочешь,   а  просто,
погрузившись во что-нибудь  по  уши,  не  можешь  увидеть  и оценить это  со
стороны. Џо правде говорЯ, Я потратил на ту книгу много ночей, половину ее в
первой редакции  даже  успел написать -- рукопись в триста с лишком  страниц
теперь валЯетсЯ где-то в шкафу вместе с разным старьем. ‚тораЯ половина была
подробно разработана по главам, эпизод за эпизодом. ‘ той поры и по сей день
Я, перед тем как сесть за машинку, предварительно составлЯю такие наметки --
еще один повод считать себЯ подмастерьем в нашем цехе  и завидовать тем, кто
садитсЯ  писать,  имеЯ лишь  самые смутные  представлениЯ о  том,  что будет
создано самопроизвольно и без излишнего  надсаживаниЯ  мозгов.  џ доподлинно
знаю, что так работают довольно многие писатели,-- предоставлЯЯ своим героЯм
действовать  по  своему  разумению  и  даже  порой  удивлЯть  автора  своими
поступками. ‡наю  также,  что  подобные  писатели  любЯт  приводить в пример
классиков:  как   ’атьЯна,   отказав   Ћнегину,   поставила   Џушкина  перед
свершившимсЯ фактом, и как ‚ронский, к удивлению ’олстого, пыталсЯ покончить
с собой.  Ќе знаю, правда, следует ли воспринимать эти примеры буквально, но
даже если и так, признаюсь, что мне извлечь из них длЯ себЯ урок не удалось.
„умаю, впрочем, это не единственнаЯ причина, по которой Я не стал классиком.
     Џри моем, может быть, примитивном, но  единственно длЯ  менЯ подходЯщем
методе работы  занимающаЯ менЯ историЯ  должна полностью оформитьсЯ у менЯ в
голове  прежде,  чем  пишущаЯ машинка  приметсЯ стучать.  ќта историЯ  может
развиватьсЯ  фрагментарно,  с пропусками, даже  сзаду наперед, одна и та  же
сцена может  повторЯтьсЯ  или видоизменЯтьсЯ, между мной и моими персонажами
могут возникать разногласиЯ из-за  того, что  они поступают  не так, как мне
хочетсЯ, или  говорЯт  не то, что нужно, или вообще чересчур много  болтают.
ќти недоразумениЯ возможны, даже неизбежны,  как и многое другое. ‘овершенно
невозможно длЯ  менЯ только одно: начать рассказывать историю  прежде, чем Я
не  уЯсню  ее  длЯ себЯ.  ‚едь  писать книгу --  это,  по сути, рассказывать
историю, котораЯ уже предварительно произошла в твоем воображении.
     291

     €сториЯ, котораЯ  произошла в моем  воображении, должна была называтьсЯ
"ЏарижскаЯ  карьера". "Љарьера"  --  оттого,  что герой  ее  был  "человеком
карьеры", как у нас когда-то  называли дипломатов, и еще оттого, что он имел
твердое намерение сделать карьеру -- не в дипломатическом,  а в самом грубом
значении этого слова.
     ЋсновнаЯ  линиЯ романа была совсем простой: тривиальный эгоист, из тех,
кого все мы видим вокруг себЯ, в  силу  стечениЯ  определенных обстоЯтельств
становитсЯ предателем.  Љое  длЯ  кого такой  сюжетный ход мог показатьсЯ не
слишком  убедительным.  Ќо   длЯ  менЯ   в   этом   раскрывалась   некотораЯ
закономерность.  …сть  немало людей, чье поведение выглЯдит  порЯдочным, они
пользуютсЯ репутацией честных граждан, готовы при случае даже  прочитать вам
нравоучительную  лекцию,  а  не  стали  предателЯми  лишь потому, что им  не
случилось  попасть под  воздействие искушениЯ или угрозы. ’о обстоЯтельство,
что  подобные люди не совершили  и,  возможно, никогда  не совершат крупного
предательства, ни на  йоту не возвышает их, по крайней мере,  в моих глазах.
Џобуждаемые  эгоизмом,  они  каждодневно совершают мелкие  предательства  по
отношению  к  окружающим  и  даже по  отношению к своим близким,  подличают,
компрометируют, клевещут, подхалимничают, чтобы  как можно лучше  устроитьсЯ
самим.
     Њой герой принадлежал именно к этому сорту людей, только имел несчастье
попасть в критическую ситуацию. Џод воздействием угроз и -- в равной степени
-- посулов он  опрокинул  непрочную  у  подобных  субъектов  преграду  между
привычными мелкими низостЯми и крупной подлостью.
     ‡а  этим  следовала  втораЯ часть  --  период отрезвлениЯ и  подведениЯ
итогов.  ‚ыполнив  свою кратковременную  миссию  --  спровоцировав очередной
политический  скандал,--  предатель,   как  это   обычно  бывает,   оказалсЯ
выброшенным на свалку. Њоему герою  предстоЯло пройти через испытаниЯ нищеты
и унижений,  чтобы  осознать свой  поступок и в порыве запоздалого раскаЯниЯ
попытатьсЯ  искупить свою вину  ценою  риска.  ђиска  смертельного, ибо  ему
суждено было погибнуть от пули другого предателЯ.
     292

     џ  начал  записывать  эту историю,  сложившуюсЯ  у  менЯ  в  голове,  с
воодушевлением,  которое  присуще  всЯкому  началу. Џозже  это воодушевление
стало испарЯтьсЯ, но Я говорил себе, что это неизбежно, когда имеешь  дело с
такой  толстой рукописью, требующей не мимолетного вдохновениЯ, а выдержки и
терпениЯ. ќто б