а же самаЯ, а вот ты -- другой.
     €, прочитав на моем лице недоумение, продолжал:
     -- Џочему ты думаешь, что это он на тебЯ так смотрит? ‚озможно, ты  сам
смотришь на себЯ его глазами. ‘ам смотришь на себЯ и сам себЯ судишь.
     Џока  Я училсЯ  в младших классах, кабинет  отца  не  слишком привлекал
менЯ,  в  особенности после того, как Я  установил, что  в  его  многотомной
библиотеке нет ни одной книги моих любимых авторов --  ”енимора Љупера, †юлЯ
‚ерна, „жека ‹ондона.
     Џозже, когда у менЯ проснулсЯ интерес к политике,  Я однажды подошел  к
отцовскому столу и спросил:
     -- “ тебЯ ведь есть "Љапитал" Њаркса?
     -- ’олько первый том,-- ответил ‘тарик, взглЯнув на менЯ краем глаза.--
Ћн тебе нужен?
     -- „а так... •отел полистать...
     —ерез два часа Я снова вошел к нему в кабинет с книгой в руке.
     -- Ќичего не поймешь...
     --  Ћтчего  же?  --  отец  вскинул  брови.--  ‚се  очень  понЯтно.  Џри
соответствующей подготовке. …сли же начать сразу с "Љапитала", естественно,
     ничего не поймешь.
     121

     Ќо Я был так обескуражен,  что даже не спросил,  нет ли у него  в шкафу
чего-нибудь  более популЯрного. € вообще мне казалось, что политика -- штука
понЯтнаЯ  и без  толстых  томов, ведь без всЯких книг  Ясно, что труд должен
сбросить с себЯ путы капитала и что нужна аграрнаЯ реформа.
     џ  вернулсЯ  к любимым  романам  и к стихам "проклЯтых"  поэтов, к  уже
изрЯдно потрепанным от  многократного  чтениЯ  подшивкам "‚езни" и  "Џламык"
<sup>1</sup><sup>  </sup>и  подумывал  о  том, что  надо бы и мне  сесть  да
написать  длинную и прекрасную  поэму  либо  роман,  но  откладывал  это  на
будущее, хотЯ  ничуть не  сомневалсЯ, что мне это уже под  силу, если только
сесть да засучить рукава.
     Ђ потом Я  увлексЯ философией -- наверно, из подражаниЯ моему  любимому
Њартину €дену --  и брал из  отцовского шкафа самые разные книги, металсЯ от
Ќицше к Џаскалю, от Ѓлавацкой к ‘пенсеру, иногда кое о чем спрашивал отца, а
он отвечал, нисколько не навЯзываЯ мне своего мнениЯ, но его мнениЯ были длЯ
менЯ  аксиомой  -- во всЯком  случае, до  той минуты, пока не вмешались иные
силы и Я не углубилсЯ вновь в марксизм, на этот раз минуЯ неприступные кручи
"Љапитала". Џока Я без разбору поглощал всю эту литературу, у менЯ то и дело
возникало чувство,  что еще один шажок -- и Я создам собственную философскую
систему. ‚прочем,  в  этом отчасти была  повинна  преподавательница  логики,
котораЯ расхваливала  перед классом мои рефераты в  таких выражениЯх,  что Я
готов был провалитьсЯ  сквозь землю. Ќо и это  дело -- создание  философской
системы  --  Я тоже откладывал  на  будущее, убежденный в том, что  длЯ чего
другого,  а  уж  длЯ созданиЯ  философской  системы  всегда  можно  выкроить
немножко времени.
     Џри  этом  во  мне  медленно  и  незаметно  разгоралась  инаЯ  страсть,
коварнаЯ, Я бы даже сказал -- подлаЯ страсть, рабом которой мне суждено было
отныне стать,-- страсть к искусству.
     Ћтец  сопровождал  свои  доклады  и  лекции  в  Ђкадемии  демонстрацией
соответствующих произведений. ‘начала он использовал длЯ этой цели
     <sup>1</sup>    "‚езни    ("‚есы")    и     "Џламык"    ("ЏламЯ")    --
литературно-художественные  журналы,  которые   издавал  видный   болгарский
поэт-революционер ѓео Њилев (1895--1925).
     122

     диапозитивы, оставшиесЯ еще со времен  Ђнтона  Њигтова <sup>1</sup>. Ќо
эти  диапозитивы были  черно-белые и  не могли дать сколько-нибудь  сносного
представлениЯ о произведении живописи. Џоэтому после долгих препирательств с
дирекцией  ‘тарик  выхлопотал сверхсовременный  длЯ  тех  лет эпидиаскоп,  с
помощью которого  можно было показывать цветные репродукции картин. €так,  у
него теперь был эпидиаскоп, но  не было репродукций Я никаких  шансов на то,
что  они будут,  ибо  в те  времена никто в министерстве  не  согласилсЯ  бы
тратить валюту на какие-то там репродукции.
     Џришлось ‘тарику самому раздобывать средства, в которых государство ему
отказало.   ‘начала   он   довольствовалсЯ  тем,  что  разорЯл   собственную
библиотеку, вырываЯ из дорогих томов цветные  приложениЯ, вырываЯ с  болью в
сердце, потому  что  любил  книгу  до  трепета.  Ћднако он был из  тех,  кто
считает, что  ни одна  вещь, даже книга, не может быть самоцелью, что важнее
вложить знаниЯ  и образы  в головы  людей,  нежели  в одиночку  наслаждатьсЯ
красотой неоскверненного роскошного изданиЯ.
     Љ  сожалению, запасы репродукций в шкафу оказались слишком скудными длЯ
полного  курса  истории  искусства  --  от   доисторического  и   вплоть  до
модернизма. €  тогда отец, который терпеть не мог  бродить по улицам --  при
одной  мысли, что  нужно зайти  в  магазин  что-то купить, у  него возникала
аллергиЯ,-- поручил мне розыски журналов и книг с репродукциЯми у букинистов
и в иностранных книжных магазинах -- их было в городе три.
     ‚  те  времена в ‘офии лишь  немногие интересовались искусством,  и эти
немногие своих книг букинистам не  продавали. ’ем не  менее находки, которые
мне удавалось  делать  то  тут, то там, нередко  наносили значительный  урон
отцовскому  бюджету. џ рылсЯ  в еврейских лавках  в пассаже  ‘вЯтого Ќиколы,
обходил  базар  подержанных  вещей  возле  канала,  исправно  наведывалсЯ  в
французский книжный магазин и в немецкий, в зарубежный отдел магазина —ипева
и приволакивал домой  старые подшивки журналов "„и Љунст", "‘тудио" или  "Ђр
виван", рождественские
     <sup>1</sup>Ђнтон Њитов (1862--1930)  -- болгарский живописец, критик и
искусствовед.
     123

     номера  "€ллюстрасьон", монографии, посвЯщенные ’ициану, ђембрандту или
ќль ѓреко.
     ‘тарик аккуратно  наклеивал  все  эти  картины и  фотографии на цветное
паспарту, Я  помогал ему  как  мог,  а  в  качестве гонорара  получал вторые
экземплЯры или  те, что  похуже. ’ак было  положено  начало моей собственной
коллекции, а спустЯ какое-то времЯ Я решил, что недурно было бы обнародовать
мое собственное мнение по вопросам мирового искусства. Ћднако и с этим делом
тоже можно было не торопитьсЯ.
     ‚ своем увлечении живописью  Я  дошел до того,  что  однажды  купил две
кисти и  несколько  тюбиков маслЯной краски,  нарезал картон  и  приступил к
работе.  Ђ через несколько дней уже регулЯрно  ходил в  мастерскую к  одному
молодому художнику  и писал на настоЯщем холсте. Џервый мой опус представлЯл
собой  городской пейзаж с разноцветными зданиЯми-параллелепипедами,  каких Я
нигде  никогда не  видел,  разве что  на  какой-нибудь репродукции.  ‡атем Я
внезапно  перешел  к  психологическому портрету  и  нарисовал моего приЯтелЯ
‚утимского.  Љартина  получилась, по  тогдашним  моим  понЯтиЯм,  достаточно
оригинальнаЯ  --  лицо  у ‚утимского  было  зеленым.  ’ем  не  менее  должен
признатьсЯ, что Я уже тогда смотрел на свои занЯтиЯ живописью всего лишь как
на развлечение и не имел намерениЯ стать художником -- вероЯтно, потому, что
краски казались мне материалом более трудным, чем слово.
     Ќе   знаю,  чем   объЯснЯетсЯ   разнонаправленность   моего  тогдашнего
любопытства --  моим собственным характером или чужими  влиЯниЯми  или тем и
другим  одновременно, но эта разнонаправленность была фактом, о последствиЯх
которого Я сначала не  подозревал. ЊоЯ  двоюроднаЯ  сестра говорила, что все
дело тут в знаке ‡одиака -- Я родилсЯ под  знаком Ѓлизнецов.  Ќо Я ощущал  в
себе  не двух  близнецов, а  четверых  или  пЯтерых, и пока  они  были еще в
пеленках, все  худо-бедно  шло своим  чередом,  а  вот  когда  они подросли,
начались адские мучениЯ: каждый из них требовал своего, полагаЯ,  будто лишь
он один и имеет право на
     существование.
     Ћтец  мой родилсЯ не под знаком Ѓлизнецов, а между тем писал и стихи  и
прозу,  занималсЯ  философией,  историей искусства,  писал  исследованиЯ  по
болгарской и мировой литературе, составлЯл учебники, читал лекции, создавал
     124

     декоративные композиции, сам иллюстрировал свои книги,  вел полемику по
вопросам  религии. Ќо у  него  все  было  систематизировано,  каждое занЯтие
делалось в нужное времЯ, уступаЯ затем место следующему занЯтию, каждый труд
рождалсЯ  в  результате  обстоЯтельного  изучениЯ и  долгих  размышлений,  и
вообще,  как  ‘тарик сам говорил, он  работал над одним, чтобы  отдохнуть от
другого,  ибо он  отдыхал от работы за работой же и просиживал за письменным
столом по шестнадцать часов в сутки.
     Ѓыть может, любовь к работе -- самое ценное, что Я унаследовал от него,
но только  это пришло не сразу, а постепенно,  в мучительном единоборстве  с
ленью.  „аже  теперь, столько  лет  спустЯ,  когда мне  говорЯт, что Я много
работаю, Я с  недоумением спрашиваю себЯ, действительно  ли Я  так уж  много
работаю, потому что знаю -- каждый раз, когда Я к чему-нибудь приступаю, мне
требуетсЯ дьЯвольское упорство, чтобы победить лень, во всЯком случае до той
минуты, пока работа  не поглотит менЯ настолько, что  Я  при всем желании не
могу от нее оторватьсЯ.
     Љогда Я начал писать стихи -- примерно в середине гимназического  курса
--  это  было  длЯ  менЯ  лишь одним из  множества занЯтий. € когда пЯть лет
спустЯ у менЯ вышла перваЯ книжечка стихов -- это тоже было реализацией лишь
одного из многих моих проектов. € если бы кто-нибудь спросил менЯ тогда, что
Я  считаю  своей  основной  специальностью,   Я,  наверно,  основательно  бы
задумалсЯ, прежде
     чем ответить: писатель.
     ‚  сущности,  Я  почувствовал  себЯ  писателем  только  после  „евЯтого
сентЯбрЯ 1944 года, причем это во многом заслуга нашего привратника.
     “ нас  на двери не  было таблички,  и привратник сказал  однажды, что у
него из-за этого куча неприЯтностей,  то  и дело приходЯт люди и спрашивают,
кто занимает  квартиру, не пустует ли она случайно и прочее. Џосле  чего сам
предложил заказать длЯ менЯ табличку у знакомого мастера.
     Ќеделей позже возвращаюсь домой, привратник  встречает менЯ в подъезде,
на  лице  интригующее  выражение  человека,  который  собираетсЯ  вас чем-то
удивить,
     провожает менЯ на второй этаж и  победоносным жестом указывает на дверь
моей квартиры. ‘ ужасом увидел Я выведенную пЯтисантиметровыми буквами свою
     125

     фамилию, а ниже -- ко многому обЯзывающее добавление: писатель.
     Џервым моим побуждением было немедленно сорвать табличку, но физиономиЯ
привратника выражала такую неподдельную радость, что  Я удержалсЯ.  Ђ  потом
привык,  перестал обращать  на  табличку внимание, так что она и по сей день
привинчена к моей  двери -- самодовольные буквы в пЯть  сантиметров каждаЯ и
не менее самодовольнаЯ декларациЯ: писатель.
     Љак Я не раз слышал и читал, настоЯщий писатель -- лишь тот, кто пишет
     потому, что не может не писать, ибо это сильнее  его; если он умолчит о
том, что
     распирает его грудь, то задохнетсЯ или лопнет.
     Ќаверно, у настоЯщего писателЯ это именно так, но признаюсь, что у менЯ
--  как это ни унизительно  -- дело обстоит иначе. џ отчетливо понимаю,  что
мог бы и не писать. …ще отчетливей понимаю Я, что удержал в себе или упустил
многое такое, о  чем был готов написать. € все так же отчетливо понимаю, что
множество вещей написал, не ощущаЯ внутренней необходимости написать их.
     ђазумеетсЯ, сейчас,  настукав на машинке тысЯчи страниц, мне уже трудно
себе представить, что Я мог бы стать не писателем, а кем-то еще,-- точно так
же, как  бухгалтер, который изо днЯ в день манипулирует цифрами, не способен
вообразить, что мог бы заниматьсЯ чем-то, кроме цифр. Ќо, оборачиваЯсь назад
и даже озираЯ день нынешний, Я вижу, что вопрос с так называемым  призванием
обстоит  немного  сложнее. ‚ сущности, Я  мог преспокойно жить на свете и не
подходЯ к пишущей машинке. Њог бы, хотЯ и не без сожалений, использовать эту
машинку  длЯ  чего-либо более  полезного, например, длЯ  составлениЯ  важных
документов: "ЏроведеннаЯ нами проверка показывает, что означенное лицо..." Ђ
мог  бы и  вообще  не привыкать к  пишущей  машинке  --  той,  самой первой,
портативной машинке "“ндервуд", одолженной у ‘тарика, который сам  так и  не
сумел  к  ней  привыкнуть, потому что  многие десЯтилетиЯ писал обыкновенной
ручкой и фиолетовыми чернилами.
     …динственное,  чего   Я,   пожалуй,   не  смог   бы,--  это   перестать
вглЯдыватьсЯ, рассуждать  и фантазировать и, если угодно, опЯть-таки писать,
но в уме<i>.</i> Ќо тот, кто
     126

     пишет "в уме", еще не писатель. Љаждому из нас известны такие "мысленно
сочинЯющие", которые никогда не были и никогда не станут писателЯми.
     Ќа  первый  взглЯд  кажетсЯ:  нет ничего легче,  чем -- мысленно что-то
сочинив  --  сесть и  настукать это на  машинке. Ќа  первый  взглЯд -- чисто
техническаЯ  подробность.  “вы,  легкость эта  мнимаЯ.  „остаточно один  раз
попробовать,  чтобы  убедитьсЯ в этом. ЊнимаЯ  -- даже  не в  самых  высоких
искусствах, например,  в столь  чтимом  французами  искусстве  -- кулинарии.
„айте  невежде кусок  свежайшей телЯтины,  наилучшего масла, все необходимые
специи, и он  вам сострЯпает из этих чудесных продуктов такое варево, что вы
и в рот его не возьмете.
     Њы считаем сочинительство  несложным делом  потому,  что берем в расчет
только готовые страницы, а  не  те, что идут  в корзину. ‚прочем, и  готовые
страницы,  которые  мы  в расчет  принимаем,  зачастую тоже годЯтсЯ лишь длЯ
корзины. ’ак или иначе, сам не знаю каким  образом, Я сел за пишущую машинку
и  терпеливо  высидел за ней долгий период ученичества. Ќо, честно говорЯ, Я
вполне мог бы  не проЯвлЯть  терпениЯ и даже вовсе не садитьсЯ за машинку. €
вообще Я не возьмусь утверждать, будто без занЯтиЯ литературой жизнь была бы
длЯ  менЯ  невозможна. …ще  как возможна --  даже, вероЯтно, прошла  бы куда
спокойнее.
     Ќе так уж приЯтно признаватьсЯ в этом даже  самому себе, ведь и ребенку
известно -- настоЯщий писатель  лишь тот, кто  пишет потому, что не может не
писать,  не поделитьсЯ  тем, что распирает его сердце. „опускаю,  что  такие
люди,  которым  само Џровидение предназначило  быть творцами,  действительно
существуют на свете. Ќо мне известно, что многие, которым это предопределено
роком  не  столь  уж  категорически,  кокетливо  лгут, будто писать  длЯ них
необходимей, чем дышать. € горечь от сознаниЯ, что Я не принадлежу к первому
типу людей, в какой-то мере компенсируетсЯ  утешительной  мыслью,  что Я  не
принадлежу и ко второму.
     ‘даетсЯ мне,  что даже  бесспорно наделенные писательским талантом люди
не  обЯзательно становЯтсЯ  писателЯми  --  вопреки  этой  пресловутой жажде
поделитьсЯ  тем, что  ты носишь  в  себе,  стремлению сбросить с  себЯ ношу,
накопленную работой твоей мысли и фантазии. Џотому что эта жажда  может быть
утолена иначе: можно
     127

     ведь не  писать, а говорить -- способ  гораздо более простой и древний.
€звестно,  насколько  легче  становитсЯ  на душе,  когда  выговоришьсЯ.  ќто
относитсЯ  даже  к человеку, обладающему литературным  даром,  независимо от
того, реализовалсЯ этот дар или он еще только в зародыше.
     Ѓыл у  менЯ в молодости приЯтель,  которого звали ‡амбо, обладавший, по
общему мнению, огромным дарованием. ‘начала он предпринимал какие-то попытки
использовать его. Љупив в ближайшем киоске химический  карандаш и бланки длЯ
заЯвлений, он садилсЯ  в  полутемный угол "’рЯвны"  и здесь, осушив стаканов
десЯть вина,  сочинЯл  страниц десЯть художественной  прозы.  ќто были не то
рассказы, не  то раздумьЯ -- нечто напоминающее тот гибридный жанр, рождение
которого наша критика  возвестила лишь несколько десЯтилетий спустЯ. ’ак что
будь ‡амбо еще жив и не принадлежи он к тем, кому плевать на славу и реноме,
он бы  по праву претендовал на роль родоначальника жанра.  €ной раз он читал
нам  свои  сочинениЯ  --  под  вечер, в той же "’рЯвне", прежде чем начинала
звучать моднаЯ песенка в исполнении  скрипача  Њакарыча и аккордеониста ‘аши
‹укича:
     ‘ердце, тебе не хочетсЯ покоЯ,
     ‘ердце, как хорошо на свете жить...
     ‡амбо писал свои рассказы, как  истинный художник; не помышлЯЯ о благах
земных и даже не претендуЯ на  публикацию. ’о единственное, что  ему приЯтно
было получить в уплату, он получал: восхищение всей нашей компании. € все же
со временем творческие взлеты в его жизни стали редеть -- вернее, облекатьсЯ
в  более  непосредственную  и  простую  форму:  он  говорил,  комментировал,
передаваЯ в  общее  пользование  свои  остроумные словечки  или  причудливые
ассоциации.  …му не угрожала  опасность задохнутьсЯ или лопнуть от того, что
распирало его  сердце,  потому что он  давал  этому выход. €,  обладаЯ столь
щедрым дарованием, писателем не стал.
     Ђ  вот  был  у  менЯ другой  знакомый,  значительно старше менЯ  -- тот
действительно стал писателем. Ќе  будучи —еховым нового  времени, он  тем не
менее
     128

     не  был лишен  и некоторых способностей.  Ћднако  и у него писательские
взлеты угрожающе редели,  сменившись не рассказами за трактирным столиком, а
попытками  занЯть  высокий  пост.  ‚прочем,  его  голова  продолжала  что-то
рождать. Ѓыло  мучительно  слушать его разглагольствованиЯ о сюжете  будущей
книги.  Ћна так  и  оставалась ненаписанной, так же как  и  следующаЯ  и еще
следующаЯ. …сли бы мысль  занимала  место в  пространстве,  он  заполнил  бы
фолиантами своих неосуществленных замыслов весьма поместительную полку.
     ЌельзЯ  не  признать,  что  общество  делает  немало  длЯ  того,  чтобы
своевременно   распознать  вундеркиндов.  —тобы  не  упустить  математически
одаренных детей, мы в расширенном объеме преподаем математику  даже детЯм, у
которых нет никаких математических способностей и которым математика никогда
не  понадобитсЯ.  ’ем не  менее есть  математически одаренные  люди, которые
никогда  не  будут заниматьсЯ  математикой, как  есть литературно  одаренные
люди, которые не написали и не  напишут ни одной книги. Љонечно, врЯд ли  по
этой причине  число вакантных мест в той и другой сфере угрожающе возрастет.
Ћни закономерно заполнЯютсЯ лицами, лишенными каких бы то ни было дарований,
кроме единственного: стремлениЯ к успеху.
     Ќе  знаю, насколько  это  стремление свойственно мне,  но, признаюсь, Я
никогда  не  ощущал  в  себе  фатальной  предначертанности  к  литературному
поприщу.  € если  это  относитсЯ  даже к  поэзии  и  прозе, которым  Я отдал
особенно много  времени и которыми был  особенно сильно увлечен, то к прочим
сферам  литературной  деЯтельности  --  тем  более.  Њои  успехи  в  области
философии   ограничиваютсЯ  университетским  дипломом.  ђабота   в   области
эстетической  теории  сводитсЯ  к  лекциЯм,  бесконечному  числу  лекций  на
протЯжении четверти века -- они произнесены и  растаЯли  в  воздухе. ’руды в
области  искусства -- доклады  и статьи -- давно  канули в вечность, да есть
еще несколько монографий, которые Я и сам-то едва ли возьмусь перечитывать.
     € когда Я, бывает, размышлЯю о  себе и о  пройденном мною пути  --  как
свойственно всем  нам  на  склоне лет и  на склоне  ночи,--  менЯ охватывает
тЯгостное сомнение: а что, если Я всегда был и  буду  всего лишь чудаковатым
коллекционером, не больше.
     129

     ‘амо  собой,  коллекционер  коллекционеру  рознь,  и  даже  в  припадке
жесточайшей  самокритики Я  не кажусь  себе  собирателем спичечных коробков,
хотЯ никогда нельзЯ знать,  что тебЯ ждет и до чего можно  докатитьсЯ. € все
же если  существует страсть,  котораЯ на протЯжении  долгих  лет  неукротимо
поглощала все мое свободное времЯ,-- это коллекционирование.
     џ не слишком люблю это  слово,  означающее, в сущности, собирательство,
но вынужден  пользоватьсЯ  им, потому что с течением  времени оно  приобрело
оттенок, благодарЯ  которому  оно несколько  отошло  от  своего  буквального
смысла. ‘обирательство  как таковое  присуще не только человеку, но  и  рЯду
зоологических видов -- млекопитающим, птицам,  насекомым. € человек развилсЯ
как  человек не  благодарЯ собиранию того, что  предлагала  ему  природа,  а
благодарЯ  переработке даров природы  посредством  труда и орудий труда.  Ќо
рефлекс  собирателЯ  в  той  или  иной степени  дремлет  в  каждом  из  нас,
проЯвлЯетсЯ   ли  это  в  том,  что  вы  заполнЯете  свое  жилище  полезными
предметами, или собираете  коллекцию  серебрЯных прЯжек длЯ  поЯса, или  же,
подобно Џлюшкину, копите груды всЯкого хлама.
     € все же коллекционерство отличаетсЯ от простого собирательства, причем
дело  тут не  в Языковом  педантизме, а  в  многовековой деЯтельности  самих
коллекционеров, придавших этому понЯтию особый смысл.
     Ћдна из характерных черт упомЯнутой деЯтельности состоит в том, что она
не  преследует  узкопрактических  целей. —еловек,  покупающий  мебель, чтобы
благоустроить свой  быт,-- не коллекционер,  он просто  обставлЯет квартиру;
коллекционер же -- хоть он может  и  пользоватьсЯ приобретенной  мебелью  --
приобретает ее не ради того, чтобы ею пользоватьсЯ. ђепродукции, собранные в
свое  времЯ  моим  отцом,  были не коллекцией, а просто собранием  длЯ чисто
учебных  целей.  Ћднако  и  собрание  картин  --  подлинников,  купленных  с
единственной целью  вложить деньги в ценности, которым не угрожает инфлЯциЯ,
тоже не есть коллекциЯ, как бы значительны ни были эти картины сами по себе,
а  лишь  материальный  результат  финансовой  операции.  „аже  самые крупные
торговцы картинами  на ‡ападе не имеют никаких шансов сойти в глазах публики
за
     130

     коллекционеров,  хоть и  хранЯт  в  своих  складах  сокровища,  которым
позавидует любой коллекционер.
     Ќевзыскательное  собирательство, даже  если оно  не преследует  никакой
корысти,  тоже еще не  настоЯщее коллекционирование.  —еловек, забивший свою
квартиру без разбору купленным старьем, загромождает свой быт, но не создает
коллекции.
     €стинное коллекционирование лишено грубых материальных соображений. Ћно
ведетсЯ  на  основе   определенной  системы  и  сообразно  с   определенными
критериЯми. ‘истема может быть выработана самостоЯтельно или заимствована из
какого-либо пособиЯ,  а  вот  критерии  всегда  бывают личные. Ћни  отражают
степень пониманиЯ и вкус самого коллекционера.
     €менно поэтому коллекционирование в определенных обстоЯтельствах  может
уподобитьсЯ творчеству,  а  сама коллекциЯ стать оригинальным художественным
произведением,  отражающим  в  какой-то степени  личность самого собирателЯ.
’олько   творчество   это  --   с  помощью  готовых   элементов,  с  помощью
произведений, созданных другими людьми,  то есть бледное подобие творчества,
псевдотворчество. Џотому что в конечном счете коллекционер -- это поклонник,
а  не созидатель. Џричем  поклонник платонический, не имеющий никаких шансов
стать отцом.
     Џервые мои собраниЯ,  как  у всех мальчишек того  времени, состоЯли  из
разноцветных стеклЯнных шариков, раскрашенных игральных костей или оловЯнных
солдатиков. Џотом  все это уступило место  книгам. ‘амо собой  разумеетсЯ, Я
охотилсЯ за  книгами длЯ того,  чтобы их прочесть, но, будучи  прочитанными,
они превращались в бескорыстный объект коллекционированиЯ. џ терпеть не  мог
рваных  или  выпачканных книг. Љаждую  неделю  расставлЯл их  и переставлЯл,
переплетал  в синюю, зеленую или красную бумагу, наклеивал маленькие круглые
Ярлычки и пронумеровывал. Љ  приключенческим романам Я  добавил обнаруженные
на  чердаке томики  ѓейне  на  немецком Языке.  ‚ немецком Я  не смыслил  ни
бельмеса,  но  томики  были  так красиво  переплетены, золотые  корешки  так
сверкали, что Я не мог не включить их в свою библиотеку.
     Џотом, естественно, подошла очередь почтовых марок, но с филателией мне
     не слишком везло, потому что денег на покупку марок никогда не было и
     131

     единственным  источником  длЯ  пополнениЯ  коллекции   служили   старые
конверты да еще  то,  что Я  выменивал у других мальчишек  не богаче  моего.
ЏомнитсЯ, лишь  однажды  в этой  области  выпал  на мою  долю успех, и то не
коллекционерский,  а  чисто  материального  свойства,  и  обЯзан  Я  им  был
персидской серии.
     ‚озвращаЯсь домой из школы, Я обычно делал небольшой крюк, чтобы пройти
мимо филателистического магазинчика  и поглазеть на  выставленные  в витрине
марки -- не рассчитываЯ что-либо приобрести, а просто чтобы пофантазировать,
что было  бы, будь эти марки моими. Ћднажды, подойдЯ к магазинчику, Я увидел
несколько персидских  марок со знакомой эмблемой "лев и солнце" -- они  были
позолочены и посеребрены  по  краЯм  и  потому показались мне  необыкновенно
красивыми. „о того красивыми, что Я осмелилсЯ переступить порог и спросить о
цене.
     --  ’ри  лева,--  буркнул  продавец, даже не поднимаЯ глаз,  потому что
заметил менЯ еще перед витриной и не без оснований решил, что и трех левов у
менЯ не найдетсЯ.
     –ена  была невероЯтно низкаЯ длЯ таких дивных марок,  и Я в тот же день
выпросил у  отца  денег  на  кино,  но  в  кино не  пошел,  тут  же приобрел
персидские сокровища,  а отведенные длЯ сеанса два часа просидел на соседнем
пустыре, в бурьЯне, то  и дело доставаЯ из кармана конверт  с марками, чтобы
еще раз ими полюбоватьсЯ.
     џ  любовалсЯ ими так часто, что под конец они уже перестали производить
на  менЯ  впечатление.  Њожет быть, именно  тогда Я  впервые испытал чувство
пресыщениЯ.
     Ќа следующий день к нам зашли мои двоюродные братьЯ -- те самые, вместе
с которыми Я некогда обделывал свои первые коммерческие операции. ‘ присущим
всем  коллекционерам  тщеславием Я поспешил показать им  шедевры  персидской
филателии.
     -- ‘колько стоЯт? -- поинтересовалсЯ ѓошо, не в силах отвести  от марок
глаз.
     -- €м нет цены,-- небрежно ответил Я.
     € с ходу включил свою необузданную фантазию:
     132

     -- ќтими марками пользуетсЯ только царскаЯ почта. ‡олотые наклеивают на
письма шаха, серебрЯные -- шахини.
     ђаньше марки излучали свет, придворное же их назначение усилило свет до
ослепительного сверканиЯ.
     -- ‹адно, говори, сколько ты за них хочешь? -- не отступалсЯ ѓошо.
     Ђ поскольку Я упрЯмилсЯ, уверЯЯ, что ничего не  хочу, он сам  предложил
отдать  мне  в  обмен  всю  свою  коллекцию  болгарских  марок. ‘делка  была
выгоднаЯ, но Я  продолжал упрЯмитьсЯ, и ѓошо добавил к предложенной цене еще
и свои никелированные коньки.  ‘делка стала еще заманчивей,  но Я  упрЯмилсЯ
все больше, пока  он  не  выложил  на чашу  весов одно  за  другим  все свои
богатства. ’олько тогда -- да и то с видом человека, который идет на тЯжелые
убытки  из родственных  чувств,-- Я  сдалсЯ и вручил  счастливцу  персидские
диковины.
     —ерез несколько дней выЯснилось, что  счастливец  тоже быстро насытилсЯ
золотыми  и  серебрЯными  марками.  ђешив  расстатьсЯ  с ними  за  несколько
сотенных  бумажек,  он зашел в ближайший  филателистический  магазин,  где и
узнал истинную цену своих трофеев. Џосле чего событиЯ разворачивались отнюдь
не в мою пользу.
     Ќо это уже инаЯ историЯ.
     …сли  не ошибаюсь,  после  марок  Явилось  упоминавшеесЯ  выше собрание
репродукций.  Ђ затем  Я неожиданно утратил интерес  к  коллекционерству, да
так,  что  стал  забегать  к  антиквару, дЯде  Ђнтону,  уже  в  качестве  не
покупателЯ, а продавца  и  перетаскал к  нему одну за другой,  прЯча  их под
плащом, все свои самые лучшие книги. € одна за другой они трансформировались
в дружеские пирушки в трактире и свиданиЯ с подружкой в кондитерских.
     ‚сего хуже  было то, что большаЯ часть этих книг принадлежала не мне --
вернее, перешла ко мне из отцовской библиотеки. Ђ ‘тарик частенько заходил в
мою  комнату,  и  беглого взглЯда  было  достаточно,  чтобы  заметить  следы
опустошениЯ на книжных полках, но он притворЯлсЯ, будто ничего не видит.
     ‹ишь  однажды,  обнаружив,  что  Я  продал  двухтомную  энциклопедию по
искусству, он все же не вытерпел:
     133

     -- Ћткуда в тебе эта цыганскаЯ  черта, не понимаю! Џродать  книгу!.. Ќе
что-нибудь, а книгу!.. Ќи  Я, ни  твоЯ покойнаЯ мать никогда  бы не пошли на
такое.
     Ќо и Я тоже  не вытерпел. Ќакануне менЯ вызывали к ѓешеву, в управление
общественной безопасности, и хотЯ в конце концов выпустили, но угрозы ѓешева
были мрачны и  недвусмысленны,  Я жил -- как и большинство моих друзей --  в
атмосфере военного  психоза,  охваченный  предчувствием близкой опасности, в
общем,  плЯсал  на  дрейфующей  льдине,  как  тогда  говорили,  перефразируЯ
название одной пьесы.
     -- Љнига или что другое -- какаЯ разница? -- строптиво возразил Я отцу.
     -- ’ы  не видишь разницы между хорошей книгой  и любой другой вещью? --
отец насупил брови.
     --  …сли  книга  прочитана,  она становитсЯ такой же  вещью, как и  все
другое,-- выпалил Я первое, что пришло в голову.
     -- ќто вовсе  не так, и ты отлично это знаешь. „олжен знать, если решил
стать писателем,-- спокойно заметил отец.
     Ћн  помолчал,  словно даваЯ  мне  времЯ длЯ  ответа,  но Я тоже молчал,
только проводил  его взглЯдом до  двери,  думаЯ о том,  что он  не  способен
понЯть менЯ, понЯть наше стремление жить и растрачивать себЯ, пока мы  живы,
жить  и плЯсать  на дрейфующей  льдине. Ћн был  не из тех, кто может постичь
такое. Ћн  принадлежал  к категории  людей,  которые упорно идут своим путем
даже перед лицом  катастрофы, длЯ которых плЯсать на льдине -- не романтика,
а малодушие. Љонечно,  правда  была  на  его  стороне, но  мне потребовалось
времЯ, чтобы это уразуметь.
     “дивительней  всего, что, когда  Я  после  женитьбы переехал  на другую
квартиру  и,  набравшись  нахальства,  попросил у  отца кое-какие  труды  по
искусству,  он  -- будто ничего  никогда  не  происходило -- разрешил увезти
самые ценные свои книги, часть которых, быть может, еще требовалась ему  длЯ
работы.  Љниги были единственным его достоЯнием, но он только махнул рукой и
сказал: "‡абирай".  …му  была абсолютно чужда психологиЯ коллекционера, а уж
тем более собственника.
     —ерез  несколько  месЯцев  после  этого,  10  ЯнварЯ,  во времЯ  ночной
бомбежки на дом, где Я поселилсЯ, упала бомба. ЏолзданиЯ взлетело на воздух,
втораЯ половина
     134

     почти полностью сгорела вместе с моими книгами, за исключением примерно
сотни томов, которые были унесены  воздушной  волной  на  соседние  улицы. ‘
каким-то чувством вины подбираЯ раскиданные по снегу альбомы, не длЯ себЯ --
длЯ  отца,  Я вдруг ощутил, что  и эти альбомы, и  несколько  тысЯч  других,
погибших в  огне, мне совершенно безразличны, что  война лишила  менЯ всЯкой
привЯзанности даже к тому, что Я больше всего любил,-- к книге.
     ‹ишь  после   1944  года  мне  удалось   постепенно  восстановить  свою
библиотеку. Ћна была довольно богата, неплохо подобрана, но собирал Я ее длЯ
работы, без малейшей  тени коллекционерской страсти. € только позже, гораздо
позже, когда Я оказалсЯ в Џариже, эта страсть по-настоЯщему завладела мной.
     Ѓывает, на  исходе ночи, когда населенный чудовищами  полумрак  кошмара
уже позади, Я  вдруг  вижу во сне свет. Ћн вливаетсЯ в окно  купе -- Я еду в
поезде, дорога  подходит к  концу,  в  окно  виднеютсЯ  дома незнакомого мне
города.
     Ќе  знаю, движетсЯ  ли  поезд  по мосту, по высокой  насыпи или  просто
плывет в воздухе, но Я вижу с птичьего полета  и в то же времЯ совсем вблизи
широкие  проспекты,  обсаженные   деревьЯми,   по-утреннему   синюю  листву,
старинные  барочные дома, белые-белые, какими они могут быть  лишь во сне на
исходе ночи, вижу синие  купола, а ниже -- белые балюстрады балконов и синие
окна,  в  которых  отражаетсЯ  небо,  а  еще ниже  --  большие синие витрины
магазинов.
     Ђ поезд продолжает идти легко и  неспешно, вдали уже синеет море,  а на
нем белые корабли, как  и полагаетсЯ длЯ пейзажа, который весь сине-белый, и
Я думаю о том, что, вероЯтно, мы уже подъезжаем, ведь  вокзал всегда рЯдом с
гаванью, и  ощущаю тот  нетерпеливый трепет  и  сладостное  обмирание, какое
испытываешь всегда, приезжаЯ в незнакомый прекрасный город.
     Ќезнакомый прекрасный город... Ћн был моей  мечтой с самого детства  --
неотчетливой,  но манЯщей, тем более манЯщей, чем менее она была отчетливой.
Џотому  что   стоит   чему-то  приобрести  четкие  контуры,  как  очарование
пропадает,
     135

     приобретаЯ  привычные  черты  обыденного.  Џотому-то   все  и  выглЯдит
особенно   прекрасным  тогда,  когда  мелькает  в  окне  летЯщего  поезда,--
необычное, неожиданное, или под утро,  во  сне, или когда  это лишь  неЯснаЯ
мечта.
     Ќезнакомый прекрасный  город... ђаньше Я думал, что  просто длЯ того  и
рожден,  что это  и  есть истинное мое призвание  -- объезжать  экзотические
города  нашей  планеты, гулЯть  под  каштанами  парижских бульваров или  под
пальмами  ђио-де-†анейро,  а  вместо  того  ходил  по  шумным,  заставленным
грЯзными подводами  улочкам у  церкви "‘вета  ЌеделЯ" и мог соприкоснутьсЯ с
городами  большого  мира  только   в  пропахших  мастикой   киношках  или  в
прокуренном  трактире,  где   оркестр   ныне   покойного  Њакарыча  исполнЯл
знаменитую песенку ‚ертинского:
     ‚ бананово-лимонном ‘ингапуре...
     Џриехать в  незнакомый город... џ был  уверен,  что судьбе трудно найти
длЯ этого человека ретивей менЯ,  но судьба, видно,  имела на этот счет иное
мнение.   Ќикаких  перспектив  поехать  куда-нибудь  дальше  ЉнЯжева  <sup>1
</sup>передо  мной не открывалось, и единственным, хотЯ и горьким  утешением
служила  мысль,  что  ‚ертинский тоже не бывал  в ‘ингапуре --  если  верить
плоской пародии Џавла ’роицкого:
     џ знаю, ‘аша не был в ‘ингапуре,
     Ѓананы он в Џариже только ел,
     Ѓананово-лимонный ‘ингапур
     Ћн в кино подсмотрел.
     „альнее  путешествие  --  первое в  моей  жизни  --  состоЯлось  спустЯ
довольно
     много лет,  когда  Я  уже  давно перестал  считать дальние  путешествиЯ
истинным  своим  призванием.  Џотому  что  если судьбе  и  заблагорассудитсЯ
исполнить наше самое заветное желание, это происходит лишь тогда, когда  оно
основательно поостынет.
     ђано утром пароход  медленно приближалсЯ к берегу. Њоре  после сильного
шторма  утихло, над  его темной, отливающей лиловым  синевой  распростерлась
ЯснаЯ, необъЯтнаЯ лазурь неба.  Ђ навстречу нам, словно выплываЯ  из морской
пучины,   медленно  поднималсЯ  белый  город,  весь  будто  вылепленный   из
голубовато-белого  фарфора, с громоздЯщимисЯ один  над другим  белыми кубами
домов, между которыми темнела еще сумеречнаЯ листва деревьев. ’о была •айфа.
     <sup>1 </sup>ЉнЯжево -- в те годы село, теперь один из районов ‘офии.
     136

     ѓород, увиденный мною в другое утро, пЯтью годами позже, не имел ничего
общего  с  этим экзотическим видением.  Џоезд,  громыхаЯ, мчалсЯ  по высокой
насыпи,   после   крутого   поворота   вдали   открылась   взору   огромнаЯ,
пепельно-сераЯ пустынЯ, лабиринты  закопченных зданий и  цинковых  крыш, над
которыми стелилась темнаЯ, как дым пожара, тЯжелаЯ тень туч. “треннее солнце
все  же  пробило сквозь  них щель,  его луч полого опускалсЯ на город, будто
пронзаЯ тинисто-желтые воды и  освещаЯ покрытый  патиной церковный купол или
потемневшую  от времени колокольню. ќто были крыши Џарижа. ќто  был Џариж. ‚
то, первое утро он показалсЯ мне городом-призраком  на  дне  океана мрака  и
мутно-желтых бликов.
     Ћн был совсем не похож на Џариж сверкающей легенды и Ярких открыток, но
Я  не испытал разочарованиЯ. ђазочарование Я испытал за много  лет до этого,
еще семилетним мальчишкой.
     Ћтца направили  в научную  командировку  в  Џариж, мама немного  погодЯ
поехала за ним  следом, взЯв  с собой  и менЯ, Я провел в  этом городе  года
полтора,  многое сохранил  в памЯти  с того  времени, будто  это происходило
только  вчера, и сколько бы  Я  ни  рылсЯ  в  этих воспоминаниЯх, мне  редко
удаетсЯ отыскать в них что-нибудь приЯтное или веселое.
     €з  нескончаемых  разговоров  взрослых  перед  нашим  отъездом  у  менЯ
создалось представление, что Џариж -- город необыкновенно прекрасный, как те
города из золота и хрусталЯ, о которых рассказываетсЯ в сказках. Ќо когда мы
сошли с поезда и такси помчало нас  на улицу ќколь,  где снЯл квартиру отец,
перед глазами у менЯ проносились лишь однообразные закопченные фасады.
     -- Њама, это и есть Џариж? -- спросил Я, не скрываЯ разочарованиЯ.
     -- Џогоди, мы еще не приехали,-- успокаивала менЯ мама.
     Ћтец не получил нашей телеграммы, мы  застали его дома за бритьем. ™еки
у  него были в мыльной пене, и Я не мог поцеловать его.  џ кинулсЯ  к  окну,
надеЯсь,  что  отсюда, сверху,  увижу хоть  краешек настоЯщего  Џарижа, того
самого, хрустально-золотого,  но  его  загораживал  высившийсЯ напротив дом,
который навевал ужас. —ерные-черные  стены,  а вместо окон -- зиЯющие темные
провалы.
     137

     --  ќто  и есть  Џариж?  --  с  горечью  повторил  Я.  Ћтец засмеЯлсЯ и
объЯснил, что это не Џариж, а лишь дом, пострадавший от пожара. Ќо когда  мы
пошли  обедать,  Я отметил про  себЯ,  что не один этот дом, а все остальные
тоже выглЯдЯт жертвами пожара -- стены в копоти, сумрачные окна.
     Ќесколько дней  спустЯ менЯ определили  в школу по соседству,  что  еще
больше укрепило мою глухую неприЯзнь к этому городу. Ќа уроках Я не  понимал
ни  слова и, сидЯ на задней парте, вспоминал Џловдив, нашу улицу под холмом,
а на переменах  забивалсЯ  куда-нибудь в угол двора, один, потому что ничего
не смыслил в забавах и  болтовне моих соучеников. Ђ тут  еще  учитель взЯлсЯ
экзаменовать менЯ -- вернее, вызывать к доске и задавать вопросы,  а Я стоЯл
и молчал, пока он знаком не разрешал мне вернутьсЯ на место.
     …динственно приЯтные  минуты выпадали  рано  утром, по дороге  в школу,
именно  потому,  что было раннее утро, а  в таком возрасте радуешьсЯ раннему
утру, и еще потому, что Я обЯзательно останавливалсЯ у аптечной витрины.  ‡а
стеклом стоЯл гипсовый макет  человека  в  продольном разрезе,  вместо вен и
артерий  у  этого  человека  были  тонкие  стеклЯнные  трубочки, по  которым
непрерывно текла голубаЯ и краснаЯ жидкость, все это при свете электрических
лампочек сверкало и казалось сказочным -- единственное, что было сказочным в
этом Якобы  сказочном городе. џ зачарованно  следил за  движением искрЯщейсЯ
жидкости, пока мысль о моих житейских невзгодах не вынуждала менЯ с сумкой в
руке шагать в школу-застенок.
     Ћднако  и  среди  самых  тЯгостных  будней  вдруг  случаетсЯ  радостное
событие. ‚от  и Я однажды  с торжеством  вернулсЯ из школы  и срывающимсЯ от
волнениЯ голосом сообщил:
     -- Џапа, учитель дал мне письмо!
     € чтобы подчеркнуть исключительность этого событиЯ, поспешил добавить:
     -- Њне одному из всего класса!
     Ћтец  без  особого  воодушевлениЯ распечатал  конверт  и  вынул  оттуда
листок, содержавший весьма  лаконичный текст: "ЏозволЯю  себе уведомить ‚ас,
что ‚аш сын каждое утро опаздывает на занЯтиЯ".
     138

     ‘  того днЯ пришлось мне  оборвать  свЯзь с  единственным моим другом в
этом городе -- гипсовым человеком со стеклЯнными кровеносными сосудами.
     Њало-помалу Я начал различать отдельные слова чужого Языка и  привыкать
к  недружелюбию  или  пренебрежению  со  стороны соучеников,  вообще кое-как
справлЯтьсЯ  со  своими  проблемами.  Ќо у родителей  тоже были проблемы. €м
приходилось  таскать менЯ  с собой  на  выставки,  в  театры. •удожественные
выставки  и хождение  по улицам  были длЯ менЯ самым тЯжким наказанием, ноги
так ломило от ходьбы, что Я то и дело спотыкалсЯ.
     -- „а смотри ты под ноги! -- ворчал отец.
     -- Ќе  видишь разве,  ребенок еле идет  от усталости,-- заступалась  за
менЯ мама.
     Ќаверно, Я  только под ноги и смотрел,  потому что очень  мало помню из
того,  что менЯ окружало. „а и то немногое, что Я видел,  не  производило на
менЯ никакого впечатлениЯ.
     -- Џапа, а длЯ чего  тут  понаставили эти головы? -- спрашивал Я  о тех
бронзовых бюстах, которые украшали улицу ќколь.
     Ћтец терпеливо  объЯснЯл, что  "головы"  --  это  памЯтники  знаменитым
людЯм.
     -- Ђ эта старушка тоже  знаменитаЯ? -- снова спрашивал Я, показываЯ  на
бюст старой женщины с впалыми щеками, крючковатым носом, повЯзанной платком.
     -- ќто не старушка, это „анте,-- отвечал отец  и  все так  же терпеливо
принималсЯ рассказывать мне о „анте.
     ‚ театрах Я скучал  так же, как на выставках  или на улице, но там хоть
было где сесть и  поспать. ‚се  -- от "ѓранд-Ћпера"  до "Љазино де  Џари" --
казались мне  одинаковыми:  какое-то непонЯтное движение маленьких  кукол по
огромной сцене. Љукол --  потому что  Я видел их с галерки, с самых  дешевых
мест чуть не под  потолком.  Ќо  нередко  и эти места были длЯ  нас  слишком
большой роскошью,  так что  только  мы с мамой имели  кресло, а  папа  стоЯл
позади в толпе зрителей с "входными" билетами.
     €ногда родители  решали оставить менЯ дома.  Ќо  Я  не любил оставатьсЯ
один, тем более  что напротив торчал черный дом с зиЯющими провалами  вместо
окон -- они  казались  мне  глазами  какого-то  чудовища.  €  когда родители
возвращались, они
     139

     всегда заставали менЯ на лестнице еще бодрствующим или уже заснувшим.
     Ќичего  удивительного, что  в один прекрасный день  они отдали менЯ  на
полный пансион в лицей  ЊонтенЯ. ќто далось им нелегко -- лицей был дорогой.
Ќо и мне  было не легче. џ уже  начал  понимать по-французски и даже кое-как
говорить,  но это не избавило менЯ от  одиночества. Ћно не  прекращалось всю
нескончаемую  неделю,  пока  не   наступало   короткое  часовое  свидание  с
родителЯми. џ  был  иностранцем,  притом  не  богачом-англи