ѓ.Љ.—естертон. ”ранциск Ђссизский

Ћцените этот текст:
ѓ.Љ.—естертон. ”ранциск Ђссизский

----------------------------------------------------------------------------
ѓ. Љ. —естертон
‚опросы философии.- 1989.- ќ1.- ‘. 83-128.
----------------------------------------------------------------------------

ѓлава 1. Љак писать о свЯтом ”ранциске

‚ наше времЯ, в нашей стране, очерк о св. ”ранциске можно написать
одним из трех способов. Џисатель должен выбрать, и Я выбрал третий -
по-видимому, самый трудный. ’очнее, он был бы самым трудным, если бы два
других не были невозможны.
‚о-первых, он может рассматривать этого великого и поразительного
человека как историческое лицо, воплощение общественных добродетелей. Ћн
может описать свЯтого народолюбца как единственного в мире демократа (и
окажетсЯ прав). Ћн может сказать (хотЯ это и очень мало значит), что св.
”ранциск обогнал свой век. Њожет сказать (с полным основанием), что св.
”ранциск в то же времЯ предвосхитил все лучшее, либеральное, доброе, что
есть в современном мире,- любил природу, любил животных, жалел бедных,
понимал духовную опасность богатства и даже собственности. ‚се, чего не
знали до ‚ордсворта, знал св. ”ранциск. ‚се, что открыл нам ’олстой, само
собой разумелось длЯ св. ”ранциска. …го можно представить читателю не просто
добрым, а гуманным, первым героем гуманности. Њногие считали его утренней
звездой ‚озрождениЯ. €, по сравнению со всем этим, его аскетическую
набожность можно не принимать во внимание; можно отмахнутьсЯ от нее, как от
неизбежной в его век случайности, котораЯ почему-то не привела к несчастному
случаю. Њожно счесть его веру суеверием, досадным предрассудком, от которого
не мог освободитьсЯ даже гений, и прийти к выводу, что несправедливо
осуждать ”ранциска за самоотречение и нечестно ругать его за безбрачие. ‚едь
и с такой, отдаленной точки зрениЯ он останетсЯ героем. „аже так найдетсЯ
что сказать во славу человека, который отправилсЯ к сарацинам, чтобы
прекратить крестовые походы, и защищал птиц перед императором. Њожно
объективно и учено описать ту силу, котораЯ отразилась в картинах „жотто, в
поэмах „анте, в мираклЯх, положивших начало нашему театру, и во многих
других, столь ценимых нами вещах. Њожно писать историю свЯтого, обходЯ Ѓога.
ќто все равно, что писать о Ќансене, ни словом не упоминаЯ ‘еверный полюс.
‚озможна и другаЯ крайность. ђелигиозный энтузиазм может стать героем
книги, как был он героем францисканства. Њожно писать о вере как о
реальности, какой она и была длЯ реального ”ранциска. Њожно отыскать особую,
суровую радость в парадоксах аскезы и свЯтой нелепице смирениЯ. Њожно
испещрЯть бумагу печатЯми стигматов и расписывать посты, как схватки с
драконом, пока в смутном современном сознании св. ”ранциск не станет
суровым, как св. „оминик. Љороче говорЯ, можно сделать негатив, на котором
тьма и свет поменЯютсЯ местами. „лЯ глупых все это будет непроницаемо, как
ночь; длЯ большинства умных - невидимо, как серебро на белом. ’акую
биографию св. ”ранциска не поймут те, кто не верит, как он, и поймут лишь
отчасти те, кто не любит, как он. Ћдни сочтут его слишком плохим, другие -
слишком хорошим длЯ этого мира. но так написать Я не могу. ’олько свЯтой
может описать жизнь свЯтого. Њне это не под силу.
Ќаконец, можно попытатьсЯ сделать то, что попыталсЯ сделать Я, хотЯ,
как Я уже говорил, возникнут новые трудности. Њожно поставить себЯ на место
беспристрастного и любознательного современного человека. џ сам был таким и
еще не до конца изменилсЯ. Њожно длЯ начала стать на точку зрениЯ людей,
которые восхищаютсЯ в св. ”ранциске тем, чем вообще привыкли восхищатьсЯ.
„ругими словами, можно предположить, что читатель по меньшей мере стоит на
уровне ђенана и Њэтью Ђрнолда, и, исходЯ из этого, попытатьсЯ объЯснить ему
то, чего не объЯснили они. Њожно объЯснить непонЯтное через понЯтное. Њожно
сказать: "ќтот человек действительно жил на свете, и многим из нас по душе
его жизнерадостность, его милосердие и щедрость. Ќо были у него и некоторые
другие качества, ничуть не менее искренние, которых мы не понимаем и даже
боимсЯ. Ћднако это человек, а не семьЯ и не племЯ. ’о, что несовместимо длЯ
нас, вполне совместимо длЯ него. Ќе можем ли мы, используЯ то, что мы знаем,
понЯть эти, другие стороны, столь темные длЯ нас и до смешного непохожие на
все, что любЯт теперь?". Љонечно, Я не надеюсь решить такую сложную
психологическую задачу в моем коротком, поверхностном очерке. џ просто хочу
сказать, что буду все времЯ обращатьсЯ к дружественному и непосвЯщенному
читателю. џ не рассчитываю ни на большее, ни на меньшее. Њатериалисту
безразлично, можно ли примирить эти противоречиЯ. ‚ерующий вообще не увидит
здесь противоречий. Ќо Я пишу длЯ обычного современного человека, не
враждебного, но скептического, и разрешаю себе надеЯтьсЯ, что
привычно-живописные, подкупающие черты ”ранциска помогут мне хоть немного
показать его сущность. џ надеюсь, что читатель чуть лучше поймет, почему
поэт, воспевающий солнце, прЯталсЯ в темной пещере; почему свЯтой, жалевший
Ѓрата ‚олка, был столь суров к Ѓрату Ћслу, собственному телу; почему
трубадур, чье сердце зажгла любовь, сторонилсЯ женщин; почему он радовалсЯ
огню и бросалсЯ в снег; и почему одна и та же песнЯ начинаетсЯ Язычески
страстным: "‘лава ѓосподу за сестру нашу землю, что родит траву и плоды, и
пестрые цветочки", а кончаетсЯ словами: "‘лава ѓосподу за сестру нашу
смерть".
ђенану и Њэтью Ђрнолду это оказалось не под силу. Ћни охотно хвалили
св. ”ранциска, пока им разрешали предрассудки, упрЯмые предрассудки
скептиков. …сли ”ранциск делал что-нибудь им непонЯтное или неугодное, они
не пытались ни понЯть его, ни тем более оправдать; они просто отворачивались
от него, как обиженные дети. Њэтью Ђрнолд спешит отделатьсЯ от аскетических
подвигов Ђльверно, словно это досадное, хотЯ и Явное пЯтно посреди
прекрасной картины, или, скорее, прискорбнаЯ безвкусица в конце рассказа. Ќо
только слепой может счесть Ђльверно провалом св. ”ранциска, как только
слепой сочтет ѓолгофу провалом •риста. € Ђльверно, и ѓолгофа - прежде всего
горы, и глупо говорить, как ЃелаЯ Љоролева, что по сравнению с чем-то другим
это просто Ямы. € на той, и на другой горе достигли высшей точки и жизнь
•риста, и жизнь св. ”ранциска. ѓоворить о стигматах с сочувствием или с
досадой - то же самое, что считать позорными пЯтнами раны самого €исуса.
Њожно питать отвращение к духу аскетизма; можно ненавидеть самую мысль о
мученичестве; можно, в сущности, искренне возмущатьсЯ самопожертвованием
‘трастей. Ќо если ваша ненависть не глупа, вы сохраните способность видеть
суть дела, которому служит мученик и даже монах. ‚рЯд ли, читаЯ …вангелие,
вы сочтете Љрестную †ертву посторонней, второстепенной или досадной
случайностью. Ћна пронзит вас, как пронзила скорбь сердце Ѓожьей Њатери.
€ вы не поймете человека, прозванного ‡ерцалом •риста, если не
понимаете, почему он кончил жизнь в скорби и в тайне, а в одиночестве своих
последних лет обрел неисцелимые, нерукотворные раны, подобные тем, другим,
исцелившим мир.
џ не буду сейчас пытатьсЯ примирить радость с лишениЯми - пусть это
сделает сама книга. Ќо Я заговорил о Њэтью Ђрнолде и ђенане, и
рационалистических поклонниках ”ранциска, и потому скажу сейчас, что,
по-моему, нужно иметь в виду. „лЯ этих прекрасных писателей стигматы
оказались камнем преткновениЯ, потому что религиЯ длЯ них - разновидность
философии. ђелигиЯ длЯ них безлична; но только самаЯ личнаЯ из страстей
поможет в какой-то мере хоть что нибудь понЯть. —еловек не кинетсЯ в снег
из-за идеи или тенденции, он не будет голодать во имЯ отвлеченных, пусть
самых правильных понЯтий. Ќо он перенесет и голод, и холод по совсем другой
причине. Ћн перенесет их, если он влюблен. Љогда в самом начале жизни
”ранциск сказал, что он трубадур, а потом говорил, что служит новой, высшей
любви, это была не метафора; он понимал себЯ гораздо лучше, чем понимают его
ученые. „аже в суровейших крайностЯх аскетизма он оставалсЯ трубадуром. Ћн
был влюбленным. Ћн любил Ѓога и любил людей, что еще реже встречаетсЯ. ’от,
кто любит людей, не имеет ничего общего с филантропом. ‚ сущности, в ученом
греческом слове кроетсЯ ирониЯ. ”илантроп, строго говорЯ, может любить и
антропоидов. Ќо св. ”ранциск любил не человечество, а людей, не
христианство, а •риста. ѓоворите, что он был сумасшедший; говорите, если вам
нравитсЯ, что он любил воображаемое лицо - но лицо, не идею! „лЯ
современного читателЯ самый лучший ключ к аскетизму - историЯ сумасбродных
влюбленных. ђасскажите жизнь ”ранциска как жизнь трубадура, безумствующего
во имЯ дамы, и все станет на свое место. Ќикого не удивит, что поэт собирает
цветы на солнцепеке и простаивает ночи в снегу; превозносит телесную, земную
красоту - и не ест; славит золото и багрец - и ходит в лохмотьЯх; стремитсЯ
к счастью - и к мученической смерти. ‚се эти загадки легко разрешаютсЯ в
простой истории любой благородной любви; а его любовь была так благородна,
что девЯть человек из десЯти даже не подозревают, что бывает такаЯ. Њы
увидим позже, что сравнение с земной любовью объЯснЯет многое в его жизни, в
его отношениЯх к отцу и к друзьЯм и к их семьЯм. ‘овременный читатель
способен понЯть почти всегда, что если бы только он сам был способен на
такую любовь, все крайности обернулись бы длЯ него романтикой. џ говорю об
этом вначале, потому что это, хотЯ и ни в коей мере не окончательнаЯ истина
о нем, самый лучший к ней подход. —итатель не разберетсЯ ни в чем, и многое
покажетсЯ ему диким, пока он не поймет, что вера великих мистиков подобна не
теории, а влюбленности. € в этой вводной главе Я обращаюсь к тем, кто,
восхищаЯсь св. ”ранциском, не может принЯть его, или, точнее, принимает
свЯтого, отбрасываЯ его свЯтость. џ берусь за это дело отчасти потому, что
сам был таким. Њногое из того, что Я в какой-то мере понимаю теперь, Я
считал когда-то недоступным пониманию; многое, что стало длЯ менЯ свЯщенным,
Я отбрасывал как предрассудки. Њногое стало Ясно и светло длЯ менЯ, потому
что Я смотрю изнутри; но глЯдЯ снаружи, Я искренне верил, что все это темно
и дико, когда, много лет назад, менЯ потрЯсла впервые слава св. ”ранциска. €
Я жил в Ђркадии; но даже в Ђркадии Я встретил человека в бурой монашеской
одежде, который любил леса лучше, чем Џан. ”игурка в бурой одежде стоит на
камине в комнате, где Я пишу. Ћн - один среди многих других - был мне другом
на каждой ступени моего паломничества. Ћчаг и светлый огонь свЯзаны с первой
радостью, которую дали мне его слова "брат мой огонь". Џричудливые тени огнЯ
- тени его любимых зверей и птиц, окруженные сиЯнием любви Ѓожьей,-
напоминают мне театр теней на стене детской. ‘в. ”ранциск так глубоко проник
в мое сознание, что слилсЯ с самыми домашними ощущениЯми детства. џ принЯл
его Ѓрата ‚олка и ‘естру Ћвцу, как Ѓратца Љролика и Ѓратца ‹иса свЯтого
дЯдюшки ђимуса. Џотом, постепенно Я увидел в нем многое другое, но это,
первое, Я никогда не забуду. Ћн стоит на мосту, перекинутом из моего детства
к моему обращению; романтика его веры сумела пробить даже рационализм
смутных викторианских времен. ’ак было со мной; и потому, быть может, Я
проведу других хоть немного, совсем немного по этому пути. Ќикто не знает
лучше, чем знаю теперь Я, что на этот путь боЯтсЯ ступить и ангелы. џ
понимаю, что задача мне не под силу, но Я не боюсь - ведь он любил
неразумных.

ѓлава 2. Њир, который застал свЯтой ”ранциск

’еперь, когда газеты заменили историю, или, точнее, ту традицию,
которую можно назвать исторической сплетней, стало легче хотЯ бы в одном
отношении. Џо крайней мере теперь Ясно, что мы не знаем ничего, кроме конца.
ѓазеты не просто сообщают новости, - они сообщают обо всем, как о новости.
Ќапример, совершенно новым оказалсЯ ’утанхамон. ’очно так же из сообщений о
смерти генерала Ѓэнгса мы узнали, что он когда-то родилсЯ. Џосле войны мы
узнали немало об освобожденных народах; но мы ни разу не слыхали, что эти
народы порабощены. Ќам твердЯт о примирении, а мы не знали о ссоре. Ќам
некогда заниматьсЯ такими скучными вещами, как сербский эпос,- куда
увлекательней обсуждать на современном жаргоне проблемы югославской
дипломатии. Њы увлекаемсЯ тем, что зоветсЯ —ехословакией, но не удостоили
вниманиЯ Ѓогемию. ‚ещи, старые, как …вропа, подаютсЯ нам в виде сенсаций, не
уступающих в свежести последним сообщениЯм из жизни американских прерий. ќто
очень интересно, как интересна последнЯЯ сцена пьесы. ’ем, кому достаточно
выстрела или объЯтиЯ, проще - да и легче - приходить перед самым занавесом.
Ќо если вам захочетсЯ узнать, кто же кого убил, кто кого целовал и почему, -
этого мало.
‘овременные историки, особенно английские, страдают этим недостатком. ‚
лучшем случае они рассказывают половину истории христианства, причем
последнюю. ’е, длЯ кого разум начинаетсЯ с гуманистов, а вера - с
ђеформации, никогда не расскажут о чем-нибудь полностью, ибо придетсЯ начать
с институций, чьего происхождениЯ им не понЯть и даже не представить.
Џодобно тому, как мы знаем о смерти нерождавшегосЯ генерала, мы знаем все об
уничтожении неизвестно почему и как возникших монастырей. Љонечно, этого
мало даже длЯ умного человека, ненавидЯщего монастыри. ќтого ничтожно мало и
длЯ того, чтобы ненавидеть даже вполне заслуживающие ненависти вещи. ‚се вы,
наверное, слышали от историков и романистов о темном деле, называемом
испанской инквизицией. „ело это действительно темное, хотЯ бы потому, что
темно его происхождение. ЏротестантскаЯ историЯ начинает прЯмо с ужасов, как
пантомима начинает с королЯ чертей на бесовской кухне. џ не сомневаюсь, что
испанскаЯ инквизициЯ, особенно к концу, была действительно страшной, а то и
бесовской; но почему? —тобы понЯть испанскую инквизицию, надо понЯть прежде
всего две совершенно неизвестные нам вещи - €спанию и инквизицию. ЏерваЯ
поставит нас перед великой проблемой крестового похода против мавров, и мы
узнаем, как герои и рыцари спасли …вропу от пришельцев из Ђфрики. ‚тораЯ
вызовет к жизни всю сложность другого крестового похода - похода против
альбигойцев, и мы узнаем, почему люди любили и почему ненавидели
всеотрицающее восточное наваждение. Џока мы не поймем, что то и другое
началось с опрометчивости и романтики крестового похода, нам не понЯть, куда
именно пробрались предательство и зло. Љонечно, крестоносцы злоупотребили
победой, но победа была. Ђ где победа, там и смелость, там и народнаЯ
любовь. ‚осторг победы покрывает ошибки и подстрекает к крайности. Ќапример,
Я давно, с молодости, говорил о том, что ЂнглиЯ жестока к ирландцам. Ќо
несправедливо описывать бесовщину 98-го года, не упомЯнув о войне с
Ќаполеоном. Ќесправедливо утверждать, что англичане хотели только смерти
ќммета; в действительности их куда больше волновала славнаЯ смерть Ќельсона.
Љ сожалению, это грЯзное дело не кончилось 98-м и несколько лет назад наши
политики снова попытались прибегнуть к убийству и грабежу, мЯгко укорЯЯ
ирландцев, поминающих былое. ѓоворить о войне с €рландией, забываЯ, как
бескорыстны были мы в воине с Џруссией,нечестно по отношению к Ђнглии- ’очно
так же нечестно по отношению к €спании расписывать орудиЯ пытки, словно
ужасные игрушки. „а, историЯ инквизиции кончилась плохо. џ ничуть не требую
признать, что она и начиналась хорошо. Њне просто жаль, что длЯ многих она
вообще не начиналась. Ќынешние люди прибыли лишь к ее смерти, или даже, как
лорд ’ом Ќодди, опоздали к повешению. „а, инквизициЯ бывала страшнее любой
виселицы, но они собирают лишь прах от праха, видЯт лишь пепелище костра.
џ случайно привел в пример инквизицию. Љакое бы отношение ни имела она
к св. „оминику, со св. ”ранциском она не свЯзана. Џозже Я скажу, что ни
”ранциска, ни „оминика нельзЯ понЯть, если не понимаешь, чем были длЯ XIII
века ересь и крестовый поход. Ќо сейчас у менЯ другаЯ цель. џ хочу показать,
что историю св. ”ранциска нельзЯ начинать с его рождениЯ,тогда ничего в ней
не поймешь, лучше и не рассказывать. Ђ в наше времЯ рассказывают именно так,
задом наперед. Њы узнаем о реформаторах, понЯтиЯ не имеЯ, что же они
реформировали, узнаем о мЯтежниках, даже и не представлЯЯ себе, против чего
они восстали; узнаем о восстановлении того, чего не было. ђискуЯ тем, что
глава непомерно разрастетсЯ, Я все же расскажу хоть немного о великих
движениЯх, которые привели к поЯвлению ”ранциска. ‚ам может показатьсЯ, что
Я берусь описать мир или мироздание, чтобы рассказать об одном человеке. Љ
сожалению, мир и мироздание мне придетсЯ описать, непростительно обобщаЯ. џ
не пытаюсь показать, как мал нищий монах на фоне огромного неба;- Я хочу
окинуть взором небо, чтобы мы понЯли, как он велик.
‘ама эта фраза велит мне сказать то, без чего не обойдешьсЯ, начинаЯ
даже очерк о ”ранциске. Ќеобходимо увидеть - пусть упрощенно, пусть грубо -
мир, в который попал св. ”ранциск, и прошлое этого мира, хотЯ бы то, которое
”ранциска касалось. Ќадо написать, как “эллс, "€сторический очерк". —то до
“эллса, Ясно, что наш замечательный писатель страдал, как страдает тот, кто
ненавидит своего героЯ. Џисать об истории, ненавидЯ ђим, то есть и
императоров, и пап, - значит, собственно, ненавидеть почти все на свете. еще
немного - и возненавидишь человека из чистого человеколюбиЯ. ЋтрицаЯ и
воина, и пастырЯ, лавры победителЯ и нимб свЯтого, отрезаешь себЯ от
множества людей, а этого не возместить даже столь сильному и тонкому разуму.
—тобы понЯть, какое место в истории занимает св. ”ранциск, - пастырь и воин,
- надо быть шире и любвеобильней. €так, Я закончу эту главу обобщениЯми о
мире, который ”ранциск застал.
‹юди не верЯт из узости. ‘ам Я сказал бы, что они не так кафоличны,
чтобы стать католиками. Ќо Я не хочу обсуждать сейчас доктрины христианства,
Я пишу об его истории, такой, какою способен видеть ее человек с умом и
воображением, даже если сам он - не христианин. џ говорю о том, что сомнениЯ
чаще всего порождены мелочами. Ѓеспечно читаЯ книги, вы узнаете о Языческом
обрЯде - и он вам кажетсЯ прекрасным, узнаете о деЯнии христиан - и оно вам
кажетсЯ жестоким; но вам не хватает широты, чтобы увидеть главное в
Язычестве и в христианской реакции на него. Ђ пока это так, вы не поймете
исторического мгновениЯ, когда ”ранциск поЯвилсЯ, и сути его великой,
поистине народной миссии.
Ќаверное, все знают, что в двенадцатом-тринадцатом веках мир проснулсЯ.
€менно тогда развеЯлись долгие чары сурового и бесплодного времени, которое
мы зовем ’емными веками. XIII же век можно назвать освобождением; во всЯком
случае, его можно назвать развЯзкой несравненно более жестокой и
бесчеловечной эпохи. —то же кончилось? Ћт чего освободились люди? ’ут-то и
расходЯтсЯ мнениЯ толкователей истории. ‘ внешней, мирской стороны люди
действительно проснулись после долгого сна; но пока они спали, они видели
разные сны - и вещие, и жуткие. Ќаши рационалисты считают, что люди просто
очнулись от кошмара суеверии и двинулись по пути просвещениЯ. Ќо тем, длЯ
кого ’емные века - тьма и больше ничего, а зарЯ, занЯвшаЯсЯ в XIII веке,-
только свет, никогда не разобратьсЯ в жизни св. ”ранциска. „ело в том, что
его радость и радость его Ѓожьих скоморохов - не только радость пробуждениЯ.
‘ ’емными веками кончилсЯ не только сон, во всЯком случае - не только
кошмар.
Љончилась епитимьЯ; если хотите - кончилсЯ срок чистилища. Њир
очистилсЯ от страшной духовной немощи. €згнали эту немощь века аскезы, ничто
другое не изгнало бы. •ристианство Явилось в мир, чтобы исцелить его, и
лечило единственным возможным способом.
‘ внешней, практической стороны высокаЯ цивилизациЯ древних кончилась
тем, что люди вынесли из нее определенный урок - обратились в христианство.
“рок этот свЯзан с психологией, а не только с теологией. џзыческаЯ
цивилизациЯ действительно была очень высокой. Ќам ничуть не опасно, нам даже
выгодно признать, что ничего более высокого человечество до сих пор не
создало. „ревние изобрели непревзойденные способы и словесного, и
пластического изображениЯ мира; вечные политические идеалы; стройные системы
логики и Языка. Ќо они сделали еще больше - они понЯли свою ошибку.
ќта ошибка так глубока, что нелегко найти длЯ нее подходЯщее слово.
Џроще и приблизительной всего назвать ее поклонением природе. Њожно сказать,
что древние были слишком естественны. ѓреки - великие первооткрыватели -
исходили из очень простой и на первый взглЯд очевидной мысли: если человек
пойдет прЯмо по большой дороге разума и природы, ничего плохого случитьсЯ не
может, тем более - если человек этот так разумен и прекрасен, как древний
грек. € не успели греки пойти по этой дороге, как с ними приключилась
действительно страннаЯ вещь, такаЯ страннаЯ, что о ней почти невозможно
рассказать. ‡амечу лишь, что наши самые отвратительные реалисты не
пользуютсЯ добрыми плодами своего метода. ЋбсасываЯ гнусности, они не в
состоЯнии заметить, что свидетельствуют в пользу традиционной морали. …сли
бы Я любил такие вещи, Я бы мог привести тысЯчу примеров из их книг в защиту
христианской этики. Ќикто не написал полной, совсем правдивой истории
греческих нравов. Ќикто не показал, какое огромное место занимала некаЯ
странность. Њудрейшие люди в мире пожелали жить согласно природе и почти
сразу занЯлись на редкость противоестественным делом. Џочему-то любовь к
солнцу и здоровье естественных людей привели прежде всего к поразительно
противному извращению, заражавшему всех, как мор. ‘амые великие, даже чистые
мудрецы не смогли его избежать. Џочему? Љазалось бы, народу, чьи поэты могли
создать …лену, а скульпторы - Ђфродиту, нетрудно остатьсЯ нормальным в этом
отношении. Ќо тот, кто поклонилсЯ здоровью, не останетсЯ здоровым. …сли
человек идет прЯмо, его дорога крива. —еловек изогнут, как лук; христианство
открыло людЯм, как выправить эту кривизну и попасть в цель. Њногие посмеютсЯ
над моими словами, но поистине благаЯ весть …вангелиЯ - весть о первородном
грехе.
ђим еще жил и рос, когда греческие его наставники уже гнили на корню,
ибо не слишком спешил у них учитьсЯ. Ћн сохранЯл куда более достойный,
патриархальный уклад, но в конце концов и он погиб от того же недуга,
порожденного прежде всего Языческим культом природы. Љ несчастью античной
цивилизации, длЯ огромного большинства древних не было ничего на мистическом
пути, кроме глухих природных сил - таких, как пол, рост, смерть. “ нас вошли
в поговорку времена Ќерона, когда садизм восседал на троне среди бела днЯ.
Ќо то, о чем Я говорю, и глубже и сложнее, чем привычный перечень зверств. ‘
человеческим воображением случилась дурнаЯ вещь - весь мир окрасилсЯ,
пропиталсЯ, прониксЯ опасными страстЯми, естественными страстЯми, которые
неуклонно вели к извращению. „ревние сочли половую жизнь простой и невинной
- и все на свете простые вещи потерЯли невинность. Џоловую жизнь нельзЯ
приравнивать к таким простым занЯтиЯм, как сон или еда. Љогда пол перестает
быть слугой, он мгновенно становитсЯ деспотом. Џо той, по иной ли причине он
занимает особое, ни с чем не сравнимое место в человеческом естестве; никому
еще не удалось обойтись без ограничениЯ и очищениЯ своей половой жизни.
‘овременные разговоры о половой свободе, о теле, прекрасном, как растение, -
или описаниЯ райского сада, или просто плохаЯ психологиЯ, от которой мир
устал две тысЯчи лет тому назад.
Ќе надо путать все это с праведными обличениЯми порочной античности.
„ревний мир был не столько порочен, сколько способен понЯть, что становитсЯ
все порочнее, или, во всЯком случае, логически на порочность обречен. “
магии природы не было будущего, ее можно было углубить только в черную
магию. „лЯ нее не было будущего; в прошлом она была невинна лишь по
молодости. Њожно сказать, что она была невинна потому, что была
поверхностна. џзычники оказались умней Язычества, потому они и обратились.
’ысЯчи древних были и мудры, и добродетельны, и доблестны, но груз народных
сказок, носивших название религии, прибивал их к земле. џ пишу о реакции на
это зло и повторю: оно было повсюду. ‚ самом полном и буквальном смысле
слова, имЯ ему было - Џан.
Ќе сочтите за метафору то, что Я скажу,- им действительно нужны были
новое небо и новаЯ землЯ, потому что они опоганили свое небо и свою землю.
Љак могли они поднЯть глаза к небу, когда непристойные легенды смотрели на
них со звезд? —то могла им дать любовь к цветам и птицам, после тех историй,
что про них рассказывали? ‚сех свидетельств не приведешь, пусть одно заменит
многие. “ всех нас слово "сад" вызывает трогательные ассоциации - легкаЯ
печаль вспоминаетсЯ нам, или невинные радости, или нежные старые девы, или
старый свЯщенник у изгороди, под сенью колокольни. …сли вы хоть немного
знаете латинскую поэзию, вспомните, что стоЯло в их садах вместо солнечных
часов или фонтана, нагло и весомо, в Ярком солнечном свете; попробуйте
вспомнить, каков был бог их садов.
Џоистине от этого наваждениЯ могла избавить только в полном смысле
слова неземнаЯ религиЯ. ‚рЯд ли стоило проповедовать древним естественную
религию цветочков и звезд - не осталось ни одного чистого цветка, ни одной
неоскверненной звезды. Џриходилось идти в пустыню, где цветы не растут, и в
пещеру, откуда звезд не увидишь. ‚ эту пустыню, в эту пещеру ушла мудрость
мира на тысЯчу лет, и мудрее она ничего не могла сделать. ‘пасти ее было под
силу только сверхъестественному; если Ѓог не спас бы ее, то уж божества -
тем более. ђанние христиане звали бесами Языческих богов, и были правы.
Љакова бы ни была поначалу религиЯ древних, теперь только злые духи обитали
в опустевших свЯтилищах. Џан стал только паникой, ‚енера - только венериным
грехом. џ совсем не думаю, конечно, что каждый Язычник был таким, даже в
самом конце. Ќо отходили они от этого поодиночке. ѓлубоко личное дело,
называемое философией, почти ничем не было свЯзано с коллективной религией;
в атом - главное отличие Язычников. Ћни знали гораздо лучше нас, что с ними
такое, какие бесы искушают и мучают их, и перечеркнули много веков новыми
словами: "‘ей род изгонЯетсЯ молитвой и постом".
‘в. ”ранциск и начало XIII века тем и важны, что вплоть до них длилось
искупление. Љонечно, люди ’емных веков были и грубы, и невежественны, и ни к
чему не способны, кроме войн с еще более грубыми Языческими племенами, но
они были чисты. Ћни были как дети. Џервые, грубые образцы их искусства
сохранили нам чистую радость детей. Џопробуйте представить себе …вропу,
испещренную маленькими общинами, большей частью - феодальными, сложившимисЯ
в борьбе с варварами, иногда - монашескими, которые были намного заботливей
и мЯгче. ќто огромное пространство ощущало себЯ империей, потому что ђим
властвовал над ним, хотЯ бы как легенда. ‚ €талии сохранилсЯ пережиток
лучшего, что было в античности,- здесь были республики, маленькие
государства с демократическими идеалами, в которых нередко действительно
жили граждане. Ќо в отличие от античных они не были открыты со всех сторон,
их везде окружали стены, чтобы оборонЯтьсЯ от феодалов, и все жители города
считали себЯ солдатами. Ћдин из таких городов, удобно примостившийсЯ на
лесистых холмах “мбрии, называлсЯ Ђссизи. €з его ворот, из-под его высоких
башен вышла к людЯм благаЯ весть: "‚аша борьба кончилась, ваш грех прощен".
€ тогда из камней феодализма и обломков римского права стала складыватьсЯ
огромнаЯ, почти универсальнаЯ цивилизациЯ ‘редних веков.
Ѓез сомнениЯ, нельзЯ приписывать все это одному человеку, даже если он
- лучший, своеобразнейший человек своего века. ЏростаЯ этика братства и
честности существовала и до него, она никогда не исчезала полностью из
христианского мира. Њы найдем великие трюизмы о справедливости и сострадании
в самых простодушных летописЯх варварской эпохи и в самых суровых поучениЯх
поздней ‚изантии. € в XI, и в XII веках мы видим признаки духовного подъема.
Ќо в этом подъеме еще была суровость, которой окрашены долгие века покаЯниЯ.
ђассвет наступал, но небо было еще серым. Њонашество много старше ”ранциска,
оно почти такое же старое, как христианство. ‘тремление к совершенству
издавна принимало форму обетов целомудриЯ, бедности и послушаниЯ. ЌесмотрЯ
на свои неземные цели, монахи давно уже цивилизовали большую часть света.
Ћни научили людей пахать и сеЯть, а не только читать и писать. ‚ сущности,
они научили людей почти всему. Ќо можно с полным правом сказать, что монахи
были строго практичны - не только практичны, но и строги. Љонечно, в
основном они были строги к себе, а другим людЯм полезны. ‘тарое монашество
установилось давно и кое-где уже стало вырождатьсЯ. Ќо во всех движениЯх
раннего ‘редневековьЯ мы видим эту суровость. ќто можно показать на трех
примерах.
‚о-первых, античное рабовладение уже исчезало. ђаб превратилсЯ в
крепостного, свободного в своей семье. Ќо кроме этого, многие освобождали и
рабов, и крепостных - всегда под давлением –еркви и, как правило, в припадке
покаЯниЯ. Љонечно, во всЯком христианском общество живет дух покаЯниЯ. Ќо Я
имею в виду тот гораздо более сильный дух покаЯниЯ, которым вытравлЯлись
пороки античности. Ћдин честный атеист, спорЯ со мной, сказал: "•ристиане
живут в рабстве, потому что боЯтсЯ ада". џ ответил ему: "…сли бы вы сказали,
что рабы получи ли свободу только потому, что их владельцы боЯлись ада, это
был бы по крайней мере бесспорный исторический факт".
„ругой пример - реформа церковной дисциплины, проведеннаЯ папой
ѓригорием VII. –ели ее были весьма высокие, а результаты - самые здоровые.
Ћна была направлена против коррупции свЯщенства. Ќо привела она к целибату,
что при всей возвышенности может показатьсЯ немного суровым. ’ретий пример -
самый сильный. џ говорю о походе героическом, длЯ многих из нас свЯщенном,
но все же несущем всю страшную ответственность военного похода.
‡десь не хватает места, чтобы сказать все, что надлежит, об истинной
природе Љрестовых походов. Љаждый знает, что в самый темный час ’емных веков
поЯвилась в Ђзии ересь и стала новой религией, воинственной и кочевой
религией мусульманства. Ћна была похожа на многие ереси, вплоть до монизма.
…ретикам она казалась здоровым упрощением веры; католикам кажетсЯ упрощением
нездоровым, потому что сводит веру к одной идее и лишает ее свободного
дыханиЯ и равновесиЯ христианства. ‚о всЯком случае, она угрожала
христианству, и христианство нацелило удар в самое ее сердце, попыталось
отвоевать ‘вЯтые места. ‚еликий герцог ѓотфрид и первые христиане,
штурмовавшие €ерусалим, были героЯми, если вообще есть на свете герои, но
это были герои трагедии.
џ привел в пример три дофранцисканских движениЯ, чтобы показать в них
общую черту, обусловленную тем духом покаЯниЯ, который пришел на смену
античности. ‚се они подобны ветру, дующему в холодный день. ќтот чистый,
суровый ветер действительно продувал насквозь мир, проходивший очищение. „лЯ
всЯкого, кто чувствует дух эпохи, есть что-то чистое и бодрое в атмосфере
тех грубых, а иногда и жестоких эпох. „аже разнузданность там чиста - в ней
нет привкуса извращениЯ. „аже жестокость чиста - в ней нет пресыщенности
римского цирка, ее порождают простой ужас перед кощунством и простаЯ Ярость
оскорбленного воина. Џостепенно на этом темном фоне возникает красота, очень
свежаЯ и трогательнаЯ, и прежде всего - небывалаЯ. ‚озвращаетсЯ любовь, уже
не платоническаЯ, а та, которую до сих пор зовут рыцарской. –веты и звезды
обретают первоначальную невинность, вода и огонь уже достойны стать братом и
сестрой свЯтому. Њир очистилсЯ от Язычества.
‘ама вода отмылась. ‘ам огонь преобразилсЯ в пламени. ‚ода - уже не та
вода, куда бросали рабов на съедение рыбам. Ћгонь - уже не тот огонь, куда
бросали детей на съедение Њолоху. –веты уже утратили запах приапова сада;
звезды перестали служить холодным далеким богам. € вода, и огонь, и цветы, и
звезды ждут новых имен от того, кто вытравил из души последний след
поклонениЯ природе, и потому может вернутьсЯ к ней.
€ вот, в самом конце долгой, суровой, почти беззвездной ночи маленький
человечек внезапно и тихо взошел на холм и стал над городом, темный на
темном фоне. Ћн поднЯл руки, как поднимал потом на стольких статуЯх и
картинах, над ним запели птицы, а за его спиной занЯлсЯ день.

ѓлава 3. ”ранциск воитель

Џо преданию (может быть, неверному, но очень достоверному), само имЯ
св. ”ранциска не столько имЯ, сколько прозвище. ’акому негордому, простому
человеку очень подходит откликатьсЯ на прозвище, как отзываетсЯ школьник на
кличку "французик". Џо этому преданию, его звали €оанн, „жованни, но
товарищи окрестили его ”ранческо за любовь к французской поэзии. Ѓолее
вероЯтно, однако, что мать назвала его „жованни в отсутствие отца, а тот,
вернувшись из торговой поездки во ”ранцию, где ему очень повезло, воспылал
такой любовью к французскому вкусу и обычаю, что назвал сына "франком" или
"французом". ‚ любом случае имЯ не лишено значениЯ: ”ранциск с первых же
дней свЯзан с краем, который стал длЯ него романтической, сказочной страной
трубадуров.
Ћтец его, Џьетро Ѓернардоне, был зажиточный горожанин, член гильдии
торговцев тканЯми в городе Ђссизи. ’рудно объЯснить, что это значит, не
объЯснЯЯ, чем была тогда гильдиЯ и даже чем был тогда город. Ѓернардоне не
был похож ни на современного торговца, ни на купца, ни на дельца, вообще -
ни на кого из тех, кто живет теперь, когда правит капитал. Ѓыть может, он
нанимал работников, но не был предпринимателем, то есть не принадлежал к
особому классу, отделенному стеной от наемников. ’очно мы знаем лишь об
одном человеке, чей труд он использовал,- об его сыне, который, как нетрудно
догадатьсЯ, был едва ли не последним, с кем свЯзалсЯ бы любой делец, если бы
мог нанЯть другого. Ћн был богат, как бывает богат крестьЯнин, живущий
трудом своей семьи, но обрекал свою семью на труд, который ничуть не изЯщней
крестьЯнского. Ћн был уважаемым горожанином, но общественный строй его
времени не дал бы ему выдвинутьсЯ выше; строй этот удерживал людей его
класса на невысоком уровне. Ќикакое богатство не давало сыновьЯм торговца
той возможности избежать черной работы, благодарЯ которой в наше времЯ так
часто сходЯт за лордов или хотЯ бы за джентльменов, или за кого-нибудь еще,
только не за сыновей торговца. ќто было правилом, и даже исключениЯ
подтверждают его. ”ранциск принадлежал к тому типу людей, который любЯт
всегда и везде: он был простодушен, общителен, подражал трубадурам, следовал
французской моде и благодарЯ всему этому стал романтическим вожаком местных
юнцов. Ћн сорил деньгами и по доброте, и по чудачеству, чего и следует
ожидать от человека, который до конца жизни не понЯл, что такое деньги. …го
мать приходила в отчаЯние, и любовалась им, и говорила, как могла бы сказать
жена ремесленника: "Ћн будто принц, а не наш сын". Ќо одно из первых
известных нам событий его жизни произошло на рынке, у прилавка, когда он
продавал ткани; не знаю, считала ли его мать, что такое занЯтие свойственно
принцам. ќта перваЯ картина - юноша на базаре - символична во многих
отношениЯх. ’о, что там произошло, помогает нам понЯть одну замечательную
черту ”ранциска задолго до того, как ее преобразила вера. Ћн продавал бархат
и топкое шитье какому-то видному горожанину, когда к нему подошел нищий и
попросил милостыни - по всей вероЯтности, не слишком вежливо. ‚ том грубом и
простом обществе не было законов, запрещающих голодному просить пищу,- они
возникли в более гуманное времЯ; и, пользуЯсь отсутствием организованных
блюстителей порЯдка, бедные могли безнаказанно докучать богатым. Ќо во
многих местах обычай не разрешал вмешиватьсЯ в частную сделку; вполне
возможно, что именно из-за этого нищий попал в особенно глупое положение.
”ранциск всю свою жизнь очень любил людей, попавших в безвыходно глупое
положение. ‚ данном случае он раздвоилсЯ между нищим и покупателем, отвечал
рассеЯнно, а может, и раздраженно. Ќаверное, ему было особенно не по себе,
потому что он был вежлив от природы. ‚се согласны с тем, что вежливость его
бросалась в глаза, просто била в нос, как маленькие фонтаны на солнечных
итальЯнских рынках. Ћн мог бы написать сам и сделать своим девизом стихи
Ѓеллока:
‚се говорЯт, что мужество и честь
„остойнее, чем вежливости лесть,
Ќо мне дано, блуждаЯ, рассуждать,
—то в вежливости - ЃожьЯ благодать.
Ќикто не сомневалсЯ, что ”ранческо Ѓернардоне мужествен и честен в
самом простом, даже воинственном смысле этих слов, и недалеко было времЯ,
когда все признали, что его осенЯет благодать. Ќо, мне кажетсЯ, сам он был
щепетилен только в делах щепетильности. …сли такой смиренный человек и
гордилсЯ чем-нибудь, он гордилсЯ своими манерами. Ћднако за его
безукоризненно-естественной вежливостью крылись куда более дивные и даже
дикие свойства, чей первый проблеск мы видим в этой обычнейшей сцене.
”ранциск едва не раздвоилсЯ, но как-то избавилсЯ от покупателЯ и тут увидел,
что нищий ушел. ’огда он выскочил из шатра, бросил без присмотра рулоны
шитьЯ и бархата и помчалсЯ за нищим через рынок. Ћн пронессЯ по лабиринту
узеньких извилистых улочек, случайно наткнулсЯ на своего нищего и, к его
удивлению, дал ему много денег. Џотом он, так сказать, стал тихо и поклЯлсЯ
перед Ѓогом, что никогда не откажет в помощи беднЯку. ‘тремительнаЯ простота
этих действий более чем характерна длЯ него. Ќикто на свете не боЯлсЯ так
мало за свои обещаниЯ. …го жизнь просто целиком состоЯла из безрассудных
обетов, и все эти обеты он выполнил.
Џервые биографы ”ранциска, вполне естественно жившие его великим
религиозным переворотом, столь же естественно искали в начале его жизни
знамений и знаков, предвосхищающих землетрЯсение духа. Ќо мы отошли от него
дальше, и думаю, воздействие не уменьшитсЯ, а увеличитсЯ, если Я признаю,
что не было никаких знаков, ничего особенно мистического в молодом
”ранциске. ‚ отличие от многих свЯтых он далеко не сразу осознал свою
миссию. Ѓольше всего он мечтал прославитьсЯ французскими стихами и подвигами
на поле брани. „обрым он родилсЯ; он был смел, как большинство мальчиков; но
и доброта его и смелость кончались примерно там же, где кончаютсЯ они у
мальчиков. Ќапример, он, как и все, очень боЯлсЯ проказы, и в таком страхе
нет ничего стыдного. Ћн любил Яркие и веселые цвета во вкусе средневековой
геральдики и, по-видимому, одевалсЯ пышно и пестро. …сли бы он не окрасил
мир алым цветом любви, он расцветил бы его всеми цветами радуги, как на
тогдашних картинках. Ќо когда юноша в Ярких одеждах бежал за нищим в
лохмотьЯх, проЯвились те черты его личности, о которых нужно помнить всегда.
‚о-первых, он бежал быстро. ‘обственно, с той поры он так и не
остановилсЯ. Џоскольку едва ли не все его дела были делами милосердиЯ, очень
много пишут об его кротости. Ћна и впрЯмь была в нем, и самаЯ истиннаЯ, но
легко ее неправильно понЯть. ‚ нем не было тихости, он все времЯ куда-то
стремилсЯ. ’олько его, из всех свЯтых, можно было бы изобразить, как
изображают иногда ангелов с крыльЯми на ногах или даже вместо ног, в духе
стиха о том, что ангел - и ветер, и вестник, и пламЯ[1]. Џри всей его
мЯгкости стремительность его нередко граничила с нетерпением. …сли мы
постигнем эту психологическую истину, мы поймем, как неверно употреблЯют
сейчас слово "практичный". Џо-видимому, теперь полагают, что практичен тот,
кто выбирает самое выгодное, то есть самое легкое. ‚ этом смысле св.
”ранциск совершенно непрактичен и цели его - никак не мирские. Ќо если
называть практичным того, кто действует сразу, не откладываЯ, он практичен.
Ќекоторые сочтут его сумасшедшим, но с бесплодным мечтателем он нимало не
схож. Ќикто не назовет его деловым, но человеком действиЯ он был, в
молодости - даже слишком. Ћн действовал слишком сразу, слишком быстро, в
ущерб благоразумию. € на каждом повороте своего небывалого пути он огибал
углы так же резко и неожиданно, как огибал их, гонЯсь за нищим по кривым
улочкам Ђссизи.
ЏроЯвилась тут и другаЯ черта, котораЯ жила в его душе как инстинкт
раньше, чем превратилась в мистический идеал. Џо-видимому, черта эта никогда
не исчезала из маленьких республик средневековой €талии. Њногие не могут ее
понЯть, южане понимают лучше северЯн, католики - лучше протестантов. Ћн
никогда не сомневалсЯ в том, что все люди равны. Ќе надо путать это с
францисканским человеколюбием - на практике это чувство равенства нередко
приводило к поединкам. Ќаверное, дворЯнин не может стать поборником
равенства, пока не способен поссоритьсЯ со слугой. ’акое чувство стало одной
из основ францисканского братства, и в этом происшествии мирской, молодой
поры оно проЯвилось сполна. џ думаю, ”ранциск действительно не знал, кого
слушать, и, послушав купца, счел нужным послушать и нищего, ибо и тот, и
другой были длЯ него людьми. ’акие вещи очень трудно описывать там, где их
не знают, но в том-то и было дело, потому народное движение и возникло в
этом краю и начал его этот человек. …го милосердие, словно башнЯ, достигло
звездных высот, на которых кружитсЯ голова, а то и мутитсЯ ум; но строил он
на высоком плоскогорье равенства.
џ взЯл один из сотни рассказов о юности св. ”ранциска и остановилсЯ на
нем подольше, ибо пока мы не увидим сути, рассказы эти останутсЯ длЯ нас
немного легковесными. ‘в. ”ранциску не к лицу покровительственный тон
"занЯтных историй". €х много; но слишком часто в них видЯт сентиментальные
опивки ‘редневековьЯ, не понимаЯ, что свЯтой прежде всего - это вызов веку
сему. ‡емной, человеческий путь ”ранциска надо увидеть серьезнее; и
следующаЯ историЯ, показывающаЯ нам его,- совсем другаЯ. Ћднако и она как бы
случайно открывает нам бездны его сознаниЯ, а может, и подсознаниЯ. ”ранциск
все еще кажетсЯ обычным молодым человеком, но если мы вглЯдимсЯ в него, мы
увидим, каким необычным он был.
‚спыхнула война Ђссизи с Џеруджей. ’еперь принЯто подсмеиватьсЯ над
тем, что войны между тогдашними городами-республиками не столько вспыхивали,
сколько вечно тлели. ‘кажем только, что даже если бы одна из них
продолжалась сотню лет, наврЯд ли погибло бы столько людей, сколько мы
убиваем за год на нашей современной научной войне между современными
промышленными империЯми. Љонечно, граждане средневековых республик отстало
умирали за то. что любили: за дома, где они жили, за свЯтыни, которые чтили,
за хорошо знакомых правителей и представителей. Ћни не могли прогрессивно
умирать за последние слухи о дальних колониЯх, переданные безымЯнными
журналистами. …сли же, основываЯсь на собственном опыте, вы решите, что
войны парализовали цивилизацию, признайте хотЯ бы, что воюющие города дали
нам паралитика „анте и паралитика Њикельанджело, Ђриосто и ’ициана, ‹еонардо
и Љолумба, не говорЯ уже о …катерине ‘иенской и герое этой книги. …сли
местный патриотизм -прискорбный пережиток ’емных веков, почему же три
четверти великих людей вышло из тех городов и участвовало в тех стычках? …ще
посмотрим, что выйдет из наших столиц, но с тех пор, как они разрослись, о
великих людЯх не слышно. € мальчишескаЯ мечта не дает мне покоЯ: а что если
их и не будет, пока Љленем не опоЯшет стена и не протрубит в ночи труба,
призываЯ к оружию жителей “имблдона?
‚о всЯком случае, в Ђссизи она протрубила, и граждане взЯлись за
оружие, а среди них был ”ранциск, сын торговца. Ћн выступил в поход с
отрЯдом воинов и в какой-то стычке, или в набеге, или когда еще они попали в
плен. ‘амым вероЯтным кажетсЯ мне, что кто-то их предал или струсил, ибо с
одним из пленных товарищи отказывались общатьсЯ даже в темнице, а это
равносильно обвинению. Љак бы то ни было, кто-то заметил одну вещь,
занЯтную, не очень значительную, скорее дурную, чем хорошую. ”ранциск
обходилсЯ с товарищами любезно, даже радушно, "свободно и весело" (как
кто-то сказал о нем), стараЯсь ободрить и их, и себЯ. € вот, обращаЯсь к
отверженному - к трусу ли, изменнику, не знаю, - он просто ни в чем не менЯл
тона, не проЯвлЯл ни холодности, ни состраданиЯ, говорил все с той же
веселой простотой. Ќо если в темнице был человек, умеющий видеть истину и
духовную суть, он мог бы понЯть, что перед ним - нечто новое, почти
беззаконное: глубокое течение, стремЯщеесЯ в неведомое море любви. “
”ранциска действительно был недостаток, ему недоставало одного качества. ‚
одном отношении он был слеп и потому видел лучшие, красивейшие вещи. ‚се
ограничениЯ доброй дружбы и вежества, все запреты общественной жизни,
отделЯющие недолжное от должного, все общественные предрассудки и
условности, естественные и даже неплохие у обычного человека, свЯзывающие
воедино немало вполне пристойных сообществ, не сдерживали его. Ћн любил
по-своему. ‚ероЯтно, он любил всех; но особенно сильно любил он тех, из-за
кого не любили его самого. —то-то великое и всеобщее обитало в тесной
темнице, и наш духовидец узрел бы во тьме алый нимб милосердиЯ милосердии,
выделЯющий из свЯтых этого свЯтого. Ћн услышал бы тихий голос неслыханного
благословениЯ, которое позже сочли хулою: "Ћн внемлет тем, кому сам Ѓог не
внемлет".
„уховидец узрел бы это, но Я сомневаюсь, мог ли это узреть ”ранциск. Ћн
поступал так по бессознательной щедрости сердца, которую в ‘редние века
прекрасно именовали широтою, и ее можно было бы счесть беззаконной, если бы
она не подчинЯлась высшему, Ѓожьему закону; но Я сомневаюсь снова в том, что
”ранциск знал, чей это закон. Ћн не собиралсЯ оставить войско и не помышлЯл
о монастыре. —то бы ни говорили пацифисты и умники, можно любить людей и
сражатьсЯ с ними, если ты сражаешьсЯ честно и за доброе дело. Ќо мне
кажетсЯ, здесь было не только это: по-видимому, молодой ”ранциск вообще
тЯготел к рыцарской, воинской нравственности. € вот перваЯ неудача пересекла
его путь - он заболел той болезнью, котораЯ много раз вставала препЯтствием
на его отчаЯнном пути. Ѓолезнь сделала его серьезней, но так и кажетсЯ, что
стал он более серьезным воином и даже более серьезным в воинственности. Ђ
пока он выздоравливал, путь приключений и славы открылсЯ перед ним, и путь
этот был куда шире, чем тропа стычек и набегов. Ќекий ѓотье де Ѓриен
оспаривал корону ‘ицилии - многие оспаривали ее тогда, и Џапа призвал народ
ему на помощь, а призыв этот нашел отклик в сердцах юношей Ђссизи. ”ранциск
решил отправитьсЯ в Ђпулию на помощь графу; быть может, роль сыграло и
французское его имЯ. Ќе надо забывать, что, хотЯ мир того времени был миром
маленьких вещей, вещи эти были свЯзаны с другими, большими. ‚ испещренных
крохотными республиками землЯх было больше интернационализма, чем в
огромных, однородных, непонЯтных наших странах. ‚ласть правителей Ђссизи
врЯд ли простиралась дальше тех мест, куда долетела бы стрела из лука с
городской стены; но сердце их могло быть и с норманнами в ‘ицилии, и с
трубадурами в ’улузе, и с императором в германских лесах, и с Џапой,
умирающим в ‘алерно. Љогда век живет верой, он по сути своей един. ‚ чем
больше вселенского, чем во ‚селенной? Њногое в религиозных воззрениЯх той
поры не совсем Ясно нынешним людЯм. Ќапример, такие давние времена смутно
представлЯютсЯ нам древними, ранними, каким-то детством мира. Ќам кажетсЯ,
что все это было на заре христианства. Ќо –ерковь уже перевалила за первое
тысЯчелетие, она была старше современной ”ранции и много старше Ђнглии. Ћна
и казалась старой, почти такой же старой, как сейчас, а может быть, и
старше. ‘ловно Љарл ‚еликий, одолевший Язычников в сотне схваток, которого,
по легенде, ангел просил сразитьсЯ снова, хотЯ седобородому королю
исполнилось двести лет, –ерковь отсражалась первое тысЯчелетие и начала
второе. Ћна прошла через ’емные века, когда одно оставалось ей - отчаЯнно
битьсЯ с варварами и упрЯмо твердить ‘имвол ‚еры. …го твердили по-прежнему,
после победы или спасеньЯ, но нетрудно предположить, что повторение это
стало однообразней. –ерковь казалась старой, как и сейчас, и некоторые, как
сейчас, думали, что она умирает. Ќа самом деле вера не умерла, но, может
быть, стала скучнее, во всЯком случае, некоторым она уже казалась скучной.
’рубадуры и труверы уже пошли или свернули туда, где обитают восточные
вымыслы и парадоксы уныниЯ, которые кажутсЯ европейцам невиданно-новыми,
когда их собственный здравый смысл немного застоитсЯ. Џосле веков
безнадежных сражений и безрадостной аскезы могло показатьсЯ, что признанное
правоверие несколько застоЯлось. ‘вобода и свежесть раннего христианства
казались тогда, как и сейчас, безвозвратно утерЯнным, едва ли не
доисторическим ‡олотым веком. ђим был разумней других городов, –ерковь была
мудрее мира, но вполне могло показатьсЯ, что устала она больше. Ќаверное, в
безумной метафизике ‚остока было что-то пленительное и дерзновенное. ’емные
тучи пессимизма собирались над ‘редиземным морем, чтобы разразитьсЯ грозой
междоусобицы и раскола. ’олько вокруг ђима светил свет, но он был
бесцветным, землЯ - плоской, и неподвижный воздух стоЯл в тишине над
свЯщенным градом.
‚ высоком темном доме, в Ђссизи, ”ранческе Ѓернардоне спал и грозил
битвой. € в темноте ему Явилось видение - сверкающие мечи крестоносцев, и
пики, и щиты, и шлемы, все со знаком креста. Џроснувшись, он принЯл сон за
зов, за клич и кинулсЯ к коню и к оружию. ”ранциск любил рыцарские забавы и
- в битве ли, на турнире - не уступил бы настоЯщим рыцарЯм. Ќесомненно, он
предпочитал христианское толкование рыцарства, но в те дни он прежде всего
жаждал славы, хотЯ длЯ него она ничем не отличалась от чести. …го не
миновала мечта о лаврах, завещаннаЯ –езарем всем латинЯнам. € когда он
уходил из дома на войну, высокие ворота в толстой стене Ђссизи огласились
его последней похвальбой: "џ вернусь великим вождем".
Ќо в дороге болезнь вернулась к нему и его свалила. Ѓолее чем вероЯтно,
что по нетерпеливому своему нраву он встал намного раньше срока. € во мраке
второй, куда более тЯгостной отсрочки, он снова видел сон и слышал голос:
"’ы не понЯл видениЯ. ‚ернись в Ђссизи". Ѓольной ”ранциск поехал домой. Ћн
был разочарован, разбит, быть может, осмеЯн, ему оставалось одно: ждать, что
будет. ’огда он впервые спустилсЯ в темную Яму, которую зовут юдолью
унижениЯ. Ћна показалась ему голой и неприютной, хотЯ позже он отыскал в ней
много цветов.
Ќе только разочарование и позор мучили его - он ничего не понимал, он
был сбит с толку. ”ранциск твердо верил, что сны его - вещие, и не понимал,
что же они предвещали. Љогда он гулЯл (или даже слонЯлсЯ) по улицам Ђссизи и
в полЯх за городской стеной, страннаЯ вещь приключилась с ним. Џо-видимому,
он не сразу ее свЯзал со снами, но длЯ менЯ Ясно, что она завершает,
увенчивает их. ѓде-то - наверное, в открытом поле - он ехал верхом и увидел
кого-то, и остановилсЯ, ибо к нему шел прокаженный. Ћн сразу понЯл, что
отваге его дано испытание - не так, как мир дает, а так, как испытывает нас
‡нающий сердце человека. Ќе копьЯ и знамена Џеруджи шли на него - от них бы
он не бежал; не войско, сражавшеесЯ за корону ‘ицилии,- к грубой, простой
опасности он относилсЯ так же, как и всЯкий храбрый человек. …го тайный
страх шел к нему по дороге; тот страх, что приходит не извне, изнутри, хотЯ
он и стоЯл перед ним, белый в солнечном свете. € в единственный раз за
долгую, опасную жизнь душа его застыла. Џотом он спрыгнул с конЯ, не ведаЯ
того, что лежит между оцепененьем и порывом, кинулсЯ к несчастному и обнЯл
его. ’ак началось его служение прокаженным, а служил он им немало. ќтому,
первому, он отдал все деньги, вскочил на конЯ и поехал дальше. Њы не знаем,
далеко ли он отъехал и о чем думал, но говорЯт, когда он обернулсЯ, дорога
была пуста.

ѓлава 4. ”ранциск строитель

Њы дошли до перелома в жизни ”ранциска из Ђссизи; до дней. когда
случилось то, чего не поймут многие из нас, простых и себЯлюбивых, которых
ѓосподь не ломал, чтобы создать заново.
џ не сразу решил, как мне писать об этой трудной поре - ведь Я хочу,
чтобы мирские, хотЯ и благосклонные к религии люди понЯли менЯ.
Џоколебавшись немного, Я решил, что правильнее всего рассказать сперва о
событиЯх, лишь касаЯсь собственных догадок об их смысле. ‘мысл этот легче
обсудить потом, когда он Явил себЯ во всей жизни свЯтого. ‘обытиЯ же такие.
‹етописцы немало говорЯт о старенькой, заброшенной церкви св. „амиана,
древнем ассизском свЯтилище, которое просто разваливалось на части. ”ранциск
молилсЯ там перед ђаспЯтием в те смутные и пустые, переходные дни, когда
рухнули его мечтаньЯ о воинской славе, а может, и признанно в обществе, что
совсем уже невыносимо длЯ таких чувствительных людей. € вот, молЯсь, он
услышал голос: "”ранциск, разве ты не видишь, что дом Њой рушитсЯ? €ди,
почини его длЯ ЊенЯ".
”ранциск вскочил и пошел. Ћн всегда был готов вскочить и сделать
что-то. Њожет быть, он и шел, и делал, еще не совсем понимаЯ, что именно он
делает. ‚о всЯком случае, он поступил решительно, опрометчиво, и уж точно во
вред своей репутации. Ќа грубом мирском Языке, он украл. ‘ его собственной,
восторженной точки зрениЯ, он дал своему почтенному отцу высокую, радостную,
неоценимую возможность участвовать (не вполне осознанно) в восстановлении
церкви „амиана. …сли следовать фактам, сперва он продал своего конЯ, потом -
несколько штук шелка из отцовской лавки, причем на каждой начертал крест,
дабы обозначить, что служат они благочестию и милости. Џетр Ѓернардоне видел
все в другом свете. ‘вет вообще не слишком занимал его, особенно свет и
пламень духа, охвативший его странного сына. ‚место того, чтобы понЯть, что
”ранциска несет нездешний ветер; вместо того, чтобы сказать (как сказал
потом епископ), что ”ранциск поступил плохо ради самой благой цели, он
действовал круто в самом прЯмом, даже юридическом смысле слова. Џодобно
античным отцам, он применил непререкаемую власть и сам посадил сына под
замок, как простого вора. ЉажетсЯ, на бедного ”ранциска набросились многие
из тех, кто раньше его любил; так, попытавшись отстроить дом Ѓожий, он
только разрушил свой собственный дом и чуть не погиб под обломками. ‘сора
затЯгивалась, становилась все тЯжелее. Љакое-то времЯ юный ”ранциск, видимо,
и впрЯмь пробыл под землей, в погребе или в пещере. ќто был самый тЯжкий миг
его жизни. ‚се ополчились на него, он оказалсЯ на самом дне.
Љогда он вышел на свет Ѓожий, люди понЯли не сразу, что он стал иным.
…пископ позвал на суд и его, и отца, ибо ”ранциск отказалсЯ подчинЯтьсЯ
мирской власти. ‘ тем исключительным здравым смыслом, которым оттенЯет
–ерковь самые дикие поступки своих свЯтых, епископ сказал, что деньги надо
вернуть. Ћн сказал, что хорошей цели нельзЯ служить дурными средствами;
короче (и грубее) говорЯ, он дал понЯть, что если молодой фанатик
рассчитаетсЯ со старым дураком, вопрос будет исчерпан. ”ранциск в то времЯ
был уже не тот. Ћн уже не подчинЯлсЯ отцу, тем более не пресмыкалсЯ перед
ним; но, мне кажетсЯ, в том, что он сказал, нет ни обиды, ни праведного
гнева, ничего похожего на сведение счетов. Ћни скорее похожи на загадочные
слова его великого “чителЯ - на "—то Њне и тебе?" и даже на страшное "Љто
Њатерь ЊоЯ?".
”ранциск встал перед всеми и сказал: "џ звал отцом Џетра Ѓернардоне,
теперь Я слуга ѓосподень. џ верну отцу и деньги, и все, что он считает
своим, даже платье, которое он дал мне". Ћн снЯл с себЯ одежды- все, кроме
одной; и люди увидели, что это власЯница.
Ћн сложил одежду в углу, а наверх положил деньги. Џотом обернулсЯ к
епископу, словно отвернулсЯ от всех других, и получил благословение, и, по
преданию, вышел в холодный мир. ‚идимо, мир впрЯмь был холодным, землю
покрыл снег. ђассказываЯ об этом переломе в его жизни, летописцы приводЯт
очень важную и любопытную подробность. Ћн шел в одной власЯнице по зимнему
лесу, по мерзлой земле, среди голых деревьев. “ него не было ни отца, ни
денег, ни ремесла, ни планов, ни будущего. € вот, под белыми деревьЯми, он
внезапно запел.
Џримечательно, что пел он по-французски, точнее - на том провансальском
наречии, которое тогда называли французским Языком. ќтот Язык не был ему
родным, а прославилсЯ он, как поэт, стихами на родном Языке - в сущности, он
один из первых в …вропе писал на своем говоре. Ќо именно с французским
Языком были свЯзаны его мальчишеские мечты; то был длЯ него Язык романтики.
Ќа первый взглЯд очень странно, на глубокий, последний - очень важно, что
именно французские слова полились с его уст в крайней крайности. Џочему
важно, Я попытаюсь показать в следующей главе. ‘ейчас замечу: всЯ философиЯ
св. ”ранциска состоЯла в том, что он видел естественные вещи в
сверхъестественном свете, и потому не отвергал, а полностью принимал их. Ќо
пока мы перечислЯем факты, Я прошу запомнить, что в зимнем лесу, во
власЯнице, словно строжайший из отшельников, он пел на Языке трубадуров.
Џора вернутьсЯ к той разрушенной или просто заброшенной церковке, ради
которой он пошел на невинное преступление и претерпел блаженное наказание.
Ћн не бросил ее, и она насыщала целиком его ненасытную страсть к действию.
’еперь он действовал иначе. Ћн больше не пыталсЯ преступить законы
коммерческой этики, царившие в Ђссизи. …му пришел на ум один из тех великих
парадоксов, которые оказываютсЯ на поверку общими местами. Ћн понЯл: чтобы
построить церковь, совсем не надо ввЯзыватьсЯ в деловую жизнь и, что еще
труднее длЯ него, в судебные дела. Ќе надо нанимать рабочих за чужие деньги,
даже за свои. —тобы отстроить церковь, надо строить.
Ћн пошел собирать камни. Ћн просил их у каждого встречного. ‚ сущности,
он стал тем небывалым нищим, который просит камень вместо хлеба. ‚озможно,
как всегда с ним бывало, сама необычность его просьбы привлекала внимание.
Ѓогатых и праздных людей занимало его чудачество, как могло бы увлечь
забавное пари. Ћн строил сам, своими руками, таскал на себе камни, как
вьючнаЯ скотина, не гнушалсЯ самой черной работой. Ћб этой поре его жизни,
как и о прочих, есть много рассказов; но длЯ моей цели, то есть длЯ
простоты, Я хотел бы, чтобы все понЯли, как он вернулсЯ в мир через тесные
врата работы. ‚о всем, что он делал, было второе значение, словно тень его
падала на стену. ‚се было похоже на аллегорию; и, вполне возможно, тупоумный
человек науки захочет когда-нибудь доказать, что сам ”ранциск - только
аллегориЯ. ‚ определенном смысле можно сказать, что он делал два дела сразу,
и восстанавливал не только дамианову церковку. Ћн училсЯ понимать, что слава
его не в том, чтобы убивать на поле брани, а в том, чтобы творить, созидать,
утверждаЯ мир. Ћн действительно строил что-то еще, во всЯком случае, начал
строить. Ћн строил то, что часто приходило в упадок; то, что никогда не
поздно чинить. Ћн строил церковь. Ђ –ерковь всегда можно построить заново,
даже если осталсЯ только камень, и врата адовы не одолеют ее.
Џотом, все так же пылко, он принЯлсЯ чинить еще одну церковь, маленькую
церковку –арицы ангелов в Џорциункуле. —инил он и церковь апостола Џетра; и
та особенность его жизни, из-за которой жизнь эта похожа на символическое
действо, побудила благочестивых биографов отметить символичность числа три.
Ќо две церковки были знаменательны в прЯмом, практическом смысле. ‚ церкви
св. „амиана много позже он с Љларой, своей духовной невестой, ставил
неповторимый опыт - создавал женский орден кларисс. Ђ церковка в Џорциункуле
останетсЯ навсегда одним из величайших зданий мира, ибо именно там он собрал
почитателей и друзей, и она стала домом многим бездомным. Ќо в ту пору он
врЯд ли замыслил эти монастыри. Љонечно, Я не знаю, когда великий план
созрел в его уме, но если описывать факты, началось с того, что несколько
человек один за другим присоединились к нему, потому что, как и он,
стремились к простоте. ‚есьма знаменательно, что стремились они к той самой
простоте, к какой призывает Ќовый ‡авет. Џылкий ”ранциск давно поклонЯлсЯ
•ристу. Џодражать •ристу он начал здесь.
’е двое дальновидных, которые первыми понЯли, что происходит в мире
духа, были Ѓернардо, почтенный горожанин, и Џьетро, свЯщенник соседней
церкви. ‡аслуга их велика, ибо ”ранциск к тому времени скатилсЯ на самое
дно, к нищим и прокаженным, а этим двоим было что терЯть: один жертвовал
удобствами жизни, другой- признанием церкви. Ѓогатый Ѓернард в полном смысле
этих слов продал имение свое и роздал бедным. Џетр сделал еще больше- он
поступилсЯ духовной властью (а был он, наверное, человек взрослый, с
устоЯвшимисЯ привычками) и пошел за молодым чудаком, которого почти все
считали безумцем. —то именно сверкнуло перед ними, что именно видел тогда
”ранциск, Я расскажу позже, если об этом вообще можно рассказать. ‘ейчас мы
должны увидеть только то, что видел весь город, а видел он, как верблюд во
славе проходит сквозь игольные уши и Ѓог совершает невозможное, ибо …му все
возможно. Ћн видел, как свЯщенник уподобилсЯ не фарисею, но мытарю, и
богатый ушел с радостью, потому что не имел ничего.
Џо преданию, три странных человека построили себе хижину или лачугу
неподалеку от убежища прокаженных. ’ам они и беседовали, когда им это
позволЯли тЯжелый труд и опасность (ведь ухаживать за прокаженным в десЯть
раз страшнее, чем сражатьсЯ за корону ‘ицилии), беседовали на Языке новой
жизни, как беседуют дети на тайном своем Языке. Њы мало знаем об их дружбе,
но мы достоверно знаем, что они остались друзьЯми до конца. Ѓернард стал длЯ
”ранциска сэром Ѓедивером, "первым, кого посвЯтили в рыцари, последним, кто
оставалсЯ с королем". Њы видим его одесную свЯтого, у смертного ложа, где он
получает особое благословение. Ќо это было уже в другом мире, очень далеком
от трех оборванных чудаков в едва держащейсЯ хижине. Ћни не были монахами,
разве что в том буквальном и древнем смысле слова, когда монахом называли
отшельника. ’рое одиноких жили сообща, но не составлЯли общества. ‚идимо,
все это было очень частным, личным делом, если смотреть извне, частным до
безумиЯ. € первое обещание того, что это станет движением, первый знак
миссии мы видим в ту минуту, когда они обратились к Ќовому ‡авету.
Ћни погадали на …вангелии. Њногие протестанты, в сущности, гадают на
Ѓиблии, хотЯ и ругают гаданьЯ, как Языческий предрассудок. Љонечно, открыть
Ѓиблию наугад - совсем не то же самое, что копатьсЯ в ней, а ”ранциск именно
открыл ее наугад. Џо одному преданию, он просто начертал крест на Ќовом
‡авете, открыл его трижды и прочитал три текста. Џервым выпал рассказ о
богатом юноше, чей отказ вызвал к жизни великую нелепицу о верблюде и
игольном ушке. ‚торым - наставление ученикам не брать с собой ни золота, ни
серебра, ни меди в поЯса свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви,
ни посоха. ’ретьим - истинный перекресток книги, текст о том, что
последователь •риста должен отвергнуть себЯ и взЯть крест свой. Џо другому
преданию, ”ранциск услышал один из этих текстов в церкви, когда читали
…вангелие на этот день. ‚ероЯтно, это случилось очень рано, в самом начале
уединенной жизни, почти сразу после ссоры с отцом, ибо только после этого
Ѓернард, первый его ученик, роздал имение нищим. …сли это так, значит, хоть
какое-то времЯ ”ранциск жил в хижине один, как отшельник. Ћн жил на людЯх,
все видели его, но от мира он скрылсЯ. ‘в. ‘имеон ‘толпник на своем столбе
был, в сущности, на виду, но все же его положение нельзЯ назвать обычным.
Њожно догадатьсЯ, что почти каждый считал положение ”ранциска необычным, а
некоторые - даже и ненормальным. Џравда, католическому сообществу легче
(пусть подсознательно) понЯть такие вещи, чем Языческому или пуританскому.
Ќо в ту пору, мне кажетсЯ, сограждане не слишком сочувствовали ”ранциску. џ
уже говорил, что к тому времени к –ерковь, и все с ней свЯзанное
состарилось, устоЯлось, в том числе - монашество. ‡дравый смысл в ‘редние
века был привычней, чем в наш поверхностный газетный век; по люди, подобные
”ранциску, непривычны везде, и одним здравым смыслом их не понЯть. XIII век,
конечно, был прогрессивным веком, может быть,единственным прогрессивным
веком в истории. …го можно с полным правом назвать прогрессивным именно
потому, что прогресс шел очень равномерно. ќто и впрЯмь была пора реформ без
революций. ђеформы были не только прогрессивны, но и очень практичны п
приносили огромную пользу отнюдь не отвлеченным вещам - городам, гильдиЯм,
ремеслам. Ќо жители города и члены гильдий были в те времена весьма
почтенными. Ћни знали гораздо больше равенства в экономическом смысле слова,
ими гораздо справедливей управлЯли, чем нами, мечущимисЯ между голодом и
сверхприбылью; но, вероЯтно, почти все они были твердолобыми, как крестьЯне.
Џоступок уважаемого всеми Џьетро Ѓернардоне не говорит о том, что он понимал
тонкую, почти изысканную духовность. € нам не понЯть, как прекрасно и ново
это странное приключение духа, если у нас не хватит юмора и простоты, чтобы
увидеть его глазами ничуть не сочувствующего, обычного человека тех времен.
‚ следующей главе Я попытаюсь (безуспешно) показать изнутри историю трех
церквей и маленькой хижины. ‘ейчас Я хочу показать ее извне. €, кончаЯ
главу, Я прошу читателЯ хорошо представить себе и запомнить, как это
выглЯдело. …сли судит грубый здравый смысл, а из чувств - только
раздражение, какой станет эта историЯ?
Њолодого дурака, а может, и негодЯЯ, поймали, когда он обобрал отца и
попыталсЯ продать то, что должен был охранЯть. ‚ свое оправдание он говорит,
что какой-то голос велел ему починить какую-то стену. ‡атем он объЯвлЯет,
что по сути своей независим от всЯкого закона, свЯзанного со стражами
порЯдка, и обращаетсЯ к милости епископа, который тоже вынужден отчитать его
и сказать ему, что он не прав. Ћн раздеваетсЯ при всем честном народе,
швырЯет одежду в лицо своему отцу и говорит при этом, что тот ему не отец.
Џотом бегает по городу и выпрашивает у всех встречных камни, по-видимому, в
приступе безумиЯ, свЯзанного со стеной. Љонечно, стены чинить нужно, если
они треснули, но не тронутым же, не сумасшедшим! Ќаконец, порочный юноша
скатываетсЯ на самое дно, буквально копошитсЯ в грЯзи. ‚от как видели то,
что делал ”ранциск, почти все его соседи и. приЯтели.
‚ероЯтно, они не совсем понимали, на что он живет. Џо-видимому, он
просил не только камень, но и хлеб, но всегда заботилсЯ о том, чтобы хлеб
был самый черствый, самый черный, а объедки - хуже тех, которые бросают
псам. ’ем самым он жил хуже нищего, ибо нищий ест лучшее, что может добыть,
свЯтой - худшее. Ћн был готов отказать себе во всем, а это гораздо уродливей
на деде, чем утонченнаЯ простота, которую вегетарианцы и трезвенники
называют простой жизнью,. Љак относилсЯ он к пище, так относилсЯ и к одежде.
‡десь он тоже довольствовалсЯ самым плохим. Џо одному преданию, он обменЯлсЯ
платьем с нищим, и конечно, охотно обменЯлсЯ бы с пугалом. Џо другому
преданию, какой-то крестьЯнин дал ему бурую рубаху, наверное, совсем старую.
Ћбычно у крестьЯн мало лишней одежды, и они не слишком расположены отдавать
ее, пока она хоть на что-нибудь годитсЯ. Џо преданию, он отбросил кушак
(может быть, с особенным пренебрежением, ибо по моде того времени на кушаке
висел кошель) и подпоЯсалсЯ первой попавшейсЯ веревкой, как последний
бродЯга подвЯзывает бечевкой штаны. —ерез десЯть лет эта случайнаЯ одежда
стала обычной длЯ пЯти тысЯч человек, а через сто великого „анте похоронили
в ней.

ѓлава 5. Ѓожий скоморох

Њожно найти немало метафор и символов, чтобы показать, что же произошло
в душе молодого поэта из Ђссизи. €х даже слишком много, их слишком легко
выбрать, но толком не подойдет ничто. „лЯ менЯ особенно выразителен
небольшой и на первый взглЯд, случайный факт: когда ”ранциск ходил по городу
с мирскими приЯтелЯми, словно шествие стихотворцев, они называли себЯ
трубадурами. Љогда он вышел в мир с духовными братьЯми, он назвал их
жонглерами Ѓожьими.
џ еще не говорил здесь о великой культуре трубадуров, возникшей в
Џровансе или ‹ангедоке, и о том, как повлиЯла она на жизнь и на св.
”ранциска. Ћ влиЯнии на жизнь можно сказать много; но Я скажу лишь о том,
что непосредственно свЯзано с ”ранциском, и прежде всего о самом важном. ‚се
знают, кто такие трубадуры. ‚се знают, что в начале ‘редних веков, в XII и
на пороге XIII столетиЯ возникла в ћжной ”ранции своЯ культура, котораЯ
грозила затмить возраставшую славу Џарижа. ѓлавным ее плодом была
поэтическаЯ школа, или, точнее, школа поэтов. —аще всего они писали о любви,
хоть были и сатиры, и размышлениЯ. Љрасота их, запечатленнаЯ в истории,
многим обЯзана тому, что они пели свои стихи и часто сами себе подыгрывали
на несложных музыкальных инструментах - то были скорее певцы, чем
литераторы. €х любовнаЯ лирика породила немало прелестных и хитроумных
установлений. Ѓыла особаЯ наука, котораЯ пыталась привести в систему
тончайшие оттенки ухаживаниЯ; были ‘уды любви, где со всей педантичностью и
торжественностью судопроизводства разбирались те же щекотливые предметы.
‚ажно иметь в виду одну вещь, котораЯ тесно свЯзана со св. ”ранциском. ќта
высокаЯ чувствительность была, конечно, не совсем безопасна; но не надо
думать, что главной опасностью было распутство. ‚ провансальской романтике,
как и в печальной провансальской ереси, напротив, было слишком много
духовного. ќта любовь не грешила чувственностью - она грешила утонченностью,
доходЯщей до условности. Љогда читаешь их стихи, веришь, что дама - самаЯ
прекраснаЯ на свете, по как-то не очень веришь, что она вообще на свете
жила. „анте кое-чем обЯзан трубадурам, и ученые споры об его прекрасной даме
- прекрасный пример таких сомнений. Њы знаем, что Ѓеатриче не была ему
женой, но можем твердо сказать, что она не была ему и любовницей, а
некоторые ученые подозревают, что она была вообще просто музой. џ не верю,
что Ѓеатриче - аллегориЯ; не поверит и всЯкий, кто читал "Vita Nuova" и был
хоть когда-нибудь влюблен. Ќо если можно усомнитьсЯ в ее существовании,
посудите сами, какими отвлеченными были средневековые страсти. Ћднако при
всей своей отвлеченности страсти эти были очень страстными. ’рубадуры любили
своих условных дам со всем пылом любовников. Ћб этом надо помнить, иначе не
поймешь ”ранциска, когда на истинном Языке трубадуров он говорил, что дама
его прекрасней и милостивей всех, а имЯ ей - Ќищета.
Ќо сейчас Я хочу рассказать о жонглерах, а не о трубадурах, вернее о
том, как мой герой превращалсЯ из трубадура в жонглера; и длЯ этого мне
придетсЯ потолковать еще о средневековых стихотворцах. †онглер не то же
самое, что трубадур, хотЯ иные трубадуры были и жонглерами. —аще все-таки
это были разные люди, и дело у них было разнос. Ќаверное, часто они ходили
парой по свету, как товарищи по оружию или, вернее, товарищи по искусству.
†онглер был, в сущности, скоморохом, шутом, но иногда он был и тем, что мы
сейчас называем жонглером. …сли этого не знать, не понЯть легенды о
’айефере-†онглере, который в битве при ѓастингсе пел смерть ђоланда,
подбрасываЯ и ловЯ меч, как ловит мЯч жонглер на арене. ‚ероЯтно, жонглер
бывал и акробатом, подобно герою прекрасной легенды "†онглер Ѓогоматери",
который кувыркалсЯ и стоЯл перед статуей Џречистой „евы, и она похвалила
его, утешила, как и всЯ ее свЯтаЯ свита. ’рубадур, по всей вероЯтности,
возвышал дух собравшихсЯ серьезными песнЯми о любви, а потом - длЯ разрЯдки,
длЯ смеха - поЯвлЯлсЯ жонглер. Љакой прекрасный роман можно написать о
странствиЯх такой пары! ‚о всЯком случае, если есть где-нибудь в литературе
чистый францисканский дух, то именно в легенде о †онглере Ѓогоматери. €
когда ”ранциск называл своих последователей жонглерами Ѓожьими, он имел в
виду что-то очень близкое к этому скомороху.
ѓде-то между высокой страстью трубадуров и дурачествами жонглеров,
словно в притче, истина о св. ”ранциске. €з двух менестрелей жонглер,
несомненно, был вторым, второстепенным. ‘в. ”ранциск действительно верил,
что открыл тайну жизни, а она - в том, чтобы стать слугой, стать вторым, а
не первым. ‚ этом служении, в самой его глубине, он обрел свободу,
граничащую с беззаконием. †онглер тоже был беззаконно свободен. Ћн был
свободен, ибо рыцарь был суров; можно стать шутом, когда свободно служишь
чести. Љогда сравниваешь двух певцов, двух менестрелей, мне кажетсЯ, лучше
понимаешь, что изменилось в душе св. ”ранциска, тем более что к поэтам
нынешний мир благосклонен. Љонечно, в его душе было гораздо больше. Ќо этот
образ поможет нам понЯть идею, котораЯ, как покажетсЯ многим, сама, подобно
жонглеру, стоит вверх ногами.
Џримерно тогда, когда ”ранциск исчез в темнице пещеры, он пережил
переворот, очень похожий на сальто-мортале, при котором клоун описывает
полный круг и снова становитсЯ на ноги. Њне приходитсЯ употреблЯть
гротескный, цирковой образ, потому что врЯд ли можно найти более точное
сравнение. …сли смотреть вглубь, то был переворот духовный. ‚ пещеру вошел
один человек, вышел - другой, словно первый умер и стал привидением или
обитателем раЯ. € отношение его к миру изменилось столь сильно, что тут не
подберешь точного сравнениЯ. Ћн смотрел на мир так необычно, словно вышел из
тьмы на руках.
Ќо если мы вспомним притчу о †онглере Ѓогоматери, она во многом нам
поможет. ’еперь все признали, что пейзаж можно увидеть точнее и Яснее, если
его перевернуть. Ќекоторые пейзажисты принимают очень странные позы, чтобы с
налета посмотреть на свою картину. € вот, перевернутаЯ картина, особенно
ЯркаЯ, четкаЯ и поразительнаЯ, немного похожа на мир, который видЯт каждый
день мистики, подобные св. ”ранциску. ’ут мы и подходим к притче, к сути
дела. †онглер из легенды стоЯл на голове не длЯ того, чтобы Яснее и Ярче
видеть деревьЯ и цветы, он об этом и не думал. Ћн стоЯл на голове, чтобы
порадовать Ѓожью Њатерь. …сли бы св. ”ранциск последовал его примеру - а он
был вполне на это способен,- его подвигли бы те же, чисто духовные мотивы.
’олько потом внутренний свет озарил бы все заново. ‚от почему нельзЯ считать
св. ”ранциска просто романтическим предвестником ‚озрождениЯ, певцом
естественных радостей. ‚сЯ его суть, всЯ его тайна в том, что естественную
радость обретешь лишь тогда, когда видишь в ней радость сверхъестественную.
„ругими словами, он повторил в своей жизни тот исторический процесс, о
котором Я говорил во второй главе: он очистил себЯ аскезой и увидел мир
заново. Ќо в его жизни было не только это; параллель с †онглером Ѓогоматери
можно провести и дальше.
Ќаверное, в той темной пещере или келье ”ранциск провел самые темные
свои часы. Ћт природы он был тщеславен тем тщеславием, которое
противоположно гордыне; тщеславием, которое близко смирению. Ћн никогда не
презирал ближних, и потому не презирал их мнений, и любил, чтобы его любили.
€ вот, этой части его естества был нанесен тЯжкий, почти невыносимый удар.
Њожет быть, когда он вернулсЯ с позором из похода, его называли трусом. ‚о
всЯком случае, после ссоры с отцом его называли вором. € даже те, кто
относилсЯ к нему хорошо,- свЯщенник, чью церковь он чинил, епископ,
благословивший его,- Явственно жалели его и над ним подсмеивались. Ћн
осталсЯ в дураках. ‚сЯкий, кто был молод, кто скакал верхом и грезил битвой,
кто воображал себЯ поэтом и принимал условности дружбы, поймет невыносимую
тЯжесть этой простой фразы. Ћбращение св. ”ранциска, как и обращение св.
Џавла, началось, когда он упал с лошади. Ќет, оно было хуже, чем у Џавла,-
он упал с боевого конЯ. ‚се смеЯлись над ним. ‚се знали: виноват он или нет,
в дураках он оказалсЯ. ’о была правда, неоспоримаЯ, весомаЯ, словно камень
на дороге. Ћн увидел себЯ крохотным н ничтожным, как муха на большом окне;
увидел дурака. € когда он смотрел на слово "дурак", написанное огненными
буквами, слово это стало сиЯть и преображатьсЯ.
Ќам говорили в детстве, что, если прорыть дырку сквозь ‡емлю и лезть в
нее все дальше, придет такое времЯ, когда ты будешь лезть уже не вниз, а
вверх. Ќе знаю, так ли это. Ќе знаю потому, что мне не случалось прокапывать
‡емлю насквозь, тем более - пролезать сквозь нее. Ќаверное, и Я, и читатели
- люди обыкновенные, не побывали там, где оказалсЯ св. ”ранциск. „а, и это
аллегориЯ. Њы не следовали за ”ранциском в то диковинное место, где полное
унижение преображаетсЯ в полную свЯтость и радость. џ, во всЯком случае,
дошел только до того падениЯ с романтических баррикад мальчишеской
суетности, о котором Я недавно говорил. ‡десь Я лишь угадываю; может быть,
он чувствовал что-то совсем другое. Ќо что бы он ни чувствовал, это все-таки
очень похоже на сказку о человеке, который роет тоннель сквозь землю, идет
все ниже и ниже и вдруг, в один таинственный миг, уже лезет вверх. Њы
никогда не были так высоко, ибо никогда не были так низко, и потому не
вправе говорить, что этого не бывает. —ем честнее и спокойней мы читаем
историю человечества, особенно историю лучших людей, тем больше мы
убеждаемсЯ, что это бывает. Ћ том, что при этом чувствуют, Я и не пытаюсь
писать. €звне, длЯ Ясности рассказа, напишу: когда ”ранциск вышел из пещеры
откровениЯ, он нес слово "дурак" как перо на шлЯпе, как плюмаж, как корону.
Ћн согласилсЯ быть дураком. Ћн был готов стать еще глупее, стать придворным
олухом –арЯ небесного.
ќто можно выразить только символом; и образ перевернутого мира снова,
хотЯ и по-другому, пригодитсЯ нам. …сли человек увидит мир вверх ногами, а
все деревьЯ и башни вниз головой, как в пруду, он Яснее почувствует, что
такое зависимость (ведь и слово "зависимость" происходит от слова "висеть").
…му станет особенно Ясен текст из ЏисаниЯ о том, что Ѓог повесил ‡емлю ни на
чем. Њожет быть, св. ”ранциск видел в одном из своих видений город Ђссизи
вверх ногами - совершенно, до мелочей, такой же, как в жизни, только
перевернутый. „лЯ обычного глаза тЯжелаЯ кладка стен и весомость башен
говорили о надежности, прочности; но тому, кто видел город вверх ногами, он
казалсЯ беззащитным и беспомощным. ‘в. ”ранциск мог любить свой маленький
город так же сильно, как раньше, даже больше - но другой любовью. Ћн любил
каждую черепицу на крутых крышах, каждую птицу на карнизах, но видел их в
новом, чудесном свете постоЯнной опасности и зависимости. “же не гордЯсь
своим сильным городом, который не сдвинуть никому, он благодарил ‚семогущего
за то, что город не рухнул в бездну. Ћн благодарил за то, что всЯ ‚селеннаЯ
не оборвалась, словно огромнаЯ сосулька, и не рассыпалась мириадами звезд.
Ѓыть может, так видел и Џетр, когда висел на кресте вниз головой.
Ћбычно, хотЯ и цинично, говорЯт: "Ѓлажен, кто ничего не ждет, ибо он не
разочаруетсЯ". ‘в. ”ранциск говорил в счастливом смирении: "Ѓлажен, кто
ничего не ждет, ибо он обрадуетсЯ всему". Ћн намеренно начал с нулЯ, с
темной пустоты изгойства, и пришел к небывалой радости, научилсЯ
наслаждатьсЯ всем на свете так, как почти никто не наслаждалсЯ. Џростые,
внешние вещи, которым он радовалсЯ, сами говорЯт об этом - ведь нельзЯ
заработать звезду или заслужить закат. Ќо речь идет о большем, о таком
большом, что почти невозможно подыскать слова. „а, чем меньше думаешь о
себе, тем больше думаешь о своем счастье и щедрости Ѓожией. Ќо верно не
только это. ’ы видишь больше и в самих вещах, если лучше видишь их причину,
ибо причина - составнаЯ их часть и, конечно, самаЯ важнаЯ. …сли объЯснЯть
вещи, они становЯтсЯ чудеснее, мы больше дивимсЯ им, меньше их боимсЯ; ведь
вещи чудесны, когда они что-то значат, а не тогда, когда они не значат
ничего. Џусть бесформенное, или глухое, или злое чудище будет больше гор -
его, в полном смысле этого слова, можно назвать незначительным, если оно
ничего не значит. „лЯ мистика, каким был св. ”ранциск, любое чудище значит
что-то, оно передает свою весть, говорит на знакомом Языке. ‚ этом и смысл
преданий - правдивы они или нет - о том, что он как волшебник знал Язык
зверей и птиц. ’айновидец не свЯзан с тайной ради тайны, ибо такаЯ тайна
прикрывает грех.
Љогда хороший человек становитсЯ свЯтым, это истинный переворот. „лЯ
хорошего все на свете объЯснЯет и утверждает Ѓог, а длЯ свЯтого Ѓог
объЯснЯет и утверждает все. “видев женщину, влюбленный может сказать, что
она похожа на цветок, но потом все цветы похожи длЯ него на возлюбленную. €
свЯтой, и поэт, глЯдЯ на цветок, скажут, казалось бы, одно и то же; скажут
правду, но разную. „лЯ поэта радость жизни - причина веры, длЯ свЯтого -
скорее плод. Ђ главнаЯ разница между ними - вот в этом чувстве чудесной
зависимости: длЯ поэта оно подобно молнии, длЯ свЯтого - Яркому дневному
свету. …сли человек в особом, мистическом смысле находитсЯ по ту сторону
вещей, он видит, как выходЯт они из Ѓожьего лона, словно дети из теплого
дома, а не просто встречает их, как все мы, на путЯх мира сего. € самое
странное - в том, что из-за этого он проще, свободней, беззаботней,
радостней нас. „лЯ нас предметы - как герольды, которые возвещают, что мы
неподалеку от столицы великого царЯ. ‘вЯтой приветствует их запросто, почти
развЯзно. Ћн зовет огонь братом, воду - сестрой.
’ак из почти нигилистической пропасти встает то великое, что зовут
хвалою; то, чего не поймут, если путают с поклонением природе или с
пантеистическим вседовольством. Љогда мы говорим, что поэт воспевает всЯкую
тварь, мы просто имеем в виду, что он воспевает все. Ќо мистик действительно
воспевает тварь - то, что сотворено; он воспевает сам переход от небытиЯ к
бытию. € снова путь нам пересекает тень моста, который дал свЯщеннослужителю
его таинственное, древнее имЯ. ЏроходЯ через миг, где нет ничего, кроме
Ѓога, мистик видит то безначальное начало, когда действительно так и было.
Ћн не только ценит все - он ценит ничто, из которого все создано. Ћн один
способен вынести сокрушительную насмешку книги €ова, ибо он был там, где Ѓог
полагал основаниЯ земли, где ликовали утренние звезды и сыны Ѓожии
восклицали от радости. Њожет быть, теперь вам станет хоть немного понЯтней,
почему францисканцы в лохмотьЯх, без денег, без дома и - на первый взглЯд -
без надежды ликовали, как утренние звезды, и восклицали, как Ѓожьи сыны.
Ћщущение великой благодарности и великой зависимости - не пустаЯ фраза,
даже не чувство; это - реальность, и все дело в том, что на этом реальность
держитсЯ. ќто не вымысел, а факт; скорее уж, но сравнению с этим, все факты
- вымыслы. Ќам не престо кажетсЯ, что все мы в каждой мелочи, каждый миг,
зависим, как сказал бы христианин,- от Ѓога, как сказал бы агностик,- от
природы вещей. ќто не иллюзиЯ, это самаЯ главнаЯ правда, которую мы
прикрываем иллюзиЯми повседневной жизни. ЏовседневнаЯ жизнь очень хороша, и
воображение - штука неплохаЯ, но повседневнаЯ жизнь гораздо больше зависит
от воображениЯ, чем жизнь мистическаЯ. ’от, кто видел мир на волоске милости
Ѓожьей, видел истину, если хотите - неприкрытую. ’от, кто видел свой город
перевернутым, видел его правильно.
ђоссети где-то говорит - горько, но очень справедливо,- что хуже всего
атеисту, когда он чувствует благодарность, а благодарить ему некого. ‚ерно и
обратное: тому, о ком мы здесь толкуем, благодарность давала самую большую
радость, какаЯ только ведома людЯм. Ћдин замечательный художник гордо
утверждал, что подметал в свои краски мозг; о великом свЯтом мы вправе
сказать, что он заметал свои мысли на хвале. ‚се блага лучше, когда они
дары. ‚ этом смысле, без всЯкого сомнениЯ, метод мистиков очень практичен и
помогает жить, но надо непременно помнить и то, что внешний мир всегда
отходит у мистика на второй план по сравнению с непреложной зависимостью от
Ѓога. ‚ обычных общественных отношениЯх есть что-то весомое, в них есть
опора, есть уют; что ни говори, они обеспечивают нам здравомыслие и
безопасность. Ќо тому, кто видел мир на волоске, нелегко принЯть их совсем
уж всерьез. Џусть мирскаЯ власть и мирскаЯ иерархиЯ, даже самаЯ нужнаЯ,
самаЯ естественнаЯ, помогает нам твердо стоЯть на земле и охранЯет нас; тот,
кто видел их вниз головой, никогда уже не сможет смотреть без улыбки на
власть имущих. ‚ этом смысле прЯмое видение реальности Ѓожией обесценивает
вполне здравые, важные вещи. Њистик может прибавить себе росту на локоть, но
что ему рост? Ћн уже не станет принимать себЯ как данность, только потому,
что его имЯ записано в церковной книге или в семейной Ѓиблии. ‘обственно, он
- вроде сумасшедшего, который, защищаЯ свою сущность, забыл свое место среди
людей. "џ звал отцом Џетра Ѓернардоне, теперь Я - слуга ѓосподень".
‚се эти глубокие материи можно передать только очень коротко и
несовершенно; и короче всего будет сказать, что мистик узнает о неоплатном
долге. Ќаверное, покажетсЯ парадоксом, если Я скажу, что человек обретает
радость, когда узнает, в каком он долгу; но путает нас лишь то, что в
коммерческом мире должник не очень склонен к ликованию, особенно - если долг
неизмерим, тем самым - неоплатен. € тут снова может помочь сравнение с
любовной историей, где заимодавец разделЯет радость должника, точнее - оба
должники и оба заимодавцы. „олг и зависимость становЯтсЯ радостью, когда
речь идет о незапЯтнанной любви. ‘лово "любовь" слишком легко и часто
употреблЯлось всуе, но здесь без него не обойтись. Ћно - ключ ко всем
проблемам францисканской морали, которые так озадачивают современного
человека, особенно к аскезе. ’от, кто знает, что долг его неоплатен,
выплачивает долг непрестанно. Ћн вечно отдает то, что не в силах отдать,
швырЯет в бездну благодарениЯ. Њногие думают, что они слишком длЯ этого
современны, на самом же деле они слишком плохи. Џочти все мы - слишком
плохи, чтобы так жить. Њы не так щедры, чтобы стать аскетами; можно даже
сказать - не так радушны. Њы не так благородны, чтобы сдатьсЯ, разве что в
первой любви мелькнет нам потерЯнный нами рай. Ќо видим мы это или нет,
истина - все в той же загадке: на свете есть одно истинное благо -
неоплатный долг.
…сли даже та романтическаЯ любовь, котораЯ давала силу трубадурам,
выходит из моды и считаетсЯ вымыслом, куда уж современному миру понЯть
аскетов! ‚полне возможно, что какие-нибудь варвары попробуют начисто изгнать
рыцарство из любви, как варвары, правЯщие в Ѓерлине, изгнали его из войны.
…сли бы им это удалось, люди презрительно удивлЯлись бы и бестолково
спрашивали, что за жадные женщины нагло требовали дани, и какое невиданное
корыстолюбие побуждало их стремитьсЯ к золотому кольцу; ведь спрашивают,
почему жестокий Ѓог требует отречениЯ и жертвы. ЏотерЯв ключ ко всему, что
влюбленные зовут любовью, люди не понимали бы, что в любви дают, ибо об этом
не просЯт. Џоможет меньшее понЯть величайшее или не поможет, безнадежно и
бесполезно изучать францисканское движение, если вы, как нынче принЯто,
ворчите на мрачный аскетизм. ‚ том-то и дело, что ”ранциск был аскетом и не
был мрачным. Љак только его выбило из седла смирЯющее и славное видение
любви ѓосподней, он ринулсЯ в пост и бдение, как ринулсЯ бы раньше в битву.
Ћн выписал вексель, все отдал кредитору и не оставил себе никакого
обеспечениЯ. Ћн ничего не лишилсЯ, он не сковал себЯ "режимом", не ушел в
"суровую простую жизнь". …го самоотречение ничуть не похоже на наш
"самоконтроль" - оно положительно, как страсть, как наслаждение, он упивалсЯ
постом, как упиваютсЯ вином, искал нищеты, как ищут денег. €менно
положительность, пылкость его непонЯтны современным людЯм, гонЯющимсЯ за
удовольствиЯми. Ћднако это исторический факт, а свЯзана с ним еще одна
нравственнаЯ истина, почти такаЯ же непреложнаЯ. Ќет сомнений, что этим
героическим и непривычным длЯ нас путем он шел с той минуты, как убежал во
власЯнице в зимний лес, до той, когда и в смертной муке хотел лежать на
голом полу, чтобы показать, что не был ничем и ничем не владел. Ќо можно
сказать почти с той же уверенностью, что звезды, проходившие над истощенным
нищим по своему сиЯющему пути, наконец увидели в мире, населенном
труждающимсЯ людом, человека поистине счастливого.

ѓлава 6. Њаленький нищий человечек

€з этой пещеры, из горнила хвалы и смирениЯ, вышел едва ли не самый
сильный и необычный человек в истории. Џрежде всего он, несомненно, был
личностью, даже героем почти в том смысле, в каком мы говорим о героЯх книги
или пьесы. Ћн славилсЯ не только добротой, но и веселостью, он всегда
радовалсЯ, шел своим путем и делал то, чего никто другой бы не сделал.
ђассказы о нем личностны и неповторимы, как анекдоты о докторе „жонсоне и в
какой-то степени о Ѓлейке в —арлзе ‹эме. Џередать это можно лишь такой,
вроде бы противоречивой фразой: он всегда поступал неожиданно, никогда -
неуместно. Ќикто не угадал бы заранее, что он сделает или скажет; по он
делал или говорил, и все понимали, что могло быть только так. ќта
неожиданнаЯ точность, поражающаЯ уместность отличает его от многих
современных ему людей. Њы узнаем все больше и больше о важнейших
добродетелЯх ‘редневековьЯ, но добродетели эти свЯзаны с обществом, не с
личностью. ‘редневековый мир неизмеримо превосходил наш в том, в чем все
люди едины - тогда правильней относились к смерти, к Ясному свету разума, к
общинной совести, свЯзывавшей сообщества воедино. ‘ловом, обобщениЯ тех
времен были и здоровее, и разумнее наших безумных и безбожных теорий; никто
не потерпел бы тогда опенгауэра, презирающего жизнь, или Ќицше, живущего
лишь ради презрениЯ. Ќо современный мир много тоньше разбираетсЯ в вещах,
которые людей разъединЯют. Њы лучше понимаем оттенки характеров и те тонкие
различиЯ, которые определЯют частную жизнь. ‚се, кто способен теперь
самостоЯтельно мыслить, видЯт, что великие схоласты мыслили на редкость
Ясно, но Ясность эта как бы намеренно бесцветна. ‚се признали уже, что
высшим искусством ‘редневековьЯ было строительство общественных зданий,
общинное ремесло архитектуры. ЏортретнаЯ живопись тогда не процветала.
Ћднако друзьЯм св. ”ранциска удалось оставить нам портрет, нечто вроде
благочестивой и благоговейной карикатуры. Ќекоторые краски и линии
неповторимы до извращениЯ, если можно назвать извращением то, что свЯзано с
обращением. „аже среди свЯтых ”ранциск был чудаком, эксцентриком, хотЯ
чудачество его в том и состоЯло, что он всегда стремилсЯ к центру.
€ вот Я отложу рассказ о первых его приключениЯх и о создании великого
братства, поднЯвшего столь кроткий мЯтеж, чтобы дополнить несовершенный
портрет. ‚ предыдущей главе Я пыталсЯ рассказать о том, что происходило;
сейчас Я попытаюсь рассказать, к чему это привело, кого создало, каким стал
”ранциск, испытавший первые, образующие личность событиЯ. џ попытаюсь
описать человека в бурой, подпоЯсанной вервием одежде, которого встречали на
дорогах €талии. ‚едь именно он да милость ЃожиЯ объЯснЯют все, что было
после; те, кто видел его, вели себЯ не так, как те, кто его не видел. …сли,
узнав о народном смЯтении, о призывах к Џапе, о толпах нищих, осаждавших
престолы владык, о мире, забродившем заново, о слове "брат", зазвучавшем по
всей …вропе, вы спросите, почему все это было, мы приблизимсЯ к ответу, хоть
косвенно, хоть как-то, услышав один, определенный голос и увидев из-под
капюшона одно, определенное лицо. Ќа свете был ”ранческо Ѓернардоне, другого
ответа нет. Џопробуем же представить себе, что он живет на свете
одновременно с нами. ’еперь, когда мы, пусть кратко и грубо, рассмотрели его
жизнь изнутри, попытаемсЯ увидеть его извне, словно незнакомец идет
навстречу по дороге, среди холмов “мбрии, меж олив и виноградников.
”рапциск Ђссизский был худощав той худобой, котораЯ вместе с
подвижностью как бы уменьшает рост. Ќаверное, он был выше, чем казалсЯ;
биографы называют его человеком среднего роста. ‚о всЯком случае, хилым он
не был; судЯ по тому, сколько ему довелось вынести, он отличалсЯ
выносливостью. “ него было смуглое лицо южанина и темнаЯ бородка клинышком -
такаЯ, какие выглЯдывают на картинках из-под капюшона гномов, а глаза
светились огнем, сожигавшим его днем и ночью. Љогда читаешь о его словах и
делах, чувствуешь, что он еще больше, чем все итальЯнцы, питал склонность к
пылкой пантомиме жестов. …сли это верно, верно и то, что жесты его больше,
чем у всех итальЯнцев, выражали приветливость и радушие. Ћбе эти черты - и
живость, и вежливость - просто внешние знаки того, что четко отличает
”ранциска от многих, кого можно было бы счесть похожими на него. ‚полне
справедливо говорЯт, что ассизский аскет положил начало средневековому, тем
самым - и нашему, театру. …го, конечно, никак нельзЯ назвать театральным, он
не любовалсЯ собой; но свЯзь его с театром не случайна. ќту его сторону
легче всего объЯснить, если мы рассмотрим то, что обычно считают свойством
спокойным и называют любовью к природе. ЏридетсЯ и нам употреблЯть этот
термин, хотЯ он совершенно неверен.
‘в. ”ранциск не "любил природу". —ем-чем, а любителем природы он не
был. ‹юбители эти страдают каким-то сентиментальным пантеизмом; материальный
мир длЯ них зыбок и неверен. ‚ эпоху романтиков, в эпоху ‘котта и Ѓайрона,
нетрудно было себе представить, как отшельник в руинах часовни (по
возможности - при свете луны) обретает покой и радость в согласии темных
лесов и тихих звезд, размышлЯЯ над манускриптом, или свитком, богословский
смысл которого не совсем понЯтен автору. Ћтшельник этот любил природу, как
фон. „лЯ св. ”ранциска ничто не было фоном. Њожно сказать, что длЯ него
вообще не было "заднего плана" - кроме, пожалуй, той божественной мглы, из
которой на зов любви ѓосподней выходЯт одна за другой твари всех цветов и
форм. ‚се длЯ него было в действии; все было не картиной, а действом. Џтица
пролетала над ним, как стрела, у нее был смысл, была цель, только не
смертоноснаЯ, животворЯщаЯ. Љуст останавливал его, как разбойник; и он
привечал разбойника, как привечал бы куст.
‘ловом, он не видел леса из-за деревьев. Ћн и не хотел видеть леса. Ћн
хотел видеть каждый дуб, каждый тополь, ибо тот сын Ѓогу, и потому - брат
человеку. ”ранциск не желал стоЯть на условных подмостках, где нарисован на
зад-пике лес; можно сказать, что он был слишком деЯтелен длЯ действа. ‚ его
театре подмостки оживали, все выходило на авансцену, все освещалось огнЯми
рампы. Љаждый предмет становилсЯ персонажем, действующим лицом. ‚от почему
как поэт он прЯмо противоположен пантеисту. Ћн не звал природу матерью; он
звал братом вот этого осла, сестрой - вот эту ласточку. …сли бы он назвал
пеликана дЯдюшкой, слониху - тетей (а он мог бы), это значило бы, что
пеликан и слониха - особые созданьЯ, которым творец отвел особое место, а не
смутные проЯвлениЯ силы, котораЯ зоветсЯ эволюцией. €менно здесь его
мистицизм необычайно близок здравому смыслу ребенка. ђебенку ничуть не
трудно понЯть, что Ѓог создал кошку и собаку, хотЯ ему не представить, как
создают собак и кошек из ничего. Ќо никакой ребенок не поймет вас, если вы
слепите из кошек, собак и других зверей многоногое чудище и назовете его
природой. ‘в. ”ранциск был мистиком; в мистификации он не верил. Љак мистик,
он был смертным врагом тех мистиков, которые растворЯют очертаниЯ вещей,
растворЯют суть в "атмосфере". Ћн был мистиком света и тьмы, но не мистиком
сумрака, и прЯмо противоположен тем восточным визионерам, которые бегут в
мистику, потому что слишком скептичны длЯ материализма. ‘в. ”ранциск был
реалистом в самом реальном, средневековом смысле, как и все лучшие умы его
века, победившего номинализм XII столетиЯ. ‚от почему живопись тех времен
кажетсЯ символической, как геральдика. „лЯ ”ранциска птицы и звери
действительно подобны геральдическим животным не потому, что он считал их
мифом, а потому, что он считал их фактом, Ярким, несомненным, точным,
независимым от иллюзий атмосферы и перспективы. Ћн видел черную птицу в
лазурном поле, серебрЯную овцу - в зеленом. Ќо геральдика смирениЯ богаче
геральдики гордыни, ибо каждое творение Ѓожие было длЯ него много
драгоценней и неповторимей, чем гербы надменных вельмож. €з глубин поношениЯ
возник самый пышный титул тех столетий, затмивший лавры –езарЯ и корону
‹омбардии. Љрайности сходЯтсЯ: маленький нищий человечек, который ставил
себЯ ниже всех и считал ничем, присвоил титул, который венчает тщеславие
раззолоченных восточных тиранов, назвал себЯ братом луны и солнца.
„лЯ ”ранциска все выделЯлось, все поражало его, и это очень важно,
потому что это показывает, как он жил. „лЯ него все участвовало в действе,
участвовал и он. Ќадо ли напоминать, что он был поэт и попЯть его можно
только как поэта? Ќо у него было преимущество, которого нет почти ни у кого;
в этом смысле он единственный счастливец среди несчастных поэтов ‡емли. ‚сЯ
его жизнь была поэмой. Ћн был не столько певцом, распевающим свои песни,
сколько автором пьесы, играющим главную роль. ’о, что он говорил, было
поэтичней того, что он писал. ’о, что он делал, было поэтичней того, что он
говорил. Џуть его через жизнь состоЯл из сцен, и каждую из них ему удавалось
довести до высшей точки. ђазговоры об "искусстве жить" звучат в наше времЯ
искусственно; но св. ”ранциск обратил свою жизнь в произведение искусства,
хотЯ совсем об этом не думал. Њногие его поступки покажутсЯ нам нелепыми и
непонЯтными. Ќо это поступки, а не объЯснениЯ, и значили они всегда то, что
он замыслил. Ћн запечатлелсЯ так Ярко в памЯти и воображении человечества
еще и потому, что мы всегда видим его как бы на сцене. ‘ минуты, когда он
бросил к ногам отца свои одежды, и до минуты, когда он лег крестом на пол,
всЯ его жизнь состоЯла из непреднамеренных поз и внезапных жестов. Ќетрудно
заполнить примерами страницу за страницей; но, следуЯ методу столь краткого
очерка, Я возьму один типичный пример и остановлюсь на нем немного
подробнее, чем дозволил бы перечень, надеЯсь, что все станет тогда Яснее.
ќто случилось в конце его жизни, но любопытным образом свЯзано с началом.
‡десь сходЯтсЯ концы, и снова нас поражает целостность этого романа о вере.
‘лова о том, что он брат луне и солнцу, воде и огню, взЯты, конечно из
его прославленных стихов, которые зовутсЯ Џеснью ’ворениЯ или ѓимном ‘олнцу.
Ћн цел их, странствуЯ по лугам в самую радостную пору своей жизни, когда
возносил к небесам страсть стихотворца. ‘тихи эти очень характерны длЯ него,
и многое о нем мы могли бы узнать, если бы знали только их. •отЯ они прЯмы и
просты, как баллада, в них выразилось тонкое чутье к различиЯм. Џосмотрите,
к примеру, как точно ощущает ”ранциск пол неодушевленных предметов,- гораздо
точнее, чем требует условный грамматический род. Ќе случайно называл он
братом сильный, Яростный, радостный огонь, сестрой - чистую, прозрачную и
незамутненную воду. ‚спомните, что ”ранциску не помогал и не мешал тот
греческий и римский политеизм, застывший в аллегориЯх, который нередко
вдохновлЯл европейских поэтов и слишком часто становилсЯ длЯ них простой
условностью. •удо лЯ, хорошо ли было его пренебреженье ученостью, ему и в
голову не приходило сопоставлЯть воду с нимфами, пламЯ - с циклопами или
‚улканом. ‡десь мы снова видим то, о чем уже говорили: францисканское
‚озрождение не возрождало Язычества; оно начинало и создавало то, о чем
Язычество забыло. Љонечно, это придавало ему особую первозданность. ‘в.
”ранциск создал новый фольклор, но легко отличал в своих сказках волшебников
от волшебниц. Ћн создал мифологию, но никогда не путал богов с богинЯми. ќто
точное чутье не единственный пример чутьЯ, столь свойственного поэтам.
ЃлагодарЯ тому же счастливому свойству он обращаетсЯ к солнцу чуть
торжественней, так, как один король мог обращатьсЯ к другому,
приблизительно: "ѓосподин наш брат". Њы слышим здесь полунасмешливый отзвук
того первенства, которое принадлежало солнцу в Языческих небесах.
ђассказывают, что какой-то епископ, жалуЯсь, что нонконформисты называют
апостола Џавла просто Џавлом, говорил: "Ќу, хоть бы называли его мистером
Џавлом!" ‘в. ”ранциск ни за что на свете не стал бы славить или пугатьсЯ
господина и бога Ђполлона; но в своих небесах, подобных детской, он радуетсЯ
мистеру ‘олнцу. “ него был тот вдохновенный дар, который можно найти только
в детских стишках и сказках. ’ак, в историЯх о братце ‹исе и братце Љролике
человека с неЯсным, но здравым почтением называют "ѓосподин —еловек".
ќта песнь, полнаЯ юношеского восторга и детских воспоминаний, проходит
через всю его жизнь, как припев, и непрестанно прорываетсЯ в речи. Њожет
быть, в последний раз ее особый Язык проЯвилсЯ в сцене, котораЯ очень
трогает менЯ и, во всЯком случае, Ясно показывает ту приверженность к жесту
и к действу, о которой Я говорю. ’акие впечатлениЯ - дело впечатлительности
и в этом смысле дело вкуса. Ѓессмысленно спорить о них, ведь в том и суть,
что они - за пределами слов, а если слова и встретЯтсЯ, куда важнее почти
ритуальное действие, скажем - благословение или удар. ‚озьмем самый высокий
пример: "‚ы все еще спите и почиваете?". ‡десь есть то, чего никак не
выразишь, словно бы мановение руки, чьЯ могучаЯ тень усугублЯет тьму
ѓефсимании. Ћднако бывают люди, которые пытаютсЯ расширить историю ‘трастей.
‘в. ”ранциск умирал. Њы могли бы сказать, что он был старым к той поре,
когда произошел этот случаи, по состарилсЯ он рано, ибо умер, не дожив до
пЯтидесЯти, изнуренный борьбой и постом. Љогда он спустилсЯ с высот
немыслимой аскезы и немыслимых откровений Ђльверно, он был обречен. џ
расскажу позже, что не только болезнь и слабость укоротили его жизнь.
Ќезадолго до того рухнуло важнейшее его дело - он не смог положить конец
Љрестовым походам, обратив сразу весь мусульманский мир. еще больше страдал
он от того, что в собственном его ордене проЯвлЯлись признаки компромисса и
возникал практический, а то и политический дух. Џоследние свои силы он
потратил на споры. € тут ему сказали, что он слепнет. …сли Я хоть немного
показал вам, что значили длЯ него красота и слава земли и небес,
геральдическаЯ Яркость и четкость птиц, зверей и цветов, вы поймете, чем
была длЯ него слепота. Ќо лечение могло оказатьсЯ страшнее самой болезни.
…му посоветовали (но всей вероЯтности - неверно) прижечь живой глаз, не
унимаЯ боли, раскаленным докрасна железом. ‚рЯд ли могли быть хуже те пытки,
которым он завидовал, читаЯ †итиЯ, и которых он тщетно искал и ‘ирии.
Љогда кочергу вынули из печи, он встал, вежливо поклонилсЯ и сказал:
"Ѓрат мой Ћгонь, Ѓог создал тебЯ прекрасным, и сильным, и полезным. Џрошу,
будь милостив ко мне!"
…сли и впрЯмь существует "искусство жить", это, по-моему, один из его
шедевров. Ќемногим поэтам дано было вспомнить свои стихи в такую минуту, тем
более их исполнить. „аже “ильЯм Ѓлейк растерЯлсЯ бы, если бы, читаЯ
прекрасные строки "’игр, о, тигр, светло горЯщий", он увидел большую
тигриную голову в окне. Ћн подумал бы, прежде чем поклонитьсЯ, особенно же
прежде чем дочитать тигру стихи. Љогда елли хотел превратитьсЯ в облачко
или в листок, гонимый ветром, он мог бы выказать удивление, обнаружив, что
медленно кувыркаетсЯ в воздухе высоко над морем. „аже Љитс, знавший, что дни
его сочтены, мог бы растерЯтьсЯ, убедившись в том, что источник вдохновеньЯ
действительно содержит усыплЯющее снадобье, и в полночь он умрет без
страданий. ”ранциска никто не усыплЯл; ”ранциска ждали страданьЯ. Ќо прежде
всего он подумал о стихах своей молодости. Ћн вспомнил времЯ, когда огонь
был Ярким и веселым цветком в Ѓожьем саду. € когда тот вернулсЯ орудием
пытки, ”ранциск приветствовал его как старого друга и назвал его дружеским,
нет - крестным именем.
ќто только один случай, а было их много. џ выбрал этот отчасти потому,
что здесь так отчетлива тень жеста, театрального жеста южан, отчасти же
потому, что жест этот вежливый, а сейчас Я хочу поговорить о вежливости.
Ќародное чутье св. ”ранциска и его любовь к идее братства никогда не понЯть,
если мы представим себе то, что зовут панибратством, хлопаньем по плечу.
Ћчень часто от врагов, слишком часто от друзей демократии мы слышим, что
панибратство от нее неотделимо. ђавенство понимают как равную невежливость,
в то времЯ как оно должно означать, что все люди одинаково вежливы друг к
другу. Љак бы то ни было, св. ”ранциск Ђссизский искал равенства,
основанного на вежливости.
„аже в волшебной стране его мечтаний о цветах, зверЯх и неодушевленных
предметах он сохранЯл безукоризненную вежливость. Ћдин мой друг говорил, что
кто-то способен попросить прощениЯ у кошки. ”ранциск действительно попросил
бы прощениЯ у кошки. Ћднажды, собираЯсь проповедовать в лесу, где пели и
чирикали птицы, он вежливо обратилсЯ к ним: "‘естрицы мои птички, если вы
сказали, что хотели, дайте сказать и мне". € все птицы смолкли, чему Я
охотно верю. Џоскольку цель моЯ - писать понЯтно длЯ обычных нынешних людей,
Я поговорю особо о чудесной силе, которой, вероЯтней всего, обладал св.
”ранциск. Ќо и помимо чудесных сил, такие внимательные и добрые к животным
люди очень часто могут на них влиЯть. ‚лиЯние св. ”ранциска всегда
выражалось в утонченно вежливой форме. Њного раз то были символические
шутки, благочестивые пантомимы, призванные подчеркнуть, что он не только
любит, но и глубоко почитает Ѓога в любых …го творениЯх. ‚ этом смысле он
всегда был готов просить прощениЯ не только у кошки или у птиц, но и у
стула, на который сЯдет, и у стола. ‚се, кто ищет случаЯ посмеЯтьсЯ над
безобидным безумием, легко могли счесть его одним из тех, кто кланЯетсЯ
каждому столбу или снимает шлЯпу перед деревом. ’ак проЯвлЯлось его
безукоризненное чутье; все жесты его значимы. —асть своего великого урока он
излагал на каком-то Ѓожьем Языке глухонемых. € если он был безукоризненно
вежлив с предметами, вежливость его доходила до крайности в главном деле его
жизни, в общении с человечеством, а точнее - с людьми.
џ говорил, что св. ”ранциск намеренно не видел леса из-за деревьев. еще
вернее и важнее, что он не видел толпы из-за людей. ќтого истинного
демократа отличает от демагога то, что он никогда не обольщалсЯ иллюзией
"воздействиЯ на массы". ‹юбил он сказочных чудищ или нет, он никогда не
видел перед собою многоголовой гидры. Ћн видел образ Ѓожий, повторенный
много раз, и всегда неповторимый. „лЯ него человек всегда был человеком и не
терЯлсЯ в густой толпе, как не потерЯлсЯ бы на равнине. Ћн почитал всех,
другими словами - он не только любил он и уважал каждого. ‘воей
исключительной силой он обЯзан тому, что всЯкий, от Џапы до нищего, от
султана в расшитом шатре до последнего вора в лесу глЯдЯ в темные светЯщиесЯ
глаза, знал и чувствовал, что ”ранческо Ѓернардоне интересуетсЯ именно им.
именно его неповторимой жизнью от колыбели до могилы. Љаждый верил, что
именно его он принимает в сердце, а не заносит в список, политический или
церковный. ќто нравственное и религиозное воззрение можно выразить только
вежливостью. ђазглагольствованиЯми его не выразишь, ибо это не абстрактный
энтузиазм; не выразишь и снисходительной мЯгкостью, ибо это не просто
жалость. Ќужно одно - особаЯ манера, которую мы вправе назвать хорошими
манерами. Њы можем сказать, если хотим, что в предельной простоте своей
жизни св. ”ранциск позволил себе роскошь - манеры придворного. Ќо при дворе
- один король и сотни придворных, а он был придворным длЯ сотни королей, ибо
относилсЯ к толпе как к сообществу коронованных особ. Љонечно, только так
можно затронуть в человеке то, к чему стремилсЯ воззвать он. ‡десь не
помогут ни золото, ни даже хлеб - все мы знаем, что щедрость слишком часто
граничит с пренебрежением. Ќе поможет и времЯ, и даже внимание - филантроп и
приветливый бюрократ уделЯт нам и то, и другое с куда более холодным и
страшным пренебрежением в душе. Ќикакие планы, предложениЯ, преобразованиЯ
не вернут сломленному человеку уважениЯ к себе и чувства равенства. Ћсобый
наклон головы, особый жест - вернет.
€менно так ходил среди людей ”ранциск Ђссизский; и вскоре оказалось,
что в жесте этом, в наклоне есть особаЯ сила, как бы чары. ’олько надо
помнить, что он ничуть не притворЯлсЯ, не играл, он был скорее смущен.
Џредставьте себе, что он быстро идет по миру с тем нетерпеливым вежеством, с
каким человек поспешно и послушно преклонЯет на ходу колено. †ивое лицо под
бурым капюшоном говорило о том, что он всегда спешит куда-то; не только
следит за полетом птиц, но и следует за ними. Ћн двигалсЯ - и основал
движение, совершил переворот, ибо то, к чему Я сейчас перейду, подобно
извержению вулкана или взрыву., с которым вырвались наружу силы, копившиесЯ
десЯть столетий в арсенале монашества. ‚ хорошем, а не в дурном смысле можно
сказать: что собрал Ѓернард, расточил ”ранциск; но ведь там, где речь идет о
делах духовных, зерно, лежащее в житницах, рассыпаетсЯ по земле семенами.
‘луги Ѓожьи были осажденным гарнизоном, стали армией в наступлении. „ороги
мира сего, словно гром, сотрЯсал их шаг, а далеко впереди от непрестанно
растущего воинства шел человек и пел так же просто, как пел он в зимнем
лесу, когда гулЯл один.

ѓлава 7. ’ри ордена

ѓоворЯт, что двое - это общество, а трое - нет. …сть смысл и в другой
поговорке: "’рое - это общество, а четверо - нет", доказанной многими
историческими и литературными героЯми, бродившими по трое, как три мушкетера
у „юма или три солдата у Љиплинга. Ќо если мы употребим слово "общество" в
более широком смысле, можно сказать, что четверо - общество, а трое нет.
’рое - три отдельных человека, с четвертым возникает признак толпы. € тень
эта упала на маленький скит в Џорциункуле, когда пришел некий ќгидий, по
всей вероЯтности - бедный ремесленник. Ћн легко ужилсЯ и с купцом, и со
свЯщенником, которые уже стали сотоварищами ”ранциска, но с его приходом
маленькое братство перешло невидимую границу. ‘ этих нор оно могло расти до
бесконечности, во всЯком случае - границы его навсегда стали открытыми.
Њожет быть, именно в то переходное времЯ ”ранциску снова приснилсЯ вещий сон
- голоса говорили с ним на всех Языках, по-французски, по-итальЯнски,
по-английски, по-испански, по-немецки славили Ѓога. словно пришла новаЯ
ЏЯтидесЯтница, удалось построить вавилонскую башню.
ђаньше, чем рассказать, как он справилсЯ на первых порах со своим
быстро растущим содружеством, надо представить хотЯ бы примерно, каким он
его мыслил. Ћн не звал своих последователей монахами, и совсем не Ясно,
догадывалсЯ ли он в то времЯ, что они - монахи. Ћн звал их именем, которое
обычно передают у нас как "меньшие братьЯ", но мы гораздо точнее передадим
его дух, если переведем буквальной: "братцы". Џо-видимому, он уже решил, что
они должны дать три обета - бедности, целомудриЯ и послушаниЯ, которые
всегда были знаком монашества. Ќасколько Я понимаю, его пугала не столько
мысль о монастыре, сколько мысль о настоЯтеле. Ћн боЯлсЯ, как бы большаЯ
духовнаЯ власть не наделила даже самых лучших людей по меньшей мере
безличной, общинной горды ней, котораЯ придаст хоть какую-то важность
простой до чудачества жизни во смирении. Ќо главнаЯ разница между его
дисциплиной и дисциплиной старых орденов заключалась в том, что францисканцы
должны были стать бродЯгами, едва ли не кочевниками. Ћни должны были
смешатьсЯ с миром. Њонах старого типа, естественно, спросил бы: "Љак же они
смешаютсЯ с миром, не запутавшись в нем?" ќтот вопрос много насущней, чем
кажетсЯ приверженцам неопределенной религиозности; но у св. ”ранциска был на
него ответ, и суть проблемы - именно в этом неповторимом ответе.
„обрый епископ Ђссизи боЯлсЯ за братцев в Џорциункуле - у них не было
ни удобств, ни денег, они ели что придетсЯ и как-то спали на земле. ‘в.
”ранциск ответил ему с той странной, почти сокрушающей мудростью, которою
люди не от мира сего порою орудуют, как палицей. Ћн сказал: "…сли бы у нас
что-нибудь было, нам понадобились бы законы и оружие, чтобы это защищать".
‘лова его - ключ ко всем его действиЯм. Ћни логичны; когда речь шла об этом,
он всегда был логичен. ‚ чем угодно он мог признать себЯ неправым, но в этом
не сдавалсЯ никогда. Ћн рассердилсЯ в первый и последний раз, когда речь
зашла об исключении из этого правила.
Ћн говорил так: человек, посвЯтивший себЯ Ѓогу, может идти куда угодно,
к любым людЯм, даже самым плохим, пока им не за что его зацепить. …сли у
него будут свЯзи и потребности людей обычных, он станет таким же, как они.
‘в. ”ранциск ни за что на свете не осудил бы людей за их обычность. Ћбычные
люди получали от него столько любви и восхищениЯ, сколько им, наверное,
больше никогда не получить. Ќо он хотел заново заквасить мир духовной
закваской и с удивительной Ясностью, противоположной и чувствительности, и
фанатизму, видел, что братцам нельзЯ становитьсЯ такими, как все; что соль
не должна терЯть силу, превращаЯсь в обычную пищу. ђазница между братцем и
человеком обычным в том, что братец - свободней. Ћн непременно должен быть
свободен от монастырЯ и, что еще важнее, свободен от мира. Ћбычный человек
не может освободитьсЯ от мира: он и не должен. ”еодальный мир, в частности,
был сложным переплетением зависимостей, но феодальной иерархией не
исчерпываетсЯ мир ‘редневековьЯ, а мир ‘редневековьЯ - еще не весь мир. Њир
стоит на зависимости. ‚ семейной жизни все зависЯт друг от друга ничуть не
меньше, чем в феодальной. ‘овременные профсоюзы не меньше средневековых
гильдий зависЯт друг от друга, хотЯ бы затем, чтобы не зависеть больше ни от
кого. € в ‘редние века, и теперь ограничениЯ эти тесно свЯзаны со
случайностью, даже если установлены ради вЯщей свободы. ’ак, XII век был
веком обетов, и в этом немало свободы, ибо никто не потребует обета от раба,
тем более - от орудиЯ. Ћднако на самом деле, в жизни, человек шел на войну,
чтобы поддержать старинный род или город просто потому, что родилсЯ в
таком-то городе, такой-то деревне. Ќо ни один человек на свете не обЯзан был
повиноватьсЯ тщедушному беднЯку в старом темном плаще, если сам того не
хотел. …сли же он по доброй воле решал подчинитьсЯ, он все равно был намного
свободней, чем в миру. Ћн повиновалсЯ ”ранциску, но от него не зависел. € уж
совсем свободен, словно ветер, он был по отношению к миру. ќтот мир, как мы
уже говорили, походил на сложную сеть, сплетенную из феодальных, семейных и
прочих уз. € св. ”ранциск решил, что братцы должны быть как рыбки, которые
легко проскочат через любую сеть. Ћни могли уйти из нее именно потому, что
были маленькими, даже юркими рыбками. Њиру не за что было их зацепить - ведь
мир цеплЯет нас за украшениЯ на одежде, за внешние, необЯзательные стороны
жизни. Ћдин из францисканцев сказал позже: "“ монаха не должно быть ничего,
кроме лютни", имеЯ в виду, вероЯтно, что монах должен ценить только песню,
которой приветствует, как менестрель, каждый замок и домик, песню радости
Ѓожьей и прекрасного братства людей. …сли мы представим себе жизнь этих
мистических бродЯг, нам приоткроетсЯ хоть немного практическаЯ польза
аскезы, непонЯтнаЯ тем, кто считает себЯ практичным. Ќадо быть очень худым,
чтобы проскользнуть сквозь прутьЯ любой клетки, очень легким, чтобы бежать
так быстро и так далеко. ‚есь расчет, всЯ невиннаЯ хитрость в том и
заключались, чтобы обойти мир, обдурить его, поставить в тупик. ‚ы не
испугаете голодом того, кто строго поститсЯ. ‚ы не испугаете нищетой нищего.
Њало проку будет и от битьЯ, даже под палкой он возрадуетсЯ, ибо в поношении
его единственное достоинство. Ђ если вы всунете его голову в петлю, вы
окружите ее сиЯнием.
ђазница между обычными монахами и братцами была именно в практической
пользе, особенно - в быстроте. ‘тарым сообществам с точными правилами и
непременной оседлостью мешало то, что мешает любому домовладельцу. Љак бы
просто они ни жили, им было нужно столько-то келий, столько-то кроватей,
хотЯ бы столько-то места. Ќо с тех пор, как можно было стать братцем,
пообещав есть Ягоды при дороге или просить объедки у кухонных дверей, спать
под забором или терпеливо сидеть у порога, экономических помех не осталось.
’еперь одержимых чудаков могло стать сколько угодно. Ќадо помнить к тому же,
что движение развивалось так быстро еще и благодарЯ особому,
демократическому оптимизму, который был одной из главных черт св. ”ранциска.
‘амаЯ аскеза его - триумф оптимизма. ”ранциск требовал так много от
человеческой природы не потому, что он ее презирал, а потому, что он доверЯл
ей. Ћн ждал многого от необычных людей, которые пошли за ним, но он ждал
многого и от людей обычных, к которым их послал. Ћн просил пищи у мирЯн так
же доверчиво, как просил поста у монахов. Ћн всегда рассчитывал на
гостеприимство, потому что считал каждый дом домом друга. Ћн действительно
любил и почитал обычных людей и обычные вещи; мы можем даже сказать, что он
послал необычных людей лишь длЯ того, чтобы они поддержала обычных в их
обычности.
‚се это можно объЯснЯть точнее и лучше, если мы рассмотрим на редкость
любопытное сообщество, третий орден, призванный поддерживать обычность
обычных с весьма необычное пылкостью. ђечь идет о смелом и простом замысле
-расселить духовное воинство среди людей, действуЯ не силой, но убеждением,
точнее - убеждаЯ бессилием. ”ранциск доверЯл людЯм, и этот лестный длЯ людей
опыт увенчалсЯ полным успехом. ’ак было с ним всегда; он обладал особым
тактом и со стороны мог показатьсЯ удачником, потому что бил прЯмо в цель,
как молниЯ. ‚ его отношениЯх с людьми очень много примеров этого бестактного
такта, этих неожиданных ударов в самую сердцевину. Џо преданию, один молодой
братец металсЯ между мрачностью и смирением, как и многие юноши, которые
вбили себе в голову, что их герой ненавидит их или презирает. ‹егко
представить себе, с каким тактом мирские дипломаты копались бы в трудностЯх
и настроениЯх, как осторожно врачевали бы психолога столь щекотливый недуг.
”ранциск подошел к юноше - который, конечно, молчал, как могила,- и сказал:
"Ќе береди себе душу, Я тебЯ очень люблю, ты - один из самых мне близких. „а
ты и сам знаешь, что достоин общества моего и дружбы. ‚от и приходи ко мне,
когда хочешь, и через дружбу научись вере". ’очно так же, как с мрачным
юношей, говорил он со всеми. Ћн всегда шел прЯмо к делу, всегда был и
правее, и проще собеседника; и это обезоруживало, как ничто не могло бы
обезоружить. Ћн был лучше других, он делал людЯм добро, и все-таки его не
возненавидели. ‹юди вошли в церковь через новую, низенькую дверь, и через
дружбу научились вере.
…ще тогда, когда в Џорциункуле было так мало народу, что все могли
уместитьсЯ в одной комнате, св. ”ранциск решилсЯ на первый, самый важный,
даже отчаЯнный шаг. Џо преданию, во всем мире было только двенадцать
францисканцев, когда он повел их в .ђим, чтобы основать орден. Љазалось бы,
не стоит обращатьсЯ так далеко, к высшей власти; помогли бы и власти пониже,
местный епископ или свЯщенники. ‚ероЯтно, многие считали, что не совсем
удобно беспокоить верховное судилище церкви из-за того, как называтьсЯ
двенадцати случайным людЯм. Ќо ”ранциск был упорен, как бы слеп, и эта
сиЯющаЯ слепота особенно характерна длЯ него. Ћн довольствовалсЯ малым, он
любил асе маленькое и никогда не чувствовал, как мы, разницы между маленьким
и большим. Ћн не знал наших мерок и наших пропорций. €ногда его мир
напоминает весело разукрашенную средневековую карту, но снова вырываетсЯ из
нее в другие измерениЯ. ѓоворЯт, он собиралсЯ идти к императору,
восседающему среди своих воинств под орлом ‘вЯщенной ђимской €мперии, чтобы
спасти жизнь нескольким птичкам. Ћн был вполне способен говорить с
пЯтьюдесЯтью императорами из-за одной птички. Ћн вышел с двумЯ братцами,
чтобы обратить мусульманский мир; он вышел с одиннадцатью, чтобы Џапа создал
новый мир монашества. ‘в. Ѓонавентура говорит, что €ннокентий III, великий
Џапа, гулЯл по террасе ‹атеранского храма, обдумываЯ, по всей вероЯтности,
серьезнейшие политические проблемы, сотрЯсающие его государство, когда перед
ним внезапно возник человечек, которого он принЯл за пастуха. Џо-видимому,
он постаралсЯ избавитьсЯ от него поскорее; может быть, он решил, что пастух
безумен. ‚о всЯком случае, он больше о нем не думал до ночи, а ночью увидел
странный сон. Ќочью, говорит славный биограф ”ранциска, он увидел, что
большой древний храм, на чьих прочных террасах он гулЯл в такой
безопасности, ужасно накренилсЯ, вот вот обвалитсЯ, словно все его башни и
купола качаютсЯ перед землетрЯсением. € тут он заметил, что, как живаЯ
кариатида, храм держит человек, а человек этот - оборванный пастух или
крестьЯнин, от которого он отвернулсЯ. Џравда это или образ, мы видим очень
точно, с какой внезапностью и простотой обрел ”ранциск внимание и
покровительство ђима. Џо-видимому, первым его другом стал кардинал „жованни
ди ‘ан-Џаоло, который защищал его замысел перед специально созванным
конклавом. ‘тоит заметить, что кардиналы в основном сомневались, не слишком
ли суров устав нового ордена - католическаЯ церковь всегда предостерегает от
излишней аскезы и свЯзанных с нею зол. Њожет быть, под словом "суровость"
они подразумевали "опасность", ведь новый орден был все же опаснее старых.
•отЯ бы в одном смысле братец был противоположен монаху. ‘тарый монастырь
хорош тем, что в нем спрЯчешьсЯ не только от зла, но и от забот. Џотому в
этих убежищах и родились труды, за которые мы никогда не сможем
отблагодарить монахов. Њонахи сохранили древних классиков, положили начало
готике, создали науку и философию, дали нам миниатюру и витраж. ‚се дело в
том, что о насущных нуждах они могли не печьсЯ. Џускай они питались очень
скудно, но всегда знали, что без еды не останутсЯ. Ђ братец никогда не знал,
поест ли он вообще. ‚ его жизни, как в жизни цыган и бродЯг, было то, что
зоветсЯ романтикой. Ѓыла в ней и постоЯннаЯ угроза, как в жизни бродЯги или
поденщика. € кардиналы XIII столетиЯ пожалели людей, по собственной воле
идущих туда, где держат насильно, день за днем, беднЯков XX века.
Љардинал защищал их приблизительно так: "Њожет быть, их жизнь сурова,
но в конце концов это именно та жизнь, к которой призывает …вангелие. €дите
на компромиссы, когда мудрость или милость требуют их от нас, но не
говорите, что люди вообще не должны, хоть им и хочетсЯ, жить
по-евангельски". Њы еще увидим, как верен этот довод, когда посмотрим на ту,
высшую часть житиЯ св. ”ранциска, которую можно назвать подражанием •ристу.
‚ыслушав спорЯщих, Џапа признал орден и обещал более весомую поддержку, если
движение разрастетсЯ. ‚озможно, что €ннокентий, человек умный, почти не
сомневалсЯ в этом; если он и сомневалсЯ, сомнениЯ вскоре рассеЯлись.
‘ледующаЯ глава в истории ордена - это просто рассказ о том, как толпы людей
стекались под его знамена. џ уже говорил, что по самой своей природе он мог
расти гораздо быстрее, чем старые ордена. ‚озвращение двенадцати первых
братцев стало, наверное, триумфальным шествием. ѓоворЯт, что все жители -
мужчины, женщины, дети --бросили работу, деньги, дома и прЯмо, как были,
пошли за братцами, умолЯЯ принЯть их в воинство ѓосподне. ‘огласно преданию,
именно тут у св. ”ранциска забрезжила мысль о третьем ордене, который дал бы
людЯм возможность участвовать в его деле, не жертвуЯ семьей, привычкой и
обычной жизнью. ’ак это или кет, рассказ хорошо выражает тот мЯтежный дух,
который охватил €талию. ‚се вышли в путь, братцы кишели повсюду, и каждый,
кто их встречал на больших и проселочных дорогах, знал, что его ждет
духовное приключение. Џервый орден св. ”ранциска вступил в историю.
‚ таком несовершенном очерке Я расскажу кратко о втором ордене и
третьем, хотЯ они основаны позже, в разное времЯ. ‚торым был орден кларисс,
и возник он, конечно, благодарЯ прекрасной дружбе св. ”ранциска со св.
Љларой. Ќет на свете повести, котораЯ так сильно озадачивала бы даже
сочувствующих ученых, исповедующих иную веру,- ведь нигде нельзЯ применить с
таким успехом простую поверку, о которой Я говорил. “ченые не могут себе
представить, что любовь небеснаЯ столь же реальна, как любовь земнаЯ. …сли
бы они это представили, загадка решалась бы легко. ‘емнадцатилетнЯЯ девушка
Љлара из знатной ассизской семьи страстно захотела стать монахиней, и
”ранциск помог ей бежать из дому. ‚ сущности, он помог ей бежать в
монастырь, не посчитавшись с родителЯми, как сам он не посчиталсЯ с отцом..
‚се это было похоже на. обычный романтический. побег - она вышла через дыру
в стене, пересекла лес и в полночь ее встретили с факелами. „аже миссис
Ћлифант в хорошем и тонком исследовании о св. ”ранциске говорит, что "случай
этот мы наврЯд ли вспомним с сочувствием".
‘кажу одно: если бы это было романтическое бегство и девушка стала бы
возлюбленной, а не монашкой, весь современный мир счел бы ее героиней. …сли
бы ”ранциск поступил с Љларой, как ђомео - с „жульеттой, все бы их понЯли.
„ело не в том, что Љларе было семнадцать,- „жульетте было четырнадцать. ‚
‘редние века девушки рано выходили замуж, а юноши рано бились в битвах.
‘емнадцатилетнЯЯ девушка в XIII веке вполне отвечала за себЯ. Ѓез всЯкого
сомнениЯ св. Љлара прекрасно знала, что делает. ‘овременные романтики очень
снисходительны, когда родителей обижают во имЯ романтической любви. Ћни
знают, что романтическаЯ любовь реальна; и не знают, что небеснаЯ любовь
ничуть не призрачней. Ќемало можно сказать в защиту родителей Љлары; немало
можно было сказать в защиту Џетра Ѓернардоне. Њногое можно сказать и в
защиту Њонтекки и Љапулетти, но современный мир не думает защищать их и не
говорит ничего. …сли мы примем хоть на минуту как гипотезу то, что длЯ св.
”ранциска и св. Љлары было абсолютной истиной; если мы поверим, что духовнаЯ
свЯзь еще прекраснее свЯзи влюбленных, мы увидим, что побег св. Љлары -
просто роман со счастливым концом, а св. ”ранциск - св. ѓеоргий или
странствующий рыцарь, который помог ему так кончитьсЯ. Њиллионы мужчин и
женщин считали реальной такую свЯзь, и не вправе считать себЯ философом тот,
кто не сочтет ее хотЯ бы возможной.
‚ конце концов почему возмущаютсЯ своеволием св. Љлары теперь, когда
так любЯт эмансипацию женщин? Љлара в самом прЯмом смысле слова пошла своим
путем. Ћна выбрала ту жизнь, которую хотела, а не ту, к которой принуждали
ее строгие родители и социальные условности. Ћна основала небывалое женское
движение, которое до сих пор глубоко воздействует на мир, и место ее - среди
великих женщин. Ќеизвестно, была бы она такой великой или такой полезной,
если бы сбежала с возлюбленным или просто осталась дома и вышла замуж по
расчету. ќто, мне кажетсЯ, может признать любой разумный человек, глЯдЯ со
стороны; а Я нисколько не собираюсь всматриватьсЯ в это изнутри. Њало кто
достоин написать хоть слово о св. ”ранциске, но еще труднее найти слова,
чтобы описать его дружбу со св. Љларой. џ часто замечал, что такого рода
тайны лучше всего выражать символически, молча, позой или действием. € Я не
знаю лучшего символа, чем тот, который так счастливо нашел народ в своем
предании: однажды ночью жители Ђссизи подумали, что деревьЯ и хижины
загорелись, и побежали их тушить. Ќо они увидели, что все тихо, а за окном
св. ”ранциск преломлЯет хлеб со св. Љларой и говорит с ней о любви Ѓожьей.
’рудно найти лучший образ длЯ предельно чистой и духовной любви, чем
светло-алое сиЯние, окружающее двух людей на холме; чем пламЯ, не питающеесЯ
ничем и воспламенЯющее самый воздух.
…сли второй орден был памЯтником неземной любви, то третий стал столь
же прочным памЯтником весьма весомому сочувствию к земной любви и земной
жизни. ќту черту католичества - свЯзь мирских движений с движениЯми
духовными -очень плохо понимают протестантские страны и отвергают
протестантские историки. ‚идение, о котором мы столь несовершенно
рассказываем, было даровано не только монахам и даже не только братцам. Ћно
вдохновлЯло бесчисленные толпы обычных женатых людей, которые жили точно так
же, как и мы, только совсем иначе. “тренний свет, которым ”ранциск озарил и
землю, и небо, тайно затеплилсЯ под многими кровлЯми, во многих комнатах.
’акие общества, как наше, ничего не знают о том, как тЯнулись люди к
францисканству. Њы ничего не знаем о неизвестных последователЯх неизвестного
нам дела; еще меньше мы знаем об известных его последователЯх. …сли мимо нас
на улице пройдет шествием третий орден св. ”ранциска, знаменитости поразЯт
нас больше, чем незнакомцы. Ќам покажетсЯ, что внезапно раскрылось
могущественнейшее тайное общество. Џроедет ‹юдовик ‘вЯтой, великий рыцарь,
праведный судьЯ, в чьих руках весы правосудиЯ всегда склонЯлись в пользу
бедных. Џройдет „анте в лавровом венке, в буром, светЯщемсЯ изнутри одеЯнии
с пурпурной каймой - тот, кто среди страстей и страданий пел хвалу ѓоспоже
своей Ѓедности. Њного славных имен - от очень дальних до самых недавних -
откроетсЯ нам: ѓальвани, например, отец электричества, волшебник, вызвавший
к жизни столько новых созвездий и созвучий. …сли св. ”ранциск не доказал
своей жизнью, что любит обычных людей, может быть, это докажет такаЯ
разнороднаЯ процессиЯ.
Ќо жизнь его доказала это, может быть,- в более тонком смысле слова.
Ћдин из современных ему биографов заметил, что его естественные страсти были
на удивление нормальны и даже благородны - его искушали вещи, вполне
позволительные сами по себе, но непозволительные длЯ него. Ќикому на свете
не подходило меньше слово "сетовать"; можно назвать его романтиком, но длЯ
таких чувств ему недоставало чувствительности, недоставало тоски. Ќрав его
был слишком пылок, чтобы раздумывать над тем, достаточно ли быстро он бежит,
хотЯ, конечно, он каЯлсЯ в том, что не бежит еще быстрее. Ћднако
подозревают, что, когда он боролсЯ с дьЯволом, как боретсЯ всЯкий человек,
достойный называтьсЯ человеком, тот искушал его здоровыми желаниЯми, которые
”ранциск похвалил бы в ком угодно; желаниЯми, нимало не похожими на гнусно
размалеванное Язычество, засылавшее своих нечистых посланцев в пустыню
свЯтого ЂнтониЯ. …сли бы св. ”ранциск что-нибудь себе разрешил, это были бы
очень простые радости. Ћн стремилсЯ к любви, а не к разврату, и не мыслил ни
о чем более греховном, чем свадебные колокола. Џо странному преданию, борЯсь
с бесом, он лепил снежных баб и кричал: "‚от моЯ жена, вот мои дети!". Џо
тому же преданию, рассказываЯ, что и он не огражден от греха, он сказал: "“
менЯ еще могли бы быть дети", как будто о детЯх, а не о женщине он мечтал. €
если это правда, это кладет последний мазок на его портрет. ‚ нем было так
много утреннего, так много детского и чистого, что даже его зло было добром.
Ћ других, не о нем сказано, что сам свет, который в них,- тьма; об этой
сиЯющей душе можно сказать, что сами тени ее из света. ‡ло ЯвлЯлось к нему
только запрещенным благом и только таинство могло искушать его.

ѓлава 8. ‡ерцало •риста

Ќи один человек, обретший свободу, которую дает вера, не впадет в те
безысходные крайности, в какие впали поздние францисканцы, когда попытались
сделать из св. ”ранциска второго •риста, давшего новейший завет. …сли они
правы, терЯет смысл все, что он делал, ибо никто не станет благоговейно
чтить соперника или изо всех сил подражать тому, кого задумал свергнуть.
Џозднее Я покажу и подчеркну, что только прозорливость первосвЯщенников
спасла великое движение длЯ мира и ‚селенской –еркви и не дала ему
выродитьсЯ в одну из узких сект, которые зовутсЯ новой религией. џ ни в коей
мере не собираюсь обоготворЯть францисканцев. •ристос и св. ”ранциск
отличались друг от друга, как отличаютсЯ ‘оздатель и создание; и
непомерности этого различиЯ ни одно создание не чувствовало лучше, чем сам
св. ”ранциск. € все же очень верно, очень важно, что •ристос был образцом
длЯ св. ”ранциска, что личные их свойства и событиЯ их жизни во многом
странно совпадали; а главное - что по сравнению с нами св. ”ранциск
поразительно близок к своему “чителю, хотЯ только ЯвлЯет …го, только
отражает, словно точнейшее в мире зеркало. €стина эта наводит на мысль о
другой, которую редко замечают, хотЯ именно она показывает, почему наша
–ерковь так чтит •риста.
‚ одной из своих блестЯщих полемических работ кардинал Ќьюмен обронил
фразу, котораЯ может служить примером смелости и логической Ясности
католичества. ђассуждаЯ о том, как легко принЯть истину за нечто противное
ей, он говорит: "…сли Ђнтихрист похож на •риста, то и •ристос, наверное,
похож на Ђнтихриста". ђелигиозному чувству неприЯтен конец этой фразы, но
опровергнуть ее может лишь тот, кто сказал, что Џомпеи и –езарь очень
похожи, особенно –езарь. Ќадеюсь, вы огорчитесь меньше, когда Я скажу то,
что многие забыли: если св. ”ранциск был похож на •риста, •ристос, наверное,
был похож на св. ”ранциска. ‘равнение это очень полезно, и вот чем: если
кто-то обнаружит загадки и странности в галилейских событиЯх и найдет
разгадки в событиЯх ассизских, он увидит, что тайна вручена определенной,
вот этой традиции. Ћн увидит, что ларец, запертый в Џалестине, смогли
открыть в “мбрии, ибо –еркви дана власть ключей.
‚сегда считалось естественным рассматривать св. ”ранциска в свете
•риста, но мало кто догадалсЯ рассмотреть •риста в свете св. ”ранциска.
Њожет быть, "свет" - не самый лучший образ; что ж, ту же истину выразит
образ зеркала. ‘в. ”ранциск - зерцало •риста, как луна - зерцало солнца.
‹уна гораздо меньше солнца, зато гораздо ближе к вам; она не такаЯ ЯркаЯ,
зато видна лучше. ‚ этом же самом смысле св. ”ранциск - ближе к нам, он
просто человек, как и мы, и нам легче его представить. ‘амо собой понЯтно,
что тайны в нем меньше, и потому слова его не загадочны. ‘обственно, многие,
даже не очень важные слова, загадочные в устах •ристовых, покажутсЯ хотЯ и
странными, но вполне естественными длЯ св. ”ранциска. Ќезачем напоминать,
что •ристос жил до христианства; но из этого следует, что Ћн жил в Языческом
мире. џ хочу сказать, что среда, в которой Ћн действовал, не была
христианской, то была среда античной империи, и по одному этому она понЯтна
нам куда меньше, чем среда, в которой действует итальЯнский монах, такой же
самый, как теперь. „аже сведущий комментатор врЯд ли может определить,
насколько обычны или необычны …вангельские притчи, какие воспринимались как
обыденный рассказ, какие - как немыслимый вымысел. ‘реда - чужаЯ, древнЯЯ, и
потому многие речениЯ подобны иероглифам, их можно толковать на самый
странный лад. Ќо если мы переведем почти каждое из них на говор “мбрии, они
легко уложатсЯ в историю св. ”ранциска; конечно, они останутсЯ странными, но
станут намного понЯтней. Ќемало споров породили слова о лилиЯх, не пекущихсЯ
о завтрашнем дне. ‘кептики то упрекают нас в измене евангельскому идеалу, то
разъЯснЯют, что сохранить ему верность невозможно. џ не собираюсь сейчас
обсуждать проблемы этики или экономики; Я просто замечу, что даже тот, кого
ставЯт в тупик слова •риста, ничуть не удивитсЯ, если их скажет св.
”ранциск. Ќикто не удивитсЯ, что он сказал: "Џрошу вас, братцы, будьте
мудры, как брат наш одуванчик и сестра маргаритка, ибо они не пекутсЯ о
завтрашнем дне, а у них короны, как у королей и властителей, и у Љарла
‚еликого во всей его славе". еще больше огорчает и озадачивает совет о щеке
и о воре, укравшем плащ. ќтот текст любЯт приводить как довод против войны,
о которой вроде бы здесь нет ни слова. …сли уж понимать эти слова буквально
и применЯть ко всему на свете, скорее из них можно вывести, что плох закон,
греховна власть. Ќо преуспевающих миротворцев гораздо больше ужасает насилие
солдат над могущественным чужеземцем, чем насилие полицейских над бедным
соотечественником. Ћднако и здесь замечу, что парадокс становитсЯ понЯтным,
если мы представим себе, что св. ”ранциск говорит это францисканцам. Ќикто
не удивитсЯ, если брат ћнипер побежит за вором, который украл у него плащ, и
попросит забрать рубаху, ибо так велел св. ”ранциск. Ќикто не удивитсЯ, если
св. ”ранциск скажет молодому дворЯнину, который хочет вступить в его
братство, что не стоит бежать за разбойником, чтобы отобрать свои башмаки, а
лучше побежать за ним и подарить ему чулки. Њы можем любить, можем и не
любить такой дух, но мы прекрасно его чувствуем. Њы узнаем интонацию,
простую и чистую, как пение птицы,- интонацию св. ”ранциска. …сть тут и
кроткаЯ насмешка над самой идеей собственности, и надежда обезоружить врага
великодушием, и озорное желание ошарашить своекорыстных, и радость
безупречной последовательности. Ќо что бы тут ни было, нам нетрудно узнать
это, если мы хоть что-то читали о братцах и о том, что началось в Ђссизи.
…сли именно этот дух породил столь странные слова в “мбрии, тот же дух мог
породить их в Џалестине. …сли мы слышим ни на что не похожую интонацию и
ощущаем неописуемый привкус в двух разделенных временем ЯвлениЯх,
естественно вывести отсюда, что более отдаленное от нас похоже на более
близкое. …сли св. ”ранциск вполне мог говорить такое францисканцам, разумно
предположить, что •ристос тоже говорил это содружеству верных, чье дело
подобно делу братцев. „ругими словами, вполне естественно считать как и
считает –ерковь, что советы, ведущие к совершенству, были частью особого
замысла, призванного поразить и разбудить мир. ‚о всЯком случае, важно
помнить, что, когда мы видим, как одни и те же слова с удивительной
точностью повторЯютсЯ через тысЯчу с лишним дет, приходитсЯ поверить, что
породило их одно и то же, а потому - нужна преемственность, нужен авторитет,
восходЯщий к тем событиЯм, и которых он проЯвилсЯ впервые. Њногие
философские системы повторЯют и будут повторЯть общие места христианства. Ќо
только –ерковь может заново поразить мир его парадоксами. Ubi Petrus ibi
Franciscus.[2]
…сли мы поймем, что ”ранциск подражал своему ‘оздателю в чудачествах
милосердиЯ, мы должны понЯть, что …му же он подражал в чудачествах
самоотречениЯ. Љонечно, притчи о кротости стали возможны, потому что он
внимательно читал Ќагорную проповедь. Ќо еще внимательнее он читал
молчаливую проповедь на другой горе, на ѓолгофе. Ћн говорил чистую правду,
когда сказал, что в посте или в унижении он просто пытаетсЯ хоть чем-то
уподобитьсЯ •ристу; и мне снова кажетсЯ: если мы видим одну и ту же истину и
двух далеких звеньЯх церковного преданиЯ, значит, предание сохранило истину.
ќто важно, и ото касаетсЯ того, что было потом с ”ранциском.
—ем Яснее он видел, что дело его удалось, что перваЯ опасность
миновала, орден создан, тем сильнее хотел он подражать •ристу. ‘ тех пор,
как у него поЯвились последователи, он сравнивал себЯ не с теми, длЯ кого он
был учителем; он все больше и больше сравнивал себЯ с ’ем, длЯ Љого он
только слуга. ‘кажу мимоходом, что это одна из моральных и даже практических
выгод аскезы. ‚сЯкаЯ другаЯ исключительность легко приведет к высокомерию.
‘вЯтой не может смотреть свысока, он всегда в присутствии ‚ысшего. ‚ наших
избранниках духа плохо то, что они жрецы без Ѓога. Ќо служение, которому
отдал себЯ св. ”ранциск, все больше и больше уподоблЯлось длЯ него ‘трастЯм
и ђаспЯтию. Ћн чувствовал все сильнее, что недостаточно страдал и потому
недостоин даже издали следовать за своим ‘традающим Ѓогом. ќту часть его
жизни можно назвать исканием мученичества.
Ћтчасти поэтому он задумал замечательное дело - побег к сарацинам, в
‘ирию. Ѓыли у него и другие причины, которые стоЯт того, чтобы разобратьсЯ в
них получше, чем разбирались до сих пор. Ћн хотел положить конец крестовым
походам в двух смыслах - и завершить их, и прекратить, только не силой, а
словом; не материально, а духовно. Ќа современного человека трудно угодить:
мы называем путь ѓотфрида жестоким, а путь ”ранциска - безумным, то есть
обвинЯем в безнравственности практический выход, а потом объЯвлЯем
непрактичным выход нравственный. Ќо мысль св. ”ранциска была совсем не
безумна и не так уж непрактична, хотЯ, может быть, он представлЯл себе все
слишком просто, потому что знал меньше, чем его великий наследник ђаймонд
‹уллнй, которого, правда, ничуть не лучше понЯли. ”ранциск, как всегда,
пошел своим, неповторимым путем. Њысль его была проста, как чуть ли не все
его мысли. Ќо глупой она не была; многое можно сказать в ее защиту, и она
могла осуществитьсЯ. Ћн просто думал, что лучше создавать христиан, чем
убивать мусульман. …сли бы ислам обратили в христианство, мир стал бы не в
пример более счастливым и единым; во всЯком случае, очень многих войн новой
истории просто бы не было. Ќо так уж глупо предположить, что этого можно
было добитьсЯ миром, при помощи миссионеров, готовых к мученичеству. –ерковь
тогда уже завоевала так …вропу, значит, могла завоевать так и Ђзию, и
Ђфрику. ‚се это верно; по длЯ св. ”ранциска мученичество было не только
средством. Ћно и само было целью, ибо последней целью длЯ него была близость
к •ристу. ‘квозь все его беспокойные дни проходит припев: "џ мало страдал, Я
мало отдал, Я недостоин и тени тернового венца". €, бродЯ по долинам мира,
он искал холма, очертаньем похожего на череп.
Ќезадолго до того, как он уехал на ‚осток, весь францисканский орден
торжественно собралсЯ у стен Џорциункулы. ЊогучаЯ армиЯ разбила лагерь, Я
назвали это "‘обором соломенных хижин". Џредание говорит, что именно тогда
св. ”ранциск и св. „оминик встретились в первый и последний раз. еще они
говорит (и это вполне возможно), что здравого и властного испанца поразила
благочестиваЯ безответственность итальЯнца, собравшего такое множество
людей, не позаботившись о штабе. „оминик, как почти все испанцы, был
прирожденным воином. …го любовь к людЯм выражалась в предусмотрительности, в
заботе. ‚ероЯтно, он просто не мог понЯть, как влиЯет на людей самаЯ
личность ”ранциска. ‚сЯ округа собралась там, чтобы обеспечить питьем и
пищей благочестивый пикник. ЉрестьЯне тащили им бочки вина и груды дичи;
вельможи прислуживали им, как лакеи. ќто был истинный триумф беззаботной
веры не только в Ѓога, но и в человека. ЋтношениЯ ”ранциска и „оминика в
достаточной мере сложны, их много обсуждали, во многом сомневались, а
историю "‘обора соломенных хижин" мы знаем со слов францисканцев. Ќо сказать
о нем стоит именно потому, что перед тем, как выйти в свой бескровный поход,
св. ”ранциск, быть может, встретил св. „оминика, которого сурово осуждают за
поход не столь бескровный. ‚ такой маленькой книге не объЯснишь, что в
крайности св. ”ранциск не хуже св. „оминика защищал бы христианское единство
силой. Џонадобилась бы очень большаЯ книга, чтобы объЯснить одно это. „ело в
том, что современные люди ничего не разумеют в терпимости, и рЯдовой
агностик новых времен и впрЯмь не ведает, что понимает он сам под свободой
совести и равенством всех религий. Ћн принЯл как данность свою этику и
навЯзывал силой что-нибудь вроде благопристойности, а потом ужаснулсЯ и
рассердилсЯ, что кто-то другой - христианин ли, мусульманин ~ верит в свою
этику и навЯзывает силой что-нибудь вроде благочестиЯ. Ќапоследок же он
взглЯнул на кособокий лабиринт без выхода, в котором подсознательное
сталкиваетсЯ с неведомым, и назвал все это свободомыслием, терпимостью,
широтой. ‘редневековые люди считали, что если общество стоит на какой-то
идее, оно должно за нее боротьсЯ, будь она проста, как ислам, или тщательно
уравновешена, как христианство. ‘овременные люди думают так же, и
обнаруживаетсЯ это, когда коммунисты нападают на идею собственности, только
мысли их не очень четки, ибо они не додумали до конца, что же такое
собственность. ‚ероЯтно, ”ранциск нехотЯ признал бы вместе с „омиником, что
в самой крайности можно сражатьсЯ за истину; но „оминик уж точно соглашалсЯ
с ”ранциском, что много лучше убеждать и обращать. „оминик гораздо больше
проповедовал, чем преследовал, но, конечно, действовали они по-разному,
потому что были разными людьми. ‚о всем, что делал св. ”ранциск, есть что-то
детское, даже своевольное. Ћн начинал свои дела с места, сразу, словно
только что их придумал, и отправлЯлсЯ за море, как убегает из дому мальчик,
чтобы стать морЯком.
Ќачал он с того, что стал свЯтым покровителем зайцев. …му и в голову не
пришло подождать, пока хоть как-то помогут те богатые и влиЯтельные люди,
которые уже помогали ордену. Ћн увидел корабль и бросилсЯ туда, как бросилсЯ
бы куда угодно. €з-за этой спешки так и кажетсЯ, что он всю жизнь бежал, всю
жизнь спасалсЯ в самом прЯмом, не богословском смысле. ‘ попутчиком,
которого он прихватил по дороге, он пристроилсЯ среди груза; но плаванье
оказалось неудачным, и пришлось вернутьсЯ в €талию. ‚идимо, после этой
попытки он собрал орден в Џорциункуле, а потом пыталсЯ отразить угрозу
ислама, проповедуЯ маврам в €спании. €менно там первым францисканцам удалось
стать мучениками. Ќо великий ”ранциск тщетно простирал руки к страданьЯм.
Ќикто не сказал бы с таким пылом, что он дальше от •риста, чем те, другие,
которые уже обрели ѓолгофу. Ћн хранил в душе, словно тайну, необычнейшую из
всех печалей, и тосковал по мученической смерти.
‘ледующее путешествие было удачней, во всЯком случае, он прибыл на
место, в штаб-квартиру Љрестового похода, к осажденной „амиетте, и быстро,
как всегда, поспешил разыскать штаб-квартиру неверных. …му удалось
поговорить с султаном, н тогда, вероЯтно, он предложил, а может, и претерпел
испытание огнем, подбиваЯ мусульманских учителей веры сделать то же самое.
…сли это и неправда, нет сомнений, что он мог так поступить. ‚о всЯком
случае, броситьсЯ в огонь - не отчаЯнней, чем ринутьсЯ в самую гущу
фанатиков, оснащенных орудиЯми пытки, и просить их отречьсЯ от Њагомета. Џо
преданию, магометанские муфтии отнеслись холодно к его вызову, а один даже
скрылсЯ, пока это обсуждали; что весьма вероЯтно. Љак бы то ни было,
”ранциск вернулсЯ таким же свободным, как пришел. Ѓыть может, он и впрЯмь
понравилсЯ султану; летописец намекает даже на тайное обращение. Њожет быть,
среди полудиких восточных людей его ограждало то сиЯние свЯтости, которое,
как говорЯт, окружает в таких местах идиота. Њожет быть, тут сыграло роль то
вельможное, хотЯ и своевольное вежество, которым, при всех своих пороках,
нередко отличались султаны, перенЯвшие нрав и традицию ‘аладина. Њожет быть,
наконец, повесть о св. ”ранциске подобна смешной трагедии или просто комедии
под названием "—еловек, который не мог стать убитым". ‹юди слишком любили
его, чтобы убить его за веру; люди принимали его, не принимаЯ его вести. Ќо
все это - лишь догадки, и нам не дано судить о великом замысле, ибо мост,
который мог бы соединить ‚осток и ‡апад, рухнул сразу, оставшись навсегда
одной из несбывшихсЯ возможностей истории.
’ем временем великое движение шло по €талии огромными шагами. ЋпираЯсь
на власть Џапы и на любовь народа, сдружив сословиЯ, францисканцы поднЯли
мЯтеж, чтобы перевернуть все, что только было в церковной и в общественной
жизни. Џрежде всего они начали строить, как случаетсЯ всЯкий раз, когда
…вропа возрождаетсЯ заново. ‚ Ѓолонье они построили великолепную миссию и
сами не меньше своих поклонников восхвалЯли ее на все лады. …динству этому
помешали. ’олько один из всех толп гневно обличил здание, словно то была
вавилонскаЯ башнЯ, и возмущенно спросил, с каких это пор ѓоспожу Ѓедность
оскорблЯют роскошью чертогов. ќто ”ранциск вернулсЯ в лохмотьЯх из своего
Љрестового похода и в первый и последний раз повысил голос на своих детей.
’ак еще одна тень омрачила его душу и в определенном смысле помогла
подготовить следующую ступень пути, самую одинокую и таинственную. ’о, о чем
Я расскажу сейчас, окутано туманом сомнений, даже дата; некоторые летописцы
относЯт это к гораздо более ранней поре. Ќо когда бы это ни случилось,
именно здесь его жизнь достигла вершины, и лучше всего указать на это
сейчас. џ говорю "указать", потому что врЯд ли можно сделать больше; тут все
тайна - и в высшем, духовном, и в простом, историческом смысле. Џримерно
было так: св. ”ранциск с молодым братцем зашли по пути в праздничный замок,
где ждали сына, посвЯщенного в рыцари. ‚ это обиталище вельмож они, как
обычно, вошли невзначай и стали проповедовать благую весть. Ќаверное,
кто-нибудь да слушал свЯтого "как ангела ѓосподнЯ"; во всЯком случае, так
слушал дворЯнин по имени Ћрландо ди Љьюзи. “ него были земли в ’оскане, и он
выразил почтенье к ”ранциску небывалым, живописным образом. Ћн подарил ему
гору, а гор, должно быть, еще не дарили в нашем мире. ”ранцисканские правила
запрещали принимать деньги, ни ничего не говорили о горах. Љроме того, св.
”ранциск принЯл ее как бы на времЯ, условно,- он все принимал так; по ушел
туда скорее отшельником, чем монахом. ‚ернее, он уходил туда, чтобы молитьсЯ
и поститьсЯ, и не брал даже ближайших друзей. ’о была гора Ђльверно в
Ђпеннинах, и на вершине ее осталось навсегда темное облако, окруженное
сиЯнием славы.
Ќикто никогда но узнает, что именно там случилось. € самые духовные, и
самые обычные исследователи свЯтой жизни много спорили об этом. Њожет быть,
св. ”ранциск никому ничего не сказал; во всЯком случае, если он и говорил,
то очень мало. Џо-видимому, он лишь однажды обронил несколько слов, и слышал
их лишь один из братьев. Љак бы ни мучили менЯ благоговейные сомнениЯ,
признаюсь, что этот единственный намек длЯ менЯ исключительно реален; есть
вещи, которые реальнее, чем повседневнаЯ реальность. Ћбраз многозначен, он
странен, ни мы ощущаем за ним что-то поражающее чувства, как поражают их
многоочитые твари ЋткровениЯ. ”ранциск увидел в небе, над собой, огромное
крылатое существо, вроде серафима, распростертое крестом. Ћстались тайной,
было ли оно распЯто, или только раскинулось по небу, или держало огромный
крест. Ќо все же Ясно, что могло оно быть и распЯтым, ибо, по слову св.
Ѓонавентуры, св. ”ранциск удивилсЯ, что серафима можно распЯть - ведь эти
таинственные, древние ангелы избавлены от немощи ‘трастей. Џо предположению
св. Ѓодавентуры, странность эта означала, что св. ”ранциск будет распЯт как
дух, а не как человек; но что бы это ни значило, самое видение удивительно,
поразительно живо. Ќад ”ранциском заполонила небо невообразимаЯ сила,
древнЯЯ, как ‚етхий днЯми; сила, которую здравые люди воображали крылатым
быком или дивным чудищем,- и она страдала, словно подбитаЯ птица. Џо
преданию, мука серафима пронзила душу ”ран диска мечом жалости, и он забылсЯ
в экстазе, близком к агонии. Џотом видение исчезло, агониЯ кончилась, тишина
и чистый утренний воздух мЯгко устлали лиловые расщелины гор. Ћдинокий
”ранциск уронил голову и обрел покой, который приходит, когда что-то
свершились, завершилось; и, глЯдЯ вниз, увидел следы гвоздей на своих
ладонЯх.

ѓлава 9. —удеса и смерть

ЏоразительнаЯ повесть о стигматах, завершившаЯ предыдущую главу,
завершила и жизнь св. ”ранциска. ‘обственно, это было бы концом, даже если
бы случилось вначале; но самое достоверное преданье относит это к поздней
норе, и говорит, что оставшиесЯ земные дни были подобны призрачной жизни
теней. Њожет быть, прав св. Ѓонавентура, и св. ”ранциск увидел в огромном
зеркале свою душу, способную страдать если не как Ѓог, то как ангел. Њожет
быть, видение выражало - проще и величественней, чем привычное христианское
искусство - непостижимую смерть Ѓога. ‚о всЯком случае, оно увенчало и
запечатлело печатью жизнь св. ”ранциска. ЉажетсЯ, именно после этого видениЯ
он начал слепнуть.
„лЯ нашего поверхностного очерка видение это важно и по другой, не
столь духовной причине. Ћно дает нам повод поговорить о множестве особых
случаев, если хотите, сказок из жизни св. ”ранциска. Ќе назову их более
спорными, чем все остальное; но спорили о них больше. џ имею в виду
бесчисленные свидетельства и преданиЯ об его чудотворной силе и мистическом
опыте. Ќетрудно разукрасить ими, как алмазами, каждую страницу; но, учитываЯ
цель этой книги, Я предпочел, хотЯ бы наспех, собрать алмазы в кучу.
Џоступил Я так из уважениЯ к предрассудку. Љонечно, этот предрассудок
уже отходит в прошлое, исчезает под натиском просвещениЯ, особенно же под
натиском научных фактов. Ћднако те, кто постарше, упорно держатсЯ за него,
да и молодые нередко следуют традиции. Љак вы уже догадались, Я говорю о
знаменитом "—удес не бывает!". ЉажетсЯ, сказал это Њэтью Ђрнолд, прекрасно
выразив веру наших викторианских дЯдюшек и дедов. „ругими словами, Я имею в
виду наивный и поверхностный скепсис, возникший в начале XVIII века, когда
несколько философов довели до всеобщего сведениЯ, что они разобрались в
мироздании как в часах, механизм оказалсЯ очень простым, и теперь Ясно с
первого взглЯда, что может случитьсЯ, а что нет. Љстати, не надо забывать,
что скептики эти, дети ‡олотого века скептицизма, сомневались в первых
сенсациЯх науки не меньше, чем в косных легендах веры. Љогда ‚ольтеру
сказали, что высоко в Ђльпах нашли рыбьи кости, он расхохоталсЯ и
предположил, что их оставил постЯщийсЯ отшельник или монах (видимо, из
монашеского коварства).
’еперь всЯкий знает, как наука отомстила скептикам. ѓраница вероЯтного
снова не менее туманна, чем во мгле ‘редневековьЯ; хуже того: вероЯтного все
больше, невероЯтного все меньше. ‚о времена ‚ольтера люди гадали, какое чудо
им удастсЯ разоблачить следующим. ‚ наши дна мы гадаем, какое чудо придетсЯ
проглотить.
Ќо задолго до наших дней, во времена моей юности, когда образ св.
”ранциска забрезжил передо мной и даже издали поразил менЯ, в ту
викторианскую эпоху, когда добрые дела свЯтого совершенно серьезно отделЯли
от его чудес, Я не совсем понимал, как это делаетсЯ. џ не понимал, и сейчас
не понимаю, что именно дает возможность уверенно делить на части столь
единые с виду летописи. ‚се, что мы знаем об истории, в частности о ‘редних
веках, мы узнали из хроник, свЯзных записей, составленных иногда
безвестными, всегда уже умершими ныне людьми, которых нельзЯ подвергнуть
перекрестному допросу. џ не сетую на то, что историки ио многом сомневаютсЯ.
Ќо почему бы им не пойти дальше? Ќу хорошо, пусть они правы, и все эти
сказки никто не включил бы в летопись, кроме безумца или лжеца; но следует
отсюда лишь то, что хроники написаны лжецами и безумцами. Ќапример, историки
пишут: "Њонахи-фанатики считали возможным оповещать людей о чудесах,
творЯщихсЯ у могилы ”омы Ѓекета". Џочему бы им не сказать: "Њонахи-фанатики
дошли до того, что приписали убийство в соборе четырем рыцарЯм королЯ
ѓенриха"? Ћни пишут: "‹егковерные люди той эпохи верили, что †анна д'Ђрк
чудом узнала переодетого дофина". Џочему бы не напасать: "‹егковерные люди
той эпохи поверили, что безвестную крестьЯнку пустили ко двору дофина"? ’ак
и здесь. Ќам говорЯт, что св. ”ранциск не мог выйти невредимым из огнЯ.
Џочему же мы должны верить, что он вышел невредимым из рук фанатичных
мусульман? џ ничего не доказываю, Я просто спрашиваю. ‘овершенно все, что мы
знаем о св. ”ранциске, поведали нам люди, которые свЯто верили в чудеса.
Њожет быть, это монашеские сказки, и вообще не было на свете ни ”ранциска,
ни Ѓекета, ни †анны. џ довожу сейчас все до абсурда; но Я свожу к нелепости
мысль о нелепости чудес.
„а и чисто логически такой метод привел бы к дичайшим нелепостЯм. ’у
или иную историю можно назвать невероЯтной лишь в том случае, если автору
нельзЯ верить; но никак не тогда, когда другие ее части вполне
правдоподобны. Џусть кто-нибудь скажет, что видел человека в желтоватых
брюках, который прыгнул сам себе в глотку, и мы не станем клЯстьсЯ на
Џисании, что брюки были желтоватыми. Џусть скажут, что на голубом воздушном
шаре долетели до луны, и мы не дадим слова, что шар был именно голубым. …сли
вы сомневаетесь в рассказах о чудесах св. ”ранциска, логически правильно
усомнитьсЯ и в его существовании. € впрЯмь, недавно безумный скепсис дошел
до того, что усомнились в существовании св. ЏатрикиЯ, что и с исторической,
и с. человеческой точки зрениЯ ничуть не разумней. Ѓыло времЯ, когда все
сводили к мифу, растворЯЯ добрую часть истории в жарких лучах мифа о ‘олнце.
ЉажетсЯ, это солнце закатилось, но место его занЯли бесчисленные луны и
метеоры.
€з св. ”ранциска можно сделать прекрасный солнечный миф. Љем же ему
быть еще, если он теперь известен прежде всего стихами, обращенными к
‘олнцу? Ќезачем и говорить, что костер в ‘ирии - это восход, а кровавые раны
в ’оскане - закат. џ мог бы и дальше развивать мою теорию; но, как всегда
бывает в таких случаЯх, другаЯ, ничуть не хуже, приходит мне на ум. Ќе могу
понЯть, как до сих пор не догадались, что легенда о св. ”ранциске чисто
тотемическаЯ. Ћна прости кишит тотемами. ‹еса, где бродили братцы, кишат
ими, как индейскаЯ сказка. ‘читаетсЯ, что ”ранциск называл себЯ ослом, но
истина в том, что прежде имЯ "”ранциск" давали настоЯщим, четвероногим
ослам, превратившимсЯ позже в героЯ или полубога. ‚от почему Ѓрат ‚олк и
‘естра ‹иса напомнили мне Ѓратца ‚олка и Ѓратца ‹иса! ѓоворЯт, в невинную
пору детства мы действительно верим, чти корова беседует, а лисица может
сделать смолЯное чучелко. ’ак это или не так, существует пора невинности,
дозволЯющаЯ поверить, что св. Џатрикий - солнечный миф, а св. ”ранциск -
тотем. Ќо длЯ многих из пас эти райские радости утерЯны.
‘коро Я скажу, что только в одном смысле мы можем длЯ удобства
различать невозможное от возможного в такой повести. „ело тут не в законах
природы, а в законах рассказа: одно рассказывают серьезней, чем другое. Ќо
даже так Я ничего различать не буду из вполне практических соображений -
ведь все сызнова пошло в переплавку, и многое выйдет из нее в таком виде,
который рационалисты назвали бы чудовищным. Љонечно, главные, самые важные
вещи в религии и философии все те же. —еловек верит или не верит, что огонь
может кого то не сжечь, в зависимости от того, как объЯснЯет он себе само
Явление. …сли огонь сжег девЯть прутьев из десЯти, потому что такова его
природа, он сожжет и десЯтый. …сли огонь сжег девЯть прутьев, потому что
такова ЃожьЯ волЯ, Ѓог может захотеть, чтобы десЯтый прут не сгорел. Ќикому
ие переступить этого различиЯ, и длЯ верующего так же логично верить в
чудеса, как длЯ неверующего не верить. ‘ловом, есть только один разумный
довод против веры в чудеса - вера в материализм. Ќо главные, твердые истины
веры и науки - предмет ученого труда, здесь им не место.
џ пишу историю или биографию, а тут ничего твердого нет. Њир запуталсЯ
в том, что возможно, что невозможно, и никто не знает, какаЯ научнаЯ
гипотеза поддержит устарелое суеверие. ’ри четверти чудес, приписываемых св.
”ранциску, легко и просто объЯснил бы любой психолог - не так. как объЯснЯет
их христианин, но так, как не стал бы объЯснЯть материалист. ‘реды них,
например, много чудесных исцелений. ‘тоит ли скептику высокомерно
отмахиватьсЯ от лих, если лечение верой стало в Ђмерике крупным бизнесом
вроде цирка? …сть и другие чудеса, когда ”ранциск, подобно •ристу, читал
чужие мысли. ‘тоит ли обличать их только потому, что на них наклеен Ярлык
"—удо", если чтение мыслей стало у нас салопной игрой? џ не верю, конечно,
что эти трюки хоть чем-нибудь похожи на добрые дела свЯтых, разве что в
смысле "Diabolus sibia Dei"[3]. Ќо дело не в том, во что верю Я, а в том, во
что и почему не верЯт скептики. Џрактичный биограф или историк может решить,
что лучше он подождет и, пока все не улеглось, не будет устанавливать
окончательно, чему нельзЯ верить.
ЏринЯв такое решение, он волен выбрать один из двух путей, и не без
колебаний выбрал Я. „остойней в смелее рассказать все подрЯд, как делали
первые летописцы. ‚ероЯтно, историки еще вернутсЯ на этот здравый и чистый
путь. Ќо помните, что моЯ книга только знакомит со св. ”ранциском, а те,
кого надо знакомить,- чужие. џ хочу, чтобы к св. ”ранциску хотЯ бы
прислушались, а длЯ этой цели вполне законно так расположить факты, чтобы
знакомое шло перед незнакомым, понЯтное перед непонЯтным. Ѓыло бы слишком
хорошо, если бы в моем поверхностном очерке нашлась строка-другаЯ,
побуждающаЯ читать о свЯтом ”ранциске; те же, кто станет о нем читать, скоро
обнаружат, что сверхъестественное в его жизни столь же естественно, как и
все прочее. Ћднако Я хотел, чтобы очерк этот касалсЯ лишь человеческих его
свойств, ибо говорю Я только о том, к чему он призывал всех людей, в том
числе скептиков. Џотому Я и выбрал второй путь - решил показать сначала, что
всЯкий, кроме врожденных дураков, увидит во св. ”ранциске Ђссизском
реальное, историческое лицо; а уж потом поведать вкратце о
сверхъестественной силе, ему присущей. ЋстаетсЯ прибавить несколько слов,
чтобы любой человек, любых взглЯдов, сумел отличить суть и смысл житиЯ от
вымыслов или слухов.
Ћ св. ”ранциске Ђссизском ходит столько легенд и сказаний, и почти все
они вошли в столько прекраснейших сборников, что мне пришлось ограничить
себЯ, идти по одной тропе, разъЯснЯЯ, и только вставлЯть то там, то тут
какую-нибудь историю, как картинку к разъЯснениЯм. ‚ особенности относитсЯ
это к легендам о чудесах. …сли мы примем все, что написано, мы не без
изумлениЯ подумаем, что сверхъестественных событий в жизни свЯтого было
больше, чем естественных. Љатолической традиции, столь часто совпадающей со
здравым смыслом, противоречит мысль о том, что именно так бывает в
человеческой жизни. „аже если считать эти истории сверхъестественными или
чудесными, мы ощутим, что они разные не потому, что мы видели много чудес, а
потому, что много читали. Ќекоторые из них похожи на сказка не столько по
содержанию, сколько по форме. ‚ероЯтно, это и есть сказки, которые крестьЯне
рассказывали детЯм у огнЯ, не излагаЯ учение, которое можно принЯть или
оспорить, а просто соскальзываЯ на проторенную дорогу сказочного сюжета.
„ругие больше похожи на свидетельство, и надо решать, ложь это или правда;
но всЯкому, знающему человеческую природу, очень трудно поверить, что это
ложь.
ЏринЯто считать, что историЯ о стигматах не легенда, а ложь; не
посмертное добавление к славе св. ”ранциска, а прЯмой обман, выдумка
современников. ’огда приходитсЯ предположить заговор; многие и пытались все
свалить на несчастного €лию, которого не одной партии было удобно выставить
подлецом. Ћбычно рассуждают так: первые биографы - св. Ѓонавентура, ”ома из
—елано, три Ѓратца - пишут, что у св. ”ранциска открылись раны, но не пишут,
что сами их видели. ќтот довод менЯ не убеждает. Ќикто из биографов не давал
свидетельских показаний. Ћни писали хронику, перечислЯли событиЯ. Ћни
говорЯт "ђаны открылись", а не "џ видел, как открылись раны", но точно так
же они говорЯт "‘в. ”ранциск отправилсЯ в Џорциункулу", а не "џ видел, как
св. ”ранциск отправилсЯ в Џорциункулу". € Я снова не понимаю, почему надо
верить их свидетельству в одном случае и нельзЯ ему верить в другом. ‡десь
все едино; странно и неуместно было бы, если бы летописцы принЯлись
клЯстьсЯ, что видели сами и проверЯли то или иное чудо. Њне кажетсЯ, спор
возвращает нас к тому, о чем мы говорили. Љонечно, можно сказать, что вы -
материалист и в чудеса не верите. ќто вполне логично; но тогда вы обЯзаны
отрицать чудеса, если о них пишет современный ученый, как отрицали их у
средневекового монаха. Ќемали найдетсЯ ученых, которых вам придетсЯ
отвергнуть.
—то бы мы ни думали о сверхъестественном в простом, почти сказочном
смысле слова, мы не поймем св. ”ранциска, особенно после Ђльверно, если не
поймем, что он жил сверхъестественной жизнью. —ем ближе он подходил к
смерти, тем больше сверхъестественного с ним случалось. Ћно не отделЯло его
от естественного - всЯ суть его особенной жизни в том, что он еще
совершенней с естественным соединЯлсЯ. Ћн не становилсЯ чужим и отрешенным,
ибо всЯ суть его мистики в том, что он становилсЯ радостней и человечней. Ќо
суть его жизни и суть его мистики в том, что сила, котораЯ им двигала, была
не от мира сего. …сли это не Ясно из всей его жизни, то, может быть, станет
Ясно из рассказа об его смерти.
Њы вправе сказать, что он странствовал при смерти, как странствовал при
жизни. —ем Яснее становилось, что ему плохо, тем больше носило его с места
на место, словно он возвещал о своей болезни, а может, о смерти. он побывал
в ђиети, в Ќурсии, наверное, в Ќеаполе, несомненно - в Љортоне, у озера.
Ћсобенно трогательно и далеко не просто, что пламЯ его жизни взметнулось
ввысь и сердце возвеселилось, когда он увидел вдали на холмах Ђссизи строгие
столпы Џорциункулы. …го, оставившего дом ради виденьЯ, отринувшего всЯкий
приют и собственность, его, чьим заветом и чьей славой была бездомность,
поразила парфЯнскаЯ стрела человеческой природы, тоска по дому пронзила его.
Ћн тоже тосковал по родной колокольне, только его колокольнЯ гораздо выше,
чем наша. "Ќикогда,вскричал он с той внезапной силой, которую обретают при
смерти сильные духом,- никогда не предавайте этих мест! Људа бы вы ни шли,
где бы ни бродили, всегда возвращайтесь домой, ибо здесь-свЯщенный дом
Ѓожий!". ествие прошло под арками дома, он лег, и братьЯ окружили его длЯ
последнего, долгого бдениЯ. Ќе стоит обсуждать, как часто делают, кого из
преемников он благословил, как именно, с каким значением. ‚ ту великую
минуту он благословил нас всех.
Ћн попрощалсЯ с самыми близкими и самыми старыми своими друзьЯми и
попросил, чтобы его снЯли с жесткого ложа и положили на пол. Џо преданию, он
был в одной власЯнице, как тогда, когда ушел от отца в пронизанный ветром
лес. ’ак он утверждал окончательно свою великую навЯзчивую идею - хвала и
слава вздымались к небу из нищеты, из ничего. Ћн лежал, и его слепые глаза
видели только ’ого, Љто создал их и приковал навеки. Њы можем твердо верить,
что в последнем, непостижимом одиночестве он видел лицом к лицу само
‚оплощенное ‘лово, •риста распЯтого. Ќо у тех, кто стоЯл вокруг него,
наверное, были и другие мысли; много воспоминаний толпилось в полумраке, в
сумраке того днЯ, в который мы потерЯли друга.
’ам лежал и умирал не „оминик, глава псов Ѓожиих, вождь богословских
битв, которые можно изложить по пунктам и передать ученикам; не тот, кто
завел часы простой, демократической дисциплины, которую можно воссоздать. €з
мира уходила неповторимаЯ личность, уходил поэт. Ќикто с тех пор не смотрел
на мир так, как смотрел он. …го нельзЯ ни заменить, ни повторить. Љто-то
сказал, что на свете был только один христианин, и …го распЯли. Џравильней
было бы сказать, что на свете был один францисканец, и звали его ”ранциском.
Ћн оставил по себе великое и радостное дело, но одного оставить он не мог,
как не может художник оставить свои глаза. Ћн творил свою жизнь, творил и
смерть, и с большим правом, чем Ќерон, его антипод, сказал бы: "Љакой артист
погибает!". Ќерон всю жизнь позировал как актер; ”ранциск двигалсЯ по свету
с естественной грацией канатоходца. Ќо св. ”ранциск не опустилсЯ бы до таких
слов, даже мыслей, мысли его вознеслись высоко, и нам не последовать за ним
на те высоты, куда поднимает только смерть.
‚округ него стоЯли братцы в бурых одеждах, и они любили его, хотЯ потом
и спорили между собой. Ѓернард, его первый друг, и Ђнгел, его помощник, и
€лиЯ, его преемник, которого предание пыталось приравнЯть к €уде, хотЯ он,
наверное, был не хуже чиновника, занЯвшего чужое место. Ѓеда его в том, что
под францисканской одеждой билось не францисканское сердце, или
францисканский ка пюшон покрывал не францисканскую голову. Ћн не был хорошим
францисканцем, но мог бы стать хорошим доминиканцем. ”ранциска он, во всЯком
случае, любил; даже последние негодЯи любили ”ранциска. Љак бы то ни было,
он стоЯл с другими, а часы уходили и удлинЯлись тени в доме Џорциункулы. Ќе
надо думать о нем плохо, не надо подозревать, что он уже лелеЯл в мыслЯх
будущие разлады, ссоры и самолюбивые распри осиротевших братцев.
Ќаверное, птицы узнали, когда это случилось, и всполошились на вечернем
небе. Љогда-то, повинуЯсь знаку, они полетели на четыре стороны света и
образовали крест; сейчас таким же пунктиром они могли бы начертить на небе
знаки новых пророчеств. ‚ лесу притаились маленькие твари, которых никто с
той поры не сумел так пожалеть и понЯть. ѓоворЯт, животные чувствуют то,
чего не чувствуем мы, их духовные владыки; и Я не знаю, встревожились ли
воры, изгои и преступники, догадались ли они, что случилось с тем, кто не
умел презирать.
Ќо в переходах и портиках Џорциункулы все застыло, и люди в бурых
одеждах обратились в бронзовые изваЯниЯ, ибо остановилось сердце, которое не
могло разбитьсЯ, пока держало мир.

ѓлава 10. ‡авет св. ”ранциска

Љонечно, хотЯ бы в одном смысле есть грустнаЯ ирониЯ в том, что св.
”ранциск, который всю свою жизнь хотел согласиЯ, умер среди растущих
неладов. Ќо не надо, подобно многим, преувеличивать эти разногласиЯ и
говорить о крушении его идеалов. Ќе надо думать, что дело его рухнуло под
тЯжестью порочного мира или, как теперь считают, еще более порочной –еркви.
џ пишу о св. ”ранциске, а не о францисканском ордене, тем более не о
католической –еркви, и не о папстве, и не о том, как отнеслись –ерковь и
Џапа к крайним францисканцам. Џоэтому Я очень кратко расскажу о разладе,
который последовал за смертью великого свЯтого и омрачил его последние дни.
ђечь шла в основном об обете бедности, об отказе от собственности.
Ќасколько Я знаю, никто не спорил с тем, что у францисканца не должно быть
личной собственности. Ќаоборот, некоторые францисканцы, взываЯ к авторитету
”ранциска, шли дальше, чем он, и, наверное, дальше кого бы то ни было. Ћни
предлагали уничтожить не только личную собственность, но и собственность
вообще. Ћни отказывались владеть сообща орудиЯми, зданиЯми или запасами;
отказывались владеть даже тем, чем уже владели. Ѓез всЯкого сомнениЯ,
многие, особенно вначале, были бескорыстно и глубоко преданы деду свЯтого.
Ќо нет сомнениЯ в том, что Џапа и –ерковь не сочли их планы разумными и
выполнимыми, и возразили им, хотЯ ради этого пришлось поступитьсЯ кое-чем из
завещаниЯ. ‘овсем нелегко доказать, что монахи распорЯдились имуществом
правильно или распорЯдились вообще, ибо они отказались чем бы то ни было
распорЯжатьсЯ. ‚сЯкий знал, что францисканцы - коммунисты, но эти были
скорее анархистами. Њногие идеалисты социалистического толка, особенно
последователи оу или “эллса, представлЯют этот разлад как насилие
могущественных и злых церковников над истинным, то есть социалистическим
христианством. ‚ действительности же крайний идеал был прЯмо противоположен
социализму и всЯкой социальности. ‘торонники крайности отрицали именно то
совместное владение, на котором стоит социализм; они отказались от того,
ради чего социалисты существуют. Ќеверно также, что папы обращались с
крайними францисканцами грубо и враждебно. Џапа очень долгое времЯ
придерживалсЯ компромисса - он как бы взЯл в залог, под опеку, ту
собственность, от которой они отказались. ‘лучай этот напоминает нам о двух
вещах, очень обычных в истории католичества, но непонЯтных поверхностным
историкам нашей индустриальной цивилизации. Ќередко свЯтые были великими
людьми, а папы - самыми посредственными. Ќо великие люди часто бывают не
правы, а посредственные - правы. ‚ конце концов всЯкому честному и
объективному человеку трудно отрицать, что Џапа был прав, когда он настаивал
на том, что мир создан не только длЯ францисканцев.
‚ этом и была суть разлада. ‡а частным вопросом скрывалсЯ другой,
гораздо более глубокий, и мы ощущаем его, читаЯ о спорах. €зложим истину
хотЯ бы так: св. ”ранциск был настолько велик и необычен, что мог бы
основать новую религию. Њногие его последователи были в той или иной мере
готовы счесть его именно основателем религии. Ћни хотели, чтобы
францисканский дух вырвалсЯ из христианства, как христианский дух вырвалсЯ
из €зраилЯ; чтобы он затмил христианство, как оно затмило €зраиль. ‘в.
”ранциск - блуждающий огонь на дорогах €талии - должен был разжечь пожар, в
котором сгорела бы христианскаЯ цивилизациЯ. ќто и озаботило Џапу. Ћн решал,
христианству ли впитать ”ранциска или ”ранциску - христианство, и решил
правильно, ибо –ерковь могла включить все, что есть во францисканстве
хорошего, но францисканцы не могли включить все, что есть хорошего в –еркви.
‚сЯкий, кто не видит, что католический здравый смысл шире, чем
францисканский пыл, не понимает очень важной вещи, свЯзанной с лучшими
свойствами того, кем они по праву восхищаютсЯ. ”ранциск Ђссизский, как мы
говорили много раз, был поэтом; а значит это, что он был из тех, кто
выражает себЯ. “ таких людей самые их недостатки идут им на пользу. Џоэт
обЯзан своей неповторимостью и тому, что в нем есть, и тому, чего в нем нет.
Ќо в рамку, окаймлЯющую портрет человека, нельзЯ втиснуть все человечество.
‚ св. ”ранциске, как и во всех гениЯх, даже отрицательное - положительно,
ибо это часть их личности. Џрекрасный тому пример - его отношение к учености
и науке. Ћн мало знал и, в сущности, отрицал книги и книжность. ‘о своей
точки зрениЯ, с точки зрениЯ своего дела, он был совершенно прав. Ћн хотел
быть таким простым, чтобы деревенский дурачок его понЯл,- в этом суть его
вести. Ћн взглЯнул впервые на мир, который мог быть создан только что,
утром,- в этом суть его видениЯ. Љроме дней творениЯ, раЯ, ђождества и
‚оскресениЯ, у мира не было истории. Ќо так ли уж хорошо, так ли необходимо,
чтобы истории не было у –еркви?
Ќаверное, Я прежде всего хотел показать, что св. ”ранциск ходил по
миру, как Ѓожье прощение. Ћн пришел - и человек получил право примиритьсЯ не
только с Ѓогом, но и с природой и, что еще труднее, с самим собой, ибо
приход его означал, что ушло застоЯвшеесЯ Язычество, отравившее античность.
Ћн открыл ворота ’емных веков, как ворота тюрьмы или чистилища, где люди
очищали себЯ покаЯнием в пустыне или подвигами в бою. Ћн передал им, что они
могут начать с начала, то есть разрешил им забыть. ‹юдп могли открыть новую,
чистую страницу и вывести на ней большие первые буквы, простые и Яркие, как
буквицы средневековой рукописи; но длЯ такой детской радости было нужно,
чтобы они перевернули страницу, запЯтнанную кровью и грЯзью. џ уже говорил,
что в стихах первого итальЯнского поэта нет ни следа Языческой мифологии,
котораЯ надолго пережила Язычество. Ѓыть может, он, единственный в мире. не
слышал о ‚ергилии. ‚ сущности, так оно и должно быть, ведь он был первым
итальЯнским поэтом. Ћн и должен называть соловьЯ соловьем, ибо песнь его не
запЯтнана ужасными преданиЯми об €тисе и Џрокне. „а, вполне правильно и даже
хорошо, если св. ”ранциск не слышал о ‚ергилии, Ќо хотим ли мы на самом
деле, чтобы о ‚ергилии не слышал „анте? •отим ли мы, чтобы „анте не знал
Языческой мифологии? ‚едь у „анте эти преданиЯ и впрЯмь служат правоверию;
могучие Языческие образы, скажем, Њинос или •арон, лишь наводЯт на мысль о
великой естественной религии, с самого начала, позади всей истории,
возвещающей о вере. •орошо, что в Dies irae[4] есть не только „авид, но и
‘ивилла. Љонечно, св. ”ранциск сжег бы все листы ‘ивиллиных книг ради одного
листка с соседнего дерева. Ќо мы рады, что у нас есть Dies irae, а не только
ѓимн ‘олнцу.
‘в. ”ранциск пришел в мир, как приходит младенец в темный дом, снимаЯ с
него проклЯтие. Ћн растет, ничего не знаЯ о минувшей беде, и побеждает ее
своей невинностью. Ќе только невинность необходима ему, но и неведение; он
должен играть в зеленой траве, не догадываЯсь, что под нею зарыт убитый, и
карабкатьсЯ на Яблоню, не знаЯ, что кто-то на ней повесилсЯ. ’акое прощение
и примирение принес миру свежий ветер францисканского духа. Ќо это не
значит, что весь мир должен был перенЯть это неведение. Ђ многие
францисканцы хотели бы, чтобы он перенЯл. „овольно многие францисканцы
хотели, чтобы францисканскаЯ поэзиЯ изгнала прозу бенедиктинцев. „лЯ ребенка
из нашей притчи это вполне естественно. „лЯ ребенка мир должен быть большой
свежевыбеленной детской, на стенах которой он может рисовать мелками те
неуклюжие, Яркие картинки, с которых началось все наше искусство. Ћн вправе
считать свою детскую самой лучшей комнатой, какаЯ только бывает. Ќо в „оме
ѓосподнем обителей много.
‚сЯкаЯ ересь была попыткой сузить –ерковь. …сли бы францисканское
движение стало новой религией, это была бы узкаЯ религиЯ. ’ам, где она
превращалась в ересь, это и была узкаЯ ересь; и делала она то, что всегда
делает ересь,- противопоставлЯла настроение разуму. Ќастроение было поначалу
чистым и кротким, как у св. ”ранциска, но не оно одно заполнЯет разум Ѓога и
даже разум человека. „а и само настроение вырождалось, оно превращалось в
безумие. ‘ектанты, названные Fraticelli[5], сочли себЯ единственно верными
сыновьЯми св. ”ранциска и отказались от уступок ђиму во имЯ того, что они
именовали истинным замыслом Ђссизи. Ћчень скоро эти францисканцы стали
Яростными, как флагелланты. Ћни создавали новые и новые, все более жестокие
запреты - они пришли к отрицанию брака, то есть к отрицанию человечества.
Ћни объЯвили войну человечности во имЯ самого человечного из свЯтых. ‚
сущности, они погибли не от преследований. Њногих из них в конце концов
переубедили, а горсточка упорных уже ничем не походила на св. ”ранциска.
Ѓеда их в том, что они были мистики, мистики - и все. Њистики, а не
католики; мистики, а не христиане; мистики, а не люди. Ћни разложились,
расточились, ибо не внимали разуму. Ђ какими бы дикими ни казались нам
действиЯ св. ”ранциска, он всегда зависел от разума, был свЯзан с ним
невидимой и неразрывной нитью.
‚еликий свЯтой был здоров; и самый звук этого слова, как низкий аккорд
арфы, возвращает нас к тому, что важнее его почти безумных чудачеств. Ћн не
был просто эксцентриком, ибо всегда стремилсЯ к центру. Ћн блуждал в кружил
по лесу, но шел он всегда домой. …го смирение не позволЯло ему стать
ересиархом; но и человечность его не позволЯла ему впасть в крайность. Ћдно
чувство юмора, которым присолены все истории о его чудачествах, уже не дало
бы ему застыть в торжественном самодовольстве сектанта. Ћн всегда был готов
признать, что не прав; и его последователи признали его кое в чем неправым,
чтобы доказать, что он прав. ќто они, настоЯщие последователи, доказали его
правоту и, отринув недостатки, разнесли его правду по миру. ”ранцисканский
орден не окаменел и потому не рассыпалсЯ в прах, как те, чей первоначальный
замысел рухнул под грузом власти или был подточен изменой. Ћплот ордена, его
ствол, принес плоды. ‘реди верных сынов - Ѓонавентура, великий мистик, и
Ѓернардино, народный проповедник, вернувший в €талию благочестивые буффонады
скомороха ЃожиЯ. ‘реди них - ђаймонд ‹уллий со своим странным учением и
смелыми планами обращениЯ мира, такой же неповторимый, как и сам св.
”ранциск. ‘реди них - ђоджер Ѓэкон, первый натуралист, чьи опыты со светом и
водой просты и прекрасны той красотою, котораЯ отличает начало естественных
наук; Ѓэкон, которого самые упрЯмые материалисты признали отцом науки.
Џоистине, эти великие люди совершали длЯ мира великие, полезные и очень
разные дела; но еще они были людьми особенными, хранЯщими дух особенного
человека, и по смелости их, по их простодушию мы узнаем в них детей свЯтого
”ранциска.
„ух св. ”ранциска, дух благодарности, сохранилсЯ в них. Џрежде всего
св. ”ранциск умел дарить, и больше всего он ценил тот лучший дар, который
зоветсЯ благодарением. Ћн знал, что хвала Ѓогу стоит на самой прочной
основе, когда не стоит ни на чем. Ћн знал, что лучше всего мы измерим чудо
бытиЯ, когда поймем, что, если бы не удивительнаЯ милость, нас бы просто не
было. € эта великаЯ истина, уменьшившись, повторЯетсЯ в нашем отношении к
”ранциску. Ћн даровал нам то, чего мы никак бы не придумали, он тоже слишком
велик длЯ всего, кроме благодарности. ‘ ним началсЯ рассвет, и мы увидели
заново все очертаниЯ и все цвета. ‚еличайшие люди, создавшие нашу
цивилизацию, лишь его слуги и подражатели. ђаньше, чем поЯвилсЯ „анте, он
дал €талии поэзию; раньше, чем пришел св. ‹юдовик, встал на защиту бедных;
раньше, чем „жотто написал картины, сыграл самые сцены - великий художник,
положивший начало европейской живописи, обратилсЯ к нему за вдохновением.
Ћднажды, когда св. ”ранциск на свой простой лад разыгрывал рождественское
действо с волхвами и ангелами в негнущихсЯ Ярких одеждах и золотых париках
вместо сиЯниЯ, произошло поистине францисканское чудо - он взЯл на руки
деревЯнного Њладенца, и тот ожил. Љонечно, он думал только о вышнем, но
можно сказать, что в эту минуту под его рукой ожило то, что мы зовем
театром. Ћн любил петь, но его духовнаЯ сила не воплотилась ни в одном из
искусств. Ћн сам был воплощенным духом; духовной сутью, котораЯ вошла в мир
раньше, чем мы увидели ее порождениЯ во плоти; блуждающим огнем, от которого
более земные люди могли зажечь и свечу, и факел. Ћн был душой средневековой
цивилизации, когда у ‘редневековьЯ еще не было тела. € еще одна, совсем инаЯ
духовнаЯ волна идет от него - реформаторский пыл и тех, и наших времен,
который восходит к словам: "Ѓог наш - Ѓог бедных". …го жалость к людЯм живет
во множестве средневековых законов, направленных против гордыни и жестокости
богатых; жива она и сейчас во многих из тех, кого не очень точно называют
христианскими социалистами, когда надо бы назвать католическими демократами.
Ќикто не считает, что - и в искусствах, и в политике - этого не было бы без
него, но мы не можем подумать об этом, не вспомнив о нем, ибо он жил и
переменил мир.
Љаждый, кто понЯл, как много он дал, но выразит это неполно и сбивчиво,
ощутит хоть в какой-то мере то бессилие, которому обЯзан св. ”ранциск
половиной своей силы. Љаждый поймет, что он имел в виду, толкуЯ о благом и
неоплатном долге, и захочет сделать гораздо больше, и увидит, что ничего не
сделал. Ћн узнает, как трудно выдержать ливень чудес, дарованных ушедшим,
когда тебе нечем отплатить, нечего поставить в храме времени и вечности,
кроме огарка, так быстро догоревшего у раки свЯтого.

ѓилберт Љийт —естертон и книга о ”ранциске Ђссизском

‚ероЯтно, почти все признают —естертона классиком английской
литературы, хотЯ бы - классиком детектива. —итают его много, знают - мало, и
потому, должно быть, удивЯтсЯ, что он писал не только о католическом
свЯщеннике, чье свЯщенство нередко воспринимаетсЯ как условность, но и о
католическом свЯтом. ‚ этом очерке Я попытаюсь рассказать о том, почему
удивлЯтьсЯ тут нечему, и предостеречь от недоразумений, постоЯнно
возникающих, когда речь идет о —естертоне.
‚нешне и житейскаЯ, и литературнаЯ судьба —естертона очень счастлива.
ђодилсЯ он в уютной и просвещенной семье (29 маЯ 1874 г.), училсЯ в одной из
старейших и лучших школ, в 25-26 лет стал необычайно популЯрен, писал много,
умер легко. Њожно тут же описать и "второй план" - в отрочестве, юности и
ранней молодости он невыносимо страдал от духа времени, лишенного надежды,
любви и веры, и от собственного душевного мрака; всю жизнь болел; на пЯтом
десЯтке стал стремительно терЯть популЯрность (по его словам, люди понЯли,
что он пишет всерьез) и к концу жизни был если не посмешищем, то одиноким
пророком. ’ретий и последний план, наконец - это несокрушимаЯ, смиреннаЯ
радость, удивлЯвшаЯ одних, раздражавшаЯ других. ‘ той минуты, как юношеский
мрак души сменилсЯ постоЯнным ощущением чуда, —естертон этой радости не
терЯл.
“мер он сравнительно рано, всего шестидесЯти двух лет, 14 июнЯ 1936 г.
ђоналд Ќокс, свЯщенник и критик, написал на его смерть несложный сонет.
Џриведу эти стихи, чтобы показать, каким был —естертон длЯ своих искренних
почитателей:
"‘о мной он плакал" - Ѓраунинг сказал,
"‘о мной смеЯлсЯ" - „иккенс подхватил,
"‘о мною - Ѓлейк заметил - он играл",
"‘о мной - призналсЯ —осер - пиво пил",
"‘о мной - воскликнул Љоббет - бунтовал",
"‘о мною - ‘тивенсон проговорил -
Ћн в сердце человеческом читал",
"‘о мною - молвил „жексон - суд вершил".
Ђ он, едва ЯвившийсЯ с земли.
“ врат небесных терпеливо ждал,
Љак ожидает истина сама,
Џока мудрейших двое не пришли.
"Ћн бедных возлюбил" - ”ранциск сказал,
"Ћн правде послужил" - сказал ”ома.
Љлюч к сонету прост - именно об этих людЯх у —естертона есть книги (о
докторе „жонсоне - пьеса). €звестней всего - книга о „иккенсе (1906). ‚торую
из книг о "двух мудрейших" ценили многие томисты XX века. ‘оздан "‘в. ”ома
Ђквинский" поздно, незадолго до смерти, —естертону было трудно писать, он
диктовал, и секретарь его „ороти Љоллинз рассказывала, что он говорил ей:
"„авайте-ка поделаем ’омми!" Љнига очень неровнаЯ, но - как почти всегда у
—естертона - некоторые абзацы, а порой и страницы искупают ее недостатки.
"‘в. ”ранциск" ровнее, он написан (не надиктован) раньше, в 1923 г., вскоре
после того, как —естертон и формально стал католиком. Ќа ‡ападе се издают
постоЯнно. “ пас она двадцать пЯть лет разделЯла странную судьбу
ненапечатанных рукописей[6].
Љогда —естертон умер и Ќокс читал свой сонет вместо надгробного слова,
пришла телеграмма из ‚атикана, в которой человека, называвшего себЯ только
журналистом, именовали "защитником веры". ‚скоре “олтер де ла Њэр написал
еще одни стихи, длЯ надгробиЯ, и всЯкий, кто приедет в Ѓиконсфилд, увидит
слова:
"ђыцарь ‘вЯтого „уха...". Њожет быть, он удивитсЯ: неужели это тот
самый —естертон, который развлекает рассказами об отце Ѓрауне и поражает
эксцентриадой романов?
Њожет он и не удивитсЯ - даже у нас уже есть несколько работ, из
которых узнаешь больше. •отЯ до сих пор издавали главным образом детективные
рассказы —естертона, теперь не так уж трудно узнать, что он-на редкость
убежденный мыслитель, а не поставщик занимательного чтива.
Ќо тут возникает другое затруднение. Љогда неизданные переводы его
статей и книг стали ходить по рукам - а началось это в 1961 году,читатели,
знавшие понаслышке, что он проповедник и апологет, нередко удивлЯлась его
непозволительной легкости. Ћдних христианских мыслителей читать трудно,
других - нетрудно, по все же они. посерьезней, чем какаЯ-то "христианскаЯ
журналистика". ‹егкость его вводила в соблазн, и многие склонны были,
несмотрЯ на объЯснениЯ (тогда - устные), решить, что он все же - эксцентрик
ради эксцентрики, но в отличие от любителей его детективных притч не
восхищались этим, а скорее недоумевали.
‚сЯкому, кто собираетсЯ читать —естертона, полезно помнить, что так
бывает с ним всегда. Ћн любил сюжеты, основанные на том, что кого-то просто
не видЯт, чего-то не слышат. €менно это случилось с ним самим, в нем
постоЯнно не замечают чего-нибудь; и этот очерк - только перечень слепых
пЯтен. ’ем, кого смутила его легкость, помочь нетрудно: —естертон легок, но
не легковесен. Ћн не относилсЯ всерьез к себе, но всегда принимал всерьез
свои мнениЯ. Ќаверное, больше всего на свете он ненавидел гордыню.
‘обственно, незачем гадать - он абсолютно верен учению, согласно которому
гордынЯ - грех грехов, и сам писал, что если бы ему дали прочитать
одну-единственную проповедь, он говорил бы именно о гордыне. ѓордыне он
противопоставлЯл смех. Љонечно, он знал, что есть смех гордый и жестокий,
смех - глумление; но полагал, что большаЯ опасность - в напыщенной
серьезности, и противопоставлЯл ей смех - смирение, первый признак которого
- готовность быть смешным, посмеЯтьсЯ над самим собой.
—тобы этому не изменить, он, всегда за все плативший, намеренно снижал
жанр, слог, манеру, и своего добилсЯ - проповедь его прикрыта, прикровенна.
ЌельзЯ гордитьсЯ, что ты его читал, нельзЯ глубокомысленно его цитировать,
многого с ним сделать нельзЯ. …сли он длЯ вас не "учитель надежды" (одно из
его прозваний - Doctor spei), вы усмехнетесь в лучшем случае снисходительно,
в худшем - презрительно. ‘ глупой, многозначительной серьезностью к нему
относитьсЯ невозможно.
Џоэтому именно он имел право написать о Ѓожьем дурачке, свЯтом
”ранциске. € тут возникает еще одно затруднение: конечно, кому же еще писать
о том, кого именовали "человеком среди свЯтых"? ‚споминаешь, как почитали
”ранциска либералы прошлого века. —естертон, назвавший одного из любимых
героев "последним либералом" и сказавший, что больше всего на свете сам он
любит свободу и английские стихи, вполне мог, казалось бы, противопоставить
чудачество, смех, свободу всему, совершенно всему остальному. Ќо это не так.
—тобы сократить рассказ о "слепых пЯтнах", прибегнем к тому, что очень
любил —естертон - к трюизмам и к простейшей логике.
Њожно быть суровым к себе и к другим. Њожно быть к себе и к другим
милостивым. Њожно, хотЯ и мерзко, быть милостивым к себе, а к другим -
суровым. Џоборники "порЯдка любой ценой" часто суровы к "беспорЯдку" вообще
- и к своему, и к чужому. ќто честно, но очень опасно. ‹юди 20-х годов
(называю их так условно) думали, что они легко прощают и чужие, и свои
грехи, особенно "грехи энтропии"; слишком уж всЯкий порЯдок был свЯзан у них
с тем, что они отвергали, словно подростки, собираЯсь начать все заново.
”ранциск был предельно суров к себе и предельно милостив к другим. …сли это
- либерализм, он - либерал из либералов.
‘тоит ли напоминать, особенно после этой книги, что путь св. ”ранциска
не шире и легче других, а уже и труднее? Љонечно, п отличие от катаров,
предпротестантских движений, позднейших сект, он с жалостью и любовью
смотрел на тех, кто живет иначе. Ћн не отсекал их от церкви, и все же они
были длЯ него "христианами слабого посола", как выразилсЯ один нынешний
францисканец. ‚идимо, он считал, что подобные ему и его братцам несут на
себе их грехи, отвечают за них, как отвечают взрослые за неразумных детей;
но это уже другаЯ тема, сказано об этом много, здесь в ней не разобратьсЯ.
—то до —естертона, он действительно "возлюбил бедных". Ќевольно вспоминаешь
€оанна ‡латоуста, когда читаешь у него обличениЯ "богатых" (об …вангелии не
говорю, слишком часто доказывают, что там таких обличении нет). он именно
любил бедных- не только жалел их, но восхищалсЯ ими. "Ѓедные, алмазы
Ѓожьи...",- пишет он в эссе "‚еликан", трогательные радости бедных описывает
в "„иккенсе". Ќо, верный срединной традиции, он не ставил во главу угла путь
добровольной бедности. ”ранциск считал, что высшую радость обретает только
тот, кого прогонЯт от дверей ненастной ночью; —естертон даже и не пыталсЯ
встать на такой путь и, что удивительней, почти не славил его, не призывал к
нему. "„ом" длЯ него, может быть, главное, ключевое слово. ‚ стихах из
"Џерелетной харчевни" и в одном эссе он отождествлЯет дом и свободу; в
другом эссе, неправильно прочитав слово в старой книге, доказывает, что
небеса - это место, очерченное, четкое, уютное, как дом.
Љонечно, и —естертон, и ”ранциск прекрасно различали "мир сей" -
падший, полный суеты и страстей, и мир "благой"; однако ”ранциск добровольно
отказалсЯ от здешних, земных даров - семьи, дома, доброго застольЯ, а
—естертон не отказалсЯ. ’ем не менее, говорЯ о —естертоне, некоторые
исследователи называют его аскетом, т. к. он был "прикован к мысли".
‘уществует и другое предположение, дополнЯющее, а не отвергающее это - может
быть, он видел, что в наши дни, как между боЯми или в лагере, просто не
нужны добровольнаЯ нищета и добровольное унижение. €менно об этом мне
говорил осенью 1966 г. ѓенрих Ѓелль и даже написал статью, к сожалению,
неопубликованную.
Љак бы то ни было, —естертон глубоко почитал освЯщенный многовековым
опытом путь к совершенству; однако в романах, рассказах и даже эссе он
славит и постоЯнно описывает людей, принЯвших дары "благого мира". ‘татьЯ о
Ѓернарде оу, напечатаннаЯ п сборнике 1984 г., урезана - в ней нет конца
(его зачеркнули в корректуре); на самом деле последний абзац начинаетсЯ
словами: "Љогда •ристос основал ‘вою великую –ерковь, он положил в ее
основание не боговидца €оанна, не гениального Џавла, а простака, ловчилу,
труса, словом - человека". “ —естертона всего два героЯ вроде ”ранциска,
скорее даже вроде ангела; первый из них - афонский монах, второй -
раскаЯвшийсЯ вор. ‡овут обоих Њихаилами, покровитель их - не человек.
Ћстальные "добрые христиане" у —естертона разные, но далеко не такие
светоносные, от простодушного и мудрого отца Ѓрауна до самого что ни на есть
"слабого посола". €ногда кажетсЯ, что —естертон чуть-чуть сдвигает границу
"благого мира", захватываЯ что-то из "мира сего",- он чрезвычайно терпим к
довольно спорным свойствам "людей Џетра". к прижимистости, скажем, к
воинственности, к самой нетерпимости.
‚полне возможно, что он опасалсЯ, как бы легкость ”ранциска не
истолковали неверно, не принЯли за аномию и анархию. ‚едь это бывало - и в
движениЯх ‘редневековьЯ, и в недавних поветриЯх, когда, скажем, хиппи
совершенно серьезно сравнивали себЯ не только с ”ранциском, но и с
апостолами, если не с •ристом. —естертон постоЯнно напоминал, что он
"упорствующий в правоверии", и в этом он снова едва ли не уникален теперь.
Ћн никогда не уклонЯлсЯ ни "вправо", ни "влево", не ставил ни на беззаконный
порЯдок, ни на беззаконную свободу, но отстаивал единство доброй свободы и
доброго порЯдка. Ћни нераздельны длЯ него, они необходимы вместе. ‚о многих
книгах, особенно в "аре и кресте", это просто показано, как бы роздано
героЯм, которые только вдвоем "кроЯт мир", в нем самом - соединено, и уже по
одному этому он всегда стоит против мира. Љачнет к "игровому сознанию",
снимающему различие между добром и злом, к аномии, к анархии - те, кто
попроще, признают —естертона своим, те, кто прозорливец, возненавидЯт.
Љачнет к насильственной добродетели - то же самое. Ђ он упорно отказываетсЯ
жертвовать ради порЯдка уважением к чужому пути, ради свободы - нетленными
нравственными ценностЯми.
—естертон надеЯлсЯ, что его простой очерк поможет людЯм читать и другие
книги о ”ранциске. Њожет быть, очерк этот поможет читать и —естертона. Ѓыло
бы очень хорошо, если бы кто-нибудь открыл, а то и полюбил такого мудрого и
милостивого мыслителЯ. Џосле книги о ”ранциске кто-то захочет прочитать
другие книги, о других людЯх или просто по-новому увидит его философские
романы и детективные притчи.

Ќ. ‹. ’ђЂ“Ѓ…ђѓ

[1] —естертон перефразирует стих из псалма: "’ы творишь ангелами ’воими
дуЏхов, служителЯми ’воими - огнь пылающий" (Џс. 103; 4).
[2] ѓде Џетр, там и ”ранциск (лат.)
[3] „ьЯвол - обезьЯна Ѓога (лат.)
[4] „ень гнева (.лат.)
[5] Ѓратцы (итал.)
[6] ’е, кто читал русский текст в эти годы, заметЯт, как много здесь
изменений, …стественно, пришлось выправить немало застарелых опечаток
(собственные имеЏна, странные слова - скажем, "последний" вместо
"повседневный"), произвольных изменений, сокращений. Ќо главное в другом -
видимо, свойства перевода в какой-то степени обусловлены целью. Љогда мы
переводили "длЯ себЯ", то есть длЯ других, мы гораздо больше ощущали себЯ
соавторами, чем допускает современный, не средневековый перевод.
Last-modified: Thu, 15 Sep 2005 04:33:32 GMT
Ћцените этот текст: