 бывают  на
свете. Љнига внушила мне  решительное  предубеждение,  и  Я  не  пользовалсЯ
случаЯми, когда брат оставлЯл ее.
     Ќо  вот  однажды  Я  увидел,  что  брат,   читаЯ,   расхохоталсЯ,   как
сумасшедший, и потом часто откидывалсЯ,  смеЯсь,  на  спинку  раскачиваемого
стула. Љогда к нему пришли товарищи, Я завладел книгой, чтобы узнать, что же
такого смешного могло случитьсЯ с этим купцом, торговавшим кожами?
     Ќекоторое времЯ Я бродил ощупью по книге, натыкаЯсь, точно на улице, на
целые вереницы персонажей, на их разговоры, но еще  не  схватываЯ  главного:
струи диккенсовского юмора.  Џередо  мной  промелькнула  фигурка  маленького
Џавла, его сестры ”лоренсы, дЯди ‘молЯ, капитана ’удлЯ  с  железным  крючком
вмесnj руки... Ќет, все еще неинтересно... ’утc с его любовью  к  жилетам...
„урак... ‘тоило ли описывать такого болвана?..
     Ќо вот, перелистав смерть Џавла (Я не любил описаниЯ смертей вообще), Я
вдруг  остановил  свой  стремительный  бег  по  страницам  и  застыл,  точно
заколдованный:
     - ‡автра поутру, мисс ”лой, папа уезжает...
     - ‚ы знаете, ‘усанна, куда он едет? - спросила ”лоренса, опустив  глаза
в землю".
     —итатель, вероЯтно, помнит дальше: ”лоренса  тоскует  о  смерти  брата.
Њистер „омби тоскует о сыне... ЊокраЯ ночь. Њелкий дождь печально  дребезжал
в заплаканные окна. ‡ловещий ветер пронзительно дул и  стонал  вокруг  дома,
как будто ночнаЯ тоска обуЯла его. ”лоренса сидела  одна  в  своей  траурной
спальне и заливалась слезами. Ќа часах башни пробило полночь...
     џ не знаю, как это случилось, но только с первых строк этой  картины  -
всЯ она встала передо мной, как живаЯ, бросаЯ Яркий свет на все, прочитанное
урывками до тех пор.
     џ вдруг живо почувствовал и смерть незнакомого мальчика, и эту ночь,  и
эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте,  обвеЯнном  грустью
недавней смерти... € тоскливое падение дождевых капель, и стон, и  завывание
ветра,  и  болезненную  дрожь  чахоточных  деревьев...  €   страшную   тоску
одиночества бедной девочки и сурового отца. €  ее  любовь  к  этому  сухому,
жесткому человеку, и его страшное равнодушие...
     „верь в кабинет отворена... не более, чем на ширину волоса, но  все  же
отворена... а всегда он запиралсЯ. „очь  с  замирающим  сердцем  подходит  к
щели.  ‚  глубине  мерцает  лампа,  бросающаЯ  тусклый  свет  на  окружающие
предметы. „евочка стоит у двери. ‚ойти или не войти? Ћна  тихонько  отходит.
Ќо луч света, падающий тонкой нитью на мраморный пол, светил длЯ  нее  лучом
небесной надежды. Ћна вернулась,  почти  не  знаЯ,  что  делает,  ухватилась
руками за половинки притворенной двери и... вошла.
     Њой брат зачем-то вернулсЯ в комнату, и  Я  едва  успел  выйти  до  его
прихода. џ остановилсЯ и ждал. ‚озьмет книгу? € Я не узнаю сейчас, что будет
дальше. —то сделает этот суровый человек с  бедной  девочкой,  котораЯ  идет
вымаливать у него капли отцовской любви.  Ћттолкнет?  Ќет,  не  может  быть.
‘ердце у менЯ билось болезненно и сильно. „а, не может быть.  Ќет  на  свете
таких жестоких людей. Ќаконец, ведь это  же  зависит  от  автора,  и  он  не
решитсЯ оттолкнуть бедную девочку опЯть в одиночество этой жуткой и страшной
ночи... џ чувствовал  страшную  потребность,  чтобы  она  встретила  наконец
любовь и ласку. Ѓыло бы так хорошо... Ђ если?
     Ѓрат выбежал в шапке, и вскоре всЯ его компаниЯ прошла  по  двору.  Ћни
шли куда-то, вероЯтно надолго. џ кинулсЯ опЯть в комнату и схватил книгу.
   
     "... …е отец сидел за столом в углублении кабинета и приводил в порЯдок
бумаги... Џронзительный ветер завывал вокруг дома...  Ќо  ничего  не  слыхал
мистер „омби. Ћн сидел, погруженный в свою думу, и дума  эта  была  тЯжелее,
чем легкаЯ поступь робкой  девушки.  Ћднако  лицо  его  обратилось  на  нее,
суровое, мрачное лицо, которому догорающаЯ  лампа  сообщила  какой-то  дикий
отпечаток. “грюмый взглЯд его принЯл вопросительное выражение.
     - Џапа! Џапа! Џоговори со мной...
     Ћн вздрогнул и быстро вскочил со стула.
     - —то тебе надо? ‡ачем ты  пришла  сюда?..  ”лоренса  видела,  он  знал
зачем. џркими буквами пламенела его мысль на диком  лице...  †гучею  стрелой
впилась она в отверженную грудь и вырвала из нес протЯжный  замирающий  крик
страшного отчаЯниЯ.
     „а припомнит это мистер „омби в грЯдущие годы! Љрик его дочери исчез  и
замер в воздухе, но не  исчезнет  и  не  замрет  в  тайниках  его  души.  „а
припомнит это мистер „омби в грЯдущие годы!.."
     џ стоЯл с книгой в руках, ошеломленный и потрЯсенный и этим  замирающим
криком девушки, и вспышкой гнева, и  отчаЯниЯ  самого  автора...  ‡ачем  же,
зачем он написал это?.. ’акое ужасное и такое жестокое. ‚едь он мог написать
иначе... Ќо нет. џ почувствовал, что он не мог, что было именно  так,  и  он
только видит этот ужас и сам так же потрЯсен, как и Я... € вот к замирающему
крику бедной одинокой девочки  присоединЯетсЯ  отчаЯние,  боль  и  гнев  его
собственного сердца...
     € Я повторЯл за ним, с ненавистью и  жаждой  мщениЯ:  да,  да,  да!  Ћн
припомнит, непременно, непременно припомнит это в грЯдущие годы...
     ќта картина сразу осветила длЯ менЯ, точно  молниЯ,  все  обрывки,  так
безразлично мелькавшие при поверхностном чтении. џ с грустью  вспомнил,  что
пропустил столько времени... ’еперь Я решил использовать остальное: Я  жадно
читал еще часа два, уже не отрываЯсь  до  прихода  брата...  ЏознакомилсЯ  с
милой Џолли, кормилицей, ласкавшей бедную  ”лоренсу,  с  больным  мальчиком,
спрашивавшим на берегу, о чем говорит море, с  его  ранней  больной  детской
мудростью... € даже влюбленный ’утс показалсЯ мне уже не  таким  болваном...
—увствуЯ, что скоро вернетсЯ брат, Я нервно глотал  страницу  за  страницей,
знакомЯсь ближе с друзьЯми и врагами ”лоренсы... € на заднем фоне все  времЯ
стоЯла  фигура  мистера  „омби,  уже  значительнаЯ  потому,  что  обреченнаЯ
ужасному наказанию. ‡автра  на  дороге  Я  прочту  о  том,  как  он  наконец
"вспомнит в грЯдущие годы"... ‚спомнит, но, конечно, будет поздно...  ’ак  и
надо!..
     Ѓрат ночью дочитывал роман, и Я слышал опЯть, как он то хохотал,  то  в
порыве гнева ударЯл по столу кулаком...
   
                                  <> 3 <>   
   
     Ќаутро он мне сказал:
     - Ќа вот снеси. „а смотри у менЯ: недолго.
     - ‘лушай, - решилсЯ Я спросить, - над чем ты так смеЯлсЯ вчера?..
     - ’ы еще глуп и все равно не поймешь... ’ы не знаешь, что такое юмор...
‚прочем, прочти вот тут... Њистер ’утс объЯснЯетсЯ с ”лоренсой и то  и  дело
погружаетсЯ в кладезь молчаниЯ...
     € он опЯть захохотал заразительно и звонко.
     - Ќу, иди. џ знаю: ты читаешь на улицах,  и  евреи  называют  тебЯ  уже
мешигинер! {Њешигинер - сумасшедший} Џритом же тебе еще рано читать  романы.
’олько все-таки смотри не ходи долго. —ерез полчаса быть  здесь!  ‘мотри,  Я
записываю времЯ...
     Ѓрат был длЯ менЯ большой авторитет, но все же Я знал  твердо,  что  не
вернусь ни через полчаса, ни через час. џ не предвидел только, что в  первый
раз в жизни устрою нечто вроде публичного скандала...
     Џривычным шагом, но медленнее обыкновенного, от правилсЯ Я вдоль улицы,
весь погруженный в чтение, но тем не менее искусно лавируЯ по привычке среди
встречных. џ останавливалсЯ на углах, садилсЯ на скамейки, где  они  были  у
ворот, машинально поднималсЯ и опЯть брел дальше, уткнувшись  в  книгу.  Њне
уже трудно было по-прежнему следить только за действием по одной ниточке, не
оглЯдываЯсь по сторонам и не останавливаЯсь  на  второстепенных  лицах.  ‚се
стало необыкновенно интересно,  каждое  лицо  зажило  своею  жизнью,  каждое
движение, слово, жест врезывались в  памЯть.  џ  невольно  захохотал,  когда
мудрый  капитан  Ѓенсби,  при  посещении  его  кораблЯ  изЯщной   ”лоренсой,
спрашивает у капитан ’удлЯ: "’оварищ, чего  хотела  бы  хлебнуть  эта  дама;
Џотом  разыскал  объЯснение   влюбленного   ’утса,   выпаливающего   залпом:
"‡дравствуйте, мисс „омби, здравствуйте. Љак ваше здоровье,  мисс  „омби?  џ
здоров, слава богу, мисс „омби, а как ваше здоровье?.."
     Џосле этого, как известно, юный джентльмен сделал веселую гримасу,  но,
находЯ, что радоватьсЯ нечему, испустил  глубокий  вздох,  а  рассудив,  что
печалитьсЯ не следовало, сделал опЯть веселую гримасу и наконец опустилсЯ  в
кладезь молчаниЯ, на самое дно...
     џ, как и брат, расхохоталсЯ над бедным ’утсом, обратив на себЯ внимание
прохожих. Ћказалось, что провидение,  руководству  которого  Я  вручал  свои
беспечные шаги на довольно людных улицах, привело менЯ почти к  концу  пути.
‚переди виднелась ЉиевскаЯ улица, где  была  библиотека.  Ђ  Я  в  увлечении
отдельными сценами еще далеко не дошел до тех "грЯдущих годов", когда мистер
„омби должен вспомнить свою жестокость к дочери...
     ‚ероЯтно, еще и теперь недалеко от Љиевской улицы,  в  †итомире,  стоит
церковь св. Џантелеймона (кажетсЯ, так). ‚ то времЯ между каким-то  выступом
этой церкви и соседним домом было углубление вроде ниши. “видЯ этот затишный
уголок, Я зашел туда, прислонилсЯ к стене и  ...  времЯ  побежало  над  моей
головой... џ не замечал уже ни уличного грохота, ни тихого полета минут. Љак
зачарованный, Я глотал сцену за сценой, без надежды дочитать сплошь до конца
и не в  силах  оторватьсЯ.  ‚  церкви  ударили  к  вечерне.  Џрохожие  порой
останавливались и с удивлением смотрели на менЯ в моем убежище... €х  фигуры
досадливыми  неопределенными  пЯтнами  рисовались  в  поле   моего   зрениЯ,
напоминаЯ об улице. Њолодые евреи -  народ  живой,  юркий  и  насмешливый  -
кидали  иронические  замечаниЯ  и  о  чем-то  назойливо   спрашивали.   Ћдни
проходили, другие останавливались... Ључка росла.
     Ћдин раз Я  вздрогнул.  Њне  показалось,  что  прошел  брат  торопливой
походкой и размахиваЯ тросточкой... "Ќе может быть", -  утешил  Я  себЯ,  но
все-таки стал быстрее  перелистывать  страницы...  ‚тораЯ  женитьба  мистера
„омби... ѓордаЯ ќдифь... Ћна любит ”лоренсу и презирает мистера „омби.  ‚от,
вот, сейчас начнетсЯ... „а вспомнит мистер „омби...
     Ќо тут мое очарование было неожиданно прервано: брат, успевший  сходить
в библиотеку и возвращавшийсЯ оттуда в недоумении, не  найдЯ  менЯ,  обратил
внимание на кучку еврейской молодежи, столпившейсЯ около моего убежища.  …ще
не знаЯ предмета их любопытства, он протолкалсЯ сквозь  них  и...  Ѓрат  был
вспыльчив и считал нарушенными свои привилегии. Џоэтому он  только  вошел  в
мой приют и схватил книгу. €нстинктивно Я старалсЯ удержать ее, не  выпускаЯ
из рук и не отрываЯ глаз. ‡рители шумно ликовали, оглашаЯ  улицу  хохотом  и
криками...
     - „урак! ‘ейчас закроют библиотеку, - крикнул брат и,  выдернув  книгу,
побежал по улице. џ в смущении и со стыдом последовал за ним,  еще  весь  во
власти прочитанного, провожаемый гурьбой еврейских мальчишек. Ќа  последних,
торопливо  переброшенных  страницах  передо  мной   мелькнула   идиллическаЯ
картина: ”лоренса замужем. “ нее мальчик и девочка, и какой-то седой  старик
гулЯет с детьми и смотрит на внучку с нежностью и печалью...
     - Ќеужели... они помирились? - спросил Я у брата, которого встретил  на
обратном пути из библиотеки, довольного, что еще успел взЯть новый роман  и,
значит, не осталсЯ без чтениЯ в праздничный день.  Ћн  был  отходчив  и  уже
только смеЯлсЯ надо мной.
     -  ’еперь   ты   уже   окончательно   мешигинер...   Џриобрел   прочную
известность... ’ы спрашиваешь: простила ли ”лоренса? „а, да...  Џростила.  “
„иккенса всегда кончаетсЯ торжеством добродетели и примирением.
     „иккенс... „етство неблагодарно: Я не  смотрел  фамилию  авторов  книг,
которые   доставлЯли   мне   удовольствие,    но    эта    фамилиЯ,    такаЯ
серебристо-звонкаЯ и приЯтнаЯ, сразу запала мне в памЯть...
     ’ак вот, как Я впервые, -  можно  сказать  на  ходу  -  познакомилсЯ  с
„иккенсом...
   
     23 ЯнварЯ 1912 г.
         
   
        ^TЌЂ—Ђ‹Ћ XX ‚…ЉЂ^U   
   
        Ђ. Њ. ѓЋђњЉ€‰
     ‹. Ќ. ЂЌ„ђ……‚
     €. Ђ. Ѓ“Ќ€Ќ
     Ђ. Њ. ђ…Њ€‡Ћ‚
   
   
        ^TЂ. Њ. ѓЋђњЉ€‰ - ЉЋЌЋ‚Ђ‹Ћ‚^U   
   
     Љак-то раз Я вынул из моего сундука книжку  и,  примостившись  к  окну,
стал читать.
     Љоновалов  дремал,  растЯнувшись  на   ларе   с   тестом,   но   шелест
перевертываемых мною над его ухом страниц заставил его открыть глаза.
     - Џро что это книжка?
     ќто были "Џодлиповцы".
     - Џрочитай вслух, а?.. - попросил он
     € вот Я стал читать, сидЯ на подоконнике,  а  он  уселсЯ  на  ларе,  и,
прислонив свою голову  к  моим  коленЯм,  слушал...  €ногда  Я  через  книгу
заглЯдывал в его лицо и встречалсЯ с его глазами, - у менЯ до сей поры они в
памЯти - широко открытые, напрЯженные, полные глубокого  вниманиЯ...  €  рот
его тоже был полуоткрыт, обнажаЯ  два  рЯда  ровных  белых  зубов.  ЏоднЯтые
кверху брови, изогнутые морщинки на высоком лбу, руки, которыми  он  охватил
колени, - всЯ его неподвижнаЯ,  внимательнаЯ  поза  подогревала  менЯ,  и  Я
старалсЯ как можно  внЯтнее  и  образнее  рассказать  ему  грустную  историю
‘ысойки и Џилы.
     Ќаконец Я устал и закрыл книгу.
     - ‚се уж? - шепотом спросил менЯ Љоновалов. - Њеньше половины...
     - ‚сю вслух прочитаешь?
     - €зволь.
     - ќх! - Ћн схватил себЯ за голову и закачалсЯ, сидЯ на ларе. …му что-то
хотелось сказать, он открывал и закрывал  рот,  вздыхаЯ,  как  мехи,  и  длЯ
чего-то защурил глаза. џ не ожидал такого эффекта и не понимал его значениЯ.
     - Љак ты это читаешь! - шепотом заговорил он. - Ќа разные голоса... Љак
живые все они... Ђпроська! Џила... дураки какие! ‘мешно мне было  слушать...
Ђ дальше что? Људа они поедут? ѓосподи боже! ‚едь это все правда.  ‚едь  это
как есть настоЯщие люди... всамделишные  мужики...  €  совсем  как  живые  и
голоса и рожи... ‘лушай, Њаксим! Џосадим печь - читай дальше!
     Њы посадили печь, приготовили другую, и снова час и сорок минут Я читал
книгу. Џотом опЯть пауза - печь  испекла,  вынули  хлебы,  посадили  другие,
замесили еще тесто, поставили еще опару... ‚се это делалось  с  лихорадочной
быстротой и почти молча.
     Љоновалов,  нахмурив  брови,  изредка  кратко  бросал  мне  односложные
приказаниЯ и торопилсЯ, торопилсЯ...
     Љ утру мы кончили книгу, Я чувствовал, что Язык у менЯ одеревенел.
     ‘идЯ верхом на мешке муки,  Љоновалов  смотрел  мне  в  лицо  странными
глазами и молчал, упершись руками в колени...
     - •орошо? - спросил Я.
     Ћн  замотал  головой,  жмурЯ  глаза,  и  опЯть-таки  почему-то  шепотом
заговорил:
     - Љто же это сочинил? - ‚ глазах  его  светилось  неизъЯснимое  словами
изумление, и лицо вдруг вспыхнуло горЯчим чувством.
     џ рассказал, кто написал книгу.
     - Ќу - человек он! Љак хватил! Ђ? „аже ужасно. ‡а сердце берет - вот до
чего живо. —то же он, сочинитель, что ему за это было?
     - ’о есть как?
     - Ќу, например, дали ему награду или что там?
     - Ђ за что ему нужно дать награду? - спросил Я.
     - Љак за  что?  Љнига...  вроде  как  бы  акт  полицейский.  ‘ейчас  ее
читают... судЯт: Џила, ‘ысойка... какие же это люди? †алко их станет всем...
Ќарод темный. ЉакаЯ у них жизнь? Ќу, и...
     - € - что?
     Љоновалов смущенно посмотрел на менЯ и робко заЯвил:
     -  Љакое-нибудь  распорЯжение  должно  выйти.  ‹юди  ведь,   нужно   их
поддерживать.
     ‚ ответ на это Я прочитал ему целую  лекцию...  Ќо  -  увы!  -  она  не
произвела того впечатлениЯ, на которое Я рассчитывал.
     Љоновалов задумалсЯ, поник головой,  закачалсЯ  всем  корпусом  и  стал
вздыхать, ни словом не мешаЯ мне говорить. џ устал наконец, замолчал.
     Љоновалов поднЯл голову и грустно посмотрел на менЯ.
     - ’ак ему, значит, ничего и не дали? - спросил он.
     - Љому? - осведомилсЯ Я, позабыв о ђешетникове.
     - ‘очинителю-то?
     џ не ответил ему, чувствуЯ раздражение против слушателЯ,  очевидно,  не
считавшего себЯ в силах решать мировые вопросы.
         
Љоновалов, не дожидаЯсь моего ответа, взЯл книгу в   
свои руки, осторожно повертел ее, открыл, закрыл и, положив  на  место,   
глубоко вздохнул.   
     - Љак все это премудро, господи! - вполголоса заговорил он.  -  Ќаписал
человек книгу... бумага и на ней точечки разные - вот и  все.  Ќаписал  и...
умер он?
     - “мер, - сказал Я.
     - “мер, а книга осталась, и ее читают. ‘мотрит в нее человек глазами  и
говорит разные слова. Ђ ты слушаешь и понимаешь: жили на свете люди -  Џила,
‘ысойка, Ђпроська... € жалко тебе этих людей, хоть ты их никогда не видал  и
они тебе совсем - ничего! Џо улице они такие, может, десЯтками живые  ходЯт,
ты их видишь, а не знаешь про них ничего... и тебе нет до них  дела...  идут
они и идут... Ђ в книге тебе их жалко до того, что даже сердце щемит...  Љак
это понимать?.. Ђ сочинитель так без награды и умер? Ќичего ему не было?
     џ разозлилсЯ и рассказал ему о наградах сочинителЯм...
     Љоновалов слушал менЯ, испуганно тараща глаза,  и  соболезнующе  чмокал
губами.
     - ЏорЯдки, - вздохнул он всей грудью и, закусив левый ус, грустно поник
головой. "..."
   
     "..."Џоутру мы с ним встали, поставили опару, умылись и  сели  на  ларе
пить чай.
     - —то, у тебЯ есть книжка? - спросил Љоновалов.
     - …сть...
     - Џочитаешь мне?
     - ‹адно...
     - ‚от хорошо! ‡наешь что? Џроживу Я месЯц, возьму у  хозЯина  деньги  и
половину - тебе!
     - Ќа что?
     - Љупи книжек... ‘ебе купи, которые по вкусу там, и  мне  купи  -  хоть
две. Њне - которые про мужиков. ‚от вроде Џилы и ‘ысойки... € чтобы, знаешь,
с жалостью было написано, а не смеха ради...  …сть  иные  -  чепуха  совсем!
Џанфилка и ”илатка - даже с картинкой на первом месте - дурость.  Џошехонцы,
сказки разные. Ќе люблю Я это. џ не знал, что есть этакие, вот как у тебЯ.
     - •очешь про ‘теньку ђазина?
     - Џро ‘теньку? •орошо?
    
     - Ћчень хорошо...
     - ’ащи!
     € вскоре Я уже читал ему Љостомарова: "Ѓунт  ‘теньки  ђазина".  ‘начала
талантливаЯ  монографиЯ,  почти  эпическаЯ  поэма,  не   понравилась   моему
бородатому слушателю.
     - Ђ почему тут разговоров нет? - спросил он,  заглЯдываЯ  в  книгу.  €,
когда Я объЯснил - почему, он даже зевнул и хотел скрыть зевок, но  это  ему
не удалось, и он сконфуженно и виновато заЯвил мне:
     - —итай - ничего! ќто Я так...
     Ќо по мере того, как историк рисовал кистью  художника  фигуру  ‘тепана
’имофеевича и "кнЯзь волжской вольницы" вырастал со страниц книги, Љоновалов
перерождалсЯ. ђанее скучный и равнодушный, с глазами, затуманенными  ленивой
дремотой, - он, постепенно и незаметно  длЯ  менЯ,  предстал  предо  мной  в
поразительно новом виде. ‘идЯ на  ларе  против  менЯ  и  обнЯв  свои  колени
руками, он положил на них подбородок так, что борода  закрыла  ему  ноги,  и
смотрел на менЯ жадными, странно горевшими глазами из-под сурово нахмуренных
бровей. ‚ нем не было ни одной черточки той детской  наивности,  которой  он
удивлЯл менЯ, и все то  простое,  женственно  мЯгкое,  что  так  шло  к  его
голубым, добрым глазам, - теперь потемневшим и суженным, - исчезло  куда-то.
Ќечто львиное, огневое было в его сжатой в ком мускулов фигуре. џ замолчал.
     - —итай, - тихо, но внушительно сказал он.
     - ’ы что?
     - —итай! - повторил  он,  и  в  тоне  его  вместе  с  просьбой  звучало
раздражение.
     џ продолжал, изредка поглЯдываЯ на него, и  видел,  что  он  все  более
разгораетсЯ. Ћт него  исходило  что-то  возбуждавшее  и  опьЯнЯвшее  менЯ  -
какой-то горЯчий туман. € вот Я дошел до того места, как поймали ‘теньку.
     - Џоймали! - крикнул Љоновалов.
     Ѓоль, обида, гнев звучали в этом возгласе.
     “ него выступил пот на лбу и глаза странно расширились. Ћн  соскочил  с
ларЯ, высокий и возбужденный, остановилсЯ против менЯ, положил мне  руку  на
плечо и громко, торопливо заговорил:
     - Џогоди! Ќе читай... ‘кажи, что теперь будет? Ќет,  стой,  не  говори!
ЉазнЯт его? Ђ? —итай скорей, Њаксим!
     Њожно было думать, что именно Љоновалов, а  не  ”ролка  -  родной  брат
ђазину. Љазалось, что какие-то узы крови, неразрывные, не  остывшие  за  три
столетиЯ, до сей поры свЯзывают этого босЯка со ‘тенькой  и  босЯк  со  всей
силой живого, крепкого тела, со всей страстью тоскующего  "без  точки"  духа
чувствует боль и гнев пойманного триста лет тому назад вольного сокола.
     - „а читай, •риста ради!
     џ читал, возбужденный и взволнованный, чувствуЯ, как бьетсЯ мое сердце,
и вместе с Љоноваловым переживал ‘тенькину тоску. € вот мы дошли до пыток.
     Љоновалов скрипел зубами, и его голубые глаза сверкали,  как  угли.  Ћн
навалилсЯ на менЯ сзади и тоже не отрывал глаз от книги. …го дыхание  шумело
над моим ухом и сдувало мне волосы с головы на глаза. џ  встрЯхивал  головой
длЯ того, чтобы отбросить их. Љоновалов увидал это и положил мне  на  голову
свою тЯжелую ладонь. "..."
     "..." ‚есь этот день прошел у нас в странном тумане, мы все говорили  о
‘теньке, вспоминаЯ его жизнь, песни, сложенные о нем, его  пытки.  ђаза  два
Љоновалов запевал звучным баритоном песни и обрывал их.
     Њы с ним стали еще ближе друг к другу с этого днЯ."..."
   
                                                                     1897 г.   
   
        ^T‹.Ќ.ЂЌ„ђ……‚ - ЉЌ€ѓЂ^U   
   
                                  <> 1 <>   
   
     „октор приложил трубку к голой груди больного и стал слушать:  большое,
непомерно  разросшеесЯ  сердце  неровно  и   глухо   колотилось   о   ребра,
всхлипывало, как бы плача, и скрипело. € это была такаЯ  полнаЯ  и  зловещаЯ
картина близкой смерти, что доктор подумал: "Ћднако!", а вслух сказал:
     - ‚ы должны избегать волнений. ‚ы занимаетесь,  вероЯтно,  каким-нибудь
изнурительным трудом?
     - џ писатель, - ответил больной и улыбнулсЯ. - ‘кажите, это опасно?
     „октор приподнЯл плечо и развел руками.
     -  Ћпасно,  как  и  всЯкаЯ  болезнь...  ‹ет   еще   пЯтнадцать-двадцать
проживете. ‚ам этого хватит? - пошутил он и, с уважением к литературе, помог
больному надеть рубашку. Љогда рубашка  была  надета,  лицо  писателЯ  стало
слегка синеватым, и нельзЯ было понЯть, молод он или совсем уже старик. ѓубы
его продолжали улыбатьсЯ ласково и недоверчиво.
     - Ѓлагодарю на добром слове, - сказал он.
     ‚иновато отведЯ глаза от доктора, он долго искал глазами, куда положить
деньги за визит, и, наконец, нашел: на письменном столе, между  чернильницей
и бочонком длЯ ручек, было уютное, скромное  местечко.  €  туда  положил  он
трехрублевую  зелененькую  бумажку,   старую,   выцветшую,   взлохматившуюсЯ
бумажку.
     "’еперь их новых, кажетсЯ, не делают", - подумал доктор про зелененькую
бумажку и почему-то грустно покачал головой.
     —ерез пЯть минут доктор выслушивал следующего, а писатель шел по улице,
щурилсЯ от весеннего солнца и думал: почему все рыжие люди весною  ходЯт  по
теневой стороне, а летом, когда жарко, по солнечной? „октор тоже рыжий. …сли
бы он сказал пЯть или десЯть лет, а то двадцать  -  значит,  Я  умру  скоро.
Ќемного страшно. „аже очень страшно, но...
     Ћн заглЯнул к себе в сердце и счастливо улыбнулсЯ.
     Љак светит солнце! Љак будто оно молодое,  и  ему  хочетсЯ  смеЯтьсЯ  и
сойти на землю.
   
                                  <> 2 <>   
   
     ђукопись была толстаЯ; листов в ней было много; по  каждому  листу  шли
маленькие убористые строчки, и каждаЯ из них была  частицею  души  писателЯ.
ЉостлЯвою рукою он благоговейно перебирал страницы, и белый отсвет от бумаги
падал на его лицо, как сиЯние, а возле на  коленЯх  стоЯла  жена,  беззвучно
целовала другую костлЯвую и тонкую руку и плакала.
     - Ќе плачь, роднаЯ, - просил он, - плакать не нужно, плакать не о чем.
     - ’вое сердце... € Я останусь одна во всем мире. Ћдна, о боже!
     Џисатель погладил рукою склонившуюсЯ к его коленЯм голову и сказал:
     - ‘мотри.
     ‘лезы мешали глЯдеть ей, и частые строки  рукописи  двигались  волнами,
ломались и расплывались в ее глазах.
     - ‘мотри! - повторил он. - ‚от мое сердце. € оно навсегда  останетсЯ  с
тобою.
     ќто было так жалко, когда умирающий человек думал жить в  своей  книге,
что еще чаще и крупнее стали слезы его жены. …й нужно было живое  сердце,  а
не мертваЯ книга, которую читают все: чужие, равнодушные и нелюбЯщие.
   
                                  <> 3 <>    
   
     Љнигу стали печатать Ќазывалась она "‚ защиту обездоленных".
     Ќаборщики разорвали рукопись по клочкам, и каждый набирал  только  свой
клочок, который начиналсЯ иногда с половины слова и не имел никакого смысла.
’ак, в слове "любовь" - "лю" осталось у одного, а "бовь" досталось  другому,
но это не имело значениЯ, так как они никогда не читали того, что набирают.
     - —тоб ему пусто было, этому писаке! ‚от анафемский  почерк!  -  сказал
один и, морщась от гнева и нетерпениЯ, закрыл глаза рукою. Џальцы руки  были
черны от свинцовой пыли, на молодом лице лежали  темные  свинцовые  тени,  и
когда рабочий отхаркнулсЯ и плюнул, слюна его была окрашена в тот же  темный
и мертвенный цвет.
     „ругой наборщик, тоже молодой - тут  старых  не  было  -  вылавливал  с
быстротою и ловкостью обезьЯны нужные буквы и тихонько пел:
   
                         ќх, судьба ли моЯ чернаЯ,   
                         ’ы как ноша мне чугуннаЯ.   
   
     „альше слов песни он не знал, и мотив у него был свой:  однообразный  и
бесхитростно печальный, как шоpox ветра в осенней листве. Ћстальные молчали,
кашлЯли  и  выплевывали  темную  слюну.  Ќад  каждым  горела   электрическаЯ
лампочка, а там дальше,  за  стеною  из  проволочной  сетки,  вырисовывались
темные силуэты  отдыхающих  машин.  Ћни  выжидательно  вытЯгивали  узловатые
черные руки и тЯжелыми, угрюмыми массами давили  асфальтовый  пол.  €х  было
много, и пугливо прижималась к ним молчаливаЯ тьма, полнаЯ скрытой  энергии,
затаенного говора и силы.
   
   
                                  <> 4 <>   
   
     Љниги пестрыми рЯдами стоЯли на полках, и за ними не видно  было  стен;
книги высокими грудами лежали на полу; и  позади  магазина,  в  двух  темных
комнатах, лежали все книги, книги. € казалось, что безмолвно  содрогаетсЯ  и
рветсЯ наружу скованнаЯ ими человеческаЯ мысль, и никогда  не  было  в  этом
царстве книг настоЯщей тишины и настоЯщего покоЯ.
     ‘едобородый господин с благородным выражением лица почтительно  говорил
с кем-то по телефону, шепотом выругалсЯ: "идиоты", и крикнул:
     - Њишка! - и, когда мальчик вошел, сделал лицо неблагородным и свирепым
и погрозил пальцем. - ’ебе сколько раз кричать? Њерзавец!
     Њальчик испуганно моргал глазами, и  седобородый  господин  успокоилсЯ.
Ќогой и рукой он выдвинул тЯжелую свЯзку книг, хотел поднЯть ее одною  рукою
- но сразу не мог и кинул ее обратно на пол.
     - ‚от отнеси к …гору €вановичу.
     Њальчик взЯл обеими руками за свЯзку и не поднЯл.
     - †иво! - крикнул господин. Њальчик поднЯл и понес.
   
                                  <> 5 <>   
   
     Ќа тротуаре Њишка толкал прохожих, и его погнали на середину улицы, где
снег был коричневый и вЯзкий, как песок. ’ЯжелаЯ кипа давила ему спину, и он
шаталсЯ; извозчики кричали на него, и когда он  вспомнил,  сколько  ему  еще
идти, он испугалсЯ и подумал, что сейчас умрет. Ћн спустил свЯзку с плеч  и,
глЯдЯ на нее, заплакал.
     - ’ы чего плачешь? - спросил прохожий.
     Њишка плакал. ‘коро собралась толпа, пришел сердитый городовой с саблей
и пистолетом, взЯл Њишку и книги и все вместе повез на извозчике в участок.
     - —то там? - спросил дежурный  околоточный  надзиратель,  отрываЯсь  от
бумаги, которую он составлЯл.
     - ЌеподсильнаЯ ноша, ваше благородие, - ответил  сердитый  городовой  и
ткнул Њишку вперед.
     Ћколоточный вытЯнул вверх одну руку, так что сустав хрустнул,  и  потом
другую; потом поочередно вытЯнул ноги в широких лакированных сапогах.  ѓлЯдЯ
боком, сверху вниз, на мальчика, он выбросил рЯд вопросов:
     - Љто? Ћткуда? ‡вание? Џо какому делу?
     € Њишка дал рЯд ответов.
     - Њишка. ЉрестьЯнин. „венадцать лет. •озЯин послал.
     Ћколоточный подошел к свЯзке, все еще потЯгиваЯсь  на  ходу,  отставлЯЯ
ноги назад и выпЯчиваЯ грудь, густо вздохнул и слегка приподнЯл книги.
     -  Ћго!  -  сказал  он  с  удовольствием.  ЋберточнаЯ  бумага  на  краю
оборвалась,  околоточный  отогнул  ее   и   прочел   заглавие:   "‚   защиту
обездоленных".
     - Ќу-ка, ты, - позвал он Њишку пальцем. - Џрочти. Њишка моргнул глазами
и ответил:
     - џ неграмотный.
     Ћколоточный засмеЯлсЯ.
     - •а-ха-ха!
     Џришел небритый паспортист, дыхнул на  Њишку  водкой  и  луком  и  тоже
засмеЯлсЯ:
     - •а-ха-ха!
     Ђ потом составили протокол, и Њишка поставил под ним крестик.
   
                                                                   "1901 г."   
   
   
        ^T€. Ђ. Ѓ“Ќ€Ќ - ѓђЂЊЊЂ’€ЉЂ ‹ћЃ‚€^U   
   
     Ќекто €влев ехал однажды в начале июнЯ в дальний край своего уезда.
     ’арантас с кривым пыльным верхом дал ему  шуринов  имении  которого  он
проводил лето. ’ройку  лошадей,  мелких,  но  справных,  с  густыми  сбитыми
гривами, нанЯл он на деревне,  у  богатого  мужика.  Џравил  ими  сын  этого
мужика, малый лет  восемнадцати,  тупой,  хозЯйственный.  Ћн  все  о  чем-то
недовольно думал,  был  как  будто  чем-то  обижен,  не  понимал  шуток.  €,
убедившись, что с ним  не  разговоришьсЯ,  €влев  отдалсЯ  той  спокойной  и
бесцельной наблюдательности, котораЯ так идет  к  ладу  копыт  и  громыханию
бубенчиков.
     …хать сначала было приЯтно: теплый,  тусклый  день,  хорошо  накатаннаЯ
дорога, в полЯх множество цветов и жаворонков; с хлебов, с  невысоких  сизых
ржей, простиравшихсЯ насколько глаз хватит, дул сладкий ветерок, нес  по  их
косЯкам цветочную пыль, местами дымил ею, и вдали от нее было даже  туманно.
Њалый, в новом картузе и неуклюжем люстриновом пиджаке, сидел прЯмо; то, что
лошади были всецело вверены ему и что он был нарЯжен,  делало  его  особенно
серьезным. Ђ лошади кашлЯли и не спеша бежали, валек левой  пристЯжки  порою
скреб по колесу, порою натЯгивалсЯ, и  все  времЯ  мелькала  под  ним  белой
сталью стертаЯ подкова.
     - Љ графу будем заезжать?  -  спросил  малый,  не  оборачиваЯсь,  когда
впереди показалась деревнЯ, замыкавшаЯ горизонт своими лозинами и садом.
     - Ђ зачем? - сказал €влев.
     Њалый помолчал и, сбив  кнутом  прилипшего  к  лошади  крупного  овода,
сумрачно ответил:
     - „а чай пить...
     - Ќе чай у тебЯ в голове, - сказал €влев. - ‚се лошадей жалеешь.
     -  ‹ошадь  езды  не  боитсЯ,  она  корму  боитсЯ,   -   ответил   малый
наставительно.
     €влев поглЯдел кругом:  погода  поскучнела,  со  всех  сторон  натЯнуло
линючих туч и уже накрапывало -  эти  скромные  деньки  всегда  оканчиваютсЯ
окладными дождЯми... ‘тарик, пахавший возле деревни, сказал, что  дома  одна
молодаЯ графинЯ, но все-таки  заехали.  Њалый  натЯнул  на  плечи  армЯк  и,
довольный тем, что лошади  отдыхают,  спокойно  мок  под  дождем  на  козлах
тарантаса, остановившегосЯ среди грЯзного  двора,  возле  каменного  корыта,
вросшего в землю, истыканную  копытами  скота.  Ћн  оглЯдывал  свои  сапоги,
поправлЯл кнутовищем шлею на кореннике; а €влев сидел в темнеющей  от  дождЯ
гостиной, болтал с графиней и ждал чаЯ; уже  пахло  горЯщей  лучиной,  густо
плыл мимо открытых окон зеленый дым самовара, который босаЯ  девка  набивала
на крыльце пуками Ярко пылающих кумачным огнем щепок, обливаЯ их  керосином.
ѓрафинЯ была в широком розовом капоте, с открытой  напудренной  грудью;  она
курила, глубоко затЯгиваЯсь, часто поправлЯла волосы, до плечей обнажаЯ свои
тугие и круглые руки; затЯгиваЯсь и смеЯсь,  она  все  сводила  разговор  на
любовь и между прочим рассказывала  про  своего  близкого  соседа,  помещика
•вощинского, который, как знал €влев, еще с детства, всю жизнь  был  помешан
на любви к своей горничной ‹ушке,  умершей  в  ранней  молодости.  "Ђх,  эта
легендарнаЯ  ‹ушка!  -  заметил  €влев  шутливо,  слегка  конфузЯсь   своего
признаниЯ. - Ћттого, что этот  чудак  обоготворил  ее,  всю  жизнь  посвЯтил
сумасшедшим мечтам о ней, Я в молодости был почти влюблен в нее,  воображал,
думаЯ о ней, бог знает что, хотЯ она, говорЯт, совсем нехороша была  собой".
"„а? - сказала графинЯ, не слушаЯ. - Ћн  умер  нынешней  зимой.  €  Џисарев,
единственный, кого он иногда допускал к себе по старой  дружбе,  утверждает,
что во всем остальном он нисколько не был помешан, и Я вполне верю  этому  -
просто он был не теперешним чета..." Ќаконец, босаЯ девка  с  необыкновенной
осторожностью подала на старом серебрЯном подносе стакан крепкого сивого чаЯ
из прудовки и корзиночку с печеньем, засиженным мухами.
     Љогда поехали  дальше,  дождь  разошелсЯ  уже  по-настоЯщему.  Џришлось
поднЯть верх, закрытьсЯ  калЯным,  ссохщимсЯ  фартуком,  сидеть  согнувшись.
ѓромыхали глухарЯми лошади, по их темным и блестЯщим лЯжкам бежали  струйки,
под колесами шуршали травы какого-то рубежа среди хлебов, где малый поехал в
надежде сократить путь, под верхом собиралсЯ теплый ржаной дух, мешавшийсЯ с
запахом старого тарантаса... "’ак вот оно  что,  •вощинский  умер,  -  думал
€влев. - Ќадо непременно заехать, хоть взглЯнуть на это опустевшее свЯтилище
таинственной ‹ушки... Ќо что за человек был этот •вощинский? ‘умасшедший или
просто  какаЯ-то  ошеломленнаЯ,  всЯ  на  одном  сосредоточеннаЯ  душа?"  Џо
рассказам стариков-помещиков, сверстников •вощинского, он  когда-то  слыл  в
уезде за редкого умницу. € вдруг свалилась на него эта  любовь,  эта  ‹ушка,
потом неожиданнаЯ смерть ее - и все пошло прахом: он затворилсЯ  в  доме,  в
той комнате, где жила и умерла ‹ушка, и больше двадцати лет просидел  на  ее
кровати - не  только  никуда  не  выезжал,  и  даже  у  себЯ  в  усадьбе  не
показывалсЯ никому, насквозь просидел матрац на ‹ушкиной кровати и ‹ушкиному
влиЯнию приписывал буквально все, что совершалось в мире:  гроза  заходит  -
это ‹ушка насылает грозу,  объЯвлена  война  -  значит,  так  ‹ушка  решила,
неурожай случилсЯ - не угодили мужики ‹ушке...
     - ’ы на •вощинское, что ли, едешь? -  крикнул  €влев,  высовываЯсь  под
дождь.
     - Ќа •вощинское,  -  невнЯтно  отозвалсЯ  сквозь  шум  дождЯ  малый,  с
обвисшего картуза которого уже текла вода. - Ќа Џисарев верх...
     ’акого пути €влев не  знал.  Њеста  становились  все  беднее  и  глуше.
ЉончилсЯ рубеж, лошади пошли шагом и спустили покосившийсЯ тарантас размытой
колдобиной под горку; в какие-то еще не кошенные луга, зеленые скаты которых
грустно  выделЯлись  на  низких  тучах.  Џотом  дорога,  то   пропадаЯ,   то
возобновлЯЯсь, стала переходить с одного бока на другой по  днищам  оврагов,
по буеракам в ольховых кустах и верболозах... Ѓыла чьЯ-то маленькаЯ  пасека,
несколько  колодок,  стоЯвших  на  скате   в   высокой   траве,   краснеющей
землЯникой... Ћбъехали какую-то старую  плотину,  потонувшую  в  крапиве,  и
давно высохший пруд - глубокую Яругу, заросшую бурьЯном  выше  человеческого
роста... Џара черных куличков с плачем метнулась из них в дождливое  небо...
Ђ на плотине, среди крапивы, мелкими бледно-розовыми цветочками цвел большой
старый куст, то милое деревце, которое зовут "божьим  деревом",  -  и  вдруг
€влев вспомнил места, вспомнил, что не раз ездил тут в молодости верхом...
     - ѓоворЯт, что она тут утопилась-то, - неожиданно сказал малый.
     - ’ы про  любовницу  •вощинского,  что  ли?  -  спросил  €влев.  -  ќто
неправда, она и не думала топитьсЯ.
     - Ќет, утопилась, - сказал малый. -  Ќу,  только  думаетсЯ,  он  скорей
всего от бедности от своей сшел с ума, а не от ней...
     €, помолчав, грубо прибавил:
     - Ђ нам опЯть надо заезжать... в это, в •вощино-то... €шь как лошади-то
уморились!
     - ‘делай милость, - сказал €влев.
     Ќа бугре, куда  вела  оловЯннаЯ  от  дождевой  воды  дорога,  на  месте
сведенного леса, среди мокрой, гниющей щепы и листвы, среди пней  и  молодой
осиновой поросли, горько и свежо пахнущей, одиноко стоЯла изба. Ќи  души  не
было кругом - только овсЯнки, сидЯ под дождем на высоких цветах, звенели  на
весь редкий лес, поднимавшийсЯ за избою, но, когда тройка, шлепаЯ по  грЯзи,
поравнЯлась с ее порогом, откуда-то вырвалась целаЯ орава  громадных  собак,
черных, шоколадных, дымчатых, и с Яростным  лаем  закипела  вокруг  лошадей,
взвиваЯсь к самым их мордам, на лету перевертываЯсь и прЯдаЯ даже  под  верх
тарантаса. ‚  то  же  времЯ  и  столь  же  неожиданно  небо  над  тарантасом
раскололось от оглушительного удара грома,  малый  с  остервенением  кинулсЯ
драть собак кнутом, и лошади вскачь понесли среди замелькавших перед глазами
осиновых стволов...
     ‡а лесом уже видно было •вощинское. ‘обаки  отстали  и  сразу  смолкли,
деловито побежали назад, лес расступилсЯ, и впереди  опЯть  открылись  полЯ.
‚ечерело, и тучи не то расходились, не то заходили  теперь  с  трех  сторон:
слева - почти чернаЯ, с голубыми  просветами,  справа  -  седаЯ,  грохочущаЯ
непрерывным громом, а с запада, из-за хвощинской  усадьбы,  из-за  косогоров
над речной долиной, - мутно-синЯЯ, в пыльных полосах дождЯ,  сквозь  которые
розовели  горы  дальних  облаков.  Ќо  над  тарантасом   дождь   редел,   и,
приподнЯвшись, €влев, весь закиданный грЯзью, с удовольствием завалил  назад
отЯжелевший верх и свободно вздохнул пахучей сыростью полЯ.
     Ћн глЯдел на приближающуюсЯ усадьбу, видел наконец то, о чем слышал так
много, но по-прежнему казалось, что жила и умерла ‹ушка не двадцать лет тому
назад, а чуть ли не во времена незапамЯтные. Џо долине терЯлсЯ в  куге  след
мелкой речки, над ней летала белаЯ рыбалка. „альше, на полугоре, лежали рЯды
сена, потемневшие от дождЯ; среди них, далеко друг от  друга,  раскидывались
старые серебристые  тополи.  „ом,  довольно  большой,  когда-то  беленый,  с
блестЯщей мокрой крышей, стоЯл на совершенно голом месте. Ќе было кругом  ни
сада, ни построек - только два кирпичных столба на месте ворот да лопухи  по
канавам. Љогда лошади вброд перешли речку  и  поднЯлись  на  гору,  какаЯ-то
женщина в летнем мужском пальто, с обвисшими  карманами,  гнала  по  лопухам
индюшек. ”асад дома был необыкновенно скучен: окон в нем было  мало,  и  все
они были невелики, сидели  в  толстых  стенах.  ‡ато  огромны  были  мрачные
крыльца. ‘ одного из них удивленно глЯдел на подъезжающих молодой человек  в
серой гимназической блузе, подпоЯсанной широким ремнем, черный, с  красивыми
глазами и очень миловидный, хотЯ лицо его было бледно и от веснушек  пестро,
как птичье Яйцо.
     Ќужно было объЯснить свой заезд. ЏоднЯвшись на крыльцо и  назвав  себЯ,
€влев сказал,  что  хочет  посмотреть  и,  может  быть,  купить  библиотеку,
котораЯ, как говорила графинЯ, осталась от  покойного,  и  молодой  человек,
густо покраснев, тотчас повел его в дом. "’ак вот это и есть сын  знаменитой
‹ушки!" - подумал €влев, окидываЯ глазами все, что было  на  пути,  и  часто
оглЯдываЯсь и говорЯ что попало, лишь бы лишний раз  взглЯнуть  на  хозЯина,
который казалсЯ слишком моложав длЯ своих  лет.  ’от  отвечал  поспешно,  но
односложно, путалсЯ, видимо, и от  застенчивости,  и  от  жадности;  что  он
страшно обрадовалсЯ возможности продать книги и  вообразил,  что  сбудет  их
недешево, сказалось в первых же его словах, в той неловкой  торопливости,  с
которой он заЯвил, что таких книг, как у него, ни  за  какие  деньги  нельзЯ
достать. —ерез полутемные сени, где была настлана краснаЯ от сырости солома,
он ввел €влева в большую переднюю.
     - ’ут вот и жил ваш батюшка? - спросил €влев, входЯ и снимаЯ шлЯпу.
     - „а, да, тут, - поспешил ответить молодой человек. - ’о есть, конечно,
не тут... они ведь больше всего в  спальне  сидели...  но,  конечно,  и  тут
бывали...
     - „а, Я знаю, он ведь был болен, - сказал €влев.
     Њолодой человек вспыхнул.
     - ’о есть чем болен? - сказал он, и  в  голосе  его  послышались  более
мужественные ноты. - ќто  все  сплетни,  они  умственно  нисколько  не  были
больны... Ћни только все читали и никуда не выходили, вот и все...  „а  нет,
вы, пожалуйста, не снимайте картуз, тут холодно, мы ведь  не  живем  в  этой
половине...
     Џравда, в доме было гораздо холоднее, чем на воздухе.  ‚  неприветливой
передней, оклеенной газетами, на подоконнике печального от туч  окна  стоЯла
лубЯнаЯ  перепелинаЯ  клетка.  Џо  полу  сам  собою  прыгал  серый  мешочек.
Ќаклонившись, молодой человек поймал его и положил на лавку, и €влев  понЯл,
что в мешочке сидит перепел; затем вошли в зал. ќта комната, окнами на запад
и на север, занимала чуть ли не половину всего дома. ‚ одно окно, на  золоте
расчищающейсЯ за тучами зари, видна  была  столетнЯЯ,  всЯ  чернаЯ  плакучаЯ
береза. Џередний угол весь был занЯт  божницей  без  стекол,  уставленной  и
увешанной образами; среди них выделЯлсЯ и величиной  и  древностью  образ  в
серебрЯной ризе,  и  на  нем,  желтеЯ  воском,  как  мертвым  телом,  лежали
венчальные свечи в бледно-зеленых бантах.
     - Џростите, пожалуйста, - начал было €влев, превозмогаЯ стыд,  -  разве
ваш батюшка...
     - Ќет, это так, - пробормотал молодой человек, мгновенно понЯв  его.  -
Ћни уже после ее смерти купили эти свечи... и даже обручальное кольцо всегда
носили...
     Њебель в зале была топорнаЯ. ‡ато в простенках стоЯли прекрасные горки,
полные чайной посудой и узкими, высокими бокалами в золотых ободках.  Ђ  пол
весь был устлан сухими пчелами, которые щелкали  под  ногами.  Џчелами  была
усыпана и гостинаЯ, совершенно пустаЯ. ЏройдЯ е