й-нибудь организации или группы или недостаточно богат длЯ того,
чтобы  отпугнуть  их.  Ђ  недостаток  индивидуальной свободы лишает человека
индивидуальности,  лишенный  же  индивидуальности,  он  лишаетсЯ  всего, что
стоило  бы  иметь  или удерживать. ђазумеетсЯ, эта организациЯ состоит не из
писателей,  художников;  будучи  индивидуальностЯми,  даже  два художника не
могли  бы  составить  союз,  не  говорЯ  уже о большом количестве. Љ тому же
художникам  в  Ђмерике  и не нужно иметь права на частную жизнь, потому что,
поскольку  дело касаетсЯ Ђмерики, им не нужно и быть художниками. Ђмерике не
нужны  художники,  потому  что  в  Ђмерике  они  не  идут  в счет; художники
занимают  в  американской  жизни  не больше места, чем работодатели авторов,
работающих  в  штате  иллюстрированных  еженедельников,  занимают  в частной
жизни  писателЯ  из  Њиссисипи.  Ќо  существуют еще в американской жизни две
профессии,  которые  нужны  Ђмерике и которым нужна Ђмерика, которые требуют
свободы   частной   жизни   длЯ   того,   чтобы  существовать,  выжить.  ќто
естественные  и  гуманитарные  науки,  ученые и гуманитарии -- пионеры науки
терпениЯ   и   инженерного  мастерства,  самодисциплины  и  артистизма,  как
полковник  ‹индберг,  которого  заставили  в  конце  концов отречьсЯ от этой
науки  --  заставили  нациЯ  и  культура, один из моральных принципов которой
заключалсЯ  в  присвоении  неотчуждаемого  права  нарушать его частную жизнь
вместо  признаниЯ  своим  ненарушаемым  долгом  защищать  ее. ЌациЯ, котораЯ
полагает  своим  неотчуждаемым правом присвоить себе его славу, но у которой
недостало  ни  силы,  чтобы  защитить его детей, ни чувства ответственности,
чтобы  укрыть  его  в его горе; пионеры простой науки спасениЯ нации, такие,
как  доктор Ћппенгеймер, которого всЯчески изводили и преследовали на основе
все  тех  же  моральных принципов, пока наконец всЯкие покровы частной жизни
не  были  сорваны  с  него  и  остались только те качества индивидуальности,
какими  мы  привыкли похвалЯтьсЯ, ибо они только и отличают нас от животных,
--  благодарность  за добро, верность в дружбе, рыцарское отношение к женщине
и  способность  к  любви -- и перед видом которых даже официально назначенные
преследователи  оказались  бессильными  и  отвернулись  (надо  надеЯтьсЯ)  в
стыде.  Ѓудто  все  дело  не  имело  никакого  отношениЯ  к  лоЯльности, или
нелоЯльности,  или проблемам государственной безопасности, а состоЯло лишь в
том,  чтобы просто обрушитьсЯ на него и обнажить его частную жизнь, лишенный
которой,  он уже никогда не сможет стать одним из тех немногих, кто способен
послужить  своей стране, когда никто другой Явно не способен на это, и таким
образом  превратить  его  еще  в  одно  безымЯнное  слагаемое той безымЯнной
безликой,  лишенной  индивидуальности  массы,  формирование которой, похоже,
стало нашей целью.
     Ќо  даже  и  это  --  только  отправной  пункт.  €бо корни самой болезни
простираютсЯ  далеко вглубь. Ћни тЯнутсЯ к тому моменту нашей истории, когда
мы    решили,    что    старые    моральные   истины,   регулировавшиесЯ   и
контролировавшиесЯ  чувством вкуса и ответственности, устарели и должны быть
отброшены.  Ћни протЯгиваютсЯ к тому моменту, когда мы отказались от смысла,
который  наши  отцы  вкладывали в слова "свобода" и "независимость", смысла,
положенного  ими  в  основу  нас как нации, завещанного ими нам как народу и
превращенного  нами  в наше времЯ в пустой звук. Ћни тЯнутсЯ к тому моменту,
когда   свободу  мы  подменили  патентом,  --  патентом  на  любое  действие,
осуществлЯемое  в  рамках  законов,  сформулированных  творцами  патентов  и
жнецами  материальных  выгод.  Ћни  тЯнутсЯ к тому моменту, когда свободу мы
подменили  безразличием  ко  всЯкому  протесту  и  объЯвили,  что может быть
совершено  любое  действие,  лишь  бы  оно  освЯщалось  выхолощенным  словом
"свобода".
     ‚  этот  самый  момент  исчезла  также истина. Њы не упразднили истины;
даже  мы  не  способны  были  сделать  этого.  Џросто она отказалась от нас,
повернулась  к  нам спиной -- не с насмешкой, или даже презрением, или (будем
надеЯтьсЯ)  отчаЯнием.  Ћна  просто  отказалась  от  нас, с тем чтобы, может
быть,  вернутьсЯ, когда с нами что-нибудь случитсЯ -- несчастье, национальнаЯ
катастрофа,   может  быть  даже  (если  ничто  другое  не  поможет)  военное
поражение;  вернутьсЯ  и  научить  нас  уважать истину и заставить заплатить
любую   цену,   принести  любую  жертву  (а  ведь  мы  достаточно  храбры  и
настойчивы;  мы  только  хотим  как  можно  дольше не пускать эти качества в
ход),  чтобы вновь обрести истину и хранить ее так, чтобы она уже никогда не
покинула  нас,  хранить  на ее собственных бескомпромиссных условиЯх вкуса и
ответственности.  €стина  -- эта длиннаЯ, чистаЯ, четкаЯ, неоспоримаЯ, прЯмаЯ
и  сверкающаЯ  полоса,  по  одну  сторону  которой черное -- это черное, а по
другую  белое -- это белое, -- в наше времЯ стала углом, точкой зрениЯ, чем-то
таким,  что  не имеет ничего общего не только с истиной, но даже и с простым
фактом  и целиком зависит от того, какую позицию ты занимаешь, глЯдЯ на нее.
€ли  --  точнее говорЯ -- от того, насколько тебе удастсЯ заставить того, кого
ты  хочешь  обмануть  или  сбить  с  толку,  занЯть определенную позицию при
взглЯде на нее.
     ‘тавка   в   игре,  цена  пари  --  единство  трех:  истины,  свободы  и
независимости.   Ђмериканское   небо,   бывшее  некогда  бездонным  царством
свободы,    американский    воздух,   напоенный   некогда   живым   дыханием
независимости,   превратились   теперь  в  гигантскую  замкнутую  атмосферу,
подавлЯющую  и то и другое, лишающую человека человеческой индивидуальности,
лишающую  (следующий  шаг)  его  последнего  прибежища ~~ частной жизни, без
которой  человек  не может существовать как личность. ‘ама архитектура наших
жилищ  служит предостережением. ђаньше стены наших домов не позволЯли ничего
увидеть:  ни  того,  что  делаетсЯ  внутри, ни того, что происходит снаружи.
’еперь  можно  увидеть то, что происходит снаружи, хотЯ стены еще достаточно
крепки,  чтобы укрыть то, что происходит внутри. Ќастанет времЯ, когда будет
доступно  взору  и  то и другое. ’огда частнаЯ жизнь действительно исчезнет;
человек,  у которого индивидуальное чувство развито хотЯ бы настолько, чтобы
захотеть  в  одиночестве  сменить сорочку или принЯть ванну, будет заклеймен
единым  ѓолосом  Ђмерики  как  личность,  подрывающаЯ  основы  американского
образа жизни; и несущаЯ угрозу независимости американского флага. <...>
     ‘  более  или менее равными шансами (прилагаЯ, конечно, к тому времЯ от
времени  некоторые  усилиЯ)  один  инвалид  может  защитить  свою свободу от
свободы   другого   инвалида.   Ќо  когда  могучие  федерации,  организации,
объединениЯ,   подобные   издательским   концернам   и  религиозным  сектам,
политическим  партиЯм  и судебным учреждениЯм, могут освободить хотЯ бы одно
из  своих  рабочих  подразделений  от  моральной  ответственности, используЯ
такие    условные   обозначениЯ,   как   "свобода"   и   "спасение   нации",
"безопасность"   и   "демократиЯ",  и  под  покровом  этого  освобождениЯ  и
отдельные  лица,  находЯщиесЯ  на  службе  корпораций,  тоже  освободЯтсЯ от
индивидуальной  ответственности и ограничений, -- тогда действительно давайте
бить  тревогу.  ’огда  даже  люди, подобные доктору Ћппенгеймеру, полковнику
‹индбергу  и  мне  (и  штатному  сотруднику  еженедельника  тоже,  если  его
действительно  заставили выбирать между хорошим вкусом и нищетой), должны, в
свою  очередь, объединитьсЯ длЯ того, чтобы защитить право на частную жизнь,
котораЯ   только   и   обеспечивает   художнику,   ученому-естественнику   и
гуманитарию возможность существованиЯ. <...>
     •удожник  Ђмерике,  повторЯю,  не  нужен. Ђмерика еще не нашла длЯ него
места  --  длЯ него, который занимаетсЯ только проблемами человеческого духа,
вместо  того  чтобы  употреблЯть  свою  известность  на  торговлю мылом, или
сигаретами,  или авторучками, или рекламировать автомобили, морские круизы и
курортные  отели,  или  (если,  конечно,  он восприимчив к обучению и сможет
достаточно   быстро  приспособитьсЯ  к  стандартам)  выступать  по  радио  и
сниматьсЯ  в  кино,  где  он  принесет прибыль, оправдавшую бы внимание, ему
уделЯемое.  Ќо ученые-естественники и гуманитарии, гуманизм науки, научность
гуманизма  могут еще спасти ту цивилизацию, которую профессионалы спасители,
жиреющие  на  низменных страстЯх человека и его глупости и уверенные в своей
правоте,   политики,  наживающие  капитал  на  его  жадности  и  глупости  и
уверенные   в   своей  правоте,  церковники,  спекулирующие  его  страхом  и
предрассудками  и  уверенные в своей правоте, спасти уже не могут, что они и
доказывают на каждом шагу.


1955г.

(Џеревод Ќ.Ђ.Ђнастасьева)