  "неписатель"  -- словно догадывалсЯ, что
будут  и  —ернобыль,  и  гибель  "—елленджера". ќто к вопросу о том, кто кем
владеет: человек машиной или наоборот.
     €талиЯ  --  семинары  в  ђиме,  Ќеаполе и Њилане. —исто профессиональные
беседы  обрываютсЯ  вторжением  иных  проблем  --  тех, от которых зависит не
будущее  литературы,  но  будущее человечества. €менно здесь ”олкнер узнал о
зверском  убийстве негритЯнского мальчика по имени ќммет ’илл и здесь сделал
заЯвление длЯ ћнайтед Џресс.
     Џариж,  ‹ондон,  в  конце  путешествиЯ  ђейкьЯвик -- а еще через полгода
Ђфины.  …ще  в  аэропорту журналисты попросили сказать что-нибудь греческому
народу.  "Ђ  что Я могу сказать вашему народу -- самому прекрасному и гордому
и  независимому  из  народов  мира? ‚аша страна -- колыбель цивилизации. ‚аши
предки  --  отцы  и  матери  человеческой  свободы.  —то  еще  может  сказать
американский  фермер?"  Џозднее,  уже дома, в Ђмерике, ”олкнер так вспоминал
эту  поездку:  "‹юди  ведут  себЯ так, словно прошлое, как бы удалено оно ни
было,  все  еще разлито в солнечном свете сегоднЯшнего днЯ, в запахах весны;
вы  не  ожидаете,  конечно,  встретить  на улице призраки „ревней ѓреции или
увидеть  оживших  богов,  но  у вас такое чувство, будто они рЯдом и все еще
всесильны, не враждебны, но всесильны".
     Ќадо  полагать,  фолкнеровские  слушатели в разных концах света кое-что
от  общениЯ  с  ним получили -- ближе, понЯтнее стали его книги. Ќо самому-то
ему  эти  странствиЯ  -- нужны были? дали что-нибудь как писателю, сочинителю
историй?  ‚едь  не  за тем же он, в самом деле, отправилсЯ по столицам мира,
чтобы  миссионерствовать. Ќе по нраву это ему, да к тому же -- что добавил он
по   существу  к  лаконичным  словам  Ќобелевской  речи  и  обширному  плану
"Џритчи"? Џо совести говорЯ -- ничего, и он сам это знал.
     €  все-таки  выход  в  мир  бесследно  не прошел. ђазумеетсЯ, ”олкнер и
раньше   догадывалсЯ,  что  его  ‰окнапатофа  --  не  точка  на  карте,  люди
‰окнапатофы  -- не случайные пришельцы, которые в свой срок уйдут, не оставив
и  следа  присутствиЯ  на  земле.  ’еперь  он  в  своей вере укрепилсЯ: его,
”олкнера,  слышат,  понимают,  а  если не понимают -- то хотЯт понЯть. Љак ни
мал  камень  под  названием  ‰окнапатофа,  убери  его  --  вселеннаЯ и впрЯмь
рухнет.  “крепилсЯ  писатель  и в иной давней вере: мир един, и это единство
слишком  дорого,  чтобы  в  защите  его полагатьсЯ на одних лишь политиков и
профессиональных  "делегатов".  ‚новь  и  вновь  возвращалсЯ ”олкнер в своих
беседах  и  встречах к одному и тому же: национальный характер, национальнаЯ
историЯ,  национальнаЯ культура, не говорЯ уж об идеологии, политике и т.д.,
--  эти  понЯтиЯ  имеют  смысл  и  ценность лишь до тех пор, пока сохранЯетсЯ
высшее  осознание  всечеловеческой  общности. € долг писателЯ -- всЯчески это
осознание углублЯть.
     "џ  думаю,  что  место  действиЯ в романе не имеет особенного значениЯ,
ведь  романист  пишет  об  истине;  под  истиной  Я  имею  в  виду  то,  что
свойственно  всем  народам,  -- любовь, дружбу, мужество, страх, алчность; и,
разумеетсЯ,  то,  что пишешь на Языке, который знаешь, на Языке родной своей
земли.  ‘омневаюсь,  что  среда  или  пейзаж  могли  бы послужить достаточно
питательной   пищей   длЯ  воображениЯ,  это  просто  подходЯщий  инструмент
писательской  работы.  џ  пишу  об  американском штате Њиссисипи, потому что
знаю  его лучше всего. ”илиппинец будет писать о своей стране, потому что он
ее  знает  лучше  всего.  Ђ  китаец  --  о  Љитае.  Ќо  то,  что один говорит
по-испански,  другой  --  по-Японски,  третий  --  по-английски,  -- всего лишь
историческаЯ  случайность; все они говорЯт о первостепенных, фундаментальных
истинах, которые признаютсЯ повсеместно".
     ‡а  этими выстраданными словами -- опыт человека, перед глазами которого
прошли  трагедии  XX столетиЯ и который в своем захолустье понЯл их смысл не
хуже,  чем  те,  что  неизменно  оставались  на  передовой.  ‡а ними также и
собственно  писательский  опыт.  Ќи за что в жизни ”олкнер не согласилсЯ бы,
что  "Џритча" написана была зрЯ. „а и не была она, разумеетсЯ, написана зрЯ.
€ное  дело, что, завершив эту книгу, писатель, по-видимому, вновь обнаружил,
что  об универсальных истинах лучше говорить все-таки на привычном Языке. ‚о
всЯком  случае -- длЯ него лучше. Ђ может, и не только длЯ него: не мог он во
времЯ  многочисленных  встреч с читателЯми не почувствовать, что ‰окнапатофа
вызывает больший душевный отклик, нежели возвышеннаЯ символика "Џритчи".
     ’ак он в очередной, и теперь последний, раз вернулсЯ домой.
     "Џонемногу  работаю,  пишет  ”олкнер  в  самом  конце  1955  года ‘аксу
Љамминзу, -- над следующей книгой о ‘ноупсах.
     Џравда,  нет  пока  былого  огнЯ,  дело  движетсЯ  медленно, но, если Я
только  еще  не  до  конца выдохсЯ, даст бог, скоро разогреюсь, и все пойдет
как  надо.  ‚  Њиссисипи  сейчас  жить  так плохо, что в литературе только и
можно  найти  спасение".  „ействительно,  книга  писалась  стремительно.  19
августа  1956  года ”олкнер сообщает „жин ‘тайн, дочери видного музыканта, с
которой  он  познакомилсЯ  два  года назад в Џариже, а недавно дал интервью,
где  наиболее  полно изложил свои взглЯды на литературу: "Љнига продвигаетсЯ
превосходно,  непринужденно...  ‚сЯкий  раз,  когда Я начинаю надеЯтьсЯ, что
исписалсЯ  и  можно  кончать,  обнаруживаю,  что  эта  болезнь неизлечима и,
должно  быть,  в  конце  концов  менЯ  угробит". …й же -- десЯть дней спустЯ:
"‡аканчиваю  книгу.  Ћна  разрывает мне сердце, написал на днЯх одну сцену и
едва  не  разрыдалсЯ.  џ  думал,  что  это  всего  лишь забавнаЯ историЯ, но
ошибсЯ".
     ђоман  "ѓородок" был опубликован 1 маЯ 1957 года. Ќо еще до этого срока
и  даже  до  получениЯ  корректуры ”олкнер принЯлсЯ за "ЋсобнЯк" -- последнюю
часть  трилогии. € снова работа продвигалась уверенно, без затруднений, все,
видно,  наконец  встало на свои места. „а и то сказать -- двадцать лет прошло
после "„еревушки", а после "Ћтца Ђвраама" -- так и больше тридцати.
     …динственнаЯ,   по   существу,   трудность   заключалась   в  том,  что
обнаруживались  некоторые расхождениЯ, в основном хронологического свойства,
с  "„еревушкой".  ‚прочем,  даже  и это в глазах писателЯ особой проблемы не
составлЯло.  €здатели  настойчиво  просили  наладить соответствиЯ, а ”олкнер
отвечал:  "џ  -- ветеран текущей литературы. ‚ моем словаре синонимов "жизнь"
означает   то   же,  что  "движение,  перемена,  постоЯнное  обновление",  а
"эволюциЯ"  в  том же оптимистическом словаре соответствует "улучшению". ’ак
что,  если написанное мною в 1958 году ничем не отличалось бы от написанного
в  тридцать  восьмом,  мне  следовало  бы  оставить это занЯтие двадцать лет
назад".  „алее  он  возвращаетсЯ  к  излюбленной  своей мысли, что "факт" не
имеет  ничего общего с "истиной". ‚прочем, на некоторые исправлениЯ ”олкнер,
хотЯ  и  неохотно,  соглашаетсЯ,  но  пусть  они  в  таком  случае  коснутсЯ
"„еревушки"  --  новых  изданий  этого  романа.  €бо  движение  останавливать
нельзЯ,  нельзЯ  им  жертвовать  в  угоду  повествовательной точности. ’у же
мысль   он  высказал  в  ‚иргинском  университете,  сразу  после  публикации
"ѓородка".  Ќеважно,  что перемешиваютсЯ даты или что одни и те же эпизоды в
разных  книгах  выглЯдЯт по-разному. ‚ них участвуют "живые люди, Я постарел
--  и  они  постарели  и  немного  изменились,  вернее,  изменилось мое о них
представление...  ’еперь  Я  знаю людей лучше по сравнению с теми временами,
когда только придумал своих героев".
     €ное   дело  --  удалось  ли  обновленное  знание  очеловечить.  Љритика
встретила  "ѓородок"  скептически, даже прохладнее, чем "Џритчу". ’огда хоть
говорили  о  величественной  неудаче.  Ђ  теперь  -- "скука", "вЯлое письмо",
"дело  не  просто  в  том,  что  "ѓородок" -- плохой роман великого писателЯ,
хуже,  что  ”олкнер  все  более и более утрачивает интерес к сочинению того,
что  называетсЯ  "романами"".  €  даже Њалкольм Љаули написал так: "Џри всем
желании  не  можешь  возбудить  в  себе  интерес к персонажам "ѓородка". €бо
когда  персонажи  торжественно  вещают  о  своих  моральных  обЯзательствах,
обыкновенные  человеческие  отношениЯ  уходЯт  в густую тень. ѓерои общаютсЯ
друг   с   другом,   по   преимуществу,  посредством  возвышенной  словесной
жестикулЯции".
     ‚ыходит,  ”олкнер,  по  существу, переписал "Џритчу", только дал героЯм
имена  да  перенес действие из условной ”ранции в реальную ‰окнапатофу, ну и
еще освободилсЯ от символики?
     ‘огласитьсЯ с этим трудно.
     Џовествование  поочередно  ведут  трое  --  ѓэвин  ‘тивенс, ђэтлиф и —ик
Њэллисон,  совсем  еще мальчик, не доросший пока даже до тех лет, когда (как
в  "Ћсквернителе праха") унаследованное от предков сознание южанина проводит
четкую  границу  между  черным  и  белым  цветом кожи. "ќто был своеобразный
"прием",  --  поЯснЯет  автор,  -- мне не нравитсЯ это слово "прием", но смысл
заключаетсЯ  в  том,  чтобы взглЯнуть на предмет с трех разных точек зрениЯ.
’ак,  осматриваЯ памЯтник, обычно обходишь вокруг него, взглЯнуть с какой-то
одной  стороны  оказываетсЯ  недостаточно.  Љроме того, хотелось рассмотреть
предмет  сквозь призму трех различных сознаний. Ћдно из них было "зеркалом",
которое  отражало только правду, потому что длЯ этого сознаниЯ не существует
ничего  постороннего.  €ной  была  точка  зрениЯ  человека, который вел себЯ
как-то  искусственно,  ибо  пыталсЯ  действовать в соответствии с внушенными
ему  понЯтиЯми о добродетели, независимо от собственного о ней представлениЯ
и  от того, что в нем самом было воспитано уважением к образованию в старом,
классическом   смысле.  €  наконец,  точка  зрениЯ  человека,  воспринЯвшего
добродетель  инстинктивно,  нет, -- скорее с практической стороны, потому что
так ему удобнее".
     Ќетрудно  понЯть,  о  ком  в  каждом случае идет речь. "€скусственное",
или,   если   угодно,  проповедническое  сознание  -это,  разумеетсЯ,  ѓэвин
‘тивене;  это  он,  сказал  бы Љаули, "жестикулирует", он вещает, рассуждает
возвышенно  о  чести,  гордости,  добре,  "факте",  "истине" и т.д. ‚прочем,
рассуждает  так,  чтобы  его,  по возможности, могли понЯть землЯки, которые
ѓарварда  и  ѓейдельберга не кончали, хочет освободитьсЯ от искусственности,
обнаруженной в его поведении азтором.
     Ђ  другие  и вовсе не впадают в пафос; их голос -- это даже, собственно,
не  их  голос,  не  какаЯ-то  специально  выделеннаЯ точка зрениЯ. ќто точка
зрениЯ   народа,   вырабатывавшаЯсЯ   на   протЯжении   долгого   времени  и
осуществлЯющаЯсЯ  как бы независимо от ее случайных выразителей. Ќедаром —ик
Њэллисон,  едва  начинаЯ  рассказ, предупреждает: "Љогда Я говорю "мы" и "мы
думаем",  то  имею  в  виду „жефферсон и то, что думали в „жефферсоне". € мы
привычно  не  сомневаемсЯ  в  праве  ребенка  представительствовать от имени
этого "мы" -- он здесь родилсЯ, и этим сказано все.
     Ќет,  "ѓородок"  --  это  не  просто  материализациЯ  чистой  духовности
"Џритчи". ќто даже не просто продолжение "„еревушки".
     —то можно было бы ожидать от продолжениЯ -- в формальном смысле?
     Ќапример,  дальнейшего  рассказа  о  карьере  ”лема  ‘ноупса. …сть он в
"ѓородке"?  …сть.  Њы  узнаем,  что,  перебравшись  из  ”ранцузовой  Ѓалки в
„жефферсон,   ”лем  получил  место  смотрителЯ  электростанции,  где,  путем
обычных  махинаций, преумножил состоЯние. Џотом стал вице-президентом банка,
потом  -- президентом, а в придачу прибрал к рукам особнЯк майора де ‘пейна --
своего  предшественника.  Ќо  все  это  остаетсЯ где-то на периферии -- всего
лишь сюжетнаЯ рамка.
     —его еще можно было бы ожидать от продолжениЯ?
     Ќапример,  какого-то  нового  взглЯда на того же героЯ, более глубокого
проникновениЯ  в  его суть. …сть и это. "‚ы говорите, -- обратилсЯ к ”олкнеру
слушатель   --   студент  ‚иргинского  университета,  --  что  созданные  вами
характеры  --  живые  люди.  Ќо у менЯ возникло впечатление, что ”лем ‘ноупс,
например,  --  это символ". ”олкнер не согласилсЯ: "Њне кажетсЯ, Я не выдумал
тот  бесчеловечный  характер,  каким  представлЯетсЯ ”лем. „жейсон Љомпсон в
другой  моей  книге  совершенно  бесчеловечен.  ‚  реальной жизни Я встречал
людей,   полностью   безнадежных  с  точки  зрениЯ  собственно  человеческих
свойств,  старых  человеческих истин -- сострадательности, жалости, мужества,
бескорыстиЯ.  ”лем бесчеловечен, но это живой человек. џ не собиралсЯ делать
из него символ".
     „умаю,  правы  были  оба  --  и писатель, и читатель, просто ”лем, каким
видим  мы  его  в  "„еревушке",  не  равен  самому  себе в "ѓородке". ‘тылое
изваЯние,  манекен  приходит  в  движение. ђазумеетсЯ, ‘ноупсу, как и ранее,
совершенно   не   знакомо  чувство,  он  по-прежнему  отделен  от  морали  и
преступает  человека  как  досадную  помеху  на пути к могуществу. Ќо теперь
”лем  хотЯ  бы  раскрываетсЯ  в  своих  побуждениЯх и поступках, они отчасти
утрачивают  характер  устрашающей анонимности, а потому и сам ”лем перестает
быть фатально неуЯзвимым.
     Ћднако  же  и  этот  психологический  сдвиг  тоже не сфокусирован, тоже
составлЯет лишь попутный интерес повествованиЯ.
     €ли  еще  одна  тема,  заЯвленнаЯ  в  общем  плане трилогии как одна из
ведущих,  -- катастрофическое распространение, самовоспроизведение ‘ноупсов --
стаи,  сметающей  на своем пути все живое. ‚ "„еревушке" мы фактически видим
только  одного,  главного,  ‘ноупса. ‚ "ѓородке" у него поЯвлЯютсЯ спутники:
давно  ждавший  своего  часа Њонтгомери “орд с его подпольным "порноклубом",
затем  Ђ.Ћ.‘ноупс,  торговец скотом (ему посвЯщена вставнаЯ новелла, которую
”олкнер  написал около двадцати лет назад). Ђ раз ‘ноупсов стало много, то и
наблюдателЯм  становитсЯ  понЯтно  то, что автор понЯл давно: есть не просто
люди,  которых  зовут ‘ноупсами, есть Явление -- сноупсизм. …го суть пытаетсЯ
сформулировать  ђэтлиф:  "‘ноупсам  все  всегда удаетсЯ оттого, что они все,
как  один,  стараютсЯ  добитьсЯ того, чтобы слова "быть ‘ноупсом" значили не
просто  принадлежать  к  зоологическому  виду,  но  и  не  ведать  неудач, и
добиваютсЯ  этого,  соблюдаЯ  одно-единственное  правило,  закон,  свЯщенную
клЯтву -- никогда никому не открывать, как им это удаетсЯ".
     ’олько  и  ‘ноупсов  муравейник  отодвинут  в  сторону  или существует,
копошитсЯ,  как фон, иногда видимый, но часто незримый. …го можно уплотнЯть,
расписывать   как   угодно,  но  все-таки  ничего  принципиально  нового  не
добавлЯетсЯ.
     €ное  дело  --  то,  что на этом фоне происходит, что этой тЯжелой глыбе
противостоит или способно противостоЯть.
     ђэтлиф  говорит:  "’еперь  мы их заполучили, теперь они наши. Џравда, Я
не  знаю,  за  какие  прошлые грехи „жефферсон заслужил такую кару, завоевал
это  право,  заработал  это  преимущество. Ќо так уж оно случилось. € теперь
нам  надо  боротьсЯ,  сопротивлЯтьсЯ,  надо  терпеть  и (если только сможем)
выжить".
     ‚от  это  действительно  перемена.  €ли,  если  угодно, продолжение, но
продолжение существенное -- то есть развитие, преодоление найденного ранее.
     ‘ноупсы, покорение ‰окнапатофы -- вот тема "„еревушки".
     ‰окнапатофа, „жефферсон против ‘ноупсов - вот тема "ѓородка".
     ‘равнительно  с  первой  частью трилогии заметно обновлЯютсЯ декорации.
‡десь  возвращаетсЯ  старый  ћг  --  не  только как система ценностей и образ
жизни,  но  также  и  как  символ  сопротивлениЯ  (форт, крепость, - говорит
ђэтлиф) смертельному врагу.
     џ  могу  понЯть  критиков  романа  --  скучно. ‘кучно перечитывать давно
читанное  и  знакомое  -- блистательные военные подвиги полковника ‘арториса,
безумие  молодого  ЃаЯрда,  женщины  --  наследницы  и хранительницы легенды,
которые  упрЯмо  верЯт,  что  "не  только  историЯ  Ђмерики,  но и всемирнаЯ
историЯ  еще не дошла до рождества 1865 года, потому что, хотЯ генерал ‹и...
и  капитулировал,  война  не была кончена, и последующие десЯть лет покажут,
что  даже  та мнимаЯ капитулЯциЯ была ошибкой". ‘кучно не просто потому, что
не  ново.  Џечальнее то, что давние истории утратили первозданную свежесть и
теперь  действительно  готовы  превратитьсЯ  в назидание, потому что сильное
некогда  переживание  вытеснЯетсЯ  едва  ли  не  фразой из учебника, который
передают  из  поколениЯ  в  поколение.  ђаньше были флаги в пыли, был чистый
серебрЯный  звук  трубы,  а  ныне? ‚от как ныне: "Њы все, в нашем краю, даже
пЯтьдесЯт  лет спустЯ, идеализировали героев проигранного сражениЯ, тех, что
доблестно,  неотвратимо, невосстановимо потерпели поражение". ђаньше истории
разворачивались  у  нас  на  глазах,  люди  страдали,  умирали и поднимались
снова,  --  теперь жизнь теснитсЯ в нескольких строках, в нескольких абзацах,
в  перечнЯх имен, и главное уже не событиЯ, и даже не имена, судьбы, за ними
стоЯщие,  а  краткий  итог:  "’ы  высишьсЯ, бестревожный и недосЯгаемый, над
этим  осколком  человеческих страстей и надежд и несчастий -- над честолюбием
и  страхом,  вожделением  и  храбростью,  над отречением и жалостью, честью,
грехом  и  гордостью,  --  и  все  это  непрочное,  тленное свЯзано, спутано,
пронизано,   как   паутиной,  как  тонкой  стальной  основой  ткани,  хищной
алчностью человека и все же устремлено к его мечтам".
     ќто,   положим,  привычное  красноречие  и  привычное  проповедничество
ћриста  --  ‘тивенса,  но  ведь  и  в  сознании других персонажей ‰окнапатофа
отчасти тускнеет, во всЯком случае не находит новых красок.
     ‘кучно.
     €   все-таки   устало-ностальгическаЯ   нота  прозвучала  в  романе  не
случайно; она нужна была здесь, этически, если угодно, необходима.
     Њы -- они: этой противоположностью движетсЯ всЯ книга.
     ‚от  что  было:  честь,  достоинство,  благородство.  Њожет,  все это и
преувеличено  легендой  до  неправдоподобиЯ,  тем  не  менее в представлении
общины -- это реальность, это источник развитиЯ, надежда на будущее.
     ‚от  что  еще  было:  содружество,  ощущение  принадлежности  к целому,
презрение  к социальной иерархии. ќто тоже легенда, никогда фермер-беднЯк не
беседовал  запросто  с  банкиром ‘арторисом, а тот, выписав бумагу-вексель и
услышав:  "Ђ  что  там  написано,  полковник? Ќе могу прочитать", никогда не
отвечал:  "€  Я  ни  черта не понимаю, ’ом. „авай напишем другую". Ќо и этот
миф -- животворен.
     Ђ  теперь  все  это ушло, самый воздух здешних мест пропиталсЯ миазмами
сноупсизма.  Њонгомери  “орд не просто показывает за деньги порнографические
открытки,  он,  ни  больше ни меньше, растлевает традиционную нравственность
общины.  —ик  Њэллисон может самоуспокоительно полагать, что в "„жефферсоне,
штат  Њиссисипи,  не  было  почвы  длЯ  того  занЯтиЯ,  развлечениЯ, которое
Њонтгомери “орд пыталсЯ насадить среди нас", но редь бизнес процветает.
     Ђ.Ћ.  ‘ноупс  не  просто выдумывает новый способ зарабатывать (загонЯет
скот  на  рельсы,  чтобы потом предъЯвить иск железнодорожной компании) -- он
подрывает этику бизнеса, принЯтую в ‰окнапатофе.
     ”лем  ‘ноупс,  разумеетсЯ, никогда бы не выбросил в корзину то, что длЯ
‘арториса  --  просто  бумага,  а  длЯ него -- финансовый документ. Ќо это еще
куда  ни  шло.  •уже, опаснее, что теперь ему нужны не просто деньги -- нужно
место,  положение,  законное право престолонаследиЯ, чтобы никакие ‘арторисы
не  подумали  даже  о  возможности  реванша.  Џоэтому  и  надевает  он маску
респектабельности, хотЯ, по словам автора, даже не знает, что это такое.
     ”ранцузова  Ѓалка  лишь  следила, широко открыв от изумлениЯ глаза, как
”лем  потихоньку прибирает ее самое. „жефферсон пытаетсЯ защищатьсЯ. ђэтлиф,
правда,  выдал  желаемое  за  действительное:  городок  этот  --  не форт, не
крепость.  ѓэвин  поправлЯет  своего друга и единомышленника: "Ќе скажу, что
между  нами  не  было таких, кто ничего и не хотел знать, таких, кто, понЯв,
что  нам  все  равно  никогда не защитить „жефферсон от ‘ноупсов, не говорил
бы:  давайте,  мол,  отдадим,  уступим  ‘ноупсам  и  „жефферсон,  и  банк, и
должность  мэра,  и  муниципалитет, и церковь, словом, все, чтобы, защищаЯсь
от   других   ‘ноупсов,  ‘ноупсы  защищали  и  нас,  своих  вассалов,  своих
крепостных".
     ќх!  кто  с  этим  в жизни не сталкивалсЯ, кто сам, за вычетом наиболее
стойких  бойцов,  так  не  поступал:  видишь,  что  творитсЯ безобразие, -- и
устало  машешь  рукой: плетью обуха не перешибешь, а соломинкой -- тем более.
€ли  замышлЯешь грандиозные свершениЯ, составлЯешь речи, достойные „емулена,
пишешь  совершенно  революционные  по  своему  содержанию письма. Ќо замыслы
остаютсЯ    неосуществленными,    речи    -   непроизнесенными,   письма   --
неотправленными.  ‚се  мы или, во всЯком случае, большинство немножко ѓэвины
‘тивенсы. Ћттого-то и восхищаемсЯ настоЯщими героЯми.
     Ѓыть  может,  страшны не ‘ноупсы, особенно когда они раскрываютсЯ -- а в
конце  концов  они  обЯзательно раскрываютсЯ. ‘трашна готовность признать их
всесилие.
     ‹учшаЯ  часть,  лучшее в духовном наследии „жефферсона сопротивлЯетсЯ --
глупо,  неумело,  комически  порой -- и все же не сдаетсЯ. “тратившаЯ немалую
долю  своей  дионисийской божественности, спустившаЯсЯ на землю ћла всЯчески
стараетсЯ,  по  словам  ђэтлифа,  подорвать сноупсизм изнутри. …й самой это,
впрочем,  уже  не под силу, все надежды она, как и другие, возлагает на свою
дочь  ‹инду  (так  подготавливаетсЯ  тема, котораЯ полное развитие получит в
заключительной  части  трилогии). ‘удьЯ ‘тивенс, при всей своей склонности к
резонерству,  действует  практически. ђазгадав секрет процветаниЯ Њонтгомери
“орда,  он  отправлЯет  его  в  тюрьму:  может  быть, таким способом удастсЯ
пробить  хоть  малую  брешь  в  монолите сноупсизма. Њиссис •ейт оставлЯет в
дураках  Ђ.Ћ.  ‘ноупса.  Ќаконец,  весь  городок  с  затаенным удовольствием
наблюдает,  как в течение долгого времени ћла обманывает мужа с Њанфредом де
‘пейном   --   столпом,  последним  олицетворением  ушедшего  порЯдка.  Љогда
любовнаЯ  историЯ  началась,  "мы еще не прочли письмена и знамениЯ, которые
предупредили,  предостерегли,  побудили  бы нас сплотитьсЯ и грудью защитить
от  мистера  ‘ноупса  наш  город".  Ќо потом, задним числом, стало понЯтно --
или,  может,  просто  захотелось  истолковать так, -- что то был неосознанный
акт  борьбы,  месть  „жефферсона  не лично ”лему ‘ноупсу -- всей системе. Ћн,
„жефферсон,  надо  отдать  должное, ничуть себЯ не идеализирует: и де ‘пейна
за  шашни  с  ћлой  вполне  всерьез  порицает,  и старому ‚арнеру не склонен
прощать  сомнительной  сделки  с  ”лемом,  и  вообще  обнаруживает  развитую
способность  к самокритике. €ное дело, что община резонно полагает, что даже
ее пороки человечнее ‘ноупсовой бесчувственности.
     “вы!  все  пока  оказываетсЯ  бессильным  в  дуэли со ‘ноупсами. Џомимо
всего  прочего,  они  редкостно  развили  в себе способность к мимикрии. Ќаш
„жефферсон,   „жефферсон   превыше   всего   --   ”лем   великолепно  овладел
риторическими  приемами,  и,  хоть  подлог  никого  не  обманывает,  -- право
представительства  затверждено,  нет,  --  узурпировано.  €  вот уже городок,
сражаЯсь  с  ”лемом,  с  ужасом  видит,  что  и  он,  „жефферсон, как прежде
”ранцузова  Ѓалка,  в  сущности,  выполнЯет  волю  завоевателЯ.  ђазве судьЯ
‘тивенс  разоблачил Њонтгомери “орда? „а ничего подобного -- это сам ”лем все
подстроил.  ђазве  миссис  •ейт  победила  Ђ.Ћ.  ‘ноупса?  ЋпЯть-таки ничего
подобного:  в  решающий момент поЯвлЯетсЯ вездесущий ”лем и завершает дело --
а  без  него  ничего  бы  и не получилось. ’ак главный ‘ноупс избавлЯетсЯ от
родственников,  занимающихсЯ  слишком грубым промыслом и тем самым пЯтнающих
имЯ.
     Ћн неотвратимо идет к цели.
     ‘овершает  самоубийство  ћла.  ”лем  наживаетсЯ  и  на этом несчастье --
безутешный  муж  демонстрирует  землЯкам верность семейным устоЯм, сооружает
на  могиле памЯтник с приличествующей надписью: "„обродетельнаЯ жена - венец
супругу. „ети растут, благословлЯЯ ее".
     Џокидает  „жефферсон,  чтобы  больше  не  вернутьсЯ,  Њанфред де ‘пейн.
Ћстались,  правда,  ђэтлиф  со ‘тивенсом. Ќо хоть и ненавидЯт они сноупсизм,
силенок  все-таки  не  хватает,  да  и  стараЯ склонность к рассуждательству
необорима.  ‚последствии,  уже  на  страницах  новой  книги,  ћрист  устроит
честный  самосуд:  "„а, в конце концов Я все-таки трус... Ђ кто говорит, что
ты  трус?..  Ќо  Я вовсе не трус... џ гуманист... ’ы даже не оригинален, это
слово обычно употреблЯетсЯ как эвфемизм длЯ слова трус".
     ”лемова карьера состоЯлась. Ќо точка еще не поставлена.
     ‚ ‚иргинском университете произошел знаменательный диалог:
     ‚опрос.  —то  бы  ни  происходило  с  генералом  Љомпсоном, полковником
‘атпеном  и  полковником  ‘арторисом, в них есть нечто героическое. ‘читаете
ли  вы,  что  во  времена,  когда разворачиваетсЯ действие романа "ѓородок",
есть еще место героическому?
     Ћтвет.  „а.  Њне  кажетсЯ,  что,  хотЯ человек не всегда оказываетсЯ на
высоте  момента,  сам этот момент выберет нужных людей. “ таких, как Љомпсон
или  ‘атпен,  было  стремление к героическому, они потерпели поражение из-за
отсутствиЯ-характера  или  таких  свойств,  которых  быть  не должно; но, по
крайней  мере,  они  предпринЯли  попытку. џ убежден, что героическаЯ минута
найдет  нужных  людей.  ’рагична  судьба  человека, который не пережил такой
минуты, который не сумел стать таким, каким мог бы".
     •ронологически  времЯ действиЯ "ѓородка", согласно авторскому указанию,
-  1909--1927 годы. Ќадо полагать, студент, задаваЯ  свой вопрос, и писатель,
отвечаЯ  на  него,  этим  отрезком  не  замыкались.  —ем  дальше двигалсЯ по
извилистым  своим  дорогам  XX  век,  тем  больше в нем поЯвлЯлось сноупсов.
„евушка  может  рыдать  по  утраченной  любви,  скрЯге  не  дано  оплакивать
потерЯнную   копейку  --  новейшаЯ  историЯ  безжалостно  оправдывает  старый
афоризм  ђескина.  “ходит  чувство,  уходЯт  герои чести, уходЯт даже рыцари
наживы,  вроде  пушкинского  Ѓарона,  или ќжена ђугона из многотомной эпопеи
‡олЯ, или ”рэнка Љаупервуда из драйзеровской трилогии.
     €змельчал  мир. “ ”олкнера достало печальной трезвости показать это. Ќо
он  так и не поверил, что перемены необратимы, так и не отказалсЯ от поисков
людей,  которые  в  критическую  минуту  поднимутсЯ  и  докажут,  что не все
потерЯно.
     ќта неугасающаЯ вера высказалась в "ЋсобнЯке".
     Ђлберт  ќрскин,  редактор  заключительной  части  трилогии,  до  самого
последнего   момента   уговаривал   ”олкнера   устранить   несоответствиЯ  с
"„еревушкой".  Ђвтор  упорно стоЯл на своем -- если что и менЯть, то в ранней
книге.  ЋтсылаЯ  последние страницы рукописи в издательство, он писал: "ќтот
том   должен   быть   определЯющим,  другие,  в  очередных  изданиЯх,  можно
отредактировать так, чтобы избавитьсЯ от противоречий".
     "ЋсобнЯку"  предпослана  краткаЯ авторскаЯ заметка, в которой собрались
мысли,  то  и  дело  мелькавшие  в  переписке  с  издателЯми:  "ќта  книга --
заключительнаЯ  глава,  итог  работы,  задуманной и начатой в 1925 году. ’ак
как  автору  хочетсЯ  верить и надеЯтьсЯ, что работа всей его жизни ЯвлЯетсЯ
частью  живой  литературы,  и  так как "жизнь" есть движение, а "движение" --
-это   изменение   и   перемены,   а  единственнаЯ  антитеза  движению  есть
неподвижность,  застой,  смерть,  то  за тридцать четыре года, пока писалась
эта  хроника,  в  ней  накопились всЯкие противоречиЯ и несоответствиЯ; этой
заметкой  автор  хочет  просто  предупредить  читателЯ, что он уже сам нашел
гораздо  больше  несоответствий  и противоречий, чем, надо надеЯтьсЯ, найдет
читатель,  и  что  эти  противоречиЯ и несоответствиЯ происходЯт оттого, что
автор,  как ему кажетсЯ, понЯл человеческую душу и все ее метаниЯ лучше, чем
понимал  тридцать  четыре  года назад, -- он уверен, что, прожив такое долгое
времЯ  с  героЯми  своей  хроники, он и этих героев стал понимать лучше, чем
прежде".
     €тог...  ‚  области  точных  величин  это  вывод, сумма, сложившаЯсЯ из
частных  заключений,  промежуточных  формул. …сли одно противоречит другому,
значит,   где-то   допущена   ошибка.   Ќо   в  искусстве,  области  величин
психологических,  нерасчетных,  итог  -- это преодоление, отказ, сознательное
порой опровержение того, что раньше казалось бесспорным или неизменным.
     ‘  этого,  собственно, ”олкнер и начинает. ‚ четвертый раз переписывает
он  сюжет,  возникший  давно,  в  рассказе  "‘обака", а затем повторенный, в
вариантах,  на страницах "„еревушки" и "ѓородка", -- убийство „жека •ьюстона.
Ќо  раньше  менЯлись  только  детали  обстановки  и  т.д.  ’еперь по-другому
освещаютсЯ  лица,  иным становитсЯ характер отношений и мотивы убийства тоже
иные.   ‚  рассказе,  затем  в  первых  двух  частЯх  трилогии  Њинк  ‘ноупс
представал  воплощением тупой, иррациональной злобы, в маленькой фигурке его
словно  сосредоточивалась  всЯ человеческаЯ обида на мир, заслуживающий лишь
безжалостной  мести.  ‘обственно,  •ьюстон  был  только  случайной  жертвой,
подвернувшейсЯ  на  пути  этой  "змеи  особой  породы",  как выглЯдит Њинк в
глазах ђэтлифа.
     ‚  "ЋсобнЯке"  все  заметно  менЯетсЯ.  Ќа  место  добродушного фермера
среднего  достатка  приходит, под тем же именем „жека •ьюстона, как у нас бы
сказали,  мироед,  последнюю рубашку с соседа снимающий. ‘ другой стороны, и
Њинк  уже  не просто сгусток слепой Ярости, ненависти, котораЯ только и ждет
повода  извергнутьсЯ на людей. ќто беднЯк, которого "всю жизнь... так мотало
и   мытарило",   которому  "так  не  везло,  что  волей-неволей  приходилось
неотступно и упорно защищать самые насущные свои права".
     Ќикогда  еще ”олкнер так не писал. ‘оциальным романистом, в том смысле,
в  каком  были  ими „райзер или ‘тейнбек, он, положим, не становитсЯ, однако
же   хочет  показать,  что  конфликт  человеческого  сердца  с  самим  собой
неотделим  от  конфликтов, которые раскалывают общество на тех, кто имеет, и
тех,  кто  не  имеет. ЏсихологиЯ, да еще с Явным оттенком патологии, находит
опору в социальном состоЯнии общества.
     Њинк  совершает  еще  одно  убийство  --  обрывает победительную жизнь и
карьеру  ”лема  ‘ноупса.  Џерекличка  тут  сразу  становитсЯ заметна, даже в
деталЯх:  и  ружье, направленное на •ьюстона еще в "‘обаке", и старый ржавый
пистолет,  из  которого  Њинк застрелил ”лема, с первой попытки дают осечку.
‘начала  ”олкнеру не нравилась эта очевидность. "‘лишком много совпадений, --
писал  он  Ђлберту  ќрскину,  --  рассказ терЯет от повторениЯ". Ќо уже через
несколько  дней  отсылает новое письмо: "’еперь Я знаю, как переписать главу
о  Њинке в "ЋсобнЯке", чтобы и осечка, случившаЯсЯ при выстреле, который был
сделан  в  "„еревушке",  осталась,  и  историЯ,  рассказаннаЯ  в "ЋсобнЯке",
ничего   не   утратила".   €  ”олкнер  на  самом  деле  вносит  значительные
исправлениЯ.   Џрежде  он  больше  нажимал  на  внешние  детали,  зеркальнаЯ
повторЯемость  которых  действительно  слишком  обращала  на  себЯ внимание.
‘ейчас находит существенные соответствиЯ.
     Џо  сюжету  Њинк  расправлЯетсЯ  с  родичем  за  то, что сначала тот не
выручил  его  и  позволил  засадить  в  тюрьму,  а потом, когда подошла пора
выходить  на  волю,  подстроил  дело  так,  что  срок удвоили. Ђ может, и не
только   по   сюжету.  ‘ам  этот  забитый,  загнанный  человечек  совершенно
неспособен  на  малейшее  усилие  мысли,  он знает только одно: ”лем нарушил
закон  кровного  родства  и  потому  должен понести кару. Ќастолько полон он
этой  верой  в  то,  что  порок должен быть наказан, и не свыше, а им самим,
Њинком   ‘ноупсом,  что  сорок  лет  --  громада  времени,  --  проведенные  в
Џарчменской  тюрьме,  проходЯт  словно  незамеченными,  чредою стремительных
мгновений,  каждое  из  которых  приближает час неизбежной расплаты. ’акова,
поЯснЯл автор, его, Њинка, судьба, предназначение, проклЯтие.
     Ќо  это  --  самоощущение  персонажа.  Ђ  писатель  видит дальше и судит
вернее.  ‡а  личной обидой стоит нечто гораздо более значительное: все та же
обида  обездоленного,  которому  много  не  надо  -  - просто хозЯйничать на
земле,  обрабатывать  свой  небольшой участок, чтобы хватало на прокорм. ’ак
ведь  и этого не дают. ѓрозный смутный призрак - Ћни -- Ћн -- Ћно - преследует
Њинка,  когда  •ьюстон  отнимает  у  него  корову,  и приходитсЯ -- никуда не
денешьсЯ  --  единственным  доступным способом доказывать €м, что есть у него
"сила  выдерживать  всЯкие  мытарства  и мотаниЯ, чтобы заслужить право дать
сдачи".  €  тот  же  равнодушный  призрак  --  Ћни  -- встает перед ним, когда
грЯзные,  дрожащие  худые  руки поднимают с усилием пистолет, наводЯт его на
”лема.  ќто новое убийство - в своем роде коллективный акт социальной мести.
ЉажетсЯ,  собралась  их  в  этом  огромном  гулком  особнЯке,  где  живет  в
одиночестве   ”лем,   --   невидимаЯ,   безликаЯ,  огромнаЯ  толпа  неимущих,
несчастных,  лишенных крова и хлеба насущного, чтобы бросить последний вызов
тем  силам,  что  неуклонно  увлекают их на дно жизни, и заЯвить тем самым о
своем существовании и непокоренности.
     ‚ерно  написал  один  наш  критик:  подлиннаЯ  историЯ антагонизма двух
‘ноупсов  "может  быть  до  конца  прочитана  лишь  в  бухгалтерских  книгах
торгово-земледельческого банка".
     Ќо  если  ”олкнер  не  хочет  сводить  все  к  мотивам  вендетты,  то и
внелично-социальных объЯснений ему тоже мало.
     ‚  финале,  совершив дело жизни, Њинк внезапно утрачивает свой, здешний
облик  и  воспарЯет  в  горние выси. €ли иначе -- сферы смыкаютсЯ, верх и низ
сходЯтсЯ  --  герой  уходит в землю, становитсЯ горстью вечно возрождающегосЯ
праха.  "...’от  Њинк  ‘ноупс,  которому  всю  жизнь  приходилось мучитьсЯ и
мотатьсЯ  зрЯ,  теперь расползаетсЯ, расплываетсЯ, растекаетсЯ легко, как во
сне;  он  словно  видел,  как  он  уходит туда, к тонким травинкам, к мелким
корешкам,  в  ходы,  проточенные  червЯми, вниз, вниз, в землю, где уже было
полно  людей, что всю жизнь мотались и мыкались, а теперь свободны, и пускай
теперь  землЯ,  прах, мучаетсЯ, и страдает, и тоскует от страстей, и надежд,
и  страха, от справедливости, и несправедливости, от горЯ, а люди пусть себе
лежат  спокойно,  все вместе, скопом, тихо и мирно, и не разберешь, где кто,
да  и разбирать не стоит, и он тоже среди них, всем им ровнЯ -- самым добрым,
самым  храбрым,  неотделимый от них, безымЯнный, как они: как те прекрасные,
блистательные,  гордые  и  смелые,  те,  что  там,  на  самой вершине, среди
сиЯющих  владений  и  снов,  стали  вехами в долгой летописи человечества, --
…лена  и  епископы,  короли  и  ангелы  --  изгнанные, надменные и непокорные
серафимы".
     ’акими  строками  роман  завершаетсЯ.  Џохоже,  что  под  конец жизни в
”олкнере  пробудилсЯ  несостоЯвшийсЯ  поэт,  а  эта  страсть,  эта  любовь к
поэтическому  слову  так  его  и  не  покинула, он говорил даже, что если уж
присуждать  Ќобелевскую  премию  американцу,  то  это  должен  быть  поэт, --
неважно, кто по имени, -- но поэт.
     ’олько  уж  больно  резкий переход в иное измерение происходит, слишком
разительно  несоответствие  возвышенного  гимна вполне прозаической личности
героЯ.  Џоложим,  Њинк уже не тот, каким знали мы его раньше, но "непокорные
серафимы"?  Ќет, увольте, это все-таки о ком-то другом, уж величиЯ в нем нет
никакого.
     Ќо  все  дело  в  том,  что не от собственного имени выступает в финале
этот  персонаж.  ’еперь  этот  избранник, орудие рока, инструмент возмездиЯ,
творимого несдавшимисЯ силами справедливости.
     …му,  Њинку,  эти силы неведомы, но они существуют и действуют. ђассказ
по-прежнему  ведетсЯ  от  лица  трех  знакомых  нам персонажей, прерываемых,
впрочем,   порой   самим   автором.  Џоначалу  кажетсЯ  --  не  только  прием
сохранилсЯ,  но  и  сами  эти  люди  легко  и  естественно  переместились на
страницы  нового  романа и просто продолжают прерванный было разговор. ђазве
что  —ик  Њэллисон  повзрослел и соответственно утратил невинность сознаниЯ,
котораЯ,   как  говорил  автор,  позволЯет  увидеть  событиЯ  в  неожиданном
ракурсе.
     ’ак-то  оно  так  -  имена  прежние  и роли прежние. ’олько исполнители
изменились,  прожитые годы -- те самые тридцать восемь лет, что Њинк провел в
Џарчмене,  --  даром ни длЯ кого не прошли. ‚се трое по-прежнему рассуждают --
резонерствуют,  но  по-другому  и  о  другом.  Њожет,  потому,  что впервые,
кажетсЯ,  пришло  им в голову -- им, а не всеведущему автору, -- что маленькаЯ
‰окнапатофа  не  отделена  от  всего остального мира, включена в трагический
ход  всемирной истории. „ом им, как и прежде, дорог, потому и вспоминают они
элегически  старые  времена:  на  трех  страницах  уместилсЯ едва ли не весь
сюжет "‘арториса". € все же, все же....
     ѓэвину   ‘тивенсу,   этой   традиционной   выучки   гуманисту,   всегда
отвратительны   были   ‘ноупсы.   Ќо   только  теперь  он  увидел,  как  все
взаимосвЯзано:  наполеончики  в  масштабах  штата Њиссисипи, и толстосумы из
Ќью-‰орка,  и  "тот,  кто  уже  сидит  в  €талии,  и тот, другой, куда более
опасный,  в  ѓермании, и тот, кто в €спании, ему только и надо, чтобы его не
трогали  мы,  все те, кто считает, что, если хорошенько зажмурить глаза, все
само  собой  пройдет".  ’ак  образуетсЯ  всемирный  круг,  всемирный заговор
сноупсизма:   ку-клукс-клан,   "‘еребрЯные   рубашки",   ѓитлер,  Њуссолини,
”ранко...
     Џосле  новой  войны  вновь  пошла в ход патриотическаЯ демагогиЯ, обман
общественного  мнениЯ,  запугивание,  пропаганда  и все в этом роде. Џодобно
тле,  разъедает  эта  упорно  нагнетаемаЯ  атмосфера  общественный организм,
пожирает  некогда  здоровые  клетки,  извращает  ценности. ђаньше „жефферсон
ничего  не  мог поделать со ‘ноупсами, но хотЯ бы ощущал угрозу и, как умел,
старалсЯ  ей  противостоЯть.  ’еперь "джефферсонские пролетарии не только не
желали  осознать,  что  они пролетариат, но и с неудовольствием считали себЯ
средним  классом,  будучи  твердо  убеждены, что это -- временное, переходное
состоЯние  перед  тем,  как они, в свою очередь, станут собственниками банка
мистера  ‘ноупса  или  (как  знать?)  займут  место  во  дворце  губернатора
„жексона или президентское кресло в Ѓелом доме".
     Љогда-то  ”олкнер  очень романтически представлЯл себе войну. ’еперь он
давно  научилсЯ ее ненавидеть, давно понЯл, что почем, и знание свое передал
героЯм.   ‚   "Ћсквернителе   праха"   —ик   Њэллисон  становитсЯ  мужчиной,
освобождаЯсь  от  предрассудков  клана и расы. Ќыне происходит как бы второй
обрЯд   посвЯщениЯ.   Њолодой   человек  вспоминает,  как  городок  встречал
ветеранов  первой  мировой.  ‘начала  устраивались  шумные сборища, парадные
приемы,  людей  с  нашивками  за  ранениЯ  уверЯли, что они спасли свободу и
цивилизацию,  а  потом  все  эти  демонстрации  надоели,  и  героЯм сказали:
"‹адно,  ребЯтишки,  доедайте  мЯсо с картофельным салатом, допивайте пиво и
не  путайтесь  у  нас  под ногами, мы по горло занЯты в этом новом мире, где
главное  и  единственное  наше  дело -- не просто извлекать выгоду из мирного
времени, а получать такие прибыли, какие нам и не снились".
     Џоистине  мечтатели,  метафизики, с охотою рассуждавшие ранее о грехе и
искуплении,  о  расе  и  национальном  характере,  спустились  на  землю. Ќо
оказалось, что и этого недостаточно.
     ‚  предисловии  к "Џритче" ”олкнер писал: "…сли в моей книге есть идеЯ,
мораль...  то  состоит  она  в  том,  чтобы  показать средствами поэтической
аллегории  бессилие  пацифизма;  положить  конец  войне  человек может, либо
отыскав,  изобретЯ  нечто более сильное, чем война, воинственные устремлениЯ
и  жажда  власти  любой  ценой, либо прибегнув к огню ради уничтожениЯ огнЯ;
человечество  может  в конце концов сплотитьсЯ и вооружитьсЯ орудиЯми войны,
чтобы  покончить  с  войной;  противопоставлЯть  один народ другому или одни
политические  взглЯды другим -- ошибка, которую мы последовательно совершали,
пытаЯсь  прекратить  войны;  -  люди,  отвергающие  войну, могут собратьсЯ с
силами  и  сокрушить военными методами союзы сил, которые держатсЯ устарелой
веры   в   целесообразность   войны:  их  (эти  силы)  необходимо  заставить
ненавидеть  войну  не  по моральным и экономическим причинам, даже не просто
из  стыда,  а  из  страха перед ней, из сознаниЯ, что на войне они сами -- не
как  нации,  или правительства, или идеологии, а как обыкновенные смертные --
будут уничтожатьсЯ первыми".
     ’еперь   мы  знаем,  что  ”олкнер  заблуждалсЯ:  равновесие  страха  не
убережет  человечество  от гибели, а прибегнув к огню ради уничтожениЯ огнЯ,
оно  просто  не  успеет достичь цели -- раньше сгорит. ’ак что пацифизм вовсе
не  бессилен, может, на этой основе человечество только и может сплотить