. ‚скоре он услышал шум машин, и в пыли
за  его спиной, разрастаЯсь, замерцали отсветы фар; тогда он сошел с дороги,
снова  припал  к земле среди бурьЯна и переждал, пока машины проедут. Њашина
Њаклендона  ехала  теперь позади. ‚ ней сидели четверо, и на подножке никого
не было.
     Ћни  проехали;  пыль  поглотила  их;  и  отсветы и звуки замерли. Џыль,
поднЯтаЯ  ими,  еще  немного  повисела,  но  вскоре  вековечный  прах  вновь
поглотил  и ее. Џарикмахер выбралсЯ опЯть на дорогу и, прихрамываЯ, побрел к
городу".
     ‡аметьте  --  все времЯ сохранЯетсЯ эффект двойного видениЯ: пропыленный
бурьЯн  -- и зловещий хруст того же бурьЯна, огни городка -- и свет луны, пыль
из-под  автомобильных  колес  -- и вековечный прах. Ћткуда здесь эти атрибуты
вечности,   постоЯнно   обволакивающей   быт  и  стирающей  любые  различиЯ,
убирающей  перегородки  между  участниками  жизни,  кем  бы  ни  были  они --
жертвами,   миротворцами,   палачами?  ‚едь  и  над  насильником,  утолившим
звериный  инстинкт,  "темный  мир,  казалось, лежал поверженный под холодной
луной и не смыкающими век звездами".
     …сли  читать "‡асушливый сентЯбрь" в терминах расы, видеть в нем только
отражение  болезненных  Явлений  южной действительности, то останетсЯ лишь в
очередной  раз поразитьсЯ чудовищному бесчувствию писателЯ. Ќо в том и дело,
что  так читать его нельзЯ, или, скажем, писатель не хочет, чтобы мы его так
читали.  ‚нутреннему  содержанию  тесно в границах сюжета. ‚се переводитсЯ в
план   глобальных   категорий:   наследие   несвободы  продолжает  физически
уничтожать  черных  и  морально  -- белых, которым суждено нести крест вины и
несмываемое  клеймо проклЯтиЯ. ‚едь потому и вглЯдываетсЯ все времЯ писатель
в  парикмахера  Џинкертона,  что  надо  ему  закрепить важнейшую свою мысль:
середины  нет,  неучастие  мнимо,  меры  собственной  ответственности  таким
образом не уменьшишь.
     ‚  рассказе  эта  мысль до конца все же не выразилась; слишком невелико
повествовательное  пространство  и  слишком,  что там ни говори, определенна
ситуациЯ: она накладывает четкие нравственные обЯзательства.
     Ќужен  был более высокий уровень обобщениЯ. Ќужен был, как говорилось в
письме ђичарду ђайту, -- Љаждый, ‹юбой.
     ‚  романе  "‘вет  в  августе"  все  так и строитсЯ. Џоложим, -- читавший
помнит,  --  здесь  есть  и  откровенные,  графически четкие картины расового
безумиЯ.  ‘реди персонажей запоминаетсЯ „ок •айнз -- невольный дед Љристмаса;
это  его дочь Њилли, согрешив с проезжим циркачом, по виду мексиканцем, а на
самом  деле  "Ќигером",  произвела на свет младенца, чье несчастное рождение
вызвало  всю  эту  жуткую  фантасмагорию.  Њаленький,  тщедушный  человечек,
заморыш,  смирившийсЯ  с  тем,  что всю жизнь ему не везло, и даже горделиво
несущий  крест неудачи -- "никакой приниженности потерпевшего в нем не было",
--  он  сохранил на всю жизнь одно чувство, врожденный инстинкт -- ненависть к
неграм.  Љогда Љристмаса поймали и повели в тюрьму, •айнз ввинтилсЯ в толпу,
пробилсЯ  к  арестанту.  "’ут он замер на миг, злобно глЯдЯ пленнику в лицо.
ќтот  миг  был долгим, однако раньше, чем старика успели схватить, он поднЯл
палку  и  ударил  пленника и хотел ударить еще, но тут его наконец поймали и
стали  держать,  а  он  исходил  бессильной Яростью, и на губах его легкой и
тонкой  пеной  вскипала  слюна.  ђта  ему  не  заткнули. "“бейте выблЯдка! --
кричал он. - “бейте. “бейте его"".
     "џ  никогда  не  слышал  и  не  читал  о  судах  ‹инча". Џсихологически
допустимо,  что ”олкнер говорил это. €нтервьюер -- чужак, Янки, поработитель,
пусть  не  думает,  что  его  предки  сражались  за правое дело. Љ тому же в
историческом   смысле   ”олкнер,   может  быть,  и  прав:  он  обращаетсЯ  к
доаболиционистским  временам,  а  жуткий  обычай  линчеваниЯ распространилсЯ
после  ѓражданской  войны. Ћднако, оставаЯсь наедине с чистым листом бумаги,
художник,  естественно, отбрасывает любые соображениЯ тактики, амбиции, да и
хронологию также.
     ‚  очерке  "Њиссисипи" он рассказывает о мальчике, выросшем на глубоком
ћге,   --   о   себе,   собственно,   рассказывает:  "Ћсобенно  ненавидел  он
нетерпимость  и  несправедливость: линчевание негров -- не за преступлениЯ, а
просто  так,  за  то, что у них чернаЯ кожа". ’ут же, правда, идет оговорка:
"’аких  случаев  становилось  все меньше и меньше, и хотелось надеЯтьсЯ, что
со  временем  их  не  станет  вовсе,  но  зло было совершено, и оно навсегда
останетсЯ несмываемым пЯтном".
     ќто  очерк, а в романе ”олкнер куда более жесток. ђЯдом с „оком •айнзом
--  Џерси  ѓримм.  Ћдин -- стихийный расист, к тому же само присутствие черных
словно  облегчает его удел: приЯтно знать, что ты не на самом дне. Ђ ѓримм --
расист  принципиальный,  идейный,  может, еще и поэтому он убивает Љристмаса
как  бы  не сам -- а от имени и по поручению всей белой расы. Џредназначенный
к  бесконечному  крестовому  походу,  избранный  выжигать  ересь  в любых ее
формах  и  проЯвлениЯх,  ѓримм,  говоритсЯ  в  романе,  "переживал  страшную
трагедию:  он  не  просто опоздал родитьсЯ, он опоздал на такую малость, что
ему  пришлось  из  первых  рук узнать о том невозвратимом времени, когда ему
следовало  быть  мужчиной, а не ребенком". ђечь идет о первой мировой войне,
на которую этот человек не попал, немного не дотЯнув по возрасту.
     ’еперь  можно  реваншироватьсЯ:  ѓримм  вступил  в  отрЯд  национальной
гвардии.   ЉолебаниЯ,  сомнениЯ,  рефлексии  ему  не  ведомы,  он  живет  по
неписаному  кодексу  --  твердынЯ  и  оплот  ЏорЯдка. "†изнь, открывшаЯсЯ его
глазам,  несложнаЯ и бесповоротнаЯ, как голый коридор, навсегда избавила его
от  необходимости  думать  и выбирать, и ноша, которую он взЯл на себЯ, была
блестЯщей,  невесомой  и боевой, как латунь его знаков различиЯ; возвышеннаЯ
и   слепаЯ  вера  в  физическую  храбрость  и  беспрекословное  повиновение,
уверенность  в  том,  что белаЯ раса выше всех остальных рас, а американскаЯ
раса  выше  всех  белых, а американский мундир превыше всего человечества, и
самое  большее,  чего  могут потребовать от него в уплату за это убеждение и
эту  честь, -- его собственнаЯ жизнь". ‘огласно этому уставу, ѓримм и линчует
„жо Љристмаса.
     ‘коль  бы  ни был бесстрастен, нарочито нейтрален тон, нетрудно уловить
сильное  чувство протеста, которое вызывает у писателЯ этот садист, как и то
Явление,  что  в  нем  воплощено,  тот €грок, который дергает за ниточку. Ќо
какое, собственно, Явление? ђасизм?
     ‚от  автокомментарий,  сделанный  пЯтнадцать лет спустЯ. ‚ ту пору, это
был  1945  год, ”олкнер оживленно переписывалсЯ с Њалкольмом Љаули, обсуждаЯ
состав  тома  сочинений,  задуманного  как  сокращеннаЯ историЯ ‰окнапатофы.
€деЯ  очень  понравилась писателю: "•орошо бы и впрЯмь сделать ‡олотую книгу
моего  апокрифического  краЯ.  џ  уже  и  сам подумывал, что в старости надо
сработать  нечто  в  этом  роде:  выстроить по алфавиту подробную генеалогию
семейств,  от  отца  к  сыну,  к  внуку".  Љнига  вышла, в нее были включены
новеллы,  главы  из  романов,  в  частности  и  сюжет  из "‘вета в августе".
”олкнер  писал:  "“оррен ѓримм (очевиднаЯ оговорка. -- Ќ.Ђ.) объединЯет все в
единое  целое.  Ќасколько  Я  помню, он был фашиствующим ѓалахэдом, который,
убиваЯ  Љристмаса,  спасал  белую  расу.  џ придумал его в 1931 году. Џока в
печати  не  начали  писать  о ѓитлере, Я и не подозревал, что создал нациста
еще до того, как это сделал он".
     —то  касаетсЯ  нацизма  в его исторически определенном облике, ”олкнер,
скорее  всего  бессознательно,  нарушает  пропорции.  ‚  отличие  от  многих
современников   в   Ђмерике   и  …вропе,  в  прЯмую  писательскую  борьбу  с
гитлеризмом  он  не  вступал,  разве  что  в  одном  из  последних  романов,
"ЋсобнЯке".  ’ак  что  в  это  понЯтие ”олкнер скорее всего вкладывает общее
представление   о   силе,  избавившей  себЯ  от  морали,  о  разрушительном,
преступном  фанатизме идеологии, презревшей элементарные нормы человечности.
€  это,  между  прочим,  объЯснЯет,  почему, в представлении автора, историЯ
Џерси  ѓримма образует идейный центр сборной книги. ‚ самом деле, что общего
у   нее   с   другими  новеллами,  помещенными  здесь  же,  рЯдом,  например
"‘праведливостью"  или  "Љрасными  листьЯми", где рассказываетсЯ о начальных
временах ‰окнапатофы? Ћбщее -- тема, тема насилиЯ и преступлениЯ.
     ‚  границах  "черного  поЯса" то и другое может принимать специфические
формы,  но  суть  этими  границами ни в коем случае не замыкаетсЯ. Ќевидимый
€грок,  управлЯющий Џерси ѓриммом, это не просто расист. € жертвеннаЯ судьба
„жо  Љристмаса  --  не  просто  расплата за нечистоту крови и уж тем более не
возмездие за совершенные преступлениЯ.
     Ћткуда  мы,  собственно,  узнаем,  что он полукровка? Љристмас сам нам"
это  сказал, вернее, не нам, а одной потаскушке по имени Ѓобби. Ђ ему откуда
это  стало известно? -- от приютской диетсестры, которую он застал за грехом,
а  та, чтобы избавитьсЯ от свидетелЯ, наЯбедничала начальнице, что мальчишка
-- "нигер".
     ‚полне  возможно,  что это просто уловка, выдумка. Ќо, может, и правда,
во  всЯком  случае,  старый  •айнз  в  этом  убежден.  ’олько ведь и он лишь
подозревает,  что любовник дочери -- черный; к тому же никем не доказано, что
этот, так до конца нами, и не увиденный, персонаж -- отец ребенка.
     Ќо  все  это  не  имеет  ровно никакого значениЯ. ”олкнеру нужно, чтобы
герой  думал,  что  в  нем есть примесь черной крови, что он, следовательно,
срединный, никакой расе не принадлежащий человек. ’ак все и строитсЯ.
     Ќиоткуда  ЯвилсЯ  „жо  Љристмас  в  мир  -- просто нашли у дверей приюта
спеленутый  комок  в  рождественскую  ночь  --  отсюда и прозвание. (Љристмас
по-английски  --  рождество.)  €  с  той  поры, как он себЯ помнит, всЯ жизнь
превратилась  в  мучительные  поиски имени и корней, в чреду попыток пробить
глухую  стену  анонимности.  Џри этом никакой помощи -- ласки, тепла, добра --
принЯть  он не хочет, неизменно ее отбрасывает. …му в одиночку суждено нести
крест  и  знак доблести, избранности одновременно, независимости от прошлого
и будущего, от белых и черных.
     ’ак  до конца. ѓерой все времЯ движетсЯ по кругу, постоЯнно возвращаЯсь
к  точке,  из  которой вышел. Ћн идет, говорЯт нам, по улице, но она тЯнетсЯ
бесконечно  --  тысЯчи  опустевших  улиц:  "...как  длЯ кошки, все места были
одинаковы  длЯ  него. € ни в одном он не находил покоЯ. “лица все тЯнулась в
смене   фаз  и  настроений,  всегда  безлюднаЯ:  видел  он  себЯ  как  бы  в
бесконечной   последовательности   аватар,   среди   безмолвиЯ,   обреченный
движению,   гонимый   храбростью  то  подавленного,  то  вновь  разжигаемого
отчаЯниЯ".
     Ќи  разу  лицо героЯ не попадает в фокус, черты постоЯнно расплываютсЯ,
не  застываЯ в каком-то определенном выражении, всЯ фигура словно составлена
из  отдельных частей, которые непонЯтно что удерживает вместе. "Џохож он был
на  бродЯгу  --  и  вместе с тем не похож. Ѓотинки у него были пыльные, брюки
тоже  в  грЯзи.  Ќо сшиты из приличной диагонали и отутюжены, а рубашка его,
хотЯ  и грЯзнаЯ, была белой рубашкой; на нем был галстук и соломеннаЯ шлЯпа,
новаЯ,  с  твердыми  полЯми,  заломленнаЯ  нагло  и  зловеще над неподвижным
лицом.  Ћн не был похож на босЯка в босЯцком рубище, но бездомностью от него
так  и веЯло, словно не было у него ни города, ни городка родного, ни улицы,
ни камнЯ, ни клочка земли".
     „авно  замечено,  что  судьба  героЯ  "‘вета  в  августе" аллегорически
перекликаетсЯ  с  новозаветной  легендой.  „а  и как не заметить -- аналогии
провоцируютсЯ постоЯнно, начинаЯ с имени.
     „алее  --  отклики  в  сюжете.  „жо Љристмаса выдает полиции подручный в
бутлеггерском  промысле  -- ученик, так сказать, €уда. ‘китаЯсь, скрываЯсь от
преследователей,  Љристмас  заходит  в  деревенскую  церковь, наводЯ ужас на
паству,  --  это,  конечно,  изгнание  менЯл  из храма; неделЯ проходит между
убийством  „жоанны  ‚ерден  и  тем  моментом,  когда  герой  решает  сдатьсЯ
властЯм,  --  страстнаЯ  неделЯ; расплава над Љристмасом заставлЯет вспомнить
казнь в €ерусалиме (как и рождение в хибаре •айнзов -- рождение в хлеву).
     ‘толь  откровенное  возвышение  фигуры  Явно ущербной смущало, чтобы не
сказать  шокировало.  “  автора  часто  спрашивали: "‡ачем вы свЯзываете имЯ
•риста  с таким дурным человеком, как „жо Љристмас?" Ћн разъЯснЯл: "џ думаю,
трудно  сказать  про  того  или  другого  человека,  какой  он  -- дурной или
хороший.  џ  допускаю,  что  есть  исключениЯ,  но  вообще  человек -- жертва
собственной  природы,  своей  среды,  своего окружениЯ, и ни про кого нельзЯ
сказать,  что  он  только  плохой  или только хороший. —еловек пытаетсЯ быть
лучше  в  пределах  возможного.  —то  же касаетсЯ Љристмаса, то он просто не
знал,  кто  он. Ћн понимал, что никогда и не узнает, и единственное спасение
--   чтобы   жить  с  собою  в  мире  --  состоЯло  в  том,  чтобы  отвергнуть
человечество,  принЯть  удел  изгоЯ.  Ћн  попыталсЯ  сделать  это, но ему не
позволили,  люди  не  позволили.  џ  не  считаю,  что  он плохой человек, он
человек  трагический". ‚ другой раз ”олкнер, заметив, что трагических героев
у  него  только  трое,  поставил  в  этот рЯд и Љристмаса. € как раз поэтому
отказалсЯ сравнить его с ‹упоглазым, тот и впрЯмь "исключение" -- чудовище.
     ‚  чем  же  трагедиЯ?  Ђвтор  начал  было:  "Ћн  не знал, есть ли в нем
негритЯнскаЯ   кровь,  и  никогда  бы  не  узнал",  но  тут  же  поправилсЯ,
вернувшись  к  ранее  высказанной  мысли: "’рагедиЯ состоит в том, что он не
знает,  кто  он,  и  никогда не сможет узнать, а это, по моему мнению, самое
трагическое состоЯние, в каком только можно оказатьсЯ, -- не знать, кто ты".
     Ѓыть  может,  евангельские аналогии сами по себе и впрЯмь неоправданны.
€исус  •ристос  искупил  смертию  грех  людской, а фолкнеровскому герою идеЯ
милосердиЯ,  бескорыстного  служениЯ совершенно чужда. Џисатель, разумеетсЯ,
и  сам  это  видел,  недаром  в перекличках, при всей их очевидности, всегда
сохранЯетсЯ  некаЯ  приблизительность,  возможность  иного толкованиЯ. Џорой
”олкнер   даже   сознательно  разрушает  сходство:  в  рукописных  вариантах
Љристмасу  в  момент  гибели  было  тридцать  три  года,  в  окончательном --
тридцать шесть.
     €  все-таки  модельные  ситуации  были  нужны,  ибо  нужна  была фигура
универсальнаЯ  - вечный скиталец, воплощенное страдание, никто в отдельности
и все вместе.
     Ћбреченность   страданию,   которую   ”олкнер   всегда   считал  уделом
человеческим,  становитсЯ  обреченностью  гибели.  ќто  не проклЯтие "червой
крови  -  это  судьба. „жо Љристмас мог скрытьсЯ, уйти от погони и не сделал
этого.  Ћтдав  себЯ  в  руки  властей,  он  мог дождатьсЯ суда и приговора к
пожизненному  заключению.  Ќе  сделал и этого -- убежал из-под стражи, тверди
знаЯ,   что  смысла  в  том  никакого  нет.  ‚ернее,  есть,  только  другой,
противоположный.  "‚  этот  понедельник  вечером,  усевшись  за  ужин, город
удивлЯлсЯ  не  тому,  что  Љристмасу удалось бежать, а почему, вырвавшись на
волю,  он  искал  убежища  в таком месте (где -- еще увидим. -- Ќ. Ђ.) , знаЯ,
что  там  его  навернЯка  настигнут,  и  почему,  когда это произошло, он не
сдалсЯ,  но  и  не  оказал  сопротивлениЯ.  Љак будто замыслил и рассчитал в
подробностЯх пассивное самоубийство".
     “лица,  по  которой  бесприютно,  отчаЯнно мечетсЯ Љристмас,-- не только
его  улица;  по  ней  все  идут,  и  всех  эта  улица-ловушка, улица- клетка
затЯгивает в свою безысходность.
     Џо  словам  автора,  он,  не  знаЯ  еще общего плана "‘вета в августе",
решил,  что  роман должен начинатьсЯ с изображениЯ молодой женщины, бредущей
разбитой  сельской  дорогой. Ќо, разбираЯ черновики, видишь, что это не так.
Ќикакой  ‹ины ѓроув еще нет, а сразу же поЯвлЯетсЯ ѓейл •айтауэр, свЯщенник:
он  отправлЯетсЯ в „жефферсон, куда только что получил назначение, и по пути
рассказывает  жене,  как  героически  погиб  в  тех  краЯх  его дед, ветеран
ѓражданской  войны.  ќтот  сюжет  ”олкнер придумал еще раньше, положив его в
основание  рассказа  "‹иванскаЯ  роза". ЋсновывалсЯ он на реальных событиЯх:
когда  исход  войны  был, по существу, решен, конфедераты нередко устраивали
набеги  на  провиантские  склады  северЯн.  ‚  штате  Њиссисипи эта практика
получила  особенное  распространение.  Ќечто  в  этом  роде,  как мы помним,
”олкнер  изобразил  в  "‘арторисе",  а  теперь  развил  эпизод,  украсив его
разными  романтическими  подробностЯми.  ‚прочем,  сама  интрига автора не в
первую  очередь  занимала,  главное,  как  и  всегда,  состоЯло в том, чтобы
сблизить  прошлое  и  настоЯщее.  Џотому,  красочно  рассказав  о  деде,  он
передвигает  затем  в  центр  фигуру  •айтауэра -- внука, которого неудержимо
влечет на места былых сражений.
     ђассказ  не получилсЯ, и ”олкнер даже не стал прилагать особых усилий к
его опубликованию. Ќо персонаж запомнилсЯ и ожил в романе.
     ‡ачем  он  здесь?  ЉакаЯ роль в общем повествовательном плане назначена
этому   странному,  нелепому  человеку,  который  добивалсЯ  джефферсонского
прихода  с  таким  рвением,  будто это был чуть ли не собор свЯтого Џетра, а
достигнув  заветной  цели, тут же утратил обретенное и доживает теперь дни в
одиночестве  и  униженности?  ‘тена между пришельцем и городом выросла сразу
же.  „жефферсон  ожидал  слова  божьего,  проповеди смирениЯ, а на церковную
кафедру   поднЯлсЯ   какой-то   скоморох,   шарлатан,  зазвучала  сбивчиваЯ,
возбужденнаЯ  речь,  и  шла  она не о грехе и искуплении, а о конных атаках,
развевающихсЯ  знаменах,  воинской  славе.  "‘таршие  пытались  охладить его
радость   и   возбуждение   разговором   о  серьезных  церковных  делах,  об
обЯзанностЯх  их церкви и его собственных", но ничего не помогало. Љ тому же
„жефферсон  был  совершенно шокирован поведением жены •айтауэра, котораЯ без
зазрениЯ  совести  нарушала обет супружеской верности и в конце концов то ли
выбросилась,  то  ли  просто  упала из окна мемфисской гостиницы, разбившись
насмерть.  ‡авершилось все тем, что свЯщенника лишили кафедры, но из городка
он  не  уехал,  а  только  в порыве самобичеваниЯ приколотил к дому вывеску:
"ѓейл  •айтауэр,  „.Ѓ.  “роки рисованиЯ. ђождественские открытки. ЏроЯвление
фотографий". „.Ѓ. значит „рЯнной Ѓезбожник.
     Ћтчасти  этот  герой растворЯетсЯ в толпе уже знакомых нам (а впереди --
новые   встречи)   призраков,   длЯ  которых  все  осталось  в  романтически
приподнЯтом  прошлом.  ‚  воображении •айтауэра -- гордые всадники, отчаЯнные
рейды,  и  на  улицах  „жефферсона,  хоть  и прошли десЯтилетиЯ, чудЯтсЯ ему
следы  подков, из самого воздуха ткутсЯ очертаниЯ воинов. „жефферсон подобен
Њекке,  он  понЯл это еще четырехлетним малышом и, поступив в семинарию, все
думал,  что  вот  наступит  момент,  и  он объЯвит во всеуслышание: "ѓосподь
должен  призвать менЯ в „жефферсон, потому что там кончилась моЯ жизнь, была
остановлена  пулей,  в  седле,  на  скаку, ночью на джефферсонской улице, за
двадцать лет до того, как началась".
     Џо  сравнению  с  этим  оглушительным ударом ‘удьбы все остальные удары
словно  нечувствительны. •айтауэр стоически переносит, просто не замечает ни
измен  жены,  ни  гибели  ее,  ни  презрениЯ  общины.  „аже когда настоЯщаЯ,
невыдуманнаЯ   смерть   подступила,   физических   сил   не   осталось,  дух
поддерживаетсЯ  памЯтью:  "Љак  протЯжный  вздох  ветра в древесных кронах,.
начинаетсЯ  этот  гром,  а затем вылетают они, теперь -- на облаке призрачной
пыли.  ЏроносЯтсЯ  мимо,  подавшись вперед в седлах, потрЯсаЯ оружием, а над
ними  на  жадно  склоненных  пиках трепещут ленты; бурлЯ, с беззвучным гамом
они  прокатываютсЯ  мимо  и  пропадают; пыль взвиваетсЯ к небу, всасываЯсь в
темноту,  таЯ  в  ночи,  котораЯ  уже  наступила.  Ќо  он  все сидит в окне,
приникнув  огромной  и  плоской  головой  в  повЯзке  к  двум  пЯтнам рук на
подоконнике,  и,  кажетсЯ, все еще слышит их: даже пение горнов, лЯзг сабель
и замирающий гром копыт".
     ‚о  всем этом есть красота и даже некоторое величие -- величие и красота
легенды,  которой  автор  не  уставал  восхищатьсЯ и не уставал находить все
новые  слова,  чтобы  свое  восхищение выразить. Ќо это тленнаЯ красота: миф
поддерживает  жизненные  силы  и  одновременно  подавлЯет  человека  и  даже
превращает,  независимо  от  его  воли,  в  инструмент  зла.  ”олкнер  резко
подчеркивает  эту  неразрешимую  двойственность:  Љристмаса  убивают  в доме
•айтауэра,   хозЯин   стараетсЯ   остановить  преследователей,  но  убийства
предотвратить  не  может.  Ђ согласно моральному кодексу фолкнеровского мира
неучастие  всегда  мнимо:  все  в  ответе  за  всех.  Њнима  и отрешенность:
пребывание  посреди  призраков  не  уберегает от свЯзи с нынешней жизнью, ее
трагедиЯми, преступлениЯми, жертвами.
     €  все-таки  не  за тем лишь понадобилсЯ ”олкнеру этот герой, чтобы еще
раз  создать ослепительно Яркий образ былого и еще раз выставить ему суровый
нравственный  счет.  €  не  за  тем  лишь,  чтобы  еще раз напомнить, что от
ответственности никуда не уйти, нигде не скрытьсЯ.
     ѓейл  •айтауэр  не только в „жефферсоне не может найти себе места, он и
в  романной  композиции  словно плавает. ЏоЯвлЯетсЯ, затем надолго исчезает,
вновь  выходит  наружу  и  опЯть  скрываетсЯ  в  тень.  €  лишь  под занавес
обстоЯтельно  повествуетсЯ  о  его  жизни -- с детства до старости. Ђвтор так
говорил   об   этой  рваной  композиции:  "Љнига,  если  только  в  ней  нет
последовательно  развивающегосЯ  сюжета,  как,  например,  в приключенческом
романе,  представлЯет  собой  серию  эпизодов.  ќто  как оформление витрины.
—тобы  разместить  все  предметы  так,  чтобы  каждый заиграл от соседства с
другим,   нужно   иметь  определенную  систему  представлений  и  вкус.  Њне
показалось,  что  длЯ  истории  •айтауэра  самое  место  в  конце:  хотелось
оттенить  трагизм  жизни Љристмаса трагедией героЯ, который ЯвлЯет собой его
противоположность.  •айтауэр  --  человек, который хочет в собственных глазах
стать  лучше.  Ћн  потерпел крах в семейной жизни и в том последнем, что ему
осталось,  --  в  служении богу; вот он и ищет себе утешение в прошлом, когда
один  храбрый  член  их  семейства  не  упустил своего шанса. џ поместил эту
предысторию   в  конце  книги,  где,  на  мой  взглЯд,  она  выглЯдит  более
выигрышно".
     Џо   правде   говорЯ,   этот  комментарий  больше  дезориентирует,  чем
направлЯет.  €з  знакомства  с  •айтауэром  не создаетсЯ впечатление, что он
хочет  стать лучше, тут ”олкнер Явно имеет в виду не эту' конкретную фигуру,
а  свою  любимую идею: всЯкий человек стремитсЯ стать лучше. „алее, поступаЯ
в  семинарию,  мальчик думал вовсе не о служении всевышнему: ему просто надо
было  попасть  в  „жефферсон,  на  родину  призраков: "…динственное длЯ менЯ
спасение  --  вернутьсЯ  умереть туда, где моЯ жизнь прекратилась раньше, чем
началась".  ѓлавное же - •айтауэр совсем не противоположность Љристмасу. —то
одна  историЯ  оттенЯет  другую,  это верно. Ќо не по принципу контраста, а,
наоборот,  по  принципу  дополнительности. Џо сути дела, безумный свЯщенник,
при  всех  особенностЯх  нрава,  биографии и т.д., -- дублер или даже двойник
главного  героЯ.  Ћн тоже символизирует трагедию одиночества и отверженности
--  трагедию  Љаждого,  ‹юбого.  Ћтсюда  и композиционное решение. Ќе хочетсЯ
соглашатьсЯ  с  тем,  что  ”олкнер  думал  лишь об "оформлении витрины". Њне
кажетсЯ,  "рассеиваЯ"  героЯ,  писатель  пластически,  зримо  подчеркнул его
бесприютность, бездомность духа.
     Ћхотно  говорЯ о предшественниках, ”олкнер редко соглашалсЯ отвечать на
вопросы,  касающиесЯ  текущей  литературы.  Ќо  исключениЯ были. ‚от одно из
них.  "Џерсонажи  современных  молодых  писателей  объемно  даже  не  просто
отгорожены  от людей, они живут в настоЯщей изолЯции, не вместе с миллионами
других  людей,  проникаЯсь  муками  и  надеждами всех человеческих сердец, в
мире,  где  есть несколько простых понЯтных истин и моральных принципов, а в
вакууме,  наедине  с  фактами, которые они не выбирали и от которых не могут
ни  убежать,  ни  отделатьсЯ,  как посаженнаЯ под перевернутый стакан муха".
„аже  юный  •олден  Љолфилд, герой романа ‘элинджера "Ќад пропастью во ржи",
даже  он,  продолжает  ”олкнер,  --  человек  в  кругу  сверстников  наиболее
восприимчивый  и  стойкий  --  терпит  крах  в  попытке  соединитьсЯ  с родом
человеческим.  €бо  там,  где  он рассчитывал обнаружить человечность, ее не
оказалось.
     ‘  ”олкнером  можно  соглашатьсЯ,  имеЯ в виду один рЯд книг, -- и можно
спорить,  обращаЯсь  к другому рЯду. ‚прочем, он и сам не особенно настаивал
на  собственной  правоте,  оговариваЯсь,  что недостаточно знает современную
(речь,  как  понЯтно,  идет  о  50-х  годах}  литературу.  „а  и  не  в мере
объективности  оценок  дело.  ’акое  ощущение, что ”олкнер вообще не столько
оценивает других, сколько скрыто выражает собственную положительную идею.
     ‹юбаЯ иллюзиЯ должна быть опровергнута правдой.
     ‹юбаЯ жестокость должна испытать себЯ добром.
     ‹юбаЯ бездомность должна подчеркнуть неодолимую потребность в доме.
     ’ут  мы  обращаемсЯ  к фигуре, которой роман все-таки открылсЯ, и ею же
завершилсЯ.
     "€ные   времена,  иной  свет,  более  древний,  чем  свет  христианской
цивилизации",  --  все  то,  о чем говорил писатель, объЯснЯЯ название книги,
сгущаетсЯ  в  личности,  вернее,  в высоком безличии ‹ины ѓроув. ‚ ней было,
говорил  ”олкнер,  "это  Языческое  свойство -- все принЯть. …е желание иметь
ребенка...  ведь она совершенно не стыдитсЯ этого ребенка и того, что у него
вроде  бы  нет  отца, она выполнЯла непреложное веление времени и знала, что
отец  рано  или  поздно  отыщетсЯ.  Ќо  что  касаетсЯ  ее  самой, ей он и не
очень-то  нужен,  то  есть  она  беспокоитсЯ  о  доме  и отце не больше, чем
женщина,  зачавшаЯ  от  ћпитера.  …й важно одно -- что у нее родилсЯ ребенок.
’олько  это  и  имеет  значение,  этот  цвет  и  сиЯние цивилизации, котораЯ
намного старше нашей".
     Њожно  понЯть так, будто Язычество вступает в поединок с христианством.
Ќо  в  романе  никаких  следов  такой  борьбы  нет.  …сли „жо Љристмас прЯмо
соотнесен  с  евангельской  легендой, да и разного рода аллюзии на нее щедро
рассыпаны  в тексте, то ‹ина к мифам „ревней ѓреции и „ревнего ђима никак не
привЯзана.  Ћна  --  вообще  вне  сроков  и привЯзанностей. ќто олицетворение
надвременной    гармонии,   торжественного   покоЯ   вселенной,   безгрешной
убежденности в том, что бытие -- вечно.
     ѓероинЯ  отправлЯетсЯ на поиски отца ребенка и, следовательно, дома, но
действительно  --  тут  с  автором-комментатором  надо  вполне  согласитьсЯ --
прагматическаЯ  цель  путешествиЯ  интересует  ее  в  последнюю очередь. €бо
домом  она  одарена  изначально. ќтот дом -- сама природа, неотделимой частью
которой  она  ЯвлЯетсЯ.  ‘о  стороны кажетсЯ, что "мысли ее занЯты ‹укасом и
приближающимсЯ   событием,  на  самом  деле  она  тихо  противитсЯ  извечным
предостережениЯм  земли,  чьим  промыслом, милостью и бережливым уставом она
живет".
     ‚се  меры  календарЯ  сдвинуты. –елых два месЯца понадобилось ей, чтобы
попасть  из  Ђлабамы  в ’еннесси, а кажетсЯ ей, что ничтожное это расстоЯние
она  одолела  непостижимо  быстро. Ќо ведь когда ведут инстинкт и вера, счет
другой  --  не на дни, не на мили. "ђазматываетсЯ позади длиннаЯ однообразнаЯ
череда  мирных и неукоснительных смен днЯ и тьмы, тьмы и днЯ, сквозь которые
она  тащитсЯ  в  одинаковых,  неведомо  чьих  повозках, словно сквозь череду
скрипополосных  вислоухих  аватар:  вечное  движение без продвижениЯ на боку
греческой вазы".
     ЏоследнЯЯ  строка  этой лирически-возвышенной прозы -- разумеетсЯ, снова
Љите,  все  та  же  "Ћда греческой вазе". Ќо, пожалуй, в этом случае ”олкнер
уже  не  просто  находит  возможность  лишний  раз использовать полюбившийсЯ
образ.   ’еперь   он   ищет   существенные  сцеплениЯ  смысла.  €зображенный
английским  поэтом  юноша-флейтист,  счастливо  обреченный  вечно наигрывать
мелодии    ускользающим   девам,   воспринимаетсЯ   ”олкнером   как   символ
самоценности,  высокой  гармонии  космоса, неподвластного суетности летучего
мига.    …стественно,   в   материальной   атмосфере   ‰окнапатофы   символы
развоплощаютсЯ,  ищут  и  находЯт  здешнюю  форму.  Љакой  из Ѓайрона Ѓанча,
рабочего  лесопилки,  добровольного  спутника  и  заботливого  опекуна ‹ины,
какой  из  него  влюбленный флейтист? ЉакаЯ из ‹ины, деревенской работницы с
огрубевшими  руками  и тЯжелыми башмаками на ногах, дева пленительного духа?
Ќо  впрЯмь,  как  сказано  у Љитса, старина сохранЯет свежесть смысла, пусть
воспроизводит  он  себЯ  негромко  и  неприметно.  €зображение  на боку вазы
становитсЯ  бытовой  сценкой.  ‘о  стороны  она  выглЯдит  так: Ѓайрон Ѓанч,
несущий  свою влюбленность терпеливо, без надежды на вознаграждение, заходит
ночью  под навес, где мирно спЯт ‹ина с только что родившимсЯ младенцем, и --
рассказывает  случайный  наблюдатель  --  "никакого  крика не было, ничего. џ
только  видел, как он влез потихоньку в кузов и пропал, потом -- наверное, до
пЯтнадцати  можно было медленно досчитать -- ничего, потом слышу, такой вроде
возглас  удивленный  --  проснулась, значит, но только удивилась и недовольна
слегка, но не испугалась нисколько -- и негромко так говорит:
     --  Ђй-ай-ай, мистер Ѓанч. Љак вам не совестно. ’ак ведь можно и ребенка
разбудить.  --  € сам он из задней двери поЯвилсЯ. Ќе быстро и совсем даже не
своим  ходом.  Џлюнь  мне  в  глаза, если мне не показалось, что она поднЯла
его,  как этого ребеночка, если бы ему было, ну так, лет шесть, -- и говорит:
-- Џодите, лЯжьте, поспите. ‡автра нам опЯть ехать".
     €  действительно,  поехали,  пошли,  бог знает куда: все то же движение
без продвижениЯ.
     ‡наменитаЯ ода кончаетсЯ так:

     Љогда других страданий полоса
     Џридет терзать другие поколеньЯ,
     ’ы род людской не бросишь утешать,
     ЌесЯ ему высокое ученье:
     "Љраса -- где правда, правда -- где краса!" --
     ‚от знанье все и все, что надо знать.

     (Џер. €.‹ихачева)

     ‘корее  всего  ”олкнер  не  задумывалсЯ  особенно над тем специфическим
значением,  которое  вкладывали  романтики  в  ключевые  длЯ  них  понЯтиЯ --
правда,  красота.  ‚  некотором роде это длЯ него тоже инструмент, используЯ
который  он  как  бы  даже вступает в полемику с великими предшественниками,
полемику, конечно, совершенно стихийную.
     ‡нак  равенства перечеркиваетсЯ. Љрасота в буквальном смысле становитсЯ
чем-то  внешним, опасным, обманным и даже саморазрушительным. ’ак губит себЯ
пламенными  видениЯми  ѓэйл  •айтауэр:  "ќто  прЯмо  видишь, слышишь: гвалт,
выстрелы,  крики  торжества  и ужаса, топот копыт, деревьЯ дыбЯтсЯ в красном
зареве,   словно   тоже  застыв  от  ужаса,  острые  фронтоны  домов  --  как
зазубренный край рвущейсЯ земли".
     Ђ  правда  не  любит  слишком Ярких красок, они ей просто не нужны, она
обнаруживает  себЯ  в  течении  обыденной  жизни. …е красота уходит внутрь и
живет  на  глубине.  Џотому-то ‹ина ѓроув лишена, собственно, сколько-нибудь
запоминающегосЯ     облика.     "ЊолодаЯ,     миловиднаЯ,     бесхитростнаЯ,
доброжелательнаЯ  и  живаЯ"  -  вот  и все, что сказано о внешности героини,
пройдешь  --  не  заметишь.  Ќо  разве  замечаем  мы  землю, по которой идем,
воздух, которым дышим?
     …сли  считать  по страницам, ‹ине ѓроув уделено в романе ничтожно малое
место.  Ќо,  даже и исчезаЯ надолго из повествованиЯ, она незримо ведет его,
направлЯет,  образуЯ  своим  невидимым  присутствием  необходимый  фон.  ќто
прекрасно  почувствовал  Ѓорис  Џастернак. Џо существу, и запомнилась ему из
всех  персонажей романа только ‹ина. ""‘вет в августе", -- говорил поэт Ћльге
Љарлайл,  внучке  ‹еонида  Ђндреева,  --  чудеснаЯ  книга. •арактер маленькой
беременной  женщины  незабываем.  Љак  она  бредет  из  Ђлабамы  в ’еннесси,
огромность  ‘оединенных  татов,  -- самый их дух -- все это захватывает, хотЯ
мы и не были там никогда".
     Њожно  бы добавить только, что за огромностью страны встает еще большаЯ
огромность  --  мир,  в  котором человек терпеливо ищет свое место, стараетсЯ
сделать землю теплее и пригоднее длЯ жильЯ.
     ‹ина  и  автору  была  близка,  близка  сердечно.  ‘  ходом лет он даже
наделЯл  ее  такими  свойствами,  какие  ей -- как героине романа -- не всегда
соприродны. ‚от фрагмент одного интервью:
     ‚опрос.  Њалкольм  Љаули  сказал,  что  все  ваши  герои  несут  в себе
покорность судьбе.
     Ћтвет.  ќто  мнение  Њалкольма  Љаули.  џ  бы  сказал, что иные из моих
героев  покорны судьбе, а другие нет. Њне кажетсЯ, что ‹ина ѓроув, например,
из  романа  "‘вет  в  августе" прекрасно сама распорЯдилась своей судьбой...
Ћна - капитан своей судьбы.
     Џожалуй,  это  слишком сильно сказано. ‚едь ‹ина не сама идет по жизни,
ею  движет  инстинкт, ей посчастливилось родитьсЯ со знанием устава, который
выше  всех других уставов, -- устава времени и земли. ’ак что ей даже не надо
предпринимать особенных усилий длЯ того, чтобы "вытерпеть".
     Њожет,   поэтому,  создав  столь  привлекательный  образ,  писатель  не
остановилсЯ.  Ћн  хотел  найти  и впрЯмь капитанов -- людей, способных ломать
препЯтствиЯ  и  сокрушать  преграды,  рассеивать  мрак.  ‹юдей, которые, как
сказал  бы  ѓегель, сами берут на себЯ весь поступок и ни на кого, ни на что
не  перекладывают бремЯ ответственности -- ни на кровь, ни на обстоЯтельства,
ни на инстинкт.










        ѓ‹Ђ‚Ђ VIII 

        ‚ ЏЋ€‘ЉЂ• –…‹њЌЋ‘’€ 


     ђоман  вышел  6  октЯбрЯ  1932 года и прессу получил отличную. Љое-кто,
правда,  бурчал  -- мол, ”олкнер по-прежнему склонен к натурализму, его герои
слишком  поглощены  "собственными  внутренностЯми", -- но в целом преобладали
превосходные   степени.   "џркие   краски",   "глубокаЯ  проницательность  в
изображении  человеческих  характеров",  "необыкновеннаЯ  сила,  достигающаЯ
порой   уровнЯ  подлинной  поэзии".  Ђ  дома,  в  Ћксфорде,  позабыв  обиды,
нанесенные   "‘вЯтилищем",  с  гордостью  заметили,  что  теперь  их  землЯк
сравнЯлсЯ с лучшими писателЯми мира.
     Ќа  самого  ”олкнера  этот  шквал  аплодисментов  в  прессе не произвел
особенного  впечатлениЯ. Ѓольше того. "џ получил сигнальный экземплЯр только
что  вышедшего  романа, -- пишет он одному знакомому, -- и выЯснилось, что мне
даже  не  интересно,  как  они  его  в  издательстве  оформили.  ‚се  книги,
опубликованные  после  "ума и Ярости", выстроились в рЯд на полке, Я смотрю
на  корешки  с  названиЯми  и  чувствую, как во мне растет что-то похожее на
отвращение.  ‚  конце  концов,  само  это чувство, казалось, шепнуло: "‘лава
богу, тебе уж никогда больше не придетсЯ их открывать"".
     ‚прочем,  рецензии  оставили  равнодушным  не  одного  только автора. Ђ
может,  их  просто не прочитали -- как не прочитали и сам роман. ђассказывают
такую  историю. ‚скоре после публикации "‘вета в августе" ”олкнер вернулсЯ в
ѓолливуд  -- заканчивались съемки по рассказу "Џолный поворот кругом". Љак-то
в  просмотровый зал зашел Љларк ѓейбл, который тогда стремительно выдвинулсЯ
в  рЯд  первых звезд американского экрана. ђазговор, как обычно, не клеилсЯ.
‚  конце  концов  ѓейбл  спросил,  кого  из современников стоит читать, кого
можно  назвать  среди  лучших.  Џодумав  немного,  ”олкнер  ответил: "ќрнест
•емингуэй,  “илла  Љэсер, ’омас Њанн, „жон „ос Џассос и Я". "Љак, -- удивилсЯ
собеседник, -- вы тоже пишете?"
     ЉажетсЯ,  ”олкнер  не  обиделсЯ  и даже не огорчилсЯ, только не слишком
остроумно парировал: "Ђ вы чем занимаетесь?"
     „ела  его  в  то  времЯ  шли  хорошо,  и  настроение тоже было хорошее.
Ќаконец-то  --  правда, недолго это длилось -- можно было не думать о деньгах.
‚  ѓолливуде  заплатили  6000  долларов  за право экранизации "‘вЯтилища". Љ
тому  же  ђоуэноак  расширилсЯ  и начал приносить доход. ‚ ”олкнере и впрЯмь
проснулсЯ  фермер,  охотник-промысловик,  больше того -- хозЯин. Ћн увлеченно
рассказывает,  как проводит времЯ в августе: "Џора собирать урожай. Њы косим
сено  длЯ лошадей и скота. Ћчень жарко, грозы, дождь готов пролитьсЯ в любой
момент,  так  что  надо  поглЯдывать на небо, стараешьсЯ перехитрить погоду,
потому  что  нельзЯ,  чтобы  сено  намокло,  пока везешь его с полЯ в сарай.
ђискуЯ,  загадываешь  на  три  днЯ вперед, огораживаешь участок длЯ косьбы --
клевер,  горох  и  т.д.,  --  заводишь  трактор,  негр  садитсЯ за штурвал, Я
наблюдаю,  пока он не закончит обрабатывать землю, выкошеннаЯ трава остаетсЯ
лежать  ;на  солнце, потом, на третий день, собираем всю команду -- цеплЯем к
трактору  кузов,  а  к  джипу  --  Я за рулем -- подкос, пЯтеро сгребают сено,
укладывают  его  в  тюки, везут в сарай -- все это под палЯщим солнцем, сорок
градусов жары..."
     „ругому  корреспонденту  ”олкнер  пишет, как замечательно прошла охота:
"џ  видел семь оленей -- все самки -- и ни разу не выстрелил. Ќо мы гнали их --
дух   захватывает   --  целый  день  на  лошадЯх  через  густой  лес,  собаки
преследовали  старого самца почти пЯть миль, с семи утра, наконец около трех
пополудни  выбились  из  сил,  и вернулись мы домой затемно, освещаЯ компасы
спичками".   ќто   переписка  с  друзьЯми,  и  ”олкнер,  конечно,  никак  не
рассчитывал,  что  она  станет  достоЯнием  публики,  письмо официальное, во
всЯком  случае  официальному лицу, президенту Ђмериканской академии искусств
адресованное.  ”олкнера  приглашают  на  церемонию по поводу присуждениЯ ему
литературной  награды  --  медали  •оуэллса. Ћн отвечает: "„орогой мистер ‚ан
„орен,  благодарю  за  письмо.  џ  высоко ценю оказанную мне честь; ничто не
ободрЯет  так,  как публичное и осЯзаемое признание коллег. Љонечно, Я хотел
бы  приехать.  Ќо,  к  глубокому  сожалению,  сейчас Я даже не могу сказать:
"Ќет".  ‚  это  времЯ  года Я -- фермер, а ни у кого из миссисипских фермеров
нет  ни  денег,  ни  времени  на  путешествиЯ, пока он не соберет урожай". €
”олкнер действительно не поехал в Ќью-‰орк, медаль была получена по почте.
     „еньги,  пожалуй, все-таки отговорка. Џереписка с ‚ан „ореном относитсЯ
к  более  позднему  времени  -- 1950 год, -- и тогда ”олкнер был уже не просто
состоЯтельным,  но  даже,  можно  сказать,  богатым  человеком. Ќо и раньше,
когда  жизнь  шла чересполосицей, деньги то были, то не было их, и чуть не в
каждом  втором письме приходилось умолЯть: "с огромным нетерпением жду чека,
приближаетсЯ  времЯ  платить  налоги", "ради бога, как можно скорее пришлите
денег"  и т.д. -- даже и тогда он с охотой выходил в поле, и вовсе не потому,
что хотел заработать.
     ‘ловом,  со  стороны и впрЯмь могло показатьсЯ, что ”олкнер, по крайней
мере  на  времЯ,  вовсе  утратил вкус к литературе. Ќо это, конечно, не так.
„а,  и  в  поле летом выходил, и охотилсЯ, и воздухоплаванием увлекалсЯ (как
раз  в эту пору, в начале тридцатых, стал брать у ‚ермона Ђмли уроки летного
мастерства),  но вновь, как и прежде, должен был наступить момент, когда все
отходило  в сторону и оставалсЯ только письменный стол и чистый лист бумаги.
‚ерно,  ”олкнер  не  любил  перечитывать  старые  книги,  но  только потому,
говорил  он,  что  у  писателЯ  нет  на  это  времени, закончив одно, тут же
принимаешьсЯ за другое.
     27  июнЯ  1933  года  он пишет Ѓену “оссону: "Ќу, дружище, у нас теперь
дочь,  назвали  „жилл.  ђодилась  в  воскресенье,  и  обе,  мать  и девочка,
чувствуют   себЯ   хорошо".  Ќо  непонЯтно  даже,  что  больше  его  радует:
долгожданный  ребенок  или  вновь  возникший литературный замысел. ЉончаетсЯ
письмо так: "Ќе отрываЯсь, пишу новый роман".
     ’рудно  даже  сказать,  что  именно  ”олкнер  имеет  в  виду, ибо после
публикации  "‘вета  в  августе"  он  все времЯ менЯл планы. €звлек из старых
бумаг  заброшенного некогда "Ћтца Ђвраама" и принЯлсЯ распутывать завЯзанные
на  памЯть  узелки.  „аже составил план трилогии под названием "‘ноупсы". Ќо
вскоре  оставил  рукопись, чтобы вернутьсЯ к ней много лет спустЯ, когда уже
и мир был другим, и писатель лучше научилсЯ его понимать.
     Џридумал  сюжет  длЯ  другой книги -- "ђеквием по монахине" но и ее тоже
надолго  отложил.  Џотом  в  памЯти  всплыло  старое  название,  от которого
когда-то  отказалсЯ  в пользу "‘вета в августе". ‚ феврале 1934 года ”олкнер
сообщает  •аррисону  ‘миту:  "Џохоже,  Я  приступил к новому роману, отложив
"‘ноупсов"  и  "Њонахиню"  до  лучших  времен.  Ќазову  его "’емный дом" или
что-нибудь  в этом роде. ќто довольно страшнаЯ историЯ о том, как между 1860
и  1910  годами  приходил в упадок один дом, или семьЯ. ‚прочем, не так уж и
страшно,  как  может  показатьсЯ. ѓлавные событиЯ разворачиваютсЯ