х полости рта. Последняя  строчка строфы
-- один из примеров  цифровой  образности --  две старые цифры  "8"  --  две
старушки-смотрительницы, встречающие поэта.
     В шестой строфе  место действия  --  флорентийская  кофейня,  куда поэт
заглянул  перекусить. Флоренция дается в двух деталях  -- взглядом из  окна,
отмечающим дворец  и  купол  собора. Подспудная  тема  Данте и  его изгнания
звучит  в  строчках о дряхлом  щегле, который, "ощущая нехватку в терцинах",
"разливается <sup><font color=blue>188</font></sup> в центре проволочной Равенны".
     Теме любви  и  смерти  посвящена  седьмая  строфа,  содержащая  скрытую
полемику с итальянским  поэтом.  Последняя строка "Божественной  Комедии"  о
любви,  которая движет солнце  и  прочие звезды (l'amor che move  il  sole e
l'altre stelle) вызывает негативный комментарий Бродского:

        выдыхая пары, вдыхая воздух, двери
        хлопают во Флоренции. Одну ли, две ли
        проживаешь жизни, смотря по вере,
        вечером в первой осознаешь: неправда,
        что любовь движет звезды (Луну -- подавно)
        ибо она делит все вещи на два --
        даже деньги во сне. Даже, в часы досуга,
        мысли о смерти. Если бы звезды Юга
        двигались ею, то в стороны друг от друга.

     Восьмая строфа снова возвращает нас на улицы  Флоренции, но это уже  не
Флореция  Данте,  а современный  город  двадцатого  века  с  громким  визгом
тормозов,  полицейскими  на  перекрестках  и  репродукторами,   "лающими   о
дороговизне". В  конце строфы  использована  буквенная  образность,  нередко
встречающаяся в стихах зрелого Бродского: "Полицейский на перекрестке /машет
руками, как буква "ж", ни вниз, ни /вверх". В целом восьмая строфа завершает
картину Флоренции глазами поэта,  данную  суммой разрозненных впечатлений, в
основном,  визуального  характера.  Эти  впечатления  переданы   негативными
деталями современной  (не дантовой) Флоренции: люди напоминают четвероногих,
у   торговок   бранзулеткой   "несытые   взгляды"  (ахматовское   выражение,
перекочевавшее  из  области вожделения  в  сферу  меркантилизма), набережные
сравниваются с <sup><font color=blue>189</font></sup>  оцепеневшим поездом, дом-музей Данте пугает безголосьем,
в кофейне пыльно, щегол в клетке дряхлый, столик сделан из грязного мрамора,
на Пьяцца  дель Дуомо  --  визг  тормозов,  прохожий  пересекает мостовую "с
риском  быть за{к|п}леванным насмерть", вид самого  Дуомо  вызывает слезу  в
зрачке и  т. д. Все это  описание заканчивается  невеселым  восклицанием: "О
неизбежность "ы" в правописаньи "жизни"!"
     Заключительная  строфа переводит читателя  в несколько  иной лирический
план, служа  своеобразным  контрбалансом к предыдущим восьми.  Идентификация
лирического героя (в  данном случае самого поэта) с Данте, намеченная еще  в
четвертой  строфе, здесь  достигает своего апогея,  образы  города  и  поэта
сливаются, и становится трудно различить, то ли речь идет о Данте, Флоренции
и Арно, то ли о Бродском, Ленинграде и Неве:

        Есть города, в которые нет возврата.
        Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала. То
        есть, в них не проникнешь ни за какое злато.
        Там всегда протекает река под шестью мостами.
        Там есть места, где припадал устами
        тоже к устам и пером к листам. И
        там рябит от аркад, колоннад, от чугунных пугал;
        там толпа говорит, осаждая трамвайный угол,
        на языке человека, который убыл.

     Сквозь  пейзажи  Флоренции  просвечивает  Ленинград,  и  заключительным
аккордом  снова звучит тема "части речи". Трудно передать  тоску по  родине,
эту,  говоря   словами  Цветаевой,  "давно   разоблаченную   мороку"   более
ненавязчивым   и   не   рвущим-страсти-на-части   способом,   чем   в   этом
стихотворении. Искренности <sup><font color=blue>190</font></sup> и подлинности переживания в этих строках, как
бы  говорящих  о главном  косвенно и  вскользь,  в тысячу  раз больше, чем у
многих поэтов  русского  зарубежья,  кричащих  о  своей  ностальгии  в  лоб.
Соразмерны они лишь с  цветаевскими:  "Но  если по  дороге -- куст  /Встает,
особенно -- рябина..." И дело здесь, конечно, не в самом чувстве (не в обиду
задетым поэтам),  а в мастерстве  его  выражения,  при котором ленинградские
аркады, колоннады, чугунные пугала и даже толпа, осаждающая трамвайный угол,
преобретают сентиментальную ценность  и  становятся положительными  деталями
города  детства и  юности,  города первых  чувств  и  первых  разочарований,
города, в который возврата нет, ибо нельзя войти в одну воду дважды.
     Мы уже  отмечали ранее новаторство  Бродского  в употреблении составной
рифмы, секрет действенности и естественности которой состоит  в том, что она
не коренная, а союзная и предложная. Можно  смело сказать, что до  Бродского
такие  рифмы не  употреблялись,  за  крайне  редким  исключением  случайного
порядка. Тому объяснение в следующем.
     Для  русской  поэзии  весьма  характерно  явление  совпадения  строки и
синтаксически законченного высказывания:

        Я помню чудное мгновенье:
        Передо мной явилась ты,
        Как мимолетное виденье,
        Как гений чистой красоты.<a href=#fn_2_155><sup>155</sup></a>

     Такое явление  вызывается ориентацией поэзии на песенный лад:  в  песне
конец строки  должен совпадать с концом музыкальной фразы  -- зашагивание  в
другую строку ломает мелодию, <sup><font color=blue>191</font></sup> и не только первой фразы, но и второй, ибо
конец зашагивания требует обязательной паузы.  По этому  же закону песенного
лада все придаточные предложения, как и сложно-сочиненные, должны иметь союз
в начале строки, содержащей данное предложение:

        <u>И</u> коварнее северной ночи,
        <u>И</u> хмельней золотого аи,
        <u>И</u> любови цыганской короче
        Были страшные ласки твои...
           (Блок)<a href=#fn_2_156><sup>156</sup></a>

        Я с тобой не стану пить вино,
        <u>Оттого</u> что ты мальчишка озорной.
           (Ахматова)<a href=#fn_2_157><sup>157</sup></a>

        <u>Но</u> будь к оружию готов:
        Целует девку -- Иванов!
           (Заболоцкий)<a href=#fn_2_158><sup>158</sup></a>

     Таких примеров можно привести сколько  угодно.  В силу  вышеизложенного
закона  песенного  благозвучия  сочинительные  и подчинительные  союзы почти
никогда  не заканчивали  строку и,  следовательно, никогда не рифмовались. Я
думаю, что новаторство  Бродского  в  первую очередь  обусловлено именно его
решением  использовать союзы в  рифме -- новаторство,  которое волей-неволей
потянуло за собой и зашагивание. Другими словами,  не сдвиг союза и  решение
писать анжамбеманами вызвало употребление составной рифмы с союзом, но рифма
с союзом необходимо навязывала употребление анжамбемана:

        Даже кукушки в ночи звучание
        трогает мало -- пусть жизнь <u>оболгана</u>
        или оправдана им <u>надолго, но</u>
        старение есть отрастание органа
        слуха, рассчитанного на молчание.
           ("1972 год")<a href=#fn_2_159><sup>159</sup></a> <sup><font color=blue>192</font></sup>

     Подобным же  образом  новаторское  для  русской  поэзии  привлечение  в
составную  рифму  и  всех других мелких служебных слов  (предлоги,  частицы)
вызвало новаторство рассечения доселе нерассекаемых сочетаний:

        Солнечный луч, разбившийся о дворец, о
        купол собора, в котором лежит Лоренцо
           ("Декабрь во Флоренции")<a href=#fn_2_160><sup>160</sup></a>

        Пот катится по лицу.
        Фонари в конце улицы, точно пуговицы у
        расстегнутой на груди рубашки.
           ("Колыбельная Трескового Мыса")<a href=#fn_2_161><sup>161</sup></a>

     В  стихотворении   "Декабрь  во  Флоренции"   решение  рифмовать  такие
сочетания как "пар,  но  -- попарно",  "взор  от  -- ворот",  "фонари  и  --
Синьории",  "века на  -- вулкана  --  кулака,  но",  "черны ли -- починили",
"дворец  о  -- Лоренцо",  "двери  -- две ли",  "ни вниз, ни -- дороговизне",
"зеркала.  То  --  злато" и  "устами  -- к листам.  И" не могли  не  вызвать
качественно нового  контекста, невозможного  при  соблюдении  правил  старой
поэтики.  Сочетания такого  рода  даже если  и  приходили  поэтам в  голову,
немедленно отклонялись как неблагозвучные. Новаторство Бродского опровергает
подобную точку зрения и открывает перед русской поэзией новый  неисчерпаемый
ресурс  рифм. Забавно,  что мысль употреблять  в рифму союзы пришла в голову
еще Пушкину,  которому  казалось, что классические рифменные возможности уже
почти исчерпаны:

        Отныне в рифмы буду брать глаголы.

          III

        Не стану их надменно браковать, <sup><font color=blue>193</font></sup>
        Как рекрутов, добившихся увечья,
        Иль как коней, за их плохую стать, --
        А подбирать <u>союзы</u> да наречья;
        Из мелкой сволочи вербую рать.
        Мне рифмы нужны; все готов сберечь я,
        Хоть весь словарь; что слог, то и солдат --
        Все годны в строй: у нас ведь не парад.
           ("Домик в Коломне")<a href=#fn_2_162><sup>162</sup></a>

     Однако, Пушкин  союзы в рифме  так  никогда  и  не  употребил.  "Мелкой
сволочи"  пришлось  ждать почти  полтора  века  прежде  чем  ее  согласились
"завербовать".

     * Примечания к первому разделу

     <a name=fn_2_1></a><sup>1</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 36.
     <a name=fn_2_2></a><sup>2</sup> Поэты  "Искры", Библиотека  поэта.  Большая серия.  "Сов.  пис.", Л.,
1955, "В Финляндии", стр. 331.
     <a name=fn_2_3></a><sup>3</sup> Пример похищен из:  Д.  Самойлов. Книга о русской рифме. "Худ. лит.",
Москва, 1973, стр. 165.
     <a name=fn_2_4></a><sup>4</sup>  Владимир  Маяковский. Полное  собрание  сочинений  в 13 томах. "Худ.
лит.", М., 1955, "Пустяк у Оки", т. 1, стр. 91.
     <a name=fn_2_5></a><sup>5</sup>  Николай Асеев.  Стихотворения  и  поэмы. Библиотека  поэта.  Большая
серия. "Сов. пис.", Л., 1967, стр. 95.
     <a name=fn_2_6></a><sup>6</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., "Хорошо!", т. 8, стр. 328.
     <a name=fn_2_7></a><sup>7</sup> Велимир Хлебников. Собрание произведений, Л., 1933, т. 5, стр. 43.
     <a name=fn_2_8></a><sup>8</sup>  Борис Пастернак. Стихотворения и  поэмы.  Библиотека поэта.  Большая
серия. М.-Л., 1965, стр. 282.
     <a name=fn_2_9></a><sup>9</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 71-72.
     <a name=fn_2_10></a><sup>10</sup> Владислав Ходасевич.  Путем зерна. Изд.  второе. "Мысль", Петроград,
1921, стр. 41.
     <a name=fn_2_11></a><sup>11</sup> А. С. Пушкин.  Полное соб. соч. в  десяти томах.  Изд. Академии Наук
СССР, М., 1957, т. III, стр. 86.
     <a name=fn_2_12></a><sup>12</sup> The Works of George Herbert. ed. F. E. Hutchinson, Oxford University
Press, London, 1970, p. 166
     <a name=fn_2_13></a><sup>13</sup>   отстранение  --  позиция   поэта,   держащегося  на   определенной
эмоциональной дистанции от  выражаемого  в  стихотворении  (detachment).  Не
путать с  "остранением" --  представлением действительности  в  странном для
знающего ее читателя виде, и "осранением" -- очернением действительности.
     <a name=fn_2_14></a><sup>14</sup> Осип Мандельштам. Собрание  сочинения в  трех  томах. Под ред. Г. П.
Струве и Б. А. Филиппова, Международное  Литературное Содружество, 1967,  т.
I, стр. 221.
     <a name=fn_2_15></a><sup>15</sup> Похожие анапесты встречаются, например, у Кольцова:

        И те ж люди-враги, что чуждались тебя,
        Бог уж ведает как, назовутся в друзья.
           ("Товарищу")

и у Некрасова:

        Я за то глубоко презираю себя,
        Что живу -- день за днем бесполезно губя;
        Что я, силы своей не пытав ни на чем,
        Осудил себя сам беспощадным судом.

     <a name=fn_2_16></a><sup>16</sup> Александр  Блок.  Собрание сочинений  в  восьми томах.  "Худ. лит.",
М.-Л., 1960, "Незнакомка", стр. 186.
     <a name=fn_2_17></a><sup>17</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., "Облако в штанах", т. I, стр. 180.
     <a name=fn_2_18></a><sup>18</sup> Анна Ахматова.  Стихотворения  и  поэмы.  Библиотека  поэта. Большая
серия. "Сов. пис.", Л., 1976, "Песня последней встречи", стр. 30.
     <a name=fn_2_19></a><sup>19</sup> Борис  Пастернак. Стихотворения и  поэмы. Библиотека поэта.  Большая
серия. "Сов. пис.", М.-Л., 1965, "Марбург", стр. 107.
     <a name=fn_2_20></a><sup>20</sup> Иосиф Бродский, ЧР, стр. 32-38.
     <a name=fn_2_21></a><sup>21</sup>   Строго   говоря,    ломоносовский   "Кузнечик"   не   оригинальное
произведение, а вольный перевод из Анакреона.
     <a name=fn_2_22></a><sup>22</sup> The Works of George Herbert. ed. F. E. Hutchinson, Oxford University
Press, London, 1970, p. 91.
     <a name=fn_2_23></a><sup>23</sup>  Г. Р. Державин. Стихотворения. Библиотека поэта. Малая серия. "Сов.
пис.", Л., 1947, стр. 41.
     <a name=fn_2_24></a><sup>24</sup>  К.  Д.  Бальмонт.  Стихотворения. Библиотека поэта. Большая  серия.
"Сов. пис.", Л., 1969, стр. 216.
     <a name=fn_2_25></a><sup>25</sup>  Иосиф Бродский.  "Предисловие"  в кн.:  Марина Цветаева.  Избранная
проза в двух томах. Изд. Руссика, Нью-Йорк, 1979, т. I, стр. 2.
     <a name=fn_2_26></a><sup>26</sup> Перекрестки. Альманах. Crossroads, Philadelphia, 1978, # 2, p. 10.
     <a name=fn_2_27></a><sup>27</sup> Игорь Северянин. Громокипящий кубок. М., 1915, "Кэнзели", стр. 95.
     <a name=fn_2_28></a><sup>28</sup> Modern  Russian  Poetry (An  Anthology), ed. V. Markov  & M. Sparks,
Bobbs-Merril, New York, p. 16.
     <a name=fn_2_29></a><sup>29</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 105.
     <a name=fn_2_30></a><sup>30</sup>  Н. Д. Заболоцкий. Стихотворения  и поэмы. Библиотека поэта. Большая
серия. "Сов. пис.", М.-Л., 1965, "Осень", стр. 62.
     <a name=fn_2_31></a><sup>31</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 24.
     <a name=fn_2_32></a><sup>32</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 64.
     <a name=fn_2_33></a><sup>33</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 46.
     <a name=fn_2_34></a><sup>34</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 103.
     <a name=fn_2_35></a><sup>35</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 77.
     <a name=fn_2_36></a><sup>36</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 5.
     <a name=fn_2_37></a><sup>37</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 104.
     <a name=fn_2_38></a><sup>38</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 85.
     <a name=fn_2_39></a><sup>39</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 31.
     <a name=fn_2_40></a><sup>40</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 100.
     <a name=fn_2_41></a><sup>41</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 113.
     <a name=fn_2_42></a><sup>42</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 174.
     <a name=fn_2_43></a><sup>43</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 70.
     <a name=fn_2_44></a><sup>44</sup> А. С. Пушкин. Полное соб.  соч.  в десяти томах. Изд.  Академии Наук
СССР. М., 1957, т. II, стр. 77.
     <a name=fn_2_45></a><sup>45</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 99-100.
     <a name=fn_2_46></a><sup>46</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 98.
     <a name=fn_2_47></a><sup>47</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 40-43.
     <a name=fn_2_48></a><sup>48</sup> "Время и мы", Тель-Авив, # 17, 1977, стр. 133.
     <a name=fn_2_49></a><sup>49</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 80.
     <a name=fn_2_50></a><sup>50</sup>  The  Complete  Poetry  of John  Donne,  ed. J.  T.  Shawcross,  New
York--London, 1968, p. 88.
     <a name=fn_2_51></a><sup>51</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 225.
     <a name=fn_2_52></a><sup>52</sup> Антиох Кантемир. Собрание стихотворений.  Библиотека  поэта. Большая
серия. "Сов. пис.", Л., 1956, стр. 173-174.
     <a name=fn_2_53></a><sup>53</sup> Е. А. Баратынский.  Стихотворения и  поэмы. "Худ. лит.",  М.,  1971,
стр. 190.
     <a name=fn_2_54></a><sup>54</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. II, стр. 164.
     <a name=fn_2_55></a><sup>55</sup> Борис Пастернак. Указ. соч., стр. 441.
     <a name=fn_2_56></a><sup>56</sup> М. А. Кузмин. Собрание стихотворений. Ред. Дж. Малмстад и В. Марков.
Wilhelm Fink Verlag, Muenchen, 1977, v. I, p. 131.
     <a name=fn_2_57></a><sup>57</sup> Иосиф Бродский. СП, стр. 94.
     <a name=fn_2_58></a><sup>58</sup> Иосиф Бродский. СП, стр. 226.
     <a name=fn_2_59></a><sup>59</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 69.
     <a name=fn_2_60></a><sup>60</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 69.
     <a name=fn_2_61></a><sup>61</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 56.
     <a name=fn_2_62></a><sup>62</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 90.
     <a name=fn_2_63></a><sup>63</sup> Иосиф Бродский. РЭ, IX.
     <a name=fn_2_64></a><sup>64</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 92.
     <a name=fn_2_65></a><sup>65</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 55.
     <a name=fn_2_66></a><sup>66</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 85.
     <a name=fn_2_67></a><sup>67</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 62.
     <a name=fn_2_68></a><sup>68</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 107.
     <a name=fn_2_69></a><sup>69</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 150.
     <a name=fn_2_70></a><sup>70</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 69.
     <a name=fn_2_71></a><sup>71</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 92.
     <a name=fn_2_72></a><sup>72</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 82.
     <a name=fn_2_73></a><sup>73</sup> Russica-81, Литературный сборник, Руссика, Нью-Йорк, 1982, стр. 31.
     <a name=fn_2_74></a><sup>74</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 135.
     <a name=fn_2_75></a><sup>75</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 101.
     <a name=fn_2_76></a><sup>76</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 86.
     <a name=fn_2_77></a><sup>77</sup> Иосиф Бродский. СП, стр. 101.
     <a name=fn_2_78></a><sup>78</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 8.
     <a name=fn_2_79></a><sup>79</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 10-11.
     <a name=fn_2_80></a><sup>80</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 105.
     <a name=fn_2_81></a><sup>81</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 105.
     <a name=fn_2_82></a><sup>82</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 89.
     <a name=fn_2_83></a><sup>83</sup> Иосиф Бродский. РЭ, III.
     <a name=fn_2_84></a><sup>84</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 70.
     <a name=fn_2_85></a><sup>85</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 61.
     <a name=fn_2_86></a><sup>86</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 66.
     <a name=fn_2_87></a><sup>87</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. III.
     <a name=fn_2_88></a><sup>88</sup> Иосиф Бродский. НСД, стр. 21.
     <a name=fn_2_89></a><sup>89</sup> Иосиф Бродский. РЭ, 1.
     <a name=fn_2_90></a><sup>90</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 196.
     <a name=fn_2_91></a><sup>91</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 95.
     <a name=fn_2_92></a><sup>92</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 28.
     <a name=fn_2_93></a><sup>93</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 65-66.
     <a name=fn_2_94></a><sup>94</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 102.
     <a name=fn_2_95></a><sup>95</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 144.
     <a name=fn_2_96></a><sup>96</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 75-82.
     <a name=fn_2_97></a><sup>97</sup> И.  С.  Тургенев. Стихотворения и поэмы.  Библиотека поэта.  Большая
серия. "Сов. пис.", Л., 1970, стр. 126.
     <a name=fn_2_98></a><sup>98</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 171.
     <a name=fn_2_99></a><sup>99</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 166-168.
     <a name=fn_2_100></a><sup>100</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 26.
     <a name=fn_2_101></a><sup>101</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 90.
     <a name=fn_2_102></a><sup>102</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 88.
     <a name=fn_2_103></a><sup>103</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 173.
     <a name=fn_2_104></a><sup>104</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 135.
     <a name=fn_2_105></a><sup>105</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 177-218.
     <a name=fn_2_106></a><sup>106</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 6.
     <a name=fn_2_107></a><sup>107</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 11.
     <a name=fn_2_108></a><sup>108</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 18.
     <a name=fn_2_109></a><sup>109</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 20.
     <a name=fn_2_110></a><sup>110</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 35.
     <a name=fn_2_111></a><sup>111</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 65.
     <a name=fn_2_112></a><sup>112</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. III.
     <a name=fn_2_113></a><sup>113</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 57.
     <a name=fn_2_114></a><sup>114</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 70.
     <a name=fn_2_115></a><sup>115</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 37.
     <a name=fn_2_116></a><sup>116</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 20.
     <a name=fn_2_117></a><sup>117</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 62.
     <a name=fn_2_118></a><sup>118</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. V, гл. 2, стр. 42.
     <a name=fn_2_119></a><sup>119</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. III, стр. 353.
     <a name=fn_2_120></a><sup>120</sup> Одобренный цензурой вариант вообще неверен, ибо при его подстановке
пропадает  второй скрытый  смысл  эпиграммы, который  современникам Пушкина,
знавшим  интимную  жизнь  светского  общества,  был  вполне  понятен.  Князь
Дондуков-Корсаков состоял в любовной связи с министром образования Уваровым,
который  и  назначил  его  на  пост  вице-президента  Академии наук. Так как
Дондуков  не блистал способностями,  все поняли,  что  он  получил этот пост
именно потому, на что  намекает  Пушкин. Об этом  см.: Simon  Karlinksy. <u>The
Sexual   Labyrinth    of    Nikolai   Gogol</u>,   Harvard   University   Press,
Cambridge--London, 1976, p. 57.
     <a name=fn_2_121></a><sup>121</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., т. 10, стр. 280.
     <a name=fn_2_122></a><sup>122</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 53.
     <a name=fn_2_123></a><sup>123</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 59.
     <a name=fn_2_124></a><sup>124</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 31.
     <a name=fn_2_125></a><sup>125</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 59.
     <a name=fn_2_126></a><sup>126</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 73.
     <a name=fn_2_127></a><sup>127</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., т. 1, стр. 40.
     <a name=fn_2_128></a><sup>128</sup> Н. Гумилев. Собрание сочинений. Вашингтон, 1964, т. II, стр. 49.
     <a name=fn_2_129></a><sup>129</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 91.
     <a name=fn_2_130></a><sup>130</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 120.
     <a name=fn_2_131></a><sup>131</sup> Александр Блок. Соб. соч. в восьми томах. "Худ. лит.", М.-Л., 1960,
т. III, стр. 64.
     <a name=fn_2_132></a><sup>132</sup> Ф.  И. Тютчев. Стихотворения.  Письма. "Худ. лит.", М.,  1957, стр.
232.
     <a name=fn_2_133></a><sup>133</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 130.
     <a name=fn_2_134></a><sup>134</sup> Антиох Кантемир. Указ. соч., стр. 216-217.
     <a name=fn_2_135></a><sup>135</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 44.
     <a name=fn_2_136></a><sup>136</sup> Г. Р. Державин. Стихотворения. Библиотека поэта. Малая серия. "Сов.
пис.", Л., 1947, "Снигирь", стр. 198-199.
     <a name=fn_2_137></a><sup>137</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 63.
     <a name=fn_2_138></a><sup>138</sup> Поэзия  Европы  в трех томах. "Худ. лит.",  М.,  1977,  т.  I, стр.
518-519.
     <a name=fn_2_139></a><sup>139</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 161.
     <a name=fn_2_140></a><sup>140</sup> И. П. Мятлев. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов.
пис.", Л., 1969, стр. 157.
     <a name=fn_2_141></a><sup>141</sup> И. П. Мятлев. Указ. соч., стр. 182.
     <a name=fn_2_142></a><sup>142</sup> The Portable Nietzsche, tr.  & ed. W.  Kaufmann, The  Viking Press,
New York, 1954, p. 69.
     <a name=fn_2_143></a><sup>143</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. II, стр. 286-287.
     <a name=fn_2_144></a><sup>144</sup> J. P. Eckermann. Gespraeche mit Goethe, F. A. Brockhaus, Wiesbaden,
1959, p. 482 (6 Mai 1827).
     <a name=fn_2_145></a><sup>145</sup> Ирина Одоевцева. На берегах Невы. Изд. Виктора  Камкина, Вашингтон,
1967, стр. 473.
     <a name=fn_2_146></a><sup>146</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. 10, стр. 242.
     <a name=fn_2_147></a><sup>147</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 99.
     * 148, Иосиф Бродский. ЧР, стр. 23.
     <a name=fn_2_149></a><sup>149</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 46.
     <a name=fn_2_150></a><sup>150</sup> Бытие. Глава 22, стихи 12, 15-18.
     <a name=fn_2_151></a><sup>151</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр 111.
     <a name=fn_2_152></a><sup>152</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 193.
     <a name=fn_2_153></a><sup>153</sup> E. H. Plumptre. The Life  of Dante,  Dutton,  New  York, 1900,  pp.
216-220.
     <a name=fn_2_154></a><sup>154</sup>  В этой строфе содержится аллюзия  на  средневековое убеждение, что
черты  лица  человека  перелаются  буквами  во  фразе  OMO  DEI.  Примечание
Бродского в  сборнике стихов на английском языке:  Joseph Brodsky. A Part of
Speech. Farrar. Straus. Giroux., NY, 1980, p. 151.
     <a name=fn_2_155></a><sup>155</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. II, стр. 267.
     <a name=fn_2_156></a><sup>156</sup> Александр Блок. Указ. соч., т. III, "К Музе", стр. 8.
     <a name=fn_2_157></a><sup>157</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 75.
     <a name=fn_2_158></a><sup>158</sup> Н. А. Заболоцкий. Указ. соч., "Ивановы", стр. 206.
     <a name=fn_2_159></a><sup>159</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 25.
     <a name=fn_2_160></a><sup>160</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 112.
     <a name=fn_2_161></a><sup>161</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 99.
     <a name=fn_2_162></a><sup>162</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. IV, стр. 325-326.

--------
        II. Темы и вариации

     <sup><font color=blue>194</font></sup>

        1. Понятие лейтмотивности

     Почти  каждое  стихотворение  Бродского  помимо  своей уникальной  темы
характеризуется  некоторым  варьирующимся  набором  доминантных  тем  поэта,
которые мы назовем лейтмотивными. В каждом данном стихотворении присутствуют
лишь  несколько  из  таких  тем,  входящих  между  собой  в  особые  сложные
семантические отношения, тем не менее, на  уровне творчества Бродского почти
все  лейтмотивные темы легко выделяемы и  могут быть представлены  следующим
более или менее постоянным набором:

        1) Тема болезни
        2) Тема старения
        3) Тема смерти
        4) Тема Ада и Рая
        5) Тема Бога и человека
        6) Тема Времени и Пространства
        7) Тема Ничто (Небытия)
        8) Тема разлуки и одиночества
        9) Тема свободы
        10) Тема империи
        11) Тема части речи (творчества)
        12) Тема человека и вещи <sup><font color=blue>195</font></sup>

     В свою очередь каждая лейтмотивная  тема  может разбиваться внутри себя
на  более  мелкие подтемы, являющиеся  ее  непосредственными  составляющими.
Лейтмотивные  темы легко  выделить благодаря  их повторяемости  в  различных
текстах, но далеко не легко анализировать, ибо каждый раз они представлены в
необычной спайке, характерной лишь для  данного стихотворения и вырывание их
из  контекста автоматически огрубляет и  обедняет  их  неповторимый смысл. К
тому  же  все  эти темы имеют  ярковыраженный метафизический  характер,  что
побуждает критика попытаться искусственным  образом  выделить в чистом  виде
философию поэта -- дело в большинстве случаев плохо осуществимое из-за самой
сути  его:  попытка во  что  бы  то ни стало поставить знак равенства  между
поэзией  и  философией.  В  конкретном  случае  дело  усугубляется  зачастую
невозможностью  расчленить спайку на составляющие так, чтобы, разбирая одно,
не задеть другое: в большинстве случаев у Бродского  одна лейтмотивная  тема
переливается в другую  и влечет  за собой третью, так что в конечном счете в
чем-то семантически разнится с подобной же мыслью из  другого стихотворения.
Сознавая всю сложность  анализа  как  лейтмотивных тем,  так  и  философских
посылок,  мы  все  же попытаемся  в самых общих чертах  рассмотреть  и то  и
другое,  заранее  отдавая  себе  отчет  в  поверхностности  и  схематичности
подобных операций. <sup><font color=blue>196</font></sup>


        2. Отчуждение

     Метафизическая атмосфера  стихов  Бродского некоторыми  чертами  близка
кругу  тем  и идей, представленных в философских  и  философско-литературных
учениях   философов-экзистенциалистов:   Кьеркегора,  Хайдеггера,   Ясперса,
Марселя,  Сартра, Камю, а из русских -- Бердяева и Шестова. Как ни заманчива
идея рассмотреть  поэзию Бродского  как иллюстративный  материал к  посылкам
того или  иного экзистенциалиста, мне придется от нее решительно отказаться.
На это есть несколько веских причин.
     Во-первых,   сам   экзистенциализм  не   есть  сколько-нибудь  стройная
философия, а скорее конгломерат разных, порой противоречивых, идей и мнений.
Даже   пренебрегая    разницей    между   теистическим    и    атеистическим
экзистенциализмом мы  все-таки  не сможем привести  к  синтезу разные (порой
внутренне довольно стройные) учения экзистенциалистов,  некоторые из которых
активно отмежевывались от причисления  их  к данной группе. Описание же даже
самое краткое идей каждого из философов кроме того, что оно увело бы критика
и  читателя далеко  за рамки  работы  о  поэзии,  молчаливо предполагало  бы
знакомство Бродского  со всеми разбираемыми  трактатами -- посылка при  всей
широте знаний поэта все-таки гипотетическая.
     Во-вторых,  такой подход  к проблеме выставлял бы поэта <sup><font color=blue>197</font></sup> только лишь
как  пассивного  "усвоителя"  положений  той  или иной  системы,  тем  самым
косвенно  отрицая  способность  его  внести  новое  содержание  в  известную
концепцию,   то  есть   низводил  бы  оригинального  мыслителя   до   уровня
попугая-иллюстратора, выражающего  в стихотворной форме то, что и  без  того
давно известно из философии.
     В-третьих, рассуждения о "верном" или "искаженном" представлении данной
экзистенциалистической идеи того  или  иного философа неизбежно  уводили  бы
критика и  читателя от  вопроса  насколько Бродский  оригинален как  поэт  к
вопросу насколько он прилежен как ученик -- то есть в область чуждую данному
исследованию.
     В-четвертых, сама работа такого  рода даже при игнорировании вопроса  о
ее  порочности   заставила   бы  критика  выступать  в  качестве  детектива,
разыскивающего в работах экзистенциалистов мысли близкие той или иной строке
поэтического   текста.   При    всей    тщательности   такого   исследования
литературоведческая его ценность  мало  бы  выиграла  от  подобного подхода,
неизменно предполагавшего  бы  живой средой  --  философию,  а  поэзию  лишь
рыбкой,  выуженной  из нее. Уклонившись от  всего перечисленного по причинам
всего   вышесказанного   мы   все-таки   будем   иметь  в   виду   философию
экзистенциализма как  некую близкую среду поэтике  Бродского и поэтому будем
ориентироваться  на читателя хотя бы в общих  положениях  знакомого  с  этой
средой. <sup><font color=blue>198</font></sup>
     С  точки  зрения   экзистенциализма,   отчуждение   является  атрибутом
человеческого существования, которое в  отличие  от всякого иного возможного
бытия  является самосознающим, само  себя  переживающим бытием. Человеческое
бытие  немыслимо  без  сознания,  поэтому  один  из  самых  важных  вопросов
философии, согласно Хайдеггеру, есть "вопрошание о  смысле бытия". Почти все
философы-экзистенциалисты    говорят    о   двух    аспектах   человеческого
существования -- "бытии в мире"  и "бытии в себе" (экзистенция  собственно).
Человеческое Я  всегда "заброшено"  куда-то, находится в том, что не есть Я.
Эта "заброшенности',  однако, не есть следствие каких-либо злых  сил, -- оно
закономерно вытекает из самой природы человеческого  бытия,  дано a  priori.
Человеческое  Я  все время пребывает  в чуждой  среде, которая засасывает  и
обезличивает  его.  Это  и  есть ситуация  отчуждения  от  своей  "самости",
"неподлинное существование" человека в мире, которую Хайдеггер называет "Das
Man" (безличное). В "безличном" человек подвержен стадному чувству, он живет
в массе, в которой думают  (man denkt) и делают  (man tut) так, как думают и
делают  все  другие.  По мнению  Хайдеггера,  пребывание  друг  возле  друга
полностью  растворяет существование  личности  в  способе бытия "других"  --
сфере,   где  господствует  диктатура  "безличного":   "Мы   наслаждаемся  и
развлекаемся так, как наслаждаются другие; мы читаем, смотрим и  высказываем
суждения о литературе и искусстве  так,  как смотрят и высказывают  суждения
другие;  но  мы  сторонимся  <sup><font color=blue>199</font></sup>  "толпы"  так,  как  сторонятся другие;  мы
возмущаемся   тем,  чем   возмущаются   другие".<a href=#fn_3_1><sup>1</sup></a>   Понятия   необходимости,
нормативности, принятости и престижности затемняют собственные, не зависящие
от  других,  понятия  и вкусы. "Подлинное существование"  или  "экзистенция"
достигается лишь при  умении абстрагировать себя  от внешней среды, остаться
наедине с самим собой.
     К тому  же, по мнению  Хайдеггера, бытие в мире неподлинно еще и в силу
лгущего общественного сознания, прикрывающего  истинные враждебные отношения
людей всевозможными фальшивыми альтруистическими и гуманистическими фразами:
"Сосуществование  в  "безличном" вовсе  не  является  замкнутым, равнодушным
бытием  друг возле  друга,  а  напряженной  подозрительной  слежкой друг  за
другом, тайным взаимным подслушиванием. Под маской друг для друга скрывается
друг против друга."<a href=#fn_3_2><sup>2</sup></a>
     Абстрагируясь от массы, человек  приходит к "подлинному существованию",
вовлекается в сферу "в-себе-бытия", становится свободным от мнения  "других"
и приобретает способность  понять  проблему существования  человека. Однако,
абстрагироваться  от  массы для личности  еще недостаточно,  чтобы  прийти к
"в-себе-бытию".  Он  должен  еще  и абстрагироваться от себя. При господстве
"безличного" в  обществе  происходит  постоянная  деперсонификация личности,
человеческое  экзистенциальное  Я  заменяется  маской,  общественной  ролью.
Каждый  человек  с этой точки  зрения  не  живет в  обществе,  а играет  <sup><font color=blue>200</font></sup>
какую-то роль, например, роль хорошего  руководителя, прекрасного семьянина,
целомудренной девушки, борца за свободу и т. п. Человек, понимающий все это,
старается высвободиться из-под диктата роли. Социальное отчуждение неизбежно
перерастает в самоотчуждение, в поисках себя глубинного  человек кажется все
более чуждым себе самому.
     В  одном  из  ранних  стихотворении  Бродского  отражен  такой  процесс
отчуждения сначала от социальной среды, а потом от себя самого:

        Сумев отгородиться от людей,
        я от себя хочу отгородиться.
        Не изгородь из тесаных жердей,
        а зеркало тут больше пригодится.
        Я озираю хмурые черты,
        щетину, бугорки на подбородке.
        Трельяж для разводящейся четы,
        пожалуй, лучший вид перегородки.<a href=#fn_3_3><sup>3</sup></a>

     Разводящаяся чета -- бытие поэта в себе и его бытие в мире -- могла бы,
конечно, быть  истолкована в традиционном ключе "двойничества" (и у'же: поэт
и  его  двойник  в зеркале,  см.  Блока, Ходасевича,  Есенина)  если  бы  не
начальные строки об  "отгораживании" себя от  людей и себя  от себя  самого,
обнаруживающие   новое,  несвойственное   русским   поэтам  экзистенциальное
сознание.  Конечно нужно  учитывать  и  то,  что личная  судьба Бродского во
многом  способствовала  экзистенциалистскому   пониманию   окружающего   его
социального мира как враждебной стихии; тема "ухода от людей" характерна для
его стихотворений периода ссылки в Архангельскую область. В одном из них под
заглавием "К северному краю"<a href=#fn_3_4><sup>4</sup></a> поэт ассоциирует себя то с "глухарем",  ничего
не слышащим, отрешившимся  от мира, то с затравленным  <sup><font color=blue>201</font></sup> "лисом", боящимся
выйти из  своей норы. В этих  строках поэт как бы дает обет северному  краю,
что  он  будет  себя вести хорошо, и северному  краю  за него  не влетит  от
властей:

        Нет, не волнуйся зря:
        я превращусь в глухаря,
        и, как перья, на крылья мне лягут
        листья календаря.
        Или спрячусь, как лис,
        от человеческих лиц,
        от собачьего хора,
        от двуствольных глазниц.

И концевая строфа:

        Не перечь, не порочь.
        Новых гроз не пророчь.
        Оглянись если сможешь --
        так и ухолят прочь:
        идут сквозь толпу людей,
        потом вдоль рек и полей,
        потом сквозь леса и горы,
        все быстрей, все быстрей.

     В зрелый  период  творчества  обезличивание  человека  обществом  часто
звучит в стихах  Бродского; особенно  раздражают его те теории (в  частности
марксизм),  которые рассматривают  человека  не  в  этическом,  а  в  сугубо
экономическом плане. Критике марксизма посвящена большая часть стихотворения
"Речь  о пролитом молоке". Тема отчуждения (тема "постороннего") поднимается
в таких стихотворениях как "Песня невинности,  она же --  опыта", а  также в
стихах  жанра  "туристического  комментария".   Интересно,  что  Эрих  Фромм
усматривает  яркий пример  состояния  отчужденности в  туристах, созерцающих
действительность, в которой для них нет ничего <sup><font color=blue>202</font></sup>  родного:  "Турист  с его
фотоаппаратом -- это внешний символ отчужденного отношения к миру."<a href=#fn_3_5><sup>5</sup></a>
     В поэтическом плане тема отчуждения поэта от общества имеет свою давнюю
традицию в оппозиции "поэт и толпа", однако в трактовке их есть существенная
разница. Тема  "поэт и толпа" всегда  ставит поэта  над толпой, подчеркивает
его исключительность и избранность, в то время  как  в экзистенциализме упор
делается  на обретение свободы личностью путем  отделения  от  толпы,  любой
личностью, независимо от ее талантов  и  способностей. Само собой разумеется
также,  что   самоотчуждение  --  понятие   качественно  новое   и  вряд  ли
свойственное  традиционной романтической  трактовке темы "поэта и  толпы"  в
целом. <sup><font color=blue>203</font></sup>


        3. Ад и Рай (Нечто и Ничто)

     В одной из своих статей  о  поэзии  Иннокентий Анненский заметил, что у
поэтов в основном три темы:  или они  пишут о страдании, или о смерти, или о
красоте.<a href=#fn_3_6><sup>6</sup></a>
     Смерть  --   одна  из  центральных  тем  поэзии  Бродского,  включающая
множество подтем: страх смерти и его преодоление, смерть как небытие, смерть
как  переход  в  Ничто,  размышления  о возможности/невозможности  жизни  за
пределами смерти, поэтическое  отношение  к  смерти, поэтическое преодоление
смерти,  смерть как победа вечного и всепоглощающего  времени, борьба с этим
временем,  слово/поэзия как форма борьбы  со  временем/смертью  или  выход в
бессмертие,  христианское  понимание смерти  и его приятие/неприятие поэтом,
размышления о цели Творца, о  понятиях  Рай  и Ад, о возможности встречи  за
пределами жизни, о доверии к судьбе и ее "ножницам" и т. д.
     Если  уместно говорить о  философии в поэзии вообще,  то Бродский более
философ,  чем  любой  русский поэт,  и  не  только  потому, что  ему удается
вырваться иэ замкнутого круга традиционно годных для поэзии философских тем,
ни тем более потому,  что он  выдвигает какое-то новое  неслыханно  стройное
учение о жизни  и  смерти.  Бродский  -- философ  потому,  что  он вовлекает
читателя в серьезные размышления о мире, о жизни,  о  смерти,  о времени,  о
пространстве.  В  философских  размышлениях  <sup><font color=blue>204</font></sup>  поэта  читатель  чувствует
громадную искренность и животрепещущесть высказываемого, это не  игра  (даже
самая тонкая), не поза  (даже самая искренняя), не поэтическое самолюбование
(даже самое невинное).
     Самое главное в поэтической философии Бродского  -- универсальность  ее
точки зрения, идущей от универсальности как  принципа художественной позиции
в его зрелых вещах, где  он высказывается не только  "от лирического себя" с
его накалом личных, необычных, годных только для автора эзотерических чувств
и  ощущений,  --  особенного,  но от человека  вообще, любого,  нас, всех --
общего.   Этот  универсализм  точки   зрения   (отчасти   унаследованный  от
поэтов-метафизиков)  не  следует   путать  с   универсальностью  поэтической
философии  --  поэт не может  быть последовательным философом именно  в силу
своего поэтического  дара, поэзия  -- иллюзия, кружево,  не  способное и  не
призванное  дать   или  отразить   или  выразить   целостное,  рациональное,
последовательное  и потому слишком искусственное для  поэзии  миропонимание.
Поэт не Кант и не Шопенгауэр, целостное  не для него; кружево в применении к
поэзии  -- не результат работы,  а само  действие  от глагола "кружить" и по
типу "варево", "печево". Поэт кружит по своим темам, прикидывает так и эдак,
мучается, страдает, иронизирует, насмешничает,  хвалит, хулит,  отвергает --
старается не построить,  а понять, не  взойти, а проникнуть, "дойти до самой
сути".  В философии научной может быть верное/неверное, стройное/нестройное,
<sup><font color=blue>205</font></sup>  выдерживающее или не выдерживающее  критики миропонимание,  в философии
поэтической -- все  верно,  при  условии искренности  поэта  --  качества  в
отсутствии которого  не упрекнешь  Бродского. Не  годны  для поэтов и ярлыки
"материалист" и "идеалист", ибо каждый поэт даже  "материалист"  -- всегда в
конечном счете  идеалист (иначе: не-поэт) и  всегда  эклектик. Поэт кружит и
прикидывает, философ --  строит и идет к цели.  Но  правда поэтическая  выше
правды философской, ибо последующая теория ее не сменяет и не отменяет.
     Бродский,  живя  в  советском  обществе,  был  воспитан  безбожником  и
материалистом,  живя