х полости рта. Последняя строчка строфы -- один из примеров цифровой образности -- две старые цифры "8" -- две старушки-смотрительницы, встречающие поэта. В шестой строфе место действия -- флорентийская кофейня, куда поэт заглянул перекусить. Флоренция дается в двух деталях -- взглядом из окна, отмечающим дворец и купол собора. Подспудная тема Данте и его изгнания звучит в строчках о дряхлом щегле, который, "ощущая нехватку в терцинах", "разливается <sup><font color=blue>188</font></sup> в центре проволочной Равенны". Теме любви и смерти посвящена седьмая строфа, содержащая скрытую полемику с итальянским поэтом. Последняя строка "Божественной Комедии" о любви, которая движет солнце и прочие звезды (l'amor che move il sole e l'altre stelle) вызывает негативный комментарий Бродского: выдыхая пары, вдыхая воздух, двери хлопают во Флоренции. Одну ли, две ли проживаешь жизни, смотря по вере, вечером в первой осознаешь: неправда, что любовь движет звезды (Луну -- подавно) ибо она делит все вещи на два -- даже деньги во сне. Даже, в часы досуга, мысли о смерти. Если бы звезды Юга двигались ею, то в стороны друг от друга. Восьмая строфа снова возвращает нас на улицы Флоренции, но это уже не Флореция Данте, а современный город двадцатого века с громким визгом тормозов, полицейскими на перекрестках и репродукторами, "лающими о дороговизне". В конце строфы использована буквенная образность, нередко встречающаяся в стихах зрелого Бродского: "Полицейский на перекрестке /машет руками, как буква "ж", ни вниз, ни /вверх". В целом восьмая строфа завершает картину Флоренции глазами поэта, данную суммой разрозненных впечатлений, в основном, визуального характера. Эти впечатления переданы негативными деталями современной (не дантовой) Флоренции: люди напоминают четвероногих, у торговок бранзулеткой "несытые взгляды" (ахматовское выражение, перекочевавшее из области вожделения в сферу меркантилизма), набережные сравниваются с <sup><font color=blue>189</font></sup> оцепеневшим поездом, дом-музей Данте пугает безголосьем, в кофейне пыльно, щегол в клетке дряхлый, столик сделан из грязного мрамора, на Пьяцца дель Дуомо -- визг тормозов, прохожий пересекает мостовую "с риском быть за{к|п}леванным насмерть", вид самого Дуомо вызывает слезу в зрачке и т. д. Все это описание заканчивается невеселым восклицанием: "О неизбежность "ы" в правописаньи "жизни"!" Заключительная строфа переводит читателя в несколько иной лирический план, служа своеобразным контрбалансом к предыдущим восьми. Идентификация лирического героя (в данном случае самого поэта) с Данте, намеченная еще в четвертой строфе, здесь достигает своего апогея, образы города и поэта сливаются, и становится трудно различить, то ли речь идет о Данте, Флоренции и Арно, то ли о Бродском, Ленинграде и Неве: Есть города, в которые нет возврата. Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала. То есть, в них не проникнешь ни за какое злато. Там всегда протекает река под шестью мостами. Там есть места, где припадал устами тоже к устам и пером к листам. И там рябит от аркад, колоннад, от чугунных пугал; там толпа говорит, осаждая трамвайный угол, на языке человека, который убыл. Сквозь пейзажи Флоренции просвечивает Ленинград, и заключительным аккордом снова звучит тема "части речи". Трудно передать тоску по родине, эту, говоря словами Цветаевой, "давно разоблаченную мороку" более ненавязчивым и не рвущим-страсти-на-части способом, чем в этом стихотворении. Искренности <sup><font color=blue>190</font></sup> и подлинности переживания в этих строках, как бы говорящих о главном косвенно и вскользь, в тысячу раз больше, чем у многих поэтов русского зарубежья, кричащих о своей ностальгии в лоб. Соразмерны они лишь с цветаевскими: "Но если по дороге -- куст /Встает, особенно -- рябина..." И дело здесь, конечно, не в самом чувстве (не в обиду задетым поэтам), а в мастерстве его выражения, при котором ленинградские аркады, колоннады, чугунные пугала и даже толпа, осаждающая трамвайный угол, преобретают сентиментальную ценность и становятся положительными деталями города детства и юности, города первых чувств и первых разочарований, города, в который возврата нет, ибо нельзя войти в одну воду дважды. Мы уже отмечали ранее новаторство Бродского в употреблении составной рифмы, секрет действенности и естественности которой состоит в том, что она не коренная, а союзная и предложная. Можно смело сказать, что до Бродского такие рифмы не употреблялись, за крайне редким исключением случайного порядка. Тому объяснение в следующем. Для русской поэзии весьма характерно явление совпадения строки и синтаксически законченного высказывания: Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты.<a href=#fn_2_155><sup>155</sup></a> Такое явление вызывается ориентацией поэзии на песенный лад: в песне конец строки должен совпадать с концом музыкальной фразы -- зашагивание в другую строку ломает мелодию, <sup><font color=blue>191</font></sup> и не только первой фразы, но и второй, ибо конец зашагивания требует обязательной паузы. По этому же закону песенного лада все придаточные предложения, как и сложно-сочиненные, должны иметь союз в начале строки, содержащей данное предложение: <u>И</u> коварнее северной ночи, <u>И</u> хмельней золотого аи, <u>И</u> любови цыганской короче Были страшные ласки твои... (Блок)<a href=#fn_2_156><sup>156</sup></a> Я с тобой не стану пить вино, <u>Оттого</u> что ты мальчишка озорной. (Ахматова)<a href=#fn_2_157><sup>157</sup></a> <u>Но</u> будь к оружию готов: Целует девку -- Иванов! (Заболоцкий)<a href=#fn_2_158><sup>158</sup></a> Таких примеров можно привести сколько угодно. В силу вышеизложенного закона песенного благозвучия сочинительные и подчинительные союзы почти никогда не заканчивали строку и, следовательно, никогда не рифмовались. Я думаю, что новаторство Бродского в первую очередь обусловлено именно его решением использовать союзы в рифме -- новаторство, которое волей-неволей потянуло за собой и зашагивание. Другими словами, не сдвиг союза и решение писать анжамбеманами вызвало употребление составной рифмы с союзом, но рифма с союзом необходимо навязывала употребление анжамбемана: Даже кукушки в ночи звучание трогает мало -- пусть жизнь <u>оболгана</u> или оправдана им <u>надолго, но</u> старение есть отрастание органа слуха, рассчитанного на молчание. ("1972 год")<a href=#fn_2_159><sup>159</sup></a> <sup><font color=blue>192</font></sup> Подобным же образом новаторское для русской поэзии привлечение в составную рифму и всех других мелких служебных слов (предлоги, частицы) вызвало новаторство рассечения доселе нерассекаемых сочетаний: Солнечный луч, разбившийся о дворец, о купол собора, в котором лежит Лоренцо ("Декабрь во Флоренции")<a href=#fn_2_160><sup>160</sup></a> Пот катится по лицу. Фонари в конце улицы, точно пуговицы у расстегнутой на груди рубашки. ("Колыбельная Трескового Мыса")<a href=#fn_2_161><sup>161</sup></a> В стихотворении "Декабрь во Флоренции" решение рифмовать такие сочетания как "пар, но -- попарно", "взор от -- ворот", "фонари и -- Синьории", "века на -- вулкана -- кулака, но", "черны ли -- починили", "дворец о -- Лоренцо", "двери -- две ли", "ни вниз, ни -- дороговизне", "зеркала. То -- злато" и "устами -- к листам. И" не могли не вызвать качественно нового контекста, невозможного при соблюдении правил старой поэтики. Сочетания такого рода даже если и приходили поэтам в голову, немедленно отклонялись как неблагозвучные. Новаторство Бродского опровергает подобную точку зрения и открывает перед русской поэзией новый неисчерпаемый ресурс рифм. Забавно, что мысль употреблять в рифму союзы пришла в голову еще Пушкину, которому казалось, что классические рифменные возможности уже почти исчерпаны: Отныне в рифмы буду брать глаголы. III Не стану их надменно браковать, <sup><font color=blue>193</font></sup> Как рекрутов, добившихся увечья, Иль как коней, за их плохую стать, -- А подбирать <u>союзы</u> да наречья; Из мелкой сволочи вербую рать. Мне рифмы нужны; все готов сберечь я, Хоть весь словарь; что слог, то и солдат -- Все годны в строй: у нас ведь не парад. ("Домик в Коломне")<a href=#fn_2_162><sup>162</sup></a> Однако, Пушкин союзы в рифме так никогда и не употребил. "Мелкой сволочи" пришлось ждать почти полтора века прежде чем ее согласились "завербовать". * Примечания к первому разделу <a name=fn_2_1></a><sup>1</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 36. <a name=fn_2_2></a><sup>2</sup> Поэты "Искры", Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", Л., 1955, "В Финляндии", стр. 331. <a name=fn_2_3></a><sup>3</sup> Пример похищен из: Д. Самойлов. Книга о русской рифме. "Худ. лит.", Москва, 1973, стр. 165. <a name=fn_2_4></a><sup>4</sup> Владимир Маяковский. Полное собрание сочинений в 13 томах. "Худ. лит.", М., 1955, "Пустяк у Оки", т. 1, стр. 91. <a name=fn_2_5></a><sup>5</sup> Николай Асеев. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", Л., 1967, стр. 95. <a name=fn_2_6></a><sup>6</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., "Хорошо!", т. 8, стр. 328. <a name=fn_2_7></a><sup>7</sup> Велимир Хлебников. Собрание произведений, Л., 1933, т. 5, стр. 43. <a name=fn_2_8></a><sup>8</sup> Борис Пастернак. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. М.-Л., 1965, стр. 282. <a name=fn_2_9></a><sup>9</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 71-72. <a name=fn_2_10></a><sup>10</sup> Владислав Ходасевич. Путем зерна. Изд. второе. "Мысль", Петроград, 1921, стр. 41. <a name=fn_2_11></a><sup>11</sup> А. С. Пушкин. Полное соб. соч. в десяти томах. Изд. Академии Наук СССР, М., 1957, т. III, стр. 86. <a name=fn_2_12></a><sup>12</sup> The Works of George Herbert. ed. F. E. Hutchinson, Oxford University Press, London, 1970, p. 166 <a name=fn_2_13></a><sup>13</sup> отстранение -- позиция поэта, держащегося на определенной эмоциональной дистанции от выражаемого в стихотворении (detachment). Не путать с "остранением" -- представлением действительности в странном для знающего ее читателя виде, и "осранением" -- очернением действительности. <a name=fn_2_14></a><sup>14</sup> Осип Мандельштам. Собрание сочинения в трех томах. Под ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова, Международное Литературное Содружество, 1967, т. I, стр. 221. <a name=fn_2_15></a><sup>15</sup> Похожие анапесты встречаются, например, у Кольцова: И те ж люди-враги, что чуждались тебя, Бог уж ведает как, назовутся в друзья. ("Товарищу") и у Некрасова: Я за то глубоко презираю себя, Что живу -- день за днем бесполезно губя; Что я, силы своей не пытав ни на чем, Осудил себя сам беспощадным судом. <a name=fn_2_16></a><sup>16</sup> Александр Блок. Собрание сочинений в восьми томах. "Худ. лит.", М.-Л., 1960, "Незнакомка", стр. 186. <a name=fn_2_17></a><sup>17</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., "Облако в штанах", т. I, стр. 180. <a name=fn_2_18></a><sup>18</sup> Анна Ахматова. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", Л., 1976, "Песня последней встречи", стр. 30. <a name=fn_2_19></a><sup>19</sup> Борис Пастернак. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", М.-Л., 1965, "Марбург", стр. 107. <a name=fn_2_20></a><sup>20</sup> Иосиф Бродский, ЧР, стр. 32-38. <a name=fn_2_21></a><sup>21</sup> Строго говоря, ломоносовский "Кузнечик" не оригинальное произведение, а вольный перевод из Анакреона. <a name=fn_2_22></a><sup>22</sup> The Works of George Herbert. ed. F. E. Hutchinson, Oxford University Press, London, 1970, p. 91. <a name=fn_2_23></a><sup>23</sup> Г. Р. Державин. Стихотворения. Библиотека поэта. Малая серия. "Сов. пис.", Л., 1947, стр. 41. <a name=fn_2_24></a><sup>24</sup> К. Д. Бальмонт. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", Л., 1969, стр. 216. <a name=fn_2_25></a><sup>25</sup> Иосиф Бродский. "Предисловие" в кн.: Марина Цветаева. Избранная проза в двух томах. Изд. Руссика, Нью-Йорк, 1979, т. I, стр. 2. <a name=fn_2_26></a><sup>26</sup> Перекрестки. Альманах. Crossroads, Philadelphia, 1978, # 2, p. 10. <a name=fn_2_27></a><sup>27</sup> Игорь Северянин. Громокипящий кубок. М., 1915, "Кэнзели", стр. 95. <a name=fn_2_28></a><sup>28</sup> Modern Russian Poetry (An Anthology), ed. V. Markov & M. Sparks, Bobbs-Merril, New York, p. 16. <a name=fn_2_29></a><sup>29</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 105. <a name=fn_2_30></a><sup>30</sup> Н. Д. Заболоцкий. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", М.-Л., 1965, "Осень", стр. 62. <a name=fn_2_31></a><sup>31</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 24. <a name=fn_2_32></a><sup>32</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 64. <a name=fn_2_33></a><sup>33</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 46. <a name=fn_2_34></a><sup>34</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 103. <a name=fn_2_35></a><sup>35</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 77. <a name=fn_2_36></a><sup>36</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 5. <a name=fn_2_37></a><sup>37</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 104. <a name=fn_2_38></a><sup>38</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 85. <a name=fn_2_39></a><sup>39</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 31. <a name=fn_2_40></a><sup>40</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 100. <a name=fn_2_41></a><sup>41</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 113. <a name=fn_2_42></a><sup>42</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 174. <a name=fn_2_43></a><sup>43</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 70. <a name=fn_2_44></a><sup>44</sup> А. С. Пушкин. Полное соб. соч. в десяти томах. Изд. Академии Наук СССР. М., 1957, т. II, стр. 77. <a name=fn_2_45></a><sup>45</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 99-100. <a name=fn_2_46></a><sup>46</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 98. <a name=fn_2_47></a><sup>47</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 40-43. <a name=fn_2_48></a><sup>48</sup> "Время и мы", Тель-Авив, # 17, 1977, стр. 133. <a name=fn_2_49></a><sup>49</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 80. <a name=fn_2_50></a><sup>50</sup> The Complete Poetry of John Donne, ed. J. T. Shawcross, New York--London, 1968, p. 88. <a name=fn_2_51></a><sup>51</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 225. <a name=fn_2_52></a><sup>52</sup> Антиох Кантемир. Собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", Л., 1956, стр. 173-174. <a name=fn_2_53></a><sup>53</sup> Е. А. Баратынский. Стихотворения и поэмы. "Худ. лит.", М., 1971, стр. 190. <a name=fn_2_54></a><sup>54</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. II, стр. 164. <a name=fn_2_55></a><sup>55</sup> Борис Пастернак. Указ. соч., стр. 441. <a name=fn_2_56></a><sup>56</sup> М. А. Кузмин. Собрание стихотворений. Ред. Дж. Малмстад и В. Марков. Wilhelm Fink Verlag, Muenchen, 1977, v. I, p. 131. <a name=fn_2_57></a><sup>57</sup> Иосиф Бродский. СП, стр. 94. <a name=fn_2_58></a><sup>58</sup> Иосиф Бродский. СП, стр. 226. <a name=fn_2_59></a><sup>59</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 69. <a name=fn_2_60></a><sup>60</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 69. <a name=fn_2_61></a><sup>61</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 56. <a name=fn_2_62></a><sup>62</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 90. <a name=fn_2_63></a><sup>63</sup> Иосиф Бродский. РЭ, IX. <a name=fn_2_64></a><sup>64</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 92. <a name=fn_2_65></a><sup>65</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 55. <a name=fn_2_66></a><sup>66</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 85. <a name=fn_2_67></a><sup>67</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 62. <a name=fn_2_68></a><sup>68</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 107. <a name=fn_2_69></a><sup>69</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 150. <a name=fn_2_70></a><sup>70</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 69. <a name=fn_2_71></a><sup>71</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 92. <a name=fn_2_72></a><sup>72</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 82. <a name=fn_2_73></a><sup>73</sup> Russica-81, Литературный сборник, Руссика, Нью-Йорк, 1982, стр. 31. <a name=fn_2_74></a><sup>74</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 135. <a name=fn_2_75></a><sup>75</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 101. <a name=fn_2_76></a><sup>76</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 86. <a name=fn_2_77></a><sup>77</sup> Иосиф Бродский. СП, стр. 101. <a name=fn_2_78></a><sup>78</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 8. <a name=fn_2_79></a><sup>79</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 10-11. <a name=fn_2_80></a><sup>80</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 105. <a name=fn_2_81></a><sup>81</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 105. <a name=fn_2_82></a><sup>82</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 89. <a name=fn_2_83></a><sup>83</sup> Иосиф Бродский. РЭ, III. <a name=fn_2_84></a><sup>84</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 70. <a name=fn_2_85></a><sup>85</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 61. <a name=fn_2_86></a><sup>86</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 66. <a name=fn_2_87></a><sup>87</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. III. <a name=fn_2_88></a><sup>88</sup> Иосиф Бродский. НСД, стр. 21. <a name=fn_2_89></a><sup>89</sup> Иосиф Бродский. РЭ, 1. <a name=fn_2_90></a><sup>90</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 196. <a name=fn_2_91></a><sup>91</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 95. <a name=fn_2_92></a><sup>92</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 28. <a name=fn_2_93></a><sup>93</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 65-66. <a name=fn_2_94></a><sup>94</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 102. <a name=fn_2_95></a><sup>95</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 144. <a name=fn_2_96></a><sup>96</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 75-82. <a name=fn_2_97></a><sup>97</sup> И. С. Тургенев. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", Л., 1970, стр. 126. <a name=fn_2_98></a><sup>98</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 171. <a name=fn_2_99></a><sup>99</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 166-168. <a name=fn_2_100></a><sup>100</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 26. <a name=fn_2_101></a><sup>101</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 90. <a name=fn_2_102></a><sup>102</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 88. <a name=fn_2_103></a><sup>103</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 173. <a name=fn_2_104></a><sup>104</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 135. <a name=fn_2_105></a><sup>105</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 177-218. <a name=fn_2_106></a><sup>106</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 6. <a name=fn_2_107></a><sup>107</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 11. <a name=fn_2_108></a><sup>108</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 18. <a name=fn_2_109></a><sup>109</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 20. <a name=fn_2_110></a><sup>110</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 35. <a name=fn_2_111></a><sup>111</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 65. <a name=fn_2_112></a><sup>112</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. III. <a name=fn_2_113></a><sup>113</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 57. <a name=fn_2_114></a><sup>114</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 70. <a name=fn_2_115></a><sup>115</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 37. <a name=fn_2_116></a><sup>116</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 20. <a name=fn_2_117></a><sup>117</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 62. <a name=fn_2_118></a><sup>118</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. V, гл. 2, стр. 42. <a name=fn_2_119></a><sup>119</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. III, стр. 353. <a name=fn_2_120></a><sup>120</sup> Одобренный цензурой вариант вообще неверен, ибо при его подстановке пропадает второй скрытый смысл эпиграммы, который современникам Пушкина, знавшим интимную жизнь светского общества, был вполне понятен. Князь Дондуков-Корсаков состоял в любовной связи с министром образования Уваровым, который и назначил его на пост вице-президента Академии наук. Так как Дондуков не блистал способностями, все поняли, что он получил этот пост именно потому, на что намекает Пушкин. Об этом см.: Simon Karlinksy. <u>The Sexual Labyrinth of Nikolai Gogol</u>, Harvard University Press, Cambridge--London, 1976, p. 57. <a name=fn_2_121></a><sup>121</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., т. 10, стр. 280. <a name=fn_2_122></a><sup>122</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 53. <a name=fn_2_123></a><sup>123</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 59. <a name=fn_2_124></a><sup>124</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 31. <a name=fn_2_125></a><sup>125</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 59. <a name=fn_2_126></a><sup>126</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 73. <a name=fn_2_127></a><sup>127</sup> Владимир Маяковский. Указ. соч., т. 1, стр. 40. <a name=fn_2_128></a><sup>128</sup> Н. Гумилев. Собрание сочинений. Вашингтон, 1964, т. II, стр. 49. <a name=fn_2_129></a><sup>129</sup> Иосиф Бродский. КПЭ, стр. 91. <a name=fn_2_130></a><sup>130</sup> Иосиф Бродский. НСА, стр. 120. <a name=fn_2_131></a><sup>131</sup> Александр Блок. Соб. соч. в восьми томах. "Худ. лит.", М.-Л., 1960, т. III, стр. 64. <a name=fn_2_132></a><sup>132</sup> Ф. И. Тютчев. Стихотворения. Письма. "Худ. лит.", М., 1957, стр. 232. <a name=fn_2_133></a><sup>133</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 130. <a name=fn_2_134></a><sup>134</sup> Антиох Кантемир. Указ. соч., стр. 216-217. <a name=fn_2_135></a><sup>135</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 44. <a name=fn_2_136></a><sup>136</sup> Г. Р. Державин. Стихотворения. Библиотека поэта. Малая серия. "Сов. пис.", Л., 1947, "Снигирь", стр. 198-199. <a name=fn_2_137></a><sup>137</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 63. <a name=fn_2_138></a><sup>138</sup> Поэзия Европы в трех томах. "Худ. лит.", М., 1977, т. I, стр. 518-519. <a name=fn_2_139></a><sup>139</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 161. <a name=fn_2_140></a><sup>140</sup> И. П. Мятлев. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. "Сов. пис.", Л., 1969, стр. 157. <a name=fn_2_141></a><sup>141</sup> И. П. Мятлев. Указ. соч., стр. 182. <a name=fn_2_142></a><sup>142</sup> The Portable Nietzsche, tr. & ed. W. Kaufmann, The Viking Press, New York, 1954, p. 69. <a name=fn_2_143></a><sup>143</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. II, стр. 286-287. <a name=fn_2_144></a><sup>144</sup> J. P. Eckermann. Gespraeche mit Goethe, F. A. Brockhaus, Wiesbaden, 1959, p. 482 (6 Mai 1827). <a name=fn_2_145></a><sup>145</sup> Ирина Одоевцева. На берегах Невы. Изд. Виктора Камкина, Вашингтон, 1967, стр. 473. <a name=fn_2_146></a><sup>146</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. 10, стр. 242. <a name=fn_2_147></a><sup>147</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 99. * 148, Иосиф Бродский. ЧР, стр. 23. <a name=fn_2_149></a><sup>149</sup> Иосиф Бродский. ОП, стр. 46. <a name=fn_2_150></a><sup>150</sup> Бытие. Глава 22, стихи 12, 15-18. <a name=fn_2_151></a><sup>151</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр 111. <a name=fn_2_152></a><sup>152</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 193. <a name=fn_2_153></a><sup>153</sup> E. H. Plumptre. The Life of Dante, Dutton, New York, 1900, pp. 216-220. <a name=fn_2_154></a><sup>154</sup> В этой строфе содержится аллюзия на средневековое убеждение, что черты лица человека перелаются буквами во фразе OMO DEI. Примечание Бродского в сборнике стихов на английском языке: Joseph Brodsky. A Part of Speech. Farrar. Straus. Giroux., NY, 1980, p. 151. <a name=fn_2_155></a><sup>155</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. II, стр. 267. <a name=fn_2_156></a><sup>156</sup> Александр Блок. Указ. соч., т. III, "К Музе", стр. 8. <a name=fn_2_157></a><sup>157</sup> Анна Ахматова. Указ. соч., стр. 75. <a name=fn_2_158></a><sup>158</sup> Н. А. Заболоцкий. Указ. соч., "Ивановы", стр. 206. <a name=fn_2_159></a><sup>159</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 25. <a name=fn_2_160></a><sup>160</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 112. <a name=fn_2_161></a><sup>161</sup> Иосиф Бродский. ЧР, стр. 99. <a name=fn_2_162></a><sup>162</sup> А. С. Пушкин. Указ. соч., т. IV, стр. 325-326. -------- II. Темы и вариации <sup><font color=blue>194</font></sup> 1. Понятие лейтмотивности Почти каждое стихотворение Бродского помимо своей уникальной темы характеризуется некоторым варьирующимся набором доминантных тем поэта, которые мы назовем лейтмотивными. В каждом данном стихотворении присутствуют лишь несколько из таких тем, входящих между собой в особые сложные семантические отношения, тем не менее, на уровне творчества Бродского почти все лейтмотивные темы легко выделяемы и могут быть представлены следующим более или менее постоянным набором: 1) Тема болезни 2) Тема старения 3) Тема смерти 4) Тема Ада и Рая 5) Тема Бога и человека 6) Тема Времени и Пространства 7) Тема Ничто (Небытия) 8) Тема разлуки и одиночества 9) Тема свободы 10) Тема империи 11) Тема части речи (творчества) 12) Тема человека и вещи <sup><font color=blue>195</font></sup> В свою очередь каждая лейтмотивная тема может разбиваться внутри себя на более мелкие подтемы, являющиеся ее непосредственными составляющими. Лейтмотивные темы легко выделить благодаря их повторяемости в различных текстах, но далеко не легко анализировать, ибо каждый раз они представлены в необычной спайке, характерной лишь для данного стихотворения и вырывание их из контекста автоматически огрубляет и обедняет их неповторимый смысл. К тому же все эти темы имеют ярковыраженный метафизический характер, что побуждает критика попытаться искусственным образом выделить в чистом виде философию поэта -- дело в большинстве случаев плохо осуществимое из-за самой сути его: попытка во что бы то ни стало поставить знак равенства между поэзией и философией. В конкретном случае дело усугубляется зачастую невозможностью расчленить спайку на составляющие так, чтобы, разбирая одно, не задеть другое: в большинстве случаев у Бродского одна лейтмотивная тема переливается в другую и влечет за собой третью, так что в конечном счете в чем-то семантически разнится с подобной же мыслью из другого стихотворения. Сознавая всю сложность анализа как лейтмотивных тем, так и философских посылок, мы все же попытаемся в самых общих чертах рассмотреть и то и другое, заранее отдавая себе отчет в поверхностности и схематичности подобных операций. <sup><font color=blue>196</font></sup> 2. Отчуждение Метафизическая атмосфера стихов Бродского некоторыми чертами близка кругу тем и идей, представленных в философских и философско-литературных учениях философов-экзистенциалистов: Кьеркегора, Хайдеггера, Ясперса, Марселя, Сартра, Камю, а из русских -- Бердяева и Шестова. Как ни заманчива идея рассмотреть поэзию Бродского как иллюстративный материал к посылкам того или иного экзистенциалиста, мне придется от нее решительно отказаться. На это есть несколько веских причин. Во-первых, сам экзистенциализм не есть сколько-нибудь стройная философия, а скорее конгломерат разных, порой противоречивых, идей и мнений. Даже пренебрегая разницей между теистическим и атеистическим экзистенциализмом мы все-таки не сможем привести к синтезу разные (порой внутренне довольно стройные) учения экзистенциалистов, некоторые из которых активно отмежевывались от причисления их к данной группе. Описание же даже самое краткое идей каждого из философов кроме того, что оно увело бы критика и читателя далеко за рамки работы о поэзии, молчаливо предполагало бы знакомство Бродского со всеми разбираемыми трактатами -- посылка при всей широте знаний поэта все-таки гипотетическая. Во-вторых, такой подход к проблеме выставлял бы поэта <sup><font color=blue>197</font></sup> только лишь как пассивного "усвоителя" положений той или иной системы, тем самым косвенно отрицая способность его внести новое содержание в известную концепцию, то есть низводил бы оригинального мыслителя до уровня попугая-иллюстратора, выражающего в стихотворной форме то, что и без того давно известно из философии. В-третьих, рассуждения о "верном" или "искаженном" представлении данной экзистенциалистической идеи того или иного философа неизбежно уводили бы критика и читателя от вопроса насколько Бродский оригинален как поэт к вопросу насколько он прилежен как ученик -- то есть в область чуждую данному исследованию. В-четвертых, сама работа такого рода даже при игнорировании вопроса о ее порочности заставила бы критика выступать в качестве детектива, разыскивающего в работах экзистенциалистов мысли близкие той или иной строке поэтического текста. При всей тщательности такого исследования литературоведческая его ценность мало бы выиграла от подобного подхода, неизменно предполагавшего бы живой средой -- философию, а поэзию лишь рыбкой, выуженной из нее. Уклонившись от всего перечисленного по причинам всего вышесказанного мы все-таки будем иметь в виду философию экзистенциализма как некую близкую среду поэтике Бродского и поэтому будем ориентироваться на читателя хотя бы в общих положениях знакомого с этой средой. <sup><font color=blue>198</font></sup> С точки зрения экзистенциализма, отчуждение является атрибутом человеческого существования, которое в отличие от всякого иного возможного бытия является самосознающим, само себя переживающим бытием. Человеческое бытие немыслимо без сознания, поэтому один из самых важных вопросов философии, согласно Хайдеггеру, есть "вопрошание о смысле бытия". Почти все философы-экзистенциалисты говорят о двух аспектах человеческого существования -- "бытии в мире" и "бытии в себе" (экзистенция собственно). Человеческое Я всегда "заброшено" куда-то, находится в том, что не есть Я. Эта "заброшенности', однако, не есть следствие каких-либо злых сил, -- оно закономерно вытекает из самой природы человеческого бытия, дано a priori. Человеческое Я все время пребывает в чуждой среде, которая засасывает и обезличивает его. Это и есть ситуация отчуждения от своей "самости", "неподлинное существование" человека в мире, которую Хайдеггер называет "Das Man" (безличное). В "безличном" человек подвержен стадному чувству, он живет в массе, в которой думают (man denkt) и делают (man tut) так, как думают и делают все другие. По мнению Хайдеггера, пребывание друг возле друга полностью растворяет существование личности в способе бытия "других" -- сфере, где господствует диктатура "безличного": "Мы наслаждаемся и развлекаемся так, как наслаждаются другие; мы читаем, смотрим и высказываем суждения о литературе и искусстве так, как смотрят и высказывают суждения другие; но мы сторонимся <sup><font color=blue>199</font></sup> "толпы" так, как сторонятся другие; мы возмущаемся тем, чем возмущаются другие".<a href=#fn_3_1><sup>1</sup></a> Понятия необходимости, нормативности, принятости и престижности затемняют собственные, не зависящие от других, понятия и вкусы. "Подлинное существование" или "экзистенция" достигается лишь при умении абстрагировать себя от внешней среды, остаться наедине с самим собой. К тому же, по мнению Хайдеггера, бытие в мире неподлинно еще и в силу лгущего общественного сознания, прикрывающего истинные враждебные отношения людей всевозможными фальшивыми альтруистическими и гуманистическими фразами: "Сосуществование в "безличном" вовсе не является замкнутым, равнодушным бытием друг возле друга, а напряженной подозрительной слежкой друг за другом, тайным взаимным подслушиванием. Под маской друг для друга скрывается друг против друга."<a href=#fn_3_2><sup>2</sup></a> Абстрагируясь от массы, человек приходит к "подлинному существованию", вовлекается в сферу "в-себе-бытия", становится свободным от мнения "других" и приобретает способность понять проблему существования человека. Однако, абстрагироваться от массы для личности еще недостаточно, чтобы прийти к "в-себе-бытию". Он должен еще и абстрагироваться от себя. При господстве "безличного" в обществе происходит постоянная деперсонификация личности, человеческое экзистенциальное Я заменяется маской, общественной ролью. Каждый человек с этой точки зрения не живет в обществе, а играет <sup><font color=blue>200</font></sup> какую-то роль, например, роль хорошего руководителя, прекрасного семьянина, целомудренной девушки, борца за свободу и т. п. Человек, понимающий все это, старается высвободиться из-под диктата роли. Социальное отчуждение неизбежно перерастает в самоотчуждение, в поисках себя глубинного человек кажется все более чуждым себе самому. В одном из ранних стихотворении Бродского отражен такой процесс отчуждения сначала от социальной среды, а потом от себя самого: Сумев отгородиться от людей, я от себя хочу отгородиться. Не изгородь из тесаных жердей, а зеркало тут больше пригодится. Я озираю хмурые черты, щетину, бугорки на подбородке. Трельяж для разводящейся четы, пожалуй, лучший вид перегородки.<a href=#fn_3_3><sup>3</sup></a> Разводящаяся чета -- бытие поэта в себе и его бытие в мире -- могла бы, конечно, быть истолкована в традиционном ключе "двойничества" (и у'же: поэт и его двойник в зеркале, см. Блока, Ходасевича, Есенина) если бы не начальные строки об "отгораживании" себя от людей и себя от себя самого, обнаруживающие новое, несвойственное русским поэтам экзистенциальное сознание. Конечно нужно учитывать и то, что личная судьба Бродского во многом способствовала экзистенциалистскому пониманию окружающего его социального мира как враждебной стихии; тема "ухода от людей" характерна для его стихотворений периода ссылки в Архангельскую область. В одном из них под заглавием "К северному краю"<a href=#fn_3_4><sup>4</sup></a> поэт ассоциирует себя то с "глухарем", ничего не слышащим, отрешившимся от мира, то с затравленным <sup><font color=blue>201</font></sup> "лисом", боящимся выйти из своей норы. В этих строках поэт как бы дает обет северному краю, что он будет себя вести хорошо, и северному краю за него не влетит от властей: Нет, не волнуйся зря: я превращусь в глухаря, и, как перья, на крылья мне лягут листья календаря. Или спрячусь, как лис, от человеческих лиц, от собачьего хора, от двуствольных глазниц. И концевая строфа: Не перечь, не порочь. Новых гроз не пророчь. Оглянись если сможешь -- так и ухолят прочь: идут сквозь толпу людей, потом вдоль рек и полей, потом сквозь леса и горы, все быстрей, все быстрей. В зрелый период творчества обезличивание человека обществом часто звучит в стихах Бродского; особенно раздражают его те теории (в частности марксизм), которые рассматривают человека не в этическом, а в сугубо экономическом плане. Критике марксизма посвящена большая часть стихотворения "Речь о пролитом молоке". Тема отчуждения (тема "постороннего") поднимается в таких стихотворениях как "Песня невинности, она же -- опыта", а также в стихах жанра "туристического комментария". Интересно, что Эрих Фромм усматривает яркий пример состояния отчужденности в туристах, созерцающих действительность, в которой для них нет ничего <sup><font color=blue>202</font></sup> родного: "Турист с его фотоаппаратом -- это внешний символ отчужденного отношения к миру."<a href=#fn_3_5><sup>5</sup></a> В поэтическом плане тема отчуждения поэта от общества имеет свою давнюю традицию в оппозиции "поэт и толпа", однако в трактовке их есть существенная разница. Тема "поэт и толпа" всегда ставит поэта над толпой, подчеркивает его исключительность и избранность, в то время как в экзистенциализме упор делается на обретение свободы личностью путем отделения от толпы, любой личностью, независимо от ее талантов и способностей. Само собой разумеется также, что самоотчуждение -- понятие качественно новое и вряд ли свойственное традиционной романтической трактовке темы "поэта и толпы" в целом. <sup><font color=blue>203</font></sup> 3. Ад и Рай (Нечто и Ничто) В одной из своих статей о поэзии Иннокентий Анненский заметил, что у поэтов в основном три темы: или они пишут о страдании, или о смерти, или о красоте.<a href=#fn_3_6><sup>6</sup></a> Смерть -- одна из центральных тем поэзии Бродского, включающая множество подтем: страх смерти и его преодоление, смерть как небытие, смерть как переход в Ничто, размышления о возможности/невозможности жизни за пределами смерти, поэтическое отношение к смерти, поэтическое преодоление смерти, смерть как победа вечного и всепоглощающего времени, борьба с этим временем, слово/поэзия как форма борьбы со временем/смертью или выход в бессмертие, христианское понимание смерти и его приятие/неприятие поэтом, размышления о цели Творца, о понятиях Рай и Ад, о возможности встречи за пределами жизни, о доверии к судьбе и ее "ножницам" и т. д. Если уместно говорить о философии в поэзии вообще, то Бродский более философ, чем любой русский поэт, и не только потому, что ему удается вырваться иэ замкнутого круга традиционно годных для поэзии философских тем, ни тем более потому, что он выдвигает какое-то новое неслыханно стройное учение о жизни и смерти. Бродский -- философ потому, что он вовлекает читателя в серьезные размышления о мире, о жизни, о смерти, о времени, о пространстве. В философских размышлениях <sup><font color=blue>204</font></sup> поэта читатель чувствует громадную искренность и животрепещущесть высказываемого, это не игра (даже самая тонкая), не поза (даже самая искренняя), не поэтическое самолюбование (даже самое невинное). Самое главное в поэтической философии Бродского -- универсальность ее точки зрения, идущей от универсальности как принципа художественной позиции в его зрелых вещах, где он высказывается не только "от лирического себя" с его накалом личных, необычных, годных только для автора эзотерических чувств и ощущений, -- особенного, но от человека вообще, любого, нас, всех -- общего. Этот универсализм точки зрения (отчасти унаследованный от поэтов-метафизиков) не следует путать с универсальностью поэтической философии -- поэт не может быть последовательным философом именно в силу своего поэтического дара, поэзия -- иллюзия, кружево, не способное и не призванное дать или отразить или выразить целостное, рациональное, последовательное и потому слишком искусственное для поэзии миропонимание. Поэт не Кант и не Шопенгауэр, целостное не для него; кружево в применении к поэзии -- не результат работы, а само действие от глагола "кружить" и по типу "варево", "печево". Поэт кружит по своим темам, прикидывает так и эдак, мучается, страдает, иронизирует, насмешничает, хвалит, хулит, отвергает -- старается не построить, а понять, не взойти, а проникнуть, "дойти до самой сути". В философии научной может быть верное/неверное, стройное/нестройное, <sup><font color=blue>205</font></sup> выдерживающее или не выдерживающее критики миропонимание, в философии поэтической -- все верно, при условии искренности поэта -- качества в отсутствии которого не упрекнешь Бродского. Не годны для поэтов и ярлыки "материалист" и "идеалист", ибо каждый поэт даже "материалист" -- всегда в конечном счете идеалист (иначе: не-поэт) и всегда эклектик. Поэт кружит и прикидывает, философ -- строит и идет к цели. Но правда поэтическая выше правды философской, ибо последующая теория ее не сменяет и не отменяет. Бродский, живя в советском обществе, был воспитан безбожником и материалистом, живя