Оцените этот текст:





Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, -
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив "Ахиллес".

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента, -
Только судороги по хребту.

       Я хвалился косою саженью -
               Нате смерьте! -
       Я не знал, что подвергнусь суженью
               После смерти, -
       Но в обычные рамки я всажен -
               На спор вбили,
       А косую неровную сажень -
               Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, -
И не знаю, кто их надоумил, -
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей, -
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

       Я при жизни не клал тем, кто хищный,
               В пасти палец,
       Подходившие с меркой обычной -
               Опасались, -
       Но по снятии маски посмертной -
               Тут же в ванной -
       Гробовщик подошел ко мне с меркой
               Деревянной...

А потом, по прошествии года, -
Как венец моего исправленья -
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, -
Под мое - с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась -
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, -
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

       Я немел, в покрывало упрятан, -
               Все там будем! -
       Я орал в то же время кастратом
               В уши людям.
       Саван сдернули - как я обужен, -
               Нате смерьте! -
       Неужели такой я вам нужен
               После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном -
Не пройтись ли, по плитам звеня? -
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я - гол, безобразен, -
Но и падая - вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, -
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я похоже: "Живой!"

       И паденье меня и согнуло,
               И сломало,
       Но торчат мои острые скулы
               Из металла!
       Не сумел я, как было угодно -
               Шито-крыто.
       Я, напротив, - ушел всенародно
               Из гранита.

1973




Как по Волге-матушке, по реке-кормилице -
Все суда с товарами, струги да ладьи, -
И не надорвалася, и не притомилася:
Ноша не тяжелая - корабли свои.

       Вниз по Волге плавая,
       Прохожу пороги я
       И гляжу на правые
       Берега пологие:
       Там камыш шевелится,
       Поперек ломается, -
       Справа - берег стелется,
       Слева - поднимается.

Волга песни слышала хлеще, чем "Дубинушка", -
Вся вода исхлестана пулями врагов, -
И плыла по Матушке наша кровь-кровинушка,
Стыла бурой пеною возле берегов.

       Долго в воды пресные
       Лили слезы строгие
       Берега отвесные,
       Берега пологие -
       Плакали, измызганы
       Острыми подковами,
       Но теперь зализаны
       Эти раны волнами.

Что-то с вами сделалось, города старинные,
В коих - стены древние, на холмах кремли, -
Словно пробудилися молодцы былинные
И - числом несметные - встали из земли.

       Лапами грабастая,
       Корабли стараются -
       Тянут баржи с Каспия,
       Тянут - надрываются,
       Тянут - не оглянутся, -
       И на версты многие
       За крутыми тянутся
       Берега пологие.

1973




"Мест не хватит, уж больно вы ловки!
Ну откуда такие взялись?
Что вы прете?" - "Да мы по путевке".
"По путевке? Пожалуйста, плиз!

       Вы ж не туристы и не иностранцы,
       Вам не проникнуть на наш пароход.
       Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
       Этим товарам нельзя залежаться -
       Столько людей с нетерпеньем их ждет!"

"Ну куда вы спешите? Ей-богу,
Словно зельем каким опились!"
"Мне местечко заказывал Гоголь..."
"Сам Максимыч? Пожалуйста, плиз!

       Вы ж не туристы и не иностранцы,
       Вам не проникнуть на наш пароход.
       Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
       Этим товарам нельзя залежаться -
       Столько людей с нетерпеньем их ждет!"

Мест не будет, броня остается:
Ожидается важный турист".
"Для рабочего класса найдется?"
"Это точно! Пожалуйста, плиз!

       Вы ж не туристы и не иностранцы,
       Вам не проникнуть на наш пароход.
       Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
       Этим товарам нельзя залежаться -
       Столько людей с нетерпеньем их ждет!"

"Нет названья для вашей прослойки,
Зря вы, барышни, здесь собрались".
"Для крестьянства остались две койки?"
"Есть крестьянство! Пожалуйста, плиз!

       Вы ж не туристы и не иностранцы,
       Вам не проникнуть на наш пароход.
       Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
       Этим товарам нельзя залежаться -
       Столько людей с нетерпеньем их ждет!"

Это шутке подобно - без шуток
Песни, танцы в пути задержать!
Без еды проживешь сорок суток,
А без музыки - вряд ли и пять.

       Вы ж не туристы и не иностранцы,
       Вам не проникнуть на наш пароход.
       Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
       Этим товарам нельзя залежаться -
       Столько людей с нетерпеньем их ждет!"

               "Вот народ упрямый - все с нахрапу!
               Ладно, лезьте прямо вверх по трапу.
               С вами будет веселее путь -
               И
               Лучше с музыкой тонуть.

1973




Я на виду - и действием и взглядом,
Я выдаю присутствие свое.
Нат Пинкертон и Шерлок Холмс - старье!
Спокойно спите, люди: Гусев - рядом.

       Мой метод прост - сажусь на хвост и не слезаю.
       Преступник - это на здоровом теле прыщик,
       И я мерзавцу о себе напоминаю:
       Я - здесь, я - вот он, на то я - сыщик!

               Волнуются преступнички,
               Что сыщик не безлик,
               И оставляют, субчики,
               Следочки а приступочке,
               Шифровочки на тумбочке, -
               Достаточно улик!

Работу стою по системе четкой,
Я не скрываюсь, не слежу тайком,
И пострадавший будет с кошельком,
Ну а преступник будет за решеткой.

       Идет преступник на отчаянные трюки,
       Ничем не брезгует - на подкуп тратит тыщи,
       Но я ему - уже заламываю руки:
       Я - здесь, я - вот он, на то я - сыщик!

               Волнуются преступнички,
               Что сыщик не безлик,
               И оставляют, субчики,
               Следочки а приступочке,
               Шифровочки на тумбочке, -
               Достаточно улик!

Вот я иду уверенной походкой.
Пусть знает враг - я в план его проник.
Конец один: преступник - за решеткой,
Его сам Гусев взял за воротник.

1973




Спи, дитя! Май беби, бай!
Много сил скопи.
Ду ю вонт ту слип? - Отдыхай,
Улыбнись и спи!

       Колыбельной заглушен
       Посторонний гул.
       Пусть тебе приснится сон,
       Что весь мир уснул.

Мир внизу, а ты над ним
В сладком сне паришь.
Вот Москва, древний Рим
И ночной Париж...

       И с тобою в унисон
       Голоса поют.
       Правда, это только сон,
       А во сне - растут.

Может быть, - все может быть! -
Ты когда-нибудь
Наяву повторить
Сможешь этот путь.

       Над землею полетишь
       Выше крыш и крон...
       А пока ты крепко спишь -
       Досмотри свой сон.

1973




Дорога сломала степь напополам,
И неясно - где конец пути.
По дороге мы идем по разным сторонам
И не можем ее перейти.

       Сколько зим этот путь продлится?
       Кто-то должен рискнуть, решиться!
       Надо нам поговорить - перекресток недалек,
       Перейди, если мне невдомек.

Дорога, дорога поперек земли -
Поперек судьбы глубокий след.
Многие уже себе попутчиков нашли
Ненадолго, а спутников - нет.

       Промелькнет как беда ухмылка,
       Разведет навсегда развилка...
       Где же нужные слова, кто же первый их найдет?
       Я опять прозевал переход.

Река - избавленье послано двоим,
Стоит только руку протянуть...
Но опять, опять на разных палубах стоим,
Подскажите же нам что-нибудь!

       Волжский ветер хмельной и вязкий,
       Шепчет в уши одной подсказкой:
       "Время мало, торопись и не жди конца пути".
       Кто же первый рискнет перейти?

1973




Все, что тривиально,
И все, что банально,
Что равно- и прямопропорционально -
Все это корежит чечетка, калечит,
Нам нервы тревожит: чет-нечет, чет-нечет.

       В забитые уши врывается четко,
       В сонливые души лихая чечетка.
       В чечеточный спринт не берем тех, кто сыт, мы.
       Чет-нечет, чет-нечет, ломаются ритмы.

               Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
               Где полагается - там чечетка.
               Брак не встречается.
                       Темп рвет-мечет.
               Брэк!
                       Чет-нечет!
               Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
               Чет-
                       нечет!

Эй, кто там грозит мне?
Эй, кто мне перечит?
В замедленном ритме о чем-то лепечет?
Сейчас перестанет - его изувечит
Ритмический танец, чет-нечет, чет-нечет!

       Кровь гонит по жилам не крепкая водка -
       Всех заворожила шальная чечетка.
       Замолкни, гитара! Мурашки до жути!
       На чет - два удара, и чем черт не шутит!

               Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
               Где полагается - там чечетка.
               Брак не встречается.
                       Темп рвет-мечет.
               Брэк!
                       Чет-нечет!
               Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
               Чет-
                       нечет!

Спасайся, кто может!
А кто обезножит -
Утешься: твой час в ритме правильном прожит.
Под брэк, человече, расправятся плечи,
И сон обеспечит чет-нечет, чет-нечет.

       Изменится ваша осанка, походка.
       Вам тоже, папаша, полезна чечетка!
       Не против кадрили мы проголосуем,
       Но в пику могиле чечетку станцуем.

               Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
               Где полагается - там чечетка.
               Брак не встречается.
                       Темп рвет-мечет.
               Брэк!
                       Чет-нечет!
               Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
               Чет-
                       нечет!

1973




Реет
       над темно-синей волной
               неприметная стайка,
Грустно,
       но у меня в этой стае попутчиков нет,
Низко
       лечу, отдельно от всех,
               одинокая чайка,
И скользит подо мной
Спутник преданный мой -
               белый мой силуэт.

       Но слабеет, слабеет крыло,
       Я снижаюсь все ниже и ниже,
       Я уже отраженья не вижу -
       Море тиною заволокло.

       Неужели никто не придет,
       Чтобы рядом лететь с белой птицей?
       Неужели никто не решится?
       Неужели никто не спасет?

Силы
       оставят тело мое,
               и в соленую пыль я
Брошу
       свой обессиленный и исстрадавшийся труп...
Крылья
       уже над самой водой,
               мои бедные крылья!
Ветер ветреный, злой
Лишь играет со мной,
               беспощаден и груб.

       Неужели никто не придет,
       Чтобы рядом лететь с белой птицей?
       Неужели никто не решится?
       Неужели никто не спасет?

       Бьется сердце под левым плечом,
       Я спускаюсь все ниже и ниже,
       Но уже и спасителя вижу -
       Это ангел с заветным ключом.

Ветер,
       скрипач безумный, пропой
               на прощанье сыграй нам!
Скоро
       погаснет солнце и спутник мой станет незрим,
Чайка
       влетит в пучину навек
               к неразгаданным тайнам.
Я в себе растворюсь,
Я навеки сольюсь
               с силуэтом своим.

       Но слабеет, слабеет крыло,
       Я снижаюсь все ниже и ниже,
       Я уже отраженья не вижу -
       Море тиною заволокло.

       Бьется сердце под левым плечом,
       Я спускаюсь все ниже и ниже,
       Но уже и спасителя вижу -
       Это ангел с заветным ключом.

Рядом
       летит невидимо он,
               незаметно, но - рядом,
Вместе
       В волшебном тихом гнездовье отыщем жилье.
Больше
       к холодной мутной воде
               мне снижаться не надо:
Мы вдвоем, нет причин
Мне искать средь пучин
               отраженье свое.

1973




"Богиня! Афродита!
       Или что-то в этом роде...
Ах, жизнь моя разбита!
       Прямо здесь, на пароходе.
Склоню от восхищения
       Пред красотой такою
Дрожащие колени я
       С дрожащей головою".

       "Ну что он ходит как тень,
       Твердит одну дребедень..."
       "Возьми себе мое трепещущее сердце!"
       "Нас не возьмешь на авось!
       На кой мне сердце сдалось?"
       "...Тогда экзотику и страсти де ла Перца".

"Какая де ла Перца?
       Да о чем вы говорите?
Богиню надо вам? -
       Так и идите к Афродите.
Вас тянет на эротику -
       Тогда сидите дома.
А кто это - экзотика?
       Я с нею не знакома!"

       "Я вас, синьора, зову
       В волшебный сон наяву
       И предлагаю состояние и сердце.
       Пойдем навстречу мечтам!"
       "А кем вы служите там?"
       "Я - вице-консул Мигуэлло де ла Перца".

"Я не бегу от факта,
       Только вот какое дело:
Я с консулам как-то
       Раньше дела не имела.
А вдруг не пустят в капстрану
       И вынесут решенье:
Послать куда подальше - ну
       А консула в три шеи..."

       "Не сомневайтесь, мадам!
       Я всех продам, все отдам,
       И распахнется перед вами рая дверца.
       Я вас одену, мадам,
       Почти как Еву Адам
       В стране волшебной Мигуэлло де ла Перца".

"Вы милый, но пройдоха!
       А меня принарядите -
И будет просто плохо
       Этой вашей Афродите.
Но я не верю посулам:
       Я брошу все на свете -
А вдруг жена у консула,
       И - даже хуже! - дети?"

       "Ах, что вы, милая мисс!.."
       "Но-но, спокойно! Уймись!"
       "Я напишу для вас симфонию и скерцо!
       Удача вас родила..."
       "Ах черт! Была не была!
       Валяйте! Едем в Мигуэллу де ла Перца".

1973



Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью - надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну:
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну -
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Затем, чтоб доказать - я в колесе не спица,
За то, что мне неймется, за то, что мне не спится,
За то, что в передачах заграница
Передает блатную старину,
Считая своим долгом извиниться:
"Мы сами, без согласья..." - Ну и ну!
За что еще? Быть может, за жену -
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,
Что, мол, упрямо лезу в капстрану
И очень не хочу идти ко дну,
Что песню написал, и не одну,
Про то, как мы когда-то били фрица,
Про рядового, что на дзот валится,
А сам - ни сном ни духом про войну.
Кричат, что я у них украл луну
И что-нибудь еще украсть не премину.
И небылица догоняет небылица.
Не спится мне... Ну, как же мне не спиться!
Не, не сопьюсь, - я руку протяну
И завещание крестом перечеркну,
И сам я не забуду осениться,
И песню напишу, и не одну,
И в песне я кого-то прокляну,
Но в пояс не забуду поклониться
Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!
Пусть даже горькую пилюлю заглотну.

1973




Хорошо, что за ревом не слышалось звука,
Что с позором своим был один на один:
Я замешкался возле открытого люка -
И забыл пристегнуть карабин.

Мой инструктор помог - и коленом пинок -
Перейти этой слабости грань:
За обычное наше: "Смелее, сынок!"
Принял я его сонную брань.

       И оборвали крик мой,
       И обожгли мне щеки
       Холодной острой бритвой
       Восходящие потоки.
       И звук обратно в печень мне
       Вогнали вновь на вдохе
       Веселые, беспечные
       Воздушные потоки.

Я попал к ним в умелые, цепкие руки:
Мнут, швыряют меня - что хотят, то творят!
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю шутя - все подряд.

       И обрывали крик мой,
       И выбривали щеки
       Холодной острой бритвой
       Восходящие потоки.
       И кровь вгоняли в печень мне,
       Упруги и жестоки,
       Невидимые встречные
       Воздушные потоки.

Но рванул я кольцо на одном вдохновенье,
Как рубаху от ворота или чеку.
Это было в случайном свободном паденье -
Восемнадцать недолгих секунд.

А теперь - некрасив я, горбат с двух сторон,
В каждом горбе - спасительный шелк.
Я на цель устремлен и влюблен, и влюблен
В затяжной, неслучайный прыжок!

       И обрывают крик мой,
       И выбривают щеки
       Холодной острой бритвой
       Восходящие потоки.
       И проникают в печень мне
       На выдохе и вдохе
       Бездушные и вечные
       Воздушные потоки.

Беспримерный прыжок из глубин стратосферы -
По сигналу "Пошел!" я шагнул в никуда, -
За невидимой тенью безликой химеры,
За свободным паденьем - айда!

Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму,
Хоть условья паденья не те.
Но и падать свободно нельзя - потому,
Что мы падаем не в пустоте.

       И обрывают крик мой,
       И выбривают щеки
       Холодной острой бритвой
       Восходящие потоки.
       На мне мешки заплечные,
       Встречаю - руки в боки -
       Прямые, безупречные
       Воздушные потоки.

Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
"Не тяни за кольцо - скоро легкость придет..."
До земли триста метров - сейчас будет поздно!
Ветер врет, обязательно врет!

Стропы рвут меня вверх, выстрел купола - стоп!
И - как не было этих минут.
Нет свободных падений с высот, но зато
Есть свобода раскрыть парашют!

       Мне охлаждают щеки
       И открывают веки -
       Исполнены потоки
       Забот о человеке!
       Глазею ввысь печально я -
       Там звезды одиноки -
       И пью горизонтальные
       Воздушные потоки.

1973




- Ой, Вань, гляди, какие клоуны!
Рот - хоть завязочки пришей...
Ой, до чего, Вань, размалеваны,
И голос - как у алкашей!

       А тот похож - нет, правда, Вань, -
       На шурина - такая ж пьянь.
       Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь, -
               Я - вправду, Вань!

- Послушай, Зин, не трогай шурина:
Какой ни есть, а он - родня, -
Сама намазана, прокурена -
Гляди, дождешься у меня!

       А чем болтать - взяла бы, Зин,
       В антракт сгоняла в магазин...
       Что, не пойдешь? Ну, я - один, -
               Подвинься, Зин!..

- Ой, Вань, гляди, какие карлики!
В джерси одеты, не в шевьет, -
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьет.

       А у тебя, ей-богу, Вань,
       Ну все друзья - такая рвань
       И пьют всегда в такую рань
               Такую дрянь!

- Мои друзья - хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи, -
А гадость пьют - из экономии:
Хоть поутру - да на свои!

       А у тебя самой-то, Зин,
       Приятель был с завода шин,
       Так тот - вообще хлебал бензин, -
               Ты вспомни, Зин!..

- Ой, Вань, гляди-кось - попугайчики!
Нет, я, ей-богу, закричу!..
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.

       В конце квартала - правда, Вань, -
       Ты мне такую же сваргань...
       Ну что "отстань", опять "отстань",
               Обидно, Вань!

- Уж ты б, Зин, лучше помолчала бы -
Накрылась премия в квартал!
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты?! Да я же их читал!

       К тому же эту майку, Зин,
       Тебе напяль - позор один.
       Тебе шитья пойдет аршин -
               Где деньги, Зин?..

- Ой, Вань, умру от акробатиков!
Гляди, как вертится, нахал!
Завцеха наш - товарищ Сатиков -
Недавно в клубе так скакал.

       А ты придешь домой, Иван,
       Поешь и сразу - на диван,
       Иль, вон, кричишь, когда не пьян..
               Ты что, Иван?

- Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь!
Тут за день так накувыркаешься...
Придешь домой - там ты сидишь!

       Ну, и меня, конечно, Зин,
       Все время тянет в магазин, -
       А там - друзья... Ведь я же, Зин,
               Не пью один!

1973




Я из дела ушел, из такого хорошего дела!
Ничего не унес - отвалился в чем мать родила, -
Не затем, что приспичило мне, - просто время приспело,
Из-за синей горы понагнало другие дела.

       Мы многое из книжек узнаем,
       А истины передают изустно:
       "Пророков нет в отечестве своем", -
       Но и в других отечествах - не густо.

Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю
Получили лишь те, кому я б ее отдал и так.
Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю,
Подымаюсь по лестнице и прохожу на чердак.

       Пророков нет - не сыщешь днем с огнем, -
       Ушли и Магомет, и Заратустра.
       Пророков нет в отечестве своем, -
       Но и в других отечествах - не густо.

А внизу говорят - от добра ли, от зла ли, не знаю:
"Хорошо, что ушел, - без него стало дело верней!"
Паутину в углу с образов я ногтями сдираю,
Тороплюсь - потому что за домом седлают коней.

       Открылся лик - я стал к нему лицом,
       И он поведал мне светло и грустно:
       "Пророков нет в отечестве своем, -
       Но и в других отечествах - не густо".

Я влетаю в седло, я врастаю в седло - тело в тело, -
Конь падет подо мной - я уже закусил удила!
Я из дела ушел, из такого хорошего дела:
Из-за синей горы понагнало другие дела.

       Скачу - хрустят колосья под конем,
       Но ясно различаю из-за хруста:
       "Пророков нет в отечестве своем, -
       Но и в других отечествах - не густо".

1973




             I. * * *

Ожидание длилось,
       а проводы были недолги -
Пожелали друзья:
       "В добрый путь! Чтобы все - без помех!" -
И четыре страны
       предо мной расстелили дороги,
И четыре границы
       шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез
       добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
       и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник - комар -
       разбивался у самого носа,
Лобовое стекло
       превращая в картину Дали.
Сколько смелых мазков
       на причудливом мертвом покрове!
Сколько серых мозгов
       и комарьих раздавленных плевр! -
Вот взорвался один,
       до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
       завершая дорожный шедевр.
И сумбурные мысли,
       лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой -
       ну,
       попробуй-ка, останови!
И в машину ко мне
       постучало просительно время -
Я впустил это время,
       замешанное на крови.
И сейчас же в кабину
       глаза сквозь бинты заглянули
И спросили: "Куда ты?
       На запад?
               Вертайся назад!"
Я ответить не смог:
       по обшивке царапнули пули.
Я услышал: "Ложись!
       Берегись!
               Проскочили!
                       Бомбят!"
Этот первый налет
       оказался не так чтобы очень:
Схоронили кого-то,
       прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры
       назад на шоссе из обочин,
Как лет тридцать спустя -
       на машину мою поглазеть.
И исчезло шоссе -
       мой единственный верный фарватер,
Только - елей стволы
       без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток
       обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути
       не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем:
       я давно разомлел от зевоты.
Ущипнуть себя за ухо
       или глаза протереть?
В кресле рядом с собой
       я увидел сержанта пехоты:
"Ишь, трофейная пакость, -
       сказал он. - Удобно сидеть".
Мы поели с сержантом
       домашних котлет и редиски.
Он опять удивился:
       откуда такое в войну?
"Я, браток, - говорит, -
       восемь дней, как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо. Езжай!
       Будет время - опять загляну".
Он ушел на восток
       со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время
       пробилось ко мне сквозь броню:
Это время глядело
       единственной женщиной
               рядом.
И она мне сказала:
       "Устал? Отдохни - я сменю".
Все в порядке. На месте.
       Мы едем к границе. Нас двое.
Тридцать лет отделяет
       от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки -
       отмыли стекло лобовое.
Мы увидели знаки,
       что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов,
       ничто на войну не похоже.
Только лес - молодой,
       да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка
       полоснули морозом по коже
Остриями - по-мирному -
       кверху,
               а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой,
       мне, не знавшему пуль,
               показалось,
Что и я где-то здесь
       довоевывал невдалеке.
Потому для меня
       и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик
       болтались на этом штыке...

1973

         II. * * *

Жил-был один чудак,
Он как-то раз, весной,
Сказал чуть-чуть не так -
И стал невыездной.

       А может, что-то спел не то
       По молодости лет,
       А может, выпил два по сто
       С кем выпивать не след.

Письмо не отправлял
Простым и заказным,
И не подозревал,
Что стал невыездным.

       Да и не собирался он
       На выезд никуда -
       К друзьям лишь ездил на поклон
       В другие города.

На сплетни он махнул
Свободною рукой, -
Сидел и в ус не дул
Чудак невыездной.

       С ним вежливы - на вы! - везде
       Без спущенных забрал,
       Подписку о невыезде
       Никто с него не брал.

Он в карточной игре
Зря гнался за игрой -
Всегда без козырей
И вечно "без одной".

       И жил он по пословице:
       Хоть эта масть не та -
       Все скоро обеззлобится
       И встанет на места.

И он пером скрипел -
То злее, то добрей, -
Писал себе и пел
Про всяческих зверей:

       Что, мол, приплыл гиппопотам
       С Египта в Сомали -
       Хотел обосноваться там,
       Но высох на мели.

И строки те прочлись
Кому-то поутру -
И, видимо, пришлись
С утра не по нутру.

       Должно быть, между строк прочли,
       Что бегемот - не тот,
       Что Сомали - не Сомали,
       Что все наоборот.

Прочли, от сих до всех
Разрыв и перерыв,
Закрыли это в сейф,
И все - на перерыв.

       Чудак пил кофе натощак -
       Такой же заводной, -
       Но для кого-то был чудак
       Уже невыездной.

Пришла пора - а то
Он век бы не узнал,
Что он - совсем не то,
За что себя считал.

       И после нескольких атак,
       В июльский летний зной
       Ему сказали: "Ты, чудак,
       Давно невыездной!"

       Другой бы, может, и запил,
       А он - махнул рукой!
       Что я? Когда и Пушкин был
       Всю жизнь невыездной!

1973




                       Шар огненный все просквозил,
                       Все перепек, перепалил -
                       И, как груженый лимузин,
                       За полдень он перевалил.

                       Но где-то там - в зените был.
                       Он для того и плыл туда,
                       Другие головы кружил,
                       Сжигал другие города.

Еще асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Еще светило солнце лишь
В одну худую светосилу,

       Еще стыдились нищеты
       Поля без всходов, лес без тени,
       Еще тумана лоскуты
       Ложились сыростью в колени,

               Но диск на тонкую черту
               От горизонта отделило.
               Меня же фраза посетила:
               Не ясен свет, пока светило
               Лишь набирает высоту!

Пока гигант еще на взлете,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлен
К зениту, к пику, к верхней ноте,

       Но вряд ли астроном-старик
       Определит: "На солнце - буря",
       Мы можем всласть глазеть на лик,
       Разинув рты и глаз не щуря.

               И нам, разиням, на потребу
               Уверенно восходит он -
               Зачем спешить к зениту Фебу,
               Ведь он один бежит по небу -
               Без конкурентов марафон.

Но вот - зенит: глядеть противно
И больно, и нельзя без слез,
Но мы - очки себе на нос,
И смотрим, смотрим неотрывно,

       Задравши головы, как псы,
       Все больше жмурясь, скаля зубы,
       И нам мерещатся усы.
       И мы пугаемся - грозу бы!

               Должно быть, древний гунн - Аттила
               Был тоже солнышком палим,
               И вот при взгляде на светило
               Его внезапно осенило,
               И он избрал похожий грим.

Всем нам известные уроды
(Уродам имя - легион)
С доисторических времен
Уроки брали у природы.

       Им апогеи не претили,
       И, глядя вверх, до слепоты
       Они искали на светиле
       Себе подобные черты.

               И если б ведало светило,
               Кому в пример встает оно,
               Оно б затмилось и застыло,
               Оно бы бег остановило
               Внезапно, как стоп-кадр в кино.

Вон, наблюдая втихомолку
Сквозь закопченное стекло,
Когда особо припекло,
Один узрел на лике челку.

       А там - другой пустился в пояс,
       На солнечном кровоподтеке
       Увидев щели узких глаз
       И никотиновые щеки...

               Взошла луна - вы крепко спите.
               Для вас светило тоже спит.
               Но где-нибудь оно - в зените.
               (Круговорот, как ни пляшите!)
               И там палит, и там слепит...

1973





Как во городе во главном,
Как известно - златоглавом,
В белокаменных палатах,
       Знаменитых на весь свет,
Воплотители эпохи,
Лицедеи-скоморохи, -
У кого дела не плохи, -
       Собирались на банкет.

Для веселья есть причина:
Ну, во-первых - дармовщина,
Во-вторых - любой мужчина
       Может даму пригласить,
И, потискав даму ону,
По салону весть к балкону
И без денег - по талону -
       Напоить... и закусить.

И стоят в дверном проеме
На великом том приеме
На дежурстве и на стреме
       Тридцать три богатыря.
Им потеха - где шумиха,
Там ребята эти лихо
Крутят рученьки, но - тихо,
       Ничего не говоря.

Но ханыга, прощелыга,
Забулдыга и сквалыга
От монгольского от ига
       К нам в наследство перешли,
И они входящим - в спину
Хором, враз: "Даешь Мазину!
Дармовую лососину!
       И Мишеля Пиколи!"

...В кабаке старинном "Каме"
Парень кушал с мужиками.
Все ворочали мозгами -
       Кто хорош, а кто и плох.
А когда кабак закрыли,
Все решили: не допили.
И трезвейшего снабдили,
       Чтоб чего-то приволок.

Парень этот для начала
Чуть пошастал у вокзала, -
Там милиция терзала
       Сердобольных шоферов,
Он рванул тогда накатом
К белокаменным палатам
Прямо в лапы к тем ребятам -
       По мосту, что через ров.

Под дверьми все непролазней
(Как у Лобного на казни,
И толпа все безобразней -
       Вся колышется, гудет...),
Не прорвешься, хоть ты тресни!
Но узнал один ровесник:
"Это тот, который песни...
       Пропустите, пусть идет!"

"Не толкайте, не подвинусь, -
Думал он, - а вдруг на вынос
Не дадут, вот будет минус!.."
       Ах! Красотка на пути! -
Но Ивану не до крали, -
Лишь бы только торговали,
Лишь бы дали, лишь бы дали!
       Время - два без десяти.

У буфета все нехитро:
"Пять "четверок", два пол-литра!
Эй! Мамаша! Что сердита?
       Сдачи можешь не давать!.."
Повернулся, а средь зала
Краля эта танцевала!
Вся блестела, вся сияла,
       Как звезда - ни дать, ни взять!

И упали из подмышек
Две больших и пять малышек
(Жалко, жалко ребятишек,
       Очень жаждущих в беде),
И осколки, как из улья,
Разлетелись - и под стулья...
А пред ним мелькала тулья
       Золотая на звезде.

Он за воздухом к балконам -
Поздно! Вырвались со звоном
И из сердца по салонам
       Покатились клапана...
И назло другим принцессам,
Та - взглянула с интересом,
Хоть она, - писала пресса, -
       Хороша, но холодна.

Одуревшие от рвенья,
Рвались к месту преступленья
Люди плотного сложенья,
       Засучивши рукава.
Но не сделалось скандала,
Все вокруг затанцевало, -
Знать, скандала не желала
       Предрассветная Москва.

И заморские ехидны
Говорили: "Ах, как стыдно!
Это просто несолидно,
       Глупо так себя держать!.."
Только негр на эту новость
Укусил себя за ноготь, -
В Конго принято, должно быть,
       Так восторги выражать.

...Оказал ему услугу
И оркестр с перепугу,
И толкнуло их друг к другу -
       Говорят, что сквозняком,
И ушли они, не тронув
Любопытных микрофонов,
Так как не было талонов
       Спрыснуть встречу коньяком.

Говорят, живут же люди
В этом самом Голливуде
И в Париже... Но - не будем,
       Пусть болтают куркули!
Кстати, те, с кем был я в "Каме",
Оказались мужиками -
Не махали кулаками,
       Улыбнулись и ушли.

...И пошли летать в столице
Нежилые небылицы -
Молодицы, не девицы -
       Словно деньгами сорят;
В подворотнях, где потише,
И в мансардах, возле крыши,
И в местах еще повыше
       Разговоры говорят.

1973

      V. * * *

              М.В.

Люблю тебя сейчас
Не тайно - напоказ.
Не "после" и не "до" в лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь,
Но я люблю сейчас,
А в прошлом - не хочу, а в будущем - не знаю.
В прошедшем "я любил" -
Печальнее могил, -
Все нежное во мне бескрылит и стреножит,
Хотя поэт поэтов говорил:
"Я вас любил, любовь еще, быть может..."
Так говорят о брошенном, отцветшем -
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю.
Есть в этом сожаленье об ушедшем
Стремленьи, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к "я люблю".

Люблю тебя теперь
Без мер и без потерь,
Мой век стоит сейчас -
Я вен не перережу!
Во время, в продолжение, теперь
Я прошлым не дышу и будущим не брежу.
Приду и вброд, и вплавь
К тебе - хоть обезглавь! -
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после "я люблю" добавил я, что "буду".
Есть горечь в этом "буду", как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступленья, про запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана.
И словно настоящему пощечина -
Сомненье в том, что "я люблю" - сейчас.

Смотрю французский сон
С обилием времен,
Где в будущем - не так, и в прошлом - по-другому.
К позорному столбу я пригвожден,
К барьеру вызван я языковому.
Ах, разность в языках!
Не положенье - крах.
Но выход мы вдвоем поищем и обрящем.
Люблю тебя и в сложных временах -
И в будущем, и в прошлом настоящем!..

1973




       Ах, дороги узкие -
       Вкось, наперерез!
       Версты белорусские
       С ухабами и без.

       Но как орехи грецкие,
       Щелкаю я их.
       Ох, говорят, немецкие -
       Гладко, напрямик.

Там, говорят, дороги - ряда по три,
И нет табличек с "Ахтунг!" или "Хальт!"
Ну что же - мы прокатимся, посмотрим,
Понюхаем не порох, а асфальт.

       Горочки пологие:
       Я их - щелк да щелк!
       Но в душе, как в логове,
       Затаился волк.

       Ату, колеса гончие!
       Целюсь под обрез, -
       И с волком этим кончу я
       На отметке "Брест".

Я там напьюсь водички из колодца
И покажу отметки в паспортах.
Потом мне пограничник улыбнется,
Узнав, должно быть, - или просто так.

       После всякой зауми
       (Вроде: "Кто таков?") -
       Как взвились шлагбаумы
       Вверх до облаков!

       Лишь взял товарищ в кителе
       Снимок для жены -
       И... только нас и видели
       С нашей стороны!

Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу.
Они - рукой подать: наискосок.
Так я впервые пересек границу -
И чьи-то там сомненья пересек.

       Ах, дороги скользкие -
       Вот и ваш черед!
       Деревеньки польские -
       Стрелочки вперед.

       Телеги под навесами,
       Булыжник - чешуя.
       По-польски - ни бельмеса мы:
       Ни жена, ни я.

Потосковав о ломте, о стакане,
Затормозили где-то наугад
И я сказал по-русски: "Прошу, пани!"
И получилось точно и впопад.

       Ах, еда дорожная
       Из немногих блюд!
       Ем неосторожно я
       Все, что подают.

       А напоследок - сладкое,
       Стало быть: кончай!
       И на их хербатку я
       Дую, как на чай.

А панночка пощелкала на счетах
(Все, ка у нас! - Зачем туристы врут?), -
И я, прикинув разницу валют,
Ей отсчитал - не помню, сколько злотых -
И проворчал: "По божески дерут".

       Где же песни-здравицы?
       Ну-ка подавай!
       Польские красавицы -
       Для туристов рай?

       А вона на поляночке -
       Души нараспах, -
       Веселились панночки
       С граблями в руках.

"Да, побывала Польша в самом пекле! -
Сказал старик и лошадей распряг, -
Красавицы полячки не поблекли,
А сгинули в немецких лагерях".

       Лемех вглубь въедается
       В землю, как каблук, -
       Пепел попадается
       До сих пор под плуг.

       Память вдруг разрытая, -
       Не живой укор:
       Жизни недожитые -
       Для колосьев корм.

В моем мозгу, который вдруг сдавило
Как обручем (но так его, дави!),
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови.

       Дрались худо, бедно ли,
       А наши корпуса
       В пригороде медлили
       Целых два часа.

       В марш-бросок, в атаку ли
       Рвались, как один,
       И танкисты плакали
       На броню машин.

Военный эпизод - давно преданье,
В историю ушел, порос быльем.
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нем.

       Почему же медлили
       Наши корпуса?
       Почему обедали
       Эти два часа?

       Потому что, танками,
       Мокрыми от слез,
       Англичанам с янками
       Мы утерли нос.

А может быть, разведка оплошала -
Не доложила. Что теперь гадать!
Но вот сейчас читаю я "Варшава" -
И еду, и хочу не опоздать!

1973

      VII. * * *

Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чем - не угадать.
Но лишь одно, наверное, я знаю -
Мне будет не хотеться умирать.

Посажен на литую цепь почета,
И звенья славы мне не по зубам...
Зй! Кто стучит в дубовые ворота
Костяшками по кованым скобам?!

Ответа нет, Но там стоят, я знаю,
Кому не так страшны цепные псы, -
И вот над изгородью замечаю
Знакомый серп отточенной косы.

...Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу,
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока - и выбегу в грозу!

1973

     VIII. * * *

Лес ушел, и обзор расширяется,
Вот и здания появляются,
Тени нам под колеса кидаются
И остаться в живых ухитряются.

       Перекресточки - скорость сбрасывайте!
       Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!
       И такие, кому не до братства, те
       Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!

Я клоню свою голову шалую
Перед Варшавою, перед Варшавою.
К центру - "просто" - стремлюсь, поспешаю я,
Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.

       Вот она, многопослевоенная,
       Несравнимая, несравненная, -
       Не сравняли с землей, оглашенные,
       Потому она и несравненная.

И порядочек здесь караулится:
Указатели - скоро улица.
Пред старушкой пришлось мне ссутулиться -
Выясняю, чтоб не обмишулиться,

       А по-польски - познания хилые,
       А старушка мне: - Прямо, милые! -
       И по-прежнему засеменила и
       Повторяла все: - Прямо, милые...

Хитрованская Речь Посполитая,
Польша панская, Польша битая,
Не единожды кровью умытая,
На Восток и на Запад сердитая,

       И Варшава - мечта моя давняя, -
       Оскверненная, многострадальная,
       Перешедшая в область предания, -
       До свидания, до свидания...

1973




В дорогу - живо! Или - в гроб ложись.
Да! Выбор небогатый перед нами.
Нас обрекли на медленную жизнь -
Мы к ней для верности прикованы цепями.

       А кое-кто поверил второпях -
       Поверил без оглядки, бестолково.
       Но разве это жизнь - когда в цепях?
       Но разве это выбор - если скован?

               Коварна нам оказанная милость -
               Как зелье полоумных ворожих:
               Смерть от своих - за камнем притаилась,
               И сзади - тоже смерть, но от чужих.

Душа застыла, тело затекло,
И мы молчим, как подставные пешки,
А в лобовое грязное стекло
Глядит и скалится позор кривой усмешке.

       И если бы оковы разломать -
       Тогда бы мы и горло перегрызли
       Тому, кто догадался приковать
       Нас узами цепей к хваленой жизни.

               Неужто мы надеемся на что-то?
               А может быть, нам цель не по зубам?
               Зачем стучимся в райские ворота
               Костяшками по кованным скобам?

Нам предложили выход из войны,
Но вот какую заложили цену:
Мы к долгой жизни приговорены
Через вину, через позор, через измену!

       Но стоит ли и жизнь такой цены?!
       Дорога не окончена! Спокойно! -
       И в стороне от той, большой, войны
       Еще возможно умереть достойно.

               И рано нас равнять с болотной слизью -
               Мы гнезд себе на гнили не совьем!
               Мы не умрем мучительною жизнью -
               Мы лучше верной смертью оживем!

1973

             X. * * *

Мы без этих машин - словно птицы без крыл.
Пуще зелья нас приворожила
Пара сот лошадиных сил
И, должно быть, нечистая сила.

               Нас обходит на трассе легко мелкота.
               Нам обгоны, конечно, обидны,
               Но мы смотрим на них свысока. Суета
               У подножия нашей кабины.

       А нам, трехосным, тяжелым на подъем,
       И в переносном смысле и в прямом
               Обычно надо позарез,
               И вечно времени в обрез!
               Оно понятно - это дальний рейс.

В этих рейсах сиденье - то стол, то лежак,
А напарник приходится братом.
Просыпаемся на виражах -
На том свете почти правым скатом.

               Говорят, все конечные пункты Земли
               Нам маячат большими деньгами,
               Говорят, километры длиною в рубли
               Расстилаются следом за нами.

       Не часто с душем конечный этот пункт...
       Моторы глушим, и - плашмя на грунт.
               Пусть говорят - мы за рулем
               За длинным гонимся рублем,
               Да! Это тоже! Только суть не в нем.

На равнинах поем, на подъемах ревем.
Шоферов нам! Еще шоферов нам,
Потому что, кто только за длинным рублем, -
Тот сойдет на участке неровном.

               Полным баком клянусь, если он не пробит,
               Вы, кто сядет на нашу галеру, -
               Приведем мы вас в божеский вид,
               Перетащим в шоферскую веру!

       Земля нам пухом, когда на ней лежим
       Полдня под брюхом - что-то ворожим.
               Мы не шагаем по росе -
               Все наши оси, тонны все
               В дугу сгибают мокрое шоссе.

На колесах - наш дом, стол и кров за рулем,
Это надо учитывать в сметах.
Мы друг с другом расчеты ведем
Крепким сном в придорожных кюветах.

               Чехарда длинных дней, то лучей, то теней...
               А в ночные часы перехода
               Перед нами бежит без сигнальных огней
               Шоферская лихая свобода.

       Сиди и грейся - болтает, как в седле!
       Без дальних рейсов нет жизни на Земле.
               Кто на себе поставил крест,
               Кто сел за руль, как под арест, -
               Тот не способен на далекий рейс.

1973

              XI. * * *

Я скачу позади на полслова
На нерезвом коне, без щита.
Я похож не на ратника злого,
А скорее - на злого шута.

               Бывало, вырывался я на корпус
               Уверенно, как сам великий князь,
               Клонясь вперед, - не падая, не горбясь,
               А именно намеренно клонясь.

       Но из седла меня однажды выбили -
       Копьем поддели, сбоку подскакав,
       И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили
       И надругались, плетью приласкав.

Рядом всадники с гиканьем диким
Копья целили в месиво тел.
Ах, дурак я, что с князем великим
Поравняться в осанке хотел!

               Теперь на поле битвы не ищите -
               Я отстранен от всяких ратных дел.
               Кольчугу унесли - я беззащитен
               Для зуботычин, дротиков и стрел.

       Зазубрен мой топор, и руки скручены.
       Я брошен в хлев вонючий на настил,
       Пожизненно до битвы недопущенный
       За то, что раз бестактность допустил.

Назван я перед ратью двуликим -
И топтать меня можно, и сечь.
Но взойдет и над князем великим
Окровавленный кованный меч!

               Встаю я, отряхаюсь от навоза,
               Худые руки сторожу кручу,
               Беру коня плохого из обоза,
               Кромсаю ребра - и вперед скачу!

       Влечу я в битву звонкую да манкую,
       Я не могу, чтоб это - без меня!...
       И поступлюсь я княжеской осанкою,
       И если надо - то сойду с коня.

1973






                 Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе,
                 И силюсь разорваться на куски,
                 Придав своей тоске значенье скорби,
                 Но сохранив загадочность тоски.


Свет Новый не единожды открыт,
А Старый - весь разбили на квадраты.
К ногам упали тайны пирамид,
К чертям пошли гусары и пираты.

       Пришла пора всезнающих невежд,
       Все выстроено в стройные шеренги.
       За новые идеи платят деньги,
       И больше нет на "эврику" надежд.

               Все мои скалы ветры гладко выбрили,
               Я опоздал ломать себя на них.
               Все золото мое в Клондайке выбрали,
               Мой черный флаг в безветрии поник.

Под илом сгнили сказочные струги,
И могикан последних замели.
Мои контрабандистские фелюги
Сухие ребра сушат на мели.

       Висят кинжалы добрые в углу
       Так плотно в ножнах, что не втиснусь между.
       Мой плот папирусный - последнюю надежду -
       Волна в щепы разбила об скалу.

               Вон из рядов моих партнеры выбыли,
               У них сбылись гаданья и мечты.
               Все крупные очки они повыбили
               И за собою подожгли мосты.

Азартных игр теперь наперечет,
Авантюристов всех мастей и рангов.
По прериям пасут домашний скот,
Там кони пародируют мустангов.

       И состоялись все мои дуэли,
       Где б я почел участие за честь.
       Там вызвать и явиться - все успели,
       Все предпочли, что можно предпочесть.

               Спокойно обошлись без нашей помощи
               Все те, кто дело сделали мое.
               И по щекам отхлестанные сволочи
               Бессовестно ушли в небытие.

Я не успел произнести: "К барьеру!",
А я за залп в Дантеса все отдам.
Что мне осталось? Разве красть химеру
С туманного собора Нотр-Дам?

       В других веках, годах и месяцах
       Все женщины мои отжить успели.
       Позанимали все мои постели,
       Где б я хотел любить - и так, и в снах.

               Захвачены все мои одры смертные,
               Будь это снег, трава иль простыня.
               Заплаканные сестры милосердия
               В госпиталях обмыли не меня.

Мои друзья ушли сквозь решето.
Им всем досталась Лета или Прана.
Естественною смертию - никто,
Все противоестественно и рано.

       Иные жизнь закончили свою,
       Не осознав вины, не скинув платья.
       И, выкрикнув хвалу, а не проклятья,
       Спокойно чашу выпили сию.

               Другие знали, ведали и прочее...
               Но все они на взлете, в нужный год
               Отплавали, отпели, отпророчили.
               Я не успел, я прозевал свой взлет.

1973




В заповеднике (вот в каком - забыл)
Жил да был Козел - роги длинные, -
Хоть с волками жил - не по-волчьи выл -
Блеял песенки, да все козлиные.

       И пощипывал он травку, и нагуливал бока,
       Не услышишь от него худого слова, -
       Толку было с него, правда, как с козла молока,
       Но вреда, однако, тоже - никакого.

Жил на выпасе, возле озерка,
Не вторгаясь в чужие владения, -
Но заметили скромного Козлика
И избрали в козлы отпущения!

Например, Медведь - баламут и плут -
Обхамит кого-нибудь по-медвежьему, -
Враз Козла найдут, приведут и бьют:
По рогам ему и промеж ему...

       Не противился он, серенький, насилию со злом,
       А сносил побои весело и гордо.
       Сам Медведь сказал: "Робяты, я горжусь Козлом -
       Героическая личность, козья морда!"

Берегли Козла как наследника, -
Вышло даже в лесу запрещение
С территории заповедника
Отпускать Козла отпущения.

А Козел себе все скакал козлом,
Но пошаливать он стал втихимолочку:
Как-то бороду завязал узлом -
Из кустов назвал Волка сволочью.

       А когда очередное отпущенье получал -
       Все за то, что волки лишку откусили, -
       Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал, -
       Но внимания тогда не обратили.

Пока хищники меж собой дрались,
В заповеднике крепло мнение,
Что дороже всех медведей и лис -
Дорогой Козел отпущения!

Услыхал Козел - да и стал таков:
"Эй, вы, бурые, - кричит, - эй вы, пегие!
Отниму у вас рацион волков
И медвежие привилегии!

       Покажу вам "козью морду" настоящую в лесу,
       Распишу туда-сюда по трафарету, -
       Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу,
       И ославлю по всему по белу свету!

Не один из вас будет землю жрать,
Все подохнете без прощения, -
Отпускать грехи кому - это мне решать:
Это я - Козел отпущения!"

...В заповеднике (вот в каком забыл)
Правит бал Козел не по-прежнему:
Он с волками жил - и по-волчьи взвыл, -
И орет теперь по-медвежьему.

1973



Один смотрел, другой орал,
А третий - просто наблюдал,
Как я горел, как я терял,
Как я не к месту козырял.

1973



                А. Галичу

Штормит весь вечер, и пока
Заплаты пенные летают
Разорванные швы песка -
Я наблюдаю свысока,
Как волны головы ломают.

И я сочувствую слегка
Погибшим - но издалека.

Я слышу хрип, и смертный стон,
И ярость, что не уцелели, -
Еще бы - взять такой разгон,
Набраться сил, пробить заслон -
И голову сломать у цели!..

И я сочувствую слегка
Погибшим - но издалека.

А ветер снова в гребни бьет
И гривы пенные ерошит.
Волна барьера не возьмет, -
Ей кто-то ноги подсечет -
И рухнет взмыленная лошадь.

И посочувствуют слегка
Погибшей ей, - издалека.

Придет и мой черед вослед:
Мне дуют в спину, гонят к краю.
В душе - предчувствие как бред, -
Что надломлю себе хребет -
И тоже голову сломаю.

И посочувствуют слегка -
Погибшему, - издалека.

Так многие сидят в веках
На берегах - и наблюдают,
Внимательно и зорко, как
Другие рядом на камнях
Хребты и головы ломают.

Они сочувствуют слегка
Погибшим - но издалека.

1973




                     В. Золотухину и Б. Можаеву

       Там у соседа - пир горой,
       И гость - солидный, налитой,
       Ну а хозяйка - хвост трубой -
               Идет к подвалам, -
       В замок врезаются ключи,
       И вынимаются харчи;
       И с тягой ладится в печи,
               И с поддувалом.

А у меня - сплошные передряги:
То в огороде недород, то скот падет,
То печь чадит от нехорошей тяги,
А то щеку на сторону ведет.

       Там у соседей мясо в щах -
       На всю деревню хруст в хрящах,
       И дочь - невеста, вся в прыщах, -
               Дозрела, значит.
       Смотрины, стало быть, у них -
       На сто рублей гостей одних,
       И даже тощенький жених
               Поет и скачет.

А у меня цепные псы взбесились -
Средь ночи с лая перешли на вой,
И на ногах моих мозоли прохудились
От топотни по комнате пустой.

       Ох, у соседей быстро пьют!
       А что не пить, когда дают?
       А что не петь, когда уют
               И не накладно?
       А тут, вон, баба на сносях,
       Гусей некормленных косяк...
       Но дело даже не в гусях, -
               А все неладно.

Тут у меня постены появились,
Я их гоню и так и сяк - они опять,
Да в неудобном месте чирей вылез -
Пора пахать, а тут - ни сесть ни встать.

       Сосед маленочка прислал -
       Он от щедрот меня позвал, -
       Ну, я, понятно, отказал,
               А он - сначала.
       Должно, литровую огрел -
       Ну и, конечно, подобрел...
       И я пошел - попил, поел, -
               Не полегчало.

И посредине этого разгула
Я прошептал на ухо жениху -
И жениха, как будто ветром сдуло, -
Невеста, вон, рыдает наверху.

       Сосед орет, что он - народ,
       Что основной закон блюдет:
       Что - кто не ест, тот и не пьет, -
               И выпил, кстати.
       Все сразу повскакали с мест,
       Но тут малец с поправкой влез:
       "Кто не работает - не ест, -
               Ты спутал, батя!"

А я сидел с засаленною трешкой,
Чтоб завтра гнать похмелие мое,
В обнимочку с обшарпанной гармошкой -
Меня и пригласили за нее.

       Сосед другую литру съел -
       И осовел, и опсовел.
       Он захотел, чтоб я попел, -
               Зря, что ль, поили?!
       Меня схватили за бока
       Два здоровенных мужика:
       "Играй, паскуда, пой, пока
               Не удавили!"

Уже дошло веселие до точки,
Невесту гости тискают тайком -
И я запел про светлые денечки,
"Когда служил на почте ямщиком".

       Потом у них была уха
       И заливные потроха,
       Потом поймали жениха
               И долго били,
       Потом пошли плясать в избе,
       Потом дрались не по злобе -
       И все хорошее в себе
               Доистребили.

А я стонал в углу болотной выпью,
Набычась, а потом и подбочась, -
И думал я: а с кем я завтра выпью
Из тех, с которыми я пью сейчас?!

       Наутро там всегда покой,
       И хлебный мякиш за щекой,
       И без похмелья перепой,
               Еды навалом,
       Никто не лается в сердцах,
       Собачка мается в сенцах,
       И печка - в синих изразцах
               И с поддувалом.

А у меня - и в ясную погоду
Хмарь на душе, которая горит, -
Хлебаю я колодезную воду,
Чиню гармошку, и жена корит.

1973








       Прохладным утром или в зной,
       С друзьями или без,
       Я всех отправиться за мной
       Зову в страну чудес.

Но как? Но как в нее попасть? - вы спросите сперва, -
Нам, вероятно, нужно знать волшебные слова?
И нужно ль брать еду с собой и теплое белье?
       И сколько километров до нее?

Волшебных слов не нужно знать! Приятель, не грусти!
       Путь недалек - не стоит собираться.
В страну чудес не надо плыть, лететь или идти -
       В ней нужно оказаться!

       Согласны мокнуть под дождем?
       Под сказочным дождем?
       Или, быть может, подождем?
       Отложим на потом?

В стране, куда я вас зову, быть может, снег и град.
И сна там нет - все наяву, и нет пути назад.
Не испугались? Ну, тогда мне с вами по пути!
       А ну-ка, сосчитайте до пяти!

У нас давно сгустилась мгла - в стране чудес светлей.
       Все видно ясно, но не заблудитесь!
Там поровну добра и зла, но доброе сильней -
       Вы сами убедитесь.

       В стране чудес не все понять
               Удасться самому.
       Но я все буду объяснять
               Кому-то одному.

Вот девочка, и все ее Алсою зовут, -
Согласна ты, дитя мое? Скорее! Все нас ждут,
Закрой глаза и посмотри - кругом волшебный лес,
Скажи, Алиса, - Раз, два, три, - и ты в стране чудес.

Скорее к берегу греби, волшебное весло!
       Спеши в страну чудесного обмана!
И пусть, вернувшись, скажем им: - Ах! Как нам повезло!
       И жаль - вернулись рано.

1973




Этот рассказ мы с загадки начнем -
Даже Алиса ответит едва ли:
Что остается от сказки потом -
После того, как ее рассказали?

       Где, например, волшебный рожок?
       Добрая фея куда улетела?
       А? Э-э! Так-то, дружок,
       В этом-то все и дело:

       Они не испаряются, они не растворяются,
       Рассказанные в сказке, промелькнувшие во сне, -
       В Страну Чудес волшебную они переселяются.
       Мы их, конечно, встретим в этой сказочной стране...

Много неясного в странной стране -
Можно запутаться и заблудиться...
Даже мурашки бегут по спине,
Если представить, что может случиться:

       Вдруг будет пропасть - и нужен прыжок?
       Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело?
       А? Э-э! Так-то, дружок,
       В этом-то все и дело.

       Добро и зло в Стране Чудес, как и везде, встречаются,
       Но только здесь они живут на разных берегах,
       Здесь по дорогам разным истории скитаются,
       И бегают фантазии на тоненьких ногах.

Ну и последнее: хочется мне,
Чтобы всегда меня вы узнавали, -
Буду я птицей в волшебной стране,
Птица Додо - меня дети прозвали.

       Даже Алисе моей невдомек,
       Как упакуюсь я в птичее тело,
       А? Э-э! Так-то, дружок,
       В этом-то все и дело.

       И не такие странности в Стране Чудес случаются!
       В ней нет границ, не нужно плыть, бежать или лететь,
       Попасть туда не сложно, никому не запрещается,
       В ней можно оказаться - стоит только захотеть.

1973




Я странно скучаю, я просто без сил.
И мысли приходят - маня, беспокоя, -
Чтоб кто-то куда-то меня пригласил
И там я увидела что-то такое!..

       Но что именно - право, не знаю.
       Все советуют наперебой:
       "Почитай!" - Я сажусь и читаю,
       "Поиграй!" - Ну, я с кошкой играю, -
       Все равно я ужасно скучаю!
       Сэр! Возьмите Алису с собой!

Мне так бы хотелось, хотелось бы мне
Когда-нибудь, как-нибудь выйти из дому -
И вдруг оказаться вверху, в глубине,
Внутри и снаружи, - где все по-другому!

       Но что именно - право, не знаю.
       Все советуют наперебой:
       "Почитай!" - Ну, я с кошкой играю,
       "Поиграй!" - Я сажусь и читаю, -
       Все равно я ужасно скучаю!
       Сэр! Возьмите Алису с собой!

Пусть дома поднимется переполох,
И пусть наказанье грозит - я согласна, -
Глаза закрываю, считаю до трех...
Что будет? Что будет - волнуюсь ужасно!

       Но что именно - право, не знаю.
       Все смешалось в полуденный зной:
       Почитать? - Я сажусь и играю,
       Поиграть? - Ну, я с кошкой читаю, -
       Все равно я скучать ужасаю!
       Сэр! Возьмите Алису с собой!

1973




"Эй, кто там крикнул "Ай-ай-ай?" - "Ну я! Я, Кролик Белый".
"Опять спешишь?" - "Прости, Додо, так много важных дел!
У нас в Стране Чудес попробуй что-то не доделай...
Вот и ношусь я взад-вперед, как заяц угорелый, -
За два кило пути я на два метра похудел.

Зачем, зачем, сограждане, зачем я Кролик - белый?
Когда бы был я серым - я б не бегал, а сидел.
Все ждут меня, всем нужен я - и всем визиты делай,
А я не в силах отказать: я страшно мягкотелый, -
Установить бы кроликам какой-нибудь предел!

"Но почему дрожите вы и почему вы - белый?"
"Да потому что - ай-ай-ай! - такой уж мой удел.
Ах, как опаздываю я - почти что на день целый!
Бегу, бегу..." - "Но говорят, он в детстве не был белый,
Он опоздать боялся - и от страха поседел".

1973




Догонит ли в воздухе - или шалишь! -
Летучая кошка летучую мышь,
Собака летучая кошку летучую?
Зачем я себя этой глупостью мучаю!

       А раньше я думала, стоя над кручею:
       "Ах, как бы мне сделаться тучей летучею!"
       Ну вот! Я и стала летучею тучею,
       Ну вот и решаю по этому случаю:
       Догонит ли в воздухе - или шалишь -
       Летучая кошка летучую мышь?..

1973




Когда провалишься сквозь землю от стыда
Иль поклянешься: "Провалиться мне на месте!" -
Без всяких трудностей ты попадешь сюда,
А мы уж встретим по закону, честь по чести.

       Мы - антиподы, мы здесь живем!
       У нас тут анти-анти-антиорднаты.
       Стоим на пятках твердо мы и на своем,
       Кто не на пятках, те - антипяты!

Но почему-то, прилетая впопыхах,
На головах стоят разини и растяпы,
И даже пробуют ходить на головах
Антиребята, антимамы, антипапы...

       Мы - антиподы, мы здесь живем!
       У нас тут анти-анти-антиорднаты.
       Стоим на пятках твердо мы и на своем,
       Кто не на пятках, те - антипяты!

1973




Толстушка Мэри Энн была:
Так много ела и пила,
       Что еле-еле проходила в двери.
То прямо на ходу спала,
То плакала и плакала,
А то визжала, как пила,
       Ленивейшая в целом мире Мэри.

       Чтоб слопать все, для Мэри Энн
       Едва хватало перемен.
       Спала на парте Мэри
       Весь день по крайней мере, -
       В берлогах так медведи спят и сонные тетери.

С ней у доски всегда беда:
Ни бэ ни мэ, ни нет ни да,
       По сто ошибок делала в примере...
Но знала Мэри Энн всегда -
Кто где, кто с кем и кто куда, -
       Противнейшая в целом мире Мэри!

       Но в голове без перемен
       У Мэри Энн, у Мэри Энн.
       И если пела Мэри,
       То все кругом немели, -
       Слух музыкальный у нее - как у глухой тетери.

1973




                 I. * * *

Все должны до одного
Числа знать до цифры пять -
Ну, хотя бы для того,
Чтоб отметки различать.

       Кто-то там домой пришел,
       И глаза поднять боится:
       Это - раз, это - кол,
       Это - единица.

               За порог ступил едва,
               А ему - головомойка:
               Значит, "пара", это - два
               Или просто двойка.

               Эх, раз, еще раз,
               Голова одна у нас,
               Ну а в этой голове
               Уха два и мысли две.

                       Вот и дразнится народ
                       И смеется глухо:
                       "Посмотрите, вот идет
                       Голова - два уха!
                       Голова, голова, голова - два уха!"

                 II. * * *

Хорошо смотреть вперед,
Но сначала нужно знать
Правильный начальный счет:
Раз, два, три, четыре, пять.

       Отвечаешь кое-как,
       У доски вздыхая тяжко,
       И - "трояк", и "трояк"
       С минусом, с натяжкой.

               Стих читаешь наизусть,
               Но... чуть-чуть скороговорка, -
               Хлоп! - четыре, ну и пусть:
               Твердая четверка.

               Эх, раз, два, три -
               Побежали на пари!
               Обогнали "трояка"
               На четыре метрика.

                       Вот четверочник бежит
                       Быстро, легче пуха,
                       Сзади троечник сопи,
                       Голова - два уха,
                       Голова, голова, голова - два уха.




До мильона далеко,
Но сначала нужно знать
То, что просто и легко -
Раз, два, три, четыре, пять.

       Есть пятерка - да не та,
       Коль на черточку подвинусь:
       Ведь черта - не черта,
       Это просто минус.

               Я же минусов боюсь
               И исправить тороплюсь их -
               Зачеркну и выйдет плюс:
               Крестик - это плюсик.

               Эх, раз, еще раз!
               Есть пятерочка у нас.
               Рук - две, ног - две,
               Много мыслей в голове!

                       И не дразнится народ -
                       Не хватает духа.
                       И никто не обзовет:
                       "Голова - два уха!
                       Голова, голова, голова - два уха!"




Все должны до одного
Крепко спать до цифры пять,
Ну, хотя бы для того,
Чтоб отмычки различать.

       Кто-то там домой пришел,
       И глаза бонять поднитца.
       Это - очень хорошо,
       Это - единица.

               За порог ступил едва,
               А ему - головопорка.
               Значит, вверх ногами два -
               Твердая пятерка.

               Эх, пять, три, раз,
               Голова один у нас,
               Ну а в этом голове -
               Рота два и уха две.

                       С толку голову собьет
                       Только оплеуха,
                       На пяти ногах идет
                       Голова - два уха!
                       Болова, колова, долова - два уха!

1973




Слезливое море вокруг разлилось,
И вот принимаю я слезную ванну, -
Должно быть, по морю из собственных слез
Плыву к слезовитому я океану.

       Растеряешься здесь поневоле -
       Со стихией одна на один.
               Может зря
       Проходили мы в школе,
               Что моря
       Из поваренной соли?
       Хоть бы льдина попалась мне, что ли,
       Или встретился добрый дельфин!

1973






Спасите, спасите! О ужас, о ужас, -
Я больше не вынырну, если нырну,
Немного поплаваю, чуть поднатужусь,
Но силы покинут - и я утону.

               Вы мне по секрету ответить смогли бы:
               Я - рыбная мышь или мышная рыба?

       Я тихо лежала в уютной норе -
       Читала, мечтала и ела пюре,

                       И вдруг это море около,
                       Как будто кот наплакал!
                       Я в нем как мышь промокла,
                       Продрогла, как собака.



Спасите, спасите! Хочу я, как прежде,
В нору, на диван из сухих камышей.
Здесь плавают девочки в верхней одежде,
Которые очень не любят мышей.

               И так от лодыжек дрожу до ладошек -
               А мне говорят про терьеров и кошек!

       А вдруг кошкелот на меня нападет,
       Решив по ошибке, что я мышелот?!

                       Ну вот - я зубами зацокала
                       От холода и от страха.
                       Я здесь как мышь промокла,
                       Продрогла, как собака.

1973




Эй вы, синегубые!
       Эй, холодноносые!
Эй вы, стукозубые
       И дыбоволосые!

       Эй, мурашкокожие,
               Мерзляки, мерзлячки,
       Мокрые, скукоженые!
               Начинаем скачки!

               Эй, ухнем!
               Эй, охнем!
               Пусть рухнем -
               Зато просохнем.

Все закоченелые,
       Слабые и хилые,
Ну, как угорелые,
       Побежали, милые!

       Полуобмороженная
               Пестрая компания,
       Выполняй положеное
               Самосогревание!

               Эй, ухнем!
               Эй, охнем!
               Пусть рухнем -
               Зато просохнем.

Выйдут все в передние -
       Задние и средние,
Даже предпоследние
       Перейдут в передние:

       Всем передвигающимся
               Даже на карачках,
       Но вовсю старающимся -
               Приз положен в скачках.

               Эй, ухнем!
               Эй, охнем!
               Пусть рухнем -
               Зато просохнем.

Вам не надо зимних шуб,
       Робин Гуси с Эдами,
Коль придете к финишу
       С крупными победами.

       Мчимся, как укушенные,
               Весело, согласно, -
       И стоим, просушенные.
               До чего прекрасно!

               Ух! Встали!
               А впрок ли?
               Устали,
               Зато просохли.

1973




Послушайте все - О-го-го! Э-ге-гей! -
Меня, попугая, пирата морей.

       Родился я в тыща каком-то году,
       В бананово-лиановой чаще.
       Мой папа был папапугай какаду,
       Тогда еще не говорящий.

               Но вскоре покинул я девственный лес -
               Взял в плен меня страшный Фернандо Кортес,
               Он начал на бедного папу кричать,
               А папа Фернанде не мог отвечать,
                       Не мог - не умел отвечать.

                       И чтоб отомстить - от зари до зари
                       Учил я три слова, всего только три,
                       Упрямо себя заставлял: повтори
                       Карамба, коррида и черт побери!

Послушайте все - О-го-го! Э-ге-гей! -
Рассказ попугая, пирата морей.

       Нас шторм на обратной дороге застиг,
       Мне было особенно трудно.
       Английский фрегат под названием "бриг"
       Взял на абордаж наше судно.

               Был бой рукопашный три ночи, два дня,
               И злые пираты пленили меня.
               Так начал я плавать на разных судах
               В районе экватора, в северных льдах
                       На разных пиратских судах.

                       Давали мне кофе, какао, еду,
                       Чтоб я их приветствовал: "Хау ду ю ду!"
                       Но я повторял от зари до зари:
                       "Карамба!", "Коррида!" и "Черт побери!"

Послушайте все - О-го-го! Э-ге-гей! -
Меня, попугая, пирата морей.

       Лет сто я проплавал пиратом, и что ж -
       Какой-то матросик пропащий
       Продал меня в рабство за ломаный грош,
       А я уже был говорящий!

               Турецкий паша нож сломал пополам,
               Когда я сказал ему: "Паша! Салам!"
               И просто кондрашка хватила пашу,
               Когда он узнал, что еще я пишу,
                       Считаю, пою и пляшу.

                       Я Индию видел, Иран и Ирак -
                       Я индивидуум, не попка-дурак.
                       Так думают только одни дикари.
                       "Карамба!", "Коррида!" и "Черт побери!"

1973





Я - Робин Гусь, не робкий гусь,
       Да! Я не трус, но я боюсь,
               Что обо мне вы слышать не могли.
Я - славный гусь, хорош я гусь,
       Я вам клянусь, я вам клянусь,
               Что я из тех гусей, что Рим спасли.

               Кстати, я - гусь особенный:
               Ведь не все гуси - Робины.

1973





Таких имен в помине нет,
Какой-то бред - орленок Эд...
       Я слышал это, джентльмены, леди!
Для быстроты, для простоты
Прошу со мною быть на ты,
       Зовите Эдом, это вроде Эдди.

       Эд - это просто вместо имен:
       Эд-гар, Эд-вард, Эд-монд.

               Но Эд - не сокращение
               О нет! - не упрощение,
               А Эд, прошу прощения,
               Скорее обобщение
               Для легкости общения, -
               Ни более ни менее.

1973





"Горю от нетерпения
Представить вам явление -
Без преувеличения
Писательницу-гения:

       Все, что пишет - вскоре
       Прочтете на заборе".

"Сгораю от смущения,
Сомнения, стеснения, -
Примите в знак почтения
Заборные творения!

       Все, что рождаю в спорах, -
       Читайте на заборах".

1973




"Баю-баю-баюшки-баю,
Что за привередливый ребенок!
Будешь вырываться из пеленок,
Я тебя, бай-баюшки, убью".

       "До чего же голос тонок, звонок,
       Просто... баю-баюшки-баю!
       Всякий непослушный поросенок
       Вырастает в крупную свинью".

"Погибаю, баюшки-баю!.."
"Дым из барабанних перепонок.
Замолчи, визгливый поросенок,
Я тебя, бай-баюшки, убью".

       "Если поросенком вслух, с пеленок
       Обзывают, баюшки-баю, -
       Даже самый смирненький ребенок
       Превратится в будущем в свинью!"

1973




Не зря лягушата сидят -
Посажены дом сторожить,
И главный вопрос лягушат:
Впустить - не впустить?

       А если рискнуть, а если впустить,
       То - выпустить ли обратно?
       Вопрос посложнее, чем "быть или не быть?"
       Решают лягушата.

               Как видите, трудно, ква-ква:
               Слова, слова, слова!
               Вопрос этот главный решат
               Достойные из лягушат.

1973




У Джимми и Билли всего в изобилье -
Давай не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай.

И Джимми и Билли, конечно, решили
Закапывать яблоки в поте лица.
Расстроенный Билли сказал: "Или-или! -
Копай, чтоб закончилась путаница".

И Джимми и Билли друг друга побили.
Ура! Караул! Закопай! Откопай!
Ан глядь - парники все вокруг подавили.
Хозяин, где яблоки? Ну, отвечай!

У Джимми и Билли всего в изобилье -
Давай не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай!

1973




Чтобы не попасть в капкан,
Чтобы в темноте не заблудиться,
Чтобы никогда с пути не сбиться,
Чтобы в нужном месте приземлиться, приводниться, -
Начерти на карте план.

       И шагай, и пой беспечно,
       Тири-тири-там-там, тирам!
       Встреча обеспечена -
       В плане все отмечено
       Точно, безупречно
               и пунктиром,
       Тири-тири-там-там, тирам,
               Жирненьким пунктиром.

Если даже есть талант,
Чтобы не нарушить, не расстроить,
Чтобы не разрушить, а построить,
Чтобы увеличиться, удвоить и утроить, -
Нужен очень точный план.

       Мы неточный план браним - и
       Он ползет по швам, там, тирам.
       Дорогие вы мои,
       Планы выполнимые,
       Рядом с вами мнимые -
               пунктиром.
       Тири-тири-там-там, тирам,
               Тоненьким пунктиром.

Планы не простят обман, -
Если им не дать осуществиться,
Могут эти планы разозлиться
Так, что завтра куколкою станет гусеница,
Если не нарушить план.

       Путаница за разинею
       Ходит по пятам, там, тирам,
       Гусеницу синюю назовут гусынею.
       Гните свою линию
               пунктиром!
       Не теряйте, там-там, тирам,
               Линию пунктира.

1973




Прошу не путать гусеницу синюю
С гусатою гусынею.
Гусыни - ни во что не превращаются,
Они гусаются, они кусаются.

       А Гусеница Синяя - не птица,
       И не гусица, а гусеница.

               Мне нужно замереть и притаиться -
                       Я куколкой стану,
               И в бабочку в итоге превратиться -
                       По плану, по плану.

                       Ну а планы мнимые -
                               Не мои, не мои,
                       И невыполнимые -
                               Не мои, не мои,
                       Вот осуществимые -
                               Вы мои, вы мои!

1973




Прошу запомнить многих, кто теперь со мной знаком:
Чеширский Кот - совсем не тот, что чешет языком.
И вовсе не чеширский он от слова "чешуя",
А просто он - волшебный кот, примерно как и я.

       Чем шире рот -
       Тем чешире кот,
       Хотя обычные коты имеют древний род,
       Но Чеширский Кот -
       Совсем не тот,
       Его нельзя считать за домашний скот!

Улыбчивы, мурлыбчивы, со многими на ты
И дружески отзывчивы чеширские коты.
И у других - улыбка, но... такая, да не та.
Ну так чешите за ухом Чеширского Кота!..

1973




Ах, на кого я только шляп не надевал!
Mon Dieu! С какими головами разговаривал!
Такие шляпы им на головы напяливал,
Что их врагов разило наповал.

       Сорвиголов и оторвиголов видал:
       В глазах - огонь, во рту - ругательства и кляпы!
       Но были, правда, среди них такие шляпы,
       Что я на них и шляп не надевал.

               И на великом короле, и на сатрапе,
               И на арапе, и на Римском папе -
               На ком угодно шляпы хороши!
               Так согласитесь, наконец, что дело в шляпе,
               Но не для головы, а для души.

1973




Миледи! Зря вы обижаетесь на Зайца!
Он, правда, шутит неумно и огрызается,
Но он потом так сожалеет и терзается!
Не обижайтесь же на Мартовского Зайца!




Ах, проявите интерес к моей персоне!
Вы, в общем, сами - тоже форменные сони,
       Без задних ног уснете - ну-ка, добудись!
       Но здесь сплю я - не в свои сони не садись!

1973




Приподнимаем занавес за краешек -
Такая старая, тяжелая кулиса! -
Вот какое время было раньше,
Такое ровное - взгляни, Алиса!

       Но... Плохо за часами наблюдали
                       Счастливые,
               И нарочно время замедляли
                       Трусливые,
               Торопили время, понукали
                       Крикливые,
               Без причины время убивали
                       Ленивые.

                       И колеса времени
                       Стачивались в трении
                       (Все на свете портится от тренья),
                       И тогда обиделось время -
                       И застыли маятники времени.

И двенадцать в полночь не пробило,
Все ждали полдня, но опять не дождалися.
Вот какое время наступило:
Такое нервное - взгляни, Алиса!

       И... На часы испуганно взглянули
                       Счастливые,
               Жалобные песни затянули
                       Трусливые,
               Рты свои огромные заткнули
                       Болтливые,
               Хором зазевали и заснули
                       Ленивые.

                       Смажь колеса времени
                       Не для первой премии -
                       Ему ведь очень больно от тренья!
                       Обижать не следует время.
                       Плохо и тоскливо жить без времени.

1973




Мы браво и плотно сомкнули ряды,
Как пули в обойме, как карты в колоде:
Король среди нас, мы горды,
Мы шествуем гордо при нашем народе.

       Падайте лицами вниз, вниз, -
       Вам это право дано,
       Пред королем падайте ниц
       В слякоть и грязь - все равно!

Нет-нет у народа не трудная роль:
Упасть на колени - какая проблема! -
За все отвечает король,
А коль не король, то тогда - королева!

       Света светлейших их лиц, лиц
       Вам рассмотреть не дано.
       Пред королем падайте ниц
       В слякоть и грязь - все равно!
1973




Король, что тыщу лет назад над нами правил,
Привил стране лихой азарт игры без правил,
       Играть заставил всех графей и герцогей,
       Вальтов и дамов в потрясающий крохей.

       Названье крохея от слова "кроши",
       От слова "кряхти", и "крути", и "круши".
       Девиз в этих матчах: "Круши, не жалей!
       Даешь королевский крокей!"

1973




Не обрывается сказка концом.
Помнишь, тебя мы спросили вначале:
Что остается от сказки потом -
После того, как ее рассказали?

       Может не все, даже съев пирожок,
       Наша Алиса во сне разглядела...
       А? Э! То-то, дружок,
       В этом-то все и дело.

       И если кто-то снова вдруг проникнуть попытается
       В Страну Чудес волшебную в красивом добром сне, -
       То даже то, что кажется, что только представляется,
       Найдет в своей загадочной и сказочной стране.

1973




Полководец с шеею короткой
Должен быть в любые времена:
Чтобы грудь - почти от подбородка,
От затылка - сразу чтоб спина.

На короткой незаметной шее
Голове уютнее сидеть, -
И душить значительно труднее,
И арканом не за что задеть.

       А они вытягивают шеи
       И встают на кончики носков:
       Чтобы видеть дальше и вернее -
       Нужно посмотреть поверх голов.

Все, теперь ты - темная лошадка,
Даже если видел свет вдали, -
Поза - неустойчива и шатка,
И открыта шея для петли.

И любая подлая ехидна
Сосчитает позвонки на ней, -
Дальше видно, но - недальновидно
Жить с открытой шеей меж людей.

       Вот какую притчу о Востоке
       Рассказал мне старый аксакал.
       "Даже сказки здесь - и те жестоки", -
       Думал я - и шею измерял.

1973




Неправда, над нами не бездна, не мрак, -
Каталог наград и возмездий.
Любуемся мы на ночной зодиак,
На вечное танго созвездий.

       Глядим, - запрокинули головы вверх, -
       В безмолвие, тайну и вечность -
       Там трассы судеб и мгновенный наш век
       Отмечены в виде невидимых вех,
       Что могут хранить и беречь нас.

Горячий нектар в холода февралей, -
Как сладкий елей вместо грога, -
Льет звездную воду чудак Водолей
В бездонную пасть Козерога.

       Вселенский поток и извилист, и крут,
       Окрашен то ртутью, то кровью.
       Но, вырвавшись с мартовской мглою из пут,
       Могучие Рыбы на нерест плывут
       По Млечным потокам к верховью.

Декабрьский Стрелец отстрелялся вконец,
Он мается, копья ломая,
И может без страха резвиться Телец
На светлых урочищах мая.

       Из августа изголодавшийся Лев
       Глядит на Овена в апреле.
       В июнь, к Близнецам свои руки воздев,
       Нежнейшие девы созвездия Дев
       Весы превратили в качели.

Лучи световые пробились сквозь мрак,
Как нить Ариадны конкретны,
Но злой Скорпион и таинственный Рак
От нас далеки и безвредны.

       На свой зодиак человек не роптал, -
       (Да звездам страшна ли опала?)
       Он эти созвездия с неба достал,
       Оправил он из в благородный металл,
       И тайна доступною стала.

{1973}




Погода славная,
А это главное.
И мне на ум пришла мыслишка презабавная,
Но не о Господе
И не о космосе -
Все эти новости уже обрыдли до смерти.

       Сказку, миф, фантасмагорию
       Пропою вам с хором ли, один ли.
       Слушайте забавную историю
       Некоего мистера Мак-Кинли, -
               Не супермена, не ковбоя, не хавбека,
               А просто маленького, просто человека.

               Кто он такой - герой ли, сукин сын ли -
               Наш симпатичный господин Мак-Кинли?
               Валяйте выводы, составьте мнение
               В конце рассказа в меру разумения.
                       Ну что, договорились? Если так -
                       Привет! Буэнос диас! Гутен таг!

Ночуешь в спаленках
В покоях аленьких
И телевиденье глядишь "для самых маленьких".
С утра полчасика
Займет гимнастика -
Прыжки, гримасы, отжимание от пластика.

       И трясешься ты в автобусе,
       На педали жмешь, гремя костями,
       Сколько вас на нашем тесном глобусе
       Весело работает локтями!
               Как наркоманы - кокаин, и как больные,
               В заторах нюхаешь ты газы выхлопные.

               Но строен ты - от суеты худеют,
               Бодреют духом, телом здоровеют.
               Через собратьев ты переступаешь,
               Но успеваешь, все же успеваешь
                       Знакомым огрызнуться на ходу:
                       "Салют! День добрый! Хау ду ю ду!"

Для созидания
В коробки-здания
Ты заползаешь, как в загоны на заклание.
В поту и рвении,
В самозабвении
Ты создаешь - творишь и рушишь в озарении.

       Люди, власти не имущие!
       Кто-то вас со злого перепою,
       Маленькие, но и всемогущие, -
       Окрестил "безликою толпою!"
               Будь вы на поле, у станка, в конторе, в классе,
               Но вы причислены к какой-то серой массе.

               И в перерыв - в час подлинной свободы -
               Вы наскоро жуете бутерброды.
               Что ж, эти сэндвичи - предметы сбыта.
               Итак, приятного вам аппетита!
                       Нелегкий век стоит перед тобой,
                       И все же - гутен морген, дорогой!

Дела семейные,
Платки нашейные,
И пояса, и чудеса галантерейные...
Жена ласкается,
Цена кусается,
Махнуть рукою - да рука не поднимается!

       Цену вежливо и тоненько
       Пропищит волшебник-трикотажник.
       Ты с невозмутимостью покойника
       Наизнанку вывернешь бумажник.
               Все ваши будни, да и праздники - морозны.
               И вы с женою как на кладбище серьезны.

               С холодных стен - с огромного плаката
               На вас глядят веселые ребята,
               И улыбаются во всех витринах
               Отцы семейств в штанах и лимузинах.
                       Откормленные люди на щитах
                       Приветствуют по-братски: "Гутен таг!"

Откуда денежка?
Куда ты денешься?
Тебе полвека, друг, а ты еще надеешься!
Не жди от ближнего,
Моли Всевышнего -
Уж Он тебе всегда пошлет ребенка лишнего!

       Трое, четверо и шестеро!
       Вы, конечно, любите сыночков!
       Мировое детское нашествие
       Бестий, сорванцов и ангелочков.
               Ты улыбаешься обложкам и нарядам,
               Ты твердо веришь: удивительное - рядом!

               Не верь, старик, что мы за все в ответе,
               Что дети где-то гибнут, - те, не эти.
               Чуть-чуть задуматься - хоть вниз с обрыва!
               А жить-то надо, надо жить красиво.
                       Передохни, расслабься. Перекур!
                       Гуд дэй, дружище! Пламенный бонжур!

Ах, люди странные,
Пустокарманные,
Вы - постоянные клиенты ресторанные,
Мошны бездонные,
Стомиллионные
Вы наполняете - вы, толпы стадионные.

       И ничто без вас не крутится:
       Армии, правительства и судьи, -
       Но у сильных в горле, словно устрицы,
       Вы скользите, маленькие люди.
               И так о маленьком пекутся человеке,
               Что забывают лишний ноль вписать на чеке.

               Ваш кандидат - а в прошлом он лабазник -
               Вам иногда устраивает праздник.
               И не безлики вы, и вы - не тени,
               Коль надо бросить в урны бюллетени.
                       А "маленький" - дурацкое словцо,
                       Кто скажет так - ты плюнь ему в лицо.
                       Пусть это слово будет не в ходу.
                       Привет, Мак-Кинли, хау ду ю ду!

1973




Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел,
Потрусили за ствол - он упал, упал...
Вот вам песня о том, кто не спел, не спел,
И что голос имел - не узнал, не узнал.

       Может, были с судьбой нелады, нелады,
       И со случаем плохи дела, дела,
       А тугая струна на лады, на лады
       С незаметным изъяном легла.

               Он начал робко - с ноты "до",
               Но не допел ее не до...

               Недозвучал его аккорд, аккорд
               И никого не вдохновил...
               Собака лаяла, а кот
               Мышей ловил...

                       Смешно! Не правда ли, смешно! Смешно!
                       А он шутил - недошутил,
                       Недораспробовал вино
                       И даже недопригубил.

Он пока лишь затеивал спор, спор
Неуверенно и не спеша,
Словно капельки пота из пор,
Из-под кожи сочилась душа.

       Только начал дуэль на ковре,
       Еле-еле, едва приступил.
       Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,
       И судья еще счет не открыл.

       Он хотел знать все от и до,
       Но не добрался он, не до...

               Ни до догадки, ни до дна,
               Не докопался до глубин,
               И ту, которая ОДНА
               Не долюбил, не долюбил!

                       Смешно, не правда ли, смешно,
                       Что он спешил - недоспешил?
                       Осталось недорешено,
                       Все то, что он недорешил.

Ни единою буквой не лгу.
Он был чистого слога слуга,
Он писал ей стихи на снегу, -
К сожалению, тают снега.

       Но тогда еще был снегопад
       И свобода писать на снегу.
       И большие снежинки, и град
       Он губами хватал на бегу.

               Но к ней в серебряном ландо
               Он не добрался и не до...

                       Не добежал, бегун-беглец,
                       Не долетел, не доскакал,
                       А звездный знак его - Телец -
                       Холодный Млечный Путь лакал.

                               Смешно, не правда ли, смешно,
                               Когда секунд недостает, -
                               Недостающее звено -
                               И недолет, и недолет.

                               Смешно, не правда ли? Ну, вот, -
                               И вам смешно, и даже мне.
                               Конь на скаку и птица влет, -
                               По чьей вине, по чьей вине?

1973




Семь дней усталый старый Бог
В запале, в зашоре, в запаре
Творил убогий наш лубок
И каждой твари - по паре.

       Ему творить - потеха,
       И вот себе взамен
       Бог создал человека,
       Как пробный манекен.

               Идея эта не нова,
               Но не обхаяна никем -
               Я докажу как дважды два:
               Адам - был первый манекен.

А мы! Ошметки хромосом,
Огрызки божественных генов -
Идем проторенным путем
И создаем манекенов.

       Не так мы, парень, глупы,
       Чтоб наряжать живых! -
       Мы обряжаем трупы
       И кукол восковых.

               Ругать меня повремени,
               А оглянись по сторонам:
               Хоть нам подобные они,
               Но не живут подобно нам.

Твой нос расплюснут на стекле,
Глазеешь - и ломит в затылке...
А там сидят они в тепле
И скалят зубы в ухмылке.

       Вон тот кретин в халате
       Смеется над тобой:
       Мол, жив еще, приятель!
       Доволен ли судьбой?

               Гляди - красотка! Чем плоха? -
               Загар и патлы до колен.
               Ее закутанный в меха,
               Ласкает томный манекен.

Их жизнь и вправду хороша,
Их холят, лелеют и греют.
Они не тратят ни гроша
И потому не стареют.

       Пусть лупят по башке нам,
       Толкают нас и бьют,
       Но куклам-манекенам
       Мы создали уют.

               Они так вежливы - взгляни!
               Их не волнует ни черта,
               И жизнерадостны они,
               И нам, безумным, не чета.

Он никогда не одинок -
В салоне, в постели, в бильярдной, -
Невозмутимый словно йог,
Галантный и элегантный.

       Хочу такого плена -
       Свобода мне не впрок.
       Я вместо манекена
       Хочу пожить денек.

               На манекенские паи
               Согласен даже на пари!
               В приятный круг его семьи
               Желаю, черт меня дери!

Я предлагаю смелый план
Возможных сезонных обменов:
Мы, люди, - в их бездушный клан,
А вместо нас - манекенов.

       Но я готов поклясться,
       Что где-нибудь заест -
       Они не согласятся
       На перемену мест.

               Из них, конечно, ни один
               Нам не уступит свой уют:
               Из этих солнечных витрин
               Они без боя не уйдут.

Сдается мне - они хитрят,
И, тайно расправивши члены,
Когда живые люди спят,
Выходят в ночь манекены.

       Машины выгоняют
       И мчат так, что держись!
       И пьют и прожигают
       Свою ночную жизнь.

               Такие подвиги творят,
               Что мы за год не натворим,
               Но возвращаются назад...
               Ах, как завидую я им!

Мы скачем, скачем вверх и вниз,
Кропаем и клеим на стенах
Наш главный лозунг и девиз:
"Забота о манекенах!"

       Недавно был - читали? -
       Налет на магазин,
       В них - сколько не стреляли -
       Не умер ни один.

               Его налогом не согнуть,
               Не сдвинуть повышеньем цен.
               Счастливый путь, счастливый путь, -
               Будь счастлив, мистер Манекен!

Но, как индусы мы живем
Надеждою смертных и тленных,
Что если завтра мы умрем -
Воскреснем вновь в манекенах!

       Так что не хнычь, ребята, -
       Наш день еще придет!
       Храните, люди, свято
       Весь манекенский род!

               Болезни в нас обострены,
               Уже не станем мы никем...
               Грядет надежда всей страны -
               Здоровый, крепкий манекен.

1973




Жил-был
       учитель скромный Кокильон.
Любил
       наукой баловаться он.

       Земной поклон за то, что он был в химию влюблен,
       И по ночам над чем-то там химичил Кокильон.

               Но, мученик науки гоним и обездолен,
               Всегда в глазах толпы он - алхимик-шарлатан.
               И из любимой школы в два счета был уволен,
               Верней, в три шеи выгнан непонятый титан...

Титан
       лабораторию держал
И там
       он в муках истину рожал.

       За просто так, не за мильон, в трехсуточный бульон
       Швырнуть сумел все, что имел, великий Кокильон.

               Как яблоко, упавши на голову Ньютона,
               Толкнуло Исаака к закону о Земле,
               Так случай не замедлил ославить Кокильона, -
               Однажды в адском супе заквасилось желе.

Бульон
       изобретателя потряс.
Был он -
       ничто: не жидкость и не газ.

       Минуту гений был смущен, но - чудом окрылен,
       На всякий случай "Эврика!" воскликнул Кокильон.

               Три дня он отвлекался этюдами Шопена,
               Охотился, пил кофе и смысл постигал,
               Ему шептали в ухо, что истина в вине, - но
               Он твердою походкою к бессмертью зашагал.

Он днем
       был склонен к мыслям и мечтам,
Но в нем
       кипели страсти по ночам.

       И вот, огнем испепелен и в поиск устремлен,
       В один момент в эксперимент включился Кокильон.

               Душа его просила, и плоть его хотела
               До истины добраться, до цели и до дна, -
               Проверить состоянье таинственного тела,
               Узнать, что он такое: оно или она?

Но был
       в великом опыте изъян -
Забыл
       фанатик начисто про кран.

       В погоне за открытьем он был слишком воспален,
       И миг настал, когда нажал на крантик Кокильон.

               И закричал безумный: "Да это же коллоид!
               Не жидкость это, братцы, - коллоидальный газ!"
               Вот так, блеснув в науке, - как в небе астероид -
               Простой безвестный гений безвременно угас.

И вот -
       в нирване газовой лежит,
Народ
       его открытьем дорожит.

       Но он не мертв, он усыплен, разбужен будет он
       Через века. Дремли пока, Жак-Поль де Кокильон!

               А мы, склонив колени, глядим благоговейно.
               Таких, как он, - немного четыре на мильон!
               Возьмем, к примеру, Бора и старика Эйнштейна,
               Раз-два, да и обчелся - четвертый Кокильон.

1973




Когда лакают
       Святые свой нектар и шерри-бренди
               И валятся на травку и под стол,
Тогда играют
       Никем непобедимые "Медведи"
               В кровавый, дикий, подлинный футбол.

               В тиски медвежие
               Попасть к нам - не резон,
               Но где же наши лапы - нежные
               Для наших милых девочек и жен.

                       Нам выпадает карта
                       От травмы до инфаркта.
                       Мы ожидаем фарта,
                       Мы - ангелы азарта!

Вперед, к победе!
       Соперники растоптаны и жалки, -
               Мы проучили, воспитали их.
Но вот "Медведи"
       Приобретают свежие фиалки
               И навещают в госпитале их.

               Тиски медвежие
               Не выдержит иной,
               Но, в общем, мы - ребята нежные
               С пробитою, но светлой головой.

                       Нам выпадает карта -
                       От травмы до инфаркта.
                       Мы ожидаем фарта,
                       Мы - ангелы азарта!

А нам забили, -
       Не унывают смелые "Медведи",
               Они не знают на поле проблем.
А на могиле
       Все наши мэри, доротти и сэди
               Потоком слез зальют футбольный шлем.

               В тиски медвежие
               К нам попадет любой,
               А впрочем, мы - ребята нежные
               С травмированной детскою душой.

                       Нам выпадает карта -
                       От травмы до инфаркта.
                       Мы ожидаем фарта,
                       Мы - ангелы азарта!

И пусть святые
       Пресытившись едой и женским полом,
               На настоящих идолов глядят, -
"Медведи" злые
       Невероятным, бешеным футболом
               Божественные взоры усладят.

               Тиски медвежие
               Смыкаются, визжат.
               Спасите наши души нежные,
               Нетронутые души медвежат!

1973




Напрасно, парень, за забвением ты шаришь по аптекам!
Купи себе хотя б топор - и станешь человеком.

       Весь вывернусь наружу я,
       И голенькую правду
       Спою других не хуже я:
       Про милое оружие,
       Оружие, оружие
                       балладу.

               Большие люди - туз и крез -
               Имеют страсть к ракетам,
               А маленьким - что делать без
               Оружья в мире этом?

                       Гляди, вон тот ханыга, -
                       В кармане денег нет,
                       Но есть в кармане фига:
                       Взведенный пистолет.

               Купить белье нательное?
               Да черта ли нам в нем!
               Купите огнестрельное
               Направо, за углом.

                       Ну, начинайте! Ну же!
                       Стрелять учитесь все!
                       В газетах про оружие -
                       На каждой полосе!

               А ту! Стреляйте досыта
               В людей, щенков, котят!
               Продажу, слава господу,
               Не скоро запретят.

               И сам пройдусь охотно я
               Под вечер налегке,
               Смыкая пальцы потные
               На спусковом крючке.

                       Я - целеустремленный, деловитый,
                       Подкуренный, подколотый, подбитый.

Мы, маленькие люди, - на обществе прореха,
Но если вы посмотрите на нас со стороны -
За узкими плечами небольшого человека
Стоят понуро, хмуро дуры - две больших войны.

       "Коль тих и скромен - не убьют!" -
       Все домыслы досужие:
       У нас недаром продают
       Любезное оружие.

               Снуют людишки в ужасе
               По правой стороне,
               А мы во всеоружасе
               Шагаем по стране:

                       Под дуло попадающие лица,
                       Лицом к стене стоять, не шевелиться!

               Лежит в кармане - пушечка,
               Малюсенькая, новая,
               И нам земля - подушечка,
               Подстилочка пуховая.

                       Ах, эта жизнь дешевая -
                       Как пыль: подуй и нет,
                       Поштучная, грошовая, -
                       Дешевле сигарет.

                       Кровь - жидкая, болотная, -
                       Пульсирует в виске,
                       Синеют пальцы потные
                       На спусковом крючке.

Пока легка покупка, мы все в порядке с вами.
Нам жизнь отнять, как плюнуть, нас учили воевать!
Кругом - и без войны - война, а с голыми руками
Ни пригрозить, н пригвоздить, ни самолет угнать!

       Для пуль все досягаемы, -
       Ни черта нет, ни бога им!..
       И мы себе стреляем, и
       Мы никого не трогаем.

               И рвется жизнь-чудачка,
               Как тонкий волосок, -
               Одно нажатье пальчика
               На спусковой крючок.

       Стрельбе, азарту - все цвета,
       Все возрасты покорны:
       И стар и млад, и тот и та,
       И... желтый, белый, черный.

               Ах, сладенько под ложечкой,
               Ах, горько стало им!
               Ухлопали художничка
               За грош на героин.

               Мир полон неудачниками
               С топориками в руке
               И мальчиками с пальчиками
               На спусковом крючке.

1973




Вот твой билет, вот твой вагон -
Все в лучшем виде: одному тебе дано
В цветном раю увидеть сон -
Трехвековое непрерывное кино.

Все позади - уже сняты
Все отпечатки, контрабанды не берем,
Как херувим стерилен ты,
А класс второй - не высший класс, зато с бельем.

       Вот и сбывается все, что пророчится,
       Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
       Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
       Не умереть, а именно уснуть.

Земной перрон... Не унывай!
И не кричи - для наших воплей он оглох.
Один из нас уехал в рай,
Он встретит бога там, ведь есть, конечно, бог.

Пусть передаст ему привет,
А позабудет - ничего, переживем:
Осталось нам немного лет,
Мы пошустрим и, как положено, умрем.

       Вот и сбывается все, что пророчится,
       Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
       Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
       Не умереть, а именно уснуть.

Не всем дано поспать в раю,
Но кое-что мы здесь успеем натворить:
Подраться, спеть - вот я пою,
Другие любят, третьи думают любить.

Уйдут, как мы, - в ничто без сна -
И сыновья, и внуки внуков в трех веках.
Не дай Господь, чтобы война,
А то мы правнуков оставим в дураках.

       Вот и сбывается все, что пророчится,
       Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
       Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
       Не умереть, а именно уснуть.

Тебе плевать, и хоть бы хны:
Лежишь, миляга, принимаешь вечный кайф.
И нет забот, и нет вины...
Ты молодчина, это место подыскав.

Разбудит вас какой-то тип
И пустит в мир, где в прошлом - войны, вонь и рак,
Где побежден гонконгский грипп.
На всем готовеньком ты счастлив ли, дурак?

       Вот и сбывается все, что пророчится,
       Уходит поезд в небеса - счастливый путь!
       Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
       Не умереть, а именно уснуть.

Итак, прощай, звенит звонок.
Счастливый путь! Храни тебя от всяких бед!..
А если там приличный Бог,
Ты все же вспомни, передай Ему привет.

1973




Вот это да, вот это да!
Сквозь мрак и вечность-решето,
Из зала Страшного суда
Явилось то - не знаю что.

       Играйте туш!
       Быть может, он -
       Умерший муж
       Несчастных жен,
       Больных детей
       Больной отец,
       Благих вестей
       Шальной гонец.

Вот это да, вот это да!
Спустился к нам не знаем кто,
Как снег на голову суда,
Упал тайком инкогнито.

       Но кто же он?
       Хитрец и лгун?
       Или шпион,
       Или колдун?
       Каких дворцов
       Он господин,
       Каких отцов
       Заблудший сын?

Вот это да, вот это да!
И я спросил, как он рискнул, -
Из ниоткуда в никуда
Перешагнул, перешагнул?

       Он мне: "Внемли!"
       И я внимал,
       Что он с Земли
       Вчера сбежал,
       Решил: "Нырну
       Я в гладь и тишь!"
       Но в тишину
       Без денег - шиш.
       Мол, прошмыгну
       Как мышь, как вошь,
       Но в тишину
       Не прошмыгнешь!

Вот это да, вот это да!
Он повидал печальный край,
В аду - бардак и лабуда,
И он опять - в наш грешный рай.

       Итак, оттуда
       Он удрал,
       Его Иуда
       Обыграл -
       И в тридцать три,
       И в сто одно,
       Смотри, смотри!
       Он видел дно,
       Он видел ад,
       Но сделал он
       Свой шаг назад -
       И воскрешен!

Вот это да, вот это да!
Прошу любить, играйте марш!
Мак-Кинли - маг, суперзвезда,
Мессия наш, мессия наш.

       Владыка тьмы
       Его отверг,
       Но примем мы -
       Он человек.
       Душ не губил
       Сей славный муж,
       Самоубий-
       ство - просто чушь,
       Хоть это де-
       шево и враз, -
       Не проведешь
       Его и нас.

Вот это да, вот это да!
Вскричал петух, и пробил час.
Мак-Кинли - бог, суперзвезда,
Он - среди нас, он - среди нас.

       Он рассудил,
       Что Вечность - хлам,
       И запылил
       На свалку к нам.
       Он даже спьяну
       Не дурил,
       Марихуану
       Не курил,
       И мы хотим
       Отдать концы,
       Мы бегством мстим,
       Мы - беглецы.

1973




Мы рвем - и не найти концов.
Не выдаст черт - не съест свинья.
Мы - сыновья своих отцов,
Но блудные мы сыновья.

Приспичило и припекло!..
Мы не вернемся - видит Бог -
Ни государству под крыло,
Ни под покров, ни на порог.

       Вранье
               ваше вечное усердие!
       Вранье
               Безупречное житье!
       Гнилье
               Ваше сердце и предсердие!
       Наследство - к черту!
               Все, что ваше - не мое!

               К черту сброшена обуза,
               Узы мы свели на нуль!
               Нет ни колледжа, ни вуза,
               Нет у мамы карапуза,
               Нету крошек у папуль.

Довольно выпустили пуль -
И кое-где и кое-кто
Из наших дорогих папуль -
На всю катушку, на все сто!

Довольно тискали вы краль
От января до января.
Нам ваша скотская мораль
От фонаря - до фонаря!

       Долой
               Ваши песни, ваши повести!
       Долой
               Ваш алтарь и аналой!
       Долой
               Угрызенья вашей совести!
       Все ваши сказки
               богомерзкие - долой!

               Выжимайте деньги в раже,
               Только стряпайте без нас
               Ваши купли и продажи.
               Нам до рвоты ваши даже
               Умиленье и экстаз.

Среди заросших пустырей
Наш дом - без стен, без крыши кров.
Мы - как изгои средь людей,
Пришельцы из других миров.

Уж лучше где-нибудь ишачь,
Чтоб потом с кровью пропотеть, -
Чем вашим воздухом дышать,
Богатством вашим богатеть.

       Плевать
               Нам на ваши суеверия!
       Кромсать
               Все, что ваше! Проклинать!
       Как знать,
               Что нам взять взамен неверия?
       Но наши дети
               это точно будут знать!

               Прорицатели, гадалки
               Напророчили бедлам.
               Ну, так мы - уже на свалке -
               В колесо фортуны палки
               Ставим с горем пополам.

               Так идите к нам, Мак-Кинли,
               В наш разгневанный содом.
               Вы и сам - не блудный сын ли?
               Будет больше нас, Мак-Кинли...
               Нет? Мы сами к вам придем.

1973




       Мы все живем как будто, но
       Не будоражат нас давно
       Ни паровозные свистки,
       Ни пароходные гудки.
       Иные - те, кому дано, -
       Стремятся вглубь - и видят дно, -
       Но - как навозные жуки
       И мелководные мальки...

А рядом случаи летают, словно пули, -
Шальные, запоздалые, слепые, на излете, -
Одни под них подставиться рискнули -
И сразу: кто - в могиле, кто - в почете.

               А мы - так не заметили
               И просто увернулись, -
               Нарочно по примете ли -
               На правую споткнулись.

       Средь суеты и кутерьмы -
       Ах, как давно мы не прямы! -
       То гнемся бить поклоны впрок,
       А то - завязывать шнурок...
       Стремимся вдаль проникнуть мы, -
       Но даже светлые умы
       Все размещают между строк -
       У них расчет на долгий срок...

       Стремимся мы подняться ввысь -
       Ведь думы наши поднялись, -
       И там царят они, легки,
       Свободны, вечны, высоки.
       И так нам захотелось ввысь,
       Что мы вчера перепились -
       И горьким дымам вопреки
       Мы ели сладкие куски...

       Открытым взломом, без ключа,
       Навзрыд об ужасах крича,
       Мы вскрыть хотим подвал чумной -
       Рискуя даже головой.
       И трезво, а не сгоряча
       Мы рубим прошлое с плеча, -
       Но бьем расслабленной ругой,
       Холодной, дряблой - никакой.

       Приятно сбросить гору с плеч -
       И все на божий суд извлечь,
       И руку выпростать, дрожа,
       И показать - в ней нет ножа, -
       Не опасаясь, что картечь
       И безоружных будет сечь.
       Но нас, железных, точит ржа -
       И психология ужа...

А рядом случаи летают, словно пули, -
Шальные, запоздалые, слепые на излете, -
Одни под них подставиться рискнули -
И сразу: кто - в могиле, кто - в почете.

               А мы - так не заметили
               И просто увернулись, -
               Нарочно по примете ли -
               На правую споткнулись.

1973



Всему на свете выходят сроки,
А соль морская - въедлива как черт, -
Два мрачных судна стояли в доке,
Стояли рядом - просто к борту борт.

Та, что поменьше, вбок кривила трубы
И пожимала боком и кормой:
"Какого типа этот тип? Какой он грубый!
Корявый, ржавый - просто никакой!"

       В упор не видели друг друга
                       оба судна
       И ненавидели друг друга
                       обоюдно.

Он в аварийном был состоянье,
Но и она - не новая отнюдь, -
Так что увидишь на расстоянье -
С испуга можно взять и затонуть.

Тот, что побольше, мерз от отвращенья,
Хоть был железный малый, с крепким дном, -
Все двадцать тысяч водоизмещенья
От возмущенья содрогались в нем!

       И так обидели друг друга
                       оба судна,
       Что ненавидели друг друга
                       обоюдно.

Прошли недели, - их подлатали,
По ржавым швам шпаклевщики прошли,
И ватерлинией вдоль талии
Перевязали корабли.

И медь надраили, и краску наложили,
Пар развели, в салонах свет зажгли, -
И палубы и плечи распрямили
К концу ремонта эти корабли.

       И в гладкий борт узрели
                       оба судна,
       Что так похорошели -
                       обоюдно.

Тот, что побольше, той, что поменьше,
Сказал, вздохнув: "Мы оба не правы!
Я никогда не видел женщин
И кораблей - прекраснее, чем вы!"

Та, что поменьше, в том же состоянье
Шепнула, что и он неотразим:
"Большое видится на расстоянье, -
Но лучше, если все-таки - вблизи".

       Кругом конструкции толпились,
                       было людно,
       И оба судно объяснились -
                       обоюдно!

Хотя какой-то портовый дока
Их приписал не в тот же самый порт -
Два корабля так и ушли из дока,
Как и стояли, - вместе, к борту борт.

До горизонта шли в молчанье рядом,
Не подчиняясь ни теченьям, ни рулям.
Махала ласково ремонтная бригада
Двум не желающим расстаться кораблям.

       Что с ними? Может быть, взбесились
                       оба судна?
       А может, попросту влюбились -
                       обоюдно.

1973



Был развеселый розовый восход,
И плыл корабль навстречу передрягам,
И юнга вышел в первый свой поход
Под флибустьерским черепастым флагом.

       Накренившись к воде, парусами шурша,
       Бриг двухмачтовый лег в развороте.
       А у юнги от счастья качалась душа,
       Как пеньковые ванты на гроте.

               И душу нежную под грубой робой пряча,
               Суровый шкипер дал ему совет:
               "Будь джентльменом, если есть удача,
               А без удачи - джентльменов нет!"

И плавал бриг туда, куда хотел,
Встречался - с кем судьба его сводила,
Ломая кости веслам каравелл,
Когда до абордажа доходило.

       Был однажды богатой добычи дележ -
       И пираты бесились и выли...
       Юнга вдруг побледнел и схватился за нож, -
       Потому что его обделили.

               Стояла девушка, не прячась и не плача,
               И юнга вспомнил шкиперский завет:
               Мы - джентльмены, если есть удача,
               А нет удачи - джентльменов нет!

И видел он, что капитан молчал,
Не пробуя сдержать кровавой свары.
И ран глубоких он не замечал -
И наносил ответные удары.

       Только ей показалось, что с юнгой - беда,
       А другого она не хотела, -
       Перекинулась за борт - и скрыла вода
       Золотистое смуглое тело.

               И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,
               Он разрядил горячий пистолет...
               Он был последний джентльмен удачи, -
               Конец удачи - джентльменов нет!

1973



В день, когда мы, поддержкой земли заручась,
По высокой воде, по соленой, своей,
Выйдем в точно назначенный час, -
Море станет укачивать нас,
Словно мать непутевых детей.

Волны будут работать - и в поте лица
Корабельные наши бока иссекут,
Терпеливо машины начнут месяца
Составлять из ритмичных секунд.

       А кругом - только водная гладь, - благодать!
       И на долгие мили кругом - ни души!..
       Оттого морякам тяжело привыкать
       Засыпать после качки в уютной тиши.

Наши будни - без праздников, без выходных, -
В море нам и без отдыха хватит помех.
Мы подруг забываем своих:
Им - до нас, нам подчас не до них, -
Да простят они нам этот грех!

Нет, неправда! Вздыхаем о них у кормы
И во сне имена повторяем тайком.
Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,
Не за счастьем, а за косяком.

       А кругом - только водная гладь, - благодать!
       Ни заборов, ни стен - хоть паши, хоть пляши!..
       Оттого морякам тяжело привыкать
       Засыпать после качки в уютной тиши.

Говорят, что плывем мы за длинным рублем, -
Кстати, длинных рублей просто так не добыть, -
Но мы в море - за морем плывем,
И еще - за единственным днем,
О котором потом не забыть.

А когда из другой, непохожей весны
Мы к родному причалу придем прямиком, -
Растворятся морские ворота страны
Перед каждым своим моряком.

       В море - водная гладь, да еще - благодать!
       И вестей - никаких, сколько нам ни пиши...
       Оттого морякам тяжело привыкать
       Засыпать после качки в уютной тиши.

И опять уплываем, с землей обручась -
С этой самою верной невестой своей, -
Чтоб вернуться в назначенный час,
Как бы там ни баюкало нас
Море - мать непутевых детей.

Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,
Только пялит глаза - ошалел, обалдел:
Он увидел, что судно встает на винты,
Обороты врубив на предел.

       А на пирсе стоять - все равно благодать, -
       И качаться на суше, и петь от души.
       Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать
       После громких штормов к долгожданной тиши!

1973

Last-modified: Thu, 27 Jan 2000 19:05:55 GMT

Оцените этот текст: