Оскар Уайльд. Молодой король
Посвящается Маргарет леди Брук, рани Саравака
----------------------------------------------------------------------------
Перевод В. Орла
Оскар Уальд. Избранное. М., Просвещение, 1990
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Вечером накануне дня Коронации молодой Король сидел один в своей
великолепной спальне. Придворные уже удалились, отвешивая ему низкие поклоны
согласно чопорным обычаям того времени, и вернулись в Большой Дворцовый Зал,
дабы получить последние наставления у Профессора Этикета, - ведь кое-кто из
них еще не утратил естественности манер, а вряд ли стоит напоминать, что у
царедворца это серьезный, порок.
Юношу - а Король был юношей, которому едва минуло шестнадцать лет - не
огорчил уход придворных: с глубоким вздохом облегчения откинулся он на
мягкие подушки роскошного ложа и так лежал, приоткрыв рот и глядя перед
собою пугливыми глазами, подобно смуглолицему лесному фавну или молодому
зверю, который попался в расставленную охотниками западню.
Его и в самом деле нашли охотники, ненароком повстречавшие юношу, когда
тот, босиком и со свирелью в руке, гнал стадо бедного пастуха, который
взрастил его и сыном которого он всегда себя почитал. Сын единственной
дочери старого Короля, родившийся от тайного союза с человеком, стоявшим
много ниже ее, - с чужеземцем, как говорили одни, который дивными чарами
своей лютни заслужил любовь юной Принцессы, или, как говорили другие, с
художником из Римини, которому Принцесса оказала много, пожалуй, слишком
много внимания и который внезапно исчез из города, так и не закончив роспись
в Соборе, - он, когда была ему от роду неделя, был похищен у матери, пока та
спала, и отдан на попечение простого крестьянина и его жены, не имевших
своих детей и живших в глухом лесу, больше чем в дне езды от города. Через
час после пробуждения родившая его белокурая девушка умерла от горя, или от
чумы, как утверждал придворный медик, или от молниеносного итальянского яда,
подмешанного в чашу вина с пряностями, как поговаривали люди, и между тем
как верный гонец, увезший младенца в седле, спешился со взмыленного коня и
постучал в грубо сколоченную дверь пастушьей хижины, тело Принцессы опустили
в могилу, вырытую на заброшенном кладбище за городскими воротами, в могилу,
где, как рассказывали, уже лежало тело юноши, наделенного чудесной
чужеземной красотой, с руками, стянутыми за спиной веревками, и грудью,
испещренной алыми кинжальными ранами.
Так, по крайней мере, гласила молва. А верно то, что на смертном одре
старый Король то ли раскаялся в своем великом грехе, то ли просто пожелал
сохранить королевство за своими потомками, послал за юношей и в присутствии
Совета провозгласил его своим наследником.
И кажется, что в первое же мгновение юноша выказал знаки той странной
страсти к прекрасному, которой суждено было столь сильно повлиять на его
жизнь. Те, что сопровождали юношу в отведенные для него покои, не раз
повествовали о том, как с уст его сорвался крик радости, когда он увидал
приготовленные для него изящные одежды и драгоценные камни, и о том, с каким
почти яростным наслаждением сбросил он с себя грубую кожаную тунику и плащ
из овчины. Порою, правда, ему недоставало свободной лесной жизни, и он,
случалось, досадовал на докучные дворцовые церемонии, ежедневно отнимавшие
столько времени, но чудесный дворец - или, как его называли, Joyeuse
{Радостный, счастливый (фр.).}, - хозяином которого стал юноша,
представлялся ему новым миром, словно нарочно созданным для наслаждения, и
стоило ему ускользнуть с заседания Совета или аудиенции, как он сбегал по
широкой лестнице со ступенями из яркого порфира и бронзовыми львами по
сторонам и, блуждая по анфиладам комнат и галереям, словно бы пытался
красотой умерить боль и исцелиться от недуга.
В этих, как говорил он сам, странствиях в неведомое - ибо воистину для
него это были путешествия по волшебной стране - его иногда сопровождали
стройные и белокурые дворцовые пажи в развевающихся плащах и пестрых
трепещущих лентах, но чаще он бродил один, понимая благодаря какому-то
острому инстинкту, почти озарению, что тайны искусства должно познавать
втайне и что Красота, подобно Мудрости, любит, когда ей поклоняются в
одиночестве.
Много загадочного рассказывали о нем в ту пору. Говорили, что
доблестный Бургомистр, прибывший к нему, дабы произнести витийственное
приветствие от имени горожан, узрел юношу коленопреклоненным в неподдельном
восторге перед картиной, только что присланной из Венеции, и это, казалось,
возвещало почитание новых богов. В другой раз он исчез на несколько часов, и
после продолжительных поисков его нашли в каморке, в одной из северных башен
дворца, где он, оцепенев, любовался греческой геммой с изображением Адониса.
Молва гласила, что видели, как прижимался он горячими губами к мраморному
челу античной статуи, на которой было начертано имя вифинского раба,
принадлежавшего Адриану, и которую обнаружили на дне реки при постройке
каменного моста. Целую ночь провел он, следя, как играет лунный свет на
серебряном лике Эндимиона.
Все, что было редко и драгоценно, постоянно влекло юношу, и в погоне за
редкостями он посылал в путь множество купцов: одних - торговать янтарь у
грубых рыбарей северного моря, иных - в Египет, искать ту необыкновенную
зеленую бирюзу, которая заключена в одних лишь могилах фараонов и обладает,
говорят, чудодейственными свойствами, иных - в Персию, за шелковыми коврами
и расписной посудой, прочих же - в Индию, покупать кисею и раскрашенную
слоновую кость, лунные камни и браслеты из нефрита, сандал, лазурную финифть
и тонкие шерстяные шали.
- Но больше всего иного занимало его одеяние из тканого золота,
предназначенное для коронации, усеянная рубинами корона и скипетр, покрытый
полосками и ободками жемчугов. Именно об этом думал он в тот вечер, лежа на
своем роскошном ложе и глядя, как догорает в камине большое сосновое полено.
Уже много месяцев назад вручили ему эскизы, выполненные знаменитейшими
художниками того времени, и он распорядился, чтобы ремесленники ночью и днем
трудились над его одеянием и чтобы по всему миру искали драгоценные камни,
достойные их труда. Он воображал себя в прекрасном королевском облачении
перед высоким алтарем Собора, и на его детских губах подолгу играла улыбка,
озаряя ярким блеском его темные лесные глаза.
Немного погодя он встал и, опершись о резную полку над камином, оглядел
погруженную в полумрак спальню. По стенам висели дорогие гобелены,
изображавшие Торжество Красоты. В углу стоял большой шкаф, инкрустированный
агатами и ляписом-лазурью, а напротив окна находился поставец редкой работы,
с лаковыми панно, украшенными золотыми блестками и мозаикой, на котором были
расставлены хрупкие кубки венецианского стекла и чаша из оникса с темными
прожилками. Шелковое покрывало на ложе было расшито бледными маками,
которые, казалось, не смогли удержать ослабевшие руки сна, и стройные
тростинки резной слоновой -кости поддерживали бархатный балдахин, а над ним
белой пеной вздымались страусовые перья, достигая бледно-серебристого
лепного потолка. Смеющийся Нарцисс из зеленоватой бронзы держал над головой
полированное зеркало. На столе стояла плоская аметистовая чаша.
Из окна открывался вид на огромный купол Собора, нависший громадным
шаром над призрачными домами, да на усталых часовых, шагавших взад-вперед по
террасе, едва различимой в речном тумане. Далеко в саду запел соловей.
Слабый запах жасмина донесся из открытого окна. Юноша откинул со лба темные
кудри и, взяв лютню, коснулся пальцами струн. Отяжелевшие веки его
опустились, и им овладела странная истома. Никогда прежде не ощущал он с
такой остротой и утонченной радостью таинство и волшебство прекрасных вещей.
Когда часы на башне пробили полночь, он коснулся рукой колокольчика, и
вошли его пажи и, согласно церемонии, сняли с него одежды, окропили его руки
розовой водой и усыпали его подушку цветами. Затем они оставили спальню, и
несколько мгновений спустя юноша уснул.
И он спал, и видел сон, и вот что приснилось ему.
Ему привиделось, что он - под самой крышей, в душной мастерской, и
вокруг шумит и стучит множество ткацких станков. Чахлый свет пробивался
сквозь зарешеченные окна, и в его отблесках молодой Король видел
склонившихся над станками изможденных ткачей. Бледные, больные на вид дети
съежившись сидели на толстых поперечинах станков. Когда челноки проскакивали
сквозь основу, дети поднимали тяжелые рейки, а когда челноки
останавливались, они опускали рейки и оправляли нити. От голода щеки у.детей
втянулись, а исхудалые руки тряслись и дрожали. За столом сидели несколько
изнуренных женщин и шили. Чудовищный запах стоял в мастерской. Воздух был
тяжелый и нездоровый, а с заплесневелых стен сочилась влага.
Молодой Король подошел к одному из ткачей и, стоя рядом, смотрел на
него.
И ткач сердито взглянул на юношу и сказал:
- Отчего ты смотришь за мной? Не соглядатай ли ты, приставленный к нам
хозяином?
- Кто твой хозяин? - спросил молодой Король.
- Хозяин? - с горечью воскликнул ткач. - Он такой же человек, как я.
Воистину разница меж нами лишь в том, что он носит добрую одежду, а я хожу в
лохмотьях, что я ослабел от голода, а он немало страдает от обжорства.
- В нашей стране все свободны, - сказал молодой Король, - и ты не раб.
- На войне, - отвечал ткач, - сильный порабощает слабого, но наступит
мир, и богатый порабощает бедного. Мы работаем, чтобы выжить, но нам платят
так скудно, что мы умираем. Целыми днями мы трудимся на богачей, и они
набивают сундуки золотом, и наши дети увядают раньше времени, и лица любимых
суровеют и ожесточаются. Мы давим виноград, но вино пьют другие. Мы сеем
хлеб, но пусто у нас на столе. На нас оковы, но их никто не видит; мы рабы,
но зовемся свободными.
- Все ли живут так? - спросил молодой Король.
- Все живут так, - ответил ткач, - молодые и старые, женщины и мужчины,
малые дети и старики. Нас грабят купцы, но нам приходится соглашаться на их
цены. Священник проезжает мимо, перебирая четки, и никому нет до нас дела.
Наши не знающие солнца закоулки обходит, озираясь голодными глазами, Нищета,
и Грех с бесчувственным от пьянства лицом следует за нею. Горе будит нас по
утрам, и Стыд сидит подле нас ночью. Но что тебе в том? Ты не из нас. Твое
лицо слишком радостно.
И ткач отвернулся, и пропустил челнок через основу, и молодой Король
увидел, что его уток - золотая нить. И объял его великий страх, и он сказал
ткачу:
- Что за одеяние ты ткешь?
- Это наряд для коронации молодого Короля, - ответил ткач. - Что тебе в
том?
И молодой Король издал громкий крик и проснулся - и вот он снова лежал
в своих покоях и, глянув в окно, увидел медвяную луну, висевшую в сумрачном
небе.
И он снова уснул, и видел сон, и вот что приснилось ему.
Ему привиделось, что он лежит на палубе огромной галеры, приводимой в
движение сотней рабов-гребцов. Рядом с ним на ковре сидел капитан галеры. Он
был черен, как эбеновое дерево, и тюрбан его был из алого шелка. Большие
серебряные серьги оттягивали мочки его ушей, и в руках у него были весы из
слоновой кости.
На рабах были лишь ветхие набедренные повязки, и каждый из них был
прикован цепью к соседу. Над галерой полыхало жаркое солнце, а меж рабами
бегали негры и полосовали их сыромятными ремнями. Рабы напрягали тощие руки
и погружали тяжелые весла в воду. Из-под весел взлетали соленые брызги.
Наконец, достигнув маленькой бухты, они принялись промеривать глубину.
Легкий ветерок дул в сторону моря и покрывал палубу и большой латинский
парус мелкой красной пылью. Прискакали три араба на диких ослах и метнули в
них копья.
Капитан галеры поднял разноцветный лук, и его стрела вонзилась в горло
одного из арабов. Тот плашмя рухнул в прибой, а его товарищи ускакали.
Женщина в желтой чадре медленно двинулась за ними на верблюде, то и дело
оглядываясь на мертвое тело.
Как только был брошен якорь и спущен парус, негры сошли в трюм и
вынесли оттуда длинную веревочную лестницу с тяжелыми свинцовыми грузилами.
Капитан галеры перебросил лестницу через борт и закрепил ее концы на двух
железных стойках. Потом негры схватили самого молодого из рабов, и сбили с
его ног кандалы, и запечатали его ноздри и уши воском, и привязали к его
поясу тяжелый камень. Раб медленно спустился по лестнице и исчез в море. В
том месте, где он погрузился в воду, поднялись пузырьки. Другие рабы с
любопытством глядели за борт. На носу галеры сидел заклинатель акул и
монотонно бил в барабан.
Спустя некоторое время ныряльщик показался из воды и, тяжело дыша,
уцепился за лестницу, и в правой руке держал он жемчужину. Негры отобрали ее
и столкнули раба обратно в воду. Другие рабы дремали за веслами.
Ныряльщик являлся снова и снова и каждый раз приносил прекрасный
жемчуг. Капитан галеры взвешивал жемчужины и прятал их в кошелек зеленой
кожи.
Молодой Король хотел заговорить, но губы его не слушались и язык,
казалось, присох к небу. Негры болтали друг с другом и ссорились из-за нитки
разноцветных бус. Два журавля кругами летали над судном.
Затем ныряльщик появился в последний раз, и принесенная им жемчужина
была прекраснее всех жемчугов Ормуза, ибо она была подобна полной луне и
казалась белее утренней звезды. Но лицо ныряльщика было до странности
бледным, и, когда он упал на палубу, кровь хлынула из его ушей и ноздрей. Он
вздрогнул и замер. Негры пожали плечами и бросили тело за борт.
И капитан галеры засмеялся, и, протянув руку, взял жемчужину, и,
посмотрев на нее, он прижал ее ко лбу и поклонился.
- Эта жемчужина, - сказал он, - украсит скипетр молодого Короля. - И
дал неграм знак поднимать якорь.
И, услыхав это, молодой Король пронзительно вскрикнул и проснулся, и за
окном он увидел длинные тусклые персты зари, вцепившиеся в бледнеющие
звезды.
И он снова уснул, и видел сон, и вот что приснилось ему.
Ему привиделось, что он бредет по сумрачному лесу, а вокруг растут
странные плоды и прекрасные ядовитые цветы. Вслед ему шипели гадюки, и
разноцветные попугаи крича перелетали с ветки на ветку. Грузные черепахи
спали в теплой тине. На деревьях сидело множество обезьян и павлинов.
Он шел и шел, пока не достиг опушки, и там увидал он великое множество
людей, работавших в русле высохшей реки. Толпами взбирались они на утесы,
подобно муравьям. Они рыли глубокие колодцы в почве и спускались туда. Одни
из них огромными топорами раскалывали камни, другие рылись в песке. Они с
корнями вырвали кактус и растоптали алые цветы. Они спешили, перекликались,
и не один не оставался без дела.
Из темной пещеры на них взирали Смерть и Корысть, и Смерть сказала:
- Я устала. Отдай мне треть этих людей, и я уйду. Но Корысть покачала
головой.
- Нет, они мои слуги, - сказала она. И Смерть молвила:
- Что у тебя в руке?
- Три пшеничных зерна, - ответила Корысть. - Что тебе в том?
- Дай мне одно! - воскликнула Смерть. - Я посею его в моем саду. Одно
лишь зерно, и тогда я уйду.
- Ничего я не дам тебе, - сказала Корысть и спрятала руку в складках
одежды.
И Смерть засмеялась, и взяла чашу, и окунула ее в лужу, и из чаши
восстала Лихорадка. Лихорадка обошла все великое множество людей, и каждый
третий упал замертво. За нею тянулся холодный туман, и водяные змеи ползли у
нее по бокам.
И когда Корысть увидела, что треть всех людей мертва, она стала бить
себя в грудь и рыдать. Она била себя в иссохшую грудь и громко кричала.
- Ты убила треть моих слуг! - возопила она. - Иди же прочь. В горах
Татарии идет война, и цари воюющих племен взывают к тебе. Афганцы зарезали
черного быка и выступили в поход. Они надели железные шлемы и барабанят
копьями по щитам. На что тебе моя долина, зачем медлишь ты здесь? Иди же
прочь и более не возвращайся.
- Нет, - ответила Смерть, - пока не дашь мне пшеничного зерна, я не
уйду.
Но Корысть сжала ладонь и стиснула зубы.
- Ничего не дам я тебе, - пробормотала она.
И Смерть засмеялась, и подняла черный камень, и бросила его в лес, и из
зарослей дикого болиголова в огненном одеянии явилась Горячка. Она обошла
все великое множество людей и касалась их рукой, и кого коснулась она - тот
умирал. И под ногами ее увядала трава.
И задрожала Корысть, и осыпала пеплом свою главу.
- Ты безжалостна, - возопила она, - ты безжалостна. В индийских городах
голод, и колодцы Самарканда иссякли. В египетских городах голод, и саранча
пришла из пустыни. Нил вышел из берегов, и жрецы возносят молитву Исиде и
Осирису. Иди к ждущим тебя и оставь моих слуг.
- Нет, - ответила Смерть, - пока не дашь мне пшеничного зерна, я не
уйду.
- Ничего не дам я тебе, - сказала Корысть.
И снова засмеялась Смерть, и, вложив пальцы в рот, свистнула, и на
свист прилетела по воздуху женщина. "Чума" было написано на ее челе, и стая
тощих стервятников кружилась вокруг нее. Они распростерли свои крыла над
долиной, и все люди упали замертво.
И Корысть с пронзительным криком бросилась в лес, а Смерть вскочила на
своего красного коня и ускакала, и скакала она быстрее ветра.
И из слизи, скопившейся на дне долины, выползли драконы и чешуйчатые
чудовища, и шакалы забегали по песку, ощупывая ноздрями воздух.
И молодой Король заплакал и сказал:
- Кто были те люди и чего искали они?
- Они искали рубины для королевской короны, - ответил тот, кто стоял у
него за спиной.
И молодой Король вздрогнул и, повернувшись, увидел человека в одеждах
паломника и с серебряным зеркалом в руках.
И молодой Король побледнел и спросил:
- Чья это корона? И паломник ответил:
- Посмотри в это зеркало и увидишь чья.
И юноша глянул в зеркало и, узрев там свое лицо, пронзительно вскрикнул
и проснулся, и яркий солнечный свет лился в его покои, и на деревьях в саду
пели птицы.
И пошли Гофмейстер и главные сановники Государства и поклонились ему, и
пажи поднесли ему облачение, тканное золотом, и положили пред ним корону и
скипетр.
И молодой Король посмотрел на это облачение, и оно было прекрасно. Оно
было прекраснее всего, что он видывал раньше! Но он вспомнил, что снилось
ему, и сказал вельможам:
- Унесите это, ибо этого я не приму.
И придворные изумились, и иные из них засмеялись, решив, что он шутит.
Но он остался непреклонен и сказал снова:
- Уберите это и спрячьте от меня. Хотя сегодня день моей коронации, я
этого не приму. Ибо одеяние это соткано на ткацком стане Скорби белыми
руками Боли. В сердце рубина - Кровь, и в сердце жемчуга - Смерть.
И он поведал им три своих сна.
И, услыхав их, царедворцы, переглядываясь и перешептываясь, говорили:
- Воистину он лишился рассудка, ибо сон не есть ли просто сон, а
видение - просто видение? Разве явь они, чтобы их остерегаться? И что нам
жизнь тех, кто трудится на нас? И воздерживаться ли от хлеба, пока не
увидишь пахаря, и от вина, пока не молвишь слова с виноградарем?
И Гофмейстер обратился к молодому Королю и сказал:
- Государь мой, прошу тебя: оставь эти черные мысли, и надень это
прекрасное облачение, и возложи корону на голову. Ибо как народу знать, что
ты король, если не будешь облачен по-королевски?
И посмотрел на него молодой Король.
- Воистину ли так? - спросил он. - И не узнают во мне короля, если не
облачусь по-королевски?
- Не узнают, мой государь, - воскликнул Гофмейстер.
- Я думал прежде, что иным дан королевский облик, - ответил молодой
Король. - Но может быть и так, как говоришь. Однако я не хочу ни этого
одеяния, ни этой короны, но каким вошел во дворец, таким и выйду из него.
И молодой Король отослал всех прочь, кроме одного пажа, отрока, который
был моложе его на год и был оставлен им себе в сотоварищи. Его оставил он
служить себе, и, совершив омовение прозрачной водой, открыл большой крашеный
сундук, и оттуда достал кожаную тунику и накидку из грубой овчины, которые
носил, когда стерег на склонах холмов длиннорунных коз пастуха. Он надел
тунику и плащ и взял грубый пастуший посох.
И маленький паж, удивляясь, широко раскрыл синие глаза и с улыбкой
сказал ему:
- Государь мой, вот одеяние твое и скипетр, но я не вижу короны.
И молодой Король сорвал побег дикого вереска, обвившего балкон, и
сделал из него венец и возложил его на голову.
- Вот корона, - ответил он.
И, так облачась, он вышел из своих покоев в Большой Зал Дворца, где
ждали его придворные.
И развеселились придворные, и иные закричали ему:
- Государь, народ ждет короля, ты же явишься ему нищим. И разгневались
другие и сказали:
- Он навлек бесчестье на наше королевство и не достоин править нами.
Но он не сказал им ни слова, а пошел далее, и спустился по лестнице из
блистающего порфира, и вышел из бронзовых ворот, и сел на коня, и поскакал к
Собору, а маленький паж бежал следом за ним.
И народ смеялся и говорил:
- Вот едет королевский шут, - и потешался над ним. И он натянул поводья
и сказал:
- Не шут я, но Король.
И он поведал им три своих сна.
И вышел из толпы человек, и обратился к нему, и с горечью сказал:
- Государь, не зиждется ли жизнь бедного на роскоши богатого? Ваше
великолепие кормит нас, и ваши пороки дают нам хлеб. Работать на хозяина
горько, но когда работать не на кого - еще горше. Думаешь ли, что вороны нас
прокормят? И знаешь ли от этого лекарство? Велишь ли покупающему, да купит
за столько-то, и продающему, да продаст за столько-то? Не может такое
статься. Потому воротись во Дворец и облачись в пурпур и тонкие ткани. Что
тебе мы и наши страдания?
- Не братья ли богатый и бедный? - спросил молодой Король.
- Братья, - ответил тот, - и имя богатому - Каин.
И глаза молодого Короля наполнились слезами, и он тронулся в путь под
ропот толпы, и маленький паж испугался и оставил его.
И когда он достиг соборных врат, стражи выставили свои алебарды и
сказали:
- Чего тебе надобно здесь? Никто, кроме Короля, да не войдет в эти
двери.
И лицо его покраснело от гнева, и он сказал им:
- Я Король, - и он отвел в сторону их алебарды и вошел.
И когда старый епископ увидел его, одетого пастухом, то в изумлении
поднялся со своего места, и пошел навстречу ему, и сказал:
- Сын мой, в королевском ли ты облачении? И какой короной буду венчать
тебя, и какой скипетр вложу в твою руку? Воистину се день твоей радости, а
не унижения.
- Должно ли Радости облачиться в сотканное Горем? - спросил молодой
Король.
И он поведал ему три своих сна. Епископ же, услыхав их, нахмурил брови
и сказал:
- Сын мой, я стар и на склоне лет знаю, что много зла творится в мире.
Беспощадные разбойники спускаются с гор, и уносят малых детей, и продают их
маврам. Львы подстерегают караваны и набрасываются на верблюдов. Дикие вепри
вытаптывают посевы на равнинах, и лисы обгладывают виноградники на склонах
гор. Пираты опустошают морское побережье, и жгут рыбацкие лодки, и отнимают
у рыбарей сети. Прокаженные обитают в солончаках и плетут тростниковые
хижины, и никто не смеет приблизиться к ним. Нищие бродят по городам и едят
вместе с псами. Можешь ли ты сделать, чтобы этого не было? Положишь ли к
себе в постель прокаженного, посадишь ли нищего с собой за стол? Послушает
ли лев твою просьбу и покорится ли тебе кабан? Разве Тот, кто создал нищету,
не мудрее тебя? Потому не хвалю тебя за то, что ты содеял, но прошу: поезжай
во Дворец, и да будет на лице твоем веселье, и на тебе - одежда, подобающие
королю, и я возложу на твою голову золотую корону и вложу в твою руку
жемчужный скипетр. Что же до твоих снов, не помышляй о них более. Бремя мира
сего не вынести одному человеку, и скорбь мира сего не выстрадать одному
сердцу.
- В чьем доме говоришь ты это? - сказал молодой Король, и прошел мимо
епископа, и поднялся по ступеням алтаря, и предстал перед ликом Христовым.
Он стоял перед ликом Христовым, и ошую и одесную от него были чудесные
золотые сосуды - потир с янтарным вином и чаша с миррой. Он преклонил колени
перед ликом Христовым, и ярко горели высокие свечи вкруг усеянной
драгоценными камнями святыни, и благовонный дым курясь поднимался к куполу
тонкими голубыми венчиками. Склонив голову, он молился, и священнослужители
неслышно отошли от алтаря в своих неуклюжих ризах.
И вдруг в дверях послышался страшный шум, и в храм вошли придворные с
обнаженными мечами, и перья покачивались на их шляпах, а стальные щиты
сверкали.
- Где этот сновидец? - кричали они. - Где этот Король, ряженный нищим,
этот мальчишка, покрывший позором наше королевство? Воистину мы убьем его,
ибо он недостоин править нами.
И молодой Король вновь опустил голову, и молился, и, окончив молитву,
встал, и, обернувшись, печально смотрел на них.
И вот через оконные витражи на него хлынул солнечный свет и лучи солнца
соткали вокруг него облачение прекраснее того, что сделали ради его роскоши.
Мертвый посох расцвел, и на нем распустились лилии, которые были белее
жемчуга. Сухой шип расцвел, и на нем распустились розы, которые были краснее
рубинов. Белее отборных жемчужин были лилии, и стебли их были чистого
серебра. Краснее кровавых рубинов были розы, и листья их были чеканного
золота.
Он стоял в королевском облачении, и врата изукрашенного драгоценными
камнями алтаря отверзлись, и из хрустальных граней дароносицы полился
таинственный, дивный свет. Он стоял в королевском облачении, и святые,
казалось, ожили в глубоких нишах. В прекрасном королевском облачении
предстал он пред ними, и загудел орган, и затрубили в свои трубы трубачи, и
запели певчие,
И народ в страхе преклонил колени, и придворные вложили мечи в ножны и
присягнули ему на верность, и лицо епископа побледнело, а руки его
задрожали.
- Тот, кто выше меня, венчал тебя! - воскликнул он и встал перед ним на
колени.
И молодой Король спустился со ступеней алтаря и, пройдя сквозь толпу,
пошел во Дворец. Но никто не смел взглянуть ему в лицо, ибо оно было подобно
ангельскому лику.
Last-modified: Mon, 22 Jul 2002 14:44:42 GMT