Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
   изд. "РИПОЛ КЛАССИК", 1997 г.
   OCR Палек, 1998 г.
---------------------------------------------------------------



   Одноух  и  Дыркорыл   воспитывались   в   семье   бухгалтера
Нехлебова,  если,  конечно,  одинокого бухгалтера можно назвать
семьей.
   Но когда их стало трое, то получилась очень  дружная  семья:
два малыша, два верных друга, и их приемный отец.
   Жили   они   в  деревне  Берники,  где  Нехлебов  работал  в
двухэтажной конторе совхоза "Светлый путь". Совхоз имел большие
поля, на которых росли картофель,  капуста,  морковь,  горох  и
другие   овощи,   имел   много   разных  машин  и  расторопного
бухгалтера, который постоянно считал, какой в  совхозе  урожай,
как  выполняется  план  по заготовке овощей и сколько заработал
каждый  работник   хозяйства   "Светлый   путь".   Удивительная
увлеченность  совхозного  бухгалтера  всеми  жизненными  делами
имела важное значение в воспитании его необычных детей.
   Нехлебов подобрал своих питомцев осенним утром на  пустынной
улице.  Трудно  сказать,  как  оказались поросенок и крольчонок
одни на грязной мостовой. Говорят, что на рассвете  через  село
проезжала  подвода на базар. Возможно, именно из нее на тряской
дороге выпали малыши. Они дрожали от холода и повизгивали.
   Бухгалтер осторожно поднял поросенка и крольчонка,  завернул
их в пиджак, принес домой. Он нагрел воды, выкупал подкидышей в
тазу  и, как смог, запеленал их в разорванную пополам простыню.
Малыши мгновенно уснули.
   Нехлебов  оглядел   два   белых   свертка   с   симпатичными
мордашками.  Одна громко сопела розовым пятачком. Вторая дышала
ровно аккуратным черным носиком; из-под  белой  пеленки  упрямо
торчало длинное ухо.
   --  Что  же  дальше,  Одноух и Дыркорыл? -- сказал тревожным
шепотом Нехлебов. -- Чем будем питаться -- вот вопрос?!..
   Сам-то он привык питаться бутербродами,  но  колбаса  и  сыр
малышам явно не годились.
   Пока  Одноух  и  Дыркорыл спали, бухгалтер сбегал в магазин,
купил соски и бутылочки. Он забыл, как называются эти маленькие
резиновые штучки, однако продавщица поняла его с полуслова.
   А дальше все было проще: Нехлебов налил в  бутылочки  теплое
молоко,   сунул   соски  в  рот  спящим.  Дыркорыл  хрюкнул  от
удовольствия и, не открывая глаз,  аппетитно  зачмокал.  Одноух
сосал соску нежно и деликатно.
   Бухгалтер почему-то разволновался, забегал по комнате, потом
составил длинный список покупок и снова помчался в магазин. Там
он купил  кроватки,  одеяла,  пеленки,  белье,  игрушки  и  все
прочее, что полагается для  новорожденных.  По  два  экземпляра
каждой вещи на сумму девяносто восемь рублей и двадцать копеек.
У дверей стояла грузовая машина из совхозного гаража.
   Покупки  вызвали  разговоры  в  Берниках.  Бухгалтер,  такой
серьезный парень, только что окончил техникум, поступил  заочно
в  институт,  на  счетной машинке, как на гармошке, играет, и в
одно  утро  --  двое  детей!..  Потратил  разом  всю   месячную
зарплату!
   До  позднего  вечера  в  доме  Михаила  Нехлебова  толпились
соседи. Малыши понравились.  Спят  себе,  причмокивая  сосками,
сопят  забавными носами. Изза носов и ушей не спутаешь их ни за
что: сразу видно, кто Дыркорыл,  а  кто  Одноух.  Сразу  видно:
разные характеры!
   Молодой  отец  получил  массу  полезных  советов и наглядных
уроков: чем кормить и поить малышей,  как  их  пеленать,  какой
должен  быть режим дня. А когда Нехлебов, замучившись с мокрыми
пеленками, объявил о своем решении  купить  стиральную  машину,
две  бабушки  вызвались  быть  добровольными  няньками малышей.
Ясное дело -- человек весь день на работе, ему не до пеленок.
   Бабушки молчаливо и добросовестно делали свое дело, и Одноух
и Дыркорыл запомнили их на всю жизнь.
   Свое детство Одноух и Дыркорыл провели  в  деревне  Берники.
Росли  они хорошо и быстро, ничем серьезно не болели. Нехлебов,
человек очень аккуратный, научил их мыть не только  руки  перед
едой,  но и те огородные лакомства, которые они очень любили. А
любили они морковку, капусту, огурцы, репу и все другие  овощи,
которые  росли  на  грядках. И очень скоро сластены поняли, что
две морковки слаще и вкуснее, чем одна, а четыре моркови  лучше
двух.
   Когда ты непрерывно думаешь про морковь и капусту, то вскоре
научишься называть их своими именами.
   И если твердо знаешь, что дважды два -- это четыре, неудобно
появляться на улице на четырех лапах. Образование, хоть и самое
простое, ко многому обязывает.
   Одноух и Дыркорыл ходили, как и все, на двух ногах.
   Они  научились  читать  и  писать,  играть  в  разные игры с
ребятами на улице,  полоть  в  поле  сорняки,  печь  на  костре
картошку, управлять лошадью, собирать грибы и ягоды, -- словом,
мало чем отличались от своих деревенских сверстников.
   Многие  уже  и  не  помнили, как и при каких обстоятельствах
появились у бухгалтера сыновья. Остальные относились к ним  как
к  обычным  мальчишкам.  Среди  любой  ребячьей  ватаги  всегда
найдется один лопоухий, а другой с задорным пятачком. Это  лишь
чисто внешняя примета. Каждый имеет свое "Я".
   Все  знали,  что  когда  по  улице  идет заросший длинноухий
мальчишка и негромко поет забавную песню:
   Я -- Одноух, я -- Одноух...
   Люблю зеленых мух, -- то это приемыш  бухгалтера  Нехлебова,
скромный  и отчаянно смелый Одноух. Мухи он, конечно, никогда в
жизни не обидит, но за друга готов  сражаться  даже  зубами.  И
очень  любит все зеленое, летнее, нарядное, потому готов часами
разглядывать и великанский дуб и крохотную былинку.
   А если слышна задорная песенка с чуть печальным  концом,  то
это  идет  розовощекий  весельчак  с  грозным  именем,  которым
наградил его приемный отец:
   Я -- Дыркорыл, я -- Дыркорыл.
   А дальше я забыл...
   Дырк -- звали его приятели за победно торчащий,  розовый  от
волнения  пятачок носа. Все понимали, что у взрослого Дыркорыла
будет взрослый пятак, который принято называть "рылом", но пока
думать про это не хотелось. Дырк -- и все тут!
   Никто  не  знал  в  Берниках,  что  эти  мальчишки   сыграют
значительную роль в жизни районного центра.
   Дыркорыл  и  Одноух  прожили в деревне некоторое время Когда
контору совхоза перевели в  соседний  город,  семья  Нехлебовых
переселилась  в  многоэтажный  дом  и  заняла там двухкомнатную
квартиру.
   Так Одноух и Дыркорыл оказались в районном центре Ерши.
   В Берниках бульдозеры сносили старые дома, сараи, заборы  На
месте деревни должен был родиться поселок с каменными домами.
   Наши   новоселы  помогали  отцу  расставлять  вещи  в  новой
квартире, готовились к новой жизни,  к  очень  важному  дню  --
началу учебного года.



   Ершовцы дружелюбно приняли Одноуха и Дыркорыла.
   Когда  Михаил  Нехлебов  вывел  своих воспитанников во двор,
сбежались все ребята.
   Забавной оказалась пара новоселов.
   Разгуливают себе в начищенных  ботинках,  руки  в  брюки,  и
поглядывают на всех хитренькими глазками.
   Спереди  поглядишь -- симпатяги, спортсмены. Один чуть зарос
серым пушком  и  с  длинными  ушами,  причем  одно  переломлено
пополам.  А  у другого круглое розовое лицо и нос боксерский, в
форме дерзко выпяченной лепешки -- пятачок, можно сказать.
   -- Что у тебя с ухом? -- спросили ребята Одноуха.
   -- Пустяки, -- махнул серой лапой Нехлебовмладший. --  Когда
маленький был, с собакой не поладил. С волкодавом. У него зубы,
знаешь, во какие...
   И Одноух обнажил свои длинные острые зубы.
   "Ого! -- с уважением подумали ребята. -- Да он тоже зубат...
С таким лучше не кусаться..."
   А  сзади братья тоже на всех похожи. Небольшое лишь отличие:
из штанов хвосты торчат.  Один  шерстяной  и  куцый,  а  другой
розовый, подвижный, надкусанный кем-то.
   -- Это кто тебе хвост грыз? -- поинтересовался один дворовый
насмешник.
   --  От  волка удирал, -- признался Дыркорыл. -- Еле успел на
дерево влезть. Если бы не Одноух, не  знаю,  как  бы  я  с  ним
сладил, -- пояснил покрасневший от воспоминаний поросенок.
   И  Дыркорыл  рассказал,  как  он  спасался  от  волка.  Всех
слушателей поразило не то, что Дыркорыл мгновенно  оказался  на
дереве:  когда  тебя  цапнут клыками за хвост, и на телеграфный
столб взберешься... Удивила находчивость брата Дыркорыла.
   Одноух,  видевший  нападение,  не  растерялся,  вывалялся  в
стружках  и  страшным голосом зарычал и залаял из кустов. Тощий
волк оглянулся, попятился, но еще не  решился  удирать.  А  тут
настоящие  деревенские  собаки сбежались. То-то был переполох в
Берниках!..
   Горожане переглянулись, посмеялись  и  сразу  приняли  новых
друзей в компанию. Свои ребята -- смелые и не хвастуны. Честные
и хитрые. В любую игру с ними играть можно!
   Дядя  Миша  Нехлебов,  вернувшись из домоуправления, сказал,
что сейчас они будут заняты: идут в школу записываться в первый
класс.
   -- Здорово! -- закричали ребята. --  Давайте  их  к  нам,  в
первый "А"!
   --  Нет,  к  нам,  -- подхватили другие ершовцы, -- к нам, к
нам! В первый класс "Б"!
   --  Куда  примут,  --  сказал  дядя  Миша  и  протянул  руки
сыновьям. -- Пошли. Мы опаздываем.
   Они направились к школе.
   Ребята   толпой  проводили  приятелей  и  остались  ждать  у
школьных дверей.



   --  Давайте  знакомиться,  --  сказала   учительница   новым
ученикам. -- Меня зовут Тамара Константиновна. А вас?
   --  Одноух,  --  спокойно  проговорил будущий первоклассник,
глядя на учительницу большими темными глазами.
   -- А меня -- Дыркорыл, -- резво подхватил его брат.
   -- Хорошо. Я бы даже сказала -- отлично! -- похвалила Тамара
Константиновна, оглядывая новых учеников.
   Дыркорыл и Одноух удивились: за что учительница  хвалит  их?
Не  успели  рта  раскрыть,  и  уже  --  отлично...  Они вежливо
промолчали.
   Учительница осталась довольна. Она была наслышана о странных
учениках. Но вот она увидела их: говорят громко, отчетливо,  не
стесняясь;  одеты  аккуратно;  очень  вежливы -- совсем хорошие
ученики! Мало ли кто из нас каким кажется в детстве! Один похож
на гадкого утенка, другой -- зайка-немогуузнайка, а третий, как
говорят взрослые, просто-напросто свинтус! Что ж, так нередко в
жизни  случается:  сегодня  он,  к  сожалению,  свинтус,   зато
завтра...
   --  Теперь  проверим,  что  вы  умеете, -- предложила Тамара
Константиновна, садясь за свой стол.
   -- Я умею плавать, --  сообщил,  тряхнув  ушами,  Одноух,  и
Тамара Константиновна отметила, что внешность бывает обманчива:
крольчонок, кажется, не трус.
   --  А  я  лазить  на  деревья,  --  гордо поведал Дыркорыл и
покраснел.
   Учительница заметила, что  Дыркорыл  очень  легко  краснеет,
причем  мгновенно  весь  целиком  --  от  пятачка  и до кончика
хвоста. Под розовой кожей таился важный для будущей  жизни  дар
-- совесть.
   Нехлебов,  сидевший  на  парте  позади  воспитанников,  тоже
покраснел и пробормотал:
   -- Наверное, вас спрашивают не об этом.
   Сломанное  ухо  шевельнулось.  Подвижный  пятачок  замер   в
ожидании.
   --  Прекрасно, что вы имеете жизненные навыки, -- улыбнулась
Тамара Константиновна и похвалила про себя: "А они  не  робкого
десятка,  вот  что  значит  жизнь  в деревне!" -- Я хочу знать,
умеете ли вы писать, считать...
   -- Я -- до ста двадцати! -- нетерпеливо сообщил пятачок.
   -- А я -- все буквы! -- махнуло мягкое ухо.
   -- Сейчас проверим.
   И учительница, видя нетерпение Дыркорыла, задала ему простую
задачу: к четырем прибавить пять.
   Поросенок просиял от счастья, но тут же сморщил свой горящий
пятачок, зашептал с громким сопением.
   -- Четыре кочана и  пять  кочанов.  --  Он  представил  себе
ароматные, отполированные солнцем.
   --  Есть! Когда Дыркорыл спасался от волка на дереве, я стал
звать на помощь. Прибежали две собаки, а потом еще одна. Всего,
значит, три.
   -- У вас очень способные ребята,  --  похвалила  учительница
бухгалтера и перешла к чтению.
   Дыркорыл  прочитал  отрывок из книги. Читал он по слогам, но
очень   старался,   даже   вспотел.   А   Одноух   пересказывал
прочитанное.
   В  отрывке  шла  речь  об  осенней страде на полях, о разных
машинах, которые помогают людям собрать урожай. И хотя Одноух в
своем  рассказе  перечислил  все  новейшие   марки   тракторов,
комбайнов  и  грузовиков,  он не удержался и, отходя от текста,
расписал, как много пшеницы, картофеля, разных овощей  собирают
в  совхозе  "Светлый  путь",  как день и ночь считает бухгалтер
большой урожай.
   Нехлебов  заерзал  на  парте,  громко  закашлял,   напоминая
рассказчику о скромности.
   Тамара Константиновна встала.
   --  Поздравляю,  вы  приняты  в  первый  "А", -- сказала она
торжественно.
   -- Извините их, -- смутился Нехлебов. --  Росли  в  деревне.
Вот и наговорили.
   -- Я люблю ребят с фантазией, -- улыбнулась учительница.
   Ученики  первого "А" класса не знали, хорошо или плохо иметь
фантазию, но их мордочки сияли от радости.  Даже  серый  Одноух
казался розовым.
   Все остались довольны в этот день.
   Первый "А" потому, что у них такие способные одноклассники.
   Первый "Б" потому, что он рядом -- за стеной первого "А".
   Вторые  и третьи классы потому, что находятся на одном этаже
с первоклассниками.
   А остальные -- потому, что в одной школе, хотя и  на  других
этажах.



   Тамару Константиновну они сразу полюбили -- весь первый "А".
   Самая красивая из всех учителей. Волосы взбитые, каштановые,
как   осеннее   дерево.   Лицо   приятное   и  веселое.  Тамара
Константиновна непрерывно улыбалась, когда ученики преподносили
учителям букеты цветов, когда играла  бравая  музыка  и  каждый
класс  цепочкой  входил в открытые двери школы, когда бухгалтер
Нехлебов в сдвинутой на макушку соломенной шляпе фотографировал
торжество разноцветного, разноголосого первого сентября.
   Тамара Константиновна знала каждого ученика. Объяснила,  что
теперь  они  не  просто  мальчики  и девочки, а ученики первого
класса, рассказала про  парты,  портфели,  тетради,  авторучки,
отметки, а потом спросила:
   --  Всем  понятно,  как  вести  себя  в  классе? Например, о
песнях... Какая у тебя любимая песня, Одноух Нехлебов?
   Ребята  еще  не  привыкли,  что  к  ним   так   торжественно
обращаются. В обычной жизни -- кто Петька, кто Женя, кто Серега
или  просто  Серый.  А  здесь  -- Петя Звонарев, Женя Скворцов,
Сергей Разумов, Одноух Нехлебов... И  вставать  надо,  когда  к
тебе обращаются не как к приятелю, а официально.
   Одноух  встал  и  охотно  пропел о том, как он любит зеленых
мух.
   -- Каких это мух? -- удивилась Тамара Константиновна.
   Одноух  объяснил  устройство   мира   так,   как   он   себе
представлял. Все на свете, сказал он, состоит из пучков. Пучков
моркови,  свеклы,  укропа,  деревьев,  фонарей,  машин,  домов,
самолетов, ракет, облаков, звезд. Пучок звезд  --  это  Млечный
путь, домов -- город, машин -- автогараж, деревьев -- лес, а из
моркови   --   самый  вкусный  пучок.  И  каждую  деталь  этого
пучковатого мира Одноух зовет "зеленой мухой".  Потому  что  он
очень  любит лето и видит, как все непрерывно движется в волнах
зеленого света.
   Тамара   Константиновна   хлопала   ресницами,   с    трудом
представляя пучкообразность мира Одноуха.
   --  Но  ведь ты один, Одноух, -- тихо сказала она. -- Причем
здесь пучок?
   Тамара Константиновна знала каждого ученика.
   -- Я не один, нас двое, -- бодро отозвался Одноух. -- И  еще
ребята.
   --  Я  понимаю  тебя, -- продолжала учительница, внимательно
оглядывая класс. -- Все  вы  вместе  --  мой  первый  "А".  Это
замечательно!   --   Тамара   Константиновна  улыбнулась,  видя
совершенно новыми  глазами  пестрый  пучок  своего  класса.  --
Однако ты, Одноух, по-моему, совсем не похож на своего брата, а
Женя Скворцов на Сергея Разумова. Верно?
   И  все сразу заметили, что Сергей загорелый и в веснушках, а
Женя с очками на бледном лице,  что  Одноух  задумчиво  шевелит
куцым хвостом, а Дыркорыл так и стучит в нетерпенье по скамейке
своим упругим хвостиком.
   --  Эх  вы, мухи! -- сказала Тамара -- Константиновна, и все
от души рассмеялись. -- Я надеюсь, что за годы учебы вы узнаете
всю сложность окружающего нас мира. И тогда песни у  вас  будут
другие.
   Дыркорыл  стукнул  по парте хвостом, вскочил и хрипло пропел
знаменитый куплет о себе:
   Я -- Дыркорыл, я -- Дыркорыл...
   А дальше я забыл...
   Ребята засмеялись, одобряя смелое выступление.
   -- Мне нравится, что ты поешь громко и понятно,  --  сказала
Тамара  Константиновна.  --  Но  давайте  договоримся  сразу  о
поведении. Петь будем только по моей просьбе. Эти  уроки  будут
называться уроками пения.
   И    Тамара   Константиновна   стала   рассказывать,   какие
замечательные уроки ожидают первоклассников.
   На урок математики надо принести палочки, чтобы складывать и
вычитать числа. Палочки могут обозначать самые разные  вещи,  и
их  можно  перебирать до тех пор, пока не научишься считать про
себя, как говорится -- в уме. Каждый представил в уме  то,  что
любил:  клюшки,  марки,  солдатиков,  куклы,  банки с вареньем,
пучки редиски, капустные кочерыжки и многое другое.  Мир  очень
интересно слагался и вычитался.
   На  уроке  чистописания  все  эти  приятные  вещи можно было
обозначить буквами. Води пером по  тетрадной  линейке,  чернила
текут  сами  из  авторучки,  и  думай,  думай,  в какую сторону
заворачивать хвост буквы. Кружок, палочка, загогулина внизу  --
это "а", кружок, палочка, загогулина вверху -- "б". А -- арбуз,
Б  --  бузина. Совсем разные по вкусу понятия. Сладко у тебя во
рту или кисло, приятно или неприятно, написанное слово  зависит
от мудрости твоей руки.
   Урок  рисования  --  испытание  для  глаз. Умеешь ты видеть,
например, спелое яблоко во всех оттенках цветов,  с  прожилками
прозрачной  кожи, каплей росы на румяном боку? Умеешь перенести
все эти краски на бумагу, чтоб получилось  яблоко  живым,  чтоб
захотелось его немедленно съесть?.. Но, конечно, не обязательно
будет   яблоко   и   не   обязательно  захотеть  съесть.  Можно
почувствовать запах цветов, представить себя  в  летящей  среди
звезд ракете, запомнить незнакомого человека по его портрету.
   На  уроке  пения все, конечно, поют. Хором и соло. Некоторые
начинают петь в первом классе и поют потом всю жизнь. А  другие
слушают.  Этот  сложный  мир  музыки,  приятный  и  артисту,  и
публике,  начинается  на  уроке  пения.  Кто  знает,  может,  и
Дыркорыл,  оглушивший  всех  своим хриплым голосом, со временем
станет известным артистом.
   -- Тебе не нравится, что  я  о  тебе  говорю,  Дыркорыл?  --
строго спросила учительница. -- Почему ты показываешь язык?
   Дыркорыл мигом покраснел, махнул языком в сторону окна.
   -- Я не вам, Константин Тамарович. Я ему!
   -- Встань, пожалуйста. Почему ты меня так называешь?
   Дыркорыл встал, забыв спрятать горящий язык.
   --  Я?.. -- Он покраснел еще больше. -- Потому что сейчас вы
совсем  другая.  Очень  строгая.  Совсем...  совсем...   как...
Константин Тамарович. Извините!..
   И  все  ребята  заметили,  как  моментально меняется любимая
учительница, когда она сердится. Лицо суровое,  мужское,  глаза
строгие,  брови  сошлись на переносице. Совсем как древний воин
или суровый милиционер.
   Учительница,  поняв  испуг  Дыркорыла,  улыбнулась  и  снова
превратилась  в  Тамару Константиновну. "Никогда больше не буду
Константинтамарычем!" -- дала она себе слово.
   --   Спрячь   язык,   Дыркорыл,   --   посоветовала   Тамара
Константиновна  ученику  и  выглянула  в окно. -- Ты тоже убери
язык, Прищемихвост! Почему ты не на уроке, а на дереве?
   Ребята выглянули в окно и увидели своего  одноклассника  Яшу
Прищемихвоста. Он сидел на дереве, жевал яблоко и дразнился.



   Яша  Прищемихвост  первый  во  дворе забияка. Фамилия у него
беспокойная, и сам он проходу никому не дает, вечно  задирается
по пустякам.
   Во  время рассказа учительницы Дыркорыл задумчиво взглянул в
окно и увидел совсем рядом, на  здоровенном  дереве  конопатого
мальчишку.  Уселся  тот  на  широком  суку,  жует  себе яблоко,
смотрит в окно и слушает Тамару Константиновну.
   Пятачок Дыркорыла не понравился Яшке, и  он  скорчил  кислую
рожу.  Дыркорыл в ответ показал язык, но очень осторожно, самый
кончик,  чтоб  не  заметила  учительница  Мальчишка  на  дереве
обрадовался,  плюнул  вниз, высунул свой язык чуть не до самого
пупа. Язык этот поразил Дыркорыла, и он в ответ  показал  свой,
чтобы  знал  забияка:  не  все могут сейчас лазить по деревьям,
плеваться и грызть яблоко.
   Тогда мальчишка швырнул огрызок в окно, и Дыркорыл  на  лету
подхватил  его,  с  аппетитом съел и беззвучно рассмеялся. Смех
сразил Яшку. Он состроил  зверское  лицо  и  свистящим  шепотом
возвестил: "Свинья -- не я..."
   Дыркорыл  покраснел,  расстроился, хрюкнул негромко. "И я не
свинья"  После  чего  его  высунутый  язык  и  заметила  Тамара
Константиновна.
   Превратившись,     как     известно,     в     рассерженного
Константинтамарыча,  а   затем   став   самой   собою,   Тамара
Константиновна сказала Яше и Дыркорылу:
   --  Ну  зачем  вы  портите  свои  лица? Сразу превратились в
старичков.
   Дыркорыл не стал жаловаться на Яшу. А Яша спрятал  в  карман
яблоко  и  сообщил,  что  у него с утра болел живот, он лежал в
постели и думал о своем классе. А потом  не  выдержал,  захотел
послушать, что творится на уроке.
   --  Выздоравливай  и  приходи  в  класс, -- спокойно сказала
Тамара Константиновна. -- Твое место на третьей парте. -- И она
указала на свободное место рядом с Одноухом.
   Яша слез с дерева, ушел выздоравливать. Его  лицо,  усеянное
миллионом веснушек, светилось от совершенного подвига.
   Вдруг   раздался   такой  знакомый  звук,  словно  в  классе
объявился грудной ребенок: "У-а-а, у-а-а..." Все  ребята  сразу
забыли  про  Яшку,  обернулись на звук, а учительница спросила,
что происходит.
   Впереди Одноуха сидела девочка Галя. Она принесла в портфеле
любимую куклу, достала  ее  на  уроке  и  тихонько  качала  под
партой.  Когда  внутри  куклы  сработал механизм и она нарушила
тишину, Галя испугалась, сжалась  в  комочек,  а  потом  сунула
голову под стол.
   Одноух  еще раньше заметил: когда Галя встает с места, у нее
скрипят кости. Не парта,  не  ботинки,  а  именно  суставы,  --
чуткий  слух  кролика  уловил  это мгновенно. Наверное, девочка
долго болела и стеснялась вставать в тишине. А когда все шумели
или говорила учительница, она понемногу поднималась и  даже  не
краснела.
   Одноух  увидел  ее  красную  шею, руки, стиснувшие в глубине
парты куклу. Он встал и признался:
   -- Извините, Тамара Константиновна. Это я пискнул случайно.
   Учительница  внимательно  посмотрела  на  храброго  кролика,
посадила его на место. Над партой торчали бравые усы. А соседка
Одноуха замерла и не шевельнулась до конца урока.
   На  перемене  первый "А" завтракал. Ребята строем спустились
со второго этажа на первый, в столовую,  и  каждый  получил  по
стакану  молока  и  булочку.  Теплые пухлые булочки понравились
всем.  Одна  лишь  Наташа,  сидевшая  рядом  с  Дыркорылом,  не
притронулась  к  завтраку,  отодвинула свой стакан и неожиданно
громко расплакалась.
   -- Что случилось? -- спросила Наташу учительница:
   -- Он, -- девочка сквозь  поток  слез  с  трудом  разглядела
Дыркорыла и тряхнула белым бантом, -- он... съел... мою булку!
   Дыркорыл растерялся, побледнел.
   -- Она сама попросила, -- пробормотал он.
   -- Я расхотела, а потом захотела, -- всхлипнула девочка.
   -- Я мигом принесу из дома, -- предложил виновато Дыркорыл.
   --  Ну,  это  дело  поправимое,  --  успокоила учительница и
положила перед Наташей новую булочку.
   -- А теперь я опять  не  хочу,  --  покачала  пышным  бантом
Наташа.
   -- Какие вы еще маленькие! -- сказала Тамара Константиновна,
вспоминая свой третий "А", с которым она рассталась весной.
   Теперь  все придется начинать сначала, пока не вырастут и не
поумнеют эти первоклашки!
   Когда первый "А" вернулся на свои места,  обнаружилось,  что
исчез Одноух, который раньше всех примчался в класс.
   -- Он улетел на вороне, -- бодро доложил дежурный.
   -- На какой вороне? -- недоверчиво спросила учительница.
   --  На такой вот здоровенной белой вороне, -- раскинув руки,
пояснил дежурный.
   -- Что за ворона?.. Как  он  улетел?..  Не  может  быть!  --
загалдел класс.
   --  Честное слово! -- кричал в ответ дежурный. -- Вы знаете,
Тамара Константиновна, какая она красавица! У нее розовый  клюв
и голубые глаза! Я сам испугался, когда увидел!
   -- Это правда, Дыркорыл? -- спросила учительница.
   Дыркорыл встал.
   --  Это  правда...  У  нее  розовый  клюв и голубые глаза...
Одноух всегда улетает, когда у него плохое настроение.
   --  Не  волнуйтесь,  Тамара  Константиновна,   --   успокоил
дежурный. -- Одноух Нехлебов сказал, что он вернется.



   Белая  ворона,  с  которой дружили Одноух и Дыркорыл, жила в
деревне Берники на крыше их дома, который пока что не снесли.
   Она прилетела в город посмотреть, как начинается новая жизнь
у ее приятелей, и заняла  рано  утром  наблюдательный  пост  на
верхушке березы у школы Оттуда она видела все, что происходит в
классе на втором этаже.
   Белая ворона прожила свою долгую жизнь в одиночестве Никогда
не пыталась  она  проникнуть  в  стаю  черно-серых соплеменниц,
которые то обитали в городе, то объявлялись в деревне, -- белая
ворона любила поля и леса, а не свалки  мусора.  И  любая  стая
никогда  не осмеливалась не только напасть, но и приблизиться к
белой птице: была она таких больших размеров, что  пугала  всех
любопытных.  Даже коршун и сокол сторонились великанши, которая
летала, взмахивая сильными крыльями, выставив розовый массивный
клюв, распустив длинный хвост Пристальный взгляд  голубых  глаз
не  выдерживал  самый нахальный летун: в последний момент резко
сворачивал или пикировал вниз.
   Когда ОДНОУХ махнул вороне из окна, она мгновенно снялась  с
места  и  опустилась на подоконник, напугав дежурящего в классе
мальчика.
   -- Не бойся, -- сказал ему Одноух -- Это моя знакомая  --  И
он  легко  взобрался  приятельнице  на  спину. -- Прокатишь? --
спросил он, гладя лапой по белой голове.
   "Кар-р!" -- громыхнула  железным  голосом  ворона  и  взмыла
вместе со всадником.
   --  Как  рад  я  тебе, Картина, -- вздохнул Одноух в дырочку
вороньего уха, обхватив белую шею лапами.
   "Картина,  картина!"  --  подхватила   птица,   стремительно
набирая  высоту,  и  Одноух  тотчас понял, что значит ее упрек:
"Вот  будет  картина,  если  учительница  увидит,  как   ученик
прогуливает урок!.."
   Одноух  называл  свою  приятельницу Картиной. Не потому, что
это единственное слово ворона  произносила  полностью.  Вся  ее
жизнь   была   прекрасной,   неповторимой   картиной.  Картиной
разнообразных видов земли с высоты  птичьего  полета.  Картиной
полей,  лесов,  лугов,  огородов,  деревенских  улиц. Знакомой,
неповторимой картиной, к которой  привыкла  с  раннего  детства
одинокая Картина.
   Казалось бы, другие вороны должны были наблюдать те же самые
пейзажи.  Но  когда  ты летаешь в стае -- ты выполняешь то, что
тебе поручено. А в  одиночестве  --  постоянное  внимание,  все
чувства обострены...
   Голубоглазая  ворона  наизусть  знала  все красивые виды и с
удовольствием показывала их Другу.
   Сейчас  они  летели  над   крышами   маленького   города   с
асфальтовыми  улицами,  дворами  с  песочницами  и  качелями, и
Картина отозвалась о  новом  местожительстве  Одноуха  коротким
презрительным "кар!" -- "караул!"
   Они  давно  научились  понимать  друг  друга.  Ворона обычно
произносила только "кар", но это "кар"  означало  самые  разные
слова,  а  по  одному слову можно было догадаться о всей мысли.
"Караул" по-вороньи -- "как я не люблю тесный город, куда  тебя
только занесло, летим отсюда быстрее".
   --  А мне нравится новый дом, -- сказал Одноух. -- На стенах
обои, полы блестят, а  в  ванной  горячая  вода...  Только  вот
некоторые  ученики...  Ты  видела,  как  они обижали Дыркорыла?
Сначала Яшка на дереве, а потом эта плакса с булочкой.
   "Кар, -- высказала свое мнение Картина. -- Карикатура".
   Картина была образованной  вороной,  она  видела  не  раз  в
обрывках  газет  и  журналов  смешные  и  остроумные рисунки --
карикатуры.
   -- Но почему на свете есть дразнилы? --  продолжал  печально
кролик.
   "Карикатура",  --  повторила  его приятельница, высказав тем
самым свое мнение о дразнилах.
   Потом Картина огляделась  и  обратила  внимание  Одноуха  на
красивую картину:
   "Кар". То есть: "Картофелеуборочный комбайн".
   Они  пролетали  над  осенним полем. Сильный трактор тянул за
собой машину, которая плугом  вспарывала  землю,  подхватив  из
глубины  клубни,  ссыпала  картошку  в  прицепную  тележку.  За
картофелеуборочным комбайном следовала стая грачей и ворон, они
с громким одобрением очищали борозду от червей и жуков.  И  эта
работа  тарахтящей  машины  и птичьей стаи, свежесть вспаханной
земли, едкий дымок от сжигаемой ботвы -- вся привычная  картина
осени успокоила Одноуха, и он забыл про обиды.
   Они  пролетали  над  мохнатой  елью,  и  ветер ерошил густую
шерсть кролика, загибал назад длинные его уши,  свистел  что-то
приятное.   Ель   расширялась   внизу  темно-зелеными  кругами,
оперлась  о  землю  тяжелыми  маслянистыми  лапами,   наверняка
приютив в своей сухой ароматной тишине спящего ежика, деловитых
муравьев,   мышиную   семью,   облюбованные   улитками  крепкие
боровики. Как хотелось Одноуху нырнуть под  эту  надежную  ель,
вываляться  в  сухих  листьях, спугнуть мышей, разбудить ежа, а
самому подремать на душистой хвое.
   "Кар-карандаш", -- прервала его мысли  ворона,  намекнув  на
новые занятия Одноуха.
   --  Ты  не  беспокойся,  --  спохватился Одноух. -- Мы будем
дружить. Прилетай в любое время. --  Он  задумался  и  серьезно
предложил Картине: -- Хочешь с нами учиться?
   "Кар-карман",  --  иронично  отозвалась  приятельница.  Мол,
напрасно надеешься -- держи карман шире.
   -- Если ты боишься ябед и задир, -- горячо продолжал Одноух,
-- то мы с Дыркорылом тебя в обиду не дадим.
   "Карман", -- повторила опытная Картина: я и сама за словом в
карман не полезу.
   -- Почему ты не хочешь? -- недоумевал  Одноух.  --  Давай  я
попрошу Тамару Константиновну!
   "Карга", -- резко проговорила белая ворона.
   --  Сама  ты  карга!  -- обиделся за учительницу Одноух и от
возмущения чуть не разжал лапы, чуть не свалился  со  скользкой
спины.  --  Ты ведь знаешь, как мы любим Тамару Константиновну.
Она самая красивая и умная. Все на свете знает!
   "Карга", -- печально  согласилась  птица:  это,  мол,  я  --
ворчливая,  малограмотная,  старая  ворона.  И  потому  не хочу
менять свои привычки!
   -- Ну что ты! -- погладил ее по голове Одноух и  расстроился
совсем.   --  Ты  всегда  была  хорошая,  умная  ворона.  Давай
возвращаться, а то мне попадет.
   Птица бесшумно повернула назад.
   Она летела в прозрачном осеннем воздухе -- большая, белая  и
одинокая.  Она  теряла последнего друга, который сидит теперь в
тесной каменной клетке, не может петь, что ему на ум  взбредет,
не может лететь, куда глаза глядят.
   "Что  происходит  на  свете,  почему  так  внезапно исчезают
осенью друзья?" -- думала  белая  ворона  на  обратном  пути  к
городу.
   Она  старалась  поддерживать  привычный разговор, зорко видя
все происходящее.  "Карась",  --  говорила  она  о  мальчишках,
таскающих из пруда карасей; "карбюратор" -- о машине на дороге,
в  которой заглох мотор; "карусель" -- о новой ферме, где доили
аппараты.
   А Одноух молча укорял себя: "Почему мы переехали и не  взяли
с  собой Картину? Какая же я ворона, как мог забыть! Я чувствую
ее обиду "
   -- Не обижайся! -- произнес он вслух. И  я,  и  Дыркорыл,  и
отец всегда тебе рады.
   "Кар",  --  отозвалась мудрая Картина не каркай, мол, зря, я
все понимаю.
   Они подлетели к школе, и Одноух соскочил с гладкой  спины  в
открытое окно.
   --  Можно  войти, Тамара Константиновна? -- спросил он, стоя
на подоконнике.
   -- Войди, -- сказала учительница. -- Я надеюсь, ты последний
раз входишь в окно, а не в дверь. Договорились, Одноух?
   -- Договорились, -- прошептал кролик, садясь за парту.
   --  Мы  побеседуем  с  тобой  позже  о  том,  почему  нельзя
прогуливать  уроки,  --  обещала  Тамара  Константиновна  -- Ты
пропускаешь важный школьный материал.
   Учительница подошла к доске. Со своего места она видела, как
тяжелая белая ворона уселась на вершину дерева,  замерла  среди
ветвей и смотрит в проем окна на первый "А". У диковинной птицы
действительно были розовый клюв и голубые глаза.



   Итак,  в клеточках тетради пишут цифры, а на линеечках буквы
Надо исписать миллионы клеточек, тысячи линеечек, чтобы буквы и
цифры не падали, получались аккуратными и  красивыми.  То,  что
учат  ребята  в  классе, они повторяют дома, и все упражнения и
тренировки Тамара Константиновна называет "школьный материал".
   Ну и намучились Одноух и Дыркорыл в  первые  недели  с  этим
школьным материалом!
   Буквы  и  цифры  корявые, кособокие, преогромные -- никак не
умещаются на своих полках и в клетках. Рука  не  слушается,  да
еще  из  авторучки,  которой  писал  когда-то  в школе их отец,
кляксы лезут. Одноух подсчитал, что из  одной  авторучки  может
получиться  тридцать  три  кляксы  самой разнообразной формы. А
Дыркорыл,  стараясь  расписать  непослушную  ручку,   ухитрился
посадить  такую  рекордную  кляксу, что она расплылась на целый
лист и промочила тетрадь насквозь. Тамара Константиновна так  и
написала  на этой тетради: "Ну и клякса! Хватит кляксить! Ты не
поросенок!"
   И Дыркорыл ничуть не обиделся, наоборот -- он стал усерднее.
   В тетрадях наших первоклассников появлялось немало надписей,
учивших их правильно делать уроки. Например, жирное  и  сладкое
пятно   в  домашнем  задании  Дыркорыла  Тамара  Константиновна
угадала: "Не ешь пончик за  письменным  столом!",  а  отпечаток
грязной  лапки  Одноуха  увенчала  строкой:  "Мой,  пожалуйста,
руки".
   Двоек Тамара Константиновна пока не ставила,  только  писала
две буквы: "См." -- то есть "смотрела, проверила, согласна".
   Дыркорылу  долго  не  давалась  цифра  три.  Вместо  плавных
завитков у него получались какие-то немыслимые загогулины. Это,
конечно, не удивительно,  если  держишь  авторучку  раздвоенным
копытцем. Да и сноровки у первоклашек было еще маловато.
   Дыркорыл так старался, что протер в тетради большую дыру. Он
задумчиво  осмотрел  ряды  немыслимых  колючек,  лишь отдаленно
напоминавших волнистую троечку, и  задумчиво  пожевал  обложку.
После чего Тамара Константиновна не выдержала и написала крупно
на  изжеванной  дырявой  тетради:  "Тетрадь  тянет  на единицу:
Дыркорыл! Покажи отцу!"
   Дыркорыл очень расстроился,  представив  печальную  картину.
Тощая  единица  тянет  за  собой  грязную тетрадь, а на тетради
лежит он -- неумытый, весь в синих чернилах поросенок.
   Бухгалтер  Нехлебов  тоже  расстроился,  увидев  злополучную
тетрадь.  Он,  конечно,  одинаково относился ко всем цифрам. Но
одно дело -- единица в колонках его расчетов, а другое -- когда
единица угрожает появиться в тетради. Единица  --  не  пятерка,
улыбки у родителей не вызывает...
   -- Будем бороться за чистоту! -- объявил Нехлебов.
   Он  взял  мыло,  мочалку,  пемзу и показал первоклашкам, как
смывать чернила  с  розовой  кожи  и  серой  шерсти.  Дыркорылу
пришлось   оттирать  пятачок  и  хвост,  а  Одноуху  --  кончик
сломанного уха. Все  же  они  были  старательные  ученики,  раз
пытались писать всеми возможными способами!
   Но одного рвения в работе мало, нужно быть очень аккуратным,
писать  точно  и  умно,  чтобы  чистыми  оставались  и  руки, и
тетрадь, и одежда. Вот их отец пишет почти  печатными  буквами,
как прилежный ученик, а колонки цифр у него без единой помарки.
Если  иногда  ошибется  --  в  ход  идет  мягкая  резинка, чтоб
уничтожить вредную цифру, поставить нужную.  Нельзя  бухгалтеру
ошибаться!..
   А  если бы он делал в сводках столько ошибок, сколько делают
его старательные сыновья, вся  бухгалтерия  превратилась  бы  в
сплошную  неразбериху.  Оставь,  скажем,  бухгалтер в ведомости
сладкое  пятно  с  надписью  его  начальника  "пончик"  --  всю
зарплату   рабочим  могут  по  ошибке  выдать  не  деньгами,  а
пончиками. Пончики, конечно, это вкусная штука. Но зачем  людям
столько пончиков!
   Значит, когда пишешь, прежде всего надо думать.
   Нехлебов  сел  за  письменный  стол и моментально написал на
листе цифры и буквы. Без исправлений, без единой ошибки.
   -- Вот как надо! -- сказал он своим ученикам.
   -- Так писать нам нельзя! --  заявил  Дыркорыл,  заглянув  в
тетрадь из-под руки отца. -- Будет двойка.
   И его брат упрямо махнул длинным ухом:
   -- Только так, как Тамара Константиновна.
   Они   доказали  отцу,  что  тот  пишет  не  по-школьному,  а
по-взрослому; им же надо вырабатывать почерк,  выводить  каждую
букву, чтобы ее понимал любой читающий тетрадь.
   -- Будем учиться чистописанию, -- согласился Нехлебов.
   Он  сел рядом с детьми, взял себе отдельную тетрадь и тут же
превратился  в  обыкновенного  первоклассника.  Очки  сверкают,
конопушки возле носа золотятся, а рука выводит букву неуверенно
--  сразу  видно,  что человек давно не сидел за партой, робеет
перед косыми линейками.
   Ребята поглядывают на отца с гордостью: всегда он  такой  --
старается  помочь  им, делает все вместе с ними, учится сам. На
работу и с работы  ходит  пешком.  Обедает  за  рабочим  столом
бутербродами   и  бутылкой  молока.  Трудно  поверить,  что  он
ворочает  миллионами  в  своей  конторе  --  миллионами  рублей
доходов совхоза.
   И  в соседних квартирах после рабочего дня учатся родители и
почтенные родственники. Мамы проверяют на  слух  стихотворения.
Папы с ворчанием вспоминают умножение и деление дробей. Бабушки
и  дедушки  стучат  скакалками  да  палками:  "Одиножды ноль --
ноль!.. Ой, у меня зубная боль... Пятью пять  --  да,  двадцать
пять! Беги-ка ты гулять..."
   Все! Уроки сделаны. Буквы подтянулись, стали стройнее, цифры
выстроились,  поумнели.  И  бухгалтер  расписывается в школьных
тетрадях: "Смотрел. Нехлебов".
   Он отвечает за кляксы, линейки с буквами, клетки с  цифрами,
жирную  лапку,  грязную  промокашку, пучки палочек, карандашей,
тетрадей, учебников -- за весь школьный материал.
   Нехлебов представляет огромный бумажный свиток,  расписанный
корявым  детским почерком. Из такого материала не сошьешь штаны
или рубашку, даже карнавальный костюм. На что же  уходит  такая
груда  бумаги,  чернил,  терпения? На то, чтобы ученик с каждым
днем становился все умнее.



   Поздно  вечером,  когда  Одноух  и  Дыркорыл  мирно   спали,
бухгалтер   бродил   по   пустынным   улицам  городка  и  клеил
объявления. У дверей аптеки, булочной, гастронома  он  доставал
из  кармана  тюбик  с  клеем,  намазывал  небольшую  бумажку и,
пользуясь своим ростом, лепил ее на стену или дверь  как  можно
выше,  чтобы  утром,  пока  сторож  или  продавец  не  принесет
лестницу и не соскоблит бумажку, люди успели прочитать ее.
   Нехлебов был готов заплатить  штраф  за  то,  что  вешает  в
неположенных  местах  объявления,  но  другого выхода у него не
оставалось. Дело в том, что в деревне  Берники  за  Одноухом  и
Дыркорылом  днем  присматривали  добрые  старушки  и  соседи; в
городе же знакомых у бухгалтера не было.
   Все объявления, которые он расклеивал в ночном городе,  были
одинаковые:  "Требуется  няня  для двух первоклассников". После
этого следовали адрес и телефон.
   На призывы  мало  кто  откликался.  Пенсионеры  предпочитали
дышать  свежим  воздухом,  смотреть  телевизор  или  заниматься
общественными  делами;  у  многих  были  свои  внуки,   которым
требовались помощь и внимание.
   Несколько  любопытных  заглянули  в квартиру Нехлебовых, но,
увидев первоклассников, сразу же уходили.
   В одном из  ночных  походов  отчаявшийся  бухгалтер  наклеил
очередное   объявление   на   дверь  отделения  милиции.  Утром
позвонили из милиции и спросили, чем могут помочь. Бухгалтер не
растерялся, спросил, не знает ли милиция какую-нибудь свободную
старушку, которая хочет быть няней.
   Через два дня в квартире объявилась Елизавета Ивановна. Была
она ростом с первоклассников, но очень опытная и властная няня.
Няня сразу же заявила, что  первоклашки  ей  нравятся,  поэтому
мыть  посуду,  подметать пол, ходить за хлебом они будут сами в
свободное от  уроков  время.  Отец,  разумеется,  приготовит  с
вечера  обед.  За  няней  остается  поддержание общего порядка,
разогревание обеда на газовой плите, которая  требует  опыта  и
сноровки,  и  воспитание  детей от прихода их из школы до конца
рабочего дня бухгалтера.
   Нехлебов был, конечно, согласен. Наконец-то  на  его  призыв
откликнулась опытная женщина. Елизавета Ивановна вырастила двух
взрослых  сыновей;  внуков  у  нее  не  было. Объявление она не
читала, поскольку была  неграмотная,  но  узнала  о  просьбе  в
магазине, где покупала хлеб.
   Несколько   дней   первоклашки   с  удовольствием  объявляли
Елизавете  Ивановне  о  своих  школьных  успехах,  с  аппетитом
обедали,  бегали  в  магазин  за  продуктами,  играли на улице,
готовили уроки.
   Елизавета Ивановна проявила интерес к буквам и цифрам. Она с
удовольствием сложила пять луковиц  и  три  вилки  и  не  сразу
поверила,  что  будет ровно восемь предметов. Пришлось учить ее
считать до десяти.
   -- Это бог помог, -- сказала Елизавета Ивановна,  выучившись
считать. -- Он изобрел все на свете.
   -- Не говорите глупости, -- возразил Дыркорыл.
   Елизавета Ивановна покраснела и дернула Дыркорыла за розовый
хвост.
   -- Молчи, чертенок ты этакий! Вся наука твоя от бога!
   -- Нет, -- спокойно ответил Одноух. -- Это отец послал нас в
школу.
   Хвост  Дыркорыла  горел  от  резкого  рывка,  и  он, оглядев
комнату, на минуту опустил его в баночку с холодными чернилами.
   -- А писать и считать,  --  сказал  Дыркорыл,  охладив  свой
хвост,  --  нас  научила Тамара Константиновна. Как вы думаете,
Елизавета Ивановна, сколько будет одиножды один?
   -- Больно умный! -- гаркнула няня и для  острастки  схватила
умника  за  хвост.  -- Ой! -- испугалась она, увидев фиолетовую
ладонь. -- Безобразник! Ты нарочно меня измазал.
   -- А вы не деритесь, -- спокойно ответил Дыркорыл.
   -- Ремнем тебя надо! -- Елизавета Ивановна  поджала  губы  и
ушла.
   Она  долго  ворчала  на кухне, подогревая обед. Одноух вымыл
лапы. Дыркорыл оттер  пемзой  хвост,  они  накрыли  на  стол  в
гостиной и сидели в ожидании обеда. Жалобные слова, летевшие из
кухни,  совсем  размягчили  Дыркорыла,  он  был  готов  просить
прощение.
   И он хрюкнул, когда в дверях показалась Елизавета Ивановна.
   Дыркорыл хрюкнул  очень  мирно,  надеясь  на  примирение.  А
Елизавета  Ивановна  не  ожидала  этого;  она ахнула и грохнула
тарелку об пол.
   --  Ах  ты  свинья!  --  рассердилась  она  на  добродушного
Дыркорыла. -- Я только что протерла пол, а ты измазал.
   Дыркорыл покраснел от такой нелепости, пробормотал:
   -- Это не я, это суп.
   -- Какой там суп! -- кричит, сморщив румяное лицо, Елизавета
Ивановна.  -- Я несу, а ты хрюкаешь из-за угла. -- И повторила:
-- Свинья ты этакая!
   -- Я не свинья, -- твердо сказал Дыркорыл, посмотрев в глаза
рассерженной женщине.  --  Я,  может  быть,  поросенок,  но  не
свинья.  А  когда вырасту, то буду... буду... космонавтом. Вот!
Буду летать над Землей!
   -- Летай сколько хочешь! -- отвечает няня. -- А я  пожалуюсь
на тебя отцу.
   В  этот  момент  кто-то громко постучал в балконную дверь, и
все увидели за стеклом большую белую птицу.
   --  Картина!  --  закричал  Дыркорыл  и  бросился  открывать
балкон. -- Как я рад. Иди к нам!
   --  Давай  полетаем!  --  просиял  Одноух, помогая открывать
дверные запоры.
   "Картина!  Картина!  --  громко  кричала  за  стеклом  белая
ворона.  -- Кара!" -- заключила она, имея в виду, что она может
наказать обидчицу за дерганье хвоста Дыркорыла и разные угрозы,
которые она наблюдала с дерева.
   -- Не  надо  сердиться!  --  махнул  лапой  Одноух.  --  Она
привыкла на всех кричать...
   Няня  выскочила  из  комнаты, заперлась в ванной. Пустила на
всю мощь воду и до  самого  прихода  Нехлебова  стирала  белье,
стараясь  не  думать  о  страшной  птице огромных, почти с нее,
размеров.
   А ребята играли  со  старой  приятельницей.  Под  присмотром
Картины,  чинно сидевшей на стуле, написали в тетрадях домашнее
задание, потом расставили на шашечной доске  кругляши  моркови,
корки  хлеба  и  начали  игру.  Выигранные фишки охотно съедала
судья -- Картина.
   Отцу Елизавета Ивановна нажаловалась. Он слушал ее  спокойно
и  внимательно,  но когда няня дошла до бога и ремня, бухгалтер
твердо сказал:
   -- Бога не существует. А без ремня мы обойдемся.
   --  Я  ухожу,  --  решительно  заявила  Елизавета  Ивановна,
напомнив, что с помощью ремня она воспитала двух сыновей.
   --  Обойдемся! -- махнул рукой Нехлебов и тихо заявил: -- Да
здравствует самостоятельность!
   -- Ура! -- крикнули ребята. -- Самостоятельность!
   "Кра! -- подтвердила ворона. -- Красота!"
   --  Заходите  в  гости,  Елизавета  Ивановна!  --   сказали,
проводив до двери сердитую няню, Одноух и Дыркорыл.
   Бухгалтер составил длинный список дел на каждый день недели.
Здесь  было  учтено  все,  что  совершает любой самостоятельный
человек. Подъем, физзарядка, умывание,  завтрак,  подготовка  к
рабочему  дню  и  масса  других  разнообразных  занятий. Отец и
сыновья расписали все по минутам и по именам. Кто когда готовит
уроки, играет, парит в  воздухе,  работает,  ходит  в  магазин,
разогревает  обед,  смотрит  телевизор,  летает в прачечную, за
грибами и ягодами, ловит рыбу, мышей, садовых вредителей,  ищет
ошибки  в  домашних работах, читает, спорит, декламирует вслух,
состязается в шашки и шахматы -- словом, все обычные  дела  как
будто  были  предусмотрены  для  исполнения  их дружной семьей,
включая отныне и Картину.
   -- А где она будет жить? -- спросил Нехлебов сыновей.
   -- Конечно, на балконе! -- заявили Одноух и Дыркорыл. -- Там
удобно и высоко. И солнце, и дождь, и свежий ветер!
   Картина, сидевшая на спинке стула,  склонила  голову  набок,
одобрила предложение:
   "Кра-сиво! Кар-рашо!"
   --  Хорошо,  Картина!  -- подхватил Одноух. -- Ты осваиваешь
новые слова!
   Картина  со  стула  прыгнула   на   стол,   перешагнула   на
подоконник.
   Она  оглядела  свое новое местожительство, осталась довольна
им.
   По пути ворона оставила треугольный след на  тетрадях  своих
друзей.   Тамара  Константиновна  долго  разглядывала  странный
отпечаток на бумаге, ничего не поняла и поставила знак  вопроса
красными  чернилами.  Одноух  и  Дыркорыл сделали вывод из этой
истории: попросили Картину вытирать лапы, когда она  влетает  в
комнату.
   Всю ночь Картина трудилась.
   Утром  Нехлебовы  обнаружили на балконе огромную кучу сучьев
--  воронье  гнездо.  Картина  навсегда  покинула   деревню   и
переселилась в город.
   Хороший  друг лучше любой няньки. Картина знала все новости,
следила за распорядком дня первоклассников, играла  с  ребятами
во  дворе,  помогала  в  хозяйственных делах, приносила в класс
забытую тетрадь или учебник.  Она  не  отказывалась  от  свежей
булки  и  горсти  пшена,  но  продолжала ловить на обед мышей и
червяков, чтобы не разлениться.
   Единственное, что упорно отрицала Картина, это учение.  Хотя
Тамара  Константиновна  в  плохую погоду приглашала белую птицу
влететь в класс, ворона качала головой,  продолжая  мокнуть  на
дожде.  Правда,  наблюдательный  Одноух  заметил,  что во время
математических действий его приятельница  тихонько  постукивает
клювом  по  стволу.  Он прекрасно представлял, что думает в эти
минуты Картина: "Три короеда  плюс  два  короеда  --  нет  пяти
короедов".
   А  уничтожение  вредителей  деревьев  -- куда более полезное
занятие, чем пустое карканье пролетавших мимо вороньих стай.



   Картину пришлось защищать.
   По  двору  ходил  пятиклассник  Вага  из  соседнего  дома  и
выслеживал  белую  птицу.  Из  его  кармана  вызывающе  торчала
рогатка.
   Хорошо, что Картина летала в поле, а Одноух и Дыркорыл  были
дома. Они тотчас вышли во двор, где разгуливал разбойник.
   -- Это что за маски? -- закричал Вага, впервые видя странных
первоклашек.
   Ребята  из  соседнего  двора  шепотом  объяснили,  кто такие
Нехлебовы.
   -- Ну и ну, скоро лошади в футбол играть будут,  --  сострил
Вага, оглянувшись на свою веселую компанию.
   Одноух и Дыркорыл подошли к забияке.
   -- Зачем тебе рогатка? -- спросил Дыркорыл.
   --  Хочу  подстрелить  одну  птичку. -- Вага сделал страшное
лицо. -- Раз -- и без хвоста-с!
   -- Зачем тебе чужой хвост? -- продолжал Дыркорыл.
   -- Люблю любознательных, сам в детстве был таким, -- съязвил
Вага. -- Срочно потребовались белые перья! Понял? И  проваливай
отсюда!
   --  Советую  тебе,  --  тихо сказал Одноух, глядя блестящими
глазами на разбойника, -- сломать свою  рогатку.  И  уходи  сам
подобру-поздорову. Эта птица -- наш друг. Не смей ее трогать!
   --  Что?  Что?  --  грозно закричал Вага и взъерошил длинные
лохмы. -- Что? Что? Что? Эта деревенщина и -- угрожает!.. Кому?
Мне! Ваге!
   Он видел, что первоклашки совсем не боятся его. Стоят  себе,
сунув  руки  в брюки, в чистеньких костюмах, из кармашка платок
торчит. И ему  захотелось  потрепать  этих  спокойных  чистюль,
показать, кто на улице хозяин.
   Вага выгнул грудь колесом, засопел, толкнул братьев.
   -- А ну, брысь под лавку!
   -- Я думал, ты человек! -- сказал презрительно Одноух.
   --  Я покажу тебе человека! -- завопил, рассердившись, Вага.
Он достал из кармана рогатку. -- Сейчас полетит пух и перо...
   Он не успел натянуть резинку. Серый пушистый комок подскочил
над землей, раздался сухой хруст дерева  --  это  зубы  Одноуха
мигом переломили рогатку. В тот же момент компания с удивлением
увидела,  как  чистюля  Дыркорыл  встал  на все четыре лапы и с
короткого разбега поддал хулигана сзади пятачком.
   Тот упал и завопил от страха: "Змеи! Змеи!"
   Сверху на него падали извивающиеся змеи.
   Озорников с соседнего двора как ветром сдуло. Впереди  бежал
с  выпученными  глазами  Вага.  Ему казалось, что его настигает
тень гигантской птицы, которая вывалила на  его  голову  клубок
ядовитых змей.
   Но  Картина  не  преследовала  бежавших. Она собрала с земли
безобидных ужей и унесла их обратно в болото. Спор своих друзей
с Вагой белая птица наблюдала с крыши и припасла для  хулиганов
неопасное, но верное оружие.
   --  Нехорошо нападать втроем на одного, -- заметил Дыркорыл,
когда вернулась приятельница.
   А   Картина   разволновалась,   раскаркалась,   и   из    ее
взволнованной  речи  было  ясно,  как  не любит она хулиганов с
рогатками.  Им  ничего  не  стоит  пульнуть  камнем,   пугнуть,
обидеть,  оставить без хвоста на всю жизнь. И без милиции ясно,
что таких надо строго учить и наказывать.
   -- Не волнуйся, Картина, мы сделаем  из  него  человека,  --
заверил  ее  Дыркорыл и потер распухший пятачок. -- Надо только
иметь терпение.
   -- А у меня что-то ноет зуб, -- добавил Одноух. -- В  другой
раз постараюсь не кусаться.



   После  этой  истории  друзья немного загордились, стали даже
хвастать, как ловко справились они с владельцем рогатки.
   Встретился им во дворе отец Ваги, говорит:
   -- Как же так получается? Трое на одного напали...
   -- Не на одного, а на двоих, -- уточнил Одноух. -- Ваш  Вага
с рогаткой, а мы безоружные. Зачем обижать птицу?
   -- Вот как... -- Отец Ваги нахмурился. -- Я ему задам.
   -- Не надо, -- говорит Дыркорыл. -- Мы его исправим.
   Вага-старший от души улыбнулся, глядя на смелых первоклашек,
сдвинул кепку на затылок.
   --  Да  вы отчаянные ребята! Очень мне нравитесь! Что вы еще
умеете?
   -- Я умею спорить! -- похвастал Дыркорыл.
   -- Спорить  так  спорить!  --  подхватил  отец  Ваги,  очень
азартный человек.
   -- Вы любите капусту? -- полюбопытствовал Одноух.
   Отец  Ваги  был  поваром  совхозной  столовой.  Он мгновенно
представил себе капустный салат, кислые  щи,  овощную  солянку,
румяную  кулебяку  -- все, что он делал из обыкновенного кочана
капусты.
   -- Люблю, -- признался он. -- С детства обожаю кочерыжки.
   -- И мы с детства, -- улыбнулся Дыркорыл. -- Спорим, что вот
он, -- он кивнул на серого друга, -- съест кочанов больше,  чем
вы кочерыжек.
   Повар  просиял  от  удовольствия:  он  обожал людей с добрым
аппетитом.
   -- Спорим! -- сказал повар, пожимая лапы новым  друзьям.  --
Приз, конечно, сама капуста.
   Он  убежал  домой и принес мешок капусты, которую приготовил
себе на засол. За поваром следовал  Вага  со  следами  недавней
битвы -- порванной штаниной.
   -- Будешь судьей! -- приказал ему отец.
   Одноух был несколько смущен таким оборотом дела, но его губы
подергивались  в  предчувствии  лакомства,  а  уши  воинственно
поднялись.
   -- Всего один мешок? --  спросил  нагло  Одноух.  --  Это  я
мигом!
   -- Посмотрим, -- усмехнулся повар.
   -- Что делать-то? -- хмуро спросил Вага.
   --  Считать!  --  Повар вынул из мешка крепкий кочан, бросил
его Одноуху.
   Одноух поймал  на  лету,  зажмурил  от  удовольствия  глаза,
впился  зубами  в  кочан. Раз -- и нет кочана. Обратно к повару
летит кочерыжка. Тот чистит ее перочинным ножиком и  отправляет
в рот.
   Вага  глаза  вытаращил  от удивления: вот это зубы у малыша;
хорошо, что он  отделался  порванной  штаниной.  А  Одноух  уже
требует новый кочан.
   Зубы  его  работали, как сечка. Только хруст стоял во дворе.
Мешок вскоре опустел, и повар принес новый: разве жаль капусты,
раз такой необычный аппетит!..
   -- И этот мешок я съем, -- хвастал Одноух. -- Как раз  учусь
считать до сотни.
   Одноух  грыз  и  грыз, считая про себя кочаны. Даже Дыркорыл
поглядывал на него с сомнением:  живот  надулся,  как  шар,  --
выдержит ли, не лопнет?
   А Вага вел счет:
   -- Тринадцать... Пятнадцать... Семнадцать...
   На семнадцатой кочерыжке повар сдался:
   --  Все!  Больше  не  могу!  Молодец, Одноух! В любой момент
приходи в столовую -- обеспечу капустой!
   Он ушел, посмеиваясь, пить квас: кочерыжки  всегда  вызывают
жажду.
   -- Я тоже не могу! -- сказал победитель и со стоном упал.
   -- Что с тобой? -- подскочил Дыркорыл. -- Идем домой!
   -- Не могу идти, -- простонал любитель капусты.
   Он  лежал на траве, как большой серый кочан. Дыркорыл и Вага
положили его на пустой мешок и унесли в дом.
   -- Во всем я виноват! -- горевал Дыркорыл. -- Зачем  спорил?
Что теперь делать?
   Одноух  лежал  с закрытыми глазами, представляя себе большое
поле с пузатыми кочанами. Если бы он попытался пересчитать весь
урожай по своему методу, то, наверное, не выдержал бы, погиб бы
от жадности. Никогда в жизни не будет он больше спорить!
   -- Уважаю, -- сказал Вага, глядя  на  победителя.  --  Моего
отца  никто  не переспорит, даже я. А ты показал характер. Будь
здоров, Одноух!
   Но Одноух совсем скис.
   Пришел  доктор,   осмотрел   больного,   прикинул,   сколько
килограммов съел он, удивился:
   -- Как в тебя вместилось?
   --  Я  учусь...  считать...  до ста, -- простонал кролик. --
Но... съел... только семнадцать...
   -- Редкий случай обжорства, -- покачал головой доктор.
   -- Я больше не буду... хвастать, --  обещал  со  слезами  на
глазах капустный чемпион.
   Одноух  проболел  три  дня  и за это время поумнел: научился
считать  про  себя  капусту,  морковь,   книги,   пластмассовых
солдатиков,  часы,  минуты и многое другое, не пробуя ничего на
зуб.



   Когда школьник учится, он каждую минуту узнает что-то новое.
Сами  собой  рождаются  вопросы,  которые  требуют  точного   и
быстрого ответа.
   Например,  узнаешь,  что  слова  делятся  на части -- слоги,
которые можно переносить со строки на  строку.  На  сколько  же
частей делится имя "Дыркорыл"?
   --  Ясно, что на две, -- авторитетно заявляет Одноух. -- Две
дырки и рыл.
   -- Сам ты рыл, -- обиделся Дыркорыл. -- Всю жизнь  ходишь  с
одним ухом!..
   --  Вот и неправда, у меня два, -- поправил мягко Одноух. --
Только они разные. А сколько в  моем  имени  слогов,  никак  не
пойму.
   Они долго спорят, потом звонят отцу на работу.
   Бухгалтер на минуту отвлекается от своих расчетов, чертит на
листе  бумаги знакомые слова. Оказывается, в каждом имени ровно
по три слога: Од-но-ух. Дыр-ко-рыл. И -- никаких больше обид!..
   Через полчаса в бухгалтерии снова звонок:
   -- Пап, а Одноух говорит, что у меня  есть  аппендицит.  Что
это такое?
   Ну   зачем   понадобился  им  аппендицит?  Наверное,  рисуют
человека  и  думают,  что  у  него  внутри.  Бухгалтер   срочно
вспоминает, что он учил в школе о человеке.
   А  они  думают  -- упрямые первоклашки, пока рисуют: "Во мне
течет кровь, я ее видел, когда порезал лапу  --  это  не  очень
приятно...  Во  мне стучит сердце, я его чувствую, когда быстро
бегу или волнуюсь. В голове очень странное  вещество  --  мозг,
который  умеет  думать.  И еще всякая всячина -- легкие, почки,
горло, язык, какой-то  загадочный  аппендикс...  Как  интересно
узнавать самого себя..."
   И снова звонят в бухгалтерию, просят Нехлебова.
   -- Скажи, пожалуйста, ворона и Воронеж -- это одно слово? --
атакует Одноух.
   -- А Клара и кларнет? -- перебивает Дыркорыл.
   Ответить  бухгалтер  не  успевает,  потому  что его зовут на
совещание.
   А первоклассники бегут на улицу добывать наглядные пособия.
   Требуется найти  и  засушить  красивое  растение.  Лето  уже
прошло,   но  на  косогоре  под  горячим  сентябрьским  солнцем
неожиданно расцвели одуванчики. Доверчиво  и  нежно  смотрит  в
лицо   пушистый   желтый  цветок.  Раньше  друзья  поедали  его
бездумно, а теперь выкапывают осторожно, с корнем.
   Как крепко держится одуванчик за землю, жалко  его  обижать.
Но нужно -- для классного гербария, для школьной науки.
   И,  разломив  неожиданно полированный горб спины, взлетает с
цветка на нежных и сильных крыльях божья коровка.
   Одноух и Дыркорыл долго смотрят  ей  вслед,  машут  цветком,
вдыхают  запах травы. Нет, лето еще не улетело, оно рядом. Лето
просто повзрослело и постепенно превращается в осень...
   К телефону больше никто  не  подходит,  и  в  контору  летит
Картина с запиской: не получается пример по математике.
   Совещание  в  кабинете  директора  на  минуту прерывается: в
стекло осторожно стучит розовым клювом большая птица.
   Бухгалтер распахивает створку, берет записку, читает: 2 +  0
= ?
   -- Срочное дело? -- спрашивает директор.
   --  Не  очень  срочное,  но  сложное, -- отвечает Нехлебов и
пишет ответ: 2. Сложное потому, что он вернется  домой  поздно,
когда школьники будут спать.
   Дома,  при  свете  ночной  лампы,  отец  проверяет  домашние
задания.
   Ему нравится сочинение Одноуха: "Летом лублу лето,  а  зимой
лублу зиму". Но ошибки, ошибки!..
   В  тетради Дыркорыла нарисовано какое-то странное многоногое
рогатое существо с пустым кругом вместо головы.  На  промокашке
--  записка  печатными  буквами:  "Это  чудовище.  Наресуй  иму
страшные глаза. Я не умею".
   Нехлебов исправляет ошибки, ставит на страшилище две  точки,
улыбчивый рот и ложится спать.



   Почему в этом радостном мире встречаются еще ябеды?
   Да  потому,  что  ябеде  кажется: он говорит важную для всех
правду. А на самом деле его "всемирное открытие" касается сущих
пустяков и только портит многим настроение.
   На перемене все ходят парами, взявшись за руки.  А  двое  --
немного  иначе. И обязательно найдется человек, который обратит
на это внимание:
   -- Тамара Константиновна,  а  Одноух  и  Дыркорыл  цепляются
хвостами!
   Что  тут особенного, если у друзей руки заняты: они отчаянно
жестикулируют в споре. А  для  соблюдения  парности  и  порядка
держатся друг за друга хвостами.
   И так -- на каждом шагу.
   -- Тамарконстантина, Дыркорыл поставил мне подножку!
   Но   ведь  это  не  настоящая  подножка,  если  копыто  само
скользнуло по паркету!
   -- Тамарконстантина, Одноух закрывает мне ушами доску...
   -- Ой, Тамарконстантина, он отгрыз мой ластик...
   Когда жалуются девчонки --  еще  понятно.  Мальчишкам  можно
беззлобно поддать пятачком и получить в ответ тычок. Но когда в
дело  вступают  взрослые,  мир  сжимается  до предела маленькой
площадки, откуда,  кажется,  нет  выхода,  тогда  и  становится
особенно обидно.
   В  буфете  дежурная  бабушка  обратила внимание на Дыркорыла
после очередного сообщения.
   -- Это ты, -- сказала она,  --  постоянно  съедаешь  булочки
моей Наташи?
   --  Только  один  раз,  -- признался покрасневший Дыркорыл и
взмахнул своей надкусанной булкой. -- Возьмите, пожалуйста!
   -- Ты мне угрожаешь,  разбойник!  --  возмутилась  почему-то
бабушка.
   Дыркорыл  стал пунцовым. Сердце его стучало на всю столовую.
Никто на свете, тем более чужая бабушка, не знали,  как  больно
ранят его некоторые слова. Разбойник -- словно удар из-за угла!
   Он встал и гордо удалился.
   -- Наконец-то понял! -- примирительно заключила бабушка.
   Дыркорыл  чуть  не  вышиб  пятачком дверь. Он ничего пока не
понял, он только начал осознавать несправедливость.
   А Наташка вдруг  разревелась.  Девочка  догадалась,  что  ее
давнишняя  пропавшая  булочка -- это сущая ерунда, она не стоит
обидных разговоров. Дыркорыл примирительно махнул  ей  копытцем
за стеклом двери...
   На  родительском  собрании одна родительница припомнила, как
Одноух летал в лес с Картиной.
   -- Что же получается? -- задала вопрос родительница учителю.
-- Вместо того чтобы заниматься, ваш ученик прогуливает урок  и
отвлекает птицу от полезных занятий?
   Тамара Константиновна вспомнила этот случай.
   --  Мы  договорились,  --  пояснила она, -- что Одноух будет
входить в дверь, а не в окно.
   Родители переглянулись, а Тамара Константиновна, смутившись,
сказала:
   -- Ваша критика, я надеюсь, будет услышана и  учтена.  --  И
она  кивком  указала  в  окно,  где виднелась сидевшая на ветке
Картина...
   В жизни наших героев  наступила  хмурая,  дождливая  осенняя
пора.  Нехлебов  заметил, что его воспитанники чем-то угнетены,
но они на все его расспросы отвечали: ни-че-го...  Более  того.
Одноух и Дыркорыл стали без причины раздражаться, а иногда даже
грубить.
   Как-то  вечером бухгалтер обнаружил на брюках Дыркорыла дыру
и  заметил,  что  она  потребует  солидной  заплаты.   Дыркорыл
недовольно  прохрюкал, что не будет носить такую дряхлую рвань,
и потребовал широченные клеши.
   -- А что? -- подтвердил Одноух, возлежа  на  диване,  задрав
лапы к потолку. -- Клеши -- это модно.
   Бухгалтер  попросил  сыновей  нарисовать на бумаге фасон так
называемых клеш. Затем вручил им ножницы и снятую с окна  штору
в желтых ромашках, сказал:
   -- Пожалуйста, кроите и шейте сами.
   --  Что  ж  мы  будем ходить в цветочках? -- жалобно спросил
Дырк.
   --  В  цветочках,  --  подтвердил  бухгалтер.  --  Клеши   в
цветочках -- очень модно.
   -- Да нас засмеют! -- обиделся Одноух.
   -- Другого материала у меня нет! -- сурово заявил Нехлебов.
   Клеши   отпали.  Штаны  увенчала  заплата.  Ее  целый  вечер
старательно пришивал Дыркорыл.
   Но несмотря на  небольшие  жизненные  неурядицы,  осень  для
первоклашек  оставалась  осенью.  Воздух  был  насыщен ароматом
спелых яблок, свежестью арбузных корок, дымком сжигаемой ботвы;
небо пронизано дождями, градом и снегом,  рожденными  где-то  в
далекой   Арктике;   дни   наполнены   рокотом  моторов  машин,
работавших в поле, и прощальными  вскриками  тянувшихся  к  югу
птичьих стай.
   Они  любили  осень со всеми ее дождями и непролазной грязью,
но  особенно  --  короткие   солнечные   минуты,   какой-нибудь
необитаемый островок высохшего бурьяна, на котором можно залечь
и наслаждаться одиночеством.
   На  бурьянном  островке  увидела  их корреспондент районного
радио Ирина Силкина, спросила на ходу:
   -- Что спрятались, братцы? Может, на кого-то обиделись?
   -- На ябед! -- дружно ответили братцы.
   Девушка  остановилась  Машинально  сняла  с  плеча   тяжелый
звукозаписывающий аппарат "Репортер". И неожиданно улыбнулась:
   -- Это замечательно!
   Корреспондентские  сапоги, весь день месившие осеннюю грязь,
легко перепрыгнули канаву и ступили на остров.  То,  что  Ирина
искала  в  школе,  на  улице,  во дворах, она нашла здесь -- на
тихих задворках, в бурьяне.



   Как  всегда,  в  среду  вечером  из  репродукторов  раздался
знакомый голос радиокорреспондента:
   --  Говорят  Ерши!  Говорят  Ерши! Начинаем очередной выпуск
районной радиогазеты...
   Наши герои уткнулись носами в репродуктор.
   Они  повизгивали  и  похрюкивали  от  волнения:  представить
только  --  сейчас  их  услышит  весь  район,  все  ребята и их
родители, собственный отец, задержавшийся  в  конторе,  и  даже
директор совхоза!
   Великое  изобретение нашего века -- радио -- работало на всю
мощь!
   Передача посвящалась детям района.
   Сначала  радио   рассказало,   как   школьники   заканчивают
четверть:  в  основном  это  трудовые  победы  над  неизвестным
прежде, четверки и пятерки в подавляющем большинстве  на  полях
тетрадей   и   дневников.  Вывод  ясен:  на  отличников  должны
равняться отдельные отстающие ученики.
   Вторая страничка радиогазеты посвящена  юному  изобретателю.
Мальчик Саша, четырех лет от роду, изобрел лекарство, известное
в  аптекарской  науке  как средство от истощения. Произошло это
случайно: за ужином Саша смешал печеночный  паштет  с  сахарным
песком, а бабушка, страдавшая отсутствием аппетита, механически
съела  новое  блюдо.  Головные боли у бабушки мгновенно прошли,
настроение поднялось, и она, узнав причину чудесного исцеления,
от души расцеловала внука. Открытием  заинтересовался  районный
врач Самохвалова.
   "Закончим нашу передачу радиофельетоном "О ябедах", -- бодро
объявило  радио.  --  У  микрофона  ученики  первого класса "А"
Одномах и Вертохвост".
   Авторы со столь таинственными именами  так  бурно  засопели,
что Картина громыхнула из своего гнезда на балконе: "Крише!" --
не слышно, мол, членораздельных звуков, тише!
   "Дело  было  так, -- прозвучал приятный голос Вертохвоста, и
Дыркорыл очень удивился: что значит техника -- ты сидишь дома с
закрытым ртом и слушаешь сам себя! -- Итак,  все  было  обычно:
ярко светило солнце за окном, пели птички, а я сидел в классе и
решал трудную задачку. Как вдруг кто-то дерг меня сзади..."
   -- За хвост, -- подсказал Дыркорыл. Но эти слова, записанные
на магнитную ленту, в передаче не прозвучали.
   "Я оборачиваюсь, -- продолжал репродуктор голосом Дыркорыла,
-- и  вижу:  это  мой товарищ Яша П. Я махнул ему: привет, Яша,
как у  тебя  с  задачей?!  А  он  сразу  жалуется  учительнице:
"Дыркорыл  поставил  мне  на  рубашку  кляксу!"  И тут начались
неприятности..."
   Дыркорыл вспомнил с неудовольствием все  события  того  дня:
как  он  языком  слизнул  кляксу  с  Яшиной  рубашки,  как Яшка
нажаловался потом своим старшим братьям и те трогать малыша  не
стали,  а  обозвали  свининой, а он их -- ябедой-говядиной, как
потом Нехлебов с  неудовольствием  заметил,  что  Дыркорыл  зря
отвечал на грубость...
   Эти  подробности  не  были  упомянуты  в фельетоне. Но и так
каждый слушатель догадался, что история не  закончилась  мирным
рукопожатием.
   Зазвучал мягкий бархатный голос Одномаха.
   Одноух ни на кого не жаловался, но давал понять, что каждый,
даже  незначительный жалобщик, вовлекает в круг своих интересов
множество занятых людей. Только три случая затронул выступавший
--  с  надоевшей  всем   зачерствелой   булочкой,   со   своими
неподатливыми  ушами  и с изгрызанным мягким ластиком, но вывод
его оказался точен: в эти истории были  втянуты  пять  бабушек,
трое  дедушек,  две мамы, один папа, трижды учительница в одном
лице -- итого двенадцать взрослых.
   "Кар, кар, кар-р-р!" -- возмутилась со своего места Картина.
А я, мол, в свои двести с лишним лет -- не в счет? Я  разве  не
участвовала?!
   -- Ты -- своя, -- махнул лапкой Одноух.
   "Подведем  итоги,  товарищи,  --  объявил  репродуктор, -- и
задумаемся,  так  ли  мы  тратим  свое   общественно   полезное
время?.."
   --  Так ли?! -- подхватили в один голос Вертохвост и Одномах
в своей квартире.
   Репродуктор ответил и на этот вопрос:
   "Вывод ясен: ябедизм нетерпим в рядах школьников!"
   И умолк.
   В ту же  секунду  зазвенел  телефон  и  пронзительно-веселый
голос спросил:
   -- Кто говорит со мной? Одномах или Вртохвост?
   Дыркорыл, взявший трубку, струсил, пролепетал:
   -- Я еще не говорю... Это вы говорите...
   --  Ты  кто?  Не  бойся  назвать себя! -- язвила трубка, и в
задорной интонации Дыркорыл уловил голос отца.
   -- Я, -- вздохнул он, -- Дырк...
   -- Вы что? -- взревел неожиданно Нехлебов.  --  Наябедничали
на весь район и -- довольны?
   --  Кто -- мы?! -- обиделся Дыркорыл. -- Ты разве не слышал?
-- И объяснил словами корреспондента Силкиной: -- Это фельетон,
а критика -- острое оружие... Понимать надо, -- добавил  он  от
себя.
   --  Понятно:  поросенки вы! Сейчас разберемся! -- И Нехлебов
бросил трубку.
   На разведку была послана Картина.
   Она вернулась и доложила, что Нехлебов выбежал из конторы  в
каком-то  странном  виде:  одна  половина  лица  белая,  другая
красная. А у подъезда, что  самое  главное,  собрались  деды  с
палками. В том числе и те самые -- задетые фельетоном...
   Но  и без доклада Картины было ясно, что квартира на осадном
положении. Авторы фельетона своими  ушами  слышали  в  открытом
окне голоса:
   -- Бандитизм, говорят, наблюдается в рядах школьников...
   -- Нехлебовы это, точно.
   -- Пальнуть в них солью!
   -- Из чего? Из палки?
   --  Да  хотя  бы из палки!.. Мне однажды влепили, так до сих
пор помню...
   Серый Одномах  запер  все  замки,  припер  дверь  щеткой,  а
Картину шепотом пригласил с балкона в комнату.
   Бледный  Вертохвост  вооружился  молотком,  объявил,  что не
откажется ни от одного своего слова.
   Картина устроилась на книжной полке.
   Они сидели и переживали короткую сцену, разыгравшуюся под их
окном. К подъезду подошел совхозный бухгалтер Нехлебов.
   -- Михаил Михайлович, это твои выступали?
   -- Да, мои! -- запальчиво объявил бухгалтер. -- А что?
   -- Зачем же так...  обижать...  Сто  лет,  говорят  старики,
такого не было...
   --  Сто  дет  назад,  --  спокойно  отвечал бухгалтер, -- не
существовало радио.
   -- Было, Миша, было. Устное,  деревенское  радио.  А  тут...
свои все ж таки, соседи...
   --  Вы  против  критики?  --  вскрикнул бухгалтер, и Одноух,
изумившись тону его голоса, сжал молоток.
   -- Почему против? Критику читаем, слышали, понимаем...
   -- А вы знаете, -- спокойно сказал Нехлебов, --  кто  больше
всех обижен во всей этой истории?..
   И ответил, глядя в лицо соседям сквозь толстые линзы очков:
   -- Я!
   И объяснил:
   -- Потому что я многое не знал о своих сыновьях!
   И спокойно, как полководец, вошел в подъезд.
   Дверь  была  распахнута.  Фельетонисты  прилипли  спинами  к
обоям.
   -- Слышали? -- блеснул очками Нехлебов.
   -- Слышали! -- радостно подтвердили Нехлебовы.
   -- Молодцы! Ничего  не  бойтесь,  --  сказал  отец  и  вдруг
прислонился  лбом  к  холодному  стеклу.  --  Обалдеть  от  вас
можно...
   -- Что значит обалдеть? -- спросил Дырк.
   -- Ладно, я этого не говорил! А вы все уроки сделали?..
   -- Осталось одно пение...
   -- Тогда готовьтесь, --  твердо  сказал  Нехлебов.  --  А  я
возьмусь за ужин.
   До позднего вечера в разных квартирах звучали голоса: "Пусть
всегда  будет  солнце,  пусть  всегда будет небо..." Первый "А"
готовился к пению.



   Больше всех обиделся на авторов  фельетона  их  одноклассник
Яша Прищемихвост.
   Яшка  задира  и  забияка  особенный:  действует исподтишка и
ухитряется  обвинить  во  всех  грехах  пострадавшего.   Многие
взрослые считали его горячим, но справедливым человеком.
   Никогда еще не попадало Яшке на людях, хотя за свою короткую
жизнь   он  совершил  массу  мелких  проступков.  А  тут  вдруг
"прославился"  на  весь  район!..   "Яша   П."...   Да   каждый
догадается, кто такой П...
   Яшка строил хитрые планы мести, долго ворочаясь в постели, а
потом забылся коротким сном.
   И  тут  ему опять пригрезились Одноух и Дыркорыл, но в каком
виде! Катит по Луне знаменитая коляска-луноход, а в луноходе  в
космических  скафандрах  развалились знаменитые фельетонисты. И
радио  уже  передает:  тинь-тинь-тинь,  новое   достижение   --
космическим аппаратом управляют школьники.
   На  рассвете  бледный,  как  лунный  камень, Яшка помчался с
портфелем к школе. Он накажет обидчиков!
   Захватив из сарая лом и  лопату,  Яша  яростно  принялся  за
дело. Он копал яму перед самым крыльцом школы.
   Ничто так не удесятеряет силы некоторых щуплых с виду людей,
как  жажда  мести.  Яшка  кидал  большие комья земли и рычал от
удовольствия, представляя коварную сцену.
   Идут  два  отличившихся  человека  --  Одноух  и   Дыркорыл,
легонько  помахивая  портфелями.  Известно, что в школу первыми
торопятся  отличники!  Наступают  они  на  ветви  и  с  треском
проваливаются...  Что  такое?  Что  за  дикие  крики, рыдания и
мольбы о помощи несутся из-под земли?  Это  дрожат  от  страха,
каются в грехах грозные фельетонисты!..
   Яшина   яма   получилась  на  славу  --  глубокая,  узкая  и
аккуратная,  как  раз  на  двоих.  Окончив   работу,   землекоп
почувствовал   себя  очень  усталым,  прилег  в  раздевалке  на
лавочку,  портфель  под  голову  положил.  Сопит  себе   носом,
приоткрыв один глаз, ждет развязки событий.
   А  первой  в школу обычно являлась заведующая учебной частью
младших классов. Ничего не подозревая, шла завуч по  дорожке  и
вдруг  рухнула  кудато к центру Земли. Завуч испугалась за свой
портфель,  набитый  школьными   тетрадями,   но   портфель   не
пострадал,   и  завуч  призвала  на  помощь  спокойным  строгим
голосом.
   Яшка вскочил с лавочки, подкрался к окну и похолодел: к  яме
приближался еще один человек с портфелем.
   Вслед за завучем в яму провалилась директор школы Викторова.
   Директора  Прищемихвост  никогда не видел, но грозный голос,
летевший иногда из кабинета, узнал  мгновенно.  И  заметался  в
отчаянье...
   Вокруг  ямы  уже  толпятся  ребята.  Протягивают  руки, дают
советы.   Викторова    ругает    каких-то    ремонтников,    не
предупредивших  о раскопках, говорит: "Хорошо, что мы попали. А
то кто-нибудь из вас непременно сломал бы ногу..."
   Тут на глаза Тамаре  Константиновне  попался  ее  ученик  --
бледный  как  полотно  Яша  Прищемихвост  с  длинной лестницей.
Учительница обрадовалась: все шумят, а  он  сообразил  дело.  И
скомандовала: "Давай, Яша, лестницу!"
   Пленники были освобождены.
   У  ямы  поставили  табличку:  "Осторожно!  Земляные работы",
чтобы никто больше не падал. Но ребята не обращали на  табличку
внимания,  прыгали  через  яму на крыльцо. Тогда кто-то написал
так: "Стой прямо, здесь яма". Эти слова заставляли остановиться
и задуматься.
   Тамара   Константиновна   на   уроке   похвалила   Яшу    за
находчивость, поставила ему пятерку за прилежание.
   Яша  почему-то  опустил  голову,  покраснел  так, что каждая
веснушка  засветилась  янтарным  блеском,  и  просидел  в  этой
неловкой позе до конца урока.
   Громко   прозвучали   за   окном   торжественные   позывные,
репродуктор на столбе передал важное сообщение: о полете нового
космического корабля.
   Яша вспомнил свой сон, оглянулся на пустую парту, где обычно
сидели Одноух и Дыркорыл, с тревогой спросил:
   -- Это они полетели? Дыркорыл и Одноух?
   Все засмеялись, а Тамара Константиновна ответила:
   -- Полетели наши космонавты. А Одноух и Дыркорыл дома. У них
разболелось горло.
   Ребята   выбежали   в   коридор   слушать   радио.    Тамара
Константиновна  поспешила  было  за  ними,  но  увидела странно
согнутую, чуть вздрагивающую фигурку за партой.
   Прищемихвост рыдал,  подняв  над  головой  руку,  уткнувшись
носом в тетрадь.
   -- Ты что? -- шепотом спросила учительница.
   --  Это  я,  --  едва  слышно  проговорил  Яшка, -- это я...
выкопал яму. -- И впервые в жизни честными заплаканными глазами
подтвердил правоту своих слов.
   Тамара Константиновна ахнула, оглянулась, приложила палец  к
губам:
   -- Тише! Никому ни слова! Расскажи мне, как все было...
   Прищемихвост  нечасто  видел человека, который не кричит, не
возмущается, не ябедничает другим, узнав страшную правду. Глаза
его  вспыхнули  от  счастья,  и  он   навсегда   полюбил   свою
учительницу.
   Выслушав его, учительница сказала:
   -- Яша, ты талантливый землекоп! Тебе деревья надо сажать --
яблони или липы. И выучиться... на экскаваторщика! Да, да! Если
дать  тебе  машину, -- волновалась Тамара Константиновна, -- ты
ведь гору свернешь!..
   Яшка сиял, ощущая в руках рычаги сильной машины,  подтвердил
кивком: точно, сверну!
   -- А яму закопай, -- добавила тихо учительница. И ушла.
   На другое утро яма исчезла. И все о ней забыли.
   Не  забыл один Яша. Что-то случилось в его жизни в тот день,
что-то очень-очень важное.
   Позже он прочтет в одной книге народную  мудрость:  "Не  рой
другому  яму,  сам попадешь" -- и все поймет. Но к тому времени
Яша посадит возле школы множество яблонь.



   Когда день за днем один урок сменяет другой, кабинет следует
за кабинетом, отметка за отметкой, лучший способ  отвлечься  от
умственного  труда,  сбросить  усталость и развеселиться -- это
устроить смехотрон.
   Смехотрон -- праздник смеха. Участвовать в нем может каждый,
кому присуще  чувство  юмора.  В  школе  всякий  раз  смехотрон
изобретается заново. Троном для смеха служит сцена, а на сцене,
как известно, творятся разные представления.
   Семиклассник  Игорь,  будущий  вожатый  первого "А", объявил
первачкам: "Шалашня, жделайте што шотите -- вшех швоих шероев!"
Малышня догадалась: надо изображать любимых героев.  А  говорил
Игорь так странно потому, что готовился стать чемпионом мира по
боксу  и  у  него  не  хватало  передних зубов, но его понимали
всегда с полуслова. И Игорь тоже уловил все просьбы, когда  ему
рассказали,   какие   кому   нужны   технические   чудеса   для
производства смеха.
   Одноух и Дыркорыл кроили ножницами картон, мочили в крахмале
и клеили на картон вату, действовали кистью и иглой. Получились
прекрасные маски. Волка и лисы.
   Волком решил стать Одноух. А  лисой  --  Дырк.  Они  были  в
восторге от своей выдумки: "Вот удивим и повеселим мы всех!"
   В  день  смехотрона  волк  и лиса, держась за руки, пришли в
школу.  Внизу,  в  раздевалке,  все  было   обычно:   дежурный,
усмехнувшись,  указал  на  вешалку. Но сверху... сверху неслись
звуки бравой  музыки,  летел  смех  --  там,  в  большом  зале,
действовал   смехотрон,  и  наши  герои  улыбались  под  своими
масками.
   Войдя в зал, волк и лиса  опешили:  они  увидели  поросят  и
кроликов.  Много кроликов, много поросят, и среди них ни одного
иного существа! Одноух и Дыркорыл ничего не понимали...
   А зал дружно рассмеялся: вот это маски -- настоящий  волк  и
настоящая лиса, кто только их придумал!
   К  вошедшим  поспешил  Игорь в клетчатой рубашке, повязанной
пионерским галстуком.
   -- Шмехотрон дейштвует, -- объявил он волку и лисе.  --  Што
будете делать?
   --  Играть!  --  сказал  волк,  приподнимая  маску.  -- Наши
инструменты готовы?
   -- Готовы? -- переспросила лиса, показав вожатому свое лицо.
   -- Штрументы шдут ваш, -- подтвердил Игорь и  ловко  выкатил
на  сцену  какой-то  странный  агрегат,  состоявший  из доброго
десятка барабанов. Большие и маленькие, стоящие на одной ноге и
подвешенные на крючках, с медными тарелками и  без  тарелок  --
это был целый оркестр барабанов и прочих ударных инструментов.
   Выходит  и  садится  посреди  барабанов  волк.  А  перед ним
застыла лисица с флейтой.
   "Ха-ха!" -- прореагировал зал на  первый  фокус  смехотрона:
что будет дальше?
   "Ха!" -- пискливо рявкнул волк и палкой стукнул по барабану,
восстанавливая тишину.
   Заговорила  флейта, и голос ее сначала был печален. Пожалуй,
только волк  понимал,  о  чем  спрашивает  флейта:  "Что  здесь
происходит?  Откуда  столько  кроликов  и  поросят?  Они что --
издеваются над нами?.."
   "Да! -- отозвался большой барабан. -- Да, да!
   Сейчас мы им покажем!"
   И волк показал, на что он способен.
   Загрохотали разом все барабаны.  Четыре  лапы  молотили  без
устали   в  толстокожие  барабанные  шкуры,  звенели  тарелками
поднявшиеся из-за маски длинные уши, хвост отбивал  свой  ритм.
Громы и молнии метал волк на сцене, и некоторые впечатлительные
кролики  в  зале  зажали уши ладонями, как вдруг вновь вступила
флейта, и зал, узнав знакомый мотив, с радостью подхватил:  "Не
боимся мы волков, мы волков, мы волков..."
   Кроликам  и  поросятам  очень понравилась песенка о волке, и
они долго не отпускали артистов.
   Одна Тамара Константиновна догадалась, что перед  ней  самый
робкий  на  свете  волк  и самая простодушная лиса, и с улыбкой
оглядела ряды кроликов и поросят: какие все симпатичные,  какие
веселые!
   Нет,  недаром ее первоклашки -- все, как один, -- изготовили
маски Одноуха и Дыркорыла. Они честные, смелые, справедливые --
самые лучшие товарищи. Именно Одноуха и Дыркорыла выбрал своими
героями первый "А"!
   А лиса и волк, покинув сцену, внезапно исчезли. Они сбросили
маски и сразу смешались с залом -- стали своими среди своих. На
сцене разные  поросята  и  кролики  смешили  друг  друга,  пели
куплеты и декламировали стихи, плясали и читали свои сочинения.
Визжали  и  хрюкали  от  удовольствия, отбивали лапы и копытца,
стуча  ими  от  удовольствия.  Смехотрон  работал,  веселье  не
истощалось!
   Один  из  зрителей  в  маске  птицы  от смеха взлетел даже к
потолку, сделал круг почета у люстры. Этот самодеятельный номер
вызвал бурные аплодисменты.
   Лишь скучный, похожий на старичка мальчик заметил вслух:
   -- Подумаешь! Это ведь Картина...
   Он единственный был без маски и за весь  вечер  ни  разу  не
улыбнулся.
   -- Картина? -- подхватил его сосед-кролик, ничего не знавший
о белой птице. -- Кто такая? Что она умеет?
   --  А  ничего,  --  отвечал мальчик. -- Умеет только летать.
Даже дважды два не знает.
   Как ни странно, Картина в страшном шуме услышала эти слова и
обиделась.
   Зрители буквально стонали от смеха, когда участник вечера  в
маске   вороны   дернул   клювом  шнур  на  окне  и,  с  трудом
протиснувшись во фрамугу, улетел прочь.
   В эту ночь Картина не ночевала на балконе. Летала на большой
высоте, борясь с холодными ветрами.  Что-то  время  от  времени
согревало  ее  в  этом  одиноком трудном полете. Она вспоминала
смешные маски кроликов и поросят, удивлялась: неужели ее друзья
так знамениты? Да, они знамениты, потому что учатся в  школе  и
дружат  со  всеми! Как важно, значит, быть не одиноким и нужным
для других!..
   Ворона летала на большой высоте и  каркала  на  всю  округу.
Наперекор  ветру  и  скучному мальчишке распевала она песенку о
страшном волке, которого никто не боится.



   В жизни наших героев произошло важное событие: они вышли  на
лед.
   Каждый,  кто  первый  раз  выходит  на лед, знает, какое это
искусство  --  удержаться  на  ногах,  какое  чувство  уважения
испытывает  новичок ко всем, кто стремительно летит вперед и не
падает.
   Когда  Одноух   шлепнулся,   ему   показалось,   что   Земля
перевернулась.  Он  моментально  развязал зубами шнурки, скинул
ботинки, вцепился когтями в лед. Кто-то  подтолкнул  неудачника
сзади,  и  он  проехал десяток метров, оставив на льду глубокие
царапины.
   Дыркорыл тоже струсил, снял ботинки и вдруг легко  и  плавно
заскользил на острие копыт.
   Ребята ахнули: вот это фигурист, собственные лезвия изобрел!
   Дыркорыл  катил  и катил, никак не мог остановиться. На него
надвигалось толстое дерево. Пришлось тормозить четырьмя  лапами
и пятачком.
   Тормозить   по-настоящему   ребята  его  научили.  И  делать
повороты. И  ехать  задом  наперед.  На  коньках,  конечно.  Не
станешь ведь точить каждый день собственные копыта.
   Талантливый оказался фигурист, не из пугливых.
   А Одноух долго привыкал к конькам. Сделает два шага и робеет
-- падает.  Ребята  берут  его  под лапы, разгонят и отпускают.
Одноух зажмуривает глаза, летит вперед. Раз -- и шишка!
   Не одну шишку набил Одноух, пока стал конькобежцем.
   А любой конькобежец, почувствовав  себя  уверенно  на  льду,
сразу  же  становится  хоккеистом. Два обыкновенных предмета --
клюшка и шайба --  неузнаваемо  преображают  человека.  У  него
появляется важная цель: забить шайбу!
   Одноуха  словно  подменили:  он  как  тигр  бросался к чужим
воротам, сшибал противников, одну за другой ломал клюшки.
   Дыркорыл   избрал   другие   приемы:   быстроту   в    беге,
виртуозность,  неожиданные  броски.  В  азарте  игры  никто  не
замечал, как здорово помогает ему вертящийся пропеллером хвост.
   Отличная получилась пара нападающих!
   В воскресенье играли дворовые команды.  Мороз  не  остановил
болельщиков,  у  катка  собрались и ребята, и взрослые. Команды
были  сборные:  честь  двора  защищали  игроки  от  первого  до
седьмого классов.
   Свисток!
   И  тотчас  определились  лидеры.  В одной команде -- грозный
Вага с  самодельной  тяжеленной  клюшкой,  в  другой  --  лихие
первоклассники  Одноух  и Дыркорыл. Вага, опытный игрок, с ходу
сделал несколько голов. Но он хотел быть героем, играл один, не
обращая внимания на свою команду и на сердитые реплики отца.
   Одноух и Дыркорыл атаковали вместе.  Один  применял  силовые
приемы,   второй   подхватывал  шайбу  и  бил.  Бил  из  любого
положения. Бил клюшкой, коньком, пятачком.
   И  забил  именно  пятачком,  лежа  перед  чужими   воротами,
решающую шайбу.
   Болельщики  кричали  и спорили, обсуждая необычный гол. Но в
каких правилах сказано, что нельзя подправить шайбу носом?!
   Вага рассердился, стукнул Одноуха и был удален. Вместо  него
на  поле вышел Вага-старший, отдал приказ своей команде: "Будем
играть дружно!"
   От толстого повара  чужие  игроки  отлетали,  как  горох  от
стенки.  Но  отец Ваги был в валенках, бегал неуклюже, и ребята
опережали его.
   Вслед за поваром на поле устремились другие отцы. На  минуту
брали  у  сыновей  клюшку  и  увлекались игрой. Вскоре основной
состав был оттеснен за барьер, превратился в болельщиков.
   Трещали клюшки и ворота. Игроки сбросили пальто,  полушубки,
шапки. Двор стеной шел на двор.
   --  Товарищи,  что  происходит?  --  прозвучал строгий голос
Тамары Константиновны. -- Такой мороз, а ребята без пальто.
   -- Какой мороз? -- удивился отец Ваги, вытирая пот  со  лба.
-- Тропическая жара, дышать нечем!
   --  Точно,  Тамара  Константиновна,  -- подтвердили Одноух и
Дыркорыл, стуча зубами. -- Тропический мороз...
   -- Они схватят воспаление  легких!  --  предупредила  Тамара
Константиновна.
   Нехлебов смутился, пробормотал:
   --  Совсем мужики впали в детство... -- Накинул на Одноуха и
Дыркорыла полушубок, схватил их в охапку, побежал  к  подъезду.
-- Сейчас же под горячий душ!..
   Отец Ваги пощупал уши сына, нахлобучил на него свою шапку.
   -- И верно -- мороз. Пошли оттаивать...
   А больше всех, пожалуй, замерз одинокий болельщик на дереве.
   В  азарте  игры  о  Картине  все забыли. Да и что она могла?
Клюшку клювом не удержишь, а уж о коньках и думать нечего.
   Картина  очень  обрадовалась,  когда  услышала   призыв   из
форточки: пора домой!
   В   ванной  наши  нападающие  распарились,  с  удовольствием
вспоминали забитые голы.
   -- Скажи, -- спросил Одноух отца, -- а это хорошо -- впадать
в детство?
   Нехлебов рассмеялся:
   -- Замечательно! Подрастешь -- узнаешь. Только теперь  будем
играть вместе.
   А  Картина,  как  ни  старалась,  не  могла  вспомнить  свое
детство. Как она выглядела? Маленькой  глупой  вороной?  Трудно
себе представить... Ведь это было почти двести лет назад.
   И  ей  очень захотелось вернуться в свое детство. Но что для
этого сделать? Может быть, поступить в первый класс?



   Весна снижает оценки даже у отличников.
   В дневниках погоды, который  каждый  день  ведут  школьники,
светит  вовсю  солнце, увеличивается долгота дня, но времени на
уроки  почему-то  не  хватает.  Рядом  с  пятерками  появляются
четверки и даже трояки.
   Дыркорыл  каждое  утро  встречал с какой-то особой радостью,
бежал с хорошим настроением в школу, а  Одноух,  наоборот,  еле
передвигал ноги, тер лапкой красные глаза, зевал на уроках.
   --  Ты  спишь  на  ходу?  --  спросил  на  перемене Дыркорыл
приятеля и дал ему подножку. -- Не видишь -- Ирка идет?
   Ира сидит на парте перед нашими отличниками.
   У нее такая длинная пушистая  коса,  что  Одноух  иногда  не
выдерживал,  дергал тихонько -- привет, мол; но Ирка на него ни
разу не пожаловалась.
   Дыркорыл  не  позволял  себе  таких  вольностей.  А   сейчас
почему-то  обратил на Ирку внимание: такая была она солнечная и
сияющая у раскрытого окна.
   От подножки Одноух растянулся на  полу,  Ира  улыбнулась,  а
Дыркорыл вдруг почувствовал, как бешено стучит его сердце.
   С этой минуты Дыркорыл стал совершать неожиданные поступки.
   Он  вызвался  идти за хлебом, хотя очередь была Одноуха. Тот
немедленно согласился, прилег на мягкий диван.
   В магазине Дырк не подошел к прилавку с хлебом,  а  замер  у
стеклянной витрины, наблюдая, не идет ли по улице Ира.
   Она прошла мимо витрины. Дыркорыл выскользнул из магазина, с
равнодушным видом поплелся за девчонкой.
   Видит:  стоит  Ира посреди двора и, задрав голову, смотрит в
небо. Дыркорыл тоже задрал  свой  пятак  и  не  заметил  ничего
особенного  --  ни  вертолета, ни воробья, ни знакомой Картины,
ничего, кроме слепящего солнца.
   Дыркорыл стукнул девочку по плечу:
   -- Ты чего, Ирка?
   Она оглянулась,  засмеялась:  "Ничего!"  --  и  побежала  за
дерзким поросенком.
   Они  стали  бегать  и  прыгать  как  сумасшедшие.  А за ними
какой-то мальчишка увязался. Он размахивал руками и кричал:  "Я
вот вам... я вот вам..." И все они хохотали.
   Дыркорыл взбежал на горку и прыгнул вниз.
   Искры  брызнули  из  глаз.  На мгновение прыгун даже потерял
сознание. Но тут же вскочил, побежал опять прыгать.
   А Ира опять смотрит в  небо.  Там,  в  самой  вышине,  парит
белоснежная птица.
   --  Это  Картина?  --  спрашивает  девочка.  И  после  кивка
Дыркорыла продолжает: --  Так  я  завидую  вам!  Приятно  иметь
такого друга.
   Дыркорыл  чуть  не  брякнул:  "А  со мной разве не интересно
дружить?"
   Но вместо этого закричал в самое небо:
   -- Картина! Картина! Спускайся! Давай с нами играть!
   Картина не обращала  на  них  никакого  внимания,  продолжая
кружить  в  лучах  заходящего  солнца.  Сейчас она была розовой
вороной.
   -- Что с ней? -- спросила девочка. -- Она не слушает тебя?
   Дыркорыл лишь вздохнул, не  понимая,  что  случилось  с  его
приятельницей.
   Картина  прекрасно  наблюдала  все  сверху,  слышала летящие
голоса и делала вид, что ничего не замечает. Конечно,  можно  и
поиграть  с  девочкой  и  мальчиком.  Но  разве это решит самую
важную для  нее  проблему?  Как  побороть  в  себе  десятилетия
гордого   одиночества?  Как  быть  полезной  людям?  Как  стать
счастливой?
   Картина думала, думала и ничего не могла придумать...
   Иру окликнули, она ушла домой.
   Дыркорыл долго стоял посреди двора и смотрел на Ирины  окна.
Ему  казалось,  что она вот-вот выйдет и снова начнется веселая
карусель бега. Но Ира не вышла.
   Хлеб Дыркорыл прозевал: магазин закрылся.
   Отец, конечно, сделал выговор Одноуху. Тот, лежа на  диване,
приоткрыл один глаз, сказал:
   -- Я не виноват. Просто Дыркорыл влюбился.
   Дыркорыл  подпрыгнул  на  месте, покраснел до самого кончика
хвоста.
   -- Я пробежал тысячу километров, пока ты спал, а хлеба нигде
нет.
   -- Влюбленный поросенок, -- хихикнул Одноух. -- Сотри  грязь
с пятачка.
   --  Дохлый заяц! -- не выдержал Дыркорыл, дернув обидчика за
ухо.
   Одноух вскочил, принял боксерскую позу:
   -- За зайца ответишь!
   Драчунов разнял Нехлебов. И объяснил, что  влюбленным  имеет
право  быть  каждый, кто не дерется, не ругается и вовремя учит
уроки. Но сейчас -- луна уже светит в окно, а в  дневниках  еще
не нарисовано солнце.
   Одноух  пробудился  от спячки. Он писал в тетради и с тоской
поглядывал на луну. Так приятно запахнет скоро свежей  зеленью.
Покататься  бы  сейчас  по траве, поточить о молодую кору зубы.
Может, и ему в кого-нибудь влюбиться, стать благородным и  чуть
сумасшедшим человеком? Но в кого?
   Одноух зевнул, огляделся, увидел пустой балкон.
   Сегодня  все  какие-то  шальные. Даже Картина загулялась, не
вернулась в свое гнездо.



   В Ершах объявился необычный почтальон.
   Тридцать лет по сельским  дорогам  гоняла  на  велосипеде  и
мотоцикле с сумкой через плечо тетя Наташа, и веселого быстрого
почтальона знал каждый мальчишка.
   Но  вот  не  только  педали,  но  и  собственные  ноги стали
тяжеловаты для тети Наташи, она собралась на пенсию.
   Ждали нового почтальона из центра. Газеты и письма  в  Ершах
разносили школьники. Тетя Наташа сортировала почту, диктовала в
далекие пункты телеграммы по телефону.
   В  свободные минуты почтальонша сидела у окна и беседовала с
большой белой птицей.
   Картина облюбовала себе дерево возле почты.
   Напротив почты находился универсальный магазин, и из него то
и дело неслась бравая музыка. Музыкальную страсть Картины сразу
подметила тетя  Наташа.  Почему-то  ей  показалось,  что  белая
ворона обосновалась возле почты именно из-за музыки.
   --  Что  больше  нравится? -- интересовалась тетя Наташа. --
Марши или вальсы?
   Ворона кивнула.
   -- А мне гармошка, -- призналась почтальонша. -- Знаешь, как
я в молодости частушки пела? Ты небось видела.
   Картина  помнила  и  залихватские   переборы   гармони,   не
смолкавшие  на  деревенской  улице  до  рассвета, и частушки со
смехом и притопами.
   Из  дверей  магазина  вылетели   резкие   ритмичные   звуки,
смешались  с  грохотом проехавшего грузовика, застряли в шлейфе
пыли.
   -- Верка! -- грозно позвала тетя Наташа, и, когда на крыльце
показалась ее дочь, потребовала: -- Отключи громыхалку. Поставь
нам вальс.
   Продавец  Вера  пожала  плечами,  удалилась  за   стеклянный
прилавок, но пластинку все же переменила.
   Волны   вальса   понеслись   по  улице,  уплыли  в  небо,  и
голубоглазая ворона взмахнула белоснежными крыльями.
   -- В почтальоны не пошла, -- критиковала дочь  тетя  Наташа.
--  Культурой  обслуживания  занялась.  А какая у нее культура?
Один джаз в голове.
   --  Ну  что  вы,  мамаша,  говорите?  --  отвечала,  услышав
критику,  из  открытого окна Вера. -- Ценники на виду, все люди
грамотные. Нашли кому жаловаться -- сороке.
   -- Я тебе в книге жалоб запись  сделаю!  Слышь,  Верка?!  --
крикнула, рассердившись, почтальон, но слова ее утонули в новой
модной мелодии.
   Тетя  Наташа залюбовалась дочерью: какая красивая невеста --
отражается в разных зеркалах.
   Покупателей в эти ранние часы не было.  Три  Верки,  которых
видела   в   зеркалах  тетя  Наташа,  скучали  возле  блестящих
прилавков.
   А почта работала. Машина привезла свежие газеты и письма.
   Тетя Наташа привычно раскладывала корреспонденцию.
   Стучал в соседней комнате телеграф.
   Пришла срочная телеграмма  --  в  село  Озерки  председателю
колхоза,   и  тетя  Наташа  расстроилась:  в  Озерках  испорчен
телефон, а до  села  километров  пятнадцать.  Что  делать?  Как
передать  срочные  слова?  Не  потащишься  пешком  по  весенней
грязи... Сидеть у окна и ждать, когда проедет мимо  какойнибудь
Озерковский шофер?
   Тетя  Наташа  поделилась  своими  огорчениями с Картиной. Та
слетела с дерева, уселась на  подоконнике,  стукнула  клювом  о
раму: "Кар!"
   --  Неужели  сама отнесешь? -- догадалась тетя Наташа и даже
попятилась от такой смелой идеи.
   "Кар-р-р!"    --     решительно     подтвердила     Картина:
кор-респонденцию   доставлю,   не   беспокойтесь,   раз   такая
неприятная сложилась картина.
   --  Ты  Озерки  как  будто  знаешь...  --  размышляла  вслух
почтальонша.  --  По прямой, по воздуху, туда километров восемь
будет. И правление колхоза, может, знаешь, где стоит?
   Картина кивком подтвердила, что знает:  правление,  конечно,
на площади стоит.
   Тетя   Наташа   хлопнула   в   ладони,  хотела  обнять  свою
спасительницу, но постеснялась.
   -- Возьми, --  она  протянула  телеграмму  и  квитанцию.  --
Расписку не забудь!
   Белый почтальон уже летел над крышами, держа в клюве срочную
депешу.  Сильные  крылья беззвучно рассекали воздух, но Картина
ощущала его  упругость  каждым  своим  пером.  Она  торопилась,
понимая важность поручения.
   "Вы  что  --  не видите, что в клюве не простая бумаженция?!
Это  же  "Те-ле-грам-ма"!  Срочная  бумага!  Печатными  буквами
пишется  на  тонкой ленте и приклеивается к бланку с двумя "м"!
Телеграмма".
   "Эх, мелкие птахи! --  размышляла  про  себя  белая  ворона,
встречая  крылатых  собратьев.  --  Что вы понимаете в почтовом
деле? Как пишется слово "телеграмма"?"
   Тянулись поля и перелески. Разбрызгивая  грязь,  неслись  по
петлям   дорог   машины.  Картина  летела  напрямую,  заставляя
сворачивать встречных птиц.
   Три озерка среди ельника.
   За ними -- большое село.
   Самая просторная крыша, блестящая издали на солнце,  --  это
правление, где ждет телеграмму председатель Федосов.
   Сквозь  стекло  Картина  с  трудом разглядела в продымленной
комнате несколько человек и дала о себе знать.
   На стук распахнулось окно, из него повалил густой дым. Можно
было подумать, что в комнате пожар. Но опытная ворона прекрасно
знала, что во время совещаний из служебных  помещений  струится
табачный дым.
   --   Никого   нет!  --  сказал  распахнувший  окно  человек,
равнодушно взглянув на ворону.
   Картина настойчиво долбанула раму.
   -- Не мешай работать! -- махнул человек.
   -- А ну погоди, -- отстранил его председатель совхоза, -- не
видишь -- бумага?!
   И протянул руку.
   Картина, признав председателя, позволила взять телеграмму.
   --  Да  это  же  мне!  Депеша...  Молодец,   птица!   --   И
председатель  внимательно  оглядел  Картину.  -- Никак ты наша,
берниковская? А?
   Картина важно наклонила голову и протянула лапой квитанцию.
   -- Надо расписаться? -- весело поинтересовался  председатель
и,  вынув  карандаш,  поставил  лихой  росчерк. -- Благодарю за
срочность, уважаемая! Прошу беспокоить нас в любое время! Будем
очень  рады.  --  И  крикнул  через  плечо:  --   Зерна   дайте
почтальону!
   Но почтальон уже улетел.
   Председатель проводил ее долгим взглядом, вспомнил сломанный
телефон, старую тетю Наташу и обо всем догадался.
   --  Кончать  совещание! -- приказал председатель. -- Всем --
по рабочим местам! И открыть окна! Забыли, что на дворе весна?!
   На весенних радостных крыльях возвращалась в  Ерши  Картина.
Впервые  в  жизни  выполнила она такое поручение. Значит, людям
нужна ее способность летать... Так приятно лететь, когда знаешь
цель.
   Тетя  Наташа  ахнула,  когда  увидела  подпись  председателя
Федосова, погладила птицу по голове:
   -- Устала, бедняжка?
   Картина легко взлетела на почтовое дерево.
   --  Верка!  --  закричала  почтальонша так пронзительно, что
продавщица, бросив покупателей, мигом выскочила на крыльцо.  --
Заводи марш, Верочка! Самый распрекрасный марш!
   Вера  ничего  не  поняла, но в магазине тотчас грянул во всю
мощь труб боевой марш.
   Картина неподвижно замерла на ветке. Она была растрогана.
   Пионеры еще не приходили за почтой. И тогда новый  почтальон
взялся  разносить  письма.  Картина  указала  розовым клювом на
пачку корреспонденции.
   -- Погоди, -- спохватилась тетя Наташа,  пересчитав  письма.
-- Как ты узнаешь, кому какое?
   Ерши  большие,  улиц  много,  а  на  почтовых  ящиках номера
квартир.
   Тут Картина совсем изумила почтальоншу, дав понять, что  она
обучилась грамоте. Взяла конверт с номером дома три и квартирой
четыре и простучала клювом семь раз.
   -- И буквы знаешь? -- тихо спросила тетя Наташа.
   "А-кра, бе-кре..." -- вполголоса подтвердила белая ворона.
   --  Лети,  --  разрешила  почтальон  и задумалась. -- Погоди
маленько.
   Принесла из соседней  комнаты  коричневую  сумку,  разложила
письма по отделениям, укоротила ремень, надела птице на шею.
   -- Теперь ты настоящий почтальон... В добрый путь!
   Под  торжественный  марш  начал  работать  новый  почтальон.
Облетала улицу за улицей, дом  за  домом.  Входила  в  подъезд,
вынимала клювом из сумки нужное письмо и -- в щель, в ящик.
   Гордо чувствовала себя белая птица!
   А  тетя Наташа, сидя у окна, размышляла, как изменился на ее
глазах  мир.  Когда-то  радио  было  в  новинку,  а  теперь  --
пожалуйста,  вокруг  столько источников знаний, что даже вороны
попадаются почти грамотные.
   Конечно, Картина очень мудрая ворона, друзья у нее умницы, и
бухгалтер Нехлебов почти  академик  в  счете.  Но  разве  легко
научиться  считать  до  десятка,  когда  у тебя четыре когтя на
лапе?.. Пятипалый складывает две лапки, и у него ровно десяток.
Двукопытный  складывает  пять  раз  по  два.  Птице  соображать
труднее:  четыре да четыре, да плюс два хвоста -- свой и чужой.
Запутаться можно со своими соображениями!
   Обедать домой  тетя  Наташа  не  пошла.  Дождалась  крылатую
помощницу,  и  они  вместе утолили голод хлебом с молоком. Вера
уже знала, что случилось на почте, и из магазина летел вальс за
вальсом. Тетя Наташа рассказывала Картине о своей жизни.
   В конце рабочего дня Картина отнесла одной старушке  пенсию.
Старушка  нисколько  не  удивилась,  увидев  на балконе птицу с
сумкой, спросила:
   -- Это Наташка тебя прислала?
   Пересчитала  аккуратно  деньги,  расписалась  в   ведомости,
вздохнула:
   -- Совсем глупая стала. За деньгами -- и то ноги не идут. --
И вдруг  улыбнулась: -- Мне бы твои крылья, твою молодость. Ох,
и залетела бы я в самую вышину...
   Картина промолчала,  не  стала  уточнять,  что  она  гораздо
старше  хозяйки.  Иногда  стыдно  бывает,  что  у  тебя большие
сильные крылья, а у другого их нет...
   --  Прилетай,   милочка,   прилетай,   моя   красавица,   --
попрощалась старушка с почтальоном.
   Первый  раз в жизни была Картина счастлива. Ей казалось, что
она помолодела на сто лет. Неужели теперь  она  нужна  стольким
людям?!
   ...Картина  так  устала,  что  впервые  проспала рассвет. Ей
снилось, что она летит с сумкой над земным шаром  и  бросает  с
вышины письма, а люди ловят их и приветливо машут вслед.



   Вот и прошел учебный год.
   Каникулы!
   Слово  звонкое,  как  удар  по мячу. Первые каникулы в жизни
Одноуха  и  Дыркорыла.  Теперь   они   люди   ученые.   Выучили
полкилометра   стихов,   сложили   и   вычли  в  уме  множество
разнообразных  предметов,  получили  сто   похвал   от   Тамары
Константиновны  и  сто  одно  замечание  от  Констнтинтамарыча,
поссорились, помирились  и  подружились  со  всеми  товарищами,
выросли, повзрослел, поумнели... И перешли во второй класс.
   В  шкафу  лежат  подарки -- две большие книги с картинками и
надписью: "За отличные успехи и прилежание".
   Действительно, в тетрадях, которые раньше тянули на единицу,
появилось много пятерок, их  даже  жалко  выбрасывать.  Что  же
касается  прилежания,  то  оно  не  всегда  было отличным, но в
основном -- прилежным.
   Последний урок -- как праздник,  а  нашим  героям  почему-то
грустно вспоминать его.
   Вошла  Тамара  Константиновна  с  пачкой книг и раздала всем
подарки. Глаза у нее были  блестящие,  голос  взволнованный  --
самая красивая учительница, которая только может быть! И каждый
улыбался  и  невольно  становился  серьезным, когда ему вручали
книгу.
   Тамара Константиновна внимательно смотрела на подходившего к
ней первоклашку, говорила важные для него слова, и  первоклашка
моментально взрослел и становился второклассником.
   Когда  алфавит  в  классном  журнале  кончился,  учительница
объявила, что в новом учебном году их  будет  не  тридцать  два
ученика, а тридцать три, и показала новую парту. Весь класс так
и  залился  смехом, увидев эту парту. В углу под самым потолком
была приделана обыкновенная толстая палка.
   И смолк класс, потому что  в  открытое  окно  влетела  белая
птица и уселась на свою парту.
   Картина сразу украсила собой пустующий угол.
   Она  сидела,  как  и  все, очень прямо, уставившись выпуклым
глазом на учительницу, и в  ее  черной  почтовой  сумке  лежали
учебники для второго класса.
   Тамара  Константиновна  называла  новые  учебники, а Картина
доставала клювом из сумки  нужную  книгу  и  демонстрировала  с
высоты классу.
   Ребята  пишут  и  пишут  в  тетрадях.  То  поднимут голову и
посмотрят на  учительницу,  то  оглянутся  на  Картину.  Умница
птица,  ее  и  вороной-то неловко назвать: за несколько месяцев
вызубрила  всю  программу,  догнала  товарищей,  будет  учиться
дальше.
   Тридцать третье место прочно утвердилось в классе!
   Одноух и Дыркорыл особенно прилежно составляли список дел на
лето.
   Как  важно  им не забыть ничего, чему они выучились в школе.
За три месяца они прочитают все  книги,  заглянут  в  учебники,
будут  во всем помогать Нехлебову. Теперь их трое помощников --
Дружный коллектив.
   Кончился последний урок, взлетела со своей парты Картина,  и
будущие  второклассники  с  веселым шумом и неожиданной грустью
покинули класс.
   Но грусть похожа на дымок погасшего костра. Повеял ветер,  и
нет его -- растаял. Только в памяти остался едва уловимый след.
   Весенний  ветер  гуляет  по  улице, влетает в открытые окна,
зовет озорно: эй, вы, не проспите каникулы!
   Впереди три месяца полной свободы, зеленой  травы,  зеленого
неба,  зеленого  ветра, зеленого жаркого солнца. Вот как сладко
зевает на подоконнике кошка: каш-кис-кус-лыш...  Смотрит  одним
глазом на побледневшие ученые физиономии, понимает, умница, что
нужна ее хозяевам срочная медицинская помощь природы -- солнце,
воздух и вода.
   --  Буду  вставать  рано, -- сказал Дырк. -- Сделал зарядку,
бегом к реке и -- лови себе рыбку хвостом. На завтрак.
   -- Хорошо тебе с голым хвостом. А я? Обо мне не подумал,  --
обиделся  Одноух.  --  Ну,  и  я  не  пропаду.  Целый день буду
загорать.
   -- Как это? -- удивился Дырк, оглядывая мохнатого приятеля.
   -- Обыкновенно, на солнышке.
   -- Снимешь шкуру, -- поддакнул Дыркорыл, -- наденешь трусики
и валяйся пузом вверх...
   -- И сниму! -- гордо заявил Одноух. --  И  валяться  буду...
Даже купаться!
   --  А  ты. Картина, как начнешь каникулы? -- поинтересовался
Дырк.
   "Кар! --  деловито  гаркнула  птица.  --  Корреспонденция!..
Срочные дела!.."
   Картина  нацепила  сумку на шею и полетела на почту. Скорее,
скорее! Может быть, лежат важные телеграммы...
   Одноух и Дыркорыл, поспорив, разошлись в разные стороны.
   Ух, как жарило солнце!
   Дыркорыл  язык  высунул,  пока  добрался  до  реки.   Удочки
разматывать не стал, бросил на траву. Уселся на бревне, упавшем
с берега, хвост и копыта в воду опустил, отдыхает.
   Сидит Дырк на бревне, шевелит хвостом в прохладе, напевает:
   Пусть удирает крокодил.
   Когда рыбачит Дыркорыл.
   Я -- Дыркорыл, я -- Дыркорыл,
   А дальше я забыл!..
   Вдруг кто-то хвать его за хвост. Да пребольно.
   Дыркорыл  вздрогнул, осмотрел хвост. На нем белели ямочки от
чьих-то зубов.
   "Эге, -- сказал себе Дырк, -- окунь хватанул".
   Конечно, жадный окунь принял  хвост  за  гигантского  червя,
крокодилы  ведь  в  реке  не  водятся. Жирный золотисто-зеленый
окунь бродил где-то  рядом,  но  Дырку  лень  было  возиться  с
удочкой, лень было и пошевелиться.
   Что-то  тяжелое  повисло  на хвосте, и рыболов -- бултых! --
полетел с бревна.
   Наступила отвратительная, ужасно мокрая тьма.
   "Хрюну!" -- крикнул, хлебнув воды, наш герой, что  означало:
тону, спасайте, кто может!
   Рыбы  брызнули во все стороны от неудачливого рыболова, им и
в голову не пришло, что некоторые не умеют плавать.
   Дыркорыл отчаянно махал лапами, не зная, что он легче воды и
барахтается на самой поверхности.
   "Хрюну! -- снова крикнул перепуганный рыболов в самое  небо.
--   Тамаркрокодилыч,  я  больше  не  буду  врать.  Я  не  умею
плавать!.."
   Кто-то очень сильный схватил  тонущего  за  ухо,  поволок  к
берегу.
   ...Когда  Дыркорыл  выплюнул  из  себя  речную воду и открыл
глаза, он смутно увидел мокрого симпатичного зверя. Наверно это
был речной бобр. Ну, конечно, смелый великолепный  пловец  спас
несчастного рыболова.
   Дыркорыл  хотел  пожать  лапу  своему  спасителю, но руки не
слушались его, а голова гудела.
   -- Спасибо, бобрик, -- жалобно  произнес  Дырк,  дрожа  всем
телом  и  стуча  зубами.  Страх  медленно покидал Дыркорыла: он
снова был на твердой земле.
   -- Да что там, -- бобр смущенно махнул мокрой лапой.
   -- Ты  спас  меня!  --  искренне  сказал  Дырк,  не  обращая
внимания на то, что бобр произносит человеческие слова.
   --  Пустяки!  --  голос  бобра прозвучал чуть знакомо. -- Ты
замерз. А ну, за мной!
   Они побежали по зеленой  траве  и  сразу  же  наткнулись  на
чью-то  шкуру.  Точнее,  это была шуба, которую кто-то потерял.
Бобр накинул шубу на плечи Дырка, велел сделать пробежку,  чтоб
не простудиться.
   Ох и жарко было Дыркорылу бежать в шубе.
   Пот  тек ручьями с рыболова, но он послушно следовал совету,
делая круг за кругом.
   Два гусака загоготали, вытянув  шеи  при  виде  неизвестного
существа.  Так хотелось им ущипнуть страшилище, узнать, кто это
такой! Но Дырк шикнул на них на ходу,  махнул  острым  копытом:
смотрите,  задену  ненароком  по клюву, придется искать зубного
врача!..
   Гуси отстали.
   Бегун  встал  как  вкопанный,  упершись  в  землю  копытами.
Страшная догадка поразила Дыркорыла: на нем была шкура Одноуха!
   Где же друг, если его шкура валялась в траве?
   У Дырка кругом пошла голова, пятачок побледнел.
   -- Он совсем голый...
   --  Что  ты  сказал?  --  спросил  бобр,  глаза  его  весело
блеснули. -- Кто голый?
   -- Мой друг, -- признался Дыркорыл  и,  путая  слова  не  от
дрожи,  а  от волнения, принялся рассказывать, как Одноух пошел
загорать, скинул шкуру и вот...  его  нигде  нет.  Что  с  ним?
Может, солнечный удар? А может, и сгорел вовсе...
   Дыркорыл даже прослезился от такой картины.
   А  речной зверь, спаситель рыболова, хохотал от души. Как-то
чудно он смеялся, будто сухое дерево грыз: хруп-хруп,  хра-хри,
хи-ра-ха!..
   И  чем  больше  он  смеялся, тем больше пушился. Просыхал от
смеха и солнца.
   Пушился, пушился, и вдруг у него поднялось одно ухо.
   И второе поднялось, но не во весь рост, а наполовину.
   Дыркорыл наконец-то узнал его!
   -- Это ты, Одноух? -- смущенно спросил он.
   -- Я! -- признался пушистый.
   -- Ты вытащил меня?
   -- Ерунда, я умею плавать. Хочешь, научу?
   -- Хочу!
   Дыркорыл увидел  себя  плывущим  в  зеленой  реке.  Свободно
скользит он в волнах, вращая хвост винтом, обгоняет стаи рыб. А
впереди  плывет,  оглядываясь  на  отстающего, ловкий и гладкий
друг.
   -- Значит, ты не вылезал из шкуры, -- улыбнулся  Дыркорыл  и
скинул  с  плеч  старый,  брошенный  кем-то  тулуп. -- А кто же
дернул меня за хвост?
   -- Я, -- простодушно признался Одноух. --  Считай,  что  это
был первый урок плаванья...
   -- Ах так! -- вспыхнул Дырк и бросился на шутника.
   Они покатились по зеленой траве.
   Большая  тень  накрыла  сверху драчунов. Они задрали головы,
обрадовались: Картина!
   Белая ворона с сумкой парила над  ними.  Она  несла  срочную
депешу бухгалтеру Нехлебову.
   --  Видишь,  она  работает,  а  мы  бездельничаем, -- сказал
Дыркорыл и покраснел. -- Нехорошо получается.
   -- Нехорошо. -- Одноух поскреб лапой в  затылке.  --  Ладно,
что-нибудь придумаем!
   "Кра-кру -- по пути прокачу!" -- предложила Картина Одноуху.
   Одноух махнул лапой на Дыркорыла.
   -- Пусть лучше он. Ты еще ни разу не летал?
   -- Не летал! -- смущенно ответил Дырк.
   --  Тогда лети! -- просиял Одноух и объяснил, как удержаться
на птичьей спине.
   Белая птица взмыла с пассажиром в вышину.
   Впервые видел Дыркорыл такой огромный мир  и  задохнулся  от
счастья.
   Ветер  бил  в  лицо,  щекотал  ноздри, трепал уши. Дыркорыл,
обняв за шею голубоглазую Картину, что-то кричал.
   Сверху неслись к Одноуху звонкие слова:
   -- Здесь, под крыльями
   Картины, вес красиво, все картинно!..
   С большой высоты увидел свои Ерши второклассник Дыркорыл!
   -- Ну как?! -- крикнул он Одноуху. -- Получается?
   А Одноух заливается смехом, машет приветливо лапой:
   -- Новый Колумб -- открыл  Ерши!  Ха-ха!..  Держись  крепче,
Дырк! А то свалишься!..
   У Картины запершило в горле.
   Но  она  побоялась  каркнуть,  чтоб не спугнуть поэтического
вдохновения друга, увидевшего Землю с высоты птичьего полета.
   Их  замечательная  дружба,  новые  классные  и   внеклассные
приключения  еще  очень  долгое  время  будут служить предметом
разговоров, удивляя многих и многих...

Last-modified: Wed, 02 Sep 1998 14:02:02 GMT

Оцените этот текст: