еву, и мы стали перед ней
на одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
    Потом я попросил Пятницу поплавать со  мной.  Было  очень  забавно
смотреть, как он  подходил  к  воде,  щелкал  решающим  устройством  и
отступал назад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в
воду, и, когда палец утонул, Пятница важно сказал, что роботы  плавать
не могут. Мы просто покатывались от хохота, такой у него был при  этом
самодовольный вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы  носить  на
руках мальчиков, и он ответил, что могут. Я стал ему на ладони,  и  он
поднял меня высоко над головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал  с
нее кокосовые орехи и кидал вниз, а папа ловил.
    Когда солнце спустилось совсем  низко,  мама  предложила  пойти  к
океану смотреть закат.
    Солнце стало красным-красным и сплющилось у самой воды, и от  него
к берегу потянулась красная светящаяся  полоса.  Я  зажмурил  глаза  и
представил себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
    - Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
    - Приходилось, - ответил он.
    -- А там от него тоже тянется такая полоса?
    - Нет.
    - А небо там какого цвета?
    - Черное, - сказал папа.  -  Там  все  другое...  незнакомое  и...
враждебное.
    - Почему? - спросил я.
    - Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он.  -  А
сейчас идемте ужинать.
    Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника,
а мы угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои
любимые блюда,  и  каким-то  чудом  оказывалось,  что  мы  каждый  раз
угадывали. Поэтому ужин у нас получился на славу.
    Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам  после  купания
совсем не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по  полной
рюмке, а маме - немножко. "Только чтобы чокнуться", - сказала она.
    После ужина мы смотрели по  телевизору  концерт,  и  диктор  перед
началом сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела
от удовольствия, потому что она очень гордится тем, что  у  нас  такой
знаменитый папа.
    Передавали самые лучшие песни, а  одна  певица  даже  пропела  мою
любимую песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно,  как
они об этом узнали.
    Когда кончился концерт, папа сказал, что ему нужно садиться писать
отчет, а я отправился спать. Я уже лежал в постели, когда мама  пришла
пожелать мне спокойной ночи.
    - Мам, посиди со мной, - попросил я.
    - С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
    В открытое окно светила луна, и было светло совсем,  как  днем.  Я
смотрел на мамино лицо и  думал,  какая  она  красивая  и  молодая.  Я
поцеловал ее руку, пахнущую чем-то очень приятным и грустным.
    - Мама, - спросил  я,  -  почему  это  запахи  бывают  грустные  и
веселые?
    - Не знаю, милый, - ответила она, - мне никогда не приходилось  об
этом думать. Может быть, просто каждый запах вызывает у  нас  какие-то
воспоминания, грустные или веселые.
    - Может быть, - сказал я.
    Мне было очень хорошо. Я вспоминал проведенный день, самый  лучший
день в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят  девять  таких
дней.
    - Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь и как не
хочется умирать!
    - Что ты, чижик?-сказала она. - Тебе ли говорить о смерти? У  тебя
впереди огромная жизнь.
    Мне было ее очень жалко: еще на "Альбатросе" ночью я  слышал,  как
они с папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в
космосе, и о том, что всем нам осталось жить не больше  трех  месяцев,
если за это время не найдут способа ее  лечить.  Ведь  поэтому  экипаж
"Альбатроса" был одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты. И
в океане, вероятно, нам нельзя купаться, потому что эта болезнь  такая
заразная.
    И все же я подумал, что, когда люди так любят  друг  друга,  нужно
всегда говорить только правду.
    - Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я.  -  Ведь  даже,  если  не
найдут способа лечить эту болезнь...
    - Найдут, - тихо сказала мама. - Обязательно найдут. Можешь быть в
этом совершенно уверен.

______________________________________________________________________

        РЕШАЙСЯ, ПИЛОТ!


    Марсианка шла, чуть покачивая  бедрами,  откинув  назад  маленькую
круглую голову. Огромные черные глаза слегка прищурены,  матовое  лицо
цвета слоновой кости, золотистые губы открыты в улыбке, на левом виске
- зеленый треугольник - знак касты Хранителей Тайны.
    Климов вздрогнул.
    Он все еще не мог привыкнуть к загадочной красоте дочерей Марса.
    - Простите, не скажете ли вы мне, где  я  должна  зарегистрировать
свой билет?
    Она говорила певучим голосом на космическом  жаргоне,  проглатывая
окончания слов.
    - Налево, пассажирский зал, окно номер три.
    - Спасибо! - Марсианка  тряхнула  серебряными  кудрями  и,  бросив
через плечо внимательный взгляд на Климова, пошла к двери. Палантин из
бесценных шкурок небрежно волочился по полу.
    "Дрянь! - с неожиданной  злобой  подумал  Климов.  -  Искательница
приключений! Навязали себе на  шею  планетку  с  угасающей  культурой.
Страшно подумать, сколько мы туда вбухали, а что толку! Разве что наши
девчонки стали красить губы золотой краской. Туристочка!"
    Он отвратительно чувствовал себя. От  сердца  к  горлу  поднимался
тяжелый, горький комок, ломило затылок, болели все суставы.
    "Не хватало только, чтобы я свалился".
    Он  проглядел  расписание   грузовых   рейсов   и   направился   в
пассажирский зал.
    В углу, под светящейся схемой космических  трасс,  группа  молодых
парней играла в бойк - игру,  завезенную  космонавтами  с  Марса.  При
каждом броске костей они поднимали крик, как на футбольном матче.
    "Технические эксперты, все туда же", - подумал Климов.
    Он толкнул дверь и зашел в бар.
    Там еще было мало народу. Чета американцев, судя  по  экзотическим
костюмам со множеством застежек и ботинкам  на  толстенной  подошве  -
туристы, пила коктейли, да неопределенного вида  субъект  просматривал
журналы.
    Ружена - в белом халате с засученными  рукавами  -  колдовала  над
микшером.
    - Здравствуй, Витя! - сказала она, вытаскивая пробку из бутылки  с
яркой этикеткой. - Ты сегодня неважно выглядишь. Хочешь коньяку?
    Климов зажмурил глаза и проглотил слюну.
    Рюмка коньяку - вот, пожалуй, то, что ему сейчас нужно.
    - Нельзя, - сказал он, садясь на табурет, я ведь в  резерве.  Дай,
пожалуйста, кофе, и не очень крепкий.
    - Ничего нового?
    - Нет. Что может быть нового... в моем положении?
    Он взял  протянутую  чашку  и  поставил  перед  собой,  расплескав
половину на стойку.
    Ружена подвинула ему сахар.
    - Нельзя так, милый. Ты же совсем болен.  Пора  все  это  бросать.
Нельзя обманывать самого себя. Космос выжимает человека до предела.  Я
знала людей, которые уже к тридцати пяти годам никуда не  годились,  а
ведь тебе...
    - Да, от этого никуда не спрячешься.
    Американец  поднял  голову  и  щелкнул  языком.  В  дверях  стояла
марсианка.
    - Бутылку муската, крымского, - бросила она, направляясь к столику
у окна.
    - Ну, я пошел, - сказал Климов, - мне еще нужно в диспетчерскую.
    - Я сменяюсь в двенадцать. Заходи за мной, проводишь домой.  Может
быть, останешься, - добавила она тихо, - навсегда?
    - Зайду, - сказал Климов, - если освобожусь.
    "Если освобожусь, - подумал он.  -  Что  за  чушь!  От  чего  тебе
освобождаться, пилот второго резерва? Ты сегодня будешь свободен,  как
и вчера и как месяц назад, как  свободен  уже  три  года.  Никто  тебя
никуда и никогда не пошлет. Тебя терпят здесь только  из  сострадания,
потому что знают, что ты не можешь  не  приходить  сюда  каждый  день,
чтобы поймать свой единственный шанс. Приходишь в надежде на чудо,  но
чудеса бывают только в сказках".
    У дверей он столкнулся с толстым низеньким человечком  в  униформе
международного космодрома.
    - Как дела, Витя?
    - Отлично!
    - Самочувствие?
    - Великолепное.
    - А мы тут совсем зашились с грузовыми перевозками. Заходи к концу
смены, поболтаем.
    - Зайду, - сказал Климов, - обязательно зайду. К концу смены.
    Он еще раз прошел по пассажирскому залу и сел  в  глубокое  низкое
кресло под репродуктором.  Очередной  автобус  привез  большую  группу
пассажиров, и зал наполнился оживленной толпой.
    Климов машинально взял со столика проспект туристских рейсов.
    РЕГУЛЯРНЫЕ РЕЙСЫ НА ЛУНУ,  ПОЛНАЯ  БЕЗОПАСНОСТЬ  ПОЛЕТОВ.  В  ПУТИ
ПАССАЖИРЫ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ КВАЛИФИЦИРОВАННЫМИ ЭКСКУРСОВОДАМИ-КОСМОЛОГАМИ,
ТУРИСТСКИЕ ЛАЙНЕРЫ ВЕДУТ САМЫЕ ОПЫТНЫЕ ПИЛОТЫ.
    "Самые опытные, - подумал он. - Каждый из них еще ходил в коротких
штанишках, когда я сделал свой первый рейс на Луну. А сейчас...  Самые
опытные! Что ж, видно, действительно пора кончать эту комедию.  Ружена
права. Сейчас, пилот,  ты  пойдешь  в  диспетчерскую  и  скажешь,  что
завтра... Потом ты зайдешь за Руженой, и  больше  не  будет  ни  этого
томительного ожидания чуда, ни вечного  одиночества.  Зачем  ты  берег
свое одиночество, пилот? Для дела, которому служишь? Тебе  больше  нет
места там. Теперь тебе на смену  пришли  самые  опытные  те,  кто  еще
сопливыми щенками носил на школьные курточках памятные жетоны с  твоим
портретом. Ну, решайся, пилот!"

    Диспетчер - девушка в новенькой,  с  иголочки  форме,  со  значком
Космической академии на груди - смерила  его  колючим  взглядом  серых
глаз.
    - Почему вы не на месте? Только что отправили в  больницу  второго
пилота с ноль шестнадцатого. Кроме вас, никого в резерве нет.  За  три
дня - двенадцать внеплановых рейсов. Сможете лететь?
    - Смогу.
    - Бегите скорее в санчасть. Ваше дело  уже  там.  Первый  пилот  -
Притчард. Вы  его  найдете  в  пилотской.  Старт  через  сорок  минут.
Счастливого полета!
    - Спасибо!
    Климов закрыл за собой дверь и прислонился к стене.
    "Ноль шестнадцатый, рейсовый на Марс. "Бегите скорее  в  санчасть"
Нет, дудки! Пусть бегают самые опытные, у них не бывает сердцебиений".
    Он стал медленно подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой
ступеньке.

    - Фамилия?
    - Климов. Второй пилот с ноль шестнадцатого.
    - Раздевайтесь!
    Непослушными пальцами он расстегнул китель.
    - До трусов.
    ...Десять  оборотов,  двадцать,  тридцать...  сто.   Все   быстрее
вращение  центрифуги,  все   медленнее   и   слабее   толчки   сердца.
Невообразимая тяжесть давит на живот, сжимает легкие.  Тупые,  тяжелые
удары по затылку Рот жадно ловит воздух. Сто двадцать. Огненные  круги
бешено вращаются перед глазами, рвота поднимается из желудка  и  комом
застревает в горле. Сто тридцать. Невыносимая боль в позвоночнике. Сто
тридцать пять. О чудо!  Невесомость.  Он  парит  в  свободном  полете.
Черная бездна усеяна звездами - синими, красными,  фиолетовыми.  Какое
блаженство! Если бы только так не жал загубник кислородного  аппарата.
Какой болван придумал эти новые скафандры...
    - Спокойно, Климов! Глотайте, глотайте. - Врач вынул  у  него  изо
рта ложку и взглянул на часы, проверяя пульс. - Сколько вам лет?
    - Там написано... пятьдесят два.
    - Вы же давно имеете право на пенсию. Какого черта...
    - Я не могу.
    - Глупости! - Врач подошел к столу и открыл личное дело, - С  моей
стороны было  бы  преступлением  выпустить  вас  в  полет.  Ничего  не
поделаешь, батенька, возраст есть возраст. Сколько лет вы летаете?
    - Тридцать... из них три - в резерве.
    - Вот видите, - он перелистывал послужной список, - две аварии  за
последние пять лет, а до этого... постойте! Вы что, и есть  тот  самый
Виктор Климов?!
    - Тот самый.
    Врач тихонько свистнул.
    "Решайся, пилот! Это твой последний шанс".
    - Один рейс. Очень прошу вас...
    - С кем вы летите?
    - Первый пилот - Притчард.
    - Хорошо, - помедлив мгновение, он поставил размашистую подпись на
путевке, -  я  поговорю  с  ним,  чтобы  он  вас  щадил,  особенно  на
перегрузках. Счастливого полета!
    - Спасибо!
    - Минутку! Вы помните наш уговор? Последний  рейс.  Вот  таблетки.
Без особой надобности не принимайте. Так помните?
    - Помню.


        x x x


    - Простите, вы Притчард?
    Широкоплечий   верзила,   расправлявшийся   с    полукилограммовым
бифштексом, поднял рыжеволосую голову.
    - Угу.
    - Виктор Климов. Назначен к вам вторым пилотом.
    Притчард исподлобья бросил на  него  взгляд.  Уважение  пополам  с
жалостью. Самые опытные всегда смотрели на него таким взглядом.
    - Очень приятно. Садитесь. Что вы будете есть?
    - Спасибо, я никогда не ем перед стартом.
    - Напрасно. Может быть, кофе?
    - Я уже пил.
    Первый пилот молча жевал.
    "Начальство, - подумал Климов, - сосунок, а начальство".
    - Вы летали на шестой серии?
    Климов замялся.
    - Вообще не приходилось, но я прошел курсы переподготовки.
    - Великолепно, - В голосе Притчарда было все,  что  угодно,  кроме
восторга.
    - Старт в двадцать три тридцать, - сказал он, отодвигая тарелку. -
Сейчас объявят посадку. Я пойду оформлю документы, а вы пока проверьте
укладку груза.
    - Я не должен присутствовать при посадке?
    - Нет, там Рита, она справится.
    Объявили посадку, и пассажиры устремились к выходу на летное поле.
Климов зашел в бар.
    - Я улетаю на ноль шестнадцатом.
    - Ох,  Витька!  -  радостное  выражение  на  лице  Ружены   быстро
сменилось тревожным. - Да разве ты можешь такой?!
    - Ерунда. Врач сказал, что я вполне в форме.
    - Ну,  поздравляю!  -  Она  перегнулась  через  стойку  и  неловко
чмокнула его в щеку. - Буду ждать.
    - Прощай.
    - Подожди, Витенька. - Она торопливо расстегнула халат и  оторвала
пуговицу от блузки. - На счастье!
    Благодарить не полагалось.
    У служебного выхода он небрежно показал дежурному путевку.
    - Летите, Климов?
    - Лечу, вторым пилотом на ноль шестнадцатом.
    - Вторая площадка налево.
    Климов вышел на поле. Вдали, за железобетонной  оградой,  высилась
стальная громада стартовой башни с устремленной ввысь ракетой.
    Он поднял голову и посмотрел на маленькую красноватую звездочку  в
небе.
    "Тебе здорово повезло, пилот!" - Рука нащупала в кармане  пуговицу
и судорожно сжала ее.
    У подножия башни высокая тонкая стюардесса усаживала пассажиров  в
лифт.
    Климов взглянул наверх и направился к трапу.
    Он уже был на высоте грузового отсека,  когда  вновь  почувствовал
тяжелый, горький комок в груди. Прислонившись к перилам,  он  взглянул
вниз и сжал зубы,  чтобы  побороть  головокружение.  Только  этого  не
хватало. Неужели  боязнь  высоты?!  Он  поднял  взгляд  вверх,  и  вид
мерцающих звезд неожиданно принес облегчение...
    Грузовой отсек был  забит  до  отказа.  Путаясь  в  многочисленных
оттяжках  креплений,  Климов  ползком  пробрался  в  кормовую   часть.
Кажется, все в порядке, можно идти в кабину.
    - Вот черт! - Выбираясь через люк в тамбур, он ударился головой об
один  из  оцинкованных  ящиков,  укрепленных  по  стенам.   -   Однако
загрузочка выше нормы!
    После полумрака грузового  отсека  матовый  свет  плафонов  салона
казался нестерпимо ярким. Последние пассажиры  усаживались  в  кресла.
Стюардесса разносила на маленьком подносе  розовые  пилюли  стартового
наркоза.
    Идя по проходу,  он  увидел  марсианку.  Она  посмотрела  на  него
внимательным, изучающим взглядом и насмешливо улыбнулась.
    Первый пилот был  уже  на  месте.  Климов  сел  в  свое  кресло  и
застегнул ремень. Притчард вопросительно на него посмотрел.
    - Все в порядке, но мне кажется, что загрузка превышает допустимую
для кораблей этого класса.
    Притчард хмыкнул.
    - Не беспокойтесь. Есть разрешение инспекции.
    В двери появилась голова стюардессы.
    - Все! Двадцать шесть пассажиров.
    - О'кэй!
    Притчард включил микрофон, но  вдруг  передумал  и  вновь  щелкнул
тумблером.
    - Слушайте, Климов. Вы ведь опытный астролетчик. Еще в академии  я
изучал ваши  полеты...  Вам  нечего  меня  стесняться...  Мне  говорил
врач... Может быть, стартовый наркоз?..
    - Чепуха! Я себя отлично чувствую.
    - Как знаете. - Он нагнулся к микрофону. -  Я  ноль  шестнадцатый,
прошу старт.
    - Ноль шестнадцатый, даю старт! - раздался  голос  в  динамике.  -
Пять... четыре... три... два... один... старт!
    Стрелка  указателя  ускорения  медленно  тронулась  с   места   и,
нерешительно  задержавшись   на   какое-то   мгновение,   стремительно
двинулась дальше.
    Климов почувствовал на себе взгляд Притчарда и  улыбнулся  слабой,
вымученной улыбкой.  Затем,  выждав  немного,  вытащил  из-за  обшлага
таблетку и отправил ее в рот налитой свинцовой тяжестью рукой.
    Первый пилот внимательно глядел на щит приборов. Прием допинга  на
взлете и посадке был категорически запрещен уставом.
    Действие таблетки сказалось мгновенно. Теперь вибрация  и  тяжесть
не казались такими мучительными.
    Притчард передвинул маленький рычажок на пульте. Стрелка указателя
перегрузки пошла вниз.
    - Я  ноль  шестнадцатый,  -  сказал  он  в   микрофон,   -   старт
благополучный, курс на заправочную станцию.
    - Я вас слышу, ноль  шестнадцатый,  -  отозвался  голос.  -  Старт
благополучный, заправочная готова вас принять.
    Плавное торможение, две вспышки бортовых дюз, и  корабль  повис  в
магнитной ловушке заправочной станции.
    "Ловко это у него получилось, - подумал  Климов,  -  ай  да  самый
опытный!"
    Притчард отстегнул ремень.
    - Послушайте, Климов. Заправка  продлится  около  трех  часов.  На
взлете вы мне абсолютно не нужны. Набор второй космической  -  это  не
шутка. Отправляйтесь спать. Две таблетки снотворного.  Через  двадцать
часов меня смените.
    - Да, но...
    - Выполняйте распоряжение! При такой автоматике я  могу  подремать
здесь. Ясно?
    - Ясно.
    В   синем   свете   ночных   ламп   лица    пассажиров    казались
мертвенно-бледными. Они лежали навзничь в откинутых креслах, скованные
стартовым наркозом.
    На переднем сиденье, скорчившись, спала стюардесса.
    Климов прошел в крохотную каюту экипажа и, сняв  ботинки,  лег  на
диван. У изголовья, на столике, лежала коробочка со снотворным.
    "Выполняйте распоряжение..."
    Он вздохнул и одну за другой принял две таблетки.
    "А  все-таки  тебе  здорово  повезло,  пилот",  -  усмехнулся  он,
закрепляя спальные ремни.
    Климов проснулся от странного щемящего чувства тревоги.  Несколько
минут он лежал на спине с  закрытыми  глазами,  не  в  силах  побороть
действия снотворного.
    "Который час? -  он  отстегнул  ремни,  рывком  сел  и  взлетел  к
потолку. Держась за скобы на переборке,  осторожно  спустился  вниз  и
взглянул на часы, - Черт знает что! Проспал!"  Прошло  тридцать  шесть
часов с тех пор, как Притчард отослал  его  в  каюту.  Проспал  вахту!
Позор!  Нечего  сказать,  хорошо  начинается  его   служба   на   ноль
шестнадцатом!
    Он нагнулся, натянул ботинки  с  магнитными  подошвами  и,  волоча
ноги, с видом провинившегося мальчишки поплелся в рубку.
    Чета  американцев,  расстегнув  ремни,  дремала  в  креслах.  Юные
эксперты снова сражались  в  бойк,  оглашая  кабину  веселым  хохотом.
Марсианка, морщась от стука магнитных костей, сосала тюбик с ананасным
кремом.
    Стюардесса порхала между креслами, убирая остатки завтрака.
    Климов открыл дверь рубки.
    - Простите, Притчард. Я  знаю,  что  это  свинство,  которому  нет
оправдания.
    - Бросьте, Климов. Я рад, что  вы  хорошо  выспались.  Корабль  на
курсе. Можете дремать здесь, в кресле, а я прилягу. Когда вас сменить?
    - Когда угодно. Я, кажется, выспался на всю жизнь.
    - Хорошо, - первый пилот взглянул на  часы,  -  я,  пожалуй,  тоже
приму таблетку.


        x x x


    ...Нет ничего более спокойного,  чем  вахта  в  свободном  полете.
Климов откинулся в кресле и закрыл глаза, прислушиваясь к  монотонному
пощелкиванию курсографа. Ну вот, он снова в космосе. Теперь, вероятно,
надолго. Пилотов, назначенных из резерва, редко снимают после  первого
рейса. Во всяком случае, несколько рейсов ему обеспечено, а там...
    Два взрыва один за другим рванули корпус корабля.  Погас  свет.  В
темноте Климов нащупал кнопку аварийного освещения, и рубка осветилась
скупым светом маленькой лампочки, укрепленной над пультом.
    Во внезапно наступившей тишине стук часового механизма  курсографа
казался ударами набата. На плавной  кривой  курса  виднелся  крохотный
всплеск. От него кривая чуть заметно  отклонялась  влево.  Этого  было
достаточно, чтобы корабль пролетел мимо цели на  расстоянии  миллионов
километров.  Нужно  немедленно  исправить  курс.  Две-три  вспышки  из
бортовых дюз, и тонкая кривая на бумажной ленте вновь ляжет посередине
красной черты,  вычисленной  со  скрупулезной  точностью  электронными
машинами на  Земле.  Он  нажал  педаль  маневрового  двигателя  левого
борта... Тишина...
    Магнитные подошвы больше не притягивались полом, и он двигался  по
проходу  нелепыми  скачками,  провожаемый   встревоженными   взглядами
пассажиров.
    Между дверью, ведущей в тамбур, и комингсом переборки лежал  иней.
Климов прижался ухом к изоляции двери и услышал тонкий свист. Там,  за
дверью, была чудовищная пустота, именуемая космосом.  Он  взглянул  на
шток автоматического клапана, установленного на трубе, подающей воздух
из регенерационной станции в кабину. Клапан закрыт. Это могло означать
только одно: разрыв трубопровода.
    - Что-нибудь серьезное, кеп? - спросил американец.
    - Нет. Микрометеорит пробил обшивку и повредил проводку. Через два
часа  все  будет  исправлено.  Вот  только  обед,  вероятно,   немного
запоздает.
    Еще бы! Ведь все запасы продовольствия  находились  там,  за  этой
дверью.
    "Два часа, - он бросил взгляд на анероид. - Давление в  кабине  на
пять  миллиметров  ниже  нормального.  Через  два  часа   они   начнут
задыхаться, если только запас кислорода в аварийных баллонах..."
    - Два часа, и все будет в порядке, - повторил  он,  направляясь  в
кабину.
    - Притчард! - Первый пилот спал, раскинув  руки.  Тяжелое  дыхание
вырывалось из полуоткрытого рта. - Притчард!
    Он тер ему уши, хлопал по щекам, массировал грудную клетку.
    - Проснитесь, Притчард!
    Тщетно. Сейчас  действие  снотворного  могла  парализовать  только
инъекция энцекардола.
    - Рита!
    В дверь просунулось бледное, как гипсовая маска, лицо стюардессы.
    - Аптечка у вас?
    - Она в тамбуре, сейчас принесу.
    - Не нужно.
    - Я думаю...
    - Идите  на  место!  Я  буду   в   рубке.   Включите   поглотители
углекислоты. Кислород расходуйте очень экономно. Никого не подпускайте
к двери, ведущей в тамбур.
    - Хорошо.
    "Ну, решайся, пилот!"
    Собственно  говоря,  решать  было  нечего.  Кислорода  в  баллонах
оставалось примерно на четыре  часа.  Нужно  либо,  задраив  дверь  из
кабины в рубку, выбраться наружу  через  аварийный  люк  и  попытаться
проникнуть в кормовой отсек, либо... Двадцать шесть пассажиров.
    Скафандр в шкафу. Немного великоват, но ничего  не  поделаешь.  Он
закинул руку за спину, чтобы защелкнуть карабин шлема, и  почувствовал
режущую боль в левой половине груди. Не нужно делать резких  движений.
Теперь укрепить на груди кислородный  баллон  и  пристегнуть  к  поясу
трос. Не забыть маневровый пистолет. Проклятье! Ни троса, ни пистолета
на месте не оказалось. Очевидно, все снаряжение для вылазок  в  космос
хранилось  в  кормовом  отсеке.  Ладно,  выбора   нет.   Он   проверил
герметичность шлема и начал отвинчивать стопор аварийного люка.
    Стремительный  шквал  прижимает  тело  к  полуоткрытому  люку.  Со
взрывом лопнули лампочки плафонов. Черная  пластмасса  пультов  быстро
покрывалась толстым слоем инея.
    Он бросил взгляд на дверь, ведущую в кабину, и распахнул люк...
    За  свою  долгую  жизнь  космонавта  Климову  не  раз  приходилось
покидать кабину в полете, и всегда при этом он испытывал ни с  чем  не
сравнимое ощущение величия космоса.  Однако  сейчас  ему  было  не  до
высоких эмоций. Тонкий плотный слой льда  осел  на  петлях,  не  давая
закрыть люк. Упершись ногами в обшивку, он изо всех сил тянул  его  на
себя.
    - Сволочь! - Неожиданно  крышка  поддалась,  и,  кувыркаясь  через
голову, Климов начал стремительно удаляться  от  корабля.  Он  вытянул
руки и ноги. Вращение немного замедлилось,  но  черный  провал  бездны
между ним и ноль шестнадцатым неуклонно увеличивался.
    "Люк!!  Никто  не  знает,  что  люк  открыт.  Даже  если  Притчард
проснется до того, как в  кабине  кончится  кислород...  Стоит  только
распахнуть дверь..."
    В отчаянии он барахтался в пустоте,  сжимался  в  комок  и  рывком
расправлял беспомощное тело.
    "Если бы был маневровый пистолет... Болван!  Что  толку  думать  о
том, чего нет... Кислород!"
    Он перевел рычажок обогрева баллона в крайнее положение и,  выждав
подходящий момент, резко открыл вентиль продувания.
    "Стоп!.. Еще раз... Стоп!"
    Все  ближе  громада  корабля,  все  меньше  давление  кислорода  в
баллоне.
    "Довольно! - Протянутые пальцы почти касаются спасительного леера.
- Неужели мимо?! Последний раз! Есть!"
    Сейчас он цепкой хваткой держит металлический  прут.  Крышка  люка
совсем рядом. Он  накладывает  стопор  и,  сжав  от  напряжения  зубы,
затягивает что есть силы маховик. Только бы хватило кислорода!
    Медленно перебирая руками, Климов движется вдоль корабля. Ага! Вот
она, зияющая дыра с рваными краями! С трудом он протискивает  туловище
внутрь. Так и  есть!  Взорвались  эти  чертовы  ящики  в  тамбуре.  Он
нагибается и в свете шлемового  фонарика  различает  дыру  размером  в
кулак в трубопроводе, подводящем  регенерированный  воздух  в  кабину.
Края ее затянуты льдом. Сноп белых снежинок фонтаном вздымается вверх.
Слава богу! Регенерационная станция работает.  Он  подходит  к  двери,
ведущей в машинный отсек, и кладет на нее руку. Чуть ощутимая вибрация
от работающих компрессоров похожа на биение сердца.
    Нужно  торопиться.  И  так  слишком  много  драгоценного   воздуха
выброшено в космос.  Сначала  -  пластырь  на  трубу,  затем  заняться
кабелем. Заплату на обшивку - после...

    - Витя! - Ружена уже сняла халат. Костюм  из  мягкой  серой  ткани
плотно облегал ее стройную фигуру. - Пойдем, милый! Ноль  шестнадцатый
на Марс уже улетел. Теперь до утра ничего не будет. Мы еще  успеем  на
автобус. Посмотри, на кого ты похож! Пошли! Примешь ванну, выпьешь чаю
с малиной. Завтра я выходная, проваляешься весь день в постели.
    "Ну, решайся, пилот!"
    - Нет, - сказал он, скользнув взглядом по расписанию рейсов,  -  я
буду ночевать в общежитии. Завтра в  семь  утра  нужно  быть  здесь  к
отлету маршрутного на Луну. Ведь  я  в  резерве,  мало  ли  что  может
случиться.

______________________________________________________________________

        НЕЕДЯКИ


    По установившейся традиции мы собрались  в  этот  день  у  старого
Космонавта. Сорок лет тому назад мы подписали  ему  первую  путевку  в
космос, и, несмотря на то что мы оставались на Земле, а он каждый  раз
улетал все дальше и дальше, тысячи общих интересов по  работе  связали
нас дружбой, крепнувшей с каждым годом.
    В этот день мы праздновали сорокалетие нашей  первой  победы.  Как
всегда, мы предавались воспоминаниям и обсуждали наши планы.  Пожалуй,
не  стоит  скрывать,  что  с  каждым  прошедшим   годом   воспоминаний
становилось все больше, а планов... Впрочем, я несколько  отвлекся  от
темы.
    Мы только что закончили спор о парадоксах времени и находились еще
в том возбужденном состоянии, в котором  бывают  спорщики,  когда  все
аргументы уже исчерпаны и каждый остался при своем мнении.
    - Я считаю, - сказал Конструктор, - что время, текущее в  обратном
направлении, так же выдумано  математиками,  как  космонавтами  миф  о
неедяках. Степень достоверности примерно одинакова.
    В глазах Космонавта блеснули знакомые мне насмешливые огоньки.
    - Вы ошибаетесь, - сказал он, наполняя наши бокалы, - я сам  видел
неедяк, да и само название тоже придумано мною. Могу  рассказать,  как
это произошло.
    Это случилось тридцать лет назад, когда мы только начали осваивать
Большой  космос.  Летали  мы  тогда  на   допотопных   аннигиляционных
двигателях, доставлявших нам уйму хлопот. Мы находились на  расстоянии
нескольких  парсеков  от  Земли,  когда   выяснилось,   что   фотонный
ускоритель нуждается в срочном ремонте. Корабль  шел  в  поясе  мощной
радиации, и о том, чтобы выйти из кабины, снабженной надежной системой
биологической защиты, нечего было и думать.
    Выручить нас могла только  посадка  на  планете,  обладающей  хоть
какой-нибудь атмосферой, способной ослабить жесткое излучение.
    К   счастью,   такая   возможность   скоро   представилась.    Наш
радиотелескоп обнаружил прямо по курсу небольшую систему, состоящую из
центрального светила и  двух  планет.  Можете  представить  себе  нашу
радость,  когда  приборы  зафиксировали  на  одной  из   этих   планет
атмосферу, содержащую кислород.
    Теперь уже нами руководило не только стремление поскорее исправить
повреждение, но и азарт  исследователей,  хорошо  знакомый  всем,  кто
когда-либо в космосе обнаруживал условия, пригодные для  возникновения
жизни.
    Вы хорошо знаете  наши  старенькие  корабли.  Молодежь  их  сейчас
считает просто смешными, но я о них вспоминаю  с  сожалением.  Они  не
имели того комфорта, которыми обладают современные лайнеры, и  команда
на них была смехотворно малочисленной, но для  разведки  космоса  они,
по-моему, были незаменимы. Они не нуждались в  космических  посадочных
станциях и, что самое главное, легко конвертировались  в  ракетопланы,
обладающие прекрасными маневренными качествами.
    Наш экипаж  состоял  из  Геолога,  Доктора  и  меня,  исполнявшего
обязанности  командира,  штурмана  и  бортмеханика.  Четвертым  членом
экипажа был мой старый космический товарищ - спаниель Руслан.
    Мы с трудом сдерживали охватившее нас нетерпение, когда на  экране
телевизора  замелькали  облака,  скрывавшие  поверхность  таинственной
планеты. Кое-что о ней мы уже знали. Ее масса била близка к земной,  а
период обращения вокруг центрального  светила  равен  времени  оборота
вокруг собственной оси. Таким образом,  она,  наподобие  Луны,  всегда
обращена к своему солнцу только одной стороной. Ее  атмосфера  состоит
из 20% кислорода, 70% азота  и  10%  аргона.  Такой  состав  атмосферы
избавлял нас от необходимости работать в скафандрах.
    Каждый из нас строил всевозможные предположения относительно  вида
и характера хозяев нашего будущего пристанища.
    К сожалению, нас очень быстро постигло разочарование. Корабль  три
раза на небольшой  высоте  облетел  планету,  но  ничего  похожего  на
присутствие живых существ обнаружить не  удалось.  Освещенная  сторона
планеты представляла собой раскаленную пустыню,  а  противоположная  -
сплошной ледник. Даже область вечных сумерек на их границе была лишена
какой-либо растительности. Оставалось загадкой, каким же  образом  без
растительности мог появиться в атмосфере кислород.
    Во всяком случае, с мечтами о  радушном  приеме  на  этой  планете
приходилось распроститься.
    Наконец,  мы  выбрали  место  для  посадки  в  районе  с  наиболее
умеренным климатом.
    Повреждение ускорителя оказалось пустяковым,  и  мы  рассчитывали,
что  через  несколько  дней,  считая  по  земному  календарю,   сможем
отправиться в дальнейший рейс.
    Попутно с ремонтными работами мы продолжали изучение планеты.
    Ее  почва  состояла  из  базальтов  со  значительными  скоплениями
окислов  марганца.  По  видимому,  наличие   кислорода   в   атмосфере
объяснялось процессами восстановления этих окислов.
    Ни многочисленные пробы, взятые  из  атмосферы,  ни  анализы  воды
горячих и  холодных  источников,  которыми  была  богата  планета,  ни
исследование различных слоев почвы не обнаруживали ничего такого,  что
указывало бы на наличие хотя бы самых примитивных форм жизни.  Планета
была безнадежно мертва.
    Уже все было готово  к  отлету,  но  внезапно  произошло  событие,
совершенно изменившее наши планы.
    Мы работали на стартовой площадке,  когда  услышали  яростный  лай
Руслана Нужно сказать, что Руслан видал  виды  и  вынудить  его  лаять
могло только нечто совершенно необычное.
    Впрочем, то, что мы увидели  заставило  и  меня  издать  невольное
восклицание.
    По  направлению  к  большому  ручью,   находящемуся   примерно   в
пятидесяти метрах от нашего корабля, двигалась странная процессия.
    Сначала мне показалось,  что  это  пингвины.  То  же  невозмутимое
спокойствие, та же важная осанка, такая же ковыляющая походка.  Однако
это было первым впечатлением Шествовавшие мимо нас  существа  не  были
похожи ни на пингвинов, ни на что либо другое, известное человеку.
    Представьте себе животных ростом  с  кенгуру,  передвигавшихся  на
задних лапах По бокам туловища крохотные трехпалые отростки. Маленькая
голова,  снабженная  двумя  глазами  и  украшенная  гребнем  наподобие
петушиного. Одно носовое отверстие, внизу которого  болтается  тонкая,
длинная трубка.  Но  самым  удивительным  было  то  что  эти  существа
обладали  совершенно  прозрачной  кожей,  через  которую  просвечивала
ярко-зеленая кровеносная система.
    Увидев нас, процессия остановилась Руслан  с  громким  лаем  бегал
вокруг незнакомцев, но лай, по-видимому, не производил на них никакого
впечатления. Некоторое время они разглядывали  нас  большими  голубыми
глазами. Затем, как по команде, повернулись и  направились  к  другому
ручью, находящемуся  поблизости.  Очевидно,  мы  просто  перестали  их
интересовать. Став на колени,  они  опустили  свои  трубки  в  воду  и
застыли неподвижно на добрые полчаса.
    Все это совершенно противоречило  нашим  выводам  о  необитаемости
планеты. Ведь эти существа не могли быть ее единственными  обитателями
хотя бы потому, что нуждались, как все животные, в органической  пище.
Все живое, что мне когда-либо приходилось видеть  в  космосе,  жило  в
едином биологическом комплексе, обеспечивающем жизнедеятельность  всех
его составляющих. Вне такого симбиоза, в самом  широком  смысле  этого
слова, невозможны никакие формы жизни. Выходит, что весь этот комплекс
мы попросту прозевали.
    Не могу сказать, чтобы  чти  мысли,  мелькавшие  у  меня,  пока  я
наблюдал обитателей планеты, были очень приятными.  Я  был  командиром
экспедиции и отвечал не только за полет, но и за достоверность научных
сведений, доставляемых на  Землю.  Сейчас  об  отлете  нечего  было  и
думать. Старт откладывался до тех пор,  пока  мы  не  разгадаем  новую
загадку.
    Утолив жажду, таинственные существа уселись в кружок. То, чем  они
занимались, было очень похожим на соревнование ашугов,  на  котором  я
однажды присутствовал в Средней Азии. Поочередно каждый из них выходил
на середину круга.  После  этого  бесцветный  гребень  на  его  голове
начинал вспыхивать разноцветными огнями. Остальные в полном  безмолвии
наблюдали за этой игрой  красок.  Трудно  было  удержаться  от  смеха,
наблюдая, с какой важностью они все это проделывали.
    Исчерпав, видимо, всю программу, они поднялись на ноги  и  гуськом
отправились в обратный путь. Мы последовали за ними.
    Я не буду утомлять вас описанием всех наших попыток составить себе
ясное представление об этих существах.
    Они жили на освещенной части  планеты.  Трудно  сказать,  как  они
проводили время. Они попросту ничего не делали.  Около  двухсот  часов
они лежали под жгучими лучами своего солнца, пока не  приходило  время
отправляться на водопой. У ручья каждый раз повторялась та  же  сцена,
которую мы наблюдали в первый раз.
    Размножались они почкованием. После того как на спине у  взрослого
животного вырастал потомок, родительская особь умирала. Таким образом,
общее количество их на планете всегда оставалось постоянным Они  ничем
не болели, и за  все  время  нашего  пребывания  там  мы  ни  разу  не
наблюдали случаев их преждевременной смерти.
    При всем этом они обладали одной  удивительной  особенностью:  они
ничего не ели. Поэтому я их и прозвал неедяками.
    Мы анатомировали несколько умерших неедяк и  не  обнаружили  в  их
организме ничего похожего на органы пищеварения. За счет  чего  у  них
происходил обмен веществ, оставалось для нас загадкой. Не могли же они
питаться одной водой.
    Доктор провел исследование обмена на нескольких живых экземплярах.
Они с неудовольствием, но безропотно переносили взятие  проб  крови  и
позволяли надевать на себя маски при газовом анализе. Похоже  было  на
то, что им просто лень сопротивляться.
    Мы уже начинали терять терпение. Навигационные расчеты показывали,
что дальнейшая отсрочка старта на  Землю  приведет  к  неблагоприятным
условиям полета, связанным со значительным расходом горючего, которого
у нас было в обрез, но никто из нас не  хотел  отказаться  от  надежды
разгадать эту новую тайну жизни.
    Наконец настал тот день, когда Доктору удалось свести воедино  все
добытые им сведения, и неедяки перестали быть для нас загадкой.
    Оказалось, что неедяки не представляют собой единый организм. В их
крови находятся бактерии, использующие  свет,  излучаемый  центральным
светилом, для расщепления углекислоты и синтеза питательных веществ из
азота, углерода и водяного пара. Все необходимое  для  этого  бактерии
получают  из  организма  неедяк.  Процессы   фотосинтеза   облегчаются
прозрачными кожными покровами неедяк. Размножение бактерий в организме
этих удивительных существ происходит  только  в  слабощелочной  среде.
Когда бактерий становится слишком много,  железы  внутренней  секреции
неедяк выделяют гормоны, повышающие кислотность крови,  регулируя  тем
самым  концентрацию  питательных  веществ   в   организме.   Это   был
удивительный пример симбиоза, доселе неизвестный науке.
    Должен  сознаться,  что  открытие  Доктора  навело  меня  на   ряд
размышлений. Ни одно живое существо в космосе не получило  от  природы
так много, как неедяки. Они были избавлены от  необходимости  добывать
себе пищу, забот о потомстве,  они  не  знали,  что  такое  борьба  за
существование и никогда не болели.  Казалось,  природой  было  сделано
все, чтобы обеспечить  необычайно  высокое  интеллектуальное  развитие
этих существ. И вместе с тем они немногим отличались от Руслана. У них
не было никакого подобия общества, каждый из них жил сам по  себе,  не
вступая в общение с себе  подобными,  если  не  считать  бессмысленных
забав с гребнями у ручья.
    Откровенно говоря, я начал испытывать отвращение к  этим  баловням
природы и без всякого сожаления покинул странную планету.
    - И вы там больше никогда не бывали? - спросил я.
    - Я туда случайно попал через десять лет, и то, что я там  увидел,
поразило меня больше, чем открытие,  сделанное  Доктором.  При  втором
посещении Неедии я обнаружил у неедяк зачатки общественных отношений и
даже общественное производство.
    - Что же их к этому вынудило? - недоверчиво спросил Конструктор.
    - Блохи.
    Раздался  звук  разбиваемого  стекла.  Конструктор  с   сожалением
смотрел на свои брюки, залитые вином.
    - Мне очень неприятно, - сказал он,  поднимая  с  пола  осколки  -
Кажется, это был ваш любимый бокал из лунного хрусталя, но шутка  была
столь неожиданной.
    - Я не собирался шутить, - перебил его Космонавт,  все  было  так,
как я говорю. Мы были настолько уверены в  отсутствии  жизни  на  этой
планете, что не приняли необходимых в таких случаях мер по  санитарной
обработке экипажа. По-видимому, несколько блох с Руслана  переселились
на неедяк и прекрасно там прижились. Я уже говорил о том, что у неедяк
очень короткие передние конечности. Если бы они не чесали  друг  другу
спины и не объединили свои усилия при ловле блох, то те бы  их  просто
загрызли.
    Не знаю, кому из неедяк первому удалось обнаружить,  что  толченая
перекись марганца служит  прекрасным  средством  от  блох.  Во  всяком
случае я видел там фабрику, производящую этот порошок. Им удалось даже
изобрести нечто вроде примитивной мельницы для размола.
    Некоторое время мы молчали. Потом Конструктор сказал:
    - Ну,   мне   пора   идти.   Завтра   утром   старт    двенадцатой
внегалактической  экспедиции.  У   меня   пригласительный   билет   на
торжественную часть. Вы ведь там тоже будете?
    Мы вышли с ним вместе.
    - Ох, уж мне эти космические истории!  -  вздохнул  он,  садясь  в
лифт.

______________________________________________________________________

        САШКА


    - Ошибаться свойственно только человеку, - сказал Конструктор.
    - Удивительно свежий афоризм, -  усмехнулся  Космонавт,  -  вы  бы
по-латыни его преподносили. Это как-то больше впечатляет  неискушенных
слушателей.
    - Глупости! -  лицо  Конструктора  покрылось  красными  пятнами  -
верный признак того, что он готов ринуться в бой, - Я вовсе не о  том.
Просто  ошибки  появляются  всегда  там,   где   отсутствует   жесткая
программа. То, что мы делаем по велению инстинкта, -  всегда  точно  и
безошибочно, потому что нас  запрограммировала  мать  природа.  Ошибки
неизбежны, когда на жесткую программу накладывается чувство или разум.
Исправно действующая машина с хорошо продуманной программой  не  знает
ошибок.
    - Однако я помню случай... - сказал Космонавт.
    - Да,  да.  Расскажите,  как  это   пол