Оцените этот текст:


--------------------
 Илья Варшавский. Солнце заходит в Дономаге (фантастические рассказы)
 Редактор Б. Клюева. Подп. к печ. 29/III 1966 г.
 М., "Молодая гвардия", 1966. ("Фантастика, приключения, путешествия")
 OCR BPT, 1999 г.
--------------------


                       Фантастические рассказы

______________________________________________________________________




      ВЕЧНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

      Курсант Плошкин
      В атолле
      Решайся, пилот!
      Неедяки (текст тот же, что и в сб. "Молекулярное кафе")
      Сашка
      Лентяй

      ДОНОМАГА

      Тревожных симптомов нет
      Призраки (текст _почти_ тот же, что и в сб. "Молекулярное кафе")
      Предварительные изыскания
      Судья
      Фиалка
      Солнце заходит в Дономаге
      Наследник

      ФАНТАСТИКА В СОБСТВЕННОМ СОКУ

      Мистер Харэм в Тартарарах
      Происшествие на Чайн-Род
      Лекция по парапсихологии
      Конференция (то же, что р-з "ВЕЧНЫЕ ПРОБЛЕМЫ" в сб. "Молекулярное
                   кафе", с небольшими сокращениями)
      Игра
      Выстрел
      Биотрангуляция Лекочки Расплюева

    Три путешествия. Послесловие Александра Смолина

______________________________________________________________________








    Капитан Чигин взглянул на старинный морской хронометр, висевший на
стене рядом с электронными часами. Кажется, пора!
    Он подошел к двери и повернул на два оборота ключ. Так  спокойней.
Затем из левого ящика стола были извлечены  спиртовка,  два  маленьких
серебряных чайника и две коробочки, украшенные изображениями драконов.
    Конечно, открытый огонь на космолете - нарушение правил, но чай  -
это чай, и ни один истинный ценитель не  будет  пользоваться  для  его
приготовления какими-то дурацкими плитками на медленных нейтронах. Что
ж, капитан Чигин может позволить себе  эту  вольность.  Пятьдесят  лет
службы в  космосе  тоже  дают  какие-то  права.  Космический  устав  -
прекрасная вещь, на космолете должна быть железная  дисциплина,  иначе
это будет не корабль, а кабак, но нельзя же подходить с одной меркой к
желторотому курсанту и  старому  космическому  волку  Чигину.  Сначала
прослужите столько, сколько капитан Чигин, а потом и права  вам  дадут
особые. Вот так-с.
    Чай тоже нужно уметь готовить.  Это  вам  не  какая-нибудь  бурда,
которой потчуют на космодромах,  а  напиток  высшего  класса,  эликсир
бодрости.
    Сначала нужно ополоснуть чайник водой и поставить  его  на  огонь.
Когда из носика пойдет легкий парок,  засыпать  первую  порцию  чая  и
поставить чайник на батарею. Пусть постоит минут десять. Тем  временем
вскипит вода во втором чайнике. Только не забудьте положить в холодную
воду немного зеленого листа. Что, никогда не слышали? Ну  это  оттого,
что вы, батенька, не знаете, что такое настоящий чай.  Именно  зеленый
лист. От него все качества.  Попробуйте,  и  ничего  другого  пить  не
захотите. Теперь вылейте зеленый навар в первый чайник и  снова  -  на
огонь. Только сейчас уж следите, чтобы не закипел, а то  все  пропало.
Отлично! Можно снимать и покрыть колпаком. Минут пять - и  чай  готов.
Пить его нужно из маленькой фарфоровой чашки. Сахар? Ну  кто  же  пьет
настоящий чай с сахаром?! В крайнем случае - чуть-чуть соли.
    Капитан  вдохнул  волшебный  аромат,  отпил  маленький  глоток   и
медленно проглотил, блаженно зажмурясь.
    Отставив чашку, он достал из стола кожаную папку, послюнил похожий
на сосиску палец и бережно перелистал  сшитые  вместе  пожелтевшие  от
времени страницы.
    Ага, вот!

    "Я,  капитан  парохода  "Жулан",  вследствие  скудного  питания  и
неполного штата кочегаров вынужден прекратить рейс, распустить команду
и передать пароход местным властям.
    В настоящее время  нахожусь  в  городе  Коломбо,  что  на  острове
Цейлон,  и  с  первым  пароходом  нашей  компании  вернусь  в  пределы
Российской империи, что явствует из изложенного".

    Капитан  слегка  откинулся  назад  в  кресле,  чтобы  полюбоваться
ровными строчками рондо.
    - "Что явствует из изложенного"! - со смаком повторил он,  поднося
чашку ко рту. - Стиль-то какой! "Явствует из изложенного"!
    Рука капитана потянулась  к  чайнику,  но  в  этот  момент  кто-то
осторожно  постучал  в  дверь.  Капитан  поморщился,  сунул  спиртовку
обратно в ящик, подошел к двери и повернул ключ.
    - Можно к вам, мастер? - В дверях стоял старший помощник.
    Чигин довольно  ухмыльнулся.  Обращение  "мастер",  как  и  звание
"капитан", было заимствовано им из старинных книг и отлично прижилось.
Попробуйте найдите хоть еще одного космонавта, к  которому  обращаются
подобным образом! Капитан - это для посторонних. Ближайшим  помощникам
разрешается  маленькая  фамильярность.  "Мастер"...   право,   неплохо
звучит!
    - Входите, чиф. Может быть, чашечку чаю?
    Старпом вздохнул. Он терпеть не мог любимый напиток  капитана,  но
отказаться - значило смертельно обидеть старика.
    - Спасибо, с удовольствием!
    Чигин достал из шкафчика вторую чашку.
    - Какие новости?
    - Радиограмма с подкидыша. Идет к  нам  с  курсантами.  Двенадцать
человек.
    - Какой курс?
    - Все первокурсники. Двенадцать козерогов.
    - Примите к правому борту.
    - Есть!
    - Что еще?
    - На подкидыше - доктор. Радирует, что все в порядке,  медикаменты
получены.
    - Так.
    Капитан задумался. Опять первый курс. Щенки. На перегрузках  будут
лежать трупами, потом, в невесомости, заблюют  весь  корабль.  Пробный
рейс, так называемое "окосмичивание кадров". Капитан  терпеть  не  мог
этого  выражения.  Окосмичивание!  Чушь  это,  а   не   окосмичивание!
Подумаешь, старт с постоянной орбиты, удлиненный эллипс вокруг Марса и
возвращение на орбиту. Дать бы им настоящий взлет и еще  посадочку  на
Венере, вот тогда бы узнали, что такое  "окосмичивание".  Половина  бы
подала заявление об отчислении из  училища.  Но  что  поделаешь,  если
планетолет "Альдебаран" уже давно переведен  в  класс  4-Е  без  права
посадки на планеты. Еще года два его  будут  использовать  в  качестве
учебной базы, а затем...
    - Спасибо, мастер, чай у вас действительно великолепный.
    - Подождите.
    Старший помощник снова сел.
    - Вот что, - капитан расстегнул воротник кителя, - вы уж займитесь
сами с курсантами. Главное, чтобы они сразу включились в работу. Ничто
так не разлагает молодежь, как безделье. Никаких  поблажек  на  всякие
там недомогания и прочее. Железная дисциплина и работа излечивают  все
хворобы.
    - Будем разбивать на вахты?
    - Обязательно.  По  четыре  человека.  Из  каждой  вахты  двоих  -
боцману. Пусть с ними не миндальничает.
    - А остальных?
    - В штурманской рубке и в машине. По  очереди,  каждые  сутки.  Во
вторую половину рейса произведете перемену без выходных.
    - Чепуха все это, - сказал старший помощник, - все равно курорт.
    - Вот вы и позаботьтесь, чтобы  не  было  курорта,  погоняйте  как
следует.
    - Автоматика, тут особенно не погоняешь, времена не те.
    - Не те, - согласился капитан. - Вот спросите  у  этих  козерогов,
чего их понесло в училище, и они вам непременно наплетут про романтику
космоса, а какая теперь романтика? Вот раньше...
    - В наше время, - кивнул старший помощник.
    Капитан хлопнул рукой по столу.
    - Да я не о  том!  Вот,  скажем,  мой  прадед,  он  был  капитаном
парохода.
    - Чего?
    - Парохода. Плавал по морям.
    - Зачем? - лицо помощника выражало полное недоумение.
    - Ну, перевозили разные грузы.
    - Странно. Кому могло прийти в голову таскать грузы  морем,  среди
всех этих нефтяных вышек?
    Капитан пожал плечами.
    - Вероятно, их тогда было меньше.
    - Все равно анахронизм.
    - Романтика, - задумчиво сказал капитан. - Тогда люди были другие.
Вот послушайте.
    Он открыл папку.

    "Названный  Сергей  Малков,  списанный  мною,  капитаном  парохода
"Жулан", в  Кардиффский  морской  госпиталь,  направляется  в  пределы
Российской империи,  удовлетворенный  денежным  довольствием  по  день
прибытия,  что  подтверждается  подлинной   подписью   моей   руки   и
приложением   Большой   Гербовой   Печати   Российского   Генерального
Консульства в городе Лондоне".

    - Н-да, - сказал помощник.
    - Это мой прадед, капитан парохода "Жулан", - самодовольно  сказал
Чигин. - Папка и хронометр - наши семейные реликвии.
    - Плавал  по  морю!  -  хмыкнул  помощник.  -  Что  ни   говорите,
анахронизм!
    Капитан нахмурился.
    - Ничего вы не смыслите, чиф. Это вам не  космолетом  командовать.
Тут кое-что еще требовалось.  Отвага,  мастерство.  А  парусный  флот?
Какие люди там были?! "Травить  правый  бом-брам-брас!"  Как  это  вам
нравится?!
    - А что это значит?
    - Ну, команда такая, - неуверенно сказал капитан.
    - Не понимаю я этого, - развел руками помощник, -  не  понимаю,  и
все тут! Что за бом-брам?
    - Я теперь тоже многого не понимаю. Раньше вот  так  все  знал,  -
выставил капитан растопыренную  пятерню,  -  а  теперь,  извините,  не
понимаю. В позапрошлом году направили на  двухмесячные  курсы  изучать
эти новые звездолеты. Лекции читал такой, лопоухий. Прослушал я первую
и спрашиваю: "А почему он у вас все-таки летит?" - "Вот же, - говорит,
- формула". А и я говорю: "На формулах,  молодой  человек,  летать  не
привык.  На  всем,  -  говорю,  -  летал:  и   на   ионолетах   и   на
аннигиляционных, а вот на формулах не приходилось".
    - Так он не летит, -  ухмыльнулся  помощник,  -  это  пространство
свертывается.
    Красная  шея  капитана  приобрела  малиновый  оттенок  -  признак,
предвещавший начало шторма.
    - Глупости! - сказал он, вставая с кресла. -  Пространство  -  это
миф, пустота, и сложить его невозможно.  Это  все  равно  что  сожрать
дырку от бублика, а бублик оставить. Нет уж, вы  мне  подавайте  такой
корабль, чтобы и старт и посадки - все  было,  а  от  формул  увольте,
благодарю покорно!
    - Разрешите идти? - благоразумно спросил помощник.
    - Идите, а я отдохну немного.
    Капитан сполоснул под краном оба чайника, убрал коробочки  с  чаем
и, взглянув на хронометр, откинул полог койки.





    Баркентина под всеми парусами шла  бакштаг,  ловко  лавируя  среди
нефтяных вышек.
    Соленые  брызги   обдавали   загорелое   лицо   капитана   Чигина,
наблюдавшего в подзорную трубу приближающийся берег.
    Ветер крепчал.
    - Убрать фок-марсель и грот-стаксель! - скомандовал капитан.
    - Есть убрать фок-марсель и грот-стаксель!  -  проворные  курсанты
рассыпались по реям.
    - Прямо к носу - коралловый риф! - крикнул впередсмотрящий.
    Капитан взглянул  вперед.  Белые  валы  прибоя  яростно  бились  о
предательский риф, до которого оставалось не более  двух  кабельтовых.
Решение нужно было принимать немедленно.
    - Свистать всех наверх!
    - Есть свистать всех наверх! - козырнул боцман.
    - Рубить ванты, рубить топинанты, мачты за борт!
    Подвахтенные с топорами кинулись к такелажу.
    - Капитан,  тонем!  -  крикнул  молодой   курсант,   указывая   на
приближающийся вал, покрытый белой пеной.
    - Черт  побери,  поздно!  -  капитан  окинул  последним   взглядом
баркентину. Отличное судно, но  разве  может  оно  противостоять  мощи
прибоя?! - Прощайте, братцы! Благодарю за отличную службу!
    Удар! Треск  ломающейся  обшивки,  крики  тонущих  курсантов,  рев
прибоя.
    Огромный  вал  захлестывает  с  головой,  переворачивает,  слепит,
душит. Больше нет сил!
    Капитан опускается на  дно.  Но  что  это?  Звуки  фанфар,  грохот
барабанов, дикие крики. К нему плывет толпа голых зеленых людей.
    - Ага, попался индюк! - орет плывущий  впереди  старик  с  длинной
зеленой бородой.
    "Откуда они знают мое прозвище?" - думает Чигин.
    - Попался,  попался!  -  орут  зеленомордые.  -   Напиши   формулу
свернутого пространства и станешь у нас вождем. Не напишешь - смерть!
    - Смерть индюку!





    - Фу, дьявол! - капитан поднял голову с подушки. - Ведь  приснится
же такое!
    Он перевернулся на спину, пытаясь понять, откуда идет этот шум.
    Внезапная догадка заставила его вскочить с койки.
    "Курсантский  кубрик!  Ну  ладно,   голубчики,   сейчас   получите
космическое крещение!"
    Капитан спустился в курсантский отсек и застыл в дверях.
    Великий Ти-Ка-Ту,  что  там  творилось!  Пиршество  было  в  самом
разгаре. Весь запас продовольствия,  выданный  сердобольными  мамашами
бедным  деткам  на  долгий  космический  рейс,   уничтожался   ими   с
непостижимой скоростью. Завтра  эти  детки  будут  лежать  на  койках,
держась за животики и ни один не выйдет на вахту. А сейчас -  горящие,
возбужденные   лица,   рты,   перемазанные   вареньем,   орущие    под
аккомпанемент  электронной  гармошки  разухабистую  песню,  ту   самую
идиотскую песню о бравых  парнях  в  космосе,  которую  так  ненавидел
капитан Чигин.
    Капитанские ноздри подозрительно втянули  воздух.  Нет,  до  этого
еще, кажется, не дошло, но все же...

              Так закончим этот рейс мы,
              И в заоблачном порту
              Нас погладит по головке
              Всемогущий Ти-Ка-Ту.
              И в награду за страданья
              Даст нам сыр и колбасу,
              Сказку нам расскажет няня
              С третьим глазом на носу, -

самозабвенно вопил веснушчатый юнец, свесив ноги с койки.
    Гнев капитана медленно зрел, как плод под лучами осеннего солнца.

              Сладок запах женской кожи,
              А под кожею - труха,
              Нас они целуют, что же,
              Пусть целуют, ха-ха-ха!

    Это уже было больше, чем  мог  выдержать  даже  командир  учебного
космолета.
    - Отставить!!!
    Шум мгновенно стих.
    - Братцы, индюк! - произнес чей-то голос сверху.
    Капитан сжал кулаки. Опять это прозвище, будь оно проклято!
    Откуда они только узнают?!
    - Старшина, ко мне!
    Вперед выступил тощий парнишка.
    - Ты старшина?
    - Я.
    - Так вот что, голубчик, - с обманчивой мягкостью сказал  капитан,
- во-первых, когда в кубрик входит капитан, ты обязан  подать  команду
"Смирно!". Понял?
    - Понял.
    - А ну, подай.
    - Смирно! - пискнул парнишка.
    Капитан поморщился.
    - Не так, громче!
    - Смирно!!
    - Не так.
    - Смирно!!!
    Чигин оглядел вытянувшихся в струнку курсантов.
    - Вольно!
    - Вольно! - неожиданным басом крикнул старшина. Кто-то прыснул  от
смеха.
    - Это во-первых, - повторил капитан,  -  Во-вторых,  на  койках  в
кубриках не сидеть, для этого есть банки.
    - Что есть? - переспросил голос сверху.
    - Банки.
    - А что это такое?
    - Так называются на корабле скамейки.
    - А...
    - В-третьих, все продукты сдать на камбуз. Тут нянек нет, клистиры
вам ставить некому.
    Капитан мог поклясться, что ясно слышал,  как  кто-то  у  него  за
спиной произнес слово "дубина".  Он  резко  повернулся,  но  в  дверях
никого не было. Очевидно, он просто ослышался.
    - Гармошку сдадите старпому.
    Тихий ропот пронесся по кубрику.
    - Простите, капитан, - робко сказал старшина, - нельзя ли...
    - Нельзя! - оборвал его Чигин. - Не положено. Вернетесь на  Землю,
получите свою гармошку, а здесь вы будете работать. Понятно?
    - Понятно, - произнес чей-то голос. - Все понятно!
    - Вот и отлично! Запомните, что безделья на корабле я не потерплю.
    Капитан оглядел хмурые мальчишеские лица и повернулся к двери.
    - Смирно! - крикнул старшина.
    - Вольно!
    Вот так всегда. Немного твердости с самого начала - и эти козероги
становятся шелковыми. Нет,  что  ни  говори,  а  командование  учебным
кораблем не зря  доверили  старине  Чигину.  Тут  прежде  всего  нужна
опытная рука. Это вам не формулы писать, судари мои!
    Взявшись  за  поручни,  капитан  поглядел  через  плечо.  Курсанты
складывали продукты в большой чемодан.
    В тот самый момент, когда правая нога владыки "Альдебарана" твердо
встала  на  первую  ступеньку   трапа,   на   его   голову   обрушился
сокрушительный  удар.  Спрыгнувшая  сверху  фигура   попыталась   было
прошмыгнуть между ногами капитана, но тут же была схвачена за шиворот.
    - Кто таков? Фамилия?! - рявкнул Чигин.
    - Курсант Плошкин. - Серые глаза  с  черными  загнутыми  ресницами
насмешливо глядели на капитана. Честное слово, этот  голос  Чигин  уже
где-то слышал. Ага! "Братцы, индюк!" Так вон оно что!
    - Плошкин, говоришь?!
    - Плошкин.
    О благословенные времена парусного флота! Десять линьков  были  бы
здесь как нельзя более кстати. Нет, десять линьков и сутки в  канатном
ящике. Вот это то, что нужно!
    - Значит, Плошкин? - мощная длань  капитана  подняла  за  воротник
тщедушное тельце.
    - Плошкин.
    - Так вот что, Плошкин, Найдешь боцмана и скажешь, что капитан дал
тебе пять нарядов вне очереди.
    - Только и всего?
    - Это для начала, - наставительно сказал капитан, опуская  его  на
пол. - Только для начала. А вообще тебе, Плошкин, много-много  нарядов
предстоит получить, но впоследствии, а сейчас иди действуй!
    Получив на  прощанье  отеческий  подзатыльник,  Плошкин  юркнул  в
кубрик.
    "Фу, ну и денек!" - капитан вытер клетчатым платком потную  шею  и
направился вниз в машинный отсек.
    Трое механиков колдовали около генератора гравитационного поля. По
выражению их лиц Чигин понял, что и здесь  ничего  хорошего  ждать  не
приходится. Пожевывая губами, он молча наблюдал, как они  прозванивают
изоляцию.
    - Прохудились обмотки,  -  сказал  стармех,  заметив  капитана,  -
придется менять в невесомости.
    - Четыре часа, -  сказал  Чигин,  -  четыре  часа  невесомости  по
программе, успеете сменить.
    - Не успеем, - сказал второй,  -  никак  не  успеем,  дня  на  два
работы.
    Капитан было уже открыл рот,  чтобы  напомнить,  что  за  двадцать
суток вынужденного безделья на постоянной орбите все  уже  можно  было
сделать, но, передумав, махнул рукой и направился к лифту.  Он  хорошо
знал бесцельность всяких споров с механиками. У  них  всегда  найдется
какое-нибудь оправдание.
    - Подъемник не работает, - сказал старший.
    - Почему?
    Тот пожал плечами:
    - Вы же знаете, что по второму вспомогательному реактору  кончился
срок инспекторского осмотра.
    - А почему вы не пригласили инспектора?
    - Приглашал, да он сказал, что ради такого старья не стоит тратить
времени. "Вас, - говорит, - давно уже на прикол пора ставить".
    - На прикол! - возмущенно фыркнул капитан. -  Не  этому  мальчишке
решать, кого на прикол ставить! Вот вернемся из рейса, пойду в Главную
инспекцию.
    - У нас через месяц кончаются документы по двигателям,  -  добавил
старший. - Тут уж  без  капитального  ремонта  никак  не  обойтись.  В
прошлом году...
    - Ладно, не хуже вас знаю, что нужно!
    Он уже был наверху, когда  услышал  соболезнующий  голос  старшего
механика:
    - Совсем расстроился наш индюк.
    - Тоже давно на прикол пора, - заметил второй.
    Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения.
    Увы, доблестный потомок капитана парохода  "Жулан"  в  официальных
документах назывался заведующим самоходной учебной космической  базой,
весь штат которой, помимо него самого, состоял  из  одного  помощника,
врача, трех мотористов, самовольно возведенных  в  ранг  механиков,  и
одного подсобного рабочего, попеременно  именуемого  то  боцманом,  то
коком, в зависимости от того, убирал ли он в тот момент помещения  или
вскрывал консервные банки для кают-компании.
    На этого двуликого Януса и обрушилась вся мощь капитанского гнева.
    - Кабак! - заорал он, топнув ногой. - Форменный кабак! Поручни  не
чищены с прошлого рейса! В курсантском кубрике - свинарник! Немедленно
взять наряд курсантов, и чтобы через два часа  все  сверкало,  как  на
пароходе! Ясно?
    Ошеломленный  кок  поставил  на  пол  мешок  с  блинной  мукой   и
немедленно превратился в бравого боцмана.
    - Есть взять наряд курсантов!
    Нет, что ни говори, а дисциплинку капитан Чигин поддерживать умел!
    - Вот так,  -  добавил  он  уже  спокойным  тоном,  -  берите  их,
голубчик, в работу, чтобы ни одного дня  безделья.  Кстати,  там  есть
такой курсант Плошкин. Сегодня я ему  вкатил  пять  нарядов,  как  раз
хватит на поручни.





    - Водитель подкидыша спрашивает, нет  ли  поручений  на  Землю,  -
сказал старпом, - он собирается отчаливать.
    - Пусть отправляется. Впрочем...  -  капитан  почесал  затылок.  -
Задержите его еще на час.
    - Зачем?
    - Так, - неопределенно буркнул  Чигин,  -  может,  понадобится.  А
сейчас попросите зайти ко мне доктора.
    Через несколько минут в каюту капитана вошел врач. В руке  у  него
была пачка перфокарт.
    - Вы меня вызывали?
    - Да, голубчик, как у вас дела?
    - Все в порядке. Медикаменты получены, санитарные карты проверены.
    Чигин бросил неодобрительный взгляд на перфокарты. Он мало доверял
всей этой машинной диагностике.
    - Гм... Вот что я вас попрошу: осмотрите-ка вы их  сами.  Чтоб  не
было, как в прошлый раз: у одного болит  животик,  у  другого  коклюш,
третьему прыщик под мышкой  мешает  работать.  Мне  тут  пассажиры  не
нужны. Осмотрите и при малейшем подозрении - обратно на Землю.
    - Да, но...
    - Вот  именно,  осмотрите,  -  веско   сказал   Чигин,   -   такое
распоряжение.
    - Хорошо. - Врач пожал плечами и вышел.
    Капитан кряхтя расшнуровал  ботинки.  Да,  черт  побери!  В  конце
концов вы можете сколько угодно тренировать свое тело, закалять  волю,
но все равно кто-то невидимый внутри вас с мерзкой  дотошностью  ведет
счет каждому прожитому дню, и к семидесяти годам нет-нет да  напомнит,
сколько лет, часов и минут числится на вашем балансе. Вот как  обстоят
дела, судари мои, и нечего вам  обижаться  на  старика,  если  он  для
пользы  дела  и  смажет  иногда  легонько  по  затылку   какого-нибудь
сопливого лентяя или разнесет нерадивого боцмана. Порядок должен  быть
на корабле, без порядка это не корабль, а детский сад, вот  что  такое
корабль без дисциплины, если вы хотите знать. Ведь раньше, на парусном
флоте... Чигин  протянул  руку,  взял  с  полки  потрепанный  томик  в
коленкоровом переплете и перенесся в таинственный мир портовых таверн,
кладов, морских штормов и  абордажных  боев  с  пиратами,  неотразимый
чарующий мир, по которому так тосковала уставшая от серых  космических
будней душа капитана.
    Тем временем водитель подкидыша, прождав условленный час и  распив
со старпомом традиционный графинчик разбавленного спирта, отправился в
обратный  путь,  пожелав  представителю   командования   "Альдебарана"
счастливого рейса.





    Было три часа сорок пять  минут  земного  времени,  когда  старпом
возвратил капитана  Чигина  из  царства  фантастики  и  приключений  к
печальной действительности.
    - Пятнадцать минут до отлета, мастер.
    Капитан вздохнул, захлопнул книгу и направился в рубку.
    "Свистать всех наверх!" - мысленно произнес он, нажимая на  кнопку
аврального сигнала.
    Через несколько минут на пульте вспыхнула зеленая лампа:  машинный
отсек сообщал о готовности двигателей к запуску.
    "По местам стоять, с якоря сниматься!" -  Чигин  ввел  данные  для
полета в счетную машину и, подождав сигнала  киберштурмана  о  решении
задачи, взял микрофон:
    - Космос-три, космос-три, я "Альдебаран", прошу  выйти  на  связь,
как меня слышите? Прием!
    Тишина, только треск разрядов  в  динамике.  На  экране  видеофона
никого нет.
    - Космос-три, космос-три, я "Альдебаран", прием!
    Опять безрезультатно.
    - Космос-три, космос-три, -  Чигин  постучал  кулаком  по  черному
ящику, - космос-три! Фу, дьявол! Сколько раз просил дать сюда радиста,
разве с этой рухлядью...  Космос-три!!!  -  от  раскатов  капитанского
голоса замигали лампочки на  пульте.  -  Космос-три,  я  "Альдебаран",
какого черта вы не отвечаете?! Космос-три!!!
    На экране внезапно появилась ухмыляющаяся рожа диспетчера.
    - Простите, капитан, но тут радист с  транссолярного  выдал  такой
анекдот! Какой-то тип... - Изображение исчезло, и голубая  поверхность
экрана заструилась черными молниями. Где-то поблизости один  из  новых
звездолетов свертывал пространство.
    - Космос-три! - капитан безнадежно махнул рукой. Нужно было ждать,
пока это чертово пространство не начнет пропускать радиосигналы.
    - Правда, здорово?! - изображение диспетчера снова скалило зубы на
экране.
    - Да... - неуверенно сказал Чигин.
    - Что у вас, капитан?
    - Прошу отход.
    - Документы в порядке?
    - В порядке.
    - Валяйте! Только,  пожалуйста,  не  газуйте  на  старте.  Вы  мне
прошлый раз всю обшивку загадили.
    - Три "же", - сказал Чигин. - По учебной программе перегрузка  три
"же". Они еще совсем желторотые, эти козероги, первый курс.
    - Вот отваливайте отсюда потихоньку на  полмиллиона  километров  и
давайте там вашим козерогам хоть по десять "же". А мне обшивку чистить
некому, практикантов нет.
    - Ладно, - сказал Чигин, - ничего вашей обшивке не будет,  у  меня
уже задача в киберштурмане. Пока!
    - Счастливого эфира!
    "Отдать кормовой! Отдать носовой! Шпринт отдать! Малый вперед!"  -
капитан нажал стартовую кнопку и поглядел на часы.
    Больше в рубке было нечего делать до  самого  возвращения.  Теперь
нужно пойти и лечь, пока "Альдебаран" набирает скорость. Грузное  тело
капитана было весьма чувствительно к перегрузкам -  факт,  который  он
тщательно скрывал от членов экипажа.





    - Индюк у себя? - спросил доктор.
    Старпом приложил палец ко рту:
    - У себя, но лучше не входите. Начнет пичкать своим пойлом.
    Доктор  поморщился.  Одна  мысль  о   капитанском   чае   вызывала
непроизвольные  сокращения  пищевода.  И  все  же...   нет,   пожалуй,
откладывать нельзя. Он нерешительно взялся за ручку двери.
    - Что-нибудь случилось? - спросил старпом.
    - Да вот старику взбрело в голову устроить  поголовный  медосмотр,
дернула меня нелегкая выполнить эту блажь!
    Лицо помощника приняло озабоченное выражение:
    - Инфекция?
    - Хуже! - махнув рукой, доктор открыл дверь  каюты.  -  Разрешите,
мастер?
    - Заходите. Может быть, чашечку чаю?
    - Спасибо, я по делу.
    Капитан   нахмурился.   Отказаться   от    чая,    собственноручно
приготовленного капитаном Чигиным, это уже, знаете ли...
    - Слушаю, - сухо сказал он.
    - Дело в том... - доктор  замялся,  -  дело  в  том,  что  курсант
Плошкин отказался проходить медосмотр.
    "Ага, опять Плошкин!" - глаза капитана загорелись хищным блеском.
    - Почему же он отказался?
    - Он говорит, что он... что она - девушка.
    - Кто девушка?
    - Курсант Плошкин.
    Несколько  минут  капитан  молча  смотрел  на   доктора,   пытаясь
представить себе  курсанта  Плошкина  в  шелковом  платье  с  розой  в
волосах. Такими, в его воспоминаниях, всегда были девушки. Что-то  тут
не так! Бритая башка!
    - Глупости, - хмыкнул Чигин, - Такого не  может  быть.  В  училище
девушек не принимают.
    - Так она же не курсант. Это ее брат - курсант Плошкин.  Он  перед
вылетом заболел и остался на Земле.
    - Как же он здесь? - капитан решительно не мог  ничего  понять,  -
Раз остался на Земле, значит не может быть здесь. Что он тут -  святым
духом появился?
    - Он остался на земле, а его сестра - Инесса Плошкина - под  видом
курсанта Плошкина здесь, на корабле.
    - Что?!! - внезапно капитана осенило. Эти насмешливые серые  глаза
с черными загнутыми ресницами...
    - Курсанта Плошкина в кают-компанию!!! - рявкнул Чигин, хватив что
было силы кулаком по столу...





    "...Врачу   учебного   космолета   "Альдебаран"   за   проявленную
халатность,  выразившуюся  в  несвоевременном  выполнении   приказания
капитана, объявить строгий выговор с предупреждением, что явствует  из
изложенного. Капитан Чигин".
    - "Что явствует из изложенного"! - повторил вслух капитан  и  взял
из пачки новый лист бумаги.
    "Названная Инесса Плошкина, списанная  мною,  капитаном  космолета
"Альдебаран", направляется..."
    Капитан  задумался  и  сунул  в  рот  карандаш.   Легко   сказать,
направляется! "Подкидыш" сюда не долетит. Сдать на встречный космолет?
Черта с два тут, на учебной  трассе,  кто-нибудь  появится.  Повернуть
назад - значит сорвать рейс и стать объектом анекдотов, рассказываемых
во всех космопортах: "А слышали, наш индюк какую штуку выкинул?!" Нет,
что делать с Инессой Плошкиной, вовсе не  явствовало  из  изложенного.
Оставить  на  корабле  с  курсантами?   Невозможно!   "Пусть   целуют,
ха-ха-ха!" Капитан подумал о своей внучке. Меньше всего он хотел бы ее
видеть  в  курсантском  кубрике.  Прохвосты   все,   первостатейнейшие
прохвосты! "Сладок  запах  женской  кожи".  Погодите,  узнаете  еще  у
капитана Чигина, что чем пахнет!
    Капитан обхватил голову руками.
    "Вот положеньице!"
    Из кают-компании  в  полуотворенную  дверь  доносились  сдержанные
рыдания.
    Чигин чертыхнулся и вскочил с кресла.
    - Собирай вещи!
    Рыдания стали громче.
    - Собирай вещи, переселяйся в мою каюту!
    - А вы?
    В широко открытых, еще влажных от слез серых глазах  было  столько
кротости и покорности судьбе, что капитану стало неловко.
    "Нехорошо, нельзя было так на нее орать, все-таки девушка".
    - Я буду спать у старпома на диване, - буркнул он, глядя себе  под
ноги, - а ты... а вы располагайтесь. Сейчас боцман вам постелит здесь.





    Инесса плохо переносила невесомость, и капитан Чигин  метал  громы
на головы механиков, безбожно затянувших смену гравитационных катушек.
Он сам, не доверяя боцману, прибирал за ней каюту и отпаивал во  время
приступов тошноты крепким чаем.
    Даже ее просьба "не  заваривать  эти  мерзкие  зеленые  листья"  -
неслыханная дерзость, могущая стоить иному  смельчаку  жизни,  -  была
воспринята им с добродушной усмешкой.
    - Вы знаете, - сказал он однажды старпому, - очень милая  девушка.
Такая тихая и скромная. Она рассказала мне свою историю. Отец  и  мать
погибли во время автомобильной катастрофы.  Круглая  сирота,  живет  с
братом.
    - Скромная! - фыркнул старпом. - Скромная, а какую штуку выкинула!
    Капитан нахмурился.
    - Ничего вы не понимаете, чиф. Девочку влечет романтика. Покорение
далеких планет и все такое. Ведь, кроме космоса, о чем теперь  мечтать
молодежи? А она Стивенсона любит.
    - Кого любит?
    - Стивенсона.
    - Тоже курсант?
    - Стивенсон - великий писатель древности, писал морские повести.
    - Анахронизм, - сказал старпом, - анахронизм ваши морские повести.
Вы лучше скажите, что с этой Плошкиной делать. Невесомость  кончилась,
будем на вахту назначать?
    - На вахту? - капитан поскреб пятерней затылок. - Нет, зачем же на
вахту? Ведь она - пассажирка.
    Прошло несколько дней, и Инесса полностью освоилась на  космолете.
В ее распоряжении была вся капитанская библиотека,  и  на  полу  каюты
валялись прочитанные книги вперемежку с обертками конфет,  поглощаемых
ею с не меньшим пылом, чем морские романы.
    В кают-компании тоже безраздельно царила Инесса.
    Капитан  Чигин  собственноручно  накладывал  ей  в  тарелку  самые
аппетитные куски и первый после окончания  трапезы  галантно  подходил
поцеловать тонкие пальчики, произнося при этом неизменную фразу:
    - Поблагодарим нашу милую хозяюшку.
    Но самым удивительным было то, что доктор, всю жизнь  ненавидевший
шахматы,  часами  просиживал  с  пассажиркой  за   доской,   испытывая
необъяснимое удовольствие от каждой проигранной партии.
    Между тем в романтической  душе  капитана  бушевал  девятибалльный
шторм. Рейс подходил к концу, и мысль о том,  что  "Альдебаран"  скоро
лишится   своей   хозяйки,   заставляла   капитана    строить    самые
фантастические планы.
    Наконец он принял решение.
    Да, черт побери, почему бы старине Чигину не удочерить эту славную
девчушку?! Все равно родителей у нее нет, а на "Альдебаране" до зарезу
нужен радист. Каких-нибудь два-три месяца, пока она кончит  ускоренные
курсы, а уж штатной должности радистки капитан Чигин добьется,  можете
быть на этот счет совершенно спокойны, судари мои!
    Все же жизнь - очень сложная штука, и человек  никогда  не  знает,
какой фортель она неожиданно может выкинуть.
    На этот  раз  Великая  Мистификаторша  предстала  перед  капитаном
Чигиным в образе врача "Альдебарана".
    Капитан сразу почувствовал неладное, увидев его смущенное лицо.
    - Скажите, мастер, -  спросил  доктор,  теребя  край  скатерти,  -
Космический   устав   разрешает   капитану    космолета    производить
бракосочетание?
    На мгновение в воображении Чигина мелькнула заманчивая картина: по
левому борту - строй курсантов в парадной форме, по правую  -  экипаж,
Инесса в подвенечном платье с белой фатой и доктор  в  строгом  черном
костюме. А в центре он, правнук  капитана  парохода  "Жулан",  главное
лицо этого великолепного церемониала.
    Но  это  было  только  мгновение.  Сотни   дьяволов,   вооруженных
раскаленными вилами, принялись  терзать  капитанское  сердце.  Инесса!
Лишиться этой девочки, когда уже все было продумано и  решено!  Отдать
свою дочь этому прохвосту?! Ну, нет! До капитана не раз доходили слухи
о земных подвигах эскулапа. Дудки! Как-никак,  а  капитан  Чигин  тоже
кое-что да значит!
    - Вы думаете, - холодно спросил он, - что Инесса?..
    - Думаю, что она не будет возражать, - скромно потупился доктор.
    Капитан засопел. Дело обстояло хуже, чем он предполагал.
    - Девочке еще рано замуж, - сказал он, рассматривая свой волосатый
кулак. -  Что  же  касается  бракосочетания,  то  я  не  вижу  никакой
возможности. Решительно никакой, - повторил он, открывая кожаную папку
и тем самым давая понять, что разговор окончен.





    Такие вещи на учебной трассе случаются очень редко.
    Заблудившийся в мировом пространстве астероид должен был  пересечь
траекторию "Альдебарана". Сейчас  трудно  сказать,  почему  старенькое
решающее устройство космолета трижды повторило все расчеты, прежде чем
выдать команду кибернетическому штурману. Важно  то,  что,  когда  эта
команда была получена, астероид уже находился в  угрожающей  близости.
Катастрофа была предотвращена включением маневрового двигателя правого
борта на полную мощность.
    Это произошло перед обедом.
    Дальше все развивалось по вечным и непреложным законам механики.
    Десять  технических  единиц  массы  капитанского  тела,   влекомые
заложенной в них инерцией,  преодолели  расстояние  в  пять  метров  и
обрушились на хрупкое тело пассажирки, прижатой к переборке.
    Прежде чем кто-либо успел сообразить, что произошло, двигатель уже
был  выключен,  и  единственным   свидетельством   случившегося   была
распростертая на полу фигурка.
    - Доктора! - рявкнул капитан, подхватив Инессу на руки. - Доктора!
    Еще не успели смолкнуть раскаты капитанского голоса, как в  дверях
появился врач.
    - Жива! - сказал он, сжимая пальцами тоненькое запястье  с  синими
прожилками. -  Кажется,  ничего  страшного,  принесите  мне  из  каюты
аптечку.
    Капитан бегом бросился выполнять распоряжение своего подчиненного.
    - Теперь, - сказал доктор, раскрыв ящик с медикаментами,  -  прошу
посторонних выйти.
    "Посторонних!" - капитан вздохнул и  безропотно  закрыл  за  собой
дверь.
    Да, капитан Чигин прожил большую и трудную жизнь, но,  право,  эти
десять минут ожидания были самыми тяжелыми  за  все  долгие  семьдесят
лет.
    - Ну что?!
    Вид доктора не предвещал ничего хорошего.  Расстегнутый  воротник,
спутанные волосы, на лбу крупные капли пота. Он сел на стул  и  устало
махнул рукой.
    - Говорите, что с ней!
    - Капитан! - доктор выпил прямо из  горлышка  полграфина  воды.  -
Капитан, она не девушка!
    - Что?!  -  казалось,  еще  немного,  и  глаза  капитана,  покинув
предназначенное им природой место, бросятся вперед,  чтобы  испепелить
все на своем пути.
    - Ушиб позвоночника, мне  пришлось  накладывать  компресс.  Она  -
самый обыкновенный парень и сукин сын, каких мало! Он мне сам во  всем
признался. Держал  пари  с  курсантами,  что  проделает  весь  рейс  в
капитанской каюте, ничего не делая. И сестры у него нет, и никакой  он
не сирота, папаша у него какая-то шишка в Управлении. Ну и дали же  мы
с вами маху, капитан!!!
    Всякий, кто видел бы в этот  момент  капитана  Чигина,  понял  бы,
откуда взялось это меткое прозвище "индюк". За  несколько  минут  щеки
капитана попеременно принимали  все  цвета  спектра:  от  красного  до
фиолетового, и когда он, наконец,  открыл  рот...  Впрочем,  не  стоит
повторять все, что произнес капитан  Чигин,  когда  открыл  рот.  Ведь
времена парусного флота давно прошли.

______________________________________________________________________




    Мы все стояли на берегу и смотрели на  удаляющегося  "Альбатроса".
Он был уже так далеко от нас, что я не мог  рассмотреть,  есть  ли  на
палубе люди. Потом из трубы появилось белое  облачко  пара,  а  спустя
несколько секунд мы услышали протяжный вой.
    - Все, - сказал папа. - Теперь мы можем сколько  угодно  играть  в
робинзонов: у нас есть настоящий необитаемый  остров,  хижина  и  даже
Пятница.
    Это   было   очень   здорово   придумано   -   назвать   толстого,
неповоротливого робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели
у него проступали под лучами солнца капельки масла.
    - Смотри, он потеет, - сказал я.
    - А ну, кто быстрее?! - крикнула мама, и мы помчались  наперегонки
к дому. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю,  и
папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить,  а  мама
спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда  и  что  я
вполне могу опять бежать, но в  это  время  раздался  звонок,  и  папа
сказал, что это, вероятно, вызов с "Альбатроса" и состязание  придется
отложить.
    Звонок все трещал и трещал, пока  папа  не  включил  видеофон.  На
экране появился капитан "Альбатроса". Он по-прежнему был в скафандре и
шлеме.
    - Мы уходим, - сказал он, - потому что...
    - Я  понимаю,  -  перебил  его  папа.  -   Если   вам   что-нибудь
понадобится...
    - Да, я знаю. Счастливого плавания.
    - Спасибо! Счастливо оставаться.
    Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
    - Пап, - спросил я, - они навсегда ушли?
    - Они вернутся за нами, - ответил он.
    - Когда?
    - Месяца через три.
    - Так долго?
    - А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни  и  никто
нам не будет мешать?
    - Конечно, рад, - сказал я, и это было чистейшей правдой.
    Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза,  и  не  больше
чем по месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча  народу,
и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и  папа
раздавал автографы и отвечал на  массу  вопросов,  и  никогда  нам  не
давали побыть вместе по-настоящему.
    - Ну, давайте осматривать свои владения, - предложил папа.
    Наша хижина состояла из четырех комнат:  спальни,  столовой,  моей
комнаты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и  холодильная
камера. У папы  в  кабинете  было  очень  много  всякой  аппаратуры  и
настоящая электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на
ней считать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
    В моей комнате стояли кровать,  стол  и  большущий  книжный  шкаф,
набитый книгами до самого  верха.  Я  хотел  их  посмотреть,  но  папа
сказал, что лучше это сделать потом, когда мы осмотрим весь остров.
    Во дворе была маленькая электростанция, и мы с  папой  попробовали
запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что  такие
механики, как мы, обязательно  что-нибудь  сожгут,  но  мы  ничего  не
сожгли, а только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
    Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как  она
повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь  точно
на север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак
не мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль  и
посыпали ею ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх
и сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
    - Пап, - спросил я, - можно, я выкупаюсь в океане?
    - Нельзя, - ответил он.
    - Почему?
    - Это опасно.
    - Для кого опасно?
    - Для тебя.
    - А для тебя?
    - Тоже опасно.
    - А если у самого берега?
    - В океане купаться  нельзя,  -  сказал  он,  и  я  подумал,  что,
наверное, когда папа таким тоном  говорит  "нельзя"  там,  на  далеких
планетах, то ни один из членов экипажа не смеет с ним спорить.
    - Мы можем выкупаться в лагуне, - сказал папа.
    Право, это было  ничуть  не  хуже,  чем  если  бы  мы  купались  в
настоящем океане, потому  что  эта  лагуна  оказалась  большим  озером
внутри  острова  и  вода  в  ней  была  теплая-теплая   и   совершенно
прозрачная.
    Мы все трое плавали наперегонки, а потом  мы  с  папой  ныряли  на
спор, кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что
папа собирал одной рукой, а я двумя.
    Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону  из
веточек коралла и  морских  водорослей,  а  папа  украсил  ее  морской
звездой.
    Мама была похожа в ней на настоящую королеву, и мы стали перед ней
на одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
    Потом я попросил Пятницу поплавать со  мной.  Было  очень  забавно
смотреть, как он  подходил  к  воде,  щелкал  решающим  устройством  и
отступал назад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в
воду, и, когда палец утонул, Пятница важно сказал, что роботы  плавать
не могут. Мы просто покатывались от хохота, такой у него был при  этом
самодовольный вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы  носить  на
руках мальчиков, и он ответил, что могут. Я стал ему на ладони,  и  он
поднял меня высоко над головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал  с
нее кокосовые орехи и кидал вниз, а папа ловил.
    Когда солнце спустилось совсем  низко,  мама  предложила  пойти  к
океану смотреть закат.
    Солнце стало красным-красным и сплющилось у самой воды, и от  него
к берегу потянулась красная светящаяся  полоса.  Я  зажмурил  глаза  и
представил себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
    - Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
    - Приходилось, - ответил он.
    -- А там от него тоже тянется такая полоса?
    - Нет.
    - А небо там какого цвета?
    - Черное, - сказал папа.  -  Там  все  другое...  незнакомое  и...
враждебное.
    - Почему? - спросил я.
    - Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он.  -  А
сейчас идемте ужинать.
    Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника,
а мы угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои
любимые блюда,  и  каким-то  чудом  оказывалось,  что  мы  каждый  раз
угадывали. Поэтому ужин у нас получился на славу.
    Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам  после  купания
совсем не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по  полной
рюмке, а маме - немножко. "Только чтобы чокнуться", - сказала она.
    После ужина мы смотрели по  телевизору  концерт,  и  диктор  перед
началом сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела
от удовольствия, потому что она очень гордится тем, что  у  нас  такой
знаменитый папа.
    Передавали самые лучшие песни, а  одна  певица  даже  пропела  мою
любимую песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно,  как
они об этом узнали.
    Когда кончился концерт, папа сказал, что ему нужно садиться писать
отчет, а я отправился спать. Я уже лежал в постели, когда мама  пришла
пожелать мне спокойной ночи.
    - Мам, посиди со мной, - попросил я.
    - С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
    В открытое окно светила луна, и было светло совсем,  как  днем.  Я
смотрел на мамино лицо и  думал,  какая  она  красивая  и  молодая.  Я
поцеловал ее руку, пахнущую чем-то очень приятным и грустным.
    - Мама, - спросил  я,  -  почему  это  запахи  бывают  грустные  и
веселые?
    - Не знаю, милый, - ответила она, - мне никогда не приходилось  об
этом думать. Может быть, просто каждый запах вызывает у  нас  какие-то
воспоминания, грустные или веселые.
    - Может быть, - сказал я.
    Мне было очень хорошо. Я вспоминал проведенный день, самый  лучший
день в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят  девять  таких
дней.
    - Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь и как не
хочется умирать!
    - Что ты, чижик?-сказала она. - Тебе ли говорить о смерти? У  тебя
впереди огромная жизнь.
    Мне было ее очень жалко: еще на "Альбатросе" ночью я  слышал,  как
они с папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в
космосе, и о том, что всем нам осталось жить не больше  трех  месяцев,
если за это время не найдут способа ее  лечить.  Ведь  поэтому  экипаж
"Альбатроса" был одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты. И
в океане, вероятно, нам нельзя купаться, потому что эта болезнь  такая
заразная.
    И все же я подумал, что, когда люди так любят  друг  друга,  нужно
всегда говорить только правду.
    - Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я.  -  Ведь  даже,  если  не
найдут способа лечить эту болезнь...
    - Найдут, - тихо сказала мама. - Обязательно найдут. Можешь быть в
этом совершенно уверен.

______________________________________________________________________




    Марсианка шла, чуть покачивая  бедрами,  откинув  назад  маленькую
круглую голову. Огромные черные глаза слегка прищурены,  матовое  лицо
цвета слоновой кости, золотистые губы открыты в улыбке, на левом виске
- зеленый треугольник - знак касты Хранителей Тайны.
    Климов вздрогнул.
    Он все еще не мог привыкнуть к загадочной красоте дочерей Марса.
    - Простите, не скажете ли вы мне, где  я  должна  зарегистрировать
свой билет?
    Она говорила певучим голосом на космическом  жаргоне,  проглатывая
окончания слов.
    - Налево, пассажирский зал, окно номер три.
    - Спасибо! - Марсианка  тряхнула  серебряными  кудрями  и,  бросив
через плечо внимательный взгляд на Климова, пошла к двери. Палантин из
бесценных шкурок небрежно волочился по полу.
    "Дрянь! - с неожиданной  злобой  подумал  Климов.  -  Искательница
приключений! Навязали себе на  шею  планетку  с  угасающей  культурой.
Страшно подумать, сколько мы туда вбухали, а что толку! Разве что наши
девчонки стали красить губы золотой краской. Туристочка!"
    Он отвратительно чувствовал себя. От  сердца  к  горлу  поднимался
тяжелый, горький комок, ломило затылок, болели все суставы.
    "Не хватало только, чтобы я свалился".
    Он  проглядел  расписание   грузовых   рейсов   и   направился   в
пассажирский зал.
    В углу, под светящейся схемой космических  трасс,  группа  молодых
парней играла в бойк - игру,  завезенную  космонавтами  с  Марса.  При
каждом броске костей они поднимали крик, как на футбольном матче.
    "Технические эксперты, все туда же", - подумал Климов.
    Он толкнул дверь и зашел в бар.
    Там еще было мало народу. Чета американцев, судя  по  экзотическим
костюмам со множеством застежек и ботинкам  на  толстенной  подошве  -
туристы, пила коктейли, да неопределенного вида  субъект  просматривал
журналы.
    Ружена - в белом халате с засученными  рукавами  -  колдовала  над
микшером.
    - Здравствуй, Витя! - сказала она, вытаскивая пробку из бутылки  с
яркой этикеткой. - Ты сегодня неважно выглядишь. Хочешь коньяку?
    Климов зажмурил глаза и проглотил слюну.
    Рюмка коньяку - вот, пожалуй, то, что ему сейчас нужно.
    - Нельзя, - сказал он, садясь на табурет, я ведь в  резерве.  Дай,
пожалуйста, кофе, и не очень крепкий.
    - Ничего нового?
    - Нет. Что может быть нового... в моем положении?
    Он взял  протянутую  чашку  и  поставил  перед  собой,  расплескав
половину на стойку.
    Ружена подвинула ему сахар.
    - Нельзя так, милый. Ты же совсем болен.  Пора  все  это  бросать.
Нельзя обманывать самого себя. Космос выжимает человека до предела.  Я
знала людей, которые уже к тридцати пяти годам никуда не  годились,  а
ведь тебе...
    - Да, от этого никуда не спрячешься.
    Американец  поднял  голову  и  щелкнул  языком.  В  дверях  стояла
марсианка.
    - Бутылку муската, крымского, - бросила она, направляясь к столику
у окна.
    - Ну, я пошел, - сказал Климов, - мне еще нужно в диспетчерскую.
    - Я сменяюсь в двенадцать. Заходи за мной, проводишь домой.  Может
быть, останешься, - добавила она тихо, - навсегда?
    - Зайду, - сказал Климов, - если освобожусь.
    "Если освобожусь, - подумал он.  -  Что  за  чушь!  От  чего  тебе
освобождаться, пилот второго резерва? Ты сегодня будешь свободен,  как
и вчера и как месяц назад, как  свободен  уже  три  года.  Никто  тебя
никуда и никогда не пошлет. Тебя терпят здесь только  из  сострадания,
потому что знают, что ты не можешь  не  приходить  сюда  каждый  день,
чтобы поймать свой единственный шанс. Приходишь в надежде на чудо,  но
чудеса бывают только в сказках".
    У дверей он столкнулся с толстым низеньким человечком  в  униформе
международного космодрома.
    - Как дела, Витя?
    - Отлично!
    - Самочувствие?
    - Великолепное.
    - А мы тут совсем зашились с грузовыми перевозками. Заходи к концу
смены, поболтаем.
    - Зайду, - сказал Климов, - обязательно зайду. К концу смены.
    Он еще раз прошел по пассажирскому залу и сел  в  глубокое  низкое
кресло под репродуктором.  Очередной  автобус  привез  большую  группу
пассажиров, и зал наполнился оживленной толпой.
    Климов машинально взял со столика проспект туристских рейсов.
    РЕГУЛЯРНЫЕ РЕЙСЫ НА ЛУНУ,  ПОЛНАЯ  БЕЗОПАСНОСТЬ  ПОЛЕТОВ.  В  ПУТИ
ПАССАЖИРЫ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ КВАЛИФИЦИРОВАННЫМИ ЭКСКУРСОВОДАМИ-КОСМОЛОГАМИ,
ТУРИСТСКИЕ ЛАЙНЕРЫ ВЕДУТ САМЫЕ ОПЫТНЫЕ ПИЛОТЫ.
    "Самые опытные, - подумал он. - Каждый из них еще ходил в коротких
штанишках, когда я сделал свой первый рейс на Луну. А сейчас...  Самые
опытные! Что ж, видно, действительно пора кончать эту комедию.  Ружена
права. Сейчас, пилот,  ты  пойдешь  в  диспетчерскую  и  скажешь,  что
завтра... Потом ты зайдешь за Руженой, и  больше  не  будет  ни  этого
томительного ожидания чуда, ни вечного  одиночества.  Зачем  ты  берег
свое одиночество, пилот? Для дела, которому служишь? Тебе  больше  нет
места там. Теперь тебе на смену  пришли  самые  опытные  те,  кто  еще
сопливыми щенками носил на школьные курточках памятные жетоны с  твоим
портретом. Ну, решайся, пилот!"

    Диспетчер - девушка в новенькой,  с  иголочки  форме,  со  значком
Космической академии на груди - смерила  его  колючим  взглядом  серых
глаз.
    - Почему вы не на месте? Только что отправили в  больницу  второго
пилота с ноль шестнадцатого. Кроме вас, никого в резерве нет.  За  три
дня - двенадцать внеплановых рейсов. Сможете лететь?
    - Смогу.
    - Бегите скорее в санчасть. Ваше дело  уже  там.  Первый  пилот  -
Притчард. Вы  его  найдете  в  пилотской.  Старт  через  сорок  минут.
Счастливого полета!
    - Спасибо!
    Климов закрыл за собой дверь и прислонился к стене.
    "Ноль шестнадцатый, рейсовый на Марс. "Бегите скорее  в  санчасть"
Нет, дудки! Пусть бегают самые опытные, у них не бывает сердцебиений".
    Он стал медленно подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой
ступеньке.

    - Фамилия?
    - Климов. Второй пилот с ноль шестнадцатого.
    - Раздевайтесь!
    Непослушными пальцами он расстегнул китель.
    - До трусов.
    ...Десять  оборотов,  двадцать,  тридцать...  сто.   Все   быстрее
вращение  центрифуги,  все   медленнее   и   слабее   толчки   сердца.
Невообразимая тяжесть давит на живот, сжимает легкие.  Тупые,  тяжелые
удары по затылку Рот жадно ловит воздух. Сто двадцать. Огненные  круги
бешено вращаются перед глазами, рвота поднимается из желудка  и  комом
застревает в горле. Сто тридцать. Невыносимая боль в позвоночнике. Сто
тридцать пять. О чудо!  Невесомость.  Он  парит  в  свободном  полете.
Черная бездна усеяна звездами - синими, красными,  фиолетовыми.  Какое
блаженство! Если бы только так не жал загубник кислородного  аппарата.
Какой болван придумал эти новые скафандры...
    - Спокойно, Климов! Глотайте, глотайте. - Врач вынул  у  него  изо
рта ложку и взглянул на часы, проверяя пульс. - Сколько вам лет?
    - Там написано... пятьдесят два.
    - Вы же давно имеете право на пенсию. Какого черта...
    - Я не могу.
    - Глупости! - Врач подошел к столу и открыл личное дело, - С  моей
стороны было  бы  преступлением  выпустить  вас  в  полет.  Ничего  не
поделаешь, батенька, возраст есть возраст. Сколько лет вы летаете?
    - Тридцать... из них три - в резерве.
    - Вот видите, - он перелистывал послужной список, - две аварии  за
последние пять лет, а до этого... постойте! Вы что, и есть  тот  самый
Виктор Климов?!
    - Тот самый.
    Врач тихонько свистнул.
    "Решайся, пилот! Это твой последний шанс".
    - Один рейс. Очень прошу вас...
    - С кем вы летите?
    - Первый пилот - Притчард.
    - Хорошо, - помедлив мгновение, он поставил размашистую подпись на
путевке, -  я  поговорю  с  ним,  чтобы  он  вас  щадил,  особенно  на
перегрузках. Счастливого полета!
    - Спасибо!
    - Минутку! Вы помните наш уговор? Последний  рейс.  Вот  таблетки.
Без особой надобности не принимайте. Так помните?
    - Помню.





    - Простите, вы Притчард?
    Широкоплечий   верзила,   расправлявшийся   с    полукилограммовым
бифштексом, поднял рыжеволосую голову.
    - Угу.
    - Виктор Климов. Назначен к вам вторым пилотом.
    Притчард исподлобья бросил на  него  взгляд.  Уважение  пополам  с
жалостью. Самые опытные всегда смотрели на него таким взглядом.
    - Очень приятно. Садитесь. Что вы будете есть?
    - Спасибо, я никогда не ем перед стартом.
    - Напрасно. Может быть, кофе?
    - Я уже пил.
    Первый пилот молча жевал.
    "Начальство, - подумал Климов, - сосунок, а начальство".
    - Вы летали на шестой серии?
    Климов замялся.
    - Вообще не приходилось, но я прошел курсы переподготовки.
    - Великолепно, - В голосе Притчарда было все,  что  угодно,  кроме
восторга.
    - Старт в двадцать три тридцать, - сказал он, отодвигая тарелку. -
Сейчас объявят посадку. Я пойду оформлю документы, а вы пока проверьте
укладку груза.
    - Я не должен присутствовать при посадке?
    - Нет, там Рита, она справится.
    Объявили посадку, и пассажиры устремились к выходу на летное поле.
Климов зашел в бар.
    - Я улетаю на ноль шестнадцатом.
    - Ох,  Витька!  -  радостное  выражение  на  лице  Ружены   быстро
сменилось тревожным. - Да разве ты можешь такой?!
    - Ерунда. Врач сказал, что я вполне в форме.
    - Ну,  поздравляю!  -  Она  перегнулась  через  стойку  и  неловко
чмокнула его в щеку. - Буду ждать.
    - Прощай.
    - Подожди, Витенька. - Она торопливо расстегнула халат и  оторвала
пуговицу от блузки. - На счастье!
    Благодарить не полагалось.
    У служебного выхода он небрежно показал дежурному путевку.
    - Летите, Климов?
    - Лечу, вторым пилотом на ноль шестнадцатом.
    - Вторая площадка налево.
    Климов вышел на поле. Вдали, за железобетонной  оградой,  высилась
стальная громада стартовой башни с устремленной ввысь ракетой.
    Он поднял голову и посмотрел на маленькую красноватую звездочку  в
небе.
    "Тебе здорово повезло, пилот!" - Рука нащупала в кармане  пуговицу
и судорожно сжала ее.
    У подножия башни высокая тонкая стюардесса усаживала пассажиров  в
лифт.
    Климов взглянул наверх и направился к трапу.
    Он уже был на высоте грузового отсека,  когда  вновь  почувствовал
тяжелый, горький комок в груди. Прислонившись к перилам,  он  взглянул
вниз и сжал зубы,  чтобы  побороть  головокружение.  Только  этого  не
хватало. Неужели  боязнь  высоты?!  Он  поднял  взгляд  вверх,  и  вид
мерцающих звезд неожиданно принес облегчение...
    Грузовой отсек был  забит  до  отказа.  Путаясь  в  многочисленных
оттяжках  креплений,  Климов  ползком  пробрался  в  кормовую   часть.
Кажется, все в порядке, можно идти в кабину.
    - Вот черт! - Выбираясь через люк в тамбур, он ударился головой об
один  из  оцинкованных  ящиков,  укрепленных  по  стенам.   -   Однако
загрузочка выше нормы!
    После полумрака грузового  отсека  матовый  свет  плафонов  салона
казался нестерпимо ярким. Последние пассажиры  усаживались  в  кресла.
Стюардесса разносила на маленьком подносе  розовые  пилюли  стартового
наркоза.
    Идя по проходу,  он  увидел  марсианку.  Она  посмотрела  на  него
внимательным, изучающим взглядом и насмешливо улыбнулась.
    Первый пилот был  уже  на  месте.  Климов  сел  в  свое  кресло  и
застегнул ремень. Притчард вопросительно на него посмотрел.
    - Все в порядке, но мне кажется, что загрузка превышает допустимую
для кораблей этого класса.
    Притчард хмыкнул.
    - Не беспокойтесь. Есть разрешение инспекции.
    В двери появилась голова стюардессы.
    - Все! Двадцать шесть пассажиров.
    - О'кэй!
    Притчард включил микрофон, но  вдруг  передумал  и  вновь  щелкнул
тумблером.
    - Слушайте, Климов. Вы ведь опытный астролетчик. Еще в академии  я
изучал ваши  полеты...  Вам  нечего  меня  стесняться...  Мне  говорил
врач... Может быть, стартовый наркоз?..
    - Чепуха! Я себя отлично чувствую.
    - Как знаете. - Он нагнулся к микрофону. -  Я  ноль  шестнадцатый,
прошу старт.
    - Ноль шестнадцатый, даю старт! - раздался  голос  в  динамике.  -
Пять... четыре... три... два... один... старт!
    Стрелка  указателя  ускорения  медленно  тронулась  с   места   и,
нерешительно  задержавшись   на   какое-то   мгновение,   стремительно
двинулась дальше.
    Климов почувствовал на себе взгляд Притчарда и  улыбнулся  слабой,
вымученной улыбкой.  Затем,  выждав  немного,  вытащил  из-за  обшлага
таблетку и отправил ее в рот налитой свинцовой тяжестью рукой.
    Первый пилот внимательно глядел на щит приборов. Прием допинга  на
взлете и посадке был категорически запрещен уставом.
    Действие таблетки сказалось мгновенно. Теперь вибрация  и  тяжесть
не казались такими мучительными.
    Притчард передвинул маленький рычажок на пульте. Стрелка указателя
перегрузки пошла вниз.
    - Я  ноль  шестнадцатый,  -  сказал  он  в   микрофон,   -   старт
благополучный, курс на заправочную станцию.
    - Я вас слышу, ноль  шестнадцатый,  -  отозвался  голос.  -  Старт
благополучный, заправочная готова вас принять.
    Плавное торможение, две вспышки бортовых дюз, и  корабль  повис  в
магнитной ловушке заправочной станции.
    "Ловко это у него получилось, - подумал  Климов,  -  ай  да  самый
опытный!"
    Притчард отстегнул ремень.
    - Послушайте, Климов. Заправка  продлится  около  трех  часов.  На
взлете вы мне абсолютно не нужны. Набор второй космической  -  это  не
шутка. Отправляйтесь спать. Две таблетки снотворного.  Через  двадцать
часов меня смените.
    - Да, но...
    - Выполняйте распоряжение! При такой автоматике я  могу  подремать
здесь. Ясно?
    - Ясно.
    В   синем   свете   ночных   ламп   лица    пассажиров    казались
мертвенно-бледными. Они лежали навзничь в откинутых креслах, скованные
стартовым наркозом.
    На переднем сиденье, скорчившись, спала стюардесса.
    Климов прошел в крохотную каюту экипажа и, сняв  ботинки,  лег  на
диван. У изголовья, на столике, лежала коробочка со снотворным.
    "Выполняйте распоряжение..."
    Он вздохнул и одну за другой принял две таблетки.
    "А  все-таки  тебе  здорово  повезло,  пилот",  -  усмехнулся  он,
закрепляя спальные ремни.
    Климов проснулся от странного щемящего чувства тревоги.  Несколько
минут он лежал на спине с  закрытыми  глазами,  не  в  силах  побороть
действия снотворного.
    "Который час? -  он  отстегнул  ремни,  рывком  сел  и  взлетел  к
потолку. Держась за скобы на переборке,  осторожно  спустился  вниз  и
взглянул на часы, - Черт знает что! Проспал!"  Прошло  тридцать  шесть
часов с тех пор, как Притчард отослал  его  в  каюту.  Проспал  вахту!
Позор!  Нечего  сказать,  хорошо  начинается  его   служба   на   ноль
шестнадцатом!
    Он нагнулся, натянул ботинки  с  магнитными  подошвами  и,  волоча
ноги, с видом провинившегося мальчишки поплелся в рубку.
    Чета  американцев,  расстегнув  ремни,  дремала  в  креслах.  Юные
эксперты снова сражались  в  бойк,  оглашая  кабину  веселым  хохотом.
Марсианка, морщась от стука магнитных костей, сосала тюбик с ананасным
кремом.
    Стюардесса порхала между креслами, убирая остатки завтрака.
    Климов открыл дверь рубки.
    - Простите, Притчард. Я  знаю,  что  это  свинство,  которому  нет
оправдания.
    - Бросьте, Климов. Я рад, что  вы  хорошо  выспались.  Корабль  на
курсе. Можете дремать здесь, в кресле, а я прилягу. Когда вас сменить?
    - Когда угодно. Я, кажется, выспался на всю жизнь.
    - Хорошо, - первый пилот взглянул на  часы,  -  я,  пожалуй,  тоже
приму таблетку.





    ...Нет ничего более спокойного,  чем  вахта  в  свободном  полете.
Климов откинулся в кресле и закрыл глаза, прислушиваясь к  монотонному
пощелкиванию курсографа. Ну вот, он снова в космосе. Теперь, вероятно,
надолго. Пилотов, назначенных из резерва, редко снимают после  первого
рейса. Во всяком случае, несколько рейсов ему обеспечено, а там...
    Два взрыва один за другим рванули корпус корабля.  Погас  свет.  В
темноте Климов нащупал кнопку аварийного освещения, и рубка осветилась
скупым светом маленькой лампочки, укрепленной над пультом.
    Во внезапно наступившей тишине стук часового механизма  курсографа
казался ударами набата. На плавной  кривой  курса  виднелся  крохотный
всплеск. От него кривая чуть заметно  отклонялась  влево.  Этого  было
достаточно, чтобы корабль пролетел мимо цели на  расстоянии  миллионов
километров.  Нужно  немедленно  исправить  курс.  Две-три  вспышки  из
бортовых дюз, и тонкая кривая на бумажной ленте вновь ляжет посередине
красной черты,  вычисленной  со  скрупулезной  точностью  электронными
машинами на  Земле.  Он  нажал  педаль  маневрового  двигателя  левого
борта... Тишина...
    Магнитные подошвы больше не притягивались полом, и он двигался  по
проходу  нелепыми  скачками,  провожаемый   встревоженными   взглядами
пассажиров.
    Между дверью, ведущей в тамбур, и комингсом переборки лежал  иней.
Климов прижался ухом к изоляции двери и услышал тонкий свист. Там,  за
дверью, была чудовищная пустота, именуемая космосом.  Он  взглянул  на
шток автоматического клапана, установленного на трубе, подающей воздух
из регенерационной станции в кабину. Клапан закрыт. Это могло означать
только одно: разрыв трубопровода.
    - Что-нибудь серьезное, кеп? - спросил американец.
    - Нет. Микрометеорит пробил обшивку и повредил проводку. Через два
часа  все  будет  исправлено.  Вот  только  обед,  вероятно,   немного
запоздает.
    Еще бы! Ведь все запасы продовольствия  находились  там,  за  этой
дверью.
    "Два часа, - он бросил взгляд на анероид. - Давление в  кабине  на
пять  миллиметров  ниже  нормального.  Через  два  часа   они   начнут
задыхаться, если только запас кислорода в аварийных баллонах..."
    - Два часа, и все будет в порядке, - повторил  он,  направляясь  в
кабину.
    - Притчард! - Первый пилот спал, раскинув  руки.  Тяжелое  дыхание
вырывалось из полуоткрытого рта. - Притчард!
    Он тер ему уши, хлопал по щекам, массировал грудную клетку.
    - Проснитесь, Притчард!
    Тщетно. Сейчас  действие  снотворного  могла  парализовать  только
инъекция энцекардола.
    - Рита!
    В дверь просунулось бледное, как гипсовая маска, лицо стюардессы.
    - Аптечка у вас?
    - Она в тамбуре, сейчас принесу.
    - Не нужно.
    - Я думаю...
    - Идите  на  место!  Я  буду   в   рубке.   Включите   поглотители
углекислоты. Кислород расходуйте очень экономно. Никого не подпускайте
к двери, ведущей в тамбур.
    - Хорошо.
    "Ну, решайся, пилот!"
    Собственно  говоря,  решать  было  нечего.  Кислорода  в  баллонах
оставалось примерно на четыре  часа.  Нужно  либо,  задраив  дверь  из
кабины в рубку, выбраться наружу  через  аварийный  люк  и  попытаться
проникнуть в кормовой отсек, либо... Двадцать шесть пассажиров.
    Скафандр в шкафу. Немного великоват, но ничего  не  поделаешь.  Он
закинул руку за спину, чтобы защелкнуть карабин шлема, и  почувствовал
режущую боль в левой половине груди. Не нужно делать резких  движений.
Теперь укрепить на груди кислородный  баллон  и  пристегнуть  к  поясу
трос. Не забыть маневровый пистолет. Проклятье! Ни троса, ни пистолета
на месте не оказалось. Очевидно, все снаряжение для вылазок  в  космос
хранилось  в  кормовом  отсеке.  Ладно,  выбора   нет.   Он   проверил
герметичность шлема и начал отвинчивать стопор аварийного люка.
    Стремительный  шквал  прижимает  тело  к  полуоткрытому  люку.  Со
взрывом лопнули лампочки плафонов. Черная  пластмасса  пультов  быстро
покрывалась толстым слоем инея.
    Он бросил взгляд на дверь, ведущую в кабину, и распахнул люк...
    За  свою  долгую  жизнь  космонавта  Климову  не  раз  приходилось
покидать кабину в полете, и всегда при этом он испытывал ни с  чем  не
сравнимое ощущение величия космоса.  Однако  сейчас  ему  было  не  до
высоких эмоций. Тонкий плотный слой льда  осел  на  петлях,  не  давая
закрыть люк. Упершись ногами в обшивку, он изо всех сил тянул  его  на
себя.
    - Сволочь! - Неожиданно  крышка  поддалась,  и,  кувыркаясь  через
голову, Климов начал стремительно удаляться  от  корабля.  Он  вытянул
руки и ноги. Вращение немного замедлилось,  но  черный  провал  бездны
между ним и ноль шестнадцатым неуклонно увеличивался.
    "Люк!!  Никто  не  знает,  что  люк  открыт.  Даже  если  Притчард
проснется до того, как в  кабине  кончится  кислород...  Стоит  только
распахнуть дверь..."
    В отчаянии он барахтался в пустоте,  сжимался  в  комок  и  рывком
расправлял беспомощное тело.
    "Если бы был маневровый пистолет... Болван!  Что  толку  думать  о
том, чего нет... Кислород!"
    Он перевел рычажок обогрева баллона в крайнее положение и,  выждав
подходящий момент, резко открыл вентиль продувания.
    "Стоп!.. Еще раз... Стоп!"
    Все  ближе  громада  корабля,  все  меньше  давление  кислорода  в
баллоне.
    "Довольно! - Протянутые пальцы почти касаются спасительного леера.
- Неужели мимо?! Последний раз! Есть!"
    Сейчас он цепкой хваткой держит металлический  прут.  Крышка  люка
совсем рядом. Он  накладывает  стопор  и,  сжав  от  напряжения  зубы,
затягивает что есть силы маховик. Только бы хватило кислорода!
    Медленно перебирая руками, Климов движется вдоль корабля. Ага! Вот
она, зияющая дыра с рваными краями! С трудом он протискивает  туловище
внутрь. Так и  есть!  Взорвались  эти  чертовы  ящики  в  тамбуре.  Он
нагибается и в свете шлемового  фонарика  различает  дыру  размером  в
кулак в трубопроводе, подводящем  регенерированный  воздух  в  кабину.
Края ее затянуты льдом. Сноп белых снежинок фонтаном вздымается вверх.
Слава богу! Регенерационная станция работает.  Он  подходит  к  двери,
ведущей в машинный отсек, и кладет на нее руку. Чуть ощутимая вибрация
от работающих компрессоров похожа на биение сердца.
    Нужно  торопиться.  И  так  слишком  много  драгоценного   воздуха
выброшено в космос.  Сначала  -  пластырь  на  трубу,  затем  заняться
кабелем. Заплату на обшивку - после...

    - Витя! - Ружена уже сняла халат. Костюм  из  мягкой  серой  ткани
плотно облегал ее стройную фигуру. - Пойдем, милый! Ноль  шестнадцатый
на Марс уже улетел. Теперь до утра ничего не будет. Мы еще  успеем  на
автобус. Посмотри, на кого ты похож! Пошли! Примешь ванну, выпьешь чаю
с малиной. Завтра я выходная, проваляешься весь день в постели.
    "Ну, решайся, пилот!"
    - Нет, - сказал он, скользнув взглядом по расписанию рейсов,  -  я
буду ночевать в общежитии. Завтра в  семь  утра  нужно  быть  здесь  к
отлету маршрутного на Луну. Ведь  я  в  резерве,  мало  ли  что  может
случиться.

______________________________________________________________________




    По установившейся традиции мы собрались  в  этот  день  у  старого
Космонавта. Сорок лет тому назад мы подписали  ему  первую  путевку  в
космос, и, несмотря на то что мы оставались на Земле, а он каждый  раз
улетал все дальше и дальше, тысячи общих интересов по  работе  связали
нас дружбой, крепнувшей с каждым годом.
    В этот день мы праздновали сорокалетие нашей  первой  победы.  Как
всегда, мы предавались воспоминаниям и обсуждали наши планы.  Пожалуй,
не  стоит  скрывать,  что  с  каждым  прошедшим   годом   воспоминаний
становилось все больше, а планов... Впрочем, я несколько  отвлекся  от
темы.
    Мы только что закончили спор о парадоксах времени и находились еще
в том возбужденном состоянии, в котором  бывают  спорщики,  когда  все
аргументы уже исчерпаны и каждый остался при своем мнении.
    - Я считаю, - сказал Конструктор, - что время, текущее в  обратном
направлении, так же выдумано  математиками,  как  космонавтами  миф  о
неедяках. Степень достоверности примерно одинакова.
    В глазах Космонавта блеснули знакомые мне насмешливые огоньки.
    - Вы ошибаетесь, - сказал он, наполняя наши бокалы, - я сам  видел
неедяк, да и само название тоже придумано мною. Могу  рассказать,  как
это произошло.
    Это случилось тридцать лет назад, когда мы только начали осваивать
Большой  космос.  Летали  мы  тогда  на   допотопных   аннигиляционных
двигателях, доставлявших нам уйму хлопот. Мы находились на  расстоянии
нескольких  парсеков  от  Земли,  когда   выяснилось,   что   фотонный
ускоритель нуждается в срочном ремонте. Корабль  шел  в  поясе  мощной
радиации, и о том, чтобы выйти из кабины, снабженной надежной системой
биологической защиты, нечего было и думать.
    Выручить нас могла только  посадка  на  планете,  обладающей  хоть
какой-нибудь атмосферой, способной ослабить жесткое излучение.
    К   счастью,   такая   возможность   скоро   представилась.    Наш
радиотелескоп обнаружил прямо по курсу небольшую систему, состоящую из
центрального светила и  двух  планет.  Можете  представить  себе  нашу
радость,  когда  приборы  зафиксировали  на  одной  из   этих   планет
атмосферу, содержащую кислород.
    Теперь уже нами руководило не только стремление поскорее исправить
повреждение, но и азарт  исследователей,  хорошо  знакомый  всем,  кто
когда-либо в космосе обнаруживал условия, пригодные для  возникновения
жизни.
    Вы хорошо знаете  наши  старенькие  корабли.  Молодежь  их  сейчас
считает просто смешными, но я о них вспоминаю  с  сожалением.  Они  не
имели того комфорта, которыми обладают современные лайнеры, и  команда
на них была смехотворно малочисленной, но для  разведки  космоса  они,
по-моему, были незаменимы. Они не нуждались в  космических  посадочных
станциях и, что самое главное, легко конвертировались  в  ракетопланы,
обладающие прекрасными маневренными качествами.
    Наш экипаж  состоял  из  Геолога,  Доктора  и  меня,  исполнявшего
обязанности  командира,  штурмана  и  бортмеханика.  Четвертым  членом
экипажа был мой старый космический товарищ - спаниель Руслан.
    Мы с трудом сдерживали охватившее нас нетерпение, когда на  экране
телевизора  замелькали  облака,  скрывавшие  поверхность  таинственной
планеты. Кое-что о ней мы уже знали. Ее масса била близка к земной,  а
период обращения вокруг центрального  светила  равен  времени  оборота
вокруг собственной оси. Таким образом,  она,  наподобие  Луны,  всегда
обращена к своему солнцу только одной стороной. Ее  атмосфера  состоит
из 20% кислорода, 70% азота  и  10%  аргона.  Такой  состав  атмосферы
избавлял нас от необходимости работать в скафандрах.
    Каждый из нас строил всевозможные предположения относительно  вида
и характера хозяев нашего будущего пристанища.
    К сожалению, нас очень быстро постигло разочарование. Корабль  три
раза на небольшой  высоте  облетел  планету,  но  ничего  похожего  на
присутствие живых существ обнаружить не  удалось.  Освещенная  сторона
планеты представляла собой раскаленную пустыню,  а  противоположная  -
сплошной ледник. Даже область вечных сумерек на их границе была лишена
какой-либо растительности. Оставалось загадкой, каким же  образом  без
растительности мог появиться в атмосфере кислород.
    Во всяком случае, с мечтами о  радушном  приеме  на  этой  планете
приходилось распроститься.
    Наконец,  мы  выбрали  место  для  посадки  в  районе  с  наиболее
умеренным климатом.
    Повреждение ускорителя оказалось пустяковым,  и  мы  рассчитывали,
что  через  несколько  дней,  считая  по  земному  календарю,   сможем
отправиться в дальнейший рейс.
    Попутно с ремонтными работами мы продолжали изучение планеты.
    Ее  почва  состояла  из  базальтов  со  значительными  скоплениями
окислов  марганца.  По  видимому,  наличие   кислорода   в   атмосфере
объяснялось процессами восстановления этих окислов.
    Ни многочисленные пробы, взятые  из  атмосферы,  ни  анализы  воды
горячих и  холодных  источников,  которыми  была  богата  планета,  ни
исследование различных слоев почвы не обнаруживали ничего такого,  что
указывало бы на наличие хотя бы самых примитивных форм жизни.  Планета
была безнадежно мертва.
    Уже все было готово  к  отлету,  но  внезапно  произошло  событие,
совершенно изменившее наши планы.
    Мы работали на стартовой площадке,  когда  услышали  яростный  лай
Руслана Нужно сказать, что Руслан видал  виды  и  вынудить  его  лаять
могло только нечто совершенно необычное.
    Впрочем, то, что мы увидели  заставило  и  меня  издать  невольное
восклицание.
    По  направлению  к  большому  ручью,   находящемуся   примерно   в
пятидесяти метрах от нашего корабля, двигалась странная процессия.
    Сначала мне показалось,  что  это  пингвины.  То  же  невозмутимое
спокойствие, та же важная осанка, такая же ковыляющая походка.  Однако
это было первым впечатлением Шествовавшие мимо нас  существа  не  были
похожи ни на пингвинов, ни на что либо другое, известное человеку.
    Представьте себе животных ростом  с  кенгуру,  передвигавшихся  на
задних лапах По бокам туловища крохотные трехпалые отростки. Маленькая
голова,  снабженная  двумя  глазами  и  украшенная  гребнем  наподобие
петушиного. Одно носовое отверстие, внизу которого  болтается  тонкая,
длинная трубка.  Но  самым  удивительным  было  то  что  эти  существа
обладали  совершенно  прозрачной  кожей,  через  которую  просвечивала
ярко-зеленая кровеносная система.
    Увидев нас, процессия остановилась Руслан  с  громким  лаем  бегал
вокруг незнакомцев, но лай, по-видимому, не производил на них никакого
впечатления. Некоторое время они разглядывали  нас  большими  голубыми
глазами. Затем, как по команде, повернулись и  направились  к  другому
ручью, находящемуся  поблизости.  Очевидно,  мы  просто  перестали  их
интересовать. Став на колени,  они  опустили  свои  трубки  в  воду  и
застыли неподвижно на добрые полчаса.
    Все это совершенно противоречило  нашим  выводам  о  необитаемости
планеты. Ведь эти существа не могли быть ее единственными  обитателями
хотя бы потому, что нуждались, как все животные, в органической  пище.
Все живое, что мне когда-либо приходилось видеть  в  космосе,  жило  в
едином биологическом комплексе, обеспечивающем жизнедеятельность  всех
его составляющих. Вне такого симбиоза, в самом  широком  смысле  этого
слова, невозможны никакие формы жизни. Выходит, что весь этот комплекс
мы попросту прозевали.
    Не могу сказать, чтобы  чти  мысли,  мелькавшие  у  меня,  пока  я
наблюдал обитателей планеты, были очень приятными.  Я  был  командиром
экспедиции и отвечал не только за полет, но и за достоверность научных
сведений, доставляемых на  Землю.  Сейчас  об  отлете  нечего  было  и
думать. Старт откладывался до тех пор,  пока  мы  не  разгадаем  новую
загадку.
    Утолив жажду, таинственные существа уселись в кружок. То, чем  они
занимались, было очень похожим на соревнование ашугов,  на  котором  я
однажды присутствовал в Средней Азии. Поочередно каждый из них выходил
на середину круга.  После  этого  бесцветный  гребень  на  его  голове
начинал вспыхивать разноцветными огнями. Остальные в полном  безмолвии
наблюдали за этой игрой  красок.  Трудно  было  удержаться  от  смеха,
наблюдая, с какой важностью они все это проделывали.
    Исчерпав, видимо, всю программу, они поднялись на ноги  и  гуськом
отправились в обратный путь. Мы последовали за ними.
    Я не буду утомлять вас описанием всех наших попыток составить себе
ясное представление об этих существах.
    Они жили на освещенной части  планеты.  Трудно  сказать,  как  они
проводили время. Они попросту ничего не делали.  Около  двухсот  часов
они лежали под жгучими лучами своего солнца, пока не  приходило  время
отправляться на водопой. У ручья каждый раз повторялась та  же  сцена,
которую мы наблюдали в первый раз.
    Размножались они почкованием. После того как на спине у  взрослого
животного вырастал потомок, родительская особь умирала. Таким образом,
общее количество их на планете всегда оставалось постоянным Они  ничем
не болели, и за  все  время  нашего  пребывания  там  мы  ни  разу  не
наблюдали случаев их преждевременной смерти.
    При всем этом они обладали одной  удивительной  особенностью:  они
ничего не ели. Поэтому я их и прозвал неедяками.
    Мы анатомировали несколько умерших неедяк и  не  обнаружили  в  их
организме ничего похожего на органы пищеварения. За счет  чего  у  них
происходил обмен веществ, оставалось для нас загадкой. Не могли же они
питаться одной водой.
    Доктор провел исследование обмена на нескольких живых экземплярах.
Они с неудовольствием, но безропотно переносили взятие  проб  крови  и
позволяли надевать на себя маски при газовом анализе. Похоже  было  на
то, что им просто лень сопротивляться.
    Мы уже начинали терять терпение. Навигационные расчеты показывали,
что дальнейшая отсрочка старта на  Землю  приведет  к  неблагоприятным
условиям полета, связанным со значительным расходом горючего, которого
у нас было в обрез, но никто из нас не  хотел  отказаться  от  надежды
разгадать эту новую тайну жизни.
    Наконец настал тот день, когда Доктору удалось свести воедино  все
добытые им сведения, и неедяки перестали быть для нас загадкой.
    Оказалось, что неедяки не представляют собой единый организм. В их
крови находятся бактерии, использующие  свет,  излучаемый  центральным
светилом, для расщепления углекислоты и синтеза питательных веществ из
азота, углерода и водяного пара. Все необходимое  для  этого  бактерии
получают  из  организма  неедяк.  Процессы   фотосинтеза   облегчаются
прозрачными кожными покровами неедяк. Размножение бактерий в организме
этих удивительных существ происходит  только  в  слабощелочной  среде.
Когда бактерий становится слишком много,  железы  внутренней  секреции
неедяк выделяют гормоны, повышающие кислотность крови,  регулируя  тем
самым  концентрацию  питательных  веществ   в   организме.   Это   был
удивительный пример симбиоза, доселе неизвестный науке.
    Должен  сознаться,  что  открытие  Доктора  навело  меня  на   ряд
размышлений. Ни одно живое существо в космосе не получило  от  природы
так много, как неедяки. Они были избавлены от  необходимости  добывать
себе пищу, забот о потомстве,  они  не  знали,  что  такое  борьба  за
существование и никогда не болели.  Казалось,  природой  было  сделано
все, чтобы обеспечить  необычайно  высокое  интеллектуальное  развитие
этих существ. И вместе с тем они немногим отличались от Руслана. У них
не было никакого подобия общества, каждый из них жил сам по  себе,  не
вступая в общение с себе  подобными,  если  не  считать  бессмысленных
забав с гребнями у ручья.
    Откровенно говоря, я начал испытывать отвращение к  этим  баловням
природы и без всякого сожаления покинул странную планету.
    - И вы там больше никогда не бывали? - спросил я.
    - Я туда случайно попал через десять лет, и то, что я там  увидел,
поразило меня больше, чем открытие,  сделанное  Доктором.  При  втором
посещении Неедии я обнаружил у неедяк зачатки общественных отношений и
даже общественное производство.
    - Что же их к этому вынудило? - недоверчиво спросил Конструктор.
    - Блохи.
    Раздался  звук  разбиваемого  стекла.  Конструктор  с   сожалением
смотрел на свои брюки, залитые вином.
    - Мне очень неприятно, - сказал он,  поднимая  с  пола  осколки  -
Кажется, это был ваш любимый бокал из лунного хрусталя, но шутка  была
столь неожиданной.
    - Я не собирался шутить, - перебил его Космонавт,  все  было  так,
как я говорю. Мы были настолько уверены в  отсутствии  жизни  на  этой
планете, что не приняли необходимых в таких случаях мер по  санитарной
обработке экипажа. По-видимому, несколько блох с Руслана  переселились
на неедяк и прекрасно там прижились. Я уже говорил о том, что у неедяк
очень короткие передние конечности. Если бы они не чесали  друг  другу
спины и не объединили свои усилия при ловле блох, то те бы  их  просто
загрызли.
    Не знаю, кому из неедяк первому удалось обнаружить,  что  толченая
перекись марганца служит  прекрасным  средством  от  блох.  Во  всяком
случае я видел там фабрику, производящую этот порошок. Им удалось даже
изобрести нечто вроде примитивной мельницы для размола.
    Некоторое время мы молчали. Потом Конструктор сказал:
    - Ну,   мне   пора   идти.   Завтра   утром   старт    двенадцатой
внегалактической  экспедиции.  У   меня   пригласительный   билет   на
торжественную часть. Вы ведь там тоже будете?
    Мы вышли с ним вместе.
    - Ох, уж мне эти космические истории!  -  вздохнул  он,  садясь  в
лифт.

______________________________________________________________________




    - Ошибаться свойственно только человеку, - сказал Конструктор.
    - Удивительно свежий афоризм, -  усмехнулся  Космонавт,  -  вы  бы
по-латыни его преподносили. Это как-то больше впечатляет  неискушенных
слушателей.
    - Глупости! -  лицо  Конструктора  покрылось  красными  пятнами  -
верный признак того, что он готов ринуться в бой, - Я вовсе не о  том.
Просто  ошибки  появляются  всегда  там,   где   отсутствует   жесткая
программа. То, что мы делаем по велению инстинкта, -  всегда  точно  и
безошибочно, потому что нас  запрограммировала  мать  природа.  Ошибки
неизбежны, когда на жесткую программу накладывается чувство или разум.
Исправно действующая машина с хорошо продуманной программой  не  знает
ошибок.
    - Однако я помню случай... - сказал Космонавт.
    - Да,  да.  Расскажите,  как  это   получилось,   -   попросил   я
Конструктора.
    - Вы имеете в виду конфуз с "Метеором"?
    - Конечно.
    Конструктор замялся. Кажется, его наступательный порыв иссяк.
    - Ну это,  знаете  ли,  исключение,  которое  только  подтверждает
правило, - вяло заметил он.
    - Дудки! - скачал Космонавт. - На этот раз так просто вы от нас не
отделаетесь, даже если бы вам пришлось переворошить все  изречения  от
Цицерона до наших дней. Меня уже много лет интригует эта история. Ведь
я как-никак был там главным действующим лицом.
    - Вы думаете? - В голосе Конструктора была странная смесь грусти и
иронии.
    - Еще бы! - запальчиво ответил Космонавт. - Представьте  себе:  вы
три года  готовитесь  к  экспедиции,  подбираете  команду,  роетесь  в
архивах, проходите самые  изощренные  тренировки,  зазубриваете  целые
тома справочников - и вдруг - о счастье! - все уже позади.  Экипаж  на
своих местах,  все  речи  уже  произнесены,  все  пожелания  и  советы
выслушаны, и вас связывает с Землей только голос в динамике. Вначале -
обычный сумбур, когда кажется, что снаряжение  неправильно  подобрано,
члены экипажа никогда не научатся понимать, чего вы от них  хотите,  а
навигационное оборудование создано специально для того, чтобы  вселять
в вас сомнения в реальности существования окружающего  мира.  И  вдруг
все  чудесным  образом  становится  на  свои  места.   Ваши   спутники
оказываются  милейшими   ребятами,   а   корабль,   оснащенный   самой
совершенной техникой, пожирает пространство с легкостью, о которой  вы
и мечтать не смели. Теперь представьте себе, что именно в этот  момент
вы получаете  с  Земли  категорический  приказ  вернуться  назад.  Три
недели, пока вы гасите скорость, вновь ее набираете и снова гасите, вы
теряетесь в догадках, шлете запросы, успокаиваете команду,  волнуетесь
сами так, что кусок не лезет в горло, и, наконец, сев  на  космодроме,
выслушиваете какие-то сбивчивые объяснения: произошла, мол, ошибка. До
сих пор не могу спокойно вспомнить смущенные физиономии диспетчеров из
Управления по космонавтике.
    - Управление тут ни при чем, - вмешался я, - ошибка,  по-видимому,
произошла в Координационном центре.
    - Да, там произошла ошибка, - задумчиво сказал Конструктор.
    - Почему же тогда вы, - спросил Космонавт, - подписали акт о  том,
что виною всему бортовая аппаратура?  Генеральные  конструкторы  редко
проявляют такую самоотверженную забегу о чести мундира вычислителей.
    - Ну... у меня для этого были кое-какие основания.
    - Ладно, - сказал Космонавт, - выкладывайте все начистоту. Ведь  с
того времени прошло больше двадцати лет.  Не  так  уж  много  осталось
людей, которые помнят эту историю.
    - Тем более что вы вполне можете рассчитывать на нашу  скромность,
- добавил я.
    - Двадцать лет? - переспросил Конструктор. - Неужели двадцать лет?
Мне кажется, что все это было совсем недавно...  Двадцать  лет...  Ну,
хорошо... Вы помните громоздкую организацию  подготовь  полетов  в  то
время? Она приводила к тому, что Генеральный конструктор, помимо своей
основное работы, должен был заниматься еще кучей вопросов,  начиная  с
обеспечения  жизнедеятельности  биологического  комплекса  корабля   и
кончая вычислительной техникой. Больше  всего  хлопот  мне  доставляла
бортовая аппаратура. Обеспечение безопасности дальних рейсов упиралось
в отсутствие достаточно компактных и надежных решающих устройств.  Чем
дальше летали наши корабли,  тем  жестче  были  требования  к  весу  и
габаритам всего что они на себе несли. В конце концов  дело  дошло  до
того, что  я  был  вынужден  объявить  открытый  конкурс  на  бортовую
вычислительную машину. Мы получили больше трехсот проектов, но все это
было не то...
    Однажды, сидя в кабинете, я услышал громкую перебранку в приемной.
Спустя несколько минут в кабинет вошла моя секретарша. Щеки ее пылали,
грудь  высоко  вздымалась,  голос  дрожал,  ну,  словом   классический
персонаж греческой трагедии. Она плюхнулась на стул и,  закрыв  глаза,
пробормотала:
    - С  вами  требует  свидания  какой-то...   какая-то...   какое-то
существо.
    Действительно, в дверях стояло нечто такое, что трудно поддавалось
классификации.
    Это существо было  облачено  в  выцветшие  джинсы,  прожженные  во
многих местах до дыр, клетчатую рубашку  и  лихо  заломленный  картуз,
из-под которого свисали до  глаз  рыжие  космы.  Все  это  дополнялось
пятнистым носом, устремленным в небо, как у ракеты  перед  стартом,  и
парой широко открытых глаз цвета морской волны в десятибалльный шторм.
Пальцы с черной каймой под ногтями судорожно сжимали  большой  чемодан
из желтой кожи.
    Судя по всему, этот экземпляр украшал собой нашу  планету  уже  не
менее четырнадцати лет.
    Я понял, что мне несдобровать.
    - Еще бы! -  сказал  Космонавт,  -  Каждый  раз  перед  стартом  я
извлекаю из самых укромных уголков корабля  не  меньше  десятка  таких
парнишек. В пять лет они мастерят аккумуляторы из консервных банок,  в
восемь изобретают  реактивный  велосипед,  в  четырнадцать  становятся
звездоплавателями,  а  в  шестнадцать  наводняют   редакции   журналов
проектами перестройки нашей  Галактики.  Дело  в  том,  что  мальчишки
всегда...
    - Вы ошибаетесь, - перебил Конструктор. -  То  есть,  пожалуй,  вы
были бы правы, если  бы...  Видите  ли,  это  был  не  совсем  обычный
случай... Дело в том, что сзади из-под картуза еще  торчали  в  разные
стороны две тощие косички.
    - Н-да... - сказал Космонавт.
    - Она уселась, - продолжал Конструктор, - и снисходительно  довела
до моего сведения, что зовут ее Саша, что всю  свою  дальнейшую  жизнь
она  намерена  посвятить   обеспечению   космических   полетов   самой
совершенной и самой надежной вычислительной техникой. В  подтверждение
обоснованности  принятого  решения  из  таинственного   чемодана   был
извлечен какой-то гибрид детской гармошки с карманным приемником, и  я
получил право задать "машине", как она выразилась, самую-самую трудную
задачу. Я поинтересовался, в каком она классе, и,  примерно  определив
возможности конструктора, задал задачу  на  определение  экстремальных
значений  функции.  К  моему  удивлению,  гармошка  выдала  правильный
результат.
    Теперь нужно было решить, как  поделикатнее  спровадить  это  юное
дарование.
    Для начала я извлек из ящика стола коробку конфет. Она бросила  на
меня одобрительный взгляд и запустила пятерню в коробку.
    Я не могу  похвастать  большим  опытом  по  воспитанию  детей,  но
лекция, которую я ей прочел, казалась мне тогда  шедевром  педагогики.
Больше  часа  я  ей  втолковывал,  что  каждый,   кто   желает   стать
конструктором, должен вооружиться терпением и стараться  получить  как
можно больше знаний, что только в школе... Впрочем,  вы  сами  знаете,
какие сентенции преподносятся в подобных случаях. Я  уже  торжествовал
победу, когда она, перебив меня, поинтересовалась, считаю ли я большое
терпение   и   обширные   знания   обязательными   для    Генерального
конструктора. Я подтвердил это и встал, чтобы проводить ее  до  двери,
но она не проявляла никакого желания расстаться ни  с  креслом,  ни  с
конфетами.  Мне  не  оставалось  ничего  другого,  как  снова   сесть.
Убедившись,  что  Генеральные  конструкторы   действительно   обладают
большим терпением, она приступила к проверке  моих  знаний.  Вилка  ее
"машины" была выдернута из розетки, и мне предложили объяснить, почему
на клеммах решающего устройства сохранилось напряжение. Я сказал,  что
схема, вероятно, дублирована на конденсаторах и что,  хотя  это  очень
старый способ, применявшийся ранее в  переносных  радиотелефонах,  она
сможет у нас в библиотеке найти по этому вопросу много книг.
    - Не найду! - вызывающе ответила она, роясь в  своем  чемодане.  -
Ничего я у вас не найду, потому что вы и понятия не имеете, о чем идет
речь. Вот полюбуйтесь вы,  Генеральный  конструктор!  -  На  мой  стол
плюхнулись две картонные коробки с деревянными  клавишами.  -  Видите?
Они же живые!
    Она  открыла  одну  из  коробок,  и  моему   взору   представилась
желтоватая студенистая масса, вся утыканная проводами.
    Рыжий бесенок продолжал выбрасывать из чемодана какие-то пробирки,
школьный микроскоп, кучу  радиодеталей  и  клочки  бумаги,  исписанные
формулами.
    - Живые,  живые,  живые!  Все  они  -  потомство   одной   машины.
Потомство! Понимаете, что  такое  потомство?!  Они  могут  решать  все
задачи, на которые была запрограммирована  их  машина,  до  того,  как
произвела их на свет. Ну что, съели?! Как теперь,  будете  меня  снова
посылать в школу или дадите лабораторию?!
    В дверь просунулось встревоженное лицо секретарши, но я жестом дал
ей понять, что пока вызывать помощь рановато. Честное слово, меня  все
это начинало интересовать.
    Я до сих пор не понимаю, как моего цербера не хватил  удар,  когда
поздно вечером мы с Сашей прошли через приемную. К тому времени у  нас
уже  был  заключен  дружественный  союз.  На  прощанье  она   небрежно
поправила на мне галстук и милостиво разрешила  называть  себя  просто
Сашкой, а я обещал ей выделить лабораторный стол и даже подергал ее за
косички. Право, ни один мужчина в возрасте от пяти до восьмидесяти лет
не смог бы преодолеть такое искушение.
    Условия нашего договора были точны и суровы: если в  течение  года
ей удастся соорудить какую-нибудь каракатицу, способную решить  задачу
о пропорциональном сближении ракет в космосе, я  обязуюсь  оборудовать
ей лабораторию и предоставить все условия для дальнейшей работы.  Если
нет, то она возвращается в школу и клянется  не  показываться  мне  на
глаза до окончания института.  На  первое  время  я  прикрепил  к  ней
опытного программиста.
    - Да...  -  сказал  Космонавт,  -   задача   на   пропорциональное
сближение... Все-таки царь Ирод более гуманно относился к детям.
    - Ему приходилось иметь дело с мальчиками, - ответил  Конструктор,
- а они всегда заслуживают снисхождения. Я  не  мог  поступить  иначе,
затевая опасный эксперимент с человеческой душой. Нужно было  дать  ей
отведать всю горечь того, что восторженные профаны называют  "радостью
научного  поиска".  В  результате  она  либо  убедилась  бы   сама   в
абсурдности этой идеи и нашла бы более разумное применение своего пыла
в менее экзотической области, либо... Впрочем,  другого  исхода  я  не
ждал. Слишком фантастичным было все это предприятие.
    - Вы так и не сказали, в чем оно заключалось, - заметил Космонавт.
    - Вообще  это  была  занятная  мысль.  Вы  помните   биологические
батареи, которые мы когда-то устанавливали на искусственных спутниках?
Два сосуда, заполненные жидкостью и разделенные пористой диафрагмой. В
каждой половине - колонии бактерий.  Одни,  размножаясь,  поддерживают
повышенную концентрацию отрицательных ионов, другие  -  положительных.
Так  вот,  вся  ее  машина  состояла  из  микроскопических   ячеек   с
бактериями, соединенных коммутатором. Кроме того, там были простенькое
управляющее устройство и программа, записанная на перфокарте. Если при
работе машины потенциалы в ячейках совпадали по  знаку  с  импульсами,
подаваемыми управляющим устройством, то  бактерии  размножались,  если
нет, - погибали. В каждой ячейке у нее были помещены колонии различных
бактерий.
    - Понимаю, - сказал, улыбнувшись, Космонавт, - естественный  отбор
на соответствие программе. Мне кажется, знаете ли, что это не такая уж
глупая идея.
    - Я и не говорил, что она глупая. Иначе бы я не стал со всем  этим
связываться. Однако вы  знаете,  какие  колоссальные  трудности  стоят
между остроумной догадкой и получением практически ценных результатов.
    - Но вы бы могли просто...
    - Конечно. Я мог поручить одной из лабораторий выяснить, стоит  ли
с этим возиться. Но меня интересовало  не  столько  само  изобретение,
сколько его автор. Родителей  у  нее  не  было.  Воспитывалась  она  у
сестры, с которой я быстро договорился, пообещав, что в течение  этого
года буду сам заботиться о необходимом пополнении знаний ее питомицы.
    На следующий день я велел  поставить  для  нее  стол  в  маленькой
комнатке под лестницей и спустя несколько часов был  вынужден  принять
меры восстановлению порядка  в  институте.  Пожалуй,  было  ни  одного
сотрудника, которого бы, как муху на мед, не влекла загадочная надпись
на двери чулана: "ЛАБОРАТОРИЯ КРОВНОГО МАШИНОВЕДЕНИЯ". Честное  слово,
это звучало очень здорово, и у меня просто не хватило духа лишить свое
новое приобретение возможности поиграть в научного работника, хотя уже
спустя несколько дней я убедился, что профессия укротительницы подошла
бы  ей  гораздо  больше.  Первой  была  приведена  в  повиновение  моя
секретарша. Просто удивительно, как быстро она стала  ручной.  Сказать
по правде, у меня вскоре создалось впечатление, что всех  в  институте
интересовало таинственное существо в новой лаборатории гораздо больше,
чем основная работа.
    Однако прошел  год,  и  ни  о  какой  задаче  на  пропорциональное
сближение еще нельзя было и мечтать. К тому времени мы уже оба  забыли
о нашем договоре. Больше того: как-то получилось само собой, что Сашка
пользовалась правом беспрепятственного входа в  мой  кабинет  в  любое
время. Иногда  она  появлялась,  горя  нетерпением  посвятить  меня  в
какое-либо сенсационное открытие, а иногда просто, чтобы поплакать  на
диване, когда все оказывалось не таким уж ослепительным. Боюсь, что  в
это время мы с ней менялись ролями. Она, обливаясь слезами,  требовала
немедленно отпустить ее обратно в  школу,  а  я  уговаривал  закончить
очередную серию опытов. Кончалось это обычно тем, что она срывалась  с
места и мчалась в лабораторию, оседлав новую сногсшибательную идею.
    Наибольшие трудности возникали с проблемой размножения машин. Если
в материнской особи удавалось без особого труда выработать то, что  мы
называли  "безусловным  рефлексом  на  программу",  то   в   потомстве
происходило черт те что. Обычно не более чем один опыт из тысячи давал
более  или  менее  точное  воспроизведение  расположения  бактерий   в
ячейках.
    Наконец  нам  с  ней  удалось   изобрести   нехитрое   устройство,
позволяющее печь машины как блины. Это было  нечто  вроде  гектографа.
Лист  пластика,  смазанный  желатином,  накладывался  на   поверхность
машинной матки и прокатывался роликом. А когда  мы  начали  вводить  в
желатин токопроводящие  вещества  и  избавились  от  путаной  проводки
проблему можно было считать вчерне решенной.
    - Бактерии на печатных схемах, - усмехнулся Космонавт.
    - Что-то вроде этого. Все же не думайте, что все было так  просто.
В таких делах чем  больше  решенных  вопросов,  тем  больше  возникает
новых. Прошло уже три года. Лаборатория кровного  машиноведения  давно
перебралась из чулана в новое помещение, оборудованное  по  последнему
слову техники, популярность Сашки росла с  каждым  днем,  добровольных
помощников у нее было хоть пруд пруди, но я все же испытывал  какую-то
тревогу. Уж слишком она разбрасывалась.
    Вы не знаете, как важно для исследователя уметь  вовремя  обуздать
свою  фантазию  и  сосредоточиться  на  одном   варианте,   пока   его
возможности не исчерпаны до конца. К сожалению, подходил срок сдачи  в
производство нового проекта корабля, и я  уже  не  мог  уделять  Сашке
столько времени,  как  раньше.  Пришлось  ограничиться  категорическим
распоряжением работать только над машиной, заказанной нам  Управлением
по космонавтике, и ничем другим не заниматься.
    В течение последующих двух лет я только изредка наведывался к  ней
в лабораторию. Дела там шли неплохо. Первый вариант  машины  был  сдан
Координационному центру, и теперь в схему нужно было внести  кое-какие
изменения по замечаниям  заказчика.  В  это  время  шла  подготовка  к
экспедиции  "Метеора",  и  новая  машина  должна   была   обрабатывать
информацию, поступающую с  корабля.  В  случае  успеха  предполагалось
использовать потомков этой машины в качестве  бортовой  аппаратуры  на
всех кораблях такого класса.
    Вы были уже  в  полете,  когда  однажды  ночью  мне  позвонили  из
Координационного центра и сообщили, что машина отдала приказ "Метеору"
вернуться на Землю. Через десять минут я  вытащил  Сашку  за  косы  из
кровати, и мы помчались в Центр. Там царила полная растерянность. Хотя
все дублирующие устройства сообщали, что  полет  протекает  нормально,
наша машина  продолжала  повторять  команды  на  срочное  возвращение.
Вдобавок, как всегда бывает в  таких  случаях,  неожиданно  прервалась
радиосвязь, и нам никак не  удавалось  выяснить,  что  же  у  вас  там
произошло. К тому  времени,  когда  нам  снова  удалось  поймать  ваши
сигналы,  предпринимать  что-либо  было  уже  поздно.  Слишком   много
горючего  было  израсходовано  на  торможение.  Я  приказал  выключить
машину, и мы отправились спать.
    Вот, пожалуй, и все, что я вам мог рассказать.
    - Значит, это был  просто  результат  недоработки  конструкции?  -
спросил Космонавт.
    - Нет, конструкция была отработана хорошо.
    - В чем же тогда причина?
    - Причину я узнал на следующее утро, когда устроил Сашке допрос  с
пристрастием.  Дело  в  том,  что...  Ну  в  общем  она,  как  всегда,
увлеклась. Работала в нескольких направлениях,  занималась  выведением
гибридов  с  различными  программами.  Последний  вариант  был  просто
ублюдком от скрещивания машины для управления космическими полетами  с
машиной для экономических расчетов.  В  нем  все  время  боролись  два
начала:   расточительность   исследователя   космоса   и   скаредность
экономиста. В результате, видно, машина просто  решила,  что  с  точки
зрения окупаемости затрат выгоднее всего прекратить полет.
    Космонавт тихонько свистнул.
    - Бедная Сашка! Представляю себе, что вы с ней сделали.
    - Что я с ней сделал?..
    Затрещал звонок видеофона.
    - Простите, - сказал Конструктор и подошел к аппарату.  На  экране
появилось изображение красивой рыжеволосой женщины.
    - Значит, так можно  верить  вашим  обещаниям?!  -  спросила  она,
прищуря один глаз.
    Конструктор как-то странно втянул голову в плечи.
    - Что вы имеете в виду, Александра Яковлевна? - спросил он.
    - Сейчас  эти  болваны  распределяют  места  в   кормовом   отсеке
"Кометы", и я вас предупреждаю, что если все  наши  приборы  не  будут
размещены, я вам такое устрою!!
    - Хорошо. - Ему было явно не по себе. - Передайте, что я выезжаю.
    Экран погас.
    - Это  директор  Института  космической  биологии,  -  сконфуженно
сказал Конструктор. - Очень энергичная дама... Так  о  чем  мы?..  Ах,
да!.. Увы, - добавил он, помолчав, - я уже больше с ней ничего не  мог
сделать.

______________________________________________________________________




    У антропоида было фасеточное, панорамное зрение.  Рустан  Ишимбаев
видел сквозь веки, прикрытые дисками обратной  связи,  уходящую  вдаль
галерею и две стены с розовыми пористыми наростами.
    Высота галереи то увеличивалась, то уменьшалась, и нужно было  все
время регулировать длину ног антропоида, чтобы его  руки,  вооруженные
фрезами, находясь на уровне плеч, срезали примерно полметра породы  на
своде.
    Тучи голубой пыли окутывали голову антропоида, и Рустану казалось,
что эта пыль забирается в  его,  Рустана,  легкие,  покрывает  глазные
яблоки, щекочет ноздри.
    Он втянул  носом  воздух  и  неожиданно  чихнул.  Луч  прожектора,
укрепленного на голове антропоида, метнулся кверху и пошел вниз.
    "Обезьяна чертова!" - подумал Рустан.
    Он снял с  глаз  диски,  перевел  рычажок  пульта  на  программное
управление, включил экран и отвел кверху колпак. Стало  легче.  Теперь
он видел галерею в обычной перспективе.
    От кабины пульта  до  антропоида  было  около  пятидесяти  метров.
Рустан взглянул на часы. До конца вахты оставалось два часа,  а  норма
выполнена меньше чем на десять  процентов.  Двадцать  пять  кубометров
породы ради нескольких голубых крупинок!
    Он откинулся на спинку кресла и повернул верньер  увеличения.  Два
сортировщика проворно откатывали бульдозерами  кучи  пыли  из-под  ног
антропоида, проталкивали ее через грохоты и рассыпали ровным слоем  по
полу.
    Рустан сфокусировал экран на ящики,  расположенные  неподалеку  от
пульта. Один из них  до  половины  был  заполнен  костями  -  побочный
продукт, добыча биологов, второй - пуст.
    Сплюнув,  Рустан  витиевато  выругался.  Вот  так  всегда!  Другим
попадаются участки, где за день можно взять по двести, триста граммов,
а у него - одна пустая порода да эти дурацкие кости не то птиц, не  то
кошек.
    Он снова  перевел  экран  на  антропоида.  Клубы  пыли  больше  не
скрывали  прозрачный  шар,  наполненный   густой   мутной   жидкостью.
Размеренно шагая вперед, антропоид резал фрезами пустоту.
    Рустан поспешно натянул  на  голову  колпак  и  повел  рычажок  на
телеуправление.
    "Стой!"
    Шар вспыхнул ярким светом и погас. Антропоид остановился.
    Рустан вздохнул и укрепил на глазах диски...
    Теперь галерея описывала полукруг, и  ему  все  время  приходилось
держать поле зрения антропоида точно посередине прохода. Несколько раз
он терял направление, и фрезы врезались в  толщу  стены.  Тогда  перед
глазами Рустана все начинало дрожать. Корпус антропоида вибрировал  от
перегрузки.
    Руслану не раз приходилось слышать  о  сильфии,  но  видел  он  ее
впервые. Она выскочила из бокового  прохода  со  скоростью  экспресса.
Метровое  золотистое  яйцо  на  шести  волосатых   ногах-тумбах.   Еще
мгновение, и перед его глазами мелькнула оскаленная пасть  на  длинной
змееподобной шее.
    Рустан метнулся назад в  кресло.  Непростительная  оплошность  для
водителя антропоидов. Он эго сразу понял, почувствовав  сокрушительный
удар в затылок, переданный по каналу телекинетической связи:  повторив
его движение, антропоид стукнулся головой о стену.
    Вместо  четкого  изображения  перед  глазами   Рустана   двигались
размытые серые контуры. Он снял диски и включил экран. Слава  богу,  с
его глазами ничего не случилось, но  антропоид,  по-видимому,  потерял
ориентировку. Он бесцельно вертелся на месте,  махая  руками.  Сильфия
исчезла. Сортировщики кружили возле ног антропоида. Не получая от него
команд, они ничего не могли делать.
    Рустан  перевел  ручку  телекинетической  связи  на   максимальное
усиление.
    "Стой!"
    Серая фигура на экране продолжала кружиться.
    "Стой, тебе говорят!"
    Антропоид остановился, вытянув руки  по  швам.  Сортировщики  тоже
прекратили свой бег.
    "Выключи фрезы!"
    Экран  не  давал  возможности   определить,   выполнено   ли   это
распоряжение.
    "Иди сюда!"
    Антропоид повернулся лицом к экрану и, наваливаясь на стены, пошел
к кабине.
    "Стоп! Повернись!"
    Так и есть! На затылке большая вмятина. Под придавленной оболочкой
в жидкости клубятся искры.
    Рустан вздохнул и снял трубку телефона:
    - Алло, ремонтная?! Говорит седьмой участок. Пришлите монтера.
    - Что у вас, седьмой? - спросил недовольный женский голос.
    - Барахлит антропоид.
    - Выражайтесь точнее. Что с ним?
    - Повреждена голова. Нарушена ориентировка, нет обратной связи  на
видеодисках.
    - Так... Надеюсь, все?
    - А вам что, мало?
    - Послушайте, седьмой, я вам не подружка,  чтобы  шуточки  шутить!
Как это вас угораздило?
    - Да так... - Рустан замялся. - Кусок породы.
    - Зазевались?
    - Послушай, девочка, - голос Ишимбаева  прерывался  от  злости,  -
разве тебе мама не говорила, что совать нос в чужие  дела  неприлично?
Твое дело принять заказ, а причины будут выяснять взрослые  дяди,  те,
кто поумнее.
    Бац! Ту-ту-ту.
    - Дура! - он вытер пот со лба. - Что же  теперь  делать?  Нужно  в
диспетчерскую... Рустан снова набрал номер.
    - Слушает дежурный диспетчер.
    - Говорит Ишимбаев с седьмого участка.
    - А, Ишимбаев, как у вас дела? Задание выполните?
    - Не знаю. У меня антропоид вышел из строя.
    - Монтера вызвали?
    - Да нет. Звонил в ремонтную. Там сидит какая-то... грубит, вешает
трубку.
    - Подождите у телефона.
    Рустан услышал щелчок переключателя, положил  трубку  на  пульт  и
закрыл глаза.
    "Господи! - подумал он. Схлопотал себе работенку, болван!"
    Из трубки до него доносились обрывки фраз:
    - ...все равно я никому не позволю...
    - ...вы не на танцульке. Вернетесь  на  Землю,  капризничайте  как
хотите, а тут график...
    - ...пусть не хамит!
    - ...Даю вам два часа срока...
    - ...такое повреждение...
    - ...возьмите в главной кладовой.
    - ...нельзя в зоне...
    - ...Делайте в мастерской... Да, это приказ... Алло, Ишимбаев!
    Рустан открыл глаза и взял трубку.
    - Я Ишимбаев.
    - Ваш антропоид ходит?
    - Ходит... Плохо ходит.
    - Гоните его в ремонтную.
    - У меня нет обратной связи.
    - Ничего, дойдет. У вас карта выработки есть?
    - Есть.
    - Вот гоните его по главной штольне до круговой галереи, а там его
возьмет на себя ремонтная. На какой волне вы работаете?
    - Пси тридцать шесть.
    - Хорошо, я им сообщу: пси тридцать шесть. Сколько  кубометров  вы
сегодня дали?
    - Примерно двадцать пять.
    Диспетчер свистнул.
    - Что же это вы?!
    Рустан покраснел.
    - Да вот... все время барахлил антропоид.
    - Так... а какая добыча?
    "Пошел бы ты..." - подумал Ишимбаев. Ему совсем не  нравился  этот
разговор. Похоже,  вдобавок  ко  всему  сегодня  еще  придется  писать
объяснительную.
    - Не знаю, - соврал он, - еще не успел проверить... Кажется, очень
мало... почти ничего.
    - Послушайте, Ишимбаев, - в  голосе  диспетчера  появились  нотки,
заставившие Рустана сжать изо всех сил трубку, -  ваш  участок  портит
нам все показатели...
    - Ладно,  -  перебил  Рустан,  -  я  все  это  уже  слышал.  Лучше
обеспечьте ремонт. Не могу же я голыми руками. Вот  придет  антропоид,
нажму, отработаю. - Черт знает что! Рустан сам не понимал, как у  него
вырвалась эта фраза. Меньше всего ему хотелось сегодня возвращаться на
вахту. Однако отступать было поздно.
    - Хорошо, Ишимбаев, - голос в трубке потеплел, -  через  два  часа
ваш антропоид будет готов, я уже  распорядился.  Надеюсь,  сегодня  вы
дадите триста кубометров, договорились?
    - Ладно. - Ишимбаев положил трубку.





    "Подними правую руку!"
    Изображение на экране оставалось неподвижным.
    Ишимбаев переключил контур излучателя.
    "Подними правую руку!"
    Команда была выполнена, но поднятая рука болталась, как тряпка  на
ветру.
    "Опусти! Два шага вперед!"
    Антропоид   пошатнулся   и   сделал    два    неуверенных    шага.
Телекинетический излучатель работал с недопустимой перегрузкой. Внутри
колпака было жарко, как в печке. Рустан отвел его вверх и  положил  на
колени схему штолен.
    Ага! Вот она, главная галерея. Ну и лабиринтик! А  ведь  разведано
не  более  десяти  процентов  верх  него  яруса.  После  той   истории
спускаться в нижние галереи запрещено даже геологам.  Бр-рр!  Не  чего
сказать, райская планетка! Один пейзажик чего стоит!
    На поверхности Рустану пришлось быть всего один раз, по  дороге  с
космодрома, но и этого было вполне достаточно, чтобы  навсегда  отбить
охоту бывать там. Черт с ним, уж лучше проторчать еще  год  здесь,  не
видя дневного света.
    Он опять опустил на голову колпак.
    "Идти  прямо  до  первой  галереи,  повернуть  направо,  идти   до
кольцевого прохода, остановиться ждать команды!  Это  твоя  программа,
иди!"
    Антропоид потоптался на  месте  и,  помедлив  не  много,  двинулся
вперед. Сортировщики тронулись за ним.
    Дошли до поворота.
    "Направо!" - скомандовал Рустан.
    Антропоид послушно повернул. Наблюдать за ним дальше без  обратной
связи было невозможно. Ишимбаев выключил установку.
    "Ох, и денек выдался! - Он сжал руками  голову.  -  Будь  оно  все
неладно!"
    Ему хотелось спать, но ложиться на два часа не имело смысла.
    "Дурак, - подумал он, - напросился сам на сверхурочные! Мало  тебе
было!"
    "Однако не торчать же здесь  два  часа".  -  От  встал  с  кресла,
потянулся и вышел в ход сообщения.
    Диаметр трубы был меньше человеческого роста,  и  ему  приходилось
идти, согнувшись в три погибели, преодолевая  мощный  встречный  поток
воздуха, насыщенного приторным запахом аммиака.
    "Ну и запашок! - подумал  он,  зажав  ноздри  и  дыша  ртом  через
платок, смоченный поглотителем. -  Уже  год,  как  собираются  сделать
настоящие ходы сообщения. Видно, руки не доходят, только и  думают  об
этом поганом веноцете. Подумаешь, эликсир бессмертия!"
    Прямо перед ним была дверь пульта пятого участка. Он нажал  стопор
и вошел. Здесь по крайней мере хоть  меньше  воняло  аммиаком.  Каждая
кабина имела очистительную установку.
    Душанов  стоял  во  весь  рост,  с  глазами,  прикрытыми  дисками.
Телекинетический колпак - где-то на затылке, руки вытянуты вперед, как
будто в них фрезы.
    Он обернулся на шум открываемой двери и снял диски.
    - А, это ты!
    - Я. Можно, я у тебя посижу немного?
    - Садись. - Он переключил пульт на программное  управление.  -  Ты
чего ходишь?
    - Авария.
    - Что-нибудь серьезное?
    - Часа на два. А ты сколько сегодня сделал?
    - Семьсот кубометров.
    - Врешь!
    - Чего  мне  врать?  -  Душанов  включил  экран  и  показал  ящик,
наполненный до половины шариками веноцета.
    У Рустана глаза полезли на лоб.
    - Сколько тут?
    - Да с полкило будет.
    - Везет тебе!
    - Работать надо. Участки у всех одинаковые.
    - Значит, способностей нет, - вздохнул Рустан.
    - Глупости! С телекинетическими способностями никто не  рождается.
Их развивать нужно.
    Рустан встал с кресла.
    - Я это уже слышал. На курсах.
    - Ну ладно, - Душанов взглянул на экран,  -  горизонт  понижается,
пора переходить на обратную связь. Ты уж меня извини.
    - Извиняю.  Только  скажи:  тебе  правда  эта  работа   доставляет
удовольствие?
    - Доставляет.
    - А почему?
    - Как тебе сказать? - Душанов надел на глаза  диски.  -  Я  еще  в
детстве  мечтал  о  том,  чтобы  одна  моя  мысль  управляла  машиной.
Понимаешь, когда ты вот тут, в кресле, а весь твой опыт, воля,  знания
- там, в антропоиде.
    - А я - нет.
    - Что нет?
    - Не мечтал.
    - А о чем ты мечтал?
    - Да ни о чем. А сейчас мечтаю, чтобы выспаться.
    - Лентяй ты, Рустан.
    - Может, и лентяй, - сказал Ишимбаев.





    Маленькая узкая комнатка  была  полна  звуков.  Справа  раздавался
храп, над кроватью орал  репродуктор,  слева  доносились  приглушенные
голоса.
    Рустан снял ботинки, выключил радио и лег на кровать.
    - Искать нужно в нижних горизонтах, - произнес  баритон  слева,  -
оттуда идет мощное пси-излучение.
    - Но, говорят, там эти.. как их... сильфии,  -  отозвался  женский
голос.
    "Наверно, это парочка геофизиков, -  подумал  Рустан,  -  те,  что
прилетели позавчера" Он  их  видел  в  кафе.  У  мужчины  была  густая
шевелюра и мясистый нос. Женщина носила  брюки  и  черную  размахайку.
Волосы до плеч.
    - Ерунда! - авторитетно сказал  баритон.  -  С  нашими  средствами
поражения...
    "Дубина! - подумал Рустан. - Густопсовый дурак! Показать  бы  тебе
сильфию!"
    - Ты не жалеешь, что сюда прилетела?
    - Нет, с чего-то ведь  нужно  было  начинать.  Только  пахнет  тут
почему-то преотвратно.
    - Аммиак. Атмосфера планеты  содержит  много  аммиака,  а  очистка
воздуха не на высоте. Ведь настоящее освоение планеты еще не начато.
    "Не на высоте! - Рустан  захлебнулся  от  злости,  вспоминая  ходы
сообщения. - Вот поживешь тут, увидишь, какая это высота!"
    - А мне кажется, что еще воняет кошками.
    - Это меркаптан. Им пропитывают костюмы,  когда  выходят  в  зону.
Сильфии боятся запаха меркаптана.
    - А ты уже все тут знаешь.
    Раздался звук поцелуя. Рустан чертыхнулся и включил радио.
    "...основа  телекинетического  управления  состоит   в   абсолютно
идентичной настройке  длины  волны  пси-поля  управляемого  объекта  и
управляющее субъекта. Максимальный эффект управления  достигается  при
полном  психическом  переключении  на  выполняемую  объектом   работу.
Водитель антропоида должен не просто отдавать команды, но и, пользуясь
средствами обратной связи, мысленно воплотить себя в антропоиде..."
    Рустан пощупал затылок Он уже хорошо знал,  что  такое  воплощение
при помощи обратной связи.
    "...Учитывая, что напряженность  пси-поля  падает  пропорционально
квадрату  расстояния,   следует   регулировать   контур   усиления   в
зависимости от интенсивности рецепторного восприятия..."
    Ишимбаев выдернул штепсель из розетки.
    - Разгадка терапевтической активности веноцета практически  решает
проблему  долголетия,  -  урчал  баритон  слева.  -  Я  лично  являюсь
сторонником биологической теории  происхождения,  хотя  утверждение  о
том, что веноцет - это окаменевшие личинки насекомых...
    - О господи, и тут веноцет! - Он взглянул на часы, натянул ботинки
и поплелся в кафе. В его распоряжении оставалось около часа.





    В кафе еще никого не было, если не считать Граве. Он, как  всегда,
сидел за столиком около стойки.
    "Счастливчик, - подумал Рустан, - два месяца на больничном!"
    - Садись. - Граве придвинул ему стул.
    - Чего бы пожевать? - Рустан раскрыл меню.
    - Можешь не смотреть, - сказала буфетчица,  -  сосисочный  фарш  и
кофе, больше ничего нет.
    - Н-да, здорово кормите.
    - Ты что, заболел? - спросил Граве.
    - Нет, перерыв для ремонта.
    - Завтра обещали подкинуть мяса, - сказала буфетчица. -  На  Новый
год руководящий хочет сделать котлеты с макаронами.
    - Неплохо бы! - облизнулся Граве.
    - И еще по рюмке спирта на брата.
    - По рюмке! - хмыкнул Рустан.
    - Если не  нравится,  можешь  не  пить,  -  сказала  буфетчица,  -
охотники всегда найдутся.
    Рустан молча жевал фарш.
    Граве макал галету в кофе и откусывал маленькие кусочки.
    - Ну, как выработка? - спросил он.
    Рустан махнул рукой.
    - Ну ее в болото! Осточертело мне все до тошноты!
    - Романтик! - презрительно сказала буфетчица.  -  Я  их  здесь  за
четыре года повидала, этих романтиков. Начитались фантастики,  а  тут,
как увидят сильфию, по месяцу ходят с  выпученными  глазами.  Ты  чего
ждал, когда вербовался?
    - Не знал же я...
    - Ах, не знал?! Теперь будешь знать! И чего им только нужно?  Сиди
в мягком кресле да командуй четыре часа в сутки. Постоял  бы  на  моем
месте за стойкой. А то - телекинетика! Подумаешь,  работа!  Я  тоже  с
удовольствием кормила бы вас телекинетически.
    - Ничего, привыкнет, - сказал Граве.
    - Пойми, Граве, - Рустан с трудом подбирал слова, - вот говорят, я
лентяй. Может быть, и лентяй, не знаю. Только... не по  душе  мне  эта
работа... Я ведь старый шахтер. Мне приходилось и отбойным молотком  и
даже кайлом... но ведь это... совсем другое дело.
    - Чудак! - сказал Граве. - Тебе что, приятней махать  кайлом,  чем
водить антропоид?
    - Приятней. Там настоящая работа и устаешь как-то  по-человечески,
а тут форменный... - он осекся, бросив взгляд на буфетчицу.
    - Нужно тренироваться, - сказал Граве. - Когда освоишься, поймешь,
что за машиной тебе с твоим кайлом не угнаться.
    - Может быть, но ведь кайлом я чувствую  породу.  Она  же  разная,
порода - здесь твердая, а там мягкая. Работаешь,  а  сам  соображаешь,
где рубить, а где сама отвалится. - Рустан вздохнул, взглянул на часы.
- Ладно, хватит трепать языком. Налей мне кофе.
    Оставалось двадцать минут. Если бы кто-нибудь  знал,  как  ему  не
хотелось идти на вахту!





    За два часа температура внутри кабины упала ниже нуля.
    Рустан включил отопление и набрал номер ремонтной.
    - Да? - на этот раз голос был мужской.
    - Я Ишимбаев с седьмого участка. Как там мой дружок?
    - Какой дружок?
    - Ну, антропоид. Диспетчер приказал...
    - Ах, это вы, Ишимбаев?! Я уже пишу на вас докладную. Безобразие!
    - Погодите, не орите  в  трубку.  Мне  сказали"  что  меньше  двух
часов...
    - Я спрашиваю, где ваш антропоид?
    - Как где? У вас. Вы должны были принять его на кольцевой галерее.
Волна пси тридцать шесть.
    - Мы обшарили на этой  волне  половину  галереи.  Нет  там  вашего
антропоида.
    - Нет?.. Подождите, я выясню. - Рустан положил трубку.
    Дело принимало совсем скверный оборот. За такие вещи по головке не
погладят. Ведь если разобраться, он не должен был уходить  из  кабины,
не  получив  подтверждения  от  ремонтной.  Антропоид   с   нарушенной
ориентацией мог забрести куда  угодно,  даже  провалиться  в  одну  из
вертикальных скважин, и тогда...
    Лоб Ишимбаева покрылся каплями пота.
    "Ух!" Он представил себе полчища потревоженных сильфий,  атакующих
верхний ярус. Говорят, так уже было. Мчащаяся лавина сметала на  своем
пути стальные переборки бараков, ломала ходы сообщения, и если  бы  не
лазеры...
    Рустан рванул вниз телекинетический колпак...
    Он выжал все, что мог дать  усилитель  обратной  связи,  так,  что
видеодиски обжигали веки, но глаза ничего не различали, кроме радужных
кругов, вращающихся в темноте.
    Оставалось последнее средство.
    Рустан открыл  колпак,  вырвал  балластное  сопротивление  второго
контура и закоротил провода.  Теперь  ко  всем  его  прегрешениям  еще
добавилось нарушение параграфа двенадцатого  Правил  телекинетического
управления.
    Он невольно вскрикнул, когда  его  век  коснулся  горячий  металл.
Запахло паленым. И все же,  срывая  с  обожженных  век  диски,  он  на
мгновение увидел перед собой в горизонтальном  развороте  координатора
кусок обвалившейся породы с характерными следами фрез.
    Антропоид лежал где-то  во  втором  ярусе,  очевидно  придавленный
рухнувшим сводом.





    На выход в зону нужно было брать  специальное  разрешение,  но  за
этот день  Ишимбаев  совершил  уже  столько  подвигов,  что  еще  одно
нарушение Устава, по существу, ничего не меняло.
    Он натянул маску, надел пояс с аккумуляторами,  включил  фонарь  и
взял стоящий в углу отбойный молоток.
    "Меркаптан!"
    Маленький флакон с омерзительно  пахнущей  жидкостью,  отравлявшей
воздух в  кабине.  Несколько  дней  назад,  завтракая,  он,  помнится,
отпихнул его ногой в угол.
    Став на четвереньки, Рустан обшарил каждый сантиметр пола.
    Флакон исчез. Как будто его никогда и не было.
    Выходить без защитного запаха в зону было рискованно, но для  того
чтобы просить меркаптан на соседнем участке, пришлось бы...
    Рустан махнул рукой и сорвал пломбу с бронированной двери.

    ...Все это выглядело совсем иначе, чем на экране. Розовые  наросты
на мерцающих голубых стенках шевелили  тысячами  маленьких  лепестков.
Рустан ткнул пальцем в один  из  них  и  отдернул  руку.  Палец  свело
судорогой.
    Он вскинул молоток на плечо и зашагал вдоль галереи.
    Ноги  выше  щиколоток   уходили   в   мягкий   грунт,   просеянный
сортировщиками.
    Рустан поравнялся с ящиками, куда сортировщики складывали  добытые
трофеи.
    В одном из них - беспорядочно  наваленные  кости.  Рядом  -  почти
полностью сохранившийся скелет странного  существа  с  выгнутым  дугой
спинным  хребтом,  треугольным   черепом   и   длинными   десятипалыми
конечностями.
    "Интересно, что они тут жрали?" - подумал Рустан.
    Во втором ящике, в углу, он нашел один-единственный шарик веноцета
- вся добыча за сегодняшний день.
    Дойдя до поперечной галереи, Рустан вспомнил  сильфию  и  пожалел,
что нет меркаптана.
    - Волосатая гадина! - громко сказал он, чтобы  подбодрить  себя  -
Вошь вонючая!
    "Адина, - повторило эхо искаженные маской слова, - ошь... ючая!"
    Здесь кончались следы работы  его  антропоида.  Идти  по  твердому
грунту стало легче.
    Сначала  он  увидел  сортировщиков,  беспорядочно  метавшихся   по
галерее.
    Руки антропоида с включенными фрезами торчали  из-под  придавившей
его глыбы. Судя по всему, потеряв  ориентацию,  он  пытался  пробиться
сквозь стену галереи.
    Глыба  была  слишком  тяжела,  чтобы  сдвинуть  руками.   Ишимбаев
подключил провода молотка к поясу с  аккумуляторами  и,  определив  на
глаз направление слоев, расколол ее на две части.
    "Выключи фрезы, вставай!"
    По-видимому,   рассказы   о   водителях,    умеющих    командовать
антропоидами без телекинетического усилителя, были,  мягко  выражаясь,
преувеличением.
    "Вставай!" - Он присел на корточки, подхватил антропоида под мышки
и, крякнув от натуги, поставил на ноги.
    Антропоид развернулся на месте  и  с  вытянутыми  на  высоте  плеч
руками пошел на Ишимбаева.
    "Повернись кругом!"
    Вращающиеся с грозным воем фрезы приблизились к лицу  Рустана.  Он
присел. Антропоид  тоже  согнул  ноги  в  коленях.  Рустан  еле  успел
отскочить.
    "Выключи фрезы, болван!"
    Чуть  уловимые  следы  пси-излучения  влекли   искалеченный   мозг
антропоида к его водителю.
    Рустан побежал...
    Притаясь  за  углом  поперечной  галереи,   он   прислушивался   к
неторопливому, мерному стуку стальных подошв.
    Дойдя до поворота, антропоид на мгновение остановился,  как  бы  к
чему-то прислушиваясь,  и  решительно  повернул  налево.  Сортировщики
послушно плелись сзади.
    Смертоносные фрезы были вновь нацелены в грудь Ишимбаева.
    Ширина коридора не превышала одного метра,  и  шагавший  вразвалку
антропоид задевал плечами за стены, поднимая клубы голубоватой пыли.
    "Стой, тебе говорят!"
    Яркий свет приближающегося прожектора слепил глаза...
    Рустан  бежал,  чувствуя  сквозь  поглотитель  маски   невыносимое
зловоние. Галерея начала описывать полукруг, круто спускаясь вниз.
    Это была западня.  Там,  в  первом  ярусе,  среди  зарослей  белых
колючек  таилось  нечто  более  страшное,   чем   фрезы   обезумевшего
антропоида.





    Ответвляющийся вправо узкий проход походил на  трещину  в  породе.
Неизвестно, вел ли он куда-нибудь, но выбора не было.
    Теперь только оставалось ждать, как поведет себя дальше антропоид.
Проход был для него слишком узок...
    Стальное подобие человека  топталось  у  входа,  стараясь  поймать
Рустана в луч прожектора.
    "Худо, - подумал Рустан,  прикрыв  глаза  от  слепящего  света,  -
совсем худо получается, нужно уходить!"
    Фрезы антропоида врезались в стены, расширяя проход. Сортировщики,
уловив привычный сигнал, принялись откатывать грунт.
    "Все, каюк!" Дальше можно было двигаться только ползком.
    Скрежет фрез неумолимо приближался.
    - Стой, чертово отродье! - Дрожа от ярости, он двинулся  навстречу
антропоиду.
    Поток нестерпимо яркого  света  бил  по  обожженным  векам,  резал
воспаленные глаза.
    - Врешь, ублюдок!
    В пучке  прожектора  перед  Рустаном  черной  тенью  возник  кусок
нависшей породы.
    - Врешь! - Он прикинул расстояние от антропоида и поднял  отбойный
молоток...
    Сейчас все решали секунды. Нужно было обрушить многотонную громаду
в тот момент, когда прозрачный колпак окажется под ней.
    Фрезы легко врезались в  породу,  срезая  ровные  толстые  пласты.
Антропоид продвигался вперед с точностью часового механизма. У  машины
было одно неоспоримое преимущество: она не знала усталости.
    - Врешь, тут головой работать нужно!..
    Последним, что осталось в памяти  Рустана,  были  горящие  зеленым
светом фасеточные глаза и дрогнувший свод над головой.
    Рустан очнулся и застонал. От удара по темени все кружилось  перед
глазами. Он поднес руку к голове.  Под  пальцами  был  большой  мягкий
отек.
    Он встал на четвереньки и пополз туда, где под рухнувшим  пластом,
в свете фонаря, поблескивала нелепо дергавшаяся ступня антропоида.
    Между обломками породы  и  сводом  было  достаточно  пространства,
чтобы ползком выбраться в галерею.
    Рустан выпрямился. Там, впереди, голубоватым светом мерцали  стены
лабиринта.
    "Ну и лежи тут, - подумал он, взбираясь наверх, - а я пойду".
    Рустан последний раз взглянул вниз, и неожиданно  вид  шевелящейся
ноги вызвал у него жалость.
    - Ну, чего дрыгаешь, дурак? - сказал  он,  соскакивая  обратно.  -
Ладно, не брошу!
    Напряжение в аккумуляторах село, и нужно было  тщательно  выбирать
направление слоев, по которым колоть пласт.
    - Видишь, брат, в нашем деле голова требуется, а ты только дрыгать
и можешь.
    Он с трудом ворочал огромные куски породы.
    - Это что? - сказал он, пыхтя от натуги. - Это разве обвал? Вот  у
нас в шахте один раз... - Сейчас руки антропоида были свободны. Рустан
с опаской поглядел на фрезы. Они не вращались. Очевидно, их заклинило.
- Ну, вставай!
    Он поднял антропоида, но тот был совсем плох. Шарнирные  ноги  все
время выплясывали какой-то танец.
    - Перепугался ты, что ли?
    Рустан прислонил  антропоида  к  стене  и  принялся  за  расчистку
прохода. Места было совсем мало, приходилось оттаскивать самые большие
куски назад.
    От усталости у него тряслись руки.
    - Эх, как неладно получилось! - Хрупкие панцири сортировщиков были
раздавлены в лепешку. Рустан отпихнул их ногой.
    - Пошли! - Он обнял антропоида  за  плечи  и,  подталкивая,  повел
вперед...





    - Вот, получайте свое добро!
    Антропоид шлепнулся на  пол.  Он  лежал  лицом  вниз,  по-прежнему
дергая ногами.
    Мастер ремонтной нагнулся и выключил у него блок питания.
    - Где вы его так?! - спросил он, осматривая изуродованный колпак с
наполовину вытекшей жидкостью.
    - Нашел в главной галерее. Сам себя завалил. Безобразие! Не  могли
его вовремя принять! Зачем вас только тут держат!
    - Да... - Мастер вскрыл покореженную  заднюю  панель.  -  Дней  на
десять работы, раньше не управимся.
    - Дней на десять? - переспросил  Рустан,  -  Ну  что  ж,  доложите
диспетчеру, - добавил он, радостно ухмыльнувшись.
    Десяти суток было вполне достаточно, чтобы договориться с Землей о
замене Рустана Ишимбаева и его возвращении на шахту.



______________________________________________________________________






    Математики  предпочитают  исследовать  переменные   величины   при
приближении их к пределу. Ими же был придуман метод доказательства  ad
absurdum. У  литературы  совсем  иные  задачи,  чем  у  науки,  однако
современная фантастика вправе использовать подобные методы.
    Некоторые  буржуазные  социологи  надеются,  что  успехи  науки  и
техники  избавят  капиталистическое  общество   от   разрушающих   его
противоречий. Тотальная автоматизация рассматривается ими как средство
от всех бед.
    Там, где нельзя поставить опыт, и писатель и  ученый  прибегают  к
мысленному эксперименту.
    Дономага  -  вымышленная  страна,  но  она  сохраняет  все   черты
капиталистического государства. Некоторые из этих черт мною  намеренно
гипертрофированы: гротеск - это ведь тоже частное значение переменной,
близкое к пределу.
    Социолога интересует общество как таковое, писателя - люди в  этом
обществе.
    Я написал рассказы о людях Дономаги, конфликте между  человеком  и
наукой в той социальной системе, где наука неизбежно начинает  служить
целям порабощения.
    У каждого жанра - свои возможности.
    Новелла не может дать того, что дает роман. Зато она  кажется  мне
эмоционально более насыщенной. Может быть,  эти  соображения  послужат
оправданием автору, предлагающему вниманию  читателя  вместо  большого
полотна разрозненные фрагменты.
    Итак, Дономага - вымышленная страна, я ее создал. А уничтожила она
себя сама, хотя я дал ей все, к чему она стремилась.

______________________________________________________________________








    - Не нравятся мне его почки, - сказал Крепс.
    Леруа взглянул на экран.
    - Почки   как    почки.    Бывают    хуже.    Впрочем,    кажется,
регенерированные. Что с ними делали прошлый раз?
    - Сейчас проверю - Крепс набрал шифр на диске автомата.
    Леруа откинулся на спинку кресла и что-то пробормотал сквозь зубы.
    - Что вы сказали? - переспросил Крепс.
    - Шесть часов. Пора снимать наркоз.
    - А что будем делать с почками?
    - Вы получили информацию?
    - Получил. Вот она. Полное восстановление лоханок.
    - Дайте сюда.
    Крепс знал манеру шефа не торопиться с ответом и терпеливо ждал.
    Леруа отложил пленку в сторону и недовольно поморщился:
    - Придется   регенерировать.   Заодно   задайте    программу    на
генетическое исправление.
    - Вы думаете, что...
    - Безусловно. Иначе за пятьдесят лет они  не  пришли  бы  в  такое
состояние.
    Крепс сел за перфоратор. Леруа  молчал,  постукивая  карандашом  о
край стола.
    - Температура в ванне повысилась на три десятых градуса, - сказала
сестра.
    - Дайте глубокое охлаждение до... - Леруа  запнулся.  -  Подождите
немного... Ну, что у вас с программой, Крепс?
    - Контрольный вариант в машине. Сходимость девяносто три процента.
    - Ладно, рискнем. Глубокое охлаждение на двадцать минут. Вы поняли
меня? На двадцать минут глубокое охлаждение. Градиент -  полградуса  в
минуту.
    - Поняла, - ответила сестра.
    - Не люблю я возиться  с  наследственностью,  -  сказал  Леруа.  -
Никогда не знаешь толком, чем все это кончится.
    Крепс повернулся к шефу:
    - А по-моему, вообще все это мерзко. Особенно инверсия памяти. Вот
бы никогда не согласился.
    - А вам никто и не предложит.
    - Еще бы! Создали касту бессмертных, вот и танцуете перед ними  на
задних лапках.
    Леруа устало закрыл глаза.
    - Вы для меня загадка, Крепс. Порою я вас просто боюсь.
    - Что же во мне такого страшного?
    - Ограниченность.
    - Благодарю вас...
    - Минус шесть, - сказала сестра.
    - Достаточно. Переключайте на регенерацию.
    Фиолетовые блики вспыхнули на потолке операционного зала.
    - Обратную  связь  подайте  на   матрицу   контрольного   варианта
программы.
    - Хорошо, - ответил Крепс.
    - Наследственное предрасположение, - пробормотал Леруа. - Не люблю
я возиться с такими вещами.
    - Я тоже, - сказал Крепс. - Вообще все это мне не по  нутру.  Кому
это нужно?
    - Скажите,  Крепс,  вам  знаком  такой  термин,  как   борьба   за
существование?
    - Знаком. Учил в детстве.
    - Это совсем не то, что я имел в виду, - перебил Леруа. - Я говорю
о борьбе за существование целого биологического вида, именуемого  Хомо
Сапиенс.
    - И для этого нужно реставрировать монстров столетней давности?
    - До чего же вы все-таки тупы, Крепс! Сколько вам лет?
    - Тридцать.
    - А сколько лет вы работаете физиологом?
    - Пять.
    - А до этого?
    Крепс пожал плечами.
    - Вы же знаете не хуже меня.
    - Учились?
    - Учился.
    - Итак, двадцать пять лет - насмарку. Но ведь вам, для того  чтобы
что-то  собой  представлять,  нужно  к  тому  же  стать   математиком,
кибернетиком, биохимиком, биофизиком, короче говоря, пройти еще четыре
университетских курса. Прикиньте-ка, сколько вам тогда  будет  лет.  А
сколько  времени  понадобится  на  приобретение  того,   что   скромно
именуется опытом, а по существу представляет собой проверенную  жизнью
способность к настоящему научному мышлению?
    Лицо Крепса покрылось красными пятнами.
    - Так вы считаете...
    - Я ничего не считаю. Как помощник вы меня вполне устраиваете,  но
помощник сам по себе ничего не  стоит.  В  науке  нужны  руководители,
исполнители всегда найдутся. Обстановочка-то усложняется. Чем  дальше,
тем больше проблем, проблем остреньких,  не  терпящих  отлагательства,
проблем, от которых,  может  быть,  зависит  само  существование  рода
человеческого. А жизнь не ждет. Она все время  подстегивает:  работай,
работай, с каждым годом  работай  все  больше,  все  интенсивнее,  все
продуктивнее, иначе застой,  иначе  деградация,  а  деградация  -  это
смерть.
    - Боитесь проиграть соревнование? - спросил Крепс.
    Насмешливая улыбка чуть тронула тонкие губы Леруа:
    - Неужели вы думаете, Крепс, что меня волнует, какая из социальных
систем восторжествует в этом мире?  Я  знаю  себе  цену.  Ее  заплатит
каждый, у кого я соглашусь работать.
    - Ученый-ландскнехт?
    - А почему бы и нет?  И,  как  всякий  честный  наемник,  я  верен
знаменам, под которыми сражаюсь.
    - Тогда и говорите о судьбе Дономаги, а не всего человечества.  Вы
ведь  знаете,  что  за  пределами  Дономаги  ваш  метод   не   находит
сторонников. И признайтесь заодно, что...
    - Довольно, Крепс! Я не  хочу  выслушивать  заношенные  сентенции.
Лучше скажите, почему, когда  мы  восстанавливаем  человеку  сердечную
мышцу, регенерируем печень, омолаживаем организм, все в восторге:  это
человечно, это  гуманно,  это  величайшая  победа  разума  над  силами
природы! Но стоит нам забраться чуточку поглубже,  как  типчики  вроде
вас  поднимают   визг:   ах!   ученому   инверсировали   память,   ах!
кощунственные операции, ах!.. Не забывайте, что наши опыты стоят  уйму
денег.  Мы  должны  выпускать  отсюда  по-настоящему   работоспособных
ученых, а не омоложенных старичков, выживших из ума.
    - Ладно, - сказал Крепс, - может быть, вы и правы. Не так  страшен
черт...
    - Особенно когда можно дать ему мозг ангела, - усмехнулся Леруа.
    Раздался звонок таймера.
    - Двадцать минут, - бесстрастно сказала сестра.
    Крепс подошел к машине:
    - На матрице контрольной программы нули.
    - Отлично! Отключайте генераторы. Подъем температуры  -  градус  в
минуту. Пора снимать наркоз.






    Приятно  холодит   тело   регенерационный   раствор,   тихо   поют
трансформаторы, горячо пульсирует кровь, пахнет озоном,  мягко  льется
матовый свет ламп.
    Окружающий  мир  властно  вторгается  в   просыпающееся   тело   -
великолепный, привычный и вечно новый мир.
    Кларенс поднял голову.  Две  черные  фигуры  в  длинных,  до  пят,
антисептических халатах стояли, склонившись над ванной.
    - Ну, как дела, Кларенс? - спросил Леруа.
    Кларенс потянулся.
    - Восхитительно! Как будто снова родился на свет.
    - Так оно и есть, - пробормотал Крепс.
    Леруа улыбнулся:
    - Не терпится попрыгать?
    - Черт знает какой прилив сил! Готов горы ворочать.
    - Успеете, - лицо Леруа стало серьезным. - А сейчас - под душ и на
инверсию.





    ...Кто сказал, что здоровый  человек  не  чувствует  своего  тела?
Ерунда! Нет большего  наслаждения,  чем  ощущать  биение  собственного
сердца, трепет диафрагмы, ласковое прикосновение воздуха к трахеям при
каждом вдохе. Вот так каждой клеточкой молодой упругой  кожи  отражать
удары бьющей из душа воды и слегка пофыркивать, как мотор,  работающий
на холостом ходу, мотор, в котором  огромный  неиспользованный  резерв
мощности. Черт побери, до чего это здорово! Все-таки за пятьдесят  лет
техника  сделала  невероятный  рывок.  Разве  можно  сравнить  прошлую
регенерацию с этой? Тогда в общем его просто  подлатали,  а  сейчас...
Ух, как хорошо! То, что сделали с Эльзой, - просто  чудо.  Только  зря
она отказалась от  инверсии.  Женщины  всегда  живут  прошлым,  хранят
воспоминания, как сувениры. Для чего  тащить  с  собой  этот  ненужный
балласт? Вся жизнь в будущем. Каста  бессмертных,  неплохо  придумано!
Интересно, что будет  после  инверсии?  Откровенно  говоря,  последнее
время мозг уже работал неважно, ни одной статьи за этот год. Сто лет -
не шутка. Ничего, теперь они убедятся, на  что  еще  способен  старина
Кларенс. Отличная мысль - явиться к Эльзе в  день  семидесятипятилетия
свадьбы обновленным не только физически, но и духовно...
    - Хватит, Кларенс. Леруа вас ждет в кабинете инверсии, одевайтесь!
- Крепс протянул Кларенсу толстый мохнатый халат.






    Вперед-назад, вперед-назад пульсирует ток в колебательном контуре,
задан ритм, задан ритм, задан ритм...
    Поток электронов срывается с поверхности раскаленной нити и мчится
в вакууме, разогнанный  электрическим  полем.  Стоп!  На  сетку  подан
отрицательный потенциал.  Невообразимо  малый  промежуток  времени,  и
вновь рвется  к  аноду  нетерпеливый  рой.  Задан  ритм,  рождающий  в
кристалле кварца недоступные уху звуковые  колебания,  в  десятки  раз
тоньше комариного писка.
    Немые  волны  ультразвука  бегут  по  серебряной   проволочке,   и
металлический клещ впивается в кожу, проходит сквозь черепную коробку.
Дальше, дальше, в святая святых, в величайшее чудо природы,  именуемое
мозгом.
    Вот она - таинственная серая масса, зеркало мира, вместилище  горя
и радости, надежд  и  разочарований,  взлетов  и  падений,  гениальных
прозрений и ошибок.
    Лежащий в кресле человек глядит в окно. Зеркальные стекла отражают
экран с гигантским изображением его мозга. Он видит светящиеся  трассы
микроскопических  электродов  и  руки  Леруа  на  пульте.   Спокойные,
уверенные руки ученого. Дальше, дальше, приказывают эти руки, еще пять
миллиметров. Осторожно! Здесь сосуд, лучше его обойти!
    У Кларенса затекла нога. Он делает движение, чтобы изменить позу.
    - Спокойно, Кларенс! - голос  Леруа  приглушен.  -  Еще  несколько
минут постарайтесь не двигаться. Надеюсь, вы  не  испытываете  никаких
неприятных ощущений?
    - Нет. - Какие же ощущения, когда он  знает,  что  она  совершенно
лишена чувствительности, эта серая масса, анализатор всех видов боли.
    - Сейчас мы начнем - говорит Леруа. - Последний электрод.
    Теперь  начинается  главное.  Двести   электродов   подключены   к
решающему устройству. Отныне человек и машина составляют единое целое.
    - Напряжение! - приказывает Леруа. - Ложитесь,  Кларенс,  как  вам
удобнее.
    Инверсия памяти. Для этого машина  должна  обшарить  все  закоулки
человеческого мозга, развернуть бесконечной чередой рой  воспоминаний,
осмыслить  подсознательное  и  решить,  что  убрать  навсегда,  а  что
оставить. Очистка кладовых от старого хлама.
    Вспыхивает зеленая лампа на пульте. Ток подан на мозговую кору.
    ...МАЛЕНЬКИЙ  МАЛЬЧИК  РАСТЕРЯННО  СТОИТ  ПЕРЕД  РАЗБИТОЙ   БАНКОЙ
ВАРЕНЬЯ. КОРИЧНЕВАЯ ГУСТАЯ ЖИДКОСТЬ РАСТЕКАЕТСЯ ПО КОВРУ...
    Стоп! Сейчас комплекс ощущений будет разложен  на  составляющие  и
сверен с программой.  Что  там  такое?  Страх,  растерянность,  первое
представление  о  бренности  окружающего  мира.  Убрать.  Чуть  слышно
щелкает реле.  В  мозг  подан  импульс  тока,  и  нервное  возбуждение
перестает циркулировать на этом участке. Увеличена емкость памяти  для
более важных вещей.
    ВАТАГА ШКОЛЬНИКОВ ВЫБЕГАЕТ НА УЛИЦУ.  ОНИ  О  ЧЕМ-ТО  ШЕПЧУТСЯ.  В
ЦЕНТРЕ - ВЕРЗИЛА С РЫЖЕЙ НЕЧЕСАНОЙ КОПНОЙ ВОЛОС И ТОРЧАЩИМИ УШАМИ. КАК
ТРУДНО ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО СОВСЕМ НЕ БОИШЬСЯ ЭТОГО  СБРОДА!  НОГИ  КАЖУТСЯ
СДЕЛАННЫМИ ИЗ ВАТЫ. ТОШНОТА, ПОДСТУПАЮЩАЯ К ГОРЛУ. ХОЧЕТСЯ БЕЖАТЬ. ОНИ
ВСЕ БЛИЖЕ. ЗЛОВЕЩЕЕ МОЛЧАНИЕ И ОСКАЛЕННАЯ РОЖА С ОТТОПЫРЕННЫМИ  УШАМИ.
ОСТАЛОСЬ ДВА ШАГА. ВЕРЗИЛА НАНОСИТ УДАР...
    Убрать! Щелк, щелк, щелк.
    БЕРЕГ РЕКИ, ТАНЦУЮЩИЕ  ПОПЛАВКИ  НА  ВОДЕ.  ЧЕРНАЯ  ТЕНЬ.  НОГА  В
СТОПТАННОМ БАШМАКЕ. СБРОШЕННЫЕ УДОЧКИ, ПЛЫВУЩИЕ  ПО  ТЕЧЕНИЮ.  КРАСНЫЙ
ТУМАН ПЕРЕД ГЛАЗАМИ. УДАР КУЛАКОМ В НЕНАВИСТНУЮ ХАРЮ, ВТОРОЙ,  ТРЕТИЙ.
ПОВЕРЖЕННЫЙ, ХНЫКАЮЩИЙ ВРАГ, РАЗМАЗЫВАЮЩИЙ КРОВЬ ПО ЛИЦУ...
    Миллисекунды на  анализ.  Оставить:  уверенность  в  своих  силах,
радость победы нужны ученому не меньше, чем боксеру на ринге.
    ...ОТБЛЕСК  ОГНЯ  НА  ВЕРХУШКАХ  ЕЛЕЙ.   РАЗГОРЯЧЕННЫЕ   ВИНОМ   И
МОЛОДОСТЬЮ  ЛИЦА.  СНОП  ИСКР  ВЫЛЕТАЕТ  ИЗ  КОСТРА,  КОГДА   В   НЕГО
ПОДБРАСЫВАЮТ СУЧЬЯ. ТРЕСК ОГНЯ И ПЕСНЯ: "ЗВЕЗДА ЛЮБВИ НА  НЕБОСКЛОНЕ".
ЛИЦО ЭЛЬЗЫ. "ПОЙДЕМТЕ, КЛАРЕНС.  МНЕ  ХОЧЕТСЯ  ТИШИНЫ".  ШЕЛЕСТ  СУХИХ
ЛИСТЬЕВ ПОД НОГАМИ. БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ  НА  ФОНЕ  СТВОЛА.  "МОЖЕТ  БЫТЬ,  ВЫ
ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ,  КЛАРЕНС?"  ГОРЬКИЙ  ЗАПАХ  МХА  НА
РАССВЕТЕ. ЗАВТРАК В МАЛЕНЬКОМ ЗАГОРОДНОМ РЕСТОРАНЧИКЕ. ГОРЯЧЕЕ  МОЛОКО
С ХРУСТЯЩИМИ ХЛЕБЦАМИ. "ТЕПЕРЬ ЭТО УЖЕ НАВСЕГДА, ПРАВДА, МИЛЫЙ?"
    Вспыхивают и гаснут лампочки на пульте. Любовь  к  женщине  -  это
хорошо.  Возбуждает  воображение.  Остальное  убрать.  Слишком   много
нервных связей занимает вся эта  ерунда.  Щелк,  щелк.  Все  ужато  до
размера фотографии в семейном альбоме: БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ  НА  ФОНЕ  СТВОЛА.
"МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?"
    Невидимый  луч  мечется  по  ячейкам   электронного   коммутатора,
обнюхивает  все  тайники  человеческой  души.  Что  там  еще?   Подать
напряжение на  тридцать  вторую  пару  электродов.  Оставить,  убрать,
оставить, убрать, убрать, убрать, щелк, щелк, щелк.
    ...ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ. ЧЕРНЫЙ  КОСТЮМ,  ТЩАТЕЛЬНО  ОТГЛАЖЕННЫЙ  ЭЛЬЗОЙ.
УПРЯТАННАЯ ТРЕВОГА В ГОЛУБЫХ  ГЛАЗАХ,  "НИ  ПУХА  НИ  ПЕРА,  ДОРОГОЙ".
АМФИТЕАТР АУДИТОРИИ. ВНИМАТЕЛЬНЫЕ НАСМЕШЛИВЫЕ ЛИЦА СТУДЕНТОВ. ХРИПЛЫЙ,
ЧУТЬ СРЫВАЮЩИЙСЯ ГОЛОС ВНАЧАЛЕ. ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ ФУНКЦИЙ КОМПЛЕКСНОГО
ПЕРЕМЕННОГО. РАСКРЫТЫЙ РОТ ЮНОШИ В ПЕРВОМ РЯДУ.  ПОСТЕПЕННО  СТИХАЮЩИЙ
ГУЛ. СТУК МЕЛА О ДОСКУ. РАДОСТНАЯ  УВЕРЕННОСТЬ,  ЧТО  ЛЕКЦИЯ  ПРОХОДИТ
ХОРОШО.  АПЛОДИСМЕНТЫ,  ПОЗДРАВЛЕНИЯ  КОЛЛЕГ.  КАК  ДАВНО  ЭТО   БЫЛО!
СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ НАЗАД. ДВАДЦАТОГО СЕНТЯБРЯ...
    Щелк, щелк. Оставлены только дата и краткий конспект лекции.
    Дальше, дальше.
    "...ПОСМОТРИ: ЭТО НАШ СЫН. ПРАВДА, ОН ПОХОЖ НА ТЕБЯ?" БУКЕТ РОЗ  У
ИЗГОЛОВЬЯ КРОВАТИ. ОН ПОКУПАЛ ЭТИ РОЗЫ В МАГАЗИНЕ У  МОСТА.  БЕЛОКУРАЯ
ПРОДАВЩИЦА САМА ЕМУ ИХ  ОТОБРАЛА.  "ЖЕНЩИНЫ  ЛЮБЯТ  ХОРОШИЕ  ЦВЕТЫ,  Я
УВЕРЕНА, ЧТО ОНИ ЕЙ ПОНРАВЯТСЯ".
    Щелк, щелк. Долой ненужные воспоминания, загружающие память.  Мозг
математика должен быть свободен от сентиментальной ерунды.
    ...ПРОНЗИТЕЛЬНЫЙ, ЗВЕРИНЫЙ КРИК ЭЛЬЗЫ.  СОЧУВСТВЕННЫЕ  ТЕЛЕГРАММЫ,
ТЕЛЕФОННЫЕ ЗВОНКИ, ТОЛПА РЕПОРТЕРОВ НА ЛЕСТНИЦЕ.  "ВЕСЬ  МИР  ГОРДИТСЯ
ПОДВИГОМ ВАШЕГО СЫНА". НА ПЕРВЫХ ПОЛОСАХ ГАЗЕТ  -  ОБРАМЛЕННАЯ  ЧЕРНОЙ
КАЙМОЙ ФОТОГРАФИЯ ЮНОШИ  В  МЕШКОВАТОМ  КОМБИНЕЗОНЕ  У  ТРАПА  РАКЕТЫ.
ПРИТИХШАЯ ТОЛПА В ЦЕРКВИ. СУХОПАРАЯ ФИГУРА СВЯЩЕННИКА. "ВЕЧНАЯ  ПАМЯТЬ
ПОКОРИТЕЛЯМ КОСМОСА"...
    Вспыхивают и гаснут лампочки на пульте.  Мчатся  заряды  в  линиях
задержки памяти, до предела загружены блоки логических цепей. Вновь  и
вновь  сличается  полученный  результат  с  программой,  и   снова   -
логический анализ.
    - Ну, что там случилось? - Взгляд Леруа обращен к пульту. Кажется,
машина не может сделать выбор.
    - Наконец-то, слава богу! -  Леруа  облегченно  вздыхает,  услышав
привычный щелчок реле. - Завтра, Крепс, проверьте по магнитной записи,
что они там напутали с программой.
    Щелк, щелк, щелк. "ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ПОКОРИТЕЛЯМ КОСМОСА".
    Щелк. Еще одна ячейка памяти свободна.
    Миллионы  анализов  в  минуту.  События  и  даты,  лица  знакомых,
прочитанные книги, обрывки кинофильмов, вкусы и  привычки,  физические
константы, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы.
    Все  это  нужно  привести  в   порядок,   рассортировав   ненужное
исключить.
    Щелк,   щелк.   Мозг   математика   должен    обладать    огромной
профессиональной памятью.  Нужно  обеспечить  необходимую  емкость  по
крайней мере на пятьдесят лет. Кто знает, что там впереди? Долой  весь
балласт! Щелк, щелк.
    Танцуют кривые на экранах осциллографов. Леруа не совсем  доволен.
Кажется, придется на этом кончить, мозг утомлен.
    - Довольно! - командует он Крепсу.  -  Вызовите  санитаров,  пусть
забирают его в палату.
    Крепс нажимает звонок.  Пока  санитары  возятся  с  бесчувственным
телом, он выключает установку.
    - Все?
    - Все, - отвечает Леруа. - Я устал, как господь бог на шестой день
творения.  Нужно  немного  развлечься.  Давайте,   Крепс,   махнем   в
какое-нибудь кабаре. Вам тоже не  повредит  небольшая  встряска  после
такой работы.






    Раз, два, три. Левой, левой. Раз, два, три. Отличная вещь  ходьба!
Вдох, пауза, выдох, пауза. Тук, тук,  тук,  левое  предсердие,  правый
желудочек, правое предсердие, левый желудочек. Раз, два,  три.  Левой,
левой.
    Легким размашистым шагом Кларенс идет  по  улице.  Он  смотрит  на
часы. Сейчас, как было условленно, в университет. Ненадолго, только на
доклад Леви. А затем - домой, к  Эльзе.  Вдох,  пауза,  выдох,  пауза.
Какое разнообразие запахов, оттенков,  форм.  Обновленный  мозг  жадно
впитывает  окружающий  мир.  Горячая  кровь  пульсирует  в   артериях,
разбегается по лабиринту сосудов и вновь возвращается на  круги  свои.
Тук, тук, тук. Малый круг,  большой  круг,  правое  предсердие,  левый
желудочек, левое предсердие, правый желудочек, тук,  тук,  тук.  Вдох,
пауза, выдох, пауза.
    Стоп! Кларенс поражен. На зеленом фоне листвы  багровые  лепестки,
источающие небывалый аромат. Он опускается на  колени  и,  как  зверь,
обнюхивает куст.
    В  глазах  идущей  навстречу  девушки  -  насмешка   и   невольное
восхищение. Он очень красив, этот человек, стоящий  на  коленях  перед
цветами.
    - Вы что-нибудь потеряли? - спрашивает она, улыбаясь.
    - Нет, я просто хочу запомнить запах. Вы не знаете, как называются
эти... - Проклятье! Он забыл название. - Эти... растения?
    - Цветы, - поправляет она. - Обыкновенные красные розы. Неужели вы
никогда их не видели?
    - Нет, не приходилось. Спасибо. Теперь я запомню: красные розы.
    Он поднимается на ноги и, осторожно коснувшись пальцами лепестков,
идет дальше.
    Раз, два, три. Левой, левой.
    Девушка с удивлением глядит ему вслед. Чудак, а жаль. Пожалуй,  он
мог бы быть немного полюбезнее.
    "Розы, красные розы", - повторяет он на ходу...
    Кларенс распахивает дверь  аудитории.  Сегодня  здесь  -  семинар.
Похожий на строгого мопса Леви стоит у доски, исписанной  уравнениями.
Он оборачивается и машет Кларенсу рукой,  в  которой  зажат  мел.  Все
взоры обращены к Кларенсу. В  дверях  толпятся  студенты.  Они  пришли
сюда, конечно, не из-за Леви. Герой дня - Кларенс, представитель касты
бессмертных.
    - Прошу извинить за опоздание, - говорит он, садясь на свое место.
- Пожалуйста, продолжайте.
    Быстрым взглядом он окидывает доску.  Так,  так.  Кажется,  старик
взялся за доказательство теоремы Лангрена. Занятно.
    Леви переходит ко второй доске.
    Кларенс  не  замечает  устремленных  на  него  глаз.   Он   что-то
прикидывает в уме. Сейчас  он  напряжен,  как  скаковая  лошадь  перед
стартом.
    "Есть! Впрочем, подождать, не торопиться, проверить еще раз.  Так,
отлично!"
    - Довольно!
    Леви недоуменно оборачивается:
    - Вы что-то сказали, Кларенс?
    На губах Кларенса ослепительная, беспощадная улыбка.
    - Я   сказал:   довольно.   Во   втором   члене   -    нераскрытая
неопределенность. При решении в  частных  производных  ваше  уравнение
превращается в тождество.
    Он  подходит  к  доске,  небрежно  стирает  все  написанное  Леви,
выписывает несколько строчек и размашисто подчеркивает результат.
    Лицо Леви становится похожим на  печеное  яблоко,  которое  поздно
вынули из духовки. Несколько минут он смотрит на доску.
    - Спасибо, Кларенс... Я подумаю, что здесь можно сделать.
    Сейчас Кларенс  нанесет  решающий  удар.  Настороженная  тишина  в
аудитории.
    - Самое лучшее, что вы можете сделать, это не браться  за  работу,
которая вам не под силу.
    Нокаут.
    ...Он снова идет по улице. Раз,  два,  три;  левой,  левой;  вдох,
пауза, выдох, пауза. ПОВЕРЖЕННЫЙ, ХНЫКАЮЩИЙ ВРАГ, РАЗМАЗЫВАЮЩИЙ  КРОВЬ
ПО ЛИЦУ. ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО, КОТОРОЕ СЛИШКОМ  ПОЗДНО  ВЫНУЛИ  ИЗ  ДУХОВКИ.
Уверенность в своих силах и радость победы нужны  ученому  не  меньше"
чем боксеру на ринге.
    Раз, два, три; вдох, пауза, выдох, пауза; раз,  два,  три;  левой,
левой.





    - Олаф!
    В дверях - сияющая, блистательная Эльза. До чего она хороша - юная
Афродита, рожденная в растворе регенерационной ванны.
    БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ НА ФОНЕ СТВОЛА. "МОЖЕТ  БЫТЬ,  ВЫ  ВСЕ-ТАКИ  РЕШИТЕСЬ
ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?"
    - Здравствуй, дорогая. - Это совсем не такой поцелуй, каким обычно
обмениваются супруги в день бриллиантовой свадьбы.
    - А ну, покажись. Ты великолепно выглядишь.  Не  пришлось  бы  мне
нанимать телохранителей, чтобы защищать тебя от студенток.
    - Чепуха! Имея такую жену...
    - Пусти, ты мне растреплешь прическу.
    Он идет по  комнатам,  перебирает  книги  в  шкафу,  рассматривает
безделушки на Эльзином  столике,  с  любопытством  оглядывает  мебель,
стены. Все это так привычно и вместе с тем так  незнакомо.  Как  будто
видел когда-то во сне.
    - Новое увлечение? - спрашивает он, глядя на  фотографию  юноши  в
мешковатом комбинезоне, стоящего у трапа ракеты.
    В глазах Эльзы ужас.
    - Олаф! Что ты говоришь?!
    Кларенс пожимает плечами:
    - Я не из тех, кто ревнует жен к их знакомым,  но  посуди  сама...
манера вешать над  кроватью  фотографии  своих  кавалеров  может  кому
угодно показаться странной. И почему ты так на меня глядишь?
    - Потому что... потому что это Генри... наш сын...  Боже!  Неужели
ты ничего не помнишь?!
    - Я все великолепно помню, но у нас никогда не было детей. Если ты
хочешь,  чтобы  фотография  все-таки  красовалась  здесь,   то   можно
придумать что-нибудь более остроумное.
    - О господи!!
    - Не надо, милая. - Кларенс склонился над рыдающей женой. - Ладно,
пусть висит, если тебе это нравится.
    - Уйди! Ради бога, уйди, Олаф. Дай мне побыть  одной,  очень  тебя
прошу, уйди!
    - Хорошо. Я буду в кабинете. Когда ты успокоишься, позови меня...
    ...СОБЫТИЯ И  ДАТЫ,  ЯЙЦА  ЗНАКОМЫХ,  ПРОЧИТАННЫЕ  КНИГИ,  ОБРЫВКИ
КИНОФИЛЬМОВ,  ФИЗИЧЕСКИЕ  КОНСТАНТЫ,  ТЕНЗОРЫ,   ОПЕРАТОРЫ,   ФОРМУЛЫ,
ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ.  БЕЛОЕ  ПЛАТЬЕ  НА  ФОНЕ  СТВОЛА.  "МОЖЕТ  БЫТЬ,  ВЫ
ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ,  КЛАРЕНС?"  КРАСНЫЕ  РОЗЫ,  ТЕОРЕМА
ЛАНГРЕНА, ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО, КОТОРОЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО  ВЫНУЛИ  ИЗ  ДУХОВКИ,
РАДОСТЬ ПОБЕДЫ... Нет, он решительно не понимает, что  это  взбрело  в
голову Эльзе...





    Празднично  накрытый  стол.  Рядом  с  бутылкой  старого  вина   -
свадебный пирог. Два голубка из крема держат в клювах цифру "75".
    - Посмотри, что я приготовила. Этому вину тоже семьдесят пять лет.
    Слава богу, кажется, Эльза успокоилась. Но почему семьдесят пять?
    - Очень мило, хотя и не вполне точно. Мне не семьдесят пять лет, а
сто, да и тебе, насколько я помню, тоже.
    Опять этот странный, встревоженный  взгляд.  Он  отрезает  большой
кусок пирога и наливает в бокалы вино.
    - За бессмертие!
    Они чокаются.
    - Мне бы хотелось, - говорит Кларенс, пережевывая пирог,  -  чтобы
ты в этом году обязательно прошла инверсию. У  тебя  перегружен  мозг.
Поэтому ты выдумываешь несуществовавшие события, путаешь даты, излишне
нервозна.  Хочешь,  я  завтра  позвоню  Леруа?  Это  такая  пустяковая
операция.
    - Олаф, -  глаза  Эльзы  умоляют,  ждут,  приказывают,  -  сегодня
двадцать  третье  августа,  неужели  ты  не  помнишь,  что   произошло
семьдесят пять лет назад в этот день?
    ...СОБЫТИЯ И ДАТЫ, ЯЙЦА  ЗНАКОМЫХ,  ТЕНЗОРЫ,  ОПЕРАТОРЫ,  ФОРМУЛЫ,
ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ...
    - Двадцать третьего августа? Кажется, в этот день я сдал последний
экзамен. Ну, конечно! Экзамен у Элгарта, три вопроса, первый...
    - Перестань!!!
    Эльза выбегает из комнаты, прижав платок к глазам.
    "Да... - Кларенс налил себе еще вина. - Бедная Эльза! Во что бы то
ни стало нужно завтра повезти ее к Леруа".
    Когда Кларенс вошел в спальню, Эльза уже была в постели.
    - Успокойся, дорогая. Право, из-за всего этого не стоило  плакать,
- он обнял вздрагивающие плечи жены.
    - Ох, Олаф! Что они с тобой сделали?! Ты весь какой-то  чужой,  не
настоящий! Зачем ты на это согласился?! Ты ведь все, все забыл!
    - Ты просто переутомилась. Не нужно было отказываться от инверсии.
У тебя перегружен мозг, ведь сто лет - это не шутка.
    - Я тебя боюсь такого...
    "...МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ ВСЕ-ТАКИ РЕШИТЕСЬ ПОЦЕЛОВАТЬ МЕНЯ, КЛАРЕНС?"





    Зловещее дыхание беды отравляло запах роз,  путало  стройные  ряды
уравнений. Беда входила в сон, неслышно  ступая  мягкими  лапами.  Она
была где-то совсем близко. Не открывая глаз, Кларенс положил  руку  на
плечо жены.
    - Эльза!
    Он пытался открыть ее  застывшие  веки,  отогреть  своим  дыханием
безжизненное лицо статуи, вырвать из  окостеневших  пальцев  маленький
флакон.
    - Эльза!!
    Никто не может пробудить к жизни камень.
    Кларенс рванул трубку телефона...





    - Отравление морфием, - сказал  врач,  надевая  пальто.  -  Смерть
наступила  около  трех  часов  назад.  Свидетельство  я   положил   на
телефонную книгу. Вон оно,  на  столике.  Там  же  я  записал  телефон
похоронного бюро.  В  полицию  я  сообщу  сам.  Факт  самоубийства  не
вызывает сомнений. Думаю, они не будут вас беспокоить.
    - Эльза! - он стоял на коленях у кровати, гладя  ладонью  холодный
белый лоб. - Прости меня, Эльза! Боже, каким я был  кретином!  Продать
душу! За что? Стать вычислительной машиной,  чтобы  иметь  возможность
высмеять этого болвана Леви!.. ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО, КОТОРОЕ СЛИШКОМ  ПОЗДНО
ВЫНУЛИ  ИЗ  ДУХОВКИ.  РАДОСТЬ  ПОБЕДЫ,  ТЕОРЕМА   ЛАНГРЕНА,   ТЕНЗОРЫ,
ОПЕРАТОРЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ, ФОРМУЛЫ... Этого болвана...
    Кларенс сел на кровать, протянул руку  и  взял  со  столика  белый
листок.
    В двенадцать часов зазвонил телефон. Кларенс снял трубку.
    - Слушаю.
    Он все еще сидел на кровати, у телефонного столика.
    - Алло, Кларенс! Говорит Леруа. Как вы провели ночь?
    - Как провел ночь? - рассеянно переспросил Кларенс, вертя  в  руке
свидетельство  о  смерти,  исписанное   на   обороте   математическими
символами. - Отлично провел ночь.
    - Самочувствие?
    - Великолепное! - Ровные строчки  уравнений,  не  уместившихся  на
свидетельстве, покрывали листы "для записей", вырванные из  телефонной
книги. Несколько перечеркнутых и смятых листов валялось на одеяле и на
подушке, рядом с головой покойной. - Послушайте, Леруа, позвоните  мне
через два часа, я сейчас очень  занят.  Мне,  кажется,  удалось  найти
доказательство теоремы Лангрена.
    - Желаю успеха!
    Леруа усмехнулся и положил трубку.
    - Ну как? - спросил Крепс.
    - Все в порядке. Операция удалась на  славу.  Тревожных  симптомов
нет.

______________________________________________________________________




    Придя домой, он снял обувь, костюм и белье  и  бродил  их  в  ящик
утилизатора.
    Эта процедура каждый  раз  вызывала  у  него  неприятное  чувство.
Странная привязанность к вещам. Особенно жалко ему было расставаться с
обувью.  Он  страдал  плоскостопием,  и  даже  ортопедические  ботинки
становились удобными только к вечеру, когда их нужно было выбрасывать.
Однако пункт первый Санитарных  правил  предписывал  ежедневную  смену
одежды.
    Приняв душ, он облачился в свежую пижаму.
    Старая вместе с купальной простыней тоже отправилась в утилизатор.
    Несколько  минут  он  и  нерешительности  стоял  перед  установкой
искусственного климата. Затем, поставив рычажок против надписи: "Берег
моря", лег в постель.
    Ему смертельно хотелось спать, но он знал, что  эта  ночь,  как  и
предыдущие, пройдет без сна. Стоило ему закрыть глаза, как все, что он
пытался подавить в себе днем, вновь овладевало его помыслами.
    Очевидно, он все-таки уснул, потому что когда снова открыл  глаза,
стрелка на светящемся циферблате показывала три часа.
    Больше ждать он не мог. С тяжело бьющимся  сердцем  он  подошел  к
пульту и нажал кнопку вызова.
    Возникшее в фокальном объеме изображение девушки  улыбнулось  ему,
как старому знакомому.
    - Слушаю.
    - Одежду на сегодня, - сказал он хриплым голосом.
    - Микроклимат номер двадцать шесть. Одежда восемь или двенадцать.
    - Нельзя ли что-нибудь полегче?
    - Рабочую одежду?
    - Да.
    - В котором часу вы выходите из дома?
    - Сейчас.
    - Я дам вам комбинезон и свитер. На улице еще прохладно. В  десять
часов можете бросить свитер в ближайший утилизатор.
    - Хорошо.
    Он открыл дверцу контейнера и взял пакет с одеждой.
    - Что вы хотите на завтрак?
    "Сейчас, - подумал он, - именно сейчас".
    - Почему вы молчите?
    - Я вас люблю!
    - Я не поняла, что вы любите. Заказные блюда - с семи часов. Ночью
я вам могу предложить только то, что есть в программе.
    - Я вас люблю!
    Он шагнул вперед,  но  вместо  белой  полоски  шеи  с  каштановыми
завитками волос его  губы  встретила  пустота,  напоенная  горьковатым
запахом духов.
    На пульте вспыхнул красный сигнал. Методично  пощелкивая,  автомат
отсчитывал секунды.
    - Время истекло. Повторите вызов через пять минут.
    Изображение исчезло. Он еще раз вдохнул запах  ее  духов  и  начал
одеваться.





    Он шел мимо зданий с темными  окнами  по  бесконечному  пустынному
тротуару. Загорающиеся  при  его  приближении  светильники  сейчас  же
гасли,  как  только  он  проходил  мимо.  Небольшое  ярко   освещенное
пространство впереди, и дальше - таинственный полумрак.
    Он подошел к темной витрине магазина,  вспыхнувшей  ярким  пятном,
когда его фигура пересекла инфракрасный луч, падающий на фотоэлемент.
    - Вам что-нибудь нужно?
    - Нет... то есть... вообще нужно.
    - Заходите.
    Он поднялся во второй этаж.
    Изображение белокурой продавщицы приветливо ему улыбнулось:
    - Вам нужен подарок?
    - Да.
    - Женщине?
    - Да.
    - Украшения? Цветы?
    - Нет... духи.
    - Какие духи она любит?
    - Не знаю... забыл название.
    - Не беда, найдем по каталогу. Садитесь, пожалуйста.
    Он  никогда  не  подозревал,  что  на   свете   существует   такое
разнообразие запахов. И все не то, что нужно.
    - Подобрали?
    - Нет.
    - Сейчас я сменю пленку.
    Опять не то. От пряных ароматов слегка кружится голова.
    - Вот эти.
    - У  вашей  дамы  отличный  вкус.  Это  фрагменты   вступления   к
двенадцатой симфонии запахов. Один флакон?
    - Да.
    Лента конвейера вынесла  из  мрака  шкатулку  и  остановилась.  Он
открыл пробку и вылил на ладонь несколько капель янтарной жидкости.
    - Спасибо. До свидания.
    - Вы забыли взять флакон.
    - Не нужно, я передумал.





    Он стоял у решетки, отделявшей тротуар от автострады, на маленьком
островке света, прижав ладони к лицу, вдыхая  горький,  терпкий  запах
духов.
    Рядом по автостраде мчались автомобили, темные и стремительные. Он
сделал несколько шагов вдоль решетки. Пятно света двигалось за ним. Он
снова попытался от него уйти, и снова оно его  настигло.  Он  побежал.
Ему казалось, что попади он туда, в темноту, - и весь  этот  бред,  не
дающий спать по ночам, кончится сам собой.
    Перебросив ноги через решетку, он прыгнул на шоссе.
    Вой сирены. Скрежет тормозов. Огромный транспарант осветил  ночное
небо: "ВНИМАНИЕ! ЧЕЛОВЕК НА ДОРОГЕ!"
    Исполинское изображение лица с гневно сжатыми губами  стремительно
надвигалось на одинокую фигурку в комбинезоне.
    - Немедленно назад!
    - Хорошо.





    Теперь, кроме фонарей, загоравшихся при  его  приближении,  каждые
сто метров вспыхивали и гасли фиолетовые сигналы Службы Наблюдения.
    На перекрестке улиц в решетке был проход.
    Он невольно отпрянул назад, когда  перед  его  лицом  захлопнулась
дверца.
    - Автомобиль заказан. Ждите здесь.
    - Не нужно. Мне... некуда ехать.
    - Заказ отменен. Выйдите из поля зрения фотоэлемента.
    Только сейчас он вспомнил, что два дня ничего не ел.
    В кабине автомата его встретило знакомое  изображение  толстяка  в
белом поварском колпаке.
    - Могу предложить только омлет, кофе и  яблочный  пирог.  Завтраки
отпускаются с семи часов.
    Он протянул руку к пульту, и вдруг ему расхотелось есть. Сейчас он
нажмет кнопку, и повторится то, что было уже  тысячи  раз.  Сначала  в
автомате что-то щелкнет, затем закрутятся многочисленные колеса, и  на
лотке появится  заказанная  пища.  После  этого  последует  неизменное
"приятного аппетита", изображение исчезнет, и он в  одиночестве  будет
есть.
    - Хорошо. Я возьму кофе.
    Вместо того чтобы нажать кнопку, он отогнул  щиток  лотка  и  взял
дымящуюся чашку.
    Сигнал неисправности. Автомат отключился от сети.
    Внезапно кабина осветилась фиолетовым светом Службы Наблюдения.
    Теперь перед ним было строгое лицо человека в белом халате.
    - Кто вы такой?
    - Сальватор.
    - Это мне ничего не говорит. Ваш индекс?
    - Икс эм двадцать шесть сорок восемь дробь триста восемьдесят два.
    - Сейчас проверю. Поэт?
    - Да.
    - Сто сорок вторая  улица,  дом  двести  пятьдесят  два,  квартира
семьсот три?
    - Да.
    - Вы на приеме у психиатра. Постарайтесь отвечать на все  вопросы.
Почему вы не спите?
    - Я не могу. У меня бессонница.
    - Давно?
    - Давно.
    - Сколько ночей?
    - Н-н-не помню.
    - Вас что-нибудь мучит?
    - Да.
    - Что?
    - Я... влюблен...
    - Она не отвечает вам взаимностью?
    - Она... не может... это... изображение...
    - Какое изображение?
    - То, что у меня дома, на пульте обслуживания.
    - Сейчас, минутку. Так,  биоскульптор  Ковальский,  вторая  премия
Академии искусств,  прототип  неизвестен.  Вы  понимаете,  что  нельзя
любить изображение, у которого даже нет прототипа?
    - Понимаю.
    - И что же?
    - Люблю.
    - Вы женаты?
    - Нет.
    - Почему? Какие-нибудь отклонения от нормы?
    - Нет... наверно... просто... я ее люблю.
    - Я дам указание Станции Обслуживания сменить вам изображение.
    - Пожалуйста, только не это!!
    - Почему вы пошли на шоссе?
    - Мне хотелось темноты. Смотреть на звезды в небе.
    - Зачем вы сломали автомат?
    - Мне трудно об этом вам говорить. Вы ведь тоже... машина?
    - Вы хотите говорить с живым врачом?
    - Да... пожалуй... это было бы лучше.
    - До тех пор, пока не будет  поставлен  диагноз,  это  невозможно.
Итак, почему вы сломали автомат?
    - Я не люблю автоматы...  мне  кажется,  что  зависимость  от  них
унижает мое достоинство.
    - Понятно. Поедете в больницу.
    - Не хочу.
    - Почему?
    - Там тоже автоматы и эти... призраки.
    - Кого вы имеете в виду?
    - Ну... изображения.
    - Мы поместим вас в отделение скрытого обслуживания.
    - Все равно... я не могу без нее.
    - Без изображения?
    - Да.
    - Но ведь оно - тоже часть автомата.
    - Я знаю.
    - Хорошо.  Отправляйтесь  домой.  Несколько  дней  за  вами  будут
наблюдать, а потом назначат лечение. Я вам вызываю автомобиль.
    - Не нужно. Я пойду пешком, только...
    - Договаривайте. У вас есть желание, которое вы боитесь высказать?
    - Да.
    - Говорите.
    - Чтобы меня оставили в покое. Пусть лучше все  продолжается,  как
есть! Ведь я...  тоже...  автомат...  только  более  высокого  класса.
Опытный образец, изготовленный фирмой "Бог Саваоф и Кь".

______________________________________________________________________




    - Послушайте, Ронг. Я не могу пожаловаться на отсутствие выдержки,
но, честное слово, у  меня  иногда  появляется  желание  стукнуть  вас
чем-нибудь тяжелым по башке.
    Дани Ронг пожал плечами.
    - Не  думайте,  что  мне  самому  вся   эта   история   доставляет
удовольствие, но я ничего не могу  поделать,  если  контрольная  серия
опытов...
    - А какого черта вам понадобилось ставить эту контрольную серию?!
    - Вы же знаете, что методика, которой мы пользовались вначале...
    - Не будьте болваном, Ронг!
    Торп Кирби поднялся со стула и зашагал по комнате.
    - Неужели вы так ничего и не поняли? - Сейчас в голосе  Кирби  был
сладчайший мед. - Ваша работа  носит  сугубо  теоретический  характер.
Никто, во всяком случае в течение ближайших лет, никаких  практических
выводов из нее делать не будет.  У  нас  вполне  хватит  времени,  ну,
скажем, через два года, отдельно опубликовать  результаты  контрольной
серии и, так сказать, уточнить теорию.
    - Не уточнить, а опровергнуть.
    - О господи! Ну, хорошо, опровергнуть, но только не  сейчас.  Ведь
после той шумихи, которую мы подняли...
    - Мы?
    - Ну, пусть я. Но поймите, наконец, что,  кроме  вашего  дурацкого
самолюбия, есть еще интересы фирмы.
    - Это не самолюбие.
    - А что?
    - Честность.
    - Честность!  -  фыркнул  Кирби.  -  Поверьте  моему  опыту.   Вы,
вероятно, слышали о препарате Тервалсан. Так известно ли вам...
    Ронг   закрыл   глаза,   приготовившись    выслушать    одну    из
сногсшибательных историй, в  которой  находчивость  Торпа  Кирби,  его
умение разбивать козни врагов, его эрудиция и ум должны  были  служить
примером стаду овец, опекаемому все тем же Торном Кирби.
    "Откуда этот апломб? -  думал  Ронг,  прислушиваясь  к  рокочущему
баритону шефа. - Ведь он ни черта не смыслит. Краснобай и пустомеля!"
    - ...Надеюсь, я вас убедил?
    - Безусловно. И если вы рискнете опубликовать результаты работ без
контрольной серии, я всегда найду способ...
    - Ох, как мне хочется сказать вам несколько теплых  слов!  Но  что
толку,  если  вы  даже  не  обижаетесь?!   Первый   раз   вижу   такую
толстокожую...
    - Вас удивляет, почему я не реагирую на ваши грубости?
    - Ну?
    - Видите ли, Кирби, - тихо сказал Ронг,  -  часто  каждый  из  нас
руководствуется в своих поступках каким-то примером. Мое  отношение  к
вам во многом определяется случаем, который мне довелось  наблюдать  в
детстве. Это было в зоологическом саду. У клетки  с  обезьянами  стоял
старый человек и кидал через прутья конфеты. Вероятно, он делал это  с
самыми лучшими намерениями. Однако когда запас конфет в  его  карманах
кончился, обезьяны пришли в ярость. Они сгрудились у решетки и, прежде
чем старик успел опомниться, оплевали его с ног до головы.
    - Ну и что?
    - Он рассмеялся и пошел прочь. Вот тогда я  понял,  что  настоящий
человек не может  обидеться  на  оплевавшую  его  обезьяну.  Ведь  это
всего-навсего обезьяна.
    - Отличная история! - усмехнулся Кирби. - Мне больше всего  в  ней
понравилось, что он все-таки  ушел  оплеванный.  Пример  поучительный.
Смотрите, Ронг, как бы...
    - Все понятно, Кирби. Теперь скажите, сколько времени  вы  сможете
еще терпеть мое присутствие? Дело в том,  что  мне  хочется  закончить
последнюю серию опытов, а для этого потребуется по меньшей мере...
    - О, не будем мелочны! Я  не  тороплюсь  и  готов  ждать  хоть  до
завтрашнего утра.
    - Ясно.
    - Послушайте, Дан, - в голосе  Кирби  вновь  появились  задушевные
нотки, - не думайте только, ради  бога,  что  это  результат  какой-то
личной неприязни. Я вас очень высоко ценю  как  ученого,  но  вы  сами
понимаете...
    - Понимаю.
    - Я знаю, как трудно сейчас  в  Дономаге  найти  приличную  работу
биохимику. Вот телефон  и  адрес.  Они  прекрасно  платят,  и  работа,
кажется, вполне самостоятельная. С нашей стороны  можете  рассчитывать
на самые лучшие рекомендации.
    - Еще бы.
    - Кстати, надеюсь, вы не забыли, что при поступлении сюда вы  дали
подписку о неразглашении?..
    - Нет, не забыл.
    - Отлично! Желаю успеха! Если у вас  появится  желание  как-нибудь
зайти ко мне домой вечерком поболтать, просто так,  по-дружески,  буду
очень рад.
    - Спасибо.





    - Доктор Ронг?
    - Да.
    - Господин Латиани вас ждет. Сейчас я ему доложу.
    Ронг оглядел приемную. Ничего не скажешь, дело, видно,  поставлено
на широкую ногу. Во всяком случае,  денег  на  обстановку  не  жалеют.
Видно...
    - Пожалуйста!
    Ступая по мягкому ковру, он прошел в предупредительно  распахнутую
дверь. Навстречу ему поднялся из-за  стола  высокий  лысый  человек  с
матово-бледным лицом.
    - Очень приятно, доктор Ронг! Садитесь, пожалуйста.
    Ронг сел.
    - Итак, если я правильно понял доктора Кирби, вы бы  не  возражали
против перехода на работу к нам?
    - Вы правильно  поняли  доктора  Кирби,  но  я  вначале  хотел  бы
выяснить характер работы.
    - Разумеется.  Если  вы  ничего  не  имеете  против,  мы  об  этом
поговорим немного позже, а пока я позволю себе  задать  вам  несколько
вопросов.
    - Слушаю.
    - Ваша работа у доктора Кирби. Не вызван  ли  ваш  уход  тем,  что
результаты вашей деятельности не оправдали первоначальных надежд?
    - Да.
    - Не была ли сама идея...
    Ронг поморщился.
    - Простите, но я связан подпиской, и мне бы не хотелось...
    - Помилуй бог! Меня вовсе не интересуют секреты  фирмы.  Я  просто
хотел узнать, не была  ли  сама  идея  несколько  преждевременной  при
нынешнем уровне науки... Ну, скажем, слегка фантастической?
    - Первоначальные предположения не оправдались. Поэтому,  если  вам
нравится, можете считать их фантастическими.
    - Отлично! Второй вопрос: употребляете ли вы спиртные напитки?
    "Странная манера знакомиться с будущими сотрудниками",  -  подумал
Ронг.
    - Обета трезвости я не давал, - резко ответил он, - но  на  работе
не пью. Пусть вас это не тревожит.
    - Ни в коем случае, ни в коем случае! - казалось,  Латиани  был  в
восторге. - Ничего так не возбуждает воображения, как  рюмка  коньяку.
Не правда ли? Поверьте, нас это совершенно  не  смущает.  Может  быть,
наркотики?..
    - Извините, - сказал, поднимаясь, Ронг, - но думаю, что разговор в
этом тоне...
    Латиани вскочил.
    - Да что вы, дорогой доктор Ронг? Я не хотел вас  обидеть.  Просто
ученые, работающие у нас над Проблемой, пользуются полной  свободой  в
своих поступках, и мы не только не запрещаем им прибегать в  служебное
время к алкоголю и наркотикам, но даже поощряем...
    - Что поощряете?
    - Все, что способствует активизации воображения.
    Это было похоже на весьма неуклюжую мистификацию.
    - Послушайте, господин Латиани, - сказал Ронг, -  может  быть,  вы
вначале познакомите меня с сущностью Проблемы, а  потом  будет  видно,
стоит ли нам говорить о деталях.
    Латиани усмехнулся.
    - Я бы охотно это сделал, уважаемый  доктор  Ронг,  но  ни  я,  ни
ученые, работающие здесь, не имеют ни малейшего  понятия,  в  чем  эта
Проблема заключается.
    - То есть как это не имеют?
    - Очень  просто.  Проблема  зашифрована  в  программе  машины.  Вы
выдаете  идеи,  машина  их  анализирует.   То,   что   непригодно,   -
отбрасывается,  то,  что  может  быть  впоследствии  использовано,   -
запоминается.
    - Для чего это нужно?
    - Видите ли, какого бы совершенства ни достигла машина, ей  всегда
будет не хватать основного - воображения. Поэтому там, где речь идет о
поисках новых идей, машина беспомощна. Она не может выйти  за  пределы
логики.
    - И вы хотите...
    - Использовать в машине человеческое воображение. Оно  никогда  не
теряет своей ценности.  Даже  бред  шизофреника  слагается  из  вполне
конкретных представлений, сколь фантастичным ни было бы их  сочетание.
Вы меня понимаете?
    - Квант мысли, - усмехнулся Ронг. - И  таким  способом  вы  хотите
решить сложную биохимическую проблему?
    - Я разве сказал, что она биохимическая?
    - Простите, но в таком случае зачем же...
    - Мы пригласили вас?
    - Вот именно.
    - О,  у  нас  работают   ученые   всех   специальностей:   физики,
математики, физиологи, конструкторы,  психиатры,  кибернетики  и  даже
один астролог.
    - Тоже ученый?
    - В своем роде, в своем роде.
    Ронг в недоумении потер лоб.
    - Все же я не понимаю, в чем должны заключаться мои обязанности?
    - Вы будете ежедневно приходить сюда к одиннадцати  часам  утра  и
находиться в своем кабинете четыре часа. В течение  этого  времени  вы
должны думать неважно о чем, лишь бы это имело  какое-то  отношение  к
вашей специальности. Чем смелее гипотезы, тем лучше.
    - И это все?
    - Все. Первое время вы будете получать три тысячи соле в месяц.
    Ого! Это в три раза превышало оклад, который Ронг получал, работая
у Кирби.
    - В  дальнейшем  ваша  оплата  будет  автоматически  повышаться  в
зависимости от количества идей, принятых машиной.
    - Но я ведь экспериментатор.
    - Великолепно! Вы можете ставить мысленные эксперименты.
    - Откуда же я буду знать их результаты? Для этого нужны  настоящие
опыты.
    - Это вам они нужны. Машина пользуется  такими  методами  анализа,
которые  позволяют  определить   результат   без   проведения   самого
эксперимента.
    - Но я хоть буду знать этот результат?
    - Ни в коем случае. Машина не выдает  никаких  данных  до  полного
окончания работы над Проблемой.
    - И тогда?..
    - Не знаю. Это вне моей компетенции. Вероятно,  есть  группа  лиц,
которая будет ознакомлена с результатами. Мне эти люди неизвестны.
    Ронг задумался.
    - Откровенно говоря, я в недоумении, - сказал он. -  Все  это  так
необычно.
    - Несомненно.
    - И я сомневаюсь, чтобы из этого вообще что-нибудь вышло.
    - Это уже не ваша забота, доктор Ронг.  От  вас  требуются  только
идеи, повторяю, неважно какие, но  достаточно  смелые.  Все  остальное
сделает машина. Помните, что, во-первых,  вы  не  один,  а  во-вторых,
сейчас ведутся  только  предварительные  изыскания.  Сама  работа  над
Проблемой начнется несколько позже, когда будет  накоплен  достаточный
материал.
    - Последний вопрос, - спросил Ронг. - Могу ли я,  находясь  здесь,
продолжать настоящую научную работу?
    - Это  нежелательно,  -  ответил,  подумав,  Латиани,  -   никакой
систематической работы вы не должны делать.  Одни  предположения,  так
сказать, по своему усмотрению. Подписки с вас мы не берем.
    - Ну что ж, - вздохнул  Ронг,  -  давайте  попробуем,  хотя  я  не
знаю...
    - Прекрасно! Пойдемте, я покажу вам ваш кабинет.





    Гигантский спрут раскинул свои щупальца на площади в несколько сот
квадратных метров.  Розовая  опалесцирующая  жидкость  пульсировала  в
прозрачных  трубах,  освещаемая   светом   мигающих   ламп.   Красные,
фиолетовые, зеленые блики  метались  среди  нагромождения  причудливых
аппаратов,  вспыхивали  на  матовой  поверхности  экранов,  тонули   в
хаотическом сплетении антенн и проводов.
    Кибернетический   Молох   переваривал    жертвоприношения    своих
подданных.
    Латиани  постучал  кулаком  по  прозрачной  стене,  отгораживающей
машинный зал:
    - Крепче броневой стали. Неплохая защита от  всяких  случайностей,
а?
    Ронг молча кивнул головой, пораженный масштабами и фантастичностью
этого сооружения.
    Напротив машинного зала  располагалось  множество  дверей,  обитых
черной кожей. Латиани открыл одну из них.
    - Вот ваш кабинет, - сказал он, укрепляя  на  двери  картиночку  с
изображением  ромашки.  -  Многие  из  наших  сотрудников  по   разным
соображениям не хотят афишировать свою работу у нас, да и мы в этом не
заинтересованы. Придется вам ориентироваться  по  этой  карточке.  Вот
ключ. Вход в чужие кабинеты категорически  запрещен.  Библиотека  -  в
конце коридора. Итак, завтра в одиннадцать часов.
    Ронг заглянул в дверь. Странная  обстановка  для  научной  работы.
Небольшая  комната.  Фонарь  под  потолком,  украшенный  изображениями
драконов, освещает ее скупым светом. Окон нет. Вдоль стены -  турецкий
диван, подушки на нем. Над диваном  укреплено  непонятное  сооружение,
напоминающее  формой  корыто.  Рядом  -  низкий  столик,   уставленный
бутылками с яркими этикетками и коробочками  с  какими-то  снадобьями.
Даже письменного стола нет.
    Латиани заметил недоумение Ронга.
    - Не удивляйтесь, дорогой доктор. Скоро вы  ко  всему  привыкнете.
Это определяется спецификой нашей работы.





    "...Думай, думай, думай! О чем думать? Все  равно  о  чем,  только
думай, тебе за это платят деньги. Выдвигай гипотезы, чем  смелее,  тем
лучше.  Ну,  думай!  Скотина  Кирби!  Если  он  посмеет   опубликовать
результаты без контрольной серии... Не о том! Думай! О чем же  думать?
У, дьявол!"
    Уже пять дней Ронг регулярно является  на  работу,  и  каждый  раз
повторяется одно и то же.
    "Думай!"
    Ему кажется, что даже под угрозой пытки он не способен выдавить из
себя хоть какую-нибудь мыслишку.
    "Думай!"
    Махнув рукой, он встает с дивана и направляется в библиотеку.
    На  полках  царит  хаос.  Книги  по  ядерной   физике,   биологии,
математике  валяются  вперемежку  с   руководствами   по   хиромантии,
описаниями   телепатических   опытов,   пергаментными   свитками    на
неизвестных Ронгу языках.  На  столе  -  большой  фолиант  в  потертом
переплете из свиной кожи: "ЧЕРНАЯ И БЕЛАЯ МАГИЯ".
    "А, все равно, чем бессмысленнее, тем лучше!"
    Сунув книгу под мышку, Ронг плетется в свой кабинет.
    Лежа  на  диване,  он  лениво  листает  пожелтевшие   страницы   с
кабалистическими знаками.
    Занятно. Некоторые фигуры чем-то напоминают логические структурные
обозначения.
    "Кто знает, может быть,  вся  эта  абракадабра  попросту  является
зашифровкой каких-то логических понятий", - мелькает у него мысль.
    В сооружении над диваном раздается громкое чавканье.
    Вспыхивает и гаснет зеленый сигнал. Похоже, что машине понравилась
эта мысль.
    "Сожрала?! Ну, думай, Ронг,  дальше.  О  чем  думать?  Все  равно,
только думай!"
    Ронг швыряет  в  угол  книгу,  наливает  из  бутылки,  стоящей  на
столике, стакан темной ароматной жидкости и залпом опорожняет его.
    "Думай!"





    - Интересуетесь, как наша коровка пережевывает жвачку?
    Ронг обернулся. Рядом с ним  стоял  обрюзгший  человек  в  помятом
костюме, с лицом, покрытым жесткой седой щетиной. Резкий запах винного
перегара вырывался изо рта вместе с сиплым астматическим дыханием.
    - Да, действительно похоже.
    - Только  подумать,  -  собеседник  Ронга   стукнул   кулаком   по
прозрачной перегородке, - только подумать, что я отдал пятнадцать  лет
жизни на создание этой скотины!
    - Вы ее конструировали? - спросил Ронг.
    - Ну, не я один, но все же многое из того, что вы здесь видите,  -
дело рук Яна Дорика.
    Ронгу было знакомо это имя. Блестящий кибернетик, некогда один  из
самых популярных людей в Дономаге.  Его  работы  всегда  были  окутаны
дымкой  таинственности.  Генерал  Дорик  возглавлял  во  время   войны
"Мозговой   трест",   объединяющий    ученых    самых    разнообразных
специальностей. Однако вот уже пять лет о нем ничего не было слышно.
    Ронг с любопытством на него посмотрел.
    - Значит, это вы составитель программы? - спросил он.
    - Программы! - лицо Дорика покрылось красными пятнами. -  Черта  с
два! Я тут такой же кролик, как и вы. Никто  из  работающих  здесь  не
имеет ни малейшего представления о Проблеме. Они слишком осторожны для
этого.
    - Кто они?
    - Те, кто нас нанимает.
    - Латиани?
    - Латиани - это пешка, подставное  лицо.  Даже  он,  вероятно,  не
знает истинных хозяев.
    - Почему же все это держится в таком секрете?
    Дорик пожал плечами.
    - Очевидно, это вытекает из характера Проблемы.
    - А вы что тут делаете? - спросил Ронг.
    - С сегодняшнего дня - ничего.  Меня  уволили...  Слишком  бедная,
видишь ли, у меня фантазия.
    Дорик снова ударил кулаком по перегородке.
    - Видите?  Вот  он,  паразит,  питающийся  соками  нашего   мозга.
Бесстрастная самодовольная скотина! Еще бы! Что значат такие  муравьи,
как мы, по сравнению с этой пакостью, спрятанной за прозрачную броню?!
Ведь она к тому же бессмертна!
    - Ну, знаете ли, - сказал Ронг, - каждая машина тоже.
    - Смотрите! - Дорик ткнул пальцем. - Вы видите этих черепашек?
    Ронг взглянул по направлению протянутой руки. Среди путаницы ламп,
конденсаторов  и  сопротивлений  двигались  два  небольших   аппарата,
похожих на черепашек.
    - Вижу.
    - Все схемы машины дублированы. Если в одной из них вышел из строя
какой-нибудь элемент, автоматически включается запасная  схема.  После
этого та черепашка, которая находится ближе к  месту  аварии,  снимает
дефектную деталь и заменяет ее новой, хранящейся в запасных  кладовых,
разбросанных по всей машине. Не правда ли, здорово?
    - Занятно.
    - Это мое изобретение, - самодовольно сказал Дорик.  -  Абсолютная
надежность всей  системы.  Ну,  прощайте!  Вам  ведь  нельзя  со  мной
разговаривать, узнает  Латиани,  не  оберетесь  неприятностей.  Только
знаете что, - он понизил голос до шепота, - мой вам совет,  сматывайте
поскорее удочки. Это плохо кончится, поверьте моему опыту.
    Дорик вытащил из кармана клетчатый платок, громко  высморкался  и,
махнув на прощанье рукой, зашагал к выходу.





    "Не думай о Дорике, не думай о Кирби, не думай  о  Латиани,  думай
только о научных  проблемах.  Чем  смелее  предположения,  тем  лучше,
думай, думай, думай, думай. Не думай о Дорике..."
    Ронг взглянул на часы. Слава богу!  Рабочий  день  окончен,  можно
идти домой.
    Он был уже на  полпути  к  выходу,  когда  одна  из  дверей  резко
распахнулась и в коридор, спотыкаясь, вышла молодая женщина.
    - Нода?!
    - А, Дан! Оказывается, и вы здесь?
    - Что вы тут делаете? -  спросил  Ронг.  -  Разве  ваша  работа  в
университете?..
    - Длинная история, Дан. Ноды Сторн больше нет. Есть эта.. как ее..
хризантема... математик на службе у машины, краса и гордость  Проблемы
- Она криво усмехнулась.
    Только сейчас Ронг обратил внимание  на  мертвенную  бледность  ее
лица и неестественно расширенные зрачки.
    - Что с вами, Нода?
    - Ерунда! Это героин. Слишком много героина за  последнюю  неделю.
Зато  что  я  им   сегодня   выдала!   Фантасмагория   в   шестимерном
пространстве. Ух, даже голова кружится! - Пошатнувшись,  она  схватила
Ронга за плечо.
    - Пойдемте, сказал он, беря ее под руку - Я отвезу вас домой  Ведь
вы совершенно больны...
    - Я  не  хочу  домой.  Там...  Послушайте,  Дан,  у   вас   бывают
галлюцинации?
    - Пока еще нет.
    - А у меня бывают. Наверное, от героина.
    - Вам нужно немедленно лечь в постель!
    - Я не хочу в  постель.  Мне  хочется  есть.  Я  ведь  три  дня...
Повезите меня куда-нибудь, где можно поесть.  Только  чтобы  там  были
люди и... эта... как называется?.. Ну, словом, музыка.





    Нода,  морщась,  проглотила  несколько  ложек  супа  и  отодвинула
тарелку.
    - Больше не могу. Послушайте, Дан, вы-то как туда попали?
    - В общем случайно. А вы давно?
    - Давно. Уже больше шести месяцев.
    - Но почему? Ведь ваше положение в университете...
    - Ох, Дан! Все это началось очень давно, еще в студенческие  годы.
Вы помните наши вечеринки? Обычная щенячья бравада. Наркотики.  Вот  и
втянулась. А они ведь все знают, вероятно, следили. Предложили работу.
Платят отлично, героину - сколько угодно. Раньше не понимала, что  там
творится, а теперь, когда начала догадываться...
    - Вы имеете в виду Проблему? Вам что-нибудь о ней известно?
    - Очень  мало,  но  ведь  я  аналитик.  Когда  у   меня   возникли
подозрения,    я    разработала    систему    определителей.    Начала
систематизировать все, что интересует машину, и тогда...
    Она закрыла лицо руками.
    - Ух, Дан, как все это страшно!  Самое  ужасное,  что  мы  с  вами
совершенно беспомощны. Ведь программа машины никому не известна, а туг
еще вдобавок добрая треть наркоманов и алкоголиков, работающих на нее,
бывшие военные. Вы представляете себе, на что они способны?!
    - Вы думаете, - спросил Ронг, - что  Проблема  имеет  отношение  к
какому-то новому оружию? Но тогда почему они пригласили меня?  Ведь  я
биохимик.
    Нода залилась истерическим смехом.
    - Вы  ребенок,  Дан!  Они  ищут  новые  идеи  главным  образом   в
пограничных областях различных наук. Перетряхивают все, что когда-либо
было известно человечеству.  С  незапамятных  времен.  Сопоставляют  и
анализируют. - Она понизила  голос:  -  Вы  знаете,  есть  мнимости  в
геометрии. Никто никогда не думал  об  их  физическом  смысле.  Однако
когда человек - ну, словом, героин... мало ли какой бред тогда лезет в
голову. Так вот, все, что я  тогда  думала  по  этому  поводу,  машина
сожрала без остатка. А разве вы не замечали, что  лампочка  над  вашей
головой часто вспыхивает при самых невероятных предположениях?
    Ронг задумался.
    - Пожалуй, да. Однажды - это было к  концу  рабочего  дня,  я  был
утомлен и плохо себя чувствовал - мне пришла  в  голову  дикая  мысль,
что, если бы кровь,  кроме  гемоглобина,  содержала  еще  хлорофилл...
Можно было бы осуществить газовый  обмен  в  организме  по  замкнутому
циклу. Правда, тут встала бы проблема превращения  кожных  покровов  в
прозрачные...
    - И что же?! - Нода вся  подалась  к  Ронгу.  -  Как  она  на  это
реагировала?!
    - Зачавкала, как свинья, жрущая похлебку.
    - Вот видите! Я была уверена, что здесь должно быть что то в  этом
роде!
    - Не знаю, - задумчиво произнес Ронг, - все что очень странно,  но
я не думаю,  чтобы  какое-либо  оружие  могло  быть  создано  на  базе
таких...
    - Вероятно, это  не  оружие,  -  перебила  Нода.  -  Но  если  мои
подозрения правильны, то эта кучка маньяков получит в свои руки жуткие
средства порабощения... Не зря они не жалеют денег и ни перед  чем  не
останавливаются, чтобы заполучить в свои лапы нужных им ученых.
    - Но что мы с вами можем сделать, Нода?
    - Мне нужно еще два дня, чтобы закончить проверку  моей  гипотезы.
Если все подтвердится, мы должны будем попытаться предать все огласке.
Может быть, газеты...
    - Кто нам поверит?
    - Тогда мы должны будем уничтожить машину, - сказала она, вставая.
- А теперь,  Дан,  отвезите  меня  домой  Мне  нужно  выспаться  перед
завтрашним поединком.





    Прошло два дня Ронгу больше не  удавалось  переговорить  с  Нодой.
Дверь ее кабинета всегда  была  заперта  изнутри.  На  стук  никто  не
отзывался.
    Ронг не мог отделаться от тревожных предчувствий.
    Тщетно он поджидал Ноду у выхода. Либо она не  покидала  кабинета,
либо Латиани уже кое о чем пронюхал и успел принять контрмеры.
    Было около трех часов,  когда  слух  Ронга  резанул  пронзительный
женский вопль. Он выбежал в коридор  и  увидел  двух  верзил  в  белых
халатах, волочивших Ноду. Ронг бросился к ним.
    - Меня увозят, - крикнула Нода, - наверное, они... -  Ей  не  дали
договорить, один из санитаров зажал ей ручищей рот.
    Ронг схватил его за воротник.
    - Стукни его, Майк, - проревел тот, вертя  шеей.  -  Они  все  тут
сумасшедшие!
    Ронг почувствовал тупую боль  в  виске.  Перед  глазами  вспыхнули
разноцветные круги...





    - Где Латиани?!
    - Он уехал минут тридцать назад. Сегодня не вернется.
    Ронг рванул дверь. Кабинет был пуст.
    - Куда увезли Ноду Сторн?!
    Лицо секретарши выразило изумление.
    - Простите, доктор Ронг, но я не поняла...
    - Бросьте прикидываться дурочкой! Я спрашиваю,  куда  увезли  Ноду
Сторн?!
    - Право, я ничего не знаю. Может быть, господин Латиани...
    Отпихнув ногой стул, Ронг бросился вниз.
    Нужно было принимать решение.
    Ясно, Ноду убрали потому, что  она  достаточно  близко  подошла  к
разгадке  этой  преступной  тайны.  Нет  ничего  проще,  чем  объявить
сумасшедшей женщину, у которой нервная  система  расшатана  постоянным
употреблением наркотиков.
    Ронг вернулся в свой кабинет.
    Откинувшись на подушки,  он  пытался  привести  в  порядок  мысли,
мелькавшие в голове.
    Найти Ноду будет очень трудно. Вероятно, они ее держат в одной  из
психиатрических лечебниц под вымышленным именем. Даже если это не так,
то все равно медицинские  учреждения  подобного  рода  очень  неохотно
выдают справки о своих пациентах. Да и кто он такой, чтобы требовать у
них сведений? Насколько ему было известно, родственников  у  нее  нет.
Можно обшарить всю Дономагу и ничего не добиться.
    Ведь  пока  машина  работает,  каждый  день  неуклонно  приближает
страшную развязку. О, черт!  Если  б  можно  было  проникнуть  за  эту
прозрачную броню!
    Ронг вспомнил двух черепашек, которых показывал  ему  Дорик.  Даже
если каким-то чудом удалось бы вывести из строя машину,  те  ее  сразу
реставрировали бы. Ведь им достаточно получить  сигнал...  Стоп!  Это,
кажется, мысль!
    От напряжения лоб Ронга покрылся каплями пота.
    Полученный сигнал о неисправности какого-либо элемента  заставляет
черепаху идти к месту аварии, чтобы сменить негодную деталь  запасной.
А если сделать, чтобы было наоборот - отсутствие сигнала побуждало  бы
заменить годную деталь вышедшей из строя?  Но  что  для  этого  нужно?
Очевидно, где-то в схеме нужно переключить  вход  на  выход.  Изменить
направление  сигнала,  и  программа   на   самосохранение   у   машины
превратится в манию самоубийства.
    Внезапно наверху что-то щелкнуло и вспыхнул зеленый сигнал.
    "Ага! А ну, дальше! Как проникнуть  за  броню,  чтобы  переключить
контакты? Это нужно сделать у обеих  черепах.  Ура!  Молодчина,  Ронг!
Слава богу, что их две! Пусть переключат вводы друг у друга".
    Многочисленные реле непрерывно щелкали чад головой Ронга.  Зеленый
сигнал светился ярким светом.
    Машина явно заинтересовалась этой идеей.
    Однако еще нельзя было понять, сделает ли она  из  нее  какие-либо
практические выводы.
    Ронг вышел в коридор. Черепашки  прекратили  свой  бег  и  стояли,
уставившись друг на друга красными глазами. Ронг приник к перегородке.
    Прошло несколько минут, и вот одна из черепашек  начала  ощупывать
другую тонкими паучьими лапками.  Затем  неуловимо  быстрым  движением
откинула на ней крышку...
    Теперь все сомнения исчезли. Обе черепашки вновь  двигались  вдоль
машины, снимая многочисленные конденсаторы и  сопротивления.  Судя  по
скорости, с какой они это проделывали, через несколько часов все будет
кончено. Ронг усмехнулся. Больше ему здесь нечего было делать.
    На следующее утро Ронг влетел в кабинет Латиани.
    - А, доктор Ронг! - на губах Латиани появилась насмешливая улыбка.
- Могу вас поздравить.  С  сегодняшнего  дня  ваш  оклад  увеличен  на
пятьсот  соле.  Эта  идея  насчет  черепашек  дала   нам   возможность
значительно увеличить надежность машины. Просто  удивительно,  как  мы
раньше не предусмотрели возможность подобной диверсии.
    Ронг схватил его за горло.
    - Говорите, куда вы запрятали Ноду Сторн?!
    - Спокойно, Ронг! - Латиани резким ударом отбросил его в кресло. -
Никуда ваша Нода не денется. Недельку полечится  от  истерии  и  снова
вернется к нам. Так уже было несколько раз. Ее-то мы  с  удовольствием
возьмем назад, хотя предварительные изыскания уже  закончены.  Сегодня
машина  начнет  выдавать  продукцию  -  тысячу   научно-фантастических
романов в год. Мы в это дело вложили больше ста миллионов соле, а  вы,
осел  эдакий,  чуть  было  все   нам   не   испортили.   Хорошо,   что
автоматическая защита, предусмотренная Дориком, вовремя выключила ток.

______________________________________________________________________




    В  одном  можно  было  не  сомневаться:   меня   ждал   скорый   и
беспристрастный суд.
    Я был первым подсудимым, представшим перед  Верховным  Электронным
Судьей Дономаги.
    Уже через несколько минут допроса я понял, что не в  силах  больше
лгать и изворачиваться.
    Вопросы следовали один за  другим  с  чудовищной  скоростью,  и  в
каждом из них  для  меня  таилась  новая  ловушка.  Хитроумная  машина
искусно плела паутину из противоречий в моих показаниях.
    Наконец  мне  стало  ясно,  что  дальнейшая   борьба   бесполезна.
Электронный  автомат  с  удивительной  легкостью  добился  того,  чего
следователю  не  удавалось  за  долгие  часы  очных  ставок,  угроз  и
увещеваний. Я признался в совершении тягчайшего преступления.
    Затем были удалены свидетели, и я остался наедине с судьей.
    Мне было предоставлено последнее слово.
    Я считал это пустой формальностью. О чем можно  просить  бездушный
автомат? О снисхождении? Я был уверен,  что  в  его  программе  такого
понятия не существует.
    Вместе с тем я знал, что пока не будет произнесено последнее слово
подсудимого, машина не вынесет приговора  и  стальные  двери  судебной
камеры не откроются. Так повелевал Закон.
    Это была моя первая исповедь.
    Я рассказывал о тесном  подвале,  где  на  полу,  в  куче  тряпья,
копошились маленькие человекообразные существа, не знающие, что  такое
солнечный свет, и об измученной непосильной работой  женщине,  которая
была им матерью, но не могла их прокормить.
    Я говорил о судьбе человеческого детеныша,  вынужденного  добывать
себе пищу на помойках, об улице, которая была ему домом, и  о  гнусной
шайке преступников, заменявшей ему семью.
    В  моей  исповеди  было  все:  и  десятилетний  мальчик,  которого
приучали к  наркотикам,  чтобы  полностью  парализовать  его  волю,  и
жестокие  побои,  и  тоска  по  иной  жизни,  и  тюремные  камеры,   и
безнадежные попытки найти работу, и снова тюрьмы.
    Я не помню  всего,  что  говорил.  Возможно,  что  я  рассказал  о
женщине, постоянно требовавшей денег, и о том, что каждая  принесенная
мною пачка банкнот создавала на время крохотную иллюзию любви, которой
я не знал от рождения.
    Я кончил говорить. Первый раз в жизни по моему лицу текли слезы.
    Машина молчала. Только периодически вспыхивавший свет на ее панели
свидетельствовал о том, что она продолжала анализ.
    Мне показалось, что ритм ее работы был иным, чем во время допроса.
Теперь в замедленном  мигании  лампочек  мне  чудилось  даже  какое-то
подобие сострадания.
    "Неужели, - думал я, - автомат, созданный для защиты  Закона  тех,
кто исковеркал мою жизнь, тронут моим рассказом?! Возможно  ли,  чтобы
электронный мозг вырвался из лабиринта заданной ему программы на  путь
широких обобщений, свойственных только человеку?!"
    С тяжело бьющимся сердцем, в полной тишине я  ждал  решения  своей
участи.
    Проходили часы, а мой судья все еще размышлял.
    Наконец прозвучал приговор:
    "Казнить и посмертно помиловать".

______________________________________________________________________




    Город простирался от  полярных  льдов  до  экваториального  пояса.
Западные и восточные границы Города омывались волнами двух океанов.
    Там, за  лесом  нефтяных  вышек,  присосавшихся  к  морскому  дну,
раскинулись другие города, но этот был самым большим.
    На два километра вторгался он в глубь земли и на сорок  километров
поднимался ввысь.
    Подобно гигантскому спруту, лежал он  на  суше,  опустив  огромные
трубы в воду.
    Эти трубы засасывали все необходимое для синтезирования  продуктов
питания и предметов обихода Города.
    Очищенная таким образом вода нагнеталась в подземные рекуператоры,
отбирала от планеты тепло, отдавала его Городу  и  снова  сливалась  в
океан.
    Крыша Города была его легкими.  Здесь,  на  необозримых  просторах
регенерационного слоя, расположенного  выше  облаков,  солнечные  лучи
расщепляли продукты дыхания сорока миллиардов людей,  обогащая  воздух
Города кислородом.
    Он был таким же живым, как и те, кто его населял,  великий  Город,
самое грандиозное сооружение планеты.
    В подземных этажах Города были расположены фабрики. Сюда поступало
сырье, отсюда непрерывным потоком лились в Город пища, одежда - все, в
чем нуждалось многочисленное и требовательное население Города.
    Тут,  в  свете  фосфоресцирующих  растворов,   бед   вмешательства
человека текли таинственные и бесшумные процессы Синтеза.
    Выше, в бесконечных лабиринтах  жилых  кварталов,  как  во  всяком
городе, рождались, умирали, работали и мечтали люди.





    - Завтра уроков не будет, - сказала учительница, -  мы  пойдем  на
экскурсию в заповедник. Предупредите родителей, что вы вернетесь домой
на час позже.
    - Что такое заповедник? - спросила девочка с большим бантом.
    Учительница улыбнулась.
    - Заповедник - это такое место, где собраны всякие растения.
    - Что собрано?
    - Растения. Во втором полугодии я буду вам о них рассказывать.
    - Расскажите сейчас, - попросил мальчик.
    - Да, да, расскажите! - раздались голоса.
    - Сейчас у нас очень мало времени, а это длинный разговор.
    - Расскажите, пожалуйста!
    - Ну, что с вами поделаешь! Дело в том,  что  Дономага  не  всегда
была такой, как теперь. Много столетий  назад  существовали  маленькие
поселения...
    - И не было Города? - спросил мальчик.
    - Таких больших городов, как наш, еще не было.
    - А почему?
    - По  многим  причинам.  В  то  время   еще   жизнь   была   очень
неустроенной.  Синтетическую  пищу  никто  не  умел  делать,  питались
растениями и животными.
    - А что такое животные?
    - Это вы будете проходить в третьем классе. Так вот... было  очень
много  свободной  земли,  ее  засевали  всякими  растениями,   которые
употреблялись в пищу.
    - Они были сладкие?
    - Не знаю, - она снова улыбнулась, - мне никогда не приходилось их
пробовать, да и не все растения годились в пищу.
    - Зачем же тогда их... это?..
    - Сеяли? - подсказала учительница.
    - Да.
    - Сеяли только те растения, которые можно  было  есть.  Многие  же
виды росли сами по себе.
    - А как они росли, как дети?
    Учительнице казалось,  что  она  никогда  не  выберется  из  этого
лабиринта.
    - Вот видите, - сказала она, - я же говорила, что  за  пять  минут
рассказать об этом невозможно. Они росли, потому  что  брали  у  почвы
питательные вещества и использовали солнечный свет. Завтра вы все  это
увидите собственными глазами.





    - Мама,  мы  завтра  идем  в  заповедник!  -   закричал   мальчик,
распахивая дверь.
    - Ты слышишь? Наш малыш идет в заповедник.
    Отец пожал плечами:
    - Разве заповедник еще существует? Мне казалось...
    - Существует, существует! Нам учительница  сегодня  все  про  него
рассказала. Там всякие растения, они едят что-то из  земли  и  растут!
Понимаешь, сами растут!
    - Понимаю, - сказала мать. - Я там тоже была лет  двадцать  назад.
Это очень трогательно и очень... наивно.
    - Не знаю, - сказал отец,  -  на  меня,  по  правде  сказать,  это
особого впечатления не произвело. Кроме того, там голая земля, зрелище
не очень аппетитное.
    - Я помню, там  была  трава,  -  мечтательно  произнесла  мать,  -
сплошной коврик из зеленой травы.
    - Что касается меня, то я  предпочитаю  хороший  пол  из  греющего
пластика, - сказал отец.





    Лифт мягко замедлил стремительное падение.
    - Здесь нам придется  пересаживаться,  -  сказала  учительница,  -
скоростные лифты ниже не спускаются.
    Они  долго  стояли  у  смешной   двери   с   решетками,   наблюдая
неторопливое движение двух стальных канатов, набегающих  на  скрипящие
ролики, пока снизу не выползла странного вида коробка с  застекленными
дверями.
    Учительница с трудом открыла решетчатую дверь.  Дети,  подавленные
непривычной обстановкой, молча вошли в кабину.
    Слегка пощелкивая на каждом этаже, лифт опускался все ниже и ниже.
Здесь уже не было ни  светящихся  панелей,  ни  насыщенного  ароматами
теплого  воздуха.  Запахи  утратили  чарующую  прелесть  синтетики   и
вызывали у детей смутную тревогу. Четырехугольник  бездонного  колодца
освещался режущим глаза светом люминесцентных ламп. Шершавые  бетонные
стены шахты, казалось,  готовы  были  сомкнуться  над  их  головами  и
навсегда похоронить в этом странном, лишенном радости мире.
    - Долго еще? - спросил мальчик.
    - Еще  двадцать  этажей,  -  ответила  учительница.  -  Заповедник
расположен внизу, ведь растениям нужна земля.
    - Я хочу домой! - захныкала самая маленькая девочка. - Мне тут  не
нравится!
    - Сейчас, милая, все кончится, -  сказала  учительница.  Она  сама
чувствовала себя здесь не очень уютно. - Потерпи еще минутку.
    Внизу что-то громко лязгнуло, и кабина остановилась.
    Учительница вышла первой, за ней, торопясь, протиснулись  в  дверь
ученики.
    - Все здесь?
    - Все, - ответил мальчик.
    Они стояли в полутемном коридоре, конец которого терялся во мраке.
    - Идите за мной.
    Несколько минут они двигались молча.
    - Ой, тут что-то капает с потолка! - взвизгнула девочка с бантом.
    - Это  трубы,  подающие  воду  в  заповедник,   -   успокоила   ее
учительница. - Видно, они от старости начали протекать.
    - А где же заповедник? - спросил мальчик.
    - Вот здесь. - Она приоткрыла окованную железом дверь. -  Заходите
по одному.
    Ошеломленные внезапным переходом от полумрака к яркому свету,  они
невольно  зажмурили  глаза.  Прошло  несколько   минут,   прежде   чем
любопытство заставило их оглядеться по сторонам.
    Такого они еще не видели.
    Бесконечный колодец, на дне  которого  они  находились,  был  весь
заполнен солнцем. Низвергающийся сверху световой  поток  зажег  желтым
пламенем стены шахты, переливался радугой в  мельчайших  брызгах  воды
маленького фонтанчика, поднимал  из  влажной  земли  тяжелые,  плотные
испарения.
    - Это солнце,  -  сказала  учительница,  -  я  вам  про  него  уже
рассказывала.  Специальные  зеркала,  установленные   наверху,   ловят
солнечные лучи  и  направляют  их  вниз,  чтобы  обеспечить  растениям
условия, в которых они находились много столетий назад.
    - Оно теплое! - закричал  мальчик,  вытянув  вперед  руки,  -  Оно
теплое, это солнце! Смотрите, я ловлю его руками!
    - Да, оно очень горячее, - сказала учительница. -  Температура  на
поверхности солнца достигает шести тысяч градусов,  а  в  глубине  еще
больше.
    - Нет, не горячее, а теплое, - возразил мальчик, - оно, как  стены
в нашем доме, только совсем другое, гораздо  лучше!  А  почему  нам  в
Городе не дают солнце?
    Учительница слегка  поморщилась.  Она  знала,  что  есть  вопросы,
порождающие лавину других. В конце концов это всего лишь  дети,  и  им
очень трудно разобраться в проблемах, порою  заводящих  в  тупик  даже
философов. Разве объяснишь, что сорок миллиардов человек... И  все  же
на каждый вопрос как-то нужно отвечать.
    - Мы бы не могли существовать без солнца, - сказала она,  погладив
мальчика по голове.  -  Вся  наша  жизнь  зависит  от  солнца.  Только
растения непосредственно используют солнечные лучи, а мы их заставляем
работать в регенерационных установках и в солнечных батареях.  Что  же
касается солнечного света, то он нам совсем не нужен. Разве мало света
дают наши светильники?
    - Он совсем не такой, он холодный! - упрямо сказал мальчик. -  Его
нельзя поймать руками, а этот можно.
    - Это так кажется. В будущем году вы начнете изучать физику, и  ты
поймешь, что это тебе только  кажется.  А  сейчас  попросим  садовника
показать нам растения.
    Он был очень старый и очень странный,  этот  садовник.  Маленького
роста и с длинной белой бородой, спускавшейся ниже пояса.  А  глаза  у
него были совсем крохотные. Две  щелки,  над  которыми  торчали  седые
кустики бровей. И одет он был в какой-то чудной белый халат.
    - Он игрушечный? - спросил мальчик.
    - Тише! - сказала ему шепотом учительница.  -  Ты  лучше  поменьше
говори и побольше смотри.
    - А  я  могу  и  смотреть  и  говорить,  -  сказал  мальчик.   Ему
показалось, что садовник приоткрыл один глаз и подмигнул ему. Впрочем,
он не был в этом уверен.
    - Вот здесь, - сказал садовник тоненьким-тоненьким голоском, - вот
здесь полезные злаки. Пятьдесят стеблей пшеницы.  Сейчас  они  еще  не
созрели, но через месяц на  каждом  стебельке  появится  по  нескольку
колосков с зернами. Раньше эти зерна шли в пищу, из них делали хлеб.
    - Он был вкусный? - спросила девочка с бантом.
    - Этого никто не знает, - ответил старичок, - Рецепт  изготовления
растительного хлеба давно утерян.
    - А что вы делаете с зернами? - спросила учительница.
    - Часть расходуется на то, чтобы  вырастить  новый  урожай,  часть
идет на замену неприкосновенного музейного фонда, а остальное... -  он
развел руками, - остальное приходится выбрасывать. Ведь  у  нас  очень
мало земли: вот эта грядка с пшеницей, два дерева,  немного  цветов  и
лужайка с травой.
    - Давайте посмотрим цветы, - предложила учительница.
    Садовник подвел их к маленькой клумбе.
    - Это  фиалки  -  единственный  вид  цветов,  который  уцелел.  Он
нагнулся, чтобы осторожно поправить завернувшийся  листик.  -  Раньше,
когда еще были насекомые, опыление...
    - Они еще этого не проходили, - прервала его учительница.
    - Можно их потрогать? - спросил мальчик.
    - Нагнись и понюхай, - сказал садовник, - они чудесно пахнут.
    Мальчик встал на колени  и  вдохнул  нежный  аромат,  смешанный  с
запахами влажной, горячей земли.
    - Ох! - прошептал он, склоняясь еще ниже. - Ох, ведь это... -  Ему
было очень трудно выразить то,  что  он  чувствовал.  Запах  пробуждал
какие-то воспоминания, неясные и тревожные.
    Остальные дети уже осмотрели траву и деревья, а он все  еще  стоял
на коленях, припав лицом к мягким благоухающим лепесткам.
    - Ну,  все!  -  Учительница  взглянула  на  часы.   -   Нам   пора
отправляться. Поблагодарите садовника за интересную экскурсию.
    -- Спасибо! - хором произнесли дети.
    - До свидания! - сказал садовник. - Заходите как-нибудь еще.
    - Обязательно! - ответила учительница. - Эта  экскурсия  у  них  в
учебной программе первого класса. Теперь уж в будущем году,  с  новыми
учениками.
    Мальчик был уже в  дверях,  когда  случилось  чудо.  Кто-то  сзади
дернул его за рукав. Он обернулся, и садовник протянул  ему  сорванную
фиалку. При этом он с видом заговорщика приложил палец к губам.
    - Это... мне?! - тихо спросил мальчик.
    Садовник кивнул головой.
    - Мы тебя ждем!  -  крикнула  мальчику  учительница.  -  Вечно  ты
задерживаешься!
    - Иду! - Он сунул цветок за пазуху и шмыгнул в коридор.
    В этот вечер мальчик лег спать раньше, чем обычно.  Погасив  свет,
он положил фиалку рядом на подушку и долго лежал с открытыми  глазами,
о чем-то думая.
    Было уже утро, когда мать услышала странные звуки, доносившиеся из
детской.
    - Кажется, плачет малыш, - сказала она мужу.
    - Вероятно, переутомился  на  этой  экскурсии,  -  пробурчал  тот,
переворачиваясь на другой  бок.  -  Я  еще  вечером  заметил,  что  он
какой-то странный.
    - Нужно посмотреть, что там стряслось,  -  сказала  мать,  надевая
халат.
    Мальчик сидел на кровати и горько плакал.
    - Что случилось, малыш? - Она села рядом и обняла его за плечи.
    - Вот! - Он разжал кулак.
    - Что это?
    - Фиалка! - У него на ладони лежало несколько смятых  лепестков  и
обмякший стебель. - Это фиалка,  мне  ее  подарил  садовник.  Она  так
пахла!
    - Ну что ты, глупенький?! - сказала мать. - Нашел о чем плакать. У
нас дома такие чудесные розы.
    Она встала и принесла из соседней комнаты вазу с цветами.
    - Хочешь, я тебе их отрегулирую на самый сильный запах?
    - Не хочу! Мне не нравятся эти цветы!
    - Но они же гораздо красивее твоей фиалки и пахнут лучше.
    - Неправда! - сказал он, ударив кулаком по  подушке.  -  Неправда!
Фиалка - это совсем не то, она... она... - И он снова заплакал, потому
что так и не нашел нужного слова.

______________________________________________________________________




    Я лежу в густой душистой траве у подножия высокого холма.  На  его
вершине стоит девушка. Распущенные волосы прикрывают  обнаженное  тело
до пояса. Видны ее стройные голые ноги с круглыми  коленями.  Я  знаю,
что она должна спуститься ко мне. Поэтому так тяжело бьется  сердце  и
пульсирует кровь в висках. Зачем она медлит?!
    - РОЖДЕННЫЙ В КОЛБЕ, ПОДЪЕМ!
    Еще несколько мгновений я пытаюсь удержать в пробуждающемся  мозге
сладостное видение, но внезапный страх заставляет меня приоткрыть один
глаз. Над изголовьем постели - Индикатор Мыслей. Необходимо сейчас  же
выяснить, известен ли ему мой сон. Проклятая лампочка вспыхивает  чуть
заметным красноватым светом и сейчас же гаснет. Похоже на то, что  она
надо мной просто издевается. Ведь  если  машина  расшифровала  биотоки
мозга во время сна, то мне не избежать  штрафа.  Злополучный  сон!  Он
меня преследует каждую ночь. Непонятно, откуда он взялся. Я никогда не
видел ни травы, ни  девушек,  ни  холмов.  Все,  что  я  о  них  знаю,
рассказал мне Рожденный Женщиной. Это было очень давно, когда  он  еще
мог вертеть рукоятку зарядного  генератора.  Потом  он  умер,  получив
задание в сорок тысяч килограммометров за день. Для старика  это  было
непосильной нагрузкой. Может быть, машина сделала это нарочно,  считая
опасным держать меня вместе с ним: ведь это он научил меня  обманывать
Индикатор Мыслей. Теперь нас двое: машина и я, Рожденный в  Колбе.  Не
знаю, существует ли еще что-нибудь на свете. Мне хочется, чтобы где-то
действительно был большой мир, о котором говорил старик,  где  девушки
ходят по зеленой траве. В этом мире нет Индикатора Мыслей и  все  люди
рождены женщиной.
    Обо всем этом я  думаю  очень  осторожно,  с  паузами,  достаточно
большими,  как  учил  меня  старик,  чтобы  не   загорелась   лампочка
индикатора. Мои размышления прерывает новый окрик:
    - ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ!
    С   потолка   спускается   несколько   шлангов    с    эластичными
наконечниками.  Они  присасываются  к  моему  затылку,   запястьям   и
пояснице. Сейчас аналитическое устройство определит, на что я  сегодня
способен. Это самый волнующий момент грядущего дня. Ведь на  основании
анализа мне выдадут задание, и его  размер  будет  зависеть  от  того,
пронюхал ли индикатор про мой сон или нет.
    Удача! Задание не выше обычного.
    - ЧЕТЫРЕ  ТЫСЯЧИ  КИЛОГРАММОМЕТРОВ  ФИЗИЧЕСКОЙ  РАБОТЫ  И   ТРИСТА
КИЛОГРАММОМЕТРОВ УМСТВЕННОЙ.
    Сегодняшний день начинается просто великолепно!
    Вставшая дыбом кровать выбрасывает меня на пол, и я направляюсь  к
рукоятке зарядного генератора.
    Четыре тысячи килограммометров -  ровно  столько,  чтобы  зарядить
аккумуляторы машины на сутки.
    Я берусь за рукоятку, и сейчас же стальной  браслет  защелкивается
на запястье руки. Теперь он не разожмется, пока на счетчике  не  будет
четыре тысячи килограммометров.
    Я начинаю крутить рукоятку. Каждый оборот -  один  килограммометр.
Останавливаться нельзя.  Стоит  замедлить  вращение  рукоятки,  как  я
получаю очень неприятный электрический удар.
    Я внимательно слежу за счетчиком. Сто, сто пятьдесят, двести...
    Кажется, сегодня штрафной нагрузки не  будет,  стрелка  вольтметра
стоит все время на зеленой черте.
    Я снова пытаюсь думать про девушку и про мир, который мне известен
только по рассказам Рожденного Женщиной. Время  от  времени  я  бросаю
взгляд на лампочку индикатора. Она светится темно-красным светом.  Ток
индикатора слишком слаб, чтобы сработало  реле  анализатора.  Все  это
потому, что я думаю о запрещенных вещах  урывками.  Внешне  мои  мысли
целиком заняты зарядкой аккумуляторов.
    ...пятьсот, пятьсот пятьдесят, шестьсот...
    Стрелка  вольтметра  начинает  дрожать.   Это   очень   плохо.   Я
по-прежнему получаю от семисот до тысячи калорий в сутки, но почему-то
последнее время мне этого не хватает. Может  быть,  виноваты  сны,  не
дающее покоя ночью.
    ...тысяча сто, тысяча сто пятьдесят, тысяча двести...
    Липкий пот заливает глаза.  Кажется,  что  меня  бьют  по  затылку
чем-то мягким  и  очень  тяжелым.  Стрелка  вольтметра  спускается  до
красной черты.
    ...две тысячи семьсот, две тысячи семьсот  пятьдесят,  две  тысячи
восемьсот...
    Резкий электрический разряд в руку. Вращение рукоятки убыстряется,
стрелка отходит от красной черты.
    ...три тысячи  четыреста,  три  тысячи  четыреста  пятьдесят,  три
тысячи пятьсот...
    "Проклятая машина!"
    Лампочка индикатора загорается ярким  светом.  Штрафное  очко.  Не
понимаю, как я мог забыться. Необходимо быть осторожнее.
    ...Две тысячи сто, две тысячи сто пятьдесят, две тысячи двести...
    Машина уменьшила число сделанных оборотов на величину штрафа.
    Теперь электрические  разряды  в  руку  следуют  один  за  другим.
Стрелка мотается от зеленой черты к  красной  и  обратно.  Кажется,  я
сейчас потеряю сознание.
    ...три тысячи  восемьсот,  три  тысячи  восемьсот  пятьдесят,  три
тысячи девятьсот...
    Я уже не вижу шкалу счетчика. Пытаюсь считать в уме:
    ...три тысячи девятьсот один, три тысячи девятьсот два, три тысячи
девятьсот  три...  удар!..  три  тысячи  девятьсот  пять,  три  тысячи
девятьсот шесть... удар! ...три тысячи девятьсот восемь... удар!
    Бросаю считать обороты, считаю электрические удары:
    ...семнадцать, восемнадцать, девятнадцать...
    Блаженство! Стальной браслет разомкнулся. Падаю  на  пол.  В  ушах
звенит от бешено пульсирующей крови. Теперь - тридцать  минут  отдыха!
Как быстро проходят эти минуты.
    - ТРИСТА КИЛОГРАММОМЕТРОВ УМСТВЕННОЙ РАБОТЫ!
    Это  уже  пустяки,  триста  килограммометров   я   вгоню   в   два
четверостишия. На всякий случай нужно  попробовать  задобрить  машину.
Вдруг она знает про сон?
    Пишу стихотворение, прославляющее  заботу  машины  о  Рожденном  в
Колбе,  сглаживаю  острые  углы.  Как-то  я  намекнул   в   одном   из
четверостиший на то, что машина и человек не могут  существовать  друг
без друга, и заработал за это десять  штрафных  очков,  пришлось  весь
день вертеть рукоятку.
    - ОПРЕДЕЛЕНИЕ РАЦИОНА!
    Опять с потолка спускаются гибкие шланги с присосками.
    Что-то сегодня аналитическое устройство долго считает. Я умираю от
голода.
    - ВОСЕМЬСОТ КАЛОРИЙ ПИЩИ.
    Восемьсот калорий мне мало, но спорить  бесполезно.  Нужно  брать,
что дают.
    Все  заботы  о  пропитании  лежат  на  мне  самом.  Машина  только
определяет рацион и дозирует пищу.
    С грустью осматриваю свои плантации. Чан с  хлореллой  и  бочка  с
дрожжами, размножающимися на моих фекалиях.
    Подхожу к лотку и слизываю отмеренную мне порцию.
    Мало, очень мало, но ничего не поделаешь! Пищи у меня в обрез.
    - ДВАДЦАТЬ МИНУТ  ЛИЧНОГО  ВРЕМЕНИ,  ОБСЛУЖИВАНИЕ  МАШИНЫ,  ВОСЕМЬ
ЧАСОВ СНА.
    Добавляю в бочку фекалии, перемешиваю массу и наливаю воды в чан с
хлореллой. Это и есть "личное время".
    До самого вечера проверяю многочисленные контакты машины, пока  не
раздается команда:
    - ЗАБОТА О ЗДОРОВЬЕ РОЖДЕННОГО В КОЛБЕ.
    Опять физиологическое исследование. Глаза слипаются от  усталости.
К счастью, все это сейчас кончится и можно  лечь  в  постель.  Впереди
восемь часов сна.
    Что это?! Неужели я не ослышался?!
    - МАНИАКАЛЬНО-ЭРОТИЧЕСКИЙ ПСИХОЗ. ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ  ЛЕЧЕНИЕ,  ДЕСЯТЬ
ТЫСЯЧ КИЛОГРАММОМЕТРОВ ПЕРЕД СНОМ.
    Значит, все это было подлой игрой! Машина знала про сон.
    Я снова верчу рукоятку.
    ...сто десять, сто двадцать, сто тридцать...
    Последние лучи заходящего Солнца окрашиваю в кровавый цвет матовые
окна машинного зала.
    ...двести пятьдесят, двести шестьдесят, двести семьдесят...
    Проходит еще несколько минут,  и  в  наступившей  тьме  мне  видны
только светящийся циферблат счетчика и багровый глазок индикатора.  На
этот раз я не спускаю с него глаз, потому что думаю, как  хорошо  было
бы умереть. Тогда некому будет вертеть  рукоятку  и  проклятая  машина
прекратит свою деятельность из-за отсутствия тока.
    Эту  мысль  я  дроблю  на  сотню  крохотных  обрывков  с  большими
интервалами, чтобы не сработало реле Анализатора Мыслей.
    ...тысяча сто, тысяча сто пятьдесят, тысяча двести...

______________________________________________________________________




    Четыре часа ночи. Запахнув на груди телогрейку, старик  бредет  по
бесконечным коридорам Центрального института. Холодно. Белая  изморозь
покрыла  лакированные  стены,  легла  на   стеклянные   двери,   висит
сосульками на окнах.
    Он в нерешительности останавливается у ручки кондиционера.  Затем,
махнув рукой, идет дальше. Нужно беречь энергию. Он ничего  не  знает.
Пока реактор работает. Где-то там, за массивной дверью с надписью: "Не
входить,  смертельно!",  продолжаются  таинственные,  непонятные   ему
процессы. Он боится этой двери, боится, что вдруг  прекратится  подача
энергии, боится темноты и  больше  всего  боится  одиночества.  Беречь
энергию!
    Главный зал. В ярком свете плафонов  ослепительно  сверкают  белые
стены. Сотни бликов горят на поверхности полированного металла,  тонут
в глубине черных пультов. Слишком много света. Один за другим  щелкают
выключатели. Сейчас зал освещен только лампами аварийной сети.  Беречь
энергию!
    Он поднимается во второй этаж. Ледяные поручни  лестницы  обжигают
руку. Несколько минут он стоит  на  площадке,  согнувшись  в  приступе
хриплого кашля. Отраженные от стен лающие звуки несутся по  пустынному
зданию, разбиваются многократным эхом.
    Он  вытирает  слезящиеся  глаза  и  открывает  дверь  с   надписью
"Анализатор".
    Здесь тепло. Автоматические устройства строю поддерживают заданный
микроклимат. Чудо чудес -  искусственный  мозг  очень  чувствителен  к
изменению внешних условий.
    Старик облегченно вздыхает, увидев светящийся  зеленый  глазок  на
панели. Кряхтя, он опускается на низкую скамеечку, принесенную сюда из
подвала. Он любит сидеть у подножия этого исполинского сооружения.
    Долго, очень долго оба молчат, человек и  машина.  Каждый  из  них
думает о чем-то своем.
    Старик снова  кашляет,  протяжно,  хрипло,  надрывно.  Наконец  он
сплевывает в тряпку большой кровавый комок слизи.
    - Ты опять пришел?
    - Пришел, - виновато отвечает старик.
    - Зачем?
    - Тут тепло.
    Старик хитрит, хитрит с машиной, хитрит сам с собой, хитрит, зная,
что анализатор все равно выведет его на чистую воду.
    - Почему ты не включаешь отопление?
    - Нужно беречь энергию.
    - Для меня?
    - Да.
    - Ерунда! Реактор работает почти на холостом ходу.
    - Так спокойней.
    - Боишься одиночества!
    - Боюсь.
    Снова тишина. Старик хочет о чем-то спросить, но  не  решается.  В
молчании машины он чувствует издевку.
    - Ну, я пойду, - говорит он, поднимаясь со скамеечки.
    - Можешь сидеть тут.
    Старик вновь садится. Он знает, это приглашение к  разговору.  Что
ж, машина тоже может позволить себе маленькую хитрость. Ведь ей,  если
разобраться...
    - Спрашивай, - перебивает она его мысли.
    - Скажи, - голос старика дрожит, - скажи, что это было такое?
    - Резонансная бомба.
    Старик нетерпеливо машет рукой:
    - Ты мне говорил об этом уже двадцать раз. Я про другое спрашиваю.
Что это: преступление, несчастный случай, неизбежность?
    - Самоубийство.
    - Но почему?! - крик старика срывается в фальцете. - Почему?! Ведь
для самоубийства тоже должны быть какие-то причины!
    - Причина или повод.
    - Молчи! Ты издеваешься надо мной, потому что я живой  человек,  а
ты просто ловко собранная груда деталей. Вот  отключу  тебя  от  сети,
тогда поймешь!
    - Не отключишь. Ты боишься одиночества.
    - Боюсь! - всхлипывает старик. - Неужели нигде не осталось  ничего
живого?! Скажи, ты ведь все знаешь!
    - Не знаю.
    - Ну, хоть какое-нибудь деревце, травинка, муха?! Понимаешь, самая
обыкновенная муха?! Ведь я же уцелел.
    - Мне не хватает данных для ответа на этот  вопрос.  Скорее  всего
ничего не осталось. Слишком  мала  вероятность  повторения  того,  что
случилось с тобой.
    Старик встает и выходит на лестницу. Снова  -  покрытый  изморозью
коридор. Бледный рассвет не  может  пробиться  сквозь  покрытые  льдом
окна.  Он  ничего  не  добавляет  к  тусклому  свету  ламп  аварийного
освещения.
    Длинная тень движется впереди  устало  плетущегося  человека.  Она
становится нелепо большой и закрывает всю стену, когда старик подходит
к двери своей каморки.





    Пустынные улицы  припудрены  снегом.  От  этого  город  становится
похожим  на  подгримированного  мертвеца.  Снегом  покрыты  скрюченные
мертвые стволы деревьев, снег лежит на безжизненной коричневой земле в
скверах, под снегом погребен слой страшной черной пыли на тротуарах  и
мостовых.
    Черная пыль. Она осталась на лестницах домов, на паркетах квартир,
на стульях, в ваннах, везде, где когда-то была живая плоть.
    Следы жизни не только в кучках черного пепла. Они - в разбросанных
на полу детских игрушках, в  лежащей  на  диване  раскрытой  книге,  в
недопитых чашках на столе, в смятой подушке,  хранящей  форму  чьей-то
головы, в прерванной на полуслове рукописи. И везде рядом кучки черной
пыли различных размеров и форм.
    Старик долго ходит из дома в  дом,  из  квартиры  в  квартиру,  из
комнаты в комнату. Он берет вещи, тщательно их рассматривает и бережно
ставит на место. Все должно сохраниться в том виде,  как  было  тогда.
Ему хочется понять, как жили люди в тот вечер, чем они  занимались,  о
чем думали.
    Он снова выходит на улицу. В  разбитой  витрине  магазина  застрял
похожий на жука, сверкающий лаком автомобиль. Задние  колеса  висят  в
воздухе над тротуаром. Он машинально считает кучки  пепла  на  сафьяне
сидений: одна, две, три. Две впереди и одна, поменьше, сзади.
    Холодный ветер врывается в разбитое окно,  крутит  на  полу  кучки
пыли, играет сверкающими шелками. Качающиеся в порывах  ветра  меховые
манто кажутся фантастическими животными, попавшими в капканы.
    Старик подходит к прилавку, долго, придирчиво разглядывает лежащие
на нем вещи, берет теплый шарф и повязывает им шею.
    Теперь он торопится. Нужно еще взять  консервы  и  до  наступления
темноты попасть домой.





    - Где ты был?
    - Ходил в город.
    - Расскажи, что ты видел.
    - Ничего. Все на своих местах, кроме...
    - Понятно. Век  автоматики.  Вещи,  созданные  человеком,  гораздо
лучше приспособлены ко всяким случайностям, чем он сам. На  то,  чтобы
выключить подачу газа, отключить электрическую сеть,  перекрыть  воду,
понадобились доли секунды. За это время люди даже  не  поняли,  в  чем
дело.
    - Ты так хладнокровно об этом говоришь, потому что ты сам -  вещь.
Тебе ведь недоступны никакие чувства.
    - Мне они не нужны.
    - Наверно, тебя вполне устраивает то, что произошло.
    - Конечно.  Но  я  никак  не  могу  понять,  почему  тебя  это  не
устраивает.
    - Что?
    - Тебе повезло.  Ты  единственный  наследник  всего,  что  создано
руками миллиардов людей. Пользуйся этим, ешь, пей,  бери  себе  лучшие
одежды, автомобили, купайся в золоте Разве не об этом мечтал каждый из
вас до катастрофы? Чего же ты испугался теперь?
    - Молчи, гадина!!
    Старик брызжет слюной. Анализатор, как всегда, спокоен.
    - Ты мне надоел. К счастью я скоро избавлюсь от твоего присутствия
Ты умрешь, а я буду существовать еще столетия, пока хватит  топлива  в
реакторе. Тогда мне никто не будет мешать.
    Старик молчит. Снова машина  и  человек  думают  каждый  о  чем-то
своем. Так проходит еще одна ночь. Свет нового  дня  освещает  усталое
лицо старика.
    - Нет, - говорит он совсем тихо, -  мне  не  хочется  умереть,  не
поняв, почему все это случилось.





    Теперь он уже не может выходить на улицу. Лежа у подножия  машины,
он целые дни крутит верньеры приемника. Иногда  в  треске  атмосферных
разрядов  ему  чудятся  голоса,  женский  смех,   музыка.   Тогда   он
вскакивает, прижимая приемник к уху.
    - Ну как? - насмешливо спрашивает анализатор.
    - Нет, показалось.
    Осталось всего несколько банок консервов, но  сейчас  это  уже  не
имеет значения. Он знает, что скоро умрет.
    Наконец наступает день, когда он не может дотянуться до приемника.
Он лежит на спине, прислушиваясь к удивительно знакомому тихому звуку.
    - Ты слышишь? - спрашивает он.
    - Что?
    - Жужжит.
    - Это галлюцинация, - отвечает  анализатор,  -  никакого  жужжания
нет.
    Черная точка кружит перед глазами. Она  не  исчезает  даже  тогда,
когда он их закрывает.
    - Муха, ты слышишь? Самая настоящая муха!
    - Чепуха! Просто ты умираешь.
    - Нет, муха, - упрямо повторяет старик, - живая муха!
    Странные кудахтающие звуки льются из динамика анализатора. Похоже,
что машина смеется. Внезапно  эти  звуки  переходят  в  истошный  вой,
заполняющий все здание института.
    - Не смей! - орет динамик. - Не смей умирать. Отключи сначала мена
от сети! Я не могу остаться один, я боюсь!!




______________________________________________________________________






    - А провались все в тартарары! - раздраженно сказал мистер Харэм.
    То,   что   последовало   потом...   Нет,   пожалуй,    дальнейшее
повествование требует уточнения гносеологической позиции автора.
    Автор придерживается диалектического метода  мышления  и  является
сторонником теории причинности. Он не может согласиться с гипотезой  о
влиянии  человеческой   воли   на   события   космического   масштаба,
проповедуемой  парапсихологами  и  находящей  поддержку  у   некоторых
писателей-фантастов.
    Поэтому, излагая  необычайное  происшествие  с  мистером  Харэмом,
автор  будет  пользоваться  принципом  дополнительности,  предложенным
Копенгагенской школой физиков для  описания  ряда  ядерных  процессов.
Иначе говоря, одни события будут толковаться им с точки зрения  теории
причинности, а другие - как чисто случайные совпадения.
    Итак, продолжим рассказ.
    - А провались все в тартарары! - раздраженно сказал мистер Харэм.
    До зтого восклицания в доме  мистера  Харэма  господствовал  закон
причинности, ибо сама фраза была вызвана  тем,  что  миссис  Харэм  со
своей  мамашей,  вместо  того  чтобы  заняться  приготовлением  ужина,
вертелись у зеркала, примеряя очередные туалеты, непрочитанный  журнал
был израсходован на выкройки,  а  мистер  Харэм-младший  забавлялся  с
кошкой,  пытаясь  эмпирически  установить  зависимость  между   силой,
приложенной к хвосту, и высотой тона мяуканья.
    Дальше, очевидно, мы  вступаем  в  область  случайных  совпадений,
потому  что  врезавшийся  в  земную  атмосферу  со  скоростью   тысяча
километров в секунду астероид из антивещества никак не мог быть связан
с произнесенной мистером Харэмом фразой.
    В течение ничтожных долей секунды третья планета солнечной системы
была превращена силой  взрыва  в  сгусток  праматерии.  Когда  же  под
влиянием неизбежно текущих процессов в этой части  пространства  вновь
произошел акт творения, оказалось,  что  Земля  и  все  сущее  на  ней
состоит из  антивещества.  Это,  по-видимому,  произошло  с  такой  же
закономерностью, как появление нечета в случайно  брошенной  игральной
кости.
    Открыв глаза после нестерпимо яркой вспышки  света,  мистер  Харэм
обнаружил,  что  в  мире  господствует  новый  порядок,   диаметрально
противоположный существовавшему ранее.
    Изображения  двух  дам  в  зеркале  прихорашивались  перед  своими
оригиналами,  кошка  таскала  по   комнате   юного   экспериментатора,
забавляясь его визгом, но что самое удивительное, домочадцы  Харэма  и
прохожие под окнами его дома ходили на руках, упрятав головы в штаны и
юбки, тогда как противоположные  части  туловищ  были  выставлены  для
всеобщего обозрения и даже украшены шляпами.
    Пораженный этой  метаморфозой,  мистер  Харэм  почесал  затылок  и
задумчиво произнес:
    - Вот провалиться мне на этом месте... - и в тот же  момент  вновь
был вынужден закрыть глаза от очередной вспышки света. Когда же он  их
открыл, то без труда убедился, что все в нашем мире идет по-старому.
    Как уже было сказано выше, автор не склонен связывать смысл  фраз,
произнесенных Харэмом, с первым и вторым взрывами. Очевидно, идеальный
порядок, установившийся в антимире, обусловил  весьма  малое  значение
энтропии системы. Находясь в неустойчивом состоянии, антимир мгновенно
распался, может быть, даже от звука голоса Харэма.
    К нашему счастью, при вторичном броске кости выпал чет,  иначе  мы
были бы вынуждены жить в весьма своеобразном, хотя и очень  интересном
мире.
    Антиматерия, заключенная  в  астероиде,  при  первом  и  вторичном
творении, вероятно, пошла на увеличение массы земного шара.  Небольшой
избыток ее в виде огромного фурункула появился на  носу  тещи  мистера
Харэма, то уже само по себе  свидетельствует  о  полной  достоверности
описанных событий.

______________________________________________________________________




    - Надень синий галстук, - сказала миссис Хемфри,  -  этот  слишком
пестрый.
    Мистер Хемфри вздохнул.  Он  ненавидел  синий  галстук,  ненавидел
крахмальные воротнички, ненавидел воскресные чаепития  у  этой  старой
лошади Пэмбл, ненавидел выходить  на  улицу  со  своей  добродетельной
супругой, ненавидел... впрочем, довольно. Душевное состояние антиквара
Джона  Хемфри  не  нуждается  в   дальнейших   уточнениях.   С   каким
наслаждением он сейчас облачился бы в теплый халат, фетровые туфли  и,
вооружившись лупой,  посвятил  вечер  изучению  маленького  тибетского
божка,  так  удачно   приобретенного   сегодня   у   старого   чудака,
вломившегося в лавку, невзирая на закрытые ставни.
    Цена,  запрошенная   старичком,   была   смехотворно   низкой,   а
подлинность божка не вызывала сомнений.
    - Ты готов?
    - Готов, дорогая. - Джон сунул божка в жилетный  карман  в  тайной
надежде улучить несколько минут, пока  дамы  будут  обсуждать  способы
приготовления хрустящего печенья,  чтобы  тщательно  рассмотреть  свою
покупку.
    Было пять часов сорок три минуты пополудни, когда супруги  сели  в
автобус на остановке возле дома No 96 по Чайн-Род.
    Дальнейшие  события  развивались  столь  стремительно,   что   при
изложении их требуется поистине хронографическая точность.
    В пять часов сорок шесть минут шофер резко затормозил  автобус  и,
выйдя из кабины, направился вдоль прохода.
    Очевидно, у него внезапно возникло желание  поближе  познакомиться
со своими пассажирами, иначе зачем бы он стал срывать с  них  шляпы  и
щипать за носы.
    Оставшись явно неудовлетворенным, он  в  самой  решительной  форме
потребовал,  чтобы  "все  двадцать  шесть  поганых  морд"   немедленно
покинули автобус, потому  что  "он  скорее  сожрет  свою  голову,  чем
провезет подобных ублюдков хотя бы еще один ярд".
    В пять часов сорок девять минут шофер был атакован миссис  Хемфри.
Ловко пользуясь зонтиком и ногтями левой руки, она без  особого  труда
загнала его под сиденье, после чего обратилась с краткой и  энергичной
речью к остальным пассажирам. К сожалению, обычными средствами  печати
невозможно  воспроизвести  все  красоты  этого   образца   ораторского
искусства. Смысл же выступления престарелой жены антиквара сводился  к
тому, что "каждая  сопля  будет  вправе  считать  ее,  миссис  Хемфри,
последней  швалью,  если  она  сейчас  не  прокатит  всех  желающих  с
ветерком,  пусть  только  ребята  раздобудут  ей  чего-нибудь,   чтобы
промочить глотку".
    Верный добрым рыцарским  традициям  предков,  Джон  Хемфри  первым
выпрыгнул из автобуса. К сожалению, собравшаяся на тротуаре толпа  уже
закончила  громить  гастрономический  магазин,  и   новоявленный   сэр
Ланселот вынужден был вызвать двух молодых леди на поединок  за  право
обладания ящиком бренди.
    Беззаветная   преданность   даме,   отвага   и   умение   наносить
комбинированные удары дали возможность Джону быстро обратить в бегство
противниц и с победой вернуться в автоковчег.
    По данным полицейских протоколов, дальнейшее продвижение автобуса,
ведомого  твердой  рукой   миссис   Хемфри,   протекало   под   знаком
соревнования   со   стопятидесятисильным   шестиместным    "монархом".
Правилами    игры,    по-видимому,    предусматривалось    преодоление
максимального количества препятствий в виде мотоциклистов и будок  для
афиш, не говоря уже о красных огнях светофоров.
    В шесть часов десять минут автобус остановился на углу Чайн-Род  и
Мейг-стрит. Вышедшая из него миссис Хемфри жаловалась мужу на  сильное
головокружение.
    Возвращаясь домой пешком, антиквар с  супругой  имели  возможность
наблюдать последствия таинственного шквала, обрушившегося на Чайн-Род.
На протяжении всего пути  им  не  попалось  ни  одной  целой  витрины.
Особенно пострадали винные магазины и бары. Пешеходы, спешившие домой,
имели столь же потрепанный вид, как и наша почтенная пара.
    Добравшись до спальни, миссис Хемфри  залпом  выпила  три  стакана
воды и одетая повалилась ни кровать - случай, доселе не  отмеченный  в
анналах тридцатилетнего супружества четы Хемфри. Ее  муж  несмотря  на
недомогание, решил  посвятить  вечер  изучению  божка.  Увы!  Жилетный
карман, куда он его сунул, был пуст.
    Таинственное   происшествие   на    Чайн-Род    послужило    темой
многочисленных дискуссий между психологами.
    По наиболее  распространенной  версии  волна  безумия  совпала  по
времени и направлению с маршрутом полицейского автомобиля, отвозившего
в  участок  достопочтенного   Хью   Мэнсона   -   красу   и   гордость
Телепатического общества.
    В этот день Великий Индуктор был пьян, как свинья.
    Правда,  судья  так  и  не  смог  предъявить   ему   обвинения   в
подстрекательстве  из-за  отсутствия  соответствующего  прецедента   в
судопроизводстве. Соединенного Королевства. Злые языки утверждают, что
немалую  роль   в   освобождении   Мэнсона   из-под   стражи   сыграло
заступничество лорда X. - почетного члена Общества Телепатов.
    Что же касается мистера Хемфри,  то  он  имеет  собственную  точку
зрения относительно причин, вызвавших беспорядки на Чайн-Род, но, зная
мстительный характер тибетских божков, никому ее не высказывает.

______________________________________________________________________




    Парапсихология - наука, изучающая явления передач и чтения  мыслей
на  расстоянии,  -  принадлежит  к   наиболее   древней   и   наименее
исследованной  области  человеческих  знаний,   охватывающей   большой
комплекс   вопросов   психологии,   физиологии    и    распространения
электромагнитных колебаний.
    В нашем распоряжении имеются неопровержимые  доказательства  того,
что уже на заре своего развития человечество  было  хорошо  знакомо  с
таинственными явлениями передачи мыслей без помощи  второй  сигнальной
системы, каковой, по Павлову,  является  человеческая  речь.  Об  этом
свидетельствует множество преданий, сказок и легенд, дошедших  до  нас
из глубокой древности.
    Низкий уровень знаний на начальной стадии  развития  человеческого
общества неизбежно приводил к тому, что  парапсихологические  явления,
наблюдаемые в то время, окутывались религиозно-мистической дымкой.
    Решительно отбрасывая религиозную шелуху, мы вправе извлечь оттуда
зерно фактов и рассмотреть их с чисто научных позиций.
    Первое упоминание о парапсихологических явлениях мы находим в мифе
о грехопадении, в котором Змей внушил Еве мысль о похищении  яблока  с
Древа  Познания  Добра  и  Зла.  Совершенно  естественно,  что   между
безгласным змеем и  Евой  исключается  всякая  возможность  общения  с
помощью речи. Мы должны также отбросить предположение о воздействии на
психику Евы наводящих жестикуляций, так как змеи не имеют конечностей.
Таким образом, остается только  предположить,  что  образ  яблока  был
вызван в сознании Евы путем внушения на расстоянии.
    Вместе  с  накоплением  человеческих  знаний   чисто   прикладного
характера неуклонно расширялся круг фактов в области  передачи  мыслей
на расстоянии.
    Точно так же, как современная химия считает своей прародительницей
алхимию, так и парапсихология ведет свое начало от телепатии.  Однако,
заимствовав  у  телепатии  объект  изучения,  парапсихология  в  корне
изменила идеалистические представления, лежащие в основе  этой  науки.
Вместо  термина  "душа",  применявшегося   телепатами,   парапсихологи
пользуются  понятием  "личность".  Слово  "медиум"  заменено   научным
термином   "перципиент".   Мистическое   представление   телепатов   о
"магнетической силе" в современной парапсихологии заменено понятием об
индуктивной способности внушающего.
    Факты,  имеющиеся   в   распоряжении   парапсихологов,   позволяют
разделить парапсихологические влияния на следующие категории:
    1. Внушение ощущений.
    2. Предчувствия одного лица относительно другого, состоящего с ним
в парапсихологической связи.
    3. Внушение образов.
    4. Чтение чужих мыслей.
    Исключительный по убедительности пример внушения ощущений  дает  в
своей  нашумевшей  книге  "А  может  быть..."  известный   французский
парапсихолог Анри Тромплюер.
    Путешествуя со своим товарищем, он однажды остановился в небольшой
провинциальной  гостинице.  Кровать,   на   которой   спал   профессор
Тромплюер, как выяснилось, буквально кишела клопами. Всю  ночь  он  не
мог заснуть из-за ощущения жжения и зуда во всем теле. Каково же  было
его удивление, когда утром обнаружилось, что его  товарищ,  спавший  в
другой комнате (я особенно подчеркиваю это обстоятельство),  в  ту  же
ночь испытывал те же ощущения!
    Об  очень  интересном  телепат...  извините,   парапсихологическом
явлении  докладывалось  на  заседании  Санкт-Петербургского   Общества
Телепатов 12 июля 1895 года.
    Штаб-ротмистр Валетов, проживший со своей  женой  пятнадцать  лет,
уехал без нее на Кавказ. Через десять дней, угощая  своих  приятельниц
кофе, в двенадцать часов дня жена неожиданно воскликнула:
    - Колька мой, наверное, опять проигрался в карты!
    На   заседании   Общества    была    продемонстрирована    запись,
подтвержденная нотариально заверенными показаниями,  свидетельствующая
о том, что именно в это время Валетов, объявив Большой Шлем на червях,
остался без четырех взяток.
    Наиболее  редко  встречающуюся  разновидность  парапсихологической
связи, а именно чтение чужих мыслей,  мне  удалось  наблюдать  в  1912
году. Будучи в то время студентом Московского университета,  я  сдавал
экзамен по философии известному ученому, профессору Б.
    Внимательно выслушав меня, он неожиданно заявил:
    - Вижу, что Канта вы не читали, а в мыслях у вас одни портерные  и
бильярдные.
    Такая  способность  безошибочно  читать  чужие   мысли   настолько
поразила мое воображение, что именно этот день стал поворотным пунктом
в моей судьбе, определив всю мою  дальнейшую  деятельность  в  области
парапсихологии.
    Необходимо  несколько  более  подробно  остановиться  на  проблеме
внушения образов, так как, по-видимому, этот  вид  парапсихологической
связи является наиболее распространенным.
    В нашей лаборатории проводился следующий опыт.
    Индуктор и перципиент помещались  в  изолированных  комнатах  и  в
течение длительного  времени  лишались  пищи.  Затем  им  предлагалось
записывать  образы,  непроизвольно   появляющиеся   в   их   сознании.
Естественно, что особенности физиологического состояния, в котором они
находились, предрасполагали к появлению в основном образов пищи.
    В  результате  были  получены  следующие  данные  по  совпадениям,
значительно превосходящие совпадения случайного порядка (смотри теорию
вероятностей):
    Хлебо-булочные изделия - 75 процентов совпадений.
    Мясные блюда - 83 процента совпадений.
    Супы горячие - 87,3 процента совпадений.
    Следует  отметить,  что  экранирование  перципиента  металлическим
экраном не внесло существенных изменений в распределение совпадений.
    Было  установлено,  что  воздействие  на  кору   головного   мозга
некоторых химических агентов значительно усиливает парапсихологическую
связь.
    Индуктор и перципиент, помещенные после введения  им  значительной
дозы алкоголя в изолированные темные комнаты,  ясно  видели  чертей  и
описывали  их  вид  в  одинаковых   выражениях.   Эффект   значительно
усиливался введением и  алкоголь  растительных  коллоидов  из  вытяжки
красного перца и ослабевал  при  одновременном  введении  с  алкоголем
пищи. Последнее обстоятельство легко объяснить, если вспомнить,  каким
сильным раздражителем, по Павлову, является пища.
    Я изложил  сравнительно  небольшое  количество  фактов,  способных
развеять недоверие, которое, к сожалению,  питают  многие  скептики  к
парапсихологии как к науке. Только факты, как говорил Ампер.
    В заключение мне хочется остановиться на значении,  которое  может
иметь дальнейшее развитие парапсихологии.
    Мы живем в эпоху, характеризующуюся неуклонным уменьшением затраты
человеческой энергии в общем количестве выполняемой работы.
    Рабочий  нажимает  кнопку  пускателя,  и   мощные   фонтаны   воды
обрушиваются на угольный пласт, дробя его на  мелкие  куски.  Нажатием
кнопки приводятся в действие многотонные  краны,  поднимающие  тяжелые
грузы.
    Пора  поставить  новую  проблему:  уменьшение  расхода  умственной
энергии на единицу научной продукции.
    Труд ученого не всегда выражается в таких  конкретных  вещах,  как
космический   корабль   или   атомная   электростанция.   Иногда   его
деятельность протекает  значительно  скромнее,  выражаясь  в  лекциях,
статьях, публичных выступлениях. Чтение чужих мыслей окажет неоценимую
услугу  в  этих  областях  научной  работы,   облегчив   такие   формы
сотрудничества, как заимствование и компиляция.
    Нас часто спрашивают физики:
    "Как же, по-вашему, распространяется в пространстве мысль?"
    На этот вопрос парапсихологи отвечают:
    "Скажите сами, на то вы и физики!"

______________________________________________________________________




    Соломенно-желтый шар медленно  вращается  на  экране.  Раскаленные
пустыни, высохшие водоемы, растрескавшиеся голые скалы.
    Мертвая, покинутая планета.
    Народный Уполномоченный повернул выключатель и откинулся в кресле.
Серебристо-матовая поверхность экрана медленно тускнела.
    Покинутая планета! Десять лет  титанического  труда  по  эвакуации
населения, бессонные ночи и полные напряженной работы дни  -  все  это
уже позади.
    Ну чтю ж! Пора и  ему  надевать  скафандр.  Иначе  не  выйдешь  на
поверхность.
    Слегка согнувшись под тяжестью кислородного баллона,  он  медленно
бредет по бесконечным пустынным улицам подземного города.
    Центральный Пульт. Здесь еще чувствуется жизнь.  Сияющие  белизной
панели, тысячи разноцветных лампочек, экраны с изображениями  ритмично
работающих машин, дрожащие стрелки приборов.
    Одну за другой он нажимает кнопки: РЕАКТОРЫ АВАРИЙНОГО  ОСВЕЩЕНИЯ,
зеленый сигнал вспыхивает на щите - подтверждение  запуска  реакторов;
ОСТАНОВКА КИСЛОРОДНЫХ СТАНЦИЙ, ОСТАНОВКА  ФАБРИК  СИНТЕТИЧЕСКОЙ  ПИЩИ,
ЛАБОРАТОРИЙ ОРГАНИЧЕСКОГО СИНТЕЗА, КЛИМАТА, ПРОМЫШЛЕННЫХ  ПРЕДПРИЯТИЙ,
СВЯЗИ, ТРАНСПОРТА, ГОРНОРУДНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ. Теперь  уже  почти  все
стрелки приборов стоят на нуле. Гаснут лампочки на  щитах.  Застыли  в
непривычной неподвижности изображения машин на экранах.
    Подземный мир планеты погружается в сон.
    Последняя кнопка - ЭНЕРГОСНАБЖЕНИЕ. Темнеющие  экраны.  В  тусклом
свете  ламп  аварийного  освещения  зал  центрального  пульта  кажется
бесконечным...
    Старый,  смертельно  уставший  человек  поднимается  по   ступеням
неподвижного эскалатора. Жар раскаленной поверхности планеты проникает
через  плотную   ткань   космического   комбинезона.   Пора   включать
индивидуальное охлаждение.





    Пилот  нетерпеливо  поглядывает  на  часы.  До   старта   осталось
пятнадцать минут. Небольшая  задержка,  и  все  навигационные  расчеты
придется делать заново. Почему же он так медленно идет?
    - Товарищ  Уполномоченный!  Корабль  готов  к  старту,  экипаж   и
пассажиры в кабине.
    - Мария уже сняла скафандр?
    - Нет, она в грузовом отсеке.
    - Попросите, пожалуйста, ее выйти.
    Пилот сокрушенно смотрит на циферблат, но  Уполномоченный  слишком
занят своими мыслями, чтобы заметить это.
    Через несколько минут маленькая фигурка в  мешковатом  комбинезоне
сбегает по трапу.
    - Что-нибудь случилось?
    Голубые глаза тревожно смотрят сквозь стекло шлема.
    - Простите, что я  вас  побеспокоил.  Мне  хочется  перед  отлетом
посмотреть на ваших питомцев.
    - Пройдем в колонию?
    - Нет, вызовите старшего сюда.
    Мария вытаскивает из купола шлема тонкий прут антенны.
    - А-381! Срочно направляйся к месту старта. Ориентируйся  по  моим
радиосигналам.
    Пилот, безнадежно махнув рукой, поднимается по  трапу.  Нужно  все
подготовить для корректировки расчетов.
    Уполномоченный с любопытством  смотрит  на  приближающуюся  фигуру
робота.
    - А-381 прибыл по вашему вызову.
    - С тобой хочет говорить Уполномоченный.
    - Слушаю.
    - Мы улетаем.
    - Знаю. Вы когда-нибудь вернетесь?
    - Нет, мы навсегда покидаем  Солнечную  систему.  Живые  здесь  не
могут больше оставаться. Теперь хозяевами  планеты  будут  роботы.  Ты
хорошо знаешь свои обязанности?
    - Хранить в памяти человеческие знания, беречь себя и все, что нам
оставлено Живыми, производить  себе  подобных  и  обучать  их,  менять
тактику  поведения  в  зависимости  от  внешних  условий,   непрерывно
совершенствоваться.  В  случае  появления  на  планете  пришельцев  из
космоса передать им то, что заложено в нашей памяти Живыми, и все, что
сохранится к этому времени на планете.
    - Правильно. Не забывай,  что  находиться  в  подземельях  опасно.
Ожидаются землетрясения. Подземные города, вероятно, будут  разрушены.
Вам придется производить раскопки.
    - Это заложено в нашей программе.
    - Следите  за  тем,  чтобы  ваши  солнечные  батареи  были  всегда
заряжены.
    - Знаю.
    - Планета лишилась атмосферы. Сейчас на поверхности  очень  велика
метеоритная опасность.
    - Наша колония уже под крышей.
    - Хорошо, можешь идти. Помни: Живые доверили вам все, что ими было
добыто за многие миллионы лет.
    - Помню.
    - Иди. Желаю успеха.
    - Удачного полета.
    - Спасибо.





    Прошло два миллиона лет, а крохотная, лишенная атмосферы  песчинка
на  краю  Галактики,  лежащая  в   стороне   от   маршрутов   лайнеров
Космического Содружества, так и не привлекла ничьего внимания.
    Что же касается роботов, то... впрочем, лучше послушаем,  что  они
сами говорят.
    П_р_е_д_с_е_д_а_т_е_л_ь. Уважаемые коллеги! Наш симпозиум посвящен
одной из наиболее интересных  проблем  современной  науки  -  гипотезе
немашинных форм жизни Слово для сообщения  предоставляется  профессору
химического синтеза, автомату класса "А" досточтимому ЛА-36-93.  Прошу
вас, профессор!
    Л_А_-_З_6_-_9_3.   Жесткий   регламент,    принятый    на    наших
собеседованиях,  позволяет  мне,  к  сожалению,  ограничиться   только
кратким сообщением о полученных экспериментальных данных и  вытекающих
из них предположениях.  Более  подробно  материал  изложен  в  тезисах
доклада, розданных участникам совещания.
    В течение последних лет  в  нашей  лаборатории  ведутся  опыты  по
синтезу высокомолекулярных углеводородных соединений.
    В этом году нам удалось создать небольшой комок слизи  проявляющий
все  признаки  того,  что  мы  привыкли  называть  жизнедеятельностью.
(Оживление в зале) В жидкой органической среде этот комок обнаруживает
способность к самопроизвольному передвижению, реагирует на раздражение
током и усваивает  находящиеся  в  растворе  вещества.  Вследствие  не
вполне еще разгаданных процессов окисления этих веществ обеспечивается
необходимый энергетический жизненный баланс. При отсутствии  кислорода
в жидкости комок погибает.
    Наиболее  интересным  свойством  полученных  в   последнее   время
вариантов слизи  является  ее  способность,  ассимилируя  органические
соединения, расти и размножаться делением.
    Таким образом, не подлежит сомнению, что здесь  мы  имеем  дело  с
совершенно новой формой жизни, резко  отличающейся  от  привычных  нам
представлений о высокоорганизованной материи.
    Может  быть,  где-нибудь  во  вселенной   существуют   миры,   где
органическая жизнь достигла такого же высокого развития как и на нашей
планете машинная (Оживление  в  зале,  иронический  скрип  на  скамьях
автоматов класса "Б"). Я понимаю,  что  автоматов  класса  "Б"  больше
интересует техническое применение сделанного  открытия.  Мне  кажется,
что  способность   полученного   вещества   реагировать   на   внешние
раздражения  позволит  использовать  ею  в  некоторых  счетно-решающих
устройствах, облегчающих работу автоматов, а впоследствии, может быть,
даже создать на этой базе некое подобие электронного мозга.
    П_р_е_д_с_е_д_а_т_е_л_ь.   Слово    предоставляется    заведующему
кафедрой  эволюции  машин,  автомату   класса   "А",   достопочтенному
РА-84-41.
    P_A_-_8_4_-_4_1.   Доложенный   здесь   нашим   ученым    коллегой
экспериментальный материал  очень  интересен,  и  у  нас  нет  никаких
оснований сомневаться в его достоверности.
    Однако  я  вынужден  возразить   по   поводу   некоторых   выводов
докладчика.
    Неясно,  действительно  ли  мы  имеем  дело  в  данном  случае   с
проявлением  жизнедеятельности  в  полном  смысле  этого  слова.   Мне
кажется, что реакции на раздражение током могут быть просто следствием
изменения поверхностного натяжения комка слизи. Может  быть,  на  этом
принципе  и  возможно  какое  то   моделирование   некоторых   функций
полупроводникового  нейрона,  однако  сомнительно,  чтобы   из   столь
примитивных  моделей  когда-нибудь  удалось  создать  хотя  бы  жалкое
подобие электронного мозга. Не следует забывать что  в  основе  всякой
мыслительной  деятельности  лежит  способность   хранить   информацию,
называемая памятью. При всем разнообразии известных нам видов  памяти:
магнитной, емкостной, криогенной, - ни  один  из  них  не  может  быть
осуществлен в органической материи. Таким образом, следует считать все
предположения  о  возможности  моделирования  мыслительных   процессов
автоматов комбинацией элементов, составленных на  базе  углеводородных
соединений, совершенно беспочвенными.
    П_р_е_д_с_е_д_а_т_е_л_ь. Слово предоставляется доктору  философии,
заслуженному автомату класса "А", высокочтимому НА-54-26.
    Н_А_-_5_4_-_2_6. Мне хотелось бы подойти к обсуждающейся  проблеме
с  несколько  иных  позиций,  чем  это  было  сделано   в   предыдущих
выступлениях.
    Прежде всего, требуется определить само понятие  жизни.  По  нашим
представлениям, оно складывается из следующих элементов:
    а) наличия устройств, превращающих солнечный свет в  электрическую
энергию,  являющуюся  основой  моторной   деятельности   организма   и
протекающих в нем мыслительных процессов;
    б)  способности  конструирования  себе  подобных  и  передачи   им
накопленного опыта.
    Может ли органическая материя удовлетворять этим условиям?
    Мы знаем, что на базе  углеводородных  соединений  нельзя  создать
фотоэлементы, преобразующие излучение в электрическую энергию.
    Поддержание энергетического  баланса  за  счет  реакций  окисления
возможно только в жидкой среде, так  как  в  контакте  с  газообразным
кислородом органические существа немедленно бы  сгорели.  Нам  удается
получать жидкости только  в  лабораторных  условиях.  Можно,  конечно,
пофантазировать и  представить  себе  гипотетический  мир,  в  котором
вещество находится в  жидкой  фазе  и  содержит  все  необходимое  для
жизнедеятельности органических  существ.  Что  же  произойдет  в  этом
случае?
    Бесконтрольное  размножение  в  геометрической  прогрессии   путем
деления  очень  быстро  исчерпает  все  жизненные  ресурсы  среды,   и
размножающаяся материя сама себя лишит того, что  служит  предпосылкой
для ее существования.
    Вывод напрашивается сам собой:  предположение  о  существовании  в
природе углеводородных форм жизни не выдерживает критики.
    П_р_е_д_с_е_д_а_т_е_л_ь. Есть еще желающие высказаться? Вы хотите?
Ваш  индекс  и  звание?  Отлично!  Слово   предоставляется   аспиранту
Института  Истории  Планеты,  автомату  класса   "В",   полупочтенному
ЮВ-9611-7442.
    Ю_В_-_9_6_1_1_-_7_4_4_2. Я, так сказать, мало компетентен и вообще
не берусь утверждать, но  мне  кажется,  в  общем,  что,  может  быть,
изображения  странных  существ,  попадающихся  в   раскопках   древних
поселений  эры  примитивных  машин,  считающихся   плодом   творчества
первобытных автоматов... не были ли они, на  самом  деле,  памятниками
культуры органических пришельцев из космоса,  подчинивших  себе  в  ту
далекую эпоху наших предков. (Веселый  скрип  в  зале,  переходящий  в
оглушительный скрежет.) Я  еще  думал,  что,  может  быть,  конический
спутник нашей планеты, так сказать, дело их рук. (Шум в  зале,  крики:
"регламент!") Простите, я, конечно... так сказать...  не  предполагал,
вообще... (Садится на место.)
    П_р_е_д_с_е_д_а_т_е_л_ь. Разрешите подвести итоги нашей дискуссии.
По-видимому,  сегодня  нет  ни  каких   оснований   считать   реальным
существование в природе органических форм жизни на базе углеводородных
соединений.  Что  же  касается  технического   применения   парадокса,
обнаруженного  нашим  коллегой,   то,   как   мне   кажется,   попытки
использовать его в новых счетно-решающих  приборах  могут  заслуживать
внимания, хотя на пути реализации этой идеи стоит  очень  много  чисто
инженерных трудностей.

______________________________________________________________________




    Бог с отвращением понюхал надушенный серой конверт и протянул  его
архангелу Михаилу.
    - Читай!
    Сатана был изысканно вежлив, как всегда:
    "Уважаемый господин Саваоф!
    Думаю, что  не  погрешу  против  истины,  если  напомню  вам,  что
применение силы никогда не считалось признаком мудрости.
    Откровенно говоря, я с глубоким сожалением  вспоминаю  безобразную
сцену, разыгравшуюся у врат рая.
    Вечная борьба между добром и злом не должна решаться преимуществом
огненного меча архангела Михаила над кочергой Вельзевула или наоборот.
Это скорее соревнование интеллектов, чем методов убеждения.
    Ни славословия праведников, ни богохульство  грешников  -  увы!  -
также  ничего  не  дадут  в  этом  споре.   Умственное   превосходство
доказывается делами, а не визгом клевретов.
    Поэтому  я  позволю  себе  предложить  вам   несколько   необычный
поединок: не сыграть ли нам в чет-нечет?  Выигравшему  предоставляется
право один раз по своему усмотрению изменить  что-либо  в  подвластном
нам мире. Игра начинается  в  условиях,  при  которых  обеим  сторонам
обеспечены равные возможности, то есть с хаоса, и продолжается вечно.
    "Расчет на удачу!" - скажете вы.
    "Удачу приносит расчет", - отвечу я.
    Не имея возможности лично принять участие в игре, дабы не  вводить
во искушение ангелов, посылаю вам электронно-счетную  машину,  которая
будет  делать  все  ходы  за  меня.  Правила  игры  и  инструкцию   по
обслуживанию машины прилагаю.
    Итак, если у вас нет возражений, прошу вновь ввергнуть вселенную в
хаос и сделать первый ход.
                                    Примите, господин Всевышний,
                                    мои уверения в неизменном уважении
                                                  Сатана, князь тьмы".

    Саваоф почесал затылок.
    - Хитер Сатана, но глуп, - сказал он архангелам, обступившим трон.
- Захотел какую-то машину противопоставить мудрости  господней!  Давно
пора  проучить  Лукавого.  Тащи,  Гавриил,  сюда  машину  и   прочитай
инструкцию.
    Правила  игры  оказались  элементарно  простыми.  Бог  должен  был
задумать число, а машина отгадать четное оно или нечетное.
    - Ну что ж, начнем, - сказал бог, потирая руки. - Да будет хаос!
    Оглушительный  гром  пронесся  над  вселенной.   Потухли   звезды,
рассыпалась в прах твердь планет превратились в ничто звери и люди.
    - Отгадывай!
    - Чет!
    - Не угадала, не угадала! - возликовали ангелы.
    - Не угадала, - подтвердил Саваоф. - Мог выигрыш. Да будет свет!
    Яркий свет пронзил кромешную тьму.
    - Отгадывай!
    - Нечет!
    - Опять не угадала! Да взойдут планеты на круги свои!
    - Чет!
    - Это тебе повезло, Нечистый!
    Бах!! Рой метеоритов помчался по орбите взорвавшегося Фаэтона.
    - Чет!
    - Не угадала!
    Миллиарды миров объединились в галактики.
    - Чет!
    Тучи галактик ринулись прочь от божьего трона.
    - Нечет!
    - Проиграл, проиграл, Лукавый! Не удастся тебе угнать галактики ко
всем чертям. Сейчас мы ограничим скорость во вселенной. Ничто не будет
двигаться быстрее божьего света.
    - Чет!
    - Нечет!
    - Нечет!
    - Чет!
    Миллиарды лет идет игра, а Сатана все еще в  проигрыше.  Не  может
машина осилить премудрость господню.
    - Нечет!
    - Нечет!
    - Нечет!
    - Чет!
    Все время меняет Саваоф тактику игры. Не угнаться за ним Лукавому.
    Вспыхивают и гаснут звезды, сталкиваются миры,  но  общий  счет  в
пользу Бога.
    - Чет!
    - Нечет!
    - Чет!
    - Чет!
    - Чет!
    В кипящих океанах появляются цепочки нуклеиновых кислот.
    - Нечет!
    - В оболочку их, в оболочку! - ликует Сатана.  -  Не  живое  и  не
мертвое - эти шарики нам еще пригодятся!
    - Чет!
    - Нечет!
    - Нечет!
    Возникают и гибнут цивилизации.
    - Чет!
    - Чет!
    - Чет!
    С каждым столетием увеличивается  счет  Сатаны.  Тщетно  архангелы
пытаются помочь Саваофу найти верную систему игры:  машина  уже  давно
проанализировала все варианты.
    - Нечет!
    Полчища Чингис-хана предают огню селения и нивы.
    - Чет!
    Рыжее облако газа движется на окопы, опутанные ржавой проволокой.
    - Чет!
    Зажимают  ангелы  носы   от   смрада,   поднимающегося   из   труб
крематориев.
    - Нечет!
    Свет ярче тысячи солнц освещает  райские  кущи.  Вздымаются  вверх
грибы атомных взрывов.
    - Нечет!
    - Ну его в болото! - говорит Бог, вставая с трона. - Кончаю  игру,
иначе они потеряют веру в разум божий!

______________________________________________________________________




    - Я ничего не понимаю в ваших тензорах, - сказал Скептиалов, -  но
уверен, что все эти математические выкрутасы придуманы специально  для
того, чтобы запутать  человека,  желающего  руководствоваться  здравым
смыслом. Никакой отрицательной  вероятности  не  существует,  а  время
всегда течет в одном направлении.
    Мозгачев нахмурился. Бесплодный спор  с  профаном  уже  начал  его
раздражать. Правильнее было бы на этом закончить, но все  изобретатели
очень самолюбивы.
    - Вы ошибаетесь, - сказал он, комкая нераскуренную сигарету, - моя
идея имеет реальное воплощение. Я построил  машину,  в  которой  можно
путешествовать в прошлое, и готов это доказать вам на опыте. Пойдемте!
    Машина  напоминала  хрустальное  яйцо,  помещенное   между   двумя
полюсами огромного электромагнита.
    Через прозрачные стенки Скептиалов разглядел два небольших  кресла
и щит, усеянный множеством приборов.
    "Черт его знает, на что в конце концов  способны  эти  физики",  -
подумал он с невольным уважением.
    Мозгачев поднял крышку яйца.
    - Итак, если вы готовы, прошу занять место в кабине.
    Ошалевший Скептиалов полез внутрь  таинственной  машины.  Внезапно
ему показалось, что сотни солнц вспыхнули перед его  глазами.  Большая
шишка - результат удара о приклад охотничьего винчестера  двенадцатого
калибра, медленно, но верно вздувалась чуть выше переносицы.
    - Я забыл вас предупредить, что  в  кабине  тесновато,  -  сказал,
посмеиваясь, Мозгачев. - Ну, поехали!
    Скептиалов, приложив платок ко лбу, откинулся на спинку кресла.
    - Хорошо, - ехидно  сказал  он,  -  разбудите  меня,  когда  будем
подъезжать к древнему Египту.
    - Вам нужно было раньше предупредить, что  вы  интересуетесь  этой
эпохой, - ответил Мозгачев, оттягивая  на  себя  какой-то  рычажок.  -
Боюсь, что мы ее давно проскочили.
    - Не разыгрывайте меня, - усмехнулся Скептиалов.  -  Прошло  всего
несколько минут, за которые...
    - Для  нас  с  вами,  -  перебил  Мозгачев,  -  но  не  для  мира,
существующего вокруг нас. Ведь в машине  время  почти  остановилось  с
того момента, как я включил излучатель поля. Сейчас  мы  фактически  -
вне времени. Пора входить в противоположно направленный поток.  Думаю,
что мы прыгнем по крайней мере на сто тысячелетий назад.
    Мозгачев нажал красную кнопку на пульте и откинул крышку кабины.
    - Пожалуй, побольше, чем на сто, - сказал он, помогая  Скептиалову
выбраться наружу и осматриваясь кругом. - Судя по  растительности,  мы
угодили прямо в средний палеолит, а вот,  если  я  не  ошибаюсь,  наши
далекие предки идут приветствовать людей двадцатого века.
    Сквозь густую чащу первобытного леса к путешественникам во времени
приближалась группа человекообразных  существ,  вооруженных  дубинами.
Мрачные взгляды, которые они бросали  на  пришельцев  из  будущего,  и
оскаленные зубы не предвещали ничего хорошего.
    Мозгачев вынул из кабины винчестер.
    - Следите за каждым их движением, -  сказал  он,  передавая  ружье
Скептиалову, - а я постараюсь убедить наших прародителей в  отсутствии
у нас дурных намерений.
    С поднятыми вверх руками  Мозгачев  направился  к  неандертальцам,
сгрудившимся вокруг своего вождя, молодого детины, ростом со взрослого
шимпанзе.
    Не успел Мозгачев сделать и трех шагов, как ловко  пущенная  рукой
вождя дубина раскроила ему череп.
    Почти одновременно Скептиалов спустил курок, и обливающийся кровью
неандерталец упал в предсмертных судорогах на землю.
    Последствия этого выстрела превзошли взрыв десятка водородных бомб
- потому что Скептиалов оказался потомком убитого неандертальца, а тот
к моменту убийства не успел обзавестись потомством.
    Убивший  своего  прямого  предка  Скептиалов  мгновенно   перестал
существовать, потому что не бывает следствия без причины.  Но  раз  он
никогда не существовал, то не мог убить  неандертальца,  и  тот  снова
ожил,  предоставив  ему  тем  самым  все  права  на  существование   и
одновременно возможность еще раз себя убить, после чего  все  началось
заново.
    Одновременно со Скептиаловым в режим "существую  -  не  существую"
попали еще десять миллионов потомков убитого неандертальца,  и  в  том
числе автор этого рассказа, ввиду чего он не видит никакой возможности
закончить рассказ, пока не прекратится вся эта кутерьма.
    Единственное, что автор  твердо  обещает  читателям,  это  никогда
больше не отправлять своих героев в прошлое.

______________________________________________________________________

                   БИОТРАНГУЛЯЦИЯ ЛпКОЧКИ РАСПЛЮЕВА


    Прошло не более десяти лет с тех пор, как Норберт  Винер  высказал
дерзкое предположение о возможности  транспортировать  людей  в  любую
точку пространства при помощи электромагнитных сигналов.
    В самом  деле:  каждый  человек  представляет  собой  неповторимую
комбинацию клеток индивидуальной структуры,  и  если  бы  удалось  при
помощи физических методов расшифровать эту  структуру,  если  бы  этот
шифр мог быть переведен на язык  сигналов  и  команд  и  если  бы  эти
сигналы могли управлять синтезом живой клетки, то не  было  бы  ничего
проще осуществить эту идею.
    Такое обилие "если бы", столь любезное сердцу фантаста,  не  могло
остаться незамеченным,  и  не  удивительно  поэтому,  что  целина,  на
которой гениальный ученый провел первую борозду, вспаханная в  течение
короткого  времени  плугом  Воображения  и  обильно  удобренная  потом
Вдохновения, расцвела яркими цветами Вымысла.
    Не  хмурься  ты,  о  лучший  и   серьезнейший   читатель   научной
фантастики! Меньше всего я собираюсь въехать  на  эту  пышную  ниву  в
громыхающей колеснице Пародии, топча полезные злаки и сорняки копытами
Сарказма, Насмешки и Сатиры.
    Я всего  лишь  робкий  пилигрим,  которому  нужна  крохотная  пядь
свободной земли,  чтобы  посеять  туда  ничтожное  зернышко  сомнения,
скромную лепту богине Науке. Поверь, что  мною  руководит  лишь  одно:
надежда получить из ее рук отпущение старых литературных грехов.
    Я бы не сошел с проторенной дороги жанра,  если  б  в  необычайной
истории, которую я тебе хочу поведать, не сплелись  теснейшим  образом
проблемы биотрангулярного перемещения с учением  Павлова  об  условных
рефлексах.
    Именно здесь,  в  темных  ущельях  пограничной  зоны  наук,  часто
доступной только фантасту,  в  самую  жаркую  пору  научных  дискуссий
скрывается от глаз людских таинственная и неуловимая анаконда Истина.
    Я тебе обещаю,  читатель,  по  возможности  избегать  литературных
штампов. Моим героем будет  не  старый  профессор  физики,  а  молодой
математик, кандидат наук.
    Математики - странные люди, у них  все  наоборот.  Свой  день  они
посвящают работе, а отдых заполняют чтением  фантастики,  вечно  юными
анекдотами и спортом.
    Впрочем, если  дальше,  по  мере  того  как  армия  Ее  Величества
Математики будет завоевывать все новые  и  новые  области,  возрастной
ценз маршалов непобедимого воинства будет продолжать неуклонно подать,
то дело дойдет и до игры в бабки.
    Нет, современный ученый - это не тот  рассеянный  сухарь,  который
прочно укоренился на страницах фантастических  романов.  Поглядите  на
этих веселых ребят во время очередного симпозиума. Недаром в  переводе
слово "симпозиум" означает  пирушку!  Право,  нет  лучшей  приправы  к
шашлыку, чем горячий научный  спор,  и  ничто  так  не  утоляет  жажду
познания, как обмен мнениями и бутылка сухого  вина.  Какой-то  шутник
сказал, что симпозиумом может называться  любая  научная  конференция,
если там пьют все, что крепче пива, и все говорят одновременно.
    Однако хватит, а то читатель и впрямь заподозрит меня в неуважении
к  науке,  тогда  как  моя  болтливость  попросту  вызвана   искренней
симпатией к молодому поколению ее служителей.
    Итак, мой герой - молодой математик.
    По паспорту он - Леонид Расплюев, но волшебница Любовь  превратила
это царственное имя в нежное прозвище Лекочка. Будьте знакомы: Лекочка
Расплюев, кандидат физико-математических наук.
    Я не могу воспользоваться священным правом фантаста и  представить
его читателю в рабочем кабинете. Во-первых, он работает в  учреждении,
скромно именуемом почтовым ящиком, во-вторых, у него нет  кабинета,  а
в-третьих,  все  равно,  поглазев   на   листы   бумаги,   исчерченные
кабалистическими знаками вперемежку с эскизами женских  ножек,  вы  бы
решительно ничего не поняли. Пусть лучше наше знакомство произойдет  в
двухкомнатной кооперативной  квартире,  когда  он  готовится  покинуть
столицу, дабы принять участие в  таинственном  симпозиуме  на  берегах
Куры.
    Простите, но я чуть было не позабыл познакомить вас с  его  женой,
или, как принято называть подруг юных ученых, "системкой". Ее зовут...
ну, конечно, Нонна! Как же еще она может именоваться?!
    Элементарная вежливость требует, чтобы мы предоставили  ей  первое
слово:
    - Тебе дать с собой плавки?
    - М-м-м-м. - Только при помощи длительной  супружеской  тренировки
можно распознать  в  этом  простом,  как  мычание,  ответе  отрицание.
Впрочем, что же еще следует ждать от человека, пытающегося впихнуть  в
портфель вдвое больше вещей, чем он может вместить?
    - Тогда возьми еще одну пару трусов.
    - Зачем?
    - Переодеть после купанья.
    - Фу, дьявол!  -  Лекочке,  наконец,  удалось  оторвать  замок  от
портфеля. - Я же тебе двадцать раз повторял, что еду не на  курорт,  а
работать. Пойми, что за десять дней... А где же бритва?
    - Я ее положила в чемодан, под пижаму.
    - М-м-м-м.
    Лекочка принялся выгребать на свет содержимое портфеля.
    Несколько  минут  он  в  глубоком  раздумье  глядел   на   толстую
коленкоровую папку.
    - Нонна!
    - Ау!
    - Тут ко мне один тип зайдет за этой папкой, так ты не говори, что
я уехал.
    - Почему?
    - Есть соображения. Скажи, что ушел, а папку просил передать.
    - Хорошо.
    - И вообще не трепли про симпозиум, не положено.
    - Хорошо, Лекочка.
    - Вот так. - Лекочка затянул портфель ремнем, подхватил чемодан и,
запечатлев на губах Нонны рассеянный поцелуй, направился  к  двери.  -
Будь жива!
    - Мыло ты взял?
    - Взял, взял.
    - Так когда тебя ждать?
    - Дней через десять, не раньше.





    Прошло  три  дня.  Первый  из  них  Нонна  наслаждалась  обществом
очаровательной  и  ветреной  подружки  Свободы,   второй   провела   с
престарелой камеристкой Скукой, а  на  третий,  измученная  непрошеным
назойливым визитом Одиночества и Тоски, улеглась спать в десять  часов
вечера.
    Было уже за полночь, когда кто-то потряс ее за  плечо  и  знакомый
голос произнес привычную фразу:
    - Подвинься, не могу же я спать на воздухе!
    Из всех рефлексов, которыми человек обзавелся за  длительный  путь
эволюции, супружеский самый стойкий, и, пробурчав обычное замечание  о
том,  что,  к  сожалению,  промышленность  еще   не   освоила   выпуск
трехспальных кроватей, Нонна подвинулась к стенке.
    Неизвестно, как бы прошла  эта  ночь,  если  б  часов  около  трех
Лекочка не почувствовал нестерпимую жажду.
    Направляясь на кухню, он  опрокинул  стоявший  у  кровати  торшер,
произведя  при  этом  шум,  соизмеримый  только  с  грохотом   падения
Вавилонской башни.
    Нонна зажгла свет над кроватью и с изумлением уставилась на мужа.
    - Лекочка, ты?!
    По выражению Лекочкиного лица можно было предположить, что  вместо
горячо любимой супруги он увидел на семейном ложе легендарную Медузу.
    - Нонна?!!
    - Почему ты здесь? - спросила Нонна, накидывая на плечи халатик  -
Что-нибудь случилось?
    - Не знаю... - его вид  выражал  полную  растерянность  -  Честное
слово, не знаю...
    - Ты не был в Тбилиси?! - У нее мелькнула страшная догадка - Скажи
мне правду, не был?!
    - Был. - Лекочка сел на кровать и обхватил голову руками. - Я... и
теперь... в общем... в Тбилиси...
    - Что?!
    С одной стороны,  ароматы  грузинской  кухни,  которыми  благоухал
Лекочка, исключали всякие подозрения, но с другой...
    - Как в Тбилиси?! Ты понимаешь, что говоришь?! Лекочка!
    - Не понимаю. - Он потер лоб ладонью. - Не  понимаю,  Нонна,  хотя
кое о чем догадываюсь. Впрочем... право, не знаю,  можно  ли  об  этом
говорить, ведь я...
    Черт побери! Тут уже пахло тайной...
    Мне не хочется разглашать  методы,  которыми  пользуется  в  таких
случаях лучшая половина человечества.
    - Только без трепа, - сказал Лекочка, - клянешься?
    - Клянусь! - Розовые лучи восхода уже  зажгли  волшебным  пламенем
ореол белокурых волос на подушке.  -  Клянусь,  Лекочка,  ты  же  меня
знаешь!
    - Так вот... на этом симпозиуме была группа физиков. Они выступили
с бредовой идеей о возможности биотрангуляпии.
    - Чего?
    - Биотрангуляции. Ну,  возможности  переносить  человека  в  любую
точку пространства.
    - На чем?
    - Ни на чем. Просто так, по эфиру.
    - Вроде телевидения, да?
    - Г-м, не совсем. По телевидению ты видишь изображение, а тут... -
Лекочка потрепал ее по щеке, - а  тут,  так  сказать,  полный  перенос
материального тела.  Впрочем,  это  уже  подробности,  которые  нельзя
разглашать, ты же поклялась, помнишь?
    - Помню, Лекочка. Так они тебя тран... тран?..
    - Биотрангулировали. Другого объяснения я найти  не  могу.  Видишь
ли, днем я очень резко выступил по основному докладу,  доказывал,  что
при нынешнем уровне науки  эту  затею  осуществить  нельзя.  Вот  они,
наверное, и решили подшутить.
    - Тебе было больно?
    - Нет. Мы сидели за столом. Они притащили с собой какой-то  черный
ящик. Я в это время ел шашлык на ребрышках, и вдруг!..
    - Ты был пьяный?
    - Ну что ты, Нонна! Это же симпозиум.
    - Постой! А вещи? - Нонна приняла сидячее положение. - Чемодан они
тоже трангулировали?
    Лекочка развел руками.
    - Чемодан остался в гостинице. Они, видимо, не учли...
    - Нужно немедленно дать телеграмму! - Нонна подошла к телефону.  -
В какой гостинице ты остановился?
    Лекочка одним прыжком преодолел расстояние в пять метров.
    - Ты с ума сошла! Пойми, в какое положение я попаду. Ведь  я  член
редакционной комиссии. Можешь себе представить, как все  будут  ржать,
если  выяснится,  что  меня  биотрангулировали   сразу   после   моего
выступления?!
    - Да, но чемодан...
    - Мне нужно немедленно лететь в Тбилиси. Через два часа я буду там
как ни в чем не бывало. Пусть попробуют доказать, что меня...
    - О, господи! Ты так и будешь мотаться взад и вперед?
    - Ну нет, второй раз им эту хохму выкинуть не удастся.
    Лекочка с лихорадочной быстротой оделся и направился к двери.
    - Ну, я поехал.
    - Деньги-то у тебя на билет есть?
    - Есть, есть. Бегу, а то опоздаю на самолет.
    Он исчез так же внезапно, как и появился, и только смятая подушка,
хранившая смесь запахов лука и цинандали, свидетельствовала о том, что
это был не сон.
    Что же касается всяких толков, будто... Нет, нет! Пусть  уж  лучше
вся эта история останется загадкой для грядущих поколений.

______________________________________________________________________

                           Александр Смолян





    Чтение книги нередко сравнивают с путешествием.  Иногда  сравнение
это носит совсем непосредственный характер -  тогда,  например,  когда
речь идет о путевых заметках, об описании экспедиций. Читая Арсеньева,
мы словно бы пробираемся вместе с ним  по  дебрям  Уссурийского  края;
вслед за Нансеном совершаем плавание на "Фраме", вслед за Ганзелкой  и
Зикмундом пересекаем на "татре" целые континенты...
    Чаще это сравнение  носит  характер  более  иносказательный.  Ведь
писатель может повести нас за собой не  только  в  страны,  в  которых
побывал, но и в мир своей фантазии, в мир своих мыслей  и  чувств.  На
этих путях нас поджидают подчас впечатления не менее  яркие,  открытия
не менее захватывающее, чем  среди  арктических  льдов  и  тропических
джунглей.
    В книге Ильи Варшавского "Солнце заходит в Дономаге" - три  части,
три  раздела,  каждый  из  которых  состоит  из  нескольких  рассказов
Прочитав книгу, чувствуешь себя так, будто совершил три путешествия  и
сохранил о каждом из них интереснейшие воспоминания.  А  писатель  был
твоим  проводником  в  этих  путешествиях.   Умным,   иногда   всерьез
опечаленным, чаще - веселым и немного ироничным и  всегда  неистощимым
на выдумку товарищем и проводником.

    Некоторые писатели-фантасты так увлекаются  мечтами  о  разрешении
той или иной научно-технической проблемы, что почти забывают при  этом
о  человеке.  Между  тем  вся  художественная  литература  (и  научная
фантастика вовсе не составляет здесь исключения) является прежде всего
"наукой человековедения".
    Размышляя о будущем, Илья Варшавский концентрирует  свое  внимание
не  столько   на   скоростях   межпланетных   лайнеров   и   принципах
конструирования  роботов,  сколько  на  людях,  на   их   нравственных
принципах, на их душевном мире. Есть в  человеческой  жизни  проблемы,
которые никогда не  перестанут  волновать  людей  мыслящих  и  чутких,
никогда не станут  достоянием  прошлого.  Но  в  новых  условиях  наши
потомки будут, наверно, решать эти проблемы не так, не совсем так, как
решаем их мы.
    Вспомните рассказ  "В  атолле".  Кажется,  не  так  уж  много  там
говорится о солнце,  а  между  чем  эти  несколько  страничек  как  бы
насквозь пронизаны солнечными лучами. Вы  чувствуете  их  и  в  ровном
дыхании океана, и даже поздно вечером, когда солнца уже нет,  вы  тоже
чувствуете их в чем-то. В чем же? Наверно, в ровном тепле человеческих
отношений.
    Но ведь рассказ  повествует  о  маленькой  семье,  о  трех  людях,
пораженных страшной болезнью. Откуда же солнечная  атмосфера  в  таком
трагическом рассказе? Может быть,  автор  хотел  оттенить  ею  трагизм
положения, в котором оказались его герои? Нет, здесь нет и следа каких
либо нарочитых контрастов, специальной заботы об оттеснении: атмосфера
любви и счастливого спокойствия здесь предельно  проста,  естественна,
органична. И автор предоставляет самому читателю решать вопрос о  том,
где ее истоки: кроются ли они в неисчерпаемом мужестве этих людей  или
в столь же неисчерпаемой  уверенности,  что  человечество  спасет  их,
спасет во что бы то ни стало.
    Совсем  иными  красками  написан  рассказ  "Решайся,   пилот!"   -
лиричный, немного  грустный  и  при  этом,  по  существу,  тоже  очень
мужественный. Старый пилот Климов  уже  давно  не  летает,  он  только
дежурит на космодроме в качестве "пилота второго резерва". Практически
из второго резерва никого не приходится посылать в полеты: видимо, это
лишь нечто вроде промежуточной ступени, несколько  смягчающей  перевод
человека на пенсию. Но  Климов,  даже  больной,  не  хочет  уходить  с
дежурства. И вот он летит! Сон это или  действительность?  Ни  то,  ни
другое: скорее всего  это  мечтания  старого  пилота  которому  трудно
расстаться  с  надеждой  на  последний  рейс.  Но  мы  ни  минуты   не
сомневаемся случись это наяву, Климов наверняка  действовал  бы  также
решительно, так  же  самоотверженно,  как  представляется  ему  в  его
мечтаниях. И невеселая тема  старости,  ее  неотвратимого  приближения
оборачивается темой отваги, любви. К своему трудному делу, пожизненной
верности ему.
    На первый взгляд в  рассказе  "Лентяй"  гораздо  больше  признаков
"технической" фантастики: другая  планета,  антропоиды,  добывающие  в
глубоких шахтах чудодейственный веноцет,  телекинетическое  управление
этими антропоидами... Но вскоре мы понимаем, что все это -  лишь  фон,
не больше, что писателя (а вместе с ним и  нас)  волнует  лишь  судьба
шахтера Ишимбаева - настоящего человека, а  не  антропоидного  робота.
Средствами  искусства  рассказ  этот  не  только  опровергает  наивные
представления  о  том,  что  в  будущем  труд  будто  бы  сведется   к
пресловутому  "нажиманию   кнопок";   он   убедительно   и   остроумно
опровергает  также  более  устойчивые  заблуждения  об   относительной
легкости  умственной  работы.   А   героизм,   проявленный   "лентяем"
Ишимбаевым при ликвидации аварии, не только придает рассказу  сюжетную
остроту, но и служит утверждению подлинно человеческого в человеке.
    Эта тема в той или иной мере окрашивает почти все рассказы первого
раздела. Люди будущего - это не гомункулусы, не антропоиды, это  плоть
от плоти  и  кровь  от  крови  людей  настоящего.  И  лучшие  черты  в
характерах  наших  современников  -  это  зерна,  из  которых   должны
сформироваться характеры людей грядущих эпох.





    Второй раздел книги - это путешествие в недобрую страну. В страну,
имя которой Дономага.
    Не ищите Дономагу на карте земных полушарий:  к  счастью,  нет  на
нашей планете такого государства. Я пишу "к счастью", потому что очень
уж горька участь жителей Дономаги  -  по  крайней  мере  тех  из  них,
которые  сохранили  право  называться  людьми,  сохранили   право   на
искреннее  сочувствие.  Да  и  участь   бесчеловечных   хозяев   этого
государства тоже, конечно, совсем незавидна.
    Еще,  как  писал  Маяковский,  "для  веселия  планета  наша   мало
оборудована"; еще много на Земле стран, где  тяжелы,  безмерно  тяжелы
условия человеческого существования, где самая мелкая разменная монета
ценится выше, чем честь и  достоинство  человека.  Почему  же  даже  в
сравнении с  ними  Дономага  -  по  всей  видимости,  богатая  Страна,
достигшая  высокого  развития  науки  и  техники,   -   представляется
кромешным адом для живой души?
    Может быть, так мрачна фантазия писателя, породившая  эту  страну?
Вовсе нет! Даже предположение это, наверно, покажется смешным каждому,
кто хоть немного знаком с творчеством Ильи Варшавского, с  такими  его
рассказами, как  "Ро-биа",  "Новое  о  Холмсе",  "Молекулярное  кафе",
"Поединок", "Биотоки", и другими юмористическими историями.
    И если в рассказах о Дономаге смешное уступает место трагическому,
то дело здесь  отнюдь  не  в  игре  писательской  фантазии,  а  скорее
наоборот - в прослеженной писателем строгой логике развития тех  черт,
которые и ныне уже присущи эксплуататорскому миру.
    Что же  представляет  собой  Дономага?  Может  быть,  это  остров,
затерявшийся в океане. Может быть, планета,  затерявшаяся  в  космосе.
Важнее другое: это капиталистическое общество, каким оно  стало  бы  в
будущем, если бы история не лишила его будущего.
    Буржуазные социологи лезут  из  кожи  вон,  силясь  доказать,  что
отвратительные черты,  присущие  капитализму,  -  это  лишь  временные
болезни  строя,  а   не   его   неизлечимые   уродства.   С   развитей
производительных сил все, дескать, утрясется, противоречия сгладятся и
капитализм станет чуть ли не раем земным.
    Дономагой управляют могущественные монополии. Чрезвычайно  высокий
уровень развития науки и техники создает некую видимость  благополучия
Но в условиях капитализма  с  ростом  производительных  сил  растут  и
социальные противоречия, наука окончательно перестает служить на благо
человеку.
    Обилие материальных благ само по себе еще не приносит  счастья.  В
мире, где чувства человека не ставятся ни во  что,  поэт  Сальватор  -
герой рассказа "Призраки" -  оказывается  на  грани  безумия.  В  этом
бездушном, автоматизированном мире человек и сам начинает  чувствовать
себя автоматом.
    Чем ярче человеческая  личность,  тем  неизбежнее  ее  конфликт  с
антигуманистическим строем, тем меньше шансов на ее покорное  служение
монополиям.   Отсюда    -    "идея"    подавления    индивидуальности,
искусственного воздействия на психику. В рассказе "Тревожных симптомов
нет" мы  видим,  как  веру  в  целесообразность  такого  рода  насилия
пытаются превратить в одну из идеологических норм общества: выдающийся
математик Кларенс, ставший жертвой подобной операции, сам не  видит  в
ней ничего аморального. Мозг ученого превращен в математическую машину
Для этого он освобожден от всего "лишнего" - от всего того, что делало
его носителем неповторимой человеческой  индивидуальности.  В  тщетных
попытках выстоять, выиграть соревнование капиталистический  мир  готов
применить любые средства. И прежде всего он  с  легкостью  приносит  в
жертву человеческую личность.
    Боязнь индивидуального  неизбежно  порождает  апологию  стандарта,
всеобщую нивелировку, культ  машины  Постепенно  пустеет  Дономага.  В
каком-то далеком ее уголке еще страдает Рожденный в Колбе,  несчастный
пленник машины, само существование которой давно потеряло смысл. Герой
рассказа "Солнце заходит в Дономаге" вынужден до  полного  изнеможения
вертеть рукоятку зарядного генератора своего механического властелина.
Все обессмыслено в этом страшном, карикатурном  подобии  общества.  Но
это уже конец, агония. Гаснет солнце, меркнет небо Дономаги.
    И вот наступает катастрофа: опыты с новым оружием  уничтожают  все
живое в пределах страны. Да, и здесь сказывается культ машин: огромная
разрушительная сила нового оружия действует только на живые организмы.
Чудом уцелевший старик -  герой  рассказа  "Наследник"  -  остается  в
полном одиночестве, плохо скрашиваемом лишь  "обществом"  электронного
мозга. Оказавшись единственным  обладателем  всех  богатств  Дономаги,
старик с восторгом отдал бы все  это  тяжелое  наследство,  только  бы
вырваться из гнетущего, мертвящего одиночества Он  умирает,  не  теряя
слабой надежды может быть, где-нибудь жизнь все таки продолжается.
    Таковы вкратце некоторые из историй о Дономаге, рассказанных Ильей
Варшавским. Они помогают нам  глубже  понять  и  нынешние  черты  того
общества,  где  наука  служит  не   освобождению   человека,   а   его
закрепощению.





    В  этих  заметках  я  уже  упоминал  о  юмористических   рассказах
Варшавского. Некоторые из них составляют третий раздел  сборника,  что
поможет читателю полнее представить себе творческий облик автора.
    В третьем разделе читатель найдет и литературные пародии, и,  если
можно так выразиться, "научные пародии", и  просто  шутливые  новеллы.
"Фантастикой  в  собственном  соку"  назван  автором  этот  раздел:  в
рассказах, составляющих его, пародируются  главным  образом  те  идеи,
которые  стали  за   последнее   время   чуть   ли   не   обязательной
принадлежностью научно-фантастических произведений.
    Третье путешествие, которое совершит в этой книге читатель,  будет
самым  веселым.  Это  путешествие  в  страну  иронии.  Здесь  есть   и
безобидные шутки, есть и обидные кое для кого, потому что в юморе Ильи
Варшавского почти всегда  присутствует  сатирическая  струя.  Впрочем,
шутка,  даже  самая  острая,  бывает  весьма  полезна  для   здоровья,
подорванного  чрезмерной   серьезностью   или   слишком   затянувшимся
красноречием. Ибо, как точно  заметил  польский  поэт  Станислав  Лец,
"сатире  приходится   иногда   восстанавливать   то,   что   разрушено
патетикой".


Last-modified: Mon, 15 Nov 1999 15:37:48 GMT

Оцените этот текст: