Андрей Дмитрук. Скользящий по морю жизни
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Ночь молодого месяца". М., "Молодая гвардия", 1983
("Библиотека советской фантастики").
OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Перед рассветом 14 мая 19... года "ночные люди" из магической общины
Пра Бхата, уже потрясшей страну невиданными злодеяниями, захватили одну из
важнейших стратегических ракетных баз. Одетые в черные шелковые халаты и
маски лемуров, смертники вороньем обрушились на ограду.
Повторяю, база была одной из важнейших. "Аякс", в просторечии "спейс
фортресс", космическая крепость, - вы слышали об этом драконе последних
лет перед разоружением? В его брюхе притаился, сжавшись до размеров
железнодорожной цистерны, радиоактивный пустырь чуть поменьше Бельгии.
Дерзкий захват представлял особую опасность по причине автономии
пускового устройства. Несколько таких "самостоятельных" шахт построили на
случай гибели центрального пульта в министерстве обороны...
Пра Бхат, потомок выходцев из Южной Азии, называвший себя "воплощением
Шивы", держал членов секты под настоящим гипнозом. Хором скандируя тексты
мантр, они бегом пересекли границу электронного контроля. Трелями зашлись
пулеметы, но и падая с гордой улыбкой на устах, будущие святые успевали
включать под халатами кумулятивные петарды...
Ворвавшись через свежие проломы ограды, "ночные люди" сменили
супертермит на кривые ритуальные ножи с резными рукоятями слоновой кости.
Жизнь сохранили только персоналу командного пункта. "Ночные люди" согнали
солдат и офицеров к главной панели управления и держали их там, покалывая
для острастки. Ракшас, то есть начальник отряда, связался по радио с Пра
Бхатом, а тот из своего логова в заброшенном тоннеле метро - с
президентским дворцом.
Под угрозой атомного удара по столице президенту было предложено
освободить из тюрем всех осужденных членов секты и самому явиться для
переговоров к "воплощению Шивы". Президент попросил шесть часов на
размышление. Пра Бхат дал ему один час.
Мгновенно было созвано селекторное совещание.
Командующий военно-воздушными силами заявил, что хранители "Аякса",
видимо, не успели вскрыть конверт "ноль" - а может быть, успели, но не
смогли выполнить инструкцию. Оборудование шахты пока в целости. Президенту
подобает крайняя оперативность; нужно небольшое время, чтобы подготовить
ракету к пуску, и это время уже идет. Лично он, генерал, предлагает
накрыть базу с воздуха.
Министр юстиции побеспокоился о персонале.
Генерал ответил, что фанатики вряд ли оставили кого-нибудь в живых.
Министр высказал сомнение. Самостоятельно сектанты не осуществят
запуск: кто-нибудь им поможет, хотя бы и под пыткой.
Генерал напомнил, что малая кровь предпочтительнее гибели столицы.
Госсекретарь опасался обстрела базы. "Аякс", даже взорвавшись в шахте,
может выбросить радиоактивную тучу, губительную для ближайших городов.
Кабинет президента огласился бурным спором. Выиграл командующий ВВС,
доказавший, что обстрел уничтожит только электронику и коммуникации, а
больше ничего и не надо.
Президент, очень не хотевший военных действий, заикнулся было о
переговорах. Тут уже на главу государства разом набросились все телефонные
голоса: его-де возьмут заложником, а шантаж с помощью "Аякса" не
прекратится, и страна станет вотчиной "воплощения Шивы", начинавшего
карьеру вышибалой в курильне опиума.
На двадцать четвертой минуте совещание закрылось. Командующий авиацией
выслушал краткое распоряжение своего верховного начальника.
...Надо полагать, Пра Бхат предвидел возможность такого ответа. Когда
над ближайшим к базе военным аэродромом встала дымная пятерня со
стремительно удлиняющимися пальцами, "спейс фортресс" уже была готова к
старту.
Громовые молоты ударили по приморской степи севернее базы, затем по
бетонным дворам. Белыми фонтанчиками зарябил окрашенный восходом залив.
Пять ракетоносцев, обескураженно ревя, как по невидимой горке скатились к
горизонту и стали там разворачиваться для нового захода.
Говорят, один из программистов умер, искромсанный ножами, но так и не
согласился выстроить траекторию, называвшуюся "овермун", от базы до
столицы. Другой все-таки произвел стартовые расчеты. Навеки останется
неизвестным: то ли мысли офицера спутались от боли, то ли нарочно передал
он машинам такую программу...
Будем считать, что нарочно. Давайте думать о человеке хорошо.
Смена у Алексея Гурьева получалась на диво спокойная. Ни звонков из
Главной диспетчерской, ни срочных грузов, ни вздорных дальнорейсовиков,
свихнувшихся от многодневного одиночества в кабине и требующих
"немедленной, вы слышите, - немедленной" техпомощи и отправки на Землю.
Алексей даже позволил себе минут сорок поболтать с Вероникой по
служебному коду - а более напряженное время такая забава стоила бы
выговора. Как всегда, говоря со станции, он искренне тешился тем, что на
каждую его фразу Ника отвечает не тотчас, а запаздывая на пару секунд.
Радиосигналу нужно ощутимое время, чтобы пройти сотни тысяч километров.
Вопреки пылкому, порывистому характеру подруги казалось, что она
обдумывает свои слова.
Когда наконец было переговорено обо всем на свете, когда Ника до
мельчайших подробностей описала погоду в Томске, поведение кота Митрича и
туалет, в котором она отправится на встречу выпускников родного
экологического учцентра, Алексей почмокал в микрофон, высказал ревность к
Никиным коллегам-экологам и, дождавшись ответного чмоканья, отключился.
Сделав несколько приседаний, он вышел через шлюз на обзорную палубу.
Картина привычно завораживала простором, сиянием и неподвижностью.
Серебряный купол ныне пустующего профилактория под ногами, далеко
вынесенный в пропасть елочный шарик топливного резервуара, затененный
изгиб кольца ремонтных причалов. А кругом россыпи бездны, алмазная крупа,
напоминающая о средневековых космогониях: тысячекратно продырявленный
бархатный шар, впускающий снаружи лучи рая. Совсем рядом - выеденный
ломоть Луны, ржавым цветом похожий на ветхие фотографии. Он, Алексей, один
на спутнике, начиненном автоматами; и он в центре шара, в центре
вселенной.
Обернувшись, долго созерцал над собой бирюзовую вспененную Землю -
словно океан по законам невесомости свернулся в чудовищную каплю. Хорошо.
Из других положений станции можно видеть только скупой серп или лоснящийся
бок, а то и вовсе упереться в черноту "новоземлия".
Спину царапнул зуммер. Пришлось вернуться в кресло, подвижное, как
розовый язык, оно изменяло форму при любом движении сидящего, всегда
облегая тело.
Сигналила, проходя Внутренний Пояс со стороны Луны, флотилия транзитных
грузовозов. На сводном табло бежали золотом по черному знаки
автоматического рапорта: количество судов - шесть, тип - термоядерный
сухогруз СТ-088, строй кильватерный, режим торможения. Интервал, скорость
- все в пределах нормы. Груз - метано-аммиачный лед, самородные металлы,
почта с Плутона и Юпитера. Заправка, естественно, не требуется, ремонта
тоже не просят. Вполне обычное прохождение флотилии грузовиков из колоний.
Левой рукой Гурьев коснулся биопанели, чтобы компьютер подтвердил
командиру флотилии прием рапорта, правой - через другой квадрат панели
предупредил Землю-Грузовую о подходе судов. Жест был привычным,
машинальным, как приглаживание волос. Глаза диспетчера блуждали по
видеоблоку, а мысли - по устью речонки Ушайки, то есть именно там, где
всего каких-нибудь десять дней назад Ника сразу после рывка потеряла
водную лыжу, но ухитрилась не упасть, а пересечь в балетном пируэте чуть
ли не всю Томь. Быстро заканчивается отпуск, но еще быстрее тускнеют
воспоминания, как будто уже прошли годы.
На экране локатора луч развертки рисовал ползущую световую гусеницу -
флагманское судно. Гравиприемник показал размытый овал с алым центром,
тускнеющий до темно-вишневого и черного. Видеокуб обладал наименее острым
зрением - в нем билась, разгоняя вязкую темноту, бабочка термоядерного
"факела".
Теперь оставалось лишь проследить, чтобы все шесть "гусениц"
благополучно миновали Внутренний Пояс и были приняты диспетчерами
дежурного космодрома Земли-Грузовой. Конечно, устав есть устав, но с этим,
право же, легко справилась бы любая из почти живых машин станции. Алексей,
имея натуру непоседливую, часто удивлялся: зачем на станциях Поясов,
хороводами кружащих вокруг Земли, сохраняют диспетчеров? Да еще нередко
таких, как Гурьев, практикантов-преддипломников пилотских школ. Подумать
только: двадцати-двадцатидвухлетних парней и девушек, бредящих субсветовой
разведкой, заставляют провожать и встречать сухогрузы, танкеры, баржи,
вести станционный журнал, клянчить у Главной диспетчерской лишнее
планетарное горючее и внушать какому-нибудь озверевшему, разбивающему
кулак о пульт навигатору с Нептуна, что дезактивация займет всего три
часа, а пока можно посмотреть мультфильмы.
В такой практике больше пустой муштры, чем пользы. Дескать, учись
терпению, аккуратности, учись дотошно исполнять самые скучные
обязанности... Нечто патриархально-старообрядческое, из романов о дремучих
скитах чудилось Алексею в диспетчерской практике.
Пусть привычные глаза следят за гусеницами, мерно прогрызающими ходы в
листе локатора, - память может вернуться к реке Томи, к ломящему зубы
холоду воды, струнному оркестру сосен; к Нике, тормошащей среди камней
лукавого увальня - щенка лайки.
...Он по-детски протер глаза кулаками. Шестой сухогруз не был одиноким
на экране. Под углом к его непреклонному курсу, явно отставая, бежал
продолговатый светляк.
На станциях любят пощекотать себе нервы россказнями о локаторных
призраках, якобы заставляющих диспетчеров гоняться за несуществующими
судами, а пилотов - подчас и гибнуть в погоне. Но светляк призраком не был
- либо врал весь видеоблок. Гравиприемник показывал нечто вроде наклонной
восьмерки с двумя алыми центрами - нижний побольше. Причем восьмерка на
глазах сжималась в пузатую гитару. Блуждающий камень, что ли, -
здоровенный космолит, почему-то не расстрелянный на Внешнем Поясе?
Ответ пришел прежде, чем пальцы Алексея успели коснуться квадрата
анализаторных устройств. Смоляной видеокуб, где тонула, мерцая все слабее,
увязшая бабочка шестого судна, озарился новой вспышкой. Стреляя синим,
вплыла оса чужого "факела".
Вот уж этого просто не могло быть. Никак. Ни одно из судов Системы,
будь то аннигиляцнонный великан межзвездник, рейсовый грузовоз,
обслуживающий колонистов, пассажирский лайнер с оранжереей и танцпалубой
или парусная баржа, набитая приборами космофизиков, - ни одно судно не
прошло бы без рапорта мимо диспетчерской станции. Дисциплина командиров и
экипажей здесь ни при чем: так запрограммированы все - без исключения -
судовые машины.
Корабль с погибшей командой и испорченной биоэлектроникой? Но кто же
тогда управляет двигателем?
Давно миновал сумбурный двадцатый век, удивительно сочетавший
практицизм с расцветом религий и суеверий; окончился
сентиментально-рассудочный двадцать первым - никто уже не ждал всерьез
послов других цивилизаций, надеялись только на собственные силы, на земной
поиск. К тому же первые данные универсального анализатора были куда как
прозаичны: жидкостный ракетный пращур, даже странно, что такие еще
ползают, - ему ли покорять световые годы?
Впрочем, расчет траектории удивил Алексея еще больше, чем тип судна.
Гигантская парабола, словно этот монстр действительно падал из межзвездья!
Но двигатель могли запустить и недавно, где-нибудь за Луной. Скорее
всего так и произошло: ракета охлаждена почти до абсолютного нуля (кстати,
это говорит об отсутствии экипажа) и только начинает нагреваться... С
корабля-матки, что ли, остановившегося на рубежах Системы, падает этот
зонд? Да уж, очень высокая техническая оснащенность для разума,
путешествующего между звездами.
Бред какой-то.
Он послал запрос на общепринятой служебной волне: "Судну, следующему
курсом... (цифры координат). Прошу полетный рапорт. Дежурный диспетчер
Гурьев".
Без толку.
А сводное табло пишет как ни в чем не бывало: длина тридцать два метра,
масса тысяча шестьсот восемьдесят тонн, режим поворота...
Поворота?!
Ну да. Еще минута, другая - и бесстрастный биокомпьютер печатает:
"Поворот окончен. Режим ускорения".
Во всем огромном теле "Аякса" не спали только уцелевшие элементы
солнечных батарей да питаемый ими очажок возбуждения среди кристаллов
мозга.
С тех пор как огненная ладонь бережно подняла над приморской пустошью
башню "спейс фортресс", а затем яростно швырнула ракету в глубь
рассветного неба, - с тех давних пор остыло сердце "Аякса". Ледяная тьма
оковала его клапаны, стояла в камерах, в толстых и тонких сосудах.
Когда-то стаей перепуганных голубей шарахнулись самолеты, пытавшиеся
накрыть пусковую шахту; "ночные люди" в подвалах базы и столица, где над
многомиллионной паникой надрывались сирены, напрасно ждали падения
монстра. Не дождались, будто растаяла "крепость" вместе с остатками
ночи...
Оправившись от ужаса, народ, как разгневанный слон, растоптал фанатиков
в лемурьих личинах. А через несколько лет вопреки усилиям хозяев
улетевшего "Аякса" грянуло разоружение. Сначала ядерное. Затем, после ряда
попыток притормозить время, всеобщее и полное...
По мере удаления от Земли все глубже погружалось в мертвый сон сердце
"Аякса". Миновав ловушки тяготеющих планет, "спейс фортресс" выплыла
далеко за пределы Системы. Обгоревшая, изъязвленная титановая башня
подобно киту дрейфовала в пустыне пустынь, неся под мертвым сердцем
зародыш неслыханного взрыва. Солнце монеткой поблескивало за кормой. Еще
ни один земной корабль не бывал в этих местах.
Повинуясь власти Солнца, "Аякс" выполнил параболическую орбиту, равную
дорогам самых вольных комет. В положенный час он вернулся к Земле,
окруженной двойным кольцом обитаемых спутников - лабораторий, заводов,
энергостанций, которые больше не загромождали зеленую планету.
Возможно ли осмотреть и ощупать каждый кубический километр околоземья?
Диспетчеры Внешнего Пояса не заметили темную, холодную, молчаливую
"крепость".
Оказавшись вблизи Луны, вышел из летаргии мозг; в хитросплетении
кристаллов зазмеились первые импульсы. Такова была воля давно почивших
конструкторов: "овермун", лунная петля. Обогнув Луну, включить двигатель и
поразить земную цель, неуязвимо для антиракет ударив из открытого космоса,
- вот что помнил и неукоснительно выполнял мозг "Аякса".
Офицер-программист исказил траекторию, окровавленной рукой выбросив
дракона в сторону от Луны. (Давайте думать о человеке хорошо.) Но он не
мог предусмотреть все последствия. Удар был только отсрочен.
Параболическая орбита властью Солнца вернула смерть к заданному пределу.
Получив сигнал приборов, измеряющих тяготение и магнитную активность,
вспыхнул мозговой очажок. Давно забытая лихорадка работы охватила джунгли
кристаллов, проникла в сердце.
Словно помолодев от векового сна, сердце закружило едкую кровь,
подожгло - и плеснуло в замороженные сопла.
"Спейс фортресс" уверенно шла на цель.
Гурьев тщательно, как перед экзаменационным полетом, срастил швы
скафандра и шагнул в предшлюзовую камеру.
Когда он потревожил Главную диспетчерскую Пояса, ему ответили, чтобы он
хорошенько проверил показания приборов, потому что во всем флоте давно уже
нет ни одного жидкостного ракетного двигателя, а если есть, то это
чья-нибудь личная инициатива, и дело Гурьева - передать рапорт "вниз",
Земле.
Руководству полусотни станций, следящих за тысячами судов, было не до
мелочей, не до каких-то неведомых умельцев, воскрешающих историю
космоплавания.
Он предупредил Землю-Грузовую и Землю-Главную. Там занялись
измерениями, а потом поблагодарили Гурьева и сказали, что ракета
действительно идет из чертовой дали, а значит - при ее ничтожной скорости,
- запущена очень давно. Может быть, она несет погибший экипаж, а машина,
построенная в ином столетии, просто не знает, что надо отдавать рапорт. Во
всех случаях Гурьев совершил значительное открытие, и ему этого не
забудут. Монстра же подхватят силовым каналом в атмосфере и благополучно
посадят.
Тогда бы надо было Алексею успокоиться и даже возгордиться, но он и не
подумал.
В глубине его голубоглазой, влюбчивой и дисциплинированной души,
возможно попав туда не по адресу, жила, как щука в ясном озере,
безошибочная интуиция. Подтверждая выкладки парапсихологов, малоопытный
Гурьев каялся предчувствиями. Когда трещал зуммер личной связи, он
уверенно говорил первым, не дожидаясь никаких "алло": "Здравствуйте,
богиня Ника", или: "Я вас слушаю, Ахмед Касымович" (так звали шефа), или:
"Я повторяю - причалы заняты до особого распоряжения". Знал по звонку, кто
вызывает!
Вот и теперь: не успокоили Алексея ни силовой канал, ни похвалы. Вещий
голос нашептывал тревогу.
Он еще раз набрал код Земли-Главной. Координатор космодромов ответил
вроде бы менее приветливо.
- Вы видите объект, о котором я докладывал?
- Разумеется, во всех подробностях.
- Вы использовали для идентификации систему памяти Космоцентра?
- Использовали, - с подчеркнутой кротостью сказал координатор.
- Ну и что?
- Точных аналогий нет, но общая конструкция соответствует
восьмидесятым-девяностым годам двадцатого века.
- Двадцатого?!
- Да, это какой-то зонд-автомат, случайно или намеренно выведенный на
очень вытянутую орбиту и включивший двигатели вблизи Луны. Еще раз
огромное вам спасибо, Гурьев.
- Да я не о том... Раньше... раньше бывали такие случаи?
- Подобные. Ловили станции, ракеты-носители, зонды, но, конечно, не
вековой давности и не в активном полете. Вас еще что-нибудь интересует?
В последних словах лязгнул откровенный начальственный металл: "А
занимались бы вы своим делом, диспетчер". Но если деликатный Гурьев
срывался, остановить его было трудно.
- Но почему, почему машина не определила точно?! Ведь в Космоцентре
должны быть данные обо всех запусках, от начала космонавтики!
Молчание.
Шуршащий, бормочущий эфир подобен некоему громадному колодцу, где долго
бродят причудливо искаженные отзвуки твоих слов. Особенно когда собеседник
молчит.
- Часть документации утрачена, Гурьев. _Особенно_ той, что касается
конца двадцатого века. Вы же знаете, что тогда творилось на Земле...
Ничего, скоро разберемся. А почему вас, собственно, так волнует тип
ракеты?
Профессиональное терпение координатора оказалось большим, чем ожидал
Гурьев. Кажется, на Земле-Главной смирились с допросом, а может быть,
решили, что переполох да кольце спутников имеет основания.
- Не знаю... Мне подумалось... только вы не смейтесь! Мне подумалось: а
вдруг это боевая ракета? Может быть, даже с атомным или термоядерным
зарядом?
Там как будто улыбнулись.
- Исключено. Земля не вела войн в открытом космосе.
- Вы ведь сами говорите, что часть документации погибла!
Шептались, посмеивались, безмятежно текли эфирные волны.
- Извините, диспетчер, мне пора вернуться к моим прямым обязанностям. А
вам, вероятно, к своим.
Щелчок отключения.
Наверное, уже разливали шампанское историки космоплавания - шутка ли,
сама валится в руки жидкостная колымага эпохи первых экспедиций!
"А вам, вероятно, к своим".
Правильно, к самым непосредственным!
Есть право, дарованное уставом для крайних случаев: временно передать
власть автоматам и догнать судно на сторожевом ионном катере, обычно
праздно пылящемся в ангаре любой станции.
Потому-то и срастил Алексей швы скафандра и через шлюз-7 шагнул под
своды безвоздушного ангара. Услужливо зажглись прожекторы, скрестив лучи
на плоской, напоминающей портсигар машине с двумя соплами по бокам. Под
закругленным лбом катера сидели глубоко утопленные глаза объективов.
Гурьев еще с главного пульта проверил готовность двигателя, открыл
пилотский люк. Оставалось только забраться в кабину, что он и сделал без
помощи трапа, словно всадник, вскакивающий в седло. Захлопнув колпак,
тотчас же зажег оба микрореактора. Катер тронула нервная дрожь, стали
выскакивать знаки на табло под видеокубом.
Расползлись бронированные створы. Свет прожекторов был обрублен на
пороге, точно станция уперлась в эбонитовую стену. Но глаза мигом
освоились, ощутили провал, нащупали звездную пыль.
Тут вещий голос разом зашептал в уши Гурьева такое, что Алексей чуть
было не усыпил реакторы. Он даже пальцы убрал подальше от панели - вдруг
сверхчуткий пульт воспримет биотоки, искаженные страхом? Уже, спеша
обосновать отступление, вступала логика: да кому он нужен, кроме
историков, этот глухонемой паровоз космоса, который меньше чем через пять
часов будет подхвачен силовым каналом космодрома? Он, диспетчер, рядовой
сотрудник Пояса, сделал все, что мог, всех предупредил, получил
благодарность. Погоня является только его правом, но уже никак не
обязанностью. Кто посмеет осудить?
...А за что, собственно, осудить? Можно подумать, что, не погнавшись за
ракетой, Гурьев совершит страшное преступление!
"Совершишь", - сказал голос.
Ни к селу ни к городу захотелось услышать Нику. Чтобы она опять
рассказала, как Митрич принес ей в постель задушенного воробья, был бит и
недоумевал: за что? За лучшие побуждения?
Вспомнился еще младший братец, имевший наглость взяться за трехактную
пьесу и теперь изводивший отца и мать чтением очередных сцен. После
полушутливых жалоб матери Гурьев сообщил мальцу, что литературная
деятельность начинается обычно с лирических стихов, а уж прозу и особенно
драму может писать только человек опытный, много переживший, знающий людей
и их отношения.
Что-то мучительно знакомое вдруг заскреблось в памяти - в отдаленной
связи с прозой и драмой: "Демон... демон... великий демон, скользящий по
морю жизни". Откуда это?..
Вздрогнув, словно морозный ветер обжег его спину, Алексей положил
пальцы на зеленый стартовый квадрат. Вернулись нужные биотоки, катер
выполнил приказ.
Две пленные фиолетовые молнии зазмеились у сопел. Почти лишенный веса
на время взлета, "портсигар" скользнул над цельнометаллической плитой пола
и исчез. Челюстями сомкнулись створы, погасли прожекторы - только волоски
ламп долго тлели под потолком.
Курс на сближение был проложен безукоризненно. Весь путь занял около
трех часов. Все это время Гурьева сковывало некое неописуемое ощущение,
холодная лихорадка всепоглощающего стремления к цели. Глаза с потрясающей
цепкостью вбирали в себя летящие огни видеокуба; руки, словно независимо
от сознания, плясали по биопанели. Но и самый придирчивый кэп из пилотской
школы не нашел бы ни единой ошибки!
Он никогда не был честолюбив. Разумеется, почел бы счастьем отправиться
куда-нибудь за тридевять световых лет, покорить фантастические миры и
вернуться со сказочной, сверхчеловеческой славой Язона или Одиссея. Однако
не представлялась ему черствой и судьба доброго, всеми уважаемого штурмана
внутрисистемных трасс, имеющего в тылу озорную красивую жену Нику, дом,
полный любимых книг, и двоих-троих здоровых сорванцов, от коих эти книги
придется до поры беречь.
Вряд ли жажда отличиться, прославиться гнала Гурьева вслед за
подозрительным бродягой. Скорее всего то была подсознательная, внушенная
матерью тяга к ясности и порядочности - позвоночник гурьевской души. Плюс
интуиция, конечно...
"Великий демон, скользящий по морю жизни..."
Да откуда же это, наконец?
Скорости уравнены. Кажется - совсем рядом висит, постреливая синими
газовыми языками, сплошь покрытая узловатой коростой ожогов, утолщенная к
носу туша. У нее круглая слепая голова и веера солнечных батарей,
истрепанные, как крылья мельницы после урагана.
Вот оно! Поймал, вспомнил!..
"Белый Кит плыл у него перед глазами, как бредовое воплощение всякого
зла, какое снедает порой душу глубоко чувствующего человека, покуда не
оставит его с половиной сердца и половиной легкого - и живи как хочешь...
Белый Кит неожиданно всплывал смутным и великим демоном, скользящим по
морю жизни..."
Это Мелвилл. "Моби Дик", опаленная диковинными страстями исповедь
китобоя-философа. Ника побаивается Мелвилла.
Интересно, посвящал ли какой-нибудь китобой царственную жертву любимой
женщине?
Еще сорок, от силы пятьдесят минут - и ракета войдет в силовую воронку
космодрома.
Словно пар над круглым бассейном, ходит пузырями и свилями веселая
атмосфера близкой планеты. Сквозят, плавая по океанам, рыжие шапки горных
массивов.
Меняются цифры на табло... Тормозит! Не хочет сгореть, со всего размаха
вонзившись в воздушное одеяло!
А все-таки зловеща эта непреклонность слепой головы; жутковат
маниакальный бег живого мертвеца к Земле!
Сблизиться... Еще сблизиться...
Кто сказал, что у Времени каменный лик? Наверное, стареющий джентльмен
в кресле перед камином, сквозь дым верной трубки философски взиравший на
будущее. Время - бешеный ночной поезд, с грохотом несущийся в тоннеле,
пробуравленном его собственным прожектором. Короток освещенный клинок
рельсов, и мрак бежит впереди, оборачиваясь и дразня.
Зуммер. Торопливый, прерывистый голос. Что это с координатором?
- Земля-Главная вызывает диспетчера Гурьева.
- Гурьев слушает.
- Немедленно меняйте курс. Уходите.
- Почему?
- Выполняйте приказ.
- Почему?!
Молчит эфир. Нет - стрекочет, посвистывает, щелкает серебряными
язычками далеких соловьев, соек, дроздов и прочей лесной мелочи. Алексей,
несмотря на все старания Ники, научился узнавать только дятла - по красной
грибной шапочке да синиц - по грудке с аккуратным галстуком. Так же плохо
знал он и лесные цветы, и травы. Стыдно.
- Вы были правы, Гурьев. Мы привлекли системы памяти Института истории
материальной культуры и Музея войн. Это космическая ракета военного
предназначения, с боеголовкой... в общем, термоядерной, но особой. Ее
называли гамма-бомба. Приказываю вам уходить!
Гамма-бомба? Это ж надо, какое щупальце протянулось из прошлого... Там
живут птицы - на занимающем уже полнеба лазоревом, зеленом, белопенном,
клубящемся вихрями куполе. Там Ника, мама, отец и братец - явный графоман,
добравшийся уже до середины второго акта.
- Координатор, что вы намерены делать?
- Применить лазер.
- Не успеете. Линейные размеры цели ничтожны. Поиск рассеянным лучом и
наводка сфокусированного займут много времени.
- Другого выхода нет. Земля еще раз благодарит вас, Алеша, ваши заслуги
бесценны, мы были бы совсем не подготовлены... Может быть, часть населения
угрожаемого района успеет... успеет спуститься в подземные горизонты...
Уходите же, чего вы ждете! Рассеянный луч уже ведет поиск.
- Поздно, координатор, поздно.
Там что-то закричали, Гурьев отключился.
"Прямо навстречу тебе плыву я, о все сокрушающий, но не все одолевающий
кит: до последнего бьюсь я с тобой...".
Зажмурившись и больно прикусив губу, чтобы не успеть передумать,
Алексей прижал пальцы к биопанели.
Правым двигателем катер смял и разорвал, как фольгу, обугленную кожу
"спейс фортресс". Нервы "Аякса" не выдержали. Мозг отдал последний приказ
- о самоистреблении.
Радужный сполох был хорошо виден с орбитальных станций; роскошной
падучей звездой явился он сумеречным странам у границы дня.
Давайте думать о человеке хорошо.
Last-modified: Tue, 19 Sep 2000 16:20:23 GMT