и заламывания рук, взаимными обвинениями и извинениями. Типичными
высказываниями являются следующие:
МАТЬ - ДЕВУШКЕ: Даже если он в самом деле хочет жениться на тебе, как
он сможет тебя уважать после всего того, что будут говорить о тебе люди?
ДЕВУШКА (некоторое время спустя): В конце кондов, мне его хватило по
горло еще до того, как я обнаружила, что беременна, но я не хотела ранить
его чувства, потому что он так сильно был в меня влюблен.
ЮНОША: Если бы дело было не в том, что я так обязан своему отцу за все
то, что он сделал для меня, я бы устроил так, что она избавилась бы от
ребенка. Но к тому времени все уже знали.
Все знали, поскольку сын рассказал отцу, который рассказал жене,
которая рассказала старшему сыну, который рассказал своей жене... и т. д.
По-видимому, подобный процесс обладает динамикой, отделенной от
индивидуумов. Но в данном и любом другом случае этот процесс представляет
собой форму отчуждения, постигаемую тогда - и только тогда,- когда череду
такого отчуждения можно проследить в обратном порядке от любой личности
вплоть до того, что в любое мгновение является его единственным
источником,-переживания и действия каждой отдельно взятой личности.
Своеобразной особенностью Их является то, что они создаются лишь каждым
из нас, отрекающимся от своей собственной личности. Если мы впустили Их в
наши сердца, мы являемся лишь множеством одиночеств, в котором у всех
личностей является общим лишь ее расположение по отношению к другому, исходя
из необходимости собственных действий. Впрочем, каждый человек, в качестве
другого по отношению к другому, является необходимостью другого. Каждый
отвергает любую внутреннюю связь с другими;
каждый заявляет о собственной несущественности: "Я просто выполняю
приказы. Если бы я этого не делал, это бы сделал кто-то еще", "Почему вы не
подписываетесь? Все остальные уже подписались" и т. д. Однако, хотя я могу
не отличаться, я не могу действовать отлично. Ни один человек мне не
необходим более, чем я. по своим заявлениям, нужен Им. Но точно так же, как
он есть "один из Них" для меня, я есмь "один из Них" для него. При таком
собрании взаимной неотличимости, взаимной несущественности и одиночества,
по-видимому, не существует никакой свободы. Есть лишь приспособляемость к
присутствию, которое существует везде где-то в другом месте.
Мы
Бытие любой группы, с точки зрения самих членов этой группы, весьма
любопытно. Если я думаю о тебе и о нем как находящихся вместе со мной, а
другие опять-таки не вместе со мной, то я уже образовал два рудиментарных
синтеза, а именно Мы и Они. Впрочем, такой частный акт синтеза не является
сам по себе группой. Для того чтобы Мы начали быть группой, необходимо,
скажем, не только, чтобы я рассматривал тебя, его и себя как Нас, но чтобы
ты и он также думали о нас как о Н а с. Я буду называть подобный акт
переживания некоторого количества личностей как единого коллектива актом
рудиментарного группового синтеза. В таком случае Мы, то есть каждый из Нас
- я, ты и он, - совершили акты рудиментарного группового синтеза. Но на
данный момент это всего лишь три частных акта группового синтеза. Для того
чтобы группа действительно выкристаллизовалась, я должен признать, что ты
думаешь о себе как об одном из Нас, как и я, и что он думает о себе как об
одном из Нас, как ты и я. Более того, я должен гарантировать, что и ты, и он
признаете, что я думаю о себе как находящемся вместе с тобой и им, а ты и он
должны сходным образом гарантировать, что двое остальных признают, что эти
Мы являются вездесущими среди нас -не просто личной иллюзией с моей, твоей
или его стороны, разделяемой двумя из нас, но не разделяемой всеми нами
троими.
В весьма сжатой форме я могу изложить предыдущий абзац следующим
образом.
Я "интериоризирую" твой и его синтез, ты интериоризируешь его и мой, он
интериоризирует мой и твой; я интериоризирую твою интериоризацию меня и его;
ты интериоризируешь мою интериоризацию тебя и его. Более того, он
интериоризирует мою интериоризацию себя и тебя -логическая скручивающаяся
спираль взаимных перспектив до бесконечности.
Группа, рассматриваемая в первую очередь с точки зрения переживания ее
членов, не является социальным объектом, находящимся в пространстве. Это
совершенно чрезвычайное бытие, сформированное синтезом каждой личности одной
и той же множественности в Мы, и синтезом каждой личности множества
синтезов.
Группа, рассматриваемая извне, выглядит как социальный объект,
производящий посредством своего облика и явных процессов, происходящих
внутри нее, впечатление иллюзии организма.
Это мираж: при ближайшем рассмотрении тут нет никакого организма.
Группу, чье объединение достигается посредством взаимной интериоризации
каждым другого каждого, в которой ни "общий предмет", ни организационная,
или институциональная, структура не имеют изначальной функции своего рода
"цемента" группы, я буду называть нексусом.
Единство нексуса содержится внутри каждого синтеза. Каждый такой акт
синтеза связан взаимной внутренностью с любым другим синтезом того же самого
нексуса, поскольку он также является внутренностью любого другого синтеза.
Единство нексуса есть объединение, созданное каждой личностью из множества
синтезов.
Социальной структурой полностью достигнутого нексуса является единство
как вездесущность. Это вез-десущность нескольких здесь, тогда как набор
других всегда находится где-то в другом месте, всегда там.
Нексус существует лишь постольку, поскольку каждая личность воплощает
собой нексус. Нексус -везде, в каждой личности, и больше нигде, как в
каждой. Нексус находится на противоположном полюсе от Них, где каждый
человек признает свое членство, рассматривает другого как сосуществующего с
собой и допускает, что другой рассматривает его как сосуществующего с ним.
Нам всем в одной лодке по морю в шторм плыть,
И друг другу мы должны преданны быть.
Г. К. ЧЕСТЕРТОН
В такой группе взаимной преданности, братства до смерти каждая свобода
взаимно отдается в залог.
В нексальной семье единство группы достигается благодаря переживанию
каждого из группы, и опасность для каждой личности (поскольку личность
существенна для нексуса, а нексус существенен для личности) заключается в
рассеивании или распаде "семьи". Это может произойти ^ лишь тогда, когда
одна личность за другой рассеют ее в самих себе. Объединенная "семья"
существует только до тех пор, пока каждая личность действует с точки зрения
существования семьи. Тогда каждая личность может воздействовать на
другую личность, чтобы заставить ее (посредством сочувствия, шантажа,
ощущения обязанности, вины, благодарности или откровенного насилия)
утвердить. свою интериоризадию группы неизменной.
Значит, нексальная семья есть "сущность", которая
должна сохраняться в каждой личности и храниться каждой личностью,
которая живет и умирает ради нее и которая, - в свою очередь, предлагает
жизнь за преданность и смерть за дезертирство. Любое отступничество от
нексуса (предательство, измена, ересь и т. п.), согласно этике нексуса, по
заслугам наказывается; а самое худшее наказание, изобретенное "групповыми
людьми", есть изгнание или отказ от общения -групповая смерть.
Условием постоянства подобного нексуса, чьим единственным
существованием является переживание его каждой личностью, является успешное
перепридумывание всего того, что дает подобному переживанию raison d'etre.
Если нет внешней опасности, то опасность и ужас должны быть выдуманы и
поддерживаться. Каждая личность должна воздействовать на других для того,
чтобы поддерживать нексус в них.
Некоторые семьи живут в постоянном страхе того, что - для них -
является внешним миром-преследователем. Члены семьи живут, так сказать, в
семейном гетто. Это одна из основ так называемой материнской излишней
защиты. Она не является "излишней" с точки зрения матери, да на самом деле
зачастую и с точки зрения членов семьи.
"Защита", которую подобная семья предлагает своим членам, по-видимому,
основывается на нескольких непременных условиях: 1) фантазия о внешнем мире
как чрезвычайно опасном; 2) порождение страха внутри нексуса из-за этой
внешней угрозы. "Работой" нексуса является порождение такого страха. Такая
работа есть насилие.
Стабильность нексуса является производной страха, порождаемого в его
членах работой (насилием), производимой членами группы друг над другом.
"Гомеостаз" подобной семьи представляет собой продукт взаимодействий,
опосредованный статутом насилия и страха.
Наивысшей этикой нексуса является взаимная озабоченность. Каждый
человек озабочен тем, что другой думает, чувствует и делает. Он может
рассматривать это как свое право ожидать, что другие будут заботиться о нем,
и считать себя обязанным в свою очередь ощущать озабоченность по отношению к
ним. Я не желаю ни движения без ощущения своего права, что вы должны быть
осчастливлены или опечалены, горды или пристыжены тем, что я делаю. Каждое
мое действие всегда представляет собой заботу о других членах группы. И я
считаю вас бессердечными, если вы не озабочены моей озабоченность вами,
когда вы что-либо делаете.
Семья может действовать как банда гангстеров, предлагая друг другу
обоюдную защиту от насилия по отношению друг к другу. Это взаимный терроризм
с предложением защиты и безопасности от насилия, которым один стращает
другого и которого человек страшится, если нарушает правила.
Моя озабоченность, моя озабоченность вашей озабоченностью, ваша
озабоченность и ваша озабоченность моей озабоченностью и т. д.-это
бесконечная спираль, на которой покоится гордость или стыд за моего отца,
сестру, брата, мать, сына, дочь.
Существенной чертой нексуса является ожидание, что каждое действие
одной личности будет иметь отношение ко всем остальным и повлияет на них.
Ожидается, что природа такого влияния должна быть взаимной.
Ожидается, что каждая личность управляется и управляет другими
благодаря взаимному воздействию, которое каждый человек оказывает на
другого. Быть взволнованным действиями или чувствами других считается
"естественным". Не является "естественным", если отец не гордится сыном,
дочерью, матерью и т. д. или не стыдится их. Согласно такой этике действие,
произведенное для того, чтобы обрадовать, сделать счастливым, выказать свою
благодарность другому, представляет собой высшую форму действия. Такая
взаимная межличностная причинно-следственная связь является предпосылкой
самоактуализации. В такой игре нарушением правил является использование
подобной взаимозависимости для того, чтобы причинить другому вред, разве что
на благо нексуса, но самое страшное из всех преступлений -отказаться
действовать на основе такой предпосылки.
В действительности примеры этого таковы.
Петр что-то дарит Павлу. Если Павел не обрадован или отказывается от
подарка, он неблагодарен за то, что сделано для него. Или: Петр делается
несчастным, когда Павел совершает нечто. Так что, если Павел совершает это,
он делает Петра несчастным. Если Петр сделан несчастным, Павел невнимателен,
бессердечен, себялюбив и неблагодарен. Или: если Петр готов пожертвовать
собой ради Павла, то Павел должен быть готов пожертвовать собой ради Петра,
а иначе он будет себялюбивым, неблагодарным, бессердечным, безжалостным и т.
п.
"Жертвоприношение" при таких обстоятельствах состоит в том, что Петр
обедняет себя, чтобы сделать что-то для Павла. В этом заключается тактика
вынужденного долга. Это также можно выразить так: каждая личность делает
вклад в другого.
Группа, будь то Мы, или Вы, или Они, не является новым индивидуумом,
организмом или гиперорганизмом на социальной сцене: у нее нет своих
собственных органов, своего собственного сознания. Однако мы можем проливать
свою собственную кровь и кровь других ради этого бескровного присутствия.
Группа представляет собой реальность того или иного рода. Но какого
рода реальность? "Мы" есть форма объединения множества, созданного теми, кто
разделяет общее переживание этой вездесущей выдумки.
Извне группа Их может выглядеть совсем по-иному. Это по-прежнему тип
объединения, наложенного на многообразие, но на этот раз те, кто специально
изобретают объединение, сами не являются его членами. Здесь я, конечно же,
не ссыпаюсь на восприятие стороннего наблюдателя Нас -объединения,
учрежденного изнутри самого себя. "Они" появляются в поле зрения как своего
рода социальный мираж. "Красные", "белые", "черные", "евреи". Однако на
человеческой сцене подобные миражи могут самоактуализироваться. Изобретение
Их создает Нас, а Мы можем потребовать изобрести Их для того, чтобы
переизобрести Самих Себя.
Один из наиболее гипотетических видов сплоченности между нами
наблюдается тогда, когда каждый из нас хочет одного и того же, но не хочет
ничего от другого. Мы объединены, скажем, общим желанием достать последний
билет на поезд или заключить лучшую сделку на торгах. Мы могли бы с радостью
перерезать друг другу глотки, но мы, тем не менее, ощущаем между нами
определенные узы, так сказать, негативное единство в том, что каждый
воспринимает другого как лишнего, и метаперспектива каждого человека
показывает ему, что он лишний для другого. В данном случае мы разделяем
желание присвоить одну и ту же общую вещь или вещи -пищу, землю,
общественное положение, реальное или воображаемое,-но ничего не разделять
между собой и не хотеть этого. Двое мужчин любят одну и ту же женщину, два
человека хотят купить один и тот же дом, два кандидата хотят получить одну и
ту же должность. Такой общий объект может одновременно как разделять, так и
объединять. Ключевой вопрос состоит в том, может ли он быть отдан всем или
нет? Насколько он дефицитен?
Объект может быть животного, растительного или минерального
происхождения, относящимся к человеческому или божественному, реальному или
воображаемому, единственным или множественным. Человеческим объектом,
объединяющим людей, является, например, поп-певец по отношению к своим
фанам. Все могут обладать им, хотя и магическим образом. Когда такая магия
сталкивается с иным порядком реальности, обнаруживается, что идол рискует
быть разорванным на куски беснующимися фанами, стремящимися оторвать от него
хоть кусочек.
Объект может быть множественным. Две соперничающие фирмы вовлечены в
напряженное рекламное состязание, причем каждая находится под впечатлением,
что она отдает своих потребителей другой. Исследования рынка порой
обнаруживают, насколько расколота фантазиями сцена таких социальных
разнообразий. Законы же, управляющие восприятием, изобретением и
подтверждением таких социальных сущностей, как "потребители", не открыты.
Обычной связью между Нами может быть другой. Этот Другой даже может не
быть локализован как вполне определимые Они, на которых можно указать. В
социальной сети сплетен, слухов, не признаваемой открыто расовой
дискриминации этот Другой находится везде и нигде. Другой, который управляет
каждым, есть каждый, находящийся в его положении -в положении не "я", а
другого. Однако каждое "я" скрывает, что оно само является тем другим,
которым оно является для этого Другого. Этот Другой есть переживание
каждого. Любая личность ничего не может поделать из-за другого. Другой
находится везде где-то в другом месте.
Вероятно, наиболее интимный способ, которым Мы можем быть
объединены,-нахождение каждого из нас в одном и том же присутствии и
обладание им внутри самих себя. В любом внешнем смысле это нелепица, но
здесь мы исследуем вид переживания, который не признает различий
аналитической логики.
Мы обнаруживаем, как этот демонический групповой мистицизм неоднократно
вызывался в предвоенных речах на нюрнбергских митингах нацистов. Рудольф
Гесс заявляет:
"Мы -это Партия, Партия -это Германия, Гитлер -- это Партия, Гитлер
-это Германия" и т. д.
Мы являемся христианами постольку, поскольку мы - братья во Христе. Мы
-во Христе, и Христос в каждом из нас.
Нельзя ожидать ни от какой группы, чтобы она держалась достаточно долго
на чистом пламени подобного объединенного переживания. Группы склонны
исчезать под атаками других групп или из-за неспособности выдержать
опустошительное воздействие голода или болезней, внутренних расколов и т. п.
Но простейшая и вечная угроза любой группе исходит из простого дезертирства
ее членов. Это, так сказать, опасность испарения.
Под видом групповой преданности, братства и любви вводится этика,
основой которой является мое право предоставить другому защиту от моего
насилия, если он мне предан, и ожидать его защиты от его насилия, если я
предан ему, и моя обязанность устрашать его угрозой насилия с моей стороны,
если он не останется преданным.
Пусть не будет никаких иллюзий насчет братства людей. Мой брат -
настолько же дорогой мне, насколько я дорог сам себе, мой близнец, мой
двойник, моя плоть и кровь - может быть как солинчевателем, так и
сомучеником, и в любом случае он, вероятно, примет смерть из моих рук, если
решится посмотреть на ситуацию по-иному.
Братство людей вызывается к жизни отдельными людьми в зависимости от
обстоятельств, в которых они находятся. Но очень редко оно распространяется
на всех людей. Во имя нашей свободы и нашего братства мы готовы взорвать
другую половину человечества и быть взорванными в свою очередь.
Это вопрос жизни или смерти в наиболее насущном из возможных смыслов,
поскольку именно на основе таких примитивных социальных фантазий о том, кто
или что есть я или ты, он или она. Мы или Они, связывается или разделяется
мир, а мы умираем, убиваем, поглощаем, разрываем и разрываемся на части,
сходим во ад или возносимся на Небеса - короче, мы проводим свою жизнь. Что
есть "бытие" "красных" для тебя и для меня? Какова природа присутствия,
вызываемого произнесением этого магического звука? Разве мы симпатизируем
"Востоку"?
Разве мы ощущаем необходимость пугать, стращать или задабривать "его"?
"Россия" или "Китай" расположены лишь в фантазиях каждого, включая "русских"
и "китайцев" - нигде и везде.
Специфически человеческая черта человеческих группировок может
использоваться для превращения их в некое подобие нечеловеческих систем.
Мы не предполагаем теперь, что химические элементы соединяются вместе,
потому что любят друг друга. Атомы не взрываются от ненависти. Это люди
действуют, исходя ж любви и ненависти, это они объединяются для обороны,
нападения или удовольствия, получаемого в обществе друг друга.
Все те люди, которые стремятся управлять поведением большего количества
других людей, воздействуют на переживание этих людей. Если можно заставить
людей переживать некую ситуацию сходным образом, можно ожидать, что они
будут и вести себя сходным образом. Если заставить всех людей хотеть одного
и того же, ненавидеть одно и то же, ощущать одну и ту же угрозу -тогда их
поведение уже взято в плен: вы получили своих потребителей или свое пушечное
мясо. Вызовите общее восприятие негров как недочеловеков или белых как
порочных и упадочных, и поведение может быть согласовано должным образом.
Хотя большую часть переживаний и действий можно преобразовать в
количественно взаимозаменяемые единицы, схема постижения групповых структур
и их постоянства совершенно отлична от схемы, которую мы используем, когда
объясняем относительные постоянные в физических системах. В последнем случае
мы не тем же самым образом прослеживаем постоянную модель в обратном
направлении вплоть до взаимной интериоризапии модели, чем бы ни были
составляющие ее единицы. Однако инерция групп людей, проявляющаяся как само
отрицание практики, фактически представляет собой продукт практики и ничто
иное. Такая групповая инерция может быть лишь орудием мистификации, если она
воспринимается как часть "естественного порядка вещей". Идеологическое
злоупотребление подобной идеей вполне очевидно. Оно столь явно служит
интересам тех, чей интерес заключается в том, чтобы заставить людей
поверить, что status quo есть "естественный порядок", предписанный
божественным образом или "законами природы". Непосредственно же менее
очевидно, но не менее затуманивающе приложение эпистемологической схемы,
выведенной из природных систем, к группам людей. Теоретическая позиция здесь
служит лишь все большему отрыву практики от структуры.
Группа становится машиной - и забывается, что она - сделанная людьми
машина, в которой машиной являются те самые люди, которые ее создают. Она
совершенно не похожа на машину, сделанную людьми, которая может обладать
своим собственным существованием. Группа - это сами люди, организующие себя
в модели, страты, предполагающие и предписывающие различную власть, функции,
роли, права, обязанности и т. п.
Группа не может стать сущностью, отделенной от людей, но люди могут
образовывать круги, чтобы окружить других людей. Модели во времени и
пространстве, их относительное постоянство и жесткость не превращаются когда
угодно в природную систему или гиперорганизм, хотя фантазия может
развиваться, и люди могут начать жить фантазией о том, что относительное
постоянство в пространстве-времени моделей и моделей моделей и есть то, ради
чего они должны жить и умирать.
Происходит так, словно все мы предпочитаем умереть ради сохранения
своих теней.
Ибо группа не может быть не чем иным, кроме как разнообразием точек
зрения и действий ее членов, и это остается верным даже тогда, когда
-посредством интери-оризапии этого разнообразия как синтезированного каждым
-это синтезированное разнообразие становится вездесущим в пространстве и
продолжительным во времени.
Это так же верно, как и то, что человек есть общественное животное,
поскольку явная сложность и противоречия социального поля, в котором ему
приходится жить, столь труднопреодолимы. Они остаются таковыми даже при
фантастических упрощениях, которые накладываются на эту сложность,-некоторые
из них мы исследовали выше.
Наше общество множественно в нескольких смыслах. Любой человек,
вероятно, является участником большого количества групп, которые могут
обладать не только различной системой членства, но и совершенно разными
формами объединения.
Каждая группа требует более или менее коренного внутреннего
преобразования от личностей, которые ее составляют. Рассмотрите метаморфозы,
через которые может пройти один человек за один день, пока он передвигается
из одного вида социальности в другой: семейный человек, пылинка в толпе,
функционер в организации, друг. Это не просто различные роли -каждая
обладает всей полнотой прошлого, настоящего и будущего, предлагающей
различные выборы и ограничения, различные степени изменений или инерции,
различные виды близости и отдаленности, различные наборы прав и
обязанностей, различные поручительства и обещания.
Я не знаю ни одной теории индивидуума, которая бы полностью это
признавала. Есть искушение начать с понятия некоторой предполагаемой базовой
личности, но сопутствующие эффекты не сводимы к одной внутренней системе.
Усталый семейный человек в конторе и усталый деловой человек дома
свидетельствуют о том факте, что люди переносят из одного контекста в другой
не просто один набор внутренних объектов, но разнообразные и
интернализованные социальные образы бытия* -зачастую они чрезвычайно
противоречивы.
Не существует и таких постоянных эмоций, или чувств, как любовь,
ненависть, гнев, доверие или недоверие. Какого бы обобщенного определения
каждого из этих чувств ни было сделано на самых высоких уровнях абстракции,
специфически и конкретно каждая эмоция всегда находится в той или иной связи
с группой, в которой она встречается. Не существует никаких "базовых"
эмоций, инстинктов или
*См. главу "Индивидуум и структура семьи" в [33 ].
личностей вне взаимоотношении, которые имеет человек внутри того или
иного социального контекста*.
Происходит гонка на время. Вполне допускаю, что будут возможны
дальнейшие преобразования, если люди начнут переживать самих себя как
"Одного из Нас", Если, даже на основе полнейшего своекорыстия, мы сможем
осознать, что Мы и Они должны быть переведены во всеобщность человеческого
рода, что, уничтожая их, мы не должны уничтожить нас всех.
Пока продолжается война, обе стороны начинают все больше и больше
походить друг на друга. Змея хватается за свой собственный хвост. Колесо
делает полный оборот. Осознаем ли мы, что Мы и Они - тени друг друга? Мы -
это Они для Них, так же как Они -это Они для Нас. Когда будет поднята
завеса? Когда шарада превратится в Карнавал? Святые могут по-прежнему
целовать прокаженных. Самое время прокаженному поцеловать святого.
*Эта глава, в частности, многом обязана "Критике диалектического
разума" Ж.-П. Сартра. Она подытожена в книге "Разум и насилие", написанной
мной в соавторстве с Дэвидом Купером в 1964 году.
V. ШИЗОФРЕНИЧЕСКОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ
ДЖОНС (громко смеется, затем выдерживает паузу):
Я -Магдугал. (На самом деле его зовут не так.)
СМИТ: Как ты зарабатываешь на жизнь, парень? Работаешь на ранчо или
что?
Д: Нет, я моряк гражданского флота. Нужно быть очень жилистым.
С: Музыкальный автомат, а? Полагаю, музыкальный автомат иногда поет.
Если они правильно налажены. Гм-м. Думаю, это был он. Мое полотенце, гм-м.
Мы выйдем в море примерно через... восемь или девять месяцев. Как только...
будут починены сломавшиеся детали. (Пауза.)
Д: У меня любовная тоска, тайная любовь.
С: Тайная любовь, да? (Смеется.)
Д: Ага.
С: А у меня никакой тайной любви.
Д: Я влюбился, но я не ухаживаю... сидит там... выглядит вроде как я...
гуляет везде.
С: Моя, о единственная, моя единственная любовь - это акула. Убирайся с
ее пути.
Д: Разве они не знают, что у меня жизнь, чтобы жить? (Продолжительная
пауза.)
С: Ты работаешь на авиабазе? А?
Д: Ты же знаешь, что я думаю про работу. В июне мне -тридцать три,
знаешь?
С: В июне?
Д: В июне мне тридцать три года. Эта штука полетит в окно, после того
как я уставлю, э-э... оставлю эту больницу. Так что я разложил сигареты, я -
условие жизни в космосе, я сам из космоса, без дураков.
С (смеется): Я -настоящий космический корабль оттуда.
Д: Куча людей говорят, э-э... так, как сумасшедшие, но "Веришь -не
веришь" Рипли, берешь -отдаешь... одна в "Экзаменаторе", это в разделе
юмора, "Веришь -не веришь" Рипли, Роберт Рипли, "Веришь - не веришь", но мы
ничему не должны верить, если мне не хочется. (Пауза.) Каждая розочка так
одинока. (Пауза.)
С: Возможно. (Фраза не слышна из-за шума самолета.)
Д: Я -моряк гражданского флота.
С: Возможно. (Вздыхает.) Я приму ванну в океане.
Д: Ванна воняет. Знаешь почему? Потому что ты не можешь бросить, когда
тебе хочется. Ты на службе.
С: Я смогу бросить, когда мне захочется бросить. Я выберусь, когда
захочу выбраться.
Д (говоря в то же самое время): Пойми меня. Я - гражданский, я могу
бросить.
С: Гражданский?
Д: Иди моим... моим путем.
С: Полагаю, у нас в порту есть гражданские. (Продолжительная пауза.)
Д: Чего они от нас хотят?
С: Гм?
Д: Чего они от тебя и меня хотят?
С: Чего они от тебя и меня хотят? Откуда я знаю, чего они хотят от
тебя? Я знаю, чего юни хотят от меня. Я нарушил закон, и приходится за это
платить (Молчание.) [21].
Это разговор между двумя личностями, у которых диагноз -шизофрения. Что
означает этот диагноз?
Рассматривать гамбиты Смита и Джонса в качестве обусловленных в первую
очередь неким психическим дефицитом - все равно что предполагать, что
человек, делающий стойку на руках на велосипеде, едущем по канату на высоте
тридцати метров, страдает от неспособности стоять на двух ногах. Мы вполне
можем спросить, зачем этим людям быть, зачастую блестяще, такими хитрыми,
уклончивыми, ловкими и в итоге непостижимыми.
За последнее десятилетие в психиатрии произошел радикальный
мировоззренческий сдвиг. Он поставил под сомнение старые допущения,
основанные на попытках психиатров девятнадцатого века внедрить структуру
клинической медицины, имеющей отношение к их наблюдениям. Таким образом,
считалось, что темой психиатрии является душевная болезнь: думали о душевной
физиологии и душевной патологии, искали признаки и симптомы, ставили
диагноз, делали прогнозы и предписывали курсы лечения. В соответствии с
философскими склонностями врача он искал этиологию этих душевных болезней в
разуме, в теле, в окружающей среде или в унаследованной предрасположенности.
Термин "шизофрения" придумал швейцарский психиатр Блойлер, работавший в
этой сфере деятельности. Используя термин "шизофрения", я не ссылаюсь на
какое-либо условие, которое считаю скорее душевным, чем физическим, или на
болезнь наподобие пневмонии, но лишь на ярлык, который некоторые люди
прикрепляют к другим людям при определенных социальных обстоятельствах.
"Случай" шизофрении должен обнаруживаться путем исследования не одного лишь
предполагаемого больного, но всего социального контекста, в котором
проводится психиатрический церемониал*.
После демистификации по крайней мере становится ясно, что некоторые
люди ведут себя и переживают самих себя и других способами, которые кажутся
странными и непостижимыми большинству людей, включая их самих. Если такие
поведение и переживание подпадают под определенные, довольно широкие
категории, этих людей, вероятно, диагностируют как подверженных некоему
состоянию, называемому шизофренией. По недавним подсчетам почти один из ста
родившихся детей попадут в эту категорию в то или иное время до достижения
сорокапятилетнего возраста, а в Великобритании в данный момент есть около
шестидесяти тысяч людей в психиатрических лечебницах, а еще больше вне стен
больниц, которых называют шизофрениками.
*См. [17].
У ребенка, родившегося сегодня в Великобритании, в десять раз больше
шансов попасть в психиатрическую больницу, чем в университет, а примерно
одна пятая всех пациентов этих больниц имеет диагноз шизофрения. Это можно
воспринять как указание на то, что мы сводим наших детей с ума более
эффективно, чем обучаем. Вероятно, именно наша система образования и сводит
их с ума.
Большинство психиатров, но не все, по-прежнему думают, что люди,
которых они называют шизофрениками, страдают от унаследованной
предрасположенности действовать предпочтительно непостижимым образом, что
некий, пока неопределенный генетический фактор (возможно, генетический
.морфизм) взаимодействует с более или менее обычным окружением так, что
вызывает биохимические и эндокринологические изменения, которые, в свою
очередь, порождают то, что мы наблюдаем в качестве поведенческих признаков
более глубоких органических процессов.
Но неверно приписывать кому-либо гипотетическую болезнь с неизвестной
этиологией и необнаруженной патологией, если можно доказать обратное*.
"Шизофреник -это некто, обладающий причудливыми переживаниями и (или)
действующий причудливым образом - обычно с точки зрения его родственников и
нас самих...
То, что пациент с таким диагнозом страдает от некоего патологического
процесса, есть либо факт, либо гипотеза и допущение, либо суждение.
Рассмотрение в качестве факта -ложно. Рассмотрение в качестве гипотезы
- законно. Нет необходимости делать допущения или высказывать суждения.
Психиатр, приспосабливающий свою клиническую позицию к наличию еще не
диагностированной личности, на которую он уже смотрит как на пациента,
склонен верить, что у него в наличии "факт" шизофрении. Он действует так,
словно его наличие установлено. Затем он должен исследовать этот случай и
многочисленные этиологические факторы, сделать прогнозы и провести курс
лечения. Серд-
*См. [45].
цевина болезни тогда оказывается вне деятельности личности. То есть
болезнь воспринимается как процесс, которому личность подвергается,- либо
генетический, либо конституциональный, эндогенный, экзогенный, органический
или психологический, либо смесь их всех" [29].
Многие психиатры сегодня становятся более осторожными при принятии
такой отправной точки. Но чем можно ее заменить?
Проясняя новый взгляд на шизофрению, мы могли бы вспомнить о шести
слепцах и слоне: один дотрагивается до его туловища и говорит, что это
стена, другой дотрагивается до уха и говорит, что это опахало, еще один
дотрагивается до ноги и говорит, что это колонна, и т. д. Проблема
заключается в отборе образцов, и ошибкой является неосторожная
экстраполяция.
Раньше при отборе образцов поведения шизофреника применялся метод
клинического обследования. Вот пример такого рода исследования, проведенного
на рубеже веков. Это дословный отчет немецкого психиатра Эмиля Крепелина.
"Господа, случаи, которые я предлагаю вам, весьма любопытны. Первой вы
увидите служанку двадцати четырех лет, облик которой выдает сильное
истощение. Несмотря ни на что пациентка постоянно находится в движении,
делая по нескольку шагов то вперед, то назад; она заплетает косы,
распущенные за минуту до этого. При попытке остановить ее мы сталкиваемся с
неожиданно сильным сопротивлением: если я встаю перед ней, выставив руки,
чтобы остановить ее, и если она не может меня обойти, она внезапно
нагибается и проскакивает у меня под рукой, чтобы продолжить свой путь. Если
ее крепко держать, то обычно грубые, невыразительные черты ее лица
искажаются и она начинает плакать до тех пор, пока ее не отпускают. Мы также
заметили, что она держит кусок хлеба в левой руке так, что его совершенно
невозможно у нее отнять. Пациентка почти не обращает внимания на окружающую
обстановку, если ее оставляют одну. Если вы колете ее иголкой в лоб, она не
моргает и не отворачивается и оставляет иголку торчать изо лба, что не
мешает ей неустанно ходить взад-вперед наподобие хищной птицы. На вопросы
она почти ничего не отвечает, а только трясет головой. Но время от времени
она причитает: "О Боже! О Боже! О мамочка! О мамочка!", всегда точно
повторяя одни и те же фразы" [25].
Вот мужчина и девушка. Если мы смотрим на ситуацию с точки зрения
Крепелина, все -на месте. Он -здоров, она -больна; он -рационален, она
-иррациональна. Из этого следует взгляд на действия пациентки вне контекста
ситуации, какой она ее переживает. Но если мы возьмем действия Крепелина
(выделенные в цитате) -он пытается ее остановить, стоит перед ней, выставив
вперед руки, пытается вырвать у нее из руки кусок хлеба, втыкает ей в лоб
иголку и т. п.- вне контекста ситуации, переживаемой и определяемой им, то
насколько необычными они являются!
Характер взаимодействия между психиатром и пациентом таков, что если
вырвать из контекста роль пациента, как это сделано в клиническом описании,
то она может показаться очень странной. И вместе с тем роль психиатра служит
пробным камнем для определения нормальности с точки зрения здравого смысла.
Психиатр, психически здоровый ipso facto, показывает, что пациент не
вступает с ним в контакт. Тот факт, что он не вступает в контакт с
пациентом, показывает, что что-то не в порядке с пациентом, а не с
психиатром.
Но если перестать отождествлять себя с клиническим положением и
взглянуть на пару "психиатр-пациент" без подобных предположений, то будет
трудно поддержать такой наивный взгляд на ситуацию.
Психиатры уделяют очень мало внимания переживанию пациента. Даже в
психоанализе существует постоянная тенденция предполагать, что
шизофренические переживания суть нечто нереальное и необоснованное; в них
можно найти смысл, лишь их истолковывая; без истолкования пациент остается в
мире заблуждений и самообмана. Американский психиатр Каплан в предисловии к
своему великолепному собранию собственных отчетов психически больных о своих
переживаниях очень справедливо пишет:
"Имея все преимущества на своей стороне, он (психиатр или
психоаналитик) пробирается сквозь увертки и оговорки пациента и выводит их
на свет разума и прозрения. При такой встрече между психиатром и пациентом
усилия первого связаны с наукой и медициной, с пониманием и заботой.
Переживаемое пациентом связано с болезнью и ирреальностью, с извращениями и
искажениями. Процесс психотерапии состоит по большей части в замене ложных
субъективных взглядов пациента на объективные взгляды психиатра. Но сущность
такой концепции заключается в том, что психиатр понимает, что происходит, а
пациент - нет" [23].
Г. С. Салливан обычно говорил молодым психиатрам, приходящим работать
вместе с ним: "Я хочу, чтобы вы запомнили -при существующем состоянии нашего
общества пациент -прав, а вы -не правы". Это возмутительное упрощение. Я
привожу его, чтобы освободиться от любых навязчивых идей, состоящих в том,
что психиатр прав, а пациент -не прав. Однако я думаю, что в отношении
внутреннего мира можно большему поучиться у шизофреников психиатрам, чем
пациентам -у психиатров.
Совсем иная картина начинает проявляться, если взаимодействие между
самими пациентами изучается без таких предположений. Одно из лучших
исследований было проведено американским социологом Эрвингом Гоффманом.
Гоффман провел целый год в качестве ассистента физиотерапевта в большой
психиатрической больнице (около семи тысяч коек) под Вашингтоном. Его
достаточно низкий статус в больничной иерархии позволял установить с
пациентами братские отношения, на которые не был способен медицинский
персонал из высших эшелонов. Один из его выводов таков:
"Существует старая поговорка, что нет четкой границы между нормальными
людьми и пациентами психбольницы;
скорее существует континуум с хорошо приспособившимися гражданами на
одном конце и полностью проявившимися психотиками -на другом. Должен
заявить, что после периода акклиматизации в психиатрической лечебнице
представление о некоем континууме кажется весьма самонадеянным. Сообщество
есть сообщество. Насколько оно диковинно для тех, кто в него не входит,
настолько же оно естественно, даже если и нежелательно, для тех, кто живет
внутри него. Система отношений, которые пациенты налаживают друг с другом,
не ложится на конец какой-либо шкалы, но она скорее дает один пример
ассоциации людей -которой, без сомнения, следует избегать,-но которую к тому
же исследователю нужно занести в картотеку наряду со всеми остальными
примерами ассоциаций, которые он может собрать" [18].
Большая часть этого исследования посвящена подробному документированию
того, как так происходит, что человек, помещенный в положение пациента,
стремится стать определяемым как недеятель, как неответственный объект,
чтобы к нему относились надлежащим образом, и даже начинает рассматривать
самого себя в таком свете.
Гоффман также показывает, что, смещая фокус с рассмотрения личности вне
контекста, чтобы увидеть ее в контексте, поведение, которое могло показаться
совершенно непостижимым, а в лучшем случае объясняемым как некая
внутрипсихическая регрессия или органическое разложение, может получить
вполне обычный, человеческий смысл. Он не просто описывает подобное
поведение "у" пациентов психиатрической больницы, он описывает его в
контексте личностных взаимодействий и системы, в которой они имеют место.
"...В действии -процесс порочного круга. Люди, помещенные в "плохие"
отделения, обнаруживают, что им дается очень мало какого-либо оборудования и
вещей - одежду у них могут отнимать кажду