го
времени от глагола "иметь" -- il a -- "он имеет", а с диакритическим значком
-- клинышком слева направо -- является предлогом, означая "в", "за", "из",
"о", "перед" и многое другое. Просто же взятая прописная буква А заменяет
выражение "альтэсс" и "высочество", когда говорится о лицах из царствующего
дома. Правда, теперь таких лиц становится все меньше и меньше...
Я буду рад, если вам придет в голову обратиться к словарям других
языков, европейских и внеевропейских, и начать исследовать: что выражает в
них та же самая буква А. Вполне возможно, вы наткнетесь на презабавные
приключения, происходящие с нею... 274
В любопытнейшей (а в свое время -- ценнейшей) маленькой книжке
профессора И. Бодуэна де Куртенэ "Об отношении русского письма к русскому
языку" говорится, что в отличие от знаков звуковой речи, которым
несвойственно "увеличиваться" или "уменьшаться", усиливаться или ослабевать
дальше определенных им природой речи величин, знаки речи письменной, в
частности буквы, обладают в этом смысле неограниченными возможностями.
Чтобы привести пример "буквы-гиганта", ученый-лингвист вспоминает
географический феномен. "Не забудем о дельтах рек, например дельта Нила, --
говорит он. -- Природа создала очертание, которое человек сумел прочесть как
колоссальную букву".
Затейливая мысль. Но мне она здесь нужна лишь, чтобы заговорить о
другом. "Дельта реки"... Тут просто -- случай языковой игры, метафорически
делающей имя буквы словом, имеющим нарицательное значение.
Явление занятно: оно прямо 275 противоположно тому, что
наблюдается весьма часто и в мире азбук, -- превращению значимого слова в
имя буквы, в чистое наименование. Так слово "алеф" -- телец -- стало
называть знак для одного из звуков финикийского алфавита. Так стали именами
букв русские слова "добро", "мыслете", "аз", "он", "ук".
В нашем же случае -- наоборот: слово, означавшее только четвертую букву
греческой азбуки, утратив нацело свой архаический смысл -- "далет" (дверь),
внезапно испытало обратную метаморфозу: приобрело значение "область
отложения наносов в устье реки, прорезанная сетью ее рукавов".
Теперь, прочитав начало фразы: "К числу величайших дельт мира
принадлежат...", вы спокойно допишете: "дельты Нила, Ганга, Миссисипи",
совершенно не вспоминая при этом греческую букву "дельту".
Но "область в устье реки" не единственное переносное значение слова
"дельта". В энциклопедиях вы отыщете "дельта-лучи", "дельта-металл" и даже
"дельта-древесину". Повсюду здесь эпитет "дельта" указывает на порядковое
место предметов в ряду им подобных.
У математиков слово "дельта" входит во множество терминов:
"дельта-оператор", "дельта-функция". Тут оно уже перестает быть просто
буквой, но освободилось оно от этого качества ненамного больше слова "а",
когда мы превращаем его в алгебре в заместитель выражения "некоторое число
или количество".
В большей степени "дельта" -- Δ становится словом в
дифференциальном исчислении, где означает приращение абсциссы или аргумента.
Уже то, что там постоянно встречаются выражения "дельта икс" и "дельта
игрек", 276 доказывает: "дельта" здесь есть слово, немногим
отличающееся типологически от слова "дом" в выражениях "Дом писателей" и
"Дом художников".
Конечно, никакой мудрец и пророк не смогли бы в те
века, когда финикийский "далет" превращался в греческую "дельту", предречь
дальнейшую судьбу этого "междуязычного" имени. Да и мы представления не
имеем, какие значения примет оно на себя хотя бы через 250 лет...
Среди таких -- может быть, более курьезных, нежели значительных, --
приключений, мне хочется помянуть историю, приключившуюся с нашей буквой Ф.
В кириллице она носила затейливое наименование "ферт". Затейливое? Да.
Этимологи и сейчас спорят, откуда оно взялось. Греческое "фюртэс" вроде бы
не годится для названия буквы; оно значит "беспокойный человек", да и не
слышно, чтобы Ф в Греции так именовали. Думают, "ферт" -- просто выдумка,
звукоподражание, понадобившееся потому, что славянских слов с буквой Ф
вначале не нашлось. "Суá!" -- как говорят французы: "Пусть так!"
Но вот на Руси с Ф произошло нечто наверняка не предусмотренное
изобретателями этого буквенного имени.
Читателям с воображением эта палочка с двумя дужками по бокам стала
напоминать задорно подбоченившегося человека. Появилось словосочетание
"стоять фертом", а затем новое существительное "ферт" и даже уменьшительное
"фертик", по Вл. Далю -- франтик, щеголек.
Мало-помалу существительное это стало уже неодобрительным, полубранным.
У А. Чехова: "Тут к нам ездит один 277 ферт со скрипкой,
пиликает", у В. Вересаева: "Вхожу в приемную, вижу, какой-то ферт стоит в
красных лампасах". Слово нацело потеряло связь с именем буквы, и случилось
это невесть когда. Ведь еще у Пушкина:
У стенки фертик молодой
Стоит картинкою журнальной...
А в его "Истории села Горюхина" есть место, где
происхождение слова "ферт" из названия буквы видно чрезвычайно ясно: "Тогда
* * * , растопыря ноги наподобие буквы хера и
подбочась наподобие ферта, произнес следующую краткую выразительную речь".
Вам, конечно, встречалось слово "похерить", обычно заставляющее и
произнесшего и выслушавшего его сделать этакую извинительную гримаску. А
извиняться не в чем.
Слово "похерить" связано прямо с названием буквы X в кириллице -- "хер"
и является сокращением слова "херувим". Зачеркните какой-нибудь кусок
написанного вами текста. В девяти случаях из десяти вы перечеркнете его
крест-накрест и вертикально. И получите косой крест, похожий на букву X.
Уже сонные подьячие в допетровских приказах "херили" такими крестами
испорченные места рукописей. Вот оттуда-то и пошло слово "похерить",
порожденное именем старославянской буквы...
"Глаголь". У Пушкина есть начало одного неоконченного произведения --
"Альфонс садится на коня...". Помните мрачный ландшафт Испании:
Какую ж видит он картину?
Кругом пустыня, дичь и голь,
А в стороне торчит глаголь,
И на глаголе том два тела
Висят... 278
Здесь "глаголь" -- виселица, но не орудие казни дало свое имя букве.
Оно само было названо по сходству с буквой. Как это доказать?
Тот, кто придавал буквам запоминающиеся имена, выбрал название для Г по
акрофоническому принципу, но не существительное, как вроде бы было
естественно, а глагол. "Глаголь!" по-славянски значило "говори!".
Сомнительно, чтобы нам удалось когда-либо узнать мотивы, по каким
буквы получали именно эти, а не другие названия; но мы знаем , что это не
исключение: для буквы Р тот же или другой изобретатель избрал такую же
глагольную форму -- "рцы!".
Букву можно назвать любым словом; тут не требуется, как у Козьмы
Пруткова, пытаться наименовать "судьбу не индейкой, а какой-либо другой,
более на судьбу похожей птицей".
А вот любая новая вещь, которую нужно назвать новым словом, требует
некоего соответствия между этим словом и ее свойствами. Неправдоподобно,
чтобы столб с горизонтальной перекладиной наверху, инструмент быстрой казни,
был наименован словом "говори". Скорее уж так могли бы назвать дыбу, орудие
пытки. А если признать, что название этому мрачному столбу взято у на него
похожей буквы, то все становится на свое место. Буква стала словом!
"Мыслете". На этот раз производное от глагола "мыслить". Сложное
движение пера, нужное для начертания буквы М, связало ее в бытовом языке с
шатающимся "туда-сюда" на пути хмельным человеком. И вот уже возникает нечто
вроде полусуществительного "мыслете", означающее нечто неопределенное, не
обязательно связанное с образом пьяницы: "он мыслете пишет".
279
"Покой". Старое название буквы П сохранилось до наших дней едва ли не
исключительно в выражении "покоем ставить что-либо, располагать". Столы
"ставят покоем" -- так, чтобы они образовали как бы букву П, с целью
наиболее компактного размещения заседающих или трапезующих.
"Добро". Желтый флаг во флотской флажной сигнализации. Значение этого
флага: "Да, согласен, разрешаю". На флоте и в настоящее время постоянно
можно слышать выражения "дал "добро", "получили "добро", "у меня
командирское "добро" в кармане". Причем никому не приходит в голову понять
"добро" в кармане" в смысле "командирское имущество", "деньги",
"хозяйственные запасы". А в то же время лишь редкие из моих
сотоварищей-моряков отдавали себе отчет в том, что это "добро" было в
прошлом наименованием одной из букв старославянской азбуки. Любопытно, не
правда ли?
"Икс". История того, как одна из последних букв латинского
алфавита превратилась в слово, на математическом языке означающее понятие
"неизвестная величина", довольно сложна.
На рубеже средневековья и Возрождения Европа лихорадочно овладевала
научными, и, в частности, математическими, знаниями арабо-мавританского
Востока. За средние века арабы далеко обогнали европейцев на этом фронте.
Европейские ученые заимствовали у своих учителей и обозначение неизвестного
при помощи буквы. У мавров, соприкасавшихся с испанцами, условная буква эта
именовалась "шэ".
У испанцев была совершенно иная буква, знак другого звука, но
обладавшая тем же названием "шэ". Испанцы так называли в те времена ту
букву, 280 которая у соседних народов именовалась "икс". Испанцы
писали теперь в математических трудах X как и их ученики французы, но
выговаривали этот знак как учителя-арабы -- "шэ". Французы же -- Декарт
первый принял это новшество в свою прославленную "Геометрию", -- видя знак
X, стали и выговаривать его как "икс". Из страны в страну слово-буква дошло
и до России. Сначала как математический термин, а затем...
Прислушайтесь не к беседам академиков, а к живой речи вокруг вас.
Наряду со строгим термином, X -- неизвестное, со строго зафиксированным
физическим значением X -- единица длины, применяемая при измерении длин
гамма-лучей, есть и более простое, бытовое его значение. В толковых словарях
оно определяется сходно -- "неизвестное или неназываемое лицо". Очень часто
"икс" соединяется с другими последними буквами латинского алфавита -- "Икс,
Игрек, Зет, не все ли равно кто?".
Математическое употребление букв оказывает влияние на бытовое.
"Икс-игрек-зет" нельзя заменить произвольными буквами -- "пе-эр-эс-тэ" или
"ка-эль-эм-эн". Исчезнет оттенок неизвестности и загадочности.
Еще одно слово, рожденное из названия буквы, -- "эн", иногда --
"эн-эн", чаще -- NN, и произведенные от них прилагательные "энный" и
"энский". Существует объяснение этому NN не математического, а чисто
языкового характера. Возможно, две буквы эти являются школьнолатинским
(кухоннолатинским, как говорят) сокращением слов "номен нэсцио" -- "имени я
не знаю". Однако в таком случае было бы логичнее оставить прописной только
первую из них.
В математике N -- "любая, какую угодно подразумевать, величина". В
281 художественной литературе "Эн" и NN (особенно в XIX веке) --
лицо отнюдь не таинственное, как "Икс", но такое, которое по каким-то
причинам нежелательно называть, -- "неважно кто" или "было бы нескромно
указать, кто это". В произведениях классиков вы такие обозначения встретите,
простите за каламбур, "эн раз".
Мы видели букву N в роли заместителя имени личного. Но она еще недавно
фигурировала и в качестве заместителя топонимов. "В ворота гостиницы
губернского городка NN въехала довольно красивая... бричка". Какое
прославленное произведение начинается такими словами? Конечно же, "Мертвые
души"... Может быть, в этом сказалось косвенное влияние воинских обычаев,
поскольку многие полки старой русской армии именовались по названиям городов
-- "Павлоградский 6-й лейб-драгунский", "Сумской 3-й драгунский", но не
всегда хотелось уточнять, о каком именно полке шла речь...
Рядом с прилагательным "энский" за последние 30-- 40 лет все шире
входит в бытовую речь нашу недавно еще чистый термин, слово "энный".
Выражение "энский" в математических науках не встречается, "энный" и близкие
к нему "энгранник", "энугольник" попадаются часто. В широком значении --
"некоторый в ряду" -- слово "энный" попало уже во все словари. Правда,
теперь мы часто слышим его и в смысле "некоторый", "все равно какой" -- все
это близко к его математическому значению. Но совсем недавно мне пришлось
услышать, как один вполне солидный оратор выразился: "Придут энные люди,
начнут говорить энные слова..." Слово "энный" приобрело в его устах уже
значение "невесть какой, черт знает282 какой!". Так точные
термины науки утрачивают свою однозначность и приобретают -- не по дням, а
по годам и десятилетиям -- свойства живых, многозначных слов.
В древнегреческой и старославянской азбуках, азбуке-матери и
азбуке-дочери, не все благополучно с буквами Б и В. Это бросится в глаза
каждому неязыковеду.
У древних греков буквы в начале азбуки шли так: "альфа", "бета",
"гамма", "дельта"...
У славян порядок оказался другим: "аз", "буки", "веди", "глаголь",
"добро"...
В латинице порядок опять иной: "а", "бе", "це", "дэ"...
В чем дело? Чем объясняется разноголосица? Почему ученики и наследники
восстали против своих учителей? Были тому основания или это произвол, как
теперь говорят, "волюнтаризм"?
То, что возникает "по произволу", редко бывает долговечным. Азбуки же,
рожденные из греческой, существуют тысячелетия. Значит, их перестройка
пришлась ко двору осуществившим ее народам, не была сумасбродством.
В греческом языке в некоторые периоды его развития не существовало
звука "в". Древние римляне 283 позаимствовали греческую азбуку
как раз в такое "без-ве-время": греческую "бету" они передали своим "бе" --
В.
Случилось это в VI столетии до нашей эры. А поскольку им нужен был и
знак для звука "в", они придали ему совершенно другое обозначение и убрали в
конец алфавита -- V. Все устроилось.
Славяне стали создавать свою письменность в IX веке нашей эры, через 15
столетий после римлян. За эти века греческое письмо изменилось мало. Но
стоявший за ним язык, в частности его фонетика, претерпел кое-какие
изменения. Став языком Византии, классический греческий изменился: "бету"
византийцы стали называть уже "витой" и читать как "в".
Может быть, я сильно упрощаю ход дела, но, во всяком случае, так
слышали этот звук славяне, так они произносили букву β. Соответственным
образом выговаривали они все слова, эту "бету-виту" содержавшие. До самого
XVIII века наши предки говорили и писали "вивлиофика", а не "библиотека";
отсюда ясно, что перемена "б" на "в" была не единственным изменением в
греческом языке. Так или иначе доныне мы говорим "Вавилон", "Вифлеем",
называя места, которые на западе, в языках латинского алфавита, звучат как
"Баби-ло", "Бетлехем".
Для славянских первоучителей это все представлялось сложным и опасным
затруднением. "Но как добре писати греческими писмена такие слова, как БОГ
или ЖИВОТ (жизнь. -- Л. У.), или ЦЕРКОВЬ?" -- опасливо писал ученый
монах-черноризец Храбр.
Превратив греческую β в свою В, славяне оказались перед
неизвестностью: с какой же буквы начинать грозное слово "бог"? Конечно,
через тысячу лет после решения этого вопроса нам нелегко точно представить
себе, какими соображениями руководствовались изобретатели славянской
письменности. Нам кажется что дело могло быть так...
Кроме кириллицы, у славян была глаголица. Очертания большинства ее
букв, причудливые и странные, не походили на привычные очертания греческого
"устава". Но вот звук "б" изображался значком , 284 копией одной
древней греческой лигатуры. Упрощением лигатуры, возможно, и явилась
кириллическая, изобретенная много позже буква Б. А из ее рукописных
вариантов возникли и разные формы этой буквы в нашей "гражданке".
Впрочем, можно предложить и другие объяснения формы нашей буквы Б,
может быть, построенной прямо из прописной уставной В, ампутацией какой-то
ее части или другими путями...
Звук "б", стоящий за буквой Б, для нас с вами, русских, не представляет
при его произнесении больших затруднений. Я за всю жизнь не встретил ни
одного русского ребенка, который не мог бы чисто произнести "буква" или
"бок". Но существуют народы, для которых это совсем не так. Немцы, например
(пример тому мы увидим ниже), поскольку их собственное "бе" кажется нам
чем-то средним между "б" и "п", не различают этих наших звуков. Плохо
владеющий русским языком немец произносит то "бабка" вместо "папка", то
наоборот. Это не по какой-либо языковой "неполноценности" или неспособности.
Просто в разных языках отношения между звуками неодинаковы, и представители
разных народов слышат их по-разному.
Есть в мире языки, в которых напрочь отсутствует звук "б". Есть такие,
которые не знают "п". Арабы, обучаясь в наших вузах, долго вместо слова
"пол" говорят "бол".
Удивляться тут нечему. Мы ведь сами нередко букву Б произносим как "п",
не выговариваем "звонкого губного смычного" на конце слова -- только глухой:
"дуП", "слаП", "горП". И иначе не можем.
А в то же время легко указать звукостолкновения, при которых на месте
буквы П появляется ясно слышимый звук "б" -- "этот шуруБ больше того".
Глухой звук "п" озвончился и зазвучал как "б".
Вместо "покоя" явилось "буки".
Кстати, а что значит само слово "букы" или "буки", означавшее в
славянской азбуке знак буквы Б?
Слово это, по-славянски значившее просто "буква", было в родстве с
немецким Buch -- "книга" и Buchstabe -- "буква". Все они восходят к имени
дерева "бук", по-немецки -- Buche.
Традиционно думать, что древние германцы, вырезавшие какие-то зарубки и
пометы на буковых 285 палочках, перенесли название этих самых
"буковых палочек" на значки, на них изображенные, а затем передали новое
слово и соседям славянам в виде "буквы". Но вполне возможно, что наши предки
создали свой термин самостоятельно. Не так-то уж бесспорно точно время
возникновения имени "бук". Когда оно появилось у славян? Может быть, до
рождения слова "букы"? Впрочем, заимствование из германского все-таки
вероятнее.
Упомяну, что финикияне, выделив звук "б" из потока своей речи и
придумав для него графический знак, исходили из слова "бет" -- дом.
Как вы уже знаете, "алеф" -- первоначально иероглиф быка. Но тогда
"альфабет" ("алфавит") в дословном переводе явится нам как "быкодом".
А русское слово "азбука" придется понимать как "я -- буква"...
Престранные шутки шутит порою язык над своими творцами!
В
В -- третья буква русской азбуки.
Любопытно: "веди" -- третья буква кириллицы, а числовое ее значение --
2. Почему?
Это память о прошлом, о том, что наша буква "веди", хоть она и выражала
звук "в", явилась потомком "беты", а "бета" была второй буквой греческой
азбуки.
С нашей буквой Б в кириллице не связалось никакого числового значения;
не знай мы о связях ее с греческой азбукой, тут бы никакой Мегрэ не распутал
бы сложной загадки.
Буква В в разные времена существования славянорусской письменности
приобретала довольно различные очертания. По ее виду и форме, встречающейся
в рукописях и старопечатных книгах, палеографы достаточно точно
устанавливают столетия (а иногда и более 286 мелкие периоды), в
которые то или другое издание было написано или напечатано.
Часто спрашивают, в чем причина: в нашей азбуке буква, означающая звук
"в", обретается почти в самом ее начале, а в азбуках, происходящих от
латиницы, она не только имеет совершенно другой вид, но и загнана куда-то к
черту на кулички, в самый конец алфавита?
Вспомним, что в момент заимствования римлянами у греков их письма в
греческой азбуке знака для звука "в" не было. У римлян он был: vita --
жизнь, vox -- голос.
В то же время в латинском языке были слова, в которых похоже звучала
буква U: Augustus -- Август; áurum -- золото -- почти "аврум".
Возможно, что римляне, подыскивая знак для "в", взяли греческую букву
V, чем-то походившую на их собственную U. Недаром в своей азбуке они и
поместили обе буквы рядом.
Я не буду уверять вас, что именно так оно и было -- "Кто это видел?" --
как недоверчиво говорил мой десятилетний сын, слыша рассказы из древней
истории,. -- но возможно, что нечто подобное и имело место.
Знатоки римской древности свидетельствуют, что в далеком прошлом
римское "ве" уже имело вид V, стояло на последнем месте в азбучном ряду и
произносилось то как русский звук "в", то как "у", а иногда даже как звук,
близкий к нашему "ы".
В средние века у народов Запада появилось уже целых четыре буквы,
отпочковавшиеся от древнелатинской V: V -- со значением "ве"; "дубль-ве",
или "тевтонское ве" -- W; Y -- для звука "ы" и позже других явившаяся U,
призванная выражать звук "у".
Мне не приходит сейчас в голову никаких особенных "анекдотов",
связанных с русской буквой В, как и с V латинской. Пожалуй, единственное,
что представляется любопытным сообщить "под занавес", -- существуют языки, в
которых возможно произнесение латинской буквы В как русского звука "в" и
наоборот.
Возьмем язык Сервантеса, испанский. В каждом приличном испано-русском
словаре имеется таблица испанского алфавита. На ее законном втором месте вы
обнаружите букву В с пояснительной пометкой -- "бе" -- 287 для
русского читателя. Четвертой от конца азбуки будет стоять V -- "ве". Все как
будто в порядке.
Но загляните в комментарии к алфавиту: "Произношение согласных". Тут вы
удивитесь.
"Буквы В и V в испанском языке в звуковом отношении являются близкими,
различаясь, однако, в написании..."
И дальше вы прочтете, что в определенных случаях испанская буква В
произносится как русский звук "в". Поэтому, к примеру, слово cabaliero,
которое кажется нам совершенно испанским именно когда в нем звучит "б" (а то
получается "кавалер"), по-настоящему должно произноситься как "каВуальеро".
Узнав, что перед Т и будучи последней буквой в слове, В произносится
как наш звук "п", мы не испытаем изумления. Но вот то, что буква V перед
звукосочетаниями "уа", "уо", "уи" в начале слова, когда эти все "уа" стоят
перед еще одним гласным звуком, должна произноситься как "б", -- вот уж это
неожиданность!
Мы знаем, что местоимение "ваш" в романских языках, восходя к
латинскому vester, звучит на разные лады, но в общем-то схоже: во
французском -- votre -- "вотр"; в итальянском -- vostro -- "востро".
В русско-испанском словаре вы найдете опять-таки похожее слово --
vuestro. "Вуэстро"? Как бы не так -- "буэстро". "Бу", а не "ву". Почему же?
За разъяснением этой тайны вам придется обратиться к
специалистам-испанистам. Боюсь только, что прутковское "желание быть
испанцем" несколько ослабнет, когда вы столкнетесь с двумя-тремя подобными
неожиданностями испанской орфографии и произношения. А впрочем, разве в
других языках мира такого не бывает? Вообразите себя на миг испанцем и
подумайте, что тот почувствует, узнав, что буква В на конце фамилии "Петров"
читается как "ф", хотя в начале фамилии "Васильев" ее так произносить отнюдь
не рекомендуется...
Так что не будем осуждать никого...
288
Г
Г в кириллице -- "глаголь", четвертая буква и старославянской, и нашей
гражданской азбуки. Числовое значение ее -- 3.
"Должность" буквы Г у нас в достаточной степени хлопотлива. "Гром",
"глаз", "грохот" -- тут она передает шумный смычной заднеязычный твердый
звонкий согласный.
Теперь -- "гиря", "гигиена". Г и здесь выражает шумный смычной, но уже
мягкий, "палатализованный".
Чем старше книга, в которой вы будете изучать биографию буквы Г, тем
настойчивее будет там указание на то, что она способна олицетворять собой и
еще две разновидности звука "г". В таких словах, как "господи", она-де
выступает как звонкий звук "х" или как "фрикативный звонкий задненебный
звук", причем тут твердый, а вот в слове "преблагий" -- уже мягкий...
Странно...
Впрочем, лучше загляните в академическую "Грамматику" и успокойтесь. В
русском литературном произношении существовало еще до недавнего времени
звонкое "х", которое можно было слышать в таких словах, как "благо", в
косвенных падежах от "бог" и др. В настоящее время это произношение
утрачивается... Этот звук и раньше не играл никакой самостоятельной роли и
не имел своего особого буквенного обозначения.
Но очень долго этот звук считался как бы признаком "хорошего тона" в
русском произношении. Еще И. Бодуэн де Куртенэ справедливо говорил, что
такое его "фрикативное произношение" -- плод невежественной ошибки.
Считалось, будто в церковных словах его надо выговаривать так -- вслед за
церковнославянским языком. Но в этом, староболгарском, языке никогда не было
таких звуков, а пришли они к нам из южнорусских и украинских говоров. Теперь
специально в этих словах289 уже никто не произносит Г как
латинский звук "h". Но на смену этой ошибке пришла новая, куда более
распространенная. Под влиянием тех же южновеликорусских и украинских говоров
многие теперь вообще всякую русскую букву Г -- "нога", "гора", "багор" --
считают деликатным произносить как "ноха", "хора", "пухало"... Решительно
скажем, что это ошибка, и грубая, во всяком случае, пока вы говорите не на
украинском литературном и не на областном ростовском или краснодарском, а на
литературном русском языке.
...Наш звук "г" по способности многих русских согласных бывать то
звонкими, то глухими часто является как раз в этом последнем виде, в
частности -- на концах слов:
Лишь ветра слышен легкий звук,
И при луне в водах плеснувших
Струистый исчезает круг...
Тут, в "Кавказском пленнике" Пушкина, "звук" и "круг" рифмуются. Но
Тютчев примерно в те же годы и слышит, и произносит Г как "х":
То потрясающие звуки,
То замирающие вдруг.
Как бы последний ропот муки,
В них отозвавшийся, потух...
Впрочем, на письме мы все равно во всех этих случаях ставим все ту же
"многозначную" букву Г, и правописание ущерба не терпит. Но иностранец не
без причин возмущается: почему, ясно слыша, что "бодливой корове бох рок не
дает", он должен дважды подряд, не веря ушам своим, писать "боГ" и "роГ"?!
Правда, если он на этом основании не одобрит русский язык и трудность
его орфографии, напомните ему (если он француз) два французских слова: gazon
-- газон и geant -- гигант. Оба начинаются с одной и той же буквы G, но с
двух разных звуков: gazon -- с "г", a geant -- с "ж". Почему? Ничуть не
более логично, нежели "бог" и "рог"
Все языки мира имеют свои причуды, а орфографии любых языков отличаются
этими причудами в десятикратном размере. Для тех, кто приступает к изучению
чуждого языка, несоответствия звучаний и написаний290 бросаются в
глаза. Говорящий на родном языке к его фонетике привыкает с детства. Но как
только он начинает изучать собственную свою, родную орфографию, так и на
него обрушиваются странности и нелогичности. И ему приходится пускаться в
размышления: "круг" потому пишется через Г, что через "г" слышится в слове
"круГом"... Значит, с точки зрения фонетики последний звук в слове "круг" --
"к", а с точки зрения орфографии "г". Никогда не смешивайте разные вещи:
звук и букву, буквы и звуки! Я буду повторять это стократно, ибо "вся
мудрость житейская в этом, весь смысл глубочайших наук!".
С буквами, которые у разных народов обозначали и обозначают "шумный
смычной твердый заднеязычный согласный", связано, может быть, и меньше
ассоциаций, чем с другими буквами, но кое о чем все же следует помянуть.
Не хочется вторично возвращаться к неприятнейшему из образов, связанных
со славянским "глаголем", -- к образу виселицы. Но, с одной стороны, к
любому простому очертанию при желании можно привязать малоприятные
ассоциации, а с другой -- тут уж очень на поверхности лежит сходство. Мы же
сами говорим теперь то и дело о разных "Г-образных", по очертанию
напоминающих эту букву предметах.
Хочется подивиться извилистому движению человеческой мысли вокруг этого
письменного знака. Тысячелетия назад, в финикийской древности, переломленный
штрих напомнил кому-то то ли шею и голову верблюда, то ли просто "угольник"
-- ученые по-разному объясняют название "гимел". Много времени спустя, уже у
славян, знак, происшедший от "гимела" и побывавший "гаммой", получил имя,
связанное уже не с его формой, а только со звучанием -- "глаголь", потому
что это слово как раз и начинается со звука "г".
И тотчас же сам язык, как бы обрадовавшись новой игрушке, подхватил
этот "звуково-графический" образ и снова, но в обратном, если сравнить с
Финикией, направлении позабавился им. В древности человек 291
назвал букву словом, по сходству ее с предметом, имя которого начиналось с
выражаемого ею звука, а теперь название буквы оказалось превращенным в слово
на том основании, что очертания этой буквы напомнили пишущим-читающим
очертания некоего предмета: Г -- "глаголь" -- виселица в форме буквы Г.
Не знаю, обыграли ли греческие мальчишки свою "гамму", придав ее ничего
не означающее имя какому-либо предмету, ну хотя бы рогатке, на которую она
была похожа. Сомнительно: ни резины, ни рогаток у них не было...
Зато позднее греческая "гамма" получила множество значений, и уже не по
сходству с предметом, а по самым разнообразным причинам и признакам.
Буквой "гамма" музыканты стали обозначать крайний нижний тон
средневекового звукоряда музыкальной системы. Оттолкнувшись от этого, те же
музыканты применили удобный термин "гамма", чтобы назвать весь ряд звуков
данной системы в пределах одной октавы. И немедленно, став из названия буквы
словом, оно, это слово, пошло гулять по свету. "Кончишь все гаммы-- пойдешь
играть в футбол!" -- так сурово поступала молодая мать со своим отнюдь не
музыкальным сыном.
Художники говорят о "красочной гамме", писатели -- о "гамме
человеческих переживаний", кулинары -- о "гамме вкусовых ощущений". Я
встретил в одной газетной статье выражение "гамма станков", очевидно
означавшее ряд станков с какими-то последовательно нарастающими или
убывающими свойствами. Вот это-то значение стало теперь основным для слова
"гамма". Значение "третья буква греческого алфавита" дается в словарях
теперь уже на втором, а то и на третьем месте. Словосочетание "гамма
красочная" попало даже в энциклопедию -- "ряд цветов, используемых при
создании художественного произведения"...
То-то бы удивился грек времен Эвклида, прочтя такие фразы:
"Доносились звуки гамм, разыгрываемые неверными пальчиками Леночки".
(И. Тургенев, Дворянское гнездо.)
"Развертывалась бесконечная гамма тонов умирающей зелени". (Д.
Мамин-Сибиряк, Осенние листья.) 292
"Вы могли прочесть на лице Ермоловой целую гамму сложных
переживаний..." (Ю. Юрьев, Записки.)
"Для меня так это ясно, как простая гамма..." (А. Пушкин, Моцарт и
Сальери.)
Как видите, разнообразие значений чрезвычайное. Длинный ряд тонких и
изощренных понятий определяется словом, которое, собственно, "по идее",
означает название древней буквы. Буквы! Ну как тут перестанешь
интересоваться этими клеточками языка, может быть, точнее, ядрами его
клеток?!
Слову "гамма" повезло и в значениях, прямо связанных с буквой.
Нашим полям вредит "совка-гамма", бабочка, передние крылья которой
"буро-фиолетовые, с темно-бурым рисунком и желтовато-серебристым пятном,
похожим на греческую букву гамму", -- говорит добрый старый Брем.
"Гамма-лучи" физиков -- электромагнитное излучение с очень короткими
длинами волн. Открыв радиоактивность, ученые обнаружили три вида излучений,
назвав их "альфа-", "бета-" и "гамма-лучами". Лучи эти нашли применение в
технике; явились термины -- "гамма-каротаж" -- изучение разреза буровой
скважины по гамма-излучению пород, "гамма-метод" -- такое же изучение горных
пород, но не внутри, а вне скважины.
Имя греческой буквы, как масляная капля на бумаге, ползет все шире и
шире по всей научной терминологии, создавая новые понятия и значения.
Однако до полной силы живого, многозначного "слова", способного
отпочковывать полновесные переносные значения, эти "словоиды" не доросли.
Пожалуй, полностью "словаризовалось" лишь одно ответвление от"гаммы" --
"гамма -- музыкальный звукоряд".
Латинская прописная буква G также приобрела несколько "особых значений
в музыке и ее теории. G прежде всего означает там ноту "соль". Гамма G
означает "соль-мажор", G-moll -- "соль-минор". Впрочем, буква G не
исключение в этом отношении. Вы еще встретитесь с буквой D, имеющей нотное
значение "ре". Что до остальных пяти нот гаммы, то они обозначены буквами А,
С, Е, Н, F. Какая из них какую ноту означает, любители музыки соблаговолят
установить сами.
Занятно, не правда ли, когда сочетаются сразу две293
условности -- "гамма G". Ведь и "гамма" и G означают звук "г". Сочетание же
"гамма G" не имеет ничего общего с этим древнейшим их смыслом. В XIX веке
тот же знак "G" выражал понятие "скрипичный ключ", а порою ставился вместо
французских слов main gauche -- левая рука...
Не забудем, что французы букву G читают не как "ге", а как "жэ", а
англичане и итальянцы -- как "джи". Это им не мешает, однако, ту же самую
букву, не внося в нее никаких графических изменений, произносить перед
согласными и перед гласными звуками "а", "о", "у" как "г". В остальных
положениях она произносится как "ж" или "дж".
В испанском языке буква G перед Е и I выговаривается как "х".
Михаил Васильевич Ломоносов был гениальным реформатором и грамматики
русской, да и самого нашего языка в его целом. Он был первым великим русским
языковедом.
Но, читая его языковедческие и грамматические работы, нельзя
забывать, когда жил гениальный помор. В XVIII веке не существовало ни
языковедческих теорий, ни основанных на таких теориях 294 научных
грамматик. Они еще полностью сохраняли старый то узкопрактический, то
туманно-схоластический характер. О соотношениях между звуком и буквой, между
звучащим, живым и письменным, закрепленным на бумаге словом никто ничего
вразумительного не знал и не сообщал ни у нас, ни на Западе.
Удивительно ли, что первый русский ученый-лингвист в своих статьях и
высказываниях сам нечетко разделяет то, что я уже многократно советовал вам
никогда не смешивать, -- звук и букву.
Ломоносов (такое было время) любил облекать свои совершенно серьезные
изыскания в стихотворную форму. Навсегда останется жить его "Письмо о пользе
стекла" -- наполовину ученый трактат, наполовину вдохновенная поэма. Менее
известны его стихотворные же рассуждения о различных языковых и
грамматических закономерностях.
Искусные певцы всегда в напевах тщатся,
Дабы на букве А всех долше отстояться;
На Е и О притом умеренность иметь,
Чрез У и через И с поспешностью лететь,
Чтоб оным нежному была приятность слуху,
А сими не принесть несносной скуки уху.
Великая Москва в языке толь нежна,
Что А произносить за О велит она...
Вы можете легко заметить, как Ломоносов, воплощая в этих стихах ряд
достаточно точных и тонких наблюдений над искусством тогдашних вокалистов и
отстаивая свое любимое "московское акающее" произношение как "самое нежное",
не делает заметной разницы между буквой и звуком. Разумеется, "искусные
певцы" имеют все основания "отстаиваться", как можно дольше тянуть звук "а"
при пении. Буква А для них не играет никакой роли, поскольку пение
осуществляется голосом, а не письмом. Невозможно "тянуть голосом" 295
написанный на бумаге маленький черненький значок.
Но не в этом дело. Научная терминология всех наук, и
языкознания в частности, была в XVIII веке в России совсем не разработана.
Ломоносов как раз создавал ее. А между "звуком" и "буквою" и
западноевропейские ученые путались еще долго после ломоносовских времен. Я
говорю об этом лишь потому, что до конца книги мне придется еще не раз
цитировать великого холмогорца. И если вас удивит не вполне точная
языковедческая или грамматическая терминология его, не смущайтесь: я
объяснил вам причины этого.
Я вспомнил о Ломоносове вот почему. Среди его произведений есть длинное
и весьма примечательное по поэтическому мастерству стихотворение,
посвященное, как это ни неожиданно, вопросу о двух возможных способах
выражения на письме того русского звука, который и в наши дни изображается
при помощи буквы Г.
В конце 40-х годов XVIII века Василий Кириллович Тредиаковский, один из
самых образованных людей своего времени и далеко не бесталанный литератор,
написал "Разговор между чужестранным человеком и российским об ортографии
старинной и новой". В сочинении этом автор между другими темами касается и
двойственного произношения в современном ему русском языке буквы Г:
церковно-книжного -- фрикативного, и народно-русского -- взрывного. Для того
чтобы слова с этими двумя разными "г" читались каждое по-своему правильно,
Тредиаковский предлагал обозначать оба звука особыми буквами. Для
фрикативного южнорусского звука он предлагал сохранить старый добрый
"глаголь", "пошлое" же народное "г" 296 означать
впредь при помощи какого-либо нового и специального знака. Этот звук и этот
знак, по его мнению, следовало бы называть "га".
Ломоносову это предложение показалось (и вполне основательно)
орфографической ересью. Он уже в те времена чувствовал, что фрикативный звук
"г" несвойствен русскому языку, и если еще встречается в произношении
полудюжины церковных или близких к ним слов, то вот-вот будет и в них
вытеснен всенародным "г"; нет смысла оберегать и охранять его, устраивать
для него как бы заповедник под защитой второй нарочитой буквы.
Несомненно, Ломоносову приходилось неоднократно вступать с
Тредиаковским в устные перепалки при частных и официальных встречах.
Думается, и сам предмет их ученого спора представлялся ему, с одной стороны,
несколько "забавным", а пожалуй, и более забавным, чем "серьезным".
Потому-то он и решил облечь свои возражения не в форму торжественной
академической речи или сухой письменной отповеди, а превратить их в
остроумно построенный "стихотворный фельетон", как назвали бы мы это теперь.
Вот оно, это удивительное "ортографическое" произведение.
Бугристы берега, благоприятны влаги,
О горы с гроздами, где греет ю