Юрий Дружников. Какого роста был Пушкин, или Александр Сергеевич почти по Фрейду
Источник: Дуэль с пушкинистами. Хронограф. М., 2001.
Copyright: Yuri Druzhnikov.
Никто специально о росте "центрального", по выражению Ивана Тургенева,
русского поэта еще не писал. "Пушкин был невысок", "Поэт был маленького
роста", -- встречаем то и дело в мемуарах его современников. Есть сравнения:
"Перед конторкою, -- увидел Пушкина первый раз Ксенофонт Полевой, -- стоял
человек, немного превышающий эту конторку, худощавый, с резкими морщинами на
лице, с широкими бакенбардами, покрывавшими всю нижнюю часть его щек и
подбородка, с тучею кудрявых волосов". А какого именно роста он был? До нас
дошли два указания современников, сделанные походя.
Первое оставил его младший брат Лев Сергеевич: "Пушкин был собою дурен,
но лицо его было выразительно и одушевленно; ростом он был мал (в нем было с
небольшим 5 вершков, но тонок и сложен необыкновенно крепко и соразмерно".
Получается рост Пушкина... 22 сантиметра с небольшим.
Что-то тут, в издании "Пушкин в воспоминаниях современников" 1998 года,
не так, хотя оно и называется дополненным. В предыдущих изданиях (1985 и
1974 годов) -- та же ошибка. Двигаемся "в глубь веков". Есть она в томе
"Пушкин в воспоминаниях современников" (1950), в 1936 году была издана книга
"Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников" С.Я.Гессена, который
сделал "ряд исправлений и дополнений" по архивной копии. Но ошибка осталась.
Есть она у В.В.Вересаева в книге "Пушкин в жизни" (1936) и у М.А.Цявловского
в "Книге воспоминаний о Пушкине" (1931). Академик Леонид Майков нашел в
бумагах Павла Анненкова текст этих воспоминаний и напечатал в своей книге
"Пушкин", вышедшей сто лет назад. И тут "5 вершков", а Лев Пушкин,
безусловно, имел в виду "2 аршина 5 вершков".
Свои воспоминания брат поэта "набросал" (выражение Майкова) лично, а
опубликовал их Михаил Погодин в журнале "Москвитянин" в 1853 году. В той
публикации не только "два аршина" пропущены, но и сам Лев Сергеевич назван
Шушкиным. Анненков, писавший первую биографию поэта, ошибся, сказав, что Лев
написал свои заметки в начале пятидесятых. Еще в 1846 году в Одессу, где
тогда в таможне служил младший Пушкин, приезжал Погодин, и они встречались.
В дневнике Погодин записал: "Надо непременно бы собрать теперь все
подробности, скажу кстати, о жизни, образе мыслей и действий нашего славного
Пушкина, пока живы столько современников, которые его помнят хорошо...".
Именно Погодин просил брата поэта "повспоминать", и тот написал, как Бог на
душу положил.
Левушка, или Леон, как звали его отец с матерью, он же Лайен, учился в
нескольких заведениях, ни одного не окончил. В департамент духовных дел, где
он протирал штаны, протолкнул его Александр Тургенев. То чиновник, то
военный, то бездельник и всегда большой любитель застолья, ветреник Левушка
получал от поэта множество наставлений и, сопровождаемый понуканиями,
занимался его делами: устройством рукописей, которые терял, получением
гонораров с непременным их пропитием. В армии Лев участвовал в подавлении
чеченцев: Лев обыкновенно заглядывает по палаткам, и где едят или пьют, он
там, везде садится, ест и пьет, как вспоминал в "Записках декабриста"
Николай Лорер. Лев Сергеевич рекламировал стихи и подвиги брата, но и не раз
подводил его. Ростом был был ниже, чем старший брат.
В официальном культе великого поэта, распространяющемся и на
родственников, Лев Пушкин восхваляется как обладавший безукоризненным вкусом
в поэзии. У знавших же его лично (сошлюсь на Якова Полонского) были
серьезные подозрения, что младший брат сам сочинял порностишки, которые
выдавал за стихи поэта. Вересаев называет Льва ярким представителем
"тунеядного, бездельного барства и того мотыльково-легкого отношения к
жизни, которое отличало всех близких родственников Пушкина". Незадолго до
известной дуэли, когда поэт, будучи сам в долгах, не мог оплачивать загулы
младшего брата, отношения их вообще прервались: "Я полностью порвал со своей
семьей, -- жаловался Лев в письме к приятелю. -- Отец мой оставляет меня
подыхать с голоду, а моему брату на... на меня".
В воспоминаниях Льва Сергеевича ошибок немало. Первым на них обратил
внимание В.Гаевский. В "Отечественных записках" (1853, т.89) он
иронизировал, что Лев пустил утку, будто Пушкин восьми лет от роду сочинил
пьесу. Путаница с датами в мемуарах брата тоже имеет место, например, Лев
Пушкин говорит, что стихи "Наполеон на Эльбе" написаны в 1813 году, а
событие произошло в 1815-м. Грустно, конечно, что Пушкин-младший,
отозвавшись на просьбу Погодина, пожелал скорее отделаться и набросал текст,
немало в нем напутав. Часть авторизованной копии записки жива в архиве.
Д.Благой, кстати, в книге "Пушкин в воспоминаниях современников" (Москва,
1950) пишет, что мемуары Льва Пушкина впервые опубликованы в "Отечественных
записках", но это ошибка.
Двухтомник "Пушкин в воспоминаниях современников" 1998 года его
создатели называют "наиболее полным из ныне существующих мемуарных
сборников". Казалось бы, после десяти лет свободы печати в России пора из
уважения к читателю восстановить изъятые места. Но жива цензура Пушкинского
дома, все еще стоящего на страже идеального Пушкина. К примеру, одноклассник
Пушкина Модест Корф вспоминает слова царя Николая о встрече с Пушкиным:
Пушкина "привезли из заключения ко мне в Москву совсем больного и покрытого
ранами -- от известной болезни". В 74-м году сотрудники Пушкинского дома
вырезали слова "от известной болезни". В издании 85-го года воспоминания
Корфа вырезали целиком. В 98-м Корфа реабилитировали, но слова "от известной
болезни" опять кастрированы. В текстах, которые давно стали классикой, то
тут, то там опять мелькают отточия. По части халтуры возможности свободы
печати использованы в полной мере. Обозначены цифры сносок, но самих сносок
в некоторых местах нет. В оглавлении указаны статьи, которые вообще
отсутствуют. Составители издания рассматривают материалы о Пушкине своих
коллег как колхозное достояние, "наше -- значит мое". Вместо старых
пушкинистов, подлинных авторов примечаний, слегка теперь перекроенных,
нынешние сотрудники Пушкинского дома вписывают себя. В новом издании
добавили маленькую хитрость, которой не было в предыдущих: после своих имен
комментаторы поставили "и др.".
Бесспорную описку в указании роста поэта никто из сотен пушкинистов за
полтораста лет не исправил, хотя все тексты о Пушкине просвечивают множество
контролирующих глаз. Впрочем, составитель книги "Друзья Пушкина" В.В.Кунин,
публикуя воспоминания, просто вымарал у Льва Сергеевича рост Пушкина, чтобы
великий русский поэт не был маленького роста. Но хватит о назойливой ошибке:
нужно просто вставить "2 аршина" во всех следующих публикациях.
Сосредоточимся на втором после Льва человеке, отметившем рост Пушкина.
Парад в честь оккупации Варшавы
Шесть лет Григорий Чернецов писал картину по личному указанию царя
Николая Павловича. Заказ требовал изобразить торжественный парад по случаю
взятия Варшавы, иными словами, увековечить в живописи радость подавления
польского восстания. Царь велел разместить на полотне, причем на переднем
плане, всех крупных деятелей Российской Империи, чтобы своим присутствием
они, как говорится, "единодушно одобряли".
Выполняя волю монарха, Чернецов нарисовал Гнедича, Жуковского, Крылова
и Пушкина. Были и немногочисленные противники подавления польского
восстания, пытавшиеся остаться незамаранными. Пушкин уже подмочил свою
репутацию, опубликовав подобострастную инвективу "Клеветникам России", и на
картине место ему определили в восторженной толпе. Петр Вяземский, заметим,
работавший одно время в Варшаве, осуждал и власти, и друга Пушкина за его
постыдные националистические стихи. Чести быть увековеченным на этом параде
Вяземский, отдадим ему должное, сумел избежать. Брат Лев, хотя и отличился в
Польше в оккупационных войсках, на картину не попал из-за своей
незначительности.
Григорий Чернецов был моложе Пушкина на три года и пережил его на 28
лет. Знал Пушкин и младшего его брата, Никанора Чернецова, тоже академика
живописи, который подарил поэту кавказский пейзаж. Он висел в квартире на
Мойке, а сейчас в музее Пушкина в Москве. С Григорием поэт сдружился, что
подтверждает записка, посланная Чернецову со слугой: "Ты хотел видеть
тифлисского живописца. Уговорись с ним, когда бы нам вместе к нему приехать
-- да можешь ли ты обедать завтра у меня? А.П.".
Пушкину вообще нравилось, когда его рисуют, и он охотно за это платил.
Данное полотно финансировалось из госказны. Рисовал Чернецов Пушкина в доме
графа Павла Кутайсова на Большой Миллионной. О встречах поэта с гофмейстером
двора и сенатором Кутайсовым ничего не известно, но данный факт
свидетельствует, что отношения имели место. Возможно, именно через Кутайсова
поэт получил дозволение Его Величества стать изображенным, хотя неизвестно,
был ли поэт на живом параде. Реализм всегда нуждается в корректировке
начальством.
На рисунке, сделанном остро очиненным карандашом, стоящий поэт
запечатлен во весь рост рядом с контуром Жуковского. По проведенной осевой
линии рисовальщик прикидывал их рост. Пушкин приподнят над опорной линией и
более тщательно прорисован. Он во фраке, рука в кармане. Под рисунком
Чернецов поставил номер и приписал: "1. Александр Сергеевич Пушкин. Рисовано
с натуры 1832-го года. Апреля 15-го. Ростом 2 арш. 5 верш. с половиной".
Пушкин изображен на одном каблуке, второй не дорисован. На голове цилиндр,
который рост поэта, конечно же, удлиняет.
Рост Пушкина был важен, поскольку Чернецову предстояло собрать разных
государственных лиц на одном полотне. Каждый из 223-х участников
фиксировался с натуры. Сперва рисунок послужил Чернецову для группового
портрета четырех писателей. Художник ухитрился решить трудную задачу:
согласовать маленький рост Пушкина с его центральным значением. Пушкин
поставлен сзади, но, благодаря ракурсу "сверху", кажется выше Крылова и
Жуковского, а рослый Гнедич отодвинут вбок и смотрит на Пушкина с пиететом.
Ту же композицию Чернецов разместил на заказанном царем эпохальном полотне.
Оно закончено в год смерти Пушкина, и он себя на параде не увидел. Сейчас
эта картина во Всероссийском музее поэта в Санкт-Петербурге. Государственная
мифология выполнена в лучших традициях аллилуйного реализма. В советское
время кому-то понадобилось переименовать картину "Парад на Царицыном лугу",
сделав "Парад на Марсовом поле", что звучит вроде фразы: "Наполеон вошел в
Москву по проспекту Маршала Гречко". После этот же конвейерный Пушкин был
скопирован братьями Черенцовыми на картину "Пушкин в Бахчисарайском дворце".
Рост Пушкина, записанный Чернецовым, считается более точным, чем
записанный братом, и узаконен пушкинистикой: на него идут ссылки. Есть
работы, в которых говорится даже, что рисунок Чернецова -- единственное
документальное свидетельство о росте Пушкина. На всесоюзном юбилейном
торжестве в Большом театре по случаю 150-летия Пушкина академик Игорь
Грабарь, опираясь на чернецовскую запись, официально объявил этот рост
Пушкина: 166,5 сантиметра. О том, что, кроме чернецовского, других
свидетельств нет и что рост 166,5 точен, заявляют авторы академической
"Летописи жизни Пушкина", изданной в 1999 году.
Однако Чернецов, а следовательно, и Грабарь, и все остальные --
ошибаются. Кроме Льва Пушкина и Чернецова, существует третий свидетель роста
поэта.
Как ни странно, именно этот свидетель указал рост поэта точней других,
ибо им оказался не кто иной, как сам Александр Сергеевич, на что до сих пор
не обратили внимания биографы. Сохранившийся в архиве документ относится к
29 ноября 1825 года и требует небольшого пояснения.
Через две недели на Сенатскую площадь Петербурга выйдут восставшие
полки, о чем Пушкину, пребывающему в ссылке, неведомо. Сидеть в Михайловской
дыре до смерти надоело. Едва услышав, что какой-то солдат, приехавший из
столицы, рассказывал о смерти Александра I, Пушкин для проверки слуха
посылает в Новоржев кучера Петра. Тот вернулся, подтвердив слух: присягу
принял новый царь Константин. Надежды рухнули -- надежды возникли. Царь умер
-- да здравствует царь! Первая мысль Пушкина о том, что проблемы его решатся
сами собой.
За несколько часов до того, как Пушкин узнал о смерти царя, он писал
А.Бестужеву: "...надоела мне печать... поэмы мои скоро выйдут. И они мне
надоели...". Теперь происходившее вселяло сдержанный оптимизм. Не случайно
Анненков назвал часть жизни поэта Александровским периодом: со смертью
Александра I закончилась историческая эпоха. Коронация приемника обещала
амнистию. Опасные планы побега за границу отложены, желание узника --
немедленно ехать в Петербург. Иван Новиков полагает, что Пушкин рассчитывал
на обещание лицейского приятеля и дипломата Горчакова раздобыть ему
загранпаспорт. "Так все пути к отступлению были отрезаны, -- пишет Новиков.
-- Он (Пушкин. -- Ю.Д.) волновался не только близким свиданием с Керн. Он
вспоминал и Горчакова: мог бы не говорить, но если сказал, так и сделает. Но
он ясно представил, что покидает Россию -- как будто привычная мысль, и все
же холодок пробежал по спине".
Пушкин решает отправиться в Петербург не по основной дороге, а по
окольной, переодевшись в мужицкий наряд и назвавшись Алексеем Хохловым,
крепостным своей соседки Осиповой. Архип уложил в дорожный чемодан одежду
барина. Но где взять документ для проезда через многочисленные заставы? И
поэт сочинил такой документ сам, то есть, говоря современным языком,
изготовил фальшивый паспорт. В нем-то и имеется единственное во всей
тысячетомной пушкинистике указание на действительный рост поэта. Назваться
он мог любым именем, изменил свой возраст, прибавив три года: поистрепавшись
от жизненных невзгод, он стал выглядеть значительно старше своих лет. А вот
рост изменить не мог. Рост был для полиции первой приметой в установлении
личности.
Билетъ
Сей данъ села Тригорскаго людямъ: Алексею Хохлову росту 2 арш. 4 вер.,
волосы темно-русыя, глаза голубыя, бороду бреетъ, летъ 29, да Архипу
Курочкину росту 2 ар. 3 1/2 в., волосы светло-русыя, брови густыя, глазом
кривъ, рябъ, летъ 45, в удостоверение, что они точно посланы отъ меня в
С.Петербургъ по собственнымъ моимъ надобностямъ и потому прошу господъ
командующих на заставах чинить им свободный пропускъ. Сего 1825 года, Ноября
29 дня, село Тригорское, что в Опоческом уезде.
Статская советница Прасковья Осипова.
Текст липового билета создан самим Пушкиным, который искусно подделал
писарский почерк, что доказано текстологом Львом Модзалевским. Подпись
Осиповой также подделана Пушкиным, для этого он иначе заточил перо; наконец,
поставлена его собственная, а не Осиповой печать. Цявловский считал, "что
даже ей, обычно посвящаемой поэтом в его дела, Пушкин не решился доверить
свой план". Между тем, сочинив сию бумагу, поэт отправился в Тригорское.
Может, наоборот, собирался уговорить соседку написать ему такой документ по
образцу или просто хотел предупредить об отъезде? Ведь он назвал себя ее
дворовым.
Выехав, Пушкин продолжал думать об опасности предпринятого вояжа. И чем
больше думал, тем рискованней казался результат. Судя по воспоминаниям
Соболевского, Пушкин собирался приехать и спрятаться на квартире Рылеева,
который светской жизни не вел, и оказался бы в доме одного из основных
заговорщиков: Рылеева позднее повесили.
А завтра же до короля дойдет,
Что Дон-Гуан из ссылки самовольно
В Мадрит явился, -- что тогда, скажите,
Он с вами сделает?
Похоже, написаны эти строки не о Дон-Гуане, о самом себе, только чуть
позже. В Пскове сразу хватятся. В Петербурге полиция, армия, все приведены в
готовность, дабы не возникло беспорядков. Списки подозрительных вынуты,
галочки поставлены, за кем особо следить. Пушкина любая сволочь узнает.
Донесут мгновенно. Да, есть приятели, они могут помочь, но власть должна
определиться, чтобы знать, кого просить о помиловании. Без этого только
напустишь на себя гнев сильных мира сего. Нет, лучше сидеть и не рыпаться,
теперь уж, даст Бог, осталось недолго. В таком ключе думал Пушкин, не ведая,
что в Петербурге не знают, какому царю присягать, Николаю или Константину,
междуцарствие.
В Пушкине, как заметил Юлий Айхенвальд, всегда был "голос
осторожности". Говорили, что поэт вернулся, так как дорогу перебежал заяц,
навстречу шел священник, а это дурные приметы. Но Пушкин вернулся, по мнению
Анненкова, не из-за плохих примет, хотя в них верил, а по осмотрительности,
логическому рассуждению и удивительной способности предвидеть опасности --
дару, который не раз его выручал. Отъехав немного, поэт велел поворачивать
назад. Возврат в Михайловское спас его: до восстания декабристов остались
считанные часы. Посадили бы в Петропавловскую крепость, подвергли
изнурительным допросам, и неизвестно, чем бы все кончилось.
Пушкин тихо вернулся и между 4 и 6 декабря 1825 года написал письмо
Плетневу, надеясь на хлопоты лояльных друзей: "Если брать, так брать -- не
то, что и совести марать -- ради Бога, не просить у царя позволения мне жить
в Опочке или в Риге; черт ли в них? а просить или о въезде в столицу, или о
чужих краях. В столицу хочется мне для вас, друзья мои,-- хочется с вами еще
перед смертию поврать; но, конечно, благоразумнее бы отправиться за море.
Что мне в России делать?".
Кстати говоря, рябой и кривой Архип Курочкин, упомянутый
Пушкиным-Хохловым в фальшивой подорожной (ростом на полвершка меньше поэта)
заслуживает внимания. Он, хоть это к нашей теме и не относится, вошел,
благодаря указанным обстоятельствам, в историю литературы. С ним пушкинисты
сыграли забавную шутку -- его... клонировали: из одного Курочкина состряпали
двух.
Модзалевский называет его просто "Архип (крепостной Пушкиных)". "О
спутнике Пушкина, Архипе Курочкине, -- писал Цявловский, -- мы не имеем
никаких сведений. Можно только отметить, что эту фамилию носит в
"Капитанской дочке" казак, паривший Пугачева, и в "Барышне-крестьянке" --
Акулина Петровна". На самом деле сведения о Курочкине существовали, и
Цявловский позже сам отметил свою ошибку.
К характеристике, данной Пушкиным в билете, можно прибавить, что
Курочкин назывался еще Архипом Кирилловым (по отцу). В росписи церкви
погоста Вороничи читаем: "...значатся в числе 240 дворов... помещицы Надежды
Осиповой жены Пушкиной, сельца Михайловского дворовые люди... Архип Кириллов
43 лет, жена его Аграфена 43 лет...". У Архипа был сын Александр, которого
посадили, и он находился под следствием. О том, что по окончании следствия
его могут выпустить, разузнал и писал старосте Михайловского Петру Павлову
муж сестры поэта Николай Павлищев. Отец Сергей Львович наказывал дочери
следить за Архипом, "чтоб он заботился о дорожке и цветах".
Когда за Пушкиным прибыли жандармы везти его в Москву на прием к царю,
Архипа послали в Тригорское за пистолетами, которые барин решил взять с
собой. Из Петербурга Пушкин писал своей соседке Осиповой, назвав Архипа в
числе "наших людей в Михайловском" и подозревая, что этот дворовый притырил
ящик с его вещами. Павлищев докладывал из Михайловского, что староста с
Архипом поймали порубщика в лесу, а затем, что он (Павлищев) сделал
садовника Архипа заведующим частью хозяйства. На нем -- "птицы, пчелы, счет
и приплод скота, масло, шерсть, лен, пряжа, огороды, сад, дом и надзор за
дворнею". По всему видно, был Архип мужиком сообразительным, коль выбился в
начальники.
В известном справочнике Л.А.Черейского "Пушкин и его окружение"
значатся два Архипа, и оба по фамилии Курочкины: один крепостной Осиповой в
Тригорском, другой -- крепостной Пушкиных в Михайловском. Архип в"--1, если
верить справочнику, рождения около 1800 года, записан Пушкиным в билет;
Архип же в"--2 -- садовник в Михайловском, без года рождения.
Изготовление дубликата Архипа -- ошибка. Единственный Архип, крепостной
матери Пушкина, родился примерно 1780-82 году. Может быть, это раздвоение
объясняется известной тенденцией советской пушкинистики окружить Пушкина как
можно большим количеством простых людей из народа? У Архипа был брат Павел,
но и он тут ни при чем. Что касается Хохлова -- то это сам Пушкин, сомнений
не было никогда. Он прибавил себе три года, поскольку выглядел старше, чем
был на самом деле, а рост прибавить при всем желании никак не мог.
Цявловский опубликовал в "Литературной газете" 6 июня 1934 года заметку под
названием "Пушкин -- Хохлов", но, не обратив внимания, что точный рост свой
указал Пушкин, ссылается на рост, записанный Чернецовым.
Итак, рост свой точный указал сам Александр Сергеевич: 2 аршина 4
вершка -- реальный рост, без каблуков. Он не мог быть в цилиндре и туфлях на
каблуках, в каких являлся в свете, то есть проводя время с братом и, тем
более, когда позировал художнику у графа Кутайсова. Может, он надел валенки
или лапти, надо же выглядеть настоящим крестьянином!
Особенности русской арифметики
Современному читателю рост 2 аршина 4 вершка ничего не говорит, и я
решил перевести его в метрическую систему. Не тут-то было! Уникальность
России в том, что даже простые меры длины в ней уникальны и, как говорится,
без пол-литры не разберешься. Придется ради простого дела пуститься в
глубины проблемы.
Персидское слово "арш" стало в татарском "аршин" и пришло в русский
язык в XVI веке, а до того на Руси мерили "локтем". В аршине четыре пяди
(или четверти), как уточняет Владимир Даль, одна треть сажени. Великая вещь
русский "авось"! В обиходе аршин --это длина всей руки от плеча или...
вольный шаг человека. При таких-то измерениях пословицы гласят: "Аршин не
солжет" и "Мера делу вера". Уж больше подходят "Семь аршин говядины да три
фунта лент" -- поговорка о бессмыслице -- и "Побоев на аршине не смеряешь".
Петр Первый установил, что в аршине 28 английских дюймов, но шведский
профессор упрекнул его в неточности.
Вершок, в отличие от аршина, слово русское, появилось оно в виде
добавления к слову "аршин". У Даля "вершок" найти трудно, он в статье
"Верх", это "верх перста", пальца. Смысл -- в излишке чего-либо: скажем,
"насыпать зерно верхом", не скупиться (поэтому вершок "с небольшим" в
мемуарах Льва Пушкина -- нелепица). "Два верха" означало "два вершка" -- уже
щедрость. Путаница в том, что в русском локте было 10 и две трети вершка, а
в татарском аршине 15 или 16 вершков. Даль говорит, что в аршине 16 вершков.
В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона имеются таблицы перевода
русских мер в иностранные метрические. Согласно таблицам, 1 русский аршин
равен 711,19 миллиметра, а 1 вершок -- 44,449 миллиметра. Таблицам более ста
лет. Предполагая по наивности, что научный прогресс способствует более
точным знаниям, обращаюсь в современные энциклопедии. В третьем издании БСЭ
(1970) и в Советском энциклопедическом словаре (1990) "аршин" из татарского
превращен в тюркский и размеры неточно округлены: аршин 71,12 сантиметра, а
вершок (говорится, что он был равен длине фаланги указательного пальца) 4,45
сантиметра.
Таким образом, пришлось считать по таблицам прошлого века, которые
точнее советских. Рост Пушкина, что указан его братом Львом, 164,5
сантиметра "с небольшим", а записанный Чернецовым -- 166,7. Рост, который
указал для полиции сам Александр Сергеевич, 160 сантиметров. На деле Пушкин
был ниже, чем указал Лев, на 4,5 сантиметра и ниже по сравнению с
чернецовской меркой на 6,7 сантиметра. Хочется сделать нашего Пушкина
повыше; не потому ли пушкинистика игнорирует Хохлова?
Читатель вправе поморщиться и сказать: "Ну, ладно! Великий Пушкин был
длиной тела 160 сантиметров. Какое, черт побери, отношение имеет это к
стихам, прозе да и вообще ко всему, связанному с поэтом? Что нам за дело до
его роста?".
Хочется сразу ответить: никакого! Рост у поэта был маленький, но не
карликовый, особенно, если учесть, что люди тогда были пониже ростом. Однако
по сложившейся за два века традиции в Пушкине нам важно абсолютно все,
включая рецепт на лекарство, которым он лечил гонорею. И его рост требовал
уточнения, чтобы занять свое маленькое место в биографии большого поэта. Тут
можно бы остановиться, а все ж добавлю: Пушкин почему-то сказал, что
маленький рост -- "самый глупый". Над этими двумя словами я задумался и
потому морочу вам голову.
На что обращаете вы внимание прежде всего, встречая незнакомого
человека? Вероятно, сперва на то, что сразу бросится в глаза (беру наугад):
корона на голове, борода до пояса, сигара во рту, яркий бант на шее, голубой
цвет волос, чрезмерное декольте, костыли. Рост отметите сперва, если только
перед вами коротышка или великан. Пушкин воспринимал людей иначе. Для него,
с его необычайным даром метких характеристик, рост любого человека был
первой и, значит, главнейшей приметой. Именно рост в описании героя для
инженера человеческих душ Пушкина -- прежде всего! И еще: внимание поэта
занимал в основном рост мужчин. Рост женщин он указывал реже, но обязательно
отмечал, если женщина высокого роста. Типажи его легко сортируются на три
группы: среднего роста, высокого и маленького.
Герои среднего (он иногда писал середнего) роста. В "Записках бригадира
Моро де-Бразе", когда тот встречает нового человека, Пушкин замечает: "Он
был среднего роста, сложен удивительно стройно...". "История Пугачева" -- о
Пугачеве: "Незнакомец был росту среднего, широкоплеч и худощав", а
несколькими страницами позже, видимо забыв, что про рост уже сказано,
повторяет: "Он был сорока лет от роду, росту среднего, смугл и худощав...".
В "Капитанской дочке", писавшейся одновременно с исследованием о Пугачеве,
повторяется уже знакомое: "он был лет сорока, росту среднего, худощав и
широкоплеч".
Вот Белкин, под именем которого сперва скрылся Пушкин, публикуя сборник
повестей: "Иван Петрович был росту среднего...". Исправник составляет
приметы Дубровского: "От роду 23 года, роста середнего...". В "Борисе
Годунове": "А росту он (Гришка. -- Ю.Д.) среднего, лоб имеет плешивый...". И
даже пародийное обобщение всех жителей: "Обитатели Горюхина большей частию
росту середнего...".
У высоких людей Пушкин отмечает рост обязательно. О генерале: "Я увидел
мужчину росту высокого...". "Впереди стоял комендант, старик бодрый и
высокого росту..."; наперсник Пугачева -- "был высокого росту...". Художник
в "Египетских ночах": "Он был высокого росту...". О Кирджали: "Он был
высокого росту...". В "Дубровском" -- об отце: "вошел, насилу передвигая
ноги, старик высокого роста...". О "Железной маске": "Некто, высокого
росту...". В "Арапе Петра Великого", о царе: "В углу человек высокого
росту..."; сам арап, предок, которым поэт гордился: "красивый молодой
человек высокого росту" (что, кажется, неправда).
Рост длинного мужчины иногда подчеркивается Пушкиным с несколько
ироническим сравнением: "Был он ростом как цесарский рекрут". Или: "Князь,
мужчина лет сорока пяти, ростом выше преображенского флигельмана". Этого
князя Казбека в "Путешествии в Арзрум" Пушкин чуть ниже называет
"великаном": "Великан тянул из него (бурдюка. -- Ю.Д.) чихирь и сделал мне
несколько вопросов, на которые отвечал я с почтением, подобаемым его званию
и росту". Вот мысль Пушкина: высокий рост уважителен. В последние годы жизни
поэт стал почтительно относиться к высоченной фигуре Петра I. А если речь
идет о длинной женщине, то, по Пушкину, высота ей в плюс, часть красоты.
Пример из "Домика в Коломне":
За нею следом, робко выступая,
Короткой юбочкой принарядясь,
Высокая, собою недурная,
Шла девушка...
Коль скоро зашла речь о великане, то тут понятие роста расширяется. Не
просто длина тела -- тридцать три богатыря, "все красавцы удалые, великаны
молодые", но и величие ума: Гете назван Пушкиным "великаном романтической
поэзии", Вольтер -- "великан сей эпохи".
Теперь о пушкинских типах маленького роста. Слово "маленький" поэт
употребил 109 раз, но лишь несколько раз, говоря о росте. Подчас он
предпочитал писать более мягко: "малого" роста или "небольшого". Отмечу,
кстати, что применительно к росту Пушкин избегал слов: короткий,
коротенький, коротышка, махонький, мелкорослый, предпочитая (например, о
Швабрине): "вошел молодой офицер невысокого роста...". А главное, маленький
рост людей у Пушкина часто компенсируется их отвагой, силой, лихостью или,
иногда, страданием. В Одессе, в мае или июне 1824 года, Пушкин, разъяренный
стремлением графа Воронцова избавиться от беспокойного служащего, сочиняет
на него эпиграмму:
Певец-Давид был ростом мал,
Но повалил же Голиафа,
Который был и генерал,
И, положусь, не проще графа.
Смысл прозрачен: опальному поэту кажется, что он одолеет высокого
генерал-губернатора, у которого он, маленький, служит мелким чиновником.
Давид Будри, который учил Пушкина в Лицее французской словесности, был
родным братом Марата. Помнил это Пушкин всю жизнь и записал в конце своих
дней: "Будри сказывал, что брат его был необыкновенно силен, несмотря на
свою худощавость и малый рост". Гришка Отрепьев в "Борисе Годунове" --
"ростом он мал", но оказывается проворнее разыскавших его в корчме
приставов: маленький Гришка вынимает кинжал, все перед ним расступаются, и
он бросается в окно. Отец Нащокина, пишет Пушкин, "принадлежит к
замечательнейшим лицам Екатерининского века. Он был малого роста, сильного
сложения, горд и вспыльчив до крайности". А арапка Мария, его камердинерша
"была высокого роста и зла до крайности". Маленький человек --
обезображенный пытками башкирец в "Капитанской дочке", у которого отрезан
нос, уши и язык, страдает. Тут Пушкин сперва обращает наше внимание на
уродство башкирца и затем сообщает: "он был малого росту, тощ и сгорблен".
И еще один пример. Пушкин сватался к Анне Олениной, но она ему
отказала. В отместку в "Евгении Онегине" появились следующие строки:
Annette Olenine тут была,
Уж так жеманна, так мала!..
Так бестолкова, так писклива,
Что вся была в отца и мать...
Эти строки остались в черновике, что, конечно, разумно.
Но оторвемся от литературных опытов. Кажется, что горлану-главарю Г la
Маяковский, то есть вовлеченному в большую политику писателю, рост важнее,
чем прочим смертным. Какое значение имел рост для самого Пушкина? Можно ли
говорить применительно к нему о чувстве неполноценности?
Комплекс маленького роста
Мне скажут: российские психоаналитики не в силах охватить личность
такого объема. Фрейдистам на Западе легче, поскольку с Пушкиным лично они не
связаны, но я и не фрейдист вовсе. Ссылаться на его самооценку ("я неумен и
некрасив"), то есть серьезно анализировать то, что сказано с юмором, тоже
неправомочно. Впервые встречавшие его удивлялись: "С любопытством смотрел я
на эту небольшую худенькую фигуру и не верил, как он мог быть забиякой...",
-- это свидетельство Ивана Лажечникова.
Его любили друзья, публика аплодировала, когда он входил в театральную
залу. Какой там комплекс роста, или комплекс неполноценности у Пушкина,
значительнейшего человека своего времени, рано достигшего славы, кумира
общества? Но, видимо, были какие-то ощущения, чинившие ему неудобства.
Может, вспомнить о его самолюбии и гордости, которые бесспорно имели
место? А это -- классические признаки компенсации чувства неполноценности. У
человека маленького роста такое чувство может проявляться в стремлении
восполнить малый рост большей физической силой и отвагой. Пушкин с юношества
любил драться, носил с собой тяжелую железную палку, ездил верхом, в
Кишиневе и Михайловском до бесконечности палил из пистолета, охотно
участвовал в дуэлях. Комплекс проявлялся в мелочах: скандальность поведения,
чтобы обратить на себя внимание (в театре Пушкин показывает портрет
террориста); подчеркивание своего африканского прошлого (все белые, а я
черный); подчеркивание шестисотлетних корней своего дворянства (за что
Пушкина стыдили друзья); даже мелкое оригинальничанье (отращивание длинных
ногтей, бакенбардов).
Зачем вообще хотеть быть высокого роста? Поразмыслив, приходишь к
выводу: рост мужчине нужен, только чтобы нравиться женщинам. Мне возразят:
это сомнительно, ведь Чехов, например, обладал ростом 186 сантиметров, а
Пушкин ростом не вышел; при этом оба пользовались большим успехом у женщин.
И все же, не знаю почему (может, стереотип мышления?), если мужчина ниже
женщины, это выглядит смешно.
В танце, как, впрочем, и в быту, логично, чтобы женщина опиралась на
плечо, которое выше, а не ниже ее собственного, -- иначе получается, что
мужчина опирается на нее. При женщинах маленький рост отодвигает мужчину в
сравнении с соперниками в сторону, принуждает думать, как преодолеть этот
недостаток. В женском обществе один маленький мужчина то и дело
приподнимается на цыпочки, как бы порхая, другой похваляется большими
деньгами, третий гордится славой и властью, которые компенсируют недостаток
в росте, четвертый заказывает себе туфли на каблучищах, напоминающих
котурны.
Мужские каблуки заслуживают отдельного исследования. Каблуки были не
только возможностью для Пушкина казаться выше. Мужчины того времени носили
каблуки черные и красные. Красные свидетельствовали о принадлежности к
элите, их полагалось носить лицам высших чинов государства, поэтому о
красных каблуках Пушкин мог мечтать, но, увы, положение сочинителя и
камер-юнкера права носить красные каблуки не давало. С каблуками женщины
дело проще: ясно, что они не просто удлиняют ноги, они делают женщину равной
в росте мужчине, а высокую женщину делают выше мужчины, и некоторым мужчинам
это симпатично. Кроме того, движения женщины на высоких каблуках становятся
более сексуальными.
Брат Лев вспоминал: "Женщинам Пушкин нравился; он бывал с ними
необыкновенно увлекателен и внушил не одну страсть на веку своем. Когда он
кокетничал с женщиною или когда был действительно ею занят, разговор его
становился необыкновенно заманчив". Но донжуанский список Пушкина, вписанный
в альбом сестер Ушаковых, есть отражение (никуда от этого не деться)
комплекса неполноценности. В общем виде поведение Дон-Жуана описано Отто
Ранком и, конечно, Зигмундом Фрейдом. На более поверхностном уровне обращает
на себя внимание агрессивное (особенно по сегодняшним американским нормам)
сексуальное поведение поэта, постоянно сопровождавшееся хвастовством своими
похождениями устно и в письмах приятелям, даже перед женщинами. Теория
такого поведения довольно хорошо изучена на Западе.
Пушкин от маленького своего роста, возможно, не страдал, когда решил
жениться, и невеста оказалась значительно выше его ростом. Добавим: не
страдал до того момента, когда царь обратил внимание на его жену, и до
появления в его доме Дантеса. А затем начал комплексовать. На балах, как
свидетельствуют современники, старался быть от жены подальше. "Пушкин не
любил стоять рядом с своею женой, -- свидетельствуют Петр и Вера Вяземские,
-- и шутя говаривал, что ему подле нее быть унизительно: так мал был он в
сравнении с нею ростом". Современник поэта Вильгельм Ленц находит сравнение:
"Входит дама, стройная как пальма... Такого роста, такой осанки я никогда не
видывал". Какого, кстати, роста была Наталья Николаевна?
Мы полагали, что разница была не очень велика, пока не побывали в
Словакии, в имении Густава Фризенгофа, мужа Александры Гончаровой -- старшей
сестры Натальи и одной из последних возлюбленных Пушкина. По данным музея в
Бродзянах, где имеется зарубка роста жены поэта на дверном проеме, росту в
ней 175,5 сантиметра, и она была на 15,5 сантиметра выше Пушкина. А на
каблуках -- выше на голову. Понятно, почему ее вдохновляли мужчины высокого
роста. Сначала император Николай, высоченная фигура которого высилась в
толпе, и Пушкин мог лишь, стиснув зубы, наблюдать, как его жена танцует с
царем и как тот за ней ухаживает. А Дантес, которого она полюбила и которого
поэт возненавидел? Тоже был здоровенный красавец. Рост и физическая красота
оказались для жены поэта привлекательнее ума и таланта.
Маленький рост Пушкина усугублялся ненаходчивостью в разговоре с
мужчинами, как отмечают современники, тем, что французы называют esprit de
l'escalier -- остроумие на лестнице, а наши соотечественники --
соображением: хорошая мысля приходит опосля. В текстах он был блестящ, но
это случалось потом, наедине с бумагой. Письма его (к счастью для нас) были
лучше, чем его беседы, но письма же и погубили его. Возможно, устные угрозы
соблазнителю жены растаяли бы в воздухе, и дело не кончилось так плачевно.
Ярость и месть искали выхода. Маленький некрасивый гений писал
оскорбительные послания высокому красавцу офицеру, который одержал над ним
победу в борьбе за женщину, злобными письмами втянул в конфликт Геккерена --
и выхода для Дантеса не осталось.
Не приводят ли нас размышления о росте Пушкина к некоему парадоксу?
Разумеется, главной компенсацией любых его комплексов были поэзия и проза.
Собою дурен и ростом мал (известное нам свидетельство брата), Пушкин
все-таки не сумел одолеть силой ума свой небольшой физический рост. И -- не
стал ли рост одной из причин его смерти, по сей день неучтенных? Зато как
творец он не только преодолел себя, свою эпоху, но сделался такого огромного
роста, что нам не дотянуться, чтобы положить руку ему на плечо.
1999.
1
Last-modified: Sun, 06 Jan 2002 07:30:11 GMT