* * * Остается одно -- привыкнуть, Ибо все еще не привык. Выю, стало быть, круче выгнуть, За зубами держать язык. Остается -- не прекословить, Трудно сглатывать горький ком, Философствовать, да и то ведь, Главным образом, шепотком. А иначе -- услышат стены, Подберут на тебя статьи, И сойдешь ты, пророк, со сцены, Не успев на нее взойти. 70-е * * * Премудрости в строку я не утисну, Одною с вами связан бечевой, Все знаю: от фрейдизма до буддизма, Но, в общем, я не знаю ничего. Не острою, но стойкою тоскою Полна душа уже который год. О, если б знать мне что-нибудь такое! Но вера в бога тут не подойдет. По собственной программе обучаюсь И, суетою душу не дробя, К кому-то с тихим словом обращаюсь, Но не к тебе, не верю я в тебя. 80-е * * * Разочаровавшись в идеалах И полусогнувшись от борьбы, Легионы сирых и усталых Поступают к господу в рабы. Знаю, худо -- разочароваться, В том изрядно преуспел и сам. Но идти к начальникам гривастым, Верить залежалым чудесам? До такого тихого позора Все-таки, надеюсь, не дойду. Помогите мне, моря и горы, Жить и сгинуть не в полубреду. Подсобите, мученики века, Поудобней не искать оков И, не слишком веря в человека, Все же не выдумывать богов. И, прощально вглядываясь в лица, Перышком раздумчивым скребя, Не озлобиться и не смириться -- Только две задачи у тебя. 80-е ПАМЯТИ МАНДЕЛЬШТАМА Перечитываю Мандельштама, А глаза отведу, не солгу -- Вижу: черная мерзлая яма С двумя зэками на снегу. Кто такие? Да им поручили Совершить тот нехитрый обряд. Далеко ж ты улегся в могиле От собратьев, несчастный собрат, От огней и камней петроградских, От Москвы, где не скучно отнюдь: Можно с Блюмкиным было задраться, Маяковскому сухо кивнуть. Можно было... Да только на свете Нет уже ни того, ни того. Стала пуля, наперсница смерти, Штукой чуть ли не бытовой. Можно было, с твоей-то сноровкой, Переводы тачать и тачать. И рукой, поначалу лишь робкой, Их толкать, наводняя печать. Черепной поработать коробкой И возвышенных прав не качать. Можно было и славить легонько, Кто ж дознается, что там в груди? Но поэзия -- не велогонка, Где одно лишь: держись и крути. Ты не принял ведущий наш метод, Впалой грудью рванулся на дот, Не свихнулся со страху, как этот, И не скурвился сдуру, как тот. Заметался горящею тенью, Но спокойно сработало зло. И шепчу я в смятенном прозренье: -- Как же горько тебе повезло -- На тоску, и на боль, и на силу, На таежную тишину, И, хоть страшно сказать, на Россию, А еще повезло -- на жену. 80-е * * * У старого восточного поэта Я встретил непонятный нам призыв: Тиранить, невзлюбить себя. И это Сработало, до пят меня пронзив. Нет у Христа подобного завета, И не ищите. Тут видна рука Раскосого и сильного аскета, Что брюхо вспарывает в час рассвета И собственные держит потроха. Он сам с собой вчистую расквитался, Когда, взойдя на этот эшафот, Одной рукой за воздух он хватался, Другою -- за распоротый живот. О харакири варварская сущность, Гордыня, злоба, мужество и спесь. Но с чем я против них, убогий, сунусь, Нестрогий весь, перегоревший весь? 80-е НАБРОСОК ПОРТРЕТА Выпил водки и губы вытер, Был он гладок, дюж и фартов, Был на нем темно-бурый свитер, На швартов налезал швартов. -- Надо рот отверзать нечасто, Чтобы сила была в словах, Молодыми зубами счастье Надо рвать, если не слабак. Скажем, Север и, скажем, лагерь, Загибаюсь, как этот дрозд, Стал я серым, как этот ягель, Что один тут прибито рос. Скоротечная, как чахотка, Вниз пошла житуха моя, Ярославщина и Чукотка, Вот и все дела и края. Значит, сдрейфил я? Я не сдрейфил. Я сказал себе даже тут, Что тропические деревья Надо мной еще зацветут. Больше нету ко мне вопросов? -- -- Их и не было.-- Тут он смолк. Полуурка, полуфилософ, Молодой, но матерый волк, На меня поглядевший косо В ресторанчике "Поплавок". -- Так-то, Витя, и так-то, Вася, Север, Север, каленый край, Ну, а если слабак, сдавайся, Не уверен -- не обгоняй. 70-е * * * Проходит пять, и семь, и девять Вполне ничтожных лет. И все тускней в душе -- что делать? Серебряный твой след. Я рюмку медленно наполню, Я весел, стар и глуп. И ничего-то я не помню, Ни рук твоих, ни губ. На сердце ясно, пусто, чисто, Покойно и мертво. Неужто ничего? Почти что, Почти что ничего. 1978 * * * Почитывают снобы Бердяева и Шестова. А для чего? А чтобы При случае вставить слово. При случае вставить слово И выглядеть толково, Загадочно, элитарно, Не слишком элементарно. Что было чужою болью, Изгнаньем и пораженьем, То стало само собою Снобистским снаряженьем. О бедные мои снобы, Утлые ваши души, Хлипкие ваши основы,-- Лишь в струнку вздернуты уши. Прослышали, сообразили, Схватили, пока не ушло. Вас много сейчас в России, Но вы -- не главное зло. 70-е ПАМЯТИ ФАДЕЕВА Я не любил писателя Фадеева, Статей его, идей его, людей его, И твердо знал, за что их не любил. Но вот он взял наган, но вот он выстрелил -- Тем к святости тропу себе не выстелил, Лишь стал отныне не таким, как был. Он всяким был: сверхтрезвым, полупьяненьким, Был выученным на кнуте и прянике, Знакомым с мужеством, не чуждым панике, Зубами скрежетавшим по ночам. А по утрам крамолушку выискивал, Кого-то миловал, с кого-то взыскивал. Но много-много выстрелом тем высказал, О чем в своих обзорах умолчал. Он думал: "Снова дело начинается". Ошибся он, но, как в галлюцинации, Вставал пред ним весь путь его наверх. А выход есть. Увы, к нему касательство Давно имеет русское писательство: Решишься -- и отмаешься навек. О, если бы рвануть ту сталь гремящую Из рук его, чтоб с белою гримасою Не встал он тяжело из-за стола. Ведь был он лучше многих остающихся, Невыдающихся и выдающихся, Равно далеких от высокой участи Взглянуть в канал короткого ствола. * * * Хорошо сидел солдатский ватник На некрепких молодых плечах. Много лучше, чем венгерский батник. Ну да не о том твоя печаль. По тому, как ты орал и верил, Что поднимешь взвод, развеешь страх, Было ясно, это -- офицерик, Но, конечно, не в больших чинах. Ватничек был туго подпоясан Выданным в училище ремнем. Завтра все-таки пройдем по Яссам, Ежели сегодня не умрем. Не прошли солдатики. Над ними Только звезды, звезды без числа. Никого ты больше не поднимешь Против наступающего зла. А твоя чадит еще лампада, Не засыпала тебя лопата, Вышло -- доползти и одолеть Марево санроты и санбата, Санлетучек и госпиталей. Жизнь прошелестела, прошумела, Протекла, процокала, прошла. И придурковато-очумело Шепчешь ты: "Хреновые дела". Доедай остынувшую кашу И учти, пустая голова, Женщины тебе уже не скажут Сладкие и стыдные слова. Так что горделиво и спесиво Не глядись в грядущие года. Говорили? И на том спасибо, Но -- уже не скажут никогда. 1981 ПАМЯТИ МАЯКОВСКОГО Выпив утренний свой кофе, Шли Москвой, как через луг, Маяковский в желтой кофте И с лорнеткою Бурлюк. Лица тверды, как медали, И надменно весел взгляд. Эпатируют? Едва ли, Просто мальчики шалят. Обойдем чванливый Запад На полкорпуса хотя И Толстого сбросим за борт Вместе с Пушкиным шутя. Пошумели, заскучали. Там война. А там она, Чьи жестокие скрижали Примут многих имена. Там и ты расправишь плечи, Там и ты получишь слово, Не заленится рука. И далеко ей, далече До того, до спускового, До злосчастного крючка. На эстрадах, на собраньях Живу душу жжешь дотла. Только что там -- кольт иль браунинг В нижнем ящике стола? Хоть примериваясь к бездне, И не лез ты на рожон, Но не стать на горло песне Тоже было не резон. И легла в патронник пуля, Как лежит в стихе строфа, Где Азорские мелькнули И пропали острова. И огромного мужчину Положили люди в гроб. И ведет Кольцов машину, И в холодных каплях лоб. Не твоих ли дней начало Было городу к лицу? Не твоя ли трость стучала По Садовому кольцу? Не такою ли весною Ты шатался с Бурлюком, Звонкой силой и тоскою Непонятною влеком? Но свинцом рванула сила, Кровью хлынула тоска. И сожгла, и схоронила Маяковского Москва. А весна идет с окраин, А народ молчит, глазаст, А в Кремле сидит хозяин, Он тебе оценку даст. Красят скамьи и киоски В белый цвет и голубой... Маяковский, Маяковский, Первая моя любовь. 70-е К ПОЭЗИИ Если мне подадут коня Даже не быстрых кровей И если с горем пополам Я все же взберусь на него, То всякий порядочный кавалерист, Случись ему быть при том, Взглянет, сплюнет, произнесет Некоторые слова. Но разве не я когда-то прошел Курс верховой езды? И хоть в последней и не достиг Значительного мастерства, Однако, бывало, сидел в седле, Сидел как человек. И конь, Что был за мной закреплен, Мог за меня не краснеть. Вот что значит отвычка. Опыт, навык, муштра, тренаж, Не обойтись без вас В овощеводстве, В скрипичной игре, В артстрельбе и в любви. А как же ты, мое ремесло, К которому раз в году, Словно бы к нелюбимой жене, Вздыхая я подходил? Ты отомстило мне? Нет и нет! Да ведь и было не так. Какой глупец с нелюбимой женой Задумал тебя сравнить? Поэзия, я твой галерный раб, Прости мне эти слова. В них все -- банальщина, спесь и треск, Но правды больше в них. Не знает никто, но знаешь ты, Как ночью, вдруг пробудясь, Скачу к столу на одной ноге, Корябаю слова три, Чтоб утром, осклабясь нехорошо, Взяв медленное перо, Самолюбиво зачеркнуть Несбывшуюся строку. А кровью харкать? А изнемочь, Но победить себя? Нет, как хотел, я не умел, А как умел -- не хотел. Короче, не на кого пенять? Я сроду и не пенял. А раз не пенял, то нет и проблем. Проблемы, однако, есть... Но если некий рептильный бард, Скромняга или нахал, Почтительно преподнесет векам Одутловатый том, Губ не криви, глаз не сужай, Завидовать не умей. Единственно, плечами пожми И тихо улыбнись. 70-е * * * Дзенькуе, полуполячка из Вильнюса! Ты тихо вышла из-за угла -- Я и не подумал, во что это выльется,-- И старую шкуру мою прожгла. Не я -- другой тебя обхаживал. И ничего у нас с тобой. Ты ходишь в сером, в черном, в оранжевом И в теплой куртке голубой. Но как ты ходишь, как ты движешься! Как вопросительно глядишь! Вся нега Востока, вся блажь парижская В тебе спаялись. Какая дичь! И стыд какой -- что об этом думаю На пятьдесят восьмом году, Что эту голову темно-латунную Повсюду высматриваю и жду. Спасибо, женщина из Вильнюса, За этот март. За то, что так сумела вклиниться, За горький фарт. За то, что стыдным тем художествам Учусь опять: Вставать в бессоннице, тревожиться И ревновать. 1981 НА ВЫСТАВКЕ СОБАК I На выставке собак Владельцев изучают. Тот, с трубкою в зубах, Презренье излучает. А этот делово Подкармливает, гладя Эрделя своего, Скромнейший, видно, дядя. Но может быть, не так. Быть может, и напротив. Идет пижон в летах, Свое отколобродив. Блестящи и свежи, Как в день чеканки деньги, Две челки изо ржи, Две лирики, две лжи -- Две замшевые девки. Прошли в болоньях лбы. Старик прошаркал с палкой Под добрые дубы Останкинского парка, Встряв в чей-то разговор О гаражах и кражах, В коловращенье форм, В неразбериху красок. Красив на свой манер, Брус угольно-лиловый, Великолепный негр Подыскивает слово. Запамятовал он Породы той названье. Трясет весь лексикон, Как мелочью позванивая. Старушечка ползет, Как "Т-34", Чей гусеничный ход Огнем перечертили. Издалека с утра В дорогу снаряжалась. "Но где же сеттера? Их нет? Какая жалость!" Дождь. А с утра был зной. И гончих -- Ни одной. -- Бабуля, их тут нет, Их выставки отдельно.-- Зря куплен был билет. И снова -- в богадельню. 83 И говорят зонты, И думают болоньи: -- Ну, мы-то да, а ты? Что, спутала спросонья? Согбенность, немощь, скорбь - Я все отсек, как Фидий, Навел свой телескоп И девочку увидел, Что между двух борзых Летела в платье белом. Ах, английский язык Таким был скучным делом. Был сад лилов и тих, И крут приволжский берег. И рядом шел жених, Зеленый офицерик, Картуз держал в руке. То было или мнилось? В балканском далеке Его звезда затмилась. На русском языке Судьба с ней объяснилась. I I Покашляв в микрофон, Чего-то объявляют, Все в зеркале кривом, Все лает и гуляет. Вот несколько звонков -- Мне надо торопиться. Вот несколько щенков -- Мне надо к ним пробиться. В обиде и в тоске Весь изморщинив лбище, Боксерчик в туеске Кого-то взглядом ищет. А месячный дожок,-- Хоть смейся, хоть присвистни, -- Еще один стежок, Каким пришит я к жизни. На выставке собак Хожу себе, маячу. Жил байбаком байбак И упустил удачу. Остался на бобах, Однако же не плачу. Есть у меня они, Ручные эти звери, Меж нами искони Согласье и доверье. Пусть далеко не мед Мой мир и мой порядок. Но доброта тех морд, Потешность тех повадок, Тех чистых глаз огни Все сложные печали И все пустые дни Смиряли и смягчали. Я прожил жизнь не так, Как намечал когда-то. Атак и контратак В ней было маловато. Не выполнил программ, Все проворонил числа, Все игры проиграл, Но -- не ожесточился. 1969 * * * Вот и стал я старым евреем, Опустившимся и больным. А не двинуть ли в зимний Крым? Самое время. Побродить в предгорной глуши, С морем вежливо попрощаться И считать, что это причастье Для безбожной моей души. Для безбожной моей души Мало этого, мало, мало. Мало, жизнь, ты меня ломала, Мне тупила карандаши. Мало я про тебя допер, Мало ты про меня узнала. Ну, заладил: мало да мало! Клади голову под топор. 80-е * * * Что я помню в тех далеких синих сумерках декабрьских? Только долгое свеченье узких глаз твоих дикарских. Ты была неговорлива и любила молчаливо, А глаза -- как два кинжала, два канала, два пролива. Эти сумерки стянули память крепкою супонью, Все забыл, а плечи помню, руки помню, губы помню... И еще как бьют басово темные часы стенные, И окалину заката сквозь портьеры шерстяные. Догорает год, как свечка, дни становятся короче. Только сумерки и помню,-- но не вечера и ночи. 1982 * * * Как ни обкладывали медицину Мои начальники Монтень с Толстым, Нам ухарство такое не по чину, А им -- простим. К ее ножам, лучам и химикатам Забарахлившую толкаю плоть. И помоги нам, атом, И -- не оставь, господь. А ежели не кинешь мне удачу, Не отведешь беду, Не прокляну, не возропщу и не восплачу, Руками разведу. 1983 * * * Японцы пели: "Клен ты мой опавший". Но ничего уже не слышал ты, Давно замолкший и давно пропавший, У той черты. Ах, как же тосковал ты оголтело, Когда последней ночью проходил Пустынным коридором "Англетера" Один, один. Мы у цветного ящика сидели, Не где-нибудь, а на Каширском, 6, И думали о собственном уделе, Каков он есть. Но я-то знал, что нету мне спасенья, Что свой отрезок я уже прошел, Что хорошо тебе, старик Есенин. Что мне -- нехорошо. 1983 * * * Я подтверждаю письменно и устно, Что, полных шестьдесят отбыв годов, Преставиться, отметиться, загнуться Я не готов, покуда не готов. Душа надсадно красотой задета, В суглинке жизни вязнет коготок. И мне, как пред экзаменом студенту Еще б денек, а мне еще б годок. Но ведомство по выдаче отсрочек Чеканит якобинский свой ответ: Ты, гражданин, не выдал вещих строчек, Для пролонгации оснований нет. Ступай же в ночь промозглым коридором, Хоть до небытия и неохоч. И омнопоном или промедолом Попробуй кое-как себе помочь. 14 августа 1984 * * * Немало мрачных песен я сложил, А между прочим, весело я жил. Выходит, правды в этих песнях нет, Выходит, я неискренний поэт? Но разве я на свете жил один В суровейшую изо всех годин? Но разве я рожден глухонемым, Чтобы душой не рваться к остальным? Меня с войны моя дождалась мать. А скольким не дождаться, как ни ждать... Иных, чужих я вижу матерей В салютных громах, в дымах батарей. Иных, иных я помню сыновей... Пока живу -- они в душе моей. Пусть встретиться мы больше не вольны -- Мы в честной песне встретиться должны! Во что б мне песня та ни обошлась, Она -- единственная наша связь. СОРОК ПЕРВЫЙ ГОД Как библейские звезды исхода, Надо мною прибита всегда Сорок первого вечного года Несгорающая звезда. О, обугленный и распятый, Ты спрессованной кровью мощен. И хоть был потом сорок пятый, Сорок первый не отомщен. Не затем я тебя не забуду, Что однажды вдохнул я твой дым, Что уже молодым я не буду, А с тобою я был молодым.] Не затем. Но все глуше, ревнивей, Все бездомнее буду скорбеть Об упавших на черной равнине, О принявших военную смерть. СОДЕРЖАНИЕ Владимир Соколов. Слово о товарище ... 3 Нас хоронила артиллерия ............ 5 Пилоты ................... 7 "Ты ждешь меня, красивая, как прежде..." ...... 8 "Я буду убит под Одессой..." .......... 9 "Виноват, я ошибся местом...".......... 10 Элегия ................... 11 Нашему солдату ............... 12 "Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду..." .............. 13 Любовь как самолюбие ............ 14 Памяти пилота ................ 15 "Батальонный комиссар Вачнадзе у костра ведет политбеседу..." ................. 18 "Ты возвратился в город свой унылый..."..... .19 Реквием Валентину Степанову .......... 20 "А где-нибудь сейчас в Румынии..."........ 24 "Под вуалью лед зеленый..." .......... 26 "Мы непростительно стареем... ." "Пусть кинет друг и женщина оставит..."...... 28 Первый снег ................. 29 "Синей небес еще не видел..." .......... 31 "Сорокапятимиллиметровая..." .......... 32 "Есть город в стороне лесной..." ......... 34 Бальзак ................... 36 Героиня романа ............... 37 Конь .................... 39 "Кто, как Лидия Степановна..." .......... 40 Старик ................... 42 На одной солдатской свадьбе .......... 44 "Я прошел по стране..." ............ 48 "Ночью на Киевский еду вокзал..." ........ 49 "Мы брали этот город над Днестром..."....... 51 "Среди тостов всех велеречивых..." ........ 52 "С черною немецкою овчаркой..." ........ 53 "Был я хмур и зашел в ресторан "Кама"..."...... 54 "Вино мне, в общем, помогало мало..."....... 55 "Полуувядшие кокетки... " ........... 56 "Обмылок, обсевок, огарок..." .......... 58 "Когда я стану плохим старикашкой..." ....... 59 "Чему и выучит Толстой..." ........... 60 "Остается одно -- привыкнуть..." ......... 62 "Премудрости в строку я не утисну..." ....... 63 "Разочаровавшись в идеалах..." ......... 64 Памяти Мандельштама ............. 65 "У старого восточного поэта..." .......... 67 Набросок портрета . .............. 68 "Проходит пять, и семь, и девять..." ........ 70 "Почитывают снобы..." ............ 71 Памяти Фадеева "Хорошо сидел солдатский ватник..." ....... 72 Памяти Маяковского ............. 74 К поэзии .................. 77 "Дзенькуе, полуполячка из Вильнюса!.."...... 79 На выставке собак .............. 82 "Вот и стал я старым евреем..." .......... 87 "Что я помню в тех далеких..." .......... 88 "Как ни обкладывали медицину..." ......... 89 "Японцы пели: "Клен ты мой опавший"..."...... 90 "Я подтверждаю письменно и устно..." ....... 91 "Немало мрачных песен я сложил..." ........ 92 Сорок первый год ............... 93