бы мы сделали, чтобы (если бы) произошло то-то и то-то. Всякий раз в психике человека рождается надежда, что произошедшее можно вернуть назад и проиграть заново. В некотором смысле аналогичным образом и платоновская причинность заставляет нас, читателей, пересоздать тот реальный мир, который нам знаком, и смотреть на него другими глазами - как если бы не только будущее могло происходить как-то иначе (чем оно произойдет - или происходит сейчас, в данный момент в нашем воображении), но и все мыслимые варианты и продолжения самого прошлого имели бы ровно такие же - снова равновероятные - модальности. Кажется, что для Платонова совершенно не важны (или просто неприемлемы) общепринятые причины событий. Вполне обычным у него оказывается не только привычный для импликации закон контрапозиции, когда из p s следует (не-s) (не-р), но и то, что сама противоположность общепринятого события-причины, т.е. его смысл-ассерция под отрицанием (не-Р), определенным образом способна влиять на смысл события-следствия, S. В этом случае именно следствие может быть взято за некий непреложный факт, став презумпцией всего высказывания, а событие-причина как бы "подвешивается в воздухе", оказывается под вопросом, и причинное высказывание "S, потому что P" релятивизируется, приобретая следующий смысл: `S произошло то ли из-за P, то ли, на самом деле, из-за не-P, но может быть, вообще говоря, и из-за чего-то совсем другого'. Даже если бы вместо так и оставшейся неизвестной причины (Р или что-то еще), на самом деле повлиявшей на совершившееся в результате событие (S), происходило бы все-таки "не-Р", даже в таком случае ничего в целом существенного, по логике Платонова, не изменилось бы! (Ведь это наше Р только условно может считаться причиной S: оно только так "называется" в нашем языке, признается причиной - чтобы легче было в конкретном случае объясниться.) Все равно нуждавшееся в подтверждении теми или иными фактами событие-следствие (S) должно было бы "воспоследовать" с той же закономерностью (независимо от объяснения, которое мы ему приписываем). Тем самым оказывается, что человеческие объяснения всегда в какой-то степени фантастичны. Даже теперь, т.е. в "контрафактическом" случае, данному в опыте следствию S (но уже из "не-Р"!) человек все равно подыскал бы какое-то обоснование (подвел бы под какой-нибудь альтернативный общий закон)! - Значит, тогда стало бы справедливым просто иное "законосодержательное" суждение: не-L: (не-Р) (S). Или же, как при "обратной направленности" времени, законы каузальной причинности поменялись бы на законы финальной причинности, телеологические. Но то, что можно было бы назвать "причиной", и тут оказалось бы явленным, "вскрытым", подлежащим предсказанию. То есть Платонов демонстрирует нам условность применимости к реальной жизни законов здравого смысла. Он настаивает на том, что на следствие S влияют, на самом деле, сразу множество событий (в том числе и Р, и не-Р, равно как и множество других) - хотя, может быть, просто в разной степени "влиятельных". Однозначное же указание какой-то одной главной среди этих причин всегда сильно огрубляет, субъективирует наше описание. Мне кажется, что в "странном" платоновском мире - среди словно перетекающих, превращаясь друг в друга по очереди, причин и следствий - кем-то все прекрасно сбалансировано и "предустановлено": каждое слово и каждое действие должно давать толчок, пробуждая (в сознании читателя) одновременно и свою противоположность. В этом смысле всякое действие равняется противодействию, то есть, как будто, должно быть справедливо следующее: `вместе (и одновременно) с рождающимся (или произносимым) словом незримо совершается, сразу же вступает в силу (и начинает звучать, во всяком случае, возбуждается) также и слово с противоположным значением, т.е., как в некоем анти-мире, с антиподами, ходящими вверх ногами, - осуществляется действие, прямо обратное реально произведенному'. Таким образом каждый раз заново преодолевается апорийность мышления, как бы штурмом, сходу (или дуром, как любят выражаться платоновские герои) разрешается загадка жизни. Видимо, это происходит именно потому, что иного способа ее решения, по Платонову, просто не существует. Краткий обзор нарушений причинного отношения Итак, в исходном причинном отношении, которое мы обозначили Р S (в соответствии с законом L) у Платонова могут быть нарушены следующие звенья: либо реальная причина (следствие) скрыта - так что читатель вынужден подыскивать и подставлять недостающие звенья в цепи (на основании собственного знания законов здравого смысла и предположений относительно того, что мог иметь в виду автор): когда вместо P S читатель должен восстановить (угловые скобки и помечают то, что восстанавливается): (Р<& R>) S; или P (S<&R>); либо имеет место пропуск сразу в обеих частях: (P<&R>) (S<&Q>); либо вместо причины связь сопутствования: (P&S) или (S&P); либо на ее месте обоснование - с его сложным образом организованной причинностью: (P=>S) & (Р S) либо (Р => S) & (Р S) итп.; либо причинная зависимость становится рефлексивной и сводится к тождеству: (Р S) & (Р S); либо обращенным оказывается само направление причинной связи: когда на месте Р S вдруг возникает Р S и это заставляет подыскивать для такой "закономерности" исключения из общего правила (L), которые позволяют сформулировать дополнительное к нему правило (не-L); или же, наконец, вместо "нормального", привычного общего закона нам "подсовывают" один из его экзотических размытых вариантов: ?-(Р S) (на основании то ли L, то ли не-L, то ли, вообще говоря, чего-то еще). Во всяком случае, обычные законы причинности у Платонова выполняются крайне своеобразно, имея под собой какие-то мифологемы в качестве оснований и исходных посылок. Илл. 14. Диего Ривера. Человек на перекрестке [или] ?-<на распутье> (1934). Фрагмент XII. Время Фрагменты тезауруса времени в сопоставлении с тезаурусом обуви и тезаурусом причинности. - О загадке времени Платонова. "Время физически неровное. Секунда не равна секунде , скажем так..." (А.Платонов. Записные книжки. 1942.) "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать"... (А.С. Пушкин) "Так идет время, спокойное, тихое время, его ход усыпителен и чарующ. В сердце светит свеча любви, а ветер все так же тихо гуляет под липами, над золотыми крестами на кладбище"... (Борис Зайцев). Среди пронизывающих все творчество Платонова понятий пустого пространства, тоски, смерти и сна, а также 'вещественных остатков человеческой памяти' и 'строго причинной обусловленности всего в мире', также понятие времени можно считать одним из ключевых внутри его художественного мира. Но само время для этого писателя неоднородно. Оно разлагается, с одной стороны, а) на сиюминутное и при этом катастрофически тающее, убывающее на глазах и, так сказать, вполне хронометрически исчислимое, холодное, растрачиваемое нами и уходящее впустую, поистине в пустоту, в ничто (тут характерным можно считать образ воды, капающей в песок: в этом-то времени и пребывает человек, глядя на себя как на тело физическое, ощущая оторванность от этого тела как субстанции мыслящей); а с другой стороны, б) на время неизменное, застывшее, остановленное, ставшее вечностью. Это время постоянно длящегося "здесь и теперь", всегда уютно устроенное, вполне приспособленное для человека, всегда настоящее, живое, "жизненное" (т.е. теплое или даже горячее), чувственно-осязаемое и благостное - время, которое не знает ни начала, ни конца. Последнее - то временное пространство, в котором, собственно, живет, наслаждается и творит (а не мучается и страдает) наша душа и где человек живет чувствами, а не мыслит. Первое же из этих платоновских "времен" (назовем его, пожалуй, временем-А) постоянно вселяет в человека ужас, наводит мысль о быстротечности жизни и близящемся конце, а последнее (соответственно, время-Б) дарит иллюзию вечной укорененности в бытии, дает надежную опору в жизни, охраняет человеческий слабый разум от отчаяния и помешательства. Условно мы можем также обозначить первое - как время Екклезиаста (сказавшего все <в мире> суета), а второе, напротив, - как время "оптимистически-утешительное", то есть время классической (а в частности, и русской) литературы. Вот характерные для Платонова примеры: в них представлены центральные у него, с моей точки зрения, переживания времени: Время-А: "Сельские часы висели на деревянной стене и терпеливо шли силой тяжести мертвого груза; розовый цветок был изображен на облике механизма, чтобы утешать всякого, кто видит время" (К). Значит, часы шли как будто <посредством> или же <при помощи одной> силы тяжести, но в то же время ?-<с такой же непреложностью, как груз, стремящийся опуститься все ниже вниз>, и следовательно, ?-<всякому, кто наблюдает за движением стрелок на циферблате (за ходом самого времени) необходимо иметь хоть какое-нибудь утешение: в данном случае утешением служит нарисованный цветок!>. Или, уже из другого произведения: "время, что безвозвратно проходит, считая свои отмирающие части" (Д). Тут еще возникает и некий образ времени как существа, занятого саморефлексией <размышляющего над тем, что оно не в силах повернуть прошедшее вспять>. Автор как бы заставляет читателя отождествить часы с самим их наблюдателем (героем или автором), который испытывает мучения, видя безвозвратный уход времени: пока он смотрит на стрелки часов, он не в состоянии заниматься ничем иным, кроме подсчета уходящих секунд, минут итд. (Это напоминает парадокс времени, сформулированный Августином в его "Исповеди"). Время-Б: "Сторож церкви начал звонить часы, и звук знакомого колокола Дванов услышал как время детства" (Ч). Почти то же самое "время детства", но в несколько иной форме повторяется и в "Котловане", когда Чиклин вспоминает места, где он жил раньше, и девушку, которая его когда-то здесь поцеловала: "Солнце детства нагревало тогда пыль дорог, и своя жизнь была вечностью среди синей, смутной земли, которой Чиклин лишь начинал касаться босыми ногами. Теперь же воздух ветхости и прощальной памяти стоял над потухшей пекарней и постаревшими яблоневыми садами". Хорошо известна та особенность языка Платонова, что у предметов, явлений и состояний внешнего и внутреннего мира человека выделяются какие-то необычные вещественные свойства: так у сна вполне может быть вянущий запах, человек может говорить шершавым голосом или само время может безнадежно уходит[ь] обратно жизни (Ч) и даже еще только созрева[ть] в свежем теле ребенка (К), где предпоследний пример это снова образ внутри времени-А, а последний - внутри времени-Б. Постоянным языковым приемом у нашего автора, если охарактеризовать его кратко, выступает объединение недоговоренности (пропуска, смысловой лакуны, спрямления речи) и парадоксальной квази-метафоры (а, по сути дела, профанации метафоры), которая все абстрактное, невидимое глазу делает зримым или осязаемым, приземленно-обыкновенным, обыденным. Не только конкретным объектам и процессам, но и таким сложным понятиям, как время, оказываются приписаны в мире Платонова вещественные свойства: время должно как будто приобрести от этого какую-то новую, не свойственную ему до сих пор плотность. Так, если в обычном языке можно сказать: потраченное, уходящее, потерянное, истекающее время, то у Платонова говорится, что время истощается ?-<или специально делается тощим, истощенным, словно плоть, подлежащая специальному изнурению воздержанием>. Этот смысл выводится или следует, как мне кажется, из следующего отрывка: "Прочие рано ложились спать, им не терпелось поскорее дождаться жен, и они желали поскорее истощать время во сне" (Ч). У Платонова время может быть также безлюдным (К), то есть таким же, как, например, <улица, опустевшая от людской толпы>; ветхим (СМ), то есть <готовым вот-вот рассыпаться на кусочки или даже порваться на части>; как и сам воздух ветхости (К), которым от него веет (в разобранном примере выше), то есть оно либо а) ?-<может напоминать о каких-то событиях давно ушедшего, позабытого, утраченного времени>, либо, иначе: ?-<напоминает нечто истрепанное, измусоленное, затертое, как старый халат, - от многократных обращений к прошлому наших воспоминаний>. Время может быть также просто - буржуазное (СМ), то есть, надо думать, ?-<благоприятное для жизни исключительно данного класса>, до революции, как считалось во времена Платонова, или же каковым оно предстало теперь, уже для нас, в современности. Ситуация может быть обозначена также через сочетание "время шума людей" (СМ) - то есть ?-<то время, пока люди шумели, или стоял шум их голосов>; есть у него даже такое сочетание, как "время звука кувалды" (К) - то есть <то время, пока были слышны звуки ударов кувалды> итд. итп. Отмечен многими исследователями и такой характерный для Платонова языковой прием, как буквализация языковых метафор, т.е. буквальное прочтение с неизбежным переосмыслением и предлагаемой (нарочито ложной) "народной" этимологией их. Например, странноватое на первый взгляд, выражение "чистоплотные лики святых" (которые смотрят на Вощева внутри церкви, куда он заходит в "Котловане") при движении от ближайшего к дальнейшему рассмотрению оказывается переразложимым - его можно понять как нечто, объединяющее в себе смыслы 1) <чисто вымытые>, 2) <отличающиеся особой чистотой плоти>, но и: 3) <чисто плотские, озабоченные скорее мирскими делами, нежели своей святостью>. М. Дмитровская справедливо усматривает в примерах со словом время, подобных приведенным выше, некое сокращенное обозначение смысла целого придаточного предложения, что как бы соотносимо с принятыми в древнерусском языке конструкциями вроде "время жатвы, время пасхи, время срезания колосьев". Она фиксирует и отмеченную Т. Сейфридом игру с избыточностью и плеоназмами, построенную на уже омертвевших языковых метафорах, - как, например, в платоновском оксюмороне: "текущее время тихо шло в полночном мраке колхоза" (К). Таким образом, время у Платонова словно нагружается всевозможными отсутствующими у абстрактного понятия "чувственными" модальностями и становится не только видимо, осязаемо, ощутимо на вкус, на цвет и на запах, но даже слышимым - "время стало слышным на своем ходу и уносилось над ними" (над Симоном Сербиновым и Соней). Подобные примеры легко умножить. Но в таком случае время неизбежно должно совмещать в себе противоречия. По моим наблюдениям, чаще всего у Платонова бывает так, что слова, выражающие понятия, к которым он особо внимателен и даже пристрастен, приобретают нарочно искаженную сочетаемость по сравнению с нормами нашего обычного языка. Словно то, что он и его герои почитают для себя дорогим, заветным, они должны как-то предварительно потискать, подержать в руках, помять, помусолить, даже чем-то исказить или исковеркать. Рассмотрим художественные вольности, которые позволяет себе Платонов при обращении со временем - в таких сочетаниях, как "свет мгновения, время сытости, время чувственной жизни, или время последнего горя". Вот Дванов с красноармейцами едет в поезде, по которому стреляют казаки: 1. "Окно вспыхнуло светом мгновения, и низко прогрел воздух снаряд" (Ч). Для ситуации 'вспыхнувший в окне на короткое время свет' (а) с точки зрения обычного языка (или стандартного, шаблонного, на котором говорят все) нормальны такие выражения: <окно на мгновение осветилось / мгновенно ярко вспыхнуло / на миг озарилось светом от разорвавшегося поблизости снаряда>. А вот для ситуации 'свет появился только на мгновение, а потом сразу исчез' (б) - с несколько иным, как говорят лингвисты, актуальным членением, чем в (а), нормально было бы сочетание: <вспышка света продлилась лишь (на нее ушло одно только) мгновение>. Позицию имени в родительном падеже в генитивной конструкции "свет + Имя в Gen.", как правило, должна занимать валентность агента (т.е. "действующей причины" в ситуации 'свет'), ср.: "свет лампы (свет от лампы), свет звезды, зари, костра итп.; учение Маркса итд. (У генитива в этой конструкции есть и много других "ролей", но роль агента или причины все-таки одна из главных.) Из-за того, что у Платонова некая вспомогательная единица измерения - а именно, продолжительность времени (мгновение) - становится главным агентом (порождающей причиной) действия, во фразе наводится дополнительный смысл: само 'мгновение' как будто повышается в статусе, "онтологизируется", и возникает некий неясный - лишь только предположительный, брезжащий на границе понимания смысл, который можно задать следующим образом: в) ?-<время вполне может обладать светом как каким-то из своих неотъемлемых атрибутов> или даже ?-<у всякого мгновения свой собственный свет, причем данное мгновение и может дать свое, характерное именно для него освещение событий>. 2. "Тело Вощева было равнодушно к удобству, он мог жить не изнемогая в открытом месте и томился своим несчастьем во время сытости, в дни покоя на прошлой квартире" (К). Конструкция сходного типа и в другом сочетании из того же "Котлована": "во время чувственной жизни". В первом случае нормативным было бы: а) <в то время, пока (Вощев) был сыт>; во втором - а) <когда чувства героя (на этот раз Прушевского) были еще живы, когда он жил полной жизнью> или аа) <когда он жил жизнью чувств, когда для него еще важна была чувственная сторона жизни>. В обоих случаях привлечение абстрактного `времени' и использование такой собирательной категории, как сытость, в первом случае или же, как во втором, описательно-изысканного выражения "чувственная жизнь" ?-<то есть жизнь вся целиком посвященная чувствам и даже чувственности> - на месте более простых обозначений состояний героя играют на руку тому же отстранению от собственной речи, которое для Платонова характерно. Как замечено исследователями, в его прозе отсутствует "стилистически ортодоксальный авторский голос", а речь повествователя вообще есть как бы "ироническая дизъюнкция" речи автора и речи героев; но, скажу от себя, дизъюнкция неразделительная, так как отнесенность, или "вменение" речи кому-то из героев или самому автору часто оказывается принципиально неоднозначной. Этим автор как будто "укрупняет масштаб" своих утверждений и утверждений всех своих героев: они призваны звучать будто не от его имени и не от имен его героев, но или из радиорупора (в "Котловане"), или от имени кого-то из обожествляемых коммунистических лидеров - Маркса, Ленина, Розы Люксембург, Сталина, Троцкого, всех их вместе взятых или из уст хоть и многочисленного, но отчасти уже мифического "пролетариата". 3. [Один из середняков, которых в "Котловане" выселяют из деревни и отправляют вниз по реке, в Ледовитый океан, просит перед смертью у активиста:] " - Дозволь нам горе горевать в остатнюю ночь, а уж тогда мы век с тобой будем радоваться! Активист кратко подумал. - Ночь - это долго. Кругом нас темпы по округу идут, горюйте, пока плот не готов. [Тут имеется в виду плот для отправки на нем "кулаков" в океан, который сколачивают Чиклин с Вощевым] - Ну хоть до плота, и то радость, - сказал средний мужик и заплакал, не теряя времени последнего горя. Бабы, стоявшие за плетнем Оргдвора, враз взвыли во все задушевные свои голоса, так что Чиклин и Вощев перестали рубить дерево топорами. Организованная членская беднота поднялась с земли, довольная, что ей горевать не приходится, и ушла смотреть на свое общее, насущное имущество деревни" (К). Здесь люди настолько задавлены (спускаемыми на них указаниями, "директивами из центра"), что у них нет времени не только чтобы остановиться и спокойно обдумать происходящее, как бы посмотрев на себя со стороны, но и просто - погоревать перед смертью, а само время последнего горя буквально означает для них и "время всей оставшейся ему в жизни радости". Плач крестьян (слезы мужиков, вой и причитания женщин, горе жителей деревни) осмыслены платоновскими героями как чуть ли не единственное выпавшее им в жизни счастье - ?-<с возможностью наконец-то хоть что-то сделать от себя, выплакаться вволю, от души>. 4. [Иногда, даже если платоновский герой берется вспоминать свое прошлое, как, например, перед смертью, ему приходят на ум лишь только какие-то общие места, повторяющиеся и единые для всех, т.е. совершенно нехарактерные эпизоды. Вот разговор Комягина с Москвой Честновой, из романа "Счастливая Москва":] " - Ну кончено, кончено! Говорят, перед смертью надо всю жизнь припомнить - ты не ругайся, я ее вспомню срочно. Наступило молчание, пока в уме Комягина очередью проходили долгие годы его существования. - Вспомнил? - поторопила вскоре Москва. - Нечего вспоминать, - сказал Комягин. - Одни времена года помню: осень, зиму, весну, лето, а потом опять осень, зиму... В одиннадцатом и двадцать первом году лето было жаркое, а зима голая, без снега, в шестнадцатом - наоборот - дожди залили, в семнадцатом осень была долгая, сухая и удобная для революции"... (СМ) Потеря памяти, многократно повторяющаяся в платоновских произведениях, обозначает, от противного, постоянное и неослабевающее внимание к проблеме фиксации исчезающего, утекающего времени. Фрагменты тезауруса времени в сопоставлении с тезаурусом обуви и тезаурусом причинности Сам вопрос о создании тезауруса художественного текста (или автора в целом) давно известен. Чтобы проиллюстрировать платоновский тезаурус времени на чем-то для начала более компактном и обозримом, приведу данные для "тезауруса обуви" из его произведений. Слова в таблице следуют в порядке, заданном убыванием их частоты - по разделу "Художественная литература" в Частотном словаре русского языка Засориной: Табл. 5: "Тезаурус" обуви
Слово: Ч К ЮМ СМ Все: З-на R
сапог/полусапожки 4 0 0 0 4 52 -10
валенок/валенки 11 1 1 2 15 12 +1,6
ботинок/ботинки 1 0 0 1 2 7 -2,7
туфли/туфельки 0 0 0 4 4 7 -1,3
калоши/галоши 0 0 0 0 0 7 --
обувь 1 1 0 0 2 5 -1,9
лапоть/лапотки 15 8 0 0 23 5 +6,0
башмак/-ки/-чки 3 0 0 1 4 4 +1,3
опорки 1 1 0 0 2 4 -1,5
тапок/тапочки 0 0 0 0 0 0 --
Итого: 56 103 -1,4
Напомню, что R, или маркер лексической специфичности, вычисляется не по Пьеру Гиро (1953) и не по А.Я. Шайкевичу, а получается путем простого деления большего на меньшее - или суммы частот употребления данного слова в произведениях Платонова (помноженной на соответствующий коэффициент) с одной стороны, или же числа употреблений данного слова в частотном словаре Засориной, с другой стороны. При этом если частота выше в словаре, то перед R я ставлю знак минус, если наоборот, выше у Платонова, то - знак плюс.Такой "доморощенный" способ вычисления отличается от процедуры определения данного показателя в работах, где маркер лексической специфичности безусловно более строг и "математичен" - именно, у Гейра Хетсо (благодарю Андрея Уткина за указание на них): Хетсо Г. Несколько замечаний о лексике стихий М.Ю. Лермонтова // Scando-slavika. T. XIX. Copenhagen, 1973, pр. 49-53; Пьера Гиро (Pierre Guiraud. Les caracteres statistiques du vocabulaire. P. 1954, p. 61-67); или А.Я. Шайкевича - "Конкорданс к прозаическому тексту (к выходу в свет конкорданса к "Преступлению и наказанию")" // Русистика сегодня. No 2. М., 1995; а также работ Шайкевич А.Я. Дифференциальные частотные словари и изучение языка Достоевского (на примере романа "Идиот") // Слово Достоевского. Сборник статей. М., 1996; Шайкевич А.Я. Пушкин и Мицкевич (Опыт лексического сравнения) // Известия академии наук. Серия литературы и языка. Том 58. 1999. No 3. В целом в 4-х произведениях Платонова по данной рубрике 56 словоупотреблений, тогда как у Засориной в словаре их почти вдвое больше - 103. Но и отношение количества слов по словарю к количеству слов по четырем обсчитанным произведениям Платонова 268.321:200.400 = 1,34. Отсюда суммарный показатель R (для всех учтенных слов со смыслом `обувь') для Платонова все-таки отрицательный = -1,4. Иными словами, слова, составляющие данный микротезаурус, не являются для Платонова характерными: ни упоминание обуви вообще, ни ее частных видов в целом его, по-видимому, не привлекает. Впрочем, некоторыми исключениями являются слова лапоть, валенки и башмаки: первое во многих произведениях, среди которых и "Чевенгур" с "Котлованом", оказывается нагружено особой символической функцией; а, например, в "Джане" (эта повесть не включена в обсчеты, из-за отсутствия ее электронной версии) возникает особый мотив русского ветхого лаптя, заброшенного в среднеазиатскую пустыню, как одного из подорожных предметов, то есть, по-видимому, <вещей, которые герой то и дело встречает на своем пути по дороге>, или <которые как бы составляют ему компанию, с которыми он соприкасается по дороге> (ср. также с устаревшим словом подорожная, которая выдавалась чиновнику, командированному куда-то по службе). Если же мы захотим оценить примерную долю (значимость) данного микротезауруса внутри всего словаря русского языка, то обувь представляет лишь только лишь 0,004% от количества всех словоупотреблений (по тому же словарю Засориной). Доля слов со значением `время', к которым я перехожу далее, в словаре гораздо более существенна - согласно моим подсчетам, она составляет около 3,8 %, что более чем вдвое превышает даже долю слов, "отвечающих" за рубрики 'причина' и 'случайность' (соответственно 1,3% и 0,4%). Но если для рубрики "обувь" легко обойтись простым списком слов, как можно видеть, то для такой сложно устроенной рубрики как "время" оказывается удобным разбить слова, выражающие сходный смысл, на группы, которые будут составлять подразделы в тезаурусе времени, - их я привожу ниже с приблизительными объемами (в количестве словоупотреблений по той же Засориной - для общего представления об их взаимных отношениях). При этом я сознаю, что само разбиение на группы, т.е. выделение именно таких, а не других подрубрик в тезаурусе есть наиболее "тонкое" место подобного описания: оно, вообще говоря, может характеризовать только данного писателя, или же только данные его произведения, но не быть универсальным (для всех писателей в целом). Табл. 6: Число словоупотреблений рубрики `время' в частотном словаре по подрубрикам (округленно)
0. Обозначение времени вообще 1.500
1. Время-"вечность" 1.400
2.0. Время календарно измеримое 1.000
2.а. Время суток (день, ночь, вечер, утро) 2.000
2.б. Направленность (прошлое, настоящее, будущее) 1.700
2.в. Времена года 300
2.1. Средства измерения времени (часы) 50
3. Время-"вдруг" 1.300
4. Начало и конец 1.300
Итого: более 10.000
Табл. 7: Обозначение времени в целом
Слово: Ч К ЮМ СМ Все З-на R
время 182 110 58 74 424 346 +1,6
временно / временный 7 0 1 5 13 8 +2,1
тогда 176 60 25 34 295 334 +1,1
когда 212 61 48 69 390 709 -1,4
пора 35 19 7 12 73 100 1
Итого: 1195 1497 +1,1
Без слова порой, которое попадает в рубрику время-"вдруг" (см. ниже). К сожалению, в словарях не учтена статистика отдельно для разных употреблений одной словоформы, а иначе можно было бы слово пора в значении побудительном `уже наступило время (сделать то-то и то-то)' посчитать отдельно - в табл. 15. Табл. 8: Время-"вечность", застывшее, остановившееся
Слово: Ч К ЮМ СМ Все З-на R
вековать 2 0 0 0 2 0 ++
навсегда 43 8 4 10 65 15 +5,6
вековой/вековечный 9 2 4 2 17 4 +5,5
навек/навеки/навечно 17 5 4 2 28 9 +4,0
вечность 5 5 1 1 12 4 +3,9
вечно 4 4 1 2 11 4 +3,6
вечный 22 12 3 9 49 18 +3,5
постоянство 1 0 1 0 2 0 ++
постоянно 19 10 5 6 40 15 +3,6
постоянный 15 4 2 4 25 12 +3,5
замедли(я)ть/нно/ый/-ие 7 0 1 0 8 3 +3,5
постепенно/ый/ость 24 10 2 9 45 20 +2,9
длить/ся/ельный/ность 4 1 1 3 9 6 +2,0
стоя/ть/вший/чий 341 162 72 84 659 395 +2,2
остановка/-ивать/-ся/ оставлять/оставаться/-ный/ остальцы/остатки/-чный 379 135 44 47 605 489 +1,6
век 15 4 3 4 26 21 +1,4
никогда 51 6 2 20 79 85 +1,2
безвозвратно/-ый 1 0 1 2 4 1 +5,4
безвыходно/-ый 4 2 0 1 7 0 ++
безысходно/-ый 1 0 2 0 3 1 +4,0
Неуклонно 0 0 0 0 0 0 0
медлить/-но/-ый/-ость 34 10 5 7 56 84 -1,2
всегда 80 14 13 22 129 179 -1,1
Итого (в сумме): 1.881 1.365 +1,8
Как ни странно, эта рубрика также родственна у Платонова времени насыщенному и проживаемому человеком активно (табл. 15). Знаком ++ помечены в таблице случаи, когда в общем словаре отсутствует слово, употребляемое у данного писателя, а знаком -- те случаи, когда, наоборот, у писателя отсутствует слово, имеющееся в словаре Засориной. Вот для сравнения статистика слова, имеющего омонимичные формы с данным: веко (Ч=5; К=1; ЮМ=0; СМ=0; Все=6; З-на=19; R= -2,4) Оно, как видим, является для Платонова явно "отрицательным маркером". Табл. 9: Время календарно измеримое, поддающееся точному счету
Слово: Ч К ЮМ СМ Все З-на R
интервал 0 0 0 0 0 1 --
столетие 0 0 0 0 0 5 --
период/-ески/-но/-ый 1 0 0 0 1 5 -3,8
неделя/недельный 12 4 0 0 16 64 -3,1
минута/-тка/-тный 17 8 1 5 31 115 -2,9
понедельник и все дни недели до: суббота/-ний и воскресенье/-ый 14 6 1 1 22 32 (-2,0)
возраст 10 1 1 0 12 31 -1,9
январь/-ский и все месяцы 10 4 3 7 25 60 -1,8
год 72 10 22 22 126 246 -1,5
час 43 8 8 16 75 143 -1,5
лет 45 3 11 27 86 135 -1,2
декада 0 1 1 0 2 2 -1,3
срок 5 3 3 3 14 21 -1,2
сезон 1 0 0 0 1 2 -1,5
эпизод 0 0 0 1 1 4 -2,9
эпоха 3 2 4 1 10 5 +2,6
месяц/месяц-другой 19 4 15 10 48 51 (+1,2)
сутки/суточный 36 1 9 3 49 23 +2,9
Итого: 529 945 -1,5
Слова в таких рубриках, имеющих суммарный отрицательный коэффициент R, как в этой, выстроены в соответствии с возрастанием их частоты встречаемости в произведениях Платонова, в отличие от предыдущих случаев, где их порядок, как нетрудно видеть, следовал убыванию частоты (при общем положительном R). Хотя среда у Платонова ни в одном из учитываемых случаев не есть день недели, а в словаре Засориной значения-омонимы (день недели - область обитания), к сожалению, не разведены. И в этом случае подсчет оказывается огрубленным. Но не как устройство (часы ср.табл. 13.) - тут строгий подсчет как раз возможен! Помимо слова лето, конечно. Его статистику см. в табл. 12. Время года. Но здесь же вместе очевидно и лунный месяц, а он для Платонова - положительный лексический маркер - (ср. луна/лунный Ч=25; К=9; ЮМ=7; СМ=3; все=44; З-на=32; R=+1,8). В словаре Засориной эти значения слова месяц, к сожалению, не разделены. Табл. 10: Время суток
Слово: Ч К ЮМ СМ Все З-на R
ночь 145 44 19 41 249 197 +1,6
ночью 32 9 10 13 64 23 +3,6
ночной 42 12 5 11 70 54 +1,7
и вместе: 383 274 +1,8
вечер 47 19 9 21 98 114 +1,1
вечером 30 6 10 9 55 28 +2,6
вечерный 12 10 2 2 26 29 +1,2
ввечеру 0 0 0 0 0 0 0
и вместе: 179 171 +1,4
утро 43 18 4 20 85 101 +1,1
утром 35 10 4 6 55 30 +2,4
утренний 12 4 4 8 28 24 +1,5
поутру 0 0 0 0 0 3 --
и вместе: 168 155 +1,4
день 140 28 28 19 215 359 -1,3
днем 13 2 3 5 23 5 +6,0
дневной 8 6 4 1 19 8 +3,1
и вместе: