ощи" фельдшером
работала, -- я все могла себе позволить! И отдыхать на юг к родственникам
каждый год ездила. Больше не надо мне ничего. Только чтобы кончить этот цирк
ходячий! А мы при Брежневе хорошо жили!
-- Зачем же все обратно? -- искренне удивился Джинн. -- Хотите молоко
по шестнадцать копеек -- пожалуйста! Только ведь не все обратно хотят. Вот
если вам миллион долларов, да плевать вам будет, почем молоко. Хотите
миллион долларов? Зачем же Брежнева?
-- Потому что плохо, -- разгорячилась дама. -- Пенсия была бы
нормальная, праздники. Я вчера по телевизору видела -- вон в Китае люди
веселятся и радуются. А я тут не от хорошей жизни спекулирую. Это вам тут
про Брежнева рассказывают. А мы жили! Хоть и трудно, но радостно. И все
было. А теперь что? Один сплошной цирк ходячий. Радости никакой. И не нужен
мне ваш миллион -- убьют за него. Соседа у меня убили -- чеченцам квартиру
сдавал. Цирк ходячий. И не надо мне. Вы не понимаете, а счастья нет, как
сейчас. А мы радовались. И про завтрашний день не думали! Мне только б как
было -- и больше ничего мне не надо!
-- Бабуль, "Клинское" есть? -- К даме подошла компания молодых людей.
-- Есть, есть, родные. По девять рублей. -- И она отвлеклась на сделку.
-- Видишь, какое разное представление у людей о счастье? -- пожаловался
Джинн Хоттабычу, отходя в сторону и закуривая.
-- А что тебе до их представлений? -- удивился Хоттабыч.
Джинн хотел было ответить, но на закуренную сигарету, как раненный
мотылек, подковылял к Джинну неопрятного вида с похмелья мужик.
-- Командир, слышь, братишка, дай курить, -- вежливо обратился мужик.
Джинн протянул мужику сигарету.
-- Шею чего-то ломит, -- принимая сигарету, пожаловался мужик из
благодарности, явно рассчитывая вместе с сигаретой получить еще и разговор.
-- То ли замерз ее в пизду, не то хуй его знает.
Хоттабыч с недоумением посмотрел сначала на мужика, а потом на Джинна.
-- Что он сказал? -- спросил он.
-- Ничего не сказал, -- ответил Джинн, уже жалея, что они приперлись в
такое людное место. -- Продуло его. Давай на лавочку сядем.
И они сели на скамейку. Хоттабыч молчал, а Джинну почему-то было
неудобно сразу лезть с просьбами.
-- Как ты в кувшине-то оказался? -- спросил он наконец.
-- Мой долг перед тобой велик, -- неторопливо и спокойно начал
Хоттабыч, не раскрывая рта, так что Джинн слышал его где-то внутри себя, --
и потому я не могу не рассказать тебе об этом скорбном происшествии во всех
подробностях и мелочах, которые ты, возможно, захочешь узнать. Но если
кто-нибудь на этой земле услышит об этом от тебя, как бы ни были велики твои
передо мной заслуги, я убью тебя и душу твою сам отнесу в царство смерти!
После такого вступления Джинну совершенно не хотелось больше слушать
Хоттабыча, но голос продолжал звучать в нем:
-- Знай, о лучший из людей, что в былое время, о котором книги ваши
врут, а камни молчат, я обитал во дворце Горы Облаков, над городом
Вавилоном, в саду Ирема, как и многие бежавшие Божьей кары, когда рушилась
Башня. Нам, погребенным в одной из ее комнат, не было дороги обратно на
землю, но и небо не могло нас принять, ибо в гневе было небо. Так мы
остались -- многие мы, рожденные в одном языке, но ставшие разными словами,
-- между небом и землей, призванные служить вечными посланниками от одного к
другому, пока сами не обратимся в камни.
Хоттабыч замолчал, щурясь на сфокусированное в золотой фигуре Георгия
Победоносца отражение солнца. Джинн не был силен в истории, но даже в его
представлении Соломон вроде бы был позднее Вавилонской башни.
-- А Соломон? -- спросил он.
-- Сулейман, сын Дауда, мир с ними обоими, -- величайший из бессмертных
людей, принадлежащий к потомкам царей человечества великанов, -- как бы
пояснил Хоттабыч. -- Такие люди возвращаются сюда один раз в тысячи лет. И
суждено бы ему владеть мудро миром, кабы среди жен его была найдена одна из
избранных и подобных ему, царской крови. Чтобы ее земное имя несло в себе
покой и святость, небесное имя было подобно вулкану и была б она великой
дщерью великих царей. А как не было среди них такой, то и владычество его
хоть и было огромным -- но неполным. И никакое его богатство не могло
насытить его и никакая власть. И потому Сулейман собирал себе жен по всему
свету, среди людей и духов, но не мог найти ту. И везде были его гонцы.
И вот некто Яръярис, сын Реймоса, сын Иблисов, тайно пошел к Сулейману
и уверил его, что я имею благосклонность к девице, которая одна будто бы и
есть та самая для него, и укрываю ее от него и готовлю злые козни на гибель
царю. Ядовитый язык может очернить самые высокие помыслы, и так случилось,
что Сулейман -- на нем да почиет мир! -- внял голосу Яръяриса и призвал
меня. У меня действительно была родственница, Бедна-аль-Джемаль, блиставшая
несравненной красотою и многоразличными дарованиями. Дива, джинния, она
принадлежала к правоверным джиннам, и я предложил ему ее в жены. Я сказал
ему, что нет во мне ему никакого зла и тайны против него тоже нет. По
написанному, он не должен был себе получить, которую искал, ибо время его на
этот раз еще не пришло. Но Сулейман осерчал, не принял девицу, не стал меня
слушать и, имея власть, повелел схватить меня, посадить в медный кувшин и
бросить в море Эль-Каркар, чтобы я пробыл там до Страшного суда. И если бы
не ты, ведомый своими создателями, быть бы сему.
-- А что же Яръярис? -- вежливо поинтересовался Джинн.
-- Яръярис несет в мир семя Иблиса и искал близости Сулеймана. Но
Сулейман по мудрости не допускал его. После наущения он должен был стать ему
близок -- но мне ничего не известно об этом дальнейшем, ибо я был погребен в
пучину вод и столетий, пока ты не освободил меня... Знаешь, что я думаю? --
неожиданно закончил Хоттабыч.
-- Что?
-- Я знаю, как отблагодарить тебя!
-- Ну?
-- Я тебе отдам Бедну-аль-Джемаль, и будет счастье!
-- А... -- осторожно сказал Джинн, -- она разве не это... ну, типа жива
еще, что ли?
Хоттабыч выглядел обиженным и злым. Он не стал отвечать, но по его виду
было понятно: сомнение в живости бедной аль-Джемаль было ему крайне
неприятно.
-- А если она мне не понравится? -- спросил Джинн. При этом простом
вопросе с Хоттабычем случилось волшебство неприятного свойства: он как бы
вырос в два раза, в длину и в ширину, и начал рябить, как картинка в
телевизоре. Джинн испуганно оглянулся: как прореагировали окружающие на
неприятное Хоттабычевское волшебство? -- и земля ушла у него из-под ног.
Волшебство случилось не только с Хоттабычем. Никого и ничего вокруг них не
было. Исчезли люди, исчезли машины и дома, пропал город, пропала страна и
весь мир вокруг них пропал. Остался только белый свет, но и тот как-то
померк и ссерился.
Они стояли одиноко среди пустой сероты, и внутри Джинна звучали слова
Хоттабыча.
-- Как ты смеешь подвергать сомнению несравненную красоту и достоинства
величайшей из джинний?! Ты, смертный червь, не достойный и кончика ее иглы,
если бы не моя благодарность к тебе за свободу! Лучше бы мне не слышать
таких слов, а доживать свои дни на дне морском! Ибо воистину Сулейман, мир
да почиет на нем, повелел мне быть там до Страшного суда, и раз я слышу то,
что я слышу, раз я слышу, как ничтожный человек отвергает лучшее, что есть в
этом мире, -- верно, что Страшный суд уже вершится надо мной!
Голос Хоттабыча смолк, а сам он как бы смешался с серой мглой, в
которой стоял Джинн.
"Страшный суд, -- подумал он, -- это ведь и есть конец света".
Судя по тому, что творилось вокруг, конец света уже наступал.
Получалось, что именно Джинну выпало прекратить свет освобождением некоего
демона, побежденного мудрым царем, а заодно и подтвердить все
эсхатологическое нытье конца второго тысячелетия, не дожидаясь летнего
солнечного затмения, осеннего метеоритного дождя и ошибки 2000.
-- Так вот ты какой... -- вслух сказал он, имея в виду онтологический
конец и чувствуя, как серая мгла проникает одиночеством через поры кожи,
чтобы сдавить легкие и лопнуть сердце последней живой кровью.
И хотя Хоттабыч не появился, голос его снова зазвучал в Джинне:
-- Какой есть. Ты расстроил меня. Я покину тебя, ибо в скорби отчаяния
своего я могу принести тебе больше вреда, нежели пользы!
Тут голос исчез окончательно, оставив Джинна задыхаться от страха в
полном недоумении и даже в панике -- где он находится и что ему делать
дальше, было совершенно непонятно. Прошло несколько минут такой непонятки, и
он почувствовал, что одежда на нем, включая кроссовки, мокрая, хоть выжимай,
но не от пота волнений, а от того, что серость вокруг -- это мокрый туман:
облако или туча. В тучу упал зуммер дверного звонка, расходясь круговыми
волнами, и туча стала распадаться, разбиваемая звонком, на воду и воздух,
серость развалилась на черное и белое, и через некоторое время спал туман,
появились остальные шесть цветов во всех своих смешанных проявлениях, и
Джинн понял, что он лежит на полу своей комнаты в луже воды, мокрый до
нитки, а в дверь звонят.
Поднимаясь на ноги, он взглянул на часы -- ходят ли после воды? Часы
шли, во всяком случае, младшая стрелка неторопливо отщелкивала в память
костяшки секунд на счетах циферблата, а старшая и средняя показывали ровно
семь, проясняя дверной звонок.
Джинн не стал долго размышлять, куда делось недостающее дневное время,
а попытался подготовить слова извинений: за свой внешний вид и просьбу
простить переодевание. Он направился было к двери, чтобы впустить гостей, но
сразу остановился в своих мокрых следах -- это была не его квартира. То есть
комната как бы была его: его бабушкин стол, его бабушкин комод, его
бабушкина тахта, и даже на полу -- ни следа от ящиков и тюков. Но двери,
ведущей в коридор, -- не было. И даже стены, образующей вместе с комнатой
коридор, -- не было.
Вместо стены была во всю ее бывшую длину широкая мраморная лестница,
ведущая в сводчатую, восьмиугольную входную залу невероятных размеров, всю в
синих с красным и золотом арабесках и богато расшитых драпировках; пол ее
был мраморный, и из низенького нефритового бассейна посередине вздымался и
падал с убаюкивающим шелестом плеска благоуханный фонтан. Через залу
угадывались другие комнаты -- вероятно, не менее роскошные, а в одной из ее
стен находилась входная дверь в бывшую квартиру Джинна, сама ничуть не
изменившая своего облика с тех пор, когда Джинн ее видел в последний раз, но
обернутая замысловатой кованой золотой аркой с вкраплениями разноцветных
самоцветов. И именно в нее, в эту самую дверь, прозвучал второй звонок.
Джинн почувствовал слабость, ноги его начали подкашиваться, он медленно
опустился на пол и понял, что сел в лужу.
И почувствовал, как стареет.
Краткое содержание двенадцатой главы
На Манежной площади вместо чудес продолжаются разговоры. Хоттабыч,
пытаясь объяснить, каким образом он возник из пустого кувшина, утверждает,
что он -- слово, информация, весть. Из чего Джинн почти делает вывод, что
Хоттабыч материализовался не без участия писателя Сережи, поскольку такого
рода вести и слова обычно от них, писателей. Хоттабыч объясняет причину
своего заточения и суть конфликта с Соломоном (обычная любовная история с
обычным для любовных историй мистическим колоритом) и предлагает Джинну
счастье в виде своей дальней родственницы. Джинн не очень понимает, в чем
тут счастье, и разгневанный Хоттабыч покидает его, чтобы сгоряча как-нибудь
не истребить. Вернувшийся домой Джинн обнаруживает вместо своей ободранной
халупы восточный дворец, а вместо белого дня -- семь часов вечера, когда его
должны посетить лихие люди, чтобы оценить, много ли с него можно получить.
Глава тринадцатая,
в которой то, что дозволено быку, быку недоступно
Все получилось не совсем так, как они договаривались: у Руслана и
Дмитрия образовались какие-то важные другие встречи, и в конце, после
долгого напряжения базовых станций и ретрансляторов АО "Вымпелком",
антеннами которых, как лысеющий от радиации ежик, утыкана вся Москва и
окрестности, было решено, что к семи все подъедут отдельно, каждый на своей
машине, и уже в начале восьмого двор Джинна напоминал небольшой автосалон.
К уже знакомым нам "Гранд Чироки" и "Мерседесу-300" в стосороковом
кузове, добавились еще два джипа -- "Линкольн Навигатор", похожий на
небольшой похоронный автобус, и "Лэнд Крузер Прадо", похожий на небольшой
похоронный грузовик, -- сходство с траурной процессией добавлял еще и тот
факт, что все машины были черными, с тонированными стеклами, чтобы
отгородиться от живых и чисто фильтровать солнце.
Решили, что сначала Олег с Александром зайдут в гости, а потом на одной
машине все ласково отъедут в "Джон Булл", -- тот, что у гостиницы "Украина".
Поднявшись на четвертый этаж к квартире Джинна, они позвонили в дверь.
Тишина, если можно так назвать состояние воздуха, в котором отдавались
трепетания только что бившегося в стенах квартиры звонка и наполненного
звуками города -- от вибраций пейджеров до заводских гудков, -- была им
ответом. Не удовлетворившись этим ответом, они позвонили еще раз.
-- Предупреждал же его, -- раздраженно проговорил Олег, чувствуя перед
Александром неловкость невыполнения несложного дела. -- Сам напрашивается...
-- Да наплевать. Найти мы его без проблем найдем. Только я к нему
ездить больше не буду. Но хату все же надо посмотреть. -- С этими словами он
достал из-под свитера пистолет, навернул на него глушитель и выстрелил в
замок. -- Вот, собственно, мы и дома. Заходи, -- произнес Александр с
интонацией, знакомой с детства по "Белому солнцу пустыни", и театрально
подул в ствол, который совершенно не дымился.
Зашли.
Вышли.
Сверили номер квартиры.
-- Может, подъезд перепутали? -- спросил Александр.
-- Номер-то совпадает, -- ответил Олег, -- и дверь -- один в один.
Снова зашли.
-- Это ты называешь скромной однокомнатной квартиркой? -- спросил
Александр, последовательно разглядывая убранство пола, стен, потолка и
двери. -- Это, по-твоему, стоит тридцатку, если сразу? -- По его интонации
было похоже, что он начинает заводиться. -- Ну, ты шутник, бля!!!
-- Я, в общем, как-то, это, -- ответил пораженный Олег.
-- Как-то -- что? Обосрался?
Снова вышли.
-- Знаешь, тут мимо проходить нельзя. Это случай нам сам в руки удачу
подсунул, -- сказал Александр. -- Пойдем посмотрим, как люди живут. Че ты
мнешься? Если что, извинимся и уйдем... -- Он засунул пистолет обратно под
свитер. -- Дескать, ошиблись дверью, искали этого твоего перца... Перец-то
конкретный, местный. И мы не при делах. А потом еще раз сверим адрес.
Зашли.
Роскошь давила.
Обновленная квартира Джинна представляла собой небольшой дворец,
непонятно каким образом встроенный в московское посткоммунальное
пространство трехмерного сталинского урода -- квартиры соседей по бокам и
надпод дворцом совершенно не изменили ни своих конфигураций, ни однажды
выделенного горисполкомом места под крышей. И если для самого Джинна данное
обстоятельство представлялось вполне естественным, то есть натуральным,
природным (учитывая происхождение дворца), то для его хищных гостей оно
осталось бы загадкой, задумайся они хоть на мгновение, что никакое БТИ
никогда не выдало бы разрешения на перепланировку и расширение трех
измерений пространства. Впрочем, детали давно описаны Булгаковым.
Восточный колорит поразил посетителей. А Александра даже напугал --
восточных людей, имеющих в Москве квартиры дворцового типа, он справедливо
опасался. Справедливо, потому что до этого ему лишь однажды довелось
побывать в атмосфере восточного дворца, но не в качестве гостя, а в качестве
заложника. История была неприятная и эмоционально насыщенная даже в тенях
его воспоминаний, и потому он не просто не поделился своими страхами с
Олегом, а вообще гнал от себя все мысли 6 возможных обитателях роскошных
покоев.
Поскольку мысли его в основном находились прямо во рту, между языком и
на некоторую дольку золотыми зубами, а не где-то над глобусом головы, как
это принято у настоящих людей, он вообще молчал.
Молчал соответственно и Олег, напуганный своим соучастием в незаконном
визите и ломавший голову над невероятной ошибкой.
Так, в молчании, они посетили огромную гостевую залу с колоннами и
высокой куполообразной крышей, откуда свешивалось несколько масляных ламп,
разливавших кругом мягкое сияние, -- стены были выложены бело-голубыми
изразцами с восточным орнаментом, в центре мраморный пол был устлан
драгоценными коврами и завален грудами подушек, причудливые цвета которых
сквозили из-под золотых вышивок, покрывавших их сложными узорами, -- и
небольшую спальню, всю из кедрового дерева, инкрустированного перламутром и
слоновой костью. Выходя из спальни, они встретили босого Джинна в дорогом
халате, с ворохом мокрой одежды и кроссовками в руках.
-- Здрасте, -- автоматически сказал Джинн.
-- Привет, -- автоматически буркнули гости почти хором.
Конечно, Джинн был сам виноват -- незачем ему было жаловаться Хоттабычу
на тесноту своей квартиры. С ним, судя по всему, надо было быть осторожнее.
Мало того, что он в горячке немедленного воздаяния нагрузил Джинна
смертоносными сокровищами, он, как оказалось, вообще был существом
неуравновешенным ∙-- превращался в невесть кого по любому пустяку.
Когда Джинн услышал звонки в дверь, не открывать показалось самым
естественным. Это, конечно, могло привести к ненужным напряжениям в
последующих отношениях с Олегом, но в настоящем напряжения могли быть еще
неприятнее. Поддавшись соблазну отложить напряжения. Джинн решил срочно
переодеться -- несмотря на довольно жаркую погоду, его колотил озноб, и он
боялся простудиться. С одеждой его ждал сюрприз. Комнатный платяной гроб, в
котором хранила наряды покойная бабушка. Джинн перед отправкой на дачу
разобрал на доски, из которых папа сделал скамейку, -- на даче не нашлось ни
одной комнаты, которой он занимал бы меньше половины. Под свою одежду Джинн
использовал как бы встроенный как бы шкаф -- тупик коридора был перегорожен
дверцами и за дверцами перекрыт полками и перекладиной. Но в результате
коренных преобразований, когда рухнула стена, как бы шкаф остался по ту
сторону демаркационной линии и тем исчез. Исчезла соответственно одежда
Джинна и еще куча разных полезных ему вещей. Осознав неожиданную утрату,
Джинн вдруг обнаружил на тахте чалму и халат -- забота Хоттабыча не имела
границ. Халат оказался невероятно тяжелым, еле гнувшимся от золота и
расшитым драгоценными камнями, но выбора не было. Вытеревшись насухо чалмой
и переодевшись, Джинн решил найти ванную комнату, чтобы высушить то, что
привык носить, и с ворохом мокрых вещей, с которых стекала серая вода,
осторожно спустился во входную залу. Где и встретился вплотную с Олегом и
Александром.
-- Здрасте, -- автоматически сказал Джинн.
-- Привет, -- автоматически буркнули гости почти хором.
И от взаимного приветствия, как от камня на перекрестке: "Налево
пойдешь -- коня потеряешь, прямо пойдешь -- себя потеряешь..." -- дороги их
мыслей разошлись в разные стороны.
Джинн думал направо: "Они что, тоже через стены проходят, как Хоттабыч?
Конечно! Кувшин-то мне принес Олег -- они точно связаны. А этот, коротко
стриженный, с прижатыми ушами, наверное, слуга какой-нибудь. Или янычар. Для
охраны дворца. Надо же, как его Хоттабыч осовременил -- вылитый бандос. Где
он только всего этого успел понабраться. Охранник -- в джинсах, а я, как
мудак, -- в халате. Это нечестно!"
Олег думал налево: "Вот влип в историю! Надо было мне в законный
выходной этот кувшин растаможивать! Вот уж точно: не делай добра, не
получишь зла! Чего я с Карповым на рыбалку не поехал? Все из-за Ленки. Ну
она получит дома! Как он умудрился так шифроваться? Квартиры, наверное,
соединены. И ни одна падла не сказала, что он под чеченами. Надо как-нибудь
осторожно съехать. Черт с ними, с деньгами, -- в Турцию свалить на месяц.
Теперь свои же еще наедут, что подставил, -- точно денег придется отдать.
Как минимум машину, гады, заберут. Ладно, выкручусь как-нибудь, не первый
раз. И что я все время попадаю?"
Александр думал и говорил прямо:
-- Я -- Александр. За тебя кто впряжется?
-- В каком смысле? -- не понял Джинн.
-- В прямом. Ты под кем?
-- Что значит -- под кем?
-- Ходишь под кем? -- зло пояснил Александр. -- Да ты не выебывайся,
скажи как есть. Все свои. Он под кем ходит? -- Александр повернулся к Олегу,
но тот лишь недоуменно пожал плечами. -- Ладно, с тобой отдельный разговор.
Платишь кому?
-- Да никому я не плачу, -- ответил Джинн и тут же сообразил, что
сморозил глупость -- незнакомый бандит вовсе не был связан с Хоттабычем. Но
было поздно.
-- Никому не платишь?! -- Лицо Александра расплылось в улыбке, и он, не
сдержавшись, радостно подмигнул Олегу. -- Ну, это дело мы поправим. Откуда у
тебя бабки?
-- Нет у меня никаких бабок! -- честно сказал Джинн.
-- Это понятно. Все так говорят. А это все -- твое?
-- Ну, дело в том...
-- А это откуда?
Джинн, конечно, предпочел бы сказать все как есть. Но это могло ему
повредить. С другой стороны, врать он не любил, потому что получалось всегда
неправдоподобно. Поэтому он сказал правду. Но не всю.
-- Квартира мне от бабушки досталась. Наследство.
-- Хорошее наследство, -- озираясь, радовался Александр. -- Ездишь на
чем?
-- Как -- на чем? На метро, конечно. Ну, автобусы там разные, трамваи.
У папы иногда шестерку беру, когда очень надо...
-- Шестерку? В новом кузове или бочка?
-- Да нет, кузов мы не меняли. И не бочка -- а, скорее, кастрюля. Да ей
лет семь уже...
-- Какие семь лет? Их выпускать начали в девяносто четвертом. То есть с
девяносто четвертого сотка стала называться "А6". Ты чего-то мудришь.
-- "А6" -- это "Ауди", что ли?
-- Естественно. А больше шестерок нет ни у кого. "Мазда" не в счет.
-- Так у нас -- "Жигули"!
-- "Жигули-и"? Ну вы и шифруетесь! Ничего. -- Он покровительственно
похлопал Джинна по плечу и назидательно заявил: -- Все тайное становится
явным. Ну что, поехали покатаемся на хорошей машине? Хотя... -- Он снял с
пояса громоздкую Моторолу с приплавленной к крышке пчелкой Би-Лайн и набрал
номер.
-- Але, это я. Короче, тут все так сладко, что рекомендую самим
посмотреть. Поднимайтесь. Четвертый этаж. Какой у тебя номер квартиры? --
обратился он к Джинну. Джинн испуганно молчал, и за него номер сообщил
осмелевший Олег. Александр передал номер в трубку и добавил: -- Там дверь
открыта, можете не звонить.
Они появились неожиданно быстро -- двое незнакомых Джинну, с лицами
людей, знакомство с которыми не предвещало ничего хорошего. Мельком осмотрев
квартиру, один из них заявил:
-- Мы у тебя в гостях побывали, теперь поехали к нам.
-- Я никуда не поеду, -- не очень уверенно сказал Джинн.
-- Еще как поедешь, -- вполне уверенно сказал Александр.
-- Братва, в натуре, на пацана не наезжать! -- неожиданно раздался
голос за спиной Александра.
Александр от неожиданности вздрогнул и резко обернулся. На поребрике
фонтана сидел средних лет человек с бородкой, косичкой и серьгой, в майке и
джинсах и покачивал обутой в кед ногой.
-- Я сказал, сняли тему, -- жестко уточнил он, поглаживая бородку.
-- Чего-о? -- презрительно хмыкнул Александр, -- Это что за клоун?
-- Я в законе, конкретно, -- нагло заявил Хоттабыч и добавил: -- Сам ты
клоун.
-- В каком еще законе? -- ошарашенный торпедной наглостью Хоттабыча
спросил Александр. -- Да у тебя максимум привод за распитие в общественных
местах. Я тебе сейчас объясню закон!
Хоттабыч высокомерно посмотрел на бандита:
-- Я в одиночке три тысячи лет отмотал, как одну копеечку. Конкретно в
полной отказке. А вот у тебя в натуре привод за распитие. И братва твоя --
ссученная.
Александр, разозленный донельзя таким поведением, сделал шаг к
Хоттабычу, но его рукой остановил Руслан:
-- Три тысячи, говоришь? С кем тянул? Где?
-- Я же сказал -- один. А где, не ваше дело. Вам до такой кичи всю
жизнь воровать! Руслан нахмурился:
-- Кого знаешь?
-- Кого я знаю -- тех ты не знаешь. Короче, мне с тобой базарить
западло. Капайте отсюда и ныкаитесь, чтобы я вас искал и не нашел.
Возникла пауза. Джинн, крайне удивленный постоянными преображениями
Хоттабыча и широтой его языка, перестал что-либо понимать и участвовать в
процессе, а бандиты, пережившие первое осторожное недоумение от Хоттабычевой
наглости, разозлились и перешли в наступление. Первым в атаку поднялся
Александр:
-- За клоуна ответишь. За пацана -- свой базар. За все ответишь по
полной!
-- Понтярщик он, -- задыхаясь от ярости, поддержал Дмитрий. -- Стрелу
ему на завтра на МКАДе!
-- Никаких завтра, -- медленно проговорил Руслан. -- С нами поедут.
Сейчас. Оба.
-- Слышал, клоун? -- Александр кивнул на Руслана. -- Закончил быковать,
встал и пошел. И ты тоже, фараон египетский, -- обратился он к Джинну. --
Тоже мне, быки.
Хоттабыч не сдвинулся с места. Конечно, его своевременное появление не
могло не обрадовать Джинна. Но он. Джинн, все же боялся. Хоттабыч, по его
собственному представлению, был всего лишь словом, а бандиты были материей и
силой. И Джинн вовсе не был уверен в благополучном для себя исходе их
противостояния. К тому же страх, вполне естественный для любого беззащитного
человека, оказавшегося под волной зла, вооруженного всеми многовековыми
инструментами борьбы со словом начала, толкал Джинна в пропасть паники, и or
с трудом удерживал равновесие, чтобы не сорваться. И вдруг почувствовал, что
страх исчез. То ли волшебством Хоттабыча, то ли от собственного страшного
перенапряжения в нем перегорел предохранитель страха, и на душе стало
спокойно и светло.
-- Он не быкует, -- равнодушно сказал Джинн, -- и никуда не пойдет. И я
не пойду. Сам ты бык.
-- Так. -- Александр вытащил пистолет, -- Значит, поползете. -- И он
негромким хлопком выстрелил Хоттабычу в колено.
Хоттабыч продолжал спокойно сидеть, покачивая ногой, в которую чмокнула
пуля.
-- Это что? -- быстро спросил он у Джинна
-- Наезд, -- выдавил побледневший Джинн. У него не было иммунитета на
огнестрельные ранения, и он снова испугался.
-- Это понятно, что наезд -- сам вижу. Штука эта черная -- для чего?
-- Пистолет.
-- Пистолет?! Мне кажется, господа переходят все границы. Что будем
делать с господами?
И в этот момент Джинн услышал второй хлопок, что-то чавкнуло ему в
ногу, колену стало на мгновение мокро и горячо, острая боль отключила
сознание Джинна, и он рухнул на каменный пол -- разъяренный Александр
выстрелил и в него.
Очнулся он лежащим на своей тахте, рядом сидел Хоттабыч, а снизу
доносилось громкое фырканье, как будто лошадь пила воду из фонтана, и
встревоженные голоса.
-- Ты на своем "Брабусе" сейчас? У тебя же задние сиденья снимаются? Я
знаю, что отвинчивать нужно -- у меня вообще не снимаются никак. На
Кутузовский надо подъехать срочно. Это прямо рядом с тобой. Потом объясню.
Прямо сейчас. Нет. Да на хую я вертел все твои дела, понял?! -- неожиданно
сорвался в крик голос. -- Чтобы был здесь через десять минут! Записывай
адрес, снизу позвонишь. Все!
-- А влезет он в "Ге-Ваген"? -- спросил другой голос.
-- Не знаю, -- раздраженно ответил первый, -- других вариантов нет.
Надо же как-то этого мудака отсюда вывозить! Вот влипли!
-- Это что? -- шепотом спросил Хоттабыча Джинн.
-- А сходи посмотри, -- ухмыльнулся Хоттабыч. Джинн осторожно поднялся
и вспомнил, что у нею пробито пулей колено, но никакой боли или неудобства
не почувствовал. Правда, на халате в этом месте была рваная дырка и большое
кровавое пятно.
-- Прости, -- сказал Хоттабыч, поймав взгляд Джинна, и тут же пятно
исчезло, а дырка заросла тканью и прерванным было золотом шитья.
Неторопливо подойдя к краю лестницы, Джинн увидел внизу, в центре зала
у фонтана, своих навязчивых гостей. Всех, кроме самого свирепого Александра.
На полу валялась его разорванная на части одежда, сотовый телефон и
пистолет, а из фонтана торчала задняя часть коровы с приподнятым хвостом --
корова пила воду и фыркала, испражняясь прямо на мраморный пол. Когда корова
подняла голову посмотреть на Джинна, Джинн понял, что это бык. А бык понял,
что это Джинн, и глаза его стали наливаться кровью. Бык был абсолютно
черного цвета, с тупоносыми копытами и крепкими рогами. В его ноздри было
продето толстое золотое кольцо, а на мощной шее красовалась
многокилограммовая золотая цепь. Бык вылез из воды, набычился и начал
активно ковырять передним копытом пол, готовясь к нападению. И тогда
остальные незваные гости обернулись, заметили Джинна, и один из них прыгнул
к быку, вставил ему в ухо пистолет и заорал:
-- Лежать, скотина!
А второй, изловчившись, схватил его за кольцо. Бык перестал рыть
мрамор. Он замер, покачиваясь, покорно подогнул передние колени и неуклюже
завалился на пол, чудом минуя свои же собственные лепешки.
-- Мы уже уходим, не волнуйтесь, -- вежливо пробормотал тот, который
держал пистолет в ухе быка. -- Машина вот-вот подъедет, просто, ну правда,
ни в одну нашу он не поместится -- не вести же его по улице в таком виде.
-- Мы, короче, претензий не имеем, -- быстро, как по писаному,
заговорил второй. -- Мы его сами накажем и этого вот, -- он кивнул на Олега
с неожиданной злобой, -- тоже, не сомневайтесь. Чего ты стоишь, -- вдруг
прикрикнул он на него с такой силой, что Джинн даже вздрогнул, -- давай
убирай говно!
-- Говно, -- радостно сказал Хоттабыч за спиной Джинна, -- говеть,
говядина! Гой* еси вы добры молодцы!
Олег с заискивающей улыбочкой нежно спросил Джинна:
-- Скажите, а тряпки у вас тут где? Я просто туалета не нашел и
ванной...
-- Какие тебе тряпки?! -- заорал тот, который держал пистолет. --
Курткой подтирай, по-быстрому, не беспокой людей, и так уже столько время у
них отняли.
Джинн почувствовал себя неловко и отвернулся. Хоттабыч с ликующим видом
наблюдал за сценой, скрестив руки на груди.
* Го или Гов -- по-старославянски -- корова.
-- Ну как? -- гордо спросил он.
-- Я ничего не понимаю, -- устало сказал Джинн. -- Что случилось?
Откуда бык?
-- Как это -- откуда? -- удивился Хоттабыч. -- Ты разоблачил его, этого
невежливого смерда, -- назвал его быком, и он принял свой настоящий облик.
Ну, и я немного помог. Потом остальные господа сумели меня убедить, что
ничего подобного не повторится, раскаялись в своих грешных намерениях
относительно тебя, высокомудрый, и теперь собираются уходить. Слышь, бычье,
я правильно излагаю? -- обратился он вниз, где Олег уже собрал синей
шелковой курткой "Макс Мара" все несдержанности животного.
Ответ был самый положительный.
-- Может, его уже это, обратно? -- несмело предположил Джинн.
-- Зачем это? -- снова удивился Хоттабыч.
-- Ну, он уже, наверное, все понял и больше так не будет.
Бык закивал головой, насколько это возможно лежа с вставленным в ухо
стволом, когда ноздри держат за кольцо.
-- Спокойно, спокойно, -- надавил на него человек с пистолетом. -- Еще
рыпнешься -- пристрелю!
-- Не знаю, -- протянул Хоттабыч, -- не уверен. Я, видишь ли, на своем
веку немало людей превратил обратно в животных, но ни один из них потом так
и не стал человеком -- я просто не знаю, как это делается. Извини. -- И он
довольно ухмыльнулся.
-- Врешь! -- обиделся Джинн.
-- Вру, -- покладисто согласился Хоттабыч, -- иногда. В редких особых
случаях.
Телефонный звонок заставил Джинна замолчать следующую реплику, а
человека с пистолетом -- судорожно шарить по одежде для ответа абоненту. Не
выпуская оружия и не меняя позы, он выудил трубку:
-- Алле. Да. Подъехал? Рядом с моей машиной? Сиденья снял? Не знаю,
куда девать, -- выброси их на х...-- Он опасливо покосился на Хоттабыча, --
короче, куда хочешь. Все, жди, мы спускаемся. Вставай! -- Это уже быку.
Бык начал неуклюже дергаться, пытаясь подняться -- это удалось ему с
восьмой попытки невероятным усилием, он даже застонал. Под стон быка Олег
подобрал с пола одежду бывшего Александра, а его сотовый телефон и оружие
взял человек с пистолетом. Первым вышел Олег, прижав к груди ворох платья,
включавший его собственную испорченную вещь, за ним второй бандит повел
быка, а человек с пистолетом удалялся замыкающим. И уже в дверях, рискуя
головой и чуть не порвав ноздри, бык повернулся посмотреть на Джинна с
грустной и, как ему показалось, безнадежной мольбой и -- получил удар по
выпирающему позвоночнику.
Краткое содержание тринадцатой главы
Ломая дверь, в квартиру Джинна попадают непрошеные гости. Обнаружив
дворец, лихие люди вступают в конфликт с хозяином. Появившийся Хоттабыч
пытается отстоять право Джинна на дворец и получает пулю в колено. Следующую
пулю получает в колено Джинн. Болевой шок приводит его к потере сознания, но
когда он приходит в себя, то не обнаруживает на себе никаких ранений.
Хоттабыч превращает одного (Александра) из пришедших быков в быка
(настоящего), и остальные поспешно навсегда оставляют Джинна, утешаясь лишь
тем, что правильно подстраховались Олегом, которому еще предстоит
разбирательство за пределами нестоящей истории.
Глава четырнадцатая,
в которой некоторые кулинарные советы противоречат законодательству РФ
За спиной Джинна Хоттабыч громко хлопнул в ладоши, и сей же час во
входную залу со всех сторон побежали рослые невольники в белых одеждах --
зажигать светильники на стенах, убирать за гостями и всячески суетиться для
комфорта и неги хозяев.
Джинн открыл было рот, чтобы спросить, где все эти люди были, пока он
один на один разбирался с братками, но Хоттабыч опередил его.
-- Я полагаю, -- сказал Хоттабыч, -- что нам время отужинать. Все уже
готово.
И они оказались в гостевой зале сидящими на мягких подушках. Двое
невольников под руководством высокого черного человека в тюрбане поставили
на ковер низенькую скамейку из черного дерева, инкрустированную узорами из
серебра и бирюзы, а другие слуги внесли круглый серебряный поднос с
покрытыми блюдами, поставили его на скамейку и сделали "салам".
У Джинна начала кружиться голова от скорости, с которой происходили
насыщенные переживаниями перемены вокруг него. Вот только что злодеи
стреляли ему в колено, люди превращались в животных, и уже сразу, без всяких
там затемнений и переходов, -- восточный пир.
-- А что попусту время терять и место, -- прокомментировал Хоттабыч в
ответ, когда Джинн поделился с ним своими соображениями на эту тему. -- Я
так понимаю, что будет у нас сейчас разговор, так почему бы ∙заодно чудесно
не подкрепиться?
Подкрепиться было вовремя: Джинн с утра ничего не ел и от всех волнений
был голоден невероятно. И насчет разговора Хоттабыч был прав. Но, очевидно,
и у него самого было что-то к Джинну. Как только невольники обмыли им руки
и, получив знак, немедленно удалились, Хоттабыч выступил с претензией,
изложенной, впрочем, весьма снисходительным тоном.
-- Ты не доверяешь мне, смертный. Вместо того чтобы отдаться чудесам,
путешествуя по волнам головокружений, захлебываясь впечатлениями
наслаждений, ты судорожно хватаешься за обломки повседневного мира, как
будто они надежнее спасут тебя к берегу вечного покоя. Ты отвергаешь мои
дары и пугаешься ничтожных проявлений глупой ярой алчности смертных
человеков, имея за собой небесную силу и покровительство, равного которому
нет в вашем расчерченном границами мире. Сейчас ты, чего доброго, попросишь
меня вернуть тебе твое утлое жилье взамен достойных тебя покоев и
человеческий вид этому животному, недостойному даже облика быка.
Хоттабыч был прав. Джинн, давно привыкший самостоятельно не прогибаться
под изменчивый мир, никак не мог сжиться с мыслью о том, что у него теперь
есть такой влиятельный заступник перед невзгодами. Но что касается чудес --
чудесам бы он, конечно, с радостью отдался, только чудеса были все какие-то
кривые, не из тех, что были нужны или важны Джинну. И именно о них, важных
чудесах, собирался он поговорить с Хоттабычем.
Но сначала предстояло прояснить проблему с предлагаемой джиннией.
Хоттабыч на этот раз был настроен вполне благодушно, и Джинн задал ему
осторожный вопрос:
-- Ты на меня по-прежнему сердишься?
-- За что? -- удивился Хоттабыч.
-- Ну, за эту, как ее там....
-- Нет, не сержусь. Хотя то, что ты ее отверг, не делает чести твоему
скудному разуму. Но Бедна сама не может теперь принять тебя...
-- Почему? -- обиделся Джинн.
-- Она стала вечной странницей, страницей воздуха, несущей весть так
далеко отсюда, что пройдут века и осыпятся горы, прежде чем путь ее снова
пройдет по земле. Была великая битва, и род зеленых джиннов, мой род, попал
в тяжкое рабство под страхом вечной смерти. Но однажды открылось небо, и к
ним с земли через огонь костров вышли душа сожженной царевны из человечества
великанов и душа царевича из человечества людей. Их тела, казненные в разных
местах, никогда не встречались при жизни. От их встречи родились новые
вместилища для духов моего рода, духи перестали быть джиннами и стали
свободными. Ты даже представить себе не можешь, как все изменилось за три
тысячи лет!
Джинн не стал возражать. И уточнять непонятную историю -- тоже. Он был
просто рад, что так легко удалось съехать с этой неприятной темы.
-- Нашел ты Соломона?
-- Нет, -- покачал головой Хоттабыч, -- не нашел. Стало очень тесно в
мире. Пока меня не было, небо застроили городами, в которых множества духов
заняты изнурительным каждодневным трудом -- они обслуживают вас, людей. Пока
меня не было, вам даны были внешние знания законов, и вы подчинили себе
множества духов, не зная сути законов и оттого делая духов рабами вашего
несчастья. К хранителям Соломона я отстоял несколько недель, но не был
принят ими, записался, и они меня вызовут. Я узнал только, что он тоже
где-то здесь, на земле. Яръярису удалось добиться его падения, но Иблис
разрешил Сулейману вернуться на землю, где теперь его ждет выбор. Ему снова
даны величайшее богатство и власть над стихиями, духами и людьми -- но
мудрость отнял у него Иблис. И он может получить этот мир и тиранить его для
Иблиса, а может облагодетельствовать во славу Аллаха, если найдет в себе
силы не слушать, что Яръярис шепчет из-за плеча.
Параллельно с их разговором шла трапеза, в которой Хоттабыч вполне
участвовал не только как собеседник, но и как сообедник, то есть соедок
различных яств. Еда представляла собой диковинную смесь вкусностей и
несъедобностен. Так, например, плов с миндалем, приготовленный по старинному
рецепту, когда на рисе, покрывающем во время тушения слои остальных
компонентов, томится большой кусок гашиша, понравился ему настолько, что он
с трудом смог остановиться его есть, а рыба, изжаренная на кунжутном масле и
приправленная корицей и имбирем, начиненная персиками, какой-то травой и
сахаром, была сплюнута немедленно обратно на сковородку, откуда Джинн ее
брал руками -- никаких приборов, естественно, не полагалось. Ледяной шербет,
надушенный консервами из фиалок, хоть и не напоминал кока-колу или квас даже
отдаленно, был принят Джинном вполне благодушно, тогда как вино --
некрепкое, но терпкое, со смешанным запахом козлиной шкуры и меди -- он
немедленно отверг. Как основное блюдо был подан целиком зажаренный на
вертеле бык, начиненный толчеными фисташками, перцем, мускатным орехом и
кориандровыми семенами и обильно спрыснутый розовой водою и мускусом.
-- Однако что тебе до того,