- Дима, ты позволяешь себе явные переборы и сам это хорошо знаешь. Ты пользуешься сейчас правом больного на капризы. Какой-то смысл, безусловно, в твоих словах содержится, присутствует и индивидуально-избирательная реакция, воспитанная на определенных эталонах выбора. Но в большей мере в тебе заговорит сын, брошенный в далекие годы своим отцом. Ты застрял на собственных неприятных переживаниях, связанных с твоей биографией, но виновным за все пытаешься сделать отца, проще говоря, ты сейчас чрезмерно экстрапунитивен. Но сильная личность всегда стремится к интропунитивности, то есть к тому, чтобы брать ответственность на себя, а не калечить своими "ужасами" других. Может твоя читательская культура значительно ниже, чем у твоего отца? Попробуй ответить сперва хотя бы на такой вопрос, а не рубить с плеча. Муза придавила меня особым взглядом гипнотизера, как бы придержала за шиворот над унитазом с моим собственным дерьмом. Я это почувствовал уж очень явно! Затем продолжила: - Дима, во-первых, существует право ученого выбирать любую тему исследования. Сергеев слишком хорошо знал социальную изнанку жизни, потому и считал, что надо сперва разобраться с такими проблемами, а потом уже заниматься чистой клиникой или иммунологией. И это право его, а не нашего с тобой выбора. А мы, в любом случае, обязаны уважать это право. Во-вторых, стиль всегда индивидуален и именно тем славен каждый писатель. Что же будет, если все бросятся писать под Бунина? Муза несколько передохнула, давая и мне одуматься. - Ты, надеюсь, и сам это понимаешь. А его язвительность, сарказм - или, как ты выразился, "лягание ногой" - это тоже прием, надо же было пронять все это стадо чванливых болванов, втаптывающих медицину в грязь. В те времена многие превратились просто в идиотов, забывших о своей святой обязанности - быть милосердными, оставаться лекарями, а не карьеристами-перестройщиками. Муза дала мне еще одну передышку, время для просветления. - Когда Гоголь написал своего "Ревизора" или "Мертвые души", то его готовы были убить сотни разгневанных подлецов, но это не остановило его сарказм. Николай Васильевич расплачивался за свою смелость и язвительность здоровьем и умер, как ты знаешь, при загадочных обстоятельствах. По этому поводу до сих пор ходят легенды. Но Ревизор-то и прочие персоны живут в общественном сознании до сих пор, и кой-какие подлецы, вспоминая гоголевскую сатиру, останавливаются до свершения преступления. Муза еще раз придавила меня взглядом посильнее, так, что у меня засосало под ложечкой, а перед глазами забегали мурашки величиною со скарпиона: - Что касается его стихов, то тут ты прав - поэтом его считать не стоит. - продолжала Муза, дожимать меня жестким двойным нельсоном и припечатывая лопатками к жесткому борцовскому ковру. - Но он и сам к тому не стремился. Только переворачиваешь ты все с ног на голову. Он специально превращал стихи в гримасу, потому что стремился эпатировать, а не потакать безвкусице. Он то хорошо помнил из Евангелия от Матфея (7: 6): "Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас". Так что, Дима, не стоит по злобе чесать языком, да путать обезьяну со змеей, а себя низводить до уровня пса или, того хуже, свиньи. Муза посуровела, даже насупилась, но потом смягчилась, взяла себя, видимо, в руки, во всяком случае, не сорвалась на фальцет (а могла бы, имела право!): - Теперь, что касается шизофрении. Язык тебе, идиоту безголовому, я не буду отрывать, хотя ты этого заслуживаешь в полной мере. Кстати, неплохо бы тебе запомнить мудрые святые слова: "Какою мерою мерите, такою отмерено будет вам и прибавлено будет вам слушающим" (От Марка 4: 24). Муза настолько входила в роль, что даже насторожилась и перешла на шепот: - Тебе, Дима, не худо бы помнить, что у дьявола есть уши - а вдруг он обернет твои слова против тебя же. Сказано в Пятой книге Моисеевой (27: 16): "Проклят злословящий отца своего или матерь свою! И весь народ скажет: аминь". Однако прежде, чем карать тебя по всей строгости моральных законов, слегка напомню и о медицине: шизотимия - это запрограммированное природой движение любой личности, обязательно реализуемое в процессе жизни. Все зависит от врожденной предиспозиции и нагрузок. Дальше пошли подробности, в той или иной мере, конечно, мне знакомые, но повторение - мать учения, и я слушал речи Музы внимательно: - Предположим, ты родился нормотимиком, то есть в твоей психике уравновешены компоненты истероидности, эпилептоидности, шизотимности, но ты получил родовую травму. Тогда у тебя может наметиться перекос в любую сторону, реализуемый либо в легкой форме - вот получи подарок судьбы в виде акцентуации характера. Может иметь место более грубое или длительное воздействие, способное подтолкнуть психическую динамику до уровня выраженной психопатии, иначе говоря, до заметной аномалии характера. Муза словно бы оглянулась на свой жизненный опыт и на биографии тех, с кем ее сводила судьба: - Жизнь добавит травмирующих обстоятельств с возрастом - подбросит социальных потрясений, подсеет и атеросклероз. Куда же мы пойдем, в какую сторону будет прогрессировать наша психическая динамика? К сожалению, у многих процессы идут не в сторону положительного развития, а в сторону деградации личности. Еще одна мини-пауза, видимо, для решительного броска: - Теперь о шизофрении: не стоит так уж сильно ее бояться, отпихивать ногами. Частый механизм развития ларвированной, мягкой, бархатной шизофрениии присущ многим. Но протекает она, к нашей радости, в компенсированном поведенчески режиме. Это происходит за счет стойких, стандартных стереотипов поведения - ритуалов, игры, манипуляций. Но вот гротесковый вариант шизофрении развивающийся дискретно. Неожиданный скачек патологии, и ты на веки в психиатрической лечебнице или дома, но пребываешь в мире интеллектуального одиночества. Конечно, разговор о шизофрении - лишь в общих словах. Среди этиологических взглядов мне больше нравится вирусная теория. Мне кажется, что и психотравма лишь протаптывает тропу для расширения влияния специфического вируса или банального герпеса, которые доводят мозг до порогового разрушения. За этим порогом и начинается то поведение человека, которое общество не желает принимать, как норму. Муза вроде бы несколько смягчилась, разгрузив себя поучительным разговором. Хотя, кто может понять повороты души женщины, особенно, если она сама желает их скрыть. Но все же тональность разговора несколько облагородилась: - Теперь запомни, Дима, что шизофреник - это человек, который, может быть, и имеет обширные знания, но они, как забытые вещи, распиханы у человека по множеству карманов. Мысли рассованы везде, а где же именно он и не помнит, не ведает, забыл. Твой отец про все свои знания имел четкое представление и любую тему мог вытащить из запасника и проанализировать так, что даже черт позавидует. Опять повисла минута молчания, как Дамоклов меч над моей головой. Муза явно подчиняла меня какому-то особому ритму восприятия слова. Она, скорее всего, уже задумала очередную акцию суггестии, потому не спешила взвешивала сказанное, наверняка планируя, обкатывая новые утверждения. Она лепила "конфету", завертывая ее в мягкую, непромокаемую, красивую упаковку: - Я говорю тебе о прописных истинах лишь для того, чтобы ты научился произносить этот диагноз с уважением и лишь после того, как десять раз перекрестился и помолился Богу. "Ибо гнев человека не творит правды Божией" (Послание Иакова 1: 20). Только не хватало, чтобы, как падре, Муза подняла руку и осенила меня католическим крестом. Но у нее, видимо, была своя версия и особый метод общения с религией: - Дима, если Бог хочет наказать человека, то Он лишает его разума. У твоего отца был разум, которому многие могут позавидовать. И не надо сваливать в котел нозологии особенности его творческого стиля: да он владел способностью творить очень плотную в информационном плане прозу, писал ее в высоком ритме. Но разве это повод для негодования. Он знал слишком много для обычного человека и хотел, чтобы читатели образовывались, расширяли свой кругозор, умнели. А писал быстро, потому что думал легко и быстро, был холериком по темпераменту, спешил закончить начатую работу, чтобы приняться за другую. Всегда на хвосте его предыдущей книги уже пасся и ныл, прося корма, новый творческий соблазн. Наконец Муза позволила себе показать личико обиженной женщины и это было прекрасно: - А вот ты, Дима, сам и есть шизофреник, потому что ни черта не помнишь о своей жизни, деградировал молниеносно. Сюда, в твой родной дом, тебя привезли именно для того, чтобы ты научился не путать карманы памяти. Муза врезала в меня свой взгляд и властно приказала: - А теперь спать, бездарь! Мерзавец, неблагодарный!.. Спать!.. Спать, приказываю тебе!.. 7.12 Я проснулся глубокой ночью: комната заполнена только мной и некоторой мебелью, но одиночество давит. Даже кот исчез. Куда же делись мои тетки-защитницы, благодетельницы? Вечно так происходит - когда срочно нужна женщина для "экстренного потрошения" или наслаждения, что почти одно и тоже, то ее нет рядом. Она запропастится либо на кухне, разрешая врожденную любовью к кастрюлям, либо в ванной за стиркой. А то и, утомленная работой и бытом, забудется тяжелым сном в соседней комнате. Мужчина уверен, что виновата не изматывающая вконец мышцы и нервы уборка квартиры, а "несобранность" и "неорганизованность" подруги, или еще проще - "теща во всем виновата"! Никакого сопереживания, полнейшее отсутствие единого жизненного ритма! Но ведь я проснулся не от этого и не из-за того, что изголодался по общению с женщиной, - просто устал от одиночества или струхнул чуток, почувствовав, что закололо, скажем, в области сердца или печени. Не потому меня терзает тревожность, что пришла спешная необходимость исследовать женский вопрос. Черт с ними, в конце концов, с этими бабами-хабалками! Я проснулся от ощущения надвигающегося ужаса! Меня обуял непонятный страх, незнамо откуда вползающий в мою комнату. Ночь для таких акций - великолепная помощница. Помню, что Муза накануне что-то вытворяла со мной, лечила, восстанавливала память. Но память о чем?.. Из угла комнаты выдвинулся книжный шкаф - форма его показалась мне странной, похожей на гроб, а потому опасной. Компьютер на столе смахивал на осклабившийся в коварной улыбке череп - казалось, что у него светились пустые глазницы. Книги шелестели страницами, таившими страшные, либо совершенно спорные, тупиковые, как говорят, мысли. Шторы на окнах, сквозь которые пробивался с улицы липкий свет неоновых фонарей, были откровенно черными, как прощальный саван на покойнике. Все помимо моей воли концентрировалось на слове покойник - это абсолютно ясно! И тут я получил страшный удар воспоминаний! Удар, от которого я с головой зарылся в подушку, нырнул под спасительное родное одеяло. Но это не очень помогало, а только замедляло наползание страшного тревожного существа, называемого трагедией. Захоронения из памяти придвинулись сперва в виде тошного намека, наползающего издалека и мелкими шаркающими шажками. Так, говорят, ходят злые духи-сопроводители грешных душ в загробный мир. Но и такого балета теней было достаточно для того, чтобы я все совершенно четко вспомнил: да, это была моя родная квартира, в которой я жил многие годы и спал вот в этой самой маленькой комнатке. Мать всегда как бы выделяла и отделяла меня от остальных членов семьи. Мать,.. мама,.. моя мамочка, родная, дорогая, любимая!.. Конечно, у меня же была мамочка, которая кормила меня грудью, холила, от кого-то защищала, ограждала от невзгод, нежила даже в ущерб своему здоровью, истощая себя до предела. Мама очень хотела, чтобы я стал врачом, как мой отец - ее любимый мужчина. И я выполнил ее завет. Но где же она?! А остальные? Собственно, кто эти остальные? Вспомнил: их было немного - отчим (вечно пьяный или готовящийся к выпивке), но мягкий, неконфликтный человек, уносящий из дома деньги и вещи, но не приносящий в него агрессию. Был еще младший брат... Снова вспышка света памяти! Да,.. конечно, помню - брата звали Валера. Помню, как исчез отчим - он спился настолько, что мать настояла на том, чтобы он нас оставил в покое. Но с ним продолжал встречаться мой брат - он ведь был его сыном. И все закончилось плохо: однажды в доме прозвучало страшное слово "наркоман". Видимо, развитию наркомании у брата способствовал его отец, который теперь скитался где-то и, скорее всего, грешил наркотиками. Новый всплеск плавного прояснения: я усердно учился и работал, брат утаскивал из дома все, что можно продать. Он тратил наше имущество на наркотики, на них же он тратил и молодую жизнь. Но из-за его беды таяла и жизнь матери. Она страшно переживала и болела, но не могла оторвать своего младшего сына от сердца. Она придумала себе в оправдание святое объяснение - "Каждый обязан нести свой крест до конца!" Я помогал матери в этой неравной борьбе с наркоманией: разыскивал брата, вытаскивал его из притонов, получал из-за него хорошие взбучки от его друзей-наркоманов. Но я выполнял волю матери, я хотел и пытался ей помочь справиться со страшным несчастьем, в борьбе с которым мы все трое были обречены. Героин не знает пощады! Его побеждает лишь тот, кто отодвинулся от него на почтительную дистанцию уже загодя - до первого знакомства. Лучше про наркоманию читать страшные повести только в затертых книжках из общественных библиотек, не приобретая это дерьмо для собственной коллекции чувств и поступков. Новый удар воспоминаний свалил меня навзничь, я прикусил себе руку, чтобы не заорать! Я снова пытался спрятать голову под подушку от надвигающегося на меня ужаса. Так в детстве, ночью, в страшные мгновения неожиданного просыпания посреди зимней ночи, ежишься сперва от плохо обозначаемой тревожности, постепенно приобретающей вид огромной тучи, затем припечатывающей тяжелым земляным или снежным валом. Мои доморощенные средства психологической обороны не помогали. На меня надвинулась сцена огромных размеров: когда той роковой ночью (не помню числа и месяца!) я возвратился домой от Клавы, то чувствовал, что основательно заболеваю: температура тела была за пределами 38 градусов, головная боль, недомогание - все это следствие интоксикации; меня начинал мучить тугой, надсадный кашель, накатывающийся волнами. Но мокрота не откашливалась и даже сильные, форсированные конвульсии не выбивали слизистые пробки, перекрывающие путь свежему воздуху в пораженные микробами сегменты легких. Встряска дыхания лишь ударяли в голову. Резкое, приступообразное повышение внутричерепного давление мутило сознание; сердечко хлюпала вяло и с какими-то странными замедлениями ритма, очень похожими на предвестники глубоких экстрасистол - состояний, когда полностью останавливается сердцебиение. Но это все - полбеды, с этим, мне казалось, я бы справился добравшись до родимой тахты и ящичка письменного стола с медикаментами. Но уже на лестнице, открывая первую дверь, по странному запаху, шедшему из квартиры, я понял, что случилось непоправимое несчастье. В нос бил специфический запах бойни, когда перемешиваются отвратительные ароматы пота, крови, экскрементов, густо замешанных на патологическом страхе, ужасе, охватывающим даже рогатую скотину в последние минуты жизни - перед неотвратимой смерть, наступающей от резкого удара током или ножом. Справившись с замком, я увидел, что из-под второй легкой двери вытягивается лужица крови, местами уже свернувшаяся и засыхающая. Легкую деревянную дверь было трудно открыть во внутрь квартиры - к ней изнутри привалилось тяжелое тело (я в том не сомневался!). Я навалился всей мощью, затем протиснулся в образовавшуюся щель: на пороге, привалившись спиной к двери и упершись негнущимися ногами в противоположную стенку узкой прихожей, застыл мой младший брат. Он был мертв. Включив свет, я увидел в правой его руке огромный кухонный нож, которым, он, как оказалось потом, перерезал себе вены на левой руке. Пол в прихожей был залит кровью, но другие ее ручейки вели в большую комнату. Я пытался заставить память заткнуться, замолчать - пусть лучше я останусь на всегда ничего не помнящим шизофреником. Пусть я потеряю, забуду маршрут в тот карман памяти. Пусть, будет так!.. Но у сознания свои законы - если уж оно решило просыпаться в полной мере, то и страшное будет восстановлено, как явное и абсолютно реальное Причем, отметятся более выразительно как раз самые потрясающие детали. И в том состоит весь ужас воспоминаний! Память не интересует: выдержат ли ее владельцы гротеска тех картин, которые она запечатлела. Меня моя память ударила наотмашь со страшной силой, нимало не желая думать о последствиях. Как сейчас помню: во второй, самой большой, комнате на голом паркете лежал обнаженный, израненный, окровавленный труп матери - она была просто растерзана. На полу валялись вещи, видимо, выброшенные из шкафов, рассыпаны какие-то бумаги, письма, счета, конверты, газеты, салфетки... Валялись стулья, онемел опрокинутый старенький сервант с разметанными вокруг него осколками посуды; ковер был сорван со стены и теперь немыслимой грудой валялся на диване; у окна с позорной безнадежностью рыдал опрокинутый телевизор. Дальше я уже ничего не помню - скорее всего была потеря сознания или запредельное торможение с выключением зрения, слуха, обоняния и осязания. Кто и когда вызвал милицию не знаю. Страшные картины пришли из того, уже теперь "былого" времени, они отлетели далеко, а вместе сними ушла из моей реальной жизни и мать! А сейчас новая, иная ночь - и я чувствовал, как у меня отнимается и начинает дрожать правая рука и нога, язык перестал слушаться приказаний мозга, он разбух и вывалился изо рта - я не мог даже мычать. Я видел, что на пороге моей комнаты показался Борька: он рванулся сперва ко мне, пытаясь чем-то помочь, прижимался к голове, шее, груди, шкрябая когтями онемевшие, непослушные ноги и руки. Потом кот соскочил на пол и бросился в другую комнату, истошно мяукая - это уже был стон отчаянья, вопль зовущего на помощь людей животного. Когда ко мне вбежали заспанные Клава и Муза, положение мое было весьма печальное. Муза произнесла решительно: - Инсульт, правосторонний парез! Клава, быстро звони Николаю, сюда не входи и мне не мешай. Естественно, я все видел, наблюдал колдовство: Муза уложила меня на спину, быстро достала из своей коробочки (она уже была приготовлена загодя и лежала на моем столе) серебряные китайские иглы и выполнила акупунктуру, достаточно большим количеством игл. Закончив с продленным рецептом, она на фоне его принялась за методичное укалывание короткой иглой в подушечки пальцев рук и ног. Муза возилась со мной долго: сперва я не чувствовал уколы, хотя она делала их до появления капелек крови - иглы словно бы втыкались в дерево моих рук. Но затем болевые ощущения стали восстанавливаться. Я хорошо помню, что постепенно ослаб тремор - дрожание правой руки и ноги - язык забрался на свое место, и я с трудом, медленно, но стал произносить слова. Когда закончился сеанс иглотерапии, Муза попросила меня перевернуться на живот и долго, и тщательно, без особой нагрузки, проводила по сегментам точечный массаж. По моему нетвердому разумению, очень скоро на пороге комнаты появился запыхавшийся Николай. Но к тому времени я уже был относительным молодцом. Сообща решили, что от психологического шока возникло транзиторное (проходящее) нарушение мозгового кровообращения с гемипарезом. Только оперативные действия Музы позволили снять серьезные нарушения. Мой кот тоже сделал свое дело безупречно - сперва он спасал меня, звал людей на помощь, а потом от чрезмерного волнения написал прямо на обеденном столе. Однако - с кем не бывает! Но не бывает худа без добра: психологическая встряска убрала почти все дефекты памяти и интеллекта. Быстрее стало продвигаться и выздоровление от инфекции. Под бдительным контролем моих милых женщин-спасительниц и врачебным досмотром Николая, я провалялся дома еще две недели. Муза, естественно переселилась на все время моей болезни к нам: я много ей исповедовался и, хочется надеяться, основательно поправил свои мозги - перетряс весь хлам, все переложил аккуратно и по порядку по специальным полочкам и карманам. Мой "чердак" из захламленного помещения, непригодного для жилья, превратился в удобный для вялых размышлений и отдыха будуар. Муза оказалась замечательным и надежным другом. Не было смысла расспрашивать моих друзей о подробностях трагического происшествия, они, безусловно, оберегая меня, ничего бы мне не рассказали. Они и так старались: пока я был в больнице провели спешный ремонт - отциклевали полы, покрыли их лаком, переклеили забрызганные кровью обои, заменили кое-что из мебели. Я не стал прижимать их к стенке категорическими требованиями "правды, правды и одной только правды!" С них и так было достаточно душевных потрясений. Но я пошел своим путем - врач всегда имеет благодарных пациентов в любых институтах государственной власти. И я тоже воспользовался старыми связями: мне даже позволили прочитать все уголовное дело, заведенное по факту убийства моей матушки и самоубийства брата. Картина была типичная для наркоманов: брат деградировал окончательно и в состоянии ломки, видимо, требовал денег у матери на покупку наркотика; не получив и не найдя их, он впал в агрессию, которая в таких случаях не знает границ. Первым же ударом в область сердца он убил мать, потом в состоянии адской злобы насиловал ее труп и наносил множественные удары ножом по всему телу - их насчитали 38. Садистическая коитусная экзекуция не пощадила даже проникающие в брюшную полость раны - это были уже действия не обезумевшего человека, а дьявола. Канализация агрессии, утомление вызвали некоторое просветление сознания, и, скорее всего, оценив содеянное, окунувшись с головой в угрызения совести, он вскрыл себе вены - смерть наступила, как и положено в таких случаях, от массивной потери крови. В море этой перемешенной кровищи - матери и брата - экскрементов, рвотных масс я и обозревал ужасную картину, равную если только светопреставлению, последнему дню Помпеи! Кто знает, где живет право на суд? Кому на Земле оно передано по воли Господа Бога? Моя болезненная встряска - свидетельство того, что я не принадлежу к числу допущенных к осуждению чужих грехов. Я вдруг ясно увидел сложный образ мирской жизни и понял значение сказанного в Откровении Святого Иоанна Богослова (6: 8): "И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертой частью земли - умерщвлять мечем и голодом, и мором и зверями земными". Да, видимо, прав был мой родной отец, говоря о том, что в каждом из нас живет Каин и Авель. Эти оба - вместе заключены в нашей душе Богом заранее, потому что только Ему известно, когда наступит время нашего выхода на страшную или славную сцену. Бог - главный режиссер, Он и даст нужный знак в нужное время, определит роль каждому исполнителю: тогда будет позволено действовать в нас либо Каину, либо Авелю. "Ибо истинны и праведны суды Его!" (Откровение 19: 2) Поток нашей жизни безостановочен до тех пор, пока это угодно Богу. В этом потоке все перемешано - и плохое и хорошее - и ничего не происходит случайно и необдуманно. Всегда находится в судьбе человека место и добру и злу, и греху, и преступлению, и здравому смыслу, и благовидному поступку - так и лепится из грязи и белой глины слепок человеческого бытия: "И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле" (Откровение 18: 24). Святая обязанность лекаря, коль скоро он назначен помощником смерти, выполнять беззаветно свою миссию, сдерживая себя в страсти судить ближнего, помня указание свыше: "Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще" (Откровение 22: 11). *** Послание второе: Маленький принц Так уж сложились обстоятельства наших художественных изысканий, что приходится снова обращаться к еще одному выдающемуся французскому писателю. Для краткости и таинственности опять задействуем аббревиатуру: пусть крыло нашей фантазии, коснувшись Великой Франции, напишет в воздухе литературы лишь три буквы - ВФП. Умные и начитанные скоро догадаются, о ком идет речь, а непосвященным скажем с мягкой иронией: Проехали! Ваша остановка скрылась из виду!.. Этот корифей литературы был профессиональным летчиком, с блеском выполнявшим сложнейшие перелеты над морями и океанами, горами и пустынями. Он возил почту и реже пассажиров на разных континентах, иначе говоря, был заурядным воздушным извозчиком. Родился литератор-летчик 29.06.1900 года, а погиб (не вернулся из разведывательного полета) 31.07.1944 года. Происхождение у летчика - аристократическое, образование неполное высшее: с 1919 по 1921 год учился на архитектурном отделении Школы изящных искусств, но до окончания вуза добровольно ушел в армию, где получил специальность летчика. После демобилизации в 1923 году впал в нужду и неприкаянность: служил на черепичном заводе, тянул лямку агента по продаже автомобилей, в 1926 году по великому блату поступил в авиационную компанию для работы летчиком на почтовых линиях. Многие эпизоды из его и товарищей по профессии жизней отражены в рассказах и романах. Недаром первый опубликованный рассказ назывался "Летчик" - то была проба пера, да и, чего греха таить, жест благодарности хозяевам, принявшим бедолагу на работу. В том рассказе было много лака и патоки, позы и жеста, но были и творческие находки, разглядев которые умный человек мог почувствовать факт рождения нового мастера. ВФП, как говорится, под занавес жизни написал свою последнюю книгу под названием "Маленький принц". Еще одно важное литературное произведение он толком не успел закончить. "Маленький принц" - детская сказка, но в ней говорилось многое и для взрослых. Она была закончена и выдохнута в бескрайние просторы литературы в 1943 году. От первого романа - "Южный почтовый", вышедшего в 1929 году, до финальной сказки протянулись почти четырнадцать лет - срок немалый. И пришлись те годы на период восхождения к вершинам человеческой и писательской зрелости - плодотворный период жизни, богатый интересными и поучительными событиями. Из этой копилки выбраны творческие бриллианты, оттеняющие своим блеском, прежде всего, простую, но мудрую фабулу, и доступный практически для любого человечьего понимания язык повествования. Много мудрых сентенций, определяющих бытие свободного, независимого человека, каким только и может (должен) быть ребенок, было подарено книгой читателю. В одном строю с впечатлительным ребенком может стоять и тот взрослый, который осознает, что по воле Божьей появился на свет и выполняет Господом предписанную миссию. "И Он пас их в чистоте сердца своего, и руками мудрыми водил их" (Псалом 78: 2). Нет сомнения, что ко времени написания "Маленького принца" (Le petit prince) литератор-творец перешагнул Рубикон (Rubiconis). А перемахнув через свою реку творческих запретов, он наполнил душу особой мудростью и святостью, сродни лишь поэтам. И, как некогда Юлий Цезарь, форсировавший с войском, вопреки запрещению сената, знаменитую пограничную реку, впадающую в Адриатическое море, он мог воскликнуть: "Alea jacta est!" - Жребий брошен! Но тогда Цезарь развязал гражданскую войну, в результате которой овладел Римом и превратился всего лишь в разумного сатрапа. Теперь писатель-летчик воспарил на высоту мировой литературной славы - он завоевал свой вечный, творческий Рим. Поэт является существом особым, о том предупреждал другой уникальный французский писатель Жан Поль Сартр: "Поэт - вне языка, он видит изнанку слов". А далее идет уточнение Сартра - знатока поэтических дел: "Поэт творит миф, заключенный в особом микрокосме". Как не печально, но так предусмотрено Богом, роман-сказка заканчивается также, как закончилась жизнь самого писателя: "Здесь Маленький принц впервые появился на Земле, а потом исчез". В реальности все обстояло просто: ВФП забрался в кабину боевого самолета, попрощался с техником, с руководителем полетов, видимо, пожелавшими ему доброго пути, поднял послушную машину высоко в небо. Возвращение пилота ждали, но не дождались: через какое-то время стало понятно, что он растворился в воздухе или нырнул в океан. Но душа его в последнее краткое мгновение отцепилась от тела летчика, выпорхнула из клетки летательного аппарата и устремилась в бескрайний космос навстречу с волшебным, сказочным потусторонним Миром. Так родилась новая легенда, теперь уже о самом авторе легенд. И пищей для нее можно считать хотя бы то, что успел написать ВФП в "Маленьком принце": "Взгляните на небо. И спросите себя: жива ли та роза или ее уже нет? Вдруг барашек ее съел? И вы увидите: все станет по-другому"... Кто ведает, откуда прилетают души на нашу планету и в суете, без строгого выбора, вселяются в тела новорожденных детей, из которых затем вырастают взрослые люди, совершающие плохие или хорошие поступки. "У меня есть веские основания полагать, что Маленький принц прилетел с планетки, которая называется астероид Б-612". Аналогия посеву людских поступков отчетливо выделена в романе-сказке, в каждой его фразе. ВФП, без сомнения, имел ввиду то, что необходимо и должно было отметить, если посягаешь на мудрость мудрецов: "На планете Маленького принца, как и на любой другой планете, растут травы полезные и вредные. А значит, есть там хорошие семена хороших, полезных трав и вредные семена дурной, сорной травы". Весь ужас заключается в том, что "почва планеты вся заражена ими". Прополка таких "сорных" дел и поступков - задача обязательная, постоянная, но скучная, хотя и совсем не трудная. Маленький принц сообщал своему слушателю некоторые мысли, которые землянам и не всегда приходят в голову вовремя и в правильной форме. Например, многие цветы имеют шипы, и люди по раздражению собственному или от усталости, от плохого сна полагают, что "шипы низачем не нужны, цветы выпускают их просто от злости". Но, оказывается, все обстоит иначе, во всяком случае, Маленький принц пояснил следующее: Цветы слабые. И простодушные. И они стараются придать себе храбрости. Они думают - если у них шипы, их все боятся". Вот так и с людьми: многие из них пытаются выпускать шипы, охраняя тем самым душу от воздействия людской злобы, зависти, соблазнов. Однако интересно в этой логической модели, показывающей отношения между разными типами людей, и другое: "Миллионы лет у цветов растут шипы. И миллионы лет барашки все-таки едят цветы. Так неужели же это не серьезное дело - понять, почему они изо всех сил стараются отрастить шипы, если от шипов нет никакого толку?" Подобные вопросы-задачи возникают у людей постоянно, в течение всей жизни, и каждый обязан найти на них ответы самостоятельно, иначе не удастся отстоять право оставаться на земле - в достойном месте, с достойным видом. Может быть, шипы-то и не нужно никому отращивать и выпускать навстречу друг другу. На этом поприще происходит вечная охота и погоня, охрана и сбережение души. И этот процесс - далеко не простое явление: "Как позвать, чтобы он услышал, как догнать его душу, ускользающую от меня? Ведь она такая таинственная и неизведанная, эта страна слез". Так уж задумано Богом, что большую часть испытаний, легко перерастающих из малых в большие формы, составляют те, которые сопряжены с отношениями мужчины и женщины. На этом пути мужчину первого ждут разочарования и потрясения (по правде сказать, так ему и надо!). Можно начать с малого: "Маленький принц, конечно, догадался, что удивительная гостья не страдает избытком скромности, зато она была так прекрасна, что дух захватывало!" Но стоит ли удивляться - Богом задумано иное, но Дьявол уговорил Всевышнего отдать окончательное выяснение вопроса в его цепкие ручонки. Дьявол постарался на славу: "Скоро оказалось, что красавица горда и обидчива, и Маленький принц совсем с нею измучился. У нее было четыре шипа, и однажды она сказала ему: Пусть приходят тигры, не боюсь я их когтей!.. Нет, тигры мне не страшны, но я ужасно боюсь сквозняков. У нас нет ширмы?" Да, войны в семье и на земле часто начинались из-за женских штучек. Спасения от таких поступков нет, и Маленький принц тяжело привыкал к подобным реальностям: "Пустые слова он принимал близко к сердцу и стал чувствовать себя очень несчастным... Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом". Искушение - это не трусы одноразового пользования. Они не меняются по дням недели, они не таят и, как образ Летучего Голландца, в густом тумане. Наступил момент в жизни Маленького принца, когда он воскликнул: "Ничего я тогда не понимал! Надо было судить не по словам, а по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать. За этими жалкими хитростями и уловками я должен был угадать нежность". Часто понимание красивого - зыбкое, спрятанное за некую изгородь, состоящую из массы препятствий-ожиданий. Здесь требуется и терпение, и выдержка, такими свойствами наделены только настоящие, достойные женщины: "Должна же я стерпеть двух-трех гусениц, если хочу познакомиться с бабочками. Они, должно быть, прелестны. Эту сентенцию легко пристроить к желанию женщины иметь ребенка, которое в гротесковой форме реализуется в, так называемой, материнской семье. Здесь действует жестокий матриархат по отношению к мужчине-самцу и безграничная любвеобильность по отношению к "дорогому чаду". Появление ребеночка на свет, как правило, обозначается прощанием с "самцом", не нужным в чисто материнской семье. Все выглядит, примерно, так: И она в простоте душевной показала свои четыре шипа. Потом прибавила: "Да не тяни же, это невыносимо! Решил уйти - так уходи". Жизнь преподала Маленькому принцу и другие уроки: "Он не знал, что короли смотрят на мир очень упрощенно: для них все люди - подданные". Потом он поймет, что людей с инстинктом короля нельзя изменить, их стоит избегать, дистанцироваться от абсолютной монаршей воли, особенно, если следствием ее являются вздорные распоряжения. Редкий случай - но Маленький принц встретился с руководителем иного плана: "Это был абсолютный монарх. Но он был добр, а потому отдавал только разумные приказания". Его доброта соседствовала с истинной мудростью, проявляющейся, прежде всего, в следовании принципу - "не судите, да не судимы будите"! "Себя судить куда трудней, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр". Другой афоризм напрашивался сам собой: "Тщеславные люди глухи ко всему, кроме похвал". Общения с носителями такой жизненной философии требовалось избегать настойчиво и решительно, ибо они имеют свою искривленную логику: "Почитать значит признавать, что на этой планете я всех красивее, всех наряднее, всех богаче и всех умней". На других планетах Маленький принц постиг иные основные понятия: "узнать можно только те вещи, которые приручишь"; "нужно соблюдать обряды"; "зорко одно лишь сердце". В его копилке-памяти отложилось и многое другое. Например, стало ясно: "Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать". Ясно: "У каждого человека свои звезды. Одним - тем, кто странствует, - они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки". Некоторым счастливчикам сам Господь Бог завещает: "У тебя будут звезды, которые умеют смеяться!" Наследием Маленького принца было простое, как все гениальное, и жизненное, как того требуется для земного счастья человека, - это было заурядное слово-послание, пеленающее в теплые и мягкие обертки, мысль: "Взгляните на небо. И спросите себя: жива ли та роза или ее уже нет?" Эта роза, конечно, твоя мечта, надежда, помысел, стремление, например, такое гигантоманическое, как вечная жизнь. Но и все простое и великое дискретно, смертно: Здесь Маленький принц впервые появился на Земле, а потом исчез". Тем, кому сильно повезло, и они сподобились родиться в России, сказка о Маленьком принце - это только сказка, не имеющая реального воплощения. Души россиян от многовекового бесправия и беспутства властей настолько зачерствели, что их не проймешь идеализированными сказочными аллегориями. У русских свои игры, особые счеты с жизнью, иные сказки. Маленький принц на русский манер очевиден в плоте и творческом рвении, например, Венедикта Васильевича Ерофеева (о своих великих писателях можно говорить и без тайн, без аббревиатурных шифров). Родился Венедикт 24 (26) октября 1938 года на ст. Чупа Лоухского района Карельской АССР. Его родители выходцы из Ульяновской области. Писать начал, по свидетельству матери, с 5 лет. Школу окончил с Золотой медалью, в 17 лет поступил на 1 курс МГУ, со 2-го курса отчислен (официально - за непосещение военной кафедры!). Стал отцом в 1966 году (сына назвал Венедиктом), дедом сподобился быть в 1988 (внучка - Настасья Ерофеева). Умер 11 мая 1990 года в относительной безвестности и неприятии официальной литературным кланом. При жизни Венедикту отчаянно не везло, скорее всего, по его же собственной неосмотрительности. Не случайно он усматривал рациональное зерно в простенькой мысли Петра Чаадаева: "Первое наше право должно быть не избегать беды, а не заслуживать ее". Он несколько раз начинал восхождение к вершинам высшего образования в периферийных вузах, например, во Владимирском педагогическом, но дотягивал только до весенней сессии. Сменил несколько рабочих профессий, исколесил Союз, а единственная работа, которая пришлась по сердцу, была в 1974 году в Голодной степи (Узбекистан, Янгиер) - "лаборант паразитологической экспедиции", "лаборант ВНИИДиС по борьбе с окрыленным кровососущим гнусом" (Таджикистан). Лидия Любчикова - была первой женой Ерофеева. Валя Зимакова - вторая жена, закончила Владимирский педагогический институт, по специальности преподаватель немецкого языка. Жила в деревне Мышлино с "тещей и козой", преподавала в местной школе, родила Венедикту сына. Супружница Ерофеева, бесспорно, имела определенные таланты, которые послужили материалом для его знаменитой поэмы в прозе. Кто-то из друзей говорил, что Валя была несколько рассеяна, по этой причине однажды сожгла собственный дом, чуть не погубив при этом, тещу, козу и ребеночка. Ерофеев при ней был всегда какой-то жеванный, помятый, неухоженный, но иногда шиковал - как то завел шикарный портфель, в котором носил домашние шлепанцы (ими очень гордился) и стеклянную посуду с алкоголем. Мотивы такой гордости нетрудно объяснить, но, как сам Ерофеев считал, соглашаясь в том с Зинаидой Гиппиус: "Если надо объяснять, то не надо объяснять". Еще одно его увлечение Юлия - "комсомольская богиня": ездила на мотоцикле, занималась спортивной стрельбой, закончила биофак, аспирантуру, защитилась - кандидат биологических наук. Есть легенда, что при расставании она "хотела даже застрелить Бена". Но, может быть, товарищи-со