Из военной истории мы знаем немало великих полководцев и выдающихся военных деятелей-администраторов. В той и другой области одновременно наиболее ярко проявили себя Петр I, Румянцев, Суворов, Кутузов, Наполеон. Однако не всегда качества, присущие полководцу на войне и военному администратору, удачно сочетались в одном лице. Потемкин или Милютин, например, были хорошими военными администраторами, но в полководческом искусстве им не пришлось себя проявить. И не у всех полководцев было достаточно призвания для военно-администраторской работы в мирное время. Так, Г.К. Жуков, будучи выдающимся полководцем, сам в одной из бесед заметил, что на любой должности во время войны он себя чувствовал увереннее, чем в послевоенные годы. Например, у М.В. Фрунзе качества полководца и военного администратора, военного реформатора очень хорошо дополняли друг друга, и на том и другом поприще он показал выдающиеся способности.
Еще реже мы встречаемся в истории с примерами соединения в одном человеке качеств выдающегося полководца и теоретика, способного к крупным научным обобщениям военного опыта с глубоким проникновением в суть рассматриваемых вопросов. Великим примером в этом отношении может служить А.В. Суворов. Богатые по содержанию мысли оставил Наполеон. Но все же и Наполеон, блестяще проявивший себя в ряде сражений как полководец и имевший шесть лет свободного времени на острове Эльба, не поднялся до таких высот обобщения явлений войны, как Клаузевиц. После Великой Отечественной войны многие военные деятели оставили свои мемуары. Но наиболее богатыми и глубокими мыслями наполнены воспоминания Жукова.
Известный психолог Б. М. Теплов в своей блестящей работе "Ум полководца" на основе военно-исторических материалов излагает опыт психологического исследования мышления полководца. При этом он задался целью исследовать "практическое мышление", справедливо утверждая, что для психологии оно имеет не меньшую важность и не меньший интерес, чем исследование "мышления теоретического".
Анализируя особенности "практического ума", Б.М. Теплов отмечает, что от полководца требуется наличие двух качеств -- выдающегося ума и сильной воли. Он ссылается на Наполеона, который дарование полководца сравнивал с квадратом: основание -- воля, высота -- ум. Крупным полководцем может быть только тот человек, у которого воля и ум равны. Если воля значительно превышает ум, полководец будет действовать решительно и мужественно, но малоразумно; в противном случае у него будут хорошие идеи и планы, но не хватит мужества и решительности осуществить их. Но поскольку такое полное равновесие в человеке встречается редко, Наполеон считал, что лучше иметь больше характера, чем ума, и у своих маршалов ценил прежде всего волевые качества. Исходя из этих же соображений, М.И. Драгомиров полагал возможным мириться с тем, что дарование полководца будет не квадратом, а прямоугольником, отдавая предпочтение воле. По его мнению, "из всех деяний человеческих война есть дело в значительной степени более волевое, чем умовое".
Однако, как показывает психологический анализ деятельности полководцев, ум и волю полководца неправомерно рассматривать как две разные способности, более правильно исходить из единства ума и воли, на что обращал внимание и М.В. Фрунзе. "Когда говорят, -- пишет Б.М. Теплов, -- что какой-либо военачальник имеет выдающийся ум, но лишен таких волевых качеств, как решительность или "моральное мужество", то это значит, что и ум у него не тот, который нужен полководцу. Подлинный "ум полководца" не может быть у человека безвольного, робкого и слабохарактерного". Далее он подчеркивает, что не могут быть по-настоящему решительными люди, обладающие ограниченным умом. Необходимым условием решительности являются большой ум, проницательность и мужество.
При рассмотрении под этим углом зрения дарования Г.К. Жукова мы видим удивительно полное сочетание незаурядного ума, характера и воли. Действительно, в голове у безвольного военачальника не могла бы родиться такая смелая идея, как окружение и уничтожение Ельнинской группировки противника, когда весь фронт вел тяжелые оборонительные бои; к тому же без огромной силы воли, настойчивости и энергии было и невозможно провести ее в жизнь. С другой стороны, развитое оперативно-стратегическое мышление, умение находить удачные и смелые решения укрепляют волю, прибавляют силу и энергию для их осуществления, позволяют смелее идти на риск и дерзания. Пропорциональное развитие умственных способностей, волевых и организаторских качеств Г.К. Жуков считал важнейшим условием обучения и воспитания командных кадров вообще.
Своеобразие умственных способностей Г.К. Жукова проявлялось прежде всего в умении предвидеть развитие событий, мыслить не только за себя, но и за противника, видеть сразу целое и все детали, в соединении, выражаясь словами Б. М. Теплова, "синтетической силы ума с конкретностью мышления", в особом даре превращения сложного в простое, сохранении верности суждений, простоты и ясности мысли в сложнейших условиях боевой обстановки, а также при решении самых запутанных и трудных проблем военной теории и практики.
Причем Г.К. Жуков, как и М.В. Фрунзе, особое значение придавал интуиции. Интуицию он рассматривал не как случайную, счастливую догадку, а как способность к глубокому научному предвидению, умение быстро принимать смелые решения, требующие предварительного накопления больших знаний, практического опыта и длительной умственной работы.
Г.К. Жукова отличали гибкий ум и твердая воля. Для его полководческого искусства было характерно тщательное планирование предстоящих операций и твердое проведение в жизнь принятых решений и разработанных планов. Вместе с тем эта настойчивость не превращалась в неумное упорство, в упрямство, по словам Б.М. Теплова, разрушающее ту самую волю, которая на первый взгляд представляется его источником. Георгий Константинович проявлял необходимую гибкость, когда обстановка изменялась, и своевременно уточнял свои решения и действия, проявляя при этом суворовский "глазомер", быстроту ориентировки, соображения и реагирования на изменения обстановки. Жукову были свойственны и многие другие качества, характеризующие его как великого полководца.
Роль и значение любой личности в истории, и тем более человека с высоким положением, определяются в конечном счете не только его способностями и потенциальными возможностями, а совершенными им делами, результатами, эффективностью его практической деятельности на том или ином участке работы, который был ему доверен. Или, как иногда говорят, "сухим остатком" прожитой жизни, то есть тем, что удалось сделать из того, что не удавалось на этом поприще предшественникам.
Любой иной подход не позволяет судить объективно. К сожалению, в некоторых мемуарах и теоретических работах можно видеть иногда однобокий подход к оценке отдельных военных деятелей. Нередко при их характеристике все сводится к тому, что он был обаятельным и добрым человеком, внимательно и вежливо разговаривал со всеми и т. д. Но при этом умалчивается о том, какой "сухой остаток" он оставил после себя, почему на том участке, на котором он работал, скажем, перед войной и за который отвечал, выявилось так много совершенно недопустимых упущений, о которых в других местах этих же мемуаров тоже немало и очень убедительно сказано.
Спору нет, высокая культура общения с людьми украшает любого руководителя. Но на военной службе она имеет смысл только в том случае, если сочетается с высокой и, если необходимо, суровой и беспощадной требовательностью к себе и подчиненным, когда, несмотря ни на какие трудности, препятствия, вопреки всякому сопротивлению и недопониманию, соответствующие интересам дела решения и мероприятия проводятся в жизнь. Такая позиция может иметь и тяжкие последствия для того или иного человека, но в конечном счете с точки зрения интересов дела -- принципиальная линия есть единственно верная линия. Проявление гражданского мужества в мирное время иногда значительно сложнее, чем проявление мужества на поле боя. Клаузевиц в своей книге высказал следующие примечательные в этом отношении слова: "Чем выше мы поднимаемся по ступеням служебной иерархии, тем больше преобладания в деятельности получает мысль, рассудок и понимание; тем более отодвигается на второй план смелость, являющаяся свойством темперамента; поэтому мы так редко находим ее на высших постах, но зато тем более достойной восхищения является она тогда". Это мужество и, если хотите, отвагу Жуков проявлял всю войну даже перед таким диктатором как Сталин.
Порою ссылаются, что сам по себе данный руководитель, военачальник был человеком деловым и способным, но ему не давали возможности как следует развернуться, ему мешали вышестоящие начальники или непутевые подчиненные. Например, до сих пор в военно-исторической литературе принято считать, что М.И. Кутузов вроде бы не несет никакой ответственности за поражение русско-австрийских войск в Аустерлицком сражении 1805 г. Все дело испортили вмешавшиеся в дела командующего русский и австрийский императоры. Кутузова за его ратные подвиги под Измаилом, Рущуком, в войне 1812 г. мы по-праву считаем одним из великих российских полководцев. Но никакие другие заслуги не могут снять с него ответственности за поражение под Аустерлицем. В этом сражении он являлся командующим союзными войсками и был обязан поставить себя действительным командующим или отказаться от командования.
В этом состояла беда и Куропаткина в русско-японскую войну, которому мешали и великий князь, и японцы, но в основном -- собственная бесхарактерность.
В "Красной звезде" недавно опубликованы дневники генерала А.Е. Снесарева периода гражданской войны. Из его записей видно одно: он был внутренне враждебно настроен к армии, в которой служил. Он весьма красочно и с оттенками злорадства описывает страшные беспорядки и разложение, которые творились в войсках, которыми он командовал. Считая их, видимо, неизбежными в революционной армии, он практически ничего не предпринимает для пресечения беспорядков и падения дисциплины. Но в не менее сложных условиях во время той же гражданской войны совсем по-другому действовали М.В.Фрунзе во главе фронта, которого Жуков глубоко уважал, да и Жуков, воевавший в самом низовом звене. Например, Фрунзе сталкивался часто не только с неприязнью, но и со скрытым и даже с открытым противодействием, а порой и саботажем. Ему не раз приходилось решительно укрощать части, которые проявляли неповиновение и даже поднимали мятежи. Никогда не мирился с беспорядками и Жуков.
Еще раз вспомним в какие сложные ситуации он попадал и на Халхин-Голе, и во время Великой Отечественной войны, кто только не пытался ему мешать. Но ничто не могло его поколебать.
На войне постепенно вырабатывается привыкание к опасности, различного рода лишениям.
Но, как заметил один писатель, такие качества как ответственность, принципиальность, решимость до конца выполнить поставленную задачу -- должны каждый раз приходить к военачальнику как всегда новое и безмерно тяжкое испытание. Жуков не только не избегал ответственности, а во имя интересов дела шел ей навстречу, например, взявшись проводить Ельнинскую операцию 1941 г. В том-то и сила таких руководителей, как Фрунзе и Жуков, что они умеют в самых, казалось бы, безвыходных положениях превращать себя в сгусток энергии и, наперекор всему добиваться намеченной цели и успешного решения возложенных задач. Как в военное, так и в мирное время упущенных побед бывает порою больше, чем одержанных. Но именно последние в конечном счете определяют подлинное лицо и качества полководца.
Как видно из изложенного, для проявления высокого уровня военного искусства требуется сочетание умственно-ителлектуальных и волевых организаторских качеств. Какие черты наиболее характерны для Жукова? Прежде всего глубокий, гибкий ум и проницательность. Умение не только проникнуть в замысел противника, но и как бы в живом виде воссоздать в сознании возможный ход развития событий за неприятеля и свои войска, что давало возможность предвидеть их и принимать заблаговременные меры.
По словам Макиавелли: "Ничего не делает полководца более великим, как проникновение в замысел противника". Жуков в совершенстве владел этим искусством.
К сожалению, это не всем во время войны удавалось. И может быть больше всего страдали наши войска на фронте из-за неумения некоторых командующих предвидеть возможные действия противника, из-за чего запаздывали ответные меры.
Например, Жуков был справедливо возмущен, когда войска, одержавшие блестящую победу под Сталинградом, без особых на то причин допустили в марте 1943 г. сдачу противнику Харькова. Не в обычае Жукова поминать старое, но когда фронт стабилизировался, он иной раз крепко выражался в адрес "разгильдяев", допустивших такую нелепость.
А бывший командующий Воронежским фронтом генерал Голиков сочинил для истории отчет о причинах неудач: "Необходимо признать, что на этом этапе я имел неправильную оценку намерений и возможностей противника. Ошибка в оценке противника заключалась в том, что мы рассматривали массовое движение мотомеханизированных сил противника на Полтаву как его отход. Между тем противник отводил главные силы своего танкового корпуса СС в район Полтавы для того, чтобы начать оттуда свой контрудар".
Самокритика -- дело, конечно, полезное. Но так рассуждает генерал, возглавлявший перед войной главное разведывательное управление!
По словам Клаузевица, "... три четверти того, на чем строится действие на войне, лежит в тумане неизвестности". С тех пор, с одной стороны, факторов, порождающих неопределенность и неизвестность на войне, стало значительно больше, с другой стороны, неизмеримо возросли возможности разведки и средств связи, позволяющие добывать данные о противнике и получать сведения о своих войсках.
На фронте командующий постоянно получает огромный поток самой разнообразной и часто противоречивой оперативной информации о положении дел по обе стороны фронта. Причем вся эта информация не всегда находится в готовом виде, ее надо добывать всеми видами разведки и всеми формами общения со своими войсками. Жуков умел все это охватить, переработать в своем сознании, уловить то, что является достоверным, и самую главную суть различных сведений о сложившейся обстановке. Как отмечал И.Х.Баграмян, Жуков был военачальник, для которого "самая запутанная и противоречивая обстановка -- открытая книга; он бегло читает ее, и верные решения возникают как бы сами собой".
А отличная, цепкая память помогала помнить и свободно оперировать тысячами различных данных о противнике, своих войсках и других условиях обстановки.
Причем Жуков, обладая развитой оперативно-стратегической интуицией, чувствовал изменения обстановки еще по едва заметным малейшим признакам, которые на первый взгляд мало о чем говорят, и по ним улавливал назревающие крутые повороты в развитии событий, как это было, например, с оценкой неспособности дальнейшего наступления фашистских войск на Москву в конце ноября 1941 г.
Он считал совершенно недопустимым, когда военачальник исходит не из реальной действительности, какой бы она неприглядной ни была, а желаемое выдает за действительное. Сталину в 1941 г. очень хотелось оттянуть войну, и он этому своему желанию подчинил все свое мышление, не посчитавшись с предложениями наркома обороны и начальника Генштаба. Так не раз было и в ходе войны.
На войне испытываемое чувство опасности и нервного напряжения сковывает человека и поэтому даже военачальники, командиры с недюжинными умственными способностями не всегда могут в полной мере их проявить. Нередки случаи, когда люди просто теряются. Жуков был из числа военачальников, которые в моменты смертельной опасности и исключительной ответственности становились еще собранней, умели как бы сжать свою волю, и, превратив себя в сгусток энергии, начинали мыслить особенно просветленно, ясно и действовать еще энергичнее, чем в обычной обстановке.
Его аналитический ум, способности к анализу и синтезу позволяли ему в минимально короткое время охватить одновременно как всю оперативно-стратегическую обстановку в целом, так и мельчайшие тактические детали. Это способствовало глубокой оценке обстановки, обоснованным выводам и нахождению неожиданных оригинальных решений, все новых и новых возможностей войск, которые никогда не смогут прийти в голову командующего, командира, формально выполняющих обязанности.
"Хорошо помню, -- писал Георгий Константинович, -- эпизод в период сражения за Москву, когда немцами был захвачен Солнечногорск, когда дорога Солнечногорск -- Москва осталась почти без прикрытия... Я тогда позвонил командующему ПВО страны генералу Громадину и сказал ему: "Солнечногорск сейчас захвачен танками противника, для прикрытия Москвы из района Серпухова со стороны Солнечногорска мною перебрасывается на машинах 7-я стрелковая дивизия, прибудет она туда не раньше как через 8--10 часов. Что Вы можете дать сейчас из числа зенитной артиллерии ПВО Москвы для противотанковой обороны путей на Москву со стороны Солнечногорска?". Генерал Громадин, век его за это не забуду, тут же ответил: "В районе Сходни у меня стоит 85-милиметровый артиллерийский зенитный дивизион. Я сейчас же выброшу его в район Солнечногорска и прикажу -- умереть, но не пропустить танки врага до подхода 7-й дивизии".
Через 30 минут я уже знал, что дивизион снялся и выступил навстречу противнику, с танками которого дивизион встретился где-то между деревнями Пешки и Дубинино. В коротком бою было подбито несколько танков противника, остальные отошли на Солнечногорск. Вскоре туда подошли на машинах передовые части 7-й дивизии. К сожалению, я не узнал, кто командовал этим геройским дивизионом".
При формальном подходе, казалось бы, при чем здесь войска ПВО страны. У них свои задачи -- бороться с воздушным противником, у войск Западного фронта свои. Но Жуков мыслил шире, на высоте оказался и генерал М.С. Громадин. Это и давало возможность находить все новые и новые силы для сопротивления врагу даже в условиях, где, казалось, их уже нет. Это говорит о том, что военачальник, хорошо зная возможности своих войск, сильные и слабые стороны противника, условия местности, способен нейтрализовать преимущества противника и повысить боевой потенциал своих войск.
Волевые и организаторские качества Жукова особенно ярко проявлялись в его способности настойчиво проводить в жизнь принятые решения, добиваться выполнения боевых задач, несмотря ни на какие препятствия и трудности, активно бороться за инициативу, упреждать противника и навязывать ему свою волю. Этому способствовали и его целеустремленность, уверенность в своих решениях и действиях, высокая ответственность и самостоятельность в решении задач с неясным рискованным исходом, решительность и упорство в достижении цели.
Бывают люди, обладающие очень проницательным умом и безусловным мужеством, но, по словам Клаузевица, "...их мужество и проницательность стоят порознь, не протягивая друг другу руки и потому не производят третьего свойства -- решительности".
Весьма определенно высказался по этому поводу и генерал Драгомиров:
"Кто искусен и решителен, -- писал он, -- тому теория впрок; кто не искусен, но решителен -- достигнет цели дорогою ценою, но достигнет: кто нерешителен, хотя бы и был теоретически осведомлен, -- тот ничего не достигнет... Тот же, кто колеблется, всегда рискует быть побитым, потому что вследствие колебаний он ничего не в состоянии делать, между тем как противник действует. Неспособный решиться на что-нибудь похож на человека со связанными руками, с которым всякий может сделать что хочет. Поэтому-то в военном деле... самая опасная из всех решимостей -- это ни на что не решаться: самое дерзкое, хуже -- самое необдуманное, предприятие не представляет такого риску, как нерешительность".
При рассмотрении проведенных под командованием Жукова сражений мы видим, с какой скрупулезной тщательностью он подходил к подготовке каждой операции боя с тем, чтобы войска выполнили задачи наверняка. С.С. Смирнов -- писатель, посвятивший все свое творчество Великой Отечественной войне, по воспоминаниям многих фронтовиков записал, что Жуков не меньшее значение, чем знанию и изучению противника придавал знанию и пониманию нашими войсками своих целей и задач. Суворовское правило: "Каждый солдат должен понимать свой маневр" -- было возведено им в незыблемый принцип подготовки к операциям. Многочисленные штабные занятия, командирские учения, подробный инструктаж были направлены на то, чтобы каждый командир в нужном для него масштабе понимал цель и план будущей операции и точно знал свою задачу в ней.
Каждое очередное командно-штабное совещание, которое Жуков проводил перед началом операции, было нелегкой, но необычайно важной школой для всех его участников. Командующие армиями, командиры соединений. штабные работники знали, что на это совещание нельзя явиться с не до конца продуманным планом, с недостаточно мотивированным решением. Сосредоточенно-внимательный, Жуков не просто выслушивал доклады. Он до мельчайших деталей прослеживал по своей карте предполагаемые действия войск и тут же задавал вопросы, требуя мотивировок того или иного решения, высказывая свои соображения или сомнения. Ни одно слабое звено в докладе не ускользало от его внимания. Только основательные доказательства, веские аргументы могли убедить его, и лишь интересы дела, успеха будущей операции, а не соображения престижа и собственной власти диктовали ему окончательное решение.
Сам предельно собранный, целеустремленный, он создавал на этих совещаниях атмосферу напряженно рабочую, четко деловую, заставляя каждого из присутствующих испытывать состояние полной внутренней мобилизованности и сознания важности и ответственности обсуждаемых вопросов. Этот напряженный труд порой продолжался по нескольку часов подряд, без перерыва, но, как вспоминают участники таких совещаний, они не чувствовали при этом сильной усталости -- так интересно, плодотворно, с подлинно творческим подъемом проходила работа.
А потом во фронтовом тылу начинались учения войск в условиях, максимально приближенных к той местности и обстановке, в которых им предстояло действовать.
По опыту Курской, Белорусской, Висло-Одерской или Берлинской операции можно было видеть как специфика каждой из них накладывала свой отпечаток на особенности боевой подготовки войск. Маршал с обычной своей дотошностью следил, чтобы во время этих учений были учтены все возможные неожиданности, все "мелочи", которые могут сказаться на проведении будущей операции. Если при этом в практику вводилось нечто новое, требовал, чтобы оно было тщательно и всесторонне проверено, прежде чем применить его на поле боя.
Жукову было также свойственно умение сжато, емко и четко излагать обстановку и свои решения, чего он требовал и от подчиненных. Донесения, представляемые в Ставку, исполнял лично. Он был весьма лаконичен и при постановке задач, организации взаимодействия и проведении занятий по обработке предполагаемого хода боевых действий в предстоящей операции. Это позволяло экономить время, спрессовать его до предела и выполнять колоссальный объем мыслительной и организаторской работы. Он был полностью поглощен делом, работал строго по плану, сосредоточивал усилия на главных, решающих вопросах, ничего не делал формально или для изображения напускной деятельности.
Так, в июле 1939 г. в район Халхин-Гола прибыл маршал Кулик и потребовал от Жукова ехать с ним на плацдарм на восточном берегу этой реки, который удерживали наши войска. Комкор доложил, что по плану у него другие дела и послал с Куликом своего заместителя. Под Сталинградом Г.М. Маленков предложил Жукову совместно с ним послушать начальников политотделов соединений. Маршал ответил: заслушивайте, но у меня другие планы. И это не было проявлением какого-то неуважения к руководителям высокого ранга. Просто он знал, что всякое отвлечение от главной задачи приведет к тем или иным недоработкам и изъянам в подготовке операции. Некоторые командующие, боясь попасть в немилость, только и занимались тем, что сопровождали то одного, то другого высокого гостя, что самым пагубным образом сказывалось на подготовке операции. Сам Георгий Константинович, приезжая во фронты, армии, как правило, без особой надобности не задействовал при себе командующих, предоставлял им возможность работать по своему плану. Он считал нужным все делать прежде всего во имя интересов дела, а не в угоду даже самым влиятельным руководителям.
Вообще работал он очень сосредоточенно, целеустремленно, всесторонне обдумывая на многие шаги вперед свои решения и действия.
Известное суждение Наполеона о себе характерно и для других выдающихся, неординарных личностей, в том числе и для Жукова. "Если кажется, что у меня, -- писал французский полководец, -- на все имеется готовый ответ и ничто меня не захватывает врасплох, то это следствие того, что прежде, чем что бы то ни было предпринять, я долго обдумываю и предусматриваю все, что может произойти. Это не гений мне внезапно, по секрету подсказывает, что я должен сказать в обстоятельствах, которые для других являются неожиданностью; нет, это есть результат моего образования и моих размышлений. Я всегда работаю".
Помощники нашего полководца отмечали: бывало, уже глубокая ночь, пора бы маршалу отдохнуть, а он стоит у огромной карты всего театра войны, стоит и час, и другой в глубокой задумчивости. Он читал ту, еще незримую оперативную обстановку, очертания которой еще только складывались.
Жуков отличался большой организованностью в работе и пунктуальностью. Был строгим, требовательным и распорядительным военачальником, крайне нетерпимым к любым проявлениям неисполнительности и недисциплинированности. Как и Суворов, он терпеть не мог ссылки на трудности и разные "объективные" условия.
Георгий Константинович обладал могучим здоровьем, большой работоспособностью, психологической и физической выносливостью. Без этого невозможно было бы выдержать ту колоссальную нагрузку, которую приходилось переносить на фронте, иногда по нескольку суток без сна или довольствуясь сном продолжительностью не более 2--3 часов в сутки. В завершающих оборонительных сражениях под Москвой, находясь в чрезвычайном нервном напряжении, он не спал 11 суток. И когда войска уже перешли в наступление, он уснул как убитый, его не могли разбудить даже по вызову Сталина к телефону. При подготовке операции и в ходе боевых действий ему, как и другим военачальникам, часто приходилось работать на пределе человеческих возможностей. В современной войне без такой физической и психологической выносливости полководец не может состояться.
Уже говорилось о личном мужестве Жукова, его принципиальности и непреклонной решимости постоять за свои решения и предложения. Это очень важно на войне. Если сравнить, то ведь командующий Западным фронтом генерал Соколовский в осенне-зимней кампании 1943--1944 гг. понимал, что в том виде, как предусматривает Ставка, нецелесообразно проводить наступательные операции. Но не решился предложить другие решения и настойчиво постоять за них, и мы знаем, какие тяжелые последствия это имело. Жуков же, благодаря своей смелости и твердости, уберег наши войска от многих бедствий. Он мог оспаривать нецелесообразные решения, настойчиво отстаивать свою позицию. Но вместе с тем, когда решение уже принято, он, как хороший солдат, был и очень дисциплинированным и творческим исполнителем возложенных на него задач.
Георгия Константиновича изображают иногда человеком высокомерным. Но это не так. Он был суровым, но очень справедливым, душевным человеком и особенно близок к низовому звену офицеров и к солдатам. И суровость его к подчиненным командирам проистекала из его отношения к делу, в том числе сбережения людей, недопустимости поверхностного и неряшливого отношения к организации боевых действий и управления войсками. Поэтому в суровой требовательности на войне больше гуманности, чем в ложном демократизме и попустительстве упущениям в управлении войсками.
Почти во всех служебных характеристиках на Жукова отмечается его сильная воля и суровый характер. "Даже озаренный светом побед, неразрывно связанных с его именем, Жуков, -- пишет С.С. Смирнов, -- в представлении своих современников остается суровым человеком, и, видимо, только времени суждено будет сгладить резкие черты его исторического портрета.
О суровости его на фронте ходили легенды. Сейчас трудно решить, что в них истинно и что вымышлено. Но и в то время легко было подметить одну характерную особенность фронтовых рассказов: Жуков изображался в них беспощадно строгим, суровым, жестким, но неизменно справедливым, что всегда свойственно солдатским анекдотам о любимых полководцах.
История выдвигает на авансцену людей, чьи характеры отвечают характеру эпохи. Война -- всегда суровое дело, но Великая Отечественная война, особенно в первые ее два года, отличалась суровостью исключительной, небывалой. Характер Жукова и соответствовал этому суровому времени и неизбежно испытывал на себе его воздействие.
Кто возьмет на себя право определить необходимую и достаточную меру суровости в ту страшную осень сорок первого года?", если, конечно, не забывать, какой была обстановка, и чем могла бы кончиться война без принятия чрезвычайных мер в чрезвычайных условиях.
Ни в одной отрасли деятельности не считается достойным плохо знать и делать свое дело. Но в боевой обстановке это граничит с преступлением, ибо деятельность командира, любого военного руководителя связана с ответственностью за многих других людей, судьбой которых он должен разумно распорядиться и вместе с тем при любых обстоятельствах выполнить поставленную задачу. Очень важно, чтобы люди верили своим командирам. Не секрет, какой подъем боевого настроения и уверенности вызывало только само появление на том или ином фронте таких полководцев, как Г.К. Жуков, К. К. Рокоссовский, И. Д. Черняховский.
Подчеркнем еще раз, что Жуков к себе относился не менее строго и требовательно, чем к другим. "Я никогда не был, -- говорит он, -- самоуверенным человеком. Отсутствие самоуверенности не мешало мне быть решительным в деле. Когда делаешь дело, несешь за него ответственность, решаешь, тут не место сомнениям в себе или неуверенности. Ты всецело поглощен делом и тем, чтобы всего себя отдать этому делу и сделать все, на что ты способен. Но потом, когда дело закончено, когда размышляешь о сделанном, думаешь не только над прошлым, но и над будущим, обостряется чувство того, что тебе чего-то не хватает, того или иного недостает, что тебе следовало бы знать ряд вещей, которых ты не знаешь, и это снова вернувшееся чувство заставляет все заново передумывать и решать с самим собой: "А не мог бы ты сделать лучше то, что ты сделал, если бы ты обладал всем, чего тебе не хватает?"
Мне многое приходилось осваивать практически, без достаточных, предварительно накопленных, широких и разносторонних знаний. Это имело и свою положительную сторону. Отвечая за дело, стремясь поступить наилучшим образом и чувствуя при этом те или иные пробелы в своей общей подготовке, я стремился решать встававшие передо мной вопросы как можно фундаментальнее, стремился докопаться до корня, не позволить себе принять первое попавшееся, поверхностное решение. Было повышенное чувство ответственности по отношению к порученному делу, ощущение необходимости до всего дойти своим умом, своим опытом, стремясь тут же, непосредственно пополнить свои знания всем тем, что было нужно для дела.
При всей трудности положения иногда в этом была и своя положительная сторона. Кстати сказать, некоторые из наших высокообразованных, профессорского типа военных, профессоров, оказавшихся в положении командующих на тех или других фронтах войны, не проявили себя с положительной стороны. В их решениях мне случалось замечать как раз элементы поверхностности. Порой они предлагали поверхностные решения сложных проблем, не укладывавшихся в их профессорскую начитанность. В этом состояла оборотная сторона медали -- им иногда казалось простым, само собой разумеющимся то, что на самом деле было трудным и что мне, например, казалось очень трудным для решения, да так оно и было в действительности".
У Жукова было также хорошо развито чувство войскового товарищества и справедливости. Он не раз в самой напряженной обстановке в Ставке, когда многие боялись промолвить хотя бы слово, защищал С.К. Тимошенко. В начале октября 1941 г. спас от нависшей над ним расправы И.С. Конева. Взял к себе на фронт снятого с должности командующего войсками Западного фронта В.Д. Соколовского, своим мужеством и принципиальностью уберег от гнева и сталинско-бериевских расправ многих командующих и командиров. Когда на фронте случались неудачи, он никогда не сваливал на подчиненных и брал ответственность на себя. Так он поступил, например, когда в апреле 1945 г. затормозилось наступление у Зееловских высот. В докладе Сталину он говорил о недооценке обороны противника в этом районе, которую допустил он, и не высказал никаких упреков в адрес В.И. Чуйкова или других командиров. В том же 1945 г., после войны, в группу советских войск в Германии прибыл заместитель наркома внутренних дел Абакумов и начал арестовывать офицеров. Жуков в самой резкой форме потребовал освободить подчиненных офицеров и выпроводил из группы бериевского опричника. Мало кто из военачальников в те времена мог решиться на такой смелый и принципиальный шаг, если вспомнить, что такие, казалось бы, близкие к Сталину и всесильные партийные деятели как Молотов, Калинин, Поскребышев не смогли защитить даже своих жен. Георгий Константинович не мог не понимать, какие последствия может иметь (и имел!) его мужественный поступок.
О культуре военачальников принято судить по их отношению к штабам и прежде всего Генштабу. Последний во время войны возглавлялся такими выдающимися военачальниками как Б.М. Шапошников, А.М. Василевский, А.Н. Антонов. Генштаб был, конечно, действительно мозгом армии, а не каким-то "рабочим органом" Ставки, как это изображали после войны. В Советской Армии, начиная еще с довоенного периода, организационное и оперативное становление штабов шло с большими потугами.
Неправильным было отношение к Генеральному штабу, как основному органу оперативного управления вооруженными силами. Нередко слова "Генеральный штаб" вызывали недоверие, употреблялись в пренебрежительном смысле; одно время необходимость такого органа вообще ставилась под сомнение. А те, кто допускал возможность существования Генштаба, представляли его себе не в виде творческого ("мозга армии") и организующего органа, а как технический исполнительный орган или в виде "полевой канцелярии главнокомандования", которая не должна обладать директивными правами. Говорили, что директивные функции свойственны только буржуазному генштабу.
Недооценивалась роль самого начальника генштаба. Б.М. Шапошников отмечал, что "смена начальника генерального штаба действительно являет собой эру в военной подготовке государства...", а у нас их меняли иногда через несколько месяцев. В 1935 г. из его ведения были изъяты вопросы технического оснащения и комплектования Вооруженных Сил.
В ряде случаев примерно такое же отношение было вообще к штабам. Вопросы организации управления войсками имели принципиальное значение не только для Генерального штаба. Речь, по существу, шла о роли и месте штабов и системе управления войсками и силами флота: быть штабам основными органами управления, через которые главным образом осуществляется руководство войсками, или исполнительными органами канцелярского типа без директивных и полноценных контрольных функций. Два этих принципиально разных подхода долго еще давали о себе знать. Но суровая проверка войной показала, что первый из них был единственно верным подходом и нашел законодательное закрепление не только в наших Вооруженных Силах, но и во всех основных армиях мира.
До сих пор ходят различные толки об отношении Жукова к штабам. Командир 7-й Самарской кавалерийской дивизии К.К. Рокоссовский в 1930 г. в аттестации на командира бригады Г.К. Жукова, давая высокую оценку его военной подготовке, деловым, командирским качествам, среди недостатков указывал на его упрямство, болезненное самолюбие и сделал вывод: "Может быть использован с пользой для дела по должности помкомдива или командира мехсоединения. На штабную и преподавательскую работу (назначен) быть не может -- органически ее ненавидит". (Курсив мой -- М.Г.). Последующая деятельность Георгия Константиновича не подтвердила такого его отношения к штабной работе. Просто он как к командирам, так и к штабам предъявлял чрезмерно повышенные требования, к чему они тогда были еще не готовы. А главное, ненавидел и терпеть не мог штабную суету, бюрократизм, оторванность штабов от жизни воинских частей. В действительности на протяжении всей своей службы Жуков высоко ценил работу штабов, дружно сотрудничал с коллективом Генерального штаба. Будучи в Москве или на фронтах, он постоянно поддерживал связь с Генштабом. Советовался с его основными сотрудниками. Поддерживал Генштаб при рассмотрении важнейших вопросов в Ставке ВГК. Как член Ставки и командующий войсками фронта он много уделял внимания подготовке и слаживанию штабов во всех звеньях. Он подчеркивал, что отношение к штабам, как основным органам управления, объективно вытекает из характера современной вооруженной борьбы. Управление войсками при подготовке и ведении операций и боевых действий стало исключительно сложным делом. Возросли количество и объем вопросов, которые при этом надо одновременно охватить, а времени на их решение отводится все меньше, стали более трудными сам процесс и условия деятельности по управлению войсками, особенно при резких и неожиданных изменениях обстановки.
В таких условиях не только не уменьшается, а еще больше возрастает значение единоначалия, роль командующих и командиров в процессе управления войсками. Но именно в связи с возрастанием личной ответственности командующих и командиров, значения своевременного и качественного принятия решений, их организаторской деятельности по выполнению поставленных задач -- необходимы штабы как творческие, полноценные органы управления, способные обеспечить четкое, оперативное управление войсками, а следовательно, и наиболее полное и эффективное проявление единоначалия.
Жуков считал, что во взаимоотношениях со своим штабом полководцу следует соблюдать два простых правила: никогда не пытаться самому делать работу штаба и не позволять штабу становиться между ним и войсками. Каждый штаб бывает доволен, когда он получает ясные и определенные указания, детали которых он разрабатывает сам без дальнейших вмешательств. Подчиненные командиры и войска любят, когда военачальник поддерживает с ними постоянный контакт и не смотрит на все глазами штаба. Чем меньше времени военачальник будет сидеть в канцелярии и чем больше будет находиться среди войск, тем лучше.
Нередко с приходом нового командующего начиналась замена и перетряска основных должностных лиц штаба. Приняв от Рокоссовского 1-й Белорусский фронт, Жуков не стал этого делать. Больше того, он оставил в основном прежними порядок и методы работы управления фронта, уст