Максим Мисак. Цветы психоделлии
---------------------------------------------------------------
© Copyright Максим Мисак
Email: misak@zern.donpac.ru
WWW: http://www.chat.ru/~maxim_misak/
Date: 25 Apr 1999
---------------------------------------------------------------
Мой Бог,
Я не смог тебя потерять,
Но я ног не чувствую твердь.
Я лежу, и выше лица земля:
Так вот он какой предел.
Все звезды мои, и небо, и ночь.
Я стыну, держась за тебя.
Мой Бог, постой!
Ты стоишь надо мной,
Но я не вижу глаза.
Я слаб.
И тело моё лишь твой вздох у реки,
А душа: она всёж не твоя.
Я собрал её сам.
Уходи: Уходи!
Оставь меня там, где взял.
Мой Бог,
Я хочу быть один.
Я хочу тебя потерять.
И за пределом встать и стоять.
Можешь это понять?
Я не помню своё будущее
В пепле настоящего.
Настоящая разорванная нереальность
Сверху глиняного прекрасного,
В огне скрежета одиночеством
Пояса периметра.
Накуренное следующее мгновение выхода,
Выхода из грозы,
Выхода голой души из власти периметра.
Улицы до краёв в совокуплении вечера.
Что со мной делать, когда уже нечего.
Несвязная манера жить -
Показывать как всё хреново,
И до предела идеально,
Как всё то, что плывёт рядом,
Отсутствует за границами этих слов,
И изменчиво в ожидании солнца.
Живу, заглядываясь в красоту проруби.
Эй, кто там, внутри одиночества!
Смотри, как безудержно вертятся лопасти,
Перебивая нити пророчества.
Солнечных гряд крепость сознания.
Внутрь, внутрь сторожа выхода.
Что же ты медлишь с вырванным волосом?
Что же ты мнёшь глину колокола?
Давай, выходи, съешь волчию ягоду.
Мой немедленный трутень сосущего всадника.
Мой нелепый подход к проблеме молчания.
А он тебя выложит пиковой шестёркою.
Можешь замкнуть минус на плюсе.
Вот и дворцы ложатся каптёркою.
Наломанных игл на пресытых актрис.
Свобода свободы глазами страшными
Глядит как падают ягоды красные.
А вот собирает их в шапку смятение.
Плескается зверь в поперечине течения.
А дальше - печальнее повествование,
Электрокислотное голодание.
Незаурядный сумрак дня,
Нерасположенный к просвету.
Нечаянно его раня
Я запоздало движусь к парапету.
И бьюсь в летящий ком свинца,
На переходе исподлобья,
В лоскутик тайного конца
В миг осквернённого надгробья.
Устало веки в час росы
Родят неспелые туманы,
И слёзы взлётной полосы
Прозрачными плывут шарами.
И златоглавые полки
Бросали раненых у грани.
Сплетались в сумрак вещий дни,
Рождённые без опозданий.
И я ползу в сиянии личин,
Как в отражении галдёжном,
В молчании: Подвинь.
Мне руку сжать так сложно.
Искры огней размазанных улиц.
Омуты вербных предзнаменований.
Наэлектризованных озарений,
Пьяных, заброшенных поколений.
И ожидание жжёных восходов
В мятой и толчёной утробе
Земли, рафинированной космонавтами
И всякими прочими деморализованными.
Схоже на лица чужое отродье.
Не слышно ни крика в змее половодья.
И вольный берег не наших разбегов,
Уколов серебряных в глуби полётов.
И приземлённых признательных радостей
За отсутствие отравленных пряностей.
Бей, бей по прикатанной травушке
Буйной пульсацией материализованной,
Запахом совести накормленной досыта
Сотами битыми липкими плитами,
От крови с молитвами. Ты перелистывай,
Страница - страницею, гордость - околицей.
Пепел задушенных ласковым запахом.
Пепел, полученный дождливым вечером.
Если закончилась ночь,
А ты ещё жив -
Значит, тебе повезло,
И ты сможешь выпить чай,
Холодный и крепкий,
Сделать пару затяжек
С помятой сигареты,
И крикнуть, что есть духу,
В пропитанные мелом стены,
И уплывающие куда-то,
Вместе с эхом наступающей грозы.
Вновь по лицам беглый взгляд.
По лисицам меткий холостой выстрел.
Искушение убить.
Попытка убить.
Вновь чужой на троне,
И тени, когда звонит в ушах
От прозрачного
Искушения убить,
Попытки убить.
Вновь коленки разбиты,
И вышедшие на поверхность капли
Превращаются в
Искушение убить,
Попытку убить.
Вновь слова слетают с бревна.
Весна ранит сердце,
Чем больше
Искушение убить,
Попытка убить.
Острые слова от большого ума
Заведут в болото.
Пёстрые голоса из глубокой ямы
С листьями наверху.
Зоркие глаза сквозь
Стену бойкого непринятия веры.
Пологие берега этой тихой реки,
С высунутыми на поверхность
Костлявыми пальцами.
Серебряные акробаты на горячем песке.
Поломанные пузыри парапетов
И лестниц под поверхность.
Высохшая непристойность
На холодном блестящем полу
Храма отрицания неизведанного.
Мы дети луны,
Танцующие в кольцах приливов,
И собирающие цветы ночи
Между гребнями гор.
Мы дети пыли и стёкол,
И каждый наш новый вздох - дым.
Мы дети зверей,
Плутающих по тропам
В надежде дожить до очередного заката.
Мы дети боли.
Мы чувствуем красоту обнажённой
И реальной.
Нас захлёстывают волны воображения,
Сводящего с ума
Итак хрупкое сознание.
Мы дети цветов,
Тянущихся прожить новый миг под солнцем.
Самолёт пешком на край земли.
Об вёсла башкой.
Что же там вдали?
Унёс меня хвост за горбатые скалы.
Запеленали меня чудотворного.
И вот такого офигенного меня
Поставили вниз лестницей,
Влево виселицей,
Вправо метелицей.
Право неловко мне как-то стало:
Чудо, что ли какое?
Или галлюциногенные коготки глаза поцарапали?
Навсегда до прихода нежданных вестей.
Осколок льда бескрылых людей,
Закрывающих дверь, обвитую золотом,
Людей улыбающихся ставнею молота,
Голода непонимания,
Условного, боленосящего, ласково-острого.
Горстью горести опьянённой совести,
И завлекания солнечной лопасти
По песочному зыбкому ветеру,
Лысому ветеру,
Горькому ветеру.
Навсегда шелеста белого пагода.
Голого радуга поднимает за пристани.
Ила невидимо ночью невидимой.
Имя за личное станет привычное.
Розовой ленточкой в раз перевязанной.
Соблазн быть замацанной
Пресыщенным ветером,
Усыпанным ветером,
Угаданным ветером.
Навсегда алмазные россыпи по небу.
Юродивый ради забвения
Тени сомнения
Ветера грешного,
Ветера свечного,
Ветера здешнего.
Хоть и понимаю,
(всё равно, что я имею в виду?)
Как спящие подлинные позиции
Существуют вне веры,
Откуда я знаю,
Что я не пробью белый холм,
И не увижу
(чувствуешь как давно?),
Совершенно без ума,
Линию выхода.
Проговорю всю ночь,
Каждое мгновение.
Все доводы - пепел возбуждённого сознания,
Ложь геометрии.
Хотел сказать, что
Уходя в недоступный ей спящий Вавилон
Один и тот же я,
Один и тот же.
Жадная (Бога нет) стадия превращения.
Только Бог есть в разбиении целого на части.
Чёрно-белое царствие Карлоса
В хаосе святости пустыни.
В высшей степени сюрреалистичные цвета.
Исподлобья, в стоптанных туфлях,
Уход из безумного заговора слов и мыслей.
Вынос из ночи на щите территорий.
Вот он - с вытаращенным залпом -
Красивый сок дерева сна.
По переходам воздух на уровне локтей,
С кислотой запавших изумрудов.
Гляди, как всё страшно!
Правда, всё в тенях лежит?
Нет, здесь гирлянды собраны ещё до нас.
Через всю комнату,
До смерти перебиваясь,
Сутулясь, дуют в медные трубы
Мусоросжигатели.
Плакать всерьёз.
Думы мои - тупик.
Катятся шарики слёз
В никем не услышанный крик.
Взгляда отравленный сок
Мигом впитает стена,
И побежит ток
По иллюзорности дна.
Болью открою дверь,
И птицей глотну высь.
Может я плачу теперь,
Потому что ты ещё спишь.
Снег падал тяжёлый в пропасть.
Замёрзшее солнце неоном
Светило ласково мёртвым,
Наперекор всем законам.
И била восприятия лопасть
По щёкам реального мира,
И двери впускали строго
Ушедших живыми из тира.
Артерий несущих строки
Видны были только нити,
Запутавшиеся в лабиринте.
Спасительных лезвий улыбки
Топили в бездонной неге
Иллюзий святые лики
И реальности нервные крики.
И выцвел снег пеплом.
И фарфоровая кора с деревьев
Упала дубовой манжетой
В колодезь с плевками до края.
И гранёный стакан полный солнца
Качался на белой странице,
Изрезанной иглой и петлёю,
И скомканной замочной скважиной.
И падала кровь пружиною
На крыльев резную готику:
Затеряна Алиса в Зазеркалье.
А зеркала тут врут насчёт добра и зла.
И суть нам кажется бессвязными словами:
Меня можно узнать
По белому цвету глаз,
По речному песку в волосах,
И по скользкому следу слёз на щеках.
Меня можно узнать,
Когда я сижу на краю,
И болтаю ногами в родной пустоте,
Когда я купаюсь в холодном дожде.
Меня можно узнать.
Душит месяц часовых,
И уносит их тела,
И следов пороховых
Принимает облака.
И горит как факел ночь -
Голосов за упокой.
Повторяет их точь-в-точь,
Заполняясь тишиной.
Боль моя рядом.
И если ты хочешь -
Цветы станут снарядом,
Как только ты тронешь
Мою голову ветром
Из поднебесья.
Лейся в ответ, капля за каплей.
Свобода вся в этом
Вдохе и выдохе,
Прикосновении в двери закрытые.
Бойся не боли.
Бойся, когда ты увидишь
Как солнце заходит
В двери открытые.
Бойся свободы!
Останови мир,
Пока его реальность
Не разрушила тебя!
Долго не смотри.
Долго не летай.
И не умирай так быстро.
Ты перекати.
Ты укройся в сны.
Но не обломайся.
Веки расстеклись
В плоских облаках.
Ночь завыла лопнуть.
Ты бы не спешил сохнуть.
Ты бы не забыл вернуться.
Положи в мешок.
Выглянь из огня.
Посмотри на день-иголку.
Здесь мне нету толку.
Здесь не только эхо.
Долго не смотри.
Догорит закат,
Подстрижёт бутылку.
И сгорит сарай -
В три земли огонь,
В три ответа рай.
Прощай!
Любая правда кончается обманом.
Любой путь кончается тупиком.
Любая жизнь кончается смертью.
Камни всегда в итоге оказываются под водой.
Их чёткие грани расплываются
В неясных границах мягкого пространства,
Угнетающего привычные рамки обыденности.
Актёры играют свои роли,
И мы видим опрятность их масок.
Ростки чужой воли обнаруживаешь
Только у острого края отражения боли.
Камни скользки после ласки,
После ласки, разбивающей всё на своём пути,
И улетающей к новой боли.
Вновь зажжены фонари.
Но поздно, ночь уже позади.
И я иду с выжженными зрачками по голой степи.
Реки впадают в двери,
За которыми мы в отражении - звери,
За которыми ночь - колокольня тайны.
Слушай звуки напалма апреля,
Которые бьются в висках тонкостенных.
Вот тебе, солнце, плот очумелый.
Вот тебе плод фантазий полётов.
Беги от меня,
Покуда я светил,
Покуда я здесь, в глубине коридоров.
Беги от меня!
День на исходе. День уже прожит.
Душа на свободе.
Где ослабевает течение,
Почему всё ещё я
Безгранично мятежен
И переворачиваюсь?
Как не излучение
(смертельное излучение)
Вызывает шоу.
Танец.
Это невидимый мир
В хаосе движения звёзд.
Почему здесь,
В неприкрытом теле,
Сглаживаются кривые,
Неровные стихи?
Почему здесь,
Именно здесь я?
В тёмных уголках сознания
Живут мои мысли-ламии.
В часы кислоты одиночества
Они сводят меня с углов
На лишонные жизни земли,
Где в темноте солнца
Примиряешься со смертью
И чувствуешь вечно.
Тугой петлёй обвился мир.
И ты мишень зеркал кривых.
И их прозрачность как магнит
Тебя так хочет проглотить.
И как не выверяй свой шаг
Твой след получится не так.
И засосёт в трясине снов,
Держащих лучше всех оков.
И нет ничего, кроме пепла сгоревших звёзд.
И нет ничего, кроме ветра забытых слов.
И было б всё просто, если бы всерьёз
Мы бы смогли пройти по дороге без снов.
И нет ничего, кроме света холода окон.
И нет ничего, кроме трав тянущихся вверх.
Но мы запутались в ветвях порогов,
И упали лицом под асфальт.
И нет ничего, кроме имени тех, кто пропал.
И нет ничего, кроме листьев тонущих в дожде.
И было б всё просто если б:
Да, только мы, со своим от времени к времени живущим кровоснабжением, со
своими прерывистыми, жадными глотка-ми нефти, и ломкими волосами,
запутавшимися в тени должны умереть.
Мне кажется, что все мы - одинокие - держим ключ от но-вооткрытой звезды, и
пропуская сквозь темноту вирусного всадника, сами проходим через грозу, и
видим купол.
Мне кажется, что вот-вот, и все мы хлыним на дорогу, и будет там нас -
дырявых, бредущих - ровно звёзд на небе.
Мне кажется, я надеюсь, что всё будет хорошо.
Да, всё что нам осталось - это memory о разбитых шести-десятых - золотых и
печальных - на крыше безЦветных де-вяностых (с надеждой дожить до 2001
года).
Время мерцает солью в дорогах
На переправах мощёных корою,
На грубых, нетёсанных страхом порогах,
На малую толика лёта совою.
Чёрта холодные пальцы у лба
Старательно мнут кожу-бумагу.
И на дубовых коленях свобода,
Похожая на дворовую собаку.
Время судьбою стучит по затылку,
И паутиной сплетает события.
Много не надо в юности пылкой,
Что бы увидеть то, что не надо.
Не хуже апреля солнечный луч.
И пластилиновых туч баррикада
Не помешает дожить до захода,
И перехода из центра парада
Ближе к куполу небосвода.
Не слаще тока стены холодные.
Аккордный разрыв натянутых нервов
В кисель гололёда набухшими строками
Ударит наотмашь.
Что? Ещё вы голодные?
Своды кирпичные, плиты могильные.
Много ль вас по миру кровью политые?
И неприступные крепости алчности,
Человеческой жадности
И нетерпимости.
Расколдованные сказки.
Расшифрованные сны.
Я всё знаю без подсказки,
Где сейчас напалм войны.
Запросто бьёт рассвет по лицу.
И полёт на легке клонится
Головою в траву и косою в сову.
До тепла кнут не в счёт.
До двери все замки - суета,
Все слова - голова,
Все шаги - на легке.
И вот пряник, как кость поперёк полосы.
Ты давай всё кидай с чумной головы.
Ведь боль сводит грудь.
Ведь страх сводит взгляд с пустоты.
Ничего не бери, устанешь нести.
А кинешь в кусты - там чёрт подберёт.
А у страха глаза велики.
И ночь так темна,
И день - как вина
За то, что полёт за тридевять гор
Унёс всё, что мог.
Все силы в золе.
Бесконечность - в ноле.
И ты на земле о которой мечтал.
Я видел небо.
И суррогат его колена касался лета.
Я видел небо.
Я плавал где-то.
Желток лучи свои точил,
А я ручьи из горла пил.
И пластилин в руках топтал.
Я видел небо.
Я летал.
Я жадно стрелок канитель
Глотал из-под обломков колыбель.
В разнобой разметены ресницы,
И срезана травень под ключ.
Свинцовым выменем волчицы
Упала тень колючих туч.
А зло на проутюженных дорожках
Колеблет деревянную иглу.
По ней, как безрассудный полоумный клоун,
Иду на безымянную игру.
И смотрят без просвета грани
В грязи залапанных камней,
И хищных птиц на ветвях дальних
Сжимает ожидание сильней.
На лоскутах недавних злых метелей
Безмолвные запретные плоды
Играют в ожиданье колыбелей,
И губ, так жаждущих воды.
Застывших,
Чуть оживших игрушек
Порванная паутина.
Колёса мягких подушек
Давят неживую плоть,
Как льдину.
И тысячи мелких осколков
Струной нарасхват ударят
По нервам тугим
Хрустальной,
По нервам сухим
Слезой.
Стёк по стенам ангел,
И сблизился пол с потолком.
Пять минут, и солнце за горою.
Порою ничего не вижу.
Звездою маячит камень.
Мальвина висит в лесу.
Съедает волка луна,
И прячется топью в горло.
Может она - не она,
И не одна, хочет зависнуть в ладони.
Век не видел глаз.
Мгновение, и видишь в небе
Лестницу,
За ней облака.
Трава оказалась вечностью.
Ангел - ключ от замка.
А ангелов не существует.
Может нет и замка,
Где мир?
Прекрасные джинсовые пальцы дождя
Обхватывают плотину горизонта,
И в судорожном дыхании
Вырывают из неё кирпичик за кирпичиком.
Сквозь хаотично разбросанные бреши в стене
Небо выбрасывает облака
В раскрытую колыбель тумана.
И они плывут - мёртвые,
И впрямь мёртвые.
А я, со сказкой в спутанных волосах,
Становясь, то великаном, то карликом,
Смотрю на игру красок,
То плача, то смеясь.
Не ржаветь на холодной степи,
Да голосом по промокшим листкам шевелиться.
И дышащей едва грудью
Копилки рвать, да опилки жечь - веселиться.
Не ласкать отвороты бумажные,
Да не теребить губами затылки сапожные,
Да их следы важные, поверх летящих облаков.
Расскажу тебе сказку с несчастливым концом,
Где Ромео и Джульетта лежат под столом.
И Ромео в стельку пьян, но всё же силён
Оттрахать Джульетту прямо под столом,
Под прицелом пары сотен любопытных глаз,
Под аплодисменты толстых джентльменов и дам.
А Джульетте не впадлу Ромео дать,
Ведь она привыкла всем мужчинам давать,
И ещё не остыла её кровать
От мужских потных рук. Она просто блять.
А Ромео плевать. Ему нужно одно
От Джульетты, которой уже всё равно.
А потом он придёт к себе в конуру,
И покурит траву, и отойдёт ко сну.
Если солнце взойдёт, то лучом осветит
Его бледное лицо, его мёртвый лик.
Джульетта увидит, издаст нервный крик,
И быстрей из дома его убежит.
Но её тоже смерть скоро навестит,
Ведь она больна, у неё в крови спид.
Вот такая вот сказка с несчастливым концом.
Никому не жаль, все стоят на своём.
Мы тут не причём. Мы тут не причём.
Тебе ведь тоже всё равно? Ангелы. Много ангелов. Считаю, считаю, да все не
мои. Без голоса, без тела - одна мысль, сексуальная своим страхом. Вот, и
причаленная, за берегом, перед штормом.
Ты спросишь: зачем? Я тебе скажу - без повода. Без пово-да всё случается. А
когда есть причина - это не rock-n-roll. Может тебе что-то не ясно? Закрой
глаза. Помнишь <Апокалипсис сегодня> F.F.C.? Так вот, там есть такие
несущественные фразы: ":я как улитка: я словно улитка:". Представь чувства,
нет, представь, вообще, что такое улитка. Вот, точно. Свой собственный
бесконечный лаби-ринт, и к сожалению, нет никаких Ариадн и их спаситель-ных
fucking нитей.
Понимаю, как знаю, что устал. Эй, видишь пурпурную высь? А жизнь прекрасна!
И знаешь, что прекраснее всего? Как бы ты выше или ниже не опустился - всё
равно это верши-на. Случайная вершина. И ты, как Линкей, видишь всё.
Не замечая окружающего, в себе, в цветах, брёл в бреду. Фантастические
краски вокруг. И нет этой ломящей чувства толчеи за жизнью. Нет этого. Ты
веришь? О, глубина зало-ма - нестерпимая, как магнит. Впрочем, грустно:
Помнишь, как у Достоевского - <:нового шага, нового соб-ственного шага они
всего больше боятся:>
Всё только иллюзия. И я, беспрецедентный солнцепёк, не-прекращающийся, не
могу ничего сказать. Не могу ничего сказать. Не могу ничего сказать. Не могу
ничего сказать. И я не прячу пустыню, ведь она растёт. И я не тот, кто может
остановиться перед дверью. И я пишу тебе это без надежды. И ты читаешь это
без веры. Ты сможешь остаться здесь, счастливой в своём мире.
Вот мы и разошлись перед тупиком, за которым наши отра-жения продолжают
смеяться. Ничего, Lusy in the sky with diamond, и мы тоже с ней.
Скажи мне, что это не так. Ты понимаешь меня? Ты понима-ешь, что хочу я тебе
сказать? Ты не знаешь меня! Ты не чувствуешь моё дыхание!
All my crazy fucking world - пустота.
Сестрёнке
И всё это ложь.
Но если ты ждёшь,
То камни лягут на дно.
И если кольцо ты сейчас замкнёшь,
То всё это будет не то.
И эта весна,
Как в стакане вино,
Умрёт не коснувшись губ,
И руки растопят стакан, как лёд,
И вино будет течь с твоих ног.
Но всё это ложь.
Ты не прими эти слова всерьёз.
Я пьян, и печаль льётся как дождь,
Превращая истину в ложь.
Наоборот, всё не так как есть,
И ложь может быть не та.
Но ты всё же закрой двери цветка,
И забудь, что я был у тебя.
Лицо за ложью стекла.
Актёр ерошит шерсть толпы.
И пляшет плеть дня
Грозной руки судьбы.
И тлеет след на золе.
Еле шевелит губами,
Актёр преданный себе,
И страшными говорящий словами.
И смысла нет у души
Толпы ликующей у трупа,
Пьяной от чёткой судьбы,
Уготовившей смерть с поцелуем.
Отражённые взгляды печальны.
За правильным коридором круга
Прячется наша истинная жизнь.
Дальтоник - счастливый человек.
Его не обмануть игрой красок.
А где наше будущее?
В каком отчёте пылится истина?
Слово или молчание?
Я не знаю - что важнее.
Я не знаю - на какой вопрос надо
Прежде всего ответить.
И почему-то я думаю,
Что именно на него я не знаю ответ.
Искажённые взгляды счастливы.
Золотая середина.
Это наш сладкий медленный яд.
Сон дышит. Он слышит
Наши тайные желания,
В которых мы не можем признаться даже себе.
Сон - наши ускользнувшие взгляды.
Мы никогда не узнаем их дома.
Отражённые взгляды печальны.
Они увидели маску хозяина.
Мой камень летит сквозь дым папирос
И рокот трамваев с пустыни.
Мой глаз электрический замкнут на блик.
И есть лишь один цвет у соцветий.
Просроченный сон трёхглавого дня,
Печали кино и проданный смех.
Застывший сок винного голубя.
Беги от объятий пространного короба.
И плач и смех на грани колдовства,
И лютый холод нарасхват июлю,
И суть не отличить от баловства.
Мне рано жить, когда я с вами так воюю.
Навзрыд, без слов, без масок и вранья
Ложусь на стол, хоть скальпель ваш тупее,
Чем камень, отшлифованный забвеньем дна,
И выброшенный на похмельный берег.
Я клоун, я игрушка в лапах большинства,
Где нету сквозняков,
И электричества в прикосновеньях.
Мне страшно выходить за дверь и открывать глаза.
Мне рано жить - я не хочу стоять в коленях.
Раскололась кожи скорлупа.
Развязались узлы пальцев.
И ворвалась в реку игла.
Дело идёт к развязке.
Вся моя пассивная игра
Катится ко всем чертям.
И пропитан парафином след.
И горит вода.
Она одна. Она одна.
Вся моя пассивная игра
Катится ко всем чертям.
В белом знамени укутана улица.
Кричащие краски ждут появления художников.
Их так много, но они ещё спят.
Может ты их заменишь?
Недоверчивые к жизни волки
Ждут новую жертву, что б её растерзать,
И заглушить свой, почти человеческий голод.
Жизнь струится из окон домов,
Как пена изо рта бешеного пса.
Люди ждут, когда выпадет снег,
А я жду дождя.
Мы вместе ждём время, что бы выпустить птиц.
Стволы торчат везде и из ниоткуда.
Они готовы пустить живую воду
В канавы удовольствий.
Несколько уже застыли,
И ждут приказа выйти вон.
Практика летних мятежей
Показала силу спирта.
Мы каждый день каемся новому Богу.
Мы с понедельника начинаем новую жизнь.
Не забудь, что я с тобой.
Именно сейчас, в этот миг,
Я смотрю тебе в глаза,
И прилив уносит тени из-под ног.
Ещё немного, и я возьму твоё солнце,
И вытру слёзы со щёк.
Ещё немного, и я коснусь центра.
Дай мне что-нибудь, что ты видишь.
Видишь, как замирает мгновение?
Видишь связующие сплетений?
Всё так прекрасно, как нельзя!
Выше всех перекрытий звезда.
Дай миг, не задумываясь и не глядя.
Дай цветы со всего круга.
А-а-арест свободного края
Плеском перехода северного.
Ляг святым, пока не потушенным
Концом сигареты.
Фильтр событий подаст тебе плазму
Преображений чистоты.
Пускай течёт вода отражений.
Не читай, что с искажением слов.
Так отметаешь чувства чужого слова.
Но ты помнишь меня,
Как бы я ни был тут.
Ты узнаешь меня без слов глупых.
Дай взамен и свою тишину.
Храню насмешку за отворотом.
И ты смейся стиранию памяти.
Подсознание за маской зеркала.
И ты смейся.
Вот все мои друзья.
И лица их - враги моему приближению.
Прикосновение к полёту.
Дай мне хоть что-нибудь, что я не вижу.
Приходи, - покурим.
Дым упрётся в землю,
Перевернётся,
И разрежет небо.
Приходи, - помолчим.
Слова все - ложь.
Они не нужны.
Приходи, даже если нет.
Я оставлю тебе кольца дыма
Над низким потолком кухни.
Приходи, - выйдем под дождь,
И улыбнёмся,
Даже если будет очень больно:
Приходи.
Перед вечером,
Перед мутным зеркальным праздником,
Даже временем, склёванным песнею,
Рыжим солнцем утихоблаженным.
И захваченным врасплох красками,
Перед вечером, перед казнью.
И замри, не порви струн тягучий колокол.
Заходи пред заземлённым солнышком,
На прощанье набекрень голову.
Перед вечером,
Перед мутным зеркальным праздником.
И им не нужна моя боль.
И им не важен мой выстрел в висок.
Мои нервы, замкнутые в цепь,
И пропускающие сквозь себя ток.
Сколько было во мне зла,
Я всё выпускал под лёд,
А потом половодье глотал,
И дрожал от боли пролёт.
Сколько ветер сплетал петлю,
Прерывал дыхание мне.
Мои нервы плыли к огню,
И толкали за край к себе.
Параллель от руки лезвием.
Отпусти ты меня прощальным приветствием.
Загляни мне в глаза отсутствием,
Галлюциногенным огнём-напутствием.
Мне так надо выбраться из западни,
Из этой клети сумрака рассудка,
Где хрупкость нити разрушается не в дни,
В мгновения:
Горе ты моё янтарное,
Солнце запригорное,
Приторная ягода
Ядовитая.
Снегом листья сотканы,
Солнце гололёдное.
Снегом листья сломаны.
Держи ладони омутом.
Зима моя колёсами
Протопчет слоги воротом.
Солнце чёрным вороном
Пролетит над крышею.
Горе ты моё - водоворотище!
Солнце ты моё, не слышешь?
Вон стучат сердца о колокол
Яблоком-молитвою,
Кулаком с рапирою.
Грязь на ступнях с малого
Пронесёшь, не сгорбишься.
Лишь бы была шута глупого
Шутка устаревшая,
Так, что расхохочешься
До слёз.
Каменная прыть круга.
И воздух тяжёл друг без друга.
И знать как-будто не знаю,
Что улетает стая.
На дне самоцветов маска -
Самоубийцы сказка -
Покажется может грустной
Мне в ожидании счастья.
Я плачу, потому что мне больно.
А боль - это странная птица,
Которая может только приснится:
Но надо умыться, смыть грязь с холёного рыла,
И сразу станет всё проще,
И сразу станет всё слаще,
И голая правда изнасилованная
Будет казаться только манной кашей.
Уже выхода нет. И снег, как пепел.
Свой собственный мир - клоун и ветер.
И музыка грима звучит между криков.
Свой собственный мир так сложно покинуть.
И андеграунд пустого взгляда
Блуждает по краю полёта снаряда.
Моё равноденствие.
Моё ненасытное острое лезвие.
Моё тугое одиночество внутри человечества.
Моё високосное летоисчесление.
Моё еле чувствуемое прикосновение.
Моя агония.
Моя ещё не живая гармония иглы и шара.
Моё отрицание.
Моё опоздание.
Моё равнодушное самоистязание.
Всё вышло из-под контроля.
Сеть разочарований оплетает меня всё сильней.
И уже не видно выхода из клетки.
Один за одним лопаются
Пузыри повседневних ничего не значащих событий,
И на глазах проходящих мимо людей
Я превращаюсь в сумасшедшего.
Который день идёт дождь,
Но из-за холода и грязи
Не хочется выйти на улицу
И стать ещё одним ребёнком,
Который с улыбкой и любопытством
Хлопает босыми ногами по лужам.
Несколько человек обещают помочь,
Но и они заняты поглощением собственного дерьма.
Остальные не обращают внимания,
И я отвечаю, что всё нормально,
И иду домой.
Казнь проклинаю,
Зная, что есть добровольная смерть.
А вокруг снега и дым,
Жизнь и смерть,
Плач и смех.
И внутри меня сидит зверь.
Льда замедленный удар по виска,
Словно сон.
А вокруг печаль одна и звон.
И патрона взлёт к окну
Разольёт ещё весну.
И внутри сожгу кольцо,
И ещё одну мою войну.
Июнь на прилавке.
Пол царства в мешок.
Плюнул в калитку надежды глоток.
Студёные веки запутались в сне.
Может быть мне повезёт в пелене.
Пыхнуть не в раз.
Угаснуть за час.
Может быть мне повезёт в этот раз?
Запала хватило на маленький шаг.
Запала копейка за высохший ряд.
Поднять нету масти,
А больше ведь нет.
Открывайте люди пасти!
Пора на обед!
Расползлись в три секунды
По норам и щелям,
Как только включили свет.
Разложились идеи мрачным запахом.
Растолкали локотки свободные мысли,
И собрали ноготки остатки дерьма
По складкам и сусекам,
По убитым карманам,
И по соли на ранах.
Затолкали палки в колёса.
Обозвали грязным именем.
И ушли подальше от разбитых стёкол,
Выщемленного самолюбия
И разорванного мателиала.
Первоапрельские шуточки
Замогильным утром в конце лета.
Растаявшим снегом по макушке в конце полёта.
И резиновые кружки в невесомости ебучей.
Сядем на посошок?
Вся бутафория происходящего.
Ворона пролетающего чёрное крыло.
Отвернусь.
Всё восприимчивое моё состояние.
Всё порохом набитое нутро.
Никак реагирующее одиночество,
Пеленающее моё израненое бытом тело.
Окружающее молчание.
Всё искренне словосочетание
Комом в горле.
Безголосый я колос,
Без надежды:
Я, и тень от маски в двух шагах до дна.
И суицида тетева натянута внутри огня.
И десяти горящих стрел война.
И я.
И снег целующий асфальт.
И снег кромсающий лицо.
Дорога - вот стена - одно в одно.
Я целюсь в зеркало воды
И падаю устало в стрекозу окна.
Мне не хватает до темна звена.
Как будто я:
Как будто я одна стена.
Убей меня!
А кидай в пламя медь и фарфор.
И пусть реки все заодно.
Мы всё только собирали цветов
Свежевыпеченный топор.
Отпусти всю стаю с трав.
Уж теперь не заснуть без любви.
Мы всё только глотаем страх,
Что земля уйдёт из-под ног.
И всё только одно твердим,
Что чувствуя сердца стук,
Пока ещё слышим надрывы нот
В тишине последней стрелы.
А летай пока рвётся роса
С доживающих жизнь стеблей,
Пока ещё бьётся о камень коса,
Пока горизонт - мишень.
Брели мы такие разные,
По разным дорогам,
Да к одному истоку.
И души наши грешные, мрачные,
Относило с мыслями сумрачными
Всё дальше.
И нить горизонтов
Резали шеями.
И падали, плакали,
И нервы путались с венами.
Надежду последнюю
Холодными пальцами
В грудь вдавливали,
И верили, что дышать будем свободою,
Как не останавливай.
Парад несвязанных взаимосочетаний
Веду за флагами перекрёстного огня психоделлизма.
Разобщённые слова в тылу печали,
И последние капли поползновений за сны.
Разрушенные сроки надежд на конченных тенях.
План, ах план, ведомый изумрудами
И благими намерениями в заросший водоворотами сад.
Высеченные праздники земли моей,
Сорной от капитала иллюзионистов хреновых.
От винта, мои идеализированные недруги!
От винта! я росток земли моей.
Я росток веры в неизменность нашу.
В шею гнать за крепость лёд идей опорожнённости.
Детей невыношенных злость наипредельнейшая.
Напейся, вымойся шальной водицею, коли не выдохся.
А вот пропала наша стальная выдержка.
Чего ж, не прибранный, стоит на выкате,
Сегодня сыгранный чертями праздник мой.
Ну что ж, есть идея - закрыть лицо.
Тревожен этот мёртвый штиль.
Молчи. Не говори через плечо.
Я сам молчу, теряя рифму пуль.
Я разверну себя неотвратимой стороной.
Увидишь ты моё лицо через стекло.
Сквозь бесконечность рвётся ноль.
Позволь я трону наготу рукой.
Терпи, я сам терплю. Не додержу я боль.
Мой плот смывает с берегов снегов
В незримый глазом пик игры.
Конец.
Last-modified: Wed, 30 Jun 1999 21:30:46 GMT