Павел Макаров. Путеводная нить, или Розовый псих с топором в шоколаде
---------------------------------------------------------------
© Copyright Павел Макаров
Email: lanos@te.net.ua
Date: 3 Dec 1999
---------------------------------------------------------------
Стихи из книги "Путеводная нить, или Розовый псих с топором в шоколаде".
Одесса, 1997 год.
Ночь проснулась, потянулась,
Удивленно оглянулась,
И в печалью свитый вечер
Сладкой негой окунулась.
Вишь! С зарею туча спорит.
Страшный сон она наводит.
Призрак жуткого виденья
Ждет ее благословенья.
Миг! И тьма кругом хохочет.
Мы в объятьях тайной ночи,
В дребезжаньи тишины,
В нежном шелке темноты.
И в ночном дыханье лета
Будут слышны до рассвета
Чувства ложные признанья --
Наши страстные лобзанья...
Утром ж снова солнце встанет,
И на милом мне лице
Вновь улыбка засверкает
И польется по росе.
О как чудесно ты мила,
Когда игрива, весела
Царишь над праздною толпой.
Легка, естественна, вольна,
Вниманьем всех окружена...
Но я люблю тебя другой:
Когда сомнений тяжкий рой
Твоей владеет головой,
Когда томительный укор
Мольбою оттеняет взор,
И ты, задумчива, грустна,
Сидишь безмолвно у окна,
Речам сочувственным не внемлешь,
Всем безучастна, словно дремлешь,
И лишь вздыхаешь иногда,
Любви печальная звезда.
О как милее ты тогда!
Вставай, измученный малыш!
Под ранним блеском небосвода
Нас ждет чудесная природа
И звонкий скрежет быстрых лыж,
И восхищенье, и свобода,
И упоительная тишь.
Вставай! Забудем мы раздоры,
Несовершенство тайных ласк,
Когда под гением прикрас
Мы обратим к природе взоры,
И наш беспечный резвый глас
Нам воротят, очнувшись, горы.
Вставай, прелестная подруга!
Быть может в снежной кутерьме
Иль во внезапной тишине,
Что нам подарит неги вьюга,
Пойму, как дорога ты мне,
Как любим мы с тобой друг друга.
Отчего в гусарской этой ночи,
В этом славном зареве огней
Так грустные и жалки твои очи.
Лучше были б они жарче и смелей.
Ты не бойся мести жизни строгой,
Не суди о сердце сгоряча.
Знаешь, даже в счастии убогом
Есть биенье страстное ключа.
Впрочем, что я о пути высоком
Песню разудалую пою.
Сам ведь в не таком далеком прошлом
Голосил развязную струю.
Посему, не буду больше петь я,
Омрачать удачливую ночь.
Ты сама откроешь врата чести.
Если трудно -- я могу помочь...
Ты пойми, не то что бы я знаю
Женский нрав и тайный ваш закон.
Просто я себя не понимаю
И своим сомненьем удручен.
Оттого я так с тобою беззастенчив,
Так цинично и прилежно увлечен,
Оттого мой взгляд так переменчив,
Что огонь давно другою унесен.
Я сидел за столом
И, листая бумаги,
О прекрасном былом
Откровенно скучал.
Я не мог угадать,
Даже в буйстве отваги,
Что мне следующий миг,
Походя, предвещал.
Ты вошла... Меня стерло со стула,
Подняло, продрало в полусгнивший пятак.
Меня в сладкую даль пеньем чувств отшвырнуло.
Я зажат был тобой в неприличный кулак.
Эти жадные смелые очи,
Эта легкая тонкая прядь.
Ах иметь б это пиршество ночью, --
Я готов на работу проспать.
К черту ваши законы, оценки, обряды!
Я немедля хочу обручиться с тобой!
Ты мне здесь покажи рвенье честной наяды,
Ты сейчас свою сольную песню пропой.
Я исправно тружусь в пользу нашей отчизны,
Всеконторно известны успехи мои.
Надоело мне быть проповедником в жизни!
Надоело коптеть в океане любви!
Под давленьем сознания силы решенья
Я хотел, было, смело и жестко ступить.
Но ответом мне легкое было сомненье...
Вот и все... Мне пришлось отступить.
Я собрал по частям свои бренные мысли,
Воцарился на стул, ноги вниз опустил,
И не глядя на ту, в кого чуть не влюбился,
"Вам кого?" -- очень тихо и ясно спросил.
Триста лет без женской ласки
С достоинством мрачнее благородства
Я расстаюсь с фатальною мечтой.
В который раз, решительно и просто,
Я порываю отношения с тобой.
Собачья жизнь меня уж научила
Мириться, ну казалось бы, со всем.
Но всякий раз, когда судьба меня манила,
Я восвояси спроважен был ни с чем.
Уж нет давно претензий своевольных,
И юношеских розовых надежд,
А все нейдет ко мне мой жребий сольный,
И все висит над мной мой нерадивый крест.
Я не ропщу, почти надежны не питаю,
Не злюсь, не мщу и внешне не страдаю,
Не вою на луну,а только провидению вверяюсь,
Едва ли больше сделать я смогу.
Серьезной и ответственной работе
Я отдаю свой бестолковый день,
И, удрученный, в одинокой ночи
Тоскую как трухлявый старый пень.
Испробовано мною наступленье,
И хитрости, коварству отдал дань.
Но не приносит это избавленья
От кровоточащих еще сильнее ран.
Живу одной, потерянной надеждой,
Что, может быть, в прекрасный дальний день
Перед тобой я преклоню колени,
Мое поймешь ты тихое моленье,
И под свою меня укроешь сень.
Письмо в надежде обрести утраченную взаимность
В согласии с классическим каноном
Угасла твоя вспыхнувшая страсть,
И по давно сложенным кем-то нотам
Судьба с мечтой о счастье развелась.
Бессмысленно теперь мое отчаянье --
Вернуть к истокам мертвую любовь.
На каждый шаг холодное страданье
Ты с сожаленьем возвращаешь вновь и вновь.
Тебя я не виню и упрекнуть не смею,
Кляну себя за то, что как юнец,
Самонадеянно считал тебя своею
Навек, -- за что и поплатился наконец.
Обманутый коварным заблужденьем
Доступности твоей святой любви,
Ее считал своим я достиженьем,
Мужским триумфом в жизненном пути.
Не верил я, спесивым полным ядом,
Что может наступить ужасный день,
Когда, одним со мной покончив взглядом,
Ты навсегда закроешь эту дверь.
Ах если б получить тогда, в момент расцвета
Твоей пылающей и жаждущей любви,
От бога иль от дьявола совета
Как чувства, пламя уберечь твои
От холода моих слепых ошибок,
От горестей и будничный тревог.
Клянусь! К тебе одной я был бы близок,
И над тобой дрожал бы сколько смог.
Теперь, стеная у разбитого корыта,
Я с ужасом и горем сознаю,
Что навсегда мне к прошлому закрыта
Тропа любви, где жил я как в раю.
И вот я без тебя. Сейчас я понимаю
Характер твой и смелый страстный ум.
И все сильнее я в тебя влюбляюсь,
Мне некуда бежать от страшных дум.
Я знаю: дважды не войти в одну и ту же реку.
Жестокий и карающий закон.
Но что прикажешь делать человеку,
Когда он словно разума лишен.
Теперь одно мне только остается --
Тебя безропотно и страстно умолять
В надежде, что мольба тебя коснется,
И оды бесконечные слагать.
Увы! Мое подавленное слово
И запоздалое раскаянье мое
Уходят, как в песок, в грехи былого,
В тебе не возмущая ничего.
Итак, я буду жить, но как -- не знаю.
С кем поделюсь о тайном и больном?
Тебя мне не вернуть, себя я проклинаю.
Но как мне жить в отчаяньи одном?
Я буду ждать, до светопреставленья,
Спасительной возможности, а вдруг,
Угаснувшие страсть и вожделенье
В твоей душе вновь возродятся, милый друг.
На всей заплутавшей и обрюзгшей планете
Чемпионка в проворном и нужном минете,
Ты сказала, и за каждое слово в ответе:
"Его член мне дороже всего на свете".
Ничего, подождем. Как-то раз, на рассвете,
Забываясь привычно в текущем минете,
Ты проснешься. И вспомнишь о падавшем свете,
О моем безыскусном и теплом привете.
Мое чувство тебе слишком просто досталось.
Моей преданной дружбой ты вольно игралась.
Ты забыла, что ласковый розовый член
Не решает нелегких сердечный проблем.
И наступит когда-то, уверен, мгновенье:
На коленях, рыдая, с отчаянья рвеньем
Будешь ты умолять о великом прощеньи,
Видеть в нем своей жизни пропащей спасенье...
А пока я займусь полусгнившей карьерой.
Я поправлю дела. С ненавистника верой
Я открою в себе фейерверк достижений,
Чтоб тебе было больно молить о прощеньи.
Ты откроешь газету -- там мое прославленье.
Телевизор покажет мое утвержденье.
Ты случайно увидишь меня в окруженьи
Найкрасивейших женщин -- небесных творений.
Ты утонешь в потоке вестей об успехах.
Мое счастье будет досадной помехой
В твоих, надоевший тебе же утехах.
Не до смеха, как же будет тебе не до смеха.
И тогда приползешь ты, с играющим взором,
С тебе свойственным гордым и подлым позором.
И мои ублажая дыханьем колени,
Будешь ждать, как собака, моего снисхожденья.
Ну а я посмотрю, что мне делать, иуда.
Да! Все люблю тебя, тварь и паскуда.
Но мою не получишь ты боле любовь.
Кто предал ее раз, тот предаст ее вновь.
Под созвездьем серебряных струй
Если девушку видишь в ночи
Под созвездьем серебряных струй,
Беспокоить ее не спеши,
Не кради у нее поцелуй.
Если видишь -- танцует она,
Отдаваясь мечте и дождю, --
Посиди. Вожделенья волна
Смоет грустную ярость твою.
Если страстью, огнем наготы
Ненароком заденет тебя,
И учуешь с досадою ты
Запах тела, любви и дождя, --
Все равно, -- подожди за сосной,
Насладись дармовой красотой,
Подави, соберись, не беги.
Отойди, не спеши, отдохни.
Даже если последний покров
В исступлении сбросит она,
И желанья страдающий рев
Ниспошлют на нее небеса,
И тогда ты за ней не гонись,
Не пытайся, с собою борись.
Лишь когда, измечтавшись, она
Вдруг природе уступит права
На свою освященную плоть,
Укрощая природную мощь,
Лишь тогда за удачей гонись
И кради у нее поцелуй.
Просыпайся, вставай, соберись.
Раздевайся, беги и танцуй.
В ночной тиши костер унылый --
В селе есть много славных мест.
И я, улыбчивый, но милый,
Кружусь средь девушек-невест.
Все хорохорюсь о призваньи
Своем -- грядущем и былом,
И обольщаю все собранье
Искусным болтовни огнем.
Конца словам забвенья нет,
Над полем образы витают.
Меня же важно величают:
"Ну что ж вы, господин студент?"...
Когда еще, в каком столетье,
В каком придуманном сюжете,
В волшебной повести какой,
Я буду, также молодой,
Смущать устои сельских дев,
Сам насладиться не успев,
Вином себя лишь разогрев,
Не унимая пьяных вежд,
Пред полем будущих надежд.
Только музыка играет
В городском саду,
Только ветер погоняет
Сонную листву...
Поздней осенью печальной
Опустевший сад.
Золотой листвы прощальный
Тягостный обряд.
Вот оркестр начинает
Вальс любимый мой,
И под звуки утихает
Радостная боль.
Все, что было в нас живого,
Смолкло и ушло.
И от ужаса немого
На сердце тепло.
Ветер листьями играет,
Горячит нам кровь.
И с надеждой оживает
Старая любовь.
Пусть сильнее будут муки,
Память воскреся,
Пусть спасительной разлуки
Избежать нельзя.
Пусть угасли наши чувства --
Мы всегда живем.
Счастья трудного искусство
С грустью познаем.
Вот и вальс уже смолкает,
Унося покой.
Снова силу набирает
Радостная боль.
Снова вид однообразный
Листьев и ветвей,
Черных птиц, скамеек грязных
И пустых аллей.
Только музыка играет
В городском саду.
Только ветер погоняет
Сонную листву.
Переполненный, душный троллейбус,
Нехотя, начинает свой путь.
Твоих прядей загадочный ребус
На мою низвергается грудь.
Но не в этом безликом пространстве
Обнажаются чувства мои.
Едем мы, в ожидании страсти,
На каштановый остров любви.
Только там та печать поклоненья,
Кой отмечен мой сладостный пыл.
Освятит мои трепет и рвенье
Лишь к тебе, диадема светил.
В нашей жизни, порочной и тусклой,
Нас порою терзает соблазн.
И готовы мы деве искусной,
Предпочесть безыскусный обман.
И спасенье от этой напасти,
От преступной сердечной игры,
Вожделенья прожорливой пасти, --
Лишь каштановый остров любви.
Лишь на этом коралловом рифе,
В отдаленьи от жизни щедрот,
Ветер ласковый, чувственный, тихий,
Нам свое утешенье несет.
Так пускай же волшебный троллейбус,
Позабыв наважденье пути,
Нас выносит на сказочный остров, --
На каштановый остров любви.
В этом хаосе слов, в этой смуте понятий,
В этой жадной игре человеческих чувств
Все же есть огонек бескорыстных симпатий --
Путеводная нить всех бессмертных искусств.
Владей собой. Умей порядок ценный:
Нет правды, веры нет и нет любви.
Есть ты, один, наследник драгоценный
Тебе лояльной всекосмической судьбы.
Не дай себя на легкое закланье,
Не позволяй сожрать себя другим,
Люби своих детей, и ради них, с желаньем,
Трави и поедай чужих.
Люби успех, и мсти за поруганье,
Да так, чтоб содрогнулись души всех.
Все убеждай: разруха -- созиданье,
И на могилах строй загоны для потех.
Умей предать, себя не предавая,
Забудь мечту, оставь ее глупцам.
Всех презирай, себя не исключая,
А совесть брось на откуп мудрецам.
Тверди, в несчетный раз, об общем благе,
Чтоб верил в этом умный и дурак.
А сам, блефуя в каждом сущем шаге,
Воруй, коль знаешь что украсть и как.
Гони скорей любые проявленья,
Посылы в тебе дремлющей души.
Сей мир не знает к честным снисхожденья.
Все честные -- бомжи и алкаши.
Наедине собою наслаждайся,
Упейся властью, злобой воспылай.
Разврату тонкому умело предавайся,
И все, чего коснешься, растлевай.
Будь подлым, гнусным, черствым и настолько,
Как только это может человек!
И в подлости своей, безмерно горькой,
Ты, может быть, догонишь этот век!
Памяти Владислава Листьева
Человеческое горе,
Человеческое море.
Исчезающая воля,
Полнота душевной боли.
И один вопрос: доколе
Одурманенная доля
Расставляет нас по ролям
На изрешеченном поле?
Человеческое горе,
Человеческое море,
Человеческое поле.
Доколе?
Жена ушла на дискотеку.
Что остается человеку?
Родной халат полуистлевший,
Графинчик водки запотевший,
Коллекцию призов имевший
Напрасно триллер нашумевший.
Звонков цепочка неугодных,
А с ними разговоров модных.
Воспоминаний том холодных
И рассуждений недоходных.
И вся такая дребедень,
И проникающая лень.
Что делать?..
Ты выбрал сам себе дорогу,
Обставил сам свою берлогу,
Надел на темя скорлупу.
Ах, жизнь! Ни сердцу, ни уму
Ты не готовишь наслажденья,
И гонишь страсть, как наважденье,
Среди тоскующих могил
Хоронишь всплеск последних сил...
Открой затравленные веки!
Жена вернулась с дискотеки.
Хочется быть поэтом...
И жить хорошо при этом.
В кармане иметь мелочишко
Всегда с небольшим излишком.
А громы метать по средам,
Преимущественно до обеда.
А в остальное время --
Нести семейное бремя.
Конечно, чтоб быть поэтом,
Нужно пред всем белым светом
Свои обнажать нервы,
Собою пожертвовать первым.
Свои местечковые чувства
Снести на алтарь искусства.
Но лучше это делать по средам,
Преимущественно до обеда,
А в остальное время --
Нести семейное бремя.
Розовый псих с топором в шоколаде...
Клаберный стих без варенья в помаде...
Два дурака термостат упражняют
И поднимают новое знамя!
Просвета нет. Во тьме горячей
Исчезли светлые ходы.
Меж тем сожители удачи
Вербуют новые ряды.
И ты, антихрист, без признанья,
Без торжествующей мечты,
Готов возвысить вопль стенанья
До унизительной черты.
Но в этих криках мало толку --
Любой обученный судья,
Любя героев втихомолку,
Задушит пафосом тебя.
Твои абсурдные причины,
Твой занимательный порыв
Не оживят чужой личины,
Не отдалят крутой обрыв.
В твоих решительных поступках
Найдут стремление рвача.
В твоих сомненьях, мыслях, шутках
Найдут коварство палача.
Запишут в темные анналы
Слепой истории родной
И в переполненные залы
Сведут на скорый суд людской.
Так совершается обряд
Во славу слов и славословья.
Так формируется отряд
Скупых отличников злословья...
Но речь о том, чтобы в сомненьях,
В разгуле мертвенной тоски,
Найти исходный пункт прозренья
И вправить обществу мозги.
Плести на камень недоверья
Рассудка чистою водой,
И ты увидишь: озлобленье
Растает в мудрости людской.
Бей барабан! Бей барабан!
Славе страны --
Будем верны!
Подвиг дедов --
Во веки веков!
Мы подлецы! --
С нами отцы!
Истины честь --
Аморальная смесь!
Мир проституток --
Сладок и жуток.
В жизни страны --
След сатаны!
Товарищ смелей!
Виновного -- бей!
Заденешь меня --
Пеняй на себя!
В жизни ищи
Чьи-то прыщи!
Или... забейся по скромному в угол,
Дырку найди и тихонько свищи.
Бей барабан. Бей барабан.
Фантомы ресторана,
Теоретики дна,
Поэты жаргона,
Вампиры вина.
Вандалы экстаза,
Очернители дня,
Святая зараза. --
Многоликая тля!
Старатели чести,
Испражненья ума.
Прислужники лести,
Гремучая тьма.
Поэма похмелья,
Симфония бед.
Синдром сожаленья,
Спасительный бред!
Эпохальное жженье,
Падучая мгла.
Вакханалия тленья!
Пандемия зла!
Пройдя сквозь годы холостые,
Познав любви фатальный пыл,
Изведав горести земные
Младых и обреченных сил.
Ожесточившись от прозренья
Своей ничтожности мирской,
И все ж сдержавшись от паденья
В омут всенепризнанья, злой.
Остывши от банальных истин,
Достигнув сути бытия,
Тогда лишь ты заслужишь честно,
Чтоб слушал боле я тебя.
Размышления над страницами отечественной истории
(поэма)
написана в 1989 г.
Посулил я народу добыть птицу-счастье,
а как сделать сие -- не ведаю.
Садко.
Возьмем перо, отложим книгу
И освятим реестр бед,
Непревзойденную интригу
Родной судьбы, за столько лет.
Искать заветную занозу
Поэту вроде не с руки.
И не примите жест за позу:
Путь правду ищут дураки.
В своих безродных устремленьях
Я не постигну идеал.
Ищу скромнее достиженья --
Простой рабочий матерьял.
Соткать ковер противоречий,
Наполнить чашу бытия
Движенье мысли много легче,
Чем резкой встряской жития.
Мудрец не тот, кто много знает,
Не тот, кто знает ничего,
А тот, кто переубеждает
Лишь силой слова своего.
Нет в мире большего насилья, --
Источник всех известных бед, --
Чем бесконечные усилья
Макнуть другого в свой клозет.
Задавшись целью благородной,
Окинув гордо смелый план,
Берет сомненье: дух народный,
Как вынес ты судьбы обман?
Неужто в этой серой глине
Ты сохранил священный пыл,
Неужто в этой мешанине
Ты жил, витийствовал, творил!
Сие уму недостижимо.
Недоуменья жертвой пал
Всяк, кто дерзал непостижимый,
Кровавый русский пьедестал.
Теперь охотников немного
В ущелье истины взглянуть.
Ведь можно там узнать такое,
Что не найдешь обратный путь.
А как тогда с мировоззреньем,
Что от рожденья нам дано?
Различные наши настроенья,
Мировоззрение -- одно.
Вдруг, как свободою напившись,
Преодолев стесненья вал,
Наш человек, простой, ершистый,
Пойдет за частный капитал?
Не суть тут чьи-то убежденья,
Их каноническая власть.
Важнее метод достиженья,
Кооперирующая страсть.
Коль нет народного пророка,
Его всезнающих седин,
То каждый есть прообраз бога,
Собранье множества вершин.
Найдя теперь аккорд созвучный,
Сказав, что мог сказать всерьез,
Сейчас окончу, видно скучный,
Свой методический балдеж.
Итак, в году... не помню точно,
Вполне возможно, что давно,
Из-за границы, очень срочно,
Был призван Рюрик. Лишь одно
Решенье это -- дивной силы,
Продукт блестящего ума,
Дает надежду перспективы
На все земные времени.
Наш предок был лишен презренья
К заморской мудрости людской,
Хотя имел свои воззренья,
Но предпочел подход иной.
Он просчитал: вердикт суровый
Не принесет земле покой.
Не лучше ль лжи рубить оковы
Смекалкой, хитростью простой.
Коль в русском живо снисхожденье
К банальной истине чужой,
То пусть тамошнее прозренье
Несет елей стране родной.
Конечно, есть и сожаленье,
Что в ситуации непростой,
Неординарное решенье
Могло лишь дать (опять "покой").
И вместо русского Ивана
На первостольный русский трон,
Не к месту рифма тут "барана",
Посажен западный патрон.
В уроке том была наука,
Увы, забытая потом,
Что для народа это мука --
Иметь советского царем.
Отличье нашего тирана
От его западных коллег,
Что у него на сердце рана
За бедных подданных-калек.
И кредо в жизни воплощая
О благоденствии людском,
Своих он режет, не считая,
Хотя и кажется потом.
Ох это жуткое стремленье --
Добиться счастья на Земле!
Скольких невинных это рвенье
Стерло в обычное желе.
От разных глупостей-напастей
Вначале гибнул человек,
Но вот в предверьи близком счастья
Его достиг двадцатый век.
И тут пошли дела крутые:
Под философский, наглый рок
Стальные мускулы, литые
Стирали лишних в порошок.
Нет, нет, не против я успеха
И торжества идейных сил.
Идею, правда, вот помеха,
Отец чуть-чуть не доносил.
И сей ребенок венценосный
Пошел в народ творить добро.
И натворил. Взгляд видеть постный
Слепому только не дано.
От всех подобных размышлений
Немедля хочется в сортир,
Где в перлах пробных испражнений
Едино дух еще парил.
Сию отрадную картину
Я не устану вспоминать.
Сейчас кручу назад машину --
Варяга нужно рассчитать.
Ты дал мне повод образцовый
Пройтись по болевым местам,
Но надоел ты, друг моржовый,
Катись-ка ты ко всем чертям.
Листаю новые страницы...
И вот, о чудо, новый бал!
По приговору синей птицы
Монгольский жуткий карнавал!
Здесь нету места измышленьям,
Как и сомнительным словам,
Пускай подвергнусь я гоненьям,
Коль чести предкам не отдам.
Но все же есть одно волненье.
Неужто, русский человек,
Лишь только тяжкое лишенье
Твой прославляет скорый век?
Ну что за, право, наслажденье:
В пыли, грязи текущих дней
Холить позорное стремленье --
Зажечь фитиль своих костей.
Известны хитрые советы --
Себя потомкам завещать.
В чем смысл этой эстафеты?
Чтоб к краю первым прибежать?
Смотря на прошлое отчизны,
Героев карауля прах,
Стремиться нужно к лучшей жизни, --
На то есть план на небесах.
А если кто начнет усердно
К геройству смертных призывать,
Тотчас вопрос возникнет верный:
А как физическая стать?
Ведь беспардонное геройство,
Хотя есть множество причин,
От сексуального расстройства, --
Реальный вывод здесь один.
Итог монгольских рассуждений:
Когда в опасности твой дом
Отдай себя без размышлений,
Но только не мечтай о том!
Живи, дыши и наслаждайся
Детьми, покоем и женой.
Соседок также не чурайся
И будь доволен сам собой.
Заметил ль, праведный читатель,
Что твой покорнейший слуга,
Всецело преданный писатель,
С тобой дурачится слегка?
Я так и знал! Таки заметил.
Я мысли так маскировал!
Я даже чувства засекретил!
Но ты все быстро распознал.
Ну что ж, в открытую играем:
Мой безответственный трезвон
Собою мысли прикрывает,
Произведенные с трудом.
Не мню я лавров пионерства,
Не нужен мне приоритет.
То станет достояньем сердца,
На что найдешь ты свой ответ.
Я выбрал форму измышленья
Не ради броского словца.
Она -- натуры порожденье,
Залог успешного конца.
Теперь ты знаешь все мотивы
Столь безрассудного пера.
Махнем тогда, мой друг учтивый,
В эпоху славную Петра.
Достоин чести самодержец,
Его тревожные дела
Отчизны ради и как прежде
Диктуют громкие слова.
Но мы пойдем иной дорогой.
Напрасной злости не тая,
Рассмотрим с грустною тревогой
Мы веру в доброго царя.
Живет в народе от рожденья
Прекраснодушная мечта:
Достичь от тягот избавленья
С приходом нового Христа.
Надежда эта и сегодня
Волнует многие сердца,
Хоть повались ты в преисподню --
Все ждут от первого лица.
Придет новейшее светило
И отоварит всех теплом,
Добавит также масла, мыла,
И будет все у нас путем.
Петру, конечно, легче было.
Сам подстригал свой аппарат,
Самодержавное светило, --
Надежный, быстрый результат.
Но мы не будем умиляться
Насилья сладкою мечтой:
По старым дзотам отстреляться
И силовой ввести покой.
И разве можно понужденьем
Заставить истину познать.
Душа не внемлет поученьям,
Сама все хочет испытать...
Я здесь прерываю поэму мою.
Причины сего я от вас не таю.
Ушло вдохновенье, кончился бал.
Уж я не поэт, а банальный нахал.
Немного отвлекся, и сила любви
Покинула крепкие члены мои.
Вот и сейчас очень хочется спать.
Как же, зевая, поэму писать.
Может покончим мы с этим Петром.
И так все из книг нам известно о нем.
Да, был он довольно хорошим царем.
Что толку вести разговор ни о чем!
Пошла от него аппаратная власть?
Возможно, возможно... Но хочется спать!
Итак, расстаюсь с вами я до утра --
Тогда и обсудим мы наши дела.
Привет, друзья! На крае стола
Лежит неоконченный труд.
О чем то, бишь, мы болтали вчера?
О том, как хлестал царский кнут?
О том, как века по наитью судьбы
Проливалась народная кровь?
О том, как в тисках бесконечной борьбы
Билась в поиске мира любовь?
В нереальной истории нашей страны
Не найдешь и 10 лет подряд
Без убийств и вражды,
Без насилья мечты,
И без ярко сверкающих пят.
Сколько было надежд у великих умов
О счастливой отчизны поре.
Сколько сказочных снов о грядущей весне,
А сидим как в помойной дыре.
Верим мы и сейчас, как когда-то поэт,
Что великий советский народ
Непременно проложит дорогу себе
До красивых и ясных высот.
Только эту мечту нужно точно понять,
А понять ее очень легко:
Что когда на Союз упадет благодать,
Будем мы от него далеко.
Ну измучил, я вижу, своей трескотней
Благородных терпеньем друзей.
Ухожу, ухожу и теперь без затей
Я покончу с моей болтовней.
Мне Поэма моя без усилий далась,
И возил я ее как хотел.
А теперь подустал и решил, не таясь,
Обнародовать то, что узрел.
Ну о планах спасения целой страны,
Извините, не пишут в стихах,
И об этом, пожалуй, в отдельных местах.
До свиданья! Доброй еды!
1989 г.
Last-modified: Wed, 21 Jun 2000 12:29:02 GMT