Владимир Кувинов. Четыре рассказа
---------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир В. Кувинов
Email: kuwin@usa.net
Date: 7 Jul 1999
---------------------------------------------------------------
Самое красивое небо случается в середине дня, когда нескончаемый поток
туч, влекомых ветром мне навстречу (а ветер в этом месте всегда дует в одну
сторону), как будто нарезает жирными, масляными ломтями солнечные лучи,
заставляя их сверкать и искриться вытянутыми полосками по всему горизонту и
пробегать по мне один за другим. Воздух в такие часы, обычно, густо
окрашивается бездонной синевой и, оторвавшиеся от общего потока сгустки
тумана, то отставая от стремительных, но слишком ватных облаков, а то -
легко опережая их, вырисовывают на лазоревом холсте картинки детского
калейдоскопа, призрачные в своей воздушности, живущие лишь краткий миг от
одного перестроения до другого, но неизменно захватывающие и грозные в
молниеносном возникновении и смерти прямо надо мной, так высоко, что
отчаянно не хватает внимания, чтобы охватить сразу всю картину,
разыгрывающуюся над землей, раскрашенной, как зебра, в солнечные и тенные
полоски.
Когда удается поймать такой момент в природе, я на бесконечно малые
секунды закрываю глаза, чтобы доставить себе удовольствие самостоятельно
представить и домыслить круговерть картинок, чувствуя себя настоящим творцом
- художником, облаченным властными возможностями рождать в этом мире то,
чего раньше там не было. Прямо как сама Природа, наделенная подобным даром
от начала времен и пользующаяся им так искусстно и естественно, что
нормальный наблюдатель никогда не обратит на происходящее своего внимания,
думая лишь о красоте, неповторимой ни в каком другом виде.
Так я старался состязаться с естеством, когда его прелесть делала мои
шансы победить уничтожающе малыми, но в этой борьбе был скрыт совсем другой,
необходимый мне, смысл: творя неподражаемое, я забивал свою голову образами,
живущими для того дня, когда погода оказывалась прескверной, и спасение от
тоски находилось только в том, что способна была сохранить несовершенная моя
память.
В такие дни я смотрел на тяжелые тучи, выкрашенные накопленным дождем
так густо, что они отбирали у меня весь солнечный свет, и думал, почему
вода, живущая на земле в виде прозрачных ручьев, кристального снега или же
невидимого пара, заметного лишь потому, как преломляется сквозь него
очертания предметов, вдруг в небесной вышине превращается в черноту
непогоды, гонящую всякое живое существо забраться в свое укрытие и
пережидать, пока ветер не уволочет все тучи за далекий горизонт.
Но в непогоде, как это не покажется странным, тоже скрывалась
неимоверная красота, пусть и неподвластная обыкновенному разумному
пониманию. Яркие всполохи молний или, наоборот, еле заметные блики падающих
капель, поймавших редкий осколок света, пробившегося сквозь множество
отражений откуда-то издалека, способны вызвать не менее сильные чувства,
нежели загадочный блеск далеких горных вершин в ясный солнечный день.
Я часто с удовольствием слежу за ними, но несмотря ни на что, теплое
солнце всегда приносит гораздо больше радости. Когда ненастье затягивается,
я жду его и скучаю в надежде, что через мгновение небеса вдруг расцветут
бутоном расходящихся туч, и в образовавшийся колодец со своего лазоревого
постамента на меня обрушится желтое до выгоревшей белизны солнце. Его лучи
растопят скопившиеся в расщелинах колючие снежинки, тщетно стремящиеся
обрести там покой от своего погонщика-ветра, и подымут невесомым паром всю
лишнюю влагу обратно в воздух, где ей есть самое настоящее и неизменное
место.
И тогда я вновь закрываю глаза и думаю о собственной судьбе. О том, что
я стою на этом месте уже больше двадцати тысяч лет, выточенный из монолитной
скалы древним народом, давно исчезнувшим с земли на своих сверкающих
кораблях, уступив место другим, пока еще преодолевающим сквозь жестокость и
злобу тяжелый путь к совершенству. Эти новые люди каждый день ходят у моего
подножия, редко отрывая глаза от камней под ногами, и совсем не замечают во
мне, давно изъеденной водой и ветром, той красоты, что когда-то стремились
передать мои создатели.
Мне становится очень обидно, и я резко распахиваю глаза, чтобы смотреть
на нескончаемо переливающееся небо, лишенное всяких чувств и не способное
причинить боль.
01.01.99г.
Переход, как всегда, оказался непредсказуем. Первое время он помнил о
том, что только что находился в палатке, а рядом с ним лежала девушка по
имени Ночь. Где-то внутри мозга тревожно билась мысль о шприце, который они
забыли выбросить из палатки, но постепенно тревога улеглась, уступив место
радостям перехода. Даже мысль о том, что в прошлый раз он очень сильно
поцарапался о брошенную "машинку", не могла вывести его из мира грез,
полностью захватившего сознание.
Результат был странен. Мир, в котором он очутился, настолько напоминал
нормальный, что первое время в голове сидела мысль о том, что видений он не
помнит, а просто очнулся в городе, куда ради шутки его перенесли товарищи по
коммуне. Эта мысль разрушилась лишь о незнакомый вид консервной банки,
просто не существовавшей в его время. Наклонившись над одной из них, чтобы
повнимательнее рассмотреть находку, он и столкнулся с Малышом. Правда,
больше всего этот маленький человек был похож на разодетую в лохмотья старую
куклу, которую много лет назад выбросили на помойку.
Малыш измерил его деловым взглядом и спросил:
- Ты что, Джинн?
- Да, - не задумываясь ответил Джинн. Он уже настолько привык к такому
своему имени, что почти не помнил того, что дали ему родители. Оно ему не
нравилось, а быть Джинном было легко и приятно. Так когда-то назвала его
одна подруга, переехавшая теперь в другую коммуну, и при каждом упоминании
этого имени он вспоминал чудесные дни, проведенные вместе с ней.
Мальчишка, по-прежнему, продолжал внимательно осматривать стоящего
перед ним человека. Всем своим видом он старательно пытался показать, что
территория двора полностью принадлежит ему, и он, хотя и намного моложе, но
не потерпит вторжения незнакомца. Но тот уходить не собирался, а только
весело спросил:
- А тебя-то как зовут?
- Это не важно и тебя полностью не касается.
- Ладно. Я просто хотел узнать, - ответил Джинн и направился к выходу
из двора. Ему хотелось посмотреть новый мир, чтобы вечером удивить Ночь
своим рассказом о нем, подбадривая ее и себя перед новым путешествием. Но
Малыш остановил его:
- Что тебе нужно?
- Ничего, - ответил, поворачиваясь, Джинн, - я путешествую. Хотел
посмотреть место, в которое попал.
- В таком случае, я все расскажу Большому. Это место принадлежит мне, и
я не собираюсь его кому-нибудь уступать. Если захочешь получить мои деньги,
он тебе кишки выпустит.
- Я очень миролюбивый человек, и совсем необязательно выпускать мне
кишки. Ты слышал когда-нибудь о хиппи?
- Это о тех, что целый день орут под гитару, а по ночам ширяются?
- Злобное у тебя представление.
- Какое есть.
- На самом деле мы целый день работаем, чтобы накопить денег, а вечером
отправляемся в путешествия и видим другие миры, которые будут лучше нашего.
Еще мы боремся против войны и насилия. Мы хотим, чтобы все люди перестали
убивать друг друга и построили новые прекрасные города, где каждый сможет
жить так, как ему захочется.
- Знаем, слышали. А потом приходит облава, и всех заметают.
- Нет. Мы строим свои поселения и живем в них, как нам нравится. Иногда
туда, конечно, наведываются представители властей, но они ничего не могут
сделать. Свобода определена для всех одинаково, и мы умеем отстаивать ту ее
часть, которая принадлежит нам.
Малыш опять над чем-то задумался, совершенно по-взрослому сдвинув
брови, а потом сказал:
- Лучше уходи отсюда, это мое место, я здесь живу. А если ты не уйдешь,
я на самом деле пожалуюсь Большому, а он уж умеет защитить тех, кто ему
платит.
После таких слов Джинн первый раз внимательно осмотрел дворик, где он
находился до сих пор. В углу он увидел два мусорных бака, украденных,
очевидно, с ближайшей помойки, между которыми был положен большой лист
картона, создающий убежище, очень похожее на нору, где лежало несколько
старых тряпок, появившихся, судя по всему, оттуда же, откуда и баки. Рядом с
таким убежищем, аккуратно расставленные, стояли консервные банки, одна из
которых, уже пустая, заинтересовала Джинна в самом начале путешествия. Судя
по всему, хозяин дворика как раз собирался поесть, когда появился Джинн.
- Вот почему ты угадал мое имя, - проговорил он, не заметив, что делает
это вслух, но уловив тревожный взгляд Малыша, сразу же осекся и заговорил
нормальным тоном, - Значит, ты здесь живешь?
- Да, я убежал из дома.
- Почему?
- Не твое собачье дело.
- Наверняка отец с матерью выпивали, да и колотили иногда спьяну?
Мальчишка вдруг насупился, совсем по-детски всхлипнул и вытер кулаком
нос.
- Но почему же ты живешь здесь и платишь своему Большому? Неужели нет
других мест, где можно было бы поселиться? У нас в коммуне, например, был
организован детский сад, где воспитывались дети, вроде тебя.
- А кто за это платить будет?
- Никто. У нас никому и в голову не приходило брать за это деньги.
Неужели у вас нет ничего подобного?
- Никогда не слышал.
- А ты видел когда-нибудь людей, похожих на меня?
- Таких же волосатых, что ли? Конечно. Их на каждой улице десятки
ходят.
- Покажи мне одного их них, и я устрою тебя в такой сад. Их не надо
бояться. Они - дети цветов, очень мирные ребята, и обязательно тебе помогут.
Пошли, я обязуюсь все устроить.
- Некогда мне. Я с утра ничего не ел, а через час надо отправляться на
работу, а то все лучшие места расхватают.
- Если не возражаешь, я подожду тебя, а по дороге постараюсь все
сделать.
Мальчик еще раз сурово взглянул на своего собеседника и сказал:
- Ладно.
Джинн уселся на сломанную лавочку таким образом, чтобы не смущать
Малыша и принялся разглядывать свой костюм. К сожалению, он снял перед тем
как залезть в палатку свою любимую куртку, расшитую цветами, подаренную ему
Веллой, девушкой, однажды не вернувшейся из очередного путешествия. С тех
пор куртка стала для Джинна символом его веры в свои идеи. Но и без нее его
вид оставался вполне на уровне, чтобы найти общий язык с теми, кого он
собирался встретить. По крайней мере, ни один сноб никогда не надел бы на
себя таких потертых Джиннсов и двух ниток ракушек, опутывающих запястья.
Когда Малыш закончил есть, он подошел к Джинну и, толкнув его в плечо,
сказал:
- Пошли, что ли.
- Пошли, - ответил, поднимаясь, Джинн, - веди меня, а то я здесь
никогда не был и вообще не знаю, где нахожусь.
Они вышли из двора на такую же грязную улицу. Дома, стоящие на ней,
очень сильно отличались от тех, что строили в родном мире Джинна, но
окружающий вид все равно напоминал его. Когда-то товарищи вывезли его в
большой город, и там, бродя по улицам, он смог ощутить всю неправильность
того мира, что только укрепило в сознании необходимость найти в своих
путешествиях хотя бы один мир, где можно было бы нормально жить. С тех пор
путешествия приобрели для него еще большую значимость. В каждом он старался
найти признаки того хорошего, чего лишен был его родной мир. Конечно, можно
и перестраивать свой родной, но на это потребовалось бы слишком много
времени и сил. Скорее всего, его поколению так и не доведется увидеть
свершившимися собственные мечты. Сопротивление снобов, не желающих
расставаться с мешками денег под собственными задницами, оказывалось слишком
сильным.
Сейчас, шагая за своим проводником, он думал о том, что впервые попал в
мир, который оказался не более идеальным, чем его родной. Это было обидно.
Сегодня он потратил специальный заряд, приберегаемый для встречи с новой
девушкой. Получалось, что он пропал почти впустую. Оставалось только помочь
Малышу, и можно было возвращаться, никакого другого кайфа в этом путешествии
словить, видимо, было невозможно.
Очень скоро они оказались на большой улице. Здесь уже во всех
направлениях сновало множество людей, поразивших Джинна своим видом. Их
одежда весьма сильно отличалась оттого, что он привык видеть вокруг себя.
Толпа походила на муравейник. Чтобы успевать за своим провожатым,
приходилось то и дело протискиваться между настырными людьми, стремящимися
занять любой кусок свободного пространства. Таким образом, они преодолели
несколько поворотов, прежде чем столкнулись с тем, кто им был нужен. Высокий
длинноволосый парень в потертых Джиннсах и рваной куртке стоял чуть в
стороне от толпы и курил, очевидно, наслаждаясь вкусом сигареты.
Джинн подошел к нему и представился:
- Привет. Я - Джинн.
Парень ничего не ответил, продолжая так же невозмутимо глядеть в одну
точку.
- Я хотел бы с тобой поговорить, - продолжил Джинн, - мне показалось,
что ты сможешь меня понять.
Парень оторвался от своего вида, выкинул сигарету и, не поворачивая
головы, спросил:
- Чего тебе надо?
- Я только хотел спросить, не знаешь ли ты, как добраться до ближайшей
коммуны. Я нездешний, но мне надо отвезти туда мальчишку. Он ушел из дома и
ищет себе пристанище.
- Чего? - на этот раз парень повернул голову и осмотрел спрашивающего.
В его черных глазах-бусинках читалось презрение ко всему, что тревожит его
покой, - ты что, - того, - он покрутил пальцем у виска, - или чем-то
заболел? В таких случаях лучше всего пойти поправиться, а не приставать к
прохожим с глупыми вопросами.
- Послушай, ты, наверное, меня не понял. Я приехал сюда издалека,
встретил мальчишку, которому негде жить, и обещал устроить его в
какую-нибудь коммуну, чтобы там о нем позаботились. Поэтому я обратился к
тебе, мне показалось, что ты - единственный нормально выглядящий человек в
толпе.
- Во-первых, мне наплевать на какого-то там мальчишку, мне до него нет
никакого дела, а во-вторых, я не знаю никаких коммун. Если у тебя начался
бред, то лучше тебе принять что-нибудь. В-третьих, мой внешний вид тебя не
касается, - на этих словах он снова оглядел своего собеседника и, заметив у
него на руке следы от иглы, продолжил, - Район, в котором ты находишься,
принадлежит нам, и мы не потерпим, чтобы здесь появлялся кто-то,
употребляющий продукт без нашего ведома. Тебе очень повезло, что я сейчас
один и в мирном настроении, так что лучше сгинь отсюда, пока жив. Я наркомов
не люблю, - сказав это парень выразительно поиграл мускулами.
- Ну ладно, - вдруг громко сказал Малыш, - я пошел, меня работа ждет, -
и моментально исчез в толпе, но скоро он снова появился уже на перекрестке
и, выхватывая из-за пазухи тряпку, бросился к машине, затормозившей на
красный свет. У него начался рабочий день.
Все это время парень злобно оглядывал Джинна, стараясь придать себе
очень грозный вид, но тот не обращал на него никакого внимания, целиком
увлекшись наблюдением за малышом. Тогда парень перешел к активным действиям,
он сильно толкнул Джинна в плечо и процедил сквозь зубы:
- Я считаю до трех. Если ты не уберешься отсюда, пеняй на себя.
Джинн угрюмо посмотрел на него и неспеша поплелся дальше. Ему больше
нечего было делать в этом путешествии. По иронии судьбы лучший заряд,
приберегаемый для самого радостного случая, забросил его в ужасный мир,
оказавшийся хуже всего, что он мог себе даже представить. Оставалось только
надеяться, что все увиденное останется лишь бредом его воспаленного
сознания, а не реальным будущим человечества.
Он представлял себе, как теплые отношения между окружавшими его там
людьми смогут остановить надоевшую всем войну. Сначала одну, затем - другую,
и так до тех пор, пока даже самые отъявленные негодяи не поймут, что у их
планеты есть только один способ существования - научиться жить в мире между
всеми населяющими ее народами. Потом разберут все оружие. Его металл пустят
на строительство новых чистых и прекрасных городов, а смертоносную начинку -
на станции по выработке энергии для мирной жизни. Такая перспектива манила к
себе, но надо было еще приложить немало сил для ее осуществления.
А пока окружающий его кошмар обдавал холодом проходивших мимо людей,
потерявших все человеческие качества и превратившихся в роботов для
зарабатывания денег.
Чтобы прекратить все это, Джинн вошел в один из домов, стоявших рядом,
поднялся на последний этаж и, выбив стекло, выпрыгнул наружу, прекрасно
понимая, что смерть в этом мире ускорит его пробуждение в одной из
многочисленных коммун хиппи рядом с девушкой, носящей очаровательное имя -
Ночь.
Как и полагается во сне, смерть была моментальной и безболезненной.
Только патрульная машина, подобравшая тело, оказалась настоящей и повезла
его в самый настоящий морг.
23.07.95
Артем позвонил мне в тот момент, когда я расхаживал по квартире в
блаженном предвкушении отдыха после целой рабочей недели, проведенной в
обычной беготне. Впереди меня ждали выходные дни, манящие сладкой
возможностью выспаться перед следующими пятью днями работы.
- Ну вот, - заговорил артемов голос в трубке, - ты и появился, наконец.
Я тебе целый день пытаюсь дозвониться.
- Привет, - машинально ответил я.
- Привет, привет, - весело откликнулся Артем, - мне тут твоя помощь
потребовалась. Если ты не против, то я к тебе зайду.
Конечно, я был не против, хотя бы потому, что со старым своим
институтским товарищем мне не доводилось видеться больше года. Родом он был
из небольшой деревеньки, добираться до которой так неудобно, что даже за
время нашей близкой дружбы я бывал там не более пяти раз. А после окончания
института, Артем совсем поселился у себя на родине, и мы встречались только
во время его редких визитов в Москву за продуктами. В свое время я
удивлялся, что мог делать в деревенской глуши человек с высшим образованием,
но постепенно удивление улеглось, и я стал воспринимать Артема только как
старого приятеля, с которым приятно повидаться и пообщаться, но больше
ничего не связывает, потому что все совместные проделки и мечтания остались
в далеком студенческом прошлом.
Он появился у меня через час, ввалившись, как, наверное, привык
вваливаться в свою избу после целого дня, проведенного на огороде. На первых
порах Артем работал учителем в местной школе, но потом всех детей развезли
по городам, и он остался без работы, живя на то, что вырастало на громадном
участке, засаженном овощами. Когда с едой становилось совсем трудно, он
наведывался в Москву, продавая излишки картошки и покупая на вырученные
деньги все то, что никогда не завозилось в отдаленный сельский магазин,
обслуживающий окрестные деревни с их немногочисленным населением. Обычно
покупок было столько, что они занимали все купе поезда, надолго увозящего
Артема обратно.
Как всегда он притащил с собой кучу вкусностей, могущих вырасти только
на собственном участке. Сразу же вся моя квартира наполнилась
необыкновенными ароматами, и мы уселись пить чай со всеми привезенными
лакомствами. В холодильнике у меня стояла открытая уже давно по какому-то
поводу бутылка вина, которую мы тоже с удовольствием прикончили, чтобы она
больше не мучалась от дальнейшего ожидания.
Мы сидели и выпивали, когда Артем рассказал, зачем он пришел:
- Мне тут в голову пришла одна идея, которую очень бы хотелось
воплотить в жизнь. Я кое-что уже сделал, но у нас сложно достать нужные
вещи, поэтому-то я и приехал. В Москве можно купить все, и я так затарился,
что сам довезти это до дома не смогу. И я решил попросить тебя отвезти меня
на своей машине. К тому же, ты слишком давно у меня не был, посмотришь,
заодно, как я устроился.
Он замолчал и принялся ждать, каков будет мой ответ. Я тоже молчал,
потому что сразу что-то ответить было сложно, слишком неожиданно прозвучало
именно такое предложение. Предоставить квартиру другу для ночлега гораздо
проще, чем провести все заслуженные выходные за баранкой автомобиля. Но в
конце концов я уступил просящему взгляду Артема и как-то невнятно
пробормотал "да".
Артем радостно кивнул и потащил меня спать, чтобы на следующее утро
встать ни свет ни заря и отправиться в дорогу.
Утром я успел не один раз пожалеть о своем решении, пока мы собирались
и добирались до киевского вокзала, где в камере хранения лежали тяжелые
коробки, очень быстро заполнившие машину настолько, что места осталось лишь
для водителя и одного пассажира. Судя по всему, в коробках была какая-то
техника, предназначение которой Артем не объяснил, сказав только, что все
покажет, когда доберемся до деревни.
Потом почти до самого вечера мы ехали, беседуя о разных вещах, о
которых всегда говорят во время долгой дороги. Чтобы я успел на следующий
день вернуться обратно, мы ехали без остановок, перекусывая прямо по ходу
движения.
До артемова дома мы добрались около шести часов вечера и сразу
отправились ужинать, сильно желая подавить голод, возникший, пока
асфальтовые километры пробегали под колесами автомобиля.
За ужином хозяин всячески старался удивить меня разнообразием
выращенной им самим снеди, а потом, когда для продолжения еды просто не
осталось места в желудке, он повел меня смотреть на его задумку. Мы прошли
через весь дом и очутились в большом крытом дворе, куда Артем уже перетащил
все привезенные коробки.
Как только я переступил порог, от удивления сразу был вынужден
остановиться как вкопанный. Вдоль всех стен двора стояло и висело множество
освежителей воздуха, таких, какие обычно вешают в городских квартирах, чтобы
уничтожать неприятные запахи от плиты. Все они были включены и работали на
полную мощность, создавая невообразимый гул.
Я вопросительно посмотрел на Артема, но он уже подошел к новым коробкам
и принялся вытаскивать из них такие же фильтры.
- Посмотри, - заговорил он, подключая очередной из них к одному из
многочисленных удлинителей, протянутых вдоль всего помещения, - на каждом
есть кнопка, включающая механизм озонирования воздуха. Я здесь собрал
столько озонаторов, на сколько у меня хватило денег.
- Но зачем? - спросил я, старательно отгоняя от себя мысль о
сумасшествии моего друга.
- А ты что, - изумился он, - никогда не слышал об озоновой дыре?
Человек своей деятельностью умудрился за несколько десятилетий разрушить то,
что природа создавала тысячелетиями. Я, конечно, понимаю, - рассмеялся
Артем, - что этот бред не восстановит разрушенного, но ничего другого я
сделать не могу. Должен же кто-то на нашей планете не разрушать, а сохранять
то, что досталось нам от природы. Ну, и что ты на это скажешь?
- Наверное, нормальный человек должен посчитать тебя за умалишенного.
- Конечно, - совершенно спокойно ответил Артем, - поэтому я и прячу все
это хозяйство. Ты - единственный, кто был здесь. Мне не хочется провести
остаток жизни за стенами сумасшедшего дома.
Он замолчал, достал из коробки последний аппарат, подключил его и
продолжил:
- Вижу, увиденное тебя шокирует. Тогда давай пойдем прогуляемся, а то
ты на самом деле решишь, что я тронулся умом.
Мы вышли, немного побродили по окрестностям и отправились спать. Лежа
на застеленной заботливыми аретмовыми руками постели я никак не мог заснуть,
постоянно ощущая жуткое жужжание, идущее со двора и проникающее через все
стены. Рано утром я поднялся, попрощался с хозяином, предложив ему всегда
звонить, если он окажется в Москве, и уехал.
Уже на следующий день, когда город захватил меня в свой нервный и
дерганный плен, я забыл о чудаковатости старого друга. Город кружил меня в
обыкновенной своей суете, пока телефонный звонок не напомнил об Артеме.
Женский голос вдруг сообщил, что мой друг находится в тяжелом состоянии
после сильнейших ожогов в госпитале.
Я сразу поспешил в госпиталь и увидел там Артема. Он был так сильно
обожжен, что из-под повязок выглядывала только одна рука. Он приветственно
помахал ей и, не дожидаясь расспросов, заговорил сам:
- Вишь, как получилось. Мы с тобой тогда привезли десять озонаторов, и
я включил их вместе с остальными, но оказалось, что наша электрическая сеть
не приспособлена к таким нагрузкам. У меня стали вылетать пробки, причем без
света оставался не только я но, и вся деревня, потому что наша подстанция
ужасно плохо работает. Тогда соседи, обиженные в свое время на то, что я
забрал себе столько земли, сколько у них никогда не было, хотя правление
выделяло ее каждому по желанию, написали на меня жалобу. Приехало
начальство, стало требовать, чтобы я выключил все свои приборы. Я выключил.
Оно уехало, пригрозив, что если я снова буду продолжать жечь столько
электричества, то они поставят вопрос о лишении меня земли. Они за порог, а
я сразу опять повключал озонаторы, но не все, а часть, чтобы пробки
выдерживали.
Артем замолчал, заерзал где-то в глубине повязок и продолжил:
- А потом, скорее всего, кто-то решил землю мою получить, ну и принесли
ночью канистру бензина, да спалили все мое хозяйство. Дескать,
доэкспериментировался. Короткое замыкание и все такое прочее. Каким чудом я
из дома выскочить успел, до сих пор не знаю, только вот жизни теперь мне
нет. Вся кожа чужая, и двигаться могу едва-едва. А у нас в деревне без
движения не проживешь. Целый день пахать надо. Да и земли-то меня в конце
концов лишили. Поди, докажи, что это не я сам пожар устроил. Хорошо, хоть,
под суд не отдали.
- И что ты теперь делать собираешься? - спросил я, оторопев от
услышанного.
- Особо ничего. Я тебя попрощаться позвал. Помнишь Серегу с соседнего
потока? Он теперь настоятель монастыря. Я тут встретил его случайно; он
адрес оставил. И пока я по госпиталям да больницам валялся, черканул ему
письмо, дескать, прими к себе на послушание. Вчера ответ получил, зовет, не
отказывается. Потому и попросил сестру тебе позвонить, чую не доберусь я
больше до Москвы, значит, не увидимся. А не попрощавшись, как-то не
по-людски получается. Вот так.
Он замолчал, а я еще долго стоял и смотрел на страшное запеленутое тело
и свободную руку со скрюченными от боли пальцами.
С тех пор я где-то через год получил от Артема единственное письмо, где
он писал, что в монастыре его приняли хорошо, заботятся о нем, и он с
радостью отдается жизни с Господом и начинает готовиться к пострижению.
Больше писем не было, и вся эта история постепенно забылась, только я
все чаще ловлю себя на том, что не выключаю после готовки озонатор над своей
плитой, и он гудит ночи напролет, наполняя квартиру воздухом, пахнущим
грозой.
29.03.97г.
- Тим, закрой глаза, - сказала Катя, сурово взглянув на молодого
человека, стоящего рядом, - я тебя очень прошу, закрой глаза.
Тимофей колебался. У него совсем не было настроения шутить. Сегодня
утром он сделал предложение этой девушке, а она так ничего и не ответила,
протаскав Тимофея целый день по улицам. Он никак не мог понять, что ждет его
дальше, и зачем Кате потребовалось столько времени, чтобы дать ответ. В
конце концов следовало уже давно раскрыть свои чувства любимому человеку или
же попросить его остаться хорошим другом. Вместо этого девушка продолжала
носиться по городу, беспрестанно тараторя о чем-то абсолютно ненужном.
Молодой человек ждал лишь одного самого важного слова и никак не мог
понять, зачем столько времени испытывать его терпение. Постепенно, словно
комок к горлу, откуда-то из глубины накатывались волны ярости,
подсказывающей, что через несколько минут ответ все-таки последует
отрицательный. Пока ему удавалось справляться с подобными приступами, но
нервы уже были напряжены до предела, грозя в любую секунду лопнуть
прорванной плотиной, выпускающей наружу накопившееся раздражение.
Долго колебавшись, Тимофей все же закрыл глаза и услышал, как его
спутница сорвалась с места и куда-то побежала. Очень скоро звук ее шагов
смешался с шумом улицы и исчез, оставив незадачливого жениха в полном
одиночестве.
Он простоял так много времени, вслушиваясь в пустоту вокруг себя и
ожидая неминуемого подвоха со стороны любимой девушки. Чернота перед глазами
все больше раздражала. Тимофей не раз уже хотел открыть их, но данное слово
сдерживало его, поднимая внутри целую бурю протеста. Казалось, что девушка
просто посмеялась над ним, выставив дураком с закрытыми глазами прямо
посреди улицы.
Тимофей уже перестал осознавать, сколько прошло времени, когда издалека
раздался Катин голос:
- Тим! Можешь открывать.
Он распахнул веки и бросился навстречу голосу, но оказалось, что их
разделяет большая улица, забитая несущимися вперед автомобилями. Тимофей
остановился у самой кромки тротуара и замер, глядя на девушку, махавшую
руками и кричавшую:
- Тим, я согласна выйти за тебя, но только в том случае, если ты
сейчас, на моих глазах, перебежишь улицу прямо перед движущимися
автомобилями.
Катя все махала рукой, а молодой человек продолжать стоять, как
вкопанный. Он вдруг представил, как вместе с Катериной все прохожие начнут
показывать на него пальцами и хохотать, наблюдая, как он станет бросаться
под машины по странной прихоти свихнувшейся девчонки, которая еще утром
могла стать его женой.
Охваченный гневом, Тимофей резко развернулся и побежал прочь от
оскорбившей его девушки.
Прошло двадцать лет, прежде чем они встретились вновь. Начавший седеть
солидный мужчина и сохранившая еще красоту женщина по иронии судьбы
столкнулись почти там же, где расстались столько лет назад. С тех пор
слишком многое изменилось. Город, разрастаясь и перестраиваясь, давно
разрушил старые улицы и дворики, по которым когда-то юная Катя таскала
своего жениха, гордая его предложением. Она не могла сразу сказать "да", ей
требовалось показать Тимофея своим каменным друзьям, красующимся среди
зелени дворов.
Из столь желанной любви ничего не получилось, и Город, словно
извиняясь, уничтожил следы старого уютного мира, взгромоздив на его месте
новый, импульсивный и скоростной, наполненный невообразимой сутолокой и
гомоном рассерженных прохожих. И мало что здесь напоминало о красоте и
счастье, зародившемся под сенью растущих раньше деревьев.
Тимофей и Катя стояли друг против друга в разных концах длинного
пешеходного перехода, переброшенного над беснующимся потоком транспорта.
Несколько минут они, словно пригвожденные к своим местам, рассматривали
такие милые когда-то лица, обретшие, к сожалению, уже неизгладимый отпечаток
ушедшей безвозвратно молодости.
- Тим! - крикнула женщина.
Мужчина в ответ кивнул и немного отошел в сторону, пропуская компанию
молодых людей, стремящихся перейти улицу.
Женщина тоже посторонилась и спросила:
- Как ты?
- Ничего.
- Женат?
- Развелся, а ты?
- А я - нет, хотя, - Катерина засмеялась, - в общем, у меня сын.
- А у меня - дочь.
Тимофей тоже улыбнулся и медленно пошел вдоль дороги, внимательно
разглядывая Катю, шедшую напротив его по другой стороне. Они шли и молчали.
Шли долго, пока не остановились на следующем переходе.
- Знаешь, - сказала она, - я была тогда настоящей дурой. Мне не
следовало так поступать, ведь я очень любила тебя.
- Нет, - возразил он, - это я во всем виноват. Мне требовалось проявить
характер, а я сбежал, как последний трус.
Они снова замолчали, продолжая стоять каждый на своей стороне.
Нахлынувшие воспоминания сковали беседу, оставив одну горечь прошедшего и
вину за неправильные поступки. Женщина и мужчина просто молча стояли,
опустив глаза в землю. Они не замечали ничего вокруг, словно вынутые из
реальности возродившейся силой старой любви.
Они не заметили даже, что над переходом горит зеленый светофор,
открывающий двум влюбленным дорогу и сдерживающий готовые рвануться вперед
автомобили. Водители, разозленные таким долгим простоем, неистово сигналили,
но ни один из них не решался пересечь магическую линию, протянувшуюся между
двумя людьми, окунувшимися в собственную юность.
Неожиданно мужчина дернулся, как будто с него сошло неведомое
оцепенение, посмотрел на часы и сказал извиняющимся голосом:
- Знаешь, здесь недалеко школа моего ребенка. Мне надо забрать ее, а то
учителя будут ругаться.
Женщина посмотрела на него с грустью и тихо ответила:
- Хорошо. Мне как раз надо забежать здесь в магазин, подруга очень
просила.
- Ладно. Мы обязательно должны еще встретиться.
- Конечно.
- Я очень рад, что встретил тебя.
- Я тоже очень рада.
- Пока.
- Пока.
Еще секунду они оба стояли не двигаясь, пока смысл сказанного
окончательно не проник в сознание, потом развернулись и разошлись в разные
стороны, каждый по своим делам.
И в этот момент как будто разорвалась невидимая сила, удерживающая
остальной мир в неподвижности. Сотни машин, зарычав моторами, заполонили
дорогу, навсегда отрезая ушедших друг от друга.
24.12.96
Last-modified: Wed, 07 Jul 1999 07:01:32 GMT