Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Даниил Да, 1992-1998
 Date: 7 Feb 2000
 Email: dada@liter.net
---------------------------------------------------------------



Покидая свет, замечаешь снег
Замечаешь, что вс╦ неважно, где
Обиталось и ощущалось мне
Как обычно: вред обращая в смех
На шипящих я уезжаю. Слух
Ловит шелест змей, клея и бумаг,
Крестовин, тряпья. Проникая в круг
Видишь свет как свет, а не просто знак.
Смотришь - в стороне, на траве полей
Там где луч лежал, пробегаешь ты
За тобой как след серебрится клей
Склеив лепестки, бабочек, цветы
Поглотив траву и слепив листы
Ль╦тся за тобой клей желанья, но
Слишком медленно двигаешься ты
И заносит снег вс╦ быстрей окно.
Ты уже дитя и лежишь как хлеб,
А потом тебя ветошью морщин
Накрывает сон. Бугорками век
Из-под снега сферы видны вершин
На секунду лишь; и стеклянный лист
Превратился в белый слепой квадрат
Отсекая верх, стороны и низ
Памяти. Впер╦д, в сторону, назад
Потеряло смысл двигаться. куда.
Слушай и молчи. Пусть текут снега
Клей, трава и звук, память и вода,
След, вершины гор, бабочки, луга.

7.02.96, пос. Октябрьский






Богемой, я вкушал рассыпчатый гашиш,
Пил красное вино из ╦мкости литровой,
Гулял по лабиринтам скользких крыш,
Считая лишь себя всего первоосновой.

Теперь я сплю один в глумленьи дневников,
Иль перечитываю сумрачные вирши,
На лебединый нос смотрю из-под очков,
Стараясь жить вс╦ медленней и тише.

Уже не будит кровь звон рыболовных шпал,
И медное кольцо отстрижено от уха.
Мир рассыпавшийся нежданно слитным стал,
Как в подтвержденье измененья духа.

Бывало, купишь мокрых папирос,
Но нет желания играть с послушным дымом,
Сплет╦шь венок из деревянных роз,
Но он с волос горячих съедет мимо.

И только что-то вертится в глазах,
Не то пятак, не то лучистый посох,
Пески в упрямо сорванных горах,
Шары горящие на солнечных покосах,

Упрямой стали свет, щербатый круг,
Где в треугольник вписаны две свечки,
И, вторя замешательству подруг,
В углу летают рыжие колечки.

А наконечник вдумчивого лба
Венчает шапка или венчик пыли.
Размякшая и т╦плая судьба,
Зачем тебя мне звуки подарили? -

Ругался я, и смирно вопрошал
У букв бумажных верного совета,
А вечная подвижная душа
Стремилась в области изменчивого света.

23.5.94






Восковое лицо покрывается льдом,
Белых гор ручейки окружают его,
Муравьи и жуки поселились на н╦м,
И картина плыв╦т среди красных снегов.

Восковое лицо, кто тебя потерял?
Кто тебя наколол на еловый сучок?
Кто в бумажную заводь как утка нырял,
И попался на взгляда железный крючок?

Мы встречались с тобой, или чудится мне,
Что венчались под медной горячей горой.
Твои губы текли и струились в огне,
А морщины сгибались тугой тетивой.

После жили мы вместе, и на ночь, порой,
Я тебя запирал в герметический шкаф
От прожорливых бабочек, моли сырой,
Землероек  и взглядов искусственных трав.

Ты мне пело скрипуче, а я набивал
В свою трубку табак, как седой капитан,
И в тебя как иголки я пальцы втыкал,
И ложились с тобой мы на ветхий диван.

Как тебя я любил, восковое лицо!
Как дышал на тебя и собой согревал,
Прижимаясь поближе слепым близнецом
Под покровом промозглых и злых одеял.

Мы гуляли в лесу, и случайный обрыв
Нас притягивал краской цветущего дна.
Ты на руки просилось и, слыша призыв,
Я тебя поднимал. И всходила луна.

Восковое лицо, я тебя потерял,
Ты уплыло по талой весенней воде.
Я над берегом долго и глупо стоял,
И искал под ногами, в зел╦ной слюде

Отраженье сво╦. Что найти мне пришлось?
Рассмеялась кукушка и мрачен был смех.
Подо мной копошилось, ругалось, рвалось
Восковое лицо, выливаясь на снег,

Покрываясь не льном, но чешуйчатым льдом,
Извиваясь как рыба на сковороде,
Убегало, спешило и пело притом,
И ужом пробиралось к вес╦лой воде.

На картине круги, и снега, и поля,
И медальный овал на песке у реки,
Догорающий камень, клочки февраля
И струящийся воск из-под ж╦лтой руки.

16.3.94






Центр мира давно погорел как Москва,
Как Москва, погорел как Москва.
Я средь пепла остаться хотел как листва,
На пожарище мокром листва.

Люди ч╦рные встали в углах нежилых
Как гробы, средь углов нежилых.
Голоса кувыркаются в стенах пустых,
Ещ╦ слышатся в стенах пустых.

Расплетается узел посредством огня,
Не живущего в пепле огня.
Не минует пожар и коня и меня,
Не минует пожарник меня.

Ты найди, мой пожарник, меня в темноте,
В непролазной густой темноте.
Обещай мне мороз и пустую постель,
Обещай мне пустую постель.

Обещай мне, пожарник, рождественский л╦д,
Обещай мне рождественский л╦д.
Он излечит, исцелит, меня он спас╦т,
Брата л╦д своего не убь╦т.

Как животное древнее чуждых врем╦н,
Как животное прошлых врем╦н
Буду я этим льдом погреб╦н, погреб╦н.
Буду пористым льдом погреб╦н.

10.12.92






Бесноватое детство в коробке вращалось бел╦сым дымком
Расцветало по небу малиновым алым цветком

Шестигранная юность мудрила и морщила лоб
Отрицая разумность треща сухожильями строп

Маслянистая зрелость давила на честность и ум
Неспокойная ясность стерпелась и слиплась в обыденный шум

Просветл╦нная старость дрожала стонала и жгла
Темнотой предстоящей что ч╦рная душная мгла

Небеса обещая шипя и шатаясь от сна
Облака пустота одиночество небо весна

Пустота безъязыкая цепко держала. Душа
В синеве растворялась как сахар - с достоинством и не спеша

Словно спящий герой исчезая в реальности сна
Забывая узоры на водной лазури окна

Забывая шнурки что вязать не умел никогда
Золотые деньки деньги больше чем круг пятака

Ломоту и всезнайство вес╦лую трезвость и жар
Голубые вагоны составов тревогу вселенский пожар

Забывая тебя и себя и е╦ и меня
Оставляя лишь привкус дрожащего медного дня

Ощущение трепета ветер кузнечики вдох теплота
Золотая полынь отражения вечер ступени моста

Простота теснота ломота темнота теплота
Красота высота одиночество и пустота

28.11.93






На картонном пространстве лица твоего - пастила
Пластилиновый лоб детской куклы покроет плюющим огн╦м.
Проливает узоры чело, и глядят из сырого стекла
Позвонки пыльной рыбы, жующей коренья под пн╦м.
	Там кукушкою скорченной ноздри темнеют, и нос
	Тлелой мякотью вывернут, вылеплен из кожуры
	Ж╦лтых яблок, пластмассовых склеенных роз,
	Из бумажных букетов, мышиной душистой травы.
Треугольник волос - бравый атавистический знак
Воскового сословия, ангела, мха в колыбели, добра.
Рама глаза манерна, намеренно выверен зрак,
И ресницы - суть пальцы, струенье ветвей из костра.
	Переспелая смоква вкушает шуршащий шнурок,
	И дракон шепелявый щебечет за ч╦рною мшистой щекой.
	Подбородка не вывернет, не убежит из-под ног
	Исходящий от ссохшейся кожицы замшевый зной.
А на пальцах - анапест, синицы, морские ежи
Серебрятся рогатками, шеями мех стерегут,
Говорят - сбереги, если надо - продай, заложи,
И забудь до скончания вязких развязных минут.
	Путеводна печаль - на ладони иглу не ищи,
	Закатай бледный компас под холм запасных рукавов,
	Осторожно срезая на темени слепка хвощи
	И размеренно слушая смерть ледяных голосов.
Что они говорят? Говорят, что опишут тебя
Как бесценное мясо, как тело коровы святой,
Поедая которое от наслажденья хрипят
И ломают амуров фарфоровых над головой.
	О, тебя разрисуют узорами острых ключей
	Как шкатулку с зерном, как конверта картонный фасад.
	Пусть отыщет средь россыпей опись любитель, хитрец, книгочей,
	И положит, краснея, сию же минуту назад,
Ибо ест пустота как шагреневый пряник бумагу,
И под аркой пчелиное лепит собранье гнездо
Шумно так, что прохожий сбивается с шагу,
И ладони отводит в карманов сырое тепло.

4.6.93, СПб






Как счастлив я, что избежал определений
Тогда, когда мы были вместе, милый друг.
Теперь я вижу: небеса и тени
В лице тво╦м сплетались в ч╦рный круг.
	Там были жилы трав, сугробы глаз зел╦ных,
	Укусы листьев, голоса цветов,
	Вороньих лап следы и миллионы
	Медвежьих ягод в саже рудников.
Табачный дым в столбы скрутил волокна,
В два платиновых стержня над водой.
Лежали на снегу как полосы и окна
Пространства лба, укрытого зимой.
	Мох яблочной щеки сгорал в руках бездымно,
	Бездумно, как исчерченные дни
	И скобы рта, и возглас неизбывный,
	И лепестки ресниц, и чешуи огни.
Как прав был я, что избежал определений
Твоих благоухающих глубин,
Седин, извилин, недр и наслоений.
И настроений кропотливый тмин,
	И бисер мыслей, и пшено уныний,
	Горбатых перьев швы и поры сна,
	И норы букв, срастающихся в имя,
	Как корни флоксов на горбу окна.
Твои высоты в пепле извержений,
И шеи рубикон, где перлов карамель
Избавила меня от тяжести сомнений,
Направив  взгляд дробящийся на цель.
Теперь там корень бед и раздраженья хвоя,
	Венозный лес заноз, как иглы для страниц -
	Парадоксально чист, бескраен и бескровен,
	Подобно снулым рыбам, павшим ниц.
	Теперь там пустота и порванный экватор,
И выжженный квадрат, и чернота
Летающая молью бесноватой
На кончике священного шеста.

16.12.93, Сочи






На мои возражения день отвечает бесчестием лунного света
Выгорают картины румынских враждебных кровавых романов
Загибается угол страницы - плохая примета
Медный валик царапает петли пружины в пучине дивана

На коленях стоят упокойные злые костюмы
Хмуро мелочь в карманах катая отвечают чужими духами
Фотографии падают навзничь - зачем мы? к чему мы?
И тетрадь оставляя пятно на паркете порастает лишайником, мхами

А пространства - куда не заглянешь - утонешь. Тогда не повесят.
Бессюжетность прожитых рассказов сво╦ наверстает под краном
и в лопнувшей кафельной ванне
Напитает сырая вода тво╦ тело как молочные сладкие смеси
Медный валик ворочаться будет в промокшей утробе дивана.

30.11.92






Окна восковое личико
Раскачивалось во сне
И два деревянных куличика
Зимою росли на окне

Раскачивались наличники
На ледяном окне
Луны восковое личико
Жило на ч╦рной сосне

С испугу в сугробы ввинченной
В мо╦м безымянном сне
Зимы ледяное личико
Пело зам╦рзшей весне

Про птенчиков, пеночек, птичек
Уснувших в стеклянном сне
Про два безымянных куличика
Росших в пустом окне

Изменчиво, невосприимчиво
Сугробы росли на дне
Твоего воскового личика
Сидящего на сосне

2.7.94, Москва






Куда исчезают бабочки,
Когда мы выключаем лампу?
По мосту двигались люди
И золотые гудящие горы
Взрывались у них в переносицах.
Осколки щебня пробивали автобусы,
Застревали в только что испеч╦нном мякише,
Проходили сквозь широкие листья азиатских елей.
На всякий терроризм довольно простоты
И плосколицые марципановые зв╦зды
Поворачиваются так же безучастно
Обозначая не то дурную погоду,
Не то цепь мировых изменений
В моей сумасшедшей жизни:
В одной из комнат трофейной беспорядочной квартиры
Сорвалось со стены ржавое детское колесо
Из ночного горшка вышел в потолок
Столбик мутного пара
Яркий игрушечный гриб
Пош╦л к дверям
В тонком луче лунного света
Куда исчезают бабочки,
Когда мы прячемся в одеяла
Как в мохнатые меховые норки?
В материнских сумках
Важно умирали ключи
А из пудрениц лез белый воздушный мох
Золотой крест на груди грешницы
Тополиный пух детских вытянутых снов
В кармане отца
Табак воюет с каменным носовым платком
Удавленная пуговица
Смотрит пустыми глазами на пол
И рыжие счастливые тараканы
Бегут от взгляда прочь
Мышь учит азбуку
Прогрызая склеенный букварь насквозь
Куда исчезают ночные бабочки
Когда лопается толстое стекло стакана
И горячая говорящая вода
Хлещет в подставленные стены
Выросших преграждающих ладоней?
Усатый дедушка с портрета
Очищает стеклянный сюртучок
Слабыми пальцами
Ибо травы высохли и завяли
И в глубине каждого цветка
Поселился пыльный шум пустоты
Ордена трескаются вдоль
Словно новогодние грецкие орехи
Медали наполняются горьким шоколадом
Планки истекают заслуженным м╦дом
Я закрыл руками глаза
Загадочные ночные бабочки
Затопили сны и перелески
И я снова бежал
По огромной
Концетрически сужающейся поляне
К зв╦здной яме
Наполненного гулом колодца
Так и не получив ответа
На вопрос заданный случайно

27-29.6.94, Москва







Петербуржские явки провалены.
На захваченной площади спит абрикосовый дым.
Рыбаки на гравюре печальны и неузнаваемы,
Номера и ключи переходят по праву к другим.

Нас уволили; мы превратились в проталины,
Нас теперь не найти и при свете дневных фонарей.
Инструменты расстроены. Явки безбожно провалены,
Именами пугают особо шалящих детей.

Отсыревшие комнаты. Вещи дорожные свалены.
Как ненужные куклы мы спим в ожиданьи гостей.
Документы просрочены. Медные кольца распаяны.
Во дворе жгут костры из просушенных водорослей.

Кто из нас провокатор? Улыбчивы, не опечалены,
Мы ложимся на дно, опасаясь любых новостей.
Заговорщики выданы. Пытки водой нескончаемы.
Казнены на плацу все герои дрянных повестей.

О тебе пусть напомнят приливы глухого отчаянья,
Переломленный камень и переложение сна.
Капитаны пьяны; юнги глиняным хлебом отравлены,
Остальная команда спит в ж╦лтых кричащих домах.

Петербуржские явки. Последние снимки проявлены.
На захваченной площади спит абрикосовый дым.
Шторы плотно зад╦рнуты. Наши слова обезглавлены.
Номера и ключи переходят по праву к другим.

10.3.94






День пропитан м╦дом как китайский пекинес
Люди на прошпектах вырастают до небес
Говорит слепящая ж╦лтая стена
И фиалки ч╦рные лезут из окна
В море опускаются холод и мороз
Женщина у пристани чистит абрикос
Папиросный дым летит невесом и бел
Насекомый жук на яркий галстук сел
Башня путеводная светит сквозь туман
На плече фотографа дремлет обезьян
Лаковые косточки щ╦лкая во сне
Проходя по досточке, катаясь на струне
Тарахтит моторная лодка на волне
Что же так спокойно мне, так уютно мне?
Господину сытому и важному притом
Спящему, убитому золотушным сном
Или напроказничал, а теперь смеюсь
Не вовремя пожадничал и оставил грусть
Сладкую как облако, медовый пекинес
Сахарное яблоко, карамельный лес,
Грусть необъяснимую, светлую как даль
Слепую, боязливую, дремотную печаль.

23.2.94






В каналах Царского села
Вода не отражала лиц.
Рябая водоросль плыла
В кругу велосипедных спиц,

Матрос бежал из парка вон
И стая нимф гнала его.
В ушах стоял вечерний звон,
И вс╦. И больше ничего.

Сон не искал меня, а я
Бежал утоптанных полян.
Как юноша взахл╦б стрелял
По джунглям ж╦лтых обезьян,

И н╦с взлелеянный сапфир
К губам, как драгоценный дар,
И, круг волшебный очертив,
Скитался в прожитых годах.

В зел╦ной топке ледников
Я размораживал огонь,
От недостатка лучших слов
Кусая круглую ладонь,

Стремясь не то, чтоб умереть,
Но завершить бескровный цикл.
Морозным пламенем сгореть
В прекрасно-невозможный миг.

Так размышлял я над водой
Канала Царского села.
Перевернувшись головой
Вниз жаба дохлая плыла,

И день стекал веретеном,
Искусно вызывая сон.
С горбатым небом заодно
По травам полз вечерний звон.

27.1.94






Я не могу уснуть, не написав
Про жирный запах перьев музы жаркой,
Блуждающей по стеблям белых трав
За спинами уродцев в жалком парке.

Мне сон дневной сулит смягченье бед
И рифмы безопасные, простые,
Как т╦плый ш╦пот, старческий совет,
Слова тишайшие и паузы немые.

- Иди за мной - отшельник говорит,
И рыб ряды сеч╦т пустой рукою, -
- Когда вода тебе ресницы опалит,
Огонь остудит жар и мысли успокоит.

Я рад тебе, глухой и светлый сон,
Ты - м╦д и молоко, а я ангиной болен,
Уныл, уютен, скверно заземл╦н,
И, в общем-то, уже совсем спокоен.

Я буду спать как камень, как вода,
Как отражение в зеркальной цитадели.
Не собираясь в путь неведомо куда,
Не поражая убегающие цели.

Как лестница, как выдох, как герой,
Попавший в суггестивные сугробы,
И замерзающий истошною порой
Младенцем в теплоте сырой утробы.

17.11.93






Узкий ум, перепелиный нос,
Пепел, пч╦лы, папоротник, ворс,
Шарики смородины, скворцы,
Цирковые бородатые борцы,

Музыкальный слух, чертополох,
Бани, глины, чищеный горох,
Булочные, войлок, лебеда,
Опрокинутые навзничь города,

Бег зрачка, медведи, черноз╦м,
Лебеди, невзрачный водо╦м,
Крестики сирени, парашют,
Сжавшийся в кольцо змеиный жгут,

Шелест мысли, взрывы, тишина,
Профили деревьев у окна,
Оседающая пыль, веретено.
Вс╦ равно, приятель, вс╦ равно

Будет петь испорченный кальян,
Будет пролезать в глаза изъян -
Комната, свернувшаяся в ком,
Сумасшедший и спокойный зримый дом,

Вещь, таящаяся в ящичке стола,
Замирающий на цыпочках чулан,
Приоткрывший скприпнувшую дверь,
Друг сомнений, пресловутый червь,

Выгрызающий ущербинку в груди.
Что же, друг, попробуй, проследи,
Так глубок ли этот ч╦рный ход?
Цыкнула игла. Рука ид╦т,

Но ответ меняет на вопрос:
Узкий ум, перепелиный нос,
Голубая кровь, пчелиный лоб,
Прелый вкус, ногтей сухих стекло,

Бег зрачка, бровей дремучий лес,
Сахарная кость, противовес,
Раздел╦нных полушарий головных.
Одеяло, утро, звуки, сны.

9.8.94, пос. Октябрьский






Все царства мира ты не переспоришь,
И мер расч╦тных силу не изменишь,
В цветастых прилагательных утонешь,
Глаголов вязких тьмы не одолеешь.

Но радуйся, изменчивое чадо,
Живым предметам и теням раскосым,
Люби животных в ямах зоосадов,
Лови по снам горящие кол╦са.

Следи как выпрямляется растенье,
И держит воск свед╦нные ладони,
И продолжает долгое паденье
Мохнатый геликоптер посторонний.

Смотри на небо, сложенное втрое,
И как Земля меняет форму шара.
Как снег над головою купол строит
Из ваты, бл╦сток, кухонного пара.

Как плавится отпущенное время,
И гипсовые спят в песке фигурки
В обнимку с нами, а быть может с теми,
Кто тоже пил волшебные микстурки.

И рябь ид╦т по лицам как по водам,
И улыбаются изменчивые дали,
И пьяная весенняя природа
Кричит назойливо из войлока и стали.

Вс╦ так спокойно. Отчего ж ты споришь?
Ты ведь как надо не умеешь спорить.
Задумчивых скворешен не построишь,
Рокочущее не заглушишь море.

Чего же боле, друг, чего же боле?
Ну что ты ищешь там, где будет проще -
Густые буковки засушенных магнолий
И муравьиные сверкающие рощи,

Осколочные горы, минареты,
Секвойи, померанцевые мази,
Бесплатные неверные советы,
Случайные намеренные связи.

1.4.94






Шаловливые подростки читали на остановках зел╦ные томики Генриха Гейне; Влюбл╦нные в собственные отражения декламировали нараспев перед зеркалами и                                                                                                                                                                                   суконными витринами визгливые ламентации; как слеза с сыра, скатывалось с фанерного горизонта маленькое ворсяное солнце.

А я был болен  жалостью и дрожью, а я боялся просить сигареты у скаредных прохожих, а улицы мне казались такими же безобразно будничными, как и мои последние опусы.

В шоколадных плитах изюм боролся с жареным арахисом, халаты рыжебородых продавцов-сардов пахли стерильным зимним воздухом, жиром, печенью, трубчатой ж╦лтой костью, азиатским развратом. Я всматривался как зачарованный в еловые чащи их новогодних бород.

И надвигался праздник, и отростки сиреневых осминогов свисали с торговых лотков,и  дети бесновались под ногами, как бел╦сый дымок из раздавленного сухого гриба.

Праздника ждали с усмешкой и приговорами, капитаны плавающих церквей и электрических соборов посылали через экраны воздушные поцелуи родным и близким.

Морской воздух ассоциировался с болезнью. Курортные проплешины городов исчезали под лавиной грубо раскрашенных гирлянд  и китайского деш╦вого серпантина. Страховые агенты спешили - ведь так много самоубийств случалось в эти яркие зимние дни.

Большой популярностью пользовались кубики сухого льда, мгновенно исчезающие и оставляющие после себя разряж╦нный воздух, суету и гладко обструганные еловые щепочки. Эпилептикам продавали джаз на прозрачных рыбьих костях.

А волосы мои, водоросли и ногти были почти незаметны под коркой естественного целлофана; а мои птицы раскл╦вывали алмазные кукиши, стремясь добраться до з╦рен; а мои ч╦рные лакированные жуки пугали в ванных комнатах расч╦сывающихся после купания дам.

Никто не верил в конец света, мысли о будущем укладывались в сезонную спячку, и двери глубоких и т╦мных квартир не желали открываться; стеклярусная крошка шла по пятам.

- Откройте глаза - взывали к прохожим неприлично накрашенные клоуны, похожие на ожившие восковые наросты. В горячей водопроводной жидкости появился бульонный вирус, и вода капала еле-еле. Трубы лопались, закупоренные ж╦лтыми жировыми пробками.

Откуда-то наползали волны виноградных улиток и новостройки были практически спрятаны под глазированной шевелящейся коркой.

Поговаривали, что от простуды помогает насыщенный хлорный раствор, но дети, отчего-то, упорно отказывались его пить, несмотря на подарки, настойчивые просьбы родителей и советы улыбчивых заокеанских врачей.

А в башне собственного разума, Аполлон Безобразов продолжал исписывать страницу за страницей. Воздух был полон радостью и ложью.

21.11.93






Истекал отражением вьющийся лентой ручей,
Зажимая руками глаза, проплывало пустое лицо,
Сикоморы, построясь в ряды, выпускали синиц из ветвей,
Углубл╦нные камни меня окружали кольцом.
Я кричал оттого, что не видел отставших людей,
И фонтаны воды исторгал мой утопленный лик,
И казалось, что камни, точнее - один из камней
Обернуться пытается на человеческий крик.
Только впущены корни в отверстия полой земли,
И лицо уплывает вс╦ дальше, а на глубине
Столько ярких светящихся лиц хоровод завели,
Что становится страшно за те отражения мне.
Так тревожно и пусто стоять на одном берегу,
Если берег другой - откровенное синее дно,
Что уйти я хочу, но увы, без лица не могу,
И как в чашу - смотрю в ледяное пустое окно.
Там созвездие рыб расплетается в солнечный крест,
И летит колесо, и уснувшая дева плыв╦т.
Листья ржавые, рыжие из многочисленных мест
Лента узкая быстрая к водовороту нес╦т.
Словно палые листья вращаются лица смеясь.
От ручья ль╦тся холод и запах прибрежной травы.
Зв╦зды скользкие втиснуты в сочную ч╦рную грязь,
И залил млечный путь на полях путеводные рвы.
Утонувшие пятна всплывают, и в небе клубящемся мне
Как зеркальные призраки - те же улыбки видны,
Что средь рыб находились, лежали камнями на дне,
Оставаясь небесным законам чудесно верны.
Над хозяином спящим, закрыв облаками глаза,
Пребывают всю ночь, пропуская рассеянный свет.
- Утонувшие лица, я с вами - над берегом кто-то сказал,
И пош╦л, каблуки погружая в свой собственный утренний след.

1.6.93, СПб






Крылатых змей ласкали старцы на иконе,
В купальнях мраморных струился женский мох,
Баранов резали мужи на лунном склоне.
Мир делал вдох.

Тепличных юношей висели в петлях гроздья,
Бессмыслицы нам преподав урок.
Сгибал огонь высокие колосья,
Означив срок.

Ловил острогой рыб скопец на междуречье,
Вода вилась и пенилась у ног.
Искус остаться между временем и речью
Я превозмог.

Гравюру наблюдая в пыльном зале,
Забыв о ней, ступивши за порог,
Я смысл т╦мный отгадал едва-ли...
Какой здесь прок?

Так вс╦ разглашено и безнад╦жно,
Уныло ясно вс╦ и сон жесток.
Но, если пробовал сказать, то осторожно
Я брал листок,

Выискивая вместо имени сюжеты
И вензельные формы редких строк.
Вопроса не задав, я получал ответы
И был убог.

А старцы на картине бесновались,
Крылатый змей от ласк тщедушных взмок,
Горящие дома за спинами метались,
И сипло дули в рог.

16.11.93






Гони коней, осенний каннибал
Асфальтовое мясо истерзав
Ступн╦й двуперстной
Небо взяв в кулак
Распугивая стаю зв╦зд-собак

Глумись над статуями рыжею листвой
Щербатым ртом вкушай бесшумный зной
Освобождая место
Для зимы
В обрывках високосной бахромы

Властитель, жди удара дня в висок
Впитает тлен твой алчущий песок
Безвкусной сливой
Головой коня
Проскачет вялое пятно огня

Оранжевое молоко пролив
Стоишь ты обнад╦жен и красив
С ножом кленовым.
Рыщущим козлом
Осеннее по небу свищет зло

И Бог, средь отцветающих садов
Спасает души гибнущих цветов
Садовник-Смерть
Набив бумагой рот
Почтительно под корень стебли рв╦т

Цианистые соки пруд зальют
Спаси дыханье в несколько минут
Щека к щеке
Река бежит к реке
И голова в венке, и листья на руке

19.6.93, СПб






Спокойна благостная жизнь
Под сенью девушек в цвету
Повязкой прикрывая слизь
Накапливая м╦д во рту
Я счастьем шалым обуян
Курю разж╦ванный табак
Читаю пушкинских цыган
Выч╦сывая у собак
Из шерсти розоватых блох
Скрипит свиваясь бастурма
Я от безделия оглох
Я слеп я вял схожу с ума
Под сенью девушек в цвету
С улыбкой скользкою в руках
Дышу жасмином в пустоту
Слежу за спариваньем птах
На платьях брошенных. Паркет
Вздымается тугим горбом,
Брезгливо морщится портрет,
Шумит бумага под столом
Витиевато говорит
О Розе, Смерти и Страстях
Угрюмо варево кипит
Темнеет мясо на костях
В собачьих мисках. Зеркала
Исследуют мой низкий лоб
По пальцам вязкая смола
Бежит как жидкое стекло.
Под сенью девушек в цвету
Рассказывая притчи вслух
Распространяя теплоту
И мяса вяленого дух
Я умираю как ямщик
В пустыне. Подводя черту
Игриво радио пищит
И м╦д сгущается во рту.

8.6.93, СПб






Скушно с женщиной печальной,
Легче было бы с болтливой,
Чтоб рассказывала тайны
Торопливо, торопливо.

Плохо с дамой терпеливой,
Черноглазой, чернобровой,
Легче было б со сварливой
Божьей тощею коровой.

Что достатка от молчанья,
От пустых замочных скважен.
Легче было б от отчаянья
Драть кору с кирпичных пашен.

Было б легче, было б легче
Суетиться и метаться,
Резать кожи безупречно,
Пьяным по гостям шататься,

Расковыривая д╦сны
Разговором, разговором,
Чем пилить пустые сосны
За забором, за забором.

Нет в истории растенья
Теплокровных интересов -
Неудачи, невезенье,
Парниковые порезы.

Мясо жизни им не нужно,
Перец, городские вина;
Пусть молчат себе недужно,
Камнем напрягая спины.

Что же делать? Не спастись нам
От молочных сочленений.
Думать просто, бегать быстро,
Будоражить населенье.

Или вешаться и падать
В ч╦рных глаз пустые гн╦зда.
Вместе с барышнею плакать
Так трагично. Так серь╦зно.

Так убого. Так нелепо
Расточатся твои силы,
Словно глиняного хлеба
От излишества вкусил ты.

И теперь, расправив брюки,
Камешком лежишь на склоне,
Поглощая жизни звуки
Без мучений и агоний.

Словно моль, печаля взглядом
Молчаливые пейзажи.
Слыша рядом, слыша рядом
Шелестенье женской сажи.

26.3.94, 14:03






Унаследуй меня, молодая пустая земля.
По твоим пузырям разойдусь я сиреневой мглой,
Застоявшейся пылью из трюма чудес корабля,
Расцвету в ч╦рном мясе тупой деревянной иглой.

Я вкушу твои запахи ватным бесчувственным ртом,
Мои ноздри открыты для вялого корня, земля.
Пусть в тебе разгорается серым песчаным костром
Безнад╦жная, мутная, дряблая память моя.

Так прими не обол, но живое стальное перо
В яму рта, как зерно, для продления жизни своей
В концентрическом мире воронок и м╦ртвых кругов,
Для скольженья по льду антрацитовых гулких полей.

Злые зв╦зды бегут в нефтяном отражении глаз,
Погибая от холода песни поют небеса,
Словно ангелы, пьющие сладкий малиновый газ,
Позабыв Рождество и привычку нести чудеса.

..................................................................................

Расступись же, земля, обнажая кишащую твердь,
Где сплетается с проволкой водоросль, спит органический червь,
Где лежит моя память песчаным шуршащим ковром
На лишайниках лета и хвойном покрове сыром.

Перевозчик от берега лодку ногой оттолкн╦т,
По земле черепаший челнок тяжело пополз╦т
Меж бетонных долин. Телебашен готический строй
Прорезая насквозь запредельной своей простотой.

Мы в полях тебя встретим, в пустых зазеркальных полях,
Средь молчащего племени спящих в снегу поселян,
Мастеря голубей из сол╦ного теста и льда,
Поясняя, что здесь из погоды - одни холода.

На вершине горы звуковые лежат облака,
Граммофона игла вязнет в белом комке молока,
В паутине лучей, погреб╦нных в хрустальном гробу,
В лунном студне воды, заключ╦нной в кипящем пруду.

Так прими не обол, но живое посланье в гортань,
Что звучит медоносно, врачуя вселенскую брань,
И неси себя дальше, молочною пеной полян,
Неспокойная, яркая, трезвая память моя.

3.1.94







Рискуя собственной свободой
Я полюбил себя.
И мчалась тусклая природа
В себя трубя.
И вырастали в снеге ели
Из детских снов,
Скакал на розовой газели
Корнет Петров.
И золотая диадема
Венчала лоб,
Надсадно выл в постылых стенах
Пустынный гроб.
И пахло праздником, фольгою
И колдовством.
Качалось небо под рукою,
Плыл синий дом.
А в цвете чудилось такое,
Что только свист
Был объяснением. Тобою
Заполнен лист.
И надо петь, но слишком поздно -
Я взял сво╦.
Ш╦л скорый поезд в небе грозном.
Раздать бель╦.

26.1.93







Я занимался лишь тем, что учил разговаривать рыбу,
Ватные гвозди вбивал в перепл╦ты истлевших распятий,
За бирюзовые пятна носил на предплечьях ушибы,
И не стремился принять человечество в с╦стры и братья.

Вс╦ бесполезно, как птичьих иероглифов стая,
Сахарный ком под водою, зерно в голубиной пустыне.
Знание жд╦т интереса, но лишь пробираясь не зная
Можно сплести темноту в иудейское полное имя.

Можно тебя полюбить, похотливый и скучный нач╦тчик,
И ударения ставить, справляясь в таблицах и присно.
Ты уж, верняк, не долбишь перед образом  "Отче",
И оттого не воспримешь мой вспученный стих с укоризной.

Что же ты есть? - керосина червивого шайка,
Или крестец, гематома и жабры в глуби экспоната -
Я размышляю над язвами схем. Угадай-ка,
Что на душе и на лбу уходящего брата.

Вс╦ безнад╦жно, как связка ключей среди поля.
Буквам не слиться никак в полнокровное красное слово.
Лаской, слезящимся облаком плыть в тишине алкоголя
И возвращаться сгоревшею коркою снова.

Парнокопытное варево тешить расколотым звуком,
Медные деньги носить в декадентских от╦чных оправах -
Вот и награда за сшитые доктором руки,
Вот и иллюзия, сударь, а стало быть - вот и отрава.

Вор среди трав, шелудивое детское племя.
Птичка увязла, а ногти пустили на пломбы.
Так нерадиво вед╦т с человеком себя это время,
Строя как т╦мные избы в лесу золотом катакомбы.

Пой триолеты и лейся оливковой дрянью,
Или раскуривай влажные белые колья -
Глиняной чернью заполнены улицы ранние,
Улицы поздние ею страдают тем более.

Вс╦ безутешно, как жезл без шапки и трона.
Что мне кларизм, когда свет вытекает сквозь щели
Нерукотворного купола, бункера, сточного склона,
И оседает в ногах предстоящей постели.

Можно раскаяться, если был в ч╦м-нибудь грешен,
Можно родиться сначала, но прежде (смотри примечанье) -
Лезь в поднебесье по скользким ладоням черешен,
И загибайся улиткой на метре слепого отчаянья.

Вот и занятие - сч╦т пролетающих мимо
Гипсовых ангелов, праведных душ и болидов.
Сад, тишина, удлин╦нные лбы херувимов,
Мох, шелест ветра и пешки в руках инвалидов.

Съесть мандрагоры, иль в гости пойти к ассасинам,
Ржавые ножницы выложить, вылущить скверные мысли,
Рухнуть преградой в трамвайных путях тополиных,
Шумно исторгнув сухой анилиновый рислинг.

Нет и объекта для склоки, ругательства, ссоры -
Вс╦ слишком мелко; кружение букв по странице
Напоминает животный инстинкт быстро прятаться в норы
И, средь земли пустотелой, янтарною пылью клубиться.

Вс╦ бесконечно, как бешенство перерождений,
Даже соития с музой напыщенно однообразны,
Даже экскурсии сквозь запредельные сени
Так схематично проводит мой гений бесстрастный.

Есть ли сомнения? Вряд ли. Но можно еще улыбаться
Хищно и скомканно, весело и безучастно.
Грезить идеями духа, туманного братства,
Битву со злом объявить кропотливую и безопасную.

Плыть саркофагом по дну карамельной долины,
Жечь парусиновых идолов, дабы продолжить движенье,
Не прерывая могучего сиплого вечного сплина,
Но уповая на свет, широту, долготу и спасенье.

29.11.93






Слишком сладко сочится зима
Тополиным сиропом в улыбках вороньих
Самол╦ты увязли, хромые запнулись дома
За людей посторонних.

Что за снег подо мной, что за грязь!
Что за икры на фотообложке!
Что за дети гуляют, смеясь,
Словно сороконожки.

Это ж лето! Но - чу!
Снежный ком разорвался петардой,
Засмеявшись спустились к плечу
Рыжие бакенбарды.

Что за снег! Что за бред! Что за пыль!
Что за боль под глазами зимою!
Человеческий розовый криль
Приготовился к бою.

Поджигает свалявшийся снег,
Пилит ели как головы мавров,
Пь╦т бензин из задумчивых рек,
Насыщается лавром.

Завернувшись личинкой в тепло,
Улыбается тихо и мудро,
Убаюкав всегдашнее зло,
Позабывши про утро.

30.7.- 2.8.93






На Дворцовую площадь меня выносили как камбалу в чаше с водой,
Развевались по воздуху лица, дымил свежей выпечкой столб.
Наверху, за стеклом, раздавили гигантский орех кровяной
И заборов ресницы делили движение толп
На зрачки и хрусталики, брызги густого свинца,
На сосуды порожние и голубые огни.
Расступались подъезды, как вытащенные из яйца
Полум╦ртвые люди вываливались на пни
Городской мостовой. В переулках цвела кисея,
Отгороженный всадник давил скорпионов и пч╦л.
В перспективу канал уходил как безжизненная змея.
В плотном теле сиял телефонной кабины мосол.
Я смотрел на асфальт сквозь бесцветную призму воды
И развергшийся люк выпускал сеть тугих пузырей
В непролазный закат. Отплывающие сады
Пассажиров манили провалами ч╦рных аллей.
А кост╦р возле статуй кричал на прохожих и дым
Обволакивал пальцы как мякоть грибковых культур.
Острый серп отсекал фиолетовый блик от звезды
И вставали улыбки на лицах бесполых скульптур.
В д╦снах сколотый камень песком осыпался. Язык
Электричкой последнею вился и капала яркая ртуть
На сквозные пути. Седовласый усталый старик
Вознамерился первым острогу стальную воткнуть
Под бессмысленный взгляд. Нож по воздуху бабочкой плыл,
Рвы наполнила пыльной акации едкая слизь.
Торжество знаменуя, оркестр игриво завыл
И круги лакированных дисков в машинах тугих завелись.
Это камбалу ели. Вкушающим не возражал
Возлежащий и вспоротый ловкими пассами рук.
Лишь сосуд негодующе д╦ргался, бился, дрожал,
И над площадью н╦сся глухой затихающий стук.
Кости согнуты были и втиснуты в щели домов,
Чешую выносило в тоскующий двор проходной.
За сияющей пылью и пальцами толстых столбов
Облака поднимались, как пена над серой волной.

29-30.5.93, СПб






Вечер обволокся тлелой темнотой
Переломленные лапы у собак
Буквы собираются в увечный строй
Защищаясь от невежества и врак

Отщепенец и гнусавая душа
До утра в каморке жж╦т свечу
Пишет книгу, давит кончиком пера
Зв╦зд прожорливых златую саранчу

Вс╦ свершится - но допишет только он -
Встанет зарево и разойд╦тся мгла
Зазвонит поломанный дурацкий телефон
Тень оставит пост и выйдет из угла

Возвратится друг отравлен, виноват
Вынырнет на мост ужасное дитя
Чудным образом избавится спас╦нный от стигмат
Забормочет патефон хрипя

Профиль из чернильных пальцев нам сложи
Вырасти на лбу потешный гриб
Жизни две в одну как волосы свяжи
И деянья рук своих узри

Чтобы переделать в тот же миг
Ибо сломанные лапы у собак
Вызывают у прохожих крик
И глазной глубинный дикий мрак

13.2.94






Или профиль испитый лелеешь,
Или ходишь беднягой без денег.
Замечающ, пугающе тлеющ,
В понедельник, пустой понедельник.
Свою жизнь, человек, продлеваешь
И лелеешь, как губку лелеешь,
Посюжетно попутчиков знаешь,
Медногорло кричать не умеешь.
Хочешь грудь колесом и размера -
Пятистопного жаркого ямба,
Хочешь с гипсовым жить пионером,
Слыть растратчиком, ухарем, франтом.
Хочешь жить - но шипишь и добреешь,
Когда видишь увечные лица,
Заговариваешь, брадобреешь,
Хочешь т╦плою влагой излиться,
Раствориться и развоплотиться,
Разбежаться, по древу растечься,
Хлопнуть форточкой, вздыбиться птицей,
На костях побежд╦нных разлечься.
В понедельник, пустой понедельник,
То как яблоко липнешь, то зреешь
Как нарыв. Прощелыга, бездельник -
Ты себя в этот день не жалеешь.

19.7.93






Головные голубые боли
Красные обеденные вина
Я обр╦л в краю кривых магнолий
Где не добавляют в пиво тмина

Розовые рыбии улыбки
Роковые раковые клешни
На пути встречались в преизбытке
Равно как и пятипалые черешни

Злые кориандровые горы
Недоумки всех мастей и красок
Находились по ту сторону забора
С ворохом сомнительных рассказов

Голые пластмассовые д╦сны
Ржавые рыбацкие крючочки
Наблюдал я осени и в╦сны
Прогоняя скверный спирт сквозь почки

Мягкие истр╦панные карты
И пивные треснувшие кружки
Не скрывал под крышкой школьной парты
Из прессованной древесной стружки

Я не жил кавказским чичисбеем
И природа мне платила мало
Белые бетонные траншеи
И жирафьих шей скупое сало

Но сироп всегда без дополнений
Кипарисы - в очередь и строем
Жизнь моя не ведала сомнений
Одноклеточной казалась и простою

А случилось - чудеса и были
Голубые головные боли
Жизнь царапали кусали и точили
В райском уголке кривых магнолий

29.10.93






И не так безнад╦жен дрожащего солнца обмылок
И на ветке фонарик и влага чернильных бутылок
И янтарная муха в зел╦ной смородине глаза
И судьба водолаза плывущего в облаке газа
И оконная рама прочна словно гробик хрустальный
И прохожий прямой словно жердь в суете обручальной
Покупает цветок и ведро шоколадного лома
И вес╦лая женщина ходит с собакой у дома
Невозможный огонь выжигают из ниток трамваи
Холоднее огня голубее огня не бывает
Призадумавшись дерево смотрит на плоские искры
И лицо озаряется вспышкой морщин серебристых
И не кончится ветер никак и все люди летают
И листва под ногами при близком осмотре сухая
И ключи под рукой и запомнить дорогу несложно
И что было тревожно - теперь уже вряд ли возможно

1.9.94






Подводные церкви наполнились тающей паствой
Полы натирали не маслом а ч╦рной икрою и лыжною мазью и пастой
В витринах растения плыли и окунь твердил Алиллуйя
В распадах клубящейся пыли знакомые руки мелькнули
Отпущенный воздух старался уйти сквозь незримые щели
И окунь по залу метался и рыбы на стенах висели
Распятые рыбы твердили костями что мир неизбежен
Сугробы и глыбы придя за сухими гостями сказали что он не безбрежен
Что есть и у мира границы - подводные церкви и небо
И рыбы вертелись на спицах в три стороны кланяясь слепо
А вскоре - как корм и отрада рассыпались сочные стены
И рыбы и черви и гады впотьмах разбрелись по вселенной
И расположились крестами что в небе заметны зимою
Под свитыми в петли мостами укрыты проточной водою

23.1.93






Лицо на морозе подобно застывшей воде
Там ч╦рное дно не видно
Там ч╦рные ветви стоят
И если зажгутся на дне
Два глаза в глубокой беде
Над берегом не устоят

Застывшие люди с разрезами каменных глаз
Им ч╦рное видится дно
И рыба с распавшимся ртом
Но если смотреть на других
Увидишь себя и других
И вскоре забудешь о том

3.1.93






Либо - это просто Рыба
Так глаголет спящий бэби
И в просвет сияет глина
Изо рта. И при ответе
Пахнет детскими духами,
Рыбьим молоком тяж╦лым
Ложе зарастает мхами
Руки зелены на сколах
Либо - это значит Ибо
Свет ли╦шь - то будешь вечен.
В воздухе сырого всхлипа
Слышно: рыба любит печень
Рыба любит снег печ╦ный,
Рыба любит печенега -
Под водою отрок оный
Видит приближенье снега
К ряби мутного экрана
Отрок не боится гриппа,
Ибо, как это ни странно -
Либо - означает Гибель.

23.3.93







- Я научу тебя глотать тв╦рдый дым -
Сказала кукла,
И распахнулись, разорвав сиреневые обои надвое,
Стены моей квартиры,
А в небе на мгновение
Показалась фотография левого глаза Господа
И цельнометаллическая,
Запаянная с обеих концов трубка.
В одну минуту,
Как бы сквозь оболочку
Свежего рыбьего пузыря
Стала мне видна
Пота╦нная жизнь горожан:
В архитектурных мастерских
Скрипели под грифелями клювов
Плосколобые ж╦лтые семиты,
Муравьи в пазах макета
Выклеивали слюной женское сердце,
Цвета как петушиный гребень,
Как открывшаяся при переломе кость.
Кровь наполовину,
Наполовину - лезвия и перья
Содержал тонкостенный стакан
Заведующего отделением,
И разрушающе быстро
Металась под вспотевшим плафоном
Гитара испанского музыканта,
Который, будучи спрятан
В пластмассовом коробе,
Будучи заперт на цепь транзисторов и диодов,
Вс╦-таки умудрялся
Через вязь реш╦тки
Подавать в пространство
Грустные и безнад╦жные мольбы
О помощи, о пощаде,
О том, чтобы идущая навстречу
Слишком медленно
Безграничная и всепожирающая любовь
Ускорила шаг.
Лев у подьезда
Терпеливо сносил и трещины
На т╦плом, ст╦ртом прикосновениями
Выходящих на улицу квартиросъ╦мщиков, носу,
И гвоздь меж боковых резцов,
Коим и пытался
Несовершеннолетний негодяй Колтунов
Достать из зева
Спичечный коробок,
Хранящий в себе и м╦ртвого,
Маслянистого как нарыв, жука,
И Большую Стеклянную Пуговицу,
Про которую ему рассказал
По великому секрету и одолжению
Отставной Полковник Авиации,
Доживающий свои последние дни
На убогой кровати
Туберкул╦зного бодрящегося диспансера.

Листва слепит мне глаза.

- Так что же требуется для того, чтобы глотать тв╦рдый дым? -
Спросил я у присмиревшей куклы.
- Встань - сказала она - Иди ко мне.
Я, скрипя и внутренне переворачиваясь,
Покинул угрюмое готическое кресло
И, толкаемый в спину
Стерильными взглядами внебрачных фотографий,
Желая здоровья и родным, и близким, и незнакомым,
Пошатываясь как пресловутый седьмой одинокий слоник,
Пош╦л навстречу
Неприлично расставившей блестящие,
Не загорелые, но розовые ноги, кукле.
Она же, глаза прикрыв лукаво,
Задрала смешную однообразную одежонку свою
И, показав взд╦рнутым кнопкой-носиком вниз, приказала:
- Целуй!
Густой дым ш╦л из разверстой щели,
Еретики, обнимая ч╦рных орущих котов,
Восходили на огненные постаменты,
Жанна Дарк, подметавшая до этого момента площадь Мира,
Надела ч╦рные очки сварщика.
Едкая гарь сверлила мои изогнутые ноздри.
Я наклонился ниже.
В щели равномерно вспыхивали и угасали маленькие серные огоньки
И слышалось прищ╦лкивание,
Словно небольшой скользкий моллюск
Жадно глотал проходящий в чрево извне свет.
Живой бессмысленный дым
Облекал гортань подобно шерстяному вязаному мешку,только -
Изнутри и обдирающе жестоко.
- Глотай! - приказала кукла.
Звук АХ прон╦сся в меня как медицинский зонд,
Я поперхнулся и, захл╦бываясь слезами,
Стучащими каплями стронция,
Стрелками медных часов ПОБЕДА,
Проглотил.
Кукла заскулила и, превратившись в хитроживущую собачонку,
Кинулась из комнаты прочь.
Трещина на обоях процвела матерной геранью,
А из пальцев буквально выскочила
Горячая буква У.
Сломанная печать отделилась ото лба как короста
И темноусый архангел,
Прорезая беспредельный свет
Лучом тьмы из немецкого карманного фонарика,
Подхватил под мышки грузное и липкое тело,
Выплюнул клочок папиросы
И, незримо вздыхая,
Пон╦с скорбный с виду груз
Из помещения вон.
Наполненные тв╦рдым дымом л╦гкие
Бились в глубине стыдливой плоти
Как крылья серой вздувшейся бабочки.
И, возвращ╦нная из животного состояния в родное -
Глумящееся и гладко-свербящее,
Кукла медленно закрыла за ним дверь.

		"Дым тяж╦лый тебя научу я глотать,
		И протаскивать в л╦гкие смех, как комок растревоженной ваты -
		Кукла ночью сказала. Скрипела пружиной кровать,
		И светились во тьме неприжившиеся заплаты."

23-25.5.93, СПб






Писать в семнадцать дряблых лет -
Копать ботву в кофейной чашке,
Так было с каждым.
Выйдешь, закурив,
В промозглый парк больного Петергофа,
Посмотришь в статуй мыльные глаза,
Потом зевн╦шь,
Засмотришься на юбки,
Опомнишься,
Засмотришься опять...
А день уж и прош╦л.
Бежать скорей домой!
Хватать в охапку ноздреватый образ,
Две рифмы связывать матросским узелком!
Но вс╦ же -
Как пусты текущие аллеи.
И запахнув сиреневый камзол
Ты нагоняешь тень,
Берешь ее под руку,
И не спеша заводишь разговор:
В семнадцать лет мы ищем пистолета
И склонны рассуждать с самим собой,
Лишь только б не читать
Написанное ночью,
И не узнать всей правды. В холода
Младенческого д╦рганного быта
Скорее взрежешь ломтиками вены,
Чем в зеркало спокойно поглядишь.
А кто же не писал?
Разительные толпы
Безмозглых гениев, сутулых дураков
Степенно исчезают в мутных волнах
Ритмичной полу-грамотной страны...

14.6.94






Эмоций вьюноши остыл, увы, накал
Как пламень в недрах чудо-лампиона,
Пока я статуи за плечи обнимал,
Пока я целовал в глаза хамелеона.

И женский смех вкушал как абрикос,
И вату ел, пропитанную клеем,
Игриво подавал сигналы SOS
Влюбл╦нным в тишине пустой аллеи.

Но ангел добрый рот мне закрывал,
Беря в расч╦т объ╦м пустых стаканов.
Я в карты с шизофреником играл
На воду всех морей и океанов!

И красный кенарь в клетке-колесе
Ловил жуков невидимых на прутьях...
Знать умерли эмоции не все,
Коль улыбаюсь я, дыша убогой грудью.

10.5.93






Зло и золото - паническое сходство -
Свиток в лапах птица пронесла
В коем сказано, что время оста╦тся
Время-золото сжигает нас дотла
Человек и дым нерасторжимы
Неразлучны дым и человек
Казнены весной, водой судимы
Рыбой жареной повенчаны навек
Прожигают ч╦рные сугробы -
Нож сквозь масло - намечая путь
Чтобы не остыть, а ночью чтобы
На персты погасшие не дуть.
Прочитали в небе - нам сказали,
Или это полыхает снег -
Время - только зло для тех, кто знает
Как нелеп сгоревший человек.

28.12.92






Опиши мне тополиный пух,
Циник, стоик, вьюноша и дух,
Что зимой хранится в рамах для тепла,
Летом жж╦т гортань как пастила.

Опиши влюбл╦нных слитых в ком
За кустом, за ссохшимся кустом,
Что со статуями схожи ввечеру
Перекатывают красный воск во рту.

Опиши коней железных, заводных
На мостах угрюмых, несмешных.
За перилами которых - пауки
Ползают средь тел по дну реки.

	Шпиль голландский и межр╦берная мгла
	Тополиная сухая пастила
	В носоглотке слиплась в белый ком
	Вспыхнула улыбка как излом

- Опишу дымящийся каркас
Тела, без излишеств и прикрас,
Тела города, ложащегося спать
В т╦плую истлевшую кровать

- Опишу живущих кукол-горожан
Налипающих жуками на экран
Водяных и ч╦рных гулких глаз
Из бутылок пьющих жидкий газ

И, словами успокаивая ум,
Меднолобый от обилья взрослых дум
Юноша, улыбку искомкав,
Прятал смятую тетрадь в рукав.

18.5.93, СПб







Опиши мне выморенный пот
Скряга, жулик, пьяница и жмот
На заляпанных подковами щеках
Счастья пот и пота липкий страх

Опиши подзорного коня
На семи дробящихся огнях
На семи звонках колоколов
Проплывающего над зерном голов

Над потоками струящихся зеркал
Над железом обнаж╦нных тонких скал
Взгляд летит над пропастью дождя
С точностью летящего гвоздя

Опиши поездку горожан
Из реторты голубого гаража
Выезжающих в косматые леса
По причине недостатка в волосах

	Клуб чахоточный и юркнувшая мгла
	Медицинская уч╦ная игла
	Вникла в темя извернувшейся струной
	Зашивая внешний мир сырой

- Опишу тебе подьездов дикий смрад
Фонарей гигантских виноград
Купол мыльницы деш╦вого метро
Горькое и колкое ситро

- Опишу переживающих людей
На полянах монотонных площадей
Насекомых на сетчатке мостовой
Защищающихся палою листвой

Так сказал и вышел закурив
Юноша сердит и терпелив
А уч╦ный юркий старичок
В кольца вдел скрепляющий крючок

1.7.94, Москва






Мы катались на статуях в ж╦лтом скрипящем саду
- Добрый конь, подожди - ты сказала, а то я сейчас упаду.
Но не слушался конь, крошки гипса светились во рту,
Сквозь еловый огонь пробирался с тобой он к мосту.
А в дупле бюсты классиков пили за здравие вас
Из фарфоровых тазиков, из общепитовских ваз,
И пластмассовых кукол ряды окружали болота и мхи
Гуттаперчевым бликам звезды сочиняя смешные стихи.
И устал добрый конь, и светящийся рот приоткрыв
Вдруг сказал - Ты не тронь меня, я от прогулки чуть жив.
Полежим, поболтаем на ч╦рной печальной земле,
И в тумане растаем. Держалась ты крепко в седле
И не слышала т╦плых, усталых животного слов,
Лишь разбитые ст╦кла сверкали в ладонях мостов.

12-13.4.93






Вдумчивый кораблик бледно-синий
По волне зел╦ной печени плыв╦т
Сквозь цветы разбухшие глициний,
Человеческий душистый м╦д.
Пастырь полых глиняных кувшинов
Прут стальной баюкает в руках,
В компасе уставшая пружина
Спит на перет╦ртых ремешках.
Добрый доктор, умудр╦нный медик
Из зрачков струит лучистый свет
И мучнистые тяж╦лые медведи
Лапами неловко машут вслед.
Пастырь зв╦зд морских - он сам есть рыба,
Рыба-доктор поднебесных вод.
Если б ты нас спас, то мы смогли бы
Видеть как корабль твой плыв╦т,
И в крестах, что заменяют мачты
Гвозди медные блестящие горят.
Словно рыба может что-то значить
Под ланцетом рыбы-корабля.

9.5.93






Ничего в помине нет
Только щ╦лканье костяшек
В плоскодонной ст╦ртой чаше
И два неба из монет
	Ничего в помине нет

Ничего за дверью жд╦т
Кольца вязкие кидает
Веселит нас и пугает
И сигналы пода╦т
	Ничего за дверью жд╦т

Ничего вокруг тебя
Ходит губкой и сосудом
Измельчив табак-рассудок
Время детское губя
	Ничего вокруг тебя

Только ковшик осиян
Просит пить у диких уток
И вода разжав желудок
Мчит чаинки в океан
	Только ковшик осиян

Только глина и ребро
И жасмина куст горящий
И трезубец говорящий
Пожилое серебро
	Только глина и ребро

Только рыба и огонь
Гладкошерстный лес сосновый
Чешуя морской коровы
Оперение ворон
	Только рыба и огонь

И бумажный вымпелок
В день вес╦лого гулянья
Насекомых ликованье
Сна мгновенного хлопок
	И глубокий потолок

17.6.93, СПб






Средь сутолоки городских жилищ,
Кирпичных домиков мерцающих полей,
Проходит день - безжалостен и нищ,
Накрашен ярко. Лживый лицедей,
Живой кадавр, смеющийся слепой,
Разбрасывает мясо и еду,
Тряс╦т как п╦с кудлатой головой,
Скользит балетным мальчиком по льду.
Кипящий свет и белый жировоск
Как бабочка распл╦скивает он.
Жидом стареющим наводит нужный лоск
На "пиво-воды" тусклый павильон.
Горбатый карла, парниковый шут -
Железной цепью бь╦т в небесный свод,
Сгибает ивовый звенящий тонкий прут,
Как сторож мечется у запертых ворот.
Средь сутолоки пара и песка,
Вращения семи небесных сфер,
Струится день сырой парчой с лотка,
То вдруг рычит, внезапно озверев,
И падает как пьяница в сугроб,
Ругается беззубым стариком,
То недоверчиво подростком морщит лоб,
Пульсируя невызревшим виском.
А я стою в н╦м медною елдой,
Или бреду неведомо куда,
Себя питая кислою едой
Газет и книг. Седая борода
Ещ╦ не оплела лицо мо╦,
Ещ╦ не сгнил и не ввалился нос,
И не волочится навязчивым репь╦м
За мною пропитания вопрос.
Средь сутолоки ваты и волос,
Прогорклых масел, крови, бытия, -
Нелепица, загадочность, курь╦з
И светлый день приветствуют меня.

11.3.94








Сугробы и собственная лживость давят мне на глаза
Я слепну от т╦плого домашнего запаха
И мандариновая кожура пахнет твоей кожей
Бесконечно вздорно хочется угнать самол╦т
Забрызгать лакированной кровью
Иллюминатор над лесопосадками Свердловска
Потерять как монетку мир.

Город загажен воспоминаниями
Войлочные куколки продают в общепитовских кабаках
Все подозрительно беременны
И чернила выцветают раньше
Чем успеваешь сжечь написанное
Бумага кусает за пальцы
Некто соблазняет 19-ю девушку
Ну и чорт с ним
Мне вс╦ безразлично
Как тем самым сугробам
Под моими геодезическими глазами
Безразлично как сугробам
Похожим на алкогольные утренние мешки



Я понял: что-то совершилось:
Годовалый реб╦нок выговорил мо╦ имя,
Город сомкнулся как вода.
Мне хотелось пить,
Но, отчего-то, вокруг были только раздвинутые ноги купальщиц
И слоновьи ступни водолазов.
Хотелось застрелить обузу-тело
Из целлофанового поджига,
Но становилось вдруг жалко,
И тело хотелось накормить зефиром.
Голые истр╦панные карты показали мне:
Ты, сомнабулически бродящая по квартире,
Ловишь вылетевшую из моей книги
Ватную шамкающую моль;
Я пытаюсь попасть в вену,
Но, либо ломаю иглу,
Либо обрываю красную ниточку;
В черепаховом ларце умирает греческий Кащей.
- Вот и пришли беды,
- Вот и осыпались радости, подобно ногтям и роговице,
- Чего уж боле? - Осень изводит вегетерианством.
Пустить крохотную струйку крови,
Залить и одеяло, и книги, и оставить на утро,
Перестелить кле╦нкой мосты.
Рассказать себе про себя,
Выслушать не перебивая, учтиво и молча,
Превратиться в потустороннюю игрушку
И свершившееся объявить
Несбывшимся дурным предположением.




Горела ч╦рно-белая фотография,
Под невыносимо пронзительный голос
Извивались булавки на лице,
Китовый ус скручивался в спираль
И вселенная, растопырив ладони,
Протискивалась в яркую трещину.
Бел╦сые ландскапты покрывались коркой осязаемости,
Мысль сделалась до того чуждой,
Что е╦ можно было ухватить попер╦к туловища пальцами,
Деревья доедали запоздалых путников,
Лошадь пыталась вывести на песке цифру 11,
Ощутимо трещал оседающий под давлением эмоций небосвод,
А я стоял как неотмщ╦нная свечка в храме.

31.10-1.11.93






И ты, взопревший перев╦ртыш Гинзберг,
И ты, вымерзший как полое яблоко,
Любитель бесплотных ликов ночных бабочек,
Эдгар Аллан По -
Наступающее облако приближается
И поглощает идущих вниз головами
Под аркой нефритового моста исключений,
А тех, что срываются вниз -
Упаковывают в ледокоиновый кокон массового целлофана.
Ты, сломанный психиатрический крючок нерва,
Наборматывающий паровозам италийскую скороговорку,
Эзра Паунд,
И ты, наглотавшийся собственных переизданий,
Подозрительно зеленогубый ботанический глашатай
Уолт Уитмен,
В переводах востроносого палочника -
Мыльная пена разъедает корпус
Романтической подводной лодки
И тминный chewing-gum залепил единственный иллюминатор,
А тех, кто спасся - выставляют в кровоточащих витринах
И заставляют надувать щ╦ки,
Показывая в кулаке две т╦плых коричневых вишни.

Головоногие моллюски
В л╦гких нарывах слепого радикализма -
Вы бред╦те спящими статуями
По каучуковым лесам бесхребетных верлибров
И прочими, едва заметными змеиными просеками
Не всегда осмысленных размеров.

3.11.93






В одеялах распоротых красного ватного неба
Кувыркаясь в обломках гранитных расколотых крыл
Междужильного мяса от птицы суш╦ной потребовав
Край ладони на память в раскрытые губы вложив
Ты лежишь и земные змеистые трещины тело тво╦ покрывают
Словно кукольный веер пластмассовый вереск трещит
Не огонь - легкокрылые рыбы в подр╦берных ямах гуляют
И облитый эмалью волос распускается щит
Телескопы направленны. Сквозь разряж╦нные сферы
Голос твой как состав ль╦тся воском по ч╦рной земле
Виноградинка кружится в облаке выдоха серого
Паутина свивается в облако, вязнут ресницы в смоле
Выпускают каналы лежащих на палевом грунте
Заводных лебедей и курортников с пеной у рта
И сквозь зубы сочась выплывает в сиреневой мути
Человек что бросался зимой прошлогодней с моста
Очистной водо╦м в тебя Дант неживой погружался
Деревянные полости скисшие души он видел на дне
Отряхнув чешую выходил он на берег и жался
Серый л╦д к его платью. Фонарик горел на сосне
Из ноздрей сладкий дым выливался на куст молочая
Ворон лапы задрав крылья чистил о крошки угля
Завороженно ягодкой мокрой блестящей вращая
Как вращает матрос фонар╦м в темноте на носу корабля

1.5.93






Мандельштама коричневый перст
Вырастал из затейливых мест
И указывал в розовый куст
Что зимою запущен и пуст

Ходасевича выжженный лоб
Мне примеривал высохший сноб
Жгло пятно и окончился год
Я уш╦л из жестоких пород

Кузмина магнетический зуб
И скупой станиолевый круп
Замечал у бессонных гостей
Что заходят в посмертный музей

Сологуба магический глас
Меня пестовал холил и пас
И росла на лице борода
Призывая к другим городам

Вагенгейма земельный надел
Разграфить на пол-мира хотел
Но Смоленского кладбища смрад
Скрыл идущих портретов парад

Бродский тоже сквозит чрез бетон
Но не мрамор а камфара он
Пахнет камфарой розовый куст
Выделяется ж╦лтая грусть
Как пустая вода из креста
Заполняя живые места

22.12.92






Я пытался представить себя младенцем
Скользким зародышем
В торфе радушного чрева
Раздувшимся сонным калачиком
Что больше похож
На комочек пресного теста
Нежели на разумное существо
И надо же -
Ухо провинциальной девушки Вари
Проколотое трижды
Покрытое пухом лебяжьим
Толстенькое розовое ушко
Виделось мне

Я перевернулся на другой бок

Сморщенное как гигиеническая резинка
Бледное и неживое
Как росток картофеля
В подвальном помещении частного дома ╧ 37
По улице Верхняя Набережная
Вялое как моя память
Показало себя из глубины неведомого
Ухо Профессора и Крупного Специалиста
По Проблемам Миграции
Мужских особей
Вольфрама Н. Пендерецкого
Ухо сие пахло клумбой
Пахло ухо земл╦й

Я разогнулся и л╦г на спину

В дверь царапалась собака
- Интересно какие уши у моей собаки -
Думал я
Протянул руку и стал ощупывать
Собачью голову
За этим занятием и застали меня врачи
Один из них взял меня за ногу
Перевернул внимательно всмотрелся в пах
Подбросил в воздух
И улыбнувшись громко сказал присутствующим:
- Мальчик!

19.1.93






Беспокойная спираль,
Я, младенцем, помнил точно,
Что невидимая почта
Отложила календарь.

В днях - пустоты. На просвет -
Переливчатое время
Пузырится вместе с теми,
Кто жу╦т ученья хлеб.

В пузырях земного рта
Кто разучивает гаммы -
Дышит едким фимиамом
Позолота, маета.

Деловито рассмотрев
Облаков свистящих точки,
Костяные гребешочки
Изломал чесночный лев,

А корявые столбцы
Вылущив из пустоцвета,
Переваренное лето
Населяют мертвецы.

Нет покоя и в воде -
Озорные водолазы
Строят глупые гримасы
Рыбу спрятав в бороде.

Оста╦тся черемша,
Пестики, столы, скорлупки,
Меднокованные ступки,
Грифель от карандаша.

И вес╦лая змея,
В хвост вцепившаяся крепко,
Деревянная прищепка,
Колб расколотых семья,

Остановленные дни,
Перестеленные строчки,
Крепко сшитые сорочки,
Зв╦зд задумчивых огни,

Собственный разумный лоб,
Ясноглазое отродье,
Куст процветший в огороде,
Карт игральных мятый гроб,

Пуговиц литых возня,
Бакенбарды скисших масок...
Самой пристальной из сказок
Мир усыновил меня.

5.6.94






Соловьиною шерстью вскипели подмышки соснового ватного бора
На лучах, на занозах, на хвое повисли унылые мухи
Закипает щетина, ползут ручейки по затылкам

Это ящур слепой укусил гуттаперча сырого коровы
Да не выдернет зубы никак - одолела пахучая др╦ма
Распрямляет ворсинки идущий на свет подорожник

Мокролицые камни уснули вповалку как дети
Только пахнет потеющим илом, горячим кирпичным пом╦том
Заиканьем страдает и дачник и рупор литой безъязыкий

Вс╦ вещественно даже козлов острозраких бородки
Заболели паршой треуголки бойцов на плакате
И не в ручке иссякли чернила - просохло трескучее сердце

Либо горло устало катать скарабея слезящийся шарик
Либо это на голой земле замолчали безносые птицы
А в траве потеряли звонок из железных пластинок

Так на противне варятся лилии в брызжущем праздничном масле
И на дятлах ермолки сидят осторожно и важно
Как на принцах по крови, чиновниках т╦много леса

Разогнулись узоры на башне дрянного вокзала
Поезда исчезают скрипучею фата-морганой
Засмеялась кукушка, но тут навалился и вечер

Освещает дорогу горящею книгой подпасок
И свивается Бунин промозглый в смердящую ч╦рную трубку
А за лесом в корыто стучат, обещая пришедшему ужин

22.8.93






Счастлив, кто влез на вершину холма,
Но как низко он пал!
Или уч╦ба не лечит, или провалы в бумагах,
Кто-то приветливо машет мне с самой вершины столпа
Глиняным флагом, обтр╦панным глиняным флагом.
Счастлив, кто влез на вершину холма,
Но как низко он пал!

Из насекомого шелеста ясли тугие сплети,
Крестик оставь на плотине и в дебри слепые нырни:
Где там скрываются змеи и злые угри?
Где там скрываются змеи? Смотри, не смотри -
Утро прозрачное щиплет вершину холма...

В кожаной яме усни, да и спи там один,
Сок поглощая, животный живительный сок,
Не промышляя ничем, ни о ч╦м ещ╦ не размышляя,
Лишь напрягая поверхности глин
И незрелый висок.
Счастлив, кто свет погасил, просыпаясь.
Счастлив, кто свет погасил на вершине холма.

Рижский бальзам для притирки ушибленных мест,
Для прижигания шей и отрубленных лиственных рук
Холм исторгает, и вс╦ источает окрест:
Свет, покровительство, корень, возвышенность, звук.

Счастлив, кто влез на вершину холма,
Но как близко он стал!
В небе ладони увязли и снег покрывает лицо,
Ни отвернуться, ни вспомнить ступени моста,
Около пристани вспомнить ржаное кольцо.

Сладкого воздуха выпить дошедший сумеет,
Не помешает никто ему, не помешает.
Сладкое яблоко в воздухе ч╦рном поспеет,
Белая точка в ущелье ущербном растает.
Счастлив, кто влез на вершину холма,
Как дал╦к он от жизни!

Глиняным флагом, кто машет мне глиняным флагом,
С башни высокой и с ветки сосны над обрывом,
Над титаническим, вм╦рзшим во льды саркофагом,
Над набегающим синим шипящим приливом?
Счастлив, кто влез на вершину холма
И притом не очнулся!

Разглаш╦нные тайны мои
В очистных водо╦мах терзает сиреневый окунь,
Разглаш╦нные письма, прочитанные людьми,
Вылетают как юноши в пятна распахнутых окон.
Ядовитые розы живут на вершине холма
И сгоревшие злаки.

Кто в избушке подвижной сво╦ заряжает ружье,
У подножия порох оставив и сбив расточительный камень?
Это ж╦лтое эхо нес╦тся по скушным холмам азиатским
Поглощая, нагнав отраженье глухое сво╦.
Счастлив, кто влез на вершину холма
И проводит там время.

Звуковые раскаты в низинах уже не живут,
Крабовидные палочки, лепет залеченных крыл,
Указатели воткнуты, дабы не сбился маршрут -
На вершину холма и на небо, где ты уже был.
На поляну бескрайнюю у изголовья холма.

Собираешь ли зв╦зды, иль просто без дела сидишь,
Забиваешь ли гвозди - никто не осудит тебя.
На вершине холма пустота и глубокая тишь,
На вершине холма тяжела и прохладна земля.
Счастлив, кто влез на вершину холма
И про это не знает.
Счастлив, кто влез на вершину смешного холма.

23-24.2.94






Вечер пахнет крабами
И писать не хочется
О жизненных параболах
Несбывшихся пророчествах

Не хочется в аквариуме
Искать наощупь заболевшую рыбу
Не хочется читать про мальчика
Который с двумя чугунными утюгами под мышкой
Бр╦л в липкой жаре
По щербатому мосту
Над зел╦ной водою
Не хочется даже выключить газ
Пусть летает соединение убийственных элементов
Пусть друзья расшифруют и домыслят то
Чего не понимали
Когда мы собирались вместе
И пили водку
И ели суш╦ные сливы
Пусть над тобой наклонится
Седобородый старец
Похожий на Параджанова
И скажет: Выходи, приехали...

Ведь в мо╦м представлении
Господь Бог выглядел именно так

22.2.93






Колесо только внешне похоже на рот,
Но следы от помады
Здесь явит раздавленный голубь.
И когда взвизгнет рыба
И сдвинется розовый л╦д -
Перепутать легко: это рот, это глаз, это прорубь.
Водяное пятно на лице - тоже круг,
Заклинание ветра звучит как плевок футуриста.
Дно шевелится множеством поднятых рук
Оживающих статуй под звук водяного горниста.
Здесь реб╦нок на санках летел...
Передвинул предметы, заш╦л в телефонную будку,
Обернулся - навстречу лицо как раскрошенный мел -
Подобрал на дороге платок,
Оказалось, наощупь, голубку
Раскроил как копилку трамвай.
В это время на озере
Кончились деньги и треснул,
Зачернел на изломах
Тугой ледяной каравай,
И в сияньи туманного мха
Заблудился рыбак интересный.
Вот тогда и случилось, что рот
Был приятелем принят
За край металлической кружки,
Коей черпают воду,
А мастер потом отоль╦т
Из ожившей воды
Ледяные смешные игрушки.
Колесо только внешне похоже... И все,
Кто кричит над рекою озябшее сонное имя,
Заклинают свой ветер вращаться в сво╦м колесе
И не путать их лица с другими.

13.2.93, 01:18, СПб






Ничего я не купил
На растраченные деньги
Червоточины чернил
Источили лба ступеньки

Хохотали пятаки
Над поломанною розой
Восковые дураки
Пили свет туберкул╦зный

Я слонялся как пятно
По полям веселых будней
Костяное домино
Обживал в горбатых клубнях

В студне скрученной воды
Разрывал тугие нити
Как заслон от ворожбы
И нелепицы соитий

И усатый как кентавр
День скакал за мною следом
Вынимая изо рта
Ночи скверные советы

То протягивая нить
То отравленное мясо
Но хотелось пережить
Кульминацию рассказа

Где геройское мурло
Убивает негодяев
И с оглядкой мчится зло
Голой задницей сверкая

10.1.94






Искала жизнь моя где лучше
Готовят сытный мох обедов
В садах, как райский облак тучных.
Ах, Грибоедов, Грибоедов,
Не ты ли написал когда-то,
Что от ума пребудет порча,
И комом в горле встанет злато -
Вс╦ тяжелее, жарче, горче...
Но мне ли слушаться советов
От карл чугунных и бессонных.
Я рассуждал, о Грибоедов,
В кабинах будок телефонных,
Я знал тогда, полпред Российский,
Что мысль моя и жизнь - едины,
И появлялась резко, близко
Даров бездонная корзина,
Откуда сыпались узоры
Восточных пакостных чеканок,
Перстней глубокие заторы
Закрыли путь на полустанок,
Лился воздушный мох стру╦ю,
Суля удачу и безделье,
И морщилось под головою
Грибов лукавых новоселье.
Я променял. Слова и смыслы
Мне показалися ценнее.
Виденья яркие провисли
И ватой обложили шею.
- Кого везут? - я слышал справа,
А слева что-то отвечала
Снов голосящая орава,
И сбитый домик мой качала.

9.5.94






Как Изольду спать ещ╦ уложишь -
Так и шепчет из сырой травы:
- Папа, смастери мне, если сможешь,
Куклу из бараньей головы.

Т╦мный лес тревожит детский запах,
Синий огон╦к дрожит в окне.
- Сделай потихоньку, добрый папа,
Дочку из костей куриных мне.

- Сделай, дедушка мне липовые ножки,
И не будет так вода страшна...
- Бабушка, из шерсти ч╦рной кошки
Ты натки для кукол полотна.

- Буду платья расшивать глазами
Заблудившихся в лесу детей.
Кукла ярко-красными глазами
Из-под лавки смотрит на людей.

И в ответ, забавно и нелепо
Смотрят, испугавшись, старички
Сквозь круги серебрянного света
В ледяные острые зрачки.

10.5.93







Из- под пола росли руки
Вились белыми петлями по картонной стене
И упираясь в потолок
Срывали ногтями изв╦стку
Раскачиваясь чертили спутанные линии
В открывшиеся двери
Заходил ветер
Караванным пут╦м
Пробирался по пушистой пыли
На вс╦м лежащем
Делал холодно
А за окнами
В щелях неба блестела яркая медь
И деревья как стыдливые девушки
Убегали от каменных людей
По горло врытых в ч╦рную пустую землю
Да, вид одинокой головы
Способен напугать не только дерево
Я помню как сам шарахался
От всего, что лишь сперва
Производило впечатление живого
От Рождества Христова
Я дожил до таких печальных дней -
Башмачная колодка ненад╦жно укрыта
Ж╦лтой газетой
Под кроватью дыбится гипсовая кошка
С проволочной сеткой на морде
Мой дом в то время был укрепл╦н стенами
Я же был окруж╦н лепящимися друг к другу
Невидимыми телами себя в прошлом
На верхнем этаже обитали хозяева
На нижнем этаже ютились рыбы
Сонно плавающие между размокших клубней
А на окраине в полых шатрах
Некто добывал несвежий воздух
Из изрубленных в щепу генеалогических древ
Кто же распоряжался моей жизнью?
Совет старцев?
Кричащий голосами здоровых
Воинов-мужчин
Исходящий добром вождь?
Город Хацор жил за моей теменной долей
Говорят что там было развито земледелие
Дальняя торговля палестинской смоквой
И финиковым мясом без признака костей
Спутанные качающиеся руки олицетворяли
Узкий вечер
Падение ВСЕГО на землю
Невозможность дорасти до деревянного неба
Нежелание жить не то чтобы в согласии
А хотя бы рядом
Просто рядом друг с другом
Пуговицы вшиты в свиную кожу так крепко
Что любая попытка открыть книгу
Начиналась ломкой ногтей
А прекращалась унынием и тупой скукой
Открытой оста╦тся лишь брошюра
Об окраске шерсти в лилово-синий
Пурпурный цвет
Рот мой вблизи похож на ценный моллюск
Я говорю им только эстетически-вычурные
Полу-истины полу-заклятия полу-молитвы
Полу-рыба полу-человек полу-слепой червь
Гляжу я томим безделием и нескорым исходом
На почти убежавшие деревья
Занозистые девчонки
Покрытые мокрой корой старые девы
Клейкие зел╦ные рты
Порхают в ч╦рном
Власть была уничтожена
И фараоны 18-й династии
Имели безвольные кукольные подбородки
Крепостью изысканного вина Божоле
Отличались их белые подбородки
Я же лиш╦н и того
Описание моего лица
Неопредел╦нно и похоже на отсутствующий ветер
От Рождества Христова
Я дожил до таких печальных дней
Есть дом но он полон мной в прошлом
В том настоящем где я был свободен от долгов Хапиру
Давно чудесная память давным-давно
Да есть руки у меня много рук
Образ
Что же это я? Есть образ
Убежавшие девушки-деревья
Хеттская корова кверху палевым брюхом
Вокруг поле
По следам подобно мыслям идут царьки
И местоподданные сытые божества
А недалече
Мужичок в треухе плю╦т в страшное жерло колодца
Прислушивается с минуту
И тут же отбегает
Ему известен закон
Вылетит не поймаешь
Вылетевший столп бесплотного и невнятно-т╦много
Повергает плевавшего в ужас и зуд
Вылетевшее рассеивается по щелястому небу
И только изредка показывает себя говоря
Мене мене любезный
Мене мене дражайший искусник
Мене мене  искуситель неизвестного Я
Вот ты и дожил
От Рождества Христова
До этих печальных дней!
Горит под ногами
Вс╦ написанное мной до этого
Что называется вернулся в свою Палестину
Чистый ликом кочевой шейх
А там уже ходит трамвай
Мальчик в синей тужурке
Тряс╦т язычок колокольчика
На углу улицы им. монархии Гексосов
Продают душистое мыло
Казалось бы чего ещ╦
Как позвольте же сохранить свою индивидуальность
Здесь и сейчас
..................................................................................

Чтение исторических книг наскучило мне порядком
Ветра в комнате нет
Закрыта дверь спутанные линии рук
Спят стоя
И только ж╦лтое пятно горящей ш╦лковой нити
Плыв╦т в приливах красного моря воска
Свиная кожа положена мной на полку
А бездушная рука послушно и странно отчего
Выводит в заветной тетради слова
Которыми всякий мой знакомый
Заканчивал и день и дело и жизнь:

От Рождества Христова
Я дожил до таких печальных дней...

26.12.92





Да, так выходит. И желания земные
Уже случились:
Крошечные горы,
Занозы золотые в венах,
Навязчивый пчелиный шум
Теперь не вносят беспорядка
В морщинистую жизнь мою.
Занозы поросли дурной травою,
Пик Детства прочь источен муравьями,
Навязчивый пчелиный шум навяз в зубах.
Отдохновенье представляют лишь прогулки
К приморским замкам
В сумраке заката,
Зажж╦нные слепые сигареты,
Угрюмое бесцветное вино.
Число - уже не звук,
А буква - не мораль;
Мирская жизнь не терпит отклонений,
Приходится и отработать долг.
Но стойкий ж╦лтый цвет
Сулит ещ╦ победы,
Чем побеждает разум иногда.
Тогда вста╦шь с тахты,
Ид╦шь босым к дверям,
Нашариваешь посох втихомолку
И исчезаешь.
Если ждать утра
В плет╦ном черемичном кресле,
То так легко поддаться расслабленью,
И утра не заметить. Так и ты,
Ведомый привидениями ночи,
Всего лишь в бесконечной др╦ме сухо спишь.
И жизнь тогда
Вновь обретает воду,
Матерчатые реют города
И вс╦ щекочет глаз.
Горячий, напускной,
Ты прожигаешь сон как ватную подкову,
И я седею, глядя на тебя.

22.5.94






На теле женщины я въехал в новый год
Гигантским насекомым-паразитом,
Вт╦к семенем в цикличность новых дней,
Крылатой рыбой перебрался в будни,
Крича и негодуя как весна.
Но был обилен снег на бычьих покрывалах,
Цв╦л папоротник, воздухом шурша,
А в небе ярко-красном надувался
Вселенский кукиш. В этот новый год
Я понял, что победа неизбежна,
Сопротивленье сломлено, а я
Уже не чувствую смягчающие путы,
Но падаю из колыбели в воду,
Иду на дно, как и положено реб╦нку,
Пью холод, утро, трезвость, глубину,
И вижу, как на первые мгновенья
Чужого года набегает время,
Выпрыгивают стрелки из часов,
Как пушки бъют круги контрацептивов,
Вс╦ рушится. Ресниц тяж╦лых рой
Заполоняет комнату. Минуты
Составлены из торфа и слюды, -
Так ломко исчезает окруженье,
И тело женщины свивается улиткой,
А я из паха достаю стальную трость,
И после погружаю е╦ смело
В огромный муравейник кровяной.
Погибшие цветы, в глазах устроив праздник,
Живут на дне реки. Устойчивое дно
Усеяно торчащими ветвями.
Пустырь спокоен. Небо тяжело,
Как ступни ног и голос андрогина,
Мундир мой светел, голова ясна,
Я на пути домой, пейзажи остывают,
И новый год как птица невелик.

1.1.94






Когда я вырасту большой и пойму, что делать нечего,
Я сбрею бороду, выйду из своего перев╦рнутого леса,
И спущусь в город, где на каждом углу
Буду выслушивать карамельные проповеди
Расторопных проповедников и покупать у торговцев
Стеклянный искусственный м╦д.
От непрерывного хождения по городу
У меня разболится голова,
И вечером, в парке, ко мне подойд╦т ангел,
Который поведает тихо о том,
Как я давным-давно свихнулся
От ежедневных мистических переживаний.

1.4.94






Грустным летним утром
Мудренее свет над городом
Свернувшись колечком
Ветер и грязь и холодное солнце
Ч╦рные точки окон
Сгоревшие палочки многоэтажек
Лучше пуговица в кулаке
Чем медный рай на облаке
Лучше  жить ничего не зная
Чем стариком рассматривать бабочек
Раздавленных мясными автобусами
На школьном угольном асфальте
А на пальцах - плет╦ные косички волос
И ч╦рное небо под ногтями
Небо которое так и не смогло
Тебя удержать
Когда сон закончился внезапно
И пришлось возвращаться

25.3.94






Когда над городом парит бараний бок
И ветра сморщенного седоватый клок
Я тихой сапой из подъезда выхожу
Листвой смешливой в сумерках брожу

Я - выжига, инертный гражданин
Броваст, ужимист, скользок, нелюдим
Под лампионами прошпектов и садов
Пускаю в небо красных петухов

Я в парке на приземистой скамье
Из черепа поэта пью портвейн
Прищ╦лкивая челюстью вставной
От удовольствия скукожившись спиной

На языке мо╦м столетний мох
В зобу пророс малиновый горох
И стебли кажет встречным изо-рта
И расступается людская пустота

Из люков стонущих полз╦т как марля дым
Осенние пространства голодны
То хрустнет ветка, ветер лист сомн╦т
Завоет пугалом дрожащий самол╦т

Медвежьи шкуры одевает люд
Сквозь лица статуй недра воду льют
И плещется в забвении на дне
Намокший всадник на расплывшемся коне

Заводы выжимают ч╦рный дым
Как вязкий сок из каменной гряды
Сливаясь с птицами глубокое пятно
Похоже на живое полотно

Когда над городом шуршит сухой песок
И в лужах рыбы дуют в гулкий рог
Я сж╦вывая оболочку дня
Бреду в аллее как в струе огня

И отразив глазами рыжий всплеск
Как дерево - издав бессильный треск
Проткнув затылком неба синеву
Я опрокидываю тело на траву

Беру под покровительство жуков
Земную горькую тяну сквозь зубы кровь
И опускаясь глубже вижу как
Висит над парком лягушачая икра

Могильный камень точит практикант
Процветшей язвой греет шею бант
Сезон смертей отвесных недал╦к
Когда над городом парит бараний бок

21.6.93, СПб






Дыхание тво╦ пока легко
Как хвостики невызревшей любови,
Но я вольюсь в тебя, как в молоко
Вливается струя горячей крови.

Пока ум╦н твой взгляд, и поделом
Невидим я пред белым спящим ликом,
И мал пред нависающим челом,
О, Цитадель! О, пыль! О, Эвридика!

В руках моих камней стеклянный жар
И черепиц карающая глина,
Плеск соляных испорченных литавр,
Раздавленная сонная малина,

И Север, и портреты, и медаль,
И карты всех возможных перешейков,
Свернувшаяся в буковку мораль,
Волшебная садовая скамейка.

О, нависающая как подкова прядь,
И яркий пруд, стремящийся обратно
На небо, где не взять, не отобрать,
Да и просить не стоит вероятно.

И смех, и грех, и греческий орех,
И беззаботность инвалидной ласки,
И день смешной, когда быстрее всех
Я смешивал лекарственные краски,

Забыв списать число, растратить груз
В строительстве дымящихся каналов,
Лишившись, как судьбы, всех светлых чувств
И мыслей т╦мных чувствуя начало,

Я буду умудр╦нно наблюдать
Смещенье мыслей, радужных в основе,
И в сон чужой напутственно стекать
Молочною стру╦й горячей крови.

26.4.94






Медный свет бежит как боли
По словам глухим и ломким.
Так я пьян ли, трезв я что ли
Дня зловещего на кромке?

Вещи пущены на волю,
Грифель мечется в пенале.
Черви плачущие, что ли,
Тайный ход наколдовали?

Отчего так быстро рв╦тся
Книжных букв смешное тело?
Арлекины Карло Гоцци
Ходят сквозь огонь без дела.

Как с унынием бороться? -
Вопрошают акробаты -
Сердце ватное не бь╦тся,
Быстро чинятся заплаты...

Даже рыбы в пальцах мудрых
Рыбаков не погибают,
А глотают воздух мутный,
Мух упитанных глотают.

И влюбл╦нные на стуле
Спят не зажигая спичек.
Дом гудит как тусклый улей,
Ни заглавий, ни кавычек -

Но пустые ножны в доме -
Знак предательства и страха.
Что увидишь ночью, кроме
Домысла, щелчка, замаха?

Медный - свет и тот нанизан
На усы дремучих спален.
Пучеглазые сервизы
В скверный мох врастать устали.

И вращает краник медный
В кухонной плите толковой
Хищный, вспыльчивый, заметный,
Желторотый, нездоровый

Лекарь, пьяница, калека,
Человек, сосед и совесть,
Конских дней библиотекарь,
Прожигатель жизни то есть.

Запускает в пламя руку -
Только бабочки вспорхнули,
И висят без всяких звуков
Как в поч╦тном карауле.

Тут хоть сам себя подбрось ты -
От унынья нет леченья.
Даже выскочки и гости
За обои лезут тенью

И, выдумывая слухи,
Там сидят тепло и смирно,
Словно статуи не в духе,
Гномы из пустой пробирки,

Друзи скуки, тминной хмари,
Не проснусь, чего уж боле?
В серых царствах государить
Буду я по вашей воле

Замухрышкой, бедным князем,
Ноздреватым свитом снегом,
Что для спящих безопасен,
Не опасен человеку.

24.10.94







Когда влюбл╦н,
Мне кажется, что вс╦ вокруг
Непреднамеренно и просто,
Но вместе с тем -
Во вс╦м я тайные умею видеть знаки.
От этого не тяжело -
Читаешь старую испорченную книгу
И замираешь каждый  раз в знакомом месте,
Но вс╦ же искренне.
Бер╦шь собаку и целуешь;
И пь╦шь с того же места, где она.
Вс╦ странно напряж╦нно.
Горы спят,
И лишь вращаются виденья под глазами:
То волосы, то слабый контур рта,
То палевые впадины ладоней,
Дыханье тоже... Мда...
Спокойно вс╦.
А ты не чувствуешь покоя,
И странный цепкий зуд
Ворочает тебя,
Кидая в подвиги, в кургузую бумагу,
В куст барбариса... Вот ещ╦! Рука
Невольно тянется ощупать части тела,
Потом слизн╦т стило,
Запляшет на клюке
И пучеглазые забавные царевны
Заскачут по чернильным островам.
Не можешь вспомнить имя, ищешь в письмах -
Но там лишь корки новогодних апельсинов,
Табачный пепел, вскрики и триумф.
Тебе же чудится скорее некий шорох,
Стук яблока, бескостный войлок света,
Желанье пить, не отрываясь пить.
Выходишь в город -
Там сквозят пустоты,
Знакомые тебя не узнают,
Но говорят, если подходишь ближе:
- Не подаю, любезный.
Тишина
Уже не ластится беременною кошкой,
Но угрожает. Едешь на метро,
А эскалаторы свиваются спиралью
И каждый раз выносят не туда.
По паркам жмутся голые фигурки,
Стыдливо отвернувшись. Колесо
Застыло как вода в кофейном блюдце
Пруда оправы тонкой и стальной.
Без проволочек падаешь на воду,
Не погружаясь глубоко, летишь
Распугивая стаи водомерок
Движеньями восьми подвижных рук.
Выходишь после.
- Боже, сумасшедший -
Так шепчут по кварталам постовые,
Забыв подуть в свисток. Фрагменты дня
Тебя преследуют легко и безопасно
Как запах, слабый запах молока.
Ид╦шь под окна. Юркая старушка
Тебе заранее подсовывает розы,
Напутствуя смещеньем пресных рук.
Ты сипло добегаешь до подъезда,
Скреб╦шься в дверь,
И сжав в груди биенье,
Сияя как начищенный пятак,
Нетерпеливо ╦рзаешь. За дверью
Сперва молчат, потом натужно дышат,
Царапают замок, раст╦т пустой просвет,
Замок упал, коробочка раскрылась,
Я наклонился над игрушечной страной:
В лесу там падал снег,
Горел в окошке свет,
По улицам бродили ротозеи,
И в парке гуттаперчевом поэт,
Согнувшись втрое,
Мадригал карябал,
Сбивая с бескозырки белых мух.
Влюбл╦нные фарфоровые пальцы
Вычерчивали профиль бесконечно
И трескался небесный свод сухой.
Средь вертикальных вод
Метались рыб колечки,
Бежал стеклянный звон по проводам,
И пахло яблоком,
И под печ╦ным снегом
Росла кудрявая собачья шерсть.
А вы в ту зиму
Жили в т╦плых книгах,
На улицу совсем не выходя.

15.4.94






Восковые лица тополиной пыли
Золотом чернильным затекли заплыли

Глиняные воды выточили своды
В полной несвободе нет плохой погоды

Нет свободных вышек нет глубоких башен
Осенью на крышах ветер так бесстрашен

Так бесшумен голос так слова бесполы
Веселы и быстры тяжелы и голы

И зачем нам тело плоть жив╦т отдельно
Явственно и полно пыльно и бесцельно

Кий бильярдный прочен на сукне зел╦ном
Кипарисы дышат горлом раскал╦нным

Протыкая вечер проходя сквозь лица
Осенью обжечься об зиму разбиться

Как стеклянный выстрел в тополином воске
Доживать чужое донашивать обноски

Бежать воспоминаний ш╦лковых уздечек
Под лежачий камень проникая в печень

Вместе с медным пивом. удержись от пенья
Наберись терпенья исключи сомненья

Испарись и лопни в швах запутай руки
В шкаф потусторонний заберись от скуки

И влюбл╦нный в книги разбухай Гобсеком
С голубиным небом воробьиным веком

С гипсовою аркой в ч╦рно-белом парке
Где детей огарки суетны и ярки

Мечутся и скачут голосят и гаснут
Словно перепонки бритвы безопасной

Восковые парки вяжут нить и стонут
В небе воздух светел зв╦зды в небе тонут

Рыбы в небе плачут. я стою и слышу
Как свинцовый шарик давит жесть на крышах

И хохочут люди и смеются боги
По аллеям хмурым спят единороги

Спят единоборцы в кумачовой клетке
В алтаре сосновом хвоей пахнут ветки

Воск как одеяло. восковые парки
Выправят ошибки выгладят помарки

Я вернусь и лягу ничего не помня
Кто увидит кто же кто расскажет кто мне

Сообщит и свистнет восковым лангустом
Небо слишком густо сердце слишком пусто

Мир не очень долог воздух слишком жарок
По аллеям хмурым спят подковы арок

Совы и вороны хвоя рыба арки
Глиняные нити восковые парки

3.11.93










Синоним смерти - сон.
Тяж╦лая вода
Шевелит волосы на головах у спящих.
Подводные проходят корабли
И обрывают корни белых лилий.
Сон. Тошнота. Безделье. Глубина.
Тяж╦лый сон.
Огни на мелководье.
Уходят вверх, избавившись от сна
Безродные ослабленные души,
Не потревожив рыб.
Измятый лист луны
Заливы гн╦т, подстраивая формы.
Растения. Песок покоит дух.
Молчание. Стеклянные покои.
Мы глубоко, и я не вижу нас.
Расколотые льды плывут перевернувшись,
Как чайки, лапы сжав на животе.
Глубокий сон. Улитки на глазах.
Тебя, самоубийца, понимаю
И принимаю выбор твой.
Вс╦ хорошо.
Плыви к отверстию подземной ч╦рной речки,
Я доживу тебя, не замутив воды,
Я допою, пусть петь и не умею.
Плыви мой друг, я так тебя люблю.
Плыви, Офелия, в нависшей тишине
Из мира слов, дверей и голосов
Туда, где встретимся.
Мы встретимся. Прощай.

4.12.93






Пережж╦нных уздечек горячая стая
Перед носом носилась крича и сверкая,
И раскрошенный пояс Марии Медичи
Впл╦лся в цепь, сочетаясь с подвижностью птичьей,
С передвижностью гончей, с приливом ползущим
По кустарникам волчьим и всклоченным кущам.
Невозможно смотреть: постоянство пейзажа
Перемешано с копотью, сыпью и сажей,
А речные удавки жидки и печальны,
В них безмозглые рыбы, глупы и отчаянны,
Натыкаясь на травы скрипят аметистами,
Бесхребетными тиграми, львами волнистыми.
О, струящийся паводок Обри Бердслея -
Я живу молодея, умру не старея,
Разгребая уздечек горящие гроздья,
Забираясь в дремучие грачие гн╦зда,
Волокнистые руки минуя бесстрастно,
Задыхаясь от сна и живя безопасно,
Благородство лелея в разбитом сосуде,
Как лицо Иоанна на бронзовом блюде,
Отражений смеющихся рать догоняя
Кипарисовой лаской, зрачком горностая.
О, глубинные тропы для ног Антиноя,
Если б было дозволено жить лишь с собою.
Соболиное кружево пить не глотая,
Засыпать замерзая, глядеть замирая
На кружение льда в перепорченном зале,
На обратную сторону лунной медали,
Меднокованной буковкой в чреве страницы,
Закипающей речью разбуженной птицы.
Исчезать не гадая и помнить не зная,
Как трепещущих связок горячая стая.

26.12.93






Я ещ╦ жив - нелепейший из слухов.
Что может мне помочь?
Мне, павшему в борьбе
С убогой сотнею фальшивящих весталок -
Ударить в бубен лбом,
Иль вправду умереть,
И говорить о том на перекр╦стках
Безносым встречным.
Перцу и огня
Смешав в горсти
Тоскливым утром выпить
И превратиться в смерч,
В безумство и войну,
Доказывая собственную живость
Спалить село,
Разрушить отчий дом,
Поспорив с кем-нибудь на ломаную мелочь,
Взлететь шутихой,
Нанести визит
Всем вовремя обиженным знакомым,
Вс╦ обустроить, завести семью,
Писать роман на кухне среди гама...
Но было б ей приятно с мертвецом
Бескровно проводить и дни свои и ночи?
А как же запах?
Что нам делать с ним?
Стократно принимать сухую ванну?
Струить на члены хладные елей?
Да дело и не в том -
Большой убыток - запах!
А что же разговоры?
А глаза?
- Носить очки. Запоминать цитаты.
Над╦жно выучить служебный краковяк...
Да, стоит танцевать -
Ведь танец - признак жизни:
Пол╦т, движенье... Стоит танцевать.
А если же и это не поможет -
Где признаки живого существа
Найти тогда?
Угрюм и озадачен
Я закурил и замер у окна...
Дурной язык, что ты мне напророчил?
Я невиновен. Рано умирать
Не вырасти ни дерева, ни чада
(Читал в восточной книге я о том).
Мне рано. Молод я.
Уймитесь, празднословы -
Мой подвиг впереди,
И битва, и покой
На коже полусонного дивана,
Со старою собакою в ногах.

А ведьм и предсказателей убытка
Я буду вешать и сжигать в кострах
Как инквизитор, каковым по сути,
Себе и вижусь в этот вечер я.

9.3.94






Найди мне землю или место,
Где объясняются печали,
И молчаливые протесты
Во мне бы тихо засыпали
Не от болезни или жара,
А от потери интереса
К вращенью бед, сиянью пара
Под дланью мокрого навеса,
К еловой каше за порогом,
К сухому перечню открытий.
Там было б правильно и строго,
Без ушлой юношеской прыти,
Без шелеста смешного в теле
И без лишайниковой вязи
В тетради. Глубоко в постели
Без черноты двуручной связи.
Где объяснялись все печали,
Там радужные оболочки
Смеркались, чахли и сгорали
Как крестословицы и точки.
Взмахните крыльями, удачи,
Расплачтесь, каверзные дали,
Решив несложные задачи
Без драк и вздыбленных баталий.
Пусть будут живы все герои
И деревянные злодеи
Ряды дрожащие утроят
И злобы многия затеют -
Вс╦ будет проще, только проще.
Неясные уйдут вопросы,
Воль╦тся кровь в сухие мощи,
Минуя медные занозы,
Взовь╦тся куст над грудой праха
Так назидательно и вязко,
Что лопнет под наплывом страха
Слепая гипсовая маска.
И хлынет сок в узоры скважен,
Сквозь механические гланды.
И я, убог, обезображен,
Себя почувствую атлантом,
Ломающим сердца и дебри
Подводных водорослей тонких,
Суставчатых волос отребье,
Испуга глиняные комья,
Рычащим от негодованья
На худосочные печали,
Домов нестройное мерцанье,
Колечки тополиной шали.
Красив и двадцатидвухлетен,
Горбат и скрючен как старуха,
Мне плохо от досужих сплетен
Но шум толпы ласкает ухо,
И часто слыша сво╦ имя,
Я улыбаюсь виновато,
Глядя как тень моя с другими
Тенями сладкую ест вату.
Из говорящего тумана
Наощупь выделяя нити,
Сплетая тряпочки обмана
Для декорации событий,
Для декорации печали;
Собакам прижимая уши,
Дни рассеч╦нные кричали
На большей половине суши,
Кидаясь на прохожих, встречных,
И на меня, когда не весел
Я ш╦л тропинкой безупречной,
Устав от праздников и песен.
..................................................

Печали на плечо садились
И наборматывали тихо,
Как сосны хвойные валились,
В пуху блестела облепиха,
Летали ч╦рные тетради,
Местами небо заслоняя,
А в неказистом палисаде
Росли чернила молочая,
Росли сугробы барбариса,
И тень стояла у беседки,
И в ожидании сюрприза
Молочные дрожали клетки,
Бумажные чихали горы,
Неслись качели над обрывом,
Струились летние заборы,
Мелькали дни без перерыва,
То удаляясь, то откуда
Неведомо вставали снова.
Лежала ржавая посуда
На дне колодца насыпного.
Болтали пьяные сороки,
Попутно разгребая пепел,
Развратный, красный и жестокий
В кустах таился скрытно петел.
Так было пусто от пространства
Расписанного на минуты,
От хриплых шерстяных романсов
И вялой полусонной смуты,
Нестиранных рубашек мягких,
Резиновых чужих игрушек,
Стаканов дребезжащих, зябких
И скрипа глиняных лягушек,
От звона радостных копилок,
Расч╦санного перелеска,
Мясных медоточащих жилок,
Кривого кухонного плеска,
От перечисленных предметов,
От света, воска, почтальонов,
От керамического лета,
Собак вес╦лых и уч╦ных,
Что я лежал, прикрыв руками
Глаз воспал╦нные кружочки,
Сбивая слабыми щелчками
Цветочный чад, тугие почки.
Не различая, не считая
Мгновений тяжело-прекрасных,
Как ком мороженного тая,
Так приторно и безобразно,
Что даже мухи, даже птицы
Смотрели долго и с опаской
Как покрывает половицы
Живая масляная краска.

10.4.94






Удавите Поплавского тонкой проворной струной
Пусть лицо отражаясь соль╦тся с голодной слюной
И насыщенный прах из груди потеч╦т в дневники
По струящимся венам сквозь полую ╦мкость руки

Подарите Набокову новый жестокий сачок
И червивую доску чтоб шахматный ш╦л старичок
По морскому Берлину в слепых кукурузных полях
Отгоняя английскою речью разбуженный страх

Оживите еврея с которого это пишу
Да не снится сугробов горящему в ночь камышу
Да заменится вечный покой говорящим крестом
И печаль глухотою прикинется щ╦лкнет пистон

Заиграет оркестр лядащий "Разжатие уст"
Пошевелится сладко в земле засыпающий Пруст
И воздушный пузырь проглотив нам прошепчет сгнивающий лев
Что плодов не собрать ибо был так обилен посев

11.8.93







Ах, зачем за меня сквозь меня говорило неведомо что,
И ходило, куря и ругаясь, в мо╦м азиатском пальто,
Непонятно зачем отсылало подарки обратно друзьям,
Затевало скандалы, творило неведомый срам?

Я бумаг не подписывал вязкою кровью своей,
И не ел крутобоких волшебных тугих желудей; -
Значит в зеркало долгое так напряж╦нно смотрел,
Что себя по осколкам как сладкую статую съел.

Отпусти ты меня, небольшое неведомо что,
Я уеду туземцем в неведомый город Ростов,
Обручуся с цирозом, залью представительный глаз,
И продолжу перевранный, порванный, прерванный сказ.

Ты, неведомо что,отцепись от меня, пожалей,
Отпусти поделом с конопляных двуличных полей,
Я наклею детей, обращу в свою веру жену
И щенка, и щегла, и козу, и одну сатану.

Дай мне только протиснуться сквозь безголосицу уз,
Отцепиться от сумрачных сплетен и сбросить приросший картуз,
Дай мне воздуха ч╦рного выпить как чарку дрянного вина,
И потом разбер╦мся - щербата ль моя борона.

Вот-те кукиш заветный, косое неведомо что,
Хоть ты тресни и лопни в мо╦м азиатском пальто,
Только я убежал, вот, неведомо как убежал,
И тебе не поведал, совсем ничего не сказал.

Не творить тебе больше стихийный неведомый срам,
Сквозь меня не курить бесноватый дурной фимиам,
Не найти тебе мя, рассуждаю себе на уме,
В тво╦м каверзном сне, черепичном расч╦санном сне...

6.6.94






Золотое перо зашивало слепой небосвод,
Словно рыба снующая в жирном кипении вод.

Жир и золото - вот очевидная тусклая связь,
Здесь медузы и грузди, и илом напичканный язь.

Здесь дрожание студня и мозга открытый испуг,
Подфонарный овал, колеса исчезающий круг.

Здесь восьм╦рка и маятник, медный глумливый пятак
И подводного жителя мутный рассудочный зрак.

Жир и золото вместе, сливаясь, живут
В плесневелых газетах и в схронах у лисьих запруд,

Средь молочных пакетов, надушенных свадебных лент,
Сделав вид, будто спят, выжидая укромный момент.

Вот тогда и выходят, подняв оглушительный треск,
Муравейник взрывая и вс╦ пожирая окрест

Жир и золото, копи залив ледяной кислотой
И заливы покрыв броненосцев плешивой корой.

Распухают запястья и ломится меченый пот -
Это золото в порах как дева лесная по╦т,

И дрожит под ногами, у края запретной межи,
Аметистовый, злой и нарядный сверкающий жир.

19.12.93






Пусть в доме поселится холод и подпол заполнится льдом,
			а запомнится тем, что в воде
 Картофель бесформенный круглою рыбой ворочаться будет,
			где место свободное, где
Дрожат стебельки, дорастая до неба, и вон выбираясь
			щекочут мне горло и грудь.
Я мог бы уснуть в другом доме,
			но в этом решил я уснуть.

Пусть падает на пол сухой околевший кузнечик, и вязко вздымается пыль,
			и вздымается пыль как фонтан.
Как хочется пить в пустом доме, но холод мешает мне встать,
			выдвигая ладони пройти  и проникнуть в чулан,
Где прямо из зеркала выпить, и выпить лицо, и глаза, и морщины,
			и вс╦, что светясь
Налипнет на корку стеклянного наста, и тут же исчезнет,
			себя откровенно боясь.

Но в доме меняется мебель местами, меня не стесняясь,
			не видя, что я ещ╦ здесь.
Мне снится рецепт кулинарный - горячая сера, а также
			печ╦ная мягкая жесть,
И головы книг, на которых лежу я, как в тесте сыром
			тех семи недоступных небес,
На кои, стыдясь и менжуясь, по стеблю бобовому
			от любопытства я влез.

Пусть зеркало видит как я приближаюсь, и ж╦лтая капля
			сгущается кожей лица,
Где поры, седлая друг дружку, дробясь разлетаются в воздухе
			словно сухая пыльца,
И ножницы мечутся рыбою хищной стремясь, укусив,
			растрепать как приманку кадык
И вьющейся красной рекою уйти по ту сторону горла,
			минуя несдержанный крик.

Кто в доме кричал? Кроме мыши зам╦рзшей, кузнечика ниц
			и меня -
Древесная мебель. Но что ей кричать, если мебель
			боится огня,
А в воздухе плавает холод, и видимый глазу мороз
			скоро буден опасен для глаз.
Вращение шара хрустального, сбитая сталь топора,
			поврежд╦нный и врущий компас -

Вот то, что знакомо мне в доме. Вот то, что знакомый мне дом
			для меня прибер╦г.
Прощай, заповедный и т╦мный, холодный, лесной,
			пота╦нный, пустой теремок.
Я, зеркало путая с дверью, накопленный воздух храня,
			нагоняю себя у дверей,
Мы вместе выходим из дома, и дальше по лесу ид╦м,
			избегая случайных людей.

октябрь-94-го, пос. Октябрьский, январь-95-го, Сочи






Велико искушение близко к себе подойти
И в глаза заглянуть, как в пружину глядит часовщик,
Так же холодно руки свои подержать не сжимая в горсти,
И вдохнуть удивления крик.

Велико искушение внутрь себя заглянуть
Практикантом-хирургом, боящимся только судьбы,
Беспокойно раскрыть как тетрадь полу-ст╦ртую грудь,
Головы узелок распустив за клочок бороды.

Но мешаешь мне ты - вместо зеркала вижу число,
Двойке-лебедю гвоздик осиновый нужен как рыбе шпагат.
Единица - и пристань и лодка, рыбак и весло,
И стекла воспал╦нного взгляд.

И сухие пески, и теченье подземной воды,
И двойник, погибающий в гуще кофейного дня.
Велико искушение вновь наступить на следы,
Уходящие вдаль от меня.

7.11.94, пос.Октябрьский






Сперва треснули губы
Потом я нарисовал ангела с трубой
Затем ещ╦ был день
Я удивился своему детскому почерку
Через мгновение подкралась тишина
Мышь до скончания веков
Вскоре по рельсам
Трамвай протащил солнце
Не успевший отвернуться реб╦нок
Стоял теперь с ч╦рными глазами
И ощупывал пальцами снег
Немедленно из книги высыпался весь смысл:
Авиценна и сахар в крови,
Вицли-Пуцли и шоколадная пирамида,
Кодекс чести и магический квалрат уныния.
Вс╦ никак не могу понять
Снюсь ли я себе юношей
Или старец видит меня во сне
Старец-бабочка из китайского трактата
Трещинка заполнилась красным
Упавшую каплю я расправил пером
И разлетелось небо как взорванный воздух
Из колодцев ударили вверх
Тяж╦лые водяные струи
А цепенеюще-яркий цветок
Кинулся бежать
По страницам наивного выдуманного дневника

29.10.94, пос. Октябрьский






Анемия Анемия
Лошади летящей голова
Мухоморы сна
Синдромы бесчувствия:
Хвойный лес, да и то -
Без толку.
Прямой взгляд, но и  тот -
Мимо.
А на стене - репродукция фрески
Жалко дракона
Жалко ч╦рта
Жалко тех, кого не жалко.
Чашка с водой
Видимо - мухи, не разберу
Быстро темнеет, когда засыпаешь.
Под пл╦нкой
Распластались лица, зв╦зды, руки
Паскаль утверждал,
Что вс╦ это бесконечно,
А я с тетрадью
Сижу в самом центре,
И это от меня разбегаются по стенам
Берестяные полосы,
Гравированные скарабеи,
Спинно-мозговые ленточные паразиты
Интересно, что сказал бы на это
Колин Уилсон
Э, брат, да ты и сам, как я погляжу - надзиратель!

30.10.94, пос. Октябрьский






Желание что-либо написать
Чрезвычайно мимол╦тно
Закрою дверь от кухонного шума
Подую на уродливые ногти
Потрогаю безвольный подбородок
В облаках показалось солнце
Что ещ╦?
Испорченные часы перед глазами
Белое пятно на рукаве
Подаренной синей рубашки
Обилие чужих мыслей
Не перевелись-ли на Руси странники
Сколько весит килограмм ваты
Километр морской воды
Игольное ушко с застрявшим верблюдом
Острие иглы,
Или вообще - шпиль.
Почему-то подумал о женской обуви
Ч╦рной, красной, лакированной.
Край центрального облака
Вс╦ еще светел
Лист был чистым,
А теперь на н╦м полно букв
Мне бы стоило работать
В магазине канцелярских товаров
Носить круглые очки Заболоцкого
И не размышлять
О причинах и следствиях
Слова.

11.11.94, пос. Октябрьский






Страстью проникся к листу желтоватой бумаги
Рыба поспешно глотает кусок волокнистого мяса
Почву тростник покидая похож на ослиные уши
Едут трамваи, так медленно едут трамваи

Медленно движется ртуть в черенке самопишущей ручки
Медленно падает день по камням растекаясь и травам
И проползает по лбу стебел╦к узловатого света
И оживают на пальцах бугры золотых бородавок

Только нельзя распознать - это вдох или выдох
Только нельзя различить - лучше вход или выход
На запотевших очках завелась паутина мороза
И околевший кузнечик упал в деревянную воду

Кто-то выходит из дома в сухую январскую полночь
Слышу как скрипнули двери и снег зашуршал под ногами
Вижу - вот движется в ч╦рном пальто незнакомец
Тень поспевая бежит как плохой соглядатай

Хлеб ранит губы, вода обращается кровью
А не вином. Мотыл╦к обращается гарью.
Вс╦ только кажется. Зимние бабочки слепы
Слепы как дети зачатые прошлым июнем

Летние дети в красивых не выросли женщин
Лишь слепота лицам их прида╦т выражение счастья
Серую пл╦нку в глазах называют испугом и болью
Только провидцы и пьяницы, цепкие взором старухи

Эти женщины, нет, не умели готовить
Но мы ели не морщась сол╦ную, горькую пищу
Мы разрывали в их честь рукописные наши тетради
Мы проходили героями в области странного быта

Холод и щели; о, где выдают одеяла?
Где из зел╦ного льда выгревают озябшее сердце
Где из морщинистых яблок мещанское делают счастье?
Крошки засохшего теста мой голый царапают локоть...

Холод похож на безденежье. Холод похож на собаку
Старой супружеской пары. Мохнатое белое горе
Из пирамиды расшитых цветами подушек
Кашляет, дышит и смотрит на нас не моргая.

Холод меня обнимает в отсутствие прочих хозяев
Чай разрывает стаканы. Похоже на пение птицы
Трещин движение. Так заливаются смехом
Умалиш╦нные рельсы при виде состава.

Страсть иссякает при мысли о полных объ╦мах.
Страсть иссякает при мысли. Незрячая дева
Ласково гладит рукою семью недоверчивых букв,
Будто не видит, что я выхожу не одевшись.

Любвеобильно бреду по кургузым щелям Сведенборга,
Бисерный ужас сквозь, мимо прибрежного торга,
Под глицериновым светом ушедших в песок колоколен,
В ж╦лтые очи совиные, в горы тяж╦лых платанов.

Страсть принимает черты леденящего вдоха
Серая бабочка мне опустилась на веки
Руки свои на своих-же уснули коленях
Нет настроенья командовать - пусть разбираются сами

Нянька я, что-ли? Какое хорошее слово...
Нянька спасла-бы - сварливо шепчу, засыпая.
Даже не в детстве... Когда-нибудь... Что-нибудь... Завтра...
Вскоре... Когда-нибудь... Может быть... Самое время...

19-20.10.94, пос. Октябрьский






Тишина накопилась, не спят в малахитовом доме. По бумаге бегут нарисованные ладони. Комары истязают, но как-то особенно вяло. Кукла спит на спине под мохнатым седым одеялом. За окном т╦мный лес ловит сумрачных бабочек ночи, и дороги отвес превратился в поток многоточий. Из дверей приоткрытых задумчивой комнаты дальней вышел кот неумытый и сонно прошествовал в спальню. Из-за леса зовут, отчего-то негромко и вяло. Кукла стала подвижна под светлым холмом одеяла. Странно выгнула спину брошюра с зимой на картинке. Из прихожей ушли к дальним странам чужие ботинки. Пыльно падает капля сухой замороженной моли. Шелушится шнурок, выпить чаю горячего, что ли? Тишина наполняет природу стеклянными числами ночи, скрип сверчка в голове превратился в поток многоточий. Кукла спит. Нестерпимо горит календарный подсвечник. Извивается в дыме луны голубой человечек. Красный перец в окне стал похож на лукавого гнома. Спит портрет на стене черепашьего круглого дома. Тишина отступает, но как-то особенно вяло. Кукла сказку читает под плотным холмом одеяла. Едет ветер в карете по т╦мным проталинам ночи. Человек на портрете излился в поток многоточий. Встали змеи с ковра и исчезли кривые узоры, облака превратились в пещеры, раскопы и норы. Горбунок бледнолицый на согнутой вертится спице. Нет желанья смеяться, и нет торжества, чтобы злиться. Кукла встала, оставив примятую тень на подушке, из комода полезли смотреть на ожившую куклу игрушки: заяц спички достал и подж╦г новогоднюю вату, от испуга под шкаф убежал порос╦нок квадратный. Видно скоро рассвет: споро прячутся карлики ночи. Лунный свет перестал растекаться в поток многоточий. Вс╦ отч╦тливо сделалось, не вызывая протеста, слон горящую вату задул и прил╦г на согретое место. Человек на портрете зевнул, обнажилися плоские зубы, кот нелепо чихнул, затряслись рукава старой шубы. Стало тихо во мне, только что-то под сердцем пищало. Под приливы рассвета недвижная кукла дремала.

25.7.94, пос. Октябрьский






Чем мысли заняты мои?
Среди нетающего сада
По веткам киснут соловьи,
Раст╦т бумага винограда.
Пусть я читал уже о том -
Нет хруста под моей стопою.
Спел╦нут сад тугим бинтом,
И оттого он так спокоен.
И оттого спокоен я,
Что нет во мне тяж╦лых мыслей.
Гнилая горбится скамья,
С деревьев опадают числа,
Блестит испарина пруда
И вместо лиц - литые маски
Губами ловят провода,
Рыбацким следуя подсказкам.
И вот, почти что над водой,
Плыв╦т овал лица пустого
И взгляд лучащийся слюдой
Мне замораживает слово,
Теснит дыханье, давит грудь,
И отпускает через силу.
Мгновенье - тяжело вздохнуть.
Секунда - тяжесть отпустила.
И чистым взглядом вижу я
Как тени вьются у беседки,
Грибов тревожная семья
Асфальт раздвинула на клетки,
Проткнув бинты, летит игла
Протяжной заостр╦нной птицы,
А на поверхности стола
Чешуйка краски серебрится.
И мысли наполняет сон,
И я валюсь на дно аллеи,
Глубокой глухотой сраж╦н,
Не понимая и немея.

23.9.94






Ч╦рт с тобой, фиолетовый ч╦рт
Принимают соседи за горб
Что раст╦т на спине у тебя
Этот ч╦рт - это я, это я

Я расту у тебя на горбу
И твою направляю судьбу
По такому кривому пути
Что тебе не свернуть, не сойти

На горбу я сижу как в дому
Как смогу повредить я ему?
Разложить никакой костерок
Обронить голубой угол╦к

Воспылать разве сможет пожар
И зажариться сможет ли горб
Говорю, подминая пиджак
Я - скупой фиолетовый ч╦рт

Ты не бойся, не бойся меня
Я в сирени сижу как в дыму
Выдувая полоски огня
В бороды разветвившейся тьму

Я твой сумрак смогу разогнать
И сгустить отступающий свет
Никому я не дам обижать
И смущать твой хромающий след

Это ведомство, царство мо╦
- Поспеши, поспеши, милый горб
Тихо-тихо шепчу сквозь тряпь╦
Синий ч╦рт, фиолетовый ч╦рт

19.12.94, пос. Октябрьский






И темнота таящегося дома
И угол ночи в точках насекомых
И собственный неразличимый вдох
И разогретой водки сладкий вкус

Пусть ест кузнечик слух. В вечоре жидком
Есть то, чего не сделают ошибкой
Ни возглас ангельский, ни стук кометы робкой
Ни разогретой водки сладкий вкус

Есть черенок ножа и пальцев ш╦пот
Трещащее окно, мороз и копоть
Плывущий облак в новогодней черноте
И разогретой водки сладкий вкус

Есть множество игрушек новогодних:
Солдат с ружь╦м и барышня в исподнем
Светящийся стеклянный тонкий шар
И разогретой водки сладкий вкус

Так много планов что не хватит жизни
Рак выпестованный вот-вот и свистнет
И я закашляюсь сол╦ной теплотой
Протяжной нерешительной густой

Пусть сладкой водки вкус царит извне
Но в царственной бордовой глубине
Земная соль покоится в устах
Смыкая трещины, перебивая страх

19.12.94, пос. Октябрьский






Прах мой летит по городу
И город морщится
Как нос у задорной собаки
Готовящейся подраться.
Пахнет бензином
Красное бремя в синем желудке неба
Почтальон спотыкается о бугорок смертельной телеграммы
Звонит в дверь
Просит воды в случайной квартире
Жадно пь╦т
И глотки его шершавы как вер╦вки
Муж вспоминает вещи жены
Жена - болячки мужа
Собака писает на мою могилку
А мне снится тот же сон
Что и тебе

7.1.95






Ненавижу тебя, проходившую хвоей, пицундскую пинию бравшую в с╦стры. В то лето, окруженный кольцом отвратительных маленьких нимф, я искал на обрывках трамвайных счастливых билетов тво╦ имя. В подкожных узорах его воплотив, выходил в коридор и пред зеркалом плыл как минога, темноту раздвигая скрещеньем светящихся рук, и лиловый узор полз под р╦брами. Больно и строго в порах кожи метался тяж╦лого имени звук. Рос узор на лице, плыл китайский журавль через веки. - Ненавижу тебя - н╦с он свиток, бумагу и воск. Из ноздрей вытекали густые зел╦ные реки и язык раздражая чернели соцветия роз на горячих щеках. Островерхие полые башни рассекали живот, шла под горлом свинцовая тьма. И в руках бились головы скифов бесстрашных, едкий пот полнил линии сердца-ума. Но закончилась тушь и вес╦лая смерть прилетела вить гнездо в ветках пиний и надписи злые читать. Ощущение стужи сухое наполнило тело, на спине ангел тихий и синий собрался, нахохлившись, спать.

26-27.4.93






Так и было всегда -
Помню, в гости идти -
Покупали пирожные, крем,
Завитые желтушные кольца.
Поднимались по лестницам -
Белые дети-грибы,
И буравя звонок
Замечали, что милые осени
Вс╦ идут чередой.
Не поймать белку-осень за хвост,
За пучок аллегорий...
Е╦ не сравнить больше с белкой.
Осень кремнем насыщена,
Вдумчивым ш╦потом ног,
Предстоящей зимою уже кое-где обесчищенна.
А трамвайные палочки
Разъезжаются под барабаном,
Человек на мосту
Ищет будущий собственный май.
Замирает шинель
И на ветре раскинув карманы,
Дразнит т╦плых собак,
Говорит - Эй, закурим, браток!
А в протоках вода не видна,
Рыба в зеркале сушится,
Но не войти ей обратно,
Голосит самол╦т,
Парашютик летит заводной...
Вс╦ меняется -
Да, вероятно,
Что пирожное горькое завтра
Куплю без тебя...
И меня не узнают
Хозяева как одиночку -
Новый смех будет рядом ходить,
Будет яблоко грудь обнимать.
И тетрадь из-за пазухи рваться
Как спящая нервная дочка,
И печали не будет опять.

14.12.92






Ты же слышал, дружок -
Разорвался воздушный пузырь,
Перетлел ремешок,
Проржавел металлический штырь,
Позабылось лицо,
Выцвел в сотах коричневый м╦д,
Разогнулось кольцо,
В доме больше никто не жив╦т.

Лишь колдун-соловей
Просвистит теплоходом тебе,
Изверн╦тся злодей
Лентой в водопроводной трубе.
И забудешь к тому же
Прогулки под шляпами в сад,
Царскосельские груши,
Зел╦ный пустой виноград.

Но в проулочке вь╦тся
Листок ротапринтный и звук:
Чей-то голос сме╦тся,
Шуршит перекрестие рук,
Перепл╦тных объятий
Расходятся слепо круги -
Поцелуи, изюминки, платья,
Подковы, платки, сапоги.

5.6.93, СПб









По взаимной жестокости
Обоюдокишащему вереску
Присягают по образу
На два света
На ладан и прочая, прочая, прочая
Зайчик мой
Что же с нами такое? -
Без плеска уходит под воду,
А всплывает - лишь кожа да кости.
Но в грозу
Под оливковой спелой звездой
Рябь пруда искажает, неточно:
Ангел мой, почему ты в земле?
Почему между пальцев
Горит серебром перепонка?
Но в ответ только ветка просела в золе
И в кустах можжевельника
Бабочка крикнула звонко.



По взаимной тревоге
Берега отпускают людей на прогулки
Принимают идущих
Пром╦рзшие руки
И залитые льдом переулки
Нервно сводят им губы
Подъезды,
Горбатые рельсы навстречу,
Мост идущий на убыль.
Ну что же - уже не перечу,
А иду невесомо в мой дом,
Где герань въ╦т по стенам узоры,
Где из окон вс╦ тот же, насыщенный льдом
Переулок, как альтернатива просторам
В коих был. А ужасная темень
Проползает меж пальцев как тело
Насекомого в кольцах и тенях
Покрывающих голову спелую.
На ступенях нестройны шаги,
Западают улыбки на лицах идущих в квартиры
Как не жги - ни прощенья, ни зги -
Темнота наслаждается миром.



По взаимной обиде
Слово путает речь и вообще
Ч╦рт-те что происходит и с небом, и с нами
Если б в ночь был пожар,
Дым заполнил одну из пещер -
Жил бы снами Спаситель,
А бес
Ковырял на проталинах
След за овечьей отарой.
Был же снег,
И кост╦р, что стонал
На лопатках бескрайнего поля
Пах железным вином.
Так со дна кориандровых рек
Голос страшный сказал,
Что утопший хоронится стоя,
Ибо гаснет вода
И свечение рот отмечает как мелом
А идущий на свет вдруг выходит, и только тогда
Зябко крестит стоящее пристально тело.



По взаимному страху
Леса образуют пустые поляны
В тень от дуба войди -
Под ногами собачая кость,
Место праху отметил здесь выползень пьяный.
Чуждый гость,
Ты шатаясь стоишь
И не можешь, не можешь уйти
Без портрета,
Без шапки,
Без кремня.
Только шепчешь: Отец, не губи!
Получивший прощенье
Ты шумно вздыхаешь как лось
И ид╦шь напрямик
Через поле в кабак небывалый
Где расскажешь товарищам
Что испытать довелось
И махн╦шь головой -
Захмелевший, простительно шалый.



По взаимной любови
Острые ногти разжали серь╦зные губы
Небо разъяли на две половинки
Луна и лицо в окружении выбитых зв╦зд
А под подошвою выгнулся мост
И нелепые ели
Пели в три голоса
Что твои т╦мные трубы.
Т╦мные звуки терпели тяж╦лое эхо,
Лопался снег,
И под снегом струилась дремота,
Птица под полом молчала,
Земля заглушала помехи,
Майка на стуле плыла
В терпком облаке звонкого пота.



По взаимной печали
Плакать хочется в доме и только.
Бессловесные песни
Нутро выпускает гулять по обоям.
Пустоцветом полна безнад╦жная книжная полка,
Извивается в гибких собрата руках
Новогодняя хвоя.
Как я рад тишине,
Пустоте, что во мне как дитя народилась.
Но прошу, не мешайте же мне,
Сделай так, чтобы сердце не билось!
- Сделай сам - слышу я - сделай сам,
И плыв╦т в горизонт серым змеем седое железо.
Я согласен. Пусть так. По делам.
Лучше быстро. Пускай будет резво
Полнить морс этот каменный куб,
Пусть не вспомнит никто о побелке,
Лишь обоев клочок почернеет,
В сплетении труб
Вспухнет косточка,
Пустит росток скороспелка.
Сделал сам, по взаимной вине
Сиротеет подъезд и на улицу больше ни шагу.
Отражается ветер в струящемся синем окне,
Ветхий воздух сугроб превращает в сырую бумагу.



По взаимной усталости
Мне не собрать уже букв -
Сломан сук на котором недобро качалось
Тело сотого.
Вс╦. Из количества слуг
Твоих
Больше же здесь никого не осталось.
Шум твоей речи, Иосиф,
Увяз в голове
Липкой и приторной
Как калорийная масса.
Помни о... встрече,
О жизни, о сорной траве,
Выдай билет, о железнодорожная касса!
Дальше вокзала
Ты не уезжал никогда,
И в кинотеатре,
Под бой фортепьянного баса
Шепчешь: сказала
Ты: заводь, вода и звезда.
И доста╦шь портсигар,
Нарушая священность запаса.

7-13.1.93






							"Мальчик влюбл╦нный в скрипочку
							Ид╦т по деревьям на цыпочках.
							Девочка в розовом платьице
							Гладит рукой муху Це-Це..."


Был короток зимний промозглый и серый день
Улитка ползла, оставляя сырой след
Барсучие норы хранили густую тень
А мы запивали вином жестяной хлеб

Ехал в коробочке дураковатый царь,
Трясся пригорками в коробе спящий князь,
В воздухе плавала волосяная гарь,
А под ногами текла золотая грязь

С места на место - мы вьехали в светлый лес
Там над деревьями страшно кричал гром
Прыгал по веткам замерзший кривой бес
Друг мой глаза от снега прикрыл крылом

Был короток наш немудр╦ный прямой путь
У ямы цветущей мы остановили шаг
Царевичу розу стеблем воткнули в грудь
И повелели идти на подземный тракт

Он крался на цыпочках как заводная тень
С нелепою розой сквозь обжитой мрак
У нас наверху вс╦ тот же царил день
И снег розоватый вс╦ так же слепил зрак

У нас изо-ртов летел голубой дым
Зябли ладони и морщилась кожа рук
Никто никто не хотел отправляться с ним
Туда где день уходил в непрерывный звук

Мы только смотрели как снег покрывает дно
И вход, от которого он получил ключ
И день обернулся ночью, а снег - сном
А хлеб превратился в почтовый густой сургуч

Был короток царства его золотой век
Шутейное войско шутя разлетелось в пух
Потешное царство оставил живой смех
Или то снег наш утомил слух

22.7.94, пос. Октябрьский






Я задумал написать грандиозную эпопею
О том как ожило вс╦ египетское олово
И затопило ж╦лтые коридоры М╦ртвого моря.
В янтаре бродили люди с удлин╦нными подбородками
Меланхолично сбивая золотых мух
С маковок сахарных пирамидок
Изогнутыми кипарисовыми палками.
По пергаментной карте неизвестного мира
Умудр╦нный скарабей катил жирное аметистовое кольцо.
В городе пахло только что испеч╦нным хлебом.
Я задумал написать грандиозную эпопею,
Но пиво принес╦нное друзьями было сумрачно и немногословно
Полдень сосредоточился в моей переносице
А дым из оставленной в пепельнице сигареты
Поднимался к потолку лоснящимся указательным пальцем
Как бы призывая образумиться
Лечь на прохладный пол возле подоконника
Открыть рот и глотнуть
Ожившего, медленного, горячего, летнего олова
Наблюдая за растерянной дрожью мысли
Медленным, но явным окоченением
И полным отказом от ловли кованных бабочек
В глубинах М╦ртвого моря.

5.1.94







Я всего лишь ночной мотыл╦к
Залетевший на свет адского пламени
Все кто меня любили
Назвали детей моим именем
И я отрезал себе уши
Дабы глухой кариатидой
Избежать печали ж╦лтого непродажного холста
Унылые оргии
И морская тишина монашеской постели
Идущий в обратную сторону
Выйдет из-под венца
И потеряется в ш╦лковых одеждах
Красный воск запомнит пророчества
Песок завед╦т песенку
О подземном пустом корабле
Про туристов
Идущих по липкой ленте М╦биуса
Про окаменевший м╦д
В мо╦м растресканном рту
Религия проста как топорище
Одинокие муравьи расползаются
По воздушной глине
И за каждой дверью оказывается
Новый вид

Зачем курил гашиш Модильяни?
Почему Петроний Арбитр перевязывал
Рассеч╦нную руку?
Зачем мне вс╦ это нужно?

Я состарюсь и побелею
А слепой кентавр
Вс╦ так же будет бежать
Через глубинные холмы
Свинцовой груди поля

26.4.94






Бурые восторги бессонной ночи
Вс╦ исключительно умно и расч╦тливо,
Как в романе Джона Фаулза
Опять хочется курить гашиш
Но уже не так как раньше,
А бережно и отработанно-тайно
Дым поднимается вверх
Зв╦зды
Тростниковый мундштук изогнут
Как козье вымя
Порхает уютный пепел
Среди ночи стало ещ╦ темнее
Гипнотивное влияние текста
Манипуляторство чистой воды
Чистой морской воды
Да и не спать же мне летней темнотой
Когда ток воздуха
Напоминает о бродяжничестве
А резь в желудке -
О пыльных просторах Владимирского рынка
Я вернусь тебе измен╦нным
Но горе мне, ежели не удержусь
И обо вс╦м
Расскажу тебе сам.
Соль на небе
Книги
Незримые числа последнего года
Тусклое пятно растраченного самолюбия
Присутствующая пустота
Исчезающего дн╦м моря
Свист в ветвях деревьев
И птичьи смаргивания движущихся судов
И вс╦ действительно так.

6.6.94






Соблазны города сильней соблазнов тела
Из штофа вылетел петух и рюмка тут же запотела
Забормотал бульон в кастрюле суповой
Отважный огурец вступил в борьбу с ботвой

Кто победит из них? Я, выпив, закряхтел
Посетовал на мух, свой осудил удел
Подул тайком в дуду, взял новую уду
И вот по пляжам я горбатенько бреду

Не брежу ль я? На пляже зной царит
Спасатель на утопшего глядит
Прищурив глаз и наморщинив лоб
А тот в воде лежит как синий боб

Ну что с того? С удилищем иду
Оскалив рот, как острую звезду
И слышу, как курортная орава
Восторженно визжит, минуя переправу

А мне ли дело есть до криков их?
Горбатенько иду жарой как смирный мних
С пластмассовою фляжкой на бедре
С рогатым в р╦брах, сединою в бороде

Ком ваты сладкой ест малец урча
Трясущийся больной выходит от врача
Бежит в аптеку, и вес╦лый фармацевт
Мешает порошки, не заглянув в рецепт

А что мне до недуга твоея?
Я, знающ и всеведущ как змея
Достал конфету и с бумагой сунул в рот
И сладок стал с чела текущий пот

Иду ловить я рыб, мочить уду
Чертей таскать за бороды в пруду,
И развлекать свой слух журчанием песка,
Не различая - где тоска, а где треска

Трещит удилище. Кто там меня поймал?
Кто в бороду вцепился как в штурвал?
Ведь это я рыбак? Но если рассудить -
Нет разницы - там тоже можно жить.

Зел╦ный там бульон в кастрюле суповой,
Морская лебеда и огурец морской,
Морская водка и глаза-хвосты трески
На берег перекинуты мостки

Вот только спички уцелевшие сыры
И не зажечь огня под козырьком горы
И не подуть в дуду, поскольку пузыри
Не держат звук, а протекают изнутри.

24.7.94, пос. Октябрьский






Медведерыбы на картине
А на дворе - песчаная прохлада
Мне дома не сидится
Ввечеру
Грущу за столиком дрянного шито-крыто
Средь козлоногих юношей
Один.
Еловой веткой размешав в бокале
Бородку пены рыхлой и сухой
А юноша, особо козлоногий
То лезет в душу
С лампочкой настольной
То бъ╦т копытцем и желает ещ╦ выпить
То заявляет мне что я дурак
И ничего не понимаю
В поэзии.
Постой же, юный прыщ,
Ужо вот натравлю медведерыб ужасных
На хилые извилины твои.
Но не сказал,
И лишь медведерыб
Мне улыбнулся скованно с картины,
И козлоногий юноша
Умолк.

6.9.94






Золотое сердце
Незримо существует в глубине сердца настоящего.
Если перейти на другую сторону нарисованной реки,
То в пыли плывущего ила,
Или в зарослях камышового волокна
Можно найти его
По острому светящемуся запаху.
Я искал его, когда мне было
Чуть больше, чем вам.
И сахарный тигр сходил с ковра,
Указывая мне дорогу,
А испорченные желания
Задавали нужный ритм току крови.
В заводной местности,
Поминутно прикладываясь
К изогнутому хоботу кальяна,
Небрежно сверяясь с картой
Хрупкого потустороннего мира.
Все семь гипсовых мышей
Покинули узор крахмальной салфетки
И расположились по кругу,
Дабы я мог свериться
С природным аниматическим компасом.
Высвистывая атональные мелодии,
Я ш╦л быстро и неторопливо,
Как формальный турист,
Двигающийся к сосредоточенным отраж╦нным целям.
Золотое сердце
Хранили аметистовые р╦бра,
Вылезшие из земли гладкими источенными зубами.
Я разбивал их крошечным металлическим молоточком,
И тихий звон ощутимо прижимался к диафрагме.

Врубаясь как мастер в гущу каменного цветка,
Сожалея как мудрец, постигший вс╦ еще в детстве,
Дыша внимательно и размеренно,
Как деревянный петербуржский сфинкс,
Я полз вс╦ дальше и дальше,
Повернувшись лицом к свету.

23.5.94






Из постепенного желанья
Душевный трепет переходит
В движение слепых перстов.
Как на гравюре протестантской
Раздвинув неба рубежи
Ты вдохновляешься уныло
Сухими ликами светил,
Стоя на корточках,
Предел подножной тверди
Так просто обозначив:
Вот земля,
И тут же наста╦т небесный купол,
Материальный как бурятский чум.
Раздвинув ткань,
Настырный как реб╦нок,
Что ищешь ты в неведомом краю?
Так, ничего...
Ну разве что услышать
Как мир с собою говорит,
Со стороны,
Надув колечки жил,
Свернуть тростинкой шею,
И посмотреть
Сквозь млечность на себя,
И тут же удивиться:
- Вот, умора!
Стоит на корточках
Среди конца земли,
И сам же удивл╦нно наблюдает
За действиями тела своего.
- Что ж, смейся.
Но открытия и встречи
Всего нас чаще там и ожидают,
Где лишь сперва
Казался нужным смех.
Так размышлял мудрец
И ломкие созвездья
Неловких, сказочных, нелепых персонажей
Гнездились в переносице его.

13.6.94






Утекает мирозданье, между пальцев утекает,
Швейные густые иглы на запястьях прорастают.
Кориандровые горы, шевиотовые плечи,
Растекающийся профиль, терракотовая печень.

Прорастают иглы, только - кровь теч╦т из рваной нити,
Не зашить слепое небо, ни шеврон чужих событий,
Лишь чертить чертей на воске, класть улиток по тарелкам,
Оживлять сороконожек, разгрызать орехи белкам.

Подавать ладони спящим, мыть глаза у ч╦рных статуй.
Что в песке сыром обрящем? Будем есть репей и мяту,
Черепаховые гребни чистить ниткою суровой,
Разрывать сырые ткани, чтобы возродиться снова.

Это ли твои желанья, это ли твои печали?
Просочиться сквозь узоры, заворачиваться в шали,
Замирать от недостатка, простоты и нетерпенья.
Оправдать сво╦ паденье. Оправдать сво╦ паденье.

Оправдать... Но вс╦ смешное не нуждается в защите.
Распустить больничный свитер, отпустить по миру свиту,
И в белке сыром и липком заглушить сухие всхлипы,
Оторвать макет от почвы, пережать струной полипы.

Оправдать... Но вс╦ смешное избегает апологий,
И уходит между пальцев, не задерживаясь в слоге.
Нет в падении геройства, а в уходе - объяснений -
Это каверзное свойство - принцип всех иных падений.

Через палевые рощи, селенитовые долы,
Проходили лесорубы, пролетали мукомолы,
Воевал горох с грибами и кометы ткали воду,
В красном небе растворяли кристаллическую соду.

Мы летели сквозь пейзажи как кричащие гравюры,
По кругам кирпичной сажи, по базальтовым бордюрам,
Спотыкаясь о ступени врытых в землю пъедесталов,
Как пронзительное сходство, как отчаянное жало.

Не жалея в то же время ни коней, ни ж╦н, ни денег,
Посещая погребенья, пролетая богадедельни,
Где оправдывают тело в полотне запретов строгих.
Пусть не будет объяснений и не будет апологий.

26.1.94






Я вернулся в гнездо порока
Ткани порваны раньше срока
Пусть увял петушиный гребень
И зерно расклевала сорока
	Раньше срока. Да, раньше срока
	Дух отторг любопытное око
	Тошноты золотые рыбки
	И кирпичный тяжелый мокко
Что мне делать? Как исказиться
Не застряв между пылью и птицей
Миновав глубокие жабры
И поля с рябой чечевицей
	Пыль и пепел. Ячменная вера
	Рубит хворост в пучине сквера
	Мне вс╦ снится. И чорт рогатый
	Растирает на пальцах серу
Как я весел и сон мой светел
Что спас╦нный от ям и петель
И проснувшийся режет горло
Вздорным криком истошный петел
	Сон мой светел а день мой ч╦рен
	Как змеистый глубокий корень
	Волчья ягода Черноморья
	И пустое перч╦ное море
Я вернулся в гнездо порока -
Что мне толку от этого, прока?
Оставаться вс╦ время спящим -
Так спокойно и так жестоко
	Сон мой светел а день неясен
	Шепелявый истлевший ясень
	Шелестит окончанием листьев
	День уродлив но безопасен
Безопасен и мой наставник
Шест в углу полу-т╦мной псарни
Шесть собак на клочке картона
Приколоченные на ставни
	В черноте новогодней купели
	Рыбы розовые сидели
	Наблюдали стеклянный купол
	И беззвучные песни пели
"Мир несносен. Трескучий воздух
Наполняет пространство грозно
Пузырями, икрою, снегом,
Провисая тяж╦лой гроздью.
	Мы во сне. И порок не страшен
	На просторах сияющих пашен
	Это слово нам неизвестно
	Его нет в лексиконе нашем"
И простые слова повторяя
Я стоял над водой замерзая
Пресекая желание прыгнуть
Плосколобых рыб наблюдая

2.3.94






Помоги мне, Боже, ибо страсть выжигает ум.
Ум ест силу, а сила бежит сна.
Оттого мой шаг осторожен и вид угрюм,
Что сидит на плечах и теч╦т под ногами весна.

Разбивает на клетки сетчатку живой свет,
Добрый воздух торопит л╦гкие сделать вдох.
На хитиновых крыльях и пористых пенах лет
Вырастает скаредный и величавый мох.

На дорогах - клинья, ежи и запруды бед
Расставляют пальцы и сторожевые костры,
Словно может спящий живым причинить вред,
Переставить рельсы и щебень спустить с горы.

Словно может птицей прикинуться м╦ртвый лес,
Словно может рыба переиграть коня,
И ладья без в╦сел и пассажиров без
Разве может по снегу и небу догнать меня.

Разве может инок убить в отраженьи себя,
Разве может отрок съедать себя изнутри,
Да из голени рвать медный провод и не теребя
Отдавать пищей птицам, приказывая: смотри

Что за град впереди на базальтовых скользких столбах,
Почему у портретов такие т╦мные рты,
И вода застывает в картофельных погребах,
И залечены воском сломавшие спины мосты.

Почему у повешенных наглый ухоженный вид,
Или мы за стеною, и это всего лишь кино,
И кислотные ванны, и резкий расч╦тливый винт,
И грибковых колоний обширное жадное дно.

Над полями летит переводчик и зреют растенья внизу,
Копошатся извилины клубней, горит у обходчика свет.
И пускает на борозды жизнь, словно тяжесть, слюну и слюду
Мутноватый и мыльный, дремучий глубокий рассвет.

В жизнь уходит зерно и горит под ногами залив,
Белых выловив рыб из колючих и горьких глубин,
Обесцветив  деревни, и с неба созвездия смыв,
Как лицом многоликий и телом пустой исполин.

Сквозь поля пробираются звери, не видя друг друга во тьме,
Не на голос идут  - на размеренный пристальный звук,
И забытый эмалевый крестик висит на горбатой сосне,
И желанные деньги не терпят рассеянных рук.

И желания тонут, сдавив водяное пятно,
Завитые расщелины кашляют собственной мглой.
Сон ест душу, душа узна╦т дно,
А по узкому дну дорога вед╦т домой.

25.1.94






Я смеялся как убийца
А мои строчки и буквы
На выцветшей бумаге
Под стеклом пустого и запыл╦нного музея
Кривились и под╦ргивались
Явственно сползая с углов страницы
К центру
Где и переплетались
Пристраивались друг за другом
Образуя символ Колеса
В руке моей вспыхнула спичка
И я освещ╦н был
Подобно ╦лке рождественской
Только вместо подарков
Был музей
И витрина
И мои дневники
Шестисотлетней давности
Под серым матовым стеклом
Я смеялся как очень старый  человек
А когда из-за угла
Медленно придвинулся ко мне служитель
Вот что я сказал ему
- Иди покури -
Сказал я ему
И засмеялся вновь,
Глядя как сцепленные вместе
Мелкие язвительные строчки
Продолжают бесовски кружиться
В центре ветхой и ж╦лтой страницы
Как ужасное колесо

14.3.93, Краснодар






Собаки дрались на площади вязко и мучительно
И шелест шерстяных щетинок заглушал пересмешничающие горы
Когда я размышлял над картой движения автобуса
Что-то т╦плое ткнулось мне в ногу
Я подумал что это маленький мальчик
Не захотел есть сво╦ оловянное мороженное
Но оказалось что это торговец морфием
Просит меня чтобы я забрал сдачу
А то как объяснил он
Сегодня
Когда будет жарко
Он не сможет различить -
Медные деньги это или пятна рыжего лишая

Да и я пожалуй тоже...

13.4.94






Я ш╦л домой, напыщенный как жаба,
Хрестоматийно приторен и сух.
Похожий на фиалкового краба
Глухой рыбак маячил на мосту

Я был жестоко трезв, мой плащ пропах полынью
И дух пропал как бабочка в руке.
- Долой экстаз - я ворковал - Да здравствует унынье!
И бр╦л, давя улиток на песке.

Шум рыб и шелест губ. Глумливые пейзажи
Лежали на спине. Заката т╦мный рот
Влюбл╦нными был так обезображен,
Разорван, высосан, искусан. Скверный пот,

Дрожа, стирал я юношеской дланью,
Как зябнущий скрипящий богомол.
Языческое завершив купанье,
Карабкались купальщики на мол.

Всепоглощающая сумрачная трезвость
Давила череп мой, жгла иссеч╦нный ум.
А по пятам кралась и выла бедность,
И я ещ╦ считал, что это просто шум.

20.11.93






Жить бы с миром,
Но только - к чему
Так стремительно гаснет
Светильник в руках твоих, небо?
А зажав в кулаке
Слабосильную длань как пчелу,
Обещаешь приятелю мглу,
Никаких больше встреч
И распад отношений. Как снегом
Заметает лицо у того, кто отдал свою тень
В╦ртким строчкам.
И Вертер не сбылся, а дальше
Троеточия путь твой отметят. Мишень
Не напомнит,
Что мир - это если без фальши
Балансировать в узком кругу,
И бросая на ветер
Не прах, не любовь и не семя,
Говорить: Я уже не могу.
И на следующий день
Продолжать подниматься. Со всеми
Ты играешь на пальцах,
И рот твой забыл о другом -
Невозможность сомкнуться
В случайном соприкосновенье.
Как на карточках в школе:
Прогулка, объятия,  дом.
И тогда ты становишься тенью.
Сам собой. Принуждения нет,
Твой двойник - это ты -
Ты уже не выводишь на скрипке:
Ты пь╦шь пиво,
Вскрываешь картонный конверт
И рассеяно смотришь
На тени людей у калитки.

23.2.93







Небо отражалось в море
Человек кричал с обрыва
Руки азбуку вязали
Бомба ожидала взрыва

Ш╦л трамвай поверх забора
Ч╦рный петел крался в ночи
Дверь с петель снималась тихо
В мир неслись тире и точки

Статуи слезились влагой
Колесо обозревалось
Ветер н╦с листок картона
И княгиня отравлялась

Прыгал князь в песок с обрыва
Щ╦лкал ч╦рный выключатель
В бочке колебалось пиво
Пел Пьеро-обозреватель

В сумасшедшем тихом доме
Я дышал теплом подушки
Эльф украл мо╦ дыханье
От очков отстали дужки

Мой сосед царапал ложкой
Белый крестик на изв╦стке
Разошлись пути-дорожки
И сошлись на перекр╦стке

А над миром бр╦л Спаситель
Огибая дирижабли
Сквозь густой и теплый пепел
Облаков кривые сабли

9.3.93, Краснодар










Я тяжелой рукой запыл╦нные диски вращаю вызывая по памяти пьяные вялые тени поглощ╦нных покоем уехавших в светлом трамвае севших в сладкие сани уснувших на мшистых ступенях
Прорываясь и в рвоте в поту словно в пене и пеньи опускались на руки зародыши порванных звуков на бессонном заводе рабочие вечное тленье обуздали от скуки огн╦м из самшитовых луков
Выносило из ямы куски оживл╦нного мяса оживл╦нное пламя царапало детские лица завели патефоны прогнули сырые диваны заходили на камень хотели увидеть столицу
В морге клоуны п╦стрые дули в пустые бутылки становились на плечи толкали за пазуху зв╦зды части тела искали в тяж╦лых промокших опилках новогодние свечи точили зубилами острыми
А в столице на площади били ключами фонтаны в мавзолеях смеялись покрытые льдом фараоны обнаж╦нные стражи слепив из пилоток стаканы пили ч╦рную воду варили мясные короны
Города уступали дома меднолобым тритонам утонувшие домохозяйки ключами стучали в перилах в красном актовом зале безбровые наполеоны умывались из чайников т╦плым хозяйственным жиром
В биографии сдобной я плакал козлом в колыбели церебральные братья глумливо и долго смеялись лишь родитель беззлобный и добрый с мешком золотой карамели заключал сво╦ чадо в объятья и сосны над ними склонялись
В табакерках слоны на душистый песок наступали п╦сьи головы скалились черви плелись под ногами полу-ст╦ртые сны молоко по губам расплескали бронированный занавес полз в окровавленной раме
Ложный вызов проехали мимо в лязге скальпелей в облаке синего дыма с разнополыми трубами даже были волосы в угольной саже
Керамический запах взрастал кашемировой пылью бергамотовый запах лицо изо-рта испускало пч╦лы умерли в сотах рассыпались осы ванилью провели на канатах весну в дорогих покрывалах
Дневники Аполлона читали ночные созвездья на полях истуканы рожали детей горбоносых деревянное лоно в кустах возле въезда в поместье ощетинилось розами вспухло густыми пионами
Дивный кукольный праздник разыграли картонные девы в оловянных костюмах с рисунками в мягких ладонях чародей-безобразник черникою выпачкав чрево чертыхался угрюмо карабкаясь на подоконник
Там внизу шалым дымом  питался табун цеппелинов на эстраде у парка свистели в кулак зазывалы притворясь пилигримом свободный художник Павлинов ставил дамам припарки горячей трубой из подвала
Надувались грибы чешуя седину заменяла надрывался сатир над лежащим во рву арлекином от беззвучной жары плыл в кипящей воде Сортавала оскопл╦нный кумир полыхал пред угасшим камином
Я лежал на полу и руками хватался за брюки бесконечных гостей шумно таяли т╦мные капли уносились во мглу механических ангелов звуки ожерелье костей извивалось на шее у цапли
Перспектива ломалась дрожал кипарисовый крестик из распахнутых окон кидались во двор аргентинцы небеса распадались потоки сияющих бестий разгрызая ткань кокона тихо шипели как принцы
На игле лунный заяц незряче ворочал глазами кровяные прожилки тянулись по лицам портретов запредельный скиталец чело исказив волосами черенком гнутой вилки песок забивал в сигарету
А на первом трамвае влюбл╦нные въехали в море и зерно прорастало в венке сумасшедшей невесты за креветочным раем в стеклянном подводном соборе на подносе кричало святое ожившее тесто
Ты трудись описатель скрипи тростниковая ручка округляйся омела взвивайся цветок конопляный улыбайся Создатель кипи сладким соком тянучка осыпайся скала сипло пой коростель над поляной
Разлагайся сосуд под земл╦й в безнад╦жном молчаньи копошись археолог в любимом любимыми теле и тебя понес╦т голубой туесок обручальный насыпной потолок полыхн╦т над уютной постелью
Ты уехал мой друг здесь торгуют твоими слезами брадобреи и лекари в сочных портовых кварталах избавляют от мук заставляют кричать поездами окружать себя реками или ловцами беспалыми
Так отведай же ревеня съешь хризолитовый камушек улыбнись спящий принц начинается вс╦ начинается из сочащейся темени мягкой перчаткою замшевой очертил поле сфинкс облака по краям расплываются
Покатились слова или буквы запрыгали мелкие как горох в кулаке как нечистая сила на корточках затекла голова пальцы рвали траву над тарелками завязали в чулке занавесили сеткою форточки
Ложный вызов фанерная рыба поднимается в небо без скрипа без тяж╦лого водного стона над травою пологого склона
Греховодное тело в стенах наблюдательной башни целовало мозоли втирало под кожу бальзамы а в подвалах хрипело как охристый вепрь бесстрашный удуш╦нное детство в камзоле игрушечной спящей охраны
Что ему инструменты Оркестра Зеркального Поля за идущей фигурой скользит шлейф поляны цветущей там в питейном студенты край кружки осыпавши солью пригубляют микстуры сухих урбанических кущей
Жабий смех проедая дыханием т╦плым и влажным напрягая суставы и дебри бесчисленных связок на рулетке играя средь стали трамвайной и страшной винодышащей лавой покрыли мораль веских сказок
И кащей осчастливлен и яблоко выпито всуе и пути под ногами и волос на память под сердцем междуглазье кобылье колотится в приторной сбруе и печаль с пирогами на свадьбе княжны с иноверцем
Молодой человечек терзаем случайным размером разрешил сво╦ горе пут╦м разложения мира на телячую печень латынь и суровую веру средиземное море и перстень с дремучим сапфиром
Так растрескайся небо как губы на ч╦рном морозе ты уже оглянулся а значит останешься с нами растворяясь нелепо летят золотые стрекозы сквозь тебя и наткнулся кузнечик на бледное пламя
От тебя только голос оставшийся верен рассудок всем повадкам земным заклинает ненужную старость голосит словно в полость слепой мозговой промежуток обращаясь к иным что в сукне своих тел затерялись
Ты смотри там вращаются диски на горящих седых телефонах на ночь в церкви опять запирают отражения плоских планет только оттиски швы и описки только горы сырого картона твою тень сохраняют в теченье струящихся лет
Ложный вызов зат╦ртое губкой слово мутно нетв╦рдо и хрупко так что спевший его обеспечен тлелой вечностью зв╦здною печенью

11-16.6.93, СПб






Вырван лист, и непременно
Снег и пух укроют яму.
Снег воль╦тся постепенно,
Пух застынет постоянным
Бело-сахарным провалом,
Глины полукругом сладким,
Неразменным минералом,
Тополиною подкладкой
Под усталые изгибы
Глаз тугих и лошадиных.
Карамельные ушибы
Слижет пух на белых спинах.
Так, мой ангел, вышивают
Снег и свет узор пастельный.
В н╦м себя оберегает
От тепла клубок метельный,
В горле слепка говорящий
О любви, каменьях, слитках.
Убегающий, манящий,
День со снега снял накидку:
Голые лежали тени,
Словно продолженье шали
Как стеклянные ступени
Тихо головы дышали,
Так что пар сжигал колодец
И спешил стру╦й обратно.
Плакал белый полководец,
Плыли голубые пятна.
Пух и снег смешав и взвесив,
Разделив, смешав и снова,
День свистел смешную песню,
Не имея крови, крова.
Обладая лишь провалом
Постепенным, постоянным.
Утро тени миновало,
Упустив из вида яму.

7.10.93






Как себе я представляю
Свою тень, свой т╦мный облик -
Воздух т╦плый распрямляя,
Сгорбленный нес╦тся облак

Распираемый весельем,
Новостройкой, ч╦рным зноем,
Облик падает метелью
И опять вста╦т за мною.

Рыжий лист пережигает,
Тонко кривит бровь и что-то
Простодушно восклицает
О поре туманнной года,

Когда лирика - бесцветна,
Перед носом - ржа и порча.
Тень моя сгорает летом
Трепеща, визжа и корчась.

Но, сгорает от восторга,
От селитры бъющей в щели.
Пережав животный орган,
Осень падает и стелет

Пух чернильный, крестовины;
Осенью - кранты и точка.
Тень - убита и повинна,
Набивает ватой строчки

И сливается с пейзажем
Т╦мным, стылым, каменистым,
Где две краски - мел и сажа
У платанов делять листья,

И сухие водо╦мы
Не страдают глубиною.
Там всегда ид╦м вдво╦м мы -
Тень моя ид╦т со мною.

Мой двойник, бесовский спутник,
Жернов мельничный на шею,
Воздуха осколок  мутный,
- Ну пойд╦м, пойд╦м скорее...

19.10.93






Кто безвременьем мучим
И учит шипение вместо осеннего свиста
Тот ребячие случаи
Вряд ли низал на беч╦вку искристую
Тот не лазил за яблоком словно
За словом в карман
Под фольгу кипариса на гору
Не глотал набежавшие волны
И был ли он сам -
Не дано разглядеть в краеглазую гнутую пору.

Я по свиткам скользил
Промежуточным видом лианы
Подносили мне чашу -
Потеющий войлок я пил
И стекал под сургуч
Уже скверный и сонный и пьяный

А учитель брал на руки мя
И буквальную вязь разбирая
Извлекал поминутно браня
Темноту описание края
Подколенных подр╦берных ям
Описание выстрела в связке слюны тополиной
И хребет напрягая
Ум╦н становился и прям
Оживающий разум проложенный розовой глиной

Я бессмыслицу н╦с
За щеками в морях разливанных апреля
И стекал бледный день словно ворс
С лягушачьего хладного геля
Вот за что и людей не любил
Я шипеньем, не светом - шипеньем бумажным питался
Механизмом мясным кровоточащих буквенных жил
И с собой эфемерным живущий
По грязи чернильной таскался
Аки шар скарабея
Шиповник турецкий из женского бычьего глаза
Ибо жить не старея
Не должно но можно
Минуя законную фазу
Раскрывать рыбой грота слепой ротовой промежуток
И бороться не с храпом но с рвотой
Изранив расцепом пера бельевого желудок

30.9.93






Однажды ДАНИИЛ ДА ловил серебряных рыбок в снах беременных женщин, но будучи встревожен похолоданием и мысленной неуспокоенностью встал, отряхнул колени от налипших ижиц и фонем, чесночно прокашлялся и, ласково потирая чешуйчатыми руками конскую бород╦нку, пош╦л к выходу, безнаказанно переступая через розовые собачьи трупы и торчащие иглы наркотических кипарисов. Он взош╦л на горящий холм, круто осмотрелся подобно безумному испанцу, закурил смоляную самокрутку, вынул из кармана сломанное деревянное распятие, закрыл глаза и произн╦с: ВС╗ ЭТО МНЕ НАДОЕЛО. Я УСТАЛ, И ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МНЕ ХОЧЕТСЯ СЕЙЧАС СКАЗАТЬ ВАМ, ЭТО:........................................................................................................................................

И был таков.

12.11.93






Перебираю вещи, доставшиеся мне от женщины;

Незатейливый сонный локон, Упаковка французского депилятора
С инфернальным сиреневым запахом,
Бумажный ангел, больше похожий
На улыбающуюся бабочку-капустницу.

Пусть рука уже не чертит в воздухе
Ограждающие и спасительные знаки, -

Ситуация развязалась как галстук,
Свет съел глаза как мыло,
Смысл остался неясным.

Вижу только нитки, пыль, обрезки бумаги, медные ст╦ртые денежки,
грифели китайских карандашей, пуговицы, брюки,
ч╦рные резинки для волос.

13.11.93






Сегодня он выйдет в стекло как в китайский заброшенный сад
И тело второе его оплет╦т золотой витноград

А я буду рыть черноз╦м и считать колорадских жуков
И первое тело его укрывать новогодним песком

Он будет кормить лебедей и точить золотую стрелу
А я ледяной коробок опущу в двустороннюю мглу

Сомкнутся углы и корней навесной потолок
Сверн╦тся от холода в сферу как тот узелок

Что брал он с собой закрывая стеклянную дверь
Как синий клубок бесконечного  неба. Теперь

Он ловит стрекоз на вершине холма облаков
А я рукописно живу представляя как будет легко

В китайском саду когда тело второе мо╦
Литой виноград обручит с двусторонней землей

Я буду стрекоз покрывать паутиною медных чернил
А он - коробок извлекать из засушенной ветоши жил

И рыскать как сажа пытаясь проникнуть и жить
В ущербе пейзажа и первое тело забыть

Но вс╦ ли так просто? Устав закрываю глаза
И вижу как в озере льда золотая жив╦т стрекоза

Как в тьме моих мыслей двуострая блещет игла
Как лунный пейзаж заливает округлая мгла

И валится вереск и статуя входит в кост╦р
И л╦д выгорает и пламя сочится из пор

И пламя в глазах превращается в угольный л╦д
И тело второе из медного жара вста╦т

..............................................................................

Но кружится небо никто не выходит на свет
И я выхожу в южный сумрак деш╦вых купить сигарет

Китайский заброшенный сад изгоняя из скованных глаз
Наощупь сверяя часы убирая пропущенный час

И дым выпуская по╦жившись к дому иду
В китайском саду двустороннем китайском саду

10.7.94, Москва






Огородами прячется зоркое ушлое детство,
На картофельных грядках лежит иссыхающий снег.
Я, тревожно одетый как чин от торгового плебса,
Осыпаю монетами глянец испытанных рек.
Там испитые профили  Францию вслух поминают,
Спотыкаясь согласными, спорят об уровне вод,
Папиросы размокшие в сочных губах разминают.
Через трещины дым выползает бумагой на л╦д.
Лай собачий у пристани режет пространство пунктиром,
Небеса осыпаются гравием. Новый расч╦тливый год
Насыщается жадно безвольным и дремлющим миром.
Иллюстрации жгут у фабричных закрытых ворот.
Ч╦рным выстрелом грезит уснувший под соснами сторож,
Фосфорический иней горит в сердцевине ствола.
Скоро лопнет рассвет как глаза на морозе и скоро
Станет гипсовым комом казаться его голова.
Только вызвон монет об изгибы застывшего неба
Нарушает спокойствие долгого зимнего сна.
Где бы дом мне найти и уютную спаленку где бы
Отыскать, чтоб светилась герань на кресте обжитого окна.
Где дорога домой? Только медный обкатанный профиль
Из крахмальной расщелины смотрит, прищуривши глаз,
Как по полю собакою ч╦рной бежит Мефистофель,
А под небом мутнеет горящий метановый газ.

20.7.93






Что видел я в промозглых, приторных, но образных темницах?
Крылатых змей ласкали старцы,
Цветные кукиши сверкающих камней кусали розовые птицы,
Без перьев вовсе. Видел я траву,
Растущую во снах унылых великанов,
И чаши винные, и чащи лжи и бреда,
В которых не один художник наблудил.
Животные съедобные, смешные катались там в снегу,
Выискивая мох,
Который тут же с шумом поджигали,
Вокруг усевшись, ели белый дым.
Там домик на корнях шагал к реке напиться,
Как на картинке: в воздухе сыром
Летали искушающие тени
Созданий простодушных, но больных:
Один чахоточные губы красил
Морковным соком и хрипел: Пройд╦т!
Другой ласкал себя как верную подругу,
Пред зеркалом вращаяся юлой.
А третий в животе отверстия проделал,
И расчленивши стебель бамбука,
Питал себя вином, подобно грустной няньке,
Поглядывая грустно на друзей,
В комфортной, застекл╦нной небом раме
Устроившихся смирно и светло.
Там юноши несли покорно службу,
Сливая кровь свою как сливки в белый чан,
Питая мух слепых. А сами усыхали
И бл╦кли, лились лилиями в ров,
Заросший чешу╦й, зубами, поплавками,
Реш╦тками, впечатанными в дно.
Нам не спастись. И я отлично знаю,
Что воздуха не хватит. Чудеса
Рассыпались на бисер в детской спальне,
Комок гортензий, бронхиальный пшик...
А куст горящий вырыт вместе с корнем,
Закован в платину, закопан в глубину,
Зачислен в ряд им╦н, где наряду со словом,
Кричащим плебсом был испробован на зуб.
Обж╦гся плебс, а после дул на воду.
Бежал кораблик, счастьем осиян:
Вс╦ пропито: матросские крючочки,
Рыболовецкий кл╦в, горячечные куклы
Для согреванья изможденных рыб,
Для деревянных дев самшитовые колья,
Кол╦са пароходные, труба:
Вс╦ пропито. И не грустит команда,
А преда╦тся изощр╦нному возврату
К корням народным. Но не видно их
Ни у ночных горшков, ни у медуз под килем,
Ни в эльмовых огнях. Не видно им корней.
Возьмутся за перо, и ну - честить Европы,
Скакать блохой гигантской по степям.
А толку что - вс╦ дремлет черепаха,
И семь слонов послушно сходят за буфет.
А на столах обилье светотени,
Кащеевые мощи, рачий пух -
К чему же голосить о требованьях плоти -
Вс╦, исключая даже естество имелось здесь.
Но далее - змеиный кокон жался под столом,
И в куколках тугих угадывалась вата
Не снившихся младенцу райских снов.
Там спал глубокий Сом
В клубах сопревших ила,
Раздавленных чесночных стебельках,
Потрескавшихся пуговках малины,
И снился рыбе светлый новый мир,
Презревший и пожравший Кампанеллу,
Гордящийся наличием Людей.
Шаманские столбы в горящих ямах
Месили кости в тестяной грязи,
Вылепливали руки человечков
Смешных и гадких, добрых и плохих:
Кто разводил чертей,
Кто рисовал в тетради,
Кто книги скорбные мусолил напрол╦т...

Я серый хлеб там ел,
В чернильницах убогих
Искал не мух, но суть, изюминку, секрет.
Струились по лицу душистые дороги
Из мысли выводя на белый свет.
В темницах и сокровищницах т╦мных
Я ночи проводил, исследуя влюбл╦нных,
И вместе с ними жил.

16.11.93






 1. Жаркий полдень.
 2. Холод леса, пастбища, лесного пруда.
 3. Высота стоячего воздуха.
 4. Шевеление в корнях волос.
 5. Потрескивание.
 6. Острое состояние сопричастности.
 7. Неузнавание.
 8. Жажда.
 9. Мыльная подвижность.
10. Резиновая трубка в трахее.
11. Пыль и прищур.
12. Весеннее, резвое.
13. Летнее, уставшее.
14. Осеннее, пристальное.
15. Зимнее, гипсовое.
16. Немота и боль в затылке.
17. Невозможное блаженство на грани обморока.
18. Укрупн╦нное шрифтовое пятно.
19. Надорванность.
20. Сибирская циклотимия.
21. Горы в снегу, и у меня в крови.
22. Медное.
23. Восковое, полуденное.
24. Тление.
25. Смех и жимолость.
26. Чистота и радость.
27. Обещания.
28. Ожидание встречи.
29. Утреннее, парковое.
30. Стеклянное, удивл╦нное.
31. Благородство и естественная простота.
32. Ж╦лтое  изнурительное марево.
33. Поз╦вывание.
34. Саркастический взгляд.
35. Первый День Творения.
36. Изменчивое рассредоточение.
37. Ловля морских камушков во сне.
38. Состояние всеобъясняющего уныния.
39. Желудочные колики.
40. Собачье.
41. Жестокая трезвость.
42. Внутреннее поч╦сывание.
43. Поиски мистических знаков.
44. Исключительно религиозное.
45. Цикличная одержимость.
46. Вседозволенность на расстоянии вытянутой руки.
47. Синяя бессоница.
48. Бред отношения.
49. Фарфоровые заморозки.
50. Изюминки сомнений в Вере.
51. Математическая расч╦тливость.
52. Пытливость водяной струи.
53. Состояние молочных сочленений.
54. Ощущение близнеца.
55. Перепутанный голос.
56. Безмолвие.
57. Окончательная определ╦нность.
58. Перемена участи.
59. Выбор.
60. Неодухотвор╦нное лицо.
61. Экзистенциальное похмелье.
62. Изнурительная фиксация событий.
63. Неоконченная повесть.
64. Магические плоскости треугольника.
65. Деревянное, подр╦берное.
66. Постоянное разногласие.
67. Безалаберное, полуденное.
68. Вибрирующее, изучающее.
69. Полное, распирающее изнутри.
70. Красочные просторы курорта.
71. Окрестность, посторонние овраги.
72. Удивление.

18.4.94






Я закрыл глаза и увидел
Горящие столбы Ниневии
И каменные призмы Вавилона
Мир был сотвор╦н вчера
А сегодня оказалось что на всех не хватает воды
Завтра деревья будут превращаться
В маленькие тлеющие распятия

Или это был свет в закрытых глазах
Или проекция ночных созвездий
На глиняный бугорок лба

В сосредоточенных канавах
Плыли ночные водоросли
А подводные светляки выложили приветственное слово
Я знал что мне нужно найти телефонный автомат
Вместо двух копеек я имел
Пару оловянных глаз
А хитиновые пальцы напряж╦нно искали
В сорной листве ускользающий диск
Ящерицы советовали звонить
На другой конец ш╦лкового небосклона
А пластмассовые аксолотли
Убеждали меня нанести мысленный визит
В сонную сферу неродившегося реб╦нка
Но я знал что из магического павильона
Мне вс╦ равно не выйти
Синие травы дали забыть
Расположение восьми сторон света
Металлический стержень в позвоночнике
Позволял либо лежать
Либо стоять задрав голову
Наблюдая сво╦ жаркое и клубящееся лицо
Высовывающее огненные языки
И слизывающее обильные урожаи
С бесконечных янтарных полей
Блаженные гусеницы
Свисали с засохших яблочных черенков
Как извилины и прожилки
Белого куриного мяса
В магическом павильоне
Тигр приготовился прыгнуть
Но идущий поезд уговорил обходчика
Опустить шлагбаум
И горы просвечивающих облаков
Застыли раздумывая
Но потом полезли через игольное ушко
На третью сторону
Теряя перья и металлические бусинки
Игрушечных парашютистов
Мыло тает в бездонных глазах
Голубой детской куколки
И крики остывающих чаек
Бегут водомерками
От ресниц к ресницам
От бровей до кончика острого носа
Занозы в крайней мякоти пальцев
Мешают мне найти нужные цифры
Я попадаю или в т╦плую глину
Или в скисшее молоко городского тумана
И у меня пощипывает в корнях волос
Что прячется у меня в ботинке
Между пальцев
Св╦рнутая трубочка настольного календаря
Что мешает мне расслышать шум марганцовых кристалликов
Слова скрипящего грифеля и вспышки зеркальных бликов
Что мешает мне посмотреть на тебя в густой бурой воде
Горсточка маслянистых семян
Горка надорванных буковок
Откуда я знаю что деревья растут вверх
Что у камбалы два глаза
Что лунные обсерватории взорваны сжатым воздухом
Мне ничего не сказала
Кожистая телефонная трубка
Потому что витиеватые ниточки проводов
Пром╦рзли до мясного основания
Бесполезно ругать оператора
Оттого что долго не соединяют
Оттого что рассыпанная стеклянная крошка
Перепутала дороги
И белые медведи утонули в медовом озере
Оттого что все цифры оказались сведены
К выпавшему глазу чернильницы
Пусть мне подмигивают костяные черепа
Побл╦скивающих шляпками желудей
Пусть снится каждую ночь
Индивидуальный конец света
А при похмелье пусть птица Феникс
Разгреб╦т утренний пепел
Утонувшие женщины венчают пустые плоскости
Многолопастных кораблей
В Адлере кровь теч╦т из неба над улицей Молокова
Как из переломленного сыра
А на улице Свердлова
Торгуют терракотовыми статуэтками
Богини Кали
С воздушными змеями
В шести расходящихся руках
Безжалостное опъянение
Путает цвета светофоров
В шоколадных ямах телевизоров
Негроиды разрывают темноту
Тридцатью двумя белыми точками
Первые несколько цифр
Я обнаружил в дактилоскопических узорах
И рельефных отпечатках согнутых раковин
О следующих мне нашептали
Яшмовые удоды из внутреннего леса
Я набрал номер и увидел
Как муравьи лезут в ледяную пустую баночку
Как в жестяном тазу опять всплыли утонувшие лица
А на стенах проступили
Голографические изображения лживого божества
Я набрал воздуха
И шумно приветствовал тебя
Пока не закатилось солнце
И свежевскопанный огород
Не стал пахнуть чер╦мухой
А уж что было потом
Знает лишь маленький квадратик пустоты
В моей разжатой ладони

17.4.94






Химеры рождают химер
В промежутках первичного сна.
В надбровных камнях полусфер
Распадается сочно весна,
Драконы над городом реют,
И в сто раз быстрей
Под кожей морщинистой зреют
Распухшие шишки камней.
Стеклянный паук в голове
Ловит льдинки из крови сырой,
Ломается лаковый свет
При осмотре равнины пустой,
И где была грязь -
Восседает загадочный князь,
Противно как вепрь смеясь
И кувшинкой на бок завалясь.
Под городом дышат кроты,
В облаках - электрический свет
Плет╦т в узелке темноты
Острозубые связки планет.
Пшеница плыв╦т,
И гудит словно улей в ночи
Грудной самол╦т.
И летят по картине грачи.
Горит элеватор сухой,
На сосне человечек сидит,
Беспечной своей бородой
К изогнувшейся ветке привит.
И жд╦т, замерев и тайком,
Когда рухнет подкошенный дом,
И рак из груди
Просвистит золотым соловь╦м.
Но химеры рождают химер
И весна распадается вдоль
На ч╦рное поле
И красную ягоды боль.
Муравьи собираются вкруг
Головы или шишки в древесном клею.
Расчленяется звук
На сухой и трескучий цветочный салют.
Вырастает ячмень как моллюск,
И реш╦тки узорчатых век
Опускают свой груз
На зрачка раскал╦нного бег,
Чтобы стало темно
И прохладно как в гроте ночном,
И вполз под окно
Лунный свет. И дрожал под окном.
Химеры рождают химер.Словно голос собаки лесной
Звучит сорный сквер
За моей напряж╦нной спиной
И я, обратившись лицом
К чешуе городской мостовой,
Вплываю как облако в дом,
И вишу над твоей головой.

15.9.94






Разрушается медленно храм
Моего беспокойного тела.
На потеху смешным докторам
Побледнело лицо, побелело,
Закружилось лицо
На глазах санитаров и прочих,
Раскатилось свинцом
По проулкам тяж╦лым, рабочим.
Ты ид╦шь не спеша,
Жизнь забавная - прочь и быстрее.
Как огонь в камышах,
Как хлопок мыльной ткани на шее.
Покрывается сумраком день,
Заплетаются руки в страницах,
И живого распятия тень
Извиваясь по стенам двоится.
Золотой портсигар потускнел,
Гулкий выдох тревожит слой пыли
На расч╦тах задуманных дел,
Но испорченных. Тени застыли,
И теперь уже ясно, что свет
Своеволен, а сумрак - как воздух,
Что вдыхая - не чувствуешь, нет,
Только комкаешь губы морозные.
Зеркала повернув от себя,
Теребишь на запястьях манжеты,
Или стержнем тупого гвоздя
Портишь лица на вещих портретах,
Искажая улыбками рты
Тех, кто смотрит тревожно и прямо
Сквозь дымящийся слой темноты
На движения спящего храма.

21.4.93






На пробитую грудь упад╦т пусть сияющий снег
Как пробитая пыль азиатской густой конопли
И горячего воздуха впустит в себя человек
Из груди одномачтовый берег возьм╦т корабли

Пусть сверкающий снег поработает с новым лицом
Пораж╦нный Юпитер пускай оста╦тся где был
И реб╦нок плывущий в канале как маленький сом
Сон забыл тебя, ты говори, он забыл

Ты по╦шь как поешь, опоясан лучащимся льдом,
Ты пойд╦шь как под╦нщик с дремотным своим мастерком,
И в снегу строя дом, ничего не пойм╦шь
Когда в окна полезет кудрявая рыжая рожь.

Кто полюбит умнее, кто сосредоточен во сне -
Только тот, кто на шахматных досках разделывал птиц.
Улыбаясь, немея он в гости приходит ко мне
И сияющий снег кажет вдумчивый лоб из петлиц.

Поредей как ряды приторговывающих портных,
Он в арабские сказки въезжает на белом дыму,
Домостроя союзник, в кошерных своих мастерских
Он творит с красной буквой что ведомо только ему.

Пусть тебя накрывает лучащийся луковый снег.
Обнимая его, вспоминай и меня иногда -
Я, где рыбы кривляются в синем ледовом окне,
И реб╦нок плыв╦т, и разлита литая вода.

7.4.95






После долгого копания в грязи книг
И отчаянного часа поисков
Сбежавшей иллюстрации,
Мы дезертирски разомкнули круг
Как застенчивые мельницы света
Брали мы светлыми руками
Окружающее нас время
Чернильные пепельницы
Висящих неудачно лиц
Окружили комнату потайным рвом
Глаз, ушей и ноздрей.
Вс╦ съедобное почиталось как религия
Все растения смирились и легли
Вся пыль превратилась в пух
В том пуху лежали блестящие гвозди,
Колышащаяся медуза тюля,
Набор женских ресниц.
Став свидетелями ритуального
убийства, мы отда╦м ему пространства
наших голов.

24.3.95






Яркия погоды на курортных просторах царят
- "Найда, Найда" - дети во дворе на свою собаку кричат
Везут коляску с реб╦нком. Истошно скрипит коляска
А реб╦нок невидимый спит, хотя ему должно быть мешает тряска.
Что за день такой? В холодильнике только сол╦ная рыба.
Оной рыбы поел. Захотелось пить вскоре. Пива, или хотя бы воды бы.
Надел обтруханное пальтишко, слепенько по╦рзал в прихожей,
Попал ногами в растоптанные ботиночки из поросячей кожи.
На улице деревья катаются с русских горок. Полдень.
Иду по линии солнца к остановке. Автобус полный.
Затекаю в него. Экая нега ехать в душном автобусе.
Женщина с букетом. Цветы плохо пахнут. В мо╦м предыдущем опусе
Я писал про то, как ненавижу людей, всех своими руками убил бы.
Теперь я вижу, что попадаются симпатичные женщины. Многих полюбил бы.
Так и говорю женщине с букетом: - Милая,
Вот раньше вас убил бы, а теперь полюбил вас я.
И чуя запах рыбы сол╦ной женщина к выходу протискивается.
А я еду дальше. Мне по╦тся и даже насвистывается.
Голуби играют в невыносимую чехарду. Захотелось выругаться. Удержался.
Вспомнил, что приснился сегодня мне друг из Иркутска. Виктор. На меня обижался.
Не то за то что я не позвал его на свою свадьбу,
Не то за то что я к нему не приехал. Узнать бы.
Да! Он ведь жил отчего-то на чердаке собственного дома.
Вот ерунда - именно на чердаке, в куче шуршащей соломы.
Я ему говорю - Здравствуй, брат! А он мне: - Здорово, язва!
-Как говоришь прош╦л твой законный праздник?
- Какой праздник? - говорю я. - Свадьба - заявляет приснившийся.
- Так я ведь ещ╦ не женат! - отвечаю я, удивившися.
- Ах ты выхухоль! - ругается он, и я решаю, что лучше будет проснуться,
И просыпаюсь. Иду на кухню. Сол╦ная рыба на блюдце.
Дальше вы уже знаете. Вот и моя остановка.
Яркия погоды царят на курорте. Божия летают коровки.
Вскоре можно будет спать не наливая на ночь т╦плой грелки.
Медный день выворачивает циферблат наизнанку. В переносице склеились стрелки.
Мне это не кажется особенно подозрительным или странным.
Подходят козлоногие юноши. Предлагают покурить марихуаны.
Помня себя как бескомпромиссного исследователя удобных пространств запредельности
Стою в загаженном закутке лягушачьего садика, теряя остатки цельности.
Рыба... Какая рыба... Сол╦ная рыба... Что сделала мне эта рыба?
Солнце... Какое солнце! Очевидное солнце... Видимо я умираю...
Мысли... Какие мысли? Как пахнут цветы на чердаке собственного дома.
Теперь я вижу, что... Все выходят. Бесполезно продолжать сомневаться...

15.2.95









Смотри на огонь, мой приятель, смотри на огонь, пусть пламя просверлит стекло и пройд╦т сквозь ладонь, рискуя оставить глаза без зерна и зрачка, пусть пламя пройд╦т сквозь ладони подобьем лесного крючка, что ушлый рыбак приспособил на острую ель, пусть пламя протиснется в льда медоносную щель и выжжет стрекоз, и пространство меж прутьев заль╦т, и выйдет обратно чрез рта растопившийся л╦д. Пусть ль╦т лихорадочный воск как спонтанный неудержный плач, пусть пламя из линии съ╦жится в пористый мяч, и высверлит лунку, и в лунке поселится жить, чтоб лишь иногда в междур╦берный лаз выходить. Пусть лопнет стекло, обязательно лопнет стекло, оправе очков не сдержать налитое тепло - завъ╦тся тепло виноградной горячей лозой, мозаика ягод означит творящийся зной. Ты сделаешь вдох, но зел╦ная гулкая медь заставит гортань как сосновую щепку гореть, и зв╦зды кремля, и лесная сырая земля, лесная земля и сло╦ные зв╦зды кремля. Ты сходишь с крючка, своевременно сходишь с крючка, поверхность воды рассеч╦т пенопласт поплавка, лесная сорока до срока, черта за пределом моста, струящийся порох, морока, мороженный пепел у рта. Следи за обилием букв, бурением бурого рва, смотри как в прожорливый ров утекает лесная листва, как розовый пепел огня обронила звезда и глаза следят как заученно въ╦тся огня дождевая лоза. Ты вовремя вышел, да было ли где опоздать, огонь копошится на крыше и воск начинает сползать, окутывать город, давить виноградную рябь, гореть и белеть, и дышать, и сквозить и сгорать; Теперь ты бежишь от собаки желтушной и злой, теперь ж╦лтый грач голосит над твоей головой и рыжая кошка мешает дороге твоей, и нимб начинает сбираться из ж╦лтых живых голубей. Ты сходишь на нет, ибо Нет много уже чем Да, прохлада приятней чем свет, но е╦ не найти никогда, и скорчившись на запятой как заправская ватная мышь, ты в мыслях надежду на ч╦рную точку хранишь. Где точка, там я - рассуждаешь стихийно и зло. Конец и единство и встреча и полог. Тепло - удел прямой речи, но точка - прохлада, покой, внематочный сон, утешенье, рожденье, сырой обрывочный выдох, струенье по кругу воды (ведь сон - это жидкость), стеклянные шишки слюды, изюминки глаз, вопросительных выпуклых глаз, тебя отражающих как облака, зеркала. Ты вовремя начал, когда не начни - это так. Скачи или прячься - ты начал, а значит есть знак в огне по пятам, как в судьбе, правоте и огне, фигуре в окне, напряж╦нной фигуре в окне. Текут зеркала, как забавно текут зеркала, огонь - суть вода, а застывшая жидкость - смола, смолистые петли канатов, сосновый заброшенный бор, застывшие лица плакатов, печально глядящих в кост╦р. Ты сделаешь вдох и плакатный изломанный грунт сожм╦т промежутки из смятых в волокна секунд, и день завершится быстрей, и плакатная хвоя у рта гораздо быстрее сгустится, как тени на ткани костра. Синкопы лесных акробатов, назойливый свист комаров, недвижные лица плакатов, ущелья дремучих костров. И шишки слюды, и кувшинов усохшие швы, ура, и агу, и ау, и ура, и увы. Огонь любит ласку, и в этом похож он на воск, огонь любит ветошь, но также он любит и лоск, жнивь╦ муравь╦в, крепко спящих в земле глухарей, беспечных детей, белый войлок сухих тополей. Растут ли грибы, где огонь ежедневно жив╦т? Быть может растут, хотя вряд ли там кто-то раст╦т. И был бы я гриб, я не стал бы там жить ни за что - огонь и грибы превращает собою в ничто. Раст╦т ли трава? Но что значит трава для огня? Огонь пожирает траву, проникая при этом в меня. И хвоя у рта, и густая внутри темнота, прямая черта и червл╦ный огонь изо-рта. Ты ходишь драконом по медленным южным кустам, собой наполняя любимые прежде места, желая гореть - не смердеть и не тлеть, а гореть. Не многого можно достичь и немалого можно хотеть.




Юркий старичок ч╦рной мухой клюнул мо╦ темя и грязь, узкой полоской спящая в его ногтях, напомнила мне вид с морского причала Лоо на слезящуюся зазубрину родного города.
- Почему вы не пишете о своей родине - пела сладкая муха - я предчувствую ваше вырождение. Вы станете формалистом-м-м-м.
- Уйди муха от моих экзистенциальных святынь - набычившись думал я - разве ты не видишь, что я живу в нише собственного разума, и личный опыт мой раст╦т попеременно питаясь книгами, Озарениями и невысчитанными порциями ощущений. Уйди от меня, мясная романтическая муха, я положу тебе расч╦т и смерть, я не буду воспевать безобразные кучи аляповатых санаторных корпусов, мясные дыры распоротых арбузов и бисерную шелуху семечек на полу многоместного душного фургона.
- Байрон, биография, геройство - бурчала профессорская муха. - А вдруг она ядовита - неожиданно подумал я, наблюдая за хаотичными движениями кружащегося собеседника. - Я засну и стану смолой, а он будет выкл╦вывать из меня доисторических жучков сохранившегося счастья, тонконогих комаров сомнения, кузнечиков былой метафизической трескотни.
- Я напишу о сво╦м городе. - неожиданно для самого себя заявил ст╦ганный заяц, и ударил по барабану так сильно, что обломки треснувших палочек вонзились в стены, и на них можно было вешать л╦гкие летние шляпы.



Мой детский курорт, сколько прелестей въ╦тся в тебе, ты сладок как торт, твои губы всегда в серебре табачного пепла, и стайка усатых гуляк полз╦т по проулкам твоим как клубящийся мрак. О, сколько гортанных наречий кипит у меня в голове! Висит многозв╦здная печень и музыка плещет в норе, и крот выползает, мохнатый до пуговиц крот, и левиафан издыхает, и ч╦рное море по╦т. Мой город похож на публичную девку, но я и сам многократно и подло ему изменял, смешав категории. Стоит ли тут рассуждать - мне нравится мой ослепительный город, похожий на блядь. И мат здесь не чужд, компиляция всех языков стихийно толкает на поиск естественных слов. Естественных в городе, где многослойная брань бывает не только груба, но вс╦ чаще - добра. - Вот сука, хитрец, прощелыга! - кричит, захмелев, Саркисян - Писака, кривляка, выжига, шельмец, проходимец, буян! И я, улыбаясь невнятно, смотрю на словесную ткань - бывает внезапно приятна нормальная связная брань. Красоты воды, не огня, но зел╦ной воды, хрусталики гор, непростроченный шов бороды кривого хребта, перебитого водным ножом и вдоволь изрытого вооруж╦нным стрижом. Пивных ярко-ж╦лтая пена и желчь пораж╦нного дня, за нами следит непременно гиена Живого Огня. Причудливый город, ты пахнешь обилием ран, цвет╦т голощ╦кою пылью двуличного пляжа экран, двуострые щупальца ног, головы заводной узелок, косматого ворса песок и загара неведомый прок. Проколотый шарик плыв╦т по песчаной реке и пламя палаток торговых у города бъ╦тся в руке, обилие ран, ранних всходов, пружин перет╦ртых дождей, свинцовые пятна счастливых и сытых людей. Так пахнет развратом лиан и паршою замшелых колонн, азартом, разгулом, распадом, цветами обеих сторон слепящего зеркала. Если узнать кривизну, то хватит ли сил удивляться тому, что гуляешь по дну. Прогулки по дну или небу, корявая цифирь толпы жужжа поглощает и небо, и берег и, пыль, стремясь увеличиться в массе за сч╦т преизбытка зеркал и скорости шага. Попытка обжить облака предпринята каждым, и дым поедая седой, я тоже надеюсь подняться над неисчислимой толпой. Но помыслы юга, признаться, всегда нечисты, и ветер упруго рв╦т ткань городской темноты не неба, но дна, как бы не было грустно, но дна. Особенно чувствуешь это когда исчезает весна и ж╦лтая шавка вздувается в купол жары, и ж╦лтых желаний текут восковые жиры.



Он собрал свои вещи в центре движущейся и дышащей комнаты, собрал их как влюбл╦нный старь╦вщик и как специалист, разучившийся выгадывать по ткани судьбу заказчика. Да и была ли теперь судьба? Навряд ли была теперь судьба, и все его действия лишь подтверждали сей незначительный, в силу своей обыденности, факт. Негоже спорить с судьбой - угрюмо и веско, как могло показаться со стороны, рассуждал он наедине с вещами - Негоже спорить с судьбой, но значительно избавляться от судьбы не придавая вершащемуся солипсического блеска и не выстраивая на праздничном помосте искусственных гильотин и мягких проволочных виселиц. С судьбой я расправлюсь уедин╦нно и однокомнатно, уедин╦нно и в распорядке дня положу я конец непроработанной пунктирной линии - вот чем зрел мой мозг, и радость моя питалась чем.
Радость вещей, гревших тело и успокаивавших интерес, была выволочена на ж╦лтый кружок подбоченившегося ковра, полита затхлым бензином из носорожьей дедушкиной зажигалки, потыкана для порядка горбатой хоккейной палочкой. Что-то сладкое и подземедьнон: корень ли, обратно растущий цветок или угольный ноздреватый снег ползало по оседающей комнате, заслоняло парниковой испариной редкие окна, мешало сосредоточиться, да и было ли на ч╦м сосредотачиваться: каждый раз он поступал именно так, и если бы не краткосрочная память, то многое что мог бы он рассказать и поведать.
Вельветовые спины зел╦ных приморских пиджаков и кружевные вортники юношеских пижонских рубашек, стоптанный каблук, попирающий стеклянный ворох дорогих оправ, виноград раздавленных на зубах пуговиц и желе целлулоидных удлин╦нных манжет. Роговые мундштуки с выжженными узкими сердцевинами, аппликации домашних, по-восточному выгнутых туфель, ржавая жестянка с остатками опиума на дне и зубоскальным жеребцом на крышке. Клубки сплет╦нных шнурков, снулых и безвольных, парашюты анти-маскировочных галстуков, удивл╦нные глаза самодельных запонок.
- Смотри на огонь - приказал он себе, когда вспыхнули вещи, и женский назойливый голос из радиопри╦мника, мгновенно скрученного витиеватым пламенем в ком бело-ж╦лтой           слезящейся пластмассы, завитал над дымом, и слился с дымом, и уж нельзя было определить природу голоса и огня, ибо были определ╦нно неразлучны голос и огонь, неразлучны как лучшие друзья, как сплет╦нные линии одноцветного потока и личинки дрожащей ртути.
Он подош╦л к окну и огонь пополз за ним, повторяя движения ворса и явно подражая ему, вставая и нагибаясь, похихикивая как пыль и по╦рзывая как шерсть, хотя вряд ли это он смог бы увидеть - смотрел он на город и видел, как город, бегущий по меткому выражению предшественника в горы, тлеет как забытый на противне пирог, и корка муравьиных домов с нелепыми телеантеннами и рукописными гробиками скворешен трещит и ломается по заранее намеченным линиям, как скверный ученический грунт, обнажая опадающее подземное тесто и ДАВАЯ ЗНАТЬ.
Жуки и оборванные где-то наверху побеги гигантских бобов, чередовались и спешили, обгоняя друг друга визуальной морзянкой, светящиеся небожители пеной стекали за горизонт.                                                                                                                                                                                                                            В биографии классиков прежде всего он читал чем кончали они. Благополучие сеяло скуку и, том отложивши, один, он выходил прохлаждаться по детским живым берегам, и окончания жизни, смеясь он выдумывал там.  Тлел на губе сигареты живой огон╦к, крови по ниточке вился горячий живой руче╦к, бабочки падали в море - шипение мнилось ему, и зашипев, аки кот, он собой устремлялся во тьму.
Ведь вспоминать картины детства, давать волю мнимым воспоминаниям - есть старости признак - кто же не знает об этом - и задуманное и творящееся сошлось как рисунок и точная копия, как материнская форма и вычленившийся, выбитый одним ударом кричащий розовый слепок, как вода и вместилище дутого фигурного сосуда.
З╦рна тугих виноградинок, полных закатов и зорь, детство, желтуха, простуда, царапины, ссадины, корь, книги живущие долго, очки пантеона врачей, абрис пожарника на городской каланче. Детство насыщенно запахом - краски родного угла, яблочный м╦д утешений, обиды сырой пастила, дачи густой керосин и попытка связать червяка, сломанный ноготь, торжественный крик молотка. Радужная оболочка бесстрастного утром зрачка, точка, извилина, точка, картавая речь старичка. Как же не стать старичком, ежедневные думы о том, как поступить, чтобы после не стать старичком.
Вот и думай после этого, а прав ли был ты, удерживая момент возгорания, забивая рот яблочной мякотью утром, и вычищая болгарской известью остатки огня из зубов ввечеру? Впрочем, и так совсем не оставалось времени.



Мой город, зачем тебе нитки моих полуграмотных строк, царящего лета ошибки; морской растворимый песок, - я дырочка в теле тво╦м, неучт╦нный безвредный прокол, помарка - сотри, и тогда тебе будет легко. Когда бы имел я свой вес, да когда б я хоть что-то имел... Расправься со мною, уродец, пижон, винодел. Зашей меня ниткой дремучей подземной воды, огню укажи на мои озорные следы. Улитка, иголочка, винтик, крутой виноградный желток, политика сточенных плиток и плит навесной потолок, распиленный полиартритом раскаявшийся старичок, вес╦лые песни, полипы, луны водяной пятачок.



Что же творилось в городе, когда из комнаты, съедаемой огн╦м, дымом и голосом, смотрел он, неуверенно и невразумительно, в парниковую проталину выдыхающегося окна? - Пересыпались пески и распространялись кругами барханы, ╦жилась рыжеватая хвоя, свистел носоглоткой устремл╦нный в небо кипарис.
Он бы выпил вина, обязательно выпил вина, но голова кружилась и без того, как если бы он долго и напряж╦нно наблюдал за сварой мохнатых бесцветных бабочек, или разбирал бы узоры на фасаде восточного дома, в жаркий полдень, не прикрыв головы панамой или атласным котелком этнической фески.
Он выпил бы горячего глинтвейна, жирного жюль-верновского пойла, стакан кабацкого пота, химического и ядовитого, выпил бы он. Глодал бы таблетку сухого горючего, слизнул бы и пятнышко едкого муравьиного спирта, да только где бы он наш╦л его?
Он бы выпил и простого солоноватого воздуха, но голос души, очищающейся и неудовлетвор╦нной, запрещал поворачивать целлулоидный оконный шпингалет и воссоединяться с потусторонним, саморазрушающимся миром, который как хотел, так и жил, а хотел - подстраивался под чьи-то мысли, и следовал им как послушный ученик.
Хотелось бы ему обойтись без фиксации происходящего, но навязчивая профессорская муха вставала перед глазами как тень гамлетова отца, и чтобы унять ум, чтобы успокоить совесть, чтобы снять с сердца когтистую каменную лапу и разогнать скребущихся кошек, он принялся напевать и складывать краеугольные слова, вяло отмахиваясь от льнущего к лицу пепла.
.................................................................................................................................................

Пересыпалась хвоя, учись оставаться один, если сможешь учиться тому, острый кружится лист, в парке статуи скрылись в молочном тяж╦лом дыму, если сможешь один, на дороге лежит перев╦рнутый обруч раздавленной плоской воды, если сможешь учиться тому, станешь сразу седым, а не с возрастом станешь седым, если сможешь жить так, быть таким, если сможешь так быть, пересыпалась хвоя, события ж╦лтого дня перестали будить, будешь статуей в парке, а знаешь как статуям в парке приятно столетьями спать, среди острой листвы, в сером облаке дыма стоять, если сможешь учиться тому, то учись оставаться один
................................................................................................................................................

кто-то в комнатном кашлял дыму, продолжался сухой карантин, кресты скорой помощи нервно выгорали там, где раньше были сырого дерева рамы, и задумавшись, не замечал он этого, прислушиваясь к присутствующему треску безобразного кашля, пока не догадался, кто кашлял в единственной комнате, наедине с горящими вещами.



От праздности писалися стихи, и тогда он вспарывал ворсяную дверь т╦мной барсучей норки, обвязывал ноги чужой грубой кожей и, изгнанным корол╦м ш╦л бродить по вспученным улицам и бугоркам, вынимая из пространства вс╦ самое необходимое и полезное, чтобы после, наедине, утомившись от пестроты и гулкого горячего воздуха, сплести себе новую, взамен старой и износившейся, жизнь.
Жизнь текла, как теч╦т в проводах электрический сок, жизнь заточенной палочкой кожу скребла и стучалась в висок, выпадала осадком, сверкая и пенясь как мыльные воды дождя, трепетала стерильною ватною бабочкой дня. Жизнь моя, как с тобою мне жить, объясни? Я твоих фонарей не заметил кривые огни, ибо сам не был слеп, и увидел как вечер стальной, словно глинистый хлеб разрезает закат заливной. Что-то жирное плещется в лунном воздушном котле, выгрызает отверстие червь бессловесный в земле, но - карающий клюв, вязкий глаз, и отточенный дрозд вынимает из лунки червя под протяжное пение зв╦зд. Так и ты вынимаешь меня, жизнь моя, из разученных снов, ты меня наущаешь, но я не пойму твоих слов. Я иду по ковру, ты ид╦шь по ковру и ков╦р приглушает шаги тех, кого вынимают из нор. Нас из нор вынимала кофейная гуща воды, вымывала крупицами соли, защищала руками слюды, уводила вода нас в пустые свои города, открывая тяж╦лые двери лесного пруда.Что пылало над озером в тот вечереющий час? Задремавший турист? Нет, - дрозда вытекающий глаз. Под протяжное пение трав и ворчание дремлющих зв╦зд нас искал над заливом слепой и расч╦тливый дрозд.



Пока наш герой мыкался от горячечных стадов замыслившего недоброе города к перев╦рнутым стволам лесного источенного озера, мясная профессорская муха солила стручковые перцы, потирала тонкие лапки над стаканом бурого кофе, мелко крошила сухой хлебец, растирала по краю тарелки кашицу картофельного пюре. В окнах наворачивался день, растекалось вываренное утро, морщился ссохшийся вечер, съ╦живаясь и сползая, отступая перед наступлением заостр╦нной игольной ночи.

1994, лето, Москва, пос. Октябрьский






Там где жил идеал
Жил дрожит ореол
Я недавно искал
Там забытый глагол

Брал кинжал, бегал наг
Заедал ядом яд
Шесть дворовых собак
Молча гнали меня

А глагол, утепл╦н
Ползал где лебеда
Запятых миллион
И морская вода

И летал, опер╦н
Толщиною грозя
Прилагательных том
По сугробам скользя

Насмерть битые льдом,
Вместо имени - "я",
Жили в домике том
Местоимения.

А слепой идеал
Кувыркался в местах
Где фиакр и феал
Где цветы и цвета

Букв там вовсе нет
А тем более мест
Где на каждый сонет
Полагается крест

11.7.95, 15:40







В ч╦рном поле рос чертополох
У собачки было много блох
В реку бросилась собачка и текла
По куску зел╦ного стекла

В тв╦рдой речке много черепах
Черепахи водятся в местах
Где всегда прозрачная вода
И глубоких норок череда

- Нам оттуда видно - пели так
Черепахи - сколько плавает собак
И от этого приятно на душе
Можно спать в дремучем камыше

Плохо только состоянье блох
Им не люб речной чертополох
Блохи молят о пощаде но
Близится мерцающее дно

Так и я среди своих бумаг
Думаю о доле черепах
И вода струится по лицу -
Как свою собачку я спасу?

Поплыву немедленно за ней
Наподобье вытянутых змей
И со дна е╦ достану за усы
Отнесу сушиться на пустырь

В поле где раст╦т чертополох
Домик сделаю для всх спас╦нных блох
А для ч╦рных гладких черепах
Книжек напишу про те места

Где плыла собачка по реке
И ревела ручка в дневнике
Где плыву и я, давным-давно
Со своей собачкою на дно.

26.6.95, 13:41






Профиль из ткани правого л╦гкого
Сшей подари мне свой
Легче пыть тогда будет
не то что
с красной мордой собачьей
от тяжести кашлять
Резвиться приятнее
с бабочкой в сердце
вокруг радиация, свет
электрический столбик
параметров
цифр
расч╦тов
КРАСНОГОЛОВАЯ СОБАКА
ЛЕЖИТ В Ч╗РНОМ ПЛАТКЕ СНЕГА
ей падает уголь на голову
Бабочки в сердце
и мыши
что муравьи
не поместишься
Профиль из правого л╦гкого
Вытек в железную лужу
порезавшись
о крыло
обклеенного фольгой насекомого

22.6.95






Небо тяжестью дышит и вниз осыпается
Сознание держится, душа даже успокаивается
Дерево, похожее на тебя; Облачко серое кружится
Душа успокаивается, словно подм╦рзшая лужица.

В книге на четв╦ртой странице - спасатель в воду кидается.
Гамлет кидается в воду. Офелия вдаль удаляется.
Лужица похожая на тебя. Объяснение прилагается.
Серое облачко выше домов поднимается.

В озере лилия белая возле поверхности кружится.
Старая книга. Перепл╦т расползается; Рушится
Свод коментариев. Гамлет кидается. Следует
Далее список сражений. Возможна победа ли?

В озере водится лещ - субмарина подводная.
Ниже закапала буквы и съела их цвель перепл╦тная.
Букву похожую на тебя я вынимаю из лужицы.
Она его не узнала, и поэтому продолжает не слушаться.

И утонула. Спасателя держат спасатели.
Он им пытается объяснить (Далее цифры и знаменатели).
Лещ. Его размеры. На что он похож. Чем питается.
Серое облачко ниже воды опускается.

Он говорит им - там белая кружится лилия.
Они сомневаются. Он сомневается - не выпил ли я?
Выплыл ли я? Отчего вс╦ так грустно кончается?
Кто из воды так загадочно мне улыбается?

Если движение ветра обычно, то следует -
К западу будем искать. Но по следу ли
Можно найти ту, что рядом с поверхностью мается,
То опускается к дну, то опять поднимается.

Гамлет кидается в воду вторично. Затмение.
Ч╦рный охотник бред╦т над рекой. Пояснение:
Сжились страницы. Царапина в сердце залечится,
Лишь над водой встанет серп предпоследнего месяца.

Высохнет озеро. Высохло. Реки в ладони стекаются.
Мокрые письма в железных жаровнях сжигаются.
Угли, похожие на тебя. Далее следует
Маршрут Офелии, следующей куда следует.

22.6.95, 16:05






Тень цепляется за тень,
Пламя держится за пламя.
Свет ложится на лицо
Словно св╦рнутое знамя.

Пота╦нное вино
День-деньской стоит на страже
Красное веретено
По моим бумагам пляшет

Поспевая за рукой.
В городской пекарне нашей
Хлеб печ╦тся городской
Из мучной тяж╦лой каши

Не печ╦тся обо мне
Лишь склероз. Я помню место,
Где сну╦т огонь в огне
Обнаруживая тесто.

Это тайное вино
Вынуждает мою память
Вс╦ прошедшее давно
Обнажить, связать, расставить.

День, когда тяж╦лый хлеб
П╦кся в городской пекарне
Под бумагой на столе
Нож скрывался лучезарный,

Мне у яркого окна
Виден был огонь ростральный.
Шевелилась тишина
Под программкой театральной,

Из чернильницы литой
Выползала муха косо,
И смущался понятой
Очевидности вопроса.

Или, нет; в тот ясный день
Я блуждал в бору сосновом,
В том бору сосновом, где
Что-то пели из Толстого.

И в бреду карандашей
Я пытался вникнуть трезво
В смысл рассказа, где людей
Запечатывали в тесто.

Я его услышал дн╦м
В тишине дорожной давки.
Ты сказала мне - Пойд╦м,
Вон священник в камилавке,

Ты попросишь у него
Толкование событий.
Над движеньем берегов
Он сказал: Остановите...

Но не слушая, дрожа,
Я уже бежал обратно
В комнату, где ела ржа
Позолоченные пятна

Сусасшедшего письма.
Лучезарный нож хватая,
Я увидел: сходит тьма
В ожиданье урожая

С тесных буковок моих,
Что во сне сложились сами.
Я, теснясь,бросаю стих
В жар плиты, в густое пламя

Сизоватого огня.
Дверь дрожит. Меня выводят
Из парадного. Меня.
Дальше что-то происходит,

Вспомнить что я не могу -
День отч╦тливый дробится,
Словно на густом снегу
Мелко чертит, чертит спица...

Только тайное вино
Вынуждает мою память
Вс╦ прошедшее давно
Обнажить, связать, расставить.

И становится прочней
Связь моя с реальным миром.
В глубине пустых печей
Не снимаю я квартиру.

4.7.95, 12:07






В саду летает пыль случайной красоты
Там сытые пруды и голые мосты
Не понимают связи меж собой

Чернеет мыслью воздух дневника
И правая рука не ведает пока
Что делается с левою рукой

Там шелкопрядом битые листы
И старый конь не портит борозды
А зрит сво╦ лицо в одной из книг

Там тихо кто-то красный от вранья
Свистит смешав законы бытия
И отступая пятясь кажет лик

В котором пляшет точкой бузина
И языка дорога сводит на
Суглинком незаполненный овраг

Где ль╦тся кошке мышкина слеза
И как укол маячит стрекоза
Среди ветвей небесного ковра

И я копавший яму ночью всей
Попал в сухую вышивку ветвей
Резонно рассудив - нельзя роптать

И не ропщу а прочь иду пешком
Туда где царь мерцая посошком
Старается копеечку догнать

Не думая меж тем что вряд ли утаишь
На счастье шило. Золото, блестишь?
Блести пусть зв╦зды кажутся близки

И я не спутаю пяти сторон садка
Не удивится правая рука
Когда косн╦тся левая щеки

18.7.95, 23:26






Твои я стихи на ночь глядя сегодня читал
Княжна там сидела в саду и медведь над поляной летал
Лежал красный снег и покуривал трубку свою
Седой человек. Я неправду тебе говорю

Княжна и зел╦ный медведь над поляной летали вдво╦м
В. Хлебников полз погрузиться в речной водо╦м
Над огненным садом спускался воздушный садок
В расстроенном сердце серебрянный бил молоток

А ты и поверил, а я обманул тебя, друг
На самом же деле росли там деревья без рук
И я наглотавшись дымов там считал золоч╦ных коров
И гипсовый панцирь сосуда мне был восхитительный кров

Ты вс╦ сочинил и с последних страниц я смотрю
Как ль╦тся вино по бортам моему кораблю
И я уплываю туда где чернила текут без вреда
В глубокую яму идущего кругом пруда

Там в омуте тихом темно
И люблю я оттуда смотреть
Как ты, отложивши перо, собираешься петь.

8.12.95






Я - перешейков царь, лишь грелку наберу
Я двинусь на покой в резные сени сна
Лишь только пистолет бумажный соберу
И прыгну, торопясь из жидкого окна.

Я только проглочу молочный цианид
И дымную петлю на шее затяну
Газета вспыхнет, где лицо сгорит
И тень моя ложится на страну

Перестреляв скворцов в несвежей голове
Ты удивишься, вспомнив мой успех
Ведь мы с тобой в одной росли листве
Ты мне казался тоже не из тех

Кто ловит шапкой собственную тень
И не догнав царапает стекло
В надежде повторить вчерашний день
С его травой, бездумностью, теплом

В надежде уберечься от других
Кто не да╦т забыть тебе места
Где плещет свет, и прочь бежит от них
От берегов извилина куста

Кого там только нет - в цистерне каберне
Там обитает цирк товарищей моих
Лежит тюлень пропавший на спине
Гимнасты в петлях прыгают своих

Из зала смотрит белый господин
Как пилят слуги на арене льва
И лунный свет бежит из-за картин
И как земля - кружится голова

В бассейне сада дерево плыв╦т
По спинам спящих гладких черепах
Бармен вес╦лый песенки по╦т
Коктейли делая в беззубых черепах

И только я попробовав уснуть
Сижу на дне бескрайней пустоты
И пустота разъединяя суть
Мне преподносит ч╦рные цветы.

8.12.95






Написал подражание китайским поэтам
Что-то хризантемы журавль и яшма
Написал только что придумал
Написал то что сейчас ты читаешь
Написал читаемое сейчас мной
Написал про то что написал
Просто написал
Просто
Написал написал
Стал играть с ударениями
Вышла комическая опера
(чуть не написал "космическая")
Комическая опера
Ирония губит душу
На ч╦рное море
Смотрел в тишине южной ночи
Корабль мигал
И от душного влажного ветра
Слеза появилась

3.12.95






С утра ничего не мог найти
Ни любимой ручки
Ни тетрадного листочка
Пять лет я умилялся собственной бедности
Больше терпения нету
Точнее
Нету желания более
Образ издержанный
Так же подневно носить

Плюнул в сердцах я гневливо
Выдернул листик обкусанный
Из кучи бумажных отбросов
Ручкой поломанной
Найденной тут же
Сижу сочиняю
И ангелы снова как прежде
Поют в оживающем сердце

3.12.95






В письмах старых ковыряться вс╦ равно что
Надевать одежду из которой вырос
Незачем винить дрянную почту
Но на сгибах подозрительно сносилась

Ласковая детская улыбка
И рукой деревья не достанешь
Режет гланды глянцевая скрипка
Из щеки теч╦т сквозной румянец

В письмах твоего гораздо больше
Чем на самом деле полагалось
Приходилось на тебя резонной пользы
Ровно год, а дальше - жалость, жалость

Из себя не выгонишь какую
Скрипом разве впадинки залечишь
Ну а дальше - родинки кукуют,
Разговаривают швы, стучат предплечья

Тело больше не вмещает праха
Равно и другой литературы
Книги - это белая бумага
Книги - это скверные микстуры

Сколько их не пей - погубит жажда
Завед╦тся в переносице мокрица
Сколько не читай - прид╦тся падать
И лететь до следующей страницы

В южный полдень, над зел╦ным морем
Из разрыва розового пледа
Тень твоя с архангелами спорит -
Жало где тво╦ и где победа?

Мы читали о тебе, дружище, знаем.
Мы читали, мы запомнили страницу
Ты телесной розой был рождаем
В розу следует тебе оборотиться

В розу на груди Иуды надо
Превратить себя. Тогда отпустят
Узловатые побеги винограда
Стебель твой и лишь шипы прихрустнут

Становясь улыбкой полу-детской,
Полу-птичьей, Ангельской, прекрасной
Роза ты лежишь в сырой мертвецкой
Нестерпим здесь аромат твой ясный.

Из письма тебя достанут мои руки
И на стол отбросишь красный глянец
Обращающий в нелепицу науки,
Оставляющий насыщенный румянец.

6.7.95






Пистолет сдан в ломбард, сдан в ломбард, сдан в ломбард
Я ещ╦ поживу, поживу, поживу
Средь татар буду цар, и средь баринов бар
Лишь куплю у цыгана вино и траву

Мне зачем пистолет, я траву разведу
В красной горсти зажатого чашей вина
И глаза проясню, и забуду беду
И квитанцию брошу к чертям из окна

Не пойду выкупать, пусть возьм╦тся другой
Ч╦рной дыркой сверлить решето над ребром
Я сегодня увижу закат голубой
И летающий лес, и шагающий дом.

Я сегодня поймаю заветный глагол
Наконец-то узнаю я несколько букв
Из компании тех, что осыпали стол
Закатились под кресло, забрались в сундук

Я их помнил когда-то; теперь ущипни
Меня солнечный вечер, а то не пойму
Отчего на руках голубые огни
И запутались пальцы в бел╦сом дыму

Пусть сперва мне захочется пить, а потом
Потрошить лебедей для неведомых нужд
А потом говорить нарисованным ртом -
О, трава, я твой сын! О, вино, я твой муж !

Спит лицо в тех краях, где безмерно дал╦к
Поднимается дым из горячей реки
И под розовой кожей скрипит угол╦к
И в висках золотые стучат молотки

Мне знаком этот мир. Я себя узнаю
В живописных узорах пролитого сна
Вырастая до сосен лицо достаю
Будто это луна, золотая луна.

По гортани теч╦т фиолетовый м╦д,
Полный ж╦лтых и ч╦рный сверкающих ос.
Отчего-же кузнечик так громко по╦т,
Долго катится мягкий седой абрикос.

Был ли день? Я не помню как выглядел день
Вместо мыслей густая волнуется шерсть
Говорящая лодка плыв╦т по воде
Заливая сознанье. Мне хочется есть.

Пистолет превратился в надломленный хлеб,
Я смеясь проливаю на воду вино
И смеющейся рыбою путаясь в мгле
Проплываю как в двери в цветное пятно.

Там совсем ничего, там кончается свет,
Превращаясь в озноб. Начинает светать.
Снова мысли: пойти выкупать пистолет?
Не пойду, потому что мне хочется спать.

Пусть мне сладкая снится еда и луга
Заливного миндального детства когда
Я питался начинкой сырой пирога
Провожая рыбацкие взглядом суда

Добродетель хранили в себе небеса
Пограничных я вряд ли искал тогда мест
Я лизал как лиса пожилые леса
И горел подо мною рубиновый лес

А теперь я теку в полотне потолка
И лицо улыбается ласково мне
Говоря - до свидания, значит - пока,
Растворяясь в высоком чердачном окне.

17.8.95






Он был почти незрим
Его своим крылом
Уже коснулся Ангел Увяданья
Весь день прош╦л во сне
И над рыбацкой картой
Повис его гниющий башмачок.
Карету подали к заброшенным садам
Сбор яблок в это время года низок
Да и погода притупила слух
Поверхности достигнув в две минуты
Мы наблюдаем:
Вот раскрылась дверь
Закашляла химическая лампа
И в колбе света пронес╦н был он.
За ним тянулся шлейф
Растопленного жира
Неся кузнечиков и рыжих муравь╦в
Неосторожно выползших из норок
На т╦плый свет.
И вот уже теч╦т
Густая шевелящаяся масса
К углу ограды.
Дальше видим мы -
Деревья настороженною группой
Шагают в сторону
Освобождая путь.
Притворство прежнего
Нас заставляет верить:
Вот так, а не иначе наста╦т
Желанный миг.

Над ч╦рною земл╦й
Летает ветер южных полушарий
И свет перекрывает
Чей-то вздох.

25.11.95, 18:00






Начитался разжиженных книг
Инвалид вечерели дома
Красной рыбой всплывает ночник
И под ветром трепещет трава

Сколько дыр у пространства сейчас
Там знакомые людям живут
Единицы, задачи, часы
И узлы плоскотелых минут

Когда красною рыбою сон
Накрывает расчерченный лист
Плачет циркуль и валится дом
В расслоенье размытых кулис

Но читает по книгам года
Инвалид растворяя лицо
Усмехается так что вода
Вместо смеха уста его жг╦т

Вместо смеха ломается сон
Под снующим столовым ножом
Сарациновой мазью клю╦т
И цветком расцветает цветком

Но ложится под стебель зерно
Цифрой О, буквой О, а затем
Говоришь что тебе вс╦ равно
И тебе хорошо вместе с тем

Лишь бы книга была под рукой
И прямой ниспадающий свет
Лишь бы тлел огон╦к голубой
В горле рыбы дающей совет

Заскрипит оживая рука
И слова сжав ладонь собер╦т
Перекрыв красный свет ночника
Позов╦т за собой позов╦т

Так что будешь ты плыть до межи
Пока не поверн╦шься сказать
Что среди наступающей лжи
Ни тебя, ни меня не узнать.

15.11.95






Версификация -
Евреям на радость
Я вытащил яблоко из бокового кармана
И конские морды
Потыкались в спину
Когда петухов замаячили пятна
А я, напрягая
Усилия счастья
Взлетел в подвенечном тулупе
И ч╦рных усах
В ч╦м и был
Под самое небо
Где ангел лежал словно раковина,
Виноватая плыла кефаль
Где кефирные реки
И веко собаки утопленной
Щ╦лкало словно
Фотограф на свадьбе подвыпивший
Щ╦лкает пальцами звонко
Желая вниманье привлечь
За врань╦
Мне в л╦гкое влили
Свинца раскал╦нного меру
Да так, что стал падать я
В т╦плые руки прохожих
Цирюльников, плотников, нянек
В густые леса голосов
Словно перхоть блестели дороги
У края цветущих
И плодоносящих садов.
Мне радость мою не унять.

7.7.95






Снился мне ты, искуситель
И ты, благодетель.
Ты был восторженный зритель,
Но огорч╦нный свидетель.

Трогал меня ты во сне
Мягкою дланью
Сладкое тлело во мне
С горечью, рванью.

Так укусить мне тебя,
Пастырь, хотелось.
Но сон прош╦л и кусать
Мне расхотелось.

Я лишь припомнил: глаза,
Профиль акулий,
Злые твои образа,
Комнаты, стулья.

Я тебя видел средь них
Жгущим бумагу.
Мой возрастающий стих
Дал мне отвагу

И я воткнул до конца
Мстительный ножик
Ты рассмеялся: ха-ха
Тут же, ничтожен

Ты заскользил по стене
Трещиной серой.
- Вспомнишь ещ╦ обо мне,
Вс╦, что ты сделал...

Я и проснулся тогда:
День начинался:
Трескались в пыль города,
Сон продолжался.

Ты проходил под окном
И усмехаясь
Чистил занозы пером
Не поддаваясь.

Масляным глазом кося
В мои пределы,
Ты уходил, унося
Профиль горелый

И вереницей неслись
Следом собаки,
Буквы рядками плелись,
Тлели бумаги.

8.11.95






Слишком дал╦кими были от жизни
Жилы тогдашнего нашего счастья
Слишком распилены были распилы
Слишком запятнаны были запястья

Я теперь молод, а ты инфузорий
Кротко ласкаешь, что делало раньше
Самой волшебной из прочих историй
Песню твою и твой голос сгорающий

Так и жив╦шь до сих пор в чашке Петри
Жгутик твой я уже не различаю
Сколько тебя до сих пор в дециметре
Кубика жидкого - право, не знаю

Стал я профессор - и ранних студенток
Тискаю взгляда живым микроскопом
Вялых уже не люблю абстиненток
С малой активностью, клейким сиропом

Так на тебя откровенно похожих
Что заношу их в отряд предыдущих
Тех, что глодают упругую кожу
И остывающий пепел текущих

Недоумений, зацепок, конфузов.
Я защитив диссертацию знаю -
Знак отрицательный носят союзы
Мною открытые. Я отрицаю

Ж╦лтые рощи над озером Рица,
Матовый свет мандаринов разящих,
Склоны Ай-Петри. Размыты границы,
Где навредил нам пинцет находящий.

Место мо╦ затянуло раствором
Плесень целебная там поселилась
Сладким приливом затянуты поры
И над спиртовкою дно накалилось

Меткий пинцет меня вытащил в люди
Стал я профессор - а ты инфузорий
Кротко ласкаешь в стерильной посуде
Я - для науки, а ты - для истории.

18.9.95, станция Раздоры






Посвятил я тебе бы стихи,
Но былой уже жалости нет -
Ты даосской всеядности жрец
Плесневелый вкушаешь ты хлеб

Твой приют состоит из акрид
И снетков и сухой саранчи
Бородою своей знаменит
Ты сидишь на тр╦хглавой печи

Там сжигаются книги с утра
Р╦рих в печке твоей погреб╦н
И Блаватская Е. и мура
Где сцепились Гурджиев и Фромм

Славно греет мохнатый халат
Колесница из серых мышей
Поспешит куда кинешь ты взгляд
Вплоть до сточных канав и траншей

И пустив бакенбарды впер╦д
С грозной книгою эфемерид
Ты свершаешь ментальный пол╦т
Над зерном судьбоносных планид

На лугу тебя встретить легко
Прямо в сердце тво╦м красный мак
Цедит тонкой стру╦й молоко
Твой тогда замутняется зрак

И согнувшись на стуле как кот
Ты бормочешь такую херню
Что в зевоте раскроется рот
И в тоске по прозрачному дню

Мы выходим из тусклых квартир
Направляясь к зеркальным морям
Ну а ты оста╦шься сатир
И язык кажешь синий, куря

Благовоний сомнительных пук
О Нарцисс я любя написал
Вс╦ что видишь. Движеньями рук
Только ангел любви управлял.

15.11.95







Я подумал, что ты
Человечьих кровей,
И собакою ты
Притворилась, ей-ей.

Устремляясь за мной
По июльской жаре,
Наблюдая за мной
Муравь╦м в янтаре.

Я тебя разгадал
Ша-ла-ла, ша-ла-ла
Ты собакой уже
Не была, не была.

В ч╦рной комнате мы
Ночевали с тобой.
Не боялися мы
Была это любовь

Лишь под утро тогда
Понял я, понял я
Догадался тогда,
Видя капли огня -

Не собака, а ч╦рт
Ты была, ты была
Не собака, а ч╦рт
Ша-ла-ла, ша-ла-ла

Не была ты и той,
Что пригрезилась мне
В ч╦рной комнате той
Где цветок на окне.

Ты смотрела в глаза
Тра-та-та, тра-та-та
Ты смотрела в глаза
И в другие места

Кто так может смотреть
Понял я, понял я -
Тот так может смотреть,
Кто не любит меня

Я об этом спросил -
"Р-Р-Р" - сказала мне ты -
"Ты об этом спрсил,
Мои мысли просты -

Я тебя укушу,
Я тебя не люблю.
Задушу, укушу."
Тюр-лю-лю, тюр-лю-лю.

И прелестны черты
Исказила грима-
са. Собачьи черты
Тоже влились в туман,

Из которого ч╦рт
Стал краснеть и кивать
Как начинка чего-то,
Что не описать.

И цветок на окне
Вспыхнул ч╦рным огн╦м.
Закружились в огне
Мы вдво╦м, мы вдво╦м.

А на утро в лесу
Ри-ки-ки, ри-ки-ки
В синем хвойном лесу
Нас нашли рыбаки

Ч╦рный п╦с, ша-ла-ла
Бегал возле меня
И из пасти текла
Тлея, струйка огня.

А в пруду отража-
лись цветок и окно.
Поднебесная ржа
И прозрачное дно.

24.6.95, 12:53






Засветилась тень
В мо╦м окне стекло глядит вовнутрь
А комната ушла в себя как в гости

Тень прячется под кровать
Но е╦ свет бъ╦т и оттуда
Так что стоящая мебель тает и уменьшается

Поднимаю с пола пачку сигарет
Сгибаясь несу е╦ к кровати
Ломит плечи
Иголкой в переносице торчит
Застывшая капля пота

Дым не держится в теле
Он выходит сквозь пальцы рук
Наблюдаю за их движением
Не улететь далеко

В ванной мо╦ отражение ╦рзает бреясь
Нет это в стекле кто-то прыгает
Яркий мешает мне свет а не то
разглядел бы увидел

Но я поймаю тебя невидимка безликий
Вот поквитаешься за свои дерзкие пляски
Пальцем тебя придавлю
И щелчком из тебя вс╦ повыбью

Там только светится в зеркале
Пляшет сверкает
Боится не верит

20.12.95






Развоплощение
Это когда с обратной стороны листа
Проступают буквы
твы   обсто
жерт    я       еств
Лицедей но нет не лицедей
лжец раздел╦нный пополам
но тогда уже не лжец
жрец страстей страстей страстей
лицемер вот нужное слово
Развоплотиться
раз и вот уже
ничего уже
весело птица
пусто трезво холодно
нигде я
нет везде я
голое лицо глядит в зеркало
а оттуда
пустота блеет

16-17.12.95







Эту историю я прочитал в романе "Женская честь" писателя Ивана Папаскири.
Сверкали лощ╦ные щ╦ки мультипликационных героев.
Ты мне из письма показала вес╦лые ноты.
Я в саркофаге бумажном восторженно плыл по теченью.
Все кувшинки и лилии радовались моему плаванью, и скалились пасти вес╦лых стрижей,
норовящих упасть прямо вниз.
Я на карте увидел - там пропасти, мели и вес╦лые пятна пролитого давеча сока.


Грузин там бежал по пригоркам и щ╦лкал браслет на запястье его золотой, на руке волосатой, в лучах ярко-зимнего солнца.
На талых лугах и полянах лежали животные мелкие и снег опускался в оврага прочерченный путь.


Оврага текло золотистое влажное пламя. А с телеэкрана текло оливковое масло, ты хныкала, глядя на тени развязанной свечки. Последний автобус прош╦л сквозь оконные ст╦кла, весною снимаются рамы.
Кузнечик засохший на книжной шевелится полке.
Шевелятся, ползают буквы.


Свирель потерялась в ущелье.
Весна нисходила на город.
Как порвано много учебников школьных, ненужных.


Тобой поросли эти горы.


Я книги пустой никогда, никогда не читал. Пустое из букв сквернословит.
Чернильным пятном пригвоздил я воскресшую птицу.
Летело алмазное облако погасшего некогда взгляда.
Летела копеечка. Что там, разжалобил, хватит...


Коричневый сухарик проглотило мо╦ отражение детское, восточная строгая цапля скрипя в переносицу влезла. Иван Папаскири лежал перебитый закладкой. Я вышел на улицу и корабль обрушился под ноги, а сзади тяж╦лые крылья грудную заполнили клетку.


Ты в сад ночью вышла и сфинкс копошился под лампой, и струнный оркестр в окне тво╦м  движет чер╦муху, чердак смотрит в озеро - так далеко до бессмертья.


Ж╦лтые линии ковра встали и крикнули.
Лампа упала настольная.
Тетрадный листок отразил мои ж╦лтые пальцы.


Каркало пело лежало пролитое море
Камни и чайки и камни и чайки и камни
Империя периода упадка сулит нам крупные обточенные камни. Мы пишем на заброшенных надгробьях. Сухие письма и лиловые чернила я пью и ем в страницах сей поэмы.


Тебя, тебя я призываю, но ты не хочешь под крылом моим быть спрятанной. Пустые комнаты заполнились водой альпийских впадин, марианских плоскогорий.
Я выплыл бы, но спутал направленье, приветствовала водоросль меня.


Плохая книга обвенчалася со мной.
Актриса зеленоротая в теплице цветы воровала. Янтарный комок прихотливо стекал к горизонту.
Как пишутся буквы, как люди живут ничего не изведав.
Как море меня узна╦т, когда я приближаюсь.
Как падают листья твоих маргариток в окне, когда лунный трамвай проезжает и с крыши слетают все тени.


Повинуйся, инструктор и ты, перешеек, в себе не храни измерений звучания эха.
Я сетку координат списал с настоящего плана.
Теперь я кудес и волшебник.


Ты, книгой заполненный, на вершине заточенной башни бранишься с вздыхающим громом.
Табун лошадей топчет яблоки прямо в притихшей долине.
Я трещину серую в узел сухой завязал. А е╦ пустота распирает.


Я с цифрой дрожащей боролся, и видно она побеждала.


Пош╦л по берегу, смотрит - спешит по воде русалка и факел волос в голове е╦ плещется.
Я прочь побежал, а волна хваталась за ноги мои, и так тяжело бежать было, что я понял -
вс╦ это сон, и за окном - 18 градусов мороза.
Застынет ли эта вода?


Ты мне подложил в эту книгу вс╦ то, что я там вдруг увидел?

8.12.95, 21:15






Отошли круги и оставшаяся в центре точка принялась вибрировать, полярно меняя свой цвет, отчего нам казалось, что она то приближается, то напротив - проваливается в самую глубину от поверхности бумаги, прикрепляется там на дне, дрожит даже некоей выпуклостью, являя собой не то коридор со стеклянными стенками, не то блестящий металлический прут, вогнанный в центр мира со всей решительностью недовольного создания, хотя и могло показаться, что просто концентрированный волшебным стеклом пиромана солнечный луч выжег здесь эту кромешную ч╦рную лунку.

Я смотрел стараясь не смаргивать, или смаргивать как можно меньше, на след чернильного укуса, сидел, по╦живаясь от холода и трепеща от возвышенного состояния духа, когда пальцы уже подрагивают от графоманского зуда, а напротив глаз вкрепляет цветок в волосы найденная в помойке девка, и в моих зрачках маячила лишь ч╦рная точка, на фоне зимнего, в белых зазубринах, зел╦ного моря, на фоне залипшего морским воздухом окна, на фоне найденной в помойке Поповым девушки, миловидной, на мой взгляд, с экзотическим ш╦лковым цветком в правой половине лица и с флаконом парфюмерии в левой своей длани.

Ч╦рная точка то приближалась, то впрыгивала обратно в глаза, внося внутрь головы беспокойство и панику, а вынося покой и благоденствие, как если бы входил и выходил из меня некий человек, несущий ту или иную новость и выносящий тот или иной ответ (не знаю уж кому он их понес╦т и каков будет ответ Отправляющего мне эти послания); не знаю, правда, кто виноват в этом, или что в этом виновато - холодная морская зима за окном, само окно, распухшее от воды и украшенное изнутри стройной фигуркой девушки, пусть и плосковатой, но мне она раньше напоминала мою знакомую, цветок в правой половине лица - флакон с миррой и благовониями - во левой возъятой длани, или сама девушка, столь пространно описанная выше, могу только добавить, что запястья у не╦ перевязаны ч╦рными ш╦лковыми ленточками, или что-ли тес╦мочками какими-то, платье тоже ч╦рное, довольно простого покроя, и волосы зач╦саны вбок, вправо и влево расходятся выщипанные брови, и волосы вс╦-таки влево зач╦саны, влево, к флакону с духами, который зажала отрезанная ч╦рной ленточкой кисть левой руки.

Что-то в ней было ещ╦ необыкновенное, этаки, знаете-ли, неземное, волшебное, что-ли, небесное - то ли волосы эти, зач╦санные влево, хотя, скорее всего - особая чистота лика, чистота лика как чистота белого бумажного листа, ещ╦ не записанного Создателем, открытость лица - подумалось мне, глубокая открытость лица, совсем другое лицо, нежели у тех двоих девок, которые больше нравились Попову и которых он вырезал для себя, те и меньше по размеру, и одна слишком уж горнего вида, и стрижка такая-же и взгляд, а вторая - водянистая какая-то, сонная, не то чтобы томная, а немножко не живая, как засушенный полевой цветок, и ещ╦ у не╦ очень странный пробор, очень широкий, я даже сплетню придумал, что выпускают такие машинки, которыми простригают проборы, расширяя их, придумал даже, что видел такую машинку продающейся на лотках, в районе Торговой галереи, все поверили, а я рассмеялся не вытерпев, вот сложность какая в ней была, во второй дамочке-то, а моя же (уже называю е╦ "моя") - была без этих сложностей - ясна и свежа как весна, пришедшая рано, наверное это цветок в е╦ правой половине головы навевал мне такие мысли и придавал ей сходство с радостным временем года.

Я даже боялся часто смотреть на не╦, избегал смотреть, подразумевая кротость взгляда и свою, якобы, застенчивость, лишь взглядывал иногда, как бы проверяя, здесь ли она ещ╦, не ушла ли прогуляться, посмотреть на недоступное е╦ глазам, вследствии природной односторонности, море, посидеть часок в тихом армянском кафе у меня под окнами, ещ╦ раз встряхнуть свой флакон с туалетной водой, взглядывал и тут же опускал очи долу, не забывая ни на минуту о центре ч╦рной точки, где скопились на дне мои смерть и злоба, мой ужас и моя ложь, я не забывал и не забуду о н╦м, несмотря на то, что центр сейчас почти не видим, он отош╦л далеко вглубь - или собираясь выпрыгнуть с титанической силой, или уйти ещ╦ глубже, погружаясь до тех пор, пока не выдавит что-нибудь изнутри и не выйдет наружу, по настоящему далеко и от меня, и от моей комнаты с заплывшим окном, и от фотографии неизвестной модели на фоне бушующего моря

точка

15.12.95








Пройд╦т две недели, прежде чем берег предстанет параличом.
У голубого глубокого озера
Синей с прожилками раковины
Через вс╦ это ущелье

Грома трезубец спускался смеясь по отрогам
Хлопало крыльями мака огромное поле
Мы растеряли монеты
На склонах тревожного парка

Птица спускается к нам по вершинам деревьев
Рыжее облако ловит за ноги. Раздумье
Ходит меж нами с рецептами кофе и сыра
Мы выбираем
Листая тяж╦лые числа

Дома я сплю на ковре
За окном расширяется пламя
Прыгает солнце за облако
Вс╦ обливается светом
Трудно уже на лице не увидеть улыбки

Северный полюс взлетает как трещина
Из чайных домиков крутятся звука спирали
Медный я шарик пустил
По длинне водосточной канавы

Прыгает синие пение
Птиц разрывает на части
Свист мелодичный
Плывущего мимо трамвая
Рыбьи скелеты
Ложатся ему под кол╦са
Вс╦ заполняя
Суставчатым скрипом сугробов

Мы замирая следим за его гороскопом
Зв╦зды уже проникают в височные доли
Слышно как порох
Расширил сухие ладони

Свечку теперь зажигай
И беги не робея
Вс╦ будет тихо
В его неприветливом доме
Вс╦ будет тихо
И эта закончится книга



Мне в автомате игральном
Привиделось завтра:
Ч╦рное море крад╦тся под берег притихший
Белое пятнышко пляшет у самого носа
Айсберги падают с неба
И ранят подводные лодки

Стрелки покинут часы
Если это случится
Звуки уйдут за границу
Пролитого света

Мне на картине твоей
Видится домик песочный
Сколько животных у дома
И сколько деревьев!

Мне из окна говорит синева отражаясь
Ч╦рные ласточки
Портят зашитое небо
Вот отзываться на свист и отпала привычка
Сколько же длится
Безумная очередь эта?

Спрятали лис по стеклянным коробкам
Сколько гербариев свежих
На зиму копится
В бедной моей голове

Пешек бъ╦т иней
Доска покрывается снегом
Этот снежок нафталинный
Присыпал мороженной молью
Только наступишь -
И хрустнет крыло этажерки

Запах резерва
Я вышел из тесной кабинки
Вс╦ ли наврал аппарат безобразный?
Не знаю...
Скоро проверим
Дожд╦мся лишь первого снега



Линзу наш╦л я в подкладке дар╦ного фрака
Линзу и ленту
Смешной леденец в целлофане
Крестик нательный
И книгу о смысле растений

Я разбежавшись набросил на шею картину
Где из прихожей глядит неуютная мебель
И колосится у шкафа
Стеклянный сухой телевизор
Я перед выходом чищу пальто и ботинки
Галка глядит испугавшись. Стесняет одежда
Снег проникает до самого сердца и ранит

Мылом я жидким обедаю в вашем Мак-Дональдсе
Пью я сырые микстуры и кушаю устрицы
Жгу сикоморы, лелею стучащую пуговицу
В Адлере в прошлом году подобрал у автобуса

Дальше смотрю: вдоль по улице шествует раковина
Старцы сердитые в ней
Побеждают друг друга при помощи
Книг хитроумных.
В дупле проигравший скрывается
В Новом Афоне где море миндальное пенится

Но продолжал я спускаться со дна лабиринта
Спали зам╦рзшие ангелы в гипсовой пропасти
Серою пылью приперчены, в луже эмалевой краски

Снова я впрыгнул в квадрат пережатый, магический
Цифры в меня погрузились как снег
И я вижу упавшее дерево

Это я в зеркало падая вдруг посмотрел



Там в кучу вс╦ свалено
В этих стихах
Там ищешь что - падает
И разбивается вдребезги
Но ты ощущаешь не кожей вс╦ это
Ах глупости! -
Он хрустко прош╦л по осколкам
Своей белоснежной квартиры,
И сев у про╦ма
Обдумывать новую книгу
Решил

Ревели деревья
Из парка сбегалися статуи
Пусть не было ветра -
Вода в самом центре
Рябила и ╦рзала словно
Сама из себя захотела
Вдруг выйти
И выдавить город
Стеклянной картиной
Ночным бессловесным пейзажем

Но город сжимался ладонью
И горло воды шепотливой
Накрыл он собачею шапкой
Дерюжного снега
Вода отдышаться хотела
И кашляла кашляла кашляла

В райских садах моих снов
Играли железные трубочки
Стоящих в углах патефонов
Я марки рассматривал
Лупу бровями сдвигая
Все старые наши цари
Из колоний кавказского края
Смотрели как будто я их разбудил
И один даже пальцем грозя
Попытался захлопнуться в кляссер.
Я бросил занятие
Стал на вчерашние письма
Рисунки наклеивать:
Выклеил угол канала
Потом перекр╦сток
Где сбитый трамваем валялся
Последний день осени
Так незаметно для тела
Я переселился туда где все сны оживают
Товарищи в школу спешили
Я был уже недосягаем
И только посматривал
Дети с букетами
Идут из раскрытого здания
Им шепчут будильники
Снег подгоняет карету
И корни квадратные
В ч╦рные доски втыкаются

На небе мы в зеркале прячемся
Вс╦ наоборот совершая
В чернильницу строки мои
Не спеша затекают
Слова мои бросив тебя
Мне в лицо погружаются. Вечер
Из шапки собачьего снега
Выпускает болтливую воду
Шуршащая осень
Бежит к ярко-синему лету

И я, задирая колени
Из кучи столетнего мусора
Пятясь смеясь выхожу

1-2.12.95






Страшно сначала испытывать утро
Грустно терять вс╦ что ночью копилось
Ветренный голос зимы новогодней
Пробует спеть то что раньше делилось

На дни затмений прелестного дара
Переходящие рвутся знам╦на
В тонкой струе восходящего пара
К небу которого определ╦нно

Можно достичь если спать не ложиться
Карты сдавать и читать как подросток
Бродит от третьей к девятой странице
И рассуждает: не так-то вс╦ просто

В жизни придуманных за ночь героев
Небо огромно как ч╦рная ветошь
Кою к лицу прижимая порою
Вновь ощущаешь глубокую нежность

К пройденным тропам и найденным путам,
Так и не снял их до этого года
Хоть и давал обещанья кому-то
Память съедает гудок теплохода

Грузятся вещи, котомки и сумки
Люди по трапу взбираются споро
Море спокойно, просторны каюты
В т╦плой воде растворяется город

В красном рассвете. Набухшие тени
Падают под ноги первым трамваям
И оживая сбегают ступени
Весело, радостно вс╦ забывая

10.1.96, пос. Октябрьский








Как тяжело остаться одному в пустой комнате
Когда на улице зима и ч╦рные точки детей
В снегу копошатся ликуя.

Как яркие снега мне застят ум!
В них солнца черви золотые проползают
И в норках осыпается земля
С древесным стуком. Луч летит с откоса
И режет детский голос пополам.

Земля в себя не принимает снег.
У входа в магазин, насупившись, собаки
Угрюмо ждут хозяев. Белый пар
Крутясь летит из гибельных ноздрей
Смешного пьяницы. Он держится за спину,
А дети норовят попасть снежком в него.

Но ближе подойдя я вижу: разве дети
Хотят обидеть пьяного. Он вовсе
Не рассердился, а морковной пятерн╦ю
Их по желтушным гладит головам.

Да и не дети то, а чудища лесные -
Один сверкает белыми зубами,
Лесною шишкой мне второй вдруг показался,
А третий - шерстью скрыт до самых глаз.

И это воющее радостное племя
Вдруг облепило пьяницу смешного,
А тот и рад, не видя ничего.



В пруду кипит вода и ломти льда
Выпрыгивают под ноги прохожим
Визжащей стаей обезьянок дети
По берегу нетерпеливо ходят
Один из них су╦т в бурленье лапу
А остальные смотрят замирая
От страха. Вдруг лукавая улыбка
Заплавала по лику храбреца
Он крикнул как от боли -
Вся орава
Напуганно бежит скорей к дороге
Уже оттуда смотрит как хитрец
Свою неловкую снимает одежонку
И в рыжей ш╦рстке весь ныряет в водо╦м
Поч╦сываясь плавает на брюхе
Среди морозных пастбищ января
А вся орава, до сих пор не веря
Следит чихая за его купаньем
Слезящиеся лапкой тр╦т глаза



Три угольных вороны наблюдают
Прикрыв глаза зел╦ные от солнца
Крылами
За танцем пьяного. Обхватывая столб
Танцует он и топчет снег ногами
А из кармана ль╦тся голубое
Холодное прозрачное вино
Вороны собираются в кружок
И налепив снежков
Швыряют их горланя
Но пьяница закончив танцевать
Бежит скорей, держась рукой забора
Вино пылает голубым огн╦м
Вороны кашляя бегут вприпрыжку следом
Не находя того с кем прежде потешались
А пьяница уже лежит в снегу
Не собираясь прятаться. Бер╦зы
Как паутина на лице его дрожат.
У леса в доме светится окошко
Зам╦рзшее вино звенит как тетива



Пос╦лок красной рыбой проплывает
И ножницы изрезали его
В том месте, где песок наружу выйдя
Оттенок ж╦лтый снегу прида╦т
Там свалка и вес╦лые картинки
Консервных банок никогда не умирают
Лежат не подчин╦нные гниенью
Мой веселя усталый плоский глаз
Второй уж год лежат они в овраге
Второй уж год я вижу их приехав
Их отчего-то не скрывает снег

январь, 96, пос. Октябрьский






Я об этом подумал недавно:
Если я уж везде опоздал
И по пляжу ходил вероятно
Принц другой а не я зубоскал

Голосов я в себе столько слышал
Что запутался словно в сетях
И не ползал в трущобах Парижа
Среди первостепенных нерях

Я тебе улыбался с портрета
В том кафе итальянском где сыр
Застревал в альвеолах поэта
И смеясь задыхался сатир

Ты смотрел этот фильм, ты же знаешь
Как легка переезжая жизнь
На вокзалее е╦ окликаешь
Торопись говорю торопись

Ты уже опоздаешь к раздаче
Аметистовых гладких корон
Но тебе есть резиновый мячик
И пространства сырой поролон

Слушай что говорит тебе голос
Из машины пустой во дворе:
- Страховой получил ли ты полис
Когда красное пил в январе?

В социальном я жил парадизе
И вес╦лые палочки дня
Уместились в вечернем сервизе
Там на чашке седлает коня

Воплощ╦нное детское слово
С голубыми прожилками сил
Ты закончил на этом, готово?
Удружил, что сказать, удружил...

10.1.95, пос. Октябрьский







Взыскуя счастье, ело кашицу дитя
Не видя крыс у ног своих и крошек,
Но чувствуя как масло режет ножик
Его родителя, свободно и шутя.

Родитель вышел только что от книг,
Его преследовал сю пору граф Потоцкий
С историей тяж╦лою и плотской
Про то как девушек любил один старик.

Старик терпел от страсти этой муки.
Ложилось масло толстое как снег.
Реб╦нок посмотрел как человек.
Отец, задумавшись, бер╦т посуду в руки.

Вот комментарий: пепельницу взяв
Серебрянную, пользуясь каминным
Огн╦м, Потоцкий вылил стержень длинный,
Впоследствии на пули тот разъяв.

Вложив семь пуль в пазы машины грубой,
Стреляет в рот себе отчаявшийся граф.
(Сюжет истории тяж╦л как книжный шкаф)
Живая кровь подкладку ест у шубы.

Зачем он сделал так? Он полагал,
Что больше никогда не возродится,
Коль пуля острая серебряною спицей
Проткн╦т его. Об этом написал

Потоцкий в завещании. В комок
Уже остывшей чечевичной каши
Реб╦нок смотрит, молчалив, бесстрашен,
Взыскуя счастье. Взгляд его глубок.

Но по столу бегут к тарелкам крысы,
Сквозь окна - свет, тепло и кипарисы
Ошибку видят в смысле графских строк.

11.1.96, пос. Октябрьский






Из русских мальчиков горланит сатана
Поэзия должна быть. Глуповата
Лишь вата жизни, коленкор заката.
Обилье книг сгубило тайну сна.

Откуда знает он как пишется зима
Зима - процесс разъятия тепла
Зима - сугроб засохшего стекла
Она сказала так ему сама

Чем больше пь╦шь - тем радостнее свет
Снимающий себя как маску. Там, за ней
В кругу знакомых, значимых теней
В огнях шутих, в кружении ракет

Там, в чаще глаз, глядящих на меня
Лежит пятно молочной пустоты
Не поглощающее света, ни огня
Не выдыхающее. Большей простоты

Не видел я ни в детстве, ни сейчас,
Когда снимая галстук и очки
Стою у окон. Городской пейзаж
Изнеженные ест мои зрачки.

Там русский мальчик ловит самокат
Как бабочку надувшимся сачком
И синий ч╦рт таится за кустом
Послушно охраняя зимний сад.

15.1.96, пос. Октябрьский






Карлик, играющий со светом
Это ты нарисовал картину, над которой
Я смеюсь до сих пор:
Потопленная на мокром месте эскадра
Как разбитое наголо яйцо
Куском бумажной жвачки
Летит через трубочку
В замирающие от ужаса райские кущи.
- Sos, sos! - кричит последняя крыса
Убегая от якорной свивающейся цепи.
999 тонн тухлого железа
Плюхаются в заросли барбариса и шиповника
Давя мангустов и павианов
И тебе, царапающему металлической иглой
На гладком камне надгробия рисунок
Выедает кожу красными каплями
Жидкая т╦плая ткань
Ты занят делом и не замечаешь
Рубящего воздух винта
От которого уже летят на землю
Срезанные птичьи гн╦зда
И вер╦вки с выстиранными рубашками
Ты лишь рассеяно принюхиваешься
К незнакомому запаху сол╦ной морской воды
Продолжая царапать иглой
Мягкую поверхность камня.

17.1.96, пос. Октябрьский






Смеясь над бородой моей
Смотрела женщина с портрета
Собачка на руках у ней
Курила важно сигарету

Кривые ╦жились дома
У горизонта. Ближе к краю
Как разлинованная тьма
Нелепо ползали сараи

Над головой моей вдовы
Ползло небесное светило
Клубком засушенной травы
Лия, как будто через силу

Покойный и неяркий свет.
Собака, щурясь и чихая
Искала что-то в голове
Мохнатой лапою махая.

И я вдруг руку протянул
К улыбкам, свету, лицам дальним
Но свет как будто-бы зевнул
И стал отч╦тливо реальным.

Там я стоял уже. Со мной
Вдова недавняя теснилась
И заполнял картину зной
И время здесь остановилось.

Собака на руках вдовы
Смотрела хитро, выдувая
Клубы молочной синевы
На солнце щурясь и чихая.

А за оградой, морща лоб
Сверкая бородою редкой
Стоял уч╦ный мой микроб
С бутылками набитой сеткой.

И руку то тянул ко мне,
То возвращал е╦ обратно
В раздумье или полу-сне
На солнечные глядя пятна.

31.1.96, пос. Октябрьский






Кто водится в омуте тихом?
Никого там нет -
Только тво╦ отражение
Борется с ящерицей.
Тоска в глазах и тина у берега.
Лампы дневного света
Ба! Да там на дне
Целая лаборатория,
Там из людей делают водяные голлограммы
И развозят по детской железной дороге
В мышиные норы
Уходящих вглубь сновидений.
Мальчик сидит на узорном ковре
Заливаемый желудочным соком радости
Видя, как его отец
Играет в карты
Глядя в зеркало,
Удруч╦нно повторяя:
- Дурак, дурак.

11.2.96






Убегающие цветы
Цветы цветы цветы
Колосящиеся дома
Дома дома дома
Вырывающиеся оз╦ра
Оз╦ра оз╦ра оз╦ра
Исчезающие дети дети дети

Появляющиеся деньги
Деньги деньги деньги
Сны, которые вс╦ объясняют
Сны, которые вс╦ объясняют,
Но которые так трудно запомнить
Молчащая зима
Зима зима зима

Самозарождающиеся книги
Книги книги книги
Слова из которых ушли слова
Ушли слова и остались лишь буквы
Буквы, собирающиеся в слова
По привычке
Слова, читающиеся по привычке
Не подчиняющиеся подсч╦ту числа
Числа числа числа

Картины изображающие картины
Изображающие картины картины картины
Картины изображающие картины
И ничего больше
То и дело загорающаяся земля
Но ливни откуда-то ливни
А после - снега снега

Музыка
Музыка смеющаяся над музыкой
Музыка потешающаяся над музыкой
Словно музыка в цирке
Симфония ударов
Озвучание страсти
Желаний желаний и страсти

Свет, который кончился
Книга, сопротивляющаяся,
Даже противостоящая чтению
Картина, норовящая отвернуться
И музыка, смеющаяся над собой

Пролетающее поле
Где-то, не вижу где
Человеческие голоса
Нет никого
Нет никого никого

1.2.96, пос. Октябрьский






Уже и март.
Опять никто не нужен.
Жир вяжет свитера
Но их распускает острый воздух Кавказа
В сыром облаке азота, соли и соловь╦в
Прохожу мимо заиндевелой стены аквариума
На дне, среди камней и веток,
Вороньих гн╦зд, крысиных клеток
Сидит, набычившись, Попов
С набором пряных сигареток.
Он рыба. Мироздание варит из него суп.
А я кость, обглоданная муравьями и тиссо-самшитами.
Меня любят городские квартиры,
И я плачу им тем же, поддерживая чистоту и порядок.
Зач╦рпываю проплывающей прядью яд из аквариума
Это буквы Ж, З и Д
Выкусывают мне кожу на ладони.
Змея, таракан и яшерица
Плутон в окне каждого неч╦тного дома
Плю╦т мне в глаза вишн╦вую мякоть
Прош╦л февраль
Не страшно выносить из дома последние вещи
Можно идти по центру линии
И ромб горизонта
Будет подступать, подходить к подбородку
Весна лечит обманом. О, счастье.

15.2.96, пос. Октябрьский






Вододуй, Водолей
Толстая птичка забвения
Громкий зайчик наступающего утра
Я засыпаю и вижу тебя
Бегаешь по шляпкам гвоздей на обочине городского парка
Кормишь собаку сол╦ными баклажанами
Прода╦шь пару мужских туфель на рынке
Через три года тянусь я к тебе
Егоза, умница, толстолобик
Ты сможешь меня увидеть только тогда когда усн╦шь
Щепочка дыхания
Женоподобные ангелы у кровати
Пролетающие глаза жел.дор. состава
Шум прибоя похож на шелест наползающих друг на дружку
Огромных листов картона
С пойманной рыбой в зубах
На четвереньках выходишь из воды
Просыпаешься дома

16.2.96, пос. Октябрьский






Воздух вдыхая чистый
Вс╦ себя представляешь
То молодым трубочистом
То гренад╦ром старым

Перебирая завтрак
Опережаешь память
Лопаться будет завтра
Щ╦к одноцветных пламя

Шл╦пнут в окно морозы
Ст╦кла облепит пухом
Выкипят вдосталь грозы
Речь усомнится слухом

Щ╦лкнет Троицким мостом
Ломкое переносье
Кто-то, пониже ростом
Скажет: усыновили

Тебя городские пляжи
Крашеных крыш лужайки
И записные даже
Книжки, блокноты, лица

Вс╦ переменится, вспыхнет
Ценности не имея
Рыхлые ложноножки
Прочь семенят, умеют

Только и поневоле
Согласия не давали
Губы не говорили
Пальцы не напевали

Не торопи и ты же
Но постояв у окон
Ч╦рные едут крыши
Сладким питаясь соком

24.2.96, пос. Октябрьский






Семь человек по семи домам
Варят кашу из книг на 109 странице
Лес преследует струйку убегающих лиц,
А те в свою очередь визжат карнавальными масками.
Вот тебе и год огня.
Маразматики с палками: Сомов и Богомяков
Сшибают с моей головы
Ложноклассические птичьи гн╦зда,
Я тоже убегаю
Оставляя за собой нежную нить лимонной цедры.
Чудовище принюхивается,
Появляется и вновь исчезает
Ч╦рный обрезок солнца.
Богомяков и Сомов седлают мутирующие святыни,
Голубые глаза идолов-дрозофил
Разграфили в мо╦м сознании
Сетку координат,
Теперь в ней двигается толчками
Белая капля пешки,
Под е╦ ступнями облегч╦нно вздыхает земля.
Богомяков и Сомов,
Понукая медных тельцов и антрацитовых кумиров
Ищут, куда упад╦т мо╦ сердце.
Копья шныряют их в рыжей шуршащей траве.
Я хочу остановиться и сказать,
Что и сам из их стана,
Но крепкая печать замыкает мне уста,
А дрожащее сердце принуждает бежать
Ещ╦ быстрее и дальше.

27-28.2.96, пос. Октябрьский






Ноуменальность; значит ты постигаешь умом
Домик, себя и с нарисованною трубой
Пароход, отплывающий кверху обросшим дном,
Возникающий вечер с отрезанною головой.

И понимаешь: вечер стоит стеной,
Словно вода вставшая на дыбы,
Или брусок ч╦рной земли ледяной,
Нож, что отс╦к тебя от твоей судьбы.

Так и ид╦шь, повторяя себе под нос:
- Лиственница, сарай, устье гнилой реки.
И заставляют быстрей повторять вопрос
Холода глиняные локотки.

Так и жив╦шь; то куришь чужой грасс,
То из письма в бутылке не узна╦шь о том,
Что отправлялся в плаванье кто-то из первых нас,
Кто-то, кто очень интересовался дном.

- Здесь ничего, так же как наверху
Небо, земля, прочая дребедень.
Я здесь сижу цар╦м в бирюзовом мху,
Или свою за космы таскаю тень.

Вижу тебя. Мне отсюда прекрасно вид-
но, как тебя несут на руках твои
Горы и камни. Видимо ты знаменит,
В горле тво╦м живут, говорят, соловьи.

Только, слыхал, ты открываешь рот -
Вмиг выползает оттуда прелестный звук.
Благоухания твой заполняют грот,
Золото все, что косн╦тся твоих рук.

- Брось ты, дружок, в мо╦м горле живут муравьи,
Сладкие кремы, патока и миндаль.
Прах - к чему прикоснутся руки мои,
Но хорошо, когда голубой февраль

Тащит крючок из моей бороды,
Режет в глазах ножами сол╦ный л╦д,
Красным вином заполняет мои следы
И по щекам пахучей газетой бъ╦т.

28.2.96. 19:30, пос. Октябрьский






Темнеет рано. Красный нос заката
Острей и тоньше. Как крысиный хвост
Он пролезает в душу мне. Созвездья
Лежат на дне, присыпаны песком
Сухого неба в сетке мелких трещин;
Похоже так на старое лицо
Ночное небо. Будто смотрит кто-то
Огромный, некрасивый, страшноватый.
Того гляди прижм╦т тебя ладонью -
Кудахтая, недалеко сбежишь.
Уже так было: ночью я лежал
Под небом полным и оно сердито
Давило пятерн╦ю на меня.
Я задыхался. Астматичный кашель
Душил меня. В тот миг я усомнился
В эпитетах когда-то данных небу,
Простор мне показался монолитом,
И я как рыба ничего не понимал.
Густой тяж╦лый лес свисал над головою
И шевелился. Плавала звезда
Как брошенная в озеро монета.
Тогда я понял, что лежу в воде
И отчего так неподвижен плотный воздух.
Я крикнул. Крик упал мне на лицо
Сырою тканью. Небо шевельнулось
И задрожало вс╦ передо мной.
Тогда я и найти не мог спасенья.
Рассвет освободил меня, но дрожь
Пейзажей ч╦рных снится до сих пор мне.

Лекарство я наш╦л, и сравниваю вот
Ночное небо с зеркалом зат╦ртым -
Глаза я узнаю, и лоб, и подбородок,
И вижу как стекает к подбородку
Мерцающая капелька слюны.
- Ишь, нюни распустил;
Но как ещ╦ отвлечься
От страха утонуть в самом себе.

29.2.96, пос. Октябрьский






Медвежье время, тихое, пустое
Нам в уши мягкую заталкивает вату
Рукою нашей двигая, стирает
Следы чернил с бумаги. Каждый шаг
Есть шаг назад. Чем громче говоришь
Тем меньше понимаешь: этот ш╦пот
Откуда взялся? Белые минуты
Крупою снежной заполняют день.

Старух с небес спускаю я на нитках,
Так было раз во сне, когда я спал
На берегу ледового залива,
Напившись ярких вин. Солнцеворот
Вращал в мо╦м мозгу кол╦са механизмов,
Ответственных за мысли и за сон.
Мне снилось: я живу с одной из книг
Своей библиотеки как с женою,
И наша связь случайна, ненужна.
Мне надоело быть с ней. Я задумал
Убийство страшное. Но книгу как убить?
Насыпать яду ей? Но вин не пь╦т со мною
Бумажная наложница моя.
Проткну е╦ ножом. Но редкий нож
Согласен будет это сделать. Книга
По-видимому в связи и с ножами.
Следы я замечаю тут и там
Обрезана страница, на обложке
Царапина заметна. Прошлой ночью
Я звон и шелест услыхал на кухне,
Не обратив внимания. Сейчас
Я понимаю - Книга наущала
Столовые послушные приборы:
Ножи и вилки. Помощи искать
Средь них не стоит. Надо полагаться
На собственную силу и сноровку,
Ведь так уж было раньше. Год назад
Я сж╦г в печи три старые тетради,
Сест╦р тр╦х сж╦г, и крика их не слышал
Никто. Никто не видел как горели
Сияющие записи мои.
Теперь сложнее - связь с проклятой книгой
Всем очевидна. Плюс к тому, интриги
Столового прибора вероятны.
Судьбу свою желая облегчить
Басовою струной я обвязал обузу
И в муравейник жаркий опустил.
Семь дней глодали ж╦лтые страницы
Кусачие лесные муравьи.
Пока не треснули суставы перепл╦та,
Пока полоски кожи, извиваясь,
Не сжались в усыхающий клубок.

Я поспешил домой. Там зоркие ножи
Уже шныряли, чуя преступленье
Осматривая пристально меня.
Один из них залезть пытался даже
В рабочий стол. - Ну вот что, мелюзга -
Сказал я, подбоченясь - Вон отсюда,
Лишаю вас приюта навсегда.
Ножи, столпившись недовольной кучкой,
Теснились в угол, но смирившись вдруг,
Безвольно поплелись к дверям пустой квартиры,
Похожие на маленьких собак.

На утро я проснулся полон мыслей,
Мне снилось: отвратительных старух
Спускаю я с небес на тоненьких беч╦вках,
Скорей на нитках даже. Небосклон
Пестрит марионетками. Старухи
Запутались в тенетах, канители,
Визжат, барахтаясь. Мне кажется - паук
Спускает с неба эту паутину.
Ан нет. То - я. Зачем же делать мне
Вс╦ это? Или мстительная книга
Проникла в сновидения мои,
Их населяя ужасами ада?
Старухи превратились в пауков,
И медленно спускаются. Потея,
Поглядывая вверх и надевая
Пиджак и брюки, прочь я выбегаю
Во сне из инфернального жилья.

На лестнице скопилися ножи,
Подмаргивая скверно, ухмыляясь
Как стайка хулиганов. Вот от них
Небрежно отделились хлебный нож
И рыбный - самый маленький. Вразвалку
Ко мне направились, попл╦вывая на пол.
Я предпоч╦л вернуться. Дверь закрыв,
Стою в прихожей и оттуда слышу,
Как странный шелест населяет дом.
Я посмотрел - огромный муравейник
Стоял посреди комнаты и морды
Лесных кусачих ч╦рных муравь╦в
Жевали медленно невкусную бумагу
Газет, журналов, книг, тетрадей. Вс╦
Бумажное - съедобное им было.
Пучок глухих старух упал-таки на пол
И тут же стал проворно расползаться.
От страха стало скучно. Я привстал
На ложе и воскликнул: Отрекаюсь!

Сиял, сверкая ледяной залив,
И по нему треща рыбацкий ялик
Царапал полосы. Зам╦рзшая трава
Ласкала стены гладкие бутылки,
Внутри блестели ч╦рточки вина.
И солнце синее над полем восходило.
Высвечивая снега глубину,
И трещины воды,
И белые страницы
И буквы нас, глядящих в небеса.

28.2.96. 15:02, пос. Октябрьский






Оцепенение. Земле не нужен я.
Тяж╦лый март гремит с небес спускаясь
Двор тискает намокший обруч снега
Курится фотография зимы

Село безумствует. Собаки лижут шерсть
Лежит травой домов многоселенье
Горящий ангел падает в овраг
Мечом кривым зач╦рпывая пьяниц

Как тесно в ящике почтовому письму
Строк нити давят из себя конверты
"Себя, тебя, откройте после смерти..."
Я в душу заглянул, но там темно.

Железный конь сипит в пустом лесу,
Тень по поляне бегает за светом.
Скорей бы лето. Хочется тепла,
Уединения, вина и размышлений.

Не хочется движений. Холод быстр,
Медлительность он лечит словно доктор
Египетскими мазями котлет,
Свободным бегом за околицею дома.

Зимою надо пить древесный спирт,
Зимою надо есть медвежье мясо.
Как надоела шапка с потрохами
Тяж╦лых мыслей. Сбрасывай е╦.

Пичужкой март влезает в переносье,
Его ухватишь - вмиг отрежет пальцы,
Свистулек понаделает. Отпустишь -
Иглой еловой голову пронзит.

Я представляю март вагонной смазкой,
Куском тавота, пущенным на блюдо
Дерюжьей шубой щучьей, канифолью
Март - это запах пастбищ городских.

Зиме не нужен я и жду, когда
Заполнит л╦гкие зерно сырого снега,
Когда табачный смерч сорв╦т лицо.

Порв╦тся красною резинкой голос мой,
Сугробы каркнут, вылетая из надбровий,
Ликуя жидкой кашею, пшеном
Продавится пространство. Рукоделье

Тр╦х серых месяцев распустит ж╦лтый гром
Новорожд╦нным место уступая
Щелчкам, поскрипыванью, уханью. Земле
Встающей на ноги. Теперь уже свободной.

16.2.94, пос. Октябрьский






Кто пишет так - дурак, и хам, и мот
Словами он разбрасываться рад,
Кто пишет так - последний словокрад
А кто его читает - словокрот.

Есть смысл только в пеньи соловья
И, если прок искать, - в ворчаньи кур
Прислуживать за словом - чересчур
Пусть слово уползает как змея

В сигары бров, в колосья волосов,
В любови сердц, в изжогу пустоты,
В глазную мглу, в бурление часов,
В тропинку торную, что вышили кресты

Иссиня-ч╦р, глубоко отреш╦н,
Пучки созвезд цедя как мокроту,
Ловя скворцов плешивых на лету
Пошатываясь как индийский слон

Читающий преследует его,
От рук нисходит осознанья свет,
Они хвостами кажутся комет,
Они началом кажутся всего

Они пугают как пугает звук
И сотни птах вдруг покидают куст
Тяж╦лый выдох оставляет уст
Покатый домик. Не даваясь рук

Само ценно пучком водорослей
Выш╦птывает шапку наголо
Потом бежит как ч╦рный иерей
Через пески в горящее село

Бер╦т козу как город после битв
Вороне дохлой расправляет рот
В овале глаза бабочкой висит
И держит ключ, который не да╦т

Ни мне, ни те-
бе, но ни бе, ни ме
Баранчик ч╦ртов, ты шуршишь в шелках,
Готовишь норку т╦плую к зиме,
В бревенчатых танцуешь сапогах

Глубокий хлад собою наводя
Разрежешь невод шоколадным льдом
И как налима вытащишь себя
Бардо-Т╦дол читая как Барто

В багровых сумерках, жующих языки
У спящих женщин, превращаясь в хну
Ты красишь внутренность покинутой реки
Мешком зашитым падая ко дну

Но поднимаешься над лесом головой
Свекольный сахар вдавливая в снег
И вот уже кричишь как человек
На свет рождаясь из себя самой

Меняя пол-костюма словно пол
И пол у шляпы мня, анахорет
Ты оседлаешь конченный глагол
То как огонь обгложешь табурет

Терпя как вкус у водки и вина
Свой подневольный бы метаморфоз,
Морозною болванкою звеня,
Оранжевой вцепясь морковкой в нос

Пуская пух из книг, любимых там
Где до сих пор хранится чан мощей
Поэтов, эгоцентриков, сиам-
ских юношей, теперь уж - овощей

Ты в кровь войд╦шь, но не закроешь дверь
Пусть режет мироздания узлы
Переливающийся жидкий красный червь
Хвостом ошпаренным обшаркав все углы

Так теплота уходит из души
При виде поднимающихся вшей
При свете загорающейся ржи
При свете леденеющих полей.

При виде отрока с антенною кнута
Жующего резиновый калач,
Приглядывая: блеет пустота,
В окрестностях пас╦тся рыбий плач.

Он сторож; Он лелеет темноту
И темнота дарит ему приправ
Восточных вкус. Он слышит как во рту
Горбатый дым безумствует, восстав

Суля и пастбища с отборною травой
Возросшей на крови убитых снов,
Отборный дом суля сторожевой,
Высокогорное раскрытое окно

И свет за ним; Так обманув себя
Он смотрит то, что нет. И это нет
Полз╦т в него, выталкивая я
И настоящий вытесняя свет.

Вс╦ нипоч╦м, и лихо хохоча,
Воруя вдоль заборов огурцы
И спицы мотоцикловы верча
Он убегает. Шерсти клок с овцы

В руках дрожащих держит темнота.
Хаос повержен снов а втиснут ключ
И вот замок висит на кольцах рта
И бъ╦т поверх лица Кастальский ключ.

16.2.96, пос. Октябрьский







"...теперь мы там не жив╦м
Домик наш - водо╦м,
Рак-отшельник сидит
В атласе южных планид.
Теперь тебе хорошо,
Небо - твой порошок,
Пч╦лы - твои друзья,
Ангелы, ну и я.
Теперь в аду - снегопад,
Снег поглощает ад,
И буковки березняка
Смыла белил река.
Теперь тебе невдом╦к,
Что А и Д - это рок.
 (Рок - это значит "всегда"
Буковки Д и А...)"

........






Медленно и тихо зацветают липы, водятся полипы, лопаются сливы. Зеленеют шляпы, колосятся кожи, и деревья тоже, и деревья тоже. В городе просторно, медленно и сорно, яростно и тихо, горячо и сухо, и летает муха, и летает муха. Пахнет облепиха, говорит олива, лопается слива, лопается слива. Истекают соком улицы морские, высоки дома ничьи-сторожевые. Медленно и сухо засыпают мухи, говорят собаки, чешутся старухи. Рукава играют, зеленеют кожи. И скамейки тоже, и скамейки тоже. А собаки речи говорят такие голубые злые ч╦рные большие. Непонятно митинг развернулся скоро, у теней забора, у теней забора. За унылым миром - тихие квартиры, золотые гири, медные кумиры. Ж╦лтые пижамы, розовые кожи и деревья тоже, и деревья тоже. Ну а время где же, ну а время что же? - исчезает тоже, понемногу тоже.

........






Расстояние т╦плой проточной воды переклеило лица как хрупкие льды. Долго ждали у моря беды рыбаки и бродяги, сомнительный люд: ты послушай, как в крючья тяж╦лые бьют проходимцы от  точных наук.
Ты вдоль берега чешешь хорьков и собак. Узловатые свастики щупает зрак, и глаза ослепл╦нных зевак.
А бумаги в руках кувыркают снега, и дожди под ногами вошли в берега, и овраги взошли на руках.
Словно флоксы и розы, как ч╦рная сыпь - на глаза твои больно взглянуть.
А рассыпанный бисер слагается в нить - так прочти, если сможешь заснуть.
Я прочту, ну а ты поясни дураку: на каком мне болтаться суку?
Если в местности этой не знает осин ни пастух, ни собачник, ни сын.
Это облако будет лежать в головах, и собаки ворочаться будут в глазах, если ты поперхн╦шься слюной.
Это ч╦рное частье, смешавшись с огн╦м, постепенно предстанет тобой.
И тебя будут путать, и не различит фотография смерти твоей.
Как луна в молоке, будешь плыть на спине в промежутках еловых ветвей.

........






Стал задумчивым наш кинозал, овцебык не пас╦тся в траве, кинозал наш сегодня устал, многолюдно сегодня везде. Первым мая встречается люд в закоулках густых площадей. И в тарелки блестящие бьют грозди красных вес╦лых людей. Над людьми поднимается пар, из людей выделяется пот, золотой голосит самовар, голубой подпевает забор. В зоопарке сме╦тся толпа, бродит грустный седой овцебык, крошки хлеба летят со стола, и считает по пальцам старик: - Это А, это Б, это Ц: получился сплошной витамин. И морщины его на лице гонят волны таких же морщин. Палец бел на руке у него. Треуголка на темени вверх поднимает свои треуго и его разбирается смех.

........






Ни цветные капельки бактерий, ни пустые шарики фантазий - поселились в нашем тихом сквере палочки нетрезвых безобразий. Разбежались бежевые жвала у простых животных, насекомых. Ты мою соломинку жевала в обществе пейзажей невесомых. Там летали стаи дирижаблей неземных, язвительных расцветок и рубил закат молочной саблей прутья ивовых многосторонних клеток. Пьяные каталися в карете по холмам стоящим очевидно. Не нуждалась ты в мо╦м совете. В яблочном нуждалась ты повидле. Повиднее чтобы получилось место твоего расположенья, чтобы небо ч╦рное лучилось и текло назад в изнеможеньи. Лишь для этого сидела ты угрюмо в обществе сомнительных пейзажей, собирая косточки изюма по следам недавних экипажей. Я же на другой лежал странице, опираясь на тяж╦лый детский ранец, и лизал как сахар черепицу, и не отзывался, иностранец.

.......






Шестикрылое зарево сна прояснило тебя и меня. Объяснения - это стена, за которой считалочки дня. Там корзиночки талой воды подают в падежах молодых, там плывут шестикрылые льды среди потусторонней воды. - Эй, гарсон, принеси мне печаль, почечуя мне тоже неси. Мне наскучил порядочный чай на последнем сво╦м небеси.
- Айн момент, приготовим заказ, ты пока покури, айн момент.
Через год мне несут на показ заказал что недавний клиент - золотую подкову дождя и железную палочку сна. Погодя, а потом погодя принесли и шнурочек огня. До конца обучения мне не покинуть приморских степей. До конца обучения. мне. до конца обучения ей. До того, как закончится сон и начн╦тся последний заказ - выполняй, молодчина-гарсон, прошлогодний нелепый приказ.

.........






Бессердечный бес пробежал по льду, или это конь так ныряет в л╦д, там плыв╦т, отыскивая путь, серебристый добывая м╦д. Или это жд╦т эвкалипт меня, и в глаза кричит кучею листвы, ветви подавая - недал╦к и мят, путая следы, путая следы. Подо льдом луга заливного льна, там плет╦т плетень шелудивый конь, там кукушки скок и квадрат огня, свой сидит сверчок, знает свой шесток. Подда╦тся шерсть, прода╦тся смех, плачет юн, соплив греческий орех; слышен коний шаг и рыбацкий храп, пота╦нный знак выявляет враг. Враг жив╦т в мечтах юного коня, враг не любит врак, любит он меня. И, сбивая сон, ходит-бродит дом как капель и как мелководный сом. Я плыву в меду как пловец лихой, зачерпну беду, отведу рукой, соберу с лица ряски кисею и растаяв, м╦д слижет мысль мою. Бессердечный воск, черемичный сон созда╦т не Босх, а морской притон, говори со мной, бесконечный м╦д, вряд ли день найд╦т то, что ночь спас╦т.

........






Шелкопряд пряд╦т полотняный шар, ходит скалозуб, бродит ягуарв, бродит сирый влак и тревожный вепрь, и творожной враг колыбели зверь. Мой зеркальный сом позарос овсом, и грохочет гром, а в овраге том шевелит клешн╦й спрятанный моллюск, белый гипс трещит от избытка чувств.

.........






Расступилось подножие множества скал, а скатавшийся скат потихоньку устал потрошить стремена и стрелять семена и семи головам говорить: я подводное чудо, я чучело вод. Вот такой, с позволенья сказать, анекдот. Я подводное чучело, вот.
Скат, оскалившись, выступил шагом впер╦д. - Я подводное чудо, я чучело вод. Водяной, расступайся народ!
Но небесное весело, весело мне, и чудесное чудо подобно чуме. Это чудо подобно чуме.
Так беги, сломя голову, в лиственный лес - там спасение вижу от страшных чудес. Там вообще я не вижу чудес.

........






В такт волнам тела колебалась вся земля. И снежные сугробы замирали на кромке выступающего рта. Семь певчих птиц уселись мне на плечи и завели смешные разговоры про то, изюм дешевле где какой. Одна сказала - дома, в Казахстане, изюм всех слаще фруктов и цветов. Другая возразила - В Забайкалье так много снежных ягодок холодных, что улетать оттуда не хотелось, но удалилась в завязь мудрой книги, где смыслов воплощения живые давали мне уроки рукоделья, а я их слушалась. - Послушайте меня - сказала третья кивающая птица - я родилась в воде, среди лесных коряг, затопленных инжирным лунным светом, таким, что превращалось в солнце дно. - А я сама есть солнце - заявила четв╦ртая, - наступит время суток, и я взойду над спящею планетой, взывая к м╦ртвым так же как к живым. - Изюм удобней есть в саду прозрачном - невнятно пятая пичужка пропищала, а я, закрыв цветочный атлас тканью, подслушивал занятный разговор. Шестая птица просто промолчала, мне показав глазок зел╦ный и подкову тяж╦лого задиристого клюва, испачканного в лопнувшем инжире; В саду инжирные деревья не росли. В саду куст роз рос привиденьем ярким, и ход рыл крот навстречу строю яблонь, а птицею седьмой я сам и был.
- Самадхи - произн╦с протяжный голос, и я уснул на долгие века.

........






Маяковский, к тебе ни на грош нет сейчас в мо╦м сердце тепла. Ты - пальто, пропоровшее нож, ты - бутылка воды без стекла. Пусть жив╦шь ты в сосновом лесу, мне бояться тебя не с руки: те же фразы твои - на весу, в тех же книгах твоих пауки. Ты меня протыкаешь пером, и чернила теч╦т из меня. А тебя хоть руби топором - типографская краска вранья. Что по сути - чудесный чудес, черепахой наползанный дол, чернокрылый взлетающий лес, земляной высыхающий пол. Я боялся тебя, а потом - налюбил на эпоху впер╦д, наблюдая - за красным кустом так прелестно сдвигается л╦д. И становится воля видна в форме синих медлительных рук. Объясняется сразу цена: свет намного дешевле, чем звук.

........






Ты, пятно, угрожаешь меня, а я ем фиолетовый суп. В н╦м с утра ночевала свинья в свежем залеже жареных круп. Ч╦рный день - я мечтаю тебя, дай мне жира продуктов твоих, принеси же мне в пищу себя - "Ха-ха-ха, хи-хи-хи, хи-хи-хи". Ты, пятно, насмехаешься мной; ты, пятно, насмехаешь меня. Я бы ш╦л за твоею спиной, но какая спина у меня - обнищавшая это спина, это спичек горбатых набор, это ямка, где суша видна и сердец перемешанных сор.

........






Теперь все карты с тобой. Карла бежит с трубой. В зеркале зебра спит, с той стороны стоит. В луже резвой воды ветер мешает льды.

........






В последний раз шумел морской кабак, и выражался сон как двор дверных собак, выпрыгивавших в ад из молодого да, плывущих в глыбе льда, горящего всегда. У окон города ступили на мосты, ладонями зажав кипящие кусты, где жаворонков жар в грибной сходился суп, где пасынок держав ел варево из круп. Конину ел ли ты, вот ходишь еле ты, у ели высоты уели цели рты целительных дорог, кончиной дорог нам единорога рог и голос живота.

........






Был конь под всадником и камень под кон╦м, а я бродил блуждающим огн╦м по берегам реки, где раков ловитва, и плеск стволов, и жухлая листва. В собор вносили гроб, и лузгал постовой горсть семечек. Опутанный травой, изъевший дымом нос, сутулый ангел у погоста рос. Где летние сады под землю уходили, и пух толстовской бороды торчал из антикварной пыли.
Был с ночью мой роман. Она собой являла буфеты, пастбища, сарайчики вокзала; людские чучела носились по Неве.
Лишь небо деликатно отражало, что только надлежало видеть мне.
Я в комнате пустой лечу желудок чаем, и нос мой - красен, пухл, необычаен, морковкой яркою маячит на стене. А с книг слетает мысли паутина; Мой детский рыбий жир, мой грипп и скарлатина неслышно подбираются ко мне.

........






Заскрипела страница сырого огня, в облаке флагов ангелы звали меня, мы улетаем, домик наш водо╦м, кто окликает меня одним из им╦н, он изменяет меру свободы вещей, л╦д высыхает, давится снегом ручей. В облаке рая яблоко ада гни╦т, л╦д вытесняет из головы моей м╦д, мы улетаем, небо наш порошок, нам помогает свет твоего хорошо, облако сада видит меня далеко, ночью ограда делит небес молоко, я на свободе, в ч╦рной струе молока, ты в огороде, у белых колец родника. Пересчитай на пальцах всех земляных червей, перечерти и пяльца глаз положи в ручей. Вены ручья скрипучи, ветер их гн╦т в саду, в месте, где лилий сучья пишут стихи в аду.

........









Ибо сон во сне глубже всяких бед, и на слово нет, отвечаешь нет. Просто яд красив, корнеплоды яств пояснили мне, где они и я. Я вес╦лый плов, яблочный пирог, поднебесный мох, вяленый горох. Я горбатый лещ и стоглавый змей, подколодный клещ, ледяной злодей. Говорящий жабр, закал╦нный стог, я помятый плащ, проволок моток. Я живу один, и в мо╦м дыму вряд-ли, господин, нужен ты кому. Никому не жаль черепашьих букв, обрывая сталь положу их в суп. Завяжу их в сноп, убирая звук, поцелуем в лоб, избегая рук.

........






Нарцисс, я твой садовник есть. Ты спрятался в саду - мне он известен весь. Пойду искать тебя. Не прячься чересчур. Вот земляника, верба, вот прищур лукавой облепихи. Весь мой сад закончен осенью. Растения стоят не шелохнувшись - в воздухе покой, лишь пыли шарик вь╦тся под ногой. Мой сад побила цвель. Садовник пощаж╦н. Сад выглядит как сор. Рос утренних трезвон, когда в траве ищу тебя, о мой Нарцисс, приманивая крыс на треугольный рис. В цветах полно цветов - нет ч╦рно-белых лиц, нет плосколицых сов, собакомордых птиц. Лишь я и мой Нарцисс играем, позабыв cебя в листве страниц и кучах прелых слив. Садовник я твой есть. Растеньям надо жить. Засим, сбивая спесь, растенья просят пить. И я с ведром пшена, лия струну воды, вс╦ жду: вот выйдут на поляну мои сны. Ты в них жив╦шь, Нарцисс. Ты в них, Нарцисс, жив╦шь. Пь╦шь приторный кумыс, ешь приторную рожь. И я иду к тебе, подснежники топча, втыкая в снег перо и голову грача. Я должен опоздать и не найти тебя, иначе вспыхнет кровь - растения губя проль╦тся кипяток, и выложит смола твой профиль на коре древесного ствола.

........






Небеса разложились на НЕ, БЕ и СА, поселилась под небом овсовая вса. Открывай-же, прохожий, глаза:
Здесь слова рассыпаются в мелкую сыпь и по строкам слагается зыбь.
А лицо тво╦ мирно лежит на спине и слегка улыбается мне.
Я слегка покурил, но стою на ногах, вызывая восторженный окрик и ах!
Да помилует друга аллах.
Дождь закончился после того, как спасли предпоследнего жителя прошлой земли, и иных мы найти не смогли.
Мы воскликнули: кто-же здесь слепит нам глаз? Ты откликнись, пожалуйста, вдруг кто из нас различит у обочины час?
Но секунды бегут из-под тв╦рдой руки, и дорожную песню поют башмаки. Так дорожные мысли легки.
Никого на дороге, и редкий из нас простоит без воздействия час.
Уж скорее воскликнет и нас обвинит, и разрушится древний повязанный скит. Ничего уже не устоит.

........






Музыкальный щелкунчик, выскочка, перебежчик оживл╦нных трасс и дорог, твой матросский костюмчик высушился, когда возле касс ты продрог. Поредел перепончатый взгляд, когда ты проиграл аватар, червяки влезли в яблочный сад и мангусты из горных отар. Мой татарский щелкунчик, щенок, ты зачем у ограды лежал? Плохо почва на твой позвонок повлияла, как я предсказал. Полежал бы ты лучше в пуху заверш╦нного мною письма, пожевал бы тихонько труху. Из-за пазухи вынешь сама ты сверчка пожелтевшего вдруг и морского пустого ежа, отбиваясь от маленьких рук пустоты, неуютной как ржа.
- Вот я с ними начну горевать, поцелую сверчка прямиком, а с ежом я улягуся спать, спать улягусь с морским я ежом. А кузнечика выгоню вон - от него только скука и нудь.
- Я матросом пойду на понтон - отвечает щелкунчик - забудь! Я отправлюсь в язвительный бар, был я сед - стану молод и юн. Стану самым бордовым из бар, стану Клее, Кандинский и Клюн. Уберусь до верховьев реки, только выбью летучий ков╦р, буду замки, звонки и замки заменять на ореховый сор.
	- А орехи тебе для чего?
	- Не скажу, милый друг. Раз в году у подземных глухих берегов новоселье справляем в аду.
	- Значит много таких же как ты?
	- Очень-очень. Всех не перечесть. Мы горелые любим цветы и небес анилиновых жесть.
	- Вот бы мне посмотреть... Чудеса! Ты возьми меня, милый, с собой.
	- А сверчок, а овсовая вса? Вдруг ежу захотится домой?
	- Ну захочется, так и пойд╦м. Дом же близко, рукою подать.
	- Только мы уже не поверн╦м. Нам нельзя поворачивать вспять.
	- Ты татарские шуточки брось!
	- На, лови, если сможешь поймать! Только мы уже не поверн╦м. Нам нельзя поворачивать вспять.

20.3.-25.11.95, Сочи






Ещ╦ кругом лежат снега
А над Москвой уже
В зловещем небе красный мак
Расправил лепестки

Шевелит плавники волна
И красная звезда
Летит как птица через мост
Как бабочка летит

Вторая над мостом горит
Как ангел Азраил
И руки скользкие е╦
Лежат на фонарях

А третья в тишине ночной
Не говорит, о нет,
Она молчит набравши в рот
Задумчивой воды

1.4.96, пос. Октябрьский






Наточен хлебный нож. Теперь
Он режет слишком аккуратно,
Так что отрезанная часть
Мгновенно приста╦т обратно.

2.4.96, пос. Октябрьский






Из кромки лезвия, из лестницы субботней,
Из чрева хлеба, из морского ада,
Из густонасел╦нной преисподней,
Из облачных реш╦ток зоосада

Мо╦ изображение глаголет
Бегущих мелкотравчатых. Глаголы
Как виселицы родственные в поле
Хранят поступки пряного посола

Он побежал. Я закричал. Столкнулись
Две снежных сажени. Карабкались ступени,
Но наверху знакомые мелькнули,
Взбираться вверх пропало настроенье

Я устремился влево. Но за мною
На варварски кургузых коротышках
Летело безнад╦жное земное,
Страдая тяжестью, свободною одышкой.

Из правой подвортни улыбалось
Льняное топорище. По эстраде
Ходил грачом портрет, поддатый малость,
И чешуя в его блестела взгляде.

Он посмотрел, как будто вытер руки.
На раму огнедышащую глядя,
Я отош╦л. Толкали в спину звуки
Ключами били белые тетради.

Назад нельзя, я понял. В это время
Из темноты кружащегося снега
Упал к ногам раскрытый современник
С разорванными л╦гкими от смеха.

И не имея выбора движенья,
Раскланиваясь, кашляя, смущаясь,
Имея в пищу дробные сомненья,
Сомненьями как манною питаясь

Я вижу птиц и ангелов и зв╦зды,
И густонасел╦нные глубины,
В которых как языческие розы
Цветут стихами кроткие равнины.

5.4.96, пос. Октябрьский






Озарением полон
Ты препода╦шь в лесной школе
Искусство книгокопания,
Физкультуру, душеведение,
Но где же ученики?
Ученики летают по полям
Роняя книги, падая с небес как з╦рна,
Взрывая наст, выбрасывая снег.
Ученики летать устали
И спят под лиственницей,
А смысл из луж высовывает руки
И спящим щупает податливые лбы.
История подвижна словно ртуть.
Чтобы поймать е╦,
Приходится побегать по закоулкам
Запутанного времени,
Разглядывая на бегу
В каплях застывшей смолы
Лица потомков своих, праотцов.
Но вот они увидели меня
И словно белки верещат в испуге
Когда кидаю в них орехами слова
Просветы пустоты навеки закрывая.

10.4.96, пос. Октябрьский






В изломе головы татарина платок
И клятва на крови, и каменный цветок
Уретра мака, лакомый совет
И птицелов, в сети несущий свет.

Необратимо летнее тепло,
Татарских языков я ощущаю близость,
Пия пространств сырое молоко
И городов пылающую известь;
И пить напитки эти мне легко.

Психоанализом налиты зеркала,
Я - уголь, а вокруг меня - зола,
Чубатых куполов звенящие листы.
На мост заходит мост,
И далеко до сл╦з,
Но проще, чем твердить заученный вопрос,
Драконом лаковым переползти в кусты.

Там асмодея дых;
Видали пострашней
На п╦сьих лапках.
Этот асмодей
Не видел никогда друзей моих.

Они в ретортах дуют силикон,
Булды смотреть, как глаз поднимет Он.
Притворно рассмеяться, дребезжа.
А Он - всего лишь часть любимых дней.
Вот песенка становится грустней
Поющего на ж╦рдочке чижа.

Ликует Голосовкер за плечом,
Но - лошади глаза; и как-то обреч╦н-
но взял он пачку свежих сигарет.
Проч╦л себя и засмотревшись слов
Не внял тому, как крался птицелов,
На клетки сетью разделяя свет.

12.4.96, 18:50, пос. Октябрьский



Где царевна бежала по мраку фаянсовых узких дворов,
И придворный холоп, хлопнув шапкой, пытался коня обуздать,
Я бреду-маракую и я всесторонне готов
Деревянною детской лошадкой смеющийся мир постигать.

Это жабы с тобой говорили по юности лет,
Это вил самол╦тик как выжига-хлыщ кренделя,
Это тлел и вонял горьким маслом железный литой пистолет
И впитав воду рек разбухала уныло земля.

Это молод ты был и царевны бежали гурьбой
Выгорать как страницы в истоме вдво╦м вечеров.
Воедино сливались и конь и холоп молодой,
Превращаясь в кентавра из выпуклых видимых снов.

Среди мрака ночного и бьющейся в стены воды
Выползала как червь кольцевидная нитка-душа
Из раскрытого рта. Так стенали пустые сады
И воздушная лодка в горячих плыла камышах.

Где придворная детская ч╦рная крупная сыпь?
Дайте зелени мне для помазанья выжженных ран!
Заливался истошный товарищ, как пьяная мокрая выпь
И ему подпевал перекатывающийся стакан.

Вот - умелое дело, и ручка - остра и быстра,
Только руки, что корни у серых карельских бер╦з.
По антеннам тугая и спелая скачет шальная искра
И щекочет затылок, прокравшись под кость через нос.

Освещается лоб изнутри как светильник, но света
Ни вокруг, ни за спинами вязких расплывшихся крыш
Мне не видно. И песенка детская спета,
И в углу, как бумага, шуршит шаровидная мышь.

23.5.93, СПб






Путеводная сыпь расчертила сиреневый лоб
Ледовитого неба. Горит путеводная сыпь,
Словно кадмия капли, упавшие в ч╦рный сугроб,
Заводские кол╦са и кладки кирпичная зыбь.

Путеводная статуя тихо врастает в сугроб,
Хочет вспомнить прихожую, пористый снег позабыть,
Как забыла и детство, и хмурый отеческий лоб...
Над равниною площади спит путеводная сыпь.

Над равниною моря плыв╦т несгораемый гроб,
Рыба сорная в пене кричит как заморская выпь.
Путеводная сыпь расчертила сиреневый лоб.
Как осколки горит путеводная яркая сыпь.

5.6.93, СПб






Я не томлюсь хоть начинка сплыла и истлела
Мне оста╦тся сукно драгоценного тела

Мне оста╦тся клочок развихр╦нного мяса
Тема для опыта повести или рассказа

То что гноится душа - любопытство, ботаника трепет
Так превращаются в корни обильные некогда ветви

Так образуется почва на ниве земных увлечений
Жизнь преподносит рассвет увяданье и скорое тленье

Да без уныния я наблюдаю за смертью эмоций
Спит Арлекин на обложке издания Гоцци

Жук скоростной разбивается в пыль о фрамугу
Пальцы слагаются в кукиш навстречу пришедшему другу

Что улыбаетесь или мерещится эта улыбка
На сердце спокойно. На сердце прохладно и зыбко

Мохнатоногий сатир распахнул увлекательно книгу
Ватную скрипку слепил подражать стал ребячьему крику

Руки лукавые выгнул в паху ч╦рный дым разгоняет
И удалившись бумажный портрет истязает

Я не печален. Спокойствие вечного духа
Делает крик невозможно дал╦ким от слуха

Пусть развевается сна беспредельного знамя
Синее белое пыльное хладное пламя

Снегом укройте меня защитите щетиной метели
Крест сколотите из мяса жестокого ели

Банку консервную полную блещущей меди
В руки вложите. Пусть тихими будут соседи.

Пусть соловей расклю╦т погребальную песню
Между ступеней идущих под облако лестниц

Песню спокойствия, песню свободного тлена
Песню усталости праха распада размена

8.6.93, СПб







За короткие пальцы спасибо тебе говорю,
Улыбаюсь и вижу как в пламени синем горю.
Но горю не горюя, горю без сознания бед,
Без сознания времени прожитых в пламени лет.

За улыбку ребячую выбор твой благодарю,
За оскомину, соду и клятву чужому царю,
За поломанный ноготь и водочный запах души,
За горящее озеро - выплыви и не дыши.

За провисшую щ╦лочку я остаюсь у тебя,
Муравьиное золото вялым щипком теребя,
Распуская по телу клубок перепутанных вод,
Постигая созвучие тр╦х переправленных нот.

За ландскапты и пастбища шеи, ладони, плечей
Говорю я спасибо фигуре ушедшей, но чьей?
И чьему, и кому, и зачем говорить до свидания мне,
Пробираясь сквозь лес, проплывая в ручье на спине?

До свиданья тебе говорю я, прощай, до свиданья, привет.
И булавкою палевый лист приколю к молодой голове,
И бульваром помчусь, а вернее сказать - потеку,
Как бежит лист огня от кровати твоей к потолку.

Вот и кончилось лето, сгорели и выцвели дни.
Не спеши и остынь, успокойся, прощай, не гони
Лошадей бесноватых, серебрянных быстрых мышей,
Глинобитную линию вязкой слюною зашей.

Я один, и зачем говорить мне тебе успокойся, прощай,
Натыкаясь на стрелы и завязи т╦мных побегов плюща,
Не сгибая колен, лисьей шапки не сняв с головы,
Не коря за отсутствие сцен, повторяя как галка увы.

Я уже выхожу и я вижу, тебе говорю,
Как теку не сгорая, как плавлюсь, горюя горю,
Выпуская из рук темноту и слепых голубей,
Образуя созвездие тихо сгоревших людей.

Я сгорел как число, как обломок звучащего сна,
Словно сладкий туман, говорящая вата окна,
Я сгорел, словно золото в ч╦рных ладонях угля,
Как цветочный песок, что весной украшает поля.

Как игла в тишине ярко-синих настойчивых вод,
Как обилие линий, как яркий сочащийся плод,
Как последнее слово, еще не покинув гортань,
Как малиновый куст, крестовина, дуга и герань.

Я сгорел словно зло, словно бабочка в порах земли.
Отпускаю тебя, уходи поскорей, не юли,
Не раскручивай стен, отпускаю тебе говорю,
И горю не горюя, уже не горюя горю.

Вот и кончено пламя, слепой говорит потолок.
Остаюсь у тебя за калитку расставленных ног,
За пустые пространства, за полости и пузыри.
Успокойся, остынь, не спеши, говорю, не гори.

Вот и вс╦, вот и небо, вот ч╦рное небо вокруг,
Белый пар, красный цвет, лист зел╦ный храню, тихий друг,
И храню не горюя, тебе не о том говорю,
Говорю до свиданья, и в воду спускаюсь, угрюм.

Вот и дно, где же корни, где люди двора моего?
Все сгорело сказали, осталось всего ничего:
Только кожа и лезвия, белая яркая сталь
Оста╦тся как птица, ей тоже сгоревшего звука не жаль.

Вот и белая смерть, вот и ч╦рный кристаллик зрачка,
Ощущение выстрела, вымпела, просто сухого щелчка.
Черно-белая плоскость деревьев, заборов, садов,
Городов без людей, говорящих пустых городов.

Успокойся, товарищ - вот вата, занозы и бинт,
И больничные рамы на петлях сырых крестовин,
Ты устал и так долго на талую воду глядел,
Рассуждая о сне. Так чего ж ты, приятель, хотел?

Это сон, я сказал тебе; ты ведь соскучился, так?
Закрывай же глаза, засыпай без сомнений, дурак,
Помня пальцы короткие и закорючки бровей
И зазубрины взгляда во сне заболоченном грей.

Расставайся, отчаливай, прыгай, тебе говорю,В равноденствие букв, звуковую пустую зарю,В околесицу символов, знаков, святых и ухоженных мест,Где не вспомнит родитель и охристый вепрь не съест.

Заплутал - так не бойся, а грейся в еловом снегу,Это лучше, чем пальцы до крови сбивать на бегу,Засыпай человечек, как камешек в шапке царя,Ничего не запомнив, о будущем не говоря.

Засыпай, до свидания, друг золотой, засыпай,
Разноцветное варево талых снегов забывай,
И гори не горюя, как я не горюя горю -
Так тебе говорю я. Вот так я тебе говорю.

11.12.93






Иллюзии мои, чем вас питать?
Вы умираете. От голода и снега?
От обезвоженности встречного лица,
От конской поступи ругающихся мавров.
Иллюзии... Как сморщенные дети,
Вы Ницше чистите, что м╦рзлую картошку,
И вылущив оборванную нитку,
Мне говорите, что пришла пора
Последних убегающих трамваев,
Корявых ч╦рных роз на тонких ножках,
Протухшей убывающей воды.
Задумчив я, и не пишу в тетради
Про лучезарный посох, про изюм,
Про недотыкомок, про Игоря и Ольгу,
Лежащих в тлелой груде покрывал.
К чему мне среднерусские равнины,
Когда не справлюсь и с глухими бугорками,
Покинутый, оставленный без сил.
Иллюзии орехов не едят,
Не пьют прогорклого туманящего пива,
Чем я питаюсь - им так не прожить.
Им бронзу подавай, или девичий профиль,
Иль руку без кольца,
Но можно и с кольцом,
Ведь никогда не отставали друг от друга
Безнравственность и романтизм.
Всегда
Соседствуют ущербные пейзажи
С дремотной парой, пьющей из фонтана,
С рогатым алым чортом в т╦мном гроте,
С глумливым, рвущим ткани Арлекином...
Воспоминания выращивают мох.
И я, подняв дрожащий силуэт,
Бреду в горячем мареве похмелья,
Как император, проигравший битву,
И вынужденный отступать пешком,
Истратив всех слонов на переправу,
Держащий хобот в согнутой руке.
И я, подняв отч╦тливый, медальный,
Свой медный профиль,
Ухожу сердито
В разверстый зев изломанной ограды,
В нелепицу и ругань закоулков
Курортной жизни, злой и дорогой.

Иллюзии идут за мной как дети,
И тихо повторяют: - Папа, папа...
А я, как будто их не замечая,
Скриплю зубами, двигаясь вперед.

24.3.94. 13:08






Люблю смотреть в кост╦р из скверных дневников,
Как рушатся слова для тех учеников,
Что лезут в пламя, испытуя строгий ум
В приверженности к строю узких дум.

Люблю любить сплетенье букв ночных
В листах укрывшихся, как в банях островных,
Где с "Д" обязана стоять всегда крепка
Упрямой лесенкой смешная буква "А".

Люблю листать альбом плохих стихов
Из выбранных неверно бледных слов,
Что детская нетв╦рдая рука
Стащила с придорожного лотка.

Когда в груди моей роится тихий шум,
Люблю гулять, неразговорчив и угрюм,
Являя миру неказистый вид,
Ущербной памяти молочный инвалид.

И книг люблю шальную беготню,
Проникнувшую в май, апрель, июнь;
Страниц бессовестных назойливую прыть
Надеясь пасмурной погодой скрыть.

"Что знает тот который?", "Отчего
бывает рассудительным Огонь?",
"Где взять чернил в монашеских песках?"
"Кто спит в неразвед╦нных колосках?",
"Зачем весна?", "Кто мне бы объяснил,
зачем я книги умные носил,
и жгу теперь сухие дневники?".
И рассуждаю, как седые старики.

17.5.94






В семь вершков все мозоли Кремля
Затопила лесная земля
Переп╦лок да гусениц приторный рой
Зв╦зд рубины укрыл под горой
		Лисий царь да медвежий пастух
Здесь хозяева. Красный петух
Пробирается в вырытый лаз
Словно он предназначен как раз
		Для пускания в жилы огня
И плескания в море коня
Где подросток уставивши взгляд
Давит пяткой живой виноград
		В красном зале пустого Кремля
Где ковром устилает земля
Глинобитный растресканный пол
И бумажный наперченный дол
		Волчий слух да овечий собрат
За реш╦ткой зел╦ной сидят
И один ловит пальцами мух
А другой исповедует Дух
		В семь вершков до кривого столба
Угловатая пр╦т голытьба
Под рубашкой и прядкой креста
Наживляя святые места
		На соструганный плотником крюк
После лезут к запястиям брюк
Вынимая из кожи свинной
Остро всточенный ножик стальной
		В семь вершков кроют матом страну
Где и классики тянут ко дну
И столичные впадины ваз
Прячут дымчатый пепел от нас
		Словно здешний февраль-горлод╦р
Нас с тобой проверяет на мор
Выдавая за смоченный снег
Щ╦ки двух ледяных человек
		А в последней из комнат - провал
И дрожащий кривой пьедестал
Манит ч╦рною дыркой своей
Стать одним из твоих голубей
		Голубей же, москва, голубей
Частью неба предстань поскорей
Где на каждого жителя впрок
Будет собран достаточный срок
		Где вес╦лою будет пора
Шебутного шального пера
Расчертившего руки и клеть
На приказы всеместно гореть
		И ловить шелкопрядовый мох
На спокойный расч╦тливый вдох
Принимая последний обет
На земле исцеляющих бед

22.6.94. Москва










	Воробьиное семечко взгляда
Потерялось на кукольном поле,
Изжевали соломинку яда
	Мы в лесной заколдованной школе,
			Ноздреватые пели страницы,
				Я не мог обернуться на окрик
				Намагниченной сточенной спицы,
			Сжав волос шевелящийся бобрик.
	Кто же так молчаливо разводит
Рассыпающимися руками,
И на воду из облака сходит,
	И плыв╦т по воде облаками,
			А потом превращается тускло
				В остромордую т╦мную щуку,
				В истонч╦нное красное русло,
			В истощ╦нную снежную руку.
	Среди классов, заполненных мелом,
С черепицами жителей древних
Мелкоглазых, расколотых, целых...
	Хороши насекомым деревни.
			Хорошо проплывать под домами,
				В окнах льда наблюдая спокойных
				Ледорубов, играющих снами,
			Дровосеков, до пояса хвойных,
	Замыкая собой совпаденье
Вещей тьмы рассел╦нных народов,
Превращаясь послушно в растенье,
	Помещ╦нное в стылую воду.

29.6.94, Москва





Томя сознанье падает земля
И обморок как время наста╦т
И облако раст╦т как тополя
И город как изюминка раст╦т

И муха пролетает трепеща
И вертится цветком глубокий двор
И шелестит зажж╦нная свеча
И как квартира морщится узор

Томя сознанье падает петух
На спящий город, жгущий ручейки
Воды квартальной; напрягая слух
Офелия плыв╦т в куске реки

Висит портрет накапливая тьму
И треск кузнечиков истачивает дом
И строит каменщик что хочется ему
И не мечтает плотник о ином

А зажигает карту как свечу
И движется чадящий скорпион
По лунному двуострому лучу
К воронке исчисления врем╦н

И пустота целует пустоту
Как шерсть богатую естественным теплом
И красный воск смягчается во рту
И м╦д искрится под засохшим языком

Томя сознанье падает паук
Вс╦ цепенеет, замирает вдох
Пустое тело покидает звук
Пустое место населяет Бог

29.6.94, Москва






Времена сухие лопнули,
Из неспящих стали спящие.
Нос задорный, изворотливый
Шевелился в хлебном мякише.

	Белые бока лоснилися,
	В пахнущем горячем облаке
	Ноздри хищные кривилися,
	Пористые крылья хлопали.

Он прош╦лся вдоль аквариума,
Рыбий корм зачем-то вынюхал,
С барабулей разговаривал,
Приручить пытался выхухоль,

	Кашлял, шмыгал. Не сговариваясь
	Становился с подоконника
	Перед городом раскланиваться
	Твердолобым белым слоником.

В галереях - пыль и вываренность,
У костей храпят охранники,
Переж╦вывая жимолость,
Дни проигрывая в фантики.

	Нос - задорный и напористый
	Шубу сбросил, а привратники,
	Путаясь ногами в скорости,
	Стаптывали туфель задники:

- Где горячее, холодное?
- Почему батон нерезанный?
Состояние дремотное
Из щелей по залу лезло;

	И уже легли, где попадя
	Горничные со швейцарами.
	В ч╦рной раздел╦нной копоти
	Молодые стали старыми,

Лишь нюхач - выжига вывернутый,
Руки в боки, вс╦ прохаживался,
Носочистку взял и выдумал,
Носоглоткой петь отваживался.

	Торговались в парке книжники,
	Голубей кормили школьники...
	Нос, расч╦санный и стриженный,
	Н╦с ноздрей пустые нолики.

Но трамваи цепенеющие
Проследили точный путь его.
И в конце аллеи тлеющей
Опрокинули беспутного...

	Как он бился под кол╦сами,
	Провода желая выпутать:
	Нолики кружились розами,
	Сахарная пудра сыпалась...

Между рельсами трамвайными
Ж╦лтые блестели пуговицы.
Тропками витыми, тайными
Вытекли злодеи в улицы,

	И в кустах - убитый, маленький
	Нос лежал. Природа спящая
	День отч╦тливый утаивала
	В пропеч╦нном хлебном мякише.

6.8.94, п. Октябрьский






Царь в голове моей дремлет -
- тряс╦т головой отрывной календарь на стене -
- руки дрожат - распечатывая конверт -
- а рассыпанных букв в темноте - никогда не собрать -

Царь в голове моей -
- детский конструктор - кидает на ч╦рные рельсы -
- вр╦т семафор - брызжет т╦плый и розовый сок -
- я натолкнулся на лампу - блестящая катится мелочь -
- я наклоняюсь над щелью - и кто-то под полом кричит -
- в ужасе - от измененья в размерах пространства -

Вот две монетки - увядший ор╦л на одной -
- щиплет себе из подмышек промокшую вату - а на другой -
- половинка прикрытого глаза - вяло за мной наблюдает -
- усни-же в кармане! - вздорный кружок -
- разбужу я тебя уже вряд ли -

Царь в голове моей - вертит стальную линейку -
- от баловства разлетаются вслух ярко-серые брызги -
- я за столом разломил пополам карандаш -
- думаю - как замечательно б было закрасить -
- краской эмалевой зеркало - как замечательно б было -
- ниткой зел╦ною намертво склеить уста -

Царь ежедневник читает - и пыль замутняет мне память -
- с кем рассуждал я так нагло - о благе любви и смиренья -
- где это было - где было - тревожное чистое небо -
- был ли мороз - под ногами - скользила - беззвучная - хвоя -

Но почему из проулка так тянет подсолнечным маслом -
- а на разжатой ладони - вертится лезвие стрелки-
- как я тогда выбирался - из ломкой лесной паутины -
- Царь в голове -
- расскажи мне - я сам не могу - расскажи мне -

Молнии светятся в мокрой брусничной короне -
- эко сердечко мо╦ разболелось однако -
- эко гундосит надсадно железнодорожный билетик -
- что же мне делать с тобою мо╦ долгожданное счастье -

25.8.94






В новолуние въехал состав
В переполненном тамбуре я разминал папиросу
Темноглазый цыган, неожиданно захохотав,
Из ногтей предложил своих выстричь мне ж╦лтую розу

Я стоял под окном, за стеклом проплывали поля
И на ели светился кромешный январский фонарик
У цыгана в подкладке топорщили мех соболя
И в зрачках закрывался луны золотой календарик

- Как он может мне врать? - размышлял я, потупивши взгляд,
- Где же видно ему невозможное это растенье?
А цыган прикрывал длинным веком слепой циферблат
И на крашеный пол не отбрасывал собственной тени

Маникюрные ножницы цепкой клешн╦ю достав,
Он состриг ж╦лтый ноготь с корявого видного пальца
Иронически хмыкнув, а после и захохотав,
Он как ширмой закрылся дорожным худым одеяльцем

И, по╦рзав, похмыкав, пошастав под тканью сырой
Вдруг достал и подн╦с к моему удивл╦нному лику
Удлинн╦нную ж╦лтую розу, цветок неземной,
И вдобавок из ч╦рных зубов костяную гвоздику

- Вот и вс╦, милый мой - он сказал мне - приш╦л тебе срок,
Коль увидел мо╦ невозможное детское чудо...
Проезжающий мимо состав упустил недовольный гудок,
И луны покосилось сухое ущербное блюдо.

А потом таял в дыме лукавый дорожный цыган,
Соболя из подкладки таращили хищные ноздри,
И, мешаясь с изъяном, наглядный светился обман,
Тот бутон из ногтей в полуночном дыму папиросном.

За окном копошились и ╦рзали в ночи поля,
Я на палец вертел опал╦нного волоса прядки,
Рассуждая и думая о предстоящем. Земля,
Темнотою закрывшись, свои наводила порядки:

Перекошенный дом, семафор с костяною ногой,
Расторопный колодец с короною снега у дома,
Новогодний фонарик на ели, цыган озорной,
И чудные цветы на полу ледяного вагона.

30.8.94





Как лишайники мы заползали друг в друга,
Как игральные карты, как волны испуга

Мы входили в себя, и мешаясь как страны
Затмевали друг друга нелепо и странно.

Мы ползли по пятну увеличенной ночи
Мы ползли по пятну увеличенной ночи

В темноте распускались шарфы. На окне
Перекрученной розой играл неморгающий снег.

Из-за линзы катился светящийся шар
Отчужд╦нного утра, сводящего в жар

И трещащие швы простыни, и леса
Ярусов, стеллажей, ч╦рных книг голоса.

Горный свет, немигающий свет в нас вползал,
Словно камень в тяж╦лую воду. Металл

Так вползает внутрь хлеба; и так же зерно
Прочищает зел╦ной струной полотно

Кровеносного поля. И сразу узор проступает,
Через край переходит, дымится, стекается, тает,

Наползая на нас шелестящей травою мохнатой,
Словно белая вата. Больничная белая вата.

11.10.94, п. Октябрьский






И у Да есть Иуда.
Я и сам есть. И удо-

чка гибка, а крючочек
из десны торчит прочно.

Фарисей Фарисеич
	Иудей Иудеич
		зыркнул важно глазами
			Котофей Котофеич
				Кокаин Кокаиныч
					золотые пингвины
						оборвал паутину
							и в яркую солнечь
								я спустился из снега
									Дуралей Дуралеич

	Где ловец человеков?

		Под целительным небом
			только бледная немочь
				лишь слепые пот╦мки
					Партизан Партизаныч
						Лицедей Лицедеич

							Где ловец человеков?
								Где не бледная немочь?

Только полная полночь
Беспокойная нервночь.

И сердечная выскочь
И гортанная щелочь.

12.10.94






Толстый поп и тощий фарисей
И собака ч╦рная бегут
Небо ниткой ч╦рною грачей
Обвязало колокольни зуб

Толстый поп и тощий фарисей
Вытирают пот со лбов своих
Поп на волосы украдкой ль╦т елей
Фарисей - пыльцу из старых книг

"В старых книгах много чертежей,
Можно разыскать - который тот" -
Думает лукавый фарисей
Книжной пылью присыпая пот

"- Вот ужо тебя, злосчастный плут,
Черти поворочают в огне" -
Думает уставший поп. И зуб
Колокольни покрывает снег.

А собака ч╦рная летит
Сладкая мерещится ей кость

Облаков спокоен ясный вид
Облакам чужда людская злость

Все равно не видно ничего
В голубой понятливой воде
Все равно не оставляет никого
В одиночестве, притворстве и беде

Остальное население. Все врут,
И напротив - правду говорят
Споры, споры - бесполезный труд.
Мысли, мысли - кропотливый ад.

20.10.94, п. Октябрьский






Это утренний морок морочил меня
Чистили рыбу деревьев проворные руки
Прорубь окна заполнялась тяж╦лой водой
Дно тяжелело. Со дна доносилися звуки

Не от нужды отчуждение брало меня
Не от невроза морозили небо трамваи
Яблоко яда на кухне делила родня
- Вот твоя долька - ко мне подошли и сказали

Яблока льдинки меж нами делили часы
Ватные вены ленивою кровью питались
Красное шло, и везли остромордые псы
Сани, где вверх голубые прожилочки крались

Устриц ловили б мы, если б смогли их догнать
Утренний морок томил недовитою ниткой,
Капелькой м╦да на плинтусе. Я описать
И не пытался. Куда уж мне. В мороке зыбком

Выли суставы, как корни погибшей травы,
Морщились льда подневольные жители, всплыли
Из темноты детских карт муравьиные львы
И подвесные сады в пелене электрической пыли,

Томик поэта, грозящего миру войной,
И суета, уходящая в мир обжитых сновидений.
Если б я видел, что делает морок  дневной,
И не зависел от смены его настроений ...

Руки деревьев очистили рыбу. Родня
Яблоко яда делила на кухне. Мы спали
В рыхлых ладонях сухого морозного дня.
- Вот твоя долька - ко мне подошли и сказали.

19.11.94, п. Октябрьский





Ты сочилась как статуя влагой унылой
Текло по размытым устам
Восковое медовое скользкое ч╦рное мыло
Из графических ран.

Пил тебя, но глотки как веревки шершавы,
И нить протянула слюна
От бескрайнего сна моего до щеки твоей правой
Из соседнего сна.

Свет дневной поглощая и с книгой срастаясь
Ты вбирала в себя
Чистоту молочая, вес╦лую горечь минтая
И речь воробья,

Растянувшись рисунком на ш╦лковой ленте,
В месте сгиба закрыв
Шелкопрядовый пах, золотые колени
И лодыжек тростник.

Теснота молока твоего торопилась
Оттенить пустоту
За которой клубочки, миндалины, жилы
Затекли в темноту.

А оттуда выд╦ргивай нити где хочешь,
Но не станет светлей.
Там плетут полотно наступающей ночи
В ч╦рных лунках ноздрей.


Улыбаясь, пугаясь тебя вспоминаю,
И вновь говорю про себя:
- Волшебство молочая, в╦селая горечь минтая
И речь воробья.

8-9.1.95






Скверной пищи поешь, и на сердце становится легче
Т╦плых л╦гких телячьих, гусиного скользкого жиру
Или станешь читать про любовь однополых героев -
Те же трезвые мысли на фоне кустарного быта

Та же печень тресковая, те же злосчастные астры,
Те же встречи на проводе, зуммера лживые сл╦зы -
Будто в зеркало толстое смотришь - глядишь, и морщины,
И живот обвисает, и складки брезгливые видно.

Скверной пищей спас╦шься ли - выпьешь сырого бульона,
Сковырн╦шь тихо вишенку с башни творожного торта -
Все излишне и приторно. Где-то закаркала птица
И осенние листья полезли под самые окна.

Встанешь к зеркалу - волосы лунно заблещут.
Или это просветы? Просветы, конечно, а что же.
И прожилки в глазах, и пятно языка неродного,
И смахн╦шь ч╦рный пряник, и выпьешь тяж╦лого чаю.

Что же в книге? Да те же измены в парадных,
Голубые коробки смертельных смирительных будок,
Поцелуи украдкой, измены... Ну сколько же можно?
Посмотрю лучше в зеркало. В зеркале то же, что было.

Скверной пищи поесть ли? Поем, велико развлеченье;
Тоже - утеха! Забыл ненасытную книгу
Где-то на кухне, среди требухи и гороха.
К зеркалу вновь подош╦л - надоели лущ╦ные брови.

Листья под окнами. Лезет на видное место
Солнечный свет. Отмахн╦шься, забудешь, закроешь,
Красно зевн╦шь, опрокинешь тяж╦лого морсу,
Толстое зеркало встретишь и хмыкнешь, и охнешь.

10.1.95






- Собрать рассыпающееся -- вс╦ равно, что ловить муравь╦в ускользающей жизни - в гниющем сосновом бору -- на ладони кору ты рассмотришь как ссору истошную -- скрипнет сырая кора -- и разлезется пылью, прож╦ванным мякишем -- чь╦ это вспомнил лицо -- это ночью случайно заснул возле зеркала - так-то. -- Так мы шли по осоке вдво╦м - я и я -- так и шли мы не ссорясь - встревоженный воздух пия - - вплоть до дома, где жили вдво╦м -- и в стекло уходил он, когда -- закрывала мне очи - небес голубая вода -- Вскоре я наш╦л неизвестную ягоду - и в сиреневом блике -- увидел дворец самоубийцы. Сам он -- пил собственный голос - и звуки были странно знакомы -- Так давится щебень сухим стариковским смешком -- и так шепчутся сваленные в корзину абрикосы -- так сухое вино шелестит в горле -- и палец натыкается на бумажное лицо адресата когда так -- Я подтвердил мои слова немым кивком головы -- а под ноги мне глухо шл╦пнулась - тушка белой совы -- задушенной еловыми ветвями - кровь бросилась в голову -- и в зеркале вспыхнуло солнце -- и оказалось, что это сон разума - и помрачение -- и затмение души -
- Я поймал взгляд и поднес его к глазам -- надеясь рассмотреть поближе:- скрипнула кожа - морозная иголка вошла под веко -- и стыд попросил притвориться слепым -- а мне уже было не привыкать - отпускаю тебя не заметив -
 - и взгляд - сверкнув голубым и ярко-ч╦рным -
- плоско упал в траву - дрожь прошла по корню -
- из-за двери посмотрела темнота -- клавиши м╦ртвых растений подскочили и опустились -- мы с тобой - я и я - два куска сырой древесной коры -- раст╦ртая пыль - кованые колокольчики одного уха -- сизые ягоды непролазного бора -- и я улыбнулся -- и я ответил тем же -- и я закрыл глаза -

15.1.95






От скверного слова внутри вырастает грибок
И колет, язык разрывая, мне н╦бо сухой позвонок

Но хуже гораздо, когда нехорошее слово
В длину вырастает, и скверная строчка готова

Читаешь ее у других - дурнота подступает под горло
А ежели сам написал? Положенье подобное спорно:

Ты пашквиль удобно берешь и, сгибая законную дрожь,
Меж строчек суешь суетливый испачканный нож

Кроишь - и по-новому: вместо порока - сорока,
Кусок творога и живая речная осока.

Где автор ходил негодяем - наученный бродит годяй
А был персонаж разгильдяем - и стал откровенный гильдяй.

Так мы поступаем со строчкой нерезкой, когда
Толпясь подступает под горло святая вода

Хорошего слова. Тогда изнутри огонек
Сверкает и пляшет. И дом уже не одинок:

В нем бродят снега и седая кричит пустельга
И шарики крови поют от приятного им пустяка.

16.1.95






От губительной смелости выпей репейного страха,
От подавленной щедрости мысли отрежь перекладинку речи.
Поспешай перекатами запаха. Долго ли взмаха
Дожидаться под небом, текущим считалкой скворечен.

Удивляй себя часто - на чащу приходится пустошь,
Там играет в квадратики корень густого медведя.
Чистотел подражает дрожанию тела. Искусство
Проникает во щели и вид возникающий бледен -

Хромосома кидается в озеро. Долго ли плыть до ответа,
Есть ли дно, перев╦рнуто если злосчастное небо?
Есть ли дом, если дом неопрятен и выварен плохо,
Выключает ли полностью свет выключатель настольного света?

Ты и можешь следить лишь - нет лишних под кожею линий,
Здесь и плесень вращают в кругах обязательной пользы.
Назидательно вжившись актинией в кормящий иней
Не распутывай, друже, дрожащие ч╦рные кольца,

Ибо обод для бочки твоей изготовлен без злобы,
А по первому правилу - правые бдят в пантеоне
Любознательных лекарей. Резать опасные сдобы
Их работа. И как избежать мне огня и погони?

А в себе заплутать - будет радости нищему духу -
Безголовым блуждать корол╦м по навязчивым страхам,
По наваленным радостям, по парниковому пуху
Настоящего сна; по трезубцам товарного праха.

Так что тело - не лето для поздних вечерних прогулок,
Да и ты не одет, а собраться уже не успеешь -
Описанием мысли закройся. Ищи караула
Только там, где спонтанною жалобой море засеешь.

И чеши языки свои рыбьи, мешая монеты с икрою,
И раскусывай шарик, молочный цветок убивая,
Доплыви до плотины горячею липкою кровью,
Перестав понимать сво╦ имя, и не повторяя.

4.2.95






Ангел твой меня не спас
Ни от думы, ни от скуки
Рассуждал я в поздний час
На коленях склеив руки

Расклевали темя мне
Меднописанные книги.
И в меду, на самом дне,
Где заломы ежевики

Спал хранитель мой. А мы
С бумазейными чертями
Пробуравливали лбы
Изводя умом печали.

- Вс╦ пребудет - знали мы
- Наше к нам опять верн╦тся.
В буреломах вещей тьмы
Мы боялись уколоться

Спицей солнечного сна.
Просыпайся, Ангел, милый.
- Скоро кончится весна -
Шепчет Ангел из могилы.

И от голоса его
Плакать хочется. Мы плачем
В колыбели берегов,
В тихом облаке незрячем.

Под коричневой сосной,
Где чаинки воздух держит,
И над пропастью лесной
Ч╦рный свет лежит, повержен.

Плачем мы, и Ангел спит
В светлых снах медовой ямы.
И под сердцем не болит,
И ходить боишься прямо

- Сшей мне нового, взамен -
Сделай Ангела как надо.
Я боюсь, не хватит мне
Твоего чужого взгляда.

13.2.95






Ты почтовую бабочку в глинистых грела руках
Шелковичных червей в черноз╦ме хранила речей
Но пришла и смела и посмела такая тоска
Что сегменты посыпались из перепорченных дней

На цветах позвоночных рассыпан сияющий ворс
Словно пепел на площади после паденья звезды
И жука восстающего маленький глянцевый торс
Одиноко маячит в потоках песчаной воды

В санатории мы умираем; лелея себя
Ты изжаришь как лилию белый слоящийся мозг
И накормишь стрижей, и за речью своей не следя
Перекинешь к шипящим цветам проседающий мост.

Не тоскуй - я молочною бабочкой в очи твои загляну
Словно капли росы на твоих поселюся усах
Ты усн╦шь - я на грудь как кузнечик зубастый вспорхну,
И как мышь зашуршу в деревянных твоих волосах

"Цап-царап" - ты вскричишь, и от боли отд╦рнешь ладонь,
Костоеду увидев, по-рачьи полезешь в окно.
А по следу завь╦тся змеи лучезарный огонь,
И в глазах твоих белое встанет опять полотно.

Лучше стань, кем была - обиталищем жалких сирот,
Марципановых родинок, мелипраминовых вшей
Улыбаться спеши. И, забыв, фиолетовый рот
Растянулся как скоба в пахучей густой черемше.

И подкралась собачая бабочка, влезла на стол,
И залаяло озеро, вышвырнув рыб из воды,
И червяк наблюдающий берегом озера ш╦л,
Прогрызая сухой бурелом, как пружинки живой бороды.

В санатории мы умираем, не видя себя.
Рассыпаемся мы. Но подчас узнаю, узнаю -
Ты почтовую бабочку в губы целуешь, любя,
И от этого царские губы твои постоянно в клею.

14.2.95






В сети бабочку поймал
Бабочку из белой кожи
Жирно ел и жадно спал
Будет бабочка моложе?

Суетиться в бечеве
Бабочка полюбит. Кто же
Не смирится в рукаве?
Разве только этот ножик

Разве только этот нож
Любит обрезать вер╦вки
Сникла бабочка. Ну что ж
Есть и божии коровки.

Они в сеть себя не ло-
вят по недоразуменьям.
На полях, перло - перло,
Горькой выпил я зубровки.

Суета сует, суе-
та сует, попался в сети.
Будет бабочке сто лет
Кто расставил сети эти?

Я расставил сети эти.
Сам расставил. Дорастая
До ут╦нка, до медведя.
Голос тонкий вымогая

Суета сует, чего там,
Суета сует, что дальше
Суета. Так мало света
Суета. Пальто и осень

Отвяжись от мысли этой
Откажись от ловли мысли
Что же делали ладони
Что же делали ладони?

Заслоняли нас от света
Что же делать? Что же дальше?
Откажись. Какое лето!
Кто-нибудь ещ╦ полюбит.

19.2.95






"Вот, пальто надевай, и бери эту воблу,  сухую трескучую воблу.
Поспешай с нею в сад, там дают напрокат атмосферу реального рая.
Там желто вс╦ и сине. Там губы у статуй кавказской горят киноварью,
Там погибшие почки твои, и стеклянные банки, и горькое сточное пиво.

Из стеклянных артерий горячее ч╦рное. Два разбухающих неба.
Пароходик полз╦т двухутробный по внутренней кожице свода.
Рай телесен, как книга с оторванной кем-то обложкой -
Пятна, клевер засушенный, желчь маргиналий ничейных.

Ты бер╦шь эту книгу как сад или сад раскрываешь как книгу
Рай соседнего облака ближе, но жидкость - помеха для глаза.
Это пруд или озеро. Озеро перед глазами
И стеклянные стены погибшего ч╦рного сада.

В жалкой книге есть профиль прелестный, запомни страницу
Там где пишут про парусник, пандус зеркального моря.
Разбухающий обруч спирального зыбкого текста
Мыловарни подвижного неба, собаки прогорклого рая.

Л╦гкий запах гниющего облака. Треск разрываемой рыбы
Так расходится ткань на плече одежонки; c таким же пронзительным звуком
Разорв╦тся внутри пузыр╦к. Синий свет заслоняя
Из-за облака профиль прелестный отч╦тливо мне улыбнулся.

И залаяли псы,  и с каким-то немым удивленьем
Осмотрел я себя, и скамейку, и рыбу, и ч╦рное пиво
Догнивающий рай. И стеклянные стены ограды
И нелепую книгу  с оторванной кем-то обложкой."

Вот, пальто надевай, и бери эту книгу, пустую никч╦мную книгу.
Поспешай с нею в сад. На обочине голой аллеи
Так приятно и ясно смотреть  на подвижное острое пламя,
Что себя забываешь на миг и найти не стремишься.

20.2.95






Вс╦ тайное избегает открывать себя
На сцене ты топишь печь горбатыми марионетками
А из-за кулис вываливается гроб
Надо проснуться надо проснуться
Ч╦рт возьми

Он выпил из бутылочки и понял
Что земля осталась далеко внизу
За что мне это наказание
Бормотала кукла полезая в печку
А ты удивл╦нно произнесла
Но разве существуют книги
Которые нельзя читать
Написал букву Г
И закачался в вер╦вочной петельке
Посматривая как вертикальный колодец
Втягивает в себя воздух
Во сне любить ещ╦ лучше
Но приснилось безобразное чудовище
Выкрикнул Я
И не сразу понял
Отчего так грубо отзывается эхо
Оттолкнулся и полетел дальше
В одной из маленьких комнаток
Жил ангел
Подумав о такой перспективе
Надолго прекратил чтение

21.2.95








Голубые подковы густых облаков
По глазам золотое теч╦т молоко
Под ногами червл╦ная плещет листва
И стыдится кирпич и мерцают дома

К подбородку теч╦т золотая листва
Затекая в жилые доселе места
Собираясь в дома выбираясь на свет
Осознанья которого нет

Беспорядочно веет жестокая синь
Золотая осенняя сыпь
И комета нес╦тся к порогам реки
Заливая домов поплавки
И не знаешь где сядешь и где закричишь
От нахлынувшей осени рвущей лицо
Где случайные горы собой защитишь
И собою замкн╦шь золотое кольцо

Где услышишь как вскрикнешь и слыша тот крик
Завопишь ещ╦ раз закрывая глаза
Вдруг протянутся руки всезнающих книг
И застонет составом ужасный вокзал

Как же выбраться мне из осенних глубин
И боясь избежать произвольности сна
Рассуждал я блуждая по парку один
Поражаясь тому как природа одна

Проживает с собой. Пусть не сбудется сон
И я тоже не буду не буду один
Пусть обрушится красный вздыхающий дом
У подножья сутулых и согнутых спин

И накинется облако жгущее мозг
И раздавит как ампулу солнечный свет
Перешеек истает разрушится мост
И тогда станет радостно мне

4.3.95



Было страшно ли мне за тебя в час когда
Облепило листвою тебя
И круги из-под ног облаков понеслись
Непосредственно вниз
Те кто были с тобой озарились огн╦м
Ч╦рной осени пристальной той
И разжалась рука опуская ключи
Загалдели живые ручьи
Закрывая собою восторженный парк
Ворон ч╦рный уселся на куст
Рассыпая деревья открылся сундук
Темноты навалившейся вдруг
Где искать нам твой след на семи небесах
Под деревьями в полных садах
Да и что же нам делать когда мы найд╦м
Поглотивший тебя черноз╦м
У него ли выпытывать вдумчивых глаз
У него ли выпрашивать нас
Не отдаст или впрыснет под адский процент
Содержание явку пароль
И прид╦тся играть и цветочный горшок
Разорв╦тся геранью обдав
Только ты уже где-то в подводном миру
Собираешь морской виноград
Залепляя зрачки перезрелою тьмой
Что ж пора тебе ехать домой
Но дорога пуста и небесная топь
Наблюдает в тиши за тобой
И становится страшно и путаешь ты
Направленье сторон пустоты
Загребая ладонью рассеянный свет
Как вес╦лый пловец как солдат
Салютующий ч╦рным окопам врагов
Виноградною кистью живой
Пусть расправится осень скорее с тобой
И направит лицо на меня
А я выпущу змей в голубую листву
Зажигая вес╦лую тьму
И смеясь и ликуя взберусь на пен╦к
Длинно плюну на ж╦лтый песок
И рассыплюсь песком и меня не страшась
Побегут по аллее скворцы
И цветы зашипят в посиневшей траве
И вспорхн╦т выгорающий парк

5.3.95






Из процветшей воды вылетает пчела
Рыбы м╦д собирают у рта твоего
По течению пастбища лошадь плыла
И баюкала осень клочки облаков

Урна скрыта плющом. Пожилой малахит
Окружил твою кисть и фаланги блестят
По морскому покрову прошли пастухи
Отыскав заплутавших овец и ягнят

И окликнули нас. Мы остались лежать
Ты - в процветшей воде под настырной пчелой
Я - в запущенной урне песчинки считать
И стекать к постаменту тягучей смолой

Ты шепн╦шь "ни за что" я скажу "никогда"
Иногда распрямляются листья травы
По теченью реки проплывает пчела
В сотах рыбы гниют сжав закрытые рты

Надо так же молчать. Потемнела земля
Померещился холод затянуты льдом
И пчела и лицо и морские поля
С прорастающим медленно ч╦рным зерном

11.3.95





С холодом выходит душа
Греться у земного костра
Ж╦лтая раст╦т черемша
В узком промежутке двора

Там лежит колючий репей
И такой-сякой молочай
Там по╦т другой соловей,
А не тот, что пел давеча

19.12.94, п. Октябрьский






Из подмышечных впадин весеннего неба
Из промежностей глиняных узких оврагов
Пробирается ветер нелепо и слепо
Словно шерсти волна на загривке собаки

Острый луковый запах; горящие д╦сны
Показали закаты сидящим под аркой
Хохотали холмы над фигуркой курь╦зной
Воскового спортсмена стоящего в парке

Языки голубые дорог разыскали
Испарения рек алкогольных и гулких
Золотые овраги к тем рекам припали
По песчаным губам растеклись переулки

В них маячили лампы, любили работать
Экономя дыханье, писалися книги
И за город сползая цвели беззаботно
Угловатые лица людской земляники

Шестиглавые птицы тонули в болоте
Как пугали меня их протяжные крики
Никого в белых комнатах. Все на работе
С ослепительных полок спускаются книги

Не взгляну на страницу. Там червь и заноза
Наводящего ужас дрожащего слова
Там картина сочится слюной абрикоса
И какая-то женщина падает голая

И смотреть невозможно - но знаешь что надо
Расширяя зрачки - а уж там вылезает
Узловатая скользкая кисть винограда
И злоокий красавец усы вытирает

А нахлынут закаты, зел╦ные зубы
Просочатся из ткани сырой, т╦мно-синей
Забормочут на улице медные трубы
Закачаются листья на ч╦рной осине

Вдруг привыкнешь и вспомнишь уже через лето
Как страшился бумаги нетрезвой, горбатой
И в автобусе ж╦лтом сидел без билета
Наблюдая за окнами клевер и мяту

24.5.95








Зарежет день меня, помилует - ну что же -
Не буду долго думать о пропаже,
А, кукарекая, взберусь на острый ножик,
Навстречу приближающейся саже.

Пока на небесах поля и травы
Мне кажут листья, падают похоже
Перо и камень. Контуры державы
Едва-ли будут мне ещ╦ дороже,

Как были дороги неясные мотивы
Не влезших в голову навязчивых историй,
Которые я слушал терпеливо,
Не думая и не пытаясь спорить,

А помня только правила сложенья
Звучащих чисел. Правило простое:
- Копи терпенье, друг, копи терпенье,
И будешь ты тогда сказать достоен:

Мои стихи прекрасны были тоже,
Как женщины в разливах Эрмитажа -
Друзей там переваливались рожи
И многие из них смеялись даже.

16.9.96



Лошадиная мазь моей светлой мечты -
я последний отрезок сырой пустоты,
сквозь меня прорастают цветы
   радикального сквера, набитого так,
   что не скажешь разрушенным ртом: - Кавардак,
и не съешь по ошибке сорняк.

Пастижор и старатель, угрюмый татар,
ты зачем выпускаешь из черепа бар
долгорукий лиловый угар?
   Ты зачем крокодила бер╦шь под уздцы?
   - Насекомое, хочешь понюхать пыльцы? -
шепчут белых колонок столбцы.

Твой, скорняк, разговор, угнетает меня,
я в н╦м вижу звериную морду коня
и вихор залихватский огня.
   - Расползайся, прогалина - пели в лесу
   Золотые грачи. Я держал на весу
список книг, подошедший к концу.

"Вс╦ о знаниях света", "Дурацкая рать",
"Переводы китайских раздумий", "Узнать,
вс╦ о том, что положено знать".
   Твои скулы плывут по приволжским лесам
   и семья переп╦лок жив╦т по усам,
по лица безнад╦жным часам.

- Вот ответ - верно тот, кто стремился спросить,
передумал выпрыгивать. Будет ли жить,
кто не может дышать или пить.
   Провезут мимо нас медновытертый шар,
   а стальными подковами белых гитар
оградятся от найденных кар.

Ухожу, где живут анатомий дельцы
и пластмассы сердца продают хитрецы,
повторяя под нос: Цып, цып,цып...
   Замечай, что идут караваны святых,
   и теч╦т под подошвами озеро книг
и лежат на дороге цветы.

22.8.96




Летом рисуешь осень набережной тяж╦лой,
Где заводные птицы, плюшевые собаки.
Где крыши всех географических карт
И астрономические цифры растений.
Где нет долгов прошлого,
Гладкой бумаги настоящего.
Вс╦ представляется в радужном сиянии Бога
И светятся лепестки крестов
На матросских бескозырках.
Мы плаваем с тобой по фильму
"Василий Чапаев",
А после ты бежишь к дрожащей стрекозе планера,
Пролетая над Полюсом
Посылаешь электрический сигнал.
Гальваника и Макро-биология,
Этнос и студенчество:
Ты держишься за отставленный пейзаж
И в руках у тебя два или три подоконника.
Замирает сердце у треснувшей куклы.
Мириады светлячков на ночной улице.
Подпрыгивающие шляпы автомобилей.
Эпопея утренних звонков,
Поджидающих лестниц,
Рассудочные сны раздумий.
Пионер никудышного ума,
Цветочный горшок на плечах,
Поле растущей ржи.
Расступаются ворота выдуманных воспоминаний.
Лес лезет в подсознание,
Удивительные трактаты не горят в огне.
Иллюзия народного ума.
Иллюзия понимания.
Понимание и избавление от иллюзий.
Опыт вышагивающего рассудка,
Опыт отказа от рассудка.
Работа нервов и сила глазных яблок,
Дверных дверей и щ╦лкающих замочков.
Вот и открываются невесомые тайны мира.
Мир раскрывается как цветок
И мо╦ лицо теряется
В ярких осколках ежедневного существования.

19.10.96



Золотым самоваром упало на голову новое утро.
Расходятся из подъезда мысли
и люди вдоль реки собирают память.
У сна 661 лицо, а у страха - 18 затылков.
Выросли на мо╦м ногте все пирамиды Египта.
В облаке лирического газа
рв╦т на куски красные одеяла
обезумевший литературный критик.
Птица принесла мне еды -
разодранную кошку и горсть полевых цветов.
Дом подпрыгнул и изрыгнул меня вскоре.
В душных опилках ищу я зонт и яблоко.
Пена теч╦т из глаз, где раньше таились невольно
приятные мысли и думы.
Вековое беспамятство деревьев
восторженно заухало,
превратив вращающиеся чернила
в длинную нить пробуждения.

22.8.96




Покрой меня, вода, своим мечом
Я в пыльный август белым пальцем ускачу,
И поманю тебя оттуда, рассеч╦н,
А подойд╦шь - я спрячусь, промолчу.

Я - белый гриб. Великие года
Разжали кисть - чревата бечева
Однообразными затылками солдат,
Заболеванием и словом "ендова".

Вкуси из слова и мохнатый столб
Из уст твоих достанет звукоряд,
Что облетев гостиную и стол
К ногам твоим положит снегиря;

Затем прихожая, трезвонить перестав,
Возьм╦т и впустит этих четыр╦х.
Один из них прочт╦т тебе устав,
Второй - в углу поставит на горох.

Там щель мышиная. В ней копится возня.
О, друзи, не забудьте про меня!
Я к вам спешу, игрою насладиться!

Но бъ╦т в затылок меч, как водяная спица,
И щель мышиная спешит переломиться
На половинки солнечного дня.

19.4.96



Губастая весна выворачивает куртку подкладкой наружу
Когда я гуляю ж╦лтой водой засыпающего парка
Пиная синими ногами юноши тяж╦лое лицо воспоминаний.

Я вспоминаю и вижу закрывающееся от света солнце
И шагающий палец карандаша
Я вижу свой заплетающийся шаг
И детский лепет красного родникового вина
Я вижу твои поцелуи
И несколько сортов совместного засыпания -
Все до одного они прекрасны.

И вот я кричу,
Не сдерживая руками
Марганцевые струи своего голоса.
Я кричу на обочине парка
И резина деревьев облепляет мой крик
Как новая розовая кожа.

Если ты слышишь меня,
То отложи в сторону
Грифельную морду умной лошади,
И уже без рисунка
Подойди к окну.
Вот за этим лесом
Светится мо╦ лицо
И голубые профили стрижей
Стучат мои телеграммы.

30.9.96



Вселенский холод вдруг меня объял
И слово "вдруг" калачиком свернувшись
В древесные ладони чутких рук
Смеясь перекатилось словно жемчуг.

Всесильный царь летит в пустом раю,
Меж зв╦зд летит, хвостатый словно пламя.
- На языке я холода пою,
Когда беседую подолгу с небесами.

Меня вселенский холод не страшит.
Он падает в колодец одиночеств,
И плащ за ним вс╦ тянется, шуршит,
Как речь скупца, считающего сл╦зы.

Подходит к дереву - и кривится оно.
Бер╦т угря в ладони - он немеет.
Лишь только ртуть в руках его белеет,
И как живая - ластится к нему.

Цветок, растущий в судорожной ржи,
Пять лепестков, потусторонне-синих.
И зв╦зды, рвущие забывчивым глаза
Серпами бережливо-ярких вспышек.

19.4.96




Льды нашумевшего романа
Поломали зубы читателям.
Собака, упавшая с верхней палубы
Испортила завтрак неофита.
Петляющее пятно спины
Расхохоталось
И купол неба закрылся.
К подошвам ног моих подкатилась
Отрезанная голова Гесиода.

22.4.96



Это здесь, это здесь, это здесь, здесь, здесь.
Здесь же нет ничего, ничего, о, о.
Ты поглубже, поглубже залезь, лезь, лезь,
И ищи одного, одного, о, о.

Я наш╦л. Убегай, убегай, ай, ай,
Не то схватит за холку тебя, я, я
Золотой заводной попугай, ай, ай,
Тот, который кричит - Это я, я, я.

Он - обратная связь тишины, ны, ны,
Для пуганья поставлен он здесь, здесь, здесь.
Тошнотворное чувство вины, ны, ны -
Вот его плодородная месть.

Ты не слушай, не слушай его, о, о,
Не пугаяся его языка, а, а,
У него - ничего, ничего, о, о.
У тебя - облака, облака, а, а.

22.4.96



Не лелей лицо, молодой Наркисс,
Обрастай лицом, как целебным мхом
От макушки вольно пусть ль╦тся вниз
Бормотанье глаз, борода стихов.

Я - тво╦ лицо, поселюсь в мехах
Воздуха югов, ядовитых снах
Ветра, поселюсь в пыльных я мешках
Зв╦зд, набитых так, что не скажешь "ах".

Шрам закутай мой мехом фонаря,
На морское дно положи меня,
Расплатившись мной, забирай поднос
На котором хлеб укрывает нос.

Увози меня, обернув зерном,
Прячь за контрабас, пробивай насквозь.
В книге покажи место. Это гном
Верещал, когда из небес лилось

Спрятанное тьмой, хинною стру╦й,
Горькое, увы, словно целибат,
Стрелочки бровей вытянув струной,
Губы заводя далеко назад,

Каркая затем, чтоб подумал текст,
Что летит ворон пресловутый куст,
Вылепленный из глины чадных мест,
Запеч╦нный так, что полярный хруст

Выключил снега громовых глубин,
Из которых ты, как безликий скат
Пробуешь достать лучших половин,
Но не доста╦шь, и плыв╦шь назад.

22.4.96




Алхимик, поцеловавший жабу,
Сердечную почувствовал тоску,
Разбил руками камень чудотворный
И вырастил в пробирке снегиря.

Снегирь читал по главам переводы
Из русских баснописцев. Тучный рой
Смарагдов пристальных жужжал как мушья стая.

Морали нет. Бессмыслица какая.
Зато какой закат был, день какой!
Я плакал, ничего не понимая.

22.4.96




Горбатых судей пережитки -
Умы всех возрастов моих.
Воспоминания в них жидки
И неспокойно мне от них.

Я был писателем известным
Воспоминанием я был.
Мне мир казался интересным
И я для мира тоже был.

В узорной чаше графомана
Я плавал приторным вином
И взглядом ясного обмана
Буравил вс╦ веретеном

Но отчего бывает слава
Я до сих пор не уяснил
Пока рекой лилась отрава
Под пл╦нкой ч╦рною чернил

В них извозившись прошлым летом
Когда желтеющие дни
Покойно заливали светом
Вокруг целеющие пни

Я пребывал в восторге ярком
Над морем ласковым паря
В систему лжи вносил помарки
Зел╦ной каплей янтаря.

.....




Приехал в город, где когда-то был любим.
У сна свои законы. Невредим
Сижу на кухне, мучая слова,
А за окном юродствует Москва.
На мне горит медовая корона,
А ты выходишь замуж за барона.

Я поступил пилотом в л╦тный полк
Мне выдан парашют - чистейший ш╦лк,
Ведро пшена и девять газырей.
Куда девятый деть - не ведаю. Скорей
Надеть его на нос, и рассмешив тебя
Лететь над городом, горланя и трубя.

Барон явился в виде воробья.
Пролазя в форточку, кричит: - Вот я тебя!
И тут же из слоящихся кустов
Ид╦т на помощь мне художник Кузнецов.
Он выключает свет, и в темноте
Рисует символ тайный на холсте.

Ты превращаешься в костяшку домино,
И снова, сквозь открытое окно
Узывный воробей манит тебя, зов╦т
И острым клювом раму мелко бь╦т.
Его поймать пытаюсь толстой леской,
А он, хихикая, стоит за занавеской.

- Имею честь, мадам! - кричу вдруг я,
И тоже обращаюсь в воробья,
Хватаю яблоко и пробую взлететь,
Но тяжела чрезмерно эта снедь.
За окнами витийствуют леса
И сновиденья рв╦тся полоса.

14.5.96, Сочи



Со мною мир так тихо говорит
Слова я различаю слабо. Вот
Восторженное облако парит,
Собака к дереву почтительно ид╦т.

Восход над Люберцами беспредельно чист
Я закурил и вышел. Из окна
Бутылкой треугольною горнист
Сигналит мне. Задумчиво шпана

В подъезде бь╦т кого-то. Холода
Уж наступают, изменяя нас.
Казавшаяся пепельной среда
Сутуло надвигается. Сейчас

Я прохожу как прежде, у межи.
Покорно спит пром╦рзшая земля
Мне хочется не думать. Просто жить
И видеть эти тихие поля,

Снижающийся тихо самол╦т
(Чуть позже слышен и привычный гул),
Балконы с провисающим бель╦м.
Не может быть, чтоб кто-то обманул

Меня. Я стал доверчив и сейчас
Гляжу на пламя. Факел заводской
Плю╦т в пространство кайнозойский газ.
Сиреневой дрожащей пятерн╦й

Свет по лицу застывшему скользит
Я улыбаюсь. Нужные слова
Внутри послушно кто-то говорит
И подтверждая вс╦ кивает голова.

12.8.96



Сурки на перекр╦стке мне указали путь.
Один из них погладил себя по голове,
А яблоко катилось туда, где поезда
Из известковой пыли выстраивают сад.

Присвистнул на пригорке глухой городовой,
Из лесу по тропинке я вышел не спеша.
Сурки смотрели вслед мне. Один из них рыдал,
Другой же простодушно его же утешал.

19.4.96



Две половинки сна
Виноградный колдун пробежал через поле
На небе
В скворечне
Поселилась семья птиц-писателей
Толстой копает мясные свои огороды
Заостр╦нным концом бороды
Вылетаешь из уха, мораль прописная
В торжественный этот момент
Где-то ухнуло эхо
Лукавый
Поворотил влево
З╦рна взошли на следующее утро
Вылупился рассвет
Как рваная бумага зашелестели окна
На лице нашего дома.
Коротки твои письма из нового света
Ты пишешь буквы
С и О и Н
Но я собираюсь к морю
Выгодная улыбка продавца
На лице задержалась
Тревожная набережная
Звенит как связка бер╦з
На картине Левитана
Осень как высушенная рыба
Медленно жу╦т
Невкусную траву забвения
В этот день
Исполняются мечты спящего
Молочный завтрак
Перекушенная утром постель
Шоколад скворцов за зеркалом
Лысеющий телевизор
Пунцовое зарево стыдящихся книг
До чего же нечестно
Я поступил с тобой
Самоуверенный муравейник библиотек
Думали руки портрета
Расч╦сывая вдоль улыбки
Гипс белеющей кожи
И крылья улетающих к югу
Рыжих несминающихся усов

10.9.96, Сочи





Гастрономический пепел Кавказа
Я поглощаю не чуя желанья
Как загустевшую пл╦нку рассказа
Патоку сладкую воспоминанья.

Вновь синим грифелем вычерчен воздух
Выдохнут рты рваной местности карты
Винные волны, нарзанные грозы
Солнечный свет разрезает с азартом.

Мне б задохнуться, но кружатся вязы
И на сетчатке узор оста╦тся.
Гастрономический пепел Кавказа
В пальцах голодных беч╦вкою въ╦тся.

18.1.97




Нес╦т зима в своих ладонях мир
Старушка покупает хлеб, а вор
Ломает ключ, схватившись за кольцо;
Морщинистое личико кривое
Кусает край губы собачка словно,
Волокна кожи отпускает кровь.
Отхлынул и закат. Опять рука,
Точнее - кисть е╦, скреб╦т обшивку
Льняного тела, там где бь╦тся глухо
Среди мясных синеющих пластов
Лукавая клепсидра. На морозе
Дрожат рисунки веских оснований
Как контуры светлеющих ветвей.
Краду и покупаю я тебя,
Волшебная возможность промедленья,
Протаял день - и ладно. Извлеки
Из св╦рнутой гортани сжатый воздух,
Которым наполняются слова.
"Спасибо", "До свиданья", "Добрый вечер" -
Слова-рукопожатья. Словно тело
Вс╦ состоит из этих отпечатков.
В простых словах себя спасает мир.
..........................................................................
Я состою из книг, травы, бумаги,
Из голых бритв и ст╦ртых каблуков;
Во мне произрастают буквы яда,
И м╦д любви и семя безразличья,
Терновник речи, крошево ума.
..........................................................................
Лицо лежит в снегах на страшной глубине
И еле слышен звук, идущий к нам
Из центра развернувшейся спирали.

16.1.97



Шевеление языка - как утренний звонок
По междугороднему телефону -
Невольно начинаешь изъясняться верлибрами.
От большого ума, видно, заплетается этот язык.
Русский язык, родной.
Так отчего же за словом "Я"
Стоят слова "НЕ ЗНАЮ"? -
Спрашивает убегающий вопросительный знак в ч╦рном пальто.
(Это я вылетаю из витрины книжного магазина,
Выбрасывая из карманов
Набившуюся стихотворную дрянь).
Череда яблоневых садов
Как бесконечно открывающиеся скобки.
..........................................................................
Нажимаю Alt и F4,
А после - утвердительным ответом
Навсегда выхожу из программы.

20.1.97
15:38




Есть в жизни цель -
Влезть нагишом на ель
И встать под душ
Наевшись бычьих туш,
Скрипеть сверчком
И ползать паучком
Считать число
Под действием кислот

Грустишь, поэт
Стекла зел╦ный свет
Вскочи, свисти,
Взберись на табурет
И посмотри -
Вот твой висит портрет:

Подкручен ус,
Суров упрямый взгляд,
На склянке - череп, кости -
Это яд.
В кармане - револьвер.
Подъ╦м и спад.

Убить монарха
Или умереть.
На сцене театра городского спеть,
За золотые слитки выдать медь.

Схватить княжну
За сладкую десну,
Смахнуть клопа
С колючей гривы льва,
Найти для крика нужные слова.

Но цель моя -
Зарезать соловья,
Извлечь гортань
И в городскую рань
Упрямо прорасти,
Ломая грань.

Со стороны портрета посмотреть
И закричать, отпугивая смерть
Огн╦м звучащим, не способным греть.

декабрь-96-го
пос. Октябрьский



Иллюзия ума - есть тяжкий грех.
Особенно приятно трогать тех,
Которые выходят без балды
В прекрасные осенние сады.

На пляжах - леденящая вода
И многие из нас придут сюда
Рогатками ловить небесных рыб
Среди холодной северной жары.

Раскрой лицо и вой как павиан,
Напившись в дым и накурившись в хлам,
Вращай дома, самосознанье дня
Отбросив в сторону дал╦кую меня.

Не вс╦ есть цепь пустот, но руки сна
Тебя приветствуют. Идущий в темноте,
Ты видишь луг светящегося дна
И удивляешься обратной красоте.

Ты видишь зал, подземных полон зол,
Ты видишь хлеб и ж╦лтый солидол
И ж╦лтые цветы и яркий свет.

Тебя смущают функции ума,
Но ты для них - загадочность и тьма,
И почему-то, к прочему, поэт.

На улицах столиц нет синих лиц;
Все сыты и в лесах полно синиц.
И рожь раст╦т по стороны границ.

Летает моль, роняя тихо соль,
Бежит из замка маленький король,
Пыль покрывает погрустневший ноль.

Но ноль меня - давно моя мечта.
Чтоб минус вместо нас. Небесный свод
Тревожно обнажает полость рта
И график затухающих частот.

Приятен Чехов и зажарен бык.
Из книг молоки букв скользя ползут,
Из живописи ч╦рные кубы
На нас многозначительно идут.

Иллюзия ума для нас, землян,
Равно как сад для древних поселян,
Туда нам можно выйти, отдохнуть,
Там погулять. Но жить в саду нельзя.
Там м╦ртвая шевелится земля
Иллюзии приоткрывая суть.

17.2.97



Зимний вечер внушает возвышенные думы,
Или возвышение дороги
Выталкивает тебя из тумана.
- Как бы мне дойти домой? -
Безобразно с филологической точки зрения думаю я,
Стоя среди сугробов и заснеженных пальм.
Падающий снег глушит звук прибоя.
Под моими ногами растоптанная сигаретная пачка.
В общем-то - достаточно стандартная картина.
Философия завела меня в этот тупик.
Здесь никого нет,
Только крючковатые формулы и денежные единицы.
Только что прош╦л очередной рейсовый автобус,
А затем - развернулся в воздухе
Бумажный треугольник школьного аэроплана.
Снег лежит на веках как меховые очки любви.
Ворочая языком словно шерстью медведя в берлоге
Мне хочется играть на щипковых инструментах.
Но надо идти домой -
Выходя из вертикальной ниши т╦плого воздуха
Устало думаю я.

21.2.97





Помню, был я дряхлым старичком,
Мух ловил сиреневым сачком...
Но бывает - изменяется судьба:
Утром пропадает борода,

Ноги разгибаются, легки,
Не нужны лечебные крюки,
И бегу я, снова молодой,
Потрясая свежей головой.

Начал молодеть я - это факт,
Чист во мне серебряный контакт
Чтоб струился ток, искрился свет.
Стал я вновь лирический поэт.

- Дерево! Мне нравится оно!
- Водка - это жидкое пшено.
- Женщины - вот пища для ума.
- Нет, старик, для сердца. Я весьма

Предприимчив и честолюбив
Покупают фунт индийских слив
И кормлю по паркам голубей,
Привлекая взоры тех людей,

Сидя что вкруг клетчатой доски
Треплют на макушках волоски,
Не желая молодеть. - Глупцы!
Вас поймали времени щипцы.

С теми, кто бывает так угрюм,
Всякое случается. Изюм,
А не люди: сморщены, тесны,
Вы совсем не видите весны.

И, стесняясь словно, старички,
Побросав лечебные крючки
Стали тут же быстро молодеть,
Зеленеть, стучать, звенеть, греметь,

Воровать на клумбах васильки,
Девушек ловить, плести венки
И писать стихи нелепей тех,
Что идут от этой строчки вверх.

18.2.97



Я хочу, чтоб было всегда легко.
Чтоб вода текла, плыло молоко.
Чтоб росли цветы в промежутках лиц
И хранил амбар полные кули.

Но бывает взрыв, или яркий спад,
Час, когда судьба обнажает зад
И струится пыль сватовства и благ
И приветлив сквер и широк овраг.

День тогда звенит как забора кол,
Словно в этот день стрелки проколол
Ты шести купцам, и они тебя
Ищут по дворам, матерно грубя.

Ну а ты, шпион, линзой ловишь свет,
Радикально трезв и стократно слеп,
Смотришь на канал, видя как дома
Разъедает соль твоего ума.

Пропадает ров, где пасли коров
Рыбаки полей, пастбищ и лугов,
Где, надев рюкзак, я носился наг
Видя мир вокруг как нам╦к и знак.

Я увидел рай атомных глубин,
Глубочайший вид глиняных долин.
- Остаюсь - кричал, и увязнув по,
Требовал мочал, сжечь грозя сельпо.

Ялик плавал там. - Вывези меня
Из пучины глин к ярким пятнам дня.
Вставь мне в глаз кристалл северной волны,
Вывези меня ты из глубины.

И кряхтеньем рыб, голосом морей,
Ялик отвечал: - Нету якорей,
Чтоб схватился ты и поднялся к нам.
Ты ведь знаешь сам, ты ведь знаешь сам.

18.2.97



Несчастьице определяет выбор тем -
Так рассуждаю я, ходя меж стен,
Ища не трещин, но знакомых мест,
Как ищет чиж гнездо и курица насест.

В моей башке шипит цыганский храп,
Там шестер╦нки, шевеленье лап,
Там бабы на купеческий мотив
Пьют чай, а может быть апперитив.

О, русские платки! Румяность баб
Мо╦ паденье есть. Зеркально слаб,
Не выношу здоровья и телес;
Но в полных женщинах спокоен мелкий бес.

Здоровье... - Это здорово! - Здоров! -
Приветствуют друг друга старики.
И отбивают дюжину щелчков
Движеньем шахматной прокуренной руки
Друг дружке. - Ты теряешь пешку, брат.
И брат фигуру двигает назад.

Не красота природ, а умные глаза
Так отчуждают от привычных масс,
Что облако стекает как слеза
И незаметно накрывает нас.

Средь тонких вод гудит телеэкран,
Прогноз погод лиловый прячет нос,
И если ты ещ╦ не капитан,
То скоро станешь им: поверь, матрос!

Пусть с радостных картин придут к тебе
Не тени стен, но яркие цвета -
Так думал я, потворствуя судьбе,
Слова красивые доставши изо-рта.

18.2.97



- Вс╦ миф, или не вс╦ миф?
- Почему эти пейзажи проносятся вдоль меня,
А я остаюсь неподвижным?
- Как умирает личность?
- Легко ли проследить эти пути? -
Думал мой собеседник, прикуривая от каминной спички.
- Где кончается сон и начинается грех?
- Где вообще начинается грех?
Мне захотелось ударить его в лицо,
Но иногда нелегко бить в лицо человека,
Как если бы я делал это с собой.
.......................................................................................
Линии жизни пересеклись на твоей голове,
У тебя в волосах светится огненный крест.
Ты расч╦сываешь волосы и видишь
Синие сугробы, дал╦кие берега.
Вот полз╦т угол заглавной строки:
- Бумага страниц свежа как твоя кожа -
Думал библиотекарь, выпивая флакон лекарств.
- Поднимаясь резко, вы можете почувствовать
Небольшое головокружение...
Позднейшее просто невозможно запомнить.

21.2.97



Слушай, пионер гибельных долин:
Вот ты выпил и ты теперь один.
Ты теперь на свет смотришь, словно та
Ч╦рная зима или пустота.

Мир высоких сфер - это вычет лиц
Личности. Тогда, с ясностью границ,
Исчезает нос, открывая для
Будущей весны тонкие поля.

Долог так твой лоб. Погрузи персты
И почувствуй как все слова просты:
- Снег, земля, сапог - выдумать не смог
Этих слов простых. Вот тебе урок:

- Не ищи ты рифм, где неясен смысл,
Ибо спор нечист и прискорбно быстр,
Как реки рукав, из которой трав
Лепестки торчат и собаки - "гав".

Все звонки точны и дела ясны,
Я бросаю ум как тяж╦лый груз.
Я перехожу место, там где сны
Спят в своих же снах, как на крыльях муз.

Мой нес╦тся нос, рассекая люд,
В поясах земли ангелы поют,
И лучистый свет разрезает глаз
Как проворный врач. Видимо, сейчас

Я смотрю туда, где платформы льда
Двигает по дну голая вода,
Где на ряби вод золотится свет,
Где ответа нет и вопроса нет.

20.2.97



Реальность нас, ты - веселящий газ,
Смеюсь, когда смотрю. Идут года,
И каждый год нес╦т сво╦ лицо.
Вот, поздороваюсь; Вот, подойду. Сейчас...
Но подхожу - уже затылок вр╦т
И воротник уходит в никуда.

- Давай покурим, купим сигарет.
Но тут же отшатн╦шься. Рожа та
Губами мокрыми твой вытолкнет привет
И дым стихов полезет изо-рта.

Как странно прободение. Отколь
Фрейдистские ножи и тут и там? -
Теряя зрителей спросила важно роль,
Довольно кланяясь подаренным цветам.

Кто в зале спит? То - прошлое мо╦,
Оно устало. - Быть или не быть.
Но флагов майских красное бель╦
Перед глазами продолжает плыть.

И кататоник, в сущности, пловец,
Попавший из воды в густые льды,
Слежу за тем как движутся сердец
Улыбчивых и радостных ряды.

Вот сердце года. - Слышишь как стучит
Стальная буква. Лента, шелестя,
Вс╦ спишет, друг, и вс╦ тебе простит -
Сказала роль, возвышенно шутя.

19.2.97



Из носа куклы буковка текла
Хороший день хранил в себе тепла
На целый год.
Чернила выжигали взгляд,
Смотри - сейчас в тебя глядят
Ячейки ж╦лтых сот.
Смотри - там ясные глаза
Невинной мордочки твоей
В кудели прошлых дней.
И ш╦пот влажного вина
И распрост╦ртая стена -
Пойд╦м скорей.
Увидим шапочный разбор
Среди цветов, среди цветов
Усн╦м на час.
Пройд╦м по голым берегам
К сараям. Это где-то там
Где толстый л╦д.
Мы прожив╦м с тобой в зиме
Лукавый год. Тебе и мне
Там вместе жить.
Но тесно в парке одному
И трезво жить на берегу
Другого дня.
Расправь кудель своих жилищ
Подвигай носом, удивись
Как ярок свет.
Подумай, куколка, о нас
И не читай, прошу, сейчас
Стихов и книг.

23-24.6.96 -26.2.97





"Твои слова - вот яркая дуга
Когда они мерцают в отдаленьи
Над коркой ледяного пирога." -
Я говорю об этом с сожаленьем.

Ведь я стоял у выносных картин
И мне лицо облизывало время,
Когда искало лучшие пути.

"Из гор и прочих гибельных строений
Мы выбрали зел╦ный шар зимы.
Я шествую по городу как тело,
Держа в руках бумаги сватовства." -
Ты подошла и рядом тихо села.

Кто слушал музыку и кто е╦ играл?
Кто говорил, что делалось меж нами? -
Вопросы молодыми голосами
Наш невысокий наполняли зал.

Твои слова - восторженные швы
На коже отношений наших. Реки
Втекли в тебя. Мечты о человеке
Теснит вода из свежей головы.

23.2.97



Если хочешь знать, кто я -
Посмотри на воротник
Моего пальто. Эпоха
Не оставила следов.
Воротник мой - словно плов,
Это и не очень плохо.

Сам я хлеб. Поешь меня.
Азиатскими стихами
Ты питаться не привык,
Но попробуй. Я словами
Облекаю свой язык.

- Посмотри на воротник,
Но при этом, если сможешь,
Сделай вид, что ты моложе,
Или, если не привык -
Изнутри тебя кто гложет? -
Ты задумайся, старик.

И тогда ты вс╦ пойм╦шь.
Станешь пищей, потрохами,
Станешь сладкими стихами,
Хлебом, что приемлет нож.

Станешь точными словами.

25.2.97



Разлита сладостная пыль
В природе. Гармоничный яд
Лежит на поле и цветут
В оврагах парки. Корабли

Носами тыкаясь в ладонь,
Берут ов╦с. По берегам
Густые дачники сидят
На ч╦рных ж╦рдочках бровей.

Присядь и ты. На камне, где
Собрались буквы в хоровод
И цифры нацарапал грач
Босой своей ногой.

Нагнись над озером. На дне
Маячит ключ. В моей руке
Морщины тонких кож.

Я вынимаю лучший час
И верещат в глазах грачи
И наста╦т весна.

Купить вина и выйти в парк.
Смотреть на лающих детей
И полные цветы.

Смотреть как медленная жизнь
Полз╦т за световым пятном
По пальцам рук твоих.

2.3.97



Есть сны, неясен смысл которых мне.
Вот сон, где я повешен на сосне,
Но вс╦ же, несмотря на невезенье,
Имею вид внушительный вполне
Как будто личное отстаиваю мненье.
Несу катастрофическую чушь.
Внизу собралась группа м╦ртвых душ
И слушают обзор моих телег.
Возможно это кто-то из коллег.
Все с интересом смотрят. Солнце жж╦т,
Сквозь хвою падает древесная труха.
Я ожидаю крика петуха,
Но он, назло как будто, не по╦т.
Петля свернулась в декадентский бант.
Я на эстраде. Старый арестант
Приносит мне тюремное бель╦,
Взамен намереваясь взять мо╦.
От страха просыпаюсь на столе.
Была попойка. Все навеселе.
Скрипит верстак. Жужжит бензопила.
Я - дерево не помнящее зла.
Сосновый брус звенит. В письме упр╦к,
Меня ругают. Автор дерзких строк -
Мой бывший ученик. - Не порть овса! -
Вот суть письма. Противник колеса,
Он пользуется парою копыт.
Стреляюсь на дуэли. Враг убит.
Что дальше? Суд военно-полевой,
Признав во мне зачинщика бузы,
Да╦т мне орден с конской головой
И туалетных вод большой пузырь.
Я еду на телеге. Конский храп
Вибрирует в тревожном полусне.
Разбойники. Увечия. Я слаб.
И в силу этого повешен на сосне.
Таков мой сон. И как определить,
Что значит он. Скажи мне, астроном,
Как, если страшен сон, его забыть,
И что тогда назваться может сном?

27.2.97



Зелень леса внушает волну
Беспричинного счастья. Лучи
Сердца глупого жгут глубину.
И не так уж там мелко. Молчи.

Не синоним ума глубина.
Зелень леса сгущает лучи.
Глубина - это грусть и вина.
А теперь помолчи, помолчи.

28.2.97



Мне кажется - в тебе скрипел обиан
И не было ни облака ни снега
Подъезда индевеющий карман
И этажей моргающее веко
Вдруг выдохлись как скверное вино

Но забегая вспять испытываешь муку
И если сожалеешь - то одно:
Какую руку б страшную пожать,
Какому дикому себя предать бы звуку? -

Зачем я мучил детские вопросы?
Мне так легко, что не бывает вспять,
Что у тебя в руках чужие розы
И ничего не можно поменять

Корявый слог совсем не оттого,
Что книг я не держал в своей кровати.
Я стиль люблю и мучаю его
Стиль для меня - бессовестный приятель,
Который вр╦т не чувствуя того.

К тому же - в этом вижу превосходство
Над прочими - в дружках иметь уродца
И выпускать его из-под полы
(пусть сердце перепуганное бъ╦тся)
На крытые тарелками столы.

Письмо тактичное уверенно сме╦тся.

На виртуальных улицах Москвы
Стада беззлобные лениво камень лижут
Мы подплываем в облаке. Мы ниже
Деш╦вой и обидчивой травы.

Где видится обман - мы зеркало роняем
И самым тем обманщика, лгуна
Себе взглянуть в глаза резонно заставляем.

В глазах лгуна - вода и белена,
Там лапы пеликана и вина
Стакан дрожит в стекле подслеповатом

В глазах лгуна - густеющая вата
И в лучшем случае - бел╦ная стена.
Я путешествовал в таких глазах, ребята.
......................................................................
- Ты вр╦шь нам, дед! Мы видим сквозь очки
Как муравьи твои едят зрачки.
В твоих глазах куски ныряют м╦да
И плавают задоринки, сучки.

- Да, дети, такова моя природа.
Мы, в сущности такие, старички.
Но кто из вас не избежит урода
В себе, когда заучит до конца
Корявые коленца повзросленья,
И станет коль не темою, так тенью,
Не одолев ни стиля, ни лжеца.

16.3.97



Вчера не стерпел и курил гашиш
Но было страшно. Не как всегда
Играла музыка. Падал с крыш
Воздух не льющийся никуда.

В наш город приехал китайский цирк
Там у животных косы глаза
Читал афиши. Приятель - "чирк"
Взмахнул зажигалкой: - Покурим? - За.

И вот покурили. Кашель и чих.
- С табаком мешаю, иначе смерть.
Стоим у афиши. Своих двоих
Чувствуя вряд ли. Земная твердь

Стала мягка. Или я ослаб?
Что я стою и где стою?
Возле кафе разговоры баб
Семечек кожу они плюют.

- Хочешь выпить? Иди сюда.
Мне сейчас нужен не спирт, но чай.
- Как тебя звать? - Меня? - Звезда.
Дыхания ткань звезды горяча.

- Холодно? - Да. Музыкальный ч╦рт
Лапкой волосы тр╦т мои.
- Что это твой приятель так горд?
Спрашивают кого-то. Он: - Отвали.

Восточный табак - прехитрая вещь -
Сам из себя выходишь. Дурак,
Стоя вчера абсолютно здесь
Себе обещал не курить табак,

Но не стерпел. Изнутри торчит
Сердца коричневого игла.
Китайский цирк отчего-то злит
И вредным мыслям жм╦т руку мгла.

Приду домой. Попишу роман.
Книгу задумал уже давно.
Молодой чечен там имеет план
На боку апельсина гладя пятно.

Продам эту книгу, уеду жить
В Мексику на 10 баксов в день.
Пляжи, ацтеки. Можно любить
И не бояться свою лень.

Заняться боксом. Купить костюм
Из европейского светлого льна,
Галстук, ботинки... - Летаешь, вьюн?
Горизонт лопается как струна.

- Делаешь что? - Еду домой.
- Будешь ещ╦? Потряси лицом.
Мексика движется вслед за мной,
Хочется видеть себя борцом,

Только мешает жалость. Она
Словно собака скулит, скулит.
Жалость душит меня как слюна
И я устал от нее. Гибрид

Человека-пони или слона
(таким я вижу ментальный шнифт)
Едет в коробке пустой. Спина
Кресла холодного греет гриф.

Разожмись-же сердце, не тормози,
Грей меня, сердце, прошу тебя -
Приговариваю словно какой грузин,
Переносицу пальцами теребя.

17.3.97



Вс╦ меньше радости таит в себе покой
Напоминая мне о прошлой жизни
Когда от хаоса присущего отчизне
Я заслонялся детскою рукой.

Лежал как небо воробьиный люд
И мелкое перо слепило роговицу.
С ногтями плоскими бессовестную птицу
Я удивлялся отчего так чтут

Я слово написал и завершился день
Не потому что бог но медленно взрослея
Я написать его не мыслил побыстрее
Растению нужны постель и тень

А не хвала. Нелепо ведь зерно
Кричащее о том. Нелепа птица
Себе которая в лучах награды снится.
Я солнечное увядал пятно

И карту сжал рукой и вышел вон
Из общества пернатого и злого
Мне медленнее дня пленительное слово
Которое досада и закон.

25.3.97



Тво╦ лицо глядит, но вс╦
Вокруг уже не то.
Я - сумасбродный индивид
И выпить я хочу

Вина, вина, вина, вина,
Вина, вина, вина
А после этого - ещ╦
Ещ╦ - вина, вина!

Теперь уж хватит. Посмотрю
Вновь на лицо тво╦.
Оно глядит поверх меня
И смотрит хорошо

1996-1997





Рог быка протыкает свет
Как прозрачной ткани волну
Я твоих не послушал советов,
Оттого я сейчас тону.

Дирижабль ушедший в л╦д,
Цеппелин быстротечных вод
Картой мира в тебе скрипит
Полушарий переворот.

Там где дом - возникает звук
Копошится в тени листва
Вылетает птица из рук
Не болит никогда голова

Там где звук - там маячишь ты
И на сердце тво╦м легко.
Ты отбрасываешь мечты
И они летят далеко,

Как лучи на летнем лугу
Перед самой тихой войной,
Как живая ртуть на снегу
Увязавшаяся за мной

И уже у самой земли
Где цветы растут в темноте
Оседают как корабли
Пустотелые гр╦зы те.

25.3.97





как себя испытывать учитель
расскажи мне сразу без утайки
опустить затылок в растворитель
отвинтить скрепляющие гайки
и сво╦ сердечко вынимая
крикнуть - ничего не понимаю
что это? откуда это мясо?
напиши подобие рассказа
где герой подобным делом занят
сам себя условным жестом ранит
...................................................
напишу - кричит младое чадо
поедая соки винограда
из стакана тонкого фужера
отрезвленья миновала эра
и настало время потреблений
спектра всех магических растений



мы сидим в кругу. наш круг не узок
здесь хватает разных брюк и блузок
мы сошлись на почве интересов
эта почва обладает весом
коробка испорченного смеха
капли пыли. скорлупы ореха
но сидим. мы наблюдаем словно
сквозь лицо и тело хлещут волны
бегают собаки одичаний
- я схожу сейчас поставить чайник -
кто-то говорит не поднимаясь -
мысли в н╦м образовалась завязь.
сгорбившись как древние евреи
пожилые крепкие хасиды
на ночь не снимая портупеи
мы сидим разглядывая виды.
виды кажут ноги нам и руки
виды успокаивают. вс╦ же
как прекрасны друже эти звуки
звуки словно лезвия по коже.
никаких следов не видно впрочем
и не слышно разговоров ночью
потому что ртов не видно. это
означает что изрядно до рассвета
куковать в кругу своих знакомых
и других невинных насекомых
мне пришлось и видимо прид╦тся
выбираться из протяжного колодца



лист как линия. а С как запятая
выбери высоты обнищанья
и руками ветер заплетая
напиши поэму завещанья
обрати лицо скорее к свету
или к морю. что там под руками
вот тебе чернильница советы
выслушай дружище не ругая
потому что ты не обвинитель
а простой прохожий. знай сомненья
убери подальше растворитель
со своею не играя тенью



крови хочется идти гулять на волю
крови хочется в кого-нибудь другого
чтобы ш╦л по рисовому полю
призрак тракториста молодого
чтобы у него заслуги дела
не ума. но лучше лучше лучше
если будешь руководствоваться телом
а не проявленьем предыдущим
если будешь жить не зная меры.
смерть? не знаю. слышу в первом разе
вот тогда ты станешь пионером
посреди условных безобразий
............................................................
так лечи себя поскольку можно
заразиться гриппом или тифом
в облаке возвышенном носиться
греко-римским кучерявым мифом
не сдвигая башни перед этим
и не тормозя нелепо после:
сколько жизней помещается в планете?
а в поэте? - столько же мой ослик



я лежу и ты меня не знаешь
мне необходимо напряженье
так зачем же в сердце ковыряешь
ты себе увечное растенье
разве новое тебе не нужно дело
отправляйся вниз с подземной почтой -
вот что я тебе сказать хотело -
говорит мне сердце. это точно
парень я неглупый. понял сразу
что в живых останется природа
если не послушавшись приказу...
ерунда какая! выпей воду
воду всех морей и переулков
может быть тогда и станет легче
а потом заешь французской булкой
и какао сладкое поперчи



ты гадаешь на корнях клубники
наблюдая временные сдвиги
пласт где детство толстое сме╦тся
накрывает внешний план уродства
где с ума сошли даггеротипы
на которых тополя и липы
ты кричишь сбегающей мордвою
зная - где испуг там нет покоя
с ангельскими крыльями рассудка
....................................................
выпала свободная минутка




в каждой из тебя не фильм а строчка
там где крест - прощающая точка
или руки расставляющий скелетик
то ли зритель то ли попросту свидетель



выдави себя из летних будней
северное тусклое светило
ты лежало долго среди клубней
оттого и потеряло силу
на которую рассчитывало рано
солнце как открывшаяся рана
ты течешь на темя городское
отсекая ниточки покоя



что я написал? кричал реб╦нок
словно безбородый метафизик
этих знаний не имел с пел╦нок
я тел╦нок и не знаю жизни
я придумал это вс╦ придумал
нашептал узор мне ч╦рт немецкий
я в пробирку золотую дунул
и раствор мой вышел неважнецкий



пусть летят листы сырой бумаги
и завидуют мне собственные руки
я испил вчера желанной влаги
и теперь от грязи чищу брюки
я искал число. но видя меру
не держал себя аскета словно
я гулял в рассудочную сферу
и себя истратил безусловно
.................................................
сколько стоит километр оврага?
почему трамваи здесь не ходят -
из меня выспрашивает влага
вот что с этой влагой происходит
или это доброта суставов
тех которые не любят отклонений
или это попросту забава
человека с собственною тенью
..................................................
не испытывая в общем-то желанья
я ложусь на рельсы у вокзала
не затем чтоб кончить с ожиданьем -
просто я кому-то обещала



западай на ад случайных связей
пианино греет локоть звука
я тебя наш╦л в лечебной грязи
школьная невкусная наука
ты мне объясняла теорему
я в саду искал волшебный камень
словно математик неизменный
неразменный я лелеял амен



я хотел бы жить в зел╦ном море
на горе я думаю о горе
как трагический акт╦р из балагана -
Я СЛОМАЛ МЕНТАЛЬНЫЙ АППАРАТИК
Я НЕ ПРОСЫПАЮСЬ СЛИШКОМ РАНО
УБЕРИТЕ УБЕРИТЕ ХВАТИТ
но зел╦ная волна имеет волю
нет не хуже общей. я позволю
воле этой плыть в моих ладонях
я не вижу места. эти оне
всю заполнили любимую картину
там где угол держит паутину



город-сад ты литеры теряешь
ты уже давно не замечаешь
что луною стала С и надо
убегать из сочинского ада
мне в такие глыбкие пещеры
чтобы следопыты. пионеры
усомнились в картах и сказали
мы б тебя нашли но потеряли
...............................................
я живу на жирном маргарине
меня жарит. рыбу словно. разум
и мечты лелея об осине
я пока не посягал ни разу
ни на что лежащее обычно
смерть мне совершенно безразлична



вот ещ╦ раз вместе мы собрались
прибирались кашляли чесались
но нашли единство ощущений.
в мире низкооблачный растений
мы жив╦м не чувствуя успеха
- съешь дружок от этого ореха
и пойм╦шь вс╦ превосходство яда.
отвернулося дитя. ему не надо



ты вошла как шило. так же быстро
пробежала пальцами тетради
и глазами пьяного горниста
стала комнату как будто тканью гладить
так потрескивали искры. так же строго
говорили ч╦рные созвездья
подлежащие уничтоженью. долго
их рассматривали люди в перекрестья
страшных разрушительных приборов
испытав в глубинах нижней сферы.
мне вчера к утру приснился боров
это видно к отступлению от веры



но за точкой оста╦тся место
чтобы вставить букву или слово
ты не чувствуешь протеста. это тесто
я признаюсь вс╦ же нездорово
ты его кормил сво╦ как тело
задушить его хотел о нищеанец
ты над ним цыганил как отелло
и смеялся как заезжий иностранец
но тебя роднит не только небо
понял стоя я у мавзолея
дай поесть же мне хмельного хлеба
липовая т╦мная аллея
чтобы этот бред не разрушая
вычленить единственное ради
был чего разъят старик Державин
на рисунки марианских впадин
чтобы марсианские предгорья
не несли в себе осколки вальса
и мо╦ плечо тебе подспорье
обвед╦нная вокруг большого пальца
раса так объевшаяся мяса
что слова из горла не проходят
о моя чудовищная раса
настоящая из тех что возле бродят



я себя сознательно умучил
голова моя не скрип уключин
а сплошное завед╦нное напрасно
"тяглое пустое". в общем ясно
что не светит и не греет. ловко
у меня в углу стоит винтовка
и вообще - предметы суицида
тешат внутривенное мартидо
................................................
разрушение. тебе я присягая
не заметил первых чисел мая
там столпились ангелы спасенья
о волшебная возможность промедленья
нарушения размера. одиночеств
хлеб твой ч╦рств и сам ты червь отроче



я люблю картину угол дома
у реки в кустах свистят удоды
люди провидением ведомы
листопадом мучают природы
там мутна вода и пахнет сыро
из напитков лишь миндальный сбитень
там круги пропитанного сыра
по реке плывут в свою обитель



по музеям по дворцам и залам
буква безутешная бежала
букве кто-то надкусил колено
вызывая жалость непременно
перепутал с бубликом страницу
не надеясь на пустые лица
взял сво╦ и бросил через стену.
молодость приходит постепенно



лучшее же впереди я знаю
из своих дальнейших инкарнаций
я зубами провод обрывая
навсегда освобождаюсь от вибраций
знаю я извилины июля
все исползал ожидая чуда
чтоб летела радостная пуля
и чтоб я не сдвинулся оттуда
где стоял растратчик и предатель
самообвинитель параноик
радостный порой изобретатель
посетитель белых новостроек
чтобы я стоял не шелохнувшись
видя приближение снаряда
и мо╦ лицо не шевельнувшись
было вс╦-таки знакомой пуле радо.

март-97, Сочи


Last-modified: Mon, 07 Feb 2000 19:22:20 GMT

Оцените этот текст: