ъезд, собравшийся в условиях блокады и голода, страшной нужды, растущего крестьянского недовольства и первых шагов к НЭПу, развязывавшему мелкобуржуазные политические и экономические тенденции, только этот Десятый съезд в столь исключительных условиях, когда дело шло о жизни и смерти революции, счел возможным прибегнуть к такой исключительной мере, как запрещение фракций. Можно относиться к решению Десятого съезда как к тяжкой необходимости; но в свете позднейших событий совершенно ясно: запрещение фракций завершает особую героическую историю большевизма и готовит его бюрократическое вырождение. С 1923 года эпигоны переносят запрещение и удушение фракционной борьбы с правительственной партии в СССР на молодые секции Коминтерна и тем обрекают их на вырождение, прежде чем они успели вырасти и сформироваться. Значит ли это, однако, что революционная партия пролетариата должна или может представлять собою простую сумму фракций? Чтобы лучше ответить на этот вопрос, возьмем для сравнения французскую социалистическую партию, которая узаконила фракции в своем составе, введя для всех партийных выборов принцип пропорционального представительства. В этом смысле французская секция Второго Интернационала долгое время и не без успеха выдавала себя за наиболее чистое выражение "партийной демократии". Формально это так и есть, вернее, так и было, но как чистая демократия буржуазного общества прикрывает собою фактическое господство верхушки собственников, так и наиболее идеальная демократия Второго Интернационала прикрывает собою господство неофициальной, но могущественной фракции: парламентских и муниципальных карьеристов. Эта фракция, прочно держащая в своих руках аппарат, позволяет левым фракциям говорить очень революционные речи, но при одном условии: чтобы они сами не брали себя всерьез. Но как только действительно марксистская фракция, у которой слово и дело идут заодно, начинает вскрывать фальшь партийной бюрократии, аппаратная фракция немедленно же становится на путь исключений. Кстати сказать, некоторые сектантские пороки, предвещавшие, что вхождение в СФИО приведет к деморализации нашей секции, к ее капитуляции перед реформизмом, теперь обнаруживают силу своего пророческого дара в противоположном направлении: вот, видите, - вас исключают. Так как большевики вошли в реформистскую партию не для приспособления, а для борьбы, то столкновение с правящей фракцией было предопределено заранее. Приближение военной опасности и социал-патриотический поворот Коминтерна ускорили конфликт и сразу придали ему исключительную остроту. Если социал-патриоты исключают революционеров, а не революционеры социал-патриотов, то тут виною соотношение сил, насчет которого никто себе не делал ни малейших иллюзий. Вступлением в социалистическую партию можно было достигнуть кое-чего, но отнюдь не всего. Достигнут серьезный рост влияния нашей французской секции, вокруг ее лозунгов и идей идет фактическая борьба фракций внутри обеих рабочих партий. Борьба интернационализма и социал-патриотизма поставлена с замечательной ясностью. Что касается организационных итогов, то их еще подводить рано: борьба внутри французской социалистической партии еще далеко не закончилась. Находятся мудрецы (нередко это прежние противники вхождения), которые говорят: большевики-ленинцы держали себя внутри социалистической партии слишком неосторожно, выдвигая, напр[имер], лозунг Четвертого Интернационала и проч., и привели, таким образом, к преждевременным исключениям. Эта ошибка политического зрения встречается в политике очень часто; успехи - настолько привлекательная вещь, что хотелось бы, чтобы они развивались без перерыва. При этом легко упускать из виду, что существует на свете противник, у которого есть глаза и уши. Только совсем безнадежные простаки могут думать, что Блюма и К╟ испугал лозунг Четвертого Интернационала. Наша секция стояла под этим лозунгом еще до вступления в социалистическую партию, распространяла тезисы "Война и Четвертый Интернационал" и проч. Для оппортунистов и социал-патриотов это всегда остается второстепенным вопросом, из-за которого они совсем не склонны проливать кровь. Вздор! Только приближение военной опасности и открытая измена Коминтерна, чрезвычайно укрепившая позиции социал-патриотизма, по крайней мере на ближайшее время, заставили Леона Блюма и К╟ перейти в наступление. Уже на конгрессе в Мизюле Блюм откровенно сказал: единство со сталинцами, но без вас. Правда, он взял позже назад свои слова, но извинение имело чисто дипломатический характер, а вырвавшаяся из уст угроза выражала существо его политики. Думать, что те или другие "неосторожные" выражения, к тому же неизбежные в острой борьбе, могли играть в вопросе об исключениях серьезную роль, значит слишком поверхностно и легкомысленно оценивать противника. Как раз Леону Блюму и К╟ нелегко дается исключение ввиду традиционного мифа партийной демократии. Если руководящая клика решилась на исключение, понимая традиционный миф демократии, значит, у нее есть для этого серьезные и неотложные причины. Повод же найти нетрудно: не только у Муссолини, но и у Блюма всегда есть про запас свой Уал-уал162. Когда САПисты и их ученики спартакисты ссылаются по поводу исключения на лозунг Четвертого Интернационала, то они играют роль мелких адвокатов Блюма и только. Именно свежий опыт французской социалистической партии доказывает, что партия не может быть простой суммой фракций. Партия может терпеть те фракции, которые не преследуют целей, прямо противоположных ее собственным целям. Традиционная левая во французской социалистической партии безобидно топталась на месте. Ее терпели. Более того: ее поощряли. Маргаринового революционера Жиромского Блюм никогда не величал иначе, как "мой друг". Этот титул, дававшийся одновременно и Фроссару (до его открытой измены), означает: человек, необходимый для прикрытия правящей клики, слева или справа. Но ленинцев, у которых слово не расходится с делом, демократия социал-патриотической партии вынести не может. Революционная партия предполагает определенную программу и тактику. Это заранее ставит определенные и очень отчетливые пределы внутренней борьбе тенденций и группировок. Сейчас, после крушения Второго и Третьего Интернационалов, межевые знаки получают особенно яркий и отчетливый характер. Сама принадлежность к Четвертому Интернационалу не может не быть ограничена определенным количеством условий, в которых должен резюмироваться весь предшествующий опыт рабочего движения. Но если рамки внутренней идейной борьбы этим заранее ограничиваются, то сама борьба в рамках общих принципов вовсе не отрицается. Она неизбежна. В определенных пределах она плодотворна. Не дискуссия, конечно, дает основное содержание партии, а борьба. Где непрерывная дискуссия питается сама собой, там возможны только гниение и распад. Но где дискуссия опирается на совместную борьбу, критически освещает ее и готовит ее новые этапы, там она необходимый элемент развития. Дискуссия по серьезным вопросам немыслима без группировок; но при нормальных условиях они рассасываются затем организмом партии, особенно благодаря новому опыту, который всегда дает наилучшую проверку политическим разногласиям. Превращение группировок в устойчивые фракции есть само по себе тревожный синдром, который знаменует либо полную непримиримость борющихся тенденций, либо показывает, что партия в целом зашла в тупик. Предотвратить такое положение нельзя, конечно, голым запрещением фракций: бить по симптомам не значит лечить болезнь. Только правильная политика и здоровый внутренний режим могут предотвратить превращение временных группировок в окостеневшие фракции. Здоровый режим в огромной степени зависит от руководства партии, от его способности своевременно прислушиваться к голосу критики. Упрямая политика бюрократического "престижа" губительна для развития пролетарской организации, а вместе с тем и для авторитета руководства. Но доброй воли одного руководства недостаточно. Оппозиционная группировка также несет ответственность за характер внутрипартийных отношений. Во фракционной борьбе с реформистами революционеры прибегают нередко к крайним средствам, хотя, по общему правилу, реформисты во фракционной борьбе действуют гораздо более непримиримо и решительно. Но тут дело идет с обеих сторон о подготовке разрыва в наиболее выгодных условиях. Кто переносит подобные методы внутрь революционной организации, тот обнаруживает либо политическую незрелость и отсутствие чувства ответственности, либо свой анархический индивидуализм, чаще всего прикрытый сектантскими принципами, либо, наконец, свою чуждость революционной организации. Чувство меры во фракционной борьбе растет вместе с повышением зрелости организации и авторитета ее руководства. Когда Вереекен изображает дело так, что "сектанты" исключили его за верность принципам марксизма, то мы можем только пожать плечами. На самом деле группа Вереекена проявила политическую незрелость, отколовшись от организации, которая в течение ряда лет доказала свою верность принципам марксизма. Если Вереекен имеет сейчас возможность примкнуть к работе по строительству Четвертого Интернационала, то он обязан этой возможности прежде всего той интернациональной организации, от которой он, в силу сектантской запальчивости, откололся. [Л.Д.Троцкий] [Декабрь 1935 г.] 1936 [Письмо А.Цилиге] 10 января 1936 г. Дорогой товарищ Цилига, Я и сам опасался, что чрезвычайная краткость моего письма может породить некоторые недоразумения. Спешу по возможности рассеять их настоящим, более детальным письмом. Разумеется, наиболее острая и неотложная цель кампании: помочь революционным жертвам бонапартистской бюрократии. Но вы должны иметь в виду, что эта цель стоит перед нами по крайней мере уже в течение 7 лет, т. е. со времени нашей высылки в Турцию. Мы делали целый ряд попыток и по разоблачению преступных жестокостей по отношению к революционерам, и по собиранию средств. Результаты были всегда очень скромные. Этот опыт надо учесть. Причины наших поражений? Они ясны: буржуазные круги, даже и "либеральные", ненавидят нас гораздо больше, чем сталинцев (возьмите хотя бы русскую белую печать); социал-демократия раньше, до поворота Коминтерна, не прочь была использовать отдельные разоблачения, но никогда не оказывала ни малейшей помощи, ибо мы ей чужды и враждебны; радикальные интеллигенты втянуты в "Общество Друзей России" и в значительной мере подкуплены бюрократией (даровые поездки, княжеские приемы на юбилеях, соответственные гонорары, несмотря на отсутствие литературной конвенции, и проч. и проч.). Прибавьте к этому бешеную контрагитацию сталинской печати, богатой деньгами и всякими видами отравы. К рабочим массам мимо реформистских и сталинских аппаратов пробираться нам было очень трудно. Причина наших неуспехов, следовательно, не техническая, не организационная, не неясность цели, и проч., а чисто политическая. Если мы хотим иметь практические успехи, то нам необходимо сломить или хотя бы ослабить политические препятствия. Сейчас обстановка стала несколько более благоприятной для предпринимаемой кампании. В глазах известной части радикальной интеллигенции Коминтерн скомпрометировал себя своими поворотами. Внутри соц[иал]-демократических партий разных стран возникли левые фракции. Мы сами как международная организация стали сильнее. Но все же отдельных радикальных интеллигентов, левых соц[иал]-демократов (центристов) и б[ольшевиков]-л[енинцев] слишком недостаточно в качестве базы для практической помощи. Надо попытаться через новых союзников и полусоюзников захватить более широкие круги, прежде всего рабочих. Каким путем? Надо заронить в них сомнение в сталинской "юстиции". Надо сказать им: перед вами серия подлогов. Вас обманывают. Мы беремся вам это доказать. Создайте комиссию, которая потребует у Москвы объяснения по всем тем пунктам, на которые мы вам укажем. Такая постановка вопроса понятна и доступна среднему мыслящему рабочему. На эту почву могут встать честные чиновники профессиональных союзов. Прецедент был: в 1921 г. мы допустили Вандервельде и К╟ к участию в процессе эсеров-террористов163. Как ответит на такие требования Москва, покажет будущее. Ответ Москвы будет зависеть от количества требующих. Во всяком случае, политическая кампания такого рода есть необходимая предпосылка, а в дальнейшем - необходимый аккомпанемент всех и всяких практических шагов по конкретной помощи. В числе "практических" лозунгов вы лично выдвигаете требование свиданий с заключенными. Это совершенно правильно. Можно было бы даже выдвинуть требование списка всех заключенных иностранцев (революционеров) и потребовать свидания прежде всего с ними. Но ведь это же и есть требование "контроля": ибо Сталин и Ягода отлично понимают, какова может быть политическая цель таких свиданий. Но приблизиться к осуществлению этой частной, конкретной задачи нельзя иначе, как на пути политической агитации, дискредитации сталинской бюрократии, привлечения политического сочувствия к заключенным. Другого пути нет. Ваша аналогия с комитетами помощи жертвам германского фашизма и политически и практически может только повредить. Против Гитлера все рабочие организации, и реформистские, и сталинские, вся радикальная интеллигенция, еврейская буржуазия, франкмасонство и проч. Здесь политические посылки для практических комитетов уже налицо. А в нашем деле их надо только создать, притом в той самой среде, которая, сочувствуя СССР, переносит это сочувствие и на бюрократию. Вы сами очень хорошо анализируете положение в отношении Чехословакии. Вам необходимо перенести ваш анализ - с теми или другими изменениями - на весь остальной "демократический" мир. Тогда станет ясно, что без серьезной политической кампании никакие практические задачи (кроме совсем мелких или случайных, индивидуальных) не будут разрешены. "Реформы" и тут могут явиться только в результате "революционной борьбы". Стремление к блоку с меньшевиками и эсерами я считаю практически вредным. И те, и другие представляют бессильные эмигрантские группы с позорным прошлым и без какого бы то ни было будущего, а потому и без всякого влияния на рабочее движение Европы или Америки. Дело, таким образом, могло бы идти о блоке с изолированными и скомпрометированными кликами, которые только скомпрометировали бы вас в глазах тех кругов, к которым вы хотите обращаться. Меньшевики получают, видимо, известные суммы от c[оциал]-д[емократических] партий и никакой кампании не ведут: реформисты как бы платят им за молчание, ибо сейчас все партии Второго Интерн[ационала] ищут дружбы с СССР. Блок с меньшевиками был бы сочетанием оппортунизма с донкихотством, т. е. самым худшим из сочетаний: политический урон и ни гроша прибыли. Вы ссылаетесь на мою оценку сталинского режима как бонапартизма. Ведь по отношению к бонапартизму, говорите вы, мелкобуржуазно-демократическая оппозиция меньшевиков и эсеров прогрессивна. Почему бы не прибавить кадетов, которые тоже называют себя "республиканско-демократическим объединением" и с которыми эсеры находятся в союзе? Очевидно, я очень плохо сформулировал свои мысли о бонапартизме, если они поддаются такому истолкованию. Бонапартизм есть специфическая форма власти, как и демократия. Но для марксиста форма власти, взятая изолированно, без социального базиса, ничего не говорит и ничего не решает. Демократия? Мы сейчас же спрашиваем: демократия - для кого и против кого? Мы отличаем античную демократию от буржуазной, и эту последнюю от рабочей. То же и с бонапартизмом. Цезаризм был (если не бояться анахронистических выражений) бонапартизмом античного мира. Историческое развитие показало (этого еще не знали ни Маркс, ни Ленин), что бонапартизм возможен и на социальных основах пролетарской революции. Мелкобуржуазно-демократическая оппозиция тянет не вперед, к пролетарской демократии и отмиранию государства, ибо это немыслимо без развития мировой революции; мелкобуржуазная оппозиция тянет назад от социального фундамента октябрьской революции - к капиталистическому фундаменту. Ожидание новой "февральской" революции к лицу Керенскому, но не нам. Все говорит за то, что пролетариату придется в конце концов сбрасывать сталинскую бюрократию путем революции. Но это будет политическая революция пролетариата на основах национализированных средств производства, а не социальная контрреволюция мелкой буржуазии, которая способна только расчистить почву для крупного капитала. Именно в этом смысле я и предостерегал против субъективистских, не классовых оценок советского режима. То, что вы пишете о бонапартизме, подтверждает мои опасения, и я считаю долгом вам это сказать со всей откровенностью. Эти разногласия я предлагал выделить из предстоящей политической кампании. Вы с этим согласны. Прекрасно! Остается проверить на практике, в какой мере эти разногласия, хотя бы и невысказанные, могут помешать совместной работе. Я думаю, что мешать не должны. Если бы вы сочли необходимым - на собственный страх и риск - сделать попытку соглашения с меньшевиками и эсерами, то вы очень скоро сами вынуждены были бы остановиться, чтобы не оказаться переброшенными в лагерь белой эмиграции, которая не имеет никакого доступа к рабочему движению, и следовательно, не способна развернуть какую бы то ни было кампанию и добиться нужных нам практических результатов. Кстати, из ваших же слов вытекает, что даже и в изоляторах большевики и меньшевики не соприкасаются друг с другом. Разве это случайно, что ли? Во всяком случае, я могу только горячо присоединиться к вашему намерению систематически ориентироваться в европейском положении и в здешних оценках СССР, прежде чем занимать по этому вопросу позицию открыто и во всеуслышание. Что касается нас, то мы будем очень терпеливы (это я во всяком случае обещаю вам) ко всем вашим самостоятельным поискам в разных направлениях: вы сами потом подведете необходимые итоги и встретите с нашей стороны полную готовность к дружному сотрудничеству. [Л.Д.Троцкий] Измена Испанской "Рабочей партии марксистского единства"164 Испанская организация "левых коммунистов", которая всегда была путаной организацией, объединилась после бесчисленных шатаний вправо и влево на центристской программе с Каталонской Федерацией Маурина в партию "марксистского (?) единства". Введенные этим именем в заблуждение, некоторые наши издания писали об этой новой партии, как о приближающейся к IV Интернационалу. Нет ничего опаснее, как преувеличивать собственные силы при помощи... доверчивого воображения. Действительность все равно не замедлит принести жестокое разочарование! Газеты сообщают, что в Испании все "левые" партии: и буржуазные, и рабочие, составили избирательный блок на основе общей программы, которая, разумеется, ничем не отличается от программы французского "Народного фронта" и всех других шарлатанских программ того же типа. Мы находим тут и "реформу трибунала конституционных гарантий", и строгую поддержку "принципа авторитета" (!), и "освобождение юстиции от всех влияний политического и экономического порядка" (освобождение капиталистической юстиции от влияния капитала!), и прочее в том же роде. Программа констатирует отклонение национализации земли буржуазными республиканцами, участниками блока, но "зато", наряду с обычными дешевыми обещаниями в пользу крестьян (кредит, повышение цен на сельскохозяйственные продукты и проч.) провозглашает "оздоровление" (!) промышленности и покровительство мелкой промышленности и мелкой торговле. Дальше следует неизбежный "контроль над банками", причем, так как буржуазные республиканцы, согласно тексту программы, отвергают рабочий контроль, то дело идет о контроле над банками... самих банкиров через посредство их парламентских агентов, вроде Асанья и ему подобных. Наконец, внешняя политика Испании будет следовать "принципам и методам Лиги Наций". Чего же больше? Под этим постыдным документом подписаны представители двух левых буржуазных партий, Социалистической партии, социалистической Конфедерации труда, Коммунистической партии (ну конечно!), социалистической молодежи (увы!), "синдикалистской партии" (Пестания), и наконец, "Рабочей партии марксистского единства" (Хуан Андраде165). Большинство этих партий стояло во главе испанской революции в годы ее подъема и сделало все от них зависящее, чтобы предать и растоптать ее. Новостью является подпись партии Маурина-Нина-Андраде. Бывшие испанские "левые коммунисты" превратились попросту в охвостье "левой" буржуазии. Трудно представить себе более унизительное падение! Несколько месяцев тому назад вышла в Мадриде из печати книга Хуана Андраде "Реформистская бюрократия и рабочее движение", где с цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина и других авторов разбираются причины развращения рабочих бюрократов. Хуан Андраде дважды присылал мне свою книгу, оба раза с очень теплыми посвящениями, в которых он называет меня своим "вождем и учителем". Этот факт, который в других условиях мог бы, конечно, только порадовать меня, заставляет меня теперь с тем большей решительностью заявить публично, что я никогда и никого не учил политической измене. А поведение Андраде есть не что иное, как измена пролетариату в интересах союза с буржуазией. Нелишне упомянуть по этому поводу, что испанские "левые коммунисты", как указывает само их название, корчили из себя при каждом подходящем случае непримиримых революционеров. Они, в частности, грозно осуждали французских большевиков-ленинцев за их вступление в Социалистическую партию. Никогда и ни в каком случае! Вступить одновременно в массовую политическую организацию, чтобы непримиримо бороться в ее рядах против реформистских вождей за знамя пролетарской революции - это оппортунизм; а заключить политический союз с вождями реформистской партии на основе заведомо бесчестной программы, служащей для обмана масс и прикрытия буржуазии, - это доблесть! Можно ли больше унизить и проституировать марксизм? "Партия марксистского единства" принадлежит к пресловутому лондонскому объединению "революционно-социалистических партий" (бывшее I.A.G.). Руководство этим объединением находится сейчас в руках Феннера Броквея, секретаря Независимой рабочей партии. Мы уже писали, что, несмотря на застарелые и, по-видимому, неизлечимые пацифистские предрассудки Макстона и др., НРП заняла в вопросе о Лиге и ее санкциях166 честную революционную позицию, и всякий из нас с удовлетворением читал прекрасные статьи в "Нью Лидер". На последних парламентских выборах Независимая рабочая партия отказала даже в избирательной поддержке лейбористам, именно по причине их поддержки Лиги Наций. Сам по себе этот отказ был тактической ошибкой. Где Независимая партия не могла выставить собственных кандидатов, она должна была поддержать лейбориста против консерватора. Но это все же частность. Во всяком случае, не могло быть и речи о каких-либо "общих программах" с лейбористами. Интернационалисты должны были избирательную поддержку связать с разоблачением пресмыкательства британских социал-патриотов перед Лигой Наций и ее "санкциями". Мы позволяем себе поставить Феннера Броквею вопрос: что же, собственно, означает тот "Интернационал", секретарем которого он сам является? Британская секция этого "Интернационала" отказывает в простой избирательной поддержке рабочим кандидатам, если они стоят за Лигу Наций. Испанская секция заключает блок с буржуазными партиями на общей программе поддержки Лиги Наций. Можно ли дальше зайти в области противоречий, путаницы и несостоятельности? Войны еще нет, а секции лондонского "Интернационала" уже сейчас тянут в прямо противоположные стороны. Что же с ними станется, когда наступят грозные события? Но вернемся к испанской партии "марксистского единства". Какая ирония в названии: "марксистское единство"... с буржуазией. Испанские "левые коммунисты" (Андрей Нин, Хуан Андраде и др.) не раз отбивались от нашей критики их соглашательской политики ссылкой на наше непонимание "особых условий" Испании. Обычный довод всех оппортунистов, ибо первая обязанность действительного пролетарского революционера состоит в том, чтоб особые условия своей страны перевести на интернациональный язык марксизма, который доступен и за пределами собственной страны167. Но сейчас нет надобности в этих теоретических доводах. Испанский блок верхушек рабочего класса с левой буржуазией не заключает в себе ничего "национального", ибо ничуть не отличается от "народного фронта" во Франции, Чехословакии, Бразилии или Китае. "Партия марксистского единства" лишь рабски проводит ту политику, которую VII конгресс Коминтерна навязал всем своим секциям, совершенно независимо от их "национальных особенностей". Действительное отличие испанской политики состоит на этот раз лишь в том, что к блоку с буржуазией официально примкнула и секция лондонского Интернационала. Тем хуже для нее. Что касается нас, то мы предпочитаем ясность. В Испании найдутся, несомненно, подлинные революционеры, которые беспощадно разоблачат измену Маурина, Нина, Андраде и К╟ и положат начало испанской секции Четвертого Интернационала! Л.Троцкий 22 января 1936 г. Предисловие168 Эта книжка состоит из нескольких статей, написанных в разное время в течение последних двух с половиной лет. Точнее сказать: с выступления фашистско-бонапартистско-роялистской коалиции 6 февраля 1934 года до грандиозной массовой стачки в конце мая - начале июня 1936 г. Какая грандиозная политическая амплитуда! Вожди Народного фронта склонны, конечно, приписывать заслугу происшедшего сдвига влево предусмотрительности и мудрости своей политики. Но это не так. Трехпартийный картель оказался третьестепенным фактором в ходе политического кризиса. Коммунисты, социалисты и радикалы ничего не предвидели и не направляли: они претерпевали события. Неожиданный для них удар 6 февраля 1934 года заставил их, вопреки вчерашним лозунгам и доктринам, искать спасения в союзе друг с другом. Столь же неожиданная майско-июньская стачка 1936 г.169 наносит этому парламентскому сплочению неисцелимый удар. То, что на поверхностный взгляд может казаться апогеем Народного фронта, является в действительности его агонией. Ввиду того, что отдельные части брошюры появлялись врозь, отражая разные этапы переживаемого Францией кризиса, читатель найдет на этих страницах неизбежные повторения. Устранить их значило бы полностью нарушить конструкцию каждой из частей и, что гораздо важнее, вытравить из всей работы ее динамику, отражающую динамику самих событий. Автор предпочел сохранить повторения. Они могут оказаться даже не бесполезными для читателя. Мы живем в эпоху повальной ликвидации марксизма на официальных верхах рабочего движения. Самые вульгарные предрассудки служат теперь официальной доктриной политическим и профессиональным вождям французского рабочего класса. Наоборот, голос революционного реализма звучит в этой искусственной акустике, как голос "сектантства". Тем настойчивее надо повторять и повторять основные истины марксистской политики перед аудиторией передовых рабочих. В тех или других частных утверждениях автора читатель, может быть, найдет отдельные противоречия. Мы их не устраняем. На самом деле эти мнимые "противоречия" представляют только подчеркивание разных сторон одного и того же явления на разных этапах процесса. В общем брошюра, как нам кажется, выдержала испытание событий и, может быть, окажется способна облегчить их понимание. Дни великой стачки будут, несомненно, иметь и ту заслугу, что проветрят затхлую, застоявшуюся атмосферу рабочих организаций, очистив ее от миазмов реформизма и патриотизма "социалистического", "коммунистического" и "синдикалистского" образцов. Разумеется, это произойдет не сразу и не само собою. Предстоит упорная идеологическая борьба на основе суровой борьбы классов. Но дальнейший ход кризиса покажет, что только марксизм позволяет своевременно разбираться в переплете событий и предвидеть их дальнейшее развитие. Февральские дни 1934 г. отметили первое серьезное наступление объединенной контрреволюции. Майско-июньские дни 1936 г. знаменуют первую могучую волну пролетарской революции. Эти две вехи предопределяют два возможных пути: итальянский и русский. Парламентская демократия, именем которой действует правительство Блюма, будет стерта в порошок меж двух великих жерновов. Каковы бы ни были предстоящие отдельные этапы, переходные комбинации и группировки, частичные наступления и отступления, тактические эпизоды, - выбирать отныне придется только между фашизмом и пролетарской революцией. Таков смысл настоящей работы. Л.Троцкий 10 июня 1936 г. Приложение. Предислдовие к немецкому изданию170 Первоначальный вариант Эта книжка состоит из трех частей, написанных в разное время в течение последних двух лет. Две первые части появились в свое время в виде специальных выпусков французской газеты "Веритэ"; последняя часть написана в самые последние дни как предисловие к новому французскому изданию "Терроризм и коммунизм". Но это относится лишь к форме. По существу же работа представляет одно целое, выраженное заглавием книжки. Ввиду того, однако, что отдельные части появлялись врозь и отражали разные этапы кризиса, переживаемого Францией, читатель найдет на этих страницах нередкие повторения. Устранить их, значило бы нарушить конструкцию каждой из частей и, что еще важнее, вытравить из работы ее динамику, отражавшую динамику самих событий. Автор предпочел сохранить повторения. Они могут оказаться даже не бесполезны сами по себе. Мы живем в эпоху повальной ликвидации марксизма на официальных верхах рабочего движения. Самые чудовищные предрассудки, самые вульгарные суеверия служат теперь официальной доктриной политическим и профессиональным организациям пролетариев. Наоборот, азбука марксизма звучит сейчас как парадокс, как фантастика, как голос сектантства. Давно сказано, что повторение есть мать учения. Может быть, повторения этой книжки позволят читателю усвоить кое-какие истины классовой борьбы, заглушаемые базарной музыкой "народных фронтов". Против реакции ревизионизма, который ничего не может принести пролетариату, кроме поражений и унижений, мы выступаем с революционной ортодоксией. Пусть Сталины и Димитровы борются с Вандервельде, Блюмами и Отто Бауэрами. Мы остаемся с Марксом и Лениным. Л.Троцкий 31 марта 1936 г. P.S. Я не имел, к сожалению, возможности просмотреть перевод. Твердо верю, что он со [...]171 [Письмо Босовичу]172 6 апреля 1936 г. Дорогой товарищ Босович, Я получил ваше первое письмо в свое время, а теперь и второе с приложением "Открытого письма товарищей Подолиньского, Терена и Гармаша". То обстоятельство, что я Вам не ответил своевременно на ваше первое письмо, лежит у меня на совести тяжелым укором. В оправдание свое должен сослаться на то, что за последние месяцы я много хворал и даже два раза вынужден был ложиться в клинику. Вследствие больших перерывов в работе из-за болезни у меня накопились залежи всяких невыполненных обязательств. Так, я задержал на несколько месяцев новое издание "Истории [русской] революции" в Америке, не написав своевременно новое предисловие. Сейчас я очень напряженно работаю над этим предисловием, которое составляет, в сущности, небольшую книгу под заглавием "Что такое СССР и куда он идет?"173 Я считаю эту работу очень важной, так как без правильного понимания тех процессов, которые происходят в СССР, нельзя ответить ни на один из вопросов мирового рабочего движения, в частности и на национальный вопрос. В своей недавней статье об интервью Сталина с Роем Говардом174 я попытался мимоходом хотя бы указать на связь между украинским вопросом и международной политикой советской бюрократии. Такая связь существует и во всех других плоскостях: экономической, политической, культурной и проч. Вот почему я считаю необходимым прежде всего закончить свою работу об СССР. Она отнимет у меня еще несколько недель. Только после этого я смогу подойти к вашим письмам по существу. Должен вас, однако, предупредить, что от развития украинского национального вопроса, как в советской, так и в западной Украине, я за последние годы чрезвычайно отстал. За все время моей третьей эмиграции мне не пришлось, к сожалению, ни разу встретиться с каким-либо украинским товарищем, который мог бы в живой беседе ввести в курс наиболее жгучих вопросов нынешней украинской политики. Библиотеки под рукою здесь нет, украинских изданий я не получаю. Все это вместе создает для меня большие затруднения. Во всяком случае, через несколько недель я постараюсь сделать все, что смогу, чтоб ответить по существу на ваши письма, как и на открытое письмо трех названных выше товарищей. Горячо желаю вам успеха в вашей работе. С революционным приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо Л.Л.Седова Н.И.Седовой]175 16.IV [19]36 [г.] Милая мамочка, Получил твое письмо от 12.IV. Ты уже несколько раз поднимала вопрос о том, что П[апа] был по существу прав (в том числе и в своем резком письме Д.176 и пр.). Я отмалчивался, хотя и хотелось тебе написать, что не хотел тебя, мамочка, огорчать. Но я, мамочка, с тобой, к сожалению совсем, совсем не согласен. Наоборот, мне кажется, что все Папины недостатки с возрастом не смягчаются, а, видимо, в связи с изоляцией, болезнью, трудными условиями - трудными беспримерно - углубляются. Его нетерпимость, горячность, дергание, даже грубость и желание оскорбить, задеть, уничтожить - усиливаются. Причем это не только "личное", а прямо какой-то "метод", и вряд ли хороший метод в организационной работе. Что делать? Ничего, терпеть, если можно так сказать. Ибо основное не в этом, это пустяки по сравнению с основным, с тем, чем является Папа не только для меня, конечно. И если я все-таки решил тебе написать, то потому только, повторяю, что чувтвую себя к этому как бы "вынужденным". Неверно, что Папа был прав в деле с "Коммун[ой]"177. Неверно. Если Папа через несколько недель после разрыва пришел к выводу, что нужно примирение - значит раскол был неправилен, значит нужно было вести не непримиримую линию в отношении Р.М[олинье] и К╟ до разрыва, а идти на компромисс. Разрыв же с Р.М[олинье] - пусть не так, как это считал наилучшим Папа, был проделан с его согласия, больше, при его нажиме. Ты пишешь: "Переоценили свои силы". Да. Но разве мы только переоценнили? Если бы П[апа] правильно оценил эти силы, мог ли он толкать на разрыв? Нет, отвественность и вина общая. Наша больше тем, что мы сидим здесь "конкретно" на месте. П[апина] больше тем, что с него больше спрашивается. Ты пишешь насчет П[апиного] предложения "арбитража", "сколько было указаний" и пр. Мамочка, но дело ведь совсем не в этом. Ты пишешь так потому, что ты вне нашей жизни. Организация состоит из живых людей - избитая, но верная фраза. Нельзя живую организацию в течение нескольких недель бешено настроить на разрыв, разжечь в ней чувство борьбы, непримиримости с тем, чтобы перестроить ее предложением об арбитраже или другим "указанием". Нет, борьба, особенно острая, сопровождающаяся разрывом, имеет свою логику. Остановиться сразу и резко изменить курс не легко, почти невозможно. Это требует времени, терпения, спокойствия. И это должен был бы понимать и Папа, организация не машина; ей можно в любой момент дать ход назад. Конечно, досадно терять время и силы - но друг[их] путей нет - остальное горячность, дергание и пр. Т. е. то, что делал Папа (и делает слишком часто) и что, в частности, отражало его недопустимо резкое письмо ко мне178. Недопустимое в особенности потому, что письмо не равное равному, а написано, когда знаешь, что тебе так или даже 1/10 от "так" не ответят. И это все также связано с друг[им] недостатком, серьезным недостатком в политике. П[апа] никогда не признает свою неправоту, даже свое участие в общей неправоте. Поэтому он не терпит критики. Когда ему говорят или пишут то, с чем он не согласен, он это либо игнорирует, либо отвечает179 резкостями. Все привыкли к тому, что Папе лучше не писать или не говорить о том, с чем он не согласен. Нет, мамочка, это не метод. (Я не говорю о том, когда Папа "ухаживает" за кем-нибудь, - это совсем другое дело). Но возвращаюсь к франц[узскому] делу. Как политик, П[апа] должен был бы конкретно оценить и наши силы, и наши возможности. Знать, что ему идти на разрыв с Р.М[олинье] и К╟, то, что этот разрыв будет иметь свою логику, что дело имеешь пусть с плохими (какие есть, лучших пока нет, поэтому нельзя их топтать), но с живыми людьми; раз направив их на резкую борьбу, остановить их по команде, "по указанию" нельзя и пр. И пр. Отсюда, если разрыв не был все же ошибкой и лишь новый авантюристический поворот "Коммуны" сделал слияние неизбежным, то надо все же понимать, что освоение этого требует для организации времени и требует со стороны П[апы] спокойного, терпеливого и180 дружеского отношения к товарищам. Необходимо, чтобы вопрос был решен в Папиной голове, надо, чтобы он прошел через головы остальных. Бешенство же дает кажущееся ускорение дела, кажущееся, но не понятое, не завоеванное проводится плохо и противоречиво, но "зато" нарушает всякую возможность нормальных организационных, товарищеских и личных отношений. Вообще же в организац[ионных] вопросах Папа склонен к крайностям и переменам. Сперва рубит, потом клеит. После нескольких бешеных писем о R.Well'е и Well'ю (Berlin) Папа написал ему вдруг примирительное письмо, которое я, к счастью, не передал, ибо на след[ующий] день Well перешел к сталинцам. Таких и подобных фактов больше чем много, и в каждом случае, к несчастью, Папа немедленно же ищет виновников - действительныхз или мнимых, ибо он об этом даже не задумывается, они ему нужны для собственной разрядки... Людей же надо беречь. Скучно это, я знаю, но что делать. Ругать их надо, и крепко, но не переходя известной черты, но и беречь - они ведь на каждом углу не стоят, их мало, они нужны. Возьмем вопрос о Секретариате. Плох он, работает плохо и пр. И пр. Все это верно. Но разве это позиция? Если плохи люди, надо их заменить лучшими, если эти плохие все же лучше других еще более плохих или если друг[ие] обстоятельства мешают заменить этих - нельзя их ругать и ругать, презрительно игнорировать или оскорблять или раздавать им пинки... Я писал Папе год тому назад, что этот С[екретариа]т к настоящей работе не способен, что надо искать другие выходы. Если этих выходов нет - надо терпеть, а не давать затрещины при всяком случае. Что это дает? Делу, работе, этим товарищам - ничего. Известное удовлетворение самому Папе? Нет, это неправильно. Взять вопрос о Р.М[олинье]. Надо честно сказать, что П[апа] (и не он один) ошиблись, что поддержка систематическая Р.М[олинье] в про