"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь
принял Саурон благородное обличие и пришел, дабы выразить почтение Эонве,
герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают
некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся,
пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и
великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто
принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону
вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве.  Тогда устыдился
Саурон, и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго
доказывать служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору
Валар; ибо при Морготе велика была власть его.  Потому, когда ушел Эонве,
он укрылся в Средиземьи и вновь предался злу, ибо весьма крепки были те
узы, которыми опутал его Моргот..."

     В ту ночь на землю обрушился звездопад...

     Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
     Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.
     Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
     Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
     Не успеть -- даже быть рядом.
     "Глаза... глаза мои... какая боль..."
     "Учитель!.."
     Он шел и шел под истекающим звездами небом.
     "Умереть..."
     Он знал -- умирать долго и мучительно, возвращаться -- и вновь
умирать.
     Но сейчас он хотел этого.
     "Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..."
     Не сумел -- защитить. Не сумел даже -- разделить боль.
     "Будь я проклят!.."

     ...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя,
слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных -- золотых -- белоснежных
одеждах, Эонве громогласный -- "уста Манве", Эонве великий, глашатай
Короля Мира.
     -- Зачем пришел ты, раб Моргота? -- с презрительной надменностью
победителя бросил он.
     Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами,
охватывала шею Эонве, как ошейник.
     Ошейник.
     Саурон стиснул зубы.
     Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя.
Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком
неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.
     Эонве счел молчание Саурона растерянностью и покорностью; и возвысил
голос.
     -- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью.
Твоя участь не будет столь тяжела -- ты всего лишь исполнял приказ...
Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед
величием Валар -- и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе:
Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда -- на нашей стороне. Воля
Единого...
     Он говорил и говорил -- громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь
звучанием собственного голоса.
     А Саурон не слушал его.
     Не слышал.

     ...-- Говоришь, против чести? -- издевался Тулкас, -- Ну, что ж, я
могу предложить тебе честный бой... Одолеешь -- свободен и прощен. Ну,
как?
     ...-- А теперь беги, -- сказал Ороме, возвышаясь в седле, -- Беги,
может, спасешься. Если мои собачки позволят, -- усмехнулся он.
     ...-- Увидишь, человек ты или нет, -- прошипел Манве, -- Ты подохнешь
и вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться -- до Конца Времен!
Тогда ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
     ...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу,
не желавшую покаяться.
     ...-- Учитель, я не могу так... Ведь я -- виновен, как и они... За
что ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..

     "За ЧТО ты караешь меня жизнью?!.."

     Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно
-- застывшая маска.
     "Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не
были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?!.. За что, за
что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я
виноват во всем, и ты принял кару -- за меня... не могу...  зачем... ты --
всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею...  Учитель..."
     Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть,
серо-зеленая вода смыкалась над ним -- медленно и равнодушно. Казалось, он
утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед
глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся
в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок
сердца, пульсирующий бесконечной болью.
Last-modified: Sat, 27 Apr 1996 20:46:40 GMT