лазами, в которых сверкала готовность к нападению, и издавал пугающие звуки, как это делают собаки, когда оттягивают губы назад, обнажают зубы и становятся похожими на Кинг-Конга, схватившего жертву. -- Что с собакой? -- спросил Этьенн. -- Наверно, -- объяснил водитель, -- у кого-то из вас, джентльмены, есть оружие. Собака между тем довела себя до такой истерики, что у нее изо рта пошла пена. Шерсть встала дыбом, будто наэлектризованная, желтые капли, выглядевшие как средство для очистки ржавчины, сбегали с клыков, глаза вспыхивали то зеленым, то красным огнем, точно светофор дьявола. Этьенн быстро принял решение и сказал: -- Да, у меня есть пистолет, и что дальше? -- Мне все равно, -- ответил водитель и пожал плечами, -- но собака, ей это не нравится. -- Вы не можете объяснить ей? Человек имеет право носить оружие, собаке до этого нет дела. Понимаете? -- рассердился Этьенн. -- Это умная собака, мсье, -- вступился за пуделя водитель. -- Мне очень жаль, но я должен признать, что, хотя ваши доводы имеют смысл, ваш подход, в сущности, несовершенен. Собаку нельзя осуждать. При всем ее очевидном упрямстве она абсолютно верно реагирует на требования беспощадной окружающей среды. Чтобы упростить дело, скажем так, собаке будет приятно, если вы осторожно положите свой пистолет на переднее сиденье. Я верну вам его в конце поездки, и все будут удовлетворены. Этьенн так не считал, но ему нечего было возразить, особенно парижскому таксисту с полицейским пуделем. Этьенн отодвинулся от ощетинившейся клинообразной собачьей головы, однако сверкающие дикие глаза все время следили за его рукой, и мягко положил пистолет на переднее сиденье. Он откинулся назад, но собака по-прежнему не спускала с него глаз. Этьенн терпел сколько мог, но в конце концов не выдержал и спросил таксиста: -- Я все сделал, как вы предложили, она что, должна все время так смотреть на меня? -- Не обращайте внимания, мсье, -- успокоил таксист. -- Она ничего не имеет в виду, просто у нее такая манера. Пока мы ехали по освещенным ночным улицам города парадоксов, Этьенн напряженно смотрел прямо перед собой и чуть покачивал головой. Я слышал, как он бормотал: "Долбанная собака, черт ее возьми. А как насчет этого?" Наконец мы приехали по нужному адресу. Этьенн расплатился и получил назад свой пистолет. Мы стояли на тротуаре, а такси уехало. Этьенн смотрел ему вслед даже тогда, когда машина скрылась из вида. Я еще немного подождал, потом спросил: -- Ну а сейчас что случилось? -- Не знаю. -- Этьенн уставился на меня, как человек, только что пробудившийся ото сна или, может, только что погрузившийся в сон. -- Что вы имеете в виду под "не знаю"? -- Я имею в виду, что не могу вспомнить адрес. Давайте пойдем выпьем. Мне надо прийти в себя Мы нашли бистро недалеко от Тольбьяка. Там я взял Этьенну коньяк, а себе джину с апельсиновым соком. На самом деле Этьенн не забыл, куда мы идем. Просто он хотел таким образом выиграть немного времени, чтобы успокоиться и привести в порядок нервы. В сигаретном дыму "галуазок" <"Галуаз" -- популярные французские сигареты>, в бистро, наполненном смехом и звуками аккордеона, я немного узнал о нем. Он корсиканец, но в отличие от многих своих соплеменников не жестокий. Благодаря его внешности и репутации острова ему всегда дают задания вроде этого. Сам он такого бы не выбрал, но, впрочем, у кого из нас большой выбор в подобных вопросах? Мы миновали несколько домов на рю Массена, затем повернули налево на авеню де Шуази, прошли еще несколько домов и вступили в Чайнатаун, который расположен внутри этих кварталов. Позади ряда высоких домов, названных именами композиторов и художников -- Пуччини, Пикассо, Рембрандт, Сезанн, -- расползлись бесчисленные маленькие лавчонки и рестораны, где можно отведать вьетнамскую, лаосскую и камбоджийскую кухню Правда, там почти у всех блюд вкус, как в китайском ресторане, в особенности если добавить рыбьего жира. По соседству с ними маленькие рынки под открытым небом завалены овощами странных очертаний и невероятного цвета фруктами. А высокие современные здания заполнены "лодочным народом" (людьми, живущими в своих джонках на реках и в заливах Индокитая). В "высотки", как я слышал, французы помещают тех, кто имеет право требовать французское подданство, потому что раньше жили во французских колониях Говорят, что полиция держится в стороне от этого района. Индокитайцы (или есть какой-то другой общин родовой термин, каким их называют) сами себе полиция. Иногда тело падает с одного из верхних этажей, обычно жертва -- игрок-неплательщик. В Чайнатауне это называется Правосудие небоскреба. Мы прошли переулками к авеню д'Иври, миновали скопление забегаловок с восточной кухней и ресторанчиков, где подают кускус, алжирские и вообще арабские блюда. Потом Этьенн провел меня аллеей в узорно выложенный камнями двор. Двери квартир выходили на три стороны двора Мы направились к одной из них, и Этьенн постучал. Дверь с размаху распахнулась. На пороге стояла фигура, освещенная со спины. И после десяти лет даже по силуэту я узнал Жан-Клода. -- Были какие-нибудь неприятности? -- спросил Жан-Клод. -- Да, кое-какие, -- ответил Этьенн -- Но не по его вине. -- Входи, Об, -- пригласил Жан-Клод -- Нам нужно поговорить Я рад, что ты не пытался бежать. -- Ты мог бы не прибегать к театральным выходкам. Фактически я сам пытался найти тебя. -- Конечно, пытался, Об, -- проговорил Жан-Клод -- Проходи, садись. Мы были в студии скульптора, среди материалов самого всевозможного рода: ведер с глиной и кусков мрамора разной величины. На стенах висели аккуратные коробки с инструментами, которыми пользуются скульпторы: кувалды, зубила, долота, всякие другие режущие и колющие штуковины Жан-Клод жестом показал мне на стул и сел сам. -- Ну, Об, -- проговорил он, и улыбка искривила его узкое лицо, -- много времени прошло. Костюм на Жан-Клоде был синий в белую узкую полоску, покрой превосходный, скорее итальянский, чем наш американский с неподложенными плечами. Маленькие, тщательно подщипанные черные усики тоже могли многое рассказать о нем. Они совершенно не походили на большие пушистые усы, которые носят мачо и которые так любят отращивать многие американцы, соревнуясь со своими обожаемыми футбольными нападающими. Внешне Жан-Клод был антимачо, но по его виду у вас не возникало мысли, что он игнорируемый женщинами человек. Мы немного поговорили о старых и новых временах. Жан-Клод только что прилетел из Каира, где провалилась сделка, в которой фигурировало небольшое количество смолистой субстанции. У него тоже дела шли не слишком успешно. В прошлом месяце в Биаррице его жизнь потерпела крушение Он порвал с Сьюзан, ушел от нее в порыве раздражения, не подготовив заранее почвы, то есть не найдя женщины, с которой мог бы жить. Я заметил в бутоньерке его пиджака маленькую черную ленточку и спросил, кто умер. Оказалось, его дядя Гаспар. На прошлой неделе его выловили в Сене у моста Александр. Гаспара завернули в длинный черный плащ с норковым воротником Руки ему связали впереди, а сзади на затылке обнаружитесь пулевое отверстие Гангстеры, убивающие в Париже, имеют склонность к плюмажам и перьям. У современного французского преступника самое развитое в мире чувство стиля. Шик парижского "дна" скопирован с романов Уита Барнетта и Джеймса М. Кэйна. Большинство костюмов -- прямое подражание тому, что Эдвард Дж. Робинсон носил в своих фильмах тридцатых годов. Каждый уважающий себя бандит на Монмартре или в Бельвиле одет в соответствии со стилем. Если человек становится capo mafioso, начальником мафиози, пли, не знаю, как называется его корсиканский эквивалент, стиль становится особенно важным. Ходили слухи, что дядя Гаспар превысил собственные полномочия. Жан-Клод ростам пяти футов девяти дюймов, весит примерно сто двадцать фунтов, носит вытянутые в ниточку усы и коротко стрижет черные курчавые волосы. По вашим представлениям он являет собой типично франко-итальяно-испанского тип мужчины, безусловно нервный, легковозбудимый, несомненно умный, особенно в запутанных, таинственных вопросах, и полный множества маленьких причуд. Этот тип не сравним с прямолинейно мыслящими гражданами Северной Америки, включая и Мексику. -- Об, -- наконец приступил к главному Жан-Клод, -- какого черта, что ты опять делаешь в Европе? -- А почему мне не быть в Европе? Я не сделал ничего постыдного. -- Об, ты продал нас в Турции. Я долго ждал, чтобы расплатиться с тобой за это. -- Черта с два, ничего подобного, -- возразил я. -- В тот День я увидел в аэропорту Яросика, повернулся и ушел. У меня не было возможности предупредить тебя или Найджела. -- А я слышал по-другому. Ты подставил нас. Продал Яросику и туркам. -- Это неправда. Когда я вернулся в Париж, я сделал все, что мог. Нанимал адвокатов, организовывал взятки... -- Велико дело, -- фыркнул Жан-Клод, скривив губы в характерной ухмылке. -- Сколько тебе заплатили турки? -- Если бы я это сделал, разве я бы сидел сейчас здесь? Ведь я не сопротивлялся, когда шел на встречу с тобой, -- убеждал я его. -- Спроси у Этьенна. Этьенн в подтверждение кивнул. -- Мы взяли такси, и там была собака... Жан-Клод жестом велел ему молчать. -- Какого черта, откуда мне знать, почему ты сейчас здесь? Может, у тебя еще больше поехала крыша, чем обычно? -- Говорю тебе, я не подставлял тебя и Найджела. Я сижу здесь перед тобой и говорю все как было. Если ты мне не веришь, тут уж я ничего не могу поделать. Тебе решать, Жан-Клод. Он уставился на меня и долго не отводил глаз. Наконец проговорил. -- Проклятие, Об, ты поставил меня в дурацкое положение. Все знают, что ты нас продал, и все ждут, когда я отомщу Теперь ты пытаешься сыграть на моей симпатии к тебе. Из этого ничего не выйдет, Об. -- Ты так думаешь? -- Да, именно так я думаю. -- Ну и прекрасно, -- согласился я. -- Тогда убей меня, если ты так решил, только прекрати эту смертельно скучную бодягу. -- Все тот же прежний Об, -- он чуть улыбнулся. Я тоже чуть улыбнулся. Я был тем же прежним Хобом. Но теперь я лучше знал себя. -- Что это за история о том, что ты ищешь Алекса? -- Мне нужно найти его для клиента. Я пытался разыскать тебя и Найджела. Я хочу, чтобы в этом деле вы работали со мной. -- Это правда, Об? Ты серьезно хочешь, чтобы мы работали с тобой? -- Ты знаешь мое правило, -- начал я. -- Все мои старые друзья -- часть моей организации. Когда вы помогаете мне в деле, вы получаете часть гонорара. Конечно, до тех пор, пока не убьете меня. Тогда все меняется. -- Там и вправду есть какие-то деньги? -- спросил Жан-Клод. Я сел поудобнее и приготовился к небольшой приятной беседе. Как только он заговорил о деньгах, немедленная опасность миновала.  * ЧАСТЬ ПЯТАЯ *  20. КЛОВИ -- Ах, доброе утро, мистер Дракониан, -- приветствовал меня Жерар Клови На нем были серые твилловые <Твилл -- плотная хлопчатобумажная ткань> бриджи для верховой езды, ботинки "Фрай", клетчатая рубашка сзади на кокетке, как в вестернах, с пуговицами из природного жемчуга. Позже я узнал, что это костюм в стиле американского режиссера Джона Хэстона. У Клови есть костюмы и в стиле многих других режиссеров. В том числе Федерико Феллини, включая черную шляпу с отвислыми полями. Было всего лишь четверть восьмого. Мы стояли перед большим складским помещением в районе Кремлэн-Бисетр тринадцатого округа, недалеко от того места, куда меня прошлой ночью привел Этьенн. Вблизи припарковались два грузовика с реквизитом. Над одним возвышалась стационарная камера на кране и пара переносных Большую часть прожекторов и реквизита уже внесли в помещение. Нас окружало совсем немного людей, несколько техников и актеров. -- Мне не надо взять копию сценария? -- спросил я. -- Сценария вообще нет, -- ответил Клови и постучал себя по голове. -- Все здесь. Генеральный план. Общая концепция. -- Это потрясающе, -- согласился я. -- Но что, предполагается, должны делать актеры? Копаться у вас в уме? -- Все, что вам надо знать, скажут потом, -- объяснил он. -- Мне важно, чтобы вы представляли себе только общую идею. Тогда вы даете мне ваше собственное толкование момента, вашу реакцию. Я хочу, чтобы вы -- вы все -- что-то добавляли к сцене, действуя спонтанно. Не беспокойтесь о диалоге, мы будем его дублировать потом в итальянском стиле. Клови сказал, что я должен войти в склад и подняться, на платформу, образующую вроде как второй этаж. Я так и сделал. Склад -- это огромное помещение с отдельными кладовками, пли комнатами (не знаю, как их назвать), построенными над полом. Часть его заполняли мешки с овощами. Вдоль одной стены штабелями лежали деревянные подпорки, а на них стояли ровными рядами упаковочные клети. Немного пахло дизельным маслом и картошкой. На втором этаже я обнаружил огороженное пространство для офиса, вошел и обменялся рукопожатиями с командой операторов. Потом меня повели к будке с костюмами и представили Иветт. Она оглядела меня с головы до ног и посоветовалась с леди, занимавшейся гардеробом. После краткого совещания они придумали, во что меня одеть. Белый полотняный костюм и шляпа-панама, ковбойские сапоги в стиле героя вестернов, будто бы отделанные кожей ящерицы, рубашка в коричневую клетку, тоже как носят в вестернах, и коричневый платок. -- Иветт, -- начал я, -- насколько мне известно, вы знаете моего друга Алекса Синклера? -- Да, мсье, -- ответила она с очаровательной интонацией, которая так шла ее аккуратной фигурке, черным чулкам и крестьянской юбке. Прелестная малышка, темноволосая и темноглазая, с природным дружелюбием, которое больше обещало, чем, похоже, давало. Но, конечно, никогда нельзя быть уверенным. -- Когда вы видели Алекса последний раз? -- спросил я. Она приняла задумчивый вид, еще одно выражение, которое хорошо у нее получалось. -- Мсье Об, -- проговорила она со своим восхитительным акцентом, -- Алекс просил меня никому не рассказывать о его делах. Понимаете, я должна оправдать его доверие. -- Да, понимаю, -- согласился я, -- и одобряю. Алекс говорил мне то же самое. Это его манера. Хотя, естественно, по отношению ко мне он сам неоднократно нарушал свое правило. -- Ах, вы говорите слишком сложно для меня, -- пролепетала Иветт с самым обворожительным смехом, какой я в жизни слышал. Фантазия моментально нарисовала картину: я живу в студии вдвоем с этой маленькой гризеткой, у нас много вина и достаточно денег. -- Я имею в виду только одно, -- объяснил я. -- Дело в том, что у меня деньги для Алекса. Очень много денег. И я хотел бы отдать их ему. -- Как только Алекс позвонит, -- лицо ее прояснилось, -- я могу связать вас с ним. Мне пора было отправляться в местный "Голливуд", я нахмурился и заговорил более грубым тоном. -- Вы не понимаете, бэби. Алексу необходимы эти деньги, а мне нужны быстрые ответы. Что-то может обломиться и вам, крошка. Она вытаращила на меня глаза. Я понял, что попал в какую-то цель. -- Мсье Дракониан, вы нужны нам немедленно, -- донеслось с улицы. -- Мне надо об этом подумать, -- пробормотала Иветт. Глаза вытаращены, полные губки чуть раздвинулись и открыли маленькие белые зубки, предназначенные для того, чтобы в ближайшем будущем нежно покусывать меня. По крайней мере, я надеялся. -- Об! Какого черта? Где вы? -- В этот раз кричал сам Клови, и голос звучал раздраженно. Я зашагал к выходу, чтобы начать свою актерскую карьеру. 21. ОПАСНЫЕ СЪЕМКИ Когда я вошел в коридор, где-то за спиной раздались отдаленные звуки барабана, которые перешли в стаккато. Кто-то всунул мне в руку пистолет, кажется, я изображал какого-то полицейского, но трудно говорить с уверенностью при таком режиссере, как Клови. В конце концов, пистолет мог быть и символом, хотя и в этом я не уверен. Из-под пола поднимался дым от сухого льда. Прожекторы, расставленные вдоль коридора, начали последовательно пульсировать то оранжевым, то зеленым, не мои любимые цвета. По правде говоря, размышление об окружающем довольно занудное дело. -- Продолжайте идти, не останавливайтесь! -- услышал я сзади крик Клови. И я шел. По обе стороны от меня виднелись открытые двери, и парень в берете с ручной камерон следовал за мной и делал панорамную съемку помещения, находящегося за очередной открытой дверью Я тоже делал панорамную съемку, конечно, собственными глазами, потому что камеры мне никто не дал. За каждой дверью открывалась сцена пли то, что они называли картиной. Я видел позирующих окаменевших людей, уставившихся друг на друга сквозь боевые доспехи; азиатов, застывших в позах игроков с широко разинутыми от возбуждения ртами; сцены откровенной сексуальности, чуть прикрытые набеленной марлей. И я вспомнил, как пел Джим Моррисон: "Прежде чем я впаду в самый главный сон, я хочу, чтобы вы здесь... и потом стон бабочки..." А потом я увидел в дальнем конце коридора лицо, женское лицо, и протянутые ко мне руки. -- Диалог, -- прошипел Клови, и я начал импровизировать. -- Привет, бэби, ты тоже играешь в этом маленьком эпизоде? Ты ждешь, красотка, именно меня, а я спешу к тебе по этому коридору, спешу сломя голову. Естественно, я имел в виду, что это просто те слова, которые приходят в голову, потому что они запишут диалог потом, но я как-то увлекся и не заметил, что подошел к краю коридора Дальше пол обрывался. Впрочем, этого я и не мог заметить, потому что дым, покрывая поверхность пола, доходил мне до лодыжек Публика считает, что, когда профессионалы снимают кино, они предвидят каждое движение. Вот и я смело шагал вперед, и вдруг я уже ни на чем не стоял, а куда-то падал. 22. ДОКТОР ДАДА Париж полон мест для любого настроения. К Эйфелевой башне я шел по авеню де Сюффрэн, мимо Военной Академии и затем по Марсову полю В парке я нашел скамейку и сел. Чистота и упорядоченность французских парков настраивают на логическое мышление. Красиво подстриженная зелень, пляшущие в лучах полуденного солнца пылинки и девочки в бело-серой школьной форме. Здесь можно поверить, что Бог говорит по-французски, и стать склонным к иронии. Несмотря на погруженность в собственные мысли, я постепенно начал осознавать присутствие старого джентльмена, сидевшего на скамейке рядом со мной. Это было удивительно, но, по правде говоря, меня не поразило, когда я обнаружил на его напудренном парике черную фетровую шляпу старинного фасона Он был одет в двубортное бежевое пальто с двумя рядами блестящих пуговиц, серебряных или оловянных. Еще один мимолетный взгляд подтвердил, что на нем зеленые атласные бриджи до колен, а ниже -- сизо-серые шелковые чулки, уходившие в забавные черные туфли с квадратными пряжками из белого металла. -- Да, смотрите как следует, Хоб, -- проговорил старый джентльмен. -- И потом избавьтесь от меня с помощью одного из своих искусных умозаключений. Я вздрогнул, потому что знал: наступило время испытания, и пришло оно раньше, чем я успел по-настоящему подготовиться. Я медленно выдохнул и повернулся к нему. -- Всегда рад встретиться с настоящей аномалией, -- сообщил я. -- Я сам недавно чувствовал себя немного нереальным. У вас есть имя? -- У меня много имен, -- ответил он поддразнивающим тоном. -- Но я дам вам ключ -- назову два из них. Иногда я известен как доктор Дада, и я близкий друг Зигфрида Сюрреаля. Вы сами прекрасно знаете, что Второй Сюрреалистический Манифест все еще заставляет упражняться мозги мужчин. Вы вполне обоснованно подозреваете, что истинная природа бытия с трудом поддается изучению таким туповатым инструментом, как разум англосаксов. В прозаическом мире ваш собственный здравый смысл осуждает вас и ваши поступки, но вы знаете, что здравый смысл -- главный враг, и вы приехали во Францию, чтобы найти оружие для своей великой борьбы с реальностью. Признайтесь, Хоб, вы приехали сюда, чтобы поговорить со мной. -- Да, но кто вы? -- Кроме многого другого, я тот, кто уничтожит паутину вашего рационализма. Он улыбнулся с вольтеровской проницательностью. Я чувствовал себя на пороге некоего важнейшего открытия, некоего проникновения внутрь, которое объяснит мне, что я здесь делаю, некоего знания, которое поможет собрать воедино разорванные нити моей жизни. Затем образ начал дрожать, у меня появилось головокружение, и удивительно, без всякого перехода я обнаружил, что лежу на спине и смотрю в небо. Голова покоилась на чем-то мягком, покрытом длинной черной хлопчатобумажной юбкой. -- Об! С вами все в порядке? Я посмотрел вверх, в темные глаза Иветт. Я и правда лежал на спине на полу склада. Мелькнуло воспоминание: я был где-то наверху, шел по коридору, и потом что-то случилось. И тут я вспомнил, как пол под моими ногами кончился, и я ухватился за электрический кабель. Это затормозило падение, но кабель не выдержал моего веса, и я рухнул вниз. -- Об! -- Это Клови, склонившийся надо мной. -- С вами все в порядке? Я осторожно встал на ноги. Мне ужасно не хотелось покидать теплые удобные колени Иветт. Я сделал несколько шагов, разминая мышцы, и обнаружил, что в разных местах есть ушибы, но переломов нет -- Слава Богу, -- вздохнул Клови. -- Я намерен расследовать это происшествие. Не понимаю, как все случилось. Там в коридоре оказалась дыра в полу, Хоб, и кто-то закрыл ее куском картона. Непростительная преступная халатность. Я услышал знакомый двухтоновый вой машины французской полиции. Лучше бы Клови не вызывал ее. Конечно, начнутся неприятности, когда они узнают, что я снимаюсь в фильме без зеленой карты с разрешением на работу. Вполне возможно, что они вышлют меня из страны. Ну, как будет, так и будет, не стоит беспокоиться. Разумеется, я не мог знать, что встречусь с инспектором Фошоном. 23. ЭМИЛЬ ФОШОН Инспектор Полиции Эмиль Фошон -- невысокий, коренастый, с насмешливым живым галльским взглядом, который составляет чуть ли не главную часть великого галльского наследства. Курчавые черные волосы он стриг под "ежик". Еще надо добавить большие сверкающие карие глаза, оливковую кожу и густую щетину, недавно сбритую и попудренную. Лохматые черные брови срослись на переносице, нос костистый и слегка крючковатый. Губы тонкие, уголки опущены книзу. Он приехал на обыкновенном "Пежо", осмотрел место происшествия и, пока Кловиобъяснял, что произошло, кивал и что-то ворчал. Фошон почти йпчего не говорил, лишь время от времени делал пометки в маленьком черном блокнотике, который хранил в нагрудном кармане темного костюма-тройки. Удовлетворенный осмотром, он повернулся ко мне. -- Мсье Дракониан, вы были очень близки к последнему звонку. Вы полностью пришли в себя? -- Да, совершенно, -- ответил я. -- Тогда, вероятно, вы согласитесь сопровождать меня в кафе "Селект", тут недалеко за углом. Мы можем выпить коньяку, и я сниму ваши показания. "Селект" -- кафе рабочего люда, очень популярное в своем квартале. Белый кафельный пол, цинковый бар. На маленькой полке телевизор, игра в сокер в полном разгаре, европейцы трепетно называют ее футболом, потому что не знают ничего лучшего. Нам в Америке этого не понять. Утро уже кончалось, и мы без труда нашли столик у задней стены. Я заказал кофе с молоком и круассаны, Фошон -- коньяк и эспрессо. Воздух в кафе загустел от запаха кофе, цикория, черного табака, белого вина и перно. Фошон задавал мне вопросы скорее как человеку, с которым хочет поближе познакомиться, чем как полицейский подозреваемому. У меня не было ни малейшего представления, имею ли я право заниматься во Франции расследованиями, поэтому я сказал, что я старый друг Алекса Синклера, что было правдой, и что я ищу его отчасти ради собственного интереса, отчасти по просьбе друга. Фошон время от времени делал пометки в блокноте, но главным образом слушал, глаза под тяжелыми веками щурились от дыма его "галуазки", темная, недавно бритая челюсть опиралась на пухлый кулак. Он сделал пометку, как правильно произносится "Синклер", и сказал, что, вероятно, через день-два сообщит мне какую-нибудь информацию, касающуюся моего падения, а, заодно, и об Алексе. Мы пожали друг другу руки, Фошон снова сел в машину и вернулся в префектуру, так я думаю, иначе что же делает французская полиция, когда не занимается происшествиями. А я вернулся на склад, к Клови. Клови уже снимал другую сцену. Он казался подавленным и задумчивым. -- Слава Богу, что вы не получили повреждений, -- проговорил он. -- Этого не должно было случиться. Но я убежден, Фошон доберется до дна. -- До дна чего? По-моему, это просто несчастный случай. -- На моих съемках возможны только те несчастные случаи, которые планирую я, -- покачал головой Клови. -- Могу заверить вас, что этот спланирован не мною. Идите сюда, позвольте, я вам кое-что покажу. Я последовал за Клови на верхний этаж. Мы шли по коридору к тому месту, откуда я упал. Клови показал мне, на чем держится пол, по-моему, это называется подпорочные брусья. Они были подпилены у основания, а потом аккуратно соединены. Сверху набросали всякого барахла. Самая аккуратная западня, какую я только видел. -- Но кто это сделал? -- удивился я. -- И зачем? -- Интересные вопросы, -- согласился Клови. -- Надеюсь, у вас найдутся какие-то ответы. -- Почему у меня? -- Только вы можете знать, кто бы хотел видеть вас мертвым. -- Но я не знаю. -- Тогда, наверное, вам стоит это узнать. 24. ПОСЛЕ РАЗМЫШЛЕНИЙ Я заметил, что частные детективы не тратят много времени на обсуждение своих ушибов и ран, полученных при исполнении долга, или работы, как там они называют свое занятие. У них у всех вроде бы есть баснословная способность, будучи серьезно избитыми, иногда даже тяжелыми тупыми предметами отряхнуться и мгновенно прийти в норму. Примечательно, что после горячего душа и расслабляющего массажа они испытывают на следующий день всего лишь легкое стеснение при движении, но не обращают на него никакого внимания. У такой выносливости, конечно, есть причина. Большинство частных детективов обычно бывают обладателями основательной мускулатуры. В их представлении занятия на тренажерах вместе с друзьями в местном гимнастическом зале -- единственное по-настоящему стоящее времяпрепровождение. Я слышал о такого сорта людях, которые, когда им скучно, например, играют в гандбол, вместо того чтобы спокойно лежать на кушетке и терпеливо ждать, когда пройдет плохое настроение, как это делают все нормальные разумные создания. Они просто стоики, а не частные детективы. Я не похож на них. Меня легко выбить из седла. Контузия, которую я получил при падении на складе, оставила безобразные желто-багровые пятна на моем теле и голове. Наверно, они не пройдут несколько месяцев. И они болят. Больше я об этом не упомяну, но хочу, чтобы вы тоже знали. Я вернулся в свой номер в отеле и долго отмокал в ванне, потом часа два поспал. После этого я чувствовал себя почти готовым пойти на свидание с Иветт, назначенное на вечер. Почти, но не совсем. Я просто не мог заставить себя выйти в надушенный декаданс парижской ночи, даже ради Иветт. Я все еще размышлял о том забавном старике, привидевшемся мне утром во время галлюцинации. И я размышлял о деле, в которое втянули меня Ракель и Алекс. Смутные мысли. Неопределенные мысли. Я размышлял о том, что мне* очень плохо заплатили за расследование, обернувшееся сложной и опасной работой. Я размышлял о том, что всего случившегося уже больше чем достаточно, чтобы остановиться. Я приближался к критическому моменту, и сам это чувствовал: всегда знаешь, когда вот-вот войдешь в штопор. Я размышлял о том, какого черта меня снова занесло в Европу. В смятении я начал понимать, что повторил все снова: как дикарь попался на обманчивый блеск стеклянных бус. Погрузился в сложности и опасности из-за романтического заблуждения -- ради мечты о Париже. О Париже, какого никогда не существовало. Ради мечты о себе, какого тоже никогда не существовало. Я пытался сделать вид, будто хочу заработать на жизнь без романтического ореола, без теплого сияния утраченного времени, которым окутаны мои воспоминания, без опоры на королевство ностальгии и жаркого воздуха И, будто забыв, до чего отвратительными были мои годы в Европе, я пытаюсь повторить все снова. Обратили ли вы внимание, что в детективных романах кризис могут переживать любые персонажи, кроме самого детектива. Вспомните прочитанные романы, и вы увидите, что это первый, в котором детектив решительно отказывается от свидания с очень ценным информатором. Вместо свидания я пошел вниз и спросил консьержку, может ли она отправить мою телеграмму Она могла Я написал: "Дорогая Ракель Я ухожу. С любовью, Хоб", и послал телеграмму в "Крийон". Вы можете сказать, что я перегнул палку. Но дело в том, что я терпеть не могу падать через несколько этажей. Особенно когда это не приносит никакой выгоды. 25. СНОВА РАКЕЛЬ Два часа спустя, когда я спал, в комнату вошла Ракель -- Что значит,- вы находите? -- спросила она. -- Дайте посмотрю, -- сказал я и взял у нее листок бумаги. Это была моя телеграмма. -- Я написал "я ухожу", а не "нахожу", -- объяснил я. -- Проклятые лягушатники, все делают с ошибками. -- Но разве сегодня вы уже не в восторге от Европы? -- Мой энтузиазм начал таять точно в тот момент, когда я свалился со второго этажа в Кремлэн-Бисетр. -- Кстати, вам вообще не следовало сниматься в кино. Я наняла вас найти Алекса, а не начинать новую карьеру. -- С теми деньгами, что вы мне платите, мне необходима вторая работа, чтобы как-то существовать, пока я занимаюсь вашим делом Вы знаете, девиз моей гильдии: "Не рисковать жизнью за так". -- Я не понимаю, что значит "за так". Однако, мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, -- проговорила Ракель. -- Я хочу, чтобы вы продолжали. Что вам нужно? -- Во-первых, немного честности. -- Какое вы имеете право обвинять меня во лжи? -- ледяным тоном спросила Ракель. -- Нет, не совсем так. Просто я хочу, чтобы вы сказали мне правду. -- Вы противоречите сами себе, -- возразила Ракель. Уже не так холодно. -- Что вы хотите знать? -- Почему вам нужно найти Алекса? -- Ну, я вам уже говорила, -- начала она. -- Он мой друг. Он исчез. Я беспокоюсь о нем. -- Дальше, -- сказал я. -- Куда дальше? -- Какая цена? -- Я правда не понимаю, о чем вы говорите. -- Ракель, -- снова начал я, -- вы мне нравитесь. Но если то, что вы сказали, правда, вся правда и ничего, кроме правды, тогда нам лучше договориться и уехать. Я вернусь в Штаты на выпускной вечер дочери. -- Почему вы вдруг решили таким образом отказаться от дела? -- Потому, Ракель, что оно становится опасным. Похоже, в нем участвует очень много народа и в нем есть какая-то загвоздка, или, может быть, несколько загвоздок, о которых я не знаю. Это ставит меня в невыгодное положение: любой вокруг знает больше, чем я. А я знаю только одно. -- Я сделал драматическую паузу. -- Что? -- спросила она. -- Я знаю, Алекс не просто исчез, чтобы убежать с быками на корриду в Памплону. Я думаю, он участвует в чем-то сложном и, вероятно, нелегальном. И у меня есть ощущение, что в этом замешаны большие деньги -- Почему вы так считаете? -- Слишком много людей участвует в этом. Обычно такого рода интерес возникает, когда замешаны большие деньги. -- Понимаю, -- проговорила она, немного подумав над моими словами. -- Хорошо. И что теперь вы хотите сказать мне? -- Хоб, вот лучшее, что я могу придумать в этот момент: найдете Алекса -- получите пять тысяч долларов. -- Это реальные деньги или новая игра? -- Вы опять называете меня лгуньей? -- Она покраснела. -- Вовсе нет. Я только хочу показать вам, что у меня есть расходы, мне надо нанимать людей, на каждом шагу давать взятки плюс мои собственные траты, когда я встречаюсь с информаторами. -- Я могу дать тысячу долларов прямо сейчас. -- Она открыла сумочку и смотрела на меня. -- Скажу вам вот что, -- ответил я, -- давайте мне две тысячи сейчас и еще восемь, когда я его вытащу. -- Но это десять тысяч долларов! - Да. -- С вашей стороны не очень хорошо так поступать: в середине дела ставить мне ультиматум -- Вы можете подать жалобу в гильдию. Но поверьте, это совсем не много, учитывая, что вы до сих пор не сказали мне ничего полезного. -- Ладно, -- вздохнула она. -- Как вы думаете, скоро вы сможете его вытащить? -- Если ваши деньги готовы, я рассчитываю через три дня, самое большее через неделю, -- пообещал я, -- и тогда это дело можно будет закрывать. Впоследствии я пришел в восторг от своего провидения.  * ЧАСТЬ ШЕСТАЯ *  26. ГАРРИ, МАРИЯ Гарри Хэм был немного смущен, вышагивая к пристани порта Ибицы рядом с Марией Гуаш. Хотя и был доволен Мария красивая женщина, в ней чувствовался класс, и он радовался прогулке с ней. Он даже начал надеяться, что они не слишком быстро узнают о братьях Гуаш и, может, вместе пойдут на ленч. Но тут Антонио Планнеллс сказал Марин, что видел, как отчалило судно ее братьев. Миновав волнорез, они взяли курс на Барселону. Услышав это, Мария нахмурилась Воды, где они обычно ловили рыбу, находились далеко от Барселоны. -- Зачем они туда пошли? Антонио, ты не мог бы попытаться вызвать их по радио? -- Они вне досягаемости моего передатчика, -- объяснил Антонио, однако согласился попробовать. Он предложил Марии и Хэму подождать на причале, а сам спустился в захламленную и набитую вещами маленькую каюту и принялся искать братьев на короткой волне. Стоял прекрасный солнечный день. Ветер играл легкими темными локонами, выбившимися из-под косынки Марии. Белый круизный корабль с Майорки только что пристал к острову Тагомаго. Гарри обнаружил, что он невероятно счастлив, хотя не мог сообразить почему. Потом вернулся Планнеллс. -- Я не поймал их. Но поговорил с Диего Туром. Он видел их перед тем, как повернул к дому. -- Где они были? -- спросила Мария. -- Милях в двадцати к востоку от Кадаке. -- Это где? -- спросил Гарри -- Севернее Барселоны, -- объяснила Мария, -- почти в Лионском заливе. Она повернулась к Антонио Планнеллсу и задала несколько вопросов на огненно-быстром диалекте Ибицы. Затем снова обратилась к Гарри: -- Вроде бы они идут на север. В Направлении Монпелье или Марселя. Гарри довез Марию до ее фермы. Он хотел пригласить ее на ленч, но не знал, как подойти. Даже и не вздумайте предложить женщине с Ибицы пойти куда-нибудь выпить. В конце того дня Гарри сидел в кафе на Сайта-Гертрудис и читал газету. На пятой странице "Интернэшнл Геральд Трибюн" он наткнулся на статью. Гарри перечитал ее дважды и решил, что лучше позвонить Хобу. Международный телефонный звонок с Ибицы -- такое серьезное предприятие, что может занять большую часть дня. Гарри поехал в Санта-Эюлалиа, третий крупнейший город острова. Там продолжалось что-то вроде фестиваля. По улицам разгуливала веселая толпа, и место для парковки найти не Удалось. Сделав два круга по улицам, Гарри поехал в отель "Сес Рокес", в четверти мили от города, где его друг Карлитос сторожил обширную стоянку и позволил ему припарковаться бесплатно. Гарри по дорожке отправился в город пешком, обмениваясь с друзьями и знакомыми, которых встречал на пути, добродушными любезностями. Он не спешил, потому что на Ибице, где время измеряется неделями и месяцами и вряд ли минутами и часами, ни одно дело не делается в спешке. Но он чувствовал себя немного напряженно, так как у него было сообщение, которое нуждалось в отправке. Праздное очарование Ибицы стояло у него на пути и мешало выполнить работу. Гарри подошел к заставленной машинами площадке для парковки на окраине города, миновал ее, срезал дорогу между домами и выбрался на центральный променад, Калле-дель-Киоско. Улица так называлась потому, что ее верхний конец представлял собой кафе на открытом воздухе, где вы сидели и видели своих друзей или своих врагов или просто каких-то людей. Ибица место такого сорта, где можно встретить кого угодно. В тот момент у Гарри не было времени на любезности, хотя ему приходилось придерживаться этой традиции. На Ибице даже самое чрезвычайное и потрясающее происшествие, к примеру, пожар в доме, не оправдывает пренебрежения обменом любезностями. Он кивнул сеньоре, шившей ему рубашки, обменялся приветствиями с ирландцем Алеком, который управлял "Эль Кабальо Негро", баром, где Гарри постоянно торчал. И наконец добрался до телефонной будки. Телефонная будка появилась недавно и стала признаком модернизации Санта-Эюлалиа. Еще несколько лет назад на Ибице не было телефонов-автоматов. Если вы хотели позвонить, вам приходилось просить разрешения в баре, ресторане или отеле. Но потом "Ла Компанья Телефонико де Эспанья" поставила телефонные аппараты в кабины заводского изготовления размером с маленький фургон. Шесть телефонных будок приставили к двум стенам. Слева от входа стоял стол, за которым вы заказывали разговор. А на противоположной стороне -- деревянная скамья, где вы ожидали соединения. Не утруждайте себя покупкой телефонной карточки. У этих аппаратов нет даже отверстия, куда опускать монеты. Здесь разговоры на длинные расстояния проходили старомодным путем. Ваш оператор советовался с другим оператором, и они между собой решали, могут они соединить вас с собеседником или нет. Летом, когда интенсивность телефонных разговоров достигала пика, международные звонки превращались в высокую комедию. Международная телефонная связь принесла в Санта-Эюлалиа страшный стресс и современную жизнь. Находились люди, главным образом иностранцы, которые весь долгий день выкрикивали Хосе непонятные звуки своих неизвестных языков. Хосе, низкорослого, грудь колесом, широколицего, веселого, но серьезного мужчину, отнюдь не пугала эта ситуация. Подобно многим испанцам, он любил чрезвычайные положения и вполне мог моментально взять их под контроль и выполнить нужную работу. Было только одно условие: вам не следовало ставить под сомнение способ, каким он выполняет свое дело, и самое главное -- не говорить, что он выполняет его слишком медленно. Хосе справлялся, разрешая каждую проблему по мере ее поступления. Он не говорил ни на одном языке, кроме испанского, но ведь ни одному испанцу это не мешало заставить себя понимать. Так или иначе, все звонки проходили. Временами Хосе посылал своего маленького сына Хоселито принести ему вафельный конус мороженого. Жаркая работа -- пробивать из Эюлалиа международные звонки в июне. Гарри и Хосе были друзьями. Гарри говорил на примитивном испанском, пользуясь глаголами только в настоящем времени или исключительно в инфинитиве. Понимали его все. Гарри не упомянул о неотложности своего звонка. Он уже достаточно прожил в Испании и понимал, что такое заявление ни к чему не приведет. Стоит сказать испанцу, что дело срочное, и его разум тут же уходит в отпуск. Срочно? Кого-то убили? Для испанца это единственная причина поспешности. -- Париж, -- сказал Хосе, глядя на номер, который Гарри написал ему. -- Должно быть, важно, нет? Гарри пожал плечами, чтобы показать, мол, звонок, по правде, для него не имеет значения и он просто не понимает, почему так утруждает себя, что даже встал с постели, чтобы сделать его. Потом он задумался: хотя, може