мире  -  то  лишь
самая малость. Все причастные к науке (даже аспиранты)  -  это  совершенно
особые  люди.  Кандидат,  доктор  наук,  профессор,  академик  -  синонимы
безусловных авторитетов. Поражает, как много могут знать некоторые люди.
   Вторая стадия - постепенное возникновение и укрепление  понимания,  что
Мир вовсе не так уж понятен даже с позиций современной науки, она не знает
ответа как на многие фундаментальные вопросы, так и просто на очень многие
вопросы. Кандидаты наук, доктора, профессора, академики уже  не  предстают
монолитной когортой безусловных авторитетов. Проясняется,  что  среди  них
есть люди  талантливые,  живущие  научным  поиском  (каких,  к  сожалению,
меньше, чем хотелось бы) и люди, для которых наука привлекательна в первую
очередь как источник материальных благ и социального  престижа  (таких,  к
сожалению, гораздо больше, чем это допустимо, и становится  все  больше  в
процентном отношении к талантливым и  увлеченным).  Выясняется,  что  мужи
науки отнюдь не всегда  руководствуются  благородным  поиском  истины,  но
порой  и  соображениями  конъюнктурными,  желанием  сохранить  завоеванное
положение и т.п.
   Эта стадия  обычно  является  и  конечной.  Ее  можно  определить,  как
постепенное обретение реалистического взгляда на достижения, возможности и
состояние современной науки и _некоторое_ понимание  того,  насколько  уже
открытое ею мало по сравнению с неоткрытым в окружающем мире.
   Но некоторые идут гораздо дальше. Идут по пути индивидуального, личного
познания. Это познание без радиотелескопов и  синхрофазотронов  (хотя  все
новейшие научные  достижения  и  гипотезы  во  всех  областях  знания  ему
необходимы), постижение философское, в значительной степени основывающееся
- из-за малости и скудности наших знаний о мире - на интуитивных  догадках
и прозрениях, способность к которым, неуклонно  развиваемая,  достигает  у
таких людей поразительной мощи, как и способность к синтезу, казалось  бы,
разрозненнейших фактов. С наукой все ясно, ее - если можно так  выразиться
- "величина" уясненная еще на предыдущей стадии, идет уяснение  "величины"
мира.
   Как одно из следствий этого процесса -  продолжает  эволюционировать  и
отношение к деятелям науки. Они уже не только не  боги  -  постепенно  все
больше удручают их  вынужденная  ограниченность,  то  обстоятельство,  что
каждый из них мысленно сосредоточен на очень узком аспекте познания  мира,
а понимание того, что это и неизбежно, вызывает к ним сочувствие.
   Если на первой стадии и даже на  второй  любой  кандидат  наук  был  бы
вожделенным собеседником о тайнах Мироздания, то теперь мысль  о  подобной
беседе с  крупнейшим  специалистом  по  сверхпроводимости  или  нелинейной
оптике, иммунологии и т.д. представляется абсурдной. Возникает  понимание,
что в подобной беседе можно узнать лишь  о  положении  дел  в  их  области
науки.
   Становится _понятным_ то, что  хотел  сказать  М.Пришвин  словами:  "Я,
наверно, потому не ученый, что больше понимаю..."



   <b>16</b>

   Машина со щебня выскочила на  ровную  красноватую  площадь,  и  Швартин
почувствовал, что ее  скорость  начала  плавно,  но  неумолимо  снижаться.
"Такыр!.." - с холодным испугом догадался он, сразу  же  выворачивая  руль
вправо и осторожно добавляя газ.
   - Фу ты,  черт...  -  откинувшись  на  спинку  сидения,  в  изнеможении
проговорил он, когда колеса "Нивы" снова оказались на надежной поверхности
щебня.
   - Такыр?.. - полуутвердительно спросил Евтеев. Высунувшись из окна,  он
смотрел назад, на колеи, оставленные "Нивой" на поверхности  предательской
глины.
   - Повезло... - покачал головой Швартин, выключая мотор. - Спохватись  я
секунд на десять-пятнадцать позже... Это был бы финал... Черта с два мы бы
ее  вытащили  оттуда.  -  Пережитый   испуг   сделал   его   несвойственно
разговорчивым. - Вляпаться в болото в центре пустыни...  Ничего  не  может
быть гнуснее...
   - Это верно...
   - А что мы без машины в этом  каменном  пекле?..  Сотни  километров  до
ближайшего жилья... Нам крупно повезло.
   - Но ведь на самый худой конец у нас есть  рация...  -  все  же  сказал
Евтеев, понимая, к чему  клонит  Швартин,  и  понимая,  что  на  этот  раз
придется уступить и повернуть машину на север. Не потому, что  у  Швартина
уже иссякли все запасы пленки и фотоаппарат вместе с телеобъективами лежит
запакованный на заднем сидении: в обрез оставалось бензина, да и времени -
только на обратную дорогу.
   - Рация!.. - раздраженно хмыкнул  Швартин.  -  Мне  кажется,  мы  давно
забрались так далеко, что не хватит ее радиуса действия... Понимаешь?
   - Да, будем поворачивать, - примирительно положил ему ладонь на  колено
Евтеев. - Сменить тебя, Степа? - предложил он.
   - Еще пару часов покручу баранку... -  сразу  посветлев,  легко  махнул
рукой Швартин.
   - Ты все еще не потерял надежду на встречу с Махатмой? - с  неожиданным
любопытством спросил он через некоторое время.
   Евтеев  ответил  не  сразу:  долго,  о  чем-то   глубоко   и   печально
задумавшись, смотрел  прищуренными  глазами  на  надвигающиеся  навстречу,
убегающие по сторонам каменистые холмы Гоби.
   - Не знаю... - ответил он. И повторил: - Не знаю...
   - Во всяком случае мы с тобой сделали для этого все, что _мы  могли_...
- продолжил он через несколько  минут,  -  все,  что  оказалось  в  _наших
силах_. Может быть, этого не достаточно... Но  нет,  я  не  думаю  так,  -
тряхнул он головой. - Тут все зависит от желания самих Махатм,  только  от
их желания... Значит, они не находят нужной встречу с нами...  Но  и  наше
путешествие ведь еще не кончилось, может быть, еще найдут? -  заговорщицки
подмигнул он Швартину.
   - Мы с тобой как два Иванушки-дурачка! - вдруг  усмехнулся  Швартин.  -
Это они все время ходят в сказках "туда - не знаю куда,  принести  то,  не
знаю что"...
   Евтеев тоже усмехнулся, устало и рассеянно.
   Пообедав "и отдохнув, они ехали до самого заката. Несмотря на  какой-то
особенно тяжелый в этот день зной, Швартин становился все бодрее  по  мере
того, как все укорачивалась дорога домой, начавшаяся у  того  злополучного
такыра; Евтеев был печален и молчалив.
   У Швартина возникло ощущение, что все уже  позади  -  все  трудности  и
опасности: еще несколько дней, и они будут в сомоне  Боян-Гоби,  а  там  и
Улан-Батор, и самолет рейсом на Киев... Как хорошо  будет,  вспоминая  это
пекло, искупаться в Днепре... А выпить бутылочку ледяной пепси-колы  после
здешней противно-теплой, отдающей металлом воды?.. "Как мало мы ценим  то,
что и есть настоящие блага жизни..." -  сентиментально  и  покаянно  думал
Швартин.
   У Евтеева  приподнято-радостное  предчувствие  возможности  встречи,  с
особой силой владевшее  им  еще  совсем  недавно  -  среди  фантастических
красных и бурых скал, - обмякло и, казалось, истаивало с каждым километром
пути  на  север.  Он  думал,  печально  молчалив,  что  хотя  после  этого
путешествия, после этих космически-величавых просторов и пейзажей  Гоби  и
ее звездного неба  еще  крепче  будет  верить  в  Шамбалу,  но  встреча  с
Махатмой, пожалуй, не состоится.
   У Евтеева по-прежнему не было сомнений, что эти места они -  Махатмы  -
посещают чаще, чем любые другие, хотя бы по причине их полной  безлюдности
и, наверно, созвучию их мыслям, но он отдавал себе отчет в том,  как  мало
он и Швартин могут представлять для них интереса. Кто они - он и Швартин -
такие? Оба слишком  мало  значат  в  этой  исполинской  системе  -  земной
цивилизации. Чем Махатм может обогатить общение с ним, Борисом  Ивановичем
Евтеевым?.. Его бы оно, конечно, обогатило, в этом сомнений нет...
   "Обогатило"... Какое пошлое слово... - с омерзением передернув плечами,
вдруг подумал Евтеев. - Словно речь идет о какой-то сделке... Не обогатило
бы, а просветило, рассеяло  бы  тьму  неизвестного  вокруг,  позволило  бы
_понять_ многое..."
   "А может, и обогатило бы?.. - вдруг ехидно прозвучал в  нем  внутренний
голос. - Ведь ты написал бы несколько книжек... Ты не из  тех,  кто  будет
держать новые знания в чулке под матрасом..."
   - Черт побери!.. - не заметив как, ругнулся Евтеев.
   - Чего ты? - покосился Швартин.
   - Да так... - расстроенно вздохнул тот.
   - Гляди... - вдруг сбавив скорость, показал Швартин рукой на запад, где
над далеким хребтом неровной  синей  полосой  протянулась  туча.  -  Самое
фантастическое зрелище за все время нашего путешествия по Гоби...  Неужели
из этой тучки на нас прольется дождик?..
   - Вряд ли... -  вглядевшись,  покачал  в  сомнении  головой  Евтеев.  -
Слишком уж она далеко... Но зрелище действительно редкое...
   - А как было бы хорошо... - размечтался  Швартин.  -  Я  весь  пропитан
потом и пылью, - с досадой подытожил он.
   - Увы... - пожал плечами Евтеев. - Мы ведь знали, куда собирались...
   - Знали, да не очень...
   Последние километра полтора перед остановкой на  ночлег  они  ехали  по
руслу давно пересохшей речки, которое оказалось самой удобной  дорогой  на
этом отрезке пути. Саксаула в тот день нарубить не удалось, и воду для чая
кипятили на маленьком походном примусе.
   Весь  вечер  и  даже  уже  лежа  в  спальном  мешке  Швартин  мечтал  о
возвращении домой, в Киев. Евтеев не мешал ему,  но  слушал  безучастно  и
долго не мог заснуть, глядя на яркие и далекие звезды...



   <b>17</b>

   ИЗ ЗАПИСЕЙ СЮНЯЕВА

   "Отчего в Мире  такое  огромное  количество  разнообразных  аналогий  и
возможно уподобление друг другу явлений как будто бы совершенно различных,
из разных - в нашем понимании - областей?
   Разве  это  не  говорит  -  пока  призрачно  и  невнятно,  -  что   все
многообразие  существующих  в  природе  законов,   закономерностей,   само
многообразие мира -  внутреннее  и  внешнее  -  являются  производными  от
чего-то единого, в чем, однако, они были заложены в потенции при  _условии
Эволюции материи_, и _неизбежность_ самой этой Эволюции - тоже?
   С такой точки зрения интересно взглянуть на генетический код.
   Неверно считать, что в ДНК записана "готовая" информация,  о  "готовой"
многоклеточной системе, например, о человеке. Информация,  имеющаяся  там,
лишь _обуславливает_ тот или иной _путь развития_, который приводит к тому
или иному конечному результату.
   Записи "готового" человека в генах нет. С этой точки зрения  становится
понятным тот факт, что при внутриутробном  развитии  человеческий  зародыш
ускоренно проходит  все  предшествовавшие  человеку  стадии  биологической
эволюции, что совершенно непонятно, если исходить из  того,  что  в  генах
записана информация о "готовом" человеке.
   В Природе все тончайше взаимосвязано. В данном случае она  подсказывает
нам  новый  для  нас  способ  записи  информации,  который  в  ней   самой
используется.
   Это не детальная, исчерпывающая  информация  о  какой-либо  системе,  а
_кодирующая такой путь развития материи_,  при  котором  появление  только
этой системы _неизбежно_.
   Но чтобы  пользоваться  этим  способом  записи,  надо  совершенно  ясно
представлять как все сложнейшее  дерево  взаимосвязанных,  взаимозависимых
процессов  (когда  одни,  происходящие  сейчас,  неизбежно   программируют
другие, которые произойдут в следующее мгновение),  должное  развиться  из
именно этого зернышка _минимально необходимой_  информации,  так  и  уметь
пройти в обратном порядке: проследить, как многообразные и  многочисленные
процессы,   закономерности,   качества   неизбежно   вытекают   из   менее
многообразных и многочисленных -  и  так  до  некоего  конечного,  которое
дальше нельзя уже упростить, "информационного семени".
   Естественно, что такой принцип записи возможен только при условии,  что
система эволюционирует, развивается.
   Подобная  взаимосвязь  и  взаимозависимость  существует  не  только   в
Природе, но и в нашем ее познании. Даже, казалось бы, небольшое  изменение
точки зрения на те или иные процессы, происходящие в Природе, вызывает - в
конечном  итоге  -  изменения  радикальные.  Вот  почему  надо  с  большим
вниманием  относиться  и  к  тем  предлагаемым  изменениям  точки   зрения
(особенно на взаимосвязь явлений в Природе),  которые  представляются,  на
первый взгляд, малозначительными, несущественными.
   Столь жаждуемая "безумная идея" явится, скорее  всего,  лишь  небольшим
поначалу изменением точки зрения  на  некоторые  общеизвестные,  банальные
вещи. И похоже - чем радикальнее, в конечном итоге, будут результаты этого
нового взгляда, тем тривиальнее и нелепее он покажется вначале.
   Нам  еще  слишком  не  хватает  и   ощущения,   и   понимания   глубины
взаимосвязанности в Природе, чтобы это оказалось иначе..."



   <b>18</b>

   - Ааа! - кричал Евтеев, пытаясь высвободиться из вязкой  красной  глины
такыра, но она затягивала только сильнее, силы его подходили к концу, и он
понял, что - все, ему не освободиться из мягкой, но мертвой  хватки;  хоть
умом и понимал: это - смерть,  помощи  ждать  неоткуда  тут,  в  безлюдном
пространстве, инстинкт жизни не давал смириться, и  глаза  -  хотя  Евтеев
знал, что  напрасно,  -  продолжали  в  бессмысленной  надежде  обшаривать
окрестности.
   "Помогите!!!" - хотел  закричать  Евтеев,  но  пересохшие  губы  только
разомкнулись и сомкнулись снова: кто мог услышать его крик? Это  было  все
равно, что взывать к беспредельности. "Почему человек до самого  конца  не
может поверить в свою смерть, даже если она уже стоит с  ним  рядом?.."  -
зачем-то, наверно, просто по укоренившейся привычке, подумал он.
   - Нет, я не верю, что мне никто не поможет... -  проговорил  он  сквозь
стиснутые зубы,  сжав  кулаки  так,  что  из  промежутков  между  пальцами
брызнула красная глина. - Я не верю, что мне никто не поможет и  я  сдохну
на этом такыре, умру от удушья, а он сомкнется... надо мной...
   И он увидел Махатму. Тот легко шел к нему -  высокий  и  худощавый,  не
оставляя следов на поверхности предательской глины, и его окружало голубое
сияние.
   -  Махатма...  -  прошептал  Евтеев,   чувствуя   невыразимую   радость
избавления и глубочайшее удивление перед самим фактом его появления здесь,
когда его - Евтеева - уже оставила последняя надежда.
   Махатма приближался будто во сне, ободряюще и светло улыбаясь, но вдруг
сверху обрушился густой поток  черной  воды,  и  тут  же  погасло  голубое
сияние, а силуэт Махатмы заструился и стал истаивать...
   - Борис, проснись! - орал над самым его ухом Швартин, тряся за плечи. -
Ливень!..
   Евтеев открыл глаза - по лицу уже хлестали водяные струи  -  и  стал  с
судорожной поспешностью выбираться из спального мешка.
   - В машину, скорее в машину!.. -  подталкивал  его  Швартин.  В  кабине
"Нивы" Евтеев начал приходить в себя, хотя еще смотрел вокруг  пришибленно
и удивленно.
   - Вот так дождик!.. - вдруг рассмеялся Швартин. - Чего мы перепугались?
Ждали его, ждали, дождик пошел, а мы... Эх! -  воскликнул  он,  распахивая
дверцу машины и выпрыгивая в темноту под ливень. - Вот это душ!.. -  и  на
сидение полетела сначала мокрая ковбойка, а потом брюки.  -  Душ  Шарко...
Борис, вылазь, а то пожалеешь!..
   Евтеев еще с минуту сидел, окончательно приходя в себя, потом взялся за
ручку дверцы, но Швартин вдруг торопливо залез в  машину,  лицо  его  было
озабоченным:
   -  Черт...  прибывает  вода,  -  сказал  он.  -  Мы,  кажется,  не  там
остановились, надо стать где-то повыше.
   Он завел мотор, включил фары и дворники.
   По лобовому стеклу струился поток воды, и, хотя фары  были  переключены
на дальний свет, ничего толком не было видно. Евтеев высунулся в  открытое
окно; свет фар терялся в десятке метров перед машиной;  казалось,  природа
обрушила на Гоби всю ту воду, которую по рассеянности не давала ей  долгие
сухие  годы.  Мутный,  бурлящий  поток,  становящийся  все  стремительнее,
прибывающий на глазах, уже бил  в  буфер  машины.  За  какие-то  считанные
минуты "Нива" и Евтеев со Швартиным в ней  вдруг  оказались  словно  среди
ярящейся реки.
   - Быстрее, зальет мотор!.. - невольно крикнул Евтеев. - Давай, Степа!..
   Швартина не надо было  подгонять:  напряженно-собранный,  он  развернул
машину под углом к потоку, и она медленно, но упрямо выбиралась туда,  где
должен был быть берег неожиданной реки. Было  мгновение,  когда  им  обоим
показалось, что опасность прошла, все кончится благополучно и останется  в
памяти лишь забавным приключением, но  в  открытое  боковое  окно  Швартин
вдруг совсем рядом увидел метровую селевую волну; он лишь успел  повернуть
голову к Евтееву, как она ударила по кузову машины,  плеснулась  грязью  в
салон и развернула "Ниву" капотом  навстречу  потоку.  Следующая  волна  -
Евтеев со Швартиным еще не успели опомниться - ударила в  лобовое  стекло,
перекатилась через крышу, смахнув с багажника  плохо  прикрепленные  вещи;
мотор заглох.
   - Прыгай!.. - крикнул Швартин. - Сейчас перевернет!..
   Евтеев открыл дверцу и, оглянувшись, скорее почувствовал,  чем  увидел,
как Швартин, перегнувшись на заднее сидение, пытается взять рацию.
   - Прыгай!..  -  заорал  Швартин,  поняв,  что  Евтеев  мешкает,  и  тот
вывалился из машины в воду и темноту.
   Едва он стал на ноги, его тут же сбила и поволокла тяжелая,  вперемешку
с грязью, волна.  Евтеев  судорожно  забился,  стараясь  не  захлебнуться,
удержаться на поверхности, его несколько раз перекрутило в  потоке,  и  он
очутился в сплошной темноте среди бушующей воды.  Он  ощутил  острый,  как
удар ножом, страх, растерялся до беспомощности и только минуту - или  час?
- спустя вновь понял простую вещь:  чтобы  скорее  выбраться,  надо  плыть
поперек потока, лишь это самый короткий путь к спасению. У  него  даже  не
было времени крикнуть. "Только бы не ударило о камни..." - билась в голове
единственная мысль.
   Когда, наконец,  он  выполз  из  селевого  потока,  отполз  подальше  и
распластался на мокром щебне под уже  прекращающимся  ливнем,  он  не  мог
сказать, сколько времени продолжалась его лихорадочная  борьба  за  жизнь.
Вокруг по-прежнему была густая темнота, он лежал не  только  опустошенный,
но, казалось, до предела выжатый, без сил и без мыслей.  Потом  ему  стало
холодно, забила дрожь, он заворочался и вспомнил: "Швартин!.."
   - Степан!!! - закричал Евтеев, вскакивая на ноги.
   - Степан! Степан!.. - кричал  он,  топчась  на  берегу  уже  стихающего
потока.
   Ему страшно было даже допустить мысль, что Швартин  мог  погибнуть;  но
где его искать? Куда идти: вверх или вниз по течению?..
   Вначале он пошел  вниз,  до  рези  в  глазах  всматриваясь  в  темноту,
стараясь не оступиться на острых камнях, время от времени останавливаясь и
зовя Швартина. Но скоро убедился, что эти поиски  ничего  не  дадут,  надо
ждать рассвета: может, Швартин лежит где-то на берегу без сознания,  а  он
уже прошел мимо него в темноте. "И не вниз надо идти, а вверх по  течению,
- подумал Евтеев. - Швартин сильнее, выносливее, он, как альпинист, бывал,
наверно, в подобных переделках и поэтому должен был  выбраться  из  потока
раньше меня..."
   Сжавшись от холода в комок, не в состоянии  еще  оценить  положение,  в
котором они оказались, Евтеев  нетерпеливо  ждал  рассвета.  Он  продолжил
поиски, едва начало сереть. Теперь он уже понимал, что дорога, по  которой
они вчера ехали, никогда не была руслом реки - это русло проложили селевые
потоки. Прошедшая ночь вспоминалась  бы  приснившимся  кошмаром,  если  бы
перед его глазами не было свидетельств только отбушевавшей стихии. "Что же
стало с машиной?.." - придавленно и потрясение подумал Евтеев.
   Солнце еще не вышло из-за дальнего хребта, когда подул теплый ветер.
   Евтеев торопливо шел, пристально вглядываясь во все вокруг, но Швартина
не было видно. "Может, Степан выбрался на другую сторону?.. - подумал он и
решил: - Дойду до места нашей вчерашней стоянки, я, кажется, запомнил  его
окрестности, и - если Степана не будет - пойду обратно по тому берегу..."
   На мгновение он словно увидел себя издалека и сверху: крошечная фигурка
на покрытом  солнечным  загаром,  кажущемся  оплавленным  щебне  в  центре
неоглядного,  безлюдного  и  дикого  пространства.  До  озноба,  так   что
передернул плечами, Евтеев ощутил свои малость и затерянность.
   Швартин, грязный, в одних плавках, сидел, вытянув ноги  и  привалившись
спиной к большому камню. Глаза его были закрыты, лицо сморщено  в  гримасе
страдания. Услышав хруст щебня под ногами Евтеева, он устало  взглянул  на
него и попытался улыбнуться.
   - Что с тобой, Степа?.. - бросился к нему тот.
   - Не суетись... - спокойно усмехнулся Швартин.  -  Я,  кажется,  сломал
ногу.
   - Ногу?.. - машинально переспросил Евтеев, потерянно глядя на распухшую
от колена до стопы правую голень Швартина.
   - Ногу... - кивнув, грустно подтвердил Швартин.  -  Ты  не  суетись,  -
мягко попросил он. - Сядь, успокойся.
   - Ну и ночка была!.. - не удержался Евтеев и почувствовал,  что  сказал
это глуповато.
   - Ночка была и прошла... - задумчиво глядя вдаль, проговорил Швартин. -
Надо думать, что делать дальше...
   Евтеев понурился, вдруг остро ощутив приступ мучительной вины.
   - А машина?.. - с бессмысленной надеждой произнес он.
   Швартин посмотрел на грязное русло,  по  которому  еще  недавно  мчался
сель.
   - Можно попытаться поискать... но ручаюсь, что это груда металлолома...
   - А рация? - с последней надеждой проронил Евтеев.
   - Я выпустил ее, когда меня сбило волной... Но даже если мы  найдем  ее
теперь и в полной исправности, она все равно будет годиться только на  то,
чтобы забивать гвозди...
   Евтеев недоуменно взглянул на него.
   - Разрядились батареи... - пояснил Швартин.



   <b>19</b>

   ИЗ ЗАПИСЕЙ СЮНЯЕВА

   "Без   понимания   законов   перехода   _структурных_    изменений    в
_качественные_ нельзя понять даже вариацию свойств (крайне  многообразных,
если учесть, что это простейшее химическое соединение) обыкновенной  воды.
Этот закон включает закон перехода количества  в  качество,  как  один  из
частных случаев. То есть количество - это всего лишь один из _факторов_  -
непременное условие -  делающих  возможным  (и  неизбежным)  возникновение
какой-либо определенной структуры  и  -  _соответственно_  -  определенных
качеств, не существовавших ранее.
   Нет сомнения, что существуют  и  другие  факторы,  делающие  неизбежным
возникновение других определенных структур.
   В постижении _структур_, которые, несомненно, сами тоже являются новыми
факторами  для  еще  более  сложных  структур,  и  состоит,   по-видимому,
глубинное постижение мира и - наверняка - тайны возникновения жизни.
   Мы еще  только  приближаемся  к  пониманию  того,  сколь  много  значит
структура, сколь это важно и в мертвой, а особенно в живой природе.
   И еще. Из эволюции жизни  видно,  что  найденные  удачные  решения  она
широко (например, устройство глаза) использует в самых  разных  организмах
на протяжении огромного времени.
   Но почему  из  этого  общеизвестного  факта  не  возникает  простого  и
закономерного предположения, что _точно так_ же обстоит дело и в случае  с
другими структурами, то есть опыт  _структурного  строения_  биологических
организмов - организмов из клеток  -  используется  ею  и  при  построении
самоорганизующихся систем, состоящих из _других единиц_?.."



   <b>20</b>

   Лишь через несколько часов до Евтеева и Швартина  начала  по-настоящему
доходить вся трагичность их положения. Гоби заманивала  в  свои  безлюдные
просторы, но не хотела отпускать назад. Впервые она попыталась оставить их
в себе навсегда, когда бросила под колеса  машины  незасохший  такыр.  Они
избежали ловушки и не вняли предостережению. И тогда Гоби, смеясь  над  их
неопытностью и беспечностью, сомкнула объятия...
   Чем дольше длилось молчание, тем тягостнее  и  невыносимее  становилось
оно для Евтеева. Надо было что-то делать, но только  не  сидеть,  медленно
поджариваясь на солнце.
   - Я пойду поищу машину, - с невольной виной сказал  он,  поднимаясь  на
ноги.
   - Да, -  кивнул  Швартин,  -  посмотри,  что  там  осталось  из  нашего
снаряжения, что можно еще использовать.
   Он долго с печальной грустью смотрел на худую спину Евтеева,  торопливо
шагавшего вдоль русла селевого потока.
   "Вот и все... - думал Швартин.  -  У  нас  нет  даже  одного  шанса  из
тысячи... Как странно играет с нами судьба... Мог ли я подумать,  что  моя
жизнь кончится в тридцать восемь лет да еще в пустыне Гоби...
   Мы, конечно, обречены: контрольный срок возвращения в Баян-Гоби истечет
только через шесть дней, тогда лишь отправятся на наши поиски. Хотя бы  не
на лошадях... - вдруг усмехнулся он. - К  этому  времени  мы  погибнем  от
жажды, если случайно не набредем на источник...
   Конечно, не набредем: мы будем очень медленно брести с  моей  сломанной
ногой, слишком мало проходить за  день...  Борис  не  сможет  меня  нести,
сможет только поддерживать... Даже костыли  не  из  чего  сделать  в  этом
каменном пекле...
   Обречены - это яснее ясного, хотя за жизнь будем, конечно, бороться  до
конца: что же делать еще?.. Но вот что странно: я все понимаю и  в  то  же
время не чувствую страха  перед  смертью.  Почему?..  Может,  потому,  что
кажется, будто еще не скоро придет ее минута?.. Нет страха перед тем,  что
жизнь уходит, с сегодняшней ночи отсчитываются ее последние дни...  А  что
есть? - Швартин с напряженной пристальностью вслушивался и всматривался  в
себя. - Есть мудрое и спокойное сожаление, - с удивлением понял он. - Если
выразить его словами, то будет, пожалуй, так: "Жаль, что  так  получилось,
но что же? Это не повод для малодушия. Твоя жизнь все-таки не прошла  зря.
Ты уходишь, но остаются другие..."
   Но вдруг это философское ослепление прошло, и Швартин ощутил, как остро
защемило сердце. "А как же Лена, как Игорешка, как же брат, родители?.." -
с жалостью и тоской подумал он. Швартин, словно наяву, увидел  по  очереди
их лица. Вдруг он остро пожалел, что  на  этот  раз  не  застраховал  свою
жизнь: не оказалось свободных денег, когда  приходил  страховой  агент,  а
занимать не захотелось; Крутиков потом, на  профсоюзном  собрании  отдела,
присовокупил это, как еще одно свидетельство его общественной пассивности.
"А Лене и Игорешке пригодились бы эти деньги, - пожалел Швартин. -  Пенсию
им за меня не дадут, не летчиком ведь испытателем работал..."
   Уходящий, он еще долго думал об остающихся, потом,  разморенный  зноем,
усталостью от прошедшей ночи и боли в ноге, впал в тяжелую дрему.
   Его разбудил  возбужденный,  может  быть,  слишком  возбужденный  голос
Евтеева:
   - Проснись, Степа, проснись! Вода!..
   Швартин с трудом открыл глаза и тупо взглянул. Перед ним  на  корточках
сидел Евтеев, между его колен стояла пластмассовая канистра.
   - Нашел одну из наших канистр, ее выбросило  на  берег,  -  возбужденно
говорил он, пока Швартин приходил в себя. - Иду, смотрю - лежит. А тут как
раз и колдобина с водой, еще не высохшая... Пей, Степа... - совал  он  ему
канистру.
   Пить  очень  хотелось,  но  Швартин  сделал  лишь  несколько  экономных
глотков.
   - А машина? - спросил он, переводя дыхание.
   Евтеев, сразу понурившись, безнадежно вздохнул.
   - Ну что ж, уже неплохо: дня три будем с водой, - сказал Швартин.  -  Я
думаю, что нечего нам здесь прохлаждаться. Наш  путь  лежит  на  север,  -
почти весело подмигнул он. - Помоги-ка подняться...
   Они шли, вернее - ковыляли, с короткими частыми остановками,  до  самой
темноты, но вряд ли одолели даже семь километров. В одной руке Евтеев  нес
канистру с водой, другой поддерживал изнуренного Швартина, обнимавшего его
за шею.
   - Ничего, Боря, главное - движемся... - ободряюще говорил Швартин,  при
каждом "шаге" морщась от боли. - Зловещие просторы,  сама  отрешенность  и
безразличие... Нигде я не ощущал этого так, как здесь...
   - Дойдем... - стараясь, чтоб голос звучал уверенно, говорил  Евтеев.  -
Нам главное - найти какой-нибудь источник, какую-нибудь воду,  а  тогда  -
все в порядке. Тогда можно будет просто ждать помощи...
   Ночью Евтеев жутко мерз: свою ковбойку он отдал Швартину и постелил ему
свои брюки. Слушая, как тяжело дышит, порой  стонет  сквозь  сон  от  боли
измотанный за день Степан, он с холодным ужасом, так что замирало дыхание,
думал: "Неужели он умрет?.. - И глупо спрашивал себя: - Что тогда?.." Своя
жизнь была для него ничто в сравнении с жизнью Швартина: у  Швартина  ведь
семья, и это он, Евтеев, заманил его в Гоби, он вчера по неопытности, но и
беспечности допустил привал в старом русле селевых потоков. "Неужели мы не
выберемся отсюда?.." - в отчаянии спрашивал неизвестно кого Евтеев и молил
неизвестно кого, и уверял себя, что нет,  все  в  конце  концов  окончится
благополучно...
   Весь следующий день сквозь тяжелый зной они продолжали медленно, упрямо
двигаться на  север.  Нога  у  Швартина  распухла,  обтягивающая  ее  кожа
приобрела лиловый оттенок и глянцево блестела. Каждый новый  шажок  вперед
давался ему с трудом и болью, но Швартин все же не падал духом, хоть порой
в его шутках сквозила мрачность.
   - Не утонули, чтоб поджариться... - пытался он  улыбнуться  сквозь  уже
ставшую обычной на его лице гримасу  боли.  -  Вот  это  настоящая  ирония
судьбы.
   - Я вот о чем думаю... - тяжело дыша от усталости, говорил Евтеев. - Мы
с тобой эти последние дни словно стоим на  краю,  и...  каждый  из  нас  о
многом передумал... - Он искоса взглянул на Швартина, и тот молча  кивнул.
- Я имею в виду - по-новому оценил прожитую жизнь и  что-то  решил  насчет
будущей, когда это останется позади.
   Швартин снова молча кивнул.
   - Так вот, я думаю, неужели то, что каждый из  нас  теперь  так  твердо
решил, все-таки забудется, когда мы выберемся из Гоби?..  Вопрос,  а?..  -
грустно подмигнул он.
   - Вопрос... - согласился Швартин.
   ...К вечеру  они,  пошатываясь,  едва  переставляли  ноги,  но  все  же
продолжали идти до самой темноты.
   -  Покурить  бы...  -  проговорил  Швартин,  когда,  наконец,  без  сил
опустились, легли на горячие еще камни, уже не думая ни о фалангах,  ни  о
скорпионах.
   - Покурим... - сказал Евтеев и сам ощутил в своем  голосе  сомнение.  -
Покурим!.. - поэтому повторил с нарочитой уверенностью.
   Швартин, до предела измотанный дневным  переходом  и  сломанной  ногой,
быстро уснул. Сон  его  был  тяжел,  несколько  раз  он  начинал  невнятно
бредить. Евтеев сидел, обхватив руками колени, и тоскливо глядел на звезды
на  горизонте.  Хотелось  пить,  но  мутной  воды  в  небольшой   канистре
оставалось только-только на завтрашний день. Уже завтра под  вечер  начнет
мучить настоящая жажда и, проснувшись, им нечем будет ее утолить.
   "Сможет ли Степан завтра подняться?.." -  с  тоскливой  тревогой  думал
Евтеев, чувствуя головокружение от усталости и голода. Гоби безжалостно  и
стремительно отбирала силы, ее угрюмое равнодушие рождало  отчаянье.  "Вся
надежда только на помощь... - наверно, в тысячный раз за эти два дня вновь
понимал Евтеев. - Даже если найдем воду - вся надежда только на помощь..."



   <b>21</b>

   Он задремал и вдруг проснулся, словно от толчка. Хотя светила  луна,  в
первую минуту Евтеев ничего не видел и даже не мог понять, где находится.
   - Борис Иванович!.. - раздался странный тихий голос.
   - А!.. - вскрикнул Евтеев, испуганно оборачиваясь.
   Он увидел темный силуэт очень  высокого  худощавого  человека;  человек
помедлил, ожидая, пока Евтеев вглядится, и тихо приблизился.
   - Махатма... - потрясенно прошептал Евтеев.
   Некоторое время он был не в силах  пошевелиться.  "Сон  или  явь?.."  -
билась растерянная от неожиданности мысль, и, даже поняв,  что  -  явь,  и
ощутив ту невероятную  радость,  перед  которой  слова  бессильны,  Евтеев
несколько  минут  продолжал  сидеть   оцепенело,   глядя   ошеломленно   и
бессмысленно.
   - Вашему товарищу нужна помощь, - мягким жестом остановил его  Махатма,
когда Евтеев вновь обрел дар речи и попытался встать.
   В призрачном лунном свете Махатма легко опустился на одно колено  возле
спящего Швартина и некоторое время смотрел на его  лицо,  потом  приблизил
ладони к его вискам и  привычно  сосредоточенно  замер.  Дыхание  Швартина
стало редким, ровным и глубоким. Махатма начал медленно водить  раскрытыми
ладонями над его грудью, животом, боками. Над местом перелома он на минуту
задержал сведенные вместе ладони, и Евтеев увидел, как вокруг них возникло
синее пламя. К этому времени Евтеев успел несколько раз ущипнуть  себя  за
щеки, но все равно происходящее воспринималось им, словно видимое во сне.
   - Утром его не  будите,  -  сказал  Махатма,  -  пусть  спит,  пока  не
проснется. Он будет здоров и сможет идти сам... Не пугайтесь, -  улыбнулся
он, приближая ладони к вискам Евтеева.  -  У  вас  ведь  не  болит  больше
голова?
   - Нет... - вымолвил Евтеев.
   Махатма пошевелился, чтобы изменить позу.
   - Не уходите! - невольно воскликнул Евтеев. -  Погодите!  Хоть  немного
погодите!..
   - Я слушаю вас, - мягко улыбнулся Махатма, глядя  светло  и  мудро  (от
ощущения глубины этой мудрости и знаний, которые лежали  в  ее  основе,  у
Евтеева задержалось дыхание) и в то же время со странными  отстраненностью
и печалью; глаза его, в лунном свете  отблескивающие  искорками,  казались
Евтееву такими же глубокими, как и Вселенная,  словно  бы  обступившая  со
всех сторон каменистый  пятачок  в  центре  Гоби,  на  котором  находились
Махатма, он и Швартин.
   - Я... Мы... Мы искали вас, мы отправились в  Гоби,  чтобы  найти  вас,
чтобы встретиться с вами, - лихорадочно и  сбивчиво  заговорил  Евтеев.  -
Я... Мы...
   - Мне известно об этом.
   - Вы ведь - Махатма? Махатма из... Шамбалы?..
   - Да, я один из тех, кого вы называете Махатмами, а место, откуда я,  у
вас известно под названиями Шамбала, Калапа, Беловодье, Баюль...
   - Я сразу узнал вас! Помните?..
   - Я хорошо помню вас, Борис Иванович, - мягко улыбнулся Махатма, - хоть
за прошедшие годы вы сильно изменились. Обо мне  этого,  наверно,  сказать
нельзя?
   - Да! - обрадованно кивнул Евтеев. - Вы все тот же, вам на вид  столько
же лет. Я узнал вас сразу, как только вы приблизились. Я верил и не  верил
в возможность такой встречи, я и сейчас и верю, и не верю...
   - Вы хотите о чем-то спросить меня...
   - Да, да! -  лихорадочно,  с  благодарностью  закивал  Евтеев  и  вдруг
оторопело застыл, растерянно глядя на него: все вопросы, которые  готовил,
все мысленные диалоги, которые разыгрывал в своем  воображении  в  течение
многих дней - даже волоча на себе обессиленного  Швартина,  -  потерялись,
показались  наивными  и  глупыми  перед  лицом  этого  загадочного  своими
мудростью и знаниями человека.
   - То, что у вас известно, как Шамбала, действительно  существует,  хотя
со временем вокруг расплодились домыслы и суеверия.  Есть  люди,  выдающие
себя за нас, есть действующие якобы от нашего имени. Вы  хотите  спросить,
почему мы равнодушны к этому и, обладая несоизмеримыми с вашими знаниями и
потенциальной мощью, не только  не  стремимся  влиять  на  вашу  пока  еще
несовершенную цивилизацию, но избегаем контактов с ней.
   Евтеев сидел, подавшись вперед, не замечая, что  от  неудобной  позы  у
него затекли ноги, весь в напряженном стремлении не пропустить  не  только
слова, но даже оттенка интонации, и по-прежнему чувствовал себя  будто  не
совсем наяву.
   - Я отвечу сразу и кратко, а потом  поясню  свои  ответы,  -  продолжал
Махатма. - Отчасти мы сами виноваты в слухах, домыслах и суевериях  вокруг
Шамбалы, потому что не всегда мы не  пытались  влиять  на  ход  Социальной
эволюции на Земле и не всегда не вступали  в  контакты  с  представителями
различных государств, племен  и  народов.  Но  со  временем  мы  полностью
отказались от попыток влиять  на  ход  социальной  эволюции  и  прекратили
контакты с людьми, потому что пришли к пониманию, что  _Путь  Человечества
должен свершиться_, он _неизбежен_ и должен  свершиться  в  понимании  его
неизбежности и необходимости; все привнесенное - в итоге - насильственное,
плод должен созреть сам. Попытаться ускорить  этот  процесс  -  значит,  в
конце концов, курировать, причем все более углубленно и полно социальные и
все  связанные  с  ними  процессы  в  масштабе   всей   Земли,   уподобить
человечество неразумному, которого насильно, за руку тащат  в  скороспелый
рай. Эта роль унизительна для Человечества  и  неблагодарна  для  решивших
стать благодетелями. Люди стали бы беспечными, превратились бы в капризных
детей, которые во всем винят нянек...
   Евтеев смотрел в лицо Махатмы  с  напряженным  желанием  понять,  но  в
глазах его еще не было понимания.
   - Шамбала -  это  всего  лишь  _одна  из  возможностей_,  но  не  _Путь
Человечества_, - продолжал Махатма, словно просто напоминая Евтееву  нечто
тому  известное.  -  Шамбала   действительно   _Замкнутая   Община_,   это
определение наиболее верно отражает ее социальное устройство.
   Вот в чем коренное отличие Шамбалы от  земной  цивилизации:  социальная
структура ее, однажды оптимизовавшись, не меняется, уже  века  практически
неподвижна; благодаря этому  мы  пошли  по  пути  _самосовершенствования_,
которое точнее можно назвать даже самосозиданием,  познания  тайн  мира  и
овладения тончайшими энергиями Вселенной. У Человечества другой путь - это
путь _Социальной эволюции_. Ваши возможности и  знания  растут  _вместе  с
совершенствованием социальных структур_, а затем, в конечном итоге,  будут
расти вместе с совершенствованием единой социальной структуры,  в  которую
сольются ваши все более сплетаемые узами и добровольного,  и  вынужденного
сотрудничества государства. Наша философия бесполезна для вас, потому  что
исторически лишена социальности.
   - Шамбала не возникла, как нечто законченное и данное сразу на века,  -
продолжал Махатма. - История Шамбалы не гладкий поток: она  до  поры  была
противоречивой.  Наши  взгляды  на  контакты   с   земными   цивилизациями
эволюционировали по мере увеличения наших знаний.
   Шамбала не  является  чем-то  исключительным  в  истории  человечества:
возникали и другие подобные общины. Вспомните хотя  бы  друидов  -  высшую
касту кельтских жрецов, уничтоженную Цезарем во время  завоевания  Галлии,
но лишь Шамбале удалось выстоять века,  добиться  единения,  могущества  и
неуязвимости; лишь в этом ее исключительность.
   Так  получилось,  что  наши  знания  о  законах  мироздания,  глубинных
свойствах материи,  пространства,  времени,  о  свойствах  живого,  тайнах
мышления  росли  быстрее,  чем  знания  социальные,  знания  о  социальной
эволюции,  ее  необходимости  и  неизбежности  для  Человечества.  Этим  и
объясняются  все  наши  прошлые,  происходившие  в  разное  время  попытки
повлиять на ее течение и, как крайнее заблуждение, даже  проповеди  отказа
от социальности и призывы к личному совершенствованию, что нашло отражение
в некоторых учениях, существующих до сих пор.
   Точно так же, как теперь мы, смотрят на контакты,  на  вмешательство  в
дела человечества и другие цивилизации...
   Махатма вопросительно замолчал, видя, как хочется  Евтееву  задать  ему
вопрос.
   - А они действительно есть?! - вырвалось у Евтеева.
   - Конечно, - улыбнулся Махатма.
   - И посещают Землю?
   - Да. До того, как им удалось установить контакт с нами, они вступали в
контакты  с  различными  племенами  и  народами  и  порой  даже   пытались
просветить, делились некоторыми  из  своих  знаний.  Эзотерические  знания
племени догонов и Стоунхендж [сооружение, построенное на рубеже  каменного
и бронзового веков (в 1900-1600 гг.  до  н.э.)  на  юго-западе  Англии  на
Солсберийской  равнине;  по  последним  научным  данным  -   обсерватория,
созданная  людьми,  хорошо  знавшими  астрономию,  математику,  геодезию],
которые  вас,  Борис  Иванович,  особенно  заинтересовали,   -   следствия
некоторых из этих контактов. Точно так же, впрочем, как  некоторые  знания
индийских йогов, другие подобные знания Азии и Востока -  осколки  знаний,
когда-то вынесенных Махатмами из Шамбалы.
   - Вы и сейчас поддерживаете контакты с другими цивилизациями?  -  почти
шепотом спросил Евтеев, чувствуя, как по коже пробежал острый холодок.
   - У нас налажены контакты со многими цивилизациями,  -  кратко  ответил
Махатма.
   - И, значит, легенда о Чинтамани...
   - Да.
   - Понимаю... - потрясение протянул Евтеев, глядя рассеянно и  оцепенело
в беспредельность: в звездную глубь Вселенной над черным силуэтом далекого
хребта.
   -  Наши  контакты  уместнее  назвать  сотрудничеством,  -  счел  нужным
пояснить Махатма.
   - А... это правда, что Шамбала  недоступна  для  посторонних,  окружена
некими полями, делающими ее невидимой и неуязвимой?
   - К нам, действительно, может попасть лишь тот, кого мы захотим увидеть
своим гостем. Оружие, существующее на Земле, не в состоянии причинить вред
Шамбале.
   И снова Евтеев потерялся и растерянно замолчал. Он  молчал  не  потому,
что у него не было больше вопросов, а потому, что их было  слишком  много,
они неразборчиво клубились, метались в лихорадочно напряженном  мозгу,  но
он не мог ухватить сознанием  ни  одного  из  них,  выбрать  из  их  числа
достойный вопрос.
   - А психические силы?.. -  неожиданно  для  самого  себя  выхватил  он,
наконец, из спутанного клубка  тот  вопрос,  которому  в  своих  мысленных
беседах с Махатмами отводил место в самом конце, исчерпав все неотложные и
на