чтожили мост, а не мятежников? - спросил Киссур.
Редс оторвался от экранов.
- Может быть, вы об этом не знаете, господин первый министр, но
убивать людей, - нехорошо.
- Может быть, вы об этом не знаете, - осклабился Киссур, - но мост
этот строили при государе Инане сорок тысяч человек, и на строительстве
погибло, я думаю, не менее шести тысяч, когда при недостроенном мосте
случился паводок. И судя по тому, что от него осталось, его придется
строить опять, новым сорока тысячам. И вы сохранили жизнь двум сотням
мятежников, а отняли ее у шести тысяч крестьян, которые опять погибнут,
если случится паводок.
- Во всяком случае, - сказал пилот, - я ни к чьей смерти не
причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы потерял и эту работу, и
право летать. И вообще мне строго-настрого запрещено применять боевое
оружие.
- Да? - сказал Киссур, - а отчего взорвался мост? Это что, вроде
церемониального меча?
- Это, - сказал пилот, - оборонительное оружие.
- Хорошая у вас оборона, - одобрил Киссур. - Сойдет и за кольцо в ухо
и за серьгу в нос.
Прошло еще немного времени, и пилот снял откуда-то толстую трубку,
нажал на клавишу, - экран перед ним нарисовал человеческое лицо. Человек
на экране походил на портрет советника Ванвейлена, только выглядит моложе,
чем надо, - видать, время на небесах тянется медленнее.
- Ну как, - спрашивал меж тем Ванвейлен пилота.
- У меня такое чувство, - сказал Редс, - что меня сейчас съедят. От
них просто воняет кровью.
В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и взял трубку.
- Я очень признателен вам, - господин Ванвейлен, - сказал он. - Это
вы господин этих людей?
- Господин Киссур, - сказал озадаченно Ванвейлен, - не лучше ли нам
будет поговорить через час, лицом к лицу?
- Отчего же? Разве это непривычный для вас способ разговора?
Редс расхохотался.
- Когда-то, - сказал Ванвейлен, - вы рассуждали о том, что
справедливая война, - это когда империя покоряет варваров, строит дороги и
учреждает законы. А несправедливая - когда варвары и повстанцы завоевывают
империю и превращают людей в зверей, а поля - в пустыри. Что вы скажете о
справедливой войне теперь?
Киссур внимательно глядел на Ванвейлена.
- Если государь, которому вы служите, - сказал он, - восстановит
порядок в стране Великого Света и если государь Варназд от чистого сердца
признает себя вассалом вашего государя, то я сделаю все, что вы мне
прикажете, если я, конечно, вам понадоблюсь.
Редс крякнул. Ванвейлен поднял брови: он, пожалуй, не ожидал, что
этот человек так легко скажет "Да".
- Я не служу никакому государю, - прикусив губу, ответил Ванвейлен.
"Арфарра был прав насчет ихней республики", - подумал Киссур.
- В таком случае я буду служить вам, если государь Варназд вновь
получит власть надо всей ойкуменой. Можете ли вы это сделать?
Пилот вытаращил глаза. "Раб, - сказал себе Редс, - раб, который лижет
сапог. Его господин подписал ему смертный приговор, рубил головы, как
капусту, а раб умоляет нас позволить господину действовать в том же духе и
дальше".
- Господин Киссур, - с насмешкой сказал Ванвейлен, я бы мог обсудить
с вами этот вопрос прямо сейчас, но я хочу сообщить вам, что наш разговор
может слышать и записать любой, кто имеет соответствующее оборудование. Не
стоит ли вам все-таки подождать часок?
Киссур подождал часок, и вскоре самолет с шумом и ревом сел на
бетонную полосу на пустынном острове у края земли, таком холодном и
далеком, что, наверное, при восходе солнца здесь был слышен скрип
подземных ворот и фырканье огненного коня. Киссур выпрыгнул из стального
брюха, и увидел, что Ванвейлен стоит прямо на границе между бетоном и
травой, а ветер яростно трепет его серый плащ.
Они неторопливо пошли по дорожке к круглому куполу, вырастающему из
земли на расстоянии в три полета стрелы. Ванвейлен говорил, а Киссур
молчал и слушал. У дверей купола их ждал еще один человек в сером. Киссур
остановился, оглядел его с головы до ног и произнес:
- Здравствуйте, господин Нан.
Ванвейлен тут же просунулся между двумя первыми министрами и
произнес:
- Господин Нан приложил большие старания, чтобы втянуть меня в это
дело. Без него бы меня здесь не было.
Нан поклонился Киссуру и сказал:
- Вас не шокирует мое появление в качестве... чужеземца?
- Я тоже варвар по происхождению, - ответил Киссур. - Что же
удивительного в том, что чужеземцы верно служат империи? Разве в ойкумене
когда-либо обращали внимание, откуда чиновник родом?
Ванвейлен, за спиной Киссура, нервно усмехнулся. Он подошел к дверям,
и они разъехались сами собой. В то мгновение, когда Нан и Киссур, один за
другим, вошли в холл, Киссур быстро наклонился к уху Нана и прошептал:
- Между нами есть еще одно сходство.
- Какое?
- Когда мне показалось, что империя погибает, я позвал на помощь моих
соплеменников. И вы сделали то же самое. И вы знаете, - прошел целый год,
прежде чем я понял, что нет более верного способа погубить империю, нежели
позвать на помощь варваров.
Нан дико глянул на Киссура.
Через несколько минут они оказались в комнате с белыми стенами и
черными столами. Там стояло несколько людей, и в кресле на больших
колесиках сидел Арфарра, а бок-о-бок с ним, - самозваный Арфарра, Ханалаев
проповедник. Они довольно мирно беседовали.
Все расселись. Киссуру представили остальных землян, и тут
окончательно стало ясно, что Ванвейлен - господин всех этих людей. Только
один, по фамилии Хаммерс, отрекомендовался как глава правительственной
комиссии и человек независимый, но по его поведению это было незаметно.
Первым говорил этот Хаммерс.
Минут через пятнадцать Киссур не выдержал и сказал:
- Словом, вы решили ни во что не вмешиваться.
- Известные трудности, связанные с быстрым принятием решений... -
начал тот.
- Цыц! - сказал Киссур. - Государь Иршахчан за такую длинную речь
укоротил бы вас на голову.
Упоминание о государе Иршахчане видимо смутило присутствующих. Киссур
повернулся к Ванвейлену:
- Значит, люди ойкумены по-прежнему будут убивать друг друга, когда
вашим чиновникам достаточно шевельнуть плавником?
Ванвейлен слегка побледнел:
- Нет, не по-прежнему, - сказал он.
- Что значит - не по-прежнему?
- Видите ли, - мы прилетели сюда три дня назад, связались с
Бьернссоном, который построил очень остроумный передатчик... - тут
Ванвейлен кивнул в сторону яшмового аравана. - Мы рассчитывали на то, что
господин Нан незаметно для всех явится в столицу, планировали тайные
переговоры. И вдруг Бьернссон сообщает нам, что, если хотим иметь дело с
живым Арфаррой, у нас совершенно нет времени. Наше открытое появление все
изменило.
- Бросьте, - сказал Киссур, - сейчас ойкумена переполнена колдунами.
Одним чудом больше, или меньше - это совершенно неважно.
- Для ойкумены - неважно, - объяснил Ванвейлен, - а для галактики -
важно. Кошку выпустили из мешка. И теперь, пока законодатели будут
выяснять, может или не может одно государство вмешиваться в дела другого
государства, предприимчивые люди будут продавать оружие всем, кто за него
заплатит. Покупателей много, рынок большой. Так что, я думаю, через
полгода число участников гражданской войны не уменьшится, а вот вооружены
они будут совсем по-другому.
Киссур нахмурился.
- Вы заметили, - сказал Ванвейлен, - что, когда год назад вы стали
использовать порох и даже динамит, они отнюдь не положили конец войне, а
просто увеличили количество жертв. А у нас есть штучки посильнее динамита
- вы даже представить себе не можете, насколько сильнее...
- Могу, - сказал Киссур. - Господин Арфарра как-то сказал мне, что
все в истории ойкумены знало расцвет и закат: и право, и ученость, и
свобода: одно только оружие совершенствовалось и совершенствовалось. И что
самое страшное оружие изобретают самые мирные народы.
- Ну вот, - сказал Ванвейлен, - тогда представьте себе, что будет,
когда наш мирный народ начнет продавать оружие всем, кто за него
заплатит... То есть будут, конечно, запреты...
- Знаю я, - быстро сказал Киссур, - зачем нужны запреты на торговлю:
чтобы те, кто запретил, получали именные калачи от тех, кто торгует.
- Вздор, - проговорил один из землян на неплохом вейском. - Вы
сможете договориться между собой. История учит, что люди всегда
договариваются между собой, так как это взаимовыгодно. В этом и состоит
историческая необходимость.
- Боюсь, Мэнни, - засмеялся откуда-то сбоку Нан, - что на данном
историческом этапе историческая необходимость торжествует лишь чудом.
Кто-то фыркнул, а Киссур сказал:
- Так устройте чудо, господин Ванвейлен!
- Зачем? - возразил Ванвейлен. - Как вы сами сказали, что чудеса в
ойкумене происходят повсеместно. В области волшебства - гиперинфляция. У
вас на единицу населения больше пророков, чем у нас - репортеров, врут они
примерно также, и по утверждению каждой из противоборствующих сторон,
войска противника изготовлены из бобов и шелковых обрезков...
- Вздор, - перебил Киссур, - я не о простых чудесах говорю. Но вот,
допустим, когда четверть века назад вольный город Ламасса восстал против
государя, господин Арфарра взорвал построенную им дамбу. Полгорода вымело
в реку, а остальные ужаснулись гневу Золотого Государя и прекратили
бунтовать. Уничтожьте Ханалая, - вот это будет убедительное чудо!
Тот, которого назвали Мэнни, снисходительно откашлялся и сказал:
- Вы, молодой человек, несколько упрощенно мыслите. Ханалай - это не
один человек, это целая организация. На его место встанут другие -
Чареника, Ханда...
- Тю, - удивился Киссур, - вы меня неправильно поняли. Одного Ханалая
я вам и сам безо всякого чуда убить смогу. Я и имел в виду выполоть весь
лагерь, чтобы там на пять верст не осталось целого колоса. Вот тогда
ближние бунтовщики пропадут, а дальние смутятся.
Мэнни, казалось, потерял дар речи. Это был человек старый и видом
напоминавший хомяка. У него было самое удивительное украшение изо всех,
когда-либо виденных Киссуром. Он не носил колец ни в ушах, ни в носу, а
зато на глазах носил два дешевых черепаховых кольца со вставленными в них
стеклами.
- Как, - сказал он, - вы, господин Киссур, - предлагаете нам,
цивилизованным людям, устроить массовое убийство? Вы понимаете, что
говорите? Это же - женщины, дети, там десятки тысяч людей, таких же
крестьян, как в вашем войске...
- Не женщины, - возразил Киссур, - а так, постельные женки. А насчет
крестьян вы правы. Значит, такая их судьба, что они пошли в воры и
мятежники.
Сбоку нервно хихикнул Ванвейлен.
- Господин министр, - сказал он, - я не скрою от вас, что на наших
самолетах действительно есть очень мощное оружие. Но если бы я, в минуту
умопомрачения, отдал приказание его использовать, то это было бы последним
днем существования моей компании. Газетчики втоптали бы меня в грязь,
демонстранты бы разгромили мои офисы, конкуренты, пылающие праведным
негодованием, призвали бы бойкотировать мою продукцию, и в довершение
всего я предстал бы перед судом, как военный преступник, а мой доход пошел
бы на миллионные компенсации родственникам погибших.
Киссур встал и грохнул кулаком по черному столу, отчего ножки стола
нехорошо крякнули.
- Ах вы шакалы, - сказал Киссур. - Готовы продавать нам луки, при
условии, что спускать тетиву будем мы? Лично уничтожить двадцать тысяч
бунтовщиков, - ваша совесть не допускает, а смотреть, как убивают десять
тысяч, и еще десять тысяч, и еще десять тысяч, - это ваша совесть
допускает? Да как такая совесть называется?
- Такая совесть, - усмехнулся Ванвейлен, - называется арбитражный суд
ООН.
- Мерзавцы вы, - сказал Киссур.
- Человек, - сказал Мэнни на своем неприятном вейском, - свободен
совершать любые действия, кроме тех, которые наносят прямой и непоправимый
ущерб жизни и здоровью другого человека. И люди цивилизованные друг друга
не убивают. И если бы вы лично, и Ханалай, и прочие, последовали примеру
цивилизованных людей, то вы бы жили так же мирно, как и мы, - и вам не
нужно было бы называть нас шакалами и мерзавцами...
В это мгновение первый министр одним прыжком перемахнул через стол,
схватил Мэнни за широкую ботву галстука, и выдернул его из кресла, как
свеклу из грядки.
- Господин министр, - проговорил Мэнни, не теряя присутствия духа, -
если один человек называет другого человека забиякой, а другой, в качестве
опровержения, лупцует его по морде, - это никуда не годное опровержение...
- Мать твоя Баршаргова коза, - сказал Киссур, пихнул свеклу обратно в
кресло, повернулся и побежал прочь из проклятого места. Он хотел было
хлопнуть дверью, - но та предусмотрительно убралась в сторону, а сразу за
его спиной стала съезжаться сама. Киссур пробежал по коридору, у которого
пол и стены обросли каким-то белым пухом с окошечками, и выскочил во двор.
Во дворе всюду валялся крученый бетон и какие-то балки, среди грязи росли
редкие и чахлые пучки травы, а чуть подальше был каменный пруд.
Киссур перескочил через бортик и прыгнул в этот пруд. Землю покрывал,
пополам с грязцой, мокрый снежок, но вода в пруду оказалось не такая
холодная, как хотелось бы Киссуру. На поверхности воды плавали радужные
разводы, и у Киссура сразу страшно защипало в глазах. Тут он заметил сизые
отверстия труб и сообразил, что этой водой чужеземцы полощут кишки своим
машинам, а для себя, скорее всего, построили пруд где-нибудь под крышей,
чистый и светлый, подобный парному молоку.
Киссур поплавал в пруду некоторое время, а потом вылез на бережок и
пошел куда-нибудь под куст обсохнуть.
Куста он не нашел, а минут через пять вышел к складам на летное поле.
У большого навеса сидели несколько стальных птиц, а под навесом его
дружинники расположились кружком вместе с чужеземцами.
Люди веселились.
Стол из опрокинутого железного листа был весь уставлен едой. Киссур
тут же заметил, что чужеземцы хранят еду не в котлах и сосудах, а в
круглых одноразовых горшочках с бумажными картинками. Несколько пустых
горшочков уже валялось на земле. Люди ели и шутили вместе, - бог знает, на
каком языке, - вероятно, на языке еды. Центром общего внимания был Сушеный
Финик: он ухал, как филин, и токовал, как тетерев, а потом вдруг сцепил
руки у губ и завыл, мастерски подражаю шуму садящегося самолета. Чужеземцы
засмеялись, а дружинники повалились от хохота навзничь.
Киссур подошел к людям: все обернулись и уважительно уставились на
него. Сушеный Финик подставил ему ящик, на котором сидел, и спросил:
- Почему ты синий? Ты ел?
Тут Киссур вспомнил, что не ел с самого утра, переломил булку и стал
жевать.
- Великий Вей, - сказал кто-то на хорошем вейском, - где это вы
вымокли? Вы что, свалились в водосборник? Это же техническая вода.
Киссур взглянул на свою руку и увидел на ней синие разводы.
- Они что там, умники, - сказал другой голос, - забыли вас накормить?
Попробуйте вот это.
Киссур оглянулся и узнал пилота, Редса.
Редс взял длинную банку с яркой этикеткой, всадил в нее ножик и стал
открывать банку. Зуб ножика из-за спешки отлетел. Чужеземец засуетился.
Киссур взял банку у него из рук, крякнул и своротил у банки все донце.
- Вот это сила, - сказал чужеземец, выгребая из банки розовое мясо.
Киссур молча ел.
- Ну, и что вы решили, - спросил тот, первый, который говорил про
водосборник.
Киссур поглядел на него и ничего не сказал. Тот побледнел и умолк.
Киссур вдруг отбросил банку и схватил его за шиворот:
- Я видел тебя в дни бунта в столице! Это ты мне отдал документы про
Чаренику! Ты землянин или человек?
Человек завертел головой, как цыпленок.
- Меня зовут Исан, и я из народа аколь, но я уже год среди землян.
Это был тот самый маленький начальник стражи, что исчез вместе с
Наном. Киссур, изумившись, отлип от воротника.
- Ты умеешь летать?
Маленький варвар пожал плечами.
- Не думаю, - сказал он, - чтобы меня допустили к экзаменам, но здесь
хозяйничает Ванвейлен, и мне дают потыкать в кнопки.
- Значит, - сказал задумчиво Киссур, - ты ушел из столицы вместе с
Наном.
- Не я один, - сказал маленький варвар, - нас было четверо, не считая
ребенка, денег и оружия, но одного человека вскоре убили. Нан пришел в
Харайн, и мы думали, что он собирается бунтовать вместе с Ханалаем, но он
кое о чем переговорил с яшмовым араваном, который тоже из этой породы
людей со звезд, и мы жили хуже лягушек, пока за нами не прилетела крылатая
бочка.
- Значит, - сказал Киссур, - Нан не был доволен мятежом Ханалая?
Маленький варвар опустил глаза:
- Я бы не хотел говорить плохих слов про господина Нана, но он был
скорее рад, чем огорчен. Он сказал, что всякий, кто сейчас начнет спасать
государство, будет как человек, попавший в болото: чем больше дрыгаешься,
тем быстрее тонешь. И разумный человек должен подождать, пока все, кто
спасают государство, утонут или вымажутся в грязи, а народ устанет воевать
и захочет только одного: объединиться вокруг человека, при котором был
мир.
- Ты как будто с этим не согласен?
- Думаю, - сказал маленький варвар, - что чиновник должен спасать
государство не только тогда, когда ему это выгодно.
После этого Киссур бродил по острову, пока солнце не стало клониться
к западу. Он еще раз выкупался в холодом, но чистом море, а потом вернулся
и сел у шасси самолета. Вдалеке за стальным куполом красная машина грызла
землю.
Киссур подумал и вынул из ножен меч.
Еще вчера Киссур взмахнул этим мечом: и в стороне обращенной вниз,
отразилась нижняя половина мира, а в стороне, обращенной вверх, отразилась
верхняя половина мира, а по лезвию этого меча шла дорога на тот свет.
Теперь в мече отразились только белые грязные ноги самолета. Мироздание
рухнуло. Дорога в иной мир больше не пролегала по острию меча, и убить им
можно было только одного человека, а настоящим оружием убийства стали
стальные птицы и разноцветные кнопки.
Кто-то накинул ему на плечи теплую куртку. Киссур обернулся: это был
Сушеный Финик. Киссур сделал знак рукой, - Сушеный Финик сел рядом и тоже
прислонился к шасси самолета.
- Я гляжу, ты нашел с ними общий язык, - сказал Киссур. - Они очень
смеялись, когда ты завопил, как их самолет.
- Да, - сказал Сушеный Финик, - они смеялись, когда я вопил как
самолет и ухал как филин, но я не думаю, что они плакали ли бы, если б я
спел им песню о бое в Рачьем Ущелье. Я не думаю, что они бы вообще поняли
мои песни, даже те из них, которые говорят по-вейски.
- Спой мне о Рачьем Ущелье, - сказал Киссур.
- Я сломал свою лютню, когда ты убил свою собаку, - ответил Сушеный
Финик.
Они помолчали. Красное солнце садилось в воду, и по бетонной полосе
дул резкий, холодный ветер. Это было очень тоскливое место на самом краю
мира.
- Ты не знаешь, они о чем-нибудь договорились?
- Они сидели еще четыре часа, - ответил Сушеный Финик, - и по-моему,
они все это время только трепали языками. В жизни не видел людей, которые
так много треплют языком! Потом они пошли и кое-что рассказали нам.
Они рассказали, что Нан и яшмовый араван летят в лагерь Ханалая. Нан
заберет государя, чтобы тот отдал все приказания, какие им нужно; а
яшмовый араван, кажется, хочет остаться и проповедовать мир и согласие.
И Сушеный Финик скорчил невероятную рожу, показывая, что он думает о
шансах яшмового аравана на успех. Они замолчали и стали глядеть на красный
закат.
- Ты им все правильно сказал, - произнес Сушеный Финик. - Надо
выполоть Ханалая, как сорняк, и тогда в ойкумене наступит мир. Война с
мечом и копьем, конечно, лучше мира, но лучше уж мир, чем война этим
чужеземным оружием.
Шум двигателей заставил его умолкнуть. Один из дальних самолетов
качнулся и выехал на бетонную полосу. С края полосы замахали флажком.
Самолет побежал по дорожке с быстротой страуса, подобрал ноги и ушел в
небо.
- Ладно, - сказал Киссур и поднялся на ноги, - я тут кое-что
придумал, - пошли.
И если вы хотите узнать, что именно придумал Киссур, - читайте
следующую главу.
21
Государь Варназд не удивился, когда ночью его разбудил шепот Нана:
первый министр теперь часто навещал государя. Покойник приходил и садился
в изголовье. На рассвете он таял. Варназд рассказывал все, что случилось
за день, и спрашивал совета назавтра. Тот горько плакал, что не уберег
государя, и давал советы.
Поэтому Варназд не удивился, когда Нан разбудил его, но
воспротивился, когда Нан шепотом велел ему собираться.
- Зачем? - возразил Варназд, - вы уже столько раз помогали мне
бежать; а наутро я опять просыпался в этой спальне.
- Вставайте, - вмешался еще один человек, и Варназд, вглядевшись,
промолвил с упреком:
- Яшмовый араван! И вы тоже умерли? То-то сегодня утром охранники так
странно о вас шептались!
- Государь опять плачет ночью? - раздался насмешливый голос, и в
проеме двери показалась круглая, как репа, морда стражника.
- Ого! - промолвил стражник изумленно и потянулся к ножнам.
В руках Нана негромко чавкнуло, охранник сложился пополам, упал и
утих. "Хороший сон", - подумал Варназд.
Кое-как покойный министр уговорил государя одеться. Они выскользнули
в сад и побежали на ровную лужайку за павильоном Сумеречных Врат. Варназд
продрог от росы и холода. Небо заволокло тяжелыми, как коровье вымя,
тучами, деревья от холода и ветра стучали ветвями, и над деревьями
качалась, словно на паутинке, синенькая звезда. Вдалеке послышался топот
всадников. Нан затолкал Варназда в кусты. На лужайку выехал ночной дозор
повстанцев. До государя донесся обрывок разговора:
- Что с того, что стреляли? В беса надо стрелять серебряными
шариками, тогда он рассыпается с визгом и вонью.
- Все равно, - возразил другой дозорный - если Арфарру унес бес, то
зачем он прихватил с собой яшмового аравана?
И дозорные проехали дальше. Прошло немного времени, - Варназд
поглядел на небо и увидел, что синенькая звезда, которая висела над
лужайкой, спускается все ниже и ниже, и это не звезда, а скорее птица.
Крылья птицы не шевелились. Одно крыло было с красным огоньком, другое с
синим огоньком. Это была, без сомнения, родня тем каменным птицам в Зале
Ста Полей, что умеют танцевать и славить государя. Варназду испугался, его
стала бить крупная дрожь. Нан подхватил его на руки, как ребенка. Птица
села. Нутро ее распахнулось. Покойный министр подсадил в нутро государя и
влез сам. Яшмовый араван, к изумлению Варназда, остался по ту сторону.
- Не покидайте меня, - попросил Варназд.
Нан за спиной его вспыхнул и закусил губу.
- Я должен остаться, - сказал Бьернссон.
- А можно я останусь с вами?
Один из пилотов начал ругаться.
В это время ночной дозор, обсуждавший пропажу яшмового аравана,
повернул назад и увидел впереди за абрикосовыми деревьями синий свет и
услышали монотонное урчание.
- Вперед! - завопил командир дозора.
Мятежники выскочили на полянку. Раздался испуганный вопль, и гудящая
стрела переломилась об обшивку самолета.
- Дураки, - орал старший, - это бес! Стреляйте серебряными шариками!
- Стойте, - вскричал Варназд, - вы не смеете стрелять в своего
государя, - и полез обратно из кабины.
Два серебряных шарика хряснули, один за другим, об обшивку.
- Братцы, - вопил обрадованно старший дозорный, - серебро его не
берет! Это не бес, а простое железо!
Бьернссон отскочил от самолета и упал в густую траву.
- Взлетайте, - закричал он. Проворный десантник схватил государя за
шкирку и втянул его обратно. Другой человек выскочил наружу с автоматом в
руках и прошелся очередью по дозору. Подхватил Бьернссона подмышки,
швырнул его в кабину и прыгнул сам. Самолет завыл и взлетел.
- Сидите и не нойте, - сказал десантник Бьернссону. - Вас бы завтра
убили. Бьернссон повернулся к Нану, поглядел ему в лицо так, словно видел,
что у него написано на обратной стороне глаз, и сказал со странной
улыбкой:
- А я думаю, меня убили бы сегодня. И вовсе не Ханалай.
У Нана по спине пробежал холодок.
- Что вы хотите сказать? - спросил Нан каким-то не своим голосом. Но
в этот момент внимание их было отвлечено новым обстоятельством.
- Это что такое, - сказал пилот, указывая на экран. - Еще один
самолет! Действительно, им навстречу, к лагерю Ханалая, летел еще один
"К-307". Пилот надел наушники.
- Борт семьсот два вызывает борт семьсот восемь. Как слышите. Прием.
Треск в наушниках, потом голос:
- Слышим отлично.
- Что вы здесь делаете? Вам что, топлива не жалко? После короткой
паузы в разговор вмешался новый голос, на вейском:
- За топливо плачу я. Я хотел убедиться, что все благополучно. Вдруг
вам понадобится помощь моя и дружинников?
"Киссур!" - сообразил про себя пилот. "Господи, это с кем он летит, с
маленьким Исаном? Как бы они не угробили машину."
- Благодарю за заботу, - подавив смешок, ответил пилот, раньше, чем
Нан успел вмешаться. - У нас все благополучно.
- Государь с вами?
- Да.
- А этот... проповедник? Остался внизу?
- Нет, сидит здесь и дуется.
- Это совсем хорошо.
- Исан, - сказал пилот, - вы не боитесь, что эта прогулка обойдется
вам слишком дорого? Вы летаете на самолете не лучше, чем я скачу на
лошади.
- Я не знал, что вы умеете ездить на лошади.
- А я никогда и не пробовал, - съязвил Редс и повернулся к Нану:
- Господин Нан! Прикажите ему возвращаться!
- Может не приказывать, - донесся ответ. - С сегодняшнего дня я
больше не служу господину Нану.
- Это что за шуточки? - заорал пилот.
- Это не шуточки. Я служу в войсках империи. И я подчиняюсь приказам
Киссура.
Тут только до Редса начало доходить.
- Черт побери, - сказал он, - а если Киссур прикажет вам уничтожить
мятежников?
Пауза. Невнятный шепоток перевода. Спокойный голос Киссура:
- Именно это я ему и приказал.
Нан схватился за голову.
- Сядьте, - закричал Бьернссон, - сядьте, тогда они не посмеют
бомбить лагерь.
- У нас топлива в обрез, - сказал пилот.
- Мы не можем его сбить? - спросил Нан.
- Чем? - огрызнулся пилот. - Они вооружены, а мы нет.
Второй самолет пропал в ночи, - но на экране было видно, как плотная
черная точка развернулась над зимним лагерем и пошла вниз.
Государь сидел, вертя головой. Сон уже кончился, но явь еще не
начиналась. Государь задрожал, вспоминая кое-какие намеки Арфарры. Самолет
тряхнуло, и Варназд закрыл глаза. Нан бережно обнял его и укрыл плащом,
как наседка укрывает крылом взъерошенного цыпленка. Бьернссон даже не
обернулся на плачущего государя.
- Поверните самолет, - сказал вдруг Бьернссон пилоту, - я хочу видеть
все.
- У нас топлива только на обратную дорогу, - повторил пилот.
Когда они подлетели к Чахарским горам, позади них вставало
безобразное красное зарево, и на его фоне можно было различить силуэт
штурмовика.
На рассвете, когда лагерь Ханалая уже кончил гореть, а топлива в
баках осталось совсем мало, Исан посадил машину на луг у стен
близстоличного городка, комендантом которого был Идди Младший.
Киссур вылез из самолета и сразу заметил, что бедный железный бочонок
вряд ли скоро соберется летать: стальные ножки его подломились, а левое
белое крыло пропахало в луге маленькую канавку и завернулось от этого в
сторону. Киссуру тоже ободрало бок от такой посадки.
Идди всю ночь наблюдал с гнезда на башне за тем, что творилось над
лагерем Ханалая, и очень быстро понял, как обстоят дела. Он станцевал от
радости при виде Киссура, но весьма прохладно отнесся к Исану, потому что
люди племени аколь в свое время сделали много зла народу аломов. Тем не
менее он заверил Киссура, что этого человека никто не найдет, пока все не
успокоится. Киссур выписал Исану охранную грамоту и сказал:
- Пусть только чужие государства попробуют арестовывать подданных
империи за то, что было сделано для блага империи.
Исан сказал:
- Это лучше, чем ничего, но я предпочел бы избежать обстоятельств,
при которых мне пришлось бы предъявлять эту бумагу.
Еще Киссур подписал Исану дарственную на два огромных поместья из
числа своих собственных, близ столицы, и на третье, - в Инисских болотах.
- Там нефть, - застенчиво объяснил маленький варвар. Киссур не очень
понял объяснения.
После этого Киссур отрядил Идди с дружинниками в лагерь бунтовщиков,
исправить недоделки, и нельзя сказать, чтобы Идди был доволен поручением.
Киссур взял пять человек и отправился в столицу. Переправляясь через Левую
Реку, Киссур заметил серебристый самолет. Тот покачал сердито крыльями и
полетел дальше.
Остаток дня Киссур провел в саду. Он лежал на траве и следил за
пролетающими самолетами. В середине дня он съел легкий обед. Самолеты
летали не так часто, но к вечеру все небо было расчерчено, как храмовое
окошко, серебристыми лопухами. Возможно, Киссур ждал гонца или стражника:
но никакого гонца не появилось. Вечером Киссур поднялся в дом, переоделся
и отправился во дворец государя.
На Белой площади двое чужеземцев вешали на дерево черную тыкву, из
породы показывающих картинки, тыква похрюкивала, и вокруг нее собиралась
толпа. Прямо с телег раздавали пироги, квадратные, как земля, и банки с
разноцветными этикетками, с донышком круглым, как небо. Наверняка по
совету Нана.
Во дворце все уже знали о его прибытии. Десантник в форме цвета
гусиного дерьма взглянул на него и залопотал что-то в рацию с длинным
одиноким ухом. Чиновник в зале аудиенций испуганно шарахнулся в сторону.
Киссур немного полаялся с этим чиновником и прошел в личные покои
государя. В черепаховой комнате сидел, выпрямившись в кресле, государь, в
белой сорочке и в шапочке с жемчужным венчиком, и лицо его было бледней
жемчужного венчика. Справа от государя сидел Арфарра, укутанный кружевной
накидкой и с врачом позади кресла. Слева от государя, за его спиной, стоял
Нан, как будто обнимая государя за плечи и что-то говоря. Чуть поодаль
сидел, немного развалясь, Клайд Ванвейлен, и еще один чужеземец, уважая
государя, стоял на ногах. К стенке жался пяток перепуганных чиновников.
Видимо, Киссур прервал какое-то совещание, на котором Ванвейлен и Нан
объясняли государю, как управлять страной, а Арфарра поддакивал. Киссур
остановился в дверях. Нан шевельнулся за спиной государя и сказал с
непроницаемым лицом:
- Господин Киссур... То, что вы сделали...
Его перебил Ванвейлен.
- Я не знаю, как вы осмелились явиться сюда, но если после всего
случившегося вы надеетесь оставаться первым министром...
- Это катастрофа, - сказал третий чужеземец, - никто не осмелится
иметь дело с правительством, во главе которого стоит палач.
Киссур засмеялся, выудил из рукава печать и кинул ее через стол
Ванвейлену.
- Экое красноречие, - сказал он. - Вам нужно, чтобы первым министром
был Нан, а не я - так бы и говорили. Я и сам понимаю, что первый министр,
который не берет взяток, не исполняет своих профессиональных обязанностей.
Ванвейлен стал красным, как рак, и вскочил с кресла.
- Палач, - заорал он, - что вы себе позволяете! Киссур подошел к
Ванвейлену, сгреб его за широкую шелковую плетку, в которую тот завернул
шею, и пихнул обратно в кресло.
- Цыц, - сказал он, - сидели в присутствии государя, так и сидите!
- Послушайте-ка меня, - продолжал Киссур. - Я, может, и палач, но я
не дурак! Я, господин Ванвейлен, с самого начала удивлялся, зачем я
оказался на вашем совещании, потому что на этом совещании делили пирог под
названием страна Великого Света, и я был там явно лишний. А потом вы при
мне стали рассуждать о том, что только чудо может спасти ойкумену; и что
вашим оружием можно в полчаса уничтожить лагерь Ханалая, но вы, Клайд
Ванвейлен, никогда такого приказа не отдадите, потому что вам за это
накостыляют по шее. И даже дурак бы понял, на что вы меня, господин
Ванвейлен, подбиваете, и что вы без меня придумали с Арфаррой.
Ванвейлен опять всплеснул руками и полез было из кресла, но Киссур
затопал ногами.
- Цыц, - сказал он, - я договорю до конца. Вам надо было уничтожить
Ханалая. Вам надо было, чтобы ответственность за это несли не вы, а выгоду
получили вы. Ведь остатки мятежников сегодня ползли к столице на коленях!
Вам надо было сделать так, чтобы министром был Нан, а не я... вы разрешили
все ваши затруднения одним махом. Я на вас не сержусь. Что вы такое?
Торговец из страны торговцев: а нравы торговцев везде одинаковы.
Тут Киссур повернулся к Арфарре.
- Что же касается вас, господин Арфарра... Признаться, вы оскорбили
меня. Ведь если бы вы позвали меня к себе, рассказали, как обстоят дела, и
признались, что вам нужен человек, который захватит штурмовик и уничтожит
лагерь Ханалая, и что после этого государь должен будет отречься от этого
человека, имя которого станет грязью и прахом; а ни вы, ни Ванвейлен в
этом замешаны не будете, - разве я сказал бы "нет?" Вы оскорбили меня
недоверием, господин Арфарра...
Арфарра сидел в кресле, выпрямившись и совершенно неподвижно.
Государь Варназд вскочил с малого трона.
- Киссур, - сказал он, - эти твари могут убираться. Моим первым
министром будете вы, и только вы.
И тут Киссур Белый Кречет в первый раз в жизни перебил государя.
- Я еще не кончил, - нехорошо улыбаясь, сказал он. - Как я могу,
государь, быть вашим министром, если вы сами отрешили меня от должности;
назначили двести тысяч за мою голову; велели жечь мое имя на всех алтарях!
- Это была ошибка!
- Вы оскорбили меня, - продолжал Киссур, - вы поверили негодяям,
которым клялись не верить. Когда человека оскорбляет другой человек, -
есть много способов мести. Когда человека оскорбляет государь, - есть
только один способ мести.
- Остановите его, - закричал Ванвейлен.
Один из десантников из-за двери прыгнул к Киссуру. Киссур поймал
десантника левой рукой и шваркнул им о стенку. Правой рукой он вытащил из
рукава белый трехгранный кинжал, с широкими лепестками у рукояти и тремя
желобками для стока крови, и, все так же улыбаясь, всадил его себе в грудь
по самые лепестки. Все замерли. Киссур стоял некоторое время, молча и
удивленно глядя на государя.
- Скверно это будет, - прошептал Киссур, - если станут говорить,
будто я в таком случае промахнулся...
Он не договорил, закрыл глаза, пошатнулся и упал на руки подбежавшему
землянину. И никто, конечно, не мог бы сказать, что Киссур струсил или
промахнулся, потому что кинжал его вошел точно в сердце, пересек левое
предсердие и почти вышел из лопатки.
ЭПИЛОГ
Прошел почти месяц. Многие вспоминали про этот месяц по-разному, а
Шаваш так никогда и не мог вспомнить до конца, что именно было с ним в
этот месяц. Но вот, как-то через месяц Шаваш открыл глаза в небольшой
белой комнате и увидел, что над ним сидит Киссур. Киссур был очень
бледный, отощавший, в чужеземной куртке и штанах. Все это, - и чужеземная
одежда, и странный свет с потолка, было уже Шавашу отчего-то знакомо.
Шавашу казалось, что все это много раз показывали ему во сне.
- Я думал, что ты умер, - отчего-то вспомнил Шаваш.
- Я и сам так думал, - ответил Киссур. Они помолчали.
- Эти люди так умеют лечить, даже покойников лечат, - сказал Киссур.
А ты молодец. Знаешь, как ты себя вел?
Шаваш не помнил, как он себя вел. Он смутно помнил, как молодой
помощник Арфарры в его комнате с ужасом шептал, что Арфарра мертв, а
лагерь Ханалая почему-то горит зеленым и красным пламенем... "Вы правы,
они убийцы и нелюди", - шептал чиновник. Потом - жар и бред, потом -
вокруг него, люди в незнакомых одеждах, и вдруг, поверх них, лицо Нана...
- Как я себя вел? - спросил Шаваш.
- Ты кусался, - сказал Киссур.
Шаваш молча глядел в потолок.
- Знаешь, - вдруг сказал он, - как я верил Нану? Как ты государю.
- Не трожь государя, - сказал Киссур.
И опять молчание.
- Что же, - спросил Шаваш, - они так хороши, как сами о себе говорят?
- Еще лучше, - ответил, криво усмехнувшись, Киссур. Тут Шаваш
подумал, что за ними обоими, наверно, подсматривают. Он внимательно
поглядел Киссуру в глаза и спросил:
- И какое это имеет значение?
- Никакого, - ответил Киссур. Шаваш протянул ему свою руку ладонью
кверху, а Киссур положил на нее свою руку ладонью книзу, и так они сидели,
пока Шаваш не заснул.
Где-то двумя этажами выше ухоженный седой человек оторвался от экрана
и с тоской сказал:
- Я вам говорил, что все бесполезно! Такие - как эти двое, они не
успокоятся, пока не выживут нас из своей страны!
И его собеседники попрятали глаза, потому что возразить им было
нечего.