Оцените этот текст:




   И настало время родить ей, и вот близнецы в утробе ее.  Дети  выросли,  и
стал Исав человеком, искусным  в  звероловстве,  человеком  полей;  а  Иаков
человеком кротким, живущим в шатрах.
   Бытие, 25; 24, 27

   Часть первая
   ОДИН ПЛЮС ОДИН - ПОЛУЧИТСЯ ОДИН

   Глава первая
   ПРИНЦ И НИЩИЙ
   Водитель, так и не назвавший  своего  имени,  гнал  высокий  джипер,  как
истинный виртуоз - ежесекундно на зыбкой грани лихости и хамства, ни разу не
создав и  намека  на  аварийную  ситуацию,  но,  несомненно,  заставив  пару
миллионов чужих нервных клеток скоропостижно  и  преждевременно  скончаться.
Петру порой прямо-таки физически чуялось, что  они  стали  словно  бы  ядром
кометы,  увлекавшей  за  собой  невидимый  хвост  отрицательных   эмоций   и
бессильной  злобы,  изливавшейся,  как  легко  догадаться,  лишь  в   резких
обиженных гудках то справа, то  слева.  Ничего  больше  не  оставалось,  как
дава-нуть клаксон, яростно матернуться - а в следующий миг бежевый "сарай" с
тонированными стеклами исчезал из поля зрения очередного обиженного.
   - Угробишь ты нас этак-то, - сказал Петр.
   Хотел, чтобы прозвучало шутливо-непринужденно,  но  отчего-то  получилось
едва ли не просительно.
   - Не бери в голову, - хмыкнул плечистый. - Я по этой трассе десять раз на
дню мотаюсь, с завязанными глазами пройду...
   И бросил бежевого японца вправо-влево, проворно  обойдя  синий  "Жигуль",
проскочив меж ним и "Газелью", вылетев на  полосу  "Жигуля".  Сзади  пискнул
сигнал. Желтый не успел еще смениться зеленым, как джипер под визг  покрышек
свернул влево и с ревом пошел на подъем, обходя попутчиков, как стоячих.  На
секунду выпустив руль - что ни на миллиметр не изменило  траектории  полета,
прямой, как полет  ворона,  -  плечистый  бросил  в  рот  сигарету,  щелкнул
зажигалкой, выпустил первую струйку дыма  и  лишь  теперь  обозначил  что-то
похожее на человеческие чувства: покосившись на пассажира, усмехнулся  почти
дружелюбно:
   - А вообще - забавно. До сих пор привыкнуть не могу. Как две капли...
   - Да уж, - сказал Петр первое, что пришло на ум. - Есть такое дело.
   Джипер проскочил меж встречным троллейбусом  и  припозднившейся  попутной
"Волгой". Без нужды взревел  сигналом,  пуганув  двух  девчонок  в  отчаянно
коротких юбках, торчавших поодаль от троллейбусной  остановки.  Те  невольно
шарахнулись от кромки тротуара.
   - Вечереет, - прокомментировал плечистый. - Сниматься вышли, соски. Тут у
них обшага на общаге. Прынцев ждут, что характерно,  со  всем  романтическим
запалом. Как будто хватит прынцев на  них  на  всех.  Диалектику  не  учили,
давалочки, и теорию вероятности тоже.
   - А ты учил?
   - Ознакомился малость.
   - То-то я и смотрю, что парнишка ты непростой... - медленно сказал Петр.
   - Простые, командир, бывают только карандаши,  -  ухмыльнулся  парень.  -
Тормознуть,  подхватить  тебе  ляльку?  Босс  тебя   будет   по-родственному
ублажать, а значит, по полной программе. Не боись  возможных  осложнений,  я
тебе наметанным глазом чистенькую подберу... Думай быстрее,  пока  город  не
кончился. Во-он, идут две  с  виолончельками.  Снять  с  них  очечки  и  все
остальное, виолончельки в угол поставить - такое отчебучат, знаю я этих,  по
классу сольфеджио... Ну, думай?
   Он недвусмысленно сбросил газ, вильнул к обочине.
   - Проехали, - сказал Петр. - В прямом и переносном смыслах.
   - Ну, проехали... - Он притоптал газ.  -  Радиацией  надышался  или  чего
похуже, в рассуждении борисомоисеевщины?
   - Просто не любитель.
   - Вот тут ты - вовсе не как две капли... Резко отличаешься от босса, даже
удивительно, если вспомнить про гены...
   - Какой уж есть.
   - Дело хозяйское...
   - Давно из армии? - спросил Петр.
   - Ох ты, - водитель качнул головой не без уважения. - Что,  неуж  до  сих
пор видятся следы неизгладимой печати?
   - Видятся, - сказал  Петр.  -  Для  наметанного  глаза.  Постепенно  этак
проступали, пока не убедился... Лейтенант, а? Или, вполне вероятно, старший.
Не суперсерьезные войска, но и не стройбат. Не стандартная пехтура. Ушел  не
так уж давненько, но и не вчера, однакож до сих пор тянет старшему по званию
легонько нахамить и вообще держаться с ним развязнее, чем следует...
   - А вот теперь снова - как две капли... Умом ты  в  босса,  не  сочти  за
комплимент.
   - Или он - в меня, - сказал Петр.
   - Нет уж, прости, подполковник, но  как  раз  ты  в  него.  Будь  расклад
наоборот, ты бы на его месте обретался, а он на твоем, меж тем видим мы иную
картину...  В  десятку.  Лентинант.  Старшой,  -  очень  похоже  сымитировал
бессмертные интонации Папанова-Лелика. - Не стройбат и  не  девятьсот  пятая
мотострелковая имени Шуйской швейной фабрики...
   Городская окраина  осталась  позади,  по  обе  стороны  дороги  потянулся
сосновый бор, где редкий, где смыкавшийся стеной.  Плечистый  зажег  ближний
свет, но скорость не сбавил.
   - А что ушел?
   - Ушел и ушел, - мелькнула в голосе плечистого нотка злой  напряженности.
- Остозвездело, и точка. Тема закрыта.
   На дороге не было ни единого фонарного столба, и оттого  Петру  казалось,
что темнота падает гораздо быстрее, чем оно  обстояло  в  реальности.  Тайга
заслонила солнце, джипер легонько потряхивало не выбоинах. Показались первые
дома не так уж далеко отстоявшего от Шантарска новорусского  поселка,  давно
потеснившего земли совхоза "Надежда",  имевшего  несчастье  располагаться  в
самом что ни на есть живописнейшем месте  и  потому  понемногу  съедавшегося
нуворишами, словно печенка - раковыми клетками.
   Несмотря на сумерки, без труда можно было определить, что добрая половина
домов либо недостроена, либо заброшена чуть ли не на финальной стадии.
   - Мемориал жертвам семнадцатого  августа,  -  мимоходом  прокомментировал
плечистый. - Рвануть на орбиту рванули, а  второй  космической  скорости  не
набрали, вот и сдохли в самый интересный момент...
   - Но у Паши-то дела, я так понимаю, не в застое?
   -  Не  то  слово.  -  На  сей  раз  в  голосе  плечистого  звучало  самое
натуральнейшее, без тени холуйства, почтение. - Павел Иваныч и пишется Павел
Иваныч, поскольку мозги имеет драгоценнейшие.  Я  бы  поменялся  по  рецепту
профессора Доуэля...  Все,  приехали.  Грядет  воссоединение  родственников,
по-еврейски, кажется, алия. Или не алия, кто их  там  разберет...  В  общем,
лобызнешься. В переносном смысле, понятно, ибо босс не сентиментален...
   - Я тоже.
   - Вот и ладушки.
   Он  выпрыгнул,  вмиг   распахнул   ворота,   провел   джип   по   широкой
бетонированной дорожке к крыльцу двухэтажного шлакоблочного особнячка. С той
же проворной ловкостью выпрыгнул из машины, бросил мельком:
   - Выходить не вздумай, кобель глотку вырвет. Сейчас вернусь, проведу, - и
быстрым шагом направился запереть ворота.
   Петр покосился вправо - метрах в трех  от  машины  стоял,  чуть  наклонив
голову и прижав уши, неведомо откуда вынырнувший  восточноевропейский  овчар
устрашающих габаритов,  смотрел  на  джип  с  терпеливой  надеждой  любителя
человечинки.
   - Выходи, - плечистый распахнул дверцу. - Черт, стоять смирно!
   Едва Петр выпрыгнул, огромный, не менее восьмидесяти сантиметров в  холке
Черт повел себя странно - насторожив  уши,  всмотрелся,  неуверенно  уркнул,
потом даже попятился, склонил голову, утробно заворчал, встал как-то  боком,
затоптался.
   - Ох ты, я и не подумал... - расхохотался плечистый. - И ведь точно  сбил
ты с толку нашу зверину... Вон как недоумевает... Черт, это кто?  -  смеялся
он, тыча пальцем в Петра. - Это не хозяин, это - как две капли... Вот,  вот,
сбит с панталыку... Комедия. Соображает что-то, а допереть до сути  собачьим
воображением все же не может. Черт, это кто?
   - Хватит, - недовольно сказал Петр. - Кинется еще...
   - Не бзди, он у нас ученый... Черт, место! Все. Пошли.
   Он первым направился к крыльцу -  высокому,  основательному,  с  коваными
черными перилами и  остроконечной  зеленой  крышей,  явно  скопированной  со
старых русских теремов. Уверенно распахнул дверь, провел в широкий коридор:
   - Бросай фуражку на крючок, сымай ботинки, у нас тут ковры повсюду...
   - Сюда?
   - Ага. Чемоданчик поставь, не упрут... Пошли.
   С шутовской предупредительностью распахнул перед Петром  последнюю  дверь
слева. Обширная комната, от пола до потолка отделанная  темными  деревянными
панелями. Камин посередине стены. Огромная кабанья голова таращится со стены
желтыми стеклянными глазищами. Огромный телевизор. Бильярдный стол.  Высокие
вычурные кресла вокруг массивного стола.
   - Ну, здорово, братан...
   Человека  слабонервного,  окажись  он  неподготовленным  свидетелем  этой
сцены, могло бы и ощутимо встряхнуть. А уж  об  индивидууме,  находящемся  в
преддверии белой горячки, нечего и говорить - таковой  вмиг  и  основательно
поехал бы рассудком, достаточно вспомнить кое-что из прошлого. Сережка - как
же его фамилия? - ив самом деле едва не рехнулся. Он как раз проснулся после
недельного запоя, а они вошли в комнату  вдвоем,  старательно  синхронизируя
движения. Молоды были и безжалостны, шутили сплошь и рядом жестоко,  чуть  в
психушку не отвезли Пашиного однокурсника...
   Человек, шагнувший навстречу Петру с протянутой для крепкого  рукопожатия
рукой,  отличался  только  одеждой  -  не  офицерская   форма,   а   широкие
тренировочные брюки и просторная домашняя рубашка.  Но  всем  остальном  они
были неотличимы, словно отражение в зеркале: рост, комплекция,  черты  лица.
цвет глаз, даже прически почти копируют друг друга. Две горошинки из  одного
стручка.
   И не было во всем этом,  конечно  же,  ни  мистики,  ни  шаловливой  игры
случая. Были братья-близнецы, только-то и всего. А отличие  исключительно  в
том, что выбрали в жизни разные дорожки, но и в этом, если подумать, нет  ни
капли удивительного. Братья-близнецы Петр и  Павел,  названные  так  папашею
вовсе не в  честь  первых  учеников  Христа,  -  родитель,  как  и  подобает
провинциальному интеллигенту пятидесятых, от религии был дальше, чем  Юпитер
от Земли. А первенцев нарек в честь города Петропавловска,  где,  как  легко
догадаться, они и появились на свет, устроив родителям нешуточный сюрприз: в
те патриархальные времена еще не было хитрой медицинской техники,  способной
предсказать заранее, что в утробе молодой мамы не один, а целых двое.  Разве
что бабка с позиции немалого жизненного опыта что-то такое предчувствовала и
даже вроде бы вяло предсказывала вслух.
   - Здорово, Паша, - сказал Петр, крепко тряхнув протянутую руку. - Приехал
вот...
   Откровенно говоря, испытываемые  им  чувства  были  далеки  от  телячьего
умиления, присущего в  каждом  кадре  персонажам  индийских  и  мексиканских
шедевров. Они слишком долго не  виделись  -  это  раз.  Слишком  долго  жили
вдалеке друг от друга, каждый своей жизнью, как небо  и  земля.  Пресловутой
братской любви, в общем, никогда  особенно  и  не  ощущалось.  Слишком  рано
разбросала жизнь, слишком разные дорожки, слишком... Через  слово  всплывает
это "слишком". Не чужие, конечно, - но и совершенно не  тянет  бросаться  на
шею  неотличимому  от  тебя  человеку.  Разные  мы   чересчур,   он   и   я.
Свежеотставной подполковник и  один  из  крутейших  шантарских  бизнесменов.
Брат, конечно. Брательник. Но мышцы лица в умиленной улыбке что-то не спешат
расслабиться, слеза на очи отнюдь не наворачивается. Да и у него, похоже, те
же самые ощущения...
   Потому что в голосе та же ноточка неловкости:
   - Ну  проходи,  брательник,  проходи,  что  ты  стоишь,  как  слесарь  по
вызову... Митя, можешь улетучиваться. Братовья ностальгии будут предаваться,
тебе это неинтересно... Падай, Петя, в кресло. Жахнем, не  мешкая?  У  меня,
признаюсь, башка с похмелья  похрустывает,  вчера  расслаблялись  с  нужными
субъектами, а поутру дела навалились, подлечиться времени не было, да и тебя
ждал... - Павел привычно устроился в мягком кресле по другую сторону низкого
столика, щедро наплескал во внушительные  бокалы  тяжелой  жидкости  чайного
цвета. - Коньячок отменный. За приезд!
   Коньячок и в  самом  деле  оказался  отменный,  без  малейшего  сивушного
жжения. Петр выпил до дна скорее по обязанности - глядя, как  братец  в  два
глотка  жахнул  свой,  не  без  некоторой  неловкости  помаячил  вилкой  над
блюдечками и тарелками. Если  вдумчиво  прикинуть,  эта  вечерняя  закусочка
обошлась в его полугодовое офицерское жалованье, включая все надбавки -  это
ежели не считать самого коньячка, он, как-никак, не был законченным вахлаком
и примерно представлял, сколько сейчас стоит литровая бутылка "Хеннесси".
   - Давай-давай, - поощрил Павел. - Не  в  ресторане,  где  нужно  на  цены
оглядываться... Цепляй вон ту.
   - Это еще что? Змея - не змея...
   - Это рыба минога, - разъяснил Павел. - Или не совсем рыба, типа  угря...
Но вкусна. Оцени.
   - Вкусна, - прожевав, согласился Петр.
   - Ну, забрало?
   - Н-ну...
   - Ты плечиками не пожимай. Если не забрало, сейчас  живенько  повторим...
Держи.  За  приезд  мы  уже  махнули...  давай,  что  ли,  за  твое  вольное
существование? Ты ведь, я так  понимаю,  окончательно  откинулся  из  бывшей
непобедимой и легендарной?
   - Все, - кивнул Петр.
   - А это что за пряжечка? С римскими цифирками?
   - Двадцать пять лет беспорочной, изволишь ли видеть, службы, - усмехнулся
Петр. - Опять ввели, по царскому образцу.
   - А... Слыхал что-то такое, но на человеке еще не видел.  -  Он  с  живым
интересом присматривался. - Однако, иконостас...
   - Да брось, - отмахнулся Петр. - Орденов только три, остальное - юбилейки
и за выслугу...
   - Все равно  красиво.  Я  тут  сам  собрался  насчет  чего-нибудь  такого
очередного похлопотать - на некоторых импортных гостей просто-таки убойнейше
действует, когда в петлице  ленточки...  Только  руки  никак  не  доходя  г.
Значит, ты теперь у нас совершенно вольный человек... Вольный сокол.
   - И, можно сказать, гол как сокол, - вырвалось у Петра.
   Он тут же выругал себя за это. Решит  еще,  что  прошу  денег,  а  ничего
подобного и в мыслях нет. Видит бог, даже у родного брата в жизни не  просил
денег и нет намерений просить.
   И поспешил исправить невольный ляп:
   -  Вообще-то,  это  только  по  сравнению  с  тобой,  брательничек.  Есть
кое-какие накопления, поменял на доллары...
   - Ух ты! И много?
   - Ну, тысяч пять есть.
   Он надеялся, что прозвучит это солидно.  Очень  хотел,  чтобы  прозвучало
солидно. Увы... Пашка ничего не сказал, словечка  не  проронил  и  лицом  не
изменился, но в глазах что-то такое на  миг  мелькнуло,  отчего  пять  тысяч
долларов, лежавшие в тщательно заклеенном конверте, показались  грошиком.  И
никакой солидности. В этом доме нет у тебя никакой солидности...
   - Сумма, - проронил Павел без выражения. - А как насчет спутницы жизни?
   - Ну, с Юлей я семь лет как в разводе...
   - Ох, брательник! - досадливо поморщился Павел. - Ну  не  настолько  ж  я
чурбан бесчувственный и беспамятный, чтобы не помнить этапные вехи из  жизни
родимого брата... Что с Юлей развелся - представь, помню. И что семь лет как
- тоже помню. Я про день сегодняшний.
   - Есть одна женщина... - сказал  Петр  осторожно.  -  А  собственно...  -
коньяк все же подействовал, сняв тормоза. - Ситуация такая, что до  сих  нор
неизвестно. есть она или нет. Не определилось.
   - Будешь определять?
   - Попытаюсь. - кивнул Петр.
   - А вообще планы на будущее?
   - Н-ну...  Погощу  вот  у  тебя,  пока  не  надоем,  а  потом  вернусь  в
Новосибирск.  Обещали  пристроить.  Замначальника  службы  безопасности   на
немаленьком заводе, завод с грехом пополам и сейчас ухитряется выживать...
   - Это который?
   - Нынче он зовется АО "Борей". Бывший...
   - Да знаю, - прервал Павел. - Имел я с ним дела и когда он был бывший,  и
когда он стал АО. Вообще да, этот выживет.  Зарплатка,  как  я  понимаю,  не
меньше тыщи?
   - Обещали полторы.
   - Аж шестьдесят баксов... Нехило.
   - Для меня, извини, весомо. Плюс премиальные,  еще  надбавки  какие-то...
Обещают  квартиру,  если  все  хорошо  сложится,  можно   будет   ее   потом
приватизировать за небольшие деньги...
   - Тоже неплохо, - кивнул Павел.
   - Ну,  "шестерочка"  есть,  если  ты  помнишь.  С  гаражом  теперь  будут
проблемы, но стоянку подыскать нетрудно.
   - Другими словами, на  улицу  тебя,  голого  и  босого,  не  выкинули,  -
рассудительно заключил Павел. - В перспективе и работа,  и  хата,  и  колеса
есть... А она кто? Эта, про которую пока что неизвестно?
   - Бухгалтер. В том самом заводоуправлении, то бишь АО.
   - Это хорошо, - задумчиво протянул Павел. - Сможет  крепкой  рукой  вести
домашнюю экономику... Ты не  думай,  я  не  смеюсь.  Да  боже  упаси!  Ежели
взглянуть с одной стороны, Петя, то  все  у  тебя  складывается  просто-таки
прекрасно: работа гарантирована, в перспективе  приватизированная  хата,  на
супружеском фронте тоже, будем надеяться, грядут  положительные  подвижки...
Вот только, брательничек, есть еще и другая сторона. И ежели  взглянуть  как
раз с этой самой другой стороны, то мы узрим и не такую уж радужную картину.
Сотня баксов в месяц и старая "шестерка"...
   - Ну, когда все устроится, подыщу что-нибудь получше...
   - Ага, вместо старой "шестерки" -  новую?  Или,  подымай  выше,  "Волгу"?
Слабовато, братан... Ты не сердись, но слабовато. По нонешним временам.
   - Все относительно, - пожал плечами Петр, в общем все это выслушавший без
малейшей обиды, как-никак ему было не  двадцать  и  былой  амбициозный  юнец
давненько затерялся среди призраков минувшего. - По  сравнению  с  тобой  я,
конечно, нищеброд, но на фоне миллиончика-другого сограждан - и вовсе  сущий
Рокфеллер.
   - Обиделся?
   - И не думал.
   - Честно?
   -  Да  честно,  честно,  -  сказал  Петр  беззаботно.  Подцепил   тяжелой
серебряной вилкой - определенно антикварная - прозрачный ломоть белорыбицы и
отправил в рот. - Сроду завидущим не был. Мне и на своей ступеньке удобно.
   - Удобно или - привык?
   - А какая разница?
   Павел наклонился вперед, в глазах играло нечто непонятное:
   - Преогромная, брательник. Как между березой и Березовским... Разные  это
вещи - "удобно" и "привык". А на другую ступеньку не хочется? Совсем-совсем?
Ты мне только не ври. Хоть мы с тобой за последние двадцать лет  и  общались
раз в пятилетку, помню я тебя живчиком... Да  вообще,  не  может  нормальный
мужик сам себе установить низкий потолочек,  чтобы  ходить  двадцать  четыре
часа в сутки полусогнутым...
   Похоже, его забрало - ничего удивительного, ежели с  похмелья  потреблять
коньяк чуть ли не фужерами...
   - Очень уж отвлеченные материи, - сказал Петр чистую правду. - Только  не
говори, что ты меня в компаньоны возьмешь. Такое  только  в  индийском  кино
бывает, а я, братан, к нынешним своим годам здорового цинизма подкопил...
   - И правильно, -  кивнул  Павел.  -  Здоровый  цинизм  -  вещь  в  голове
необходимая. И  полезная,  ох,  полезная  порой...  В  общем,  наше  славное
государство тебя кинуло  по  высшей  марке.  Ты,  конечно,  не  строевик,  а
штабист, но это как раз с государства вины не снимает: уж  я-то,  бизнесмен,
понимаю, как важен штаб, да и в любой армии,  окромя  нашей,  жирную  пенсию
воякам дают, не деля  на  строевых  и  тыловых...  Короче,  страна  от  тебя
отделалась пряжечкой и бляхами... Насчет службы безопасности  на  "Борее"  -
знаешь ли, тоже не фонтан...
   - А ты что, предлагаешь что-то?
   - Поглядим, поглядим... - протянул Павел. Петр, наконец,  сообразил,  что
это там поблескивало у него в  глазах,  -  веселое  озорство.  Как  в  былые
времена  отрочества,  когда  замышлялась  очередная  каверза,  безобидная  и
неособенно, основанная на идеальном сходстве.
   Павел наклонился еще ближе:
   - Знаешь, я ведь все-таки не скотина бесчувственная.  И  братьев  у  меня
ровненько один - при полном, что характерно,  отсутствии  сестер.  Ну  их  к
ляду, все эти высокие слова, но мне и в самом деле  в  падлу  смотреть,  как
родной брат, мало того, вылитый я. собирается жить на  сотню  баксов...  Тут
надо что-то делать, херр Питер. Вот только что? Выгрести  из  кармана  пачку
мятых баксов, сколько в жменю влезет? Пошлости... Во-первых, веришь  ты  или
нет, не найдется у меня ни свободных, ни лишних денег. Во-вторых, уж прости,
за десять лет бизнесменского бытия выработались свои стереотипы и  рефлексы.
И были б деньги, не дал бы. Не оттого, что черств душой, а оттого,  что  мне
поперек души давать деньги просто  так.  Даже  родному  брату,  кро-винушке.
Привык я за десять лет, что деньги за-ра-ба-ты-ва-ют. Все вокруг  меня  и  я
сам. А с другими как-то не общаемся... Короче, в  полнейшем  соответствии  с
известным изречением не дам я тебе рыбки, а дам я  тебе  удочку.  Заработать
дам. Хочешь?
   - Ежели только не киллерством.
   - Да какой из тебя киллер? -  хмыкнул  Павел.  -  Киллера  -  оне  совсем
другие... И уж не стал бы я родного брата... а если уж с тем самым  здоровым
цинизмом, то не стал бы ждать, когда выйдет в отставку  бедный  братец.  Вон
Митьку возьми - молод и жаден до  благ,  он,  как  в  анекдоте,  даже  номер
квартиры уточнять не будет, а то и номер подъезда... Шучу. У меня,  Петруша,
бизнеса всегда были серьезные, легальные и услуг убивцев,  сглупа  именуемых
киллерами, отроду не требовавшие. В общем, пятьдесят тысяч баксов хочешь?
   Нельзя сказать, что Петр был так уж ошеломлен. Даже  дыханье  в  зобу  не
сперло. И все равно, сумма впечатляла...
   - Ага! - Павел торжествующе  уставил  в  него  указательный  палец,  и  в
перстне холодными лучиками сверкнул крупный бриллиант. -  Что,  авторитетная
суммочка?
   - Да уж. В моем положении...
   - И не только в твоем...
   - Я вот только в толк не возьму, что мне за  такие  деньжищи  надо  будет
сделать, - признался Петр.
   -  А  почти  что  и  ни  хрена,  -  будничным  тоном  сказал  брат.  -  И
всего-то-навсего побудешь пару-тройку месяцев  мною.  Что  ты  сделал  глаза
пятаками? Повторяю.  Побудешь  пару-тройку  месяцев  мною.  Как  во  времена
упорхнувшего  детства  и  беззаботной  юности.  Говоря  конкретнее,  в  один
прекрасный день я залягу на дно, а ты однажды сядешь в  мою  машину  в  виде
меня. На два-три месяца. От  и  до,  я  имею  в  виду.  Никаких  французских
комедий, когда один близнец то и дело ныряет за занавеску или там в соседнюю
комнату, а второй выскакивает и на четверть часа делает вид, будто он и есть
первый. Все эти месяцы будешь мною. От звонка до звонка. В офисе. Дома.  Где
еще потребуется. Я не нажрался, я пока еще почти трезвехонек. И выдаю я тебе
сейчас не экспромт, не  похмельный  розыгрыш,  а  результат  скрупулезнейших
двухнедельных раздумий. Все прокручено в голове  на  сто  кругов.  Какие,  к
черту, экспромты... Что молчишь?
   - В голове не укладывается.
   - Да? - прищурился Павел. - А помнишь, как экзамены сдавали? Как я вместо
тебя ходил и куда, как ты вместо меня ходил и куда? И ведь не  обнаружилось,
даже тогда, с Галочкой, так и не догадалась, коза...
   - Ох, насчет Галочки... - сокрушенно опустил глаза Петр. -  Ведь  молодые
были, щенки, сейчас стыд пробирает...
   - А... Ей-то что?  Получила  двойной  кайф,  только  и  делов.  О  другом
подумай. О том, что подмену обнаруживали примерно в одном эпизоде из  десяти
- да и то потому, что заранее  знали:  двое  их,  Савельевых,  двое.  Знали.
Теперь представь, что подмену мы устроим в условиях, когда ни одна собака  и
не подозревает, что нас двое... Все шансы. Сто из ста.
   - Нет, ты серьезно?
   - Да мать твою! -  вскинулся  Павел.  -  Абсолютно.  Совершенно.  Что  я,
по-твоему, стану убивать две недели, чтобы в деталях  придумать  примитивный
розыгрыш? Любой розыгрыш не стоит пятидесяти штук в зелени. Потому что  есть
ситуация, когда меня просто-таки должно быть двое... коряво с  точки  зрения
грамматики, да лучше и не скажешь. Меня должно быть двое.
   - На тебя что, наезжают?
   Павел даже приоткрыл рот:
   - Эт-то с чего тебе в голову пришло?
   - Черт его знает. Просто это первым в голову и  пришло.  Вспомнил  вдруг,
как разные императоры, по сплетням, двойников себе устраивали.
   - Ер-рунда полнейшая, - с чувством сказал  Павел.  -  Двойник  на  случай
покушения? Фу ты... Не такая уж я  свинья,  чтобы  родного  брата  под  пулю
подставлять, даже если представить, что и в самом деле...  Вздор.  Глупости,
Петя. Никто  в  этом  городе  мне  не  желает  зла  настолько.  Враги  есть.
Недоброжелателей хватает. О конкурентах вообще  молчу.  Но  заказывать  меня
никто в жизни не станет. Не тот уровень, не те круги. Чем хочешь поклянусь.
   - Тогда?
   - Вот это уже деловой разговор, а? - усмехнулся  брат.  -  Суть  дела,  в
общем, проста.  Маячит  великолепнейшая  сделка  -  даже  по  моим  нынешним
масштабам чертовски завлекательная. И, как это  в  жизни  повелось,  тут  же
наличествуют целые черпаки дегтя - в виде и конкурентов, и "кротов"  в  моей
собственной фирме, каковые до сих пор выявлены не все.  Понимаешь,  в  общих
чертах? Молодец. Ну, а детали рассказывать не стоит  по  одной-единственной,
но крайне существенной причине: чтобы мало-мальски тебя ввести в курс  дела,
придется пару суток без передышки чесать языком. Я-то в этом уже десять лет,
а ты, извини, консалтинг  от  лизинга  не  отличишь  без  длинной  лекции...
Соображаешь?
   - Пожалуй.
   - Так что поверишь на слово, что это сделка века и другого выхода у  меня
нет?
   - Придется, - кивнул Петр.
   - Молоток, брательник... Короче говоря, нас будет двое. Ты и будешь я. Ты
будешь представительской фигурой - восседать в креслах,  посасывать  шампань
на банкетах, кивать с умным  видом,  вообще  производить  впечатление  резко
поглупевшего меня. Поверят. Почему, объясню чуть  погодя...  Да  вдобавок  я
тебя  предварительно  как  следует  поднатаскаю.  И  рядом  с  тобой   будет
посвященный человечек. В любой миг придет на помощь. Ну, а я... Меня как  бы
и не будет. Я в стороне, в подполье, я как  раз  и  работаю.  При  том,  что
никто, кроме считанных индивидуумов, и не подозревает об истинном  положении
дел. Нам понадобится два-три месяца... впрочем, при удаче  скорее  два,  чем
три. а то и  в  месяц  уложимся.  Получишь  свой  законный  процент,  сиречь
полсотни штук зеленью, - и  отвалишь  в  Новосибирск.  Тут  тебе  и  хорошая
квартира, и приличная машина, т, на обзаведенье, на ложки-поварешки... И  на
брюлики твоей Кирочке хватит. Что скажешь? Сделка касается опять-таки самого
что ни на есть легальнейшего бизнеса - просто такова уж се ля ви, у нас ради
честнейшего заработка приходится идти на самые  немыслимые  финты...  Газеты
читаешь, телевизор смотришь, должен понимать. Что насупился?
   - Это ж не экзамены... - сказал Петр.
   - Да не о том ты! Берешься?
   - Я бы с радостью,  -  признался  Петр.  -  Ради  таких  денег.  Но  это,
повторяю, не экзамены. И не история с олимпиадой. И даже не... не  случай  с
Галочкой. Разоблачат.
   - Кто?
   - Ну, твои же сотруднички. Партнеры.  Деловые  знакомые.  Весь  привычный
круг общения. Мне нужно будет знать столько...  Всех  и  все.  Куда  там,  к
черту, Штирлицу... Не справлюсь.
   - Петенька... - поморщился  Павел.  -  Петюнчик...  Ну  какие  в  задницу
разоблачения? Ты же будешь не в себе. Точнее, не совсем в себе.
   - Это как?
   - Ты. страдалец, то бишь я, страдалец, попал в аварию, - серьезно  сказал
Павел. - Я очень редко сажусь за руль, все знают. Решил вдруг  проветриться,
не справился на повороте с джипером... Когда приедет "скорая"  и  менты,  их
взорам предстанет натуральнейшим образом разбитый джипер. Митя  постарается,
у него голова светлая. Причем. повторяю, все продумано до мелочей. И обломки
джипера будут живописно громоздиться на обочине,  и  шмотье  на  тебе  будет
изодрано художественно, и кровушка из тебя будет  струиться...  ну.  что  ты
ежишься? В паре мест аккуратненько располосуем  кожу,  ничего  страшного,  и
кровянка немного поструится, и веночки не  будут  задеты.  Синячок  там  под
глазом... За полсотни тонн зеленых,  право  же,  стоит  чуточку  страдануть.
Царапины заживут. В общем, авария. Джипер вдребезги. У тебя сотрясение мозга
- каковое, между прочим, диагностике не поддается совершенно. У меня то бишь
сотрясение... ладно, отныне будет все-таки У тебя. Мало того, у тебя провалы
в памяти, у тебя некие непонятные  любому  медицинскому  светилу  завихрения
психики. Ну, врубился? Потому ты и не узнаешь старых знакомых, через одного.
Потому у тебя прошлое из памяти выпало кусками, шматами, пластами.  Месяцами
и годами. Потому ты и в бытовых мелочах во  мно-огом  изменился.  И  кабинет
свой не помнишь, где что лежит, в толк не возьмешь, и закадычного друга Вову
видишь  словно  бы  впервые...  Железное  объяснение,  Пьер.  Ну,   недельку
поскучаешь в больнице. Доктор свой. В курсе. За те денежки, что он  получит,
из кожи вывернется. Как и мой верный пес, коммерческий директор, -  он  тебя
будет водить, как ребеночка за ручку, С глазу на глаз даст любые  пояснения.
Да и я, пожалуй что,  навещу  как-нибудь.  Есть  у  меня  гример,  и  бороду
присобачит самую натуральную, и  вообще  внешность  изменит.  Сечешь?  Любая
нестыковка, любое  неузнавание  будут  замотивированы  железнейшим  образом.
Никто не удивится, ни одна живая душа. Тебя попросту  будут  жалеть.  Бедный
Павлик,  увечный,  ушибленный,  с  перевернутыми  мозгами,  жертва   роковой
аварии... Ну кому тут в голову придет подозревать? О том, что ты есть,  мало
кто и помнит. Слышали краем уха, что есть у меня брат; за тридевять  земель,
но про то, что он близнец, никто и не знает. Не было у меня времени  за  эти
десять лет родню вспоминать принародно, уж извини за откровенность. Вообще у
нас мало кто  вспоминает  о  далеких  родственниках.  Не  та  среда.  Голова
постоянно забита другим. Делами. Ты-то многим рассказывал с подробностями  и
живописными  деталями,  что  у  тебя  есть  где-то  в   паре   тысяч   верст
брат-близнец?
   - А пожалуй что, и немногим, - задумчиво  сказал  Петр.  -  Не  всегда  и
случай выпадает пооткровенничать о родне, тут ты прав...
   - Вот видишь. Все шансы... Что до фирмы, то девять человек из  десяти  со
мной, с биг-боссом, общаются настолько редко, что и не почувствуют  разницы.
И вообще, все ходят по струночке. Будут, конечно, сплетничать и об аварии, и
о сопутствующем, но мой эскулап, будь уверен, дело знает. Преподнесет  столь
убедительную версию, что все поголовно схавают,  не  поморщатся  и  пальчики
оближут. Проскочит.  Говорю  же.  все  будут  у  тебя  за  спиной  понимающе
переглядываться, головой кивать сожа-леючи - ах, жертва лихачества...  Тебе,
надеюсь, не так уж стрем но будет пережить смешки в мой адрес?  Это  ж  меня
будут считать убогоньким, приложившимся башкой...
   - Подожди. - сказал Петр. - Подчиненные - ладно... А твои? Жена с дочкой?
   - С падчерицей, брательник.
   - Все равно.
   Павел усмехнулся чуть беспомощно:
   - Ох, сдается  мне,  не  избежать  краткого  экскурса  в  интимную  жизнь
монархов... Во-первых, с  Катькой  -  а  соответственно,  и  с  чадом  ейным
Наденькой - мы живем всего-то четыре с лишним года. Это не Женя, та-то  меня
за одиннадцать лет изучила досконально, на молекулярном  уровне.  Во-вторых,
если уж откровенно, я и дома-то бываю  этаким  привидением.  Мелькну  утром,
мелькну вечером, видят они меня пару часов в сутки. И так - все четыре года.
Деньги, браток, сами в руки не плывут. Крутишься, как белка в колесе, ни  ты
света белого не видишь, ни дома тебя не видят.  Ну  и,  в  конце-то  концов,
опять-таки многие  несообразности  спишем  на  то  самое  сотрясение  мозга.
Проглотят мои бабы, как миленькие. В  конце-то  концов,  мы  здесь  с  тобой
посидим пару дней, я тебя предварительно поднатаскаю, чтобы провал в  памяти
не был очень уж зияющим...
   - Нет, ну а если она захочет...
   - С муженьком потрахаться? - догадливо подхватил Павел. - Ну и флаг ей  в
руки, Катерине свет  Алексеевне,  пусть  трахается.  Что  плохого,  ежели  с
законным-то мужем? Она ж мне не изменяет, вот он я, в точности такой же... И
потом, братуха, скажу тебе предельно откровенно - с Катькой у  нас,  похоже.
окончательно все раздрызгалось. Склеить не получится, да и нет охоты.  Мы  и
так  на  грани  разбегания,  все  равно  придется   этак   через   полгодика
цивилизованно разводиться. Ты мне только не выражай никаких  соболезнований,
нет нужды. Не то что плакать не стану, но и вообще печалиться - скорее уж от
радости буду плясать. Ну не получилось у меня с Катькой,  не  получилось.  И
хрен с ею, если по правде...
   - И все же как-то...
   - Ох, да не строй ты из себя!  -  досадливо  поморщился  Павел.  -  Я  же
говорю, с Катькой у меня все кончено. Если придет ей такая блажь -  исполняй
супружеский долг, благословляю. Я тебе потом расскажу кратенько, как  там  у
нас обычно, что де-лает, чего делать не хочет... А Надюха... Я сам по  себе,
она сама по себе. Есть контакт? Нет контакта.  Девке  четырнадцать,  вещь  в
себе, дни напролет по  Интернету  шарит,  как  наркоманка,  сосуществуем,  и
только. Нет, дома все должно пройти гладенько. Опять-таки жалеть тебя будут,
то бишь меня...
   - Твоими бы устами...
   - Ладно, хватит,  -  с  некоторой  властностью  поднял  ладонь  Павел.  -
Моральные препоны есть? Кажется, нет. Сумма устраивает? Кажется, да. Работа,
в принципе, подходит. Нет, я не говорю, что тебе  будет  легко,  и  попотеть
придется, и мозгами ворочать, и на нервах будешь... Все я  понимаю.  Только,
брательничек мой дорогой, обеспеченное будущее стоит таких трудов, а? Честно
заработал - честно получил.
   Петр перевел дух. Ощущения, будто все это происходит в дурном сне, уже не
было,  но  легонький  приступ  нереальности  не  отпускал.  Кабанья   голова
равнодушно и  тупо  глазела  на  него  со  стены  янтарно-желтыми  бельмами.
Пятьдесят тысяч долларов. Новая машина. Киру можно будет одеть, как куколку,
да мало ли... Прав Пашка -  это  будущее.  Обеспеченное,  без  унизительного
привкуса бедности, никчемности.
   Что удивительно, откуда-то из неведомых  глубин  вновь  вернулся  молодой
азарт, с которым вроде бы расставался  навсегда.  Близнецы  Савельевы  через
столько лет задумали очередную хохму, превосходящую все прежние по дерзости,
по замаху. Сорок четыре года - это еще не старость, господа...
   С улыбочкой наблюдавший за ним Павел нагнулся, похлопал по плечу:
   - Помнишь "Принца и нищего"? Ведь любил ты когда-то товарища Твена, спасу
нет...
   - Я и теперь не разлюбил.
   - Вот и отлично. Устроим переиздание  бессмертного  романа,  братуха?  По
нашим наметкам?
   - Устроим, - сказал Петр.
   Павел длинно, шумно, с неподдельным облегчением вздохнул:
   - Ф-фу... Семь потов сошло. Ну, выпьем за успех?

   Глава вторая
   ЧТО-ТО С ПАМЯТЬЮ МОЕЙ СТАЛО...
   Они явно торопились уйти, хотя и просидели совсем недолго - трое  мужчин,
отмеченные всеми  признаками  преуспеяния,  от  мобильников  и  впечатляющих
перстней до невиданных Петром галстуков (правда,  вопреки  массе  сочиненных
оголодавшей интеллигенцией анекдотов  никто  из  них  не  блистал  малиновым
пиджаком, никто не носил  килограммовых  золотых  цепей  и  не  гнул  пальцы
веером).
   Заметно торопились,  от  них  так  и  веяло  брезгливой  жалостью  Полное
впечатление, боялись подцепить  некую  заразу,  которой  тут  было  неоткуда
взяться.  Мешая  друг  другу,  кинулись  хлопать  его  по  плечу,  с  ноткой
растерянной фальши уверять: ерунда, Павлик, все образуется, платная медицина
и не с такими казусами справлялась, вон и Семеныча ты сразу  узнал,  и  меня
помнишь, и физиономия поджила, и видок,  в  общем,  посвежевший...  В  таком
примерно духе. Петр механически кивал, отвечая что-то краткое, дежурное. Еще
пара секунд - и за ними захлопнулась дверь.  Отвернувшись  к  окну  и  тяжко
вздохнув, Петр в уме  посчитал:  седьмой,  восьмой,  девятый.  Сегодня  нему
наконец-то разрешили пускать посетителей. Сначала пришли трое, потом -  двое
и еще раз двое, теперь - эти трое... черт, сбился, десять получается,  а  не
девять...  Ерунда.  Главное,  ни  одна  из  четырех   компаний   ничего   не
заподозрила.  Соратники  и  партнеры,  сытые  капитаны  шантарского  бизнеса
явились посочувствовать попавшему  в  беду  собрату.  Посидели  на  краешках
мягких стульев, бормоча нечто сочувственное, но в глазах у  каждого,  право,
так и полыхало примитивное любопытство, так и подмывало бухнуть: "Павлик,  у
тебя что, совсем память вырубило?"
   Вслух, конечно, не спросили, люди воспитанные. Но глаза  выдавали.  Ну  и
наплевать. Экзамен, похоже, блистательно выдержал. Приходится при-знать, что
Пашкины мозги дорого стоят - брательник рассчитал  все  отлично  и  оказался
сущим пророком...
   Тихонечко отворилась  дверь,  белая,  бесшумная.  Вошла  Анжела,  с  утра
выполнявшая  при  нем  функ-ции  опытной   и   придирчивой   секретарши,   -
черноволосая красоточка в белоснежном,  довольно-таки  бессовестном  халате,
открывавшем ножки на всю длину и облегавшем,  словно  купальник.  За  неделю
Петр немножко привык к ее убойной сексапильности,  но  все  равно  по  спине
всякий раз пробегали жаркие  мурашки,  поскольку  юная  чертовка,  усугубляя
ситуацию, держалась так, словно участвовала в конкурсе на очередную мисс,  а
он был жюри: колыханье  бедрами,  взгляды-улыбочки...  Подозрение,  что  под
безукоризненным  халатиком  ничего  и  нет,  все   больше   превращалось   в
уверенность.  Поскольку   никаких   таких   особых   медицинских   процедур,
исключением смены повязок и пластырей, Анжела с ним не учиняла, Петр  так  и
не смог представить ее за рутинной медсестринской работой.
   Вот и сейчас, убирая в роскошный импортный холодильник  очередную  порцию
недоступных простому смертному яств - дары только что исчезнувшей  компании,
- Анжела ухитрилась за  пару  минут  четырежды  ожечь  его  жарким  взглядом
трехдюймовых  глазок,  единожды   словно   бы   невзначай   задеть   бедром,
продемонстрировать  фигурку  со  всех  сторон   и,   наконец,   без   всякой
необходимости поправить штору, грациозно взмыв при этом на цыпочки так,  что
"болящий" в полном смущении отвел глаза, обнаружив,  что  сравнение  дамских
трусиков с ниточкой есть не поэтический вымысел,  а  доподлинная  реальность
бытия.
   Пашка заверял, что из всего медицинского персонала в курсе  лишь  доктор.
Она и не подозревала, ручаться можно. Вот только что за  всеми  ее  ужимками
стояло - патологическое кокетство или? Очень может быть, что - "или". Не зря
братец сунул в карман тот конвертик, ох, не зря...
   -  Пожелания  будут,   Павел   Иванович?   -   осведомилась   белоснежная
прелестница, глядя вовсе уж недвусмысленно.
   - Да нет, - сказал он неловко. - Я подремать хочу...
   - Бога ради. Если  появятся...  пожелания,  нажмите  кнопочку,  -  Анжела
крутнулась на каблучках и вышла такой походкой, что  не  смотреть  ей  вслед
было решительно невозможно.
   Он вовсе не считал себя столь уж высокоморальным  субъектом,  при  других
условиях,  очень  может  быть,  и  попробовал   бы,   выражаясь   деликатно,
воспользоваться ситуацией, как большинство мужиков на  его  месте.  Будь  он
собой.  Сейчас,  когда  он,  собственно  говоря,  был  не  собой,  а  кем-то
совершенно другим,  любые  поползновения  казались  чем-то  стыдным.  Словно
украдкой хватаешь с вешалки чужую  песцовую  шапку  вместо  своего  драного,
замызганного кролика и торопишься уйти тишком...
   Он остался один в своем оазисе  уюта  и  благоденствия,  как  выяснилось,
скрывавшемся в здании обычной городской  больницы,  -  широкая  полированная
кровать,  холодильник,  телевизор,  телефон,  дорогие  тяжелые  шторы...   В
коридоре тишина, там скучает  на  стуле  вышколенный  охранник  из  Пашкиных
легальных мордоворотов, там  не  пахнет  пригоревшей  кашей  и  карболкой  -
поистине, никаких больничных запашков.  Толи  крыло  сие  предназначено  для
"белой кости", то ли весь этаж.
   Неделю назад, ночью, у него  не  было  возможности  спокойно  рассмотреть
больницу, куда его привезли. - на месте аварии рожу  замотали  бинтами  так,
что и видел-то одним глазом, вокруг каталки, пока его везли, суетилась  куча
ничего не подозревающего народа. А выходить в коридор потом как-то не тянуло
- благо тут же, за второй  белой  дверью,  как  выяснилось,  таился  хоть  и
совмещенный, однакож великолепный санузел.
   Значит,  вот  так  они   изволят   болеть.   С   Анжелою...   И   прочим,
соответствующим.
   Но   зависти   не   было   -   скорее   унылое   удивление   перед   этим
роскошно-сверкающим Зазеркальем, в которое он неожиданно попал.
   Есть не хотелось - успел потешить душу деликатесами от пуза. Он  закурил,
присел-полуприлег в кресло. Все, кажется,  прошло  гладко.  Петр  так  и  не
понял, как плечистый Митя ухитрился это провернуть -  артистически  завалить
джип в кювет, расхлестав его при этом так,  что  смотреть  со  стороны  было
жутко. При самой "аварии" он не присутствовал - привезли чуть позже, тот  же
Митя  с  Павлом,  уже  надлежащим  образом  подготовленного  к  роли  жертвы
собственного лихачества. Пятью минутами ранее в микроавтобусе с затемненными
стеклами,  стоявшем  в  тихом  местечке  неподалеку,   врач   сноровисто   и
качественно нанес Петру на лицо с дюжину царапин и порезов: как  и  обещали,
неглубоких, но кровища  всю  физиономию  выпачкала  качественно.  Напоследок
Митя, с ухмылочкой извинившись предварительно:  "Ничего  личного,  командир,
служба..." двумя молниеносными ударами, жестокими и  точными,  влепил  синяк
под глаз и разбил нос. Пережить все это, оказалось, и общем, легко - пустяки
по сравнению с иными эпизодами из прошлого. Рассуждая  цинически,  следовало
признать,  что  это  не  столь  уж  и  тягостные  неудобства   на   пути   к
вознаграждению в пятьдесят тысяч американских денег...  Благо  на  этом  все
повреждения организма и заканчивались.
   Деликатно постучавшись, вошел доктор Николай  Петрович  -  с  благородной
проседью  в  висках  и  участливым  взором.  Эскулап  был  человечнейший   и
заботливейший - интересно, сколько все это Пашке стоило? - держался так, что
Петр поневоле стал ощущать себя пупом земли. Разве что пылинки не  сдувал  с
пациента. Доктор, разумеется, был полностью в курсе, но все равно  ухитрялся
держаться так, словно считал Петра доподлинным Павлом, и ни о какой  подмене
не подозревал вовсе, и вообще резал  Петру  физиономию  продезинфицированным
скальпелем не он, а кто-то другой...
   - Как себя чувствуете, Павел Иванович? - осведомился доктор с  немыслимой
степенью участия.
   - Нормально, - кратко проинформировал Петр.
   - Ну и прекрасно. Пора, я так думаю, покидать  наше  заведение.  Медицина
вам больше ничем помочь не в состоянии, сделали  все,  что  в  наших  силах.
Пора, пора... - послал он Петру значительный взгляд. - Самое время.
   "Понятно", - подумал Петр. И сказал вслух:
   - Ну, если вы так считаете...
   - К чему вам у нас маяться? Завтра утречком сдадим с рук на руки родным и
близким. Случай ваш, конечно, сложный и в чем-то для современной медицины до
сих пор загадочный. Мы не боги-с, милый  Павел  Иванович...  Основываясь  на
своем  богачом  опыте.  должен  предупредить:   последствия   аварии   будут
чувствоваться еще долго. Когда к вам вернется память в полном  объеме,  увы,
сказать решительно невозможно. Боюсь, долго еще  будете  страдать  провалами
памяти... -  он  вновь  одарил  значительным  взглядом  посвященного.  -  Не
огорчайтесь, когда-нибудь да и последуют позитивные перемены, вспомните все,
подобно Шварценеггеру в известном фильме. Вашим  сегодняшним  посетителям  я
подробно объяснил  ситуацию,  они  встретили  с  пониманием  и  сочувствием.
Примерно  через  полчасика  должна  подъехать  ваша  супруга,  я  и  с   ней
предварительно  поговорю.  Не  беспокойтесь,   постараюсь   предельно   ясно
обрисовать ситуацию, она поймет...
   - Уж постарайтесь, - попросил Петр искренне.
   - Не беспокойтесь, медицина свое дело  знает...  Еще  один  нюанс,  Павел
Иванович.  Тут  к  вам  настоятельно  просится   Дарья   Шевчук,   известная
милицейская дама...
   - Я ее знаю? - спросил Петр напрямик.
   - Ну, как  сказать...  Пару  раз  мимолетно  общались  по  чисто  деловым
вопросам. Речь шла о сущих пустяках, так что вы  и  не  обязаны  эти  беседы
помнить  в  деталях,  особенно  в  нынешнем  вашем  болезненном   состоянии.
Достаточно  будет,  если  вспомните,  что  пару  раз  о  каких-то   пустяках
беседовали... Пригласить?
   - Ну, если это обязательно... - пожал плечами Петр.
   - Если вам все равно, я  бы  порекомендовал  лечь  в  постель.  Не  стоит
показывать ей, что вы крепки, как молодой дуб, - скорее отвяжется.  Вряд  ли
вам так уж необходимо точить с ней лясы...
   - Да уж, - с чувством сказал Петр и  быстренько  пырнул  под  белоснежные
простыни.
   Доктор выскользнул за дверь и тут же вернулся в компании молодой женщины,
рыжеволосой и чертовски симпатичной, в строгом сером костюме под распахнутым
халатом. Указал ей на кресло -  а  сам  не  вышел,  остался  торчать  рядом,
многотерпеливо сложив руки на груди с видом надежды и опоры.
   - Как вы себя чувствуете? - спросила рыжая с дежурной заботой.
   Петр пожал плечами:
   - Как вам сказать... Почти нормально.
   - К сожалению, провалы в памяти пока не восстановлены,  -  веско  добавил
врач. - Во множестве наличествуют.
   Она покивала:
   - Да, вы уже говорили... Павел Иванович, простите, ну, а меня вы помните?
   Он старательно наморщил лоб:
   - Да. Вы из милиции, Шевчук, Дарья... отчества никак не могу вспомнить.
   - Андреевна.
   - Да, действительно... Мы с вами виделись, кажется, раза два. Речь шла  о
каких-то пустяках... Не могу припомнить.
   - И не утруждайтесь, - махнула она рукой. - Не стоят  того  пустяки.  Вот
видите, во всем, что касается меня, вроде бы  никаких  провалов.  Загадочная
все-таки вещь  -  медицина.  Отец  меня  на  заре  туманной  юности  пытался
отправить в медицинский, я наотрез отказалась  и,  скорее  всего,  правильно
сделала... Павел Иванович,  вы  разрешите  задать  вам  несколько  вопросов?
Медицина это допускает?
   - Я не знаю, как... - сказал Петр и показал глазами на доктора.
   Тот важно склонил голову:
   - Только не усердствуйте, голубушка.
   - Вы помните все, что произошло?
   - Местами. - осторожно сказал Петр. - Полосами, этакая зебра... Вы  лучше
задавайте конкретные вопросы.
   - Можно? Отлично... - рыжая выдержала небольшую паузу. -  Это  была  ваша
идея - сесть за руль и куда-то поехать без сопровождения?
   - Да, -  твердо  сказал  Петр.  -  Устал,  заработался,  вот  и  хотелось
проветриться. За город выбраться...
   - Значит, вы сами решили? Никто не подсказывал, не настаивал?
   - Никто.
   - Твердо помните?
   - Твердо.
   - И потом...
   - Вот тут и начинаются  полосы,  -  сказал  Петр,  придерживаясь  заранее
разработанного сценария. - Насколько помню, машин на шоссе не  было.  дорога
хорошая, сухая, и я притоптал газку... Так вроде  бы  смутно  припоминается,
что не вписался в поворот, руль не довернул на самую чуточку...
   - Насчет того, пили ли вы, не спрашиваю. Смотрела уже данные  экспертизы,
вы были трезвехоньки,  образец  дисциплинированного  водителя...  С  вами  в
машине и правда никого не было?
   - Никого.
   - А кто же вызвал "скорую" и инспекцию?
   - Вот этого уж я не знаю, - сказал Петр. -  Кто-то  мимо  проезжал,  надо
полагать.
   - Но вы сами никого не видели?
   - Нет. Я так и валялся, когда они подъехали...
   - Почему же ваш благородный спаситель не подождал?
   -  Откуда  мне  знать?  Мало  ли  какие  у  человека   бывают   в   жизни
обстоятельства?
   - Ну, например? - быстро спросила она.
   - Мало ли... - повторил Петр. - С чужой женой, скажем,  ехал.  Или  выпил
немножко  и  боялся,  что  унюхают  или  попытаются  его  самого  к   аварии
пристегнуть...
   - Логично. Значит, никого с вами не было... И никакая другая  машина  вас
не подрезала? Не вызвала аварию своими маневрами?
   - Не было других машин, - сказал Петр. - Дорога была пустая, как Луна.
   - Теперь попытаемся сформулировать новый вопрос... Если бы вы не сели  за
руль, кто поехал бы на этом джипе?
   - Да никто, по-моему, - чуть подумав, выбрал Петр самый надежный  вариант
ответа, при котором никого не требовалось припутывать. -  Стоял  бы  себе  в
гараже.
   - А кто поехал бы на нем завтра? Дмитрий Елагин?
   - Затрудняюсь вам и сказать, -  очень  натурально  пожал  он  плечами.  -
Может, Елагин. А может, и я. А может,  благополучно  простоял  бы  в  гараже
неделю. Джип этот у нас, собственно, был разъездной машиной...
   - Но ездил-то на нем главным образом Елагин?
   - Ну да. И я.
   - Елагин и вы, вы и Елагин... - рыжая, казалось, о чем-то  сосредоточенно
думает. - Как у вас с ним складывались отношения?
   - Нормально. Я им доволен. Парень старательный.
   - Вы сказали  -  "разъездная"  машина.  А  куда  она  обычно  разъезжала?
Какой-то определенный круг обязанностей или - без руля и  без  ветрил,  куда
погонят?
   Рыжая красотка и понятия не имела, конечно, что именно этот круг вопросов
Пашка обговорил с ним подробнейше...
   - Скорее уж - определенный круг обязанностей, - сказал Петр. - Обычно  на
этом джипе Митя возил супругу на работу, дочку в школу. По магазинам,  когда
моим дамам понадобится, в аэропорт - когда приезжали  мои  близкие  знакомые
или особо ценные партнеры... Примерно так это выглядело.
   - Понятно... Вы, стало бы, Елагиным довольны... А ваши дамы?
   - Без претензий.
   - Так... Положительно, я что-то пока не нахожу следов тех самых  провалов
в памяти...
   - Зато в других областях их предостаточно, - басом сообщил доктор.
   - Ну что ж... Павел Иванович,  можно,  я  задам  вам  парочку  неприятных
вопросов?
   - Извольте.
   - Вам не угрожали в последнее время? Какие-то конфликты, недоразумения?
   - Ничего подобного, - твердо сказал Петр.
   - Уверены?
   - Уверен.
   - Но вы же далеко не все помните... "Зебра"?
   -  Насколько  я  помню,  не  было  ни  угроз,  ни,  как  вы  выражаетесь,
конфликтов.
   - Решительно никаких?
   Разговор начинал его тяготить  -  Петр  искренне  не  понимал,  куда  она
клонит.
   - Послушайте, - сказал он. - У  меня,  действительно,  мозги  в  каком-то
смысле перемешались. И чувствую  я  себя  не  особенно  бодрым.  Вас  что-то
конкретное интересует?
   - Нет, я так, вообще...
   - А в чем, собственно, дело?
   - В чем? -  казалось,  какое-то  время  она  что-то  для  себя  решала  и
взвешивала. - Видите ли,  Павел  Иванович,  тормозные  шланги  вашего  джипа
оказались подрезанными. Довольно мастерски все было  проделано,  так,  чтобы
при  нормальной  езде  это  ничем  себя  не  проявило,  но  вот  при  резком
торможении... Каковое  как  раз  и  имело  место,  судя  по  моей  беседе  с
инспектором...
   - Чушь какая-то, - пожал он плечами.
   "Лопухнулся Митька, - подумал он с неудовольствием. - Что-то в этом  роде
он и должен был устроить, Пашка говорил... но кто  же  мог  предвидеть,  что
менты станут исследовать каждый винтик? Вот тут Пашка  чего-то  недодумал...
Ничего, не смертельно".
   - А вы не ошибаетесь? - спросил он равнодушно.
   - Боюсь, что  нет.  Это  не  последствия  аварии,  а  именно  -  подрезы.
Мастерски сделанные.  Сталкивалась  я  уже  с  подобным.  Теперь  понимаете?
Конечно, не следовало бы выкладывать вам все это сейчас,  когда  вы  еще  не
отошли... Но разговор у нас без протокола, чисто приватный,  и  я  позволила
себе... Вы  учтите  эти  обстоятельства,  Павел  Иванович.  Кто-то  подрезал
джиперу шланги, никаких сомнений. И это отнюдь  не  безобидная  история,  вы
чудом не угробились... Не возражаете, если я в ближайшие дни появлюсь у  вас
на фирме?
   Он посчитал нужным сделать крайне недовольную физиономию  -  какую,  есть
сильные подозрения, и состроил бы Пашка:
   - А есть лив этом необходимость?
   - Па-авел Иванович... - подняла  она  брови  в  наигранном  удивлении.  -
Как-то очень  уж  легко  вы  к  такому  относитесь.  Когда  человеку  кто-то
неизвестный  внезапно  подрезает  тормозные  шланги,  это  всегда  именуется
скучным канцелярским термином "покушение". Неужели нет?
   На миг он был сбит с толку. Черт, как Пашка вел бы себя в такой ситуации?
Вдруг как раз озаботился бы до чрезвычайности, занервничал? Этот аспект  они
не отрабатывали. Кто ж мог знать, что  милиция  окажется  столь  дотошной  и
заявится эта вот рыжая?
   -  Ну,  похоже...  -  протянул  он,  отчаянно  пытаясь  подыскать   линию
поведения.
   - Не  "похоже",  а  именно  покушение,  -  решительно  сказала  рыжая.  -
Согласитесь, нужно принять меры. Для вашей же пользы.
   - Ладно, - кивнул он. - Но вы же начнете дергать зря людей, вынюхивать...
   - Ох, Павел Иванович... - сказала клятая Дарья. - Может, кто-то и  решит,
что вы после аварии изменились, но лично я никаких изменений не вижу, вы  со
мной держитесь в точности как в те разы...
   "Слава те, господи!" - ликующе  воскликнул  он  про  себя.  Уж  если  эта
въедливая баба ничего не заподозрила...
   - Не беспокойтесь, - заверила она. - Все будет проделано  с  максимальной
деликатностью. Есть методы... Вот моя визитка, созвонимся?
   Он мрачно кивнул.
   - Желаю побыстрее выздороветь, - сказала Дарья  и  гибко  выпрямилась.  -
Всего наилучшего!
   Доктор провел ее к двери,  каковую  галантно  и  распахнул.  Оставшись  в
одиночестве, Петр изучил визитку. Оказывается,  рыжая  гостья  пребывала  ни
много ни мало в майорском звании  и  оказалась  не  рядовым  инспектором,  а
заместителем начальника  уголовного  розыска  города.  Дернул  же  их  черт,
принесло же ее...  Теперь  примутся  со  всем  рвением  расследовать  мнимое
покушение. Ладно, это, по большому счету, Пашкины заботы...
   Думать о милицейских проблемах не хотелось. Он вновь с  той  же  саднящей
неуверенностью вспомнил о Кире. Телефонный разговор за Пашкин счет затянулся
на полчаса - и все равно  Петр  знал,  что  отношения  остались  на  прежней
позиции. Может быть да, может быть нет. Кира - и то хорошо  -  без  обычного
утонченного сарказма выслушала скроенную на живую нитку историю про то,  как
он вынужден исчезнуть  на  пару  месяцев,  чтобы  гарантированно  заработать
нехилую деньгу на  будущее  семейное  обустройство.  А  вот  потом  начались
обычные головоломки-хитросплетения. Она до сих пор  не  уверена,  что  стоит
пробовать закладывать этот самый фундамент законного брака, она  постарается
в десятый раз все обдумать... Поскольку она пуганая ворона... Поскольку  он,
обжегшийся на молоке... И так далее. Пластинка знакомая.
   Ну, главное, не поссорились. Это уже кое-что. И придется  теперь  на  все
время "операции Ы" забыть  о  звонках  и  письмах  -  Пашка  этого  требовал
жесточайшим образом. Конспиратор... А впрочем, он прав. Так лучше...
   - Павел Иванович...
   - Да? - вскинулся он.
   Бесшумно вошедший доктор сладко улыбался:
   - Пришла ваша супруга с  падчерицей.  Я  с  ней  говорил  долго,  похоже,
удалось убедительно  объяснить  ваше  нынешнее  состояние  и  все  возможные
сложности, из него проистекающие. Ничего, не беспокойтесь. Супруга ваша  все
воспринимает  правильно,  обещала  ничему  не  удивляться  и   отнестись   с
максимальным тактом... Э, голубчик, соберитесь...
   - Все нормально, - сказал Петр, бухаясь в кресло. - Зовите.
   Вот это и было настоящее испытание, в  подметки  не  годившееся  прежним.
Женщины - существа чуткие и проницательные. Интересно, Кира  догадалась  бы,
окажись Пашка на его месте с подобной же легендой?
   Они вошли, мама и дочка, очень похожие, русоволосые  и  сероглазые.  Даже
светлые брючные костюмы. есть стойкое  подозрение,  то  ли  шились  в  одной
мастерской, то ли происходят из одной коллекции. Прежде всего  в  глаза  ему
бросилось ожерелье на  Катиной  шее  -  положительно,  Пашка  не  жмотничал,
бриллианты впечатляли...
   А потом он посмотрел ей в лицо, в глаза.
   И понял, что гибнет. То ли солнечный удар, то ли молния.
   Потому что это была женщина его мечты.
   Женщина твоей мечты - создание мистическое, сюрреалистическое и  никакому
логическому разумению не  поддающееся.  Ты  никогда  не  можешь  в  точности
описать ее. пока не встретил, не познакомился. Не знаешь, понятное дело, как
она выглядит, какие у псе глаза, волосы, походка. Просто-напросто ты однажды
сталкиваешься с ней нос к носу - не суть важно, средь  шумного  бала  или  в
тревоге мирской суеты - и понимаешь, что это она и есть...
   Именно так с ним и  произошло,  когда  он  увидел  Катю.  Все  тревоги  и
нехорошие предчувствия вылетели из головы.  Глупости  эти  сейчас  не  имели
значения. Это была женщина его мечты, и точка...
   Он сидел в кресле, отчаянно пытаясь собраться с  мыслями  и  выдавить  из
себя хоть одно приличествующее случаю  словечко,  а  русоволосая  сероглазая
Катя стояла перед ним в явном  замешательстве,  неловко  держа  перед  собой
огромный прозрачный пакет, битком набитый всякими яствами, - а  в  глазах  у
нее, сильное подозрение, поблескивали слезинки. Даже не поймешь, чего  в  ее
взгляде больше - облегчения или усталого горя...
   Так бы эта немая сцена и тянулась вплоть до полного тупика, но обстановку
неожиданно разрядила юная "падчерица"  -  она-то  как  раз,  судя  по  виду,
тягостными мыслями не маялась, а попросту таращилась на Петра с безжалостным
любопытством молодого веселою зверька. Сразу видно было, что создание это  -
ехидное, ужасно самостоятельное и балованное.  Старательно  шаркнув  ножкой,
юная особа присела:
   - Здравствуйте, папенька!
   - Надя! - чуточку нервно прикрикнула Катя.
   - Да пустяки,  -  сказал  Петр,  придя  немного  в  себя.  -  Пусть  себе
самоутверждается, я в ее  возрасте  тоже  был  не  подарок...  -  Он  встал,
стараясь не двигаться чересчур уж  живо.  осторожно  вынул  у  Кати  из  рук
целлофановый рог изобилия. - Зря  ты  это,  мне  столько  натащили  всего...
Садитесь. Что тебе доктор наговорил? Катя, со мной в порядке... ну, почти.
   Она сидела напротив с тем же трудноопределимым выражением  на  прекрасном
личике - то ли плакать собиралась, то  ли  со  всем  облегчением  вздохнуть.
Наденька, на ленинский манер засунув  большие  пальцы  в  кармашки  светлого
пиджака, прохаживалась по обширной палате и. судя по всему, чувствовала себя
абсолютно  непринужденно,  в   отличие   от   скованно   сидевших   взрослых
индивидуумов. Пощелкала  пальцем  по  экрану  телевизора,  потрепала  обивку
кресла:
   - Рада вас видеть в добром здравии, папенька.  Медсестрички  тут  у  вас,
надо сказать, впечатляющие. Из "мисок", поди, набирали?
   - Надежда!
   -  Катя,  да  оставь  ты  ее,  -  сказал  Петр,  внезапно  ощутив  прилив
уверенности. - Пусть дите порезвится. И не смотри ты на меня так трагически,
я тебя умоляю. Все в порядке. Местами чуточку отшибло память, но в  основном
- бодр и свеж. Ну, улыбнись.
   Она попыталась улыбнуться - кое-как получилось.
   - Ого! -  бросила  Наденька  у  него  за  спиной.  -  Разговор  принимает
романтический оборот... Может, мне  вас  покинуть  на  часок,  пока  вы  тут
пообщаетесь? Маменька, папенька по тебе определенно  стосковались,  вон  как
глазищами пожирают...
   Катя отчего-то легонько покраснела. Петра и самого бросило в жар -  черт,
до чего глазастое дите...
   - Все нормально, Катя, - сказал он как мог  солиднее.  -  Завтра  обещали
выписать.
   - Вот радость-то... - тихонько пробурчала за спиной Наденька.
   "А ведь у Пашки, сдается, непростые отношения с этим киндером, -  подумал
Петр. - Отголоски чувствуются. Впрочем, это уже и не киндер  вовсе,  девушка
прямо-таки, четырнадцатилетние нынче - существа акселерированные".
   - Не язви, Надежда, - сказал он, не оборачиваясь. - Оба  мы  с  тобой  не
подарки, не отмахнуться от этого факта... что ж делать? Сосуществовать...
   - Положительно вы, папенька, помягчели к  ближним...  -  бросила  дерзкая
отроковица.
   - А иди-ка ты погуляй, дитя природы, - сказал Петр. - Там,  из  коридора,
проспект видно, машины ездят и люди  ходят,  пейзаж...  Давай-давай,  нам  с
матерью поговорить нужно.
   - В самом деле, Надя... - обрадованно подхватила Катя.
   - Слушаю и повинуюсь, - фыркнула девчонка, исчезая за дверью.
   Петр вздохнул не без  облегчения.  Катя  порывисто  встала,  пересела  на
широкий подлокотник его кресла и крайне осторожно попыталась его потрогать.
   - Глупости, - сказал он,  замирая  от  прикосновения  теплых  ладоней.  -
Ничего не сломано, ничего не разбито. В памяти только провалы там и сям,  но
это пройдет, образуется...
   - Врач мне подробно объяснял... Господи, ну зачем тебя туда понесло...  -
Она отстранилась, оглядела его, прижалась к плечу,  прильнула,  засыпав  его
лицо распущенными волосами. - Неделю к тебе не пускали, я думала, они  врут,
что все нормально, всякое передумала...
   Было в ее движениях и словах что-то странное - словно бы и пыталась  дать
волю чувствам, и боялась. Положительно,  некая  скованность  присутствовала,
Петр ее отчетливо чуял.
   Он  замер  в  Катиных  объятиях,  ощущая  и  радость  и  стыд:  все   это
предназначалось другому. И бессвязное обрадованное лепетание, и сомкнувшиеся
на шее руки. И быстрые поцелуи, и неуловимо-нежный аромат незнакомых  духов.
От этого стало особенно горько. Все было не его.
   Но сейчас-то он был Пашка...  Приходилось  поглаживать  ее  по  плечам  и
уверенно говорить что-то в  ответ,  успокаивать,  пьянея  от  женщины  своей
мечты... Бог ты мой, как получилось, где он ее встретил? Почему ее  встретил
он? Пашка, которому все удавалось?
   - Нет, правда, все в порядке?
   - Хочешь, цыганочку спляшу? - усмехнулся он, сдув  со  щеки  прядь  русых
волос, щекотавших ноздри. - С выходом?
   - Не надо, вдруг тебе еще нельзя... - всерьез испугалась она.
   - Все мне можно, - сказал Петр.
   Она внезапно напряглась, отстранилась и заглянула в лицо:
   - Что, хочешь...
   - Что? - не понял Петр.
   Она оглянулась через плечо на  широкую  смятую  постель,  глядя  с  немым
вопросом, неуверенно пошевелила плечами, снимая легкий незастегнутый пиджак.
   - Не надо, - заторопился Петр, до которого только сейчас дошло, и в виски
бросилась жаркая волна. - Я не в том смысле...
   И со стыдом понял: еще пара секунд - и не стал бы ее останавливать.  Даже
просто смотреть на нее нельзя было спокойно. Прямо-таки взвыл мысленно - как
жить с ней в одной квартире, день и ночь? Пашка  говорил,  и  всерьез...  но
разве так можно? Дело даже не в том, что это Пашкина жена. Главное,  на  нем
сейчас личин а... Чужая  шкура.  Роскошная,  но  сути  дела  это  ничуть  не
меняет...
   - Ко мне приходили из милиции, - сказала Катя. -  Этакая  рыжая  майорша.
Сегодня утром.
   - Шевчук?
   - Да, кажется...  Паша,  что-то  случилось?  Что-то  не  в  порядке  с...
аварией?
   - Вроде бы нет, - сказал он насколько  мог  безмятежнее.  -  О  чем  она,
собственно, спрашивала?
   - Кто обычно  ездит  на  джипе...  ездил,  точнее.  Не  собирался  ли  ты
увольнять Митю...
   - Ну-ну? - поторопил он, расслышав легкую заминку.
   - Сердиться не будешь?
   - Ох, да что ты...
   Катя решилась:
   - Очень деликатно, но пыталась выяснить, не... кокетничала ли я с  Митей.
Я ответила грубовато, но чистую правду...
   - Что - нет?
   - Ну конечно, а как же иначе? Паша, это чистая правда...
   - Господи, ну а кто в тебе сомневается? - сказал Петр, гладя ее по плечу.
   Вот, значит, какие зигзаги выписывает пытливая  милицейская  мысль.  Жена
босса кокетничала с шофером, и он, стервец, из ревности подрезал шланги... В
общем, не так уж глупо для людей, не  знающих  потаенного  смысла  "аварии".
Где-то даже логично...
   - Паша, там что-то...
   - Да нет, чепуха, - сказал он веско. - Они нынче дерганые и пуганые. Если
бизнесмен, если авария и  вдрызг  разбитая  машина  -  значит,  покушение...
Вздор. Помнишь, чтобы на меня когда-нибудь кто-то покушался? То-то.  Катюша,
успокойся. Завтра меня выпускают, и все будет в порядке.
   Он поднял голову и заставил себя поцеловать ее в  щеку  вполне  привычно,
как и подобает супругу с четырехлетним стажем. Катя замерла в его  объятиях,
тихонько, тяжко вздохнула.

   ...Когда  она  ушла,  Петр,  воровато  оглянувшись  на  дверь,  прошел  к
холодильнику и  достал  плоскую  бутылочку  коньяка,  подсунутого  одним  из
"друзей". Набуровил себе в стакан граммов сто и жахнул.
   Интрига  оборачивалась  совершенно  неожиданной  стороной.  Катя   что-то
бесповоротно изменила  в  нем,  что-то  то  ли  сломала,  то  ли,  наоборот,
породила. Он не находил себе места и знал, что это не пройдет ни к утру,  ни
вообще.
   После деликатного  стука  заглянул  доктор,  но  Петр  решительно  поднял
голову:
   - Вы можете меня сегодня больше не беспокоить?
   - Конечно, конечно, голубчик... - покладисто отозвался доктор, исчезая за
дверью.
   И сразу же, словно получив некий  сигнал,  вошла  Анжела.  Одним  пальцем
нажала кнопочку замка, отрезав палату от внешнего мира,  танцующей  походкой
приблизилась к постели и тоном обиженной девочки протянула:
   - Павел Иванович, чем я вас прогневила? Даже не смотрите...
   - Да ничем, господи... - где-то даже растерянно сказал  Петр,  соображая,
что подтвердились и эти подозрения.
   - У меня даже мелькнуло жуткое подозрение, что вы и  меня  забыли,  когда
головой стукались...
   - Ну, разве тебя забудешь? - бухнул он первое, что  пришло  в  голову  из
нехитрого арсенала ловеласов.
   И, кажется, попал в точку. Прелестница  прямо-таки  расцвела,  подошла  и
непринужденно присела на краешек постели, закинула ногу на ногу прямо у него
под носом, захватила двумя  пальцами  мочку  его  уха,  уставилась  с  такой
улыбочкой, что Петр  ощутил  себя  совращаемой  школьницей.  "Ну,  Пашка,  -
подумал он. - Ну, жук. Неплохо устроился".
   Девчонка, глядя ему  в  глаза,  достала  из  кармана  халатика  блестящие
ножницы, подала, держа за кончики лезвий. Встала, закинула руки  за  голову,
сцепила пальцы на затылке, поглядывая выжидательно.
   "Влип, - пронеслось у него в голове. - Что-то это должно значить.  Что-то
конкретное надо делать, повторяя вслед за Пашкой, - вот только что?"
   На ее смазливом личике крепло недоумение.
   - Слушай, что-то я... - произнес он осторожно.
   -  Нет.  правда  забыли?  -  округлила  она  глаза.   -   Павел   Иваныч,
бедненький... Вспоминайте. Можно с пуговиц начать, можно халатик покромсать,
как  вы  любите.  Вы  начинайте,  руки  сами  вспомнят...  Времени   у   нас
предостаточно.
   Он встал с постели и, чувствуя себя совершеннейшим идиотом,  выразительно
покачал сверкающими ножницами.
   - Ага, - безмятежно поощрила Анжела, закинув  голову  и  опустив  длинные
ресницы. - Вот  видите,  вспоминаете...  Не  робейте,  там,  в  шкафу,  этих
халатов...
   Вот это ситуация. Отказаться  -  Пашку  подведешь.  вряд  ли  он  страдал
нерешительностью в этаких  во  г  случаях...  Осторожно  примерившись,  Петр
состриг  верхнюю  пуговицу,  беззвучно  упавшую  на  мягкий  ковер.  На  миг
приоткрыв глаза, Анжела лениво, поощряюще улыбнулась:
   - Вот, вспоминаете... Павел Иваныч, что вы сегодня  такой  робкий?  И  не
узнать. Кромсайте в лохмотья, я потом уберу...
   Выругавшись про себя, он стал состригать  по  одной  оставшиеся  пуговки,
сверху вниз. Ножницы оказались наточенными на совесть, то,  что  представало
взору, заставляло мысли  сворачивать  на  избитую  колею  привычных  мужских
рефлексов, и понемногу в руках объявилась этакая небрежная ловкость.  Однако
же, развлеченьица у братана... И ведь  стоит,  кукла,  как  манекен,  только
улыбается и глазами стрижет...
   Старательно следя, чтобы не поцарапать  гладкую  кожу,  двумя  движениями
лезвий разделался с узенькими черными трусиками. Стряхнул с нее  распахнутый
халат, чуточку неуклюже притянул к себе - и то ли он ее завалил  в  постель,
то ли она его отработанно завалила. Скорее уж второе.
   Очень быстро он понял, почему  в  предназначенный  для  Анжелы  конвертик
Пашка сунул аж триста долларов. Юная медичка того стоила  -  кое  о  чем  из
того, что с ним раскрепощенная стервочка вытворяла, и слышать не доводилось.
Содрогаясь от удовольствия, он впервые подумал, что быть Пашкой  очень  даже
неплохо. А потом умелый язычок устроил такое, что все думы напрочь отшибло.
   Он понимал, что за всеми этими изощренными кувырканьями пытается  забыть,
выжечь из памяти Катю. Но прекрасно знал, что ничего не получится: завтра он
переступит порог и встретит ее взгляд...

   Глава третья
   ТЕПЛО РОДНОГО ОЧАГА
   Больничные стены он покинул в первой половине  дня  без  всякой  ненужной
торжественности.
   После одиннадцати приехала Катя, вызвав  в  его  смятенной  душе  прежние
чувства, сравнимые то ли с солнечным ударом, то ли с  ударом  молнии.  Слава
богу, с ней не  было  злоязыкой  "дочки",  которую  Петр,  если  откровенно,
тихонько побаивался, - язычок,  уже  стало  ясно,  без  костей,  еще  ляпнет
принародно и простодушно, что "нынешний" папенька и в том, и в  этом  совсем
не похож на "прежнего"; никому, конечно, и в голову не придет  сом-неваться,
ноу него-то самого нервишки долго  будут  позванивать,  как  туго  натянутые
струны.
   Катя выглядела то  ли  удрученной,  то  ли  встревоженной.  Петр  не  мог
определить причину. Их провожали Анжела  (с  совершенно  невинным  видом)  и
почтенный доктор (с видом  героя  медицины,  совершившего  то  ли  пересадку
сердца, то ли замену головы по методу профессора Доуэля). Петр попрощался  с
ними  без  всякой  душевной  теплоты,  торопясь  побыстрее  покинуть  уютное
узилище. Оказалось, здесь имелась и особая лестничная площадка, для "випов".
Они спустились с третьего этажа и вышли в небольшой  тихий  дворик,  где  их
поджидали черная "топота" с  Елагиным  за  штурвалом  и  черный  "мерседес",
имевший честь перемещать по Шантарску господина Павла  Ивановича  Савельева.
Возле распахнутой задней  дверцы  "мерса"  стоял  Земцов,  и  еще  двое  его
мальчиков  с  видом  настороженной  готовности  торчали  у  третьей  машины,
бежевого "пассата", надежно блокировавшего проезд под аркой.
   - Это мне определили вместо... джипа, - сказала Катя, кивнув на "Тойоту".
- Косарев быстренько расстарался, проявил инициативу. Мне же на работу пора,
дел невпроворот. Отпроситься,  конечно,  ничего  не  стоит,  но  ты  же  сам
настаиваешь...
   Загадка, на которую Петр пока что не нашел ответа: почему  Пашка,  символ
устоявшегося благополучия, в  общем  не  ввергнутый  в  уныние  историческим
августом, прочно  стоит  на  том,  чтобы  Катя  работала?  Ну,  предположим,
местечко в одном из комитетов областной администрации никак  нельзя  назвать
ни каторгой, ни просто тяжкой повинностью, и все равно... Никакой пользы для
Пашкиных бизнесов в Катиной службе вроде бы не просматривается вовсе. Тогда?
Не было случая спросить - и без того информации,  которую  следовало  прочно
запомнить, свалилось столько, что мозги плавились...
   Он неловко замешкался. Вот и нечто из разряда первых проколов. Совершенно
не проработана тема.  оказавшаяся  вдруг  важной:  как  он  должен  с  Катей
мимолетно прощаться? Нежно чмокнуть в щечку? Или что?
   Решив не бросаться в опасные и чреватые импровизации, он попросту  сказал
насколько мог веселее:
   - Ну, что делать, езжай трудись на благо общества...
   Похоже, Катя про себя облегченно  вздохнула.  Улыбнулась  ему  и  села  в
"Тойоту". Петр же направился к черному приземистому зверю, прославленному  в
анекдотах о дорожных битвах его с "Запорожцами".
   Земцов, сев рядом, захлопнул дверцу. Покосившись на его маловыразительный
профиль, Петр кратенько прокрутил  в  уме  соответствующую  справку:  Кирилл
Степанович Земцов, бывший майор КГБ, начальник службы безопасности  Пашкиной
мини-империи.   Хваткий,   не   дурак.   Обращаться   можно   с   грубоватой
фамильярностью, но излишне  давить  на  самолюбие  не  стоит  -  горд,  хотя
гордыню, как человек, вполне освоившийся с новыми  реалиями,  прячет  весьма
глубоко...
   - Павел Иванович... - с места в карьер начал Земцов нейтральным тоном.
   - Да, товарищ Андропов, - употребил Петр обычный Пашкин оборот.
   - Простите, но мы не раз говорили на эту тему...  Подобные  выходки  рано
или поздно должны были закончиться плачевно, и слава богу,  что  все  именно
так обошлось...
   - Понятно, - сказал Петр, ощущая тягостную неловкость:  не  было  на  нем
никакой вины, но ведь не скажешь все как есть...
   - В следующий раз может и не обойтись. Павел Иванович, поймите вы, что  я
так не умею. Если мне платят деньги, я обязан их отрабатывать.  Методики  по
безопасности составлялись отнюдь не дураками. Они либо исполняются от сих  и
до сих, либо не исполняются вовсе.  Нет  тут  середины.  Правда,  вы  упорно
пытаетесь доказать обратное, а это плохо в первую очередь для вас...
   - Давай замнем,  Степаныч,  -  сказал  Петр  решительно.  -  Говорю  тебе
по-мужски - больше не повторится. Бля буду.
   - Извините, Павел Иванович, это касается только крайних случаев или общей
тенденции?
   - То есть?
   - Я имею в виду, вы по-прежнему будете сры-ваться от охраны? Понятно, что
в некоторых случаях, безусловно, не стоит компрометировать дам...  но  можно
хотя бы предупреждать в общих контурах... Чтобы я не ломал голову,  куда  вы
девались. И мог выстроить  простейшие  меры  предосторожности...  ничуть  не
ущемляющие вашего права на личную жизнь.
   - Понятно, - повторил Петр, решительно не представляя, о чем  идет  речь,
хотя примерно соображавший, куда это Пашка девается, скрывшись от охраны.  -
Знаешь, Степаныч, трудно перестроить сразу все. Давай пока договоримся,  что
я больше не буду  устраивать  крайностей...  а  насчет  остального  вдумчиво
проработаем потом. Идет?
   Земцов примирительно  пожал  плечами.  Ну,  кажется,  общение  с  главным
цербером прошло без сучка без задоринки...
   Ехали недолго. Вышли из машины в квадратном  дворе  добротной  сталинской
пятиэтажки, занимавшей целый квартальчик прямо напротив внушительного здания
областного УВД-ФСБ. Насчет квартиры брательничек  поднатаскал  как  следует.
Рисовал планы, втолковывал... Он в свое время, не мудрствуя особо, купил все
три квартиры на последнем этаже, отгородился от общей лестницы  персональной
железной решеткой, выкрашенной в приятный  для  глаза  нежно-салатный  цвет,
пробил меж квартирами двери, устроил ремонт с перепланировкой - и получились
хоромы, даже на корявом Пашкином  чертежике  способные  повергнуть  в  тихую
зависть отставного  армеута...  При  хоромах  -  помещеньица  для  постоянно
обитавшей  там  горничной  и   дежурного   охранника.   Все   предусмотрено:
безопасность, комфорт, челядинцы...
   Земцов самолично проводил его до двери - кодовый замок  на  решетке  Петр
открыл в две секунды с помощью зазубренного кода. Помялся:
   - Павел Иванович, рыжая твердо намерена поболтаться по конторе...
   - И пусть болтается, - легкомысленно  сказал  Петр.  -  Мыс  ней  в  этом
вопросе достигли консенсуса. Чем бы дите ни тешилось...
   - Простите...
   - Да?
   - Павел Иванович, в этой аварии действительно нет ничего, чем мне  стоило
бы заниматься?
   "Опять эти шланги, - мысленно матернулся Петр. - Пашка с Елагиным топорно
сработали, а мне расхлебывай теперь..."
   - Абсолютно  ничего,  -  сказал  он  твердо.  -  Глупости.  Менты  что-то
намудрили, что-то им померещилось насчет шлангов...
   - Значит, и моим людям померещилось?
   - Вот именно. - тоном, отметающим  дальнейшие  дискуссии,  отрезал  Петр,
нажал кнопку звонка (потому что Пашка  обычно  не  утруждал  себя  возней  с
ключами).  -  До  завтра,  Степаныч.  Сегодня  мне  эскулап   порекомендовал
отлежаться, так что пусть уж концерн денек обойдется без меня... Честь имею.
   И решительно шагнул в прихожую мимо торопливо посторонившейся  горничной,
деликатно захлопнувшей дверь под носом Земцова.  Снял  туфли,  Переступил  с
ноги на ногу, чувствуя себя чуточку неуклюже в чужой одежде. Костюм  был  не
раз надеванный, но - Пашкин, они, не различаясь обликом, все же  различались
чуточку весом и размером талии, еще какими-то неуловимыми мелочами, так  что
оставалось стойкое ощущение неудобства...
   Спохватившись, широко улыбнулся горничной. Она была чертовски эффектна  -
фигуристая блондиночка в кружевном  передничке  и  наколке  в  волосах,  вот
только короткое платьице было не  классически  черным,  а  красным  в  белый
горошек. Еще одна из неисповедимых Пашкиных причуд, во  время  скрупулезного
инструктажа, конечно же, не подвергавшаяся обсуждению...
   В   башке   снова   щелкнула   картотека.    Марианна,    обращаться    с
прибауточками-фамильярностями,   ежели   наедине,   сохранять    пресловутую
английскую  корректность,  ежели  при  Кате.   Напоследок   Пашка,   ухарски
подмигнув, сказал: "Хозяин-барин". И ухмыльнулся очень уж двусмысленно. Но и
здесь они не углублялись в нюансы...
   "Вот на этом и сыплются шпионы, - мрачно  подумал  Петр.  -  Если  верить
романам и мемуарам. Вдолбили ему в башку  массу  деловой  информации,  языку
обучили, акцепт  уроженца  конкретной  местности  поставили,  названия  улиц
перечислит без запинки.  депутатов  парламента  помнит  всех  до  одного,  в
расписании пригородных автобусов отлично ориентируется, но понятия не имеет,
скажем,  как  себя  вести  с  уличным  продавцом  мороженого   или   местным
водопроводчиком, не знает, можно ли  лизать  марку,  чтобы  наклеить  ее  на
конверт, или для данной страны поступок такой сродни публичному  отправлению
малой нужды... На мелочах сыплются".
   - Какие будут распоряжения,  Павел  Иванович?  -  осведомилась  эффектная
Марианна, блестя зубами и играя глазками.
   - Никаких, - сказал он, глядя в сторону. - Разве что - кофе в кабинет.  Я
отдохну, постарайся не беспокоить...
   Она понятливо кивнула и, грациозно повернувшись,  исчезла  за  дверью  из
натурального дуба. "На кухню отправилась", - машинально констатировал  Петр.
И, сопоставив в уме Пашкины  чертежи  с  реальной  квартирой,  направился  в
"свой" кабинет.
   Кабинет, разумеется, впечатлял. Книжные полки из  светлого  лакированного
дерева, роскошный стол в тон, столик для компьютера, сабли на стене...
   Всю эту солидную  роскошь  он  оглядел  лишь  мельком.  Внимание  тут  же
привлекло другое - огромная картина на стене. Он прямо-таки замер - об  этом
Пашка его не предупреждал.
   На темно-зеленом фоне густого, угрюмого леса торчал  толстый,  коричневый
пень с напоминавшим спинку кресла отщепом, и на нем сидела обнаженная  Катя,
нарисованная почти в натуральную величину. Русые  волосы  спадали  на  плечи
живописными волнами, Катя вы глядела  совершенно  спокойной,  глядя  даже  с
некоторым лукавством, уютно расположив руки на толстых сучьях, игравших роль
подлокотников, сдвинутые стройные ноги покоились на шкуре неведомого зверя -
непринужденная,  грациозная  поза,  все  открыто  нескромному  взору.  кроме
главной женской тайны. Невыразимо прекрасная русалка, хозяйка леса.
   А рядом с пей лежал непонятный зверь,  больше  всего  похожий  на  тигра,
только светло-коричневый, без полос, приподняв  огромную  голову  и  обнажив
кривые клыки, всматривался в Петра с видом свирепой уверенности в  том,  что
именно за ним, зубастой бестией, всегда останется последнее  слово,  -  если
только уместен такой оборот при описании бессловесной зверюги.
   Петр засмотрелся. Любовался женщиной  своей  мечты,  забыв  обо  всем  на
свете. Когда раздались шаги  горничной,  с  трудом  очнулся  от  наваждения,
неловко отвернулся от огромной картины. Вышколенная  Марианна  и  бровью  не
повела. Опустила  на  стол  поднос,  постояла  пару  секунд  и,  не  получив
распоряжений, вышла. Налив себе чашечку кофе, Петр присел в кресло,  но  тут
же переменил позу, вновь уставился  на  яркое,  сочно  прописанное  в  стиле
Васильева  или  Валеджио   полотно   -   картина   притягивала,   прямо-таки
завораживала, и в сердце  сидела  томительная  заноза.  Давненько  не  терял
голову, но сейчас, похоже, именно это  с  ним  и  произошло.  Пашка  все  же
большой оригинал - держать такое в кабинете, где, надо  полагать.  случаются
деловые встречи... Чуточку пуританская душа армейца  смущенно  похихикивала.
Рисовал настоящий мастер,  конечно,  даже  далекий  от  живописи  субъект  в
состоянии  это  сообразить.  Интересно,  есть  в  этом  какая-то   потаенная
символика,  продиктованная  заказчиком,  или  любая  перекличка  со   старым
многоликим  сюжетом  о  Красавице  и  Чудовище  -  не  более  чем  случайное
совпадение?
   Он долго сидел,  держа  в  руке  опустевшую  чашку,  понимая,  что  погиб
окончательно. Чужая красавица спокойно и лукаво смотрела на него со стены, и
тонкие пальцы ее правой руки лежали на лобастой башке дикой твари из  дикого
леса. Петр вдруг поймал себя на том, что не может определить, кто  из  двоих
кем командует. На первый  взгляд  кажется,  что  истина  незамысловата,  что
художник изобразил лесную царицу, дриаду, фею, но, подольше  присмотревшись,
начинаешь подмечать словно бы затаенную ухмылку зверя-хозяина,  а  в  фигуре
обнаженной безмятежной женщины вроде бы читается скованность... Или попросту
сам себе пытаешься внушить, что дело обстоит именно  так:  потому  что  тебе
хочется ее  жалеть,  представить  пленницей  грубой  скотины,  страдающей  в
заточении принцессой. А эти мысли  могут  завести  на  кривые,  неподобающие
дорожки...
   Он сердито встал, налил еще чашку и перебрался к компьютеру, каковой  был
полной противоположностью волнующей картины, - никакой тебе лирики, железный
техницизм, тупая машинная логика, плюс-минус, ноль-единица...
   Уверенно нажал несколько клавиш. Компьютер был довольно новый и мощный  -
"ВИСТ", с отличной "мышкой", но, Петр определил  сразу,  не  подключенный  к
"паутине". Никаких следов модема и процессора. Пашка, однако, хвастался, что
запросто шарит по Интернету. Значит, не отсюда.
   Петр, старательно  не  поворачиваясь  лицом  к  картине,  довольно  долго
возился  с  компьютером,  перепробовал  все  дискеты,  стоявшие  тут  же   в
белоснежной пластиковой коробочке, но не обнаружил ничего интересного - одни
стрелялки-рубилки. С жестяным ревом мечутся  монстры,  порхают  вертолетики.
под колеса машины летит дорожное полотно, скрипят драконы, пылающая ладья  с
телом вождя викингов уплывает к  горизонту,  где  темная  вода  сливается  с
темным  небом...  Примитив.  Типичный  набор  для   ограниченных   любителей
незатейливых игр. Пашка, надо  думать,  попросту  снимает  напряжение  после
трудового дня с помощью недешевого ящика, а  на  что-то  более  сложное  нет
времени, что вполне понятно и объяснимо.
   Выключив компьютер, он немного подумал, встал и отправился  побродить  по
квартире,  как  того  требовали  правила  игры:  нужно  освоиться,  уверенно
сворачивать  в  нужную  дверь  на  автопилоте,  нельзя  же  на  каждом  шагу
вспоминать про клятую потерю памяти...
   Постоял на пороге столовой, полюбовался на массивный стол, высокие темные
кресла в готическом стиле, на серебро  и  хрусталь  за  чистейшими  стеклами
огромного буфета, смахивавшего на старинный рыцарский  замок.  Добросовестно
попытался представить, как вся семья здесь каждодневно  трапезничает,  -  но
все время так и подмывало покоситься за плечо в  поисках  зрителей.  На  его
здоровый плебейский вкус, воспитанный незатейливым уютом  советских  военных
городков (если только имелось что-то, отдаленно напоминавшее уют),  принятие
пищи в таких вот условиях больше  походило  на  театральную  постановку.  Но
ничего не поделаешь - придется врастать...
   Слава богу, не лыком шиты и не лаптем кормлены. Знаем главное -  начинать
следует с крайних ножей и вилок. Учены-с, правда, чисто теоретически...
   Спальня   отличалась   столь   же   спокойной,   ненавязчивой   роскошью.
Основательное супружеское  ложе,  возникни  такая  необходимость,  могло  бы
приютить полдюжины двухметроворостых гренадеров вроде тех, которых кто-то из
русских императоров запросто подарил прусскому  Фридриху,  а  тот,  кажется,
променял целый взвод усатых великанов на китайские вазы. Или - роту?  Обойдя
постель по периметру - для чего потребовалось время, -  Петр  о  облегчением
убедился: меж ним и  Катей  будет  достаточно  пустого  пространства,  чтобы
чувствовать себя относительно спокойно. "Между нами был  кинжал..."  "Ложась
спать, принц Ала ад-Дин положил меж собой и царевной Бадр  аль-Будур  острый
дамасский меч..." Интересно, много ли вранья в сих классических сказках?
   В свое время, несколько дней назад, он решил, что Пашка малость  заливает
и  "каминная"  обозначает  попросту  комнату  для  отдыха.  Оказалось,  нет.
Оказалось, здесь и в самом деле  наличествует  огромный  камин  с  мраморной
доской, на которой стоят старинные часы под прозрачным колпаком, а по обе их
стороны - целая шеренга бронзовых и фарфоровых фигурок.  Петр  не  выдержал,
сорвался на чистое мальчишество - присев на корточки, сунул голову в камин и
негромко крикнул. Ответило эхо.  Никакой  бутафории,  каминная  труба  самая
настоящая, если выдвинуть вьюшку, виден  кусочек  неба.  Конечно,  последний
этаж, и все же... Вряд ли обычному смертному, даже обитающему  на  последнем
этаже, так уж легко устроить себе взаправдашний  камин  -  непременно  нужно
какое-то разрешение. замучаешься собирать бумажки и бегать по инстанциям...
   Заложив руки за спину, задумчиво прошелся возле  странного  сооружения  у
стены, пытаясь догадаться о его назначении. Пашка об  этом  не  рассказывал.
Возвышение длиной во  всю  стену  и  шириной  метра  в  четыре,  на  совесть
сколоченное из светлых Лакированных досок, посередине - желтый металлический
шест, выходящий из пола и  уходящий  в  потолок.  Справа  и  слева  -  целые
гирлянды то ли больших светильников, то ли  крохотных  прожекторов.  Правда,
нигде не видно кабелей. Под потолком, аккурат над помостом, - шар размером с
футбольный мяч, покрытый небольшими отверстиями и зеркальцами. На  стене,  у
невысокой дверцы, оказавшейся запертой,  -  что-то  типа  пульта  с  дюжиной
кнопок и парой маленьких рубильников. Петр, конечно же, не  рискнул  с  ними
экспериментировать: еще устроишь замыкание или, того хуже, - пожар.  Он  еще
раз подергал дверцу и, вторично убедившись, что  она  заперта,  вернулся  на
середину комнаты, продолжая ломать голову.
   Больше всего это походило на сцену. На миниатюрную эстраду. Почему  бы  и
нет? Легко представить, как для горсточки избранных гостей  здесь  выступает
заезжая эстрадная звезда - читал о чем-то таком, слыхивал.  Положительно,  в
пошлейшей роскоши обитает предводитель команчей...
   Катина комната особой роскошью не блистала - мебель здесь  была  попроще,
чем,  скажем,  в  столовой,  хотя,  конечно,  опять-таки  сделанная  не   на
Шантарском деревообрабатывающем комбинате. Порядок идеальный.  Петр  постоял
на пороге, пытаясь  через  вещи  и  обстановку  понять  женщину,  с  которой
предстоит жить под одной крышей.
   Не получалось. Ну, телевизор. Ну, книги. Ну,  парочка  картин  на  стене.
Видимо,  каждодневные   старания   вышколенной   прислуги   убивали   всякую
индивидуальность. "Выйдешь в туалет - а  постель  уже  застелена..."  Что-то
вроде.
   Зато в Наденькиной комнате индивидуальности было хоть отбавляй - ни следа
неряшливости, а вот хаоса и беспорядка в избытке. Книги  -  грудой  на  полу
возле полки, компьютерные распечатки, завившись  в  трубки,  громоздятся  на
столе, валяются на полу, на постели. Здесь же большие мягкие игрушки,  яркие
журналы.
   Петр завистливо поцокал языком, присмотревшись к Надиному компьютеру. Вот
это действительно был рабочий агрегат, могучий и  завершенный.  Подключен  к
Интернету через модем со скоростью 33, 6, отличный принтер и  все  прочее...
Судя по всей машинерии, ребенок не только  злоязычный,  но  и  головастый  -
здесь работают с компьютером всерьез и немало...
   Он не удержался - присел к монитору,  нажал  клавиши.  Тут  же  вспыхнула
лампочка МR, модем был готов к работе.
   Так, посмотрим, какими мы располагаем возможностями...
   Что ж. Пашка не жалел денег на падчерицу. Оплачен неограниченный доступ в
"Спрайнет" и "Америка Онлайн" - так  что  при  желании  можно  прямо  отсюда
пообщаться с Опрой Уинфри, поспрошать у звезды самого популярного  в  Штатах
шоу, как у нее сегодня настроение, что ела на обед и как относится к Саддаму
Хусейну...
   Он  незаметно  увлекся.  Вышел  на  "Микрософт  Нетворк"   -   опять-таки
оплаченную - и стал просматривать длиннейший список ее услуг по  организации
путешествий.
   "Экзотика, черт... А ежели мне вдруг  захотелось  полетать  на  воздушном
шаре над островом Борнео? Хм, не так уж дорого, с Пашкиной  точки  зрения...
Так, заказ авиабилетов на тот же Борнео, дабл ю - дабл ю - дабл ю - експедиа
ком... Нет-нет, не нужно нас учить отправлять факсы, мы это  умеем  и  сами,
эф-эй-кью..."
   Заигрался, как  ребенок.  Машина  была  хорошая.  Веб-страницы  мелькали,
словно сухие листья под ветром.
   Услышав  за  спиной  тихое  посвистыванье,  он   вздрогнул,   пристыженно
обернулся.
   Юная "падчерица" разглядывала его с  непонятным  выражением,  старательно
высвистывая какую-то  незатейливую  мелодийку.  В  руке  у  нее  был  желтый
плетеный поводок - ну да, с собакой гуляла, долгонько что-то...
   Петр, неуклюже поднявшись, пробормотал:
   - А мы тут плюшками балуемся, знаете ли...
   - Я вижу, - кивнула  девчонка,  бросив  поводок  на  кресло.  -  Вы  мне,
папенька, ничего тут не раздербанили?
   Она прошла мимо Петра, глянула на экран,  бросила  быстрый  взгляд  через
плечо  на  неловко  застывшего  "отчима",  пожала  плечиками  с   непонятным
выражением лица:
   - Значит, по "вебам" странствуете, любезный родитель?
   - Пришла вот в голову такая блажь, - сказал Петр. к этому времени овладев
собой и решив, что ничего страшного, в итоге, не произошло. - Ты против?
   - Отнюдь, сказала графиня... Правда, кто-то обещал блюсти  мое  право  на
частную жизнь и без нужды по моим апартаментам не шляться...
   - Ну извини, увлекся.
   - Ну ничего, бывает, - ответила она в тон. - Какие, в  сущности,  мелочи,
папенька...
   - Слушай, прелестное дитя, - сказал Петр. - Тебе и правда  интересно  вот
так вот выдрючиваться или это чистейший эпатаж по всем канонам подросткового
возраста?
   Похоже, он ее заставил на минутку задуматься.
   - Ну, как сказать... - протянула Наденька. - Что-то вроде  около  того  и
вообще...
   -  Понятно,  -  кивнул   Петр.   -   Трудный   возраст.   Потребность   в
самоутверждении.
   Она не ответила на его дружелюбную улыбку,  призванную  навести  мосты  и
содействовать сближению народов.  Стояла,  переминаясь  с  пятки  на  носок,
нахмурив брови - ужасно похожая на Катю. Внезапно широко улыбнулась:
   - Папенька, а как насчет обещанных ста баксов? Все  сроки,  сдается  мне,
прошли...
   Петр полез в карман пиджака, где покоился бумажник с парой тысяч долларов
и полудюжиной кредитных карточек. Спохватился, пригляделся к юному  созданию
внимательнее. Очень уж  озорные  бесенята  прыгали  в  ее  глазах  -  серых,
Катиных... Поневоле наталкивает на подозрения.
   - Погоди-ка. - сказал Петр, обретая уверенность. - Напомни, когда  это  я
тебе обещал денежки. Потому что я вспомнить решительно не в состоянии.
   - Ну понятно - тяжкие последствия аварии...
   - Не финти. - ухмыльнулся Петр. - У тебя физиономия неумелой лгуньи.
   - Снимаю свое предложение, - пожала она плечиками без особого  раскаяния.
- Пардон за неумелую авантюру. Хотела всего-навсего провести  тест  на  тему
"Последствия автоаварий касательно памяти". Извините, папенька...
   -  Ладно.  -  махнул  он  рукой,  полез  в  бумажник  и  вытащил  портрет
президента, выдержанный в черно-салатных тонах. - Сотни много,  а  пятьдесят
Получай. За находчивость.
   Надя смотрела настороженно и руку протягивать не торопилась.
   - Бери, пока я щедрый, - сказал Петр.
   - На условии?
   - Да никаких условий. Считай, в честь  моего  счастливого  возвращения  к
родному очагу.
   - Точно?
   - Точно.
   - Ну, если... - она протянула руку, взяла бумажку и бросила  на  стол.  -
Премного благодарны, ваше степенство.
   - Давай без выпендрежа,  а?  -  сказал  Петр.  -  Все  я  понимаю  насчет
самоутверждения, но, честное слово, уж не обижайся, настолько все это смешно
выглядит... Естественность тебе больше идет.
   Она опять замкнулась, только что улыбалась - и вновь нахмурила аккуратные
бровки, глядя исподлобья. "Трудный ребеночек, - подумал Петр.  -  Совершенно
неконтактный".
   - Ну ладно, - сказал он примирительно. - Извини, что  я  посидел  тут  на
"паутине"...
   - Да пустяки.
   - Вот и ладушки, - Петр хотел похлопать  ее  по  плечу,  но  в  последний
момент передумал - как-никак почти  девушка,  да  еще  с  характером,  может
обидеться...
   Вышел в широченный коридор.
   Короткое низкое рычанье заставило его замереть.
   Метрах в трех от него стоял на широко расставленных лапах  большой  белый
бультерьер, наклонив остроконечную  крысиную  башку,  всматривался  в  Петра
маленькими   глазками.   Хвост   многозначительно   опущен,   верхняя   губа
подергивается.
   - Тьфу ты... - сказал Петр тихонько. - Реджи, фу! Ты что это, малыш?
   Пес неуверенно вильнул хвостом. Осторожными шажками, медленно переставляя
лапы, приблизился вплотную, принюхался -  и  внезапно  отпрянул.  Оказавшись
почти на прежнем месте, громко взлаял.
   - Что здесь такое происходит? - выглянула Надя.
   - В толк не возьму, - как можно естественнее пожал плечами Петр. - Реджи,
Реджи, малыш! Ты что это?
   Бультерьер по-прежнему вел себя  странно  -  то  взмахивал  хвостом,  то,
подавшись вперед, тут же отпрыгивал. Он уже  не  рычал,  тоненько  проскулил
пару раз, такое впечатление, в полном недоумении.
   - Реджи, место! - прикрикнул Петр, боясь оглянуться  на  Надю  и  уж  тем
более просить у нее помощи. - Место, кому говорю!
   Реджи  после  некоторой  заминки  все  же  подчинился,  пошел  в  глубину
квартиры, то и дело оглядываясь на Петра, ворча и поскуливая. Петр торопливо
прошел в кабинет.
   Об этом они с Пашкой не подумали.  Казалось,  годовалый  будь  совершенно
ничего не заподозрит, коли уж оригинал и копия схожи, как две капли воды.  И
тем не менее пес явно почуял неладное. Вряд ли  сумел  своими  незатейливыми
собачьими мозгами осознать происшедшую подмену в полной мере, но что-то явно
было не в порядке, по его  песьему  разумению.  Определенно  не  в  порядке.
Значит, абсолютного сходства недостаточно,  есть  еще  что-то  -  неуловимая
разница в запахах, в движениях, для людей несущественная, а вот для пса сама
собой разумеющаяся. Черт, возможны осложнения...
   Ниша  в  конце  коридора  как  раз  и  была  отведена  в  полное  собачье
распоряжение - там лежала чистенькая подстилка,  стояла  желтая  пластиковая
миска с водой и вторая, пустая. Бультерьер лежал вытянувшись, положив голову
на лапы, не сводя с Петра маленьких глазок, умных  и  растерянных.  Тихонько
зарычал. Петр постарался обойти его по стеночке. Только захлопнув  за  собой
дверь кабинета, почувствовал себя спокойнее. Положительно, будут осложнения,
если псина не успокоится...
   Отвернувшись от лесной феи, прошелся вдоль книжных полок.  Ощутил  что-то
вроде приступа ностальгии, узнав на третьей снизу собрание сочинений Гюго  -
пухлые светло-зеленые тома издания конца пятидесятых годов, из  родительской
квартиры, памятные с детства.
   Протянул руку, вытащил том, который, судя  по  виду,  раскрывали  гораздо
чаще остальных, - обветшавший переплет  весь  покрыт  вертикальными  темными
морщинами. "Труженики моря". То ли память подвела с годами, то ли изменились
Пашкины вкусы - помнится, он никогда не любил Гюго, а меж тем с тех  времен,
как Петр видел книгу в  последний  раз,  ее  открывали  частенько...  Совсем
истрепался переплет.
   Ну что ж, вкусы могут с годами меняться. Он и сам с годами разлюбил  иных
писателей, по которым в свое время с ума сходил, а других, коими пренебрегал
прежде, вдруг оценил по достоинству. Вполне возможно, изменились  и  Пашкины
вкусы, пристрастился  к  месье  Виктору...  Но  почему  именно  "Труженики"?
Остальные тома остались такими, какими  их  Петр  помнил.  Ну,  может,  Катя
читает или Надюша просвещается, отдыхая от компьютера...
   - Да! - негромко откликнулся он, услышав деликатное постукиванье в дверь.
Вошла  Марианна  с  начищенным  подносом,  присела  на  классический  манер,
протянула поднос Петру. Он взял с блестящей, массивной  серебряной  пластины
небольшой листок кремовой бумаги. Виньетки, буквы с затейливыми завитушками.
"Настоящим  почтительнейше  приглашается  в  театр   "Палас"   на   вечернее
представление господин Савельев Павел Иванович, промышленник и  коммерсант".
Дата сегодняшняя, подписи нет.
   С непроницаемым выражением лица, хотя представления не имел, о  чем  идет
речь, Петр поинтересовался:
   - А что на театре дают-то?
   Марианна не без лукавства улыбнулась:
   - "Лас-Вегас" и "Колючую проволоку". У вас есть замечания или  пожелания,
Павел Иванович?
   "Милая, - возопил он про себя, - какие могут быть замечания, не говоря уж
о пожеланиях, если не знаешь, о чем речь?!" Но вслух, понятное дело, солидно
произнес:
   - Н-нет, ничего подобного...
   - Значит, по заведенному образцу?
   - Ну да, - кивнул он с восхитительным, неподдельным самообладанием  -  за
каковое стоило самого себя похвалить.
   Впрочем, Пашка так и наставлял, не раз повторив: "Основных правил у  тебя
будет два. Первое - ничему не удивляться, второе, соответственно,  держаться
спокойнейшим образом. Тогда, как во времена оны заверяли по "ящику",  все  у
нас получится..."
   Что  ж,  в  этом  был  резон...  Поудобнее  устроившись  в  кресле,  Петр
осведомился:
   - Что-то я запамятовал, во сколько начало...
   -  Можно  как  обычно,  в  одиннадцать  вечера...  -  Марианна  фривольно
улыбнулась, - или, если вы желаете, сразу после ужина...
   - Тогда надо распорядиться насчет машины...
   -  Машины?!  -  она  подняла  брови,  непритворно  изумившись.   На   миг
улетучилась вся вышколенность. - Простите, не поняла...
   "Черт, что-то не то ляпнул".
   - Да пустяки, обмолвился... - сказал он, постаравшись, чтобы в его улыбке
не было вымученности. - Перепутал... В общем, на ваше усмотрение, лады?
   - Конечно. Павел Иванович,  у  вас  и  правда  усталый  вид...  Простите,
последствия, похоже, сказываются...
   - Еще бы, - сказал он спокойно. -  Не  буду  врать,  голова  в  норму  не
пришла, беспокоят... провальчики...
   - Напряжение необходимо снять? - понятливо подхватила Марианна.
   - Да, вообще-то...
   Ляпнув это, он через миг сообразил, что поступил опрометчиво.
   Заученным движением отставив поднос, Марианна гибко опустилась на  колени
и, прежде  чем  он  успел  как-то  отреагировать,  "молния"  на  его  брюках
разошлась с тихим шелестом. Непроизвольно напрягшись, Петр успел охнуть:
   - Если войдет...
   - Глупости, Павел Иваныч, - Марианна посмотрела на  него  снизу  вверх  с
уверенной улыбочкой опытной стервы. - Никто не войдет без позволения,  да  и
задвижку я защелкнула...
   Ее теплые пальчики уверенно принялись за работу. "Основных правил у  тебя
будет два..." Так-то. Не отбиваться же с воплем - поскольку оригинал,  ясный
пень, вряд ли когда-нибудь отбивался, вовсе даже наоборот, надо  полагать...
И посему Петр смирился с  происходящим,  он  лишь  опустил  глаза,  упершись
взглядом в ритмично двигавшуюся светловолосую головку, - чтобы  не  смотреть
на Катин портрет...
   Когда все кончилось, Марианна упруго выпрямилась, не спеша,  с  нарочитой
медлительностью  облизнула  губы  и,  уставясь  на  него  нахальным   взором
сообщницы, улыбнулась:
   - Вы сегодня в великолепной форме, Павел Иванович. Честно...
   Забрала поднос и. покачивая бедрами, направилась к двери. Петр  торопливо
застегнулся,  чувствуя,  как  горят  щеки.  Покосился  на  стену,   встретил
спокойный, с лукавинкон взгляд лесной феи. И горестно матернулся про себя  -
н-ну, Пашка... Завел порядочки. Не  Шантарск,  а  гарем  посреди  аравийских
песков. Впрочем, он и в юности был ходок почище Петра.
   А  главное,  то  ли  печальное,  то  ли  комическое,  несмотря   на   всю
ошарашенность, в глубине души нет, увы, ни осуждения, ни  отторжения.  Ежели
цинично - любой нормальный мужик, не маньяк, но и не пуританин, в таких  вот
условиях  будет  ощущать  главным  образом  то   самое   чувство   глубокого
удовлетворения. Обе стервочки, что Анжела, что Марианна,  дело  знают.  Одна
беда: все это вовсе не ему предназначено, чужое...

   Глава четвертая
   ДОМАШНИЙ ТЕАТР ГРАФА ШЕРЕМЕТЬЕВА
   Вопреки его опасениям, ужин в роскошной столовой  оказался  не  столь  уж
удручающим процессом. Он  очень  быстро  привык.  Просто  внушил  себе,  что
оказался в хорошем ресторане, - бывали-с в прошлые  времена,  когда  славные
офицеры армии российской еще не считались отбросами общества...
   Да и не оказалось тех самых наборов многочисленных ножей и вилок, касаемо
которых правила этикета предписывали начинать непременно с крайних.  Видимо,
Пашка справедливо решил не доводить идею великосветскости до  абсурда  -  по
крайней мере, в домашнем кругу. В общем,  обычный  ужин  -  с  поправкой  на
роскошь и обилие блюд, прилежно подаваемых бесшумно порхавшей  вокруг  стола
Марианной.
   И Катя, и Надя держались предельно  обыденно  -  они-то,  надо  полагать,
привыкли. Постепенно и Петр немного расслабился душою, не  следил  бдительно
за локтями и падающими на  скатерть  крошками,  в  итоге  неплохо  поужинал,
завершив процесс парой бокалов вина. Кажется, прошло гладко. В следующий раз
пройдет и совсем непринужденно - не самое тяжкое испытание,  как  оказалось,
семейные трапезы в хоромах г-на Савельева, промышленника и коммерсанта...
   Гораздо более нервировало поведение  Реджи  -  чертова  псина  вела  себя
по-прежнему: явно сбитый с панталыку буль то  возникал  в  дверях  столовой,
вглядываясь в Петра прямо-таки с  человеческим  недоумением,  то  скрывался,
тихо ворча. Никак не хотел признавать  хозяина  -  и  успокоиться  никак  не
желал. И "жена", и "падчерица" не могли не обратить на это внимание - но,  к
счастью, Катя сама подыскала подходящее объяснение:  кто-то  ей  напел,  что
собаки - прирожденные телепаты, и она всерьез предположила, что  пес  шестым
чувством просек случившуюся с хозяином беду, оттого и не находит себе места.
Петр, вздохнув с превеликим облегчением. постарался развить и закрепить  эту
тему,  добросовестно  пересказав  парочку  историй  о  собачьей   телепатии,
вычитанных из многоцветных бульварных  газеток.  Удалось,  похоже.  В  конце
концов Катя шуганула пса на место. и он, ворча, удалился.
   - Благодарю за хлеб-соль, папенька, - присела Надя, встав из-за стола.  -
Разрешите вздорному ребенку удалиться на дискотеку? Не зацикливаться  же  на
компьютерных трудах, нужно и развеяться временами.
   - Валяй, чадушко, - сказал Петр.
   Щелкнула  невидимая  картотека.  Дискотека  "Метрополис",  приют  золотой
молодежи,  проплаченная  заботливыми  новорусскими  "предками",  немаленькая
охрана старательно бдит, по мере возможности отсекая наркотики,  спиртное  и
замаячивших на горизонте представителей "низших классов". Отвезет и привезет
Митя Елагин, нет причин для беспокойства, можно спокойно разрешить...
   Механически поблагодарив  Марианну  -  последовав  в  том  примеру  Кати,
прямо-таки скопировав ее интонации и слова, - Петр пошел к себе  в  кабинет.
По дороге чертова псина снова проводила его злым, недоуменным ворчаньем, но,
слава богу, на какие-либо активные действия не решилась. Может, притерпится?
Задобрить его следует, вот  что,  притащить  с  кухни  какого-нибудь  мясца,
глядишь, и наладится...
   Он даже обрадовался, когда после  обычного  деликатного  стука  появилась
Марианна. Взял быка за рога:
   - Слушай, сообрази там с  кухни  чего-нибудь  для  Реджи.  Тина  сосисок,
колбаски... Такое впечатление, он от меня за неделю отвык.  Надо  налаживать
контакт...
   -  Павел  Иванович,  вы,  наверное,  забыли...  -  Марианна  показала  на
письменный стол. - Перед самой аварией я купила пару  упаковок  костей,  ну,
этих, импортных имитаций,  вы  тогда  просили...  Они  там  и  лежат.  Реджи
обожает.
   - Забыл ведь, - сказал Петр с вымученной улыбочкой. - Ну да. кости... Ты,
главное, не удивляйся, чует моя душа, мне еще  многое  придется  напоминать.
Положительно, дают о себе знать провальчики...
   - Я и не удивляюсь, Павел Иванович, -  преспокойно  заявила  Марианна.  -
Екатерина Алексеевна мне подробно пересказала все, что говорил доктор. Вы не
напрягайтесь, со временем обязательно пройдет...
   - Да я и не напрягаюсь, - облегченно вздохнул Петр.
   И подумал, что следует в ближайшее же  время  ознакомиться  с  содержимым
"своих" стола и секретера. Чтобы поменьше  попадать  впросак.  Вот  так  вот
ляпнешь о чем-то - а оно, оказывается, у тебя  в  столе  преспокойно  лежит.
Пашка, правда, не дал кода от корейского сейфа, но там, надо полагать, чисто
личные бумаги, Лжепавлу в  данный  момент  совершенно  ненужные.  А  стол  и
секретер следует изучить не откладывая...
   Марианна, похоже, не собиралась уходить. Петр вопросительно поднял глаза.
   - Театр, Павел Иванович, - непринужденно напомнила она. - В каминной  все
готово, ждем-с...
   "Вот оно что, - облегченно вздохнул Петр. - Вот он  где,  театр  "Палас",
оказывается, - на дому, как у вельмож в старину водилось. Интересно,  в  чем
сюрприз?"
   - Все, как обычно? - осведомился он небрежно, чтобы не давать  ей  повода
лишний раз вспоминать о "провальчиках".
   - Разумеется. Изволите проследовать?
   - Изволю, - кивнул он.

   ...За его спиной с тихим стуком вошла в пазы задвижка. В  каминной  царил
полумрак, только на столике возле  широкого  дивана  горел  неяркий  ночник.
Добравшись  до  дивана,  Петр  устроился  поудобнее,  обнаружил  на  столике
приличных размеров поднос с бутылкой коньяка, тоником, закусками и заедками.
Марианна, скользнув в полумраке  грациозной  тенью,  скрылась  в  той  самой
низкой дверце в дальнем  углу  зальчика.  На  минуту  воцарилась  загадочная
тишина. Признаться, Петр был заинтригован - Пашка ни словом не упомянул ни о
каких домашних театрах графьев Шереметьевых, ушедших в небытие  развлечениях
былого всемогущего барства в "век золотой Екатерины"...
   Чтобы вернуть душевное спокойствие, налил  себе  изрядную  дозу  коньяка,
разделался с ней в темноте и закурил - слава богу, с этим никаких проблем не
возникало, Пашка сам дымил, как старинный паровоз, повсюду в хоромах  стояли
пепельницы...
   Неожиданно послышалась тихая музыка, постепенно она  становилась  громче,
но так и не дошла до рубежа, на котором  превратилась  бы  в  терзающую  уши
какофонию. Некая  смесь  булькающе-томных  турецких  мелодий  и  современных
электронных ухищрений. Приятная, в общем. Столь же внезапно налились  светом
прожекторы, бросая на эстраду разноцветные лучики, понемногу залив ее  ярким
сиянием,  смешением  причудливых  радужных  теней,   скольжением   невесомых
геометрических фигур - круги плавно превращались в овалы, овалы - в  звезды,
в волнообразные линии, загадочные переплетения. Цвет постепенно менялся, под
потолком  пришел  в  движение  зеркальный  шар.   Денег   и   высококлассной
электроники во все это было, надо полагать, вбухано немало...
   Но выглядело, нельзя не согласиться, чертовски красиво. Петр  засмотрелся
с сигаретой у рта.
   - Сегодня  мы  открываем  нашу  программу  полюбившимся  публике  номером
"Лас-Вегас"... - промурлыкал на фоне музыки из невидимых  динамиков  голосок
Марианны.
   Катя появилась на эстраде столь же неожиданно, выскользнув  из  низенькой
дверцы.
   Вот тут-то у него по-настоящему сперло в зобу дыханье. На ней  красовался
кружевной  халат  до  пят,  просторный,  белый,   в   разноцветных   лучиках
прожекторов, ставших подобием рентгена, не  скрывавший  черного  затейливого
белья и  алых  колготок  с  замысловатым  узором.  Обычно  она  пользовалась
косметикой умело и  ни  капельки  не  вульгарно,  так  что  казалось,  будто
никакого  макияжа  и  нет  вовсе,  а  сейчас  была  накрашена  с  удручающей
обильностью, словно недалекая провинциалочка, впервые  в  жизни  попавшая  в
столичную дискотеку и посчитавшая потому нужным нанести на мордашку  полкило
грима. Как ни странно, от этого она казалась еще красивее и моложе.
   Петр сидел с отвисшей челюстью - чего в залитым мраком "зрительном  зале"
никто, к счастью, не мог бы узреть. Да и не было других зрителей.
   Катя танцевала так, словно последний год только  тем  и  занималась,  что
смотрела ночной канал "Плейбоя", старательно разучивая потом все приемчики и
ухватки заокеанских стриптизерш. С застывшей  на  лице  улыбкой,  посылая  в
темноту недвусмысленные взгляды, извивалась вокруг шеста, сверкавшего сейчас
так, будто его отлили из чистого золота. Кружевной халат давно уже улетел на
край эстрады, где и висел комом, стройная фигурка  выгибалась  с  отточенной
грацией, заставляя его несчастное сердчишко колотиться  турецким  барабаном,
черный бюстгальтер  проплыл  по  воздуху,  словно  осенний  лист  на  слабом
ветерке, исчез в темноте, в голове у Петра стоял совершеннейший сумбур...
   Он судорожно сжал в кулаке полный бокал,  поднес  ко  рту,  пытаясь  этим
жестом найти некую спасительную соломинку. Отличный коньяк мягкой, щекочущей
волной достиг желудка. Большими пальцами Катя  приспустила  черные  трусики,
прильнула к сверкающему шесту, скользя по нему  ладонями,  то  опускаясь  на
колени, то медленно выпрямляясь.
   То, что с ним происходило, однозначному описанию не поддавалось. С  одной
стороны, мужское естество заявляло о себе так, что Петр  ежесекундно  ожидал
услышать треск рвущейся материи. С другой - он сгорал со стыда. За себя,  за
нее, за Пашку, за все  происходящее.  В  разнесчастной  башке  стоял  полный
кавардак. Где она научилась так? Неужели ей это нравится? Сразу  видно,  все
это происходит не впервые - "театр" должен быть  чуть  ли  не  обыденностью.
Почему Пашка,  сволочь  такая,  промолчал?  Как  вообще  нормальному  мужику
стукнула  в  голову  идея  использовать  законную   супругу   для   подобных
представлений? И какая нормальная  жена  согласилась  бы  на  роль  домашней
стриптизерки, да вдобавок отточила, надо признать, мастерство до  нешуточных
высот?
   Мысли и вопросы мешали друг другу, голова была жаркой  и  тяжелой.  Когда
взлетела тонкая рука с бледно-розовыми ногтями, отправив  в  полет  трусики,
свет внезапно погас, музыка притихла, во мраке едва слышно прошлепали  босые
ноги.
   Очень быстро свет зажегся вновь. Эстрада была пуста.  Музыка  завершилась
длинной трелью, потом резко изменилась -  то,  что  понеслось  из  невидимых
динамиков, больше напоминало классические мелодии  тридцатых  годов,  но  уж
никак не опереточные: с чем-то они в голове у Петра ассоциировались,  что-то
напоминали, но он, пребывая  в  полнейшей  ошарашенности,  не  мог  провести
четких аналогий.  Бетховен?  "Полет  валькирий"?  Определенно  симфоническая
музыка, ни следа эстрады...
   Воровато, словно  совершая  что-то  неподобающее,  он  щедро  налил  себе
коньяка и выпил жадными глотками, глядя  на  пустую  эстраду.  Из  динамиков
послышался голосок Марианны:
   - Сегодня по многочисленным просьбам господ зрителей мы  вновь  исполняем
классическую постановку "Колючая проволока"...
   Петр едва попал концом сигареты в пламя зажигалки.  Коньяк  сделал  свое,
но, разумеется, не смог ни  успокоить,  ни  вернуть  душевое  равновесие.  В
голове кружился тот же парализующий сумбур, лицо  пылало.  Все  это  было  и
шокирующим,  и  чужим,   он   ощущал   себя   проникшим   на   представление
безбилетником, никогда еще за все дни притворства так  остро  не  чувствовал
свое самозванство - и никогда не  осознавал  себя  столь  растерянным,  даже
униженным.  Стыдно  сидеть  здесь  пнем,  стыдно  смотреть  на  Катю...  вот
связался!
   Вновь на эстраде появилась Катя, на сей раз не выплыла в танце, а  просто
вышла обычной походкой, столь же ярко, вызывающе накрашенная, только  волосы
теперь заплетены в толстую косу с распущенным концом.  Вместо  классического
наряда дорогой стриптизерши на ней теперь было коротенькое платьице из самой
натуральной серой мешковины - чистенькое, с большим вырезом  и  расклешенным
подолом, сшитое по фигуре, в обтяжечку, наверняка не косорукой портнихой  из
окраинной мастерской для бывшего советского народа, а  "мадам"  из  дорогого
ателье (даже Петр смог это сообразить).
   И ощутил дикую, противоестественную смесь  стыда  с  любопытством.  Ругал
себя, но ничего не мог поделать. Смотрел во все глаза.
   Держась так, словно ни "сцены", ни  "зрительного  зала"  не  существовало
вовсе, Катя прошла к шесту и  остановилась  возле  него,  глядя  в  сторону.
Появилась Марианна - в высоких черных сапогах и  короткой  кожаной  юбке,  с
кобурой на поясе, в черной рубашке  с  алой  гитлеровской  повязкой,  витыми
погонами и эсэсовскими петлицами. На голове -  лихо  заломленная  пилотка  с
черепом и костями. Помахивая длинным черным стеком, она  не  спеша  подошла,
завела Катины руки за шест, защелкнула на запястьях наручники - тоже держась
так, словно никого вокруг, кроме них, не существовало. Усмехнулась:
   - Подумала, Катюша?
   Реплика   прозвучала   естественно,   непринужденно,   словно   из    уст
профессиональной актрисы.
   - Я не понимаю, фрейлейн Эльза, что вы от меня хотите... - тоже  довольно
натурально произнесла Катя, стоя лицом к Петру.
   - Поговорим о партизанах, Катя?
   - Честное слово, я здесь ни при чем...
   - Знаешь, что самое смешное, Катенька?  -  про-мурлыкала  Марианна.  -  Я
тебе, кажется, верю... Ничего общего с этими бандитами у тебя нет и не было.
Верю.
   - Тогда почему же...
   Марианна, подойдя вплотную и стоя так, чтобы не заслонять "партизанку" от
зрителей, погладила ее по щеке:
   - Есть еще одна сторона проблемы, Катюша... Тебе никто не говорил, что ты
чертовски очаровательная девочка? Штучный экземплярчик, сделанный по особому
заказу?
   - Н-ну...
   - Обладательница такой фигурки может себе позволить многое, -  продолжала
Марианна.
   "Это же Пашка, - подумал Петр смятенно. -  Его  лексикончик,  его  давние
обороты... и, надо полагать, его сценарий? Очень похоже. Лет двадцать  назад
братец даже порывался попробовать силы  в  изящной  словесности,  да  так  и
заглохло..."
   Тем временем Марианна освободила Катю от наручников, отвела от  шеста,  с
той же небрежной опытностью расположив лицом к Петру. Вкрадчиво сообщила:
   - Катюша, ты же взрослая девочка. Я тебя  могу  отправить  в  караулку  к
солдатам... а могу и не отправить. Тебе надо что-нибудь объяснять  или  сама
поймешь?
   И провела концом стека от шеи до колена,  чуть  приподняв  подол  кожаной
петелькой.  Обняла  за  талию,  зашептала  что-то  на  ухо.  Катя   легонько
отстранилась:
   - Я этого никогда не делала...
   - А в караулку хочешь?
   - Нет, - потупившись, сказала Катя.
   - Ну вот и умница...
   Все еще приобнимая Катю, она опять зашептала на ухо.
   Катя, вскинув на нее глаза и хлопая ресницами,  в  конце  концов  покорно
кивнула. Чуть присев, стянула узенькие красные  трусики  и  замерла,  уронив
руки. Подойдя сзади, Марианна накрыла ладонями ее грудь,  стала  целовать  в
шею.  Пилотка  упала  на  пол  рядом  со  стеком.  Катя   закинула   голову,
зажмурилась. Звучал старый марш: "Дойче зольдатен,  унтер-официрен..."  Петр
боролся со стойким ощущением, будто спит и видит тягучий кошмар.  Совершенно
не представлял, что ему делать.
   Резким движением Марианна рванула обеими руками платье на Катиной  спине.
Видимо, там был заранее сделан зашитый на живую  нитку  разрез,  потому  что
крепкая мешковина подалась неожиданно легко, обнажив  плечи.  Обеими  руками
Катя  придерживала  платье  на  груди,  а  ладони  Марианны  с  рассчитанной
медлительностью блуждали по ее телу, спустились на бедра, нырнули под подол.
Тихонько вскрикнув, Катя дернулась, но тут же  застыла  в  прежней  покорной
позе, и Петр ощутил прилив неконтролируемой ярости - судя по  движениям  рук
Марианны и ее раскрасневшимся щекам, игра пошла всерьез.
   Комкая подол, Марианна потянула Катино платье вверх, явно намереваясь его
содрать. Катя  послушно  подняла  руки  над  головой,  мятая  мешковина  уже
поднялась выше талии...
   А пошло оно все! Не выдержав, Петр рявкнул:
   - Хватит!!!
   К его удивлению, крик не вызвал на  сцене  ни  малейшего  замешательства.
Убрав руки, Марианна встала по стойке "смирно" и отчеканила:
   - Яволь, герр штандартенфюрер! Разрешите идти?
   Катя, тоже без  малейших  следов  замешательства  или  испуга,  стояла  в
прежней позе, придерживая платье на груди довольно низко. Легко  спрыгнув  с
невысокой эстрады, Марианна прошла к выходу.  Тихонечко  щелкнула  задвижка.
Петр вдруг понял, что вовсе не представал благородным избавителем супруги, а
попросту подал нужную  реплику  в  нужный  момент.  Спокойно  спустившись  с
эстрады, Катя шагнула в темноту, присела рядом и обычным голосом попросила:
   - Налей мне коньяку...
   От нее пахло крепкими духами и здоровым свежим потом. Чуть растерявшись -
сообразил уже, что, несмотря на его благородный порыв, чертов спектакль  все
же шел по накатанной, - Петр налил ей рюмку, сердито сунул в руку и  загасил
сигарету в пепельнице, раздавив по дну.
   Выпив коньяк,  Катя  придвинулась  к  нему  вплотную,  в  полумраке  Петр
перехватил ее вопросительный, ожидающий взгляд.
   И сидел сиднем, с напрочь отшибленным соображением.
   - Что-то не так? - тихонько спросила Катя. - Мне лечь или...
   Он боролся с собой. Одна половинка сознания гнусно  напоминала,  что  он,
как ни крути, есть теперь Павел, законный супруг, вольный вытворять все, что
заблагорассудится. Другая, засевши на руинах  былой  порядочности,  настырно
твердила, что не стоит превращаться в законченного подонка. Так и не уловив,
видимо суть его колебаний - да и откуда ей знать правду?! -  Катя,  подобрав
ноги, легла на диван и, приподнявшись на локте, повторила:
   - Что-то не так?
   - Все нормально... - ответил он сдавленно.
   - Иди ко мне.
   Платье открывало ноги, упало с плеч... Не было сил бороться с собственной
душой, жаждавшей эту женщину, как никогда  прежде.  Он  склонился  над  ней,
подавшейся навстречу,  оказался  в  ее  объятиях,  ладони  скомкали  жесткую
мешковину - и произошло. Грубо ворвался во влажную теплоту, впился губами  в
шею, ощущая ее каждой клеточкой, тесно прильнувшую, тут же  колыхнувшуюся  в
заданном ритме. Катя тихонько  застонала,  окончательно  сводя  его  с  ума,
сплела пальцы на спине, отдавшись полностью, - и эта-то  покорность,  пылкое
соучастие его и добили. Все кончилось, едва успев толком начаться. Петр едва
не взвыл, ощутив окончательное и полное бессилие. Попытался спасти положение
- но тут же понял: ничего не получится. То ли чертов спектакль  отобрал  всю
силушку, то ли мальчишеский восторг от проникновения, то ли все вместе.
   Сгорая со стыда, оторвался от нее, лег, чувствуя лицом обивку дивана, - и
едва не вцепился в нее зубами, не в силах толком понять, на что же злится.
   Катя легонько погладила его по волосам, притянула голову:
   - Ну, не получилось... Не переживай. Ты же после больницы, я понимаю...
   В ее голосе не было и тени  разочарования  -  или  ему  только  казалось?
Прошло довольно много времени, прежде чем он рискнул поднять голову, лечь на
спину, повторяя про себя по адресу  Пашки  все  ругательства,  какие  только
знал.
   - Не мучайся, - мягко сказала Катя. - Отдохнешь  немножко,  и  все  потом
получится... Попробовать?.. - она легонько прикоснулась.
   - Не надо, - хрипло сказал Петр. - Потом. Что-то я сегодня... Катя...
   - Что? - тихонько спросила она.
   - Тебе самой-то все это нравится?
   - Что?
   - Не прикидывайся. Пьески...
   Он почувствовал, как Катя на миг напряглась. Но в следующий миг ее  голос
прозвучал ровно, совершенно спокойно:
   - Я привыкла, Паша. Как ты и говорил...
   Другой принял бы это за чистую монету, но Петр, даже пребывая в  смятении
чувств, уловил  глубоко  запрятанную  фальшь.  И  втихомолку  порадовался  -
нормальная женщина, не находящая никакого удовольствия в забавах  погорелого
театра...
   - Так уж привыкла? - спросил он. - И когда Марьяшка тебе под юбку  лазит?
Что-то мне показалось, будто особенного творческого энтузиазма у  тебя  этот
"допрос партизанки" не вызвал... В конце концов,  ты  ж  у  меня  нормальная
баба, это я, похоже, заигрался...
   Ресницы, касавшиеся его щеки, легонько ворохнулись.
   - Ну, признавайся уж, - сказал он Кате на ухо. - Не вдохновляет?
   Она вновь легонько напряглась:
   - Тебе откровенно?
   - А как еще?
   - Что с тобой?
   - Да ничего. Решил  произвести  переоценку  ценностей.  Говорят,  человек
меняется раз в семь лет... Ну, цифра, может, и не особенно точная, но мысль,
по-моему, верная...
   -  Знаешь,  если  откровенно...  -   Катя   помолчала,   потом,   видимо,
ободрившись, заговорила увереннее. - Если откровенно, ничего нет  такого  уж
плохого в экспериментах и забавах...  если  вдвоем.  Только  вдвоем.  А  все
остальное... Ты  знаешь,  от  Марьяшкиных  лапок  или  от  "палача"  немного
воротит...
   И замолчала, словно испугавшись, что раскрыла душу больше, чем следовало.
"Очень мило, - подумал Петр. - Еще и палач какой-то в репертуаре  объявился.
Очень хочется надеяться, что и эту роль исполняет вездесущая Марианна, иначе
начнешь думать о родном брательнике вовсе уж нелестно".
   - Ну и правильно, - сказал он. - Сколько раз  мы  уже  побывали  заядлыми
театралами? Я сам не помню в точности, голова слегка побаливает...
   Она старательно задумалась:
   - Раз в неделю, иногда два... года полтора... это будет...
   - Ладно, не будем вдаваться в цифирь, - сказал Петр.
   И пожалел  ее:  полтора  года  подобных  забав  кого  хочешь  ввергнут  в
мизантропию, просто удивительно, что она еще держится.
   - Кать, ты очень обидишься, если мы с этой забавой завяжем? - спросил он.
   - Ты серьезно?!
   - А почему бы и нет?  Хватит,  поразвлекались.  Когда  она  тебя  сегодня
лапала, у меня что-то в душе перевернулось,  честное  слово.  С  мужиками  в
возрасте  такое  случается.  Хлопнет  что-то  по  башке...  как  со  мною  и
произошло, - и начинаешь  многое  переосмысливать.  Знаешь,  пока  я  неделю
валялся в больнице, много передумал... Короче, Катенька, не закрыть  ли  нам
занавес? Цирк сгорел,  и  клоуны  разбежались...  Конечно,  если  ты  горишь
желанием и дальше изображать звезду подиума...
   - Не горю, милый, - сказала она, решившись. - Надоело... А ты уверен, что
тебе этого больше не надо?
   - Уверен, - отрезал Петр. - Точно тебе говорю.
   Катя прижалась к нему, положила голову на локоть, с явственной надеждой в
голосе произнесла:
   - Паша, очень хочется верить, что это у тебя не от коньяка...
   - Сказал же. Переоценка ценностей.
   "Что  ж  ты  делаешь,  оглоед?  -  рявкнул  внутри  остерегающий   голос,
олицетворяющий  здравый  смысл.  -  Побудешь   благородненьким,   дашь   ей,
фигурально выражаясь, вольную - а потом опять появится Пашка и запустит цирк
по новой.
   Но ведь с Пашкой можно потолковать по-мужски. Или...
   А  почему,  собственно,  эта  мысль  должна  выглядеть  чем-то   заведомо
неприемлемым? Пашка сам говорил, что всерьез собирается  с  ней  развестись,
когда предлагал не церемониться и преспокойно иметь Катю. когда захочется  и
как захочется, в его голосе не было ни  сожаления,  ни  ревности.  Ни  следа
подобною. Ее вовсе не придется отбивать, уводть. Она  будет  свободна...  но
как ей объяснить? А может, ничего не объяснять? Появиться  однажды  в  своем
подлинном обличье? Еще не факт, правда. что она решится, согласится...
   Кира. - вспомнил он с виноватым укором. - Ох, Кира... А  что  -  Кира?  В
конце-то концов, перед  самим  собой  лукавить  не  стоит,  это  подвешенное
состояние уже давно встало поперек горла - и ее  затянувшиеся  колебания,  и
капризы... В конце-то концов, случалось подобное  в  мировой  практике.  Все
знают великую пьесу Шекспира о юных влюбленных, но мало кто помнит,  что  до
встречи с Джульеттой у Ромео была, выражаясь  языком  современной  молодежи,
закадренная герла. Постоянная подруга. О которой он во мгновение ока забыл и
никогда уже не вспоминал - Джульетта сразила его, как  солнечный  удар.  Как
молния. Это - жизнь, так случается. И ничего нельзя с собой поделать.  Катя.
Катенька".
   Катины губы скользнули по груди, переместились  ниже.  Она  добросовестно
пыталась помочь, окрыленная к  тому  же  неожиданным  известием  о  закрытии
театра...
   Именно это его и остановило -  как  ни  туманилась  голова,  не  хотелось
получать это исключительно в благодарность за отмену  бездарных  эротических
пьесок... Петр насколько мог мягче отстранил ее голову:
   - Катенька, не стоит сегодня. Я  и  в  самом  деле  что-то  подустал.  На
природу бы, с костерком и лесным воздухом...
   - Ох, Савельев... - шепнула она с явственным  счастливым  придыханием.  -
Сдается, тебя и в самом деле крепко  приложило  головушкой,  если  ты  начал
мечтать о вылазке на природу. Давно я за тобой не замечала таких  желаний...
Ну что ты надулся? Я шутя.
   Он  не  надулся  -  просто-напросто  обнаружил,  что  мимоходом  допустил
очередной прокол, вновь побыл собой, а не Пашкой, и в самом деле никогда  не
любившим особенно пикники на природе. Но не скажешь же ей правду...
   - Вот видишь, Катюш, - произнес он  насколько  мог  мягче.  -  Достаточно
хорошенько  треснуться  башкой,  чтобы  пробудились  совершенно   вроде   бы
несвойственные желания...
   - Уж это точно. Даже Реджик заметил, что ты изменился...
   - В лучшую сторону, надеюсь? - спросил он напряженно.
   Катя  тихонько  засмеялась,  прижимаясь  к  нему,  щекоча  щеку   пышными
волосами:
   - Пашка, как мне хочется верить, что - в лучшую...
   "Никому не отдам, - подумал  он,  цепенея  от  нежности,  осторожно  водя
кончиками пальцев по нежной коже. - Даже Пашке.  Имею  я  право  на  простое
человеческое счастье после всего пережитого? Когда ревела толпа и взлетали в
воздух отрубленные человечьи головы,  а  в  автоматах  не  было  ни  единого
патрона, потому что так  порешили  чьи-то  изувеченные  перестройкой  мозги,
когда лежал на окраине городка с вывихнутой ногой, а машина, сверкая фарами,
разворачивалась, чтобы раздавить окончательно, когда... Неужели после всего,
что довелось пережить, не смилуются высшие силы, как их там  ни  именуй,  не
выделят кусочек счастья? И за Рагимова, и за всех остальных..."
   При гревшаяся в его объятиях Катя неожиданно вздохнула.
   - Что? - встрепенулся он.
   - Просто  подумала,  как  мало  нужно,  чтобы  вновь  почувствовать  себя
счастливой, - призналась она. - Господи,  примитивно-то  как  -  не  удержал
машину  на  дороге,  треснулся  головой  -  и  все  в  один  волшебный   миг
изменилось... Паша, нехорошо так говорить, но лучше бы это у  тебя  подольше
не проходило...
   - Не пройдет, - заверил он, легонько отстраняя пальцами жесткую  дурацкую
мешковину, мешавшую ощущать ее тело так, как этого хотелось.
   - Паша...
   - Да?
   - А "фотостудия"?
   - Ликвидируем заодно, - наугад ляпнул он.
   Но, похоже, угодил в точку - Катя  лишь  потерлась  щекой  о  его  плечо,
удовлетворенно вздохнула. Еще и "фотостудия", надо же. Положительно,  так  и
тянет потолковать с Пашкой по-мужски...
   - Паш...
   - Да?
   - Ты извини, что я так уж расхрабрилась и обнаглела...
   - Брось. Сегодня такой вечер - исполнение твоих желаний. Я серьезно.
   - Может, поговоришь тогда с Митькой?
   - С Елагиным?
   - Ну, а с кем же.
   - А что он?
   - По-моему,  он  что-то  такое  возомнил.  После  "Палача".  Норовит  все
прикоснуться, как бы нечаянно, руку положить... причем, что самое тягостное,
почему-то непременно на публике. Как бы не начали болтать глупости. В  самом
деле, Паша, почему-то это на него находит именно в  присутствии  посторонних
глаз. Я его никогда не считала сдвинутым, но это вовсе не мои  фантазии,  он
становится навязчивым...
   - Мозги легонько поплыли у мальчишечки, -  поразмыслив,  сказал  Петр.  -
Сколько раз он у нас палача-то изображал?
   - Четыре. И в последний раз очень уж вжился в образ...
   "Сукины вы дети,  -  подумал  Петр.  -  И  Митя,  и  Пашка.  Это  что  же
получается?  Отталкиваясь  от  того,  чему  был  свидетелем,   от   "Колючей
проволоки", не так уж трудно догадаться, что представляет собой "Палач".  Из
той же оперы, мягко говоря. Пашка, но это уже за гранью.... Это  извращением
попахивает, Паша".
   - Поговорю, - заверил он. - Сумею объяснить, что игры кончились. Э,  нет!
- он решительно отстранил ее ладонь,  только  что  совершившую  весьма  даже
игривые поползновения.
   - Паша, - лукаво прошептала она. - А ведь крепнет содружество трудящихся,
я успела почувствовать... Угум?
   - Нет, - сказал он, сделав над собой героическое усилие. - Что-то  там  и
впрямь крепнет, но у меня есть стойкие подозрения, что вы, Екатерина, хотите
меня вульгарно  отблагодарить.  За  изменения  в  грядущей  жизни.  А  голая
благодарность мне не нужна, уж извини изысканную натуру...
   - И голая супруга тебе не нужна? - поинтересовалась  она  уже  совершенно
спокойным, завлекающим голосом.
   - Сказал же, не нужно мне благодарностев, -  фыркнул  он.  -  При  других
обстоятельствах, когда все  будет  естественно  и  не  отягощено  комплексом
благодарности... Милости просим.
   - Ловлю на слове, Павел Иванович... - дразнящим шепотом сообщила  она  на
ухо.

   ...Когда Петр направлялся в супружескую спальню в двенадцатом часу  ночи,
он уже чувствовал себя не то что спокойно, а где-то даже уютно. Некий  рубеж
был пройден, взято некое препятствие. Он больше не боялся жить с  Катей  под
одной крышей и спать в одной постели. Он был уверен в себе, бодр и весел.
   Бультерьер Реджи ворохнулся в своем закутке, сонно заворчал.
   Остановившись совсем рядом, Петр негромко и весело произнес:
   - Помолчи, мышь белая, не запугаешь...
   Пес, как ни удивительно, заткнулся.

   Глава пятая
   КОНТОРСКИЕ БУДНИ, ИНКОРПОРЕЙТЕД
   За завтраком он подметил, что Катя  временами  бросает  на  него  быстрые
испытующие взгляды. И без труда догадался, в  чем  дело.  Но  за  столом,  в
присутствии малолетней "падчерицы" и проворно  порхавшей  Марианны,  конечно
же, говорить об этом не стоило. И он,  поскольку  никогда  не  жаловался  на
отсутствие аппетита - особенно за этим столом,  -  старательно  притворялся,
будто ничего не  замечает,  наворачивая  бутерброды  с  икоркой  и  копченой
осетринкой.
   Потом уже, когда снизу брякнули Марианне по ее персональному  -  понимать
надо, чья горняшка! - мобильнику и  доложили,  что  экипажи  хозяина  и  его
супруги поданы к подъезду, а охрана уже бдит у двери, Петр улучил подходящий
момент, когда посторонних в пределах прямой видимости  не  оказалось.  Ловко
притиснул Катю к стеночке - как, бывало, в отрочестве на танцплощадках  -  и
сказал:
   - Дорогая супруга, я ведь заметил,  как  ты  меня  за  фуршетом  дырявила
пытливыми взглядами... Пыталась сообразить, не спьяну ли наобещал  изменений
в жизни?
   Она кивнула, глядя с надеждой.
   - Не доверяешь, - грустно сказал он. - Повторяю на трезвую голову, что не
спьяну. Что сказал, то и будет.
   Женщина, с которой он провел  прошлую  ночь  в  роскошной  постели  самым
целомудренным образом, смотрела на  него  снизу  вверх  с  такой  доверчивой
надеждой на безоблачное будущее, что у него внутри поднялась настоящая буря,
потянулся было ее поцеловать, благо такое впечатление, что именно этого  она
и ждала,  но  черт  некстати  принес  в  прихожую  горняшку  с  персональным
мобильником. Пришлось отпрянуть и степенно сопроводить супругу на лестницу.
   У подъезда наличествовали все три вчерашних тачки.  Еще  на  лестнице  он
решил, что посадит Катю на "мерс", а сам сядет к Елагину, чтобы  потолковать
по душам, но оказалось, что Елагин как раз  и  сидит  за  рулем  германского
битюга. Тем лучше, зверь бежит прямехонько на ловца...
   Машина еще не выехала со двора, когда Елагин безразличным тоном сказал:
   - Хозяин всегда садится на заднее сиденье...
   - Сегодня особый случай, - ответил Петр. - Потолковать надо, Митенька. Не
люблю смотреть в затылок собеседнику - в тех унылых  случаях,  когда  нет  в
руках ствола.
   - Надо же, как отставные штабисты  духарятся...  -  с  тем  же  нахальным
безразличием бросил Елагин, не отрывая взгляда от дороги.
   - Как выражается генерал Лебедь - слушай сюда, я тебя  говорить  буду,  -
тихо, недобро произнес Петр. - Чересчур  ты  что-то  обнаглел,  мальчишечка.
Катю оставь в покое. Усек?
   - Точнее? - как ни в чем не бывало бросил плечистый.
   - Не прикидывайся целкой, - сказал Петр. - -Она мне жаловалась.  Все  эти
навязчивые прикосновения, причем на публике... И не врала она,  вышел  я  из
того возраста, когда не умеют правду от вранья отшелушивать.
   - Ну, в таком случае ты чертовски счастливый человек, командир, вот что я
тебе скажу...
   - Не виляй. Уяснил, что от тебя требуется?
   - Ты ее хоть трахнул?
   Петр постарался не заводиться:
   - Сказал, слушай сюда. Ты ее с этого момента оставишь  в  покое,  Гульфик
Лундгрен доморощенный. Понял?
   - Допустим. Вот только не возьму в толк, зачем ты, дубликат,  впрягаешься
в чужие отношения. Твое дело простое - старательно изображай оригинал  и  не
задирай хвостик.
   - Чего-то ты, я вижу, упорно  недопонимаешь,  -  пожал  плечами  Петр.  -
Хорошо, что она мне пожаловалась. А если бы оригиналу? Хорошо я его знаю, не
стал бы он с тобой душеспасительные беседы беседовать...
   - Спаситель ты мой...  Что,  Катюшу  распробовал  и  настолько  она  тебе
тянулась?
   - За словами следи, падло, - сказал Петр металлическим голосом. - Уж если
зашел разговор об оригиналах  и  дубликатах,  позволь  тебе  напомнить,  что
дубликат еще до-олгонько будет изображать оригинала.  Пару  месяцев,  знаешь
ли. За это время можно столько дров наломать...
   - Например?
   - Например, выкину тебя сейчас из машины и прямо посреди  проезжей  части
навешаю по чавке, - сказал Петр спокойно. - Вон те  ребятки,  -  он  показал
большим пальцем за спину, на видневшийся в зеркальце  заднего  вида  бежевый
"пассат" с охраной. - ни о каких таких подменах не подозревают,  моментально
подключатся. А в конторе прикажу тебя уволить к кузькиной матери. Через пару
месяцев, может, и восстановишь  справедливость  -  хотя,  насколько  я  знаю
своего братца, он, узнав о твоих поползновениях, из  чистого  принципа  яйца
тебе шлюпочным узлом завяжет... И вообще, что мне  стоит  в  нынешнем  своем
обличье позвонить знакомым из областного УВД и наябедничать, что  мой  шофер
на рабочем месте из горлышка самогон жрет и анашу под сиденьем держит...
   Он бил наугад - ну не могло у Пашки при его положении не оказаться добрых
знакомых среди местных силовиков в чинах... Видимо, так оно и было:  Елагин,
дернувшийся было сказануть  что-то  хамское  и  обидное,  захлопнул  клювик.
Помолчал с минуту и уже совершенно другим тоном произнес:
   - Давай считать, что - проехали?
   - Коли ты от нее отвяжешься, - сухо сказал Петр.
   - Заметано.
   - Слово?
   - Ну, сказал же...
   - Смотри у меня.
   - Да ладно тебе, - покаянным тоном произнес Митя, явно стараясь  нащупать
пути к примирению. - Я же не железный, понимаешь...
   - В роль "палача" вошел?
   - Что, разузнал уже? Мое дело  маленькое,  командир.  Ежели  босс  хочет,
чтобы  я  сыграл  рольку  на  театре,   отказываться   как-то   и   неловко.
Полицедействовать пять  минут  за  дополнительные  бабки  на  фоне  нынешней
безработицы - очень даже неплохое занятие...
   - Вот только в роль входить за пределами театра не  следовало,  -  сказал
Петр, уже остыв.
   - Да ладно, говорю ж - заметано... А теперь ты послушай. Инструкции.  Вон
там, в бардачке, возьмешь больничный, его тебе добрый доктор Айболит  аж  на
три  недели  выписал,  понятное  дело,  босс   так   распорядился.   Никакой
отсебятины,  все,   что   я   говорю,   велено   передать   в   точности   и
незамедлительно... Короче, у тебя все еще  позванивает  башка  и  заниматься
ежедневной конторской рутиной не стоит. Косарева нет в городе, а кроме  него
никто не знает про... вас с боссом. Когда он приедет и  займешься  делом.  А
пока - заедешь на фирму на полчасика.  Чтобы  своим  бодрым  цветущим  видом
опровергнуть всякие сплетни - одна наша бульварная газетенка уже  печатнула,
сучка, что у господина Савельева, якобы, полный паралич  и  он,  по  слухам,
совершенно  недееспособен.  Тут  подъедет  одна  морковка  с   ти-ви,   наши
"паблик-рилейшен" договорились и проплатили, дашь ей кратенькое  интервью  -
мол, жив-здоров и весел-бодр, правда, рекомендовали отдохнуть  недельку,  но
это, в принципе, пустяки... Потом можешь  ее  трахнуть,  босс  ей  пару  раз
вставлял черта под кожу, так что не удивится... Сосет,  говорит,  виртуозно,
так что пользуйся моментом.
   - Ближе к делу.
   - Куда уж ближе... В общем, повосседай полчасика в  кабинете.  Никого  не
принимать, ни с кем о делах не толковать,  все  дела  переводи  на  замов  и
прочую шушеру... Принесут текущие бумажки, не требующие резолюций и решений,
- ссыпай в стол, босс потом разберется. А главное - к тебе сегодня  заявится
на прием некий господин по фамилии Колпакчи.  Запомнил?  Господии  Колпакчи.
Так вот, его ты обязательно примешь. Потолкуете за запертыми дверьми.
   - О чем?
   - Мое дело десятое. Сам скажет. Но чтобы принял ты его, как штык. И сидел
в конторе, пока он не явится. Понял?
   - От и до, - сказал Петр, не глядя на него.
   До  самого  офиса  они  не  разговаривали.  Из  машины  Петр   вылез   не
попрощавшись, уверенно направился к  высокому  кирпичному  крыльцу  большого
трехэтажного здания самой что ни  на  есть  недавней  постройки,  торчавшего
среди  окрестных  пятиэтажек,  словно  инопланетный   космический   корабль.
Охранники моментально нагнали, пристроились  по  бокам.  Фестоны  из  белого
кирпича на фоне кирпича красного, огромные окна в пластиковых рамах,  черные
кованые перила крыльца, такие же фонари, высокие золотые буквы над  парадным
входом: ДЮРАНДАЛЬ. Интересно, кто придумывал фирме названьице? Не в Пашкином
стиле.  Вообще  с  трудом  верится,   глядя   совковым   взором   отставного
подполковника, что все это - Пашкино. принадлежит одному  человеку.  Кто  бы
мог подумать четверть века назад...
   Проворно опередивший его на шаг охранник распахнул перед  Петром  высокую
стеклянную дверь. Он вошел столь же уверенно - на совесть проштудировал план
здания и мог, не топчась и не раздумывая, добраться до "своего" кабинета.
   Двое крепких мальчиков в галстуках на проходной -  сплошное  полированное
дерево  и  начищенные  стальные  полосы  -  живенько   встали,   почтительно
поприветствовали. Петр сухо кивнул и пошел на  второй  этаж,  к  "себе".  По
дороге  встретились  лишь   два   человека,   седой   хмырь   с   модерновым
скоросшивателем и молодая девчонка, одетая в строгом деловом  стиле,  оба  с
закатанными в пластик ксивами на лацканах. Поздоровались громко, торопливо и
почтительно  -  в  ответ,  как  и  наставлял  Пашка,  были  удостоены   лишь
мимолетного кивка.
   Большая приемная с лакированной мебелью и двухметровым кактусом  в  углу.
Из-за стола вскочила смазливая, как чертенок, коротко стриженная  брюнеточка
в канареечном брючном костюме.
   Картотека  -  щелк!  Жанна,  личная  секретарша,   обращение   откровенно
фамильярное...
   - Привет, очаровательная, - сказал он непринужденно. - Слышал,  тут  меня
хоронят?
   - Па-авел Иваныч! -  она  расцвела,  стреляя  глазками.  -  Мало  ли  что
бульварки тявкают... У меня-то с самого начала была  точная  информация,  от
Земцова... Я вижу, у вас все нормально?
   - Лучше некуда,  -  сказал  Петр.  -  Правда,  с  недельку  рекомендовали
отдохнуть. Никаких бумаг  на  подпись,  никаких  вопросов,  требующих  моего
вмешательства  и  решения.   Усекла,   золотко   мое   черноглазое?   Волоки
исключительно  те  бумаги,  что  помечены   "для   сведения".   Все   прочие
заворачивай.
   - Будет сделано, - отрапортовала Жанна. - Чай, кофе?
   - Кофе. (Слава богу, в этом их с Пашкой вкусы совпадали.)
   - Список записавшихся и звонивших по деловым вопросам...
   - Давай, -  Петр  бегло  просмотрел.  -  Так...  Телезвездочку  приму.  И
господина Колпакчи. Остальных отфильтровывай с учетом только что  полученных
инструкций. Уяснила?
   - Разумеется.
   - Ну и молодец, - Петр легонько похлопал ее  там,  где  кончается  талия,
прошел в кабинет и тщательно притворил за собой дверь.
   Рассуждая в армейских эталонах и мерках, кабинет был  генеральский.  Если
не круче. Огромный стол хозяина с  батареей  телефонов,  слева  -  стол  для
заседаний персон на дюжину, в углу - четыре мягких кресла и  низкий  столик,
надо понимать, местечко для особо доверительных бесед, за той дверью,  Пашка
говорил, сортир и душ... Ох ты...
   Прямо над  предназначавшимся  для  него  черным  кожаным  креслом  висела
картина, схожая по размеру и исполнению с той, что имелась дома, в кабинете.
Тот  же  художник,  и  дилетанту  ясно.  Нет,  что-то  с  Пашкиными  мозгами
определенно не в цвет...
   Ни в звезду, ни в Красную Армию...
   Петр покрутил головой. В высоком черном кресле с остроконечной готической
спинкой и гнутыми подлокотниками в форме звериных лап сидела обнаженная Катя
- положив ногу на  ногу,  грациозно  поместив  руки  на  подлокотниках.  Она
смотрела на Петра словно бы свысока, пренебрежительно, горделиво, как  будто
восседала на троне, и не голой была, а одета в королевскую парчу. На шее и в
волосах холодно, радужно  посверкивали  крупные  бриллианты;  в  отличие  от
домашнего портрета, волосы не распущены, а  уложены  в  высокую  старомодную
прическу начала века. Рядом с ней,  положив  руку  ей  на  плечо,  помещался
господин Савельев Павел Иванович, негоциант, - в отличие от супруги,  одетый
словно бы для приема у президента, в костюме-тройке, при галстуке со строгим
замысловатым узором, с  орденом  на  шее  и  орденом  на  груди.  Такая  вот
композиция.
   Петр долго, недовольно крутил головой. Поневоле вспоминались  бессмертные
строки из Скотта Фитцджеральда о богатых, не похожих на нас с вами. Человеку
стороннему эту логику понять невозможно. Все, кто здесь бывает, от челяди до
важных персон, это видят, с порога в глаза бросается...
   "Ну что. будем врастать, господин Савельев, ваше степенство, негоциант?"
   Он сел в кресло. Выдвинул ящики  стола  -  пусто.  Только  начка  легкого
"Мальборо" в одном ящике и пара авторучек - в другом, а третий и тем не  мог
похвастаться. Сейф в углу кабинета - похоже, близнец того, что стоит дома...
   Мелодично мякнула пластиковая коробка с лампочками, и одна из них, синяя,
зажглась, запульсировала. Петр даже отпрянул от неожиданности.
   - Кофе. Павел Иванович, - послышался голосок Жанны. - И бумаги.
   Поразмыслив пару секунд, он наклонился к самой коробке - было там  что-то
напоминавшее   микрофон,   квадратное   отверстие,   закрытое    пластиковой
решеточкой, - и громко ответил:
   - Неси.
   - Иду.
   Буквально сразу же обитая натуральной кожей дверь бесшумно  распахнулась,
вошла Жанна, держа обеими руками серебряный подносик со  всеми  необходимыми
причиндалами для кофепития, зажимая под  локтем  тонкую  сиреневую  папочку.
Танцующей походкой прошла к столу, опустила поднос  перед  Петром,  положила
папочку чуть в стороне:
   - Сводки, обзор  печати,  письма,  бумаги.  Как  вы  указывали,  все,  не
требующее вашего вмешательства, решения, резолюций или подписи.
   - Золотко, что бы я без тебя делал... -  пробормотал  Петр,  взяв  у  нее
полную чашку.
   Отпил глоток, покосился на верхний лист с печатным  текстом,  видневшимся
сквозь тонкий сиреневый пластик. "Хроника области". "Сегодня  губернатор..."
Что ж, неплохо Андропыч поставил дело, Пашка его хвалил...
   - Прекрасный кофе, - сказал он, не поднимая глаз.
   - Служу российскому бизнесу! -  звонко  отчеканила  Жанна,  добавила  уже
гораздо более игривым тоном: - Как могу и как умею, шеф...
   Петр  поднял  голову.  Ошарашенно  моргнул.  Девчонка  как  раз   снимала
канареечный пиджачок, под которым ничего не  оказалось.  Аккуратно  повесила
его на широкую спинку обширного черного кресла, расстегнула верхнюю пуговицу
на брюках, вжикнула молнией, глядя ему в глаза с многообещающей  усмешечкой,
самую чуточку приспустила легкие брючки так, что показался  черный  завиток,
закинула руки за голову, потянулась:
   - Остальное снимете сами или...
   На сей раз он справился с удивлением мгновенно. Недолгая жизнь в Пашкиной
шкуре  уже  не  поражала  сюрпризами,  поскольку  эти  самые  сюрпризы,  как
оказалось, легко укладывались в некую систему, а потому и перестали удивлять
надолго. Допив кофе, Петр совершенно спокойно отставил чашку, подошел к  ней
вплотную и, не ощущая особого буйства плоти, аккуратненько застегнул на  ней
брючки - на молнию, потом на пуговицу. Подал ей легкий пиджачок:
   - Оденься, золотце...
   - И как это понимать? - разочарованно протянула Жанна с видом  обиженного
ребенка, но послушно сунула руки в рукава, стала не спеша застегиваться.
   "Достал он меня, шейх хренов, со  своим-то  гаремом,  -  сердито  подумал
Петр. - Если  честно,  это  все  равно,  что  осуществить  детскую  мечту  -
оказаться после закрытия в кондитерском  магазине.  Сначала  лопаешь  в  три
горла, но очень скоро опостылеет. Лапонька, конечно, аппетитная, но  сколько
ж можно кобелировать?"
   Однако нужно что-то придумать из пресловутой  мужской  солидарности  -  и
чтобы не обижалась потом на Пашку, кукла  смазливая,  раскомплексованная,  и
чтобы подозрений у нее не возникло вовсе...
   Жанна так и стояла перед ним,  недоуменно  уставясь  глуповатыми  черными
глазенками.
   - Жанночка, - сказал Петр, найдя великолепный выход. - Умеешь ты  хранить
производственные тайны?
   - Спрашиваете!
   - Я тебе поведаю страшную тайну, которую знают единицы...  -  начал  Петр
заговорщицким тоном. - Видишь ли, когда я влетел в аварию, там, - он  указал
на  соответствующую  область  организма,  -  мне  здорово  прищемило  ремнем
безопасности...
   - Ой! - ужаснулась Жанна. - И... что...
   - Да глупости, - беззаботно отмахнулся он. - Совершенно ничего страшного.
Просто содрало кожу и получилась приличная ссадина. Замазали  ее  импортными
снадобьями, но пока что придется лишить себя иных удовольствий...
   - Па-авел Иваныч... - протянула она с сочувствием. - А посмотреть  можно?
Вдруг найду способ вас пожалеть?
   - Не вздумай, - сказал он серьезно. - Как только... - он многозначительно
воздел указательный палец, - так струпик  и  лопнет,  опять  закровянит.  Не
стоит и пробовать, ты ж мне зла не желаешь?
   - Скажете тоже...
   - Вот и ступай,  лапа,  -  сказал  Петр,  демонстративно  отстраняясь.  -
Пожалей меня с недельку, а то насмотрюсь на тебя, произойдет непоправимое  -
и  еще  черт-те  сколько  времени  жить  мне  без  мирских  радостей,   пока
окончательно не заживет. Ступай, золотко, не вводи увечного во искушение...
   Она хихикнула и направилась к двери, пару  раз  лукаво  оглянувшись,  но,
сразу видно, поверила сразу и окончательно, ничуть не сердится и  не  ломает
более голову над внезапным пуританским выбрыком босса. Вот и ладненько. Одну
сложность ликвидировали...
   Усевшись за стол, он принялся просматривать  бумаги.  Сверху  лежала  уже
замеченная  им  "Хроника  области"  -  добросовестно   составленная   сводка
свершений и встреч первых  фигур  области.  Без  сомнения,  Пашке  это  было
чертовски необходимо, но Петр решительно не мог понять, какой смысл таится в
том, что один из  заместителей  губернатора  встретился  с  лидером  гильдии
товаропроизводителей,  а  директор  акционерного  общества  "Бруно"   принял
московских коллег.
   Впрочем, и не стоило над всем этим ломать голову  -  все  равно  его  это
совершенно  не  касается.   Пусть   встречаются,   устраивают   брифинги   и
презентации. Пашка сам извлечет из кропотливо собранной информации все,  что
ему может пригодиться. А дубликату обещали приличные  деньги  отнюдь  не  за
это...
   Сводка прессы, теле- и  радионовинок.  Ага,  вот  вырезка  из  той  самой
бульварки. В общем,  не  стоит  обижаться,  вообще  обращать  внимание.  Тем
бульварки  и  живы  -  идиотскими   сенсациями   о   слопавшем   пенсионерку
двухметровом кузнечике, телефонами шлюх, дурацкими  сплетнями.  К  тому  же,
строго говоря, речь идет и не о нем...
   Что это тут подчеркнуто? Ага, АО "Дюрандаль" -  черт,  с  чем  это  вдруг
ассоциировалось  имечко  исторического  меча?   -   подарило   новооткрытому
кадетскому корпусу дюжину компьютеров,  программное  обеспечение,  видаки...
Губернатор выразил благосклонное  удовлетворение...  Пашке,  надо  полагать,
зачтется...
   Ну, и прочие упоминания о "Дюрандале", проходные - по отзывам  московской
прессы,  работает  стабильно...  налоги  платит   исправно...   вот   газета
посерьезнее -  слухи  о  тяжелых  травмах  господина  Савельева  значительно
преувеличены...
   Ничего   интересного,    в    общем.    Рутина,    письма...    настоящим
подтверждается... и хрен с ним... в соответствии с прошлыми договоренностями
поставки осуществляются исправно... ура, ура... Тоже неинтересно.
   А вот это уже...
   Пашка его и  об  этом  предупреждал.  Андропыч  -  должно  быть,  тряхнув
гэбэшной  стариной  -  регулярно  составляет  сводки   слухов   и   сплетен,
циркулирующих  среди  персонала   "Дюрандаля".   Надо   понимать,   стукачей
навербовал изрядно. Неаппетитно, и весьма, ну  да  это  не  его  проблемы...
Оформлено,  надо  признать,   по   всем   правилам:   трехбалльная   система
устойчивости,     повторяемости     слухов-сплетен-пересудов,     показатель
цикличности, схемы продвижения и прочее. Хваток  Андропыч,  хваток,  не  зря
лопает хлебушек. Мать твою...
   На первом месте по всем трем  показателям  стоял  незамысловатый,  однако
неприятно царапнувший Петра слушок. "Хозяйская  супруга  вовсю  трахается  с
Митькой Елагиным, говорят даже, прямо в машине".  Изложено,  конечно,  не  в
пример деликатнее,  обтекаемо-суконными  канцелярскими  оборотами,  но  суть
именно такова. И, что характерно, на первом месте по всем трем  показателям.
Схема продвижения... черт, да если отвлечься  от  канцеляризмов,  получится,
что об этом с оглядочкой болтают все - от особ,  приближенных  к  боссу,  до
уборщиц и бодигардов. Неприятно...
   Морду набить сучонку? Пашке сдать? Вот и гадай тут...
   - Павел Иванович! - под пульсированье синей лампочки промурлыкала Жанна.
   - Аюшки?
   - К вам господин Колпакчи, Георгий Спиридонович...
   - Проси, - быстро сказал Петр.
   И отвлечься от поганенькой сводки хотелось, и любопытство разобрало - что
это за господин такой с явственным греческим уклоном?

   Глава шестая
   МИРНЫЙ ГРЕК
   Господин с греческим уклоном и в самом деле был мастью похож на  грача  -
черные как смоль волосы, аккуратно подстриженные,  впрочем,  без  намека  на
курчавость, такая же борода. Нос скорее славянский. Костюм отличный. Очки  в
тонкой золотой оправе, элегантный коричневый портфель в руке.
   - Прошу, - сказал Петр насколько мог естественнее, вежливо  встал.  Хотел
обойти стол и двинуться навстречу, но из въедливой осторожности не решился -
еще нанесешь ненароком ущерб Пашкиному имиджу, сам того не ведая...
   Гость молча приблизился к столу. Походка  его  была  в  чем-то  знакомой,
кого-то смутно напоминала.
   - Прошу. - повторил Петр, указывая на предназначавшееся  для  посетителей
кресло. - Чай, кофе, коньяк?
   И мысленно похвалил себя  -  до  того  непринужденно  срывались  с  языка
реплики... Освоился, а?
   Изящным жестом поддернув брюки, гость опустился в кресло, поставил на пол
небольшой плоский портфель и,  прежде  чем  Петр  успел  придумать  наиболее
подходящую светскую реплику, смутно знакомым голосом ответил:
   - Водки давай, сучий потрох, водки...
   Петр вздрогнул:
   - Позвольте...  -  всмотрелся  пристальнее,  шумно  вздохнул  и  в  голос
матернулся. Покрутил головой: - Н-ну... Предупреждать надо!
   - А ведь не узнал, сукин кот, не узнал! - ликующе  воскликнул  Пашка  уже
своим обычным голосом. - Качественный паричок, а? И ботва.  Как  свои.  Пока
топал по собственному офису, ни единая тварь не опознала кормильца-поильца.
   - У тебя даже походка другая... И голос...
   - Поставили,  Петруччио,  поставили.  Даже  Жанна,  соска,  не  узнала...
впрочем, справедливости ради стоит уточнить, что  она  перед  глазами  имеет
главным образом не  физиономию,  а  совсем  другую  деталь  организма...  Ты
Жанночку уже оприходовал?
   - Нет.
   - Ну и дурак. Рекомендую. Подсказать позу, в которой ее таланты  наиболее
ярко проявляются?
   - Спасибо, обойдусь, - ответил Петр суховато.
   - Петруччио, а Петруччио! Что ты такой кислый? - Пашка так и сиял. - Бери
пример с  меня.  Ликовать  надо,  дубина.  Как  я  вижу,  ни  одна  сука  не
усомнилась... Давани вон ту кнопку, белую.
   - Зачем?
   - Замок блокируется. Пока не отключишь, никто не  войдет.  У  меня  масса
свободного времени, у тебя тоже, можно поболтать не спеша...  -  Он  раскрыл
портфель,  нажал  там  что-то,  послышался   негромкий   электронный   писк,
курлыканье, и все смолкло. - Ну, все в порядке. Никаких клопиков, а  и  были
бы, глушилка даванет... Показываю еще один секрет, про который  и  Жанка  не
знает.
   Он подошел к стене, нажал обоими указательными пальцами на  верхние  углы
рамы небольшой яркой картинки, импрессионистски представлявшей  взору  букет
цветов в белой вазе. Картина тут же откинулась, как  дверь.  Достав  бутылку
неизменного "Хеннесси" и две больших серебряных  стопки,  Пашка  вернулся  к
столу, ловко раскупорил, ловко разлил. Ухмыльнулся:
   - Ну, каково оно - быть мною?
   - Я бы сказал, не самый тяжкий труд... но  временами  быть  тобою,  Паша,
очень, я бы выразился, странно...
   - Это пуркуа?
   Петр оглянулся на картину за спиной, ощутив поневоле мимолетный сердечный
укол.
   - Ах, во-он что... - ухмыльнулся в бороду "господин Колпакчи". - Взыграли
пуританские установочки русского офицерства? Ах ты Максим Максимыч мой...
   - Слушай, а зачем все это? - серьезно спросил Петр.
   - В психоаналитики потянуло?
   Петр усмехнулся:
   - Читал где-то, что хороший актер должен понять образ.
   - А что тут понимать? - беззаботно сказал Пашка.  -  Сидит  тут  на  моем
месте какой-нибудь мышиный жеребчик, поглядывает через  плечо  хозяину  -  и
слюнки текут. А ты сидишь и думаешь: "Хренов! Мое!"  Уяснил?  Как  выражался
герой какого-то английского детективчика, обладание  красивой  женщиной  как
раз в том и заключается, чтобы вызывать зависть ближних...  Расскажи  лучше,
как там у нас дома. Без проблем?
   - Вроде - без проблем. Реджи на меня погавкивает временами...
   - Серьезно?
   - Ага. Что-то он такое чует, паразит. Его мы уж точно не провели.
   - Ну и хрен с ним, - подумав, сказал  Пашка.  -  Привыкнет,  стерпится  -
слюбится. На худой конец, попроси у Андропыча какой-нибудь химии  и  подсунь
ему в колбасе, чтобы откинул ласты.
   - Жалко все же. Авось сживемся...
   - Ну, дело твое, - сказал Пашка. - Ты мне собаками зубы  не  заговаривай.
Анжелу трахнул?
   - Ну...
   - Марианну трахнул?
   Петр, отведя глаза, кивнул, уточил:
   - Впрочем, неизвестно еще, кто кого...
   - С ней это бывает, - хохотнул Пашка. - Ну, как тебе мои бабы?
   - Ты что, специально их подбирал по красивым именам?
   - По именам? А... да ну, Анжела никакая не Анжела, а  Анька.  Марианна  -
Маринка. Вот Жанна - и впрямь Жанна, так уж получилось,  родители  наградили
имечком... Ну, а Катерину свет Алексеевну-то распробовал? Хороша?
   Петр молчал, буравя взглядом стол. Потом сказал чуточку неуверенно:
   - Вот про Катю я и хотел поговорить...
   - Ну-ну? - с любопытством откликнулся Пашка.
   - Слушай, не мое дело, наверное... По эти твои забавы,  Станиславский  ты
наш...
   - Какие еще забавы? А-а! - прямо-таки ликующе воскликнул Пашка. - Вторник
же... Ты, я так понимаю, в театр угодил? Что  тебе  девки  показали?  Да  не
жмись ты!
   - "Лас-Вегас" и "Колючую проволоку".
   - А, ну это - не фонтан, - деловито сказал Пашка. - Закажи ты им, пожалуй
что, "Консерваторию" или "Арабские вечера", совсем другое впечатление...
   - Может, еще и "Палача" заказать?
   - А почему бы  и  нет?  Стоп,  стоп...  Что-то  быстренько  разобрался  в
театральных буднях... Неужели Катька сама просвещала?
   - Как тебе сказать... - Петр набрался смелости. - В  общем,  ты  со  мной
делай что хочешь, но спектакли я отменил. Так ей  и  обещал.  И  она,  между
прочим, только рада. Я, в конце концов, не  пацан,  могу  разобраться,  чего
женщине хочется и чего не хочется...
   - Ах, вот оно что... - протянул  Пашка.  -  Правильный  ты  наш,  вылитый
моральный кодекс строителей коммунизма... Решил, значит,  стать  избавителем
томящейся принцессы? - Он всмотрелся внимательнее и вдруг захохотал в голос,
хлопнул себя по колену: - Восток - дело тонкое,  Петруха...  Ну,  Петруччио!
Ну. хер Питер! Ставлю сто против одного, что ты, простая душа, всерьез запал
на Катьку! Что заменжевался, брательничек? Дай-ка я к тебе присмотрюсь... Ну
конечно!  Все  симптомы.  Взгляд  блуждает,  на  роже  -  этакая  явственная
пунцовость... - Он утвердительно закончил: - Ты ее на правах  законною  мужа
оттрахал и запал всерьез... Во-от такими литерами на роже написано.
   Петр поднял голову и взглянул брату в глаза:
   - А если и всерьез?
   - Ну что ты так смотришь, будто  зарезать  хочешь,  чудило?  -  засмеялся
Пашка. - Только мне ревновать не хватало. Ежели помнишь, я тебе уже говорил,
что всерьез собрался развестись. Так что бери и пользуйся.  Баба  с  возу  -
кобелю легче... Серьезно. Катька для меня - отрезанный  ломоть.  Ты  что,  -
спросил он мягче, без насмешки, участливо, - всерьез запал, Петруха?
   Петр молча кивнул.
   - А, пардон, Кирочка?
   - С этим - все, - признался Петр, опустив глаза. - Ничего не могу с собой
поделать, это моя женщина, хоть режь...
   - Да успокойся, глотни коньячку... Кто тебя резать будет, дурашка? Я? Вот
уж нет. Говорю тебе, забирай. В придачу к обещанному гонорару.  Нужно  будет
только как следует обдумать, устроить это  как-то...  Ну,  у  нас  еще  пара
месяцев впереди, вот разделаемся с настоящими делами  и  будем  думать,  как
вас, голубков, соединить.
   - Спасибо...
   - За что, господи? Все укладывается в старую поговорочку - на тебе, боже,
что мне негоже. И только-то. Ох. да не  сверкай  ты  на  меня  так  глазами!
Ладно, ладно, согласен, что Дульсинея Тобольская - самая прекрасная дама  на
свете... Ты и меня пойми, для меня-то Катька - отрезанный ломоть,  а  посему
сбиваюсь на легкомыслие, для меня-то романтика давно прошла... Какая там,  к
черту, Джульетта? Но я за тебя рад. Душа  болеть  не  будет,  что  Катька  в
плохие руки попадет... Прекрасно все  устроилось,  а?  Но  ты  мне  все-таки
выдай, откуда знаешь про "Палача"?
   - Она говорила. Знаешь, Паш, ей все это  и  в  самом  деле  чертовски  не
нравится...
   - Ах, не нравится... А таскать на  лебединой  шейке  и  в  розовых  ушках
годовую зарплату доброй сотенки бюджетников  ей  нравится?  Икорку  небрежно
лопать с золотого ножика ей нравится? В конце-то концов не так уж и много от
нее требовалось -  подыграть  не  всерьез  на  любительской  сцене...  Между
прочим, подобные забавы на Западе сексологи  прямо-таки  рекомендуют,  точно
тебе  говорю.  Пробуждает  угасший  интерес  к  партнеру,  привносит   новые
оттенки...  Я  ведь  не  маньяк,  Петруччио,  ни  мальчиков  не  трахаю,  ни
первоклассниц. Все согласно наработкам западных эскулапов, за  консультации,
между прочим, серьезные денежки плочены.  Ты  мне  скажи  по  правде:  когда
смотрел "Колючку" с "Вегасом", у тебя в штанах, часом,  ничего  не  торчало?
Торчало... Наука, Петя, вещь авторитетная...
   - Так что там все-таки с палачом?
   - Господи, дался тебе этот "Палач"... - в сердцах  бросил  Пашка.  -  Ну,
выходит палач, этакий облом, с голым пузом, в красном, само собой,  колпаке.
Берет очаровательную ведьмочку и начинает ее разоблачать, в пыточный  станок
запихивать. Помацает немножко, не без  этого...  только  в  том-то  и  смак,
Петруччио, что ты в любой миг можешь действо прервать,  и  совершенно  точно
знаешь, что она твоя и только твоя... Как мужик мужику - здорово возбуждает.
   - Палач - это Митька Елагин?
   - Ну, а что? Не со стороны же людей звать. Непременно  пойдут  разговоры,
сколько  ни  заплати.  А  Митька,  должен  тебе  сказать,  при  всех   своих
недостатках верный, как собака. Молчок-язычок. Биография у парнишки суровая,
он не в штабах кантовался, как ты, он, по секрету, кучу народу перерезал  от
имени государства и по его поручению  -  и  держать  язычок  за  зубами  ох,
научили...
   - Вот только руки придерживать его не научили, я смотрю, -  не  выдержав,
бросил-таки Петр.
   - Конкретно?
   - Не хотел я говорить, но без тебя тут не справиться... Катя жалуется, он
ей не дает прохода. То погладит, то тронет и ведь - на людях, Паша...
   Пашка нахмурился:
   - А ты не преувеличиваешь?
   Петр двинул к нему бумагу:
   - Только что сводку по сплетням принесли. До того дошло, Паша, что  народ
стал болтать в полный голос и на каждом углу.
   - На каждом углу - это да... - задумчиво протянул Пашка, читая творчество
Андропыча. - Но никак не в полный голос, тут уж дудки, им еще  работенка  не
надоела...
   - Все равно. Надо  с  этим  что-то  делать.  Катя  нервничает.  Я  с  ним
попробовал потолковать, вроде обещал завязать, но кто его знает...
   - Не бери в голову, -  небрежно  оттолкнул  сводку  указательным  пальнем
Пашка.  -  Ладно...  Потолкую  с   Митяем.   меня-то   он   послушает.   Ну,
перевозбудился парнишка, дурь в голову полезла... Урегулируем.  Зуб  даю.  С
этим все, лады?
   - Лады, - сказал Петр, успокоившись окончательно. - Только вот... Что  за
ерунда  получилась  с  тормозными  шлангами  на  джипере?  Вокруг  меня  уже
крутилась одна рыжая милицейская дама, ей в голову отчего-то  стукнуло,  что
это было покушение...
   - А! - махнул рукой Пашка. - Опять-таки не бери  в  голову.  Митька  и  в
самом деле малость лопухнулся, не подумали, что  я  -  человек  заметный,  а
милиция нынче дерганая...
   - Хорошо тебе говорить - "лопухнулся". А отдуваться - мне. Она собирается
разнюхивать в конторе...
   - Ну и пусть нюхает. Что она вынюхает, сам посуди?  Что  можно  вынюхать,
когда никакого покушения, естественно, и в  помине  не  было?  Покрутится  и
уйдет.
   -  Вопросики  у  нее  с  нехорошим  подтекстом.  Она  выстраивает   некую
конструкцию, где фигурируем я... то есть ты, Елагин и Катя...
   - Ты детективы не пишешь? "Конструкция"...
   - Точно тебе говорю. Не  могу  пока  понять,  куда  она  клонит,  но  эту
конструкцию определенно выстраивает.
   - Ох, да пусть себе выстраивает, - пренебрежительно отмахнулся  Пашка.  -
Шить против меня дело она не будет - нет ни основания, ни, будем  циничными,
заказа. А все остальное... Во-первых, не сочти за похвальбу, но братан  твой
- один из немногих, кто ни в  чем  особо  грязном  не  запачкан.  Это  факт,
Петруччио.  Если  что  и   было   -   исключительно   романтические   мелочи
романтических времен начала перестройки, по нынешним временам это не то  что
не компромат, но и даже не детская  шалость...  Пустячки,  У  меня  крупный,
честный и серьезный  бизнес,  Петруччио.  Металлы  для  страны  и  зарубежья
произвожу, бензином торгую - и, что характерно, не бодяжным, как  некоторые,
оборудование делаю для  ГЭС,  и  так  далее,  и  тому  подобное...  Надеюсь,
внимательно изучил справочку по "Дюрандалю"?
   - Ага.
   - Ну вот... Во-вторых, против Елагина  ничегошеньки  не  могут  накопать,
потому что ничего и нет. В крайнем случае позвонишь нашему главному менту  -
в том блокнотике, что я тебе оставил, все данные есть - и,  боже  упаси,  не
настучишь, а попросту мя-агко выразишь недоумение. Чего, мол, рыжая к  твоим
верным слугам цепляется?  Будь  уверен,  укоротят.  Слышал  такой  термин  -
"градообразующее предприятие"? Ну  вот,  а  твой  братец,  Петруччио,  -  из
разряда градообразующих людей. - Он ткнул пальцем за плечо Петра.  -  Ордена
видишь? "Дружбу" прежний губернатор вручал, а  вот  крестик-то  Старый  Хрен
вешал, и ведь не в ЦКБ, в Кремле... Ты на досуге достань  папочку  из  во-он
того шкафа, там найдешь кучу газетных вырезок, все про меня...  Ну,  короче,
плюнь ты на эту рыжую и разотри. Проехали. - Он плеснул в стопки коньяку, но
аккуратно. по-европейски, на два глотка.  -  Теперь,  когда  покончили  и  с
лирикой, и с шустрыми ментами, займемся настоящим делом. Тем, ради чего  вся
комедия и затевалась... Соберись.
   - Уже.
   - Отлично, - серьезно сказал Пашка, отбросив всякое ерничество.  -  Итак,
смысл игры... Слышал про Тарбачанскую низменность?
   - Пока валялся в больнице, по телевизору пару раз упоминали...
   - "Упоминали", ха! Эх, Петруччио... "Упоминали"! Короче  говоря,  строить
Тарбачанскую ГЭС  решили  всерьез.  На  уровне  Старого  Хрена.  С  участием
импортного капитала. Инвестиции пойдут в самом скором времени.
   - Ага, а ты им будешь поставлять оборудование?
   Глядя на него" честное слово, повлажневшими  глазами,  Пашка  мечтательно
протянул:
   - Оборудование... Глупости, Петька. То есть, конечно, и оборудование,  но
это будет не скоро... Тарбачанская ГЭС  -  это  комплекс,  выражаясь  языком
дореволюционных купцов, смачных подрядов. На  вырубку  леса  -  древесина  и
многое сопутствующее... На прокладку дорог, в том числе и  асфальтированных,
- а это, братец, миллиарды, причем честные.  Транспортные  услуги.  Поставка
продуктов. Строительство инфраструктуры, поставка и  переброска  техники.  И
многое, многое другое, о чем не стоит рассказывать подробно, потому что тебе
в твоей роли это  и  не  нужно...  Главное  уловил?  Вот  и  молодец.  Будут
уполномоченные банки и уполномоченные концерны... Догадался уже, как один из
них зовется? На букву  "Дю"...  Вскоре  пойдут  транши.  Миллионы  долларов,
Петруччио...
   - Ну, а я-то тебе зачем?
   - Молчи и слушай... Если есть  миллионы  долларов,  отсюда  автоматически
вытекает, что есть и люди, которые за них будут рвать друг другу  глотки.  В
фигуральном смысле, конечно, - это не  тот  уровень,  на  котором  вульгарно
палят в конкурента из ржавого китайского ТТ или бьют по голове  в  подъезде.
Тут никто и не стреляет, тут сидят люди в галстуках и  хитрейшими  маневрами
добиваются, чтобы полноводные реки баксов потекли не к Иванову, а к Петрову.
Убийствами таких проблем не решить  -  вот  потому  и  нет  убийств,  не  из
порядочности, а из прагматизма... И сложилось так, что я - один. Есть верные
люди, но это не совсем то. Меня просто должно быть двое, я тебе однажды  это
уже говорил. Вся сильная сторона дела в том и заключается, что меня  считают
в единственном числе. А будет двое. Ты проводишь  последние  консультации  -
дело нехитрое, Косарев поднатаскает - и лихо подмахиваешь все нужные бумаги.
Тоже дело нехитрое. Все давно готово, осталось  дождаться  прилета  западных
людей и закрепить договоренности на бумаге... Ну, а я - я-то как раз и  сижу
в столице, зорко следя до последнего момента,  чтобы  ничего  не  сорвалось.
Только так мы их и обставим. Потому что никому в голову не придет,  что  нас
двое,  что  я  раздвоился...  Понял  наконец?  Мой  интерес   -   контракты,
обеспечивающие стабильное существование фирмы как минимум на пятилетку. Тебе
- баксы... и, как недавно выяснилось, Катька. Все довольны. И никто  никогда
не узнает правду, а если и узнают - поезд ушел... Вот... Детали  я  тебе  не
буду объяснять по одной-единственной причине: тебе это  ничуть  не  поможет,
ничуточки не облегчит задачу. С тем, что ты сейчас  знаешь,  и  с  тем,  что
подскажу по ходу дела, и так справишься. Вполне достаточно. Главные труды  -
на мне... Ну, есть вопросы по сути нашей негоции?
   - Да нет, пожалуй, - подумав,  сказал  Павел.  -  Теперь  все  ясно.  Но,
знаешь... Как же я буду что-то подписывать? Подписи наши с тобой - как  небо
от земли...
   - Петруччио... - досадливо поморщился Пашка. - Но уж об этом я должен был
подумать заранее... Вот, держи  справочку.  Положи  в  стол,  когда  приедет
Косарев, пригодится. Здесь наш милый доктор авторитетно  заверяет  от  имени
науки медицины, что у тебя после аварии в правой кисти  произошло  ущемление
какого-то там нерва с непроизносимым латинским названием и  микроповреждение
малой косточки с еще более заковыристой  латинской  кличкой...  Усек?  Будут
составлены и юридически  оформлены  документы,  узаконивающие  на  ближайшее
время твою подпись... Теперь господин  П.И.  Савельев  расписывается  так  и
только так... Поскольку никто не сомневается, что ты - это я,  все  пройдет,
как по маслу. Ну, а через пару-тройку месяцев, когда все вернется  на  круги
своя, нерв либо сам расщемится, либо мне сделают операцию - и подпись станет
прежней. Что будет опять-таки надлежащим образом оформлено. Бог ты мой, и ты
так спокойно реагируешь? Знал бы, как я напрягал мозги...
   - Да, мозги у тебя... - не без уважения сказал Петр.
   - А ты думал, братишка! Те еще мозги! Этой комбинацией,  когда  все  меня
считают одним, а на деле нас двое, мы этих козлов переиграем, как детишек...
Только, я тебя умоляю, стисни  зубы  и  терпи.  Никаких  звонков  Кирочке...
впрочем, я так понимаю, там все сгорело,  а?  Тем  лучше.  Прорвемся!  -  Он
демонстративно погладил себя по голове. - Ну и мозги у господина Колпакчи! И
в гостинице советской поселился мирный грек...
   - А почему - Колпакчи?
   - Потому что фамилия смешная.  Вдумайся.  Грек.  Можешь  ты  на  все  сто
относиться серьезно к греку, Георгию Спиридоновичу Колпачки? Вот  видишь,  и
никто не может... Грек Колпакчи - это что-то из водевилей...
   - Жук ты, братишка, - улыбнулся Петр.
   - А то! Ладно, давай работать. Вот фотографии. Этих ореликов я  тебе  еще
не показывал. Хрен с усами - председатель правления  "Шантарского  кредита".
Есть такой банк. Хрен  в  золотых  очках  -  глава  областного  департамента
природных ресурсов. Завтра в "Кедровом бору"  состоится  небольшой  пикничок
для белых людей. Ты, естественно, тоже зван. На  лоне  природы,  в  ароматах
шашлычков потолкуешь  с  обоими  красавцами.  Не  напрягайся,  ничего  особо
сложного тут нет. Все давным-давно обговорено. Твоя задача - дать им  этакое
последнее напутствие, похлопать ободряюще по спине перед последним  решающим
шагом. И только-то. Мы сейчас обговорим все детали,  нюансы  и  подробности,
после чего у тебя пройдет, как по маслу... Это я тебе говорю, мирный грек!

   Глава седьмая
   ВЫСОКОЕ ИСКУССТВО УБЕЖДАТЬ
   Ближе к вечеру  на  следующий  день  господин  Савельев  Павел  Иванович,
промышленник и негоциант, ет истера, ет цетера, уже сидел на заднем  сиденье
мощного "мерседеса", лавировавшего среди  плебейских  гачек  с  высокомерной
вежливостью истого аристократа - той самой вежливостью.  что  смотрится  для
умного человека прямым оскорблением.
   Рядом сидела красавица супруга  в  светло-коричневом  брючном  костюме  и
желтенькой блузке - Петр уже подметил, что его нежданная любовь предпочитает
брючные костюмы платьям, но это ничего,  ей  идет,  ей  все  идет...  и  что
прикажете  делать  с  колотящимся  сердцем?  Избавитель  пленной  принцессы,
извольте любить и жаловать...
   Вскоре машина вырвалась за город, попетляла по узкой дороге меж  поросших
густым сосняком склонов - и подплыла к железным воротам в глухом  высоченном
заборе. Из вахтерки высунулся хмурый субъект, всмотрелся - и ворота  тут  же
автоматически открылись.
   За воротами  обнаружился  райский  уголок  -  аккуратненькие  бревенчатые
коттеджи, стилизованные под старинные терема, чистые, без малейших  выбоинок
асфальтовые дорожки, невысокие фонари из желтого стекла. Машину  и  водителя
оставили на обширной стоянке, двинулись в глубь райского уголка пешком. Петр
ухитрялся постоянно отставать на полшага, так что Катя, сама того  не  зная,
служила ему проводником в незнакомом самозванцу месте,  которое  Пашка  знал
как свои пять пальцев.
   Пройдя через фасонную деревянную калиточку,  они  оказались  па  обширном
дворе, где под открытым небом за большим столом из тесаных досок уже  сидела
компания человек этак в дюжину. Как  это  обычно  бывает  у  всех  сословий,
опоздавших встретили оживленно. Похоже, присутствующие уже успели пропустить
по паре рюмочек, разминались в ожидании шашлыков, каковые доспевали  поодаль
под присмотром брюхатого и усатого кулинара в белом колпаке явно  самой  что
ни на есть кавказской национальности.
   Двое из тех, что сидели с полураспущенными узлами галстуков, приходили  к
Петру в больницу. Остальных он знал по описаниям и снимкам - ну а они "его",
разумеется, вживую. То, что здесь собрались "его" старые знакомые, облегчало
задачу. Можно было обходиться безличными местоимениями, не рискуя запутаться
в именах-отчествах, - не годится ведь излишне часто ссылаться  на  выпадение
памяти...
   Он  усадил  Катю  за  стол,  сел  сам,  механически  кивая  в  ответ   на
приветствия,   бормоча   что-то   оптимистическое,   когда   спрашивали    о
самочувствии. Особой неловкости или тревоги  что-то  не  чувствовалось  -  с
какого-то времени им владел озорной азарт. Не впервые  в  жизни  приходилось
лицедействовать, играть, притворяться - а  сейчас  тем  более  в  совершенно
безопасных,  прямо-таки  тепличных  условиях.  Единственная  сложность,   на
которую можно невзначай напороться, это  молчаливая  жалость,  мысли  вроде:
"Да, крепенько Пашке по мозгам вдарило, если он и это забыл..."
   Перед шашлыками лениво развлекались богатыми салатиками -  хотя  короткое
шантарское лето только  начиналось,  в  них  наличествовало  все,  что  душе
угодно. Хозяйка, моментально опознанная  Петром  по  описанию  Пашки,  вдруг
сделала капризную гримаску:
   - Не думайте, Павел Иванович, что я забыла о ваших  пристрастиях.  Сейчас
прибудет ваша "дракула". Самвел!
   Усатый и брюхатый Самвел, почтительно ощерив великолепные зубы,  поставил
перед Петром небольшую сковородку. На ней в  прозрачном  растопленном  масле
чернели какие-то странные  трубочки,  вроде  тоненьких  сосисок.  Попахивало
вроде бы аппетитно, но это кушанье ни  на  что  виденное  прежде  Петром  не
походило.
   - Ваши пиявки, - с радушно-капризной миной прокомментировала хозяйка. - С
пылу, с жару, час назад еще кровопийствовали...
   - Правильно, э, - густым басом  прогудел  необъятный  кавказский  человек
Самвел, ловко ставя рядом со сковородкой соусник.  -  Хорошее  кушанье,  для
мужчин полезное, Николаевна...
   И с достоинством удалился  к  шашлыкам.  Петр,  внутренне  содрогнувшись,
присмотрелся к жареным кровопийцам, не решаясь ткнуть  в  ближайшую  вилкой.
Соседи по столу поглядывали равнодушно  -  у  парочки  из  них  на  тарелках
красовалось то же самое и один уже жевал с видимым удовольствием.
   Хозяйка подняла бровь:
   - Павел Иванович, что вы так странно  смотрите  на  ваше  любимое  яство?
Честное слово, получилось ничуть не хуже, чем в прошлый раз...
   "Предупреждать надо, - сердито подумал  он,  имея  в  виду,  конечно  же,
Пашку. - Гурман, тоже мне". Собрав всю силу воли, опрокинул  в  рот  рюмочку
коньяку, осторожно насадил на вилку  ближайшую  пиявку,  поднес  ко  рту  и,
мысленно охнув, откусил половину. К его облегчению, на вкус пиявка оказалась
не столь уж и омерзительной, вполне приемлемой, желудок  вовсе  не  проявлял
желания вывернуться наизнанку. Прожевал остальное, прислушался к ощущениям -
ну что же, хорошо пошла... Отважился сжевать  вторую,  а  там  и  третью,  с
радостью констатировав, что соседи не обращают на него внимания,  словно  он
мирно рубает пельмени в дешевой забегаловке. К тому же  появилась  еще  одна
опоздавшая парочка - мужчина лет пятидесяти с первой  сединой  на  висках  и
ослепительная  блондинка  лет  двадцати,  державшаяся   с   уверенностью   и
непринужденностью законной супруги. Все дамы здесь, впрочем, были  законными
супругами - пикничок из разряда совершенно светских...
   "Данил Петрович Черский, - машинально отметил Петр. -  Насчет  него  тоже
имеются прямые и недвусмысленные инструкции".
   - Плохо ты что-то своих кровопийц наворачиваешь, - тихонько сказала Катя,
покосившись не без лукавства. - Обычно за уши не оттащишь...
   - Смакую, - ответил он, покорно нацеливаясь вилкой на следующую, чтобы не
выходить из образа. Ну, могло быть хуже. Могли  оказаться  любимым  Пашкиным
лакомством   какие-нибудь   тухлые   яйца   по-китайски    или    собачатина
по-корейски...
   Уминая пиявок, он украдкой  рассматривал  субъектов,  которых  предстояло
легонько обработать. Карсавин, отвечавший в области  за  природные  ресурсы,
оказался ровесником Петра, этаким местным изданием английского джентльмена -
в строгой тропке, при золотых очках и жемчужине в галстучной булавке. Рыжов,
из  "Шантарского  кредита",  выглядел  не  в  пример   более   плебейски   -
располневший мужик  лет  шестидесяти,  компенсировавший  обширнейшую  лысину
густыми запорожскими усами. Костюм на нем сидел, как на корове седло,  сразу
чувствовалось, что ему гораздо больше пришелся бы по вкусу и наряд  попроще,
и застолье без лишних затей, с водочкой и неразрезанными крупными  огурцами.
Зато его супружница, рыхлая бабища, на вид немногим младше супруга, но  раза
в два его габаритное, морщинами напоминавшая шарпея, изо всех сил  старалась
показать себя светской львицей: без  умолку,  перебивая  всех,  кого  только
удавалось, трещала о  своей  коллекции  фарфора  -  конечно  же,  громадной,
конечно же, невероятно антикварной. Банкир косился на супругу страдальчески,
но  прервать  поток  красноречия  не  осмеливался   с   выдержкой   старого,
законченного подкаблучника.
   Потом подали шашлыки. Потом их ели. Потом пили чай с коньячком и коньячок
без чая. Светскую, в общем-то, заурядную болтовню Петр воспринимал  вполуха,
ухитряясь время от времени  встревать  с  уместными  репликами-междометиями.
Дожидался подходящего момента. Таковой  настал,  когда  немного  отяжелевшие
гости стали разбредаться от стола. Петр подметил,  что  Карсавин  с  Рыжовым
временами так и щупают его пытливыми взглядами. Юная блондинка Лара,  громко
посетовав на вялость и чурбаноподобность  кавалеров,  заставила  вездесущего
Сам вела включить магнитофон на веранде, утащила туда Катю, самого  молодого
из присутствующих мужиков и они там принялись беззаботно отплясывать втроем.
   Не теряя времени, Петр подошел к Черскому, оказавшемуся в одиночестве  на
уголке стола, присел рядом на тяжеленный стул:
   - Данила Петрович...
   - Да? - равнодушно отозвался Черский.
   - Вы так и не дали окончательного ответа по поводу  проекта.  В  конце-то
концов он не требует непременного присутствия вашего "Интеркрайта", но двери
открыты для всех желающих... - и сделал выжидательную паузу.
   Не шевелясь и не меняя позы, Черский лениво протянул:
   - Дражайший мой Павел Иванович, вы помните старый анекдот на тему о  том,
что есть демократия?
   - Ну... - на миг растерялся Петр.
   - Правда не помните? Демократия - это когда человека посылают к, в, и на,
а он волен идти куда захочет...
   Поза,  интонация,  усмешка  -  все  это,  вместе  взятое,   неопровержимо
свидетельствовало, что ни о  каких  шутках  и  речи  нет.  Открытое,  прямое
оскорбление. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять.
   Петру кровь бросилась в лицо, но он сдержался, пожал плечами:
   - Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил...
   - Была бы честь, была бы честь, была бы честь...  -  на  манер  известных
гардемаринов негромко пропел Черский, ухмыляясь, все так же глядя в  сторону
с холодным презрением аристократа, в упор не замечавшего выскочку-нувориша.
   Чтобы не нарываться далее на совершенно непонятные сложности, Петр  снова
пожал плечами, повернулся спиной и отошел. О  такой  реакции  Пашка  его  не
предупреждал. Похоже, пробежал меж ними целый табунок черных кошек...
   На веранде танцевали. Петр постоял, все с той же  щемящей  тоской  глядя,
как взлетают  Катины  распущенные  волосы,  как  она,  став  совсем  юной  и
невероятно красивой, раскованно  и  грациозно  отплясывает  в  такт  музыке,
словно колышется на легком ветерке пламя костра. "Пропал ты, подполковник, -
подумал он с волнующей обреченностью, - совсем пропал".
   - Павел Иванович?
   Он нехотя обернулся. Точно, оба зверя выбежали на ловца...
   - Ну  пойдем,  побеседуем,  соколы  мои...  -  сказал  он,  с  сожалением
отворачиваясь от веранды.
   Огляделся в поисках подходящего местечка, направился к дальней беседке  у
забора  из  проволочной  сетки,  ажурному  сооруженьицу  из  тонких   досок,
опять-таки в стиле древнерусских  теремов.  Оба  покорно  тащились  за  ним,
однажды показалось даже, что Рыжов тяжко вздохнул.
   Петр  первым  уселся  прямо  на  краешек   квадратного   низкого   стола,
занимавшего всю середину беседки. Вытащил сигареты, с расстановкой  выпустил
дым,  оглядел  их,  выжидательно  взиравших.  "Поциничнее,  понапористее,  -
наставлял вчера Пашка. - Чтобы ни тени сомнения не  зародилось  у  ореликов,
чтобы чувствовали  себя,  как  глупенькая  семиклассница,  когда  ее  физрук
недвусмысленно притиснет к стеночке..."
   - Ну что. друзья мои, - сказал Петр. - Близится великий день?
   Оба почти синхронно закивали в том смысле, что да, близится, Петру  в  их
взорах почудилась прямо-таки собачья преданность.  "А  ведь  Пашка,  похоже,
держит этих бобров в кулаке, - подумал  он  не  без  гордости.  -  Ишь,  как
уставились, а ведь не пацаны, не дешевые столоначальники".
   - В общем, хочу верить, что могу полностью на вас полагаться, соколы мои,
- произнес он не без металла в голосе. - Прав я, хочется думать?
   Рыжов торопливо закивал. Вальяжный Карсавин пожал плечами:
   - Какой может быть разговор, Павел  Иванович?  -  и  несколько  вымученно
усмехнулся: - Неужели вы сомневались?
   - Ну, я не сомневался... - сказал Петр. - Просто  в  последнее  время  по
Шантарску бродят разные идиотские  слухи  -  Савельев-де  здорово  треснулся
башкой об асфальт, сдал и пришел в постыдную слабость... Могу вас  заверить,
соколы, что ничего подобного нет. И башкой об асфальт не трескался,  и,  что
гораздо более важно, прежней хватки ни в коем случае не утратил...
   - Это ж видно... - заискивающе поддакнул Рыжов. - И я  не  сомневаюсь,  и
Олег Викентьевич нисколечко  не  сомневается...  Верно?  Вот  видите,  Павел
Иванович, если вам кто-то что-то нашептал  -  не  верьте  вы,  бог  а  ради,
слухам... Мы все сделаем в точности, как было прежде  оговорено.  Можете  на
нас положиться.
   - Ну смотрите, мужики... - Петр еще более подпустил металла  в  голос:  -
Давши слово - крепись, а не давши - держись...
   - Павел Иванович, - вкрадчиво сказал  Карсавин.  -  Но  мы-то,  со  своей
стороны,  можем  надеяться  на  скрупулезное  выполнение...   э-э,   прежних
договоренностей?
   - Я вам, по-моему, твердо обещал? - поднял брови Петр.
   - Да, разумеется...
   - Тогда к чему экивоки? Как вы ко мне, так и я к нам. Как  только  -  так
сразу... - протянул он многозначительно. - Вы все выполняете в точности -  и
я делаю все, что обещал... Ну как, договорились?
   Оба закивали.
   - Рад, что не пришлось в вас сомневаться... - сказал Петр,  кивнул  им  и
вышел из беседки.
   Он был доволен собой. Представления не имея,  о  чем  вообще  идет  речь,
блестяще провел партию, так, что оба они ни в чем не  засомневались,  ничего
не просекли, прямо-таки на задних лапках ходили. Смотри-ка, не столь уж  это
и  трудное  дело  -  закулисные  переговоры   бизнесменов,   финансистов   и
чиновников... Интересно, что они должны сделать  и  что  Пашка  им  в  обмен
обещал? Солидные люди, в годах - а  оба  разве  что  хвостиками  не  виляли,
исключительно по причине отсутствия хвостиков...
   Музыка  на  веранде  уже  не  играла.  Там  в  одиночестве  стояла  Лара,
облокотившись на перила, прихлебывая из высокого  бокала.  Больше  никого  в
пределах прямой видимости не наблюдалось.
   - А где общество? - непринужденно спросил Петр,  поднимаясь  к  ней.  Вот
именно, побольше непринужденности, они же с Пашкой наверняка знакомы...
   - Как обычно, лицезреют ботанические ухищрения Нины Николаевны, - кивнула
Лара в сторону высокой  стеклянной  теплицы,  изнутри  сплошь  затянутой  до
потолка какими-то вьющимися растениями. -  Охают  и  ахают  над  цветочками,
чтобы сделать приятное хозяйке... - Она допила, поставила бокал  на  широкие
перила и с дерзкой ухмылочкой балованного ребенка глянула Петру в глаза. - А
вы отчего  бродите  в  одиночестве,  господин  Савельев?  Вид  вроде  бы  не
скучающий...
   Он пожал плечами, придумывая подходящую фразу, непринужденную,  светскую.
Лара опередила:
   - Что, снова?
   - Простите?
   - Дорогой Павел Иванович, - протянула она с усмешечкой. - Бога  ради,  не
начинайте. Я согласна,  что  я  -  жемчужина,  но  никак  не  согласна  быть
жемчужиной коллекции...
   Он так и не успел сообразить, о чем идет речь, не говоря уж о том,  чтобы
ответить. Сзади послышались шаги, на веранду вышел  Черский,  остановился  в
двух шагах от них и, глядя в сторону, безразличным тоном сказал:
   - Ларка, погуляй...
   - Извините, - улыбнулась она Петру не без ехидства, спустилась с  веранды
и направилась к теплице.
   - Слушай, Павло, - нехорошо выпятив челюсть, негромко сказал Черский. - У
тебя с памятью что, в самом деле провальчики?
   - То есть? - спокойно спросил Петр.
   - Я же тебе, по-моему, говорил - если снова начнешь пускать слюнки  возле
Ларки... Организм может пострадать.
   Несмотря на его неприкрыто агрессивный тон, Петру стало вдруг смешно - до
того происходящее перекликалось с бессмертной кинокомедией. "Я тебе говорил,
доцент, чтобы больше не приходил?", "Я тебе говорил, что с лестницы  спущу?"
И в кино, и в жизни  никто  не  подозревал,  что  имеет  дело  с  двойником,
подменышем...
   - Что-то такое помню... - сказал  Петр,  гадая,  во  что  конфликт  может
вылиться.
   - А что я с твоей мордой обещал проделать, часом, не помнишь? -  нехорошо
прищурился Черский.
   "О господи, - подумал Петр без всякого страха, - угораздило же..."
   Он попросту представления не имел,  как  держался  бы  в  такой  ситуации
Пашка. Но сам он никак не хотел позволять, чтобы этот  супермен  с  красивой
проседью держался с ним, словно король дворовой шпаны,  решивший  постращать
очкарика-вундеркинда со скрипочкой.
   - Когда я бегал в школу, была такая поговорочка, - сказал он спокойно.  -
"У каждой морды хозяин есть". Не доводилось слышать? Мы с вами  почти  одних
годочков, уверен, на одном дворовом фольклоре воспитаны...
   Черский удивленно моргнул. Положительно, он  ожидал  другой  реакции.  Не
теряя времени, Петр нанес следующий удар:
   - Я охотно верю, что вы - супермен, господин Черский. Но  не  кажется  ли
вам, что на сей раз перегибаете? Или...  -  он  дерзко  ухмыльнулся:  -  Или
настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только, что
молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, -  это,  знаете
ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе...  Или  я
не прав?
   И подумал про себя: "Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне светски, без
кровянки. Свидетелей нет, обойдется".
   Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах  у  пего  явственно
читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что  сказать  в  ответ.
Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже:
   - Данила Петрович, я  вам  могу  нравиться,  могу  не  нравиться...  Дело
хозяйское, я как-никак не дорожный чек "Чейз Манхэттен Бэнк". Но  мы  же  не
пацаны на танцульках, в самом-то деле... Я думаю, исчерпан конфликт?
   - Н-ну... - растерянно пробормотал Черский. -  Слушай,  Савельев,  а  это
точно ты?
   Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся:
   - А  у  тебя  есть  сомнения?  Нет,  не  я.  Марсианин,  принявший  облик
Савельева. Не догадался?
   Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилем общения, ищет  лишь
достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать - смотрел, чуть  приподняв
плечи, с простецкой улыбкой типа: "Ну, чего прицепился?"
   Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулся и спустился с
веранды. Не утерпев, хотел оглянуться  на  Петра,  но  вовремя  справился  с
собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице,  откуда  слышались  громкие
голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж,  первое  явление
господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. И деловых
партнеров Пашкиных привел к  одному  знаменателю,  и  ревнивца  одернул,  не
прибегая к  мордобою.  Ставим  себе  пятерку  за  выдержку,  хладнокровие  и
находчивость...

   Глава восьмая
   СУПРУЖЕСКАЯ ЖИЗНЬ НЕГОЦИАНТА
   Из-за сопок, заслонявших горизонт  с  северной  стороны,  целеустремленно
наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнул  сосновые  лапы.  Со
своего места - узенькой бетонной галерейки над обрывом - Петр  видел  сквозь
просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная, могучая.  Вода
была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева с одиноким  корявым
суком.  Темнело.  От  дома  доносилась  тихая  музыка,  но  он   не   спешил
возвращаться к поредевшей компании - на душе было уютно  и  покойно  оттого,
что все пока шло нормально.
   Сзади  коротко  простучали  каблучки  по  невысокой  лесенке  из  гладких
бетонных плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила:
   - Все в порядке?
   - Ага, - сказал он, не меняя позы.
   - Нет, серьезно? Мне показалось, ты  так  смотрел,  когда  мы  плясали  с
Румянцевым... Это же все понарошку...
   - Ну слава богу, - сказал он. - А мне-то  показалось,  что  всерьез.  Уже
собирался вопросить: молилась ли ты на ночь, Дездемона?
   - Паша, ну честное слово...
   Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, до нее так и  не
дошло, что он всего лишь  шутил,  она  смотрела  с  тревогой.  Надо  ли  это
понимать так, что  Пашка  по  любому  поводу  закатывал  классические  сцены
ревности?
   - Успокойся, - сказал он насколько мог убедительнее. - Я ж шучу,  глупая.
Как там светское общество?
   -  Разъезжается  помаленьку.  Карсавин  набрался,  как  губка,  его   там
транспортируют соединенными усилиями, а Вера  почему-то  с  ним  сегодня  не
поехала... Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то странный...
   - Да нет, все в порядке, -  сказал  Петр.  -  Стороны  пришли  к  полному
взаимопониманию... Как настроение?
   - Нормально...
   - А почему напряг в голосе?
   - Ой, да никаких напрягов...
   - Врешь, - сказал он убежденно.
   - Паша, ну брось ты насчет Румянцева... Ты мне когда-нибудь поверишь, что
я - верная жена?
   "Точно, - мысленно вздохнул он. - Так себя  можно  вести,  лишь  опасаясь
сцен ревности из-за  каждого  пустяка.  Ну,  у  Пашки  всегда  было  чуточку
обострено  чувство  собственника,  даже  по  отношению  к  мелким   домашним
безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался, как
мавр венецианский".
   - Успокойся,  верная  жена,  верю...  -  сказал  он  убедительно,  слегка
приобняв ее и осторожно притягивая к себе.
   Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом оказавшейся среди
сосен, мягкие  иголки  задевали  лицо,  снизу,  от  откоса,  сладкой  волной
накатывал запах цветущей черемухи - весь крутой обрыв, до  самой  воды,  был
залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в  полном  соответствии  со
старинной  сибирской  народной  приметой  обещавшего  своим  буйством  новые
холода. Катя замерла, прижавшись  к  нему,  а  у  него  сердце  было  готово
выскочить из груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда  такого  прежде  не
было, даже в горячей юности.  Это  и  значит  -  женщина  твоей  мечты...  И
продолжалось это неимоверно долго, словно время остановилось.
   Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра бросил ее русые
волосы на лицо Петру, он  ослеп,  на  ощупь  повернул  ее  к  себе,  прижал,
прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно, исступленно,
вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен был грянуть конец
света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями - без сортировки
на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета все проблемы
казались крохотными и неважными, кроме любви.
   Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился,  когда  Катя
слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться.  Прижав  ее  голову  к  груди,
тихонько спросил:
   - Я тебе больно сделал?
   - К дереву прижал, - откликнулась она, не  шевелясь.  -  Чуть  не  сломал
бедную пихту... И костюм, наверное, перемазался... и черт с ним.
   - Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в норму, -  фыркнул  Петр
ей в ухо. - Коли уж женщина беспокоится о нарядах...
   - Да ну его к черту... - счастливо засмеялась Катя.
   - Слушай, - прошептал он ей на ухо, почти не владея собой. - Нам  в  этом
коттеджике комнатенку не отведут?
   - Конечно, как в прошлые разы,  -  прошептала  Катя,  чуть  ворохнувшись,
чтобы прижаться к нему поудобнее. - Нина так и спрашивала, не  останемся  ли
ночевать...
   - Пойдем? - сказал он, чувствуя, как тело становится невесомым настолько,
что подошвы оторвались от земли. - Прокрадемся незаметно в ту горенку...
   Сумерки еще не превратились  в  ночной  мрак,  но  им  было  Положительно
наплевать, действовала все та же магия речной свежести и черемухового цвета.
Они словно стали единым целым, двигались, как один человек. Держась за  руки
и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его  на  веранду,  в
низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, в  большой
комнате, которую они миновали на  цыпочках,  огромный,  выложенный  мрамором
камин,  какие-то  статуэтки  на  нем,  рысью  шкуру  на  стене.  Коридорчик,
филенчатая темная дверь...
   Катя втолкнула его в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней,  заложив
руки за спину. Ее голос подрагивал от сдерживаемого смеха:
   - Пашка, что с тобой? Не  узнать...  Как  школьники  на  танцах,  честное
слово...
   - Ага, - сказал он, всей пятерней раздергивая узел  галстука.  -  Значит,
вы, мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать...
   - Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как...
   - Иди сюда, - выговорил он, задыхаясь.
   - Неа, - мотнула головой Катя. - Ты меня будешь совращать,  а  я  девушка
застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная...
   - А где конкретно? Здесь? Здесь?
   Она пискнула, забарахталась, но  Петр  уже  не  мог  играть  -  притянул,
целовал, пока она не стала  задыхаться,  не  сразу  справился  с  незнакомой
застежкой шелковых брюк,  но  она  помогла,  выгибаясь  и  постанывая,  сама
сбросила остальное, белоснежной  тенью  скользнула  в  полумраке,  отвернула
покрывало на низкой кровати.
   На сей раз он не оскандалился, был неутомим  и  ласков.  Делал  все,  что
позволяла Катя, а позволяла она все. Когда схлынула буря,  они  любили  друг
друга неспешно, до боли крепко, бледная полоса лунного света косо  наползала
через комнату, пока не залила их с ног до головы призрачным  свечением.  Они
не оторвались друг от друга. Почему-то было очень важно неотрывно смотреть в
ее запрокинутое лицо - словно это не позволяло миражу растаять. Он  понимал,
что женщина в его объятиях - не мираж  и  не  морок,  но  все  равно  боялся
проснуться...
   Отставной подполковник Савельев, актер в диковинном театре, самозванец  и
подменыш, был опустошенно счастлив.  Не  было  тревог  и  печалей,  не  было
неуверенности, в его объятиях, тесно прижавшись, лежала женщина  его  мечты,
столь же усталая и довольная. Даже в мыслях считать ее чужой он уже не  мог.
Это была его женщина, за которую он собирался драться со всем белым светом -
и с черным тоже...
   - Интересные дела, - сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не
шевелясь.  -  На  старости  лет  быть  соблазненной  собственным  мужем   по
классическим канонам - от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме...
   - Жалеешь?
   - Ни капельки, - она потерлась щекой о  его  щеку.  -  Почаще  бы  так...
Пашка, ты не рассердишься?
   - Смотря на что.
   - А если я скажу жуткую глупость?
   - Тогда не рассержусь.
   - Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал.
   - Это плохо? - спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись.
   - Наоборот, глупый... Такой мне гораздо больше по душе.
   - Правда?
   - Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме  правды...  Паша...  А
всему этому - и правда конец?
   - Честное слово, - сказал он сдавленным голосом. - Поиграли  -  и  будет.
Считай, на меня нашло затмение.  С  каждым  может  случиться.  А  потом  все
кончилось. Прошло наваждение.
   - Ох, как верить хочется... - сказала она с надеждой, заставившей  сердце
бедняги подполковника заколотиться чаще. - Знал  бы  ты,  как  мне  все  это
осточертело...
   - Катенька, - сказал он тихо. - Не знаю, чем уж тебе и  клясться,  только
все будет по-новому.
   - Знать бы только, что наваждение не вернется...
   - Не надо, милая, - сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. - Ты  уж
мне поверь.
   - Только подумать, что для  этого  потребовалась  всего-навсего  дурацкая
авария...
   - Никогда не знаешь наперед, что потребуется, - сказал он  рассудительно.
- Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что и случилось по пути в Дамаск -
тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и  он  сам,  вряд  ли
могли угадать заранее...
   - Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, - серьезно сказала  Катя.  -
Чтобы уж - наверняка...

   Глава девятая
   КОРРИДА
   Он проснулся в превосходнейшем настроении  -  спал  без  задних  ног,  не
слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания  моментально
нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже испугался  чуточку.
Нехорошо, когда вокруг так хорошо...
   Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности.  Поборов  это
чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального  блеска,  принял  душ  и
вразвалочку пошел по  широкому  коридору,  бодрый,  свежий,  окрыленный.  Он
понятия не имел, какие звуки издают цимбалы,  кимвалы  и  тимпаны,  но  было
подозрение, что в душе звучат именно они.
   Бультерьер Реджи, стервец, опять  принялся  на  него  ворчать  из  своего
закутка.
   - Остынь, мышь белая, - благодушно посоветовал  Петр  и  спокойно  прошел
мимо.
   Дверь в Надину комнату была приоткрыта.  Юная  "падчерица"  -  если  быть
точным, неродная племянница - восседала перед компьютером  с  мерцавшими  на
экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам, изволила  завтракать
прямо на рабочем месте.
   Его переполняла любовь ко всему окружающему  человечеству  и  невероятное
благодушие. Хотелось шутить, каламбурить и острить. Недолго думая,  вошел  в
комнату, легонько сжал ладонями худенькие плечи и весело сообщил:
   - Говорят, читать за едой...
   Все остальное застряло в  глотке  -  Наденька  взмыла,  как  подброшенная
пружиной, тарелка  отлетела  в  сторону,  шмякнулись  на  ковер  недоеденные
макароны под красным соусом. В следующий миг тяжелая  и  острая  антикварная
вилка замаячила зубцами у самого носа Петра.
   Он поразился, увидев лицо девчонки, искаженное нешуточной яростью.  Могла
бы убивать взглядом - убила бы. Не благонравное дите  из  богатого  дома,  а
сущая мисс фурия...
   - Эй, эй! - растерянно прикрикнул он, отступив к  стене.  -  Это  что  за
коррида? Я же не бык в конце концов... Ты меня ни с кем не перепутала?
   Еще какое-то время она стояла, держа вилку на  уровне  его  глаз.  Потом,
слава тебе, господи, немного опамятовалась, отступила, но руку опускала  так
медленно, словно не  решила  еще  окончательно:  отказаться  от  задуманного
предприятия или все же воткнуть в него тяжеленный  серебряный  трезубец.  На
всякий случай Петр быстренько прикинул, как эту вилку  у  нее  выбить,  если
решит  продолжать  корриду.  Стоял   не   шевелясь,   чтобы   ненароком   не
спровоцировать новый врыв, может, это от компьютера?  Гипноз  от  неведомого
вируса? Бульварные газеты писали о чем-то подобном...
   Ну, кажется, совсем опамятовалась,  бросила  вилку  на  с  гол,  на  кучу
каких-то распечаток. Петр осторожно сказал:
   - Слушай, прелестное дитя, можно мне осведомиться, что это на тебя нашло?
Книжек про вампиров с утра начиталась? Я бы еще понял, будь у  нас  ночь  на
дворе, но белым днем-то чего пугаться?
   Надя смотрела с непонятным выражением. Он отчетливо ощущал,  что  контакт
никак не налаживается. И  ощущал  распиравшую  ее  ярость  -  очень  похоже,
обращенную именно на него...
   - Мне уйти? - осведомился он. - Или  соизволишь  объяснить,  чем  я  тебя
прогневал?
   Девчонка прошла мимо него, как мимо пустого места, плотно закрыла дверь и
негромко, напряженно спросила:
   - Когда отдашь?
   - Что?
   - Не помните, папенька? - саркастически усмехнулась она. - Снова дырки  в
памяти?
   - Ну, вообще-то...
   - Хорошая отговорочка.
   Петр чувствовал полнейшую  беспомощность  -  он  даже  отдаленно  не  мог
представить, о чем идет речь. И каверзные  наводящие  вопросы  пока  что  не
приходили в голову.
   - Не будь скотиной, - сказала Надя, уставясь исподлобья. - Ты же  обещал.
Или опять пойдут... дополнительные условия?
   - Да нет... - протянул но растерянно, пытаясь настроиться на нее, угадать
хоть самую малость. - Зачем какие-то новые условия, если я обещал... Я и  не
отказываюсь вовсе... Сколько тебе надо? - вдруг додумался он до  подходящего
вопроса.
   Может, хоть так удастся приблизиться к ключику?
   - Как это - сколько? Все. Если мне память не изменяет, мы с тобой  именно
так договаривались...
   Тупик, похоже. Если "все", то подразумевается, что и так ясно, о чем идет
речь...
   - Ты же обещал, - повторила Надя с явственным  надрывом.  -  Красиво  так
клялся насчет обоюдного доверия...
   - Надежда, - сказал он насколько мог убедительнее. - Можешь ты  поверить,
что я и в самом деле забыл? Не смотри так, после удара башкой в мозгах порой
происходит масса странностей... Ты бы не могла мне деликатно намекнуть,  что
именно я должен отдать?
   Она вздохнула:
   - Понятно. Хорошая отговорочка: травма мозгов... Скажи уж  сразу:  вообще
не отдашь или опять придется...
   - Я серьезно, - сказал он твердо.
   - И я серьезно, - отрезала девчонка непреклонно.
   Вилка валялась в опасной близости. Не звать же в случае  чего  на  помощь
Марианну или охранника? Девчонка в таком состоянии, что ждать от нее  сейчас
можно любых сюрпризов... а он по-прежнему не представлял, о чем идет речь.
   И пошел по линии  наименьшего  сопротивления.  Пожав  плечами,  осторожно
обогнул стоявшую на пути Надю, стараясь не поворачиваться к ней спиной - так
и жжет глазами! Взявшись за ручку двери, сказал:
   - Остынь, и поговорим попозже, идет? Честное слово, у меня с  памятью  не
все гладко. Веришь ты или нет, но именно так и обстоит. Охолони  малость,  а
потом  поищи  способ  мне  как-то  намекнуть,  что  именно  я  тебе  должен.
Договорились?
   Она молчала, выпрямившись - юная партизанка на допросе  в  гестапо,  хоть
статую с нее ваяй... Вздохнув, Петр  прикрыл  за  собой  дверь.  Безоблачное
настроение моментально улетучилось, чертова соплюшка все испортила. Но о чем
может идти речь?

   ...Звонок, хотя и отличавшийся  крайне  мелодичной  трелью,  на  сей  раз
взвыл, словно кот,  которому  наступили  на  хвост  или  иную  нежную  часть
организма добротно подкованным сапогом. И орал не умолкая. Петр высунулся  в
коридор. Мимо него с азартным лаем промчался Реджи, держа курс на  дверь,  а
за бультерьером спешил бдительно державший руку под полой пиджака  охранник,
без приказа покинувший отведенные ему апартаменты в "людской".  И,  наконец,
из своей комнаты  выскочила  Катя.  А  там  и  Марианна  появилась.  "Полный
кворум", - подумал Петр, последним выходя в громадную прихожую.
   Места  в  прихожей  было  достаточно,  чтобы  все  присутствующие  смогли
разместиться, не задевая друг друг а локтями. Это Петр оплошал - а остальные
воззрились на маленький экран монитора, показывавший кусок лестничной клетки
у решетки.
   Он гак и не успел увидеть из-за спин, в чем там дело и кто  трезвонит  не
переставая, но остальные прекрасно  рассмотрели.  И  кинулись  на  лестницу.
Охранник, правда, вынул руку из-под пиджака  -  но  не  пустую,  в  ней  был
пистолет...
   Когда  все,  включая  и  оглушительно  гавкавшего  Реджи,  вывалились  на
лестничную площадку, Петр смог, наконец, без помех разглядеть, что показывал
экранчик монитора. Четкость была поразительной. На  решетке  повисла  тонкая
девичья фигурка, слабо шевелившаяся, обеими руками  цеплявшаяся  за  прутья,
чтобы удержаться на ногах.
   Узнав Надю, он обомлел. Подозревая самое худшее, кинулся на лестницу. Там
уже царило относительное спокойствие.  Решетчатую  дверь  отперли,  девчонку
втащили внутрь, на охраняемый островок  сытости  и  благополучия,  толпились
вокруг - но ни в позах, ни на лицах Петр уже не отметил тревоги.
   И тут  же  сам  все  понял.  Отодвинув  Марианну,  пробился,  наконец,  к
девчонке, сидевшей на полу, нагнулся - ив нос шибанул густой запах перегара.
   Чадушко было цело-невредимо, но пьяно вдрызг.. От сердца тут же отлегло.
   Она пошевелилась,  что-то  забормотала.  Катя  беспомощно  оглянулась  на
охранника Витю. Петр подскочил, помог, вдвоем они кое-как утвердили Надю  на
ногах и повели в квартиру. Она  болталась  в  их  руках  с  грацией  морской
водоросли, временами пытаясь что-то то ли петь, то ли декламировать.  Чертов
бультерьер скакал вокруг в совершеннейшем восторге, полагая, что  это  новая
игра,  гавкал  так,  что  кое-где  в  подъезде  захлопали   двери   квартир,
послышались удивленно-недовольные голоса.
   - Павел Иваныч, подержите, - Витя свалил ему на руки  слабо  шевелившуюся
Надю и отстегнул с пояса мобильник.
   - Это зачем?
   - Вызову Земцова. Согласно инструкции.
   - Отставить,  -  сказал  Петр,  отнюдь  не  горевший  желанием  знакомить
окружающих с маленькими семейными тайнами.
   - Не могу, Павел Иванович. Обязан по инструкции. Такие вот случаи требуют
немедленного расследования и самого кропотливого анализа. С  кем  пила,  кто
поил, зачем и почему. Вы сами жестко требовали...
   Лицо у него было непреклонно-службистским. Петр  мысленно  махнул  рукой,
всецело  сосредоточившись  на  том,  чтобы  удержать  девчонку   в   подобии
вертикального положения. Крепко обхватив одной рукой, по старинному  рецепту
русских городовых принялся безжалостно тереть ей уши.
   - Ты что делаешь?! - ахнула за спиной Катя.
   - Помолчи, поможет, - сквозь зубы ответил Петр, не  отрываясь  от  своего
незатейливого занятия.
   И в самом деле помогло - юное создание стало держаться чуть  вертикальнее
и даже издавать вполне членораздельные звуки,  очень  быстро  сложившиеся  в
нечто рифмованное:
   Л-листья же-олтые над городом кружатся,
   С тихим шорохом нам под ноги ложатся...
   Облегченно вздохнув, Петр сказал:
   - А наш дворник довольно-таки большой пошляк. Разве можно так  напиваться
на рубль?
   - К-кыкой рубль? - сварливо запротестовала Надя. - Н-на полсотни баксов!
   Катя так и замерла со страдальческим лицом, растерянно глядя на законного
мужа, поддерживавшего в нелепой позе родную доченьку. Судя по ее потерянному
виду, подобных эксцессов прежде не наблюдалось, и это был Наденькин дебют на
многотрудной ниве бытового пьянства.
   - А в честь чего? - не без интереса спросил Петр, произнося слова  громко
и с расстановкой, чтобы облегчить взаимопонимание до предела.
   - А ф честь н-ничего, - объявила Наденька. -  Имею  право.  -  Она  через
плечо покосилась на Петра, расплылась в  широкой  пьяной  улыбке.  -  М-мейн
либер фатер?  Стебарь  с-системы  С-станиславского?  На  "Ос-скара"  метишь,
м-мудак? - и завернула такое, что у Петра уши едва не скрутились в трубочку,
да и у остальных, думается, тоже.
   От неожиданности Петр едва ее не выпустил, а юная "падчерица",  с  пьяной
непредсказуемостью впавшая в состояние буйного веселья, запустила  еще  одну
матерную тираду, сделавшую бы  честь  старому  боцманюге.  Попыталась  спеть
что-то непонятное. развернулась к Петру и повисла у него на шее, удивительно
цепко сомкнув руки:
   - Ты м-мудак, режиссер... Но мудак с фантазией.. Хх-очешь, я  тебе  прямо
тут отдамся? А ты отдашь все н-немедленно?  А?  Ил-ли  одного  минета  будет
достаточно?
   - Да что  ты  городишь?  -  прямо-таки  возопила  Катя  со  всем  накалом
извечного родительского заблуждения,  при  котором  искренне  полагают,  что
воспитали ангелочка - а у  него,  оказывается,  из-под  белоснежного  хитона
чертячий хвост торчит...
   Цепляясь одной рукой за шею Петра с ловкостью позабытой нынешним  молодым
поколением обезьяны  Читы,  Надя  развернулась  к  матери,  свободной  рукой
похлопала ее по щеке:
   -  К-какая  великая  артистка   погибает...   сказал   Нерон,   удавливая
Клеопатру... Или не он? Или не ее? Режиссер, мы д-договорились? В деталях?
   На счастье, именно в этот момент по лестнице затопали, в прихожую вторгся
Земцов, без всегдашнего галстука, в сопровождении  двух  своих  мальчиков  и
седого субъекта в белом халате. Началась деловая суета, в  которой  Петра  с
Катей как-то ухитрились оттереть в сторону. Появился еще один  белохалатник,
молодой верзила, громко потребовал побольше теплой воды и нашатыря. Наденьку
уволокли в ее комнату и начали без излишней  суеты  бороться  с  алкогольным
отравлением организма. Судя до долетавшим звукам, боролись на совесть,  враз
вызвав обильную рвоту.
   Катя хотела пойти туда, но Петр удержал за локоть:
   - Не мешай, они справятся...
   - Бог ты мой, такого  еще  не  было.  Два  раза  приходила  с  явственным
запашком, но это по нынешним временам настолько безобидно...
   - Хорошо хоть не наркотики, - удрученно сказал он.
   - Хорошо... - слабым эхом откликнулась Катя. Петр  усадил  ее  на  диван,
прижал к себе. Конечно, никакие слова сочувствия тут не годились. Он  просто
не мог найти нужных слов. Не мог встать на Катино место.  Его  дочке  сейчас
было бы примерно столько же. Было бы. Если бы заливший глаза водитель "ЗИЛа"
не въехал, сука, на тротуар и не смел стайку первоклассниц. С тех пор многое
и пошло наперекосяк, а потом разбилось так, что склеить не удалось...
   Из Надиной комнаты по-прежнему доносились громкие  звуки,  сопровождавшие
процесс насильственного очищения желудка. Катя всхлипнула,  не  сдержавшись.
Петр покрепче прижал ее к  себе,  совершенно  не  представляя,  чем  в  этой
ситуации помочь.
   - Я с ней потом поговорю... - пробормотал он.
   - Боже мой, но это...  Как  гром  с  ясного  неба...  Легонько  покачивая
прильнувшую к нему Катю, словно баюкая ребенка,  Петр  на  миг  почувствовал
себя  настоящим  мужем  и  отцом,  вляпавшимся  в  нешуточные   хлопоты   со
взрослеющим чадом. Правда, охватившее при этом бессилие причудливым  образом
смешалось с холодным анализом, основанным на кое-каких пьяных фразочках...
   Они долго сидели под дверью. Потом вышел Земцов  в  сопровождении  врача,
пожал плечами:
   - Наши барышни играли в больших, Екатерина Алексеевна. Надя, Лика  Перова
и Таня Капчиц.
   Инициатива, если верить  мадемуазели,  исходила  от  нее...  Это  ничего.
Никаких посторонних, никаких поисков подхода, Павел Иванович...
   - Да о чем вы?! - вскрикнула Катя. - С ней-то что?
   - Успокойтесь, - сказал седовласый врач устало. - Завтра будет  похмелиус
вульгарно, только и всего. А может, и не будет - организм молодой,  крепкий,
излишествами не подточен. Вообще-то, лучшим  средством  авторитеты  полагают
хороший ремень... Я ей ввел легонькие транки, до утра проспит. А утром, если
все же решите  проявить  гуманность,  попоите  рассольчиком.  Данный  случай
никакой опасности не представляет...

   ...Когда квартира часика через полтора отошла ко сну, Петр остался сидеть
в  кабинете.  Зародившиеся  у  него  догадки  были,  по  совести,  чертовски
неприглядными, но, размышляя холодно, отстраненно, полностью укладывались  в
картину.
   Аккуратно потушив окурок, он принялся методично,  старательно  обыскивать
кабинет. В  незапертом  письменном  столе  не  оказалось  того,  на  что  он
рассчитывал наткнуться. И нигде не оказалось. Оставалось...
   В дверь заглянула Катя, осунувшаяся, в ночном халатике:
   - Спит, стервочка... Кажется, все нормально.
   - Ты тоже ложись. -  Петр  подошел  и  поцеловал  ее  в  щеку.  -  Ничего
страшного, как сказал доктор... А я посижу. Если что, присмотрю. Иди поспи.
   - Какой тут сон... - вздохнула она и вышла.
   Петр  открыл  форточку  -  кондиционером  он   пренебрегал,   предпочитая
естественную вентиляцию, - закурил очередную  сигарету.  И  долго  сидел  за
столом, уставясь на высокий сейф прищуренным взглядом  охотника.  Подозрения
крепли.

   Глава десятая
   В ТВОРЧЕСКОЙ МАСТЕРСКОЙ
   Неизвестно, что подумали о его действиях телохранители -  должны  же  они
были что-то подумать, лицезрея, как на их глазах хозяин самолично покупает в
"Хозтоварах" разнообразные бытовые мелочи, главным образом сыпучие и жидкие?
Не исключено, решили, что дает о себе знать авария, вряд ли Пашка когда-либо
сам ходил по магазинам, да еще за этакими прозаическими вещами... Как бы там
ни было, они оказались достаточно  вышколены,  чтобы  не  переглядываться  с
понимающим видом. Молча ходили за ним из отдела в отдел  -  хваткие  ребята,
спокойные и неприметные, самые обыкновенные на вид,  ничуть  не  похожие  на
киношных амбалов, от которых  в  реальной  жизни  толку  -  чуть.  Вовсе  не
расталкивали плечами окружающих - просто двигались  рядом  в  ритме  походки
Петра, так что многие и не сообразили, в чем  тут  фокус...  Если  не  знать
заранее, пожалуй что, и не определишь, что  это  господин  новый  русский  с
охраной...
   После ужина - успел уже привыкнуть к сей церемонии  и  почти  прижился  -
Петр заперся в кабинете, сказав Кате, что собирается поработать. Разложил на
столе, на газетке, все потребное для  более  тесного  знакомства  с  сейфом,
отсыпал на отдельную бумажку сыпучего,  сколько  было  необходимо,  налил  в
рюмки из бара жидкого, приготовил все остальное. Не спеша выкурил  сигарету,
стоя у сейфа и приглядываясь к цифровым колесикам. Они сияли, как медяшка на
корабле,  где  наличествует  строгий  боцманюга.   Должно   быть,   Марианна
постаралась. Ничего нельзя утверждать  наперед,  хватка  уже  не  та,  но  с
аналогичными моделями доводилось вступать  в  интимные  отношения,  так  что
будем посмотреть...
   Аккуратно загасив в пепельнице окурок, глубоко  вздохнул  и  принялся  за
работу. Условия, если подумать, райские: времени в его распоряжении навалом,
если понадобится, можно засидеться и до утра, никто не войдет,  не  поднимет
тревогу и сигнализации при сейфе не имеется. Идиллия. Детский сад.  Это  вам
не клятый восемьдесят девятый в... ну, сие несущественно.
   Пришлось распахнуть обе форточки - в результате его хитрых манипуляций по
кабинету стал распространяться явственный, чуть резкий  химический  запашок.
Ничего, сейчас протянет... А ведь что-то начинает получаться,  господа  мои,
теперь нагреть пламенем зажигалки... Сейф открывали часто,  очень  часто,  а
это весьма даже упрощает задачу...
   Через десять минут он знал первую  цифру.  Сунув  в  рот  сигарету  и  не
прекращая работы, мысленно похвалил себя  -  кое-что  еще  могем...  А  ведь
вторая - девять, точно, девять, и с третьей начинает  проясняться...  Мощная
лупа запотела, Петр протер ее носовым платком, продолжая свое черное дело.
   Лупа, нехитрые химические реакции...  Так,  следующая...  Совсем  просто,
если хорошо умеешь это делать...
   Через  час  и  восемнадцать  минут  все  было  кончено.  Как  это  иногда
случается, с двумя цифрами вышла накладочка - вторая от конца  и  третья  от
начала не хотели, мать их, расшифровываться, но  это  уже  и  несущественно,
остальные-то известны, нерасшифрованные расположены  не  рядом,  не  так  уж
много комбинаций придется перепробовать... Опа!
   Он повернул никелированный штурвальчик - и дверца сейфа знакомо щелкнула,
знакомо дрогнула. Оставалось аккуратненько ее распахнуть, что Петр и сделал,
почествовав себя ради таких свершений рюмочкой коньяку.
   Какое-то время приглядывался к содержимому - большим  черным  альбомам  и
конвертам из плотной бумаги, - чтобы с фотографической точностью  запомнить,
как оно все лежит.
   Аккуратность - превыше всего... Взяв верхний  альбом,  Петр  положил  его
перед собой на стол,  на  отдельную  газетку,  раскрыл.  В  комнате  уже  не
пованивало химикатами, все выветрилось.
   В прозрачный пластиковый кармашек  вложен  квадратик  белейшей  бумаги  с
"каллиграфически"  выведенной  надписью:  "Пабло  де  Савельеда.   Фотороман
"Раскрытие"". У Пашки всегда был "прекрасный" почерк, это  он  царапал,  как
курица лапой...
   Первая фотография,  цветная,  отличного  качества.  Катя  с  распущенными
волосами, в белом брючном костюме стоит на  фоне  черной  -  видимо,  обитой
материей - стены, она босиком, глядя в объектив, слегка  склонила  голову  к
плечу, беззаботно улыбается. Освещение  поставлено  вполне  профессионально,
резкость в норме.
   Фото номер два. Улыбка столь же беззаботная. вполне невинная, вот  только
руки закинуты за голову, пиджачок нараспашку, брюки расстегнуты, открыто для
обозрения черное кружевное бельишко.
   Фото номер три. Та же поза, все так же расстегнуто-распахнуто, но на  сей
раз белья под костюмом нет.
   Четвертое. Теперь и пиджачка нет, обнаженная до пояса  Катя  держит  руки
перед лицом, вывернув ладони наружу, прикрывая ими глаза,  брюки  съехали  с
бедер так, что Петр хмыкнул: "Однако..."
   И так далее, и тому подобное. Вариации и комбинации  в  нехитром  наборе,
позы меняются, от вполне приемлемых до откровенно  непристойных,  одежды  па
ней становится все  меньше,  а  если  что-то  и  остается,  картины  это  не
смягчает, наоборот -  иногда  полностью  обнаженная  женщина  в  десять  раз
целомудреннее той,  что  имеет  на  себе  кое-что,  смотря  как  с  одежками
манипулировать...
   Так, теперь началась полная обнаженка. Прямо-таки ощущается, как билась в
тисках незатейливой фантазии творческая мысль фотографа, коего,  есть  такое
подозрение, иногда осеняло прямо-таки на ходу...
   Не  нужно  быть  крупным  специалистом  по  фотоэротике,   чтобы   быстро
сообразить: фантазия у "маэстро" убогая,  а  вот  ход  мыслей  довольно-таки
пакостлив. Целая серия снимков  выглядела  так,  словно  их  украдкой  делал
сексуально сдвинутый гинеколог. Петр насчитал с дюжину фоток,  за  любую  из
которых нормальная женщина просто обязана была трахнуть по голове снимавшего
его же собственной треногой или по  крайней  мере  покинуть  "фотостудию"  с
гордо задранной головой, предварительно смачно плюнув в объектив. А если она
не сделала ни того, ни другого, то выбора у нее просто не было,  приходилось
стиснуть зубы и терпеть. Она и терпит - кое-где ясно, что улыбка вымученная,
деланная, вот-вот, кажется, услышишь,  как  скрипят  зубы.  Понятно  теперь,
почему она с такой надеждой интересовалась,  не  покончено  ли  теперь  и  с
"фотостудией". Студия, м-да...
   Он закрыл альбом, просмотрев все  до  единой  фотографии.  Во  рту  стоял
привкус чего-то мерзко-тухлого. Мало ему было "театра",  стервецу.  Это  уже
перебор, определенно перебор...
   И все же одна-единственная фотография привлекла  его  настолько,  что  он
снова открыл  ту  страницу.  Наверное,  единственный  снимок,  который  Петр
похитил бы для себя, не рискуя заполучить клеймо извращенца. Очень уж удачно
получилось, и заслуги фотографа тут ни малейшей. Катя полулежала  на  черном
диване, глядя в сторону грустно, рассеянно, в  ее  позе  и  наготе  виделось
столько грации, естественности, прелести,  что  сердце  щемило  от  тоски  и
желания защитить от всех на свете опасностей.
   Пересилив себя - как насчет холодного анализа?  -  он  сердито  захлопнул
альбом и открыл другой. Тот же "каллиграфический" почерк, тот же  "Пабло  де
Савельеда", только название у фоторомана другое - "Совращение".
   Петр  педантично  просмотрел  и  это  творение  определенно  сбрендившего
"маэстро". На сей раз персонажей было двое -  Катя  в  школьном  платьице  с
белым фартуком,  волосы  старательно  заплетены  в  две  косы,  и  Марианна,
наряженная под строгую училку, в черном  старомодном  костюмчике,  в  очках.
Подробная фотолетопись совращения наивной школьницы заматерелой  лесбиянкой,
с одной стороны - удивление и стыдливость, с другой - отработанный  ласковый
напор, в конце концов - капитуляция, полный  набор  изощренных  переплетений
обнаженных тел. Черт, как же они под одной-то крышей после такого уживаются,
в глаза друг другу смотрят? Рехнуться можно...
   Однако вскоре он вынужден был признать, что поторопился с оценкой.  После
того, как добрался до третьего альбома, очередного фоторомана  с  заголовком
"Будни гестапо". Вот где ягодки... Доп-режь были цветочки.
   Катя и детина в черной маске, наряженный в аляповатую имитацию эсэсовской
формы. Снова долгий процесс раздевания, в разных  стадиях,  только  во  всем
этом активно участвует субъект, так ни разу и не  запечатленный  без  маски,
где-то в  середине  действия  оголившийся  по  пояс.  То  картинно  приложил
никелированные клещи к ее обнаженному бедру, то  разрезает  на  ней  трусики
морским кортиком - видимо, Пашка  не  отыскал  полностью  соответствовавшего
эпохе реквизита или не заботился об этом особо, - то манипулирует с веревкой
и сверкающими инструментами, такое  впечатление,  добытыми  у  какого-нибудь
дантиста. Подтекст лежит на поверхности: полная беззащитность очаровательной
жертвы в лапах уверенного в своей  безнаказанности  подонка.  А  тот  и  рад
стараться - ухмылка  вполне  натуральная,  маска  закрывает  только  верхнюю
половину лица, сразу видно, что актеришка-то получает удовольствие,  чего  о
Кате  никак  нельзя  сказать.  За  парочку  фотографий  Петр  с  несказанным
удовольствием оторвал бы руки - а то и еще что-нибудь - и тому, кто  снимал,
и тому, что выделывался в маске. Может... Нет, тип в маске -  безусловно  не
Пашка. Фигура не  та.  Зато  часы  на  его  могучем  запястье  подозрительно
напоминают те, что носит Митя Елагин...  Ну  да,  та  же  марка,  и  ремешок
соответствует. Хорошо еще, что главного "палач" с нею так и не сотворил - но
все равно, полностью нормальный в сексуальном  плане  мужик  ни  за  что  не
станет вытворять такое с собственной женой, пусть даже давным-давно разлюбил
и возненавидел. Что бы там ни было, до какого бы раздрая ни дошло  -  нельзя
такое проделывать с законной женой,  все  еще  живущей  с  тобой  под  одной
крышей.  Такого  мнения  твердо  держался  отставной  подполковник,  обычный
армеут,  а  вот   его   родной   братец,   как   выяснилось,   придерживался
противоположной точки  зрения.  "Но  ведь  это  неправильно!"  -  прямо-таки
воззвал Петр мысленно, неизвестно к кому обращаясь. Нет ничего плохого, если
здоровый нестарый  мужик  вдумчиво  изучит  очередной  номер  "Плейбоя"  или
посмотрит красивую порнуш-ку. Но ЭТО? То ли, пребывая четверть века в  рядах
бывшей  несокрушимой  и   легендарной,   превратился   понемногу   в   сущую
деревенщину, чья простая  душа  активно  сопротивляется  новейшим  городским
веяниям, то ли... то ли братец Паша, говоря  на  американский  манер,  имеет
серьезные проблемы и с половым интимом, и с буйной головушкой... или  у  НИХ
теперь так  и  полагается?  Докатилась  и  до  нас  пресловутая  сексуальная
революция? Пойми их, НОВЫХ...
   Альбомы кончились, пошли конверты, содержавшие, как не столь уж и  трудно
было догадаться, очередные щедрые  порции  женской  плоти,  главным  образом
лишенной искусственных покровов, зато  блиставшей  самыми  что  ни  на  есть
искусственными позами.
   Конверт, целиком посвященный  очаровательной  горняшке  Марианне.  Должно
быть, с ней Пашка не считал нужным особенно  церемониться:  если  фотороманы
еще  отличались  какими-то  зачатками  фантазии  и  промежуточными  стадиями
стриптиза, то снимки Марианны являли  собою  череду  сплошных  "ню".  Причем
декорацией почти всегда служила роскошная кухня  Пашкиных  хором,  а  венцом
изобретательности  выглядело  фото,  где  роль  фигового  листка   исполняла
кофемолка. В отличие от Кати Марианна, сразу видно, вкладывала в действо всю
душу  -  должно  быть,  воодушевленная  зелененькими  бумажками   с   ликами
заокеанских президентов.
   Еще конверт. Красивая длинноволосая брюнетка  лет  тридцати,  старательно
заснятая в незнакомых интерьерах довольно хорошо обставленной  квартиры.  На
сей раз нечто, напоминающее фотороманы, - определенное сходство с  альбомами
улавливается сразу, хотя снимки и лежат  в  беспорядке.  Отчего-то  "маэстро
Пабло" решил их в завершенный цикл не  объединять.  Возможно,  руки  еще  не
дошли.
   Голенькая Жанна, запечатленная в Пашкином кабинете, - в кресле, на столе,
у сейфа. Судя по всему, девочку эта забава только  развлекает,  ни  малейших
следов скованности  или  угнетенности.  Современная  девица,  бля,  новейшей
формации. То-то она подступала тогда так непринужденно...
   Телезвездочка Вика Викентьева, которую не далее как вчера  Петр  лицезрел
на голубом экране и которой вскоре должен  был,  согласно  Пашкиному  плану,
дать обширное рекламное интервью. Где-то  на  природе,  на  фоне  сосен,  на
усыпанной жарками поляне, в стиле "испуганная  нимфа".  То  цветущей  веткой
якобы невзначай прикрылась, то будто бы собирает малину в голом виде, нимало
этим не смущаясь и не подозревая о нацеленном на нее объективе.
   Петр поймал себя на том, что бормочет под нос:
   - Ну, по крайней мере, ни зоофилии, ни педофилии... И то хлеб.
   Поторопился облегченно вздохнуть, поторопился. Ну и вечерок сегодня...
   Последний конверт если и  не  поверг  его  в  шок,  то  по  крайней  мере
основательно подрастрепал нервишки.
   "Мать твою, - прямо-таки взвыл он, - должен же быть какой-то  предел?  Ну
за что мне это - заглянув в душу к родному брату, узнать о нем все это?!"
   Наденька. Сначала - относительно невинно, в купальничке. Позы не то чтобы
самые целомудренные, но и не отмеченные, выражаясь высоким  штилем,  печатью
порока. Раскованные, пожалуй что, - и только, и не более того.
   Потом - почище. От купальника одни трусики остались, а там и они  куда-то
делись.  Все  пошло  по  накатанной  колее  -  голая   девчонка   в   позах,
скопированных, на первый взгляд, с тех  мутных  от  многократной  пересъемки
фотографий, которые в советские времена продавали  по  поездам  немтыри.  Не
вкладывает душу в позирование, но и принужденной под приставленным  к  горлу
лезвием  уж  никак  не  выглядит.  Стодолларовая  бумажка  вместо   фигового
листочка. А тут - ни листочков, ни их заменителей, дальше еще хлеще, вновь в
голову лезет спятивший на сексуальной почве гинеколог. Каким  образом  Пашке
удалось ее на это подвигнуть?
   А на это? Голая Надя в объятиях  голой  Марианны  -  снова  полный  набор
лесбоса, от которого  уже  мутит.  И  опять  появляется  раздетый  до  пояса
замаскированный детина с елагинскими часами на запястье - слава богу, на сей
раз без всяких палаческих инструментов, то платьишко с девчонки снимает,  то
остальное, то держит ее на коленях, расположив лапищи так, что  оторвать  бы
ему их напрочь. Всплеск творческой фантазии - здесь Надя сидит обнаженной за
клавиатурой компьютера, здесь - прикрывается  лезвием  обнаженной  старинной
сабли, вот она, эта самая сабля, на стене висит.
   Петра вдруг пронзила мысль - неужели Пашка и ЕЕ? Не  лукавь  перед  самим
собой - скорее всего, так дело и обстоит. Начал уже разбираться в лабиринтах
сознания братца, поскольку лабиринты не столь уж и запутанные. Коли уж долго
и старательно снимал ее ЭТАК, не мог не довести до логического конца. Теперь
понятно, почему она так странно держалась с  "папенькой",  почему  порой  во
взгляде сквозило недвусмысленное отвращение,  почему,  наконец,  кидалась  с
вилкой. Пашка, похоже, обещал вернуть ей  снимки,  но  что-то  не  торопился
обещание выполнять. Вот они и негативы, в пластиковых  баночках,  аккуратный
рядок на нижней полке сейфа. "Гестапо"... Катя... Надя...
   Петр  чувствовал  себя  так,  словно  вывалялся  даже  не  в  грязи  -  в
натуральнейшем  дерьме.  Какое-то  время  пребывал   в   полной   панической
растерянности: немыслимым казалось теперь сидеть и ничего не делать.  Что-то
следовало  немедленно  предпринять,  что-то  сказать,  исправить,  отменить,
вернуть, уничтожить...
   Он с превеликим трудом взял себя в руки. Как-никак  это  был  его  родной
брат - а жизнь на грешной земле, он давно уже  успел  обнаружить,  чертовски
замысловата, ни за что не укладывается  в  ходульные  схемы.  Особенно  если
вспомнить о ТОМ, кто сказал однажды: не судите, и не судимы будете.
   Какое у него было право не то чтобы судить - выносить приговоры и ставить
диагнозы? Что он знал о взаимоотношениях всех этих людей, о  их  характерах,
привычках и побуждениях? Вполне могло оказаться, что всех -  ну,  или  почти
всех - сложившееся положение дел вполне устраивает. Катя  обрадовалась,  что
не будет больше ни "театра", ни "фотостудии", а Наденька вроде бы  тяготится
навязанным ей занятием...  но  опять-таки  кто  ему  дал  право  все  ломать
вдребезги и пополам? Считать себя обладателем истины в последней  инстанции?
Все они слишком долго жили этой жизнью - и вдруг  незваный  гость,  метеором
ворвавшись в их бытие, в  три  секунды  расставит  все  по  местам,  наведет
благолепие и восстановит высокую мораль? Ха... Ангел нашелся... А как насчет
того, чтобы в охотку спать с чужой женой под видом ее законного суп-руга?
   "Но я же ее люблю! - возопила раздерганная душа. - Я ее  люблю.  Я  хочу,
чтобы она была счастлива, спокойна, чтобы забыла обо всех этих  "палачах"  и
объективах... Как же быть-то, господи? Что тут придумать? И можно ли  что-то
придумать? Если, проявив благородство, отдать Надюшке и  пухлый  конверт,  и
негативы - чем это потом обернется и к каким коллизиям приведет?
   Он долго сидел  за  столом,  уперев  локти  в  полированную  доску,  сжав
ладонями виски. В душе мешались безмерное сожаление - и к себе, и к Пашке, и
к Кате с Надей, и злость непонятно на кого. Давненько уже не попадал в такие
тупики. Совершенно ничего не приходило в голову.
   В конце концов,  решив,  что  утро  вечера  мудренее,  встал  и  принялся
тщательно  ликвидировать  всякие  следы  долгой  и  кропотливой   работы   с
творческой мастерской широко известного в узких  кругах  фотохудожника  дона
Пабло. Убрал альбомы и конверты в  сейф,  расположив  их  в  скрупулезнейшем
прежнем порядке, захлопнул дверцу и сбил код. Химикаты сложил в  пластиковый
пакет - выбросить завтра в мусорное ведро,  никто  ничего  не  заподозрит...
Лупу - в стол, сама по себе она подозрений ни у кого не пробудит.
   Приняв душ, поплелся в спальню, уже привычно ориентируясь в погруженной в
темноту квартире. Реджи сонно заворчал и тут же заткнулся - привыкает, крыса
белая...
   Осторожненько пролез под одеяло, лег на почтительном расстоянии от  ровно
дышавшей Кати, искренне надеясь, что она спит.  Ошибся  -  она  ворохнулась,
придвинулась, вопросительно провела ладонью по щеке, но шее.
   Как ни тянуло его к этой женщине, на сегодняшний вечер он, честное слово,
перестал быть мужиком - после знакомства с  содержимым  сейфа.  Все  напрочь
отшибло, и запашок дерьма до сих пор ощущается.
   - Катенька, замотался я адски, - виновато прошептал он. - Уж прости.
   Она сговорчиво поцеловала Петра в щеку,  еще  раз  погладила  по  щеке  и
отодвинулась. Ему хотелось выть.

   Часть вторая
   ДВА МИНУС ОДИН - ПОЛУЧИТСЯ ДВА

   Глава первая
   КАК СОЗДАЕТСЯ ИМИДЖ В ШАНТАРСКЕ
   Петр трудился, как отбойный молоток. Впервые за все  время  добровольного
самозванства пришлось так вкалывать - правда,  исключительно  орудием  труда
негоцианта,  роскошной  пар-керовской  авторучкой.  Но  все   равно   работы
навалилось столько, что кисть давно уже ныла и он три раза делал передышку.
   Он подмахивал бумаги -  той  самой  своей  НЫ-НЕШНЕЙ  подписью,  то  бишь
изменившимся после аварии автографом г-на Павла Савельева. Первые  несколько
документов он по врожденной добросовестности  пытался  прочитать,  но  очень
быстро осознал, что даже просто пробегать  их  взглядом  никак  не  удастся,
иначе просидят до завтрашнего утра.
   И трудился с  тупой  четкостью  автомата.  Или  компостера,  пробивающего
билетики в автобусе. Косарев клал целую стопу, с ловкостью карточного шулера
снимал один за другим, молча - он тоже уже утомился повторять "вот здесь", в
глотке пересохло - указывал пальцем. Петр  подмахивал.  Первый  заместитель,
Пашкина то ли правая, то ли  левая  десница,  старался,  как  мог,  суетился
возле-около, шуршал бумагами - невысоконький, лысый, услужливый.
   Картотека - щелк! Косарев Николай Фомич, из бывших советских  снабженцев,
дока, жох и прохиндей -  это  и  понятно,  как  нельзя  более  подходит  для
ответственной тайной миссии по подстраховке двойника, - в разгар перестройки
намекал  журналистам  о  своем   отдаленном   родстве   с   репрессированным
комсомольским вожаком, а когда перестройка  как-то  незаметно  сдохла,  стал
осторожненько примазываться к другой известной во времена  оны  исторической
личности, правда, с обратным знаком -  шантарскому  купчине  первой  гильдии
Косареву, тому самому, что при царе заколотил пьяного  пристава  в  бочку  и
спустил с обрыва, а за годик до Великого Октября сбежал со всеми  капиталами
в Китай и стал там министром финансов у  какого-то  генерала-сепаратиста.  В
душе холуй и лизоблюд (сказывается биография), однако вполне надежен.
   - Позвольте, а это что за чудасия? - спросил  Петр,  в  момент  очередной
передышки успевший пробежать глазами очередной не подписанный пока документ.
- Договор на вооруженную охрану золотых часов...
   - Вот этих самых, что у вас на запястье,  -  подхихикнув  с  угодливостью
чеховского персонажа. кивнул Николай Фомич. - Видите ли, в законах о частной
охране полно глупейших прорех. Не имеют права ваши  телохранители  применять
огне-стрельное оружие, пусть и законнейшее, для защиты  вашей  личности  при
злодейском покушении. Зато могут налить в лоб любому, кто покусится на  ваше
имущество. А поскольку часики у вас на руке постоянно, то на основании  сего
договора они и будут палить хоть с обеих  рук  -  они  часики  защищают,  на
дозволенном основании... Улавливаете полезный нюанс?
   -  Улавливаю,  -  покрутил  головой  Петр  и  лихо  подмахнул  договор  о
вооруженной  охране  принадлежащих  П.И.  Савельеву  золотых   часов   марки
"Ро-лекс", стоимостью пятнадцать тысяч... ма-ама родная!
   Нет, все правильно, пятнадцать тысяч долларов США. Ну, Пашка! Петр  сразу
почувствовал себя скованно, лишний раз боялся сделать резкое  движение  -  а
он-то небрежно бросал эти ходунцы на столик, в "Кедровом  бору"  даже  задел
ими чувствительно о притолоку.
   Прикинув  на  глаз  толщину  оставшейся  бумажной  груды,   он   в   душе
возрадовался. Зря, как тут же выяснилось. Появилась эффектная дама,  главный
бухгалтер, принесла новую гору бумаг - уже чисто финансовая документация.  В
отличие от бумаг Фомича, эти приходилось подмахивать как минимум в двух-трех
местах каждую. В глазах уже рябило  -  платежные  поручения,  подтверждения,
авизо, ведомости, договоры с "Шантарским кредитом", еще какими-то банками  -
иные названия знакомы из газет, иные видел впервые, - в основном столичными,
но попадались и иностранные...
   Украдкой он бросал на бухгалтершу заинтересованные взгляды. Было  на  что
засмотреться. Красивая молодая женщина лет тридцати, невыразимо  продуманная
во всем - строгой одежде, прическе, драгоценностях. Этакая Снежная  Королева
- море  красоты  и  бездна  холодной  деловой  чопорности.  Невозможно  было
представить, что ближе к ночи она все это снимает, распускает по плечам  эти
великолепные волосы,  ложится  в  постель  с  самым  обыкновенным  существом
мужского пола и позволяет...
   Рука трудилась, а мозги оставались свободными, и он не без интереса  стал
гадать - как у Пашки с этой? Никак не мог беспутный братец пропустить ТАКУЮ.
Касаемо главной бухгалтерши Пашка говорил лишь, что кадр это особо ценный  и
обращаться  следует  исключительно  на  уровне  "имя-отчество",  боже  упаси
вульгарно назвать по имени. Интересно, о чем это говорит? Говоря проще, спит
с ней Пашка или нет? Вообще-то, не Жанна, не Анжела и не Марианна - всего-то
навсего Ирина Сергеевна. Что ни о чем еще не говорит...
   Перехватив его неосторожный взгляд, Снежная Королева не повела и  бровью.
Соболиной. Продолжала подкладывать ему бумаги, всякий раз мелодичным голосом
сообщая:
   - Здесь, пожалуйста. Здесь, прошу вас. Когда со всем принесенным ею  было
покончено, Ирина свет Сергеевна снизошла до  улыбки,  на  миг  сделавшей  ее
живой:
   - Благодарю вас, Павел Иванович. И вышла, унося свою цифирь. Петр  так  и
смот-рел ей вслед. Спохватившись, откашлялся:
   - М-да...
   - Очень тонко подмечено, - сладеньким голосом встрял Косарев. - Именно  -
м-да...
   - Скажите, Николай Фомич, а у... у меня с ней ничего такого...
   - Да что вы, Павел Иванович! -  казалось,  даже  испугался  слегка  лысый
прохвост. - Неприступная женщина, блюдет супружескую  верность  с  упорством
каменной статуи... Вы в первое время делали подходцы, если  не  помните,  но
потом  даже  вам  стало  ясно,  что  номер,  простите,  дохлый  и   надлежит
пользоваться лишь ее  деловыми  качествами.  Кои  опять-таки  на  высочайшем
уровне...
   Он улыбнулся так льстиво, с таким  проворством  поднес  сунувшему  в  рот
сигарету Петру щелкнувшую зажигалку, что тому стало неловко:
   - Николай Фомич, я ведь, собственно, не он, а я...
   - Сходство, простите, поразительное, - пожал плечами Николай Фомич. - Так
что я уж не буду привыкать к некоей выходящей из рамок фамильярности,  чтобы
потом не было сложностей... Нет. но сходство, конечно... Я вам еще нужен?
   - Нет пока. Можете идти.
   Раскланявшись. Фомич вывалился из кабинета. Петр задумчиво пускал дым.  В
душе сидела  небольшая,  поганенькая  заноза  -  из-за  вчерашних  открытий,
сделанных в сейфе. Многое можно понять,  оправдать  и  простить,  но  ЭТО  -
пардон, за гранью. Надюшка - почти ребенок. Стоп, стоп. Не будем забывать об
акселерации, пресса преподносит массу примеров...  вполне  может  оказаться,
что у этого дитяти уже перебывало полдюжины любовничков  из  ее  же  элитной
школы. Или такими умозаключениями ты  просто  пытаешься  перед  самим  собой
выгородить Пашку? С-ситуация...  Нервничает  девка,  сама  не  своя.  И  как
прикажете поступить при такой вот коллизии? Отдать ей снимки? А Пашка?
   Потолковать,  как  мужик  с  мужиком,  объяснить  все?  Что,  собственно,
объяснить? Что так нормальные, настоящие мужики не  поступают?  Что  это  не
есть высокоморально? А по какому праву? Дело деликатнейшее... И Марианна  на
половине снимков, мать ее, куклу-соучастницу... Есть ли у него право  в  это
лезть? Но девчонка-то сама не своя, напилась, дуреха... Любе было бы столько
же...
   Он сидел, погрузившись в тягостные раздумья, и не мог прийти  ни  к  чему
определенному. И потому даже обрадовался, когда на селекторе  запульсировала
зеленая лампочка.
   - Да?
   - Павел Иванович, только что звонили с телевидения, - доложила  Жанна.  -
Говорят, была договоренность... Им выезжать?
   "Ах да, - спохватился  Петр.  -  Конечно  же,  телевидение.  Передача,  в
очередной  раз  повествующая  городу  и  миру,  насколько  честен  негоциант
Савельев и как он  оборотисто  привлекает  в  область  немеренную  импортную
денежку".
   - Конечно, - сказал он. - Пусть выезжают, я буду ждать.
   Нажал клавишу. Достал  из  стола  две  коробочки  с  Пашкиными  орденами,
поставил перед собой, стал не торопясь надевать. Все-таки чужие,  а  таскать
чужие ордена - не  в  традициях  русского  офицерства.  Свои,  к  сожалению,
пришлось отдать Пашке на временное хранение  вместе  со  всеми  документами,
формой, чемоданом. Если подумать, сейчас при нем не было ни  единой  мелочи,
способной засвидетельствовать,  что  он  -  Петр,  а  не  Павел.  Разве  что
физиономия - но и она,  собственно  говоря,  принадлежала  в  данный  момент
Павлу... Интересное положеньице. А если Пашке -  тьфу,  тьфу!  -  упадет  на
голову кирпич? Начнешь доказывать, что ты - Петр Иванович, могут сгоряча и в
психушку запереть...
   Он торопливо прошел к тайнику за  картиной  и,  пользуясь  кратким  мигом
передышки перед  визитом  телевизионщиков,  оросил  мятущуюся  душу  глотком
хорошего коньяка. Так и не решив, как быть с Надей.

   ...Жанна, придерживая рукой распахнутую дверь, бесстрастно доложила:
   - Павел Иванович, группа с телевидения.
   И,  пропустив  в  кабинет  всех  троих,  прежде  чем  прикрыть  дверь,  с
неприкрытой обидой повела на  Петра  умело  подведенным  черным  глазом.  Он
ухмыльнулся про себя - девочка, конечно же, тихо ревновала, но он-то не  был
ни в чем виноват, это все Пашка, его подробные инструкции...
   Группа  состояла  из  двух  молодых  людей,   нагруженных   треногами   и
объемистыми ящиками в металлических футлярах,  а  возглавляла  ее  смазливая
девица в черной юбке и строгой белой блузке, в модных  очках,  с  аккуратной
челочкой и "конским хвостиком". На первый  взгляд  она  казалась  невероятно
добродетельной и напрочь лишенной игривости, но Пашка, разумеется, ошибиться
не мог - о ней и шла речь, а не о ком-то другом...
   Впрочем, Петр, когда она оказалась совсем  близко,  сразу  подметил,  что
очки - откровенная бутафория. Стекла простые, без следа диоптрий.  А  наряд,
надо полагать, символизирует строгий деловой стиль  будущей  передачи.  Пока
молодые   люди,   тихонько   перебрасываясь    профессиональной    словесной
абракадаброй,  "ставили  свет"  и   что-то   там   еще,   Петр   старательно
прихорашивался перед зеркалом. На  его  взгляд,  лента  шейного  креста  "За
заслуги перед Отечеством" была длинновата, но Пашка,  надо  полагать,  знает
лучше. Интересно, что же он  себе  вторую  степень  не  выбил,  со  звездой?
"Трешкой" ограничился?
   Зато "дружбу народов" Петр, имевший некоторый опыт обращения  с  орденами
на  обычной  колодке,  прикрепил  идеально.  Интересно,  за  что  это  Пашка
сподобился?  Какую  такую  дружбу  народов   налаживал?   Совершенно   забыл
спросить...
   Он споткнулся о толстый кабель, торопливо попросил:
   - Давайте не будем меня снимать за столом, придумаем что-то другое...
   Чертовски не хотелось, чтобы в камеру попал Катин портрет.
   - Ну конечно, Павел Иванович, - откликнулась белобрысая телезвездочка.  -
Совки могут неправильно понять, далек наш народ от западной раскованности...
   "Интересно,  ты-то  из  каких  таких  Кембриджей  вылупилась?"  -  так  и
подмывало его спросить. Промолчал, конечно. Не  стоило  вылезать  со  своими
плебейскими репликами.
   Наконец два вьюноши отладили все  потребное.  Критически  обозрев  Петра,
усадили его в кресло в уголке, прицепили на  лацкан  крохотный  микрофон  на
длинном тонком проводе. Один вьюнош встал у камеры, второму дела не нашлось.
   - Раскованнее, Павел Иванович, - потребовала девица. - Что-то вы  сегодня
зажаты...
   Он добросовестно попытался придать себе раскованность. Проклятый крест то
и дело съезжал набок, и Петр в конце концов спросил напрямую:
   - Может, мне эту регалию как-нибудь булавкой зафиксировать?
   - Ну зачем же? - пожала  девица  полными  плечиками.  -  Будет  выглядеть
вполне естественно  -  вы  к  заслуженной  награде  давно  привыкли,  вполне
допустима  легонькая  небрежность,  не   стоит   выглядеть   свежеиспеченным
кавалером... Начали?
   Он  выпрямился  в  кресле,  насколько  мог,   сделав   небрежно-вальяжную
физиономию. Всякое бывало, а вот сниматься  для  ТВ  приходилось  впервые  в
жизни.
   Девица закинула ногу на ногу, превратив  черную  юбчонку  в  нечто  чисто
символическое, положила на колено большой блокнот,  нацелилась  на  страницу
авторучкой. Все это, Петр определил, -  для  чистого  понта.  Страницы  были
чистые. Юная деловая дамочка, потребно для имиджа..."
   Она обворожительно улыбнулась в камеру:
   - Добрый день, дамы и господа. В  эфире  -  "Деловой  Шантарск"  с  Викой
Викентьевой. Сегодня нас любезно пригласил в гости один из капитанов местной
промышленности, шантарский Эндрю Карнеги, если можно так выразиться, - Павел
Иванович Савельев. Павел Иванович, первый и самый волнующий вопрос,  конечно
же, - судьба Тарба-чанского проекта, имеющего огромное значение для области.
Вы можете поделиться секретами?
   - Собственно, никаких секретов на сегодняшний день и не существует уже, -
степенно сказал Петр, неотрывно глядя в камеру, словно птичка  на  удава.  -
Уже через три дня в  Шантарск  прилетают  представитель  премьер-министра  и
иностранные инвесторы. Они проведут у нас несколько  дней,  будут  проведены
переговоры по окончательному согласованию документов, проведем, - он  поймал
себя на том, что употребляет "проведем" чуть ли не через слово и  задумался,
какой бы другой термин подыскать, - одним  словом...  проведем  (тьфу  ты!),
если можно так выразиться, окончательную притирку... поскольку речь идет  об
огромном  пакете  документов,   охватывающем   интересы   доброй   полусотни
шантарских предприятий и организаций...
   Вряд ли Пашка будет в претензии. Все, что он написал, Петр  проштудировал
четыре раза и сейчас чесал без малейшей заминки, разве что речь вдруг обрела
противный  канцелярский  привкус,  в  голову,  как  ни  бился,  лезли   одни
бюрократические перлы.
   - И после этого начнется финансирование?
   - Да, в самые сжатые сроки после подписания, - кивнул Петр,  уже  немного
освоившись с мутно-темной стеклянной линзой камеры и позволяя себе временами
отводить от нее взгляд. Правда, при  этом  следовало  зорко  следить,  чтобы
взгляд не упирался слишком часто в  обнаженные  ножки  Вики  Викен-тьевой  -
вдруг на голубом экране это будет смотреться как-то неподобающе?
   Зато сама Вика  подобными  страхами  не  страдала  ничуть  -  то  и  дело
подбирала такие позы, чтобы будущие телезрители могли в полной мере  оценить
длину и стройность ножек. При этом она непринужденно  и  весьма  убедительно
черкала что-то в своем блокноте, но Петр-то видел со своего места,  что  это
самые обычные каракули,  имеющие  отдаленное  сходство  с  буквами.  Правда,
телезри-тельно этого просечь ну никак не мог.
   - Другими словами, наш, фигурально выражаясь, космический  корабль  стоит
на старте и ожидает лишь команду на взлет?
   - Вы подобрали очень удачное сравнение, Вика,  -  сказал  Петр,  позволив
себе немного не предусмотренной сценарием отсебятины. -  Именно  космический
корабль, который выведет нашу область на непроторенные доселе орбиты...
   Это тоже была отсебятина. Он испугался, не перехватил ли  с  пафосом,  но
Вика благосклонно, с умненьким видом кивала, то и  дело  выводя  в  блокноте
новую порцию кривулек, и  Петр  приободрился,  окончательно  расставшись  со
страхом перед камерой. "В сущности, не столь  уж  мудреное  занятие.  Насчет
непроторенных орбит получилось неплохо, если Пашке не  понравится,  не  знаю
уж, чем ему и угодить".
   - По-моему, сумма инвестиций превышает триста миллионов долларов?
   - Пока я предпочел бы говорить о первом транше. сто пятьдесят  миллионов,
- солидно поправил Петр, в который раз попытавшись понять умом эту сумму, но
вновь отчаявшийся осознать ее реальность.
   Интересно,  сколько  из  этой   умопомрачительной   суммочки   достанется
непосредственно "Дюранда-лю"? Надо полагать, нехилая доля,  иначе  Пашка  не
старался бы так, не выдумывал фокус с двойником...
   - И все эти деньги достанутся области?
   - Ну разумеется, - усмехнулся Петр.  -  Это  масса  новых  рабочих  мест,
множество проектов, обеспечивающих занятость на  несколько  лет  вперед  для
тысяч наших земляков. Не сочтите за саморекламу, но мы, все, кто участвует в
этом проекте, не намерены уподобляться иным шустрым  господам,  ухитрившимся
подевать западные кредиты неведомо куда...
   - Видимо, то, что Москва выбрала именно вас и ваших партнеров, как раз  и
объясняется вашей безукоризненной репутацией за все эти  десять  лет  вашего
пребывания в частном бизнесе?
   - Я очень надеюсь, что именно эти  соображения  оказались  в  свое  время
решающими, - скромно сказал Петр.
   В общем, все ее вопросы он  знал  наперед  -  опять-таки  Пашка  снабдил.
Вполне возможно, сам и составлял-редактировал. Вот,  значит,  как  создаются
безукоризненные репутации - в том числе и  с  помощью  таких  вот  голоногих
девочек...
   - Павел Иванович, я понимаю, что в нескольких фразах ни за что не удастся
пересказать секрет  и  суть  вашего  успеха,  -  молвила  Вика  с  явственно
просматривавшимся пиететом. - Но все же, если в двух словах? Как вам все это
удалось?
   Петр старательно наморщил лоб, подпер кулаком подбородок, опустил взор  -
опять-таки поневоле оказавшись вынужденным обозреть ее ножки,  -  подумал  и
заключил:
   - Дело  в  направленности  бизнеса,  Вика.  Меня  никогда  не  привлекали
финансовые спекуляции, столь популярное в нашем  многострадальном  отечестве
деланье денег из воздуха. Так уж сложилось, что я десять лет производил. Шел
по  пути,  указанному  Эндрю  Карнеги,  Генри  Фордом,  плеядой   выдающихся
предпринимателей  старой   России   -   Рябушинским,   Путиловым,   Гужоном,
Третьяковым...
   Почему-то именно сейчас ему на ум пришли кипы фотографий - тех, из сейфа.
Так и плясали перед глазами. Однако следовало отдать Пашке должное:  все,  о
чем Петр только что тарахтел, и в самом деле имело место.  Все  было  чистой
правдой - ухитрился ведь  беспутный  братец,  пусть  он  трижды  сексуальный
маньяк, все  эти  десять  годочков  заниматься  производством,  нарабатывать
надежную репутацию. В столице  сидят  не  дураки,  примитивному  финансовому
выжиге  вряд  ли  позволили  бы  и  на  километр  приблизиться  к  нынешнему
премьер-министру... Судя  по  кипе  документов,  которые  он  проштудировал,
Тарбачанский проект - вещь серьезная. И, в конце концов,  неизвестно  еще  в
точности, как развлекались в свободное время господа с мистерами -  все  эти
Форды, Путиловы и Гужоны...
   - По городу ходят слухи о какой-то странной аварии... - с улыбкой сказала
Вика. - Некоторые, с позволения сказать, средства массовой информации, - она
сделала презрительную гримаску, - пишут всякие глупости...
   - Вот пусть эти глупости и  остаются  на  их  совести,  -  отрепетировано
продекламировал Петр. -  Комментировать  что-либо,  полемизировать  с  этими
субъектами в приличном обществе попросту не  принято.  Глупая  была  авария,
согласен. Плохо наши дороги  приспособлены  к  западным  машинам...  Но  вы,
надеюсь, видите, да и телезрители тоже, -  он  глянул  в  камеру,  -  что  я
нахожусь в самой прекрасной форме. Есть на свете  ангелы-хранители,  что  ни
говорите...
   - Это понятно, - подхватила  Вика.  -  Такие  люди,  как  вы,  необходимы
России...
   Петр смущенно потупился. Сказал, не поднимая взгляд:
   - Мы просто стараемся по мере сил быть полезными стране, уж  простите  за
высокие слова...
   Еще с дюжину вопросов - о семейной жизни, конечно же, характеризовавшейся
исключительной стабильностью и теплом родного очага, о партнерах  -  как  на
подбор, людях компетентнейших и честнейших, так что просто удивительно,  что
им еще  не  воздвигли  монументы  при  жизни;  о  московских  и  иностранных
участниках проекта, светочах государственного мышления и  светилах  бизнеса.
Поименное перечисление десятка людей, всемерно заслуживших такую честь, - от
московской и областной администраций до верных кадров "Дюранда-ля", скромных
тружеников, на чьи  плечи  ляжет  немалая  ответственность  перед  державой.
Несколько Викиных цветистых комплиментов - и представление кончилось.
   Облегченно вздохнув, Петр  порывисто  встал  было.  но  чертов  микрофон,
пришпиленный к лацкану, потянул назад, как  рыбку  на  крючке.  Он  смущенно
плюхнулся в кресло, а один из телеюношей торопливо кинулся избавить  его  от
реквизита. Потом оба шустро принялись паковать свои причиндалы.
   Воровато покосившись  на  них,  Петр  налил  себе  коньячку  -  заслужил.
Расслышал, как Вика негромко сказала тому, что  был  не  в  пример  патлатее
напарника:
   - Коль, вы поезжайте на студию, а я на часок задержусь. Есть еще  детали,
о которых лучше побеседовать без камеры...
   Петр подметил, что юнец понятливо покосился  на  него  и  состроил  такую
физиономию, будто собирался подмигнуть напарнику, - но  в  последний  момент
разумно передумал, стервец. Взвалив на плечи ящики, подхватив  треноги,  оба
направились к выходу. Жанна с деланным почтением придержала для  них  дверь,
покосилась на Петра, сделала каменное лицо и медленно притворила створку.
   Оставшись с  ним  наедине,  Вика  моментально  преобразилась  -  беспечно
запустила блокнотом, ловко зашвырнув его в свою расстегнутую  сумку,  обеими
руками сняла заколку, встряхнула  головой,  распустив  волосы,  сняла  очки,
столь же небрежно швырнув в сумку. Перекинула великолепные ноги через мягкий
подлокотник  кресла,  уютно  в  нем  раскинувшись,  похлопала   ладонью   по
темно-коричневой коже:
   -  Идите  сюда,  мистер  Карнеги,  продолжим   интервью.   Многих   наших
телезрителей интересует, как вы относитесь к сексу на рабочем месте...
   Петр осторожно присел рядом.  Телезвездочка  непринужденно  потянулась  к
нему, сняла с шеи алый крест с золотым орлом, повертела:
   - Дашь пока поносить?
   - Валяй, - кивнул он.
   Вика  проворно  накинула  ленту  себе  на  шею,  высвободив  из-под   нее
спутавшиеся волосы, преспокойно расстегнула блузку сверху донизу, примостила
посверкивающую  эмалью  и  позолотой  регалию  на   груди,   меж   узенькими
тесемочками черного бюстгальтера. Полюбовалась, склонив голову к плечу:
   - А что, красиво... Слушай, а почему ты не мог выбить со звездой,  как  у
Пугачихи?
   - Потому что Пугачиха - звезда,  а  я,  ежели  прикинуть,  не  более  чем
звездюк, - не раздумывая, поведал Петр.
   Девчонка фыркнула и непринужденнейшим  образом  принялась  разоблачаться.
Когда из одежды на ней остался только орден, подошла к его столу, уселась на
его место и старательно скопировала Катину позу:
   - Похожа?
   - Не очень, - сказал он сдержанно.
   - Все, умолкаю... Жена - это  святое...  -  Она  выбралась  из-за  стола,
танцующей  походкой  приблизилась   к   Петру   и   без   всякого   смущения
поинтересовалась: - Какие будут указания? Или проявить инициативу?
   "Хорошенькие же картинки повидали эти стены". -  машинально  отметил  он,
снимая пиджак. Замешкался,  прикидывая,  как  же  выти  из  положения  ввиду
отсутствия какой бы то ни было мебели, пригодной для занятия  горизонтальной
позиции, но тут же столкнулся с проявленной инициативой и поплыл по течению.
Примостил ее в обширном кожаном кресле и добросовестно  принялся  копировать
Пашку - судя но ее реакции, небесталанно.
   Очень может быть, она притворялась и подыгрывала,  но  охала,  стонала  и
закатывала глаза столь естественно, что Петр вскорости отбросил притворство,
увлекшись. Пошел процесс, и шел, и шел, только позы менялись.  В  финале  он
вынужден был признать, что хваленая заокеанская Моника определенно кое в чем
проигрывает Вике, поскольку настоящий артистизм и виртуозность ни с  чем  не
спутаешь, даже если и не имел чести общаться с Моникой.
   Пока она плескалась в душевой, сидел в том же кресле, похлопывая себя  по
колену заблаговременно приготовленным Пашкой конвертиком с пятью сотенными -
разумеется, не  "деревянными".  Было  чуточку  неловко  -  как-никак  звезда
экрана, к тому же не бульварщиной какой занимается, а серьезные  передачи  о
бизнесе ведет...
   Юная звезда экрана выпорхнула из  его  персональной  душевой  свеженькая,
причесанная и элегантная. Надела ему на шею орден, без малейшей  неловкости,
глазом не моргнув, вынула  у  него  из  пальцев  конверт,  кинула  в  сумку,
наклонилась, чмокнула в щеку:
   - Премного благодарны, ваше степенство...
   - Ты уж постарайся, - сказал он, ухитрившись не отвести взгляда.
   - Не сомневайся, - заверила Вика. - Разобью беседу на несколько кусочков,
разбавлю повествованием о твоих свершениях  должным  видеорядом  -  классная
передачка получится... К следующему понедельнику сможешь лицезреть. Уговор в
силе, мне непременно эксклюзив на все, что связано с подписанием?
   - Само собой, - кивнул он. - Куда я без тебя денусь?
   - И правильно, - серьезно сказала она. - Я девочка талантливая...
   - Я заметил...
   - Ага, во всем, - сказала Вика,  без  тени  смущения.  -  Ты  когда  меня
возьмешь на "заимку", чтобы оттянуться по  полной  программе?  Второй  месяц
обещаешь... У меня, кстати, появились свежие идеи  по  поводу  артистической
фотографии, не пожалеешь.
   "Пожалуй что, - согласился он мысленно. - Из всей, с позволения  сказать,
коллекции, обнаруженной в  сейфе,  как  раз  Викины  снимки  ближе  всего  к
искусству. Наверняка она и руководила Пашкой, в отличие от  прочих  сюжетов,
где сразу чувствуется не особо-то и затейливый  вкус  братана.  Станешь  тут
эротоманом, ежели вот такие сами лезут".
   - Так когда?
   - Скоро, - сказал он. - Разделаюсь только с договорами...
   - Ну, я побежала? Звони, если что... Она мимолетно чмокнула его в щеку  и
направилась к двери,  помахивая  сумочкой,  -  уже  в  очках,  при  "конском
хвостике", с прежним видом "синего чулка".  Торопливо  разблокировав  дверь,
Петр вышел в приемную. Жанна, проводив Вику взглядом, капризно надула губки.
   - Жанетта, не выпендривайся, - сказал он примирительно. - Пресса,  знаешь
ли, четвертая власть, и нужно с ней поддерживать добрые отношения...
   "Ничего, перетопчется девка,  -  легкомысленно  подумал  он.  -  Вернется
Пашка, будет ее опять драть, как Сидорову козу, и все придет в норму".
   - Вызови машину, - подумав, распорядился он. - Я, пожалуй что,  домой,  с
делами на сегодня покончено...

   Глава вторая
   ТИР ПО-ШАНТАРСКИ
   Боссу необходима вальяжность - по крайней  мере,  пока  он  находится  на
глазах у подчиненных, обязанных испытывать робость или хотя бы пиетет,  -  и
потому Петр, вопреки своему обыкновению, не сбежал по широким ступенькам,  а
принялся по ним неспешно спускаться, держа  кожаный  плоский  портфель  так,
чтобы не колыхался по-мальчишески. Охранники двигались один на шаг впереди и
правее, другой,  соответственно,  на  шаг  позади  и  левее,  погода  стояла
прекрасная, дверца черного "мерседеса" на особой стоянке для хозяина  и  его
ближайших сподвижников уже была предупредительно приоткрыта шофером изнутри.
Пашка, правда, не любил, чтобы шофер торчал у задней дверцы,  распахивая  ее
перед боссом, -  по  его  мнению,  кое-какие  западные  или  политбюров-ские
ухватки в наших условиях  выглядели  все  же  смешновато.  Петр  был  с  ним
совершенно согласен, а потому  не  менял  заведенных  обычаев.  Он  зачем-то
прикинул расстояние между собой и машиной...
   Справа от крыльца вдруг взревел на невыносимых оборотах мотор  неброского
белого "Жигуля", мимо уха Петра что-то  упруго,  знакомо  зыкнуло,  рассекло
теплый воздух, и тут же с отчаянным звоном  разлетелось  высокое  стекло  за
спиной.
   Он  ничего  еще  не  успел  сообразить,  тело  сработало  само:  выпустив
портфель, отметив обострившимся сознанием еще пару хлестких толчков  воздуха
над самым ухом, кинулся плашмя на мраморные  ступеньки,  распластался,  рука
выполнила полукруг, срывая  с  плеча  несуществующий  автомат,  вторая  сама
потянулась под цевье, чтобы полоснуть очередью из лежачего положения...
   Рев мотора  удалялся,  над  головой  хлопнули  два  выстрела,  рядом,  по
ступенькам, звонко зацокали гильзы. Кто-то кричал  неподалеку,  осколки  еще
осыпались с противным звоном...
   Подняв голову, неуклюже  выпрямляясь,  он  увидел,  как  охранник,  держа
"Макаров" обеими руками, поводит дулом вправо-влево,  направив  пистолет  на
поток машин. Второй, заслонив собой и пытаясь поднять, орал в самое ухо:
   - Паливаныч, что?!
   - Нормально, - сообщил он, окончательно опомнившись. -  Да  не  щупай  ты
меня, я не девка...
   Справа и слева от крыльца  уже  с  поразительной  скоростью  росла  толпа
любопытствующих. За спиной, в здании, не утихали истерические женские визги.
Только теперь Петр сумел понять, что произошло. Допереть. наконец,  что  это
стреляли, и стреляли прямехонько в него... но охранник уже волок  его  вверх
по ступенькам, перехватив грубо и цепко, словно  манекен,  второй  прикрывал
отход, пятясь с пистолетом  наизготовку  удивительно  проворно,  из  дверей,
распахнув на всю ширь обе створки, выскочили  еще  трое,  следом,  как  мимо
пустого места, промчался  Земцов  со  сведенным  гримасой  злого  напряжения
лицом...
   К  течение  следующего  получаса  происходящее   напоминало   фильм,   то
стопорившийся, то запущенный рывками...
   Петр оторопел настолько, что не сопротивлялся  -  и  охранник  в  хорошем
темпе дотащил босса до его собственного кабинета  с  выходящими  на  пустырь
окнами, но тут же спохватился, заставил  пригнуться,  протащил  наискосок  в
комнату отдыха, втолкнул туда, усадил в кресло и на  несколько  секунд  стал
похож на заводную куклу с раскрутившейся  пружиной.  Соображал,  что  делать
дальше. Петр, к тому времени  уже  окончательно  оклемавшийся  от  пакостной
неожиданности, решил не мешать  профессионалу  и  добросовестно  сидел,  где
усадили.
   В кабинет заглянула Жанна, испуганная и любопытная.  Охранник  цыкнул  на
нее, и она проворно исчезла. Зато появился  Косарев,  отчего-то  выглядевший
запыхавшимся, за ним сунулись еще трое, вообще Петру незнакомые, но, судя по
опознавательным карточкам на лацканах, его сотруднички.
   Ощутив себя обезьяной в цирке, он уже почти спокойным тоном распорядился:
   - Гони всех в  шею.  Что  вам  здесь,  цирк?  Охранник,  обретя  ясную  и
конкретную цель,  моментально  оживился,  в  два  счета  выпер  из  кабинета
любопытствующих, без приказа наглухо задернул высокие шторы на  всех  окнах.
Петр, наконец-то, вспомнил о сигаретах, задымил, ожидая дальнейшего развития
событий. Он прекрасно понимал, что лучшее сейчас в его положении - сидеть  и
ждать, пока внесут  какую-то  определенность  те,  кому  это  полагается  по
службе.
   Минут через десять вошел встрепанный Земцов, плюхнулся в соседнее кресло,
зло передернул плечами:
   - Поздно было гнаться. Весь  поток  встал  на  красный,  загородил  нашим
выезд, а он  тем  временем  юркнул  в  переулок,  навстречу  одностороннему,
сука... Ребята туда поехали, но машину наверняка бросят...
   - Пострадавшие есть? - спросил Петр.
   - Исключительно морально. Дамы в плановом  отделе,  до  сих  пор  визжат,
бедолажки. Три пули в стене,  окно  -  вдребезги,  но  никого,  слава  богу,
осколками не поцарапало. Бдит над вами ангел-хранитель, Павел Иванович...
   - Да вот мне тоже так кажется, - сказал Петр, только теперь ощутив  некую
слабость в нижней половине тела. -  Над  самым  ухом  свистало...  Пистолет,
конечно?
   - Ага. ТТ, там и валяется, три гильзы тут же, ребята их  пустой  коробкой
накрыли, ждут официалов. Боюсь, сейчас тут будет столпотворение... И это вот
рядом валялось, кто-то из зевак уже нацеливался подхватить в виде  сувенира,
но наши попроворнее оказались...
   Он протянул Петру лист плотной белой бумаги,  с  одного  края  украшенный
рифленым отпечатком пыльной полошвы. В центре, почти посередине, красовалась
мишень,  где  вместо  "яблочка"  чернело  контурное  изображение   какого-то
рогатого животного. Пониже в одну строчку тянулась надпись:  "ЖИЛ  КОЗЛОМ  -
КОЗЛОМ И ПОМЕР". Это явно была то  ли  ксерокопия,  то  ли  отпечатанный  на
принтере дубль исполненного шариковой  ручкой  оригинала.  Мишень,  впрочем,
была, несомненно, вычерчена с помощью каких-то  идеально  круглых  подручных
средств - может быть,  стаканов,  вазочек.  Очень  уж  ровные  круги,  да  и
проведенные крест-накрест линии идеальны, без линейки не обошлось.
   - Ну, поторопился,  гад,  -  хмыкнул  Петр,  бросив  послание  неведомого
стрелка на столик. - Желаемое за действительное выдал. Что думаешь?
   - Ничего, - признался Земцов. - Рано думать. Ясно только,  что  этот  тип
наглый, как черт: средь бела дня,  с  пятнадцати  метров...  Или  наглый  до
беспредела, или шизанутый. Вы-то что думаете?
   Положительно, он смотрел  так,  словно  Петра  давным-давно  должна  была
осенить стопроцентно правильная версия. Откуда?!
   - Понятия не имею, - пожал он плечами, ничуть не лукавя.
   Земцов   смотрел   хмуро   и   недоверчиво.   Покривил   губы,    услышав
захлебывающийся вой милицейской сирены:
   - Ну, сейчас начнется...
   И началось. Петр не выходил  в  коридор,  но  слышал,  как  по  лестницам
затопали деловитые шаги, судя по шуму, казалось, стражей закона нагрянуло не
меньше роты.
   В кабинет ввалился коренастый  милицейский  полковник,  совершенно  Петру
незнакомый, но державшийся,  как  со  знакомым.  За  ним  нагрянули  двое  в
штатском, судя по лицам - не из мелких чинов. Так  и  вышло,  один  оказался
фээсбэшником, второй - то ли из РУОПа,  то  ли  из  ОБЭПа,  Петр  толком  не
запомнил, пытаясь удержать в памяти хотя бы звания и фамилии.
   Пришлось  подробно  рассказать  о  происшедшем.  Чины  вертели  головами,
сочувственно  и  вроде  бы  уныло,  рассматривали  листок  с   мишенью,   не
дотрагиваясь до него руками. Появились еще несколько в форме и  в  штатском,
расселись по углам и  стали  вежливо  домогаться  подробностей,  которые  не
успели  услышать.  Пришлось  повторять  по  второму  разу.  Земцов  дополнял
собственными  небогатыми  изысканиями.  Табачный  дым   в   кабинете   стоял
коромыслом - хоть алебарду вешай.  Пересказывая  все  заново  и  отвечая  на
уточняющие вопросы, Петр отчего-то  чувствовал  себя  ужасно  глупо  и  даже
виновато - как будто это он совершил нечто противозаконное, оторвав  от  дел
такую уйму занятых людей.
   Чины наперебой обещали немедленно разобраться, отыскать  и  покарать,  не
допускать впредь.
   Видно было, что все они не на  шутку  озабочены.  В  кабинет  то  и  дело
заглядывали сыскари помоложе, в форме и в цивильном,  выразительной  мимикой
вызывали своих боссов в приемную, шепотом  докладывали.  У  Петра  понемногу
сложилось  твердое   убеждение,   что   эти   проворные   ребятки   попросту
демонстрируют рвение. Ну что, в самом  деле,  можно  было  в  этих  условиях
обнаружить  такого  уж  сногсшибательного?  Кошке   ясно,   что   стрелявший
благополучно скрылся, - будь он отловлен, чины давно кинулись бы всем скопом
на него полюбоваться...
   Минут через сорок накал деловой  суеты  как-то  поувял.  Один  за  другим
силовики улетучивались, напоследок почти в одних и тех же выражениях  обещая
приложить  все  силы  и  обеспечить  полную  безопасность   законопослушного
гражданина П.И. Савельева. Первым появившийся полковник удалился  последним,
с матерными вкраплениями заверив Петра, что раздобудет эту суку из-под земли
и намотает кишки на плетень. Петр  только  кивал  -  понимающе,  благодарно,
механически...
   Земцов исчез с одним из  штатских,  Петр  чуточку  растерянно  постоял  в
дверях кабинета, обескураженный столь резким переходом от  гама  и  суеты  к
покойной тишине. Охранник, расставив  ноги,  перекрыл  вход  в  приемную  из
коридора  с  таким  видом,  словно  собирался  стоять  здесь  монументом  до
скончания веков. Жанна  показала  глазами  Петру  в  угол  приемной,  где  с
невероятно терпеливым видом сидела  рыжеволосая  милицейская  красотка  Даша
Шевчук, в простецких летних брючках  и  футболке  с  логотипом  "Кока-колы".
Встретишь на улице - ни за что не угадаешь, кто такая и чем занимается...
   Перехватив его взгляд, Даша неторопливо встала:
   - Павел Иванович, чувствую, мы можем, наконец, спокойно поговорить...
   И, словно бы невзначай, передвинулась так,  что  просто  нельзя  было  не
пропустить ее в кабинет - разве что захлопнуть дверь под самым носом,  но  к
чему? Петр после короткого колебания указал ей на кресло в  углу,  сел  сам,
ощущая некую опустошенность и равнодушие ко всему на свете.
   - Вы себя нормально чувствуете, мы можем поговорить?
   - Нормально, - сказал он без особой приязни. Он не лгал - в него стреляли
столько раз, что сегодняшнее происшествие, скорее, удивило. Вот уж никак  не
предполагал. что подобное может случиться средь бела дня. в центре города, с
ним персонально. Одно дело  -  читать  в  газетах  и  романах,  смотреть  по
телевизору, но совсем другое  -  самому  оказаться  в  шкуре  несостоявшейся
жертвы пресловутого киллера, а по-русски убивца...
   - Вы уж извините за назойливость, но такова  жизнь,  -  сказала  Даша.  -
Полковники и генералы будут давать  ценные  указания  и  осуществлять  общее
руководство, а вот заниматься конкретным сыском -  удел  бедной,  замотанной
женщины...
   Петр присмотрелся не без любопытства. На замотанную она никак не походила
- красивая, спортивного склада, надо полагать, неглупая молодая женщина.
   - Интересно, где вы пистолет носите? - спросил он неожиданно для себя.
   - Позвольте, это останется моей маленькой женской  тайной...  -  ответила
Даша с намеком на улыбку, не более. - Павел Иванович, вы не против,  если  я
начну заполнять стандартные бумажки? По такому факту просто необходимо будет
возбудить уголовное дело, нужен будет протокол допроса потерпевшего...
   - Валяйте, - кивнул он. - Где у вас пистолет, я, кажется, понял - кобурка
слева, меж воображаемым  лампасом  и...  -  он  замялся,  не  придумав,  как
окрестить воображаемую вертикаль, проведенную от подбородка через пупок.
   - Верно подмечено, - Даша на миг вскинула глаза. -  Вот  только  лампасов
мне в жизни не заслужить... Савельев Павел Иванович, под судом и след-ствием
не состоял, проживающий... вы мне потом  для  порядка  предъявите  документ,
удостоверяющий  личность?  Нужно  будет   внести   серию,   номер...   Итак,
неустановленная личность...
   - Субъект. - сердито поправил Петр.
   - Давайте оставим неустановленную личность. - поправила, в свою  очередь,
Даша. - "Субъект" автоматически подразумевает мужской пол,  а  "личность"  -
более обтекаемый термин, в конце концов, это могла быть и женщина... Или  вы
твердо видели, что - мужчина?
   - Ничего я не видел, - сказал  Петр  чистую  правду.  -  Машина  реванула
мотором,  как  сумасшедшая,  и  тут  же  началась  пальба.  Я  плюхнулся  на
ступеньки, он умчался... Интересно, номер кто-нибудь успел заметить?
   - Нет, я успела уточнить, - мотнула головой Даша. - Тачку, можно спорить,
найдут где-нибудь поблизости, тут есть парочка  хитрых  проходных  дворов...
Так, неустановленная  личность  произвела  три  выстрела  из  пистолета  ТТ,
брошенного потом на месте преступления... Ладно, не в том суть.
   Павел Иванович, у вас есть подозрения  в  отношении  каких-то  конкретных
лиц?
   - Ни малейших, - сказал Петр.
   - А хоть какие-то предварительные соображения у вас есть?  Ну,  например,
не связано ли это с вашей профессиональной деятельностью?
   Он помедлил. Скажешь "нет", а потом окажется, что Пашка перебежал  дорогу
какому-то Васе  Пупкину  из  концерна  "Вдоль-поперек-и-всяко"  и  Вася  при
большом стечении публики обещал поквитаться, о чем П.И. Савельев не  мог  не
знать... Но ведь Пашка обязательно рассказал бы? Или не счел нужным?
   - Итак? - мягко поторопила Даша.
   - Нет, - сказал Петр. - Не нахожу я  среди  тех,  кто  причастен  к  моей
профессиональной деятельности, кто пересекался со мной по деловым интересам,
субъекта... личность, способную... Решительно не усматриваю.
   - Никто не имеет к вам претензий? Долги, неисполненные обязательства?
   - Ничего подобного.
   - Знаете, в наши безумные времена быть кредитором не менее опасно, нежели
неисправным должником, - сказала Даша.  -  Одалживают-то  чужие,  на  время,
возвращать приходится свои и насовсем, и это некоторых удручает...
   - Да нет, - сказал Петр. - Не  припомню  я  что-то  должников...  Правда,
имеет смысл посмотреть бухгалтерские  документы...  Мы  уже  обсуждали  этот
вопрос, провалы в памяти остались...
   - Документы я обязательно посмотрю...  с  вашего  разрешения,  -  сказала
Даша. - Ну, а личных денег в крупных размерах вы, часом, никому не  ссужали?
А вам никто не ссужал личных немалых денежек?
   - Что вы имеете в виду? - сердито спросил Петр,
   - Только то, что говорила, - улыбнулась она с наигранной  невинностью.  -
Не одалживали ли вы кому, не одалживал ли кто вам...
   - А мне показалось...
   - Что?! - мгновенно уцепилась она за его слова. - Если не секрет, что вам
показалось?
   - Послушайте... - сказал он сварливо.
   - Умолкаю. - сговорчиво подняла ладонь Даша. - Павел Иванович, я имела  в
виду исключительно то, что  произнесла,  что  вы,  право,  сердитесь?  Вы  -
известнейший бизнесмен  с  безукоризненной  репутацией,  сие  мне  известно,
никаких подвохов или каверз я и не собираюсь пускать в ход... Ваша репутация
вне всяких подозрений, как у жены цезаря... Наконец, -  она  посмотрела  ему
прямо в глаза, - наконец, все обстоятельства указывают на то, что это отнюдь
не  мероприятие,  известное  под  названием  "серьезный  заказ".  Попахивает
самодеятельностью   непрофессионала,   возможно,   психически   не    вполне
нормального...
   - Почему вы так решили? - спросил он с искренним интересом.
   - А вы думаете иначе?
   - Я просто спросил.
   - Ну, все просто,  -  сказала  Даша.  -  Серьезный  человек  раздобыл  бы
винтовку с оптикой, устроился бы на чердаке  пятиэтажки  на  другой  стороне
улицы, сделал бы один-два выстрела и ушел совершенно незамеченным.  На  моей
памяти в Шантарске продавали пушку с истребителя  при  полном  боекомплекте,
ну. а достать снайперку с глушителем для некоторых отнюдь не проблема...
   "Права, чертовка рыжая, - мысленно поддакнул Петр. - Один точный  выстрел
с чердака - и ищи потом гада до скончания веков".
   - Меж тем наша "личность" примитивно поджидает вас на стоянке, на машине,
- продолжала Даша. - Палит из пистолета, никого не задев,  выхлестав  только
окопное стекло, перепугав женщин... Согласитесь, это либо свидетельствует  о
полнейшем  непрофессионализме,  либо...  либо,  уж  простите,  выглядит  как
предупреждение. Я имею право высказать такую версию, правда? И в этой  связи
обязана снова задать вам вопрос, который, конечно же, вызовет ваше  открытое
неудовольствие...
   - Я понял, -  сказал  он  хмуро.  -  Нет,  никто...  никому...  в  общем,
сформулируйте сами, у меня что-то не получается.  Вряд  ли  кто-то  стал  бы
предупреждать  этаким  манером.  Повторяю,  я  общаюсь  главным  образом   с
серьезными, ответственными людьми, а не шантрапой...
   - Ежели не для протокола - завидую вашему оптимизму, - призналась Даша. -
В России мы с вами  обитаем,  милейший  Павел  Иванович,  у  нас  все  грани
размыты, все границы сглажены, сегодня  человек  -  глава  администрации,  а
завтра он киллера нанимает для конкурента.
   - Бросьте. Не в моем случае.
   -   Иными   словами,   вы   категорически   отметаете   причастность    к
сегодняшнему...  событию  кого-то  из  ваших  деловых   партнеров,   близких
знакомых, словом, тех, кого можно назвать "привычным кругом общения"?
   - Категорически.
   - Так и запишем... А в том, что касаемо личных проблем?
   - Простите?
   - Скажем откровенно - личная жизнь, -  уточнила  Даша.  -  Не  торопитесь
сердиться, я всего лишь  теоретизирую...  Скажем,  вы  проявили  внимание  к
некоей особе, а кому-то это ужасно не понравилось и  он  весьма  своеобразно
отреагировал...
   "Черский, - вспомнил Петр. - Нет, вздор. Судя но рассказам Пашки, Черский
как  раз  из  серьезных.  Из  тех,  что  при  нужде   посадят   на   чердаке
высокооплачиваемого профессионала с дорогой снайперкой, а не пошлют идиота с
волыной".
   - Вы о ком-то вспомнили или просто замкнулись в себе?  -  мягко  спросила
Даша.
   - Замкнулся, миль пардон. - сухо ответил Петр. В конце-то концов, что  он
знает о Пашкиных свершениях на амурном фронте?  Ручаться  можно,  далеко  не
все. Да что там, у той  же  Жанны  вполне  может  оказаться  кавалер-сопляк,
воспылавший праведной ревностью... Машину угнать и  сопляк  может,  пистолет
раздобыть - без особых проблем, двадцать первый век на дворе.
   - Нет, - сказал он. - Ни в чем, что касается моей личной жизни, я не могу
усмотреть следочка...
   - А разве вы все помните? Вы же  в  прошлую  нашу  беседу  недвусмысленно
ссылались на провалы памяти?
   - Помнится, мы и этот аспект обговаривали, - сказал Петр. -  Если  что-то
выпало из памяти - естественно, я не могу этого вспомнить.
   - Но тем не менее вы говорите так уверенно...
   - Знаете, я все-таки перенервничал, - ответил он. - Не каждый день  палят
в упор... Вообще, насчет провалов в памяти вам  бы  следовало  поговорить  с
моим врачом...
   - Боюсь, не получится. Не верю я в спиритизм...
   - Простите?
   - А вы не знали? - удивилась  Даша.  -  Нет,  серьезно?  Позавчера  убили
вашего доктора, Шебеко Николая Петровича. Банальнейшая по нынешним  временам
история: возвращался домой за  полночь  и,  должно  быть,  привлек  внимание
обкурившейся шпаны. Двинули чем-то  тяжелым  по  затылку,  из  карманов  все
выгребли, часы и куртку  сняли...  Могу  признаться  по  секрету,  что  дело
глухое. Как у нас выражаются, висяк.
   - Надо же. - сказал Петр с искренним  сожалением.  -  Хороший  был  врач,
толковый...
   - Значит, и в том, что касается  личной  жизни,  вы  не  можете  отыскать
ничего... намекающего?
   - Уж простите, нет.
   - Павел Иванович, я произнесу несколько самых заигранных банальностей, но
эти самые ба-нальности тем не менее не стали от частого употребления  чем-то
глупым, неправильным.,. Мы будем искать. И не только мы.  Вы  -  заметный  в
области человек, начальство, и не только наше, будет вполне искренне стучать
кулаком по столу... Но как прикажете работать, если вы упорно  отказываетесь
дать хоть малейший след?
   - Я не вижу никаких следов. Не могу усмотреть.
   - Павел Иванович... - с  мягкой,  дипломатической  укоризной  поморщилась
она. - Мы же взрослые люди. Вы не школьник, да и я не институтка.  Такое  не
случается с бухты-барахты. Сидел себе человек, маялся бездельем и скукой,  и
вдруг стукнуло ему в голову: что же  я,  дурак,  баклуши  бью?  А  возьму-ка
боевой пистолет, поеду да стрельну в бизнесмена... А вот,  кстати,  какой-то
весь из себя прикинутый новый русский из своего роскошного офиса спускается,
с него и начнем... Так не бывает, Павел Иванович. У  нашего  стрелка  должен
быть повод, причина,  цель,  мотив.  Побуждения,  потребность...  продолжите
дальше список, если угодно. Должны быть основания. Веские и серьезные.
   - Вы же сами говорили, что он может оказаться психом.
   - Может, - согласилась Даша. - Но опять-таки, почему он  начал  именно  с
вас? Почему стрелял именно в вас? Ни с кем другим похожего в последнее время
не случалось.
   - Простите великодушно, но я был  с  вами  откровенным,  -  сказал  Петр,
впервые с намеком глянув на часы. - Рассказал все, что знал,  и  больше  мне
рассказать нечего... мне что, нужно где-нибудь расписаться?
   - Да, здесь... и здесь. А здесь напишите: "С моих слов  записано  верно".
Прочитайте хорошенько, если вам покажется, что я  упустила  что-то  для  вас
важное, вы имеете право это вписать...
   - Нет, благодарствуйте, - сказал Петр, пробежав  три  листка,  исписанных
небрежным  почерком  человека,  каждодневно  имеющего  дело  с   заполнением
множества бумаг. - Ничего вы не упустили...
   Она уложила листки  в  папку,  задернула  "молнию",  встала  и  с  хорошо
разыгранным безразличием произнесла:
   - Благодарю вас. Павел Иванович. О любых подвижках я вам тут же сообщу...
   Выйдя вслед за ней в приемную, Петр обрадовался, увидев рядом с  сидевшим
в уголке Земцовым Косарева. Поманил его:
   - Фомич, зайди. Андропыч, а ты обожди минутку...
   Отведя зама под локоток подальше от двери, Петр шепотом спросил:
   - Где он?
   - Кто? - невинно глянул Фомич. - А-а, вы имеете в виду... Я  вас  умоляю,
потерпите пару дней, он еще не вернулся из столицы.
   - Я боюсь в чем-то напортачить, - признался Петр все тем  же  шепотом.  -
Сами видите, какой оборот принимают дела...
   - Не беспокоитесь, голубчик,  -  прошептал  лысый  прохиндей,  глядя,  по
своему обыкновению, просветленным взором невинного дитяти. -  Ничего  вы  не
напортачите, зря волнуетесь. История,  согласен,  волнительная,  но,  я  вас
умоляю, не дергайтесь. Все наладится.
   - Кто это, как вы думаете?
   -  Представления  не  имею,  Павел  Иванович.  Может,  и  в  самом   деле
какой-нибудь шизофреник? Их в нынешние вольные времена нельзя, понимаете ли,
запереть в больничке, пока они сами не соизволят разрешить. Вот и  бродят...
Я вам могу сказать одно: он не может быть замешан ни  в  чем...  э-э,  дурно
пахнущем.
   - А как насчет ревнивого мужа или чего-то в том же роде?
   - Глупости, - веско сказал Фомич. - Вздор.  Я  бы  знал.  Дикое  стечение
обстоятельств...
   - Ладно, - сказал Петр, мрачный, как туча. - Хочу вам верить...
   Он распахнул дверь и энергичным шагом вышел в приемную. Земцов вскочил:
   - Я только что говорил с генералом... Они поставят людей у офиса и  будут
присматривать за вашим подъездом. Соответственно я усилил  охрану  по  плану
"Броня"...
   -  Благодарю  за  службу,  -  сказал  Петр.  -  Пойдемте-ка  взглянем  на
комнату...
   Он умышленно пропустил Земцова вперед  -  план  здания  как-то  стерся  в
памяти, Петр уже не представлял, как попасть в плановый отдел.
   Выходя через десять минут во внутренний дворик, где стоял  его  "мерс"  и
две машины с охраной, Петр мысленно почесывал в затылке. Прямо-таки  яростно
скреб - каковой процесс, уверяют, способ-ствует интенсивности мышления.
   Весь его прошлый опыт категорически восставал против версии  о  косоруком
стрелке, плохо умевшем обращаться с пистолетом. То, что он увидел в плановом
отделе, вызывало скорее противоположные мысли.
   Три пулевых выбоины располагались в одну линию, на равном расстоянии друг
от друга, он, конечно, мог и ошибаться, но больше всего это походило на  то,
как если бы умелый стрелок в две секунды аккуратно выпустил три пули  именно
туда, куда намеревался с самого  начала.  Как  рассчитывал,  так  и  влепил.
Слишком уж идеальна воображаемая линия, слишком уж регулярны промежутки.
   Значит, и в самом деле предупреждение? Но касаемо чего?

   Глава третья
   НЕЗАВЕРШЕННАЯ ФИЛАНТРОПИЯ
   Так уж удачно сложилось, что ни у Пашки,  ни  у  Кати  не  было  привычки
уделять поутру время местным новостям. А посему  за  завтраком  телевизор  в
столовой безмолвствовал, чему Петр был втихомолку рад: чем позже она  узнает
о веселухе возле фирмы, тем лучше. В вечерние теленово-сти сенсация пока что
не попала: и силовички намекали, что приглушат, и Земцов собирался  какие-то
шаги в этом  направлении  предпринять.  Никто  нынче  не  может  держать  на
коротком поводке всю прессу миллионного  города,  все  телеканалы,  в  конце
концов что-то такое проскочит - но уже сгла-женно, скороговоркой...
   Дождавшись,  когда  Катя,  чмокнув  его  в  щеку,  исчезла  за  дверью  в
сопровождении шофера -  нового  какого-то,  не  Митьки,  -  Петр,  игнорируя
мно-гозначительно-блядские взгляды Марианны, быстренько  прошел  в  кабинет,
выгреб из сейфа нужные снимки и без колебаний направился  к  Наде.  Постучал
приличия ради, она сразу же открыла дверь. За ее  спиной  на  экране  плавно
вращалась какая-то сложная геометрическая фигура, синяя на черном фоне.
   Петр, довольно невежливо потеснив девчонку с дороги - она  не  торопилась
его впускать, а в коридоре шмыгала Марианна,  -  вошел,  плотно  прикрыл  за
собой дверь, протянул конверт:
   - Держи. И негативы. Все, что было. И давай договоримся, что  забудем  на
веки вечные, лады?
   Надя  взвесила  в  руке   конверт   встряхнула   пленку   другой   рукой,
разворачивая, окинула беглым взглядом. На ее личике  явственно  изобразилось
холодное разочарование.  Петра  это  неприятно  задело  -  он  не  собирался
упиваться  своим  благородством,  но  в  душе   все   же   ожидал   простого
человеческого "спасибо". Или  она  настолько  уж  Пашку  возненавидела?  Ох,
трудно упрекать...
   - Что-то не так? - спросил он негромко. - По-моему, все...
   - А кассета?
   Он неловко переступил с ноги на ногу - вот так, еще и кассета. Но  ничего
подобного ни в сейфе, ни в кабинете не отыскалось...
   - Какая? Видео? Аудио?
   Надя посмотрела на него с недоверием, да что там, с легкой брезгливостью:
   - Опять головушка подводит? Так это следует понимать?
   Петр понимал, что достучаться до нее не удастся, но все-таки рискнул:
   - Можешь ты, бисова дитына, раз в жизни поверить честному слову?
   - Твоему?
   - Моему.
   - Трудненько, - призналась Надя, глядя с вызовом.
   - А ты попробуй. Что за кассета, как выглядит? Где она была, когда ты  ее
видела в последний раз?
   "Безнадежно", - подумал он с тоской.  Девчонка  кривила  пухлые  губки  в
иронической усмешке. Ни единому слову не верила, паршивка...
   - Слушай, черт с тобой, - сказала она устало, безнадежно.  -  Ну,  верить
твоим обещаниям  нельзя,  ясно  было...  Давай  все  переведем  в  плоскость
банальной коммерческой сделки. Неси кассету, четко обрисуй, что тебе на этот
раз сделать... Согласен?
   Он яростно выдохнул сквозь зубы, старательно борясь со  злостью  -  и  на
себя, и на нее, и на Пашку. Почти что умоляюще сказал:
   - Пойми ты...
   - А это всегда пожалуйста, - усмехнулась девчонка. - Понимаю, как всегда.
Душа у тебя нежная, как цветок, изобретательных фантазий  требует.  Чего  же
тут не понять...
   Эта сказочка про белого бычка могла тянуться  до  бесконечности.  И  Петр
сдался, пожав плечами, вышел - по сути, позорно бежал с  поля  боя,  но  что
прикажете придумать?
   - Павел Иванович...
   Поджав губы. он несколько секунд разглядывал Марианну, с  невинным  видом
загородившую ему дорогу, потом, не колеблясь, легонько ее посторо-нил:
   - Мадемуазель, по-моему, вы слишком много времени проводите на  хозяйской
половине...
   Прошел мимо, ухом не поведя при виде заворчавшего  Реджи,  нажал  кнопку,
вызывая охранника из "людской", кратко распорядился:
   - Машину. Я - в офис.
   Выходя из подъезда в плотном кольце четырех  бодигардов,  на  миг  ощутил
прежнее  возбуждение,  непонятное  простому  смертному  ожидание   выстрела.
Обошлось.  Двор  был  пуст,  только  напротив  подъезда  стояли  милицейские
"Жигули". Без сомнения, присланные для бережения его скромной персоны.
   У себя в кабинете он начал с того,  что  старательно  обыскал  все  ящики
письменного стола. Обнаружил кучу всякой мелочи, от американских  кворте-ров
до сломанных зажигалок, - но ни следа Паш-киных забав на ниве  фотографии  и
видеозаписи.
   Подошел к сейфу -  той  же  марки,  того  же  размера,  что  стоял  дома.
Задумчиво провел рукой по толстому никелированному  колесику.  Съездить  еще
раз за образчиками бытовой химии? Или...
   Пашка  всегда  был  недругом  цифири,  математика  у  него   шла   плохо.
Удивительно, как он вообще выбился в крупные негоцианты - впрочем, для этого
вовсе не нужно быть гением бухгалтерии,  достаточно  крутить  комбинации,  а
специалиста по цифири всегда можно нанять, взять  в  долю...  Логично  будет
предположить,  что  при  нелюбви  к  ма-тема-тике  братец  не  станет  особо
мудрствовать в том, что касается кодов...
   И набрал  код  домашнего  сейфа.  Дверца  не  дрогнула.  Прокол,  однако.
Съездить все же в "Тысячу мелочей"?
   По некоему наитию он попробовал еще раз, вновь набрал код, трудолюбиво им
вскрытый дома, - но наоборот, от конца к началу, затаив дыхание...
   Есть! Дверца щелкнула, сдаваясь.  Повернул  ручку,  распахнул.  Начинаешь
верить  газетным  статьям.  уверяющим,  будто  мозги  у  близнецов  работают
совершенно   схожим   манером.   Максимум,   на   что    хватило    Пашкиной
изобретательности  в  данном  случае,  -  вывернуть  код   домашнего   сейфа
шиворот-навыворот... Ну да, в девятом классе во время одного из  розыгрышей,
основанного на сходстве близнецов Савельевых, как раз и опознали  в  "Петре"
Пашку благодаря нелюбви последнего к математике...
   Однако никаких видеокассет в сейфе не обнаружилось. Там  вообще  не  было
ничего  интересного  -  новенькие  японские  часы  в  коробочке,   судя   по
гравировке, преподнесенные братцу на  последний  день  рождения  неким  (или
некой) П. Надпись откровенно суховата - "Паше в день рождения  с  пожеланием
удач. П." Поди тут определи, какого пола П.
   Импортный газовый револьвер с  укороченным  дулом,  черные  пластмассовые
коробочки с прозрачными крышками - газовые патроны,  сигнальные,  патроны  с
резиновыми пулями. Ствол выглядит так, словно его сто лет не брали  в  руки,
если вообще озаботились хоть раз зарядить  и  проверить.  Правда,  полностью
исправен - Петр не удержался, проверил.
   Тоненькая  стопка  деловых  бумаг   -   ничего   интересного,   счета   и
подтверждения каких-то поставок. Лист, на котором  Пашкиной  рукой  небрежно
написан с  десяток  греческих  имен  и  фамилий:  Спи-рос  Манолидис,  Микис
Теодору, Костас Васили-дис... И так далее. К чему сие, решительно непонятно.
Вроде бы у Пашки были какие-то дела со родиной Гомера...
   Синяя коробочка с золотыми сережками - вряд  ли  это  подарок  для  Кати,
очень уж незамысловаты и дешевы,  скорее  уж  сувенир  для  непритязательной
Жанночки или ей подобной. Все. Где же  может  таиться  чертова  кассета?  Не
спрашивать же Фомича...
   Закурлыкал селектор. Петр уже научился худо-бедно с  ним  обращаться,  на
сей раз безошибочно угодил пальцем в нужную клавишу.
   - Павел Иванович, ваша супруга на линии... - прощебетала Жанна.
   - Соединяй.
   - Почему ты молчал, не рассказал, что случилось? -  едва  ли  не  кричала
Катя.
   Ну вот, то ли доброжелатели с языками без  костей,  то  ли  прорвалось  в
прессу...
   - У меня? - этак недоуменно спросил он. - Ничего не случилось, с чего  ты
взяла?
   - У нас только об этом и говорят... Что в тебя вчера стреляли,  что  было
покушение... И молчал!
   - Катенька, милая, - проговорил он насколько мог убедительнее. - Ты же  у
меня умница. Помнишь детскую игру в испорченный телефон? Ну вот...
   - Но ведь передавали, оказывается, по телевизору. В полдевятого  утра,  в
"Горячих новостях"...
   "Убивал бы репортеришек", - подумал он. И продолжал столь же беззаботно:
   - Да ну? И что там такое говорили Невзоровы наши доморощенные?
   - Что в тебя стреляли на выходе из офиса. Что это покушение, заказное...
   - Катька, я тебя выдеру, -  рассмеялся  он.  -  Все-таки  мы  уже  в  том
возрасте, когда не следует верить каждому слову. И уж  тем  более  поднимать
панику.
   - Что же, врут?
   - Ну, не совсем, - рассудительно сказал он. - Какой-то  псих  и  в  самом
деле устроил пальбу из газовика, неподалеку от офиса, но  не  в  меня,  а  в
воздух. Кажется,  наркоман  обкурился...  Или  пугал  с  пьяных  глаз  жену,
ревность  взыграла.  Его  быстренько  повязали...  А  дальнейшее  -  продукт
идиотского  усердия  наших  славных  правоохренительных  органов  и  страсть
журналюг к высосанным из пальца сенсациям... Ты сама-то передачу смотрела?
   - Нет. Но у нас все говорят...
   - Ох, да верь ты больше вашим впечатлительным бабам... - засмеялся  он  с
должной искренностью. - Там говорилось исключительно о выстрелах средь  бела
дня... Понимаешь? И не более того. А уж потом раздули до небес...
   - Правда? - спросила она, немного успокоившись.
   -  Ну  конечно.  Меньше  слушай  сарафанное  радио.  Ваши  кумушки   тебе
наговорят...
   - Паша. - сказала она, уже окончательно  успокоившись,  судя  по  ровному
голосу. - Я так переволновалась... Подумала, что вчера вечером ты и в  самом
деле был какой-то не такой... Напряженный весь...
   - Вот что, - сказал он быстро. - Мне сейчас совершенно нечего делать, я в
три минуты организую звоночек тебе на работу со срочным вызовом в мэрию -  и
двинем-ка мы с тобой куда-нибудь в зоопарк. Как простые обыватели. Погуляем,
мороженого поедим, на  теплоходе,  который  гостиница,  в  эту  пору  всегда
половина номеров свободна... А?
   - Мне больше всего нравится последний пункт, - засмеялась она уже  вполне
спокойно. - Скитаться с собственным мужем по нумерам - в  этом  есть  что-то
возбуждающее. Делай звоночек, жду...
   "А ведь это она обо мне беспокоилась! - не  без  гордости  подумал  Петр,
запирая сейф, не содержавший ровным счетом ничего интересного. - Обо мне!"

   Глава четвертая
   НАЛЕТАЙ, НЕ СКУПИСЬ, ПОКУПАЙ ЖИВОПИСЬ...
   В штаб-квартире концерна, носившего имечко исторического меча, уже  стали
привыкать к новым реалиям, то есть  отключившемуся  от  дел  текущих  боссу.
Никто не рвался на прием, никто не тряс  требовавшими  немедленного  решения
бумагами. Однако  Петр  все  же  добросовестно  торчал  в  кабинете  -  ради
Пашкиного же блага, чтобы  подчиненные  не  разболтались.  Старые  армейские
порядки, он давно успел  убедиться,  пригодны  и  во  множестве  случаев  из
цивильной жизни. А одно из древнейших установлении военного народа в  том  и
состоит, что хороший командующий (пусть даже  он  дни  напролет  трескает  в
шатре винище и заваливает сговорчивых маркитанток)  обязан  обозначить  свое
присутствие в лагере или  штабе.  Появиться  с  чрезвычайно  деловым  видом,
рыкнуть на оплошавшего капрала  в  неначищенных  прохарях,  распечь  парочку
генералов, озабоченно-деловито похлопать по крупу  обозного  коня,  чиркнуть
пальцем по дулу пушки в поисках пыли - и все, можно бездельничать.  Главное,
сверху донизу моментально пронесется по узун-кулаку сигнал тревоги:  "Старый
хрен появился!" Если есть толковые полковнички и поручики,  дело  пойдет  по
накатанной.  Если  господа  штаб-  и  обер-офицеры  нерадивы  -  все   равно
как-нибудь устроится...
   Каждый день он около часа просиживал в кабинете. листая свежие  газеты  и
лениво ломая голову, куда подевался Пашка. Даже  посвященный  во  все  тайны
Косарев его не  беспокоил.  И  потому  Петр  не  на  шутку  удивился,  когда
взмяукнул селектор и Жанна объявила:
   - Павел Иванович, к вам  Марушкин.  Это  было  произнесено  таким  тоном,
словно Петр сам должен был отлично знать, что это за Марушкин  такой.  Но  в
том-то и соль, что он понятия не имел... Поколебавшись, небрежно-вялым тоном
переспросил:
   - Кто-кто, лапа?
   - Марушкин, - настойчиво повторила Жанна. - Этот, который художник. Вы  ж
сами ему выдали "золотой" пропуск, вот  и  проскочил  вахту,  без  записи  и
согласования... Принес аж три свертка. Какие будут распоряжения?
   Он лихорадочно прикидывал. "Золотой" пропуск,  Петр  уже  знал,  -  здесь
привилегия редкостная. Ежели Пашка его выдал, значит, человечек этот  пришел
не с пустяками. Облечен личным доверием и все такое прочее.  Не  пускать?  А
вдруг этим что-то в Пашкиных планах серьезно нарушишь?
   - Косарев где? - спросил он.
   - В "Шантарском кредите".  Должен  вернуться  минут  через  сорок.  Вы  ж
говорили, чтобы Марушкина - беспрепятственно...
   - А разве я сейчас что-то другое говорю? - хмыкнул Петр, уже решившись. -
Ладно, запускай.
   - Охрану не  вызывать,  чтобы  эти  свертки  проверили?  Вы  тогда  особо
подчеркивали,  чтобы  я  не  вздумала...  Только  вот  как  мне  быть  после
вчерашнего... - Она тактично оборвала фразу на полуслове, явно  не  подыскав
удобного эвфемизма для вчерашней заварушки. - Вообще-то, и  так  видно,  что
там картины, я потрогала...
   - Ну, тогда запускай, - повторил Петр.
   Через   рамку-то   как-то   прошел   этот   неизвестный   Марушкин?    От
металлоискателя и "золотой" пропуск не избавляет. Значит,  металла  при  нем
нет. А если - шизик с пластиковой взрывчаткой? Нет, но  это  же  определенно
Пашкин доверенный человек. Ладно, станем держать ушки на макушке, не пальцем
деланы, в конце-то концов. По мордасам не разучились щелкать...
   Дверь бесшумно приоткрылась. В кабинет непринужденно ввалился тощий,  как
жердь, юнец с реденькой окладистой бородкой и жидким хвостиком  на  затылке,
весь из себя джинсовый, вертлявый, на первый взгляд - совершенно несерьезный
и уж никак не годившийся в деловые партеры матерому шантарскому  негоцианту.
Вьюнош волок три больших плоских пакета, довольно громоздких, два  в  правой
руке, один в шуйце.
   Проводив дерзким взглядом Жанну, странный гость как ни в  чем  не  бывало
поинтересовался:
   - Пал Иваныч, вы мне эту фемину не одолжите в качестве натурщицы? Вечеров
на пару.
   - Самим жрать нечего, - беззлобно хмыкнул Петр, с  интересом  разглядывая
визитера.
   - Понятно, понятно, вопрос снимается... - Загадочный Марушкин плюхнулся в
кресло, вытянул ноги, ловко вытряхнул из  пачки  сигарету  прямо  в  рот.  -
Где-то у вас зажигалочка была? Ага, вот...
   Он разбросал руки на широких подлокотниках, задрал  голову  к  потолку  и
принялся пыхать сигаретой, не обращая внимания на  пачкавший  колени  пепел.
Петр все еще гадал,  какие  слова  пустить  в  ход,  чтобы  не  выдать,  что
представления не имеет ни о личности гостя, ни о цели его визита.
   - Зря вы с Вовкой-халтурщиком связались, - Марушкин ткнул пальцем куда-то
за плечо Петра. Ага, это он на семейный портрет показывает. - У него одно да
потому - Валеджио-Архилеос, Архилеос-Валеджио.  А  Архилеос,  между  прочим,
выдумкой  не  блещет.  Читал  я  его  интервью  с  подробными  иллюстрациями
творческой манеры. Он ведь, обормот, вырезает из журналов голых баб, а потом
подрисовывает к ним все эти кольчуги... Сам подробно расписывал процесс. Ну,
а Вовка под него молотит со страшной силой.  Я  бы  вам  изобразил  в  любом
стиле, хошь Дали, хошь товарища Микель-Антона...
   Он держался, как человек совершенно  свойский.  Поразмыслив,  Петр  решил
перехватить, наконец, инициативу. Он тоже закурил и спросил деловито:
   - Ангел мой, ты слышал, что я немного башкой приложился?
   - Весь город говорит.
   - Ну вот, - сказал Петр. - Умом я не подвинулся, вот только стала  что-то
злить пустая болтовня... Давай о деле. Про Вовку потом поговорим.
   - Опаньки! Елы-палы! - воскликнул Марушкин с видом уязвленного самолюбия.
- А я что, потрепаться зашел от нечего  делать?  Вот  они,  все  три,  -  он
похлопал по одному из прямоугольных пакетов. - И  если  вам  не  понравится,
Палваныч, то выписывайте вы себе из столиц Цинандали или Глазуньева.  Только
они ж мэтры, они не станут за пятерку душу  бессмертную  продавать,  это  я,
сирый и убогий юный талант, на всякие авантюры соглашаюсь, утешая себя  тем,
что и великий Бенвенуто не чурался тогдашний  уголовный  кодекс  то  и  дело
нарушать.
   - Ты потише...  Бенвенуто,  -  сказал  Петр  на  всякий  случай.  Ему  не
понравилось упоминание об авантюре и явственные  аллюзии  насчет  уголовного
кодекса.
   - А вы что, кабинет не почистили?
   - Почистил, почистил. Все равно, соблюдай благопристойность.
   - Есть  соблюдать,  -  шутовски  отдал  честь  странный  юнец.  -  Будете
смотреть, Палваныч?
   - Валяй, - кивнул Петр, довольный собой, - пока что никаких недоразумений
не возникло, все шло. как по писаному.
   Юнец  вскочил,  присел  на  корточки  возле  пакета,   достал   крохотный
перочинный ножичек и принялся шустро резать  шпагат,  которым  прямоугольный
предмет был увязан крест-накрест. Петр осторожности ради  подошел  вплотную,
готовый немедленно двинуть хилому ногой по зубам, если там и  в  самом  деле
что-нибудь вроде бомбы.
   Зря беспокоился. В пакете оказалась картина. И во втором.  И  в  третьем.
Прислонив полотна в простых крашеных рамках к креслу, выстроив их  в  рядок.
юнец отступил на шаг, сложил  правую  ладонь  трубочкой,  глянул,  словно  в
подзорную трубу:
   - Работа на пятерочку, Палваныч,  оцените...  Петр  присел  на  корточки,
присмотрелся. Первая картина, как он  после  некоторых  раздумий  сообразил,
изображала букет в вазе, вторая - одинокий цветок на трехцветном фоне,  а  у
третьей не было ни сюжета, ни осмысленной композиции  -  попросту  несколько
ярких, геометрически правильных пятен на столь же ярком фоне в виде желтых и
розовых треугольников.
   Нельзя сказать, что он был в живописи  совершеннейшим  профаном,  но  его
стойкий  плебейский  вкус  восхищали  лишь  совершенно  осмысленные,   четко
выписанные образы: море и корабли Айвазовского, пейзажи  Левитана,  богатыри
Васильева. И прочее в том же духе. Во всевозможных "измах" он был не  силен,
делая исключение лишь для Рене Магритта, - да и то потому,  что  у  Магритта
все  опять-таки  было  четко  прописано.  Перед  ним  же  был   классический
который-то "изм", оставлявший равнодушным.
   - Что это вы лицом нахмурились? - углядел  его  реакцию  ушлый  юноша.  -
По-моему, получилось отлично. Взгляните.
   Он достал из потрепанной пластиковой папочки  яркий  большой  буклет,  не
глядя,  раскрыл  на  нужной  странице,  подсунул  Петру  под  нос.   -   Все
наличествует. "Ваза", "Орхидея", "Размышление".
   Петр перелистал буклет. Так, Юрий Филиппович Панкратов,  судя  по  датам,
скончавшийся в прошлом году. Ну да, на всех трех полотнах значится "Панкр" с
характерным росчерком вместо недостающих букв. Участник выставок  в  Париже,
Нью-Йорке... Ишь ты,  похоже,  и  в  самом  деле  нешуточный  мэтр,  полмира
объездил, автор текста употреблял исключительно превосходные степени...  Вот
она, "Ваза", вот и остальные две...
   - Внимание! - торжественно объявил Марушкин. - Демонстрирую изнанку.
   Он присел, одну за другой перевернул картины изнанкой. Вот-те  нате...  С
оборотной стороны красовались изображенные в  той  же  манере  цветы,  яркие
круги, выгнутые, деформированные треугольники и прочая геометрия.
   - Пожалте-с! - ликующе возгласил Марушкин. -  В  точности,  как  требовал
заказчик.  Все  замотивировано.  Панкратов,  когда  был  еще  молод  и  нищ,
частенько рисовал на холстах с двух сторон. Потому  что  денег  не  хватало,
приходилось изворачиваться. Подчеркиваю особо: даты  на  полотнах  полностью
соответствуют прототипам, сиречь оригиналам.  Все  до  единой.  Ни  с  какой
стороны  не  подкопаешься.  Неделю  в   галерее   торчал   и   с   замшелыми
панкратоведками точил лясы.
   "Ах, так это подделка?" - наконец осенило Петра. Все к тому...
   - Ну посмотрим, посмотрим... - ворчливо прокомментировал он, притворяясь,
будто  вдумчиво  изучает  полотна  с   обеих   сторон.   -   Надо   сказать,
недурственно...
   - Ничего себе эпитет! - возмутился Марушкин. -  Всего-то?  Я,  как  конь.
старался...
   Поняв, что его догадка подтвердилась полностью - но все еще гадая, что же
дальше, - Петр придал себе небрежно-задумчивый вид, пожевал губами,  почесал
в затылке:
   - Ладно, ладно... На совесть потрудился. А...
   - Все в ажуре! - поднял ладонь Марушкин. Достал из той же папочки  стопку
бумаг,  разбросал  их  на  полированном  столе.  -  Извольте-с,  милостивец!
Согласно  списку  необходимых  документов  для  вывоза  за  пределы...   Две
фотографии тринадцать на восемнадцать на каждую живопись, негатив...  Список
работ в двух экземплярах, форма соответствующая... Письменное  подтверждение
на право собственности на каждый... То бишь справка. Документ на  стоимость.
Нету только ксерокопии первой странички паспорта вашего грека, но вы  ж  это
на себя брали...
   - Естественно, сударь мой, - с умным видом кивнул Петр.
   - Ну вот. Все остальное налицо.
   Петр перечитал документы внимательно. Они  гласили,  что  три  означенных
полотна Ю.Ф. Панкратова приобретены гражданином Греции Костасом  Василидисом
совершенно законным образом в картинной галерее  "Хамар-Дабан",  после  чего
территориальное управление Министерства культуры РФ по сохранению культурных
ценностей  в   Шантарске   опять-таки   с   соблюдением   всех   необходимых
формальностей выдало разрешение на вывоз данных картин за пределы Российской
Федерации. Таможенные документы прилагаются, все в полном порядке.  Господин
Василидис может хоть завтра упорхнуть за рубеж, в свою Грецию, где, согласно
Чехову и Дымбе,  есть  все...  кроме,  надо  полагать,  полотен  Панкратова.
Вернее, не совсем Панкратова, а?
   - Комар носа не подточит, - заверил Марушкин. - В управлении и на таможне
все прошло гладко, как вы и говорили. Стоило мне сунуться  к  этим,  которых
назвали, - они навытяжку встали. Непредвиденного превышения сметы  не  было,
ровнехонько по таксе...
   - Благодарю за службу... - задумчиво сказал Петр, разглядывая изнанки.
   - Ну, так следовало бы и это... обещанные златые горы... Я  понимаю,  что
нагрянул на недельку раньше срока, да работа шла очень уж гладко,  справился
раньше, вот и нетерпение взяло... Вы  прямо  тут  закрома  держите  или  нам
куда-то идти?
   - Подожди, -  сказал  Петр.  -  Иди-ка  посиди  в  приемной,  поболтай  с
девушкой, а я тут кое-что оформлю...
   - Мы ж договаривались, что...
   - Да помню, помню, - досадливо прервал Петр. - Иди, посиди с Жанной.
   Оставшись в одиночестве, он почесал в  затылке,  не  отрывая  взгляда  от
выстроившихся  в  рядок  подделок.  Куча  мятой  бумаги  на  пушистом  ковре
выглядела  совершенно  инородным  телом.  Черт,  а  это  ведь  -   форменная
уголовщина. Классическая.  Бумаги,  очень  похоже,  самые  что  ни  на  есть
доподлинные. Если этот Василидис летит за переделы  многострадальной  России
прямым рейсом, дело облегчается до предела. Если будет промежуточная посадка
в столице - что ж, придется греку раскошелиться еще на  пару  сотен  баксов,
потому что тамошняя таможня тоже хочет кушать.  С  этой  стороны  -  никаких
неожиданностей. Но картины-то поддельные!
   Он присел на корточки, присмотрелся. Ногтем указательного пальца подцепил
холст. Вспомнилось что-то очень знакомое - ну конечно, восемьдесят  седьмой,
дело Головина... Так-так... Ну, неужели? Замяукал селектор.
   - Да?
   - Павел Иванович, Косарев приехал.
   - Гони его сюда, - сказал Петр.
   Эх, не успел убедиться...
   Косарев вкатился торопливо, как тот колобок. При виде картин  на  лице  у
него на какой-то  миг  изобразилось  нешуточное  замешательство,  однако  он
моментально справился с физиономией, расплылся в улыбке:
   - Надо же, наш юноша сущий стахановец...
   - Что это все значит? - не без суровости спросил Петр.
   - Как выражался классик - "с позволения сказать, негоция", - без  запинки
ответствовал заместитель. -  Помните  "Операцию  Ы"?  Налетай,  не  скупись,
покупай живопись!  Господин-товарищ  греческоподданный  пожелал  обзавестись
полотнами одного из заметнейших шантарских живописцев. Грех было  бы  ему  в
этом  препятствовать,  благо  все  бумаги,  я  вижу,  в  порядке  и  никаких
препятствий к вывозу не имеется...
   - Послушайте, - сказал Петр чуть растерянно. -  Из  всего,  что  наболтал
этот... Бенвенуто, у меня сложилось впечатление, что данные картины, как  бы
поделикатнее выразиться...
   - Не совсем панкратовские?
   - Вот именно, не совсем.
   - Милейший Павел Иванович... - вкрадчиво произнес Косарев, взяв Петра под
локоток. - Можете быть уверены, я высоко ценю вашу щепетильность. Однакож вы
меня удивляете... Ну неужели вы всерьез полагаете, что мы способны на  столь
примитивное  мошенничество?  Впарить  простодушному  греку   подделку?   Это
"Дюрандаль"-то? Стыдно, батенька.
   - Но как это все понимать?
   - Знаете... - задушевно начал Косарев. - Какой-нибудь дурак на моем месте
стал бы говорить, что есть вещи, которых вам согласно взятой на себя роли  и
знать-то не положено. Только к чему это меж своими? Вы ж  в  некотором  роде
человек свой... С вами нужно в открытую.
   - Вот и извольте.
   - Да ради бога!  Пикантный  нюанс  в  следующем...  Наш  греческий  друг,
господин Василидис, прекрасно знает, что данные шедевры живописи -  никакие,
откровенно  говоря,  не  шедевры.  Между  нами  говоря,  он  в  живописи  не
разбирается совершенно, не говоря уж  о  том,  чтобы  ее  коллекционировать,
тащить с собой через полмира полотна... Да  предложите  ему  хоть  подлинник
Леонардо,  Василидис  наш  зевнет  и  признается,  что  предпочитает   живых
блондинок... Такой уж  бизнес,  Павел  Иванович.  Василидис,  скажу  вам  по
секрету, особого пиетета перед налоговыми органами никогда не испытывал. Это
ведь не только в России уклонение от налогов - национальный вид  спорта.  Во
всем мире так, не хотят людишки делиться с государством честно заработанными
денежками, фантазию изощряют, как могут. Короче говоря, вы обратили внимание
на цену? Не стоит того Панкратов при всем его таланте и  известности.  Но  в
том-то и соль, что у себя в Греции  Василидис  эти  денежки  спишет  как  не
подлежащие налогообложению - есть у них хитрая статья в  налоговом  кодексе,
касаемо предметов искусства, в дар музею преподнесенным... Смекаете?
   - Пожалуй...
   - Вот и молодец. Почему бы не порадеть хорошему  человечку?  Василидис  с
нами несколько лет ведет дела по металлам, по лесу, партнер обязательный, ни
единого прокола или недоразумения. Вот и мы пошли навстречу старому другу  и
надежному партнеру, помогли  на  законном  основании  списать  из  налоговой
декларации энную сумму. Согласен, это не есть  вполне  законное  деяние,  но
какая нам, старым циникам, разница, если сам Василидис полностью в курсе? Ну
подумайте, где тут криминал?
   - В самом деле... -  пожал  плечами  Петр.  -  Пожалуй  что...  Ну.  а  с
картинами как мне поступить?
   - А никак. Поставьте в комнату отдыха, потом Митя  Елагин  их  заберет  и
отвезет греку. Я вам сейчас принесу расходный ордер, на  законном  основании
выплатим  господину  Марушкину  мелкую  копеечку  за  изготовление   рам   к
картинам... а остальное я  ему,  как  предусматривалось,  сам  заплачу,  вам
совершенно не о чем беспокоиться... Снята проблема?
   Петр машинально кивнул.
   - Я могу идти?
   Петр снова кивнул. Шустрый зам проворно выкатился  из  кабинета,  а  Петр
вернулся к  картинам,  забрав  со  стола  забытый  юным  мастером  крохотный
перочинный ножичек. Выбрав подходящее место, подцепил узким  лезвием  холст,
отделил пару прядей. Воровато оглянувшись, оторвал кусок оберточной  бумаги,
завернул в него добычу и поглубже спрятал в карман.  Так  же  поступил  и  с
двумя другими картинами. Трудно было сформулировать четко,  что  именно  его
гложет,  какие  подозрения  возникают  в  глубине  души.  Просто-напросто  с
некоторых пор решил смотреть в оба,  держать  ушки  на  макушке  и  спрятать
подальше  излишнюю  доверчивость.  Прежние  инстинкты  неожиданно  ожили  от
вечного, казалось бы, сна, наступившего после ухода в отставку...
   - Жанна, - сказал он, щелкнув  клавишей.  -  Когда  Марушкин  закончит  с
Косаревым, пусть зайдет ко мне. он тут забыл кое-что... Только обязательно.
   - Будет сделано, Павел Иванович... Минут через пять художник вновь возник
на пороге, положил перед Петром небольшой бланк:
   - Вот тут ваш  автограф  необходим...  Петр  подмахнул  расходный  ордер,
согласно которому г-ну Марушкину причиталась за  изготовление  рам  какая-то
мелочь. И небрежно поинтересовался:
   - До копеечки рассчитался мой зам?
   - А то! - воскликнул  сияющий  Марушкин.  Извлек  из  нагрудного  кармана
потертой  джинсовой  куртки  пачку  зеленых  бумажек,  сложенную   вдвое   и
перехваченную желтой резинкой. - Пять штук, копеечка  в  копеечку.  Премного
благодарны, Паливапыч, и всегда к вашим услугам. Разрешите улетучиться?
   - Тратить спешишь?
   - Ну, около того... - признался Марушкин.  -  Так,  расслабиться  немного
после трудов праведных с помощью алкоголя и доступного  женского  поголовья.
Так это ж ненадолго, мне мастерскую пора покупать, кровь из носу.  Если  еще
понадоблюсь...
   - Ты только смотри... - поднял палец Петр.
   - Павел Иванович! - проникновенно возопил  Марушкин,  прижимая  ладони  к
хилой груди. - Вы не думайте, что если я  малость  самую  эксцентричный,  то
автоматически лишен житейского практицизма... Присутствует таковой, как  же.
Будьте благонамеренны, я что трезвый, что пьяный - язык  за  зубами  держать
умею, не первый год замужем... Нешто мы сиволапые? Все понимаем...
   - Ладно, верю, -  сказал  Петр.  -  Ножичек  возьми,  забыл.  Если  опять
понадобишься, где искать? Засунул я куда-то твои координаты, уж извини...
   - Да бывает, - Марушкин быстро набросал на  листке  адрес  и  телефон.  -
Ждать буду с нетерпением, Паливаныч, всего вам наилучшего!
   Когда за ним закрылась дверь, Петр вернулся к картинам и еще  пару  минут
разглядывал холсты, осторожненько царапая ногтем в подходящих  местах,  так,
чтобы, боже упаси, не оставить следов. Подозрения крепли, не на шутку...
   - Можно, я уберу, Павел Иванович?  От  неожиданности  он  вскинулся,  как
ошпаренный, выпрямляясь, зацепил ногой картину, и она с грохотом  обрушилась
плашмя на ковер. Смущенно улыбнулся:
   - Пугаешь ты меня, тезка Орлеанской девственницы...
   - Опять насмехаетесь? - грустно сказала Жанна.  -  Девственницу  какую-то
придумали...
   - Не какую-то, а Орлеанскую.
   - А это кто?
   Павел мысленно воздел очи горе, вздохнул. Впрочем,  к  чему  ей  с  такой
фигуркой и мордашкой углубленное знание истории? Смешно даже...
   - Убрать?
   - Убери,конечно.
   Покосившись на него через плечо, Жанна нагнулась за смятой бумагой  -  не
присела на корточки, как это в  обычае  у  женщин,  особенно  щеголяющих  на
глазах у мужика в мини-юбках, а именно нагнулась, держа ноги прямо, так  что
взору Петра предстали кое-какие пикантные тайны. Без сомнения, проделано это
было умышленно.
   Невольно отведя глаза, он проворчал:
   - Слушай, тезка Орлеанской девы, на работу, вообще-то, следует  и  плавки
надевать...
   Жанна выпрямилась, обожгла его томным взглядом и сообщила:
   - Я сегодня такая рассеянная, Павел Иванович,  ничегошеньки  у  меня  под
этим нет... - и медленно провела ладонями по юбке и блузке. - Ранний склероз
начинается, право слово...
   - Опять за свое?
   Старательно запихав скомканную бумагу в урну, Жанна подошла вплотную:
   - Павел Иванович, вы меня что, бросили?  И  я  теперь  -  соблазненная  и
покинутая?
   - Да ладно тебе.
   - Ну, а все-таки? За  десять-то  дней  любые  царапины  затянутся.  А  вы
девушкой откровенно пренебрегаете. А девушка, между прочим, истомилась  вся,
сберегаючи себя для единственного...  Па-авел  Иваныч!  Садист  вы,  честное
слово...
   Если откровенно, у него приятно взыграло мужское самолюбие - не столь  уж
часто его откровенно домогались юные красоточки. Пусть даже, строго  говоря,
не его, пусть тут и просматривалась финансовая  подоплека...  Если  подумать
трезво, Пашку многое оправдывает. Все, с кем он забавлялся, в том числе и на
грани, имели полное право отказаться, заехать по физиономии, гордо  хлопнуть
дверью... Однако ни одна этого не сделала.
   - Жанна, - сказал он, глядя  в  глуповатые  красивые  глазенки.  -  Тебе,
часом, фотографии не вернуть?
   - Которые? - подняла идеально вычерченные бровки  Жанна.  -  А-а...  Нет,
зачем? Вот кстати,  у  меня  подружка  работает  в  театре,  в  костюмерной.
Помните, я говорила? Можно взять на пару дней ихний  гусарский  мундирчик...
Павел Иваныч? Я же не дура, у меня тоже бывают идеи...
   "Ну,  эта  в  помощи  доброго  самаритянина  не  нуждается,  -  про  себя
констатировал он. - Наоборот".
   - Па-авел Иваныч... - тоном обиженного ребенка протянула  Жанна.  -  Лето
же, смена гардероба.  А  я  на  Лохвицкого  в  "Чаровнице"  такой  костюмчик
видела... Светленький, без подкладки, конкретная Италия, не бодяжная...
   И ухватилась тонкими пальчиками за  узел  его  галстука.  Петр,  мысленно
плюнув, уступил - ежели совсем честно наедине с  собой,  то  не  очень-то  и
тянуло разыгрывать монаха. Расстегивая на ней блузочку, он  поймал  себя  на
том, что делает это привычно, со сноровкой окруженного девичьим  сговорчивым
цветником барина времен Очаковских и покоренья Крыма. Опять-таки привычно  -
была практика  во  время  визита  телезвездочки  -  пристраивая  девушку  на
обширном  мягком  кресле,  он  успел  подумать,  что  рискует  не  то  чтобы
переродиться  характером,  но  изрядно  врасти  в  Пашкин  образ.  Если  это
продлится еще с месяц, трудновато будет  потом  отвыкать  -  от  сговорчивых
телочек, от роскошной машины, от услужливой горничной, бдительной  охраны  и
всего прочего. Марк  Твен,  пожалуй,  чуточку  перемудрил,  заставив  своего
нищего тяготиться королевской  роскошью,  -  роскошь,  знаете  ли,  обладает
пакостным свойством засасывать, особенно тех, кто вырос пусть и не в канаве,
но и не в холе...
   Жанна застонала, притягивая его голову, и он перестал о чем-либо  думать,
потому что мужик есть мужик  и  пишется  "мужик",  аминь,  прости  ты  меня.
господи...
   ...Потом она беззаботно  пускала  дым,  уютно  устроившись  обнаженной  в
черном кресле так, как на одной из  фотографий  в  отведенном  ей  конверте.
Петр, приведя себя в порядок, присел на подлокотник и рассеянно погладил  ее
волосы - чтобы не выглядеть разочарованным в  подруге  любовником.  Вернется
Пашка, все пойдет по новой, поэтому не стоит разочаровывать девочку холодным
обращением, она-то в чем виновата?
   - Павел Иваныч, - сказала она с непонятной  интонацией.  -  А  почему  вы
Митьку Елагина не вышвырнете?
   - По поводу?
   - Девчонки говорили, он вашу супругу совсем задолбал, Ромео фиговый,  так
и пялится, так и норовит этак невзначай ручонками обнаглеть. Неприлично же.
   - Что бы я без тебя делал, - сказал он, внутренне напрягшись. -  Одна  ты
озабочена моим имиджем...
   - Нет, серьезно. - сказала  Жанна  с  видом  умудренной  жизнью  солидной
женщины. - Ваше дело, как у вас там с ней, но нельзя же позволять все это на
публике. Шепотки ползут. Жена Савельева - и какой-то шоферюга...  Ущерб  для
репутации. Я сама сегодня видела...
   - Сегодня?
   - Ага. Открывал ей дверцу - и так, знаете, будто  бы  невзначай  пальцами
провел, прямо по шее, до самого выреза... Ее аж передернуло...
   "Ну, ты у меня нарвешься, красавчик, - зло подумал Петр.  -  Говорили  же
тебе, предупреждали. По-мужски ты обещал завязать со всем этим..."
   Он резко выпрямился, прошел к столу и нажал клавишу с надписью "Гараж":
   - Савельев. Елагин где?
   - Павел Иваныч, вы ж сами его в Аннинск отправили, на три дня, -  чуточку
недоуменно  отозвался  дежурный.  -   Косарев   при   мне   передавал   ваше
распоряжение...
   - Ладно, отбой, - растерянно сказал Петр, нажав клавишу отбоя.
   "Ну, Гульфик Лундгрен, ты у меня нарвался". Его мобильник  -  чей  номер,
как растолковал Пашка, знали не более полудюжины человек во всем Шантарске -
вдруг  разразился  пронзительной  трелью,  замигало  зеленым   прямоугольное
окошечко.

   Глава пятая
   КАК ПРОВОЖАЮТ ПАРОХОДЫ...
   - Я слушаю, - произнес Петр насколько мог уверенно, поглядывая искоса  на
непринужденно развалившуюся в кресле тезку Орлеанской девы.
   - Как у тебя дела, Савельев? - послышался  абсолютно  незнакомый  женский
голос, усталый, тускловатый.
   -  Нормально,  -  ответил  Петр,  напрягшись.  Жанна,  сообразив  что-то,
привстала и проделала нехитрую пантомиму, спросив языком жестов, не  следует
ли ей выметаться. Вообще-то, молодец девочка, умеет разграничивать служебное
и личное... Петр проворно пошевелил кистью свободной руки, и  Жанна,  сделав
понимающую гримаску, в три секунды натянула  нехитрую  одежонку,  простучала
каблучками к двери.
   - Нормально вроде бы, - сказал Петр, оставшись в одиночестве.
   - А то газеты писали всякие ужасы...
   - Ну, это смотря какие газеты... Верь больше. Судя по  всему,  незнакомка
не распознала подмены - что ж, следовало ожидать, масса близких Пашке людей,
каждодневно с ним общавшихся, до сих пор в неведении...
   - Приятно слышать, - сказала женщина, но  никакой  особой  радости  в  ее
голосе не ощущалось. - Ты очень занят?
   - Ну, не то чтобы... Можно сказать, вообще не занят.
   - Совсем хорошо. Паша, нам нужно поговорить. Желательно не откладывая.
   "Легко тебе говорить, милая, - подумал он. - А мне-то как быть, если я  в
толк не возьму, кто ты вообще такая?"
   - Когда?
   - Хорошо бы прямо сейчас, - сказала незнакомка решительно.
   "Так. сейчас начнутся подводные камни... Нужно взвешивать  каждое  слово,
ляпнешь ей, чтобы приезжала, а окажется, что Пашке такое идиотство  сроду  в
голову не могло прийти, поскольку выглядит из ряда вон выходящим шокингом".
   - Ну, вообще-то... - осторожно начал он.
   - У тебя там кто-нибудь есть? Ты вообще где?
   - На фирме, -  сказал  он  осторожно.  -  Никого  у  меня,  одинешенек  в
кабинете...
   - Можешь приехать?
   - Попытаюсь... А куда?
   - Ко мне на работу.
   - Вот как? - спросил он, отчаянно пытаясь что-нибудь придумать.
   - Я понимаю, это  вопреки  правилам,  -  с  явственно  чуявшейся  иронией
сказала незнакомка. - Но лучше нам поговорить сегодня, Паша, не  откладывая.
Можешь приехать прямо сейчас? Поговорим на седьмом этаже, там никого  обычно
не бывает...
   Петр трезво прикинул: долго играть в эти  кошки-мышки  невозможно.  Нужно
либо категорически отказаться и отключить телефон, либо...
   - Ты знаешь, кое-какая правдочка во всех этих слухах есть, - решился  он.
- Понимаешь, у меня с памятью происходят досадные пертурбации...
   - Но меня-то ты узнал? - на сей раз ирония проступила еще явственнее.
   - Конечно, узнал.
   - Приятно слышать, - повторила она, снова без всякой радости в голосе.  -
Ну, а что же ты, в таком случае, забыл?
   - Где ты работаешь.
   - Паша, ты серьезно?
   - Серьезно, - сказал он, стараясь, чтобы слова звучали сухо, отрывисто. -
Провалы в памяти, знаешь ли. Абсолютно серьезно.
   Ее  голос  дрогнул,  в  нем,  наконец-то,  появилось  нечто  похожее   на
дружелюбие:
   - Паша, у тебя все...
   - У меня все в порядке, - столь же сухо перебил он, маскируя  холодностью
полнейшее неведение касаемо звонящей. - Просто-напросто  кое-что  выпало  из
памяти. Как из магнитофонной ленты вырезали несколько кусочков. Примерно так
обстоит в популярном изложении. Так что ты, пожалуйста, поумерь иронию.
   - Хорошо, - сказала женщина серьезно. - Ну, меня-то ты, по крайней  мере,
я понимаю, узнал...
   - Узнал. Но совершенно не помню, где ты  работаешь.  Ты  уж,  пожалуйста,
отнесись ко всему этому серьезно, это не хохмочки, а суровая реальность...
   - Ну, а о нас-то ты помнишь все?
   - Пожалуй что, - сказал он, оставляя себе лазейку на будущее.
   - Так... Приезжай в речное пароходство. Тебе напомнить, где это?
   -  Ну,  настолько-то  мне  мозги  не   перевернуло...   -   хмыкнул   он.
(Представления не имел, где это самое пароходство, но узнать будет не так уж
трудно.) - Прекрасно помню. Значит, на седьмом этаже?
   - Ага, в тупичке. Даже если забыл, легко найдешь. Можешь взять  охрану...
я о вчерашнем. Это, знаешь ли, Паша, была не я. Я ведь  стрелять  вообще  не
умею...
   - Ладно тебе, - перебил он сварливо. - Еще тебя не хватало подозревать...
   - Ну, я рада. Приедешь?
   - Через полчасика, - сказал он  уверенно.  Прикинул,  что  этого  времени
вполне хватит и разузнать, и добраться.
   - В общем, через полчаса на седьмом этаже.
   И последовал сигнал отбоя.
   "Веселенькая  ситуация,  -  меланхолично  заключил  Петр.  -   Прямо-таки
классический водевиль - близнецы меняются местами, отсюда, ясно, проистекает
череда забавных недоразумений... Вот только что-то давненько уж не слышно  о
забавах, наоборот, веселье тает, как льдинка под весенним солнцем".
   Щелкнул клавишей:
   - Андропыч, зайди.
   Земцов появился буквально через сорок секунд - Петр зачем-то отследил  по
часам. Вопросительно  взглянул,  прикидывая,  стоит  ли  садиться  или  дело
недолгое. Петр нейтральным тоном сказал:
   - Андропыч, проконсультируй с точки зрения безопасности. Мне срочно нужно
смотаться в речное пароходство...
   - Полина? - сразу же спросил Земцов. Петр с многозначительным видом пожал
плечами. Хотел кивнуть, но в последний момент  спохватился:  кто  ее  знает,
вдруг звонившая ему незнакомка и не Полина вовсе...
   - Это обязательно? - сухо продолжал Земцов.
   - Пожалуй. - кивнул Петр. - Андропыч, я не на свиданку собираюсь в разгар
рабочих будней. Просто... Когда женщина звонит и заявляет, что у нее к  тебе
есть  срочное  и  важное  дело,   -   нужно,   я   так   прикидываю,   ехать
незамедлительно...
   - Вот это-то меня и беспокоит,  -  не  без  задумчивости  сказал  Земцов,
что-то прикидывая про себя.
   - А конкретно?
   - Конкретно... - шеф безопасности не поднимал глаз. - Павел  Иванович,  я
не хочу ни пугать вас, ни лишний раз трепать нервы, однако ситуация  требует
полной откровенности...
   - Нет, конкретно?
   Земцов вздохнул и поднял глаза:
   - Я старательно просмотрел все кассеты с наружных  телекамер.  Знаете,  в
чем  загвоздочка,  Павел  Иванович?  Машина,  из  которой  в  вас  стреляли,
появилась на стоянке для посетителей буквально за минуту  до  того.  как  вы
вышли. Можно, конечно, считать  сие  диким  совпадением,  самые  невероятные
совпадения случаются, но меня всю жизнь учили совпадениям не верить.
   - Та-ак, - сказал Петр. - Хочешь  сказать,  что  ему  стукнул  кто-то  из
здания?
   - Именно, - с видимым облегчением от того, что ему не  пришлось  говорить
это самому, кивнул Земцов. - Самое вероятное объяснение. Информация о  ваших
перемещениях, точнее говоря, известие о том,  что  вы  собираетесь  покинуть
здание,  проходит  по  цепочке  -  не  столь  уж  длинной,  но,  безусловно,
затрудняющей выявление "крота". У кого-то были  все  возможности  для  того,
скажем, чтобы набрать номер на мобильнике и сказать  пару  слов,  безобидную
условленную фразу. Заранее оговоренный  словесный  код  сплошь  и  рядом  не
вызывает у окружающих подозрений...
   - Давай без профессиональных тонкостей, - перебил  Петр.  -  Если  "крот"
есть, как ты его собираешься выявлять?  Почему  вообще  он,  паскуда,  столь
свободно действует?
   - Потому что прецедентов ранее не имелось, - мгновенно ответил Земцов.  -
Потому что раньше он себя  никак  не  проявлял.  Конечно,  я  предприму  все
необходимые меры...
   - Значит, не веришь в маньяка-одиночку?
   - А вы? - столь же молниеносно отпарировал Земцов.
   "Эх, милый, - тоскливо подумал Петр. - У меня просто-напросто нет  нужной
информации к размышлению, потому что я - вовсе и не я. Но тебе же в  том  не
признаешься..."
   Он вздохнул, не представляя толком, что ответить.
   - Плохо мне верится в маньяка, - сказал Земцов негромко. - Во-первых, как
я ни копался в прошлом, нигде не нашел кандидатуры в маньяки. Во-вторых, эта
минута, прошедшая от появления машины до выстрелов. У маньяков, как правило,
сообщников не бывает. Павел Иванович... у вас-то есть свои соображения?
   - Никаких, - решительно сказал Петр.
   - Мне бы эффективнее работалось, знай я...
   - Андропыч, помилосердствуй, - сказал Петр елико мог искренне. - Ну нет у
меня соображений, честно тебе говорю! Ты уж копни как следует...  Слушай,  а
можем мы сейчас покинуть здание без этой чертовой цепочки?
   - Конечно. Варианты давно отработаны.
   - Вот и поехали, - встал из-за стола Петр.

   ...К высоченному зданию управления речного пароходства, стоявшему в  трех
шагах от набережной Шантары, они прибыли минут на пять  раньше  условленного
времени. В  неотступном  сопровождении  трех  телохранителей  Петр  вошел  в
просторный вестибюль.  В  дальнем  его  углу  сидел  за  короткой  конторкой
старичок в  цивильном.  У  тех,  кто  шел  неуверенно,  он  строго  требовал
пропуска, а тех, кто целеустремленно двигался  к  лестнице,  пропускал  безо
всяких цепляний. Еще с улицы Петр  рассмотрел,  где  расположена  лестничная
клетка и лифты, а потому избег старикашкиных расспросов, сквозанул мимо него
деловой походкой.
   Оказалось, лифт  на  седьмом  не  останавливается  -  только  на  четных.
Телохранителям это определенно облегчало задачу. Петр хотел первым выйти  из
лифта, но не успел, охранник опередил, осмотрелся, по-волчьи поводя головой,
только после этого кивнул. Где же тут тупичок? Ага, вот...
   Петр сел в жесткое, расхлябанное кресло  под  унылой,  почти  засохшей  в
кадке пальмой,  огляделся.  Курилка,  сразу  ясно.  Дверей  поблизости  нет,
кабинеты  (судя  по  табличкам,  имеющие  прямое  отношение  к  пароходству)
сгруппированы чуть правее, а в пределах прямой  видимости  -  глухая  стена.
Место для покушения самое что ни на есть малопригодное, неоткуда прокрасться
незамеченным, а путь отхода один-единственный...
   Он вышел из тупичка-ниши - и тут же увидел,  как  с  лестничной  площадки
вышла женщина с большим "дипломатом" в руке. Мгновенно ее опознал -  никаких
сомнений, та самая брюнетка  лет  тридцати,  занимавшая  достойное  место  в
Пашкиной коллекции. Волосы падают на плечи, одета в  деловом  стиле,  но  со
вкусом, золотые серьги и перстень небольшие, изящные.
   Один из охранников непреклонно заступил дорогу, взял  у  нее  "дипломат",
встряхнул. Двое других встали с боков, готовые к действию.
   - А он заперт, - спокойно сказала черноволосая. - Это его  "дипломат",  -
она изящным движением руки указала в сторону Петра. - Что там, я  решительно
не представляю.
   Охранник вопросительно обернулся. Ситуация была рисковая, но Петр решился
кивнуть,  подтверждая  ее  слова,  хотя  слыхом  не  слыхивал  ни  о   каком
"дипломате". Он просто чувствовал,  что  это  не  покушение.  Решительно  не
похоже...
   - Здравствуй, - сказала она ровно, подойдя к Петру. - Они так и будут тут
торчать?
   - Ребята... - Петр недвусмысленно, властно повел рукой.
   Охранники после короткого колебания подчинились,  отошли  в  самый  конец
коридора, к огромному,  во  всю  стену,  окну,  за  которым  величаво  текла
сероватая, широченная Шантара.
   - Бережешься? - спросила она с легкой иронией.
   - Приходится, - серьезно сказал Петр. - Стреляют-то всерьез.
   - Да, я телевизор смотрела... - Она присела в соседнее кресло, потянулась
к его сигаретной пачке.
   Торопливо поднеся ей огоньку, Петр спросил:
   - Случилось что-нибудь?
   Он уже примерно представлял, кто перед  ним  -  никаких  особых  ребусов,
очередная Пашкина  любовница,  не  нужно  быть  семи  пядей  во  лбу,  чтобы
догадаться...
   - Смотря с какой стороны смотреть... - сказала женщина с той же, что и во
время телефонного разговора, тоскливой усталостью.  -  Может,  ничего  и  не
случилось, а может, все...
   Как бы там ни было,  ни  малейших  истерических  ноток  в  ее  голосе  не
чувствовалось, а это уже кое-что...
   - Полина... - произнес  он  в  пространство,  так,  словно  и  не  к  ней
обращался.
   Следовало удостовериться - вдруг она все-таки никакая не Полина?
   - Что? - тут же отреагировала она.
   - Объясни, наконец, что стряслось, - сказал Петр.  -  У  тебя  был  такой
голос...
   Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в  старой  керамической
пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:
   - Так удачно получилось... Я тебя не видела целых три недели.
   - И что?
   - Я от тебя освободилась, - старательно  уводя  взгляд,  тихо  произнесла
Полина. - По-моему,  освободилась  наконец...  По  крайней  мере,  набралась
смелости разорвать все к чертовой матери...
   Петр помалкивал - как и надлежало в его положении. Не  зная  подробностей
их отношений, лучше помалкивать с умным видом...
   - Что ты молчишь?
   - А что прикажешь говорить? - пожал плечами Петр. - Если уж ты "набралась
смелости", вряд ли удастся остановить...
   - А ты хочешь меня остановить? Вернуть? - прищурилась она  с  вызовом.  -
Что-то не похоже. Правда, у тебя на физиономии скорее облегчение читается...
   "Угадала, - мысленно поаплодировал ей Петр. - Он,  может,  и  пытался  бы
тебя остановить, но я-то не он. И решительно не представляю, каким  чудесным
макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потому что ничегошеньки о тебе  не
знаю. Кроме  одного  -  какое-то  время  ты  с  "маэстро  Пабло"  активнейше
сотрудничала..."
   - В общем, я ухожу, - выпалила она, то ли ободренная его молчанием, то ли
разозленная. - Совсем. Это уже окончательно.
   "О женщины, вам имя - вероломство... - процитировал он мысленно классика.
- О жены. порожденье  крокодилов.  Уходить-то  ты  уходишь,  решиться-то  ты
решилась, но  тебе  чертовски  хочется,  чтобы  разрыв  произошел  в  полном
соответствии с вековыми канонами  -  скандал,  долгая  перепалка,  выяснение
отношений".
   - У тебя кто-то появился? - спросил он спокойно.
   - Представь себе. Нет, ну почему ты сидишь с каменной рожей?
   - Милая, мы же цивилизованные люди, - сказал Петр, ухмыляясь про себя,  -
слава богу, выяснение отношений лично его ничуть не касается...
   - Ты серьезно? Вот так, спокойно, благословишь?
   - Полина, у меня дел невпроворот, - сказал Петр ус гало. -  И  хлопот,  и
неприятностей. Мне бы не хотелось тебя терять, по  человек-то  ты  взрослый,
если решилась и все взвесила - что тут скажешь?
   Полина,  прикурив  новую  сигарету,  всматривалась  в  него  с  тягостным
подозрением, словно ждала подвоха. Петр молчал, старательно  изображая  всем
своим обликом  доброжелательный  нейтралитет,  хотя,  признаться,  ему  было
чуточку смешно. Ситуация скорее водевильная - никаких особенных  сложностей,
никаких напрягов...
   - Ты на себя не похож, вот что, -  сказала  Полина.  -  Положительно,  не
похож. Другой человек.
   - Это плохо?
   - Это удивительно.
   - "Ведь это же просто другой человек"... - тихо пропел он. - А я - тот же
самый... Я - тот самый, Полина. Это ты стала какая-то другая.
   Полина сделала две  последних  затяжки,  на  сей  раз  примяла  окурок  в
пепельнице уже не столь утонченно:
   - Паша, если бы я верила в чудеса, сказала бы, что это не ты  -  двойник,
копия, непонятно кто...
   Петр чуть не оглянулся на охранников - нет, слава богу,  не  слышат,  она
говорит тихо. Да и услышали бы - что изменится? Мало ли что  может  наплести
экзальтированная  дамочка,  взбрыкнувшая  любовница,  явившаяся  объявить  о
разрыве на вечные времена? А вообще-то, она молодец. Первая  и  единственная
пока что подметила неладное...
   - Полина, тебе не кажется, что это отдает каким-то детством? -  пожал  он
плечами. - Двойники, копии...
   - Ну... - сказала она почти жалобно. - Может быть. В голову лезет  жуткая
ерунда... Я-то думала, ты начнешь бегать по потолку... Что, авария и  легкая
травма головы так меняют человека?
   - Выходит, меняют.
   - Может, ты и фотографии отдашь? "А голосок-то дрогнул, - отметил Петр. -
Точно, завела кого-то. И, как водится, хочет все забыть".
   - Бога ради, - пожал он плечами. - И негативы тоже. Поиграли и хватит.  Я
запамятовал номер твоего кабинета, уж извини. Напомни  мне,  завтра  приедет
кто-то из них, - он мотнул головой в сторону бдительно замерших  охранников,
- отдаст все...
   - Шестьсот пятнадцатый, - выпалила она, не рассуждая.
   - Вот и прекрасно. Завтра. Это обещание он собирался выполнить  честно  -
что поделать, Пашку придется попозже поставить перед фактом. Вряд ли  что-то
удастся склеить, это полный и окончательный разрыв, по ней видно.
   - Как-то не по себе, - озадаченно призналась она. - Так и тянет...
   - Сцену устроить? - понятливо подхватил он. - Не  стоит,  Полина.  Потому
что это будет бездарная  пародия  на  "Ивана  Васильевича".  Который  меняет
профессию. Помнишь, там в самом начале есть нечто подобное?
   - Да, действительно... - бледно улыбнулась она. - Что ж, ты меня  приятно
порадовал, Паша. Тем, что вот так все воспринял. Я тебя очень прошу: давай и
в дальнейшем придерживаться этого стиля.  Все  кончено.  И  не  нужно  возле
меня... появляться. Вот, забери. - она похлопала ладонью по  "дипломату".  -
Добросовестно хранила,  как  ты  и  просил,  но  теперь  -  возвращаю.  Все,
наверное?
   - Наверное, - сказал  он,  вставая.  -  Полина,  я  тебе  искренне  желаю
счастья. Прости, ежели что было не так... Завтра приедет парень  с  пакетом,
можешь не беспокоиться. Всего наилучшего!
   И  первым  вышел  из  тупичка-ниши.  Полина  провожала  его   удивленным,
прямо-таки растерянным  взглядом,  но  он  побыстрее  двинулся  к  лестнице,
помахивая тяжелым "дипломатом". Не стоило  уделять  чужим  сложностям  много
времени - со своими бы собственными разобраться...
   Что в "дипломате", определить с ходу не удавалось. Явно  что-то  тяжелое.
Не звякает, не перекатывается, портфель набит плотно...
   Бомба?  По  размышлении  он  отбросил  эту  мысль,  еще  не  подъехав   к
"Дюрандалю". Полина вела себя  так,  словно  никуда  не  торопилась,  охотно
посидела бы с ним еще, по неисповедимой  женской  логике  сопроводив  разрыв
долгими задушевными беседами. Разумеется, ее могли  использовать  втемную...
Нет, и этот вариант не проходит. Испуганной она вовсе не выглядела.  К  тому
же он мог и не приехать в пароходство. Следовательно, устанавливать бомбу на
какое-то определенное время - чертовски рискованно.
   Впрочем... Если предполагать вовсе  уж  изощренное  коварство  -  точнее,
твердый профессионализм, бомба там вполне может оказаться.  Поставленная  не
на время, а, скажем, на открывание. Поднимешь крышку - и  соскребай  тебя  с
потолка...
   Итак? Понемногу у него зародилось твердое решение. К обычному любопытству
это имело мало отношения - ему просто казалось, что пришло  время  прикупить
себе козырей. То ли инстинкт вел, то ли опыт, но сердце  настойчиво  вещует:
нужно узнать о происходящем  немножко  побольше,  чем  соизволил  рассказать
Пашка...
   Оказавшись в здании, он сразу же направился в кабинет Земцова.  С  порога
спросил, демонстрируя "дипломат":
   - Узнаете?
   - Первый раз вижу, - спокойно ответил тот.
   - Учтем... - проворчал Петр. - Нужно открыть этот чемоданчик  так,  чтобы
потом можно было без труда запереть снова. Предварительно  нужно  убедиться,
что внутри нет ничего... способного бабахнуть. И, наконец, забыть  обо  всем
этом. Я ставлю задачу для немедленного исполнения.
   Он говорил сухо, деловито, напористо - так, как и следовало разговаривать
с привыкшим к некоему подобию воинской дисциплины гэбэшником. Кроме того, не
следовало предоставлять Земцову время на раздумье:  где  раздумье  -  там  и
удивление...
   Именно этот тон подействовал. Земцов проворно встал:
   - Пойдемте.
   Петр немного удивился, но последовал  за  ним,  не  задавая  вопросов.  И
правильно сделал: они спустились в подвал, где  за  металлической  дверью  с
кодовым  замком  у  Земцова  размешалось  что-то  вроде  научно-технического
отдела, о котором Пашка просто обязан был знать. Вот и хорошо, что  не  стал
расспрашивать с дурацким видом, куда они, собственно говоря, идут - пришлось
бы лишний раз ссылаться на выпадение памяти, а этим не стоит злоупотреблять.
   Субъект интеллигентного вида, в  очках  и  белоснежном  халате,  выслушав
Земцова, преспокойно кивнул и, подхватив "дипломат", скрылся за  неприметной
дверью в углу обширного помещения со стеллажами,  где  наличествовала  масса
интересной электроники. Минут через пять он вышел и скучным голосом объявил:
   - Рентген показывает, что там только бумаги и пара видеокассет. Ни намека
на взрывчатку. Открыть?
   - Сделайте одолжение, - кивнул Петр. Интеллигент кивнул, достал из  стола
несколько  блестящих  приспособлений,  выбрал  из  них,  подумав,   парочку,
склонился  над  "дипломатом".  Через  несколько  секунд  крышка  щелкнула  и
приподнялась.
   Земцов невольно потянулся заглянуть, но Петр быстренько взял "дипломат":
   - Спасибо, на этом все...
   Поднялся к себе, велел Жанне ни с кем его не  соединять,  сел  в  кресло,
поставил "дипломат" на колени и не  спета  поднял  крышку.  Две  стандартных
видеокассеты и четыре плотных, толстенных конверта. Недолю поразмышляв, Петр
решил начать с видеоряда.
   Камера, жестко закрепленная на высоте примерно двух  метров,  фиксировала
широченную импортную постель с отвернутым  покрывалом.  Слышалась  негромкая
музыка, женские  голоса,  смех.  Потом  появилась  блондинка  лет  сорока  -
красивая, холеная,  с  бокалом  в  руке.  Она  допила,  поставила  бокал  на
лакированный столик и встала лицом  к  камере,  чуточку  смущенно  улыбаясь,
оправляя коротенькое черное кимоно с золотыми китайскими драконами. "Опять?"
- горестно покривил губы Петр.
   Появились еще две фемины - в купальниках,  определенно  под  хмельком.  В
одной  Петр  моментально  опознал  Марианну,  вторая  ему  была   решительно
незнакома. Не тратя даром времени,  новоприбывшие  подступили  к  блондинке.
Первое время она для приличия жеманилась, хихикала и отстранялась, но  очень
быстро позволила снять с себя кимоно. И понеслось, в лучших традициях студии
Терезы Орловски. Очень быстро у Петра  создалось  впечатление,  что  игривая
блондинка не подозревает о камере, а вот остальные двое прекрасно знают, что
их кувырканья фиксируются на  пленку.  Они  постоянно  старались  словно  бы
невзначай расположить блондинку так, чтобы ее личико  попадало  в  кадр  как
можно чаще, - и им это отлично удавалось.
   Ничего не подозревавшая дуреха старалась изо всех сил. Петр вскоре решил,
что узнал достаточно, - перематывал пленку на ускоренном просмотре, пока  не
определил, что продолжалось это действо час и сорок одну минуту с  какими-то
секундами. Вернулся к концу, пустил в нормальном режиме. Томно, с сожалением
проворковав, что ей пора, блондинка подхватила кимоно и вышла, а  эти  двое,
переглянувшись, ухмыльнулись друг дружке  с  видом  полного  удовлетворения.
Марианна подошла вплотную к камере, что-то сделала - и  экран  погас,  пошла
чистая пленка.
   "Это, однако, не просто развлечение",  -  подумал  Петр.  -  Тут  кое-чем
другим  попахивает,  что  именуется   сбором   компромата   на   ничего   не
подозревающее лицо..."
   На второй кассете недавний знакомый Петра и давний партнер Пашки господин
Рыжов, возглавлявший банк "Шантарский кредит", около двух часов  незатейливо
развлекался с девицей годочков четырнадцати. Поначалу она  выглядела  вполне
невинно - отнюдь не потасканная,  смазливая  мордашка  не  отмечена  печатью
порока, но потом, когда разделась, стала вытворять такое,  что  Петр  только
крутил головой да покрякивал. Где-то на середине появилась еще одна, на  вид
и вовсе сущая соплячка, но подруге мало в чем уступала. Вдвоем они  в  конце
концов вымотали г-на Рыжова до полной прострации.
   Когда запись кончилась, Петр, подумав пару секунд, прошел к  селектору  и
вызвал Земцова. Спросил небрежным тоном:
   -  Андропыч,  извини,  я  совсем  запамятовал...  Где  трудится   супруга
господина Карсавина?
   - Директор колледжа "Регина", - почти сразу же откликнулся Земцов.
   Петр, не меткая, спросил тем же естественным голосом:
   - Слушан,  а  можно  сказать,  что  это  самое  элитное  частное  учебное
заведение в нашем богоспасаемом граде?
   - Пожалуй что, - деловито ответил Земцов. - В тройке лучших.
   -  Блондинка  лет  сорока,  симпатичная,  не   крашеная,   обычно   носит
треугольные серьги с изумрудами?
   - Точно.
   - Молодец я, - сказал Петр. - Тренирую  память  -  и  ведь  возвращается,
клятая... Ладно, спасибо.
   Встал, прошелся по кабинету, кривя губы в ухмылке. Что ж. многое на  ходу
просек совершенно правильно. Должно быть, самого г-на  Карсавина  то  ли  не
удалось завлечь в подпольную киностудию, то ли такой вариант показался Пашке
не в пример предпочтительнее. В  самом  деле,  компромат  не  из  хиленьких.
Провинция на многое смотрит довольно-таки пуртански, не в пример столицам. И
если вдруг станет известно,  что  директриса  одного  из  лучших  шантарских
частных колледжей (она  же  -  супруга  высокопоставленного  чина  областной
администрации) в свободное время развлекается лесбийскими  групповушками,  -
эффект будет убойный. Позорище на  весь  бомонд,  не  говоря  уж  о  простом
электорате... То же самое и  с  Рыжовым.  Даже  если  девицам  уже  стукнуло
четырнадцать - это снимает лишь чисто юридическую часть проблемы, но вряд ли
смягчает бытовые аспекты. Петр, вспомнив супружницу Рыжова, руку мог дать на
отсечение, что эта  грымза,  просмотрев  кассету,  не  успокоится,  пока  не
расколотит о лысую головушку  банковского  сатира  весь  свой  коллекционный
фарфор, а также кухонную посуду...
   Он занялся содержимым конвертов. Начал с того, что был отмечен цифрой "1"
(все четыре были  пронумерованы).  Прочитал  четыре  газетных  вырезки:  все
статьи, подписанные одной и  той  же  фамилией  "Олег  Аксентьев",  касались
судьбы пресловутого  северного  завоза  и  парочки  других  крупномасштабных
проектов. Довольно быстро удалось понять, что у автора, несмотря на весь его
разоблачительный пыл, не было в руках документов, а  потому  приходилось  на
всю катушку использовать эзопов язык и  прочие  ухищрения,  дабы  уберечь  и
себя, и газету от судебного процесса. Намеки, правда, были недвусмысленны  -
- даже Петру, незнакомому с татарскими реалиями,  быстро  стало  ясно:  если
верить этому Аксентьеву, именно  Карсавин  с  Рыжовым  ухитрились  крутануть
несколько миллиардов рубликов старыми  так,  что  денежки  растворились  без
следа. В роковой пропащности, как выражался классик.
   У журналиста документов не было, зато они каким-то  образом  оказались  у
Пашки. Конверты были битком набиты  платежными  поручениями  и  официальными
бумагами.  При  вдумчивом  изучении  вся   эта   бухгалтерия   неопровержимо
свидетельствовала,  что  сладкая  парочка  прикарманила  примерно   семь   с
половиной миллиардов. Комбинация, надо признать, эффектная,  проведенная  не
без таланта. Сидеть за такое придется очень и  очень  долго  -  если  только
захотят пайщиков-концессионеров посадить. А ведь  могут  и  захотеть,  новый
губернатор с этакими не цацкается...
   Старательно сложив бумаги в конверты, Петр захлопнул крышку "дипломата" и
сбил код. Стало, как было.
   Вот теперь не осталось ни малейших неясностей. Потому Рыжов с  Карсавиным
таки держались. Прекрасно знали, что лежит у Пашки в загашнике. Они вовсе не
походили на равноправных партнеров, людей в доле,  скорее  уж  являли  собой
классический пример загнанных в угол  нашкодивших  прохвостов,  под  угрозой
разоблачения вынужденных ходить на задних лапках  и  выполнять  все  желания
хваткого шантажиста.
   Значит, вот таким  образом  честнейший  шантарский  негоциант  Пал  Ваныч
Савельев обеспечивает  успех  своих  грандиозных  проектов?  Ну,  вообще-то,
субъекты довольно  гнусненькие,  цинично  рассуждая,  таких  сам  бог  велел
шантажировать. Не Пашка же, в конце  концов,  заставлял  их  распихивать  по
карманам казенные миллиарды? Не под пистолетом заставлял Рыжова  кувыркаться
с соплячками, годившимися тому во внучки, а  госпожу  Карсавину  забавляться
тишком с особами своего же пола?
   Все  так,  но  в  душе  креп  неприятный  осадок.  Почтенный   шантарский
негоциант, родной брательник, чем дальше, тем больше оборачивался совершенно
неожиданной  стороной.  Представал  Другим.  Домашний  театр,  "фотостудия",
Наденька, картины, компромат на тех,  от  кого  зависело  решение  серьезных
вопросов, частью собранный, частью старательно  организованный...  Может  ли
всплыть еще что-то, другое?
   И вновь проклятый вопрос: разве  ты  сторож  брату  своему?  Не  торопись
судить и выносить приговоры. слишком мало ты пока что  знаешь.  Быть  может,
так живут все они, иначе просто нельзя...
   Он унес "дипломат" в комнату отдыха. Вернулся к столу:
   - Жанна, я домой, распорядись насчет машины...

   Глава шестая
   НИ ДНЯ БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
   И, едва нажав клавишу, быстро вышел в приемную - конечно, стараясь, чтобы
все выглядело вполне естественно. Он успел вовремя: Жанна  как  раз  подняла
трубку:
   - Толя? Машину шефу.
   Пресловутая  цепочка   была   укорочена   до   предела:   от   Жанны,   в
противоположность  прежним  порядкам,  сообщение   должно   было   поступить
непосредственно шоферу Петра, рядом с которым, словно  бы  случайно,  должен
был оказаться один из земцовских ребят. Так что проверка упрощалась...
   Во внутреннем дворике никаких сюрпризов подстерегать не могло - разве что
убивец окажется одним из сотрудников и  шмальнет  из  комнаты  или  коридора
фирмы.  Но  в  это  плохо  верилось  -   нужно   быть   самоубийцей,   народ
наэлектризован случившимся, нервничает и паникует по  пустякам,  моментально
подметят неладное и сообщат охране. Хотя...
   - Андропыч, - сказал Петр, подходя к машине. - Тут, - он показал на  ряды
высоких евро-окон, - есть кабинеты, где хозяин сидит в одиночку?
   Кажется, ухватив на лету его мысль, Земцов машинально задрал голову:
   -  Косаревский...  Гармашовский...  Ага,  еще  Панкетьянова.   Шеф,   про
камикадзе думаете?
   - Ага, - кивнул Петр, усаживаясь на заднее сиденье.
   - Что-то мне плохо верится. Во-первых,  ни  один  из  трех  не  похож  на
камикадзе, а во-вторых, оконца-то европейские, без  форточек,  сами  видите.
Намертво заделаны. А через кондиционеры не выпалишь...
   Высокие зеленые ворота раздвинулись, и кортеж из трех  машин  вырулил  на
улицу. Здесь имелось единственное, но весьма существенное неудобство: уехать
от "Дюрандаля" можно только по одной-единственной улочке, как и подъехать  -
опять-таки  по  одной-единственной.  В  этой  части  города,  как  нигде   в
Шантарске, высока  концентрация  улиц  с  односторонним  движением.  Так  уж
постарались мудрые головы планировщиков. Неизвестно, насколько это облегчало
движение, но вот  с  точки  зрения  безопасности  -  о  чем  Петр  прекрасно
догадывался и без земцовских разъяснений -  являло  сущую  ахиллесову  пяту.
Тот, кто замыслил нечто недоброе, гад такой, всегда знает, по какой улице ты
приедешь и по какой уедешь...
   Должно быть, мысли у них с Земцовым шли параллельным  курсом.  Тот,  сидя
рядом с озабоченной физиономией, вдруг сказал:
   - Вы и теперь считаете, Павел Иванович, что я тогда  зря  твердил  насчет
неудобства выбора места?
   "Что там считать, когда это был не я..." - уныло подумал  Петр,  а  вслух
сказал:
   - Андропыч, если я буду посыпать главу пеплом  и  громогласно  признавать
ошибку, это чем-то поможет?
   - Вряд ли...
   - Вот видишь, - - пожал плечами Петр. - К тому же...
   Они  сидели,  не  поворачиваясь  друг  к  другу,  оба  смотрели   вперед,
разделенные довольно широким пустым пространством, - и Петр отчетливо увидел
возникшую вдруг в наклонном зеленоватом лобовом стекле  круглую  дырочку  со
змеившимися от нее лучиками трещин, а  долей  секунды  позже  ощутил  легкое
согрясение мягкого сиденья...
   Еще мигом позже Земцов сбил его на пол и навалился сверху, что-то рявкнув
водителю. Их бросило в сторону, к дверце  -  "мерс"  заложил  крутой  вираж,
мотор басовито взревел, вокруг послышались раздраженные гудки...
   Из своего неудобного положения на полу Петр ничегошеньки не видел вокруг.
Он оцарапал щеку об одно из барских удобств  "пятисотого"  -  никелированную
пепельницу  на  консоли  меж  передними  сиденьями,  мало  того,   ухитрился
физиономией  вырвать  ее  из  гнезда  и  сейчас   сопел,   фыркал,   пытаясь
прочихаться, отплеваться от засыпавшего глаза и ноздри  пепла.  Земцов  орал
что-то в портативную рацию, машина неслась, как метеор, и у Петра  отчего-то
вертелась в голове не самая уместная в данный момент мысль: нужно будет дать
втык  шоферу,  чтобы  не   забывал   перед   каждой   поездкой   вытряхивать
пепельницу...
   Тихонько скрипнули тормоза. Машина остановилась.
   - Слезь ты с меня, наконец, - придушенно запротестовал Петр.
   Земцов выпрямился, распахнул  дверцу,  вылез.  Петр  последовал  за  ним,
сердито смахивая с пиджака невесомый пепел. Один из его собственных  окурков
угодил в нагрудный карман пиджака.
   Машина стояла в довольно-таки безопасном местечке - на вершине Сторожевой
сопки, неподалеку от заложенной некогда казаками исторической  часовни,  той
самой, что, к вящей гордости шантарцев, украшала до сих пор  десятирублевки.
Рядом приткнулся "пассат", трое охранников  вылезли  и  бдительно  провожали
взглядами проезжавшие машины.
   Место, Петр оценил, было безопасное - с одной  стороны  крутой  обрыв,  с
другой - асфальтовая двухрядка, заканчивавшаяся у часовни.  Вряд  ли  кто-то
моторизованный смог бы удержаться у них на  хвосте,  а  то,  что  они  здесь
бросят якорь, опять-таки никто не мог предугадать...
   Мельком глянув на кинувшегося к ветровому стеклу  Земцова,  он  нырнул  в
машину, присмотрелся к сиденью. Конечно  же,  там  зияла  изрядная  прореха.
Вытащив перочинный ножичек - единственное, что у него осталось при  себе  от
собственной жизни, благо никаких подозрений не вызывало, а дорого  было  как
память, - Петр безжалостно, в два счета расковырял прореху. И вскоре  держал
меж большим и указательным пальцами слегка  деформированную  пулю  -  трудно
было с ходу сделать выводы, на глазок провести безошибочную  экспертизу,  но
больше всего она напоминала стандартный боеприпас к отечественному  автомату
"пять сорок пять на тридцать девять". Форма, нарезы - все за то...
   Он молча продемонстрировал пулю Земцову. Тот, не особенно долго  поизучав
ее, пришел к тому же выводу:
   - Похоже, пять сорок пять на тридцать девять...
   - Значит, не "драгуновка"... - не подумав толком,  бухнул  Петр.  Выругал
себя - вряд ли белобилетник Пашка разбирался в таких тонкостях...
   Но Земцов был чересчур взвинчен, чтобы  удивиться  неожиданным  познаниям
босса в области боеприпасов,  он  вообще  не  подметил  странного.  Попросту
кивнул с задумчивым видом:
   -  Это   точно,   не   "драгуновка".   Автомат.   "Семьдесят   четвертый"
классического образца или любая  из  последующих  модификаций.  К  ним  тоже
нетрудно при желании присобачить оптику...
   - А не надежнее ли было очередью полоснуть по лобовому? -  спросил  Петр,
на сей раз не опасаясь возбудить недоумение у собеседника, - в конце концов,
такой вопрос мог задать и сугубо штатский человек...
   - Пожалуй что, - сказал Земцов, подбрасывая пулю  на  ладони.  -  Гораздо
надежнее. Получается, рыжая права насчет предупреждения?
   - Может, у него патронов больше не нашлось? - с  дурацким  видом  спросил
Петр.
   - Павел Иванович...  Уж  если  человек  раздобыл  автомат,  то  патронами
как-нибудь да запасется... Тем более, если задумал такую пакость. Разживется
обязательно. ТТ у него был с полной обоймой...  Или  вы  полагаете,  что  их
двое? Раньше был один, а сегодня хулиганил другой?
   - Ничего  я  не  полагаю,  поскольку  в  данных  вопросах  совершенно  не
Копенгаген, - сказал Петр. - Это уж скорее ваша компетенция.
   - Пуля шлепнула в стекло на Кондратьева, по-моему, напротив  магазина,  -
сказал Земцов. - Автомат вполне мог оказаться и без глушителя -  там  третий
день чинят второстепенную дорогу, отбойные молотки грохотали так, что  можно
было гранату швырять, все равно никто не встревожится...
   - И строечка там, на углу Кондратьева и Гайдара, - сказал шофер, до  того
дисциплинированно молчавший. -  Какое-то  ученое  заведение,  то  ли  второй
корпус университета, то ли что-то подобное. Его по причине безденежья третий
год как законсервировали напрочь, а площадка обширная...
   - Точно. - кивнул Земцов. - Вполне  мог  шмальнуть  этажа  со  второго  и
убраться незамеченным. Туда алкаши лазят, бичи  собираются,  даже  приличные
прохожие из-за отсутствия  туалетов  сплошь  и  рядом  пописать  на  стройку
забегают.
   "Молодцы вы у меня,  -  подумал  Петр.  -  В  два  счета  нарисовали  всю
потребную  диспозицию,  разобъяснили  с  толком,  где  покушавшийся  мог  со
стопроцентной вероятностью засесть и каким путем убраться после выстрела, не
вызвав подозрений. Люблю профессионалов. Вот растолковали бы еще, кто это на
меня ополчился и отчего? Не может же Пашка совершенно  не  догадываться?  Но
Пашка - неведомо где, а этому скоту, что балуется с  огнестрельным  оружием,
не объяснишь, что палит он по безвинному двойнику".
   Земцов взял его под  локоть,  решительно  отвел  к  обрыву.  Перед  ними,
насколько  хватало  взгляда,   раскинулся   необъятный   Шантарск,   кое-где
опоганенный густыми индустриальными дымами.  Далекие  сопки  на  том  берегу
казались сизыми из-за смога.
   - Это не похоже на утечку, - негромко сказал Земцов. - Рядом с Толей  все
время был мой парень,  он  успел  сказать,  что  у  Тольки  просто  не  было
физической возможности с кем-то связаться - ни мобильника в руках, ни рации.
Он выслушал Жанну, сразу сел в машину, выехал во двор...
   - С Жанной - аналогично, - столь же тихо ответил Петр. - Я  стоял  рядом,
когда она связывалась с Толей. Потом  в  приемную  поднялся  охранник  и  мы
уехали. Ну, предположим, после моего ухода она все  же  брякнула  кому-то...
Нет, наш стрелок ни за что не успел бы занять позицию.  Не  хватило  бы  ему
времени. Может, он, сволочь, заранее засел на стройке?  Правда,  мы  еще  не
уверены, что стреляли  все-таки  со  стройки...  Вы  туда  отправили  вторую
машину, а?
   Земцов кивнул:
   - Пусть пошарят. Была предварительная договоренность - если  на  маршруте
что-то случится, действовать, как обговаривалось... Если... - он  всмотрелся
в приближавшуюся белую "шестерку", досадливо передернул плечами. - Легка  на
помине. Определенно поставила хвосты...
   Теперь и  Петр  рассмотрел  рядом  с  водителем  "шестерки"  Дашу  Шевчук
(охранники бдительно рванулись было  к  остановившейся  машине,  но  тут  же
сбились с темпа, неловко переминаясь).
   - Молчите, а при необходимости поддакивайте, -  тихо  сказал  Петр.  -  И
только. Ясно?
   - Есть, шеф...
   Держа руки в карманах  светлой  курточки,  Даша  подошла  к  ним  легкой,
танцующей походочкой, лицо у  нее  было  совершенно  безмятежное.  Водитель,
коротко стриженый лоб, спокойно курил, распахнув дверцу. Слышно было, как  в
машине у него потрескивает и что-то бормочет рация.
   - У вас опять, сдается мне, житейские хлопоты, Павел Иванович? - спросила
рыжая сыскарша, щурясь, - солнце светило прямо ей  в  лицо.  Петр  ухитрился
именно так и встать, чтобы собственная физиономия оставалась в тени.
   - У меня? - пожал он плечами. - С чего вы взяли?
   - По-моему, эта дырочка на  профессиональном  жаргоне  именуется  пулевой
пробоиной... - Даша показала прямехонько на продырявленное стекло.
   - В самом деле? - Петр пожал плечами. - Ну да, мы  ехали  с  фирмы,  и  в
стекле вдруг появилась дырка... Но я бы  поостерегся  ее  с  ходу  именовать
столь жутко - пулевой пробоиной. Это  мог  быть  и  самый  что  ни  на  есть
прозаический камешек...
   - Да? - невозмутимо спросила она, осторожно провела указательным  пальцем
по краям пробоины. Так и косила любопытным взором в  салон,  но  неизвестно,
удалось ли ей что-то рассмотреть сквозь тонированные  стекла.  -  Интересный
камешек...
   Пуля покоилась у Петра в кармане брюк, но зрение у рыжей, надо  полагать,
все же не рентгеновское...
   - Интересный камешек... - повторила Даша. - А почему же в таком случае вы
вдруг стали уходить на дикой скорости, пренебрегая всеми правилами?
   - Что-то показалось шоферу... - усмехнулся Петр.
   - А почему ваша замыкающая машина вдруг помчалась на стройку, и мальчики,
из нее вылетевшие, о-очень энергично кинулись в недостроенное здание?
   - Серьезно? - Петр чуточку деланно, но стараясь все  же  не  переигрывать
особо, оглянулся. - То-то я смотрю,  не  видно  нашей  третьей  машины...  -
Повернулся к Земцову: - Вы не в курсе, куда она делась? Давали  какое-нибудь
распоряжение? - Никакого, - добросовестно поддерживая  игру,  но  все  же  с
некоторой неохотой  пожал  плечами  Земцов.  -  Может,  им  тоже  показались
какие-то глупости...
   - Простите на хамском слове, но не охрана у вас, а скопище неврастеников,
- усмехнулась Даша. - Одним что-то показалось, другим нечто померещилось...
   - Какие есть, - угрюмо сказал Петр.
   - Положительно, неврастенические реакции... Павел Иванович, а  нельзя  ли
мне сесть в вашу машину и осмотреться?
   - А ордер у вас есть?
   - Помилуйте... Неужели вы настолько жадны, недоверчивы  и  подозрительны,
что не дадите очаровательной женщине посидеть две минуты в  вашем  роскошном
автомобиле? Всю  жизнь  мечтала  о  "мерседесе"...  -  и  она  улыбнулась  с
лукаво-застенчивым видом первоклассницы, выпрашивающей у папы мороженое.
   Не хотелось выглядеть совсем уж  глупо.  Вздохнув,  Петр  сделал  широкий
жест:
   - Бога ради, посидите, полежите...
   - Э нет, насчет последнего - вы меня с кем-то путаете... -  тихо  сказала
она, села на заднее сиденье.
   И,   конечно   же,   сразу   заинтересовалась   прорехой   в    чистейшей
светло-коричневой кожаной обивке. Присмотрелась, высунула голову из машины:
   - Павел Иванович, можно вас? Он хмуро сел.  Дата  подцепила  ногтем  край
прорехи:
   - Если не секрет, это у вас что?
   - Сигаретой прожег по пьянке, - сообщил он.
   -  Господи,  как  вы,  богачи,  непринужденны  в  обращении  с  дорогущей
собственностью... Я бы, наверное,  так  не  смогла...  -  она  непринужденно
сунула в дыру палец, покрутила. - Можно, я тоже чуть-чуть поковыряюсь?
   - Прошу, - сухо кивнул он.
   С сосредоточенным лицом и хваткой опытного хирурга  Даша  довольно  долго
исследовала указательным пальцем дыру. В  конце  концов,  хотя  и  старалась
этого не показать, признала свое поражение. Вынула палец, спросила:
   - Куда вы ее дели?
   - Кого?
   - Пулю.
   - Господи... - поморщился Петр. - Вы детективы не пишете?
   - Не сподобил творец. Обо мне писали - это было...  Павел  Иванович,  все
это чрезвычайно странно.
   - Что именно?
   - Даже не то, что на  вас  покушались  с  помощью  огнестрельного  оружия
дважды в течение четырех дней, хотя и это само по себе удивляет, - о  вас  в
качестве фигуранта по такому делу я бы думала в последнюю очередь... Главная
странность  -  это  ваше  поведение.  Каковое,  простите  за  откровенность,
внезапно пошло вразрез с вашей предшествующей жизнью. Вы всегда  были  одним
из самых незапачканных негоциантов в Шантарске. всамделишной белой  вороной.
Все, что на вас имеется, по большому счету - смешные пустячки,  вполне  даже
извинительные в условиях России-матушки. И вдруг... Простите, но  вы  ведете
себя. словно какой-то шпанистый отморозок. Тупо размазываете кровавые  сопли
по лицу и талдычите: "Да не видел я, начальник, кто меня пописал..." Хотя на
самом деле  наш  отморозок  прекрасно  знает,  кто  его  пырнул,  и  намерен
разобраться, не привлекая органы... Павел Иванович, это не  ваше  поведение.
Совершенно на вас не похоже. Я, конечно, не говорю. что вы обязаны умолять о
защите, с пеной у рта требовать ох рапы и помощи. Ничего подобного. Но  меня
не на шутку удивляет ваша  полнейшая  закрытость.  Вы  зажаты,  как  упрямая
устрица на тарелке гурмана...
   - Вам просто мерещится.
   - Ничего подобного, - сказала Даша. -  Грешно  хвалиться,  но  я  все  же
неплохо знаю свое ремесло. И о вас успела составить представление.  Так  что
говорю со всей  уверенностью...  Вы  знаете  что-то  -  но  молчите.  И  это
предельно странно. Обычно люди ведут себя так, когда  страшно  опасаются  за
свою жизнь. Или боятся, что выплывет на свет божий нечто жутко  опасное  или
стыдное. Но в городе нет людей, которых вы могли бы бояться страшно.  У  вас
нет за душой жутких проступков пли  суперстыдных  дел.  И  тем  не  менее...
Только не надо меня уверять, что это работает какой-то псих. Не поверю. Весь
мой опыт восстает против такого  -  назовите  это  чутьем,  интуицией,  хоть
телепатией... Ведь в чем главная опасность? Да в том, что ваш стрелок, очень
похоже, не намерен останавливаться. У него есть какой-то план. Но без  вашей
помощи я не могу и близко подобраться... Вас же пристрелят в  конце  концов,
неужели вы этого не понимаете?!
   Ох, как погано было на душе... Но что он мог ей ответить?  Что  не  может
дать ни малейшей ниточки, ведущей к стрелку, исключительно  оттого,  что  на
самом-то деле он вовсе не Павел, а Петр? Петр, который понятия не  имеет,  в
чем тут дело. Интересно, кто на ее месте в это поверит?
   - Мне нечего вам сказать, - промямлил он, глядя в сторону.
   - А я бы вам сказала, - призналась Даша, хмурясь. -  Неофициально.  Такое
сказанула  бы...  -  Она  вздохнула,  сожалея  об  отсутствии  возможностей,
официальным тоном продолжила: - Иными словами, вы  не  собираетесь  подавать
заявление о направленном против вас террористическом акте?
   - Не было никакого акта. Камешек...
   - Ну что ж, желаю  здравствовать...  -  Даша  вылезла  из  машины  и,  не
оглядываясь, решительным шагом направилась к своей "шестерке".
   Петр угрюмо смотрел  ей  вслед,  пока  машина  не  отъехала.  Земцов  тем
временем разговаривал о чем-то с  парнями  из  подъехавшей  наконец  третьей
машины. Вскоре он вернулся, с безразличным видом спросил:
   - Может быть, домой?
   - Конечно, - сказал Петр. - Впрочем... Не хочу, чтобы жена знала.  Можете
вы в сжатые сроки поменять стекло?
   - Ну, завтра утречком сделаем... - Земцов уселся  рядом,  кивнул  шоферу.
Кортеж двинулся к городу. - К  открытию  отгоним  машину  в  салон,  у  них,
по-моему, есть стекла... Хорошо еще, что эта история не попадет в газеты.
   - А рыжая не может...
   - Вряд ли. Не станет. Она стервенеет и забывает о честной игре  только  в
двух случаях: когда на нее пытаются наезжать и когда трогают ее друзей.  Вот
тогда - тушите свет и пишите письма. А сейчас... Вы ее рассердили,  конечно,
но она к этому относится философски... Так  вот.  Ребята  нашли  на  третьем
этаже брошенный автомат с  оптикой.  Трогать  его,  естественно,  не  стали,
оставили на том же месте,  только  посмотрели  рожок.  Пустой.  У  него  был
один-единственный патрон. Автомат, неплохая оптика - и один  патрон...  Чушь
какая-то.
   - Может, они вправду сумасшедший?
   - Вам лучше знать... - не глядя на него, протянул Земцов.
   Петр  с  превеликим  трудом   удержался,   чтобы   не   рявкнуть   что-то
оскорбительное. Не стоит портить отношения, отдадимся на волю  волн,  потому
что ничего другого не остается...
   - Да, я совсем забыл... - спохватился Земцов. - Из-за всех этих плясок...
Вот, готов анализ, - он  протянул  Петру  тощий  заклеенный  конверт.  -  За
точность ручаются.
   Петр спрятал конверт в карман, чтобы  ознакомиться  на  досуге.  Подумав,
спросил небрежно:
   - Что вы знаете о журналисте Олеге Аксентьеве?
   - Пожалуй, то же, что и все.
   - Расскажите, - непреклонным тоном приказал Петр. - Представьте, что меня
совершенно вышибло из памяти.  И  я  ничего  не  помню.  Считайте  это  моей
причудой. Она не столь уж обременительна, сдается мне? Валяйте, Андропыч...
   - Хозяин - барин... Олег Аксентьев  работал  в  "Криминальных  новостях".
Работал главным образом независимо, если и продавался, то  по  мелочам  -  в
целях облегчения себе работы. Скорее услуги из разряда "ты мне - я тебе".  С
определенного времени, а точнее полгода спустя после губернаторских выборов,
всерьез принялся копать под старую администрацию. Злоупотребления с северным
завозом,  в  строительстве,  но  драгметаллам.  Успел  опубликовать  парочку
статей.  Потом  внезапно  замолчал.   Иные   утверждали,   что   кто-то   из
заинтересованных лиц сумел-таки с ним договориться, по точной информации  на
этот счет нет. Однако точно известно, что он резко перестал копать  и  около
полугода совершенно не занимался прежней "дичью".  Честно  говоря,  лично  я
верю, что никто его не заказывал. Что это все-таки  примитивная  бытовуха  -
шпана, вечер, ограбление, кирпичом по голове... Все ведь  указывало  на  то,
что он прекратил копать. Совсем.  Зачем  его  при  таком  раскладе  убивать?
Нелогично и нерационально... Что вы еще хотите освежить в памяти?
   - Да ничего, - сказал Петр спокойно. - Я же сказал - причуда...

   ...Едва оказавшись дома, он прошел в  кабинет  и  разорвал  конверт,  еще
садясь за  стол.  Там  лежал  один-единсгвенный  листок  бумаги  с  "шапкой"
почтенного научного учреждения, печатью и тремя подписями.
   Так-то.  Господа  обнищавшие  ученые,  прельщенные  солидным   гонораром,
прямо-таки  в  молниеносном  темпе  провели  анализ   нитей,   осторожненько
выдернутых им со всех трех принесенных Марушкиным холстов. И оказалось,  что
прошлый опыт Петра не подвел.
   Возраст одного из холстов - от  трехсот  пятидесяти  лет  до  четырехсот.
Возраст двух других - от девяноста до ста лет. Покойный Панкратов,  конечно,
когда-то был молод и нищ... неужели настолько, что по бедности употреблял  в
дело холсты столетней и даже четырехсотлетней давности?
   Он поджег листок, от листка - конверт. Долго смотрел,  как  то  и  другое
догорает в массивной пепельнице.
   Страшно было додумать до конца.

   Глава седьмая
   ЧЕЛОВЕК СО СТРАННОЙ ФАМИЛИЕЙ
   Ни одна сволочь на него не покусилась с утра - ни при выходе из дома,  ни
при въезде машин в ворота заднего двора. Поневоле хотелось верить,  что  это
развлекается какой-то псих, задавшийся  целью  подстрелить  отъезжающего  из
"Дюрандаля" г-на Савельева.
   Он  три  раза  набрал   оставленный   Марушкиным   телефонный   номер   -
безрезультатно. В четвертый раз постучать  по  клавишам  не  успел  -  Жанна
доложила, что в приемной объявился Косарев, пришлось впустить.
   С первого взгляда Петр определил, что верный  зам,  прохиндей  и  выжига,
находится в состоянии некоей растерянности. И с ходу поинтересовался:
   - Что это у вас, Фомич, вид прямо-таки интригующий, словно узнали  вдруг,
что от вас намедни семиклассница забеременела?
   Фомич энергично запротестовал:
   - Павел Иванович, ну что вы такое  ляпаете...  В  моем-то  возрасте  -  и
семиклассницы? Тут самое время о душе подумать...
   - Ну, не скромничайте, - хмыкнул Петр, после ночи с Катей  пребывавший  в
распрекрасном  и   даже   игривом   расположении   духа,   даже   втихомолку
прикидывавший, не облагодетельствовать ли кого из  верных  наемных  служащих
чем-то вроде премии. Все равно на Пашкины деньги. С Жанны, что  ли,  начать?
Старается девка во всех смыслах и аспектах...
   - Да честное слово... Какие семиклассницы? Врут все...
   Вполне могло оказаться, судя по бегающим глазкам, что Петр, сам  того  не
ведая, мимоходом зацепил больное место. Каков поп, таков и приход. Пашка  на
интимном фронте накуролесил так, что от его  ближайших  сподвижничков  можно
ожидать не менее шокирующих подвигов...
   - Ладно вам, - сказал он. - Я просто шутил.
   - Павел Иванович, я забрал картины, как и договаривались с...
   - Бога ради, флаг вам в руки, - кивнул Петр.
   - Там стоит какой-то "дипломат"...  -  показал  он  на  дверь  в  комнату
отдыха.
   - А вот это не ваше дело, Фомич, - сказал Петр веско. - Вы же не думаете,
что кое-кто  вам  раскрывает  все  на  свете  тайны?  Уж  позвольте  кое-что
сохранить меж своим и...
   - Как вам будет угодно. Павел Иванович... У меня для вас  одна  радостная
весть и одна ма-аленькая проблемка...
   - Ну, начинайте с радостной, - сказал Петр.
   - Сегодня к вечеру приедет... ну, вы понимаете кто. Прежде всего он хочет
увидеться с вами...
   - Резонно, - сказал Петр. - И логично. С удовольствием увижусь. А что там
за нерадостная проблемка?
   - Господи, Павел Иванович!  Разве  я  говорил,  что  она  -  нерадостная?
Просто-напросто получилось  несколько  преждевременно.  Один  человек  хочет
встретиться  с  вами  немедленно.  Естественно,  он  ни  о  чем   таком   не
подозревает, откладывать не хочет...
   - Так за чем же дело стало? - искренне удивился Петр. - Ведите его сюда.
   - Вот сюда ему как раз приходить не  вполне  уместно.  В  первую  очередь
оттого, что не следует компрометировать фирму.
   - Ого! - сказал Петр. - Что же это за субъект такой? И зачем с ним вообще
встречаться, если из этого выйдет только компрометация?
   - Ну. его репутация еще не означает, что он для вас так уж  плох  или  не
нужен, наоборот... Видите ли, Павел Иванович, есть подмеченное еще  русскими
классиками явление под названием "мнение света". Наше косное и  пристрастное
общество, склонное соблюдать видимость  приличий,  болезненно  реагирует  на
явные нарушения неписаного этикета...
   - Короче, - прервал Петр.
   - Этот человек - ваш добрый знакомый. Хотя ваши с ним хорошие отношения и
не афишируются. Он хочет  вложить  деньги  в  ваш  проект,  накопил  человек
небольшую  сумму  наличными,  вот  и  решил  вместо  вульгарного   гусарства
поместить сбережения в приличный бизнес приличного бизнесмена. Поскольку  он
приезжает только к вечеру, а ждать наш человек не хочет, нам с вами придется
к нему поехать. Заберем деньги, сосчитаем, вернемся.  Всего  и  делов.  Ваша
задача - держаться просто, радушно, естественно. Как-никак вы имеете дело  с
добрым знакомым и вкладчиком... Справитесь?
   - Справлюсь, - сказал Петр серьезно. - Сейчас вызову машину...
   - Э, нет! Туда ехать на "мерседесе" с сопровождением безусловно не стоит.
Вы  не  против,  если  я  обойдусь  своими  силами?  Повторяю,  эта  встреча
запланирована, просто из-за нетерпения нашего партнера придется ехать вам...
   - Попала собака в колесо - пищи, да  бежи,  -  сказал  Петр,  вставая.  -
Ведите. Обходитесь своими силами.
   - Вы только предупредите  Жанну,  что  пару  часов  будете  заниматься  с
бумагами...
   Петр, чуточку заинтригованный, так и сделал. Фомич  шустренько  засеменил
впереди него по широченному чистому коридору, они  спустились  этажом  ниже,
свернули в тупичок, оказались перед железной дверью с  лаконичной  табличкой
"Спецотдел". Это была единственная дверь из виденных Петром в  "собственном"
офисе, где не отыскалось ни замочной скважины, ни устройства  для  магнитной
карточки - имелся лишь электронный кодовый замок.
   Косарев  проворно  набрал  девятизначный  код,  высветившийся  на   узком
экранчике,  потянул  ручку.  Быстренько  захлопнул  дверь  за  Петром.   Они
оказались в небольшой комнатушке без окон, где, правда, стоял стол  с  двумя
стульями, но выглядели они так, словно ими  не  пользовались  вообще  с  тех
самых нор, как привезли из магазина. Голые стены, ни единой бумажки,  вообще
ничего.
   - Официально у  нас  тут  хранятся  наиболее  важные  бумаги,  -  пояснил
Косарев, сразу же направляясь в угол. - А неофициально...
   Он  нажал  возле  плинтуса   носком   туфли,   и   в   стене   отворилась
замаскированная дверь, ведущая  на  узенькую,  слабо  освещенную  лестничную
клетку. Спокойно пояснил:
   - Как в старинном замке, знаете ли. И,  между  прочим,  оказалось,  очень
полезное приспособление. Даже Земцов не знает,  только  ваш  покорный  слуга
и... Пойдемте? - и первым стал спускаться.
   Петр шагал за ним, с любопытством озираясь. Он нисколько не тревожился  -
сумел бы в случае чего свернуть шею Фомичу, как  курчонку...  Спустились  по
лестнице, двинулись по  узкому  туннелю,  где  едва  могли  разминуться  два
человека. Было  душновато  и  прохладно,  над  головой  чувствовалась  некая
вибрация. "Так это ж мы под улицей идем, - догадался Петр. - Точно, судя  но
направлению движения, сначала спустились ниже уровня земли, потом  оказались
под проезжей частью".
   Наконец туннель - столь же слабо освещенный, неуютный - кончился,  уперся
в узенькую лестницу, поднимавшуюся к самой обычной двери.  Десяток  бетонных
ступенек, не более.  Косарев  обогнал,  повернул  справа  какую-то  железную
финтифлюшку, и дверь открылась.
   Сделав три шага, Петр оказался в самой обыкновенной квартире.  Подошел  к
окну, в соответствии с нынешней русской модой для первых этажей  украшенному
железными решетками. Откинул  занавеску  и  увидел  напротив,  через  улицу,
монументальное здание "Дюрандаля". Ага, вот они где... Недурно придумано.
   - Как вам это удалось? - не удержался он.
   - Пустяки, Павел Иванович. Когда строили здание,  рыли  столько  канав...
Даже рабочие не догадались.
   - А вы их потом, случайно, под туннелем не того... не  закопали  согласно
старинной традиции?
   - Павел Иванович! - ужаснулся Косарев.
   - Да шучу я. шучу, - усмехнулся Петр. - Даже Дмитрий Донской, но  слухам,
своих мастеров, которые ему строили тайные ходы, потом...  нейтрализовал.  А
ведь считается прогрессивной личностью...
   - Пойдемте, - сухо сказал Фомич, у которого с чувством юмора, Петр  давно
подметил, обстояло не ахти.
   Они вышли из подъезда, не привлекая ничьего внимания  -  с  какой  стати?
Сели в стоявший на  асфальтовом  пятачке  красненький  "Запорожец".  Косарев
пояснил:
   - Идеальный вариант. Можно оставлять у подъезда хоть на неделю,  никто  и
не польстится...
   Впрочем, помятый ветеран бежал  довольно  бодро,  судя  по  ровному  гулу
мотора, с ним поработали неплохие механики. Водил Косарев  неплохо.  А  еще,
как очень быстро заметил Петр, неплохо умел проверяться, по  всем  правилам,
классически. Они минут  десять  петляли  по  прилегающим  улицам,  два  раза
сворачивали  во  дворы,  потом,  сразу  почувствовалось,  Фомич  убедился  в
отсутствии хвоста  и  целеустремленно  погнал  куда-то,  насколько  позволял
движок красненькой табакерки.
   Еще через четверть часа  патриарх  автомобильного  племени,  чьи  потомки
нынче получили право  гордо  именоваться  в  России  иномарками,  свернул  в
неширокий  проход  меж  двумя  высоченными   кирпичными   стенами   каких-то
пакгаузов, осторожненько, как и подобает автоплебею,  прижался  к  бетонному
забору, уступая дорогу навороченной "тойоте", сделал еще несколько поворотов
по грязному узкому  лабиринту  -  и  оказался  перед  воротами  гаража,  над
которыми была укреплена неряшливо выполненная вывеска "Авторемонт". Выключив
мотор, Косарев кивнул:
   - Пойдемте. Держитесь  без  излишнего  панибратства,  по-свойски.  Будьте
немногословны, как и подобает серьезному человеку,  денег  у  него,  пожалуй
что, не меньше, но вы - легальный, а он не вполне...
   Петр вошел следом за ним в обширный ангар, освещенный  мигающими  лампами
дневного света. Не похоже было,  чтобы  автосервис  процветал  -  посередине
торчала лишь  белая  "Волга"  со  снятыми  передними  крыльями,  возле  нее,
опершись на дверцу, философски курил черноволосый кучерявый парень. При виде
гостей он всмотрелся,  сделал  нечто  вроде  приглашающего  жеста  и  принял
прежнюю позу,
   Бережно держа дешевенькую сумку с каким-то угловатым  предметом,  Косарев
уверенно направился в конец ангара, распахнул обшарпанную железную дверь.
   За ней обнаружилось помещеньице, и  в  самом  деле  напоминавшее  контору
крохотного автосервиса: груды ржавых запчастей, стопа лысых покрышек в углу,
небольшой столик, заваленный бумагами и вовсе уж мелкими деталюшками.
   Из-за стола проворно вскочил мужчина, столь же черноволосый и  кучерявый,
как бивший баклуши слесарь, раскинул руки:
   - Паша, какая честь скромному заведению! Извини, ничем  не  угощаю  -  ну
какой в этой дыре может быть приличный стол? Это уж потом, на природе...  Не
обижаешься?
   - Да что ты, пустяки какие, - сказал Петр, пожав протянутую руку.
   - Слухи дурацкие ползают, будто у тебя мозги перевернулись... Я, конечно,
не верю: чтобы у тебя? Такие мозги?
   - И правильно делаешь, что не веришь, - усмехнулся Негр.  -  Сам  знаешь,
как продвигаются негоции. Похоже  это  на  труды  человека  с  перевернутыми
мозгами?
   - Да ни капельки не похоже,  Пашенька!  -  блеснул  великолепными  зубами
чернявый.  -  Как  же,  газеты  читаю,  телевизор   смотрю,   там   подробно
растолковали про твой проект...
   - Ну, не только мой...
   - Твой, Паша, твой, не скромничай! Скажи  по  секрету:  эту  соску,  Вику
Викентьеву, можно позвать на достархан или ты на бедного цыгана обидишься?
   Петр, не без цинизма усмехаясь, глядя ему в глаза, помотал головой.
   - Намек понял, Пашенька! - энергично закивал цыган. - Идею  свою  снимаю,
как  идеологически  невыдержанную  и  где-то  даже,   между   нами   говоря,
волюнтаристскую...
   - Послушай, Баца... - нетерпеливо начал Косарев.
   Цыган, одним неуловимым движением оказавшись рядом с ним, процедил сквозь
зубы:
   - Фомич, я когда-нибудь крепко рассержусь... Сколько раз  было  говорено?
Это для друга Паши я - Баца. А для тебя, твое  финансовое  преподобие,  я  -
Петре Георгиевич или господин Чемборяну, выбирай одно  из  двух,  что  твоей
душеньке угодно, неволить не стану...
   - Не любишь ты меня, Петре Георгиевич, - вздохнул Косарев.
   Баца провел  кончиком  указательного  пальца  по  густым  смоляным  усам,
напоминавшим пышные беличьи хвостики:
   - Ты же не баба, Фомич, и не  доллар,  чтобы  мне  тебя  любить...  И  не
силовой орган, чтобы мне тебя не любить. Считай, что я  к  тебе  равнодушен.
Как ко множеству других вещей на нашей грешной земельке... И я для тебя - не
Баца, усек? То-то. Ну что, Паша, пойдем заниматься скучными делами?
   - Пойдем, Баца. - сказал Петр.
   Втроем  они  пересекли   ангар   -   при   полнейшем   равнодушии   юного
бездельника-слесаря, - вышли во двор и, пройдя  метров  двадцать,  оказались
перед воротами другого гаража, стандартными, ржавыми, но  снабженными  тремя
довольно замысловатыми замками. Баца в две секунды  отпер  их  разномастными
ключами, вошел первым, повернул выключатель.
   Задом к ним  стоял  старый  "Уаз",  заслуженный  фургончик  темно-зеленой
армейской раскраски, еще один ветеран советских времен. Отперев замок,  Баца
раздвинул обеими руками дверцы, бросил, не оборачиваясь:
   - Фомич, вон там, у верстака, розетка. Подключай свою  технику.  Понимаю,
что возиться нам придется долго, но ты же сам, Паша, не возьмешь капусту  ни
на вес, ни по счету сумок...
   Всю заднюю часть фургончика занимали объемистые сумки типа  "Верный  друг
челнока" - синие, черные, полосатенькие. Не без натуги Баца  вытащил  обеими
руками ближайшую, машинально оглянулся на  дверь,  которую  сам  только  что
запер на два засова и серьезный внутренний замок:
   - Начнем с богом, Паша?
   Звучно  раздернул  длиннющую  "молнию"  сумки,  обеими   руками   вытащил
здоровенный целлофановый пакет.  Сквозь  него  мутно  проглядывали  стянутые
резинками пачки черно-зеленых долларовых бумажек. Косарев,  установивший  на
верстак новехонькую купюросчетную машинку, выжидательно поглядывал  на  них.
Опустив глаза, Петр убедился, что сумка набита битком. Целлофановые пакеты с
заокеанской валютой лежали в ней тесно, как кирпичи на поддоне,  и  было  их
столько... Во что же это его втравили?
   - Давайте так, - предложил Баца. - Я подаю, Фомич считает и приходует,  а
ты, Паша, пакуешь обратно. Попашем конвейером, а то до утра провозимся...
   И началась  стахановская  работа.  Баца  подавал  пухлые  пачки,  Косарев
сноровисто освобождал их от резинок, засовывал в машинку, ставил на листочке
палочки, крестики и квадратики, Петр снова  перехватывал  сосчитанные  баксы
резинками, упаковывал в пакеты, а пакеты утрамбовывал в сумки. Трудились без
перекуров. Понемногу Петр втянулся,  благо  дело  было  нехитрое.  Все  трое
вспотели, сняли пиджаки. Баца одет был так, что  его  в  любой  толпе  могли
принять за трезвого, но обнищавшего в ходе реформ заводского  работягу,  вот
только на безымянном пальце правой руки  у  него  в  простеньком  серебряном
перстне посверкивал зеленый ограненный камешек размером  с  ноготь  большого
пальца здоровенного мужика. Петр уже не сомневался, что изумруд настоящий, -
учитывая, сколько здесь баксов, дешевым стеклышком и не пахнет...
   В  гараже  было  душно,  за  работой  они   ухитрились   опустошить   две
двухлитровых бутылки "Спрайта". С какого-то времени Петр полностью  перестал
видеть в этом ворохе бумажек деньги  как  таковые  -  они  сейчас  ничем  не
отличались от тонны угля в котельной, которую следовало  перекидать.  Был  у
них особенный, ни с чем другим  не  ассоциировавшийся,  непонятный  запах  -
сотен рук, сотен кошельков и карманов, прилавков, обменок...
   - А ведь все! - возгласил вдруг Баца. - Перекурим, Паша?
   - Это сколько же мы перекидали? - вслух вопросил Петр.
   - Я тебе совершенно точно скажу, - ухмыльнулся Баца. - Двадцать лимонов в
сотнях... Лимон весит пятнадцать кэгэ... Три центнера перелопатили. Но стоит
того дело, Пашенька, стоит, яхонтовый...
   Двадцать миллионов долларов? Петр с трудом уместил в сознании эту  сумму,
- еще и оттого, что она располагалась в потрепанных  сумках,  в  потрепанном
"уазике", в зачуханном гараже...
   - А впечатляет, впечатляет! - хихикнул Баца. -  Глаза-то  стали  зеленого
отлива! Это тебе не по бумажкам проводить дикие суммы, тут оно все  напоказ,
на пуды и фунты... Прямо сейчас забирать будешь?
   - Желательно было бы завтра, - вмешался Косарев прежде, чем Петр подыскал
ответ. - Так уж сложилось...
   - Это твое слово, Паша? - цепко воззрился Баца, определенно  относившийся
к Фомичу без всякого пиетета.
   Петр молча кивнул.
   - Значит, где-то им до завтра  предстоит  валяться...  -  вслух  принялся
размышлять Баца. - Ежели... И этак...  Ага!  Есть  вариант.  Сейчас  закинем
машину на верную стояночку, где никто и близко не подойдет. Но за эти  сутки
отвечаем, Паша, поровну. Так оно будет правильно, а?
   Перехватив взгляд Косарева, Петр кивнул:
   - Конечно. Так оно будет правильно...
   - Как скажешь, Паша... Можно тебя пока на пару слов?
   Цыган проворно откинул засовы, вышел на яркий солнечный свет.  направился
в  глубь  двора.   Петр   плелся   следом,   все-таки   слегка   подавленный
грандиозностью суммы и тем, что ответственность ложилась  на  него.  Наконец
Баца остановился. Затоптав подошвой окурок, приблизил лицо:
   - Паша... Ты только на меня не держи обиды, ладно?
   - Какие обиды, Баца? - открыто глядя ему в глаза, сказал Петр.
   - Я тебе верю. Я, вообще-то, мало кому верю... Но у  тебя,  Паша,  долгие
годы складывалась репутация человека, который в таких делах не кинет. Потому
и верю. - Он определенно подыскивал слова. - И  все  равно,  ты  меня  пойми
правильно...  Тут  не  только  мои  лавэ,  далеко  не  мои,  люди  собирали,
вкупились... Если что-то пойдет не так, не  только  тебе  конец,  но  и  мне
заодно. Такая уж игра, на полном доверии...
   - Баца, - сказал Петр елико мог убедительнее. - Ну  что  мне,  на  колени
вставать? Землю есть? Все давно обговорили... Если не веришь,  не  стоило  и
начинать.
   - Пашенька! - цыган приобнял его за плечи, заглянул в глаза. - Да если бы
не верил хоть на ноготок, не было бы  никакого  дела...  Ты  меня,  главное,
пойми. И не обижайся. Тяжелая сумма. Не моя. Сердце немножко не на месте...
   - Все будет в порядке, Баца, - сказал Петр. - По одной  простой  причине:
вести дела честно,  знаешь  ли,  выгоднее,  чем  мошенничать,  обманывать  и
трястись потом зайцем... Не стоит оно того.
   - Золотые слова, Паша! -  вздохнул  Баца  с  видимым  облегчением.  -  Не
обиделся, значит?
   - Ни капельки.
   - Сердце что-то ноет,  -  цыган  положил  ладонь  с  перстнем  на  грудь,
напротив помянутого органа. - Так и мозжит, проклятое. Тут сам  поверишь  во
все эти цыганские штучки...
   - Это у тебя к погоде, - сказал Петр.
   - Да, надо полагать... Стареем помаленьку. Паш... Ты этого, - он кивнул в
сторону гаража, - к лавэ не допускай, делай все сам. Очень тебя прошу. Не то
чтобы я ему не верил, но глаза у него тухлые. Давай все  сам,  договорились?
Пусть стоят сутки, пусть стоят двое, хоть неделю. Никто их  там  не  тронет,
моя стояночка, схваченная. Но только чтобы забрал их ты сам.  Без  Фомича...
Идет?
   - Идет, - кивнул Петр.
   - Тогда - по коням?
   Он распахнул ворота, выгнал "уазик" из гаража, лихо развернулся на тесном
пятачке. "Запорожец" поехал следом. С четверть часа они  ехали,  скрупулезно
соблюдая правила, как и положено  двум  столь  дряхлым  и  непрезентабельным
машинешкам. В  конце  концов  "уазик",  загодя  помигав  сигналом  поворота,
свернул на автостоянку - самую обыкновенную, ничем не примечательную.  Белая
собака лениво побрехала на них из будки в углу,  забралась  в  свое  хлипкое
жилище и задремала. Из высокой будочки спустился еще один соплеменник  Бацы,
вежливо поклонился Петру, прижав ладони к груди, отошел с загадочным цыганом
подальше. Говорили они недолго, совершенно спокойно. Баца загнал "уазик" меж
"пятеркой" и "Газелью" со смятым левым крылом, тщательно  запер  все  двери.
Подошел, протянул ключи Петру и заговорил так, словно вместо Косарева  перед
ним был лишь загазованный воздух:
   - Все устроилось, Паша. Ребята головой отвечают. Тебе они машину  отдадут
без звука, вместе с бумажками, чтобы у  тебя  не  случилось  проблем,  когда
поедешь... Только тебе, кому-то другому бесполезно и приезжать -  зарежут...
Шучу. Зарезать не зарежут, но машину ни за что не отдадут, вдобавок и побить
могут... Больно.
   Косарев поджал губы. Не обращая на него внимания, Баца крепко пожал  руку
Петру, оскалил в прощальной улыбке великолепные зубы и медленно махал рукой,
пока "Запорожец" не отъехал.
   - Что-то вас мир не берет... - сказал Петр.
   - Пустяки, - отозвался Косарев сварливо, с ноткой оскорбленной  гордости,
которую скрыть полностью все же не удалось. - Буду я  обращать  внимание  на
всякое животное...  Клиентов,  к  сожалению,  не  выбирают,  милейший  Павел
Иванович, в этом финансист схож с гинекологом.
   - А откуда у него столько денег? - спросил Петр. - Или это секрет?
   - Знали бы вы, сколько денег, словно бы и несуществующих, странствует  по
Руси великой... - Помолчав, он все же  снизошел  до  объяснения:  -  Бензин.
Автозаправки. Удивительно даже, какие деньги можно накопить за пару  лет  на
примитивной горючке...
   - Вообще-то, за последние четыре недели я разве что от утюга  не  слышал,
насколько респектабельна, безупречна и законопослушна фирма "Дюрандаль"... -
сказал Петр. чтобы легонько позлить лысого. - Только утюг  да  электрочайник
молчали, все остальные электроприборы вещают об этом на всех волнах...
   - Мы и есть респектабельны и безупречны,  -  отрезал  Косарев.  -  А  вот
проект... Я не хочу сказать, будто с ним что-то не то. Но  так  уж  устроена
жизнь, милейший, что в масштабных проектах сплошь и рядом вертятся... ну, не
преступные, однако ж левенькие деньги. Потому что самые  честнейшие  проекты
нуждаются в некой смазке наличными. Вам не доводилось об этом слышать?
   - Слыхивал.
   - Вот видите. Не мы эти правила выдумали, а посему не  стоит  корчить  из
себя святош.  Цель-таки  сплошь  и  рядом  оправдывает  средства...  Что  вы
ухмыляетесь?
   - Знаете, что мне пришло в голову? - мечтательно сказал Петр, -  Двадцать
миллионов баксов - умопомрачительная сумма. Вы не  боитесь.  что  я  с  ними
сбегу? Если дать вам сейчас по голове монтировкой, свидетелей не  останется.
От этого потомка конокрадов как-нибудь спрячусь...
   - Казарменный у вас юмор, - огрызнулся Косарев.
   - Вот то-то и оно, - развел руками Петр. - Ну, а все-таки? Не боитесь?
   - Павел Иванович, у вас все равно  не  получится.  Убежать,  предположим,
сможете, а потом? Я никоим образом не хочу вас  оскорбить,  но  вы  с  такой
суммой не справитесь. Не ваше оно... Вам для полного счастья  нужно  гораздо
меньше.
   - За Балаганова меня держите?
   - Ну что вы. - усмехнулся Косарев. - Причем тут Балаганов? Эти  деньги  -
не ваша сумма. Вы не сумеете с ней обращаться. Даже если ухитритесь  сбежать
и благополучно замести следы. Есть  суммы,  достаточные  для  удовлетворения
потребностей, пусть и высоких. - и  есть  суммы,  которыми  могут  управлять
достойно только дельцы.
   - И нелегальными тоже?
   - Нелегальными - тем более. Правда, я предпочел бы другую терминологию  -
"нефиксированные деньги".
   - Здорово, - сказал Петр. - Сами термин придумали?
   - Да вот, знаете ли... Деньги, которые нигде не фиксируются. Очень  точно
отражает суть проблемы.
   - А главное, звучит благолепно?
   - Не без этого, милейший, не без этого... В общем, вы заберете машину  со
стоянки, когда он скажет. У меня пока что нет на сей счет точных инструкций.
   - Яволь, - сказал Петр. - Слушайте,  я  смогу  с  ним  увидеться  сегодня
вечером?
   - Конечно. Ему тоже не терпится с вами поговорить. Я вас  опять  доставлю
тем  же  путем  -  чтобы  не  возбуждать  любопытство  посторонних.   Просто
засидитесь в офисе допоздна, никто и не удивится...

   Глава восьмая
   ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА
   Вслед за Косаревым  он  поднялся  на  четвертый  этаж  стандартной  серой
"хрущевки" - не на окраине города, но довольно далеко от центра, район не из
респектабельных.  Косарев  открыл  дверь  своим   ключом,   предупредительно
посторонился.
   Петр прошел в комнату. Шторы были полузадернуты, царил полумрак. В первый
момент  он  едва  не  отшатнулся  -  человек,  вставший  ему  навстречу   из
продавленного  старомодного   кресла,   чертовски   напоминал   уэллсовского
человека-невидимку в его классической версии: голова и лицо сплошь  замотаны
чистыми бинтами, так, что для обозрения доступны лишь  кончик  носа  и  рот.
Нос, слава богу, все же  не  картонный,  каковой  вынужден  был  употреблять
невидимка...
   - Ну, что  таращишься,  ваше  степенство,  господин  Савельев?  -  весело
спросил забинтованный Пашкиным голосом. - Падай. Коньячку хочешь?
   - Что с тобой? - встревоженно спросил Петр, плюхаясь в другое,  столь  же
продавленное кресло.
   - Пустяки, Петруччио. Такое,  что  и  стыдно  сказать.  Когда  в  столице
переделал все дела, поехал с мужиками расслабиться  на  бережок  уединенного
озера, разумеется, с табличкой "Только для белых". И на радостях, что дела у
нас обоих идут отлично, нажрался так, как давно не  надирался.  Классическая
"асфальтовая болезнь". Только вместо асфальта были лодочные мостки. Видел бы
ты, как я по ним мордой проехался... Давненько так  не  позорился,  -  голос
брата был бодр и весел, без малейшей удрученности. -  Ну  и  черт  с  ним...
Бывает. Видел бы ты, как я назад летел - сначала даже в самолет не  пускали,
паспорт-то я предъявил, а вот вместо живого оригинала паспортной  фотографии
имело  место  нечто  сюрреалистическое...   Даже   разматываться   пришлось.
Пропустили.
   - Ничего серьезного?
   - Пустяки. Просто ободрало физиономию так, что  обратный  обмен  в  любом
случае  делать  рановато.  Разве  что  придется  еще   какую-нибудь   аварию
изобретать... Ну, ничего. Во-первых, еще рано мне вертаться, а во-вторых,  -
глаза в щелях повязки лукаво блеснули, - а во-вторых, сдается мне, что ты не
прочь побыть мною еще немножечко...
   Петр оглянулся на Косарева.
   - Фомич, - сказал Павел. -  А  поболтайся-ка  ты  по  двору,  за  машиной
присмотри, чтобы не угнали. Найдется какой-нибудь извращенец,  покусится  на
твой  "Запор"...  Если  есть  маньяки-геронтофи-лы,  почему   бы   не   быть
автомобильным ворам-извращенцам? Погуляй!
   Не прекословя, Косарев покорно  направился  в  тесную  прихожую.  Щелкнул
замок.
   - Ну, рассказывай, - сказал Пашка, наполняя рюмки.
   - Дела идут...
   - Петруччио... Плевать мне на дела! Что происходит в конторе и вокруг,  я
и  так  знаю.  Фомич  успел  дать  обстоятельный  отчет.  Здесь  -   никаких
сложностей.
   - Черский ни в какую не хотел подключаться...
   - Ну и хрен с ним, - сказал Пашка. - Без нервных обойдемся.
   - Ты бы меня предупредил в свое время, что к  его  супруге  подходить  не
рекомендуется...
   - Петюнчик, извини, не мог же я рассказать тебе всю мою жизнь... Он  что,
опять танец ревности плясал? И как?
   - Пустяки, обошлось, - сказал Петр. - Разошлись, как в море корабли. Меня
другое волнует. Фомич тебе не мог не рассказать о двух покушениях...
   - Какие это покушения? Смех один...
   - Тебе, может, и смех, - сердито сказал Петр. - А в меня, знаешь,  палили
по-настоящему. И даже два раза.
   - Петруччио, ну ты же военный, в конце концов, хоть и  штабист.  Надеюсь,
рыжей ничего лишнего не наболтал?
   - Как я ей мог что-то наболтать, если представления не имею, кто все  это
устроил?
   - Резонно, - серьезно сказал Пашка. - Так вот, могу  тебя  обрадовать:  с
покушениями покончено навсегда. Можешь не волноваться. Я,  едва  прилетел  и
узнал, быстренько принял меры. Митька с Фомичом все обтяпали.
   - Они что...
   - Петруччио! - расхохотался Пашка. - Ты за кого их держишь?! Никто никого
не убивал.
   - Объясни хоть...
   - Бога ради, - сказал Пашка. - Понимаешь,  был  у  меня  тут  романчик  с
одной... А муженек у нее вроде тебя, вояка с двумя просветами.  Только  тебя
проводили с почетом, пряжку дали, а его выперли с позором  за  дискредитацию
или что-то вроде  этого,  от  безденежья  понемногу  приторговывал  казенным
имуществом. Не тем, что носят на ногах или на голове. а тем,  что  бахает  и
бухает. Уличить не смогли, за руку не схватили - вот и  предпочли  от  греха
подальше выгнать якобы за алкоголизм... У вас ведь такое бывает?
   - У нас и не то бывает... - сумрачно сказал Петр. - Ежели между своими...
Так это он и выделывался?
   - Я же тебе и объясняю...  Он,  гаденыш,  вместо  того,  чтобы  по-мужски
попытаться  набить  мне  морду,  решил  потребовать  за  рогатость  денежную
компенсацию. Аккурат за день до того, как ты  в  Шантарск  приехал.  Я  его,
разумеется, послал - телкам я иногда плачу, но вот платить мужьям-рогоносцам
не намерен, это, по-моему, форменная дикость. Прости, что так получилось, но
я никак не думал, что этот чудик устроит триллер с пальбой... Пугал, сволочь
этакая. Стрелок-то он отменный при всей своей  гнилости,  этого  у  него  не
отнимешь, ты сам, наверное, оценил? В общем, когда Митя к нему  приехал,  он
как раз сочинял эпистоляр типа "Положите сто тысяч долларов под третью  урну
справа, иначе всех  убью,  один  останусь..."  Только  недооценил  он  меня,
собака, недооценил... Фомич ему  быстренько  обеспечил  буйное  отделение  в
психушке - и раньше чем через месяц  не  выйдет,  да  и  полгода  еще  после
лечения будет ползать, как черепаха. Ты его не жалей, у него мозги и  впрямь
набекрень, можешь мне поверить... Вот и вся разгадка. Успокоил я тебя?
   - Успокоил,- кивнул Петр.
   Он лгал самым беспардонным образом. Что-то здесь было не так.  Все  вроде
бы гладко и связно, но в Пашкином тоне ухо определенно  чувствовало  фальшь.
На протяжении всего рассказа. Петр был стопроцентно уверен, что  не  ошибся.
Врал Пашка, как сивый мерин... Но зачем? И в чем разгадка?
   - Значит, с покушениями кончено?
   - Совестью клянусь! - приложил Пашка руку к груди. - Ты  лучше  расскажи,
как там дома, интересно же... С Катькой, я  так  понимаю,  у  вас  форменный
ренессанс пламенных чувств? Да  ладно,  ладно,  что  набычился?  Я  за  тебя
попросту рад, вот и все. Мне она давно встала поперек души, а вот у  тебя  с
ней, надо же, любовь, да еще, судя по твоей счастливой роже, надо  полагать,
обоюдная... А в театр сходить, правда, не тянет? Все, умолкаю! - Сколько мне
еще тобой прикидываться?
   - Дай подумать... Недели две, Петруччио. Справились мы  с  тобой  раньше,
чем планировалось... но пару недель тебе еще придется потерпеть. Пока  морда
у меня не заживет, пока не кончится вся суета вокруг проекта.  Выдюжишь?  По
физиономии вижу, что выдюжишь с превеликой охотой - возле Ка-тюхи-то...  Ты,
кстати, не придумал еще, как с ней потом уладить?
   - Времени не нашлось, - честно признался Петр. - То  одно,  то  другое...
Может, вдвоем подумаем?
   - Обязательно. Чуть погодя. Когда все будет подписано и начнется рутинная
работа, не требующая  вмешательства  господина  Савельева,  неважно,  право,
которого... Вот тогда мы с тобой сядем за стол и не встанем,  пока  железный
план не  разработаем...  Лады?  Расскажи  лучше,  как  ты  с  Бацой  денежки
считал...
   - А  что  рассказывать?  -  пожал  Петр  плечами.  -  Триста  килограммов
долларов, только и всего...
   - Браво, брательничек! Врастаешь... Ты не думай. Баца  нормальный  мужик.
Ну, завелась у человека неучтенка, сделанная на бензинчике...
   - Я знаю. Мне Фомич подробно объяснял про  неправедные  деньги,  служащие
праведным целям... Пашка подался вперед и хлопнул его по колену:
   - Петруччио, смак в том, что именно так оно и обстоит... По крайней мере,
лично мы с Фомичом по большой дороге с  кистенем  не  бродим.  И  никого  не
посылаем бродить. А вот состояньица  кое-кого  из  тех,  кого  потом  чинами
жаловали и медали на шею вешали, из смутных источников произошли.:. Думаешь,
только в доброй старой Англии пираты на склоне лет джентльменами становились
и награбленные капиталы в  мануфактуры  вкладывали?  Кой  у  кого  из  наших
Третьяковых и прочих там Морозовых предки как раз кистенем и  промышляли.  В
"Угрюм-реке", мне один доцент рассказывал, чистая правдочка  написана,  даже
конкретные фамилии шантарские называл... Так что денежки  Бацы,  считай,  не
такие уж и грязные...
   - Когда мне их забрать?
   - Придумаем, - сказал Пашка. - Пусть пока полежат, тут один мэн подъехать
должен, он ими и озаботится. Никуда они  со  стоянки  не  денутся,  там  все
ребята - либо племяннички Бацы, либо иная кровная родня, народ  верный...  Я
тебе брякну, когда нужно будет. Ты тоже запиши номер вот этого  мобильничка,
я  теперь  постоянно  буду  в  Шантарске  обитать.  При  нужде   моментально
созвонимся. Кстати, - спросил он словно бы небрежно, но  Петр  легко  уловил
нотки тревожного интереса, - что это за "дипломат" ты в кабинет приволок?
   - Что, за мной и на фирме надзирают?
   - Да  брось  ты.  Просто  Фомич  забирал  картины,  вот  и  наткнулся  на
непонятный "угол"...
   "Интересно. - подумал Петр. - "Дипломат" появился в  кабинете  уже  после
того, как Фомич забрал картины".
   - С "дипломатом" вышел форменный детектив, - сказал он самым естественным
тоном.  -  Позвонила  какая-то  Полина,  потребовала  срочной  встречи.   Я,
естественно, приехал - ты про нее ничего не говорил, мало ли  что...  А  она
мне объявила о полном и окончательном разрыве, кинула под  ноги  "дипломат",
заявив, что не намерена больше держать  у  себя  "мои"  шмотки...  Ну,  я  и
забрал. А что оставалось делать? Поставил в заднюю комнатушку,  пока  ты  на
горизонте обозначишься...
   - И правильно, - подумав, сказал Пашка. - Документы там пустяковые, пусть
валяются... Фомич потом заберет. Значит, решила нас бросить, стерва?
   - Тебя, братан, - усмехнулся Петр. - Я с ней единственный раз общался...
   - А, какая разница... Ну и  хрен  с  ней.  На  свете  таких  Полин...  Ну
ладно...  Я  вынужден  констатировать,  Петруччио,   что   ты   с   заданием
справляешься прекрасно. Благодарность от  командования.  Держи  премию.  тут
тысчонка баксов. Да не жеманься ты, тебе еще и Вике интервью давать, и Жанне
на булавки подкинуть надо...  В  чем,  в  чем,  а  в  телках  недостатка  не
испытываешь, а? Скажи братухе спасибо...
   - Вот, кстати, - сказал Петр. - Есть еще одна тема, напрямую,  правда,  с
сексом не связанная, но, я бы сказал, где-то близкая... Этот  снимочек  я  у
тебя в столе нашел. Дома, в кабинете. Чисто случайно, искал твои ордена  для
съемок, телевизионщики ж от меня потребовали быть  непременно  в  орденах...
Эт-то как понимать? Катя могла наткнуться...
   Пашка рассматривал снимок обнаженной Нади, сидящей на широком подоконнике
в небрежной позе, поворачивал  так  и  этак.  К  великому  сожалению  Петра,
наблюдать за  выражением  лица  бра-тельничка  было  невозможно  по  причине
бинтов.
   Фотографию  эту,  разумеется,  он  не   в   столе   нашел,   а   отложил,
одну-единственную, когда отдавал конверт и негативы Наде. Хотел  понаблюдать
за реакцией Пашки, но вот бинтов совершенно не предполагал...
   - Ах, вот оно что... - досадливо сказал Пашка. - А я-то думал, что спалил
или выкинул, забыл совсем...
   - Откуда это взялось?
   - А это ты у соплюшки спроси,  -  отрезал  Пашка.  -  Я,  знаешь  ли,  не
рискнул. Чтобы не вторгаться в интимные тайны юного создания.  Вот  так  же,
чисто случайно, наткнулся. Хотел поговорить с Катей, да недосуг было. Я  так
предполагаю, соплячка себе завела сердечного дружка - настолько  сердечного,
что балуются на досуге фотографией. Что смотришь? Нынешняя молодежь  в  этом
возрасте все университеты прошла... - Он небрежно  скомкал  снимок  и  сунул
себе в карман. - А может, и не стоит с Катькой обсуждать?  Еще  расстроится,
Надьку все равно от этих забав не оттянешь, раз уж начала где-то на  стороне
личной жизнью баловаться...
   И вновь его голос звучал спокойно  и  естественно,  но  Петр  снова  чуял
фальшь. К тому же имел все основания полагать, что объясняется все  немножко
по-другому...
   - А как мне с рыжей быть? - спросил он.  -  Ведь  так  и  вьется  вокруг.
Открытым  текстом  заявляет,  что  я,  по  ее  мнению,  о  чем-то  серьезном
умалчиваю, со следствием не сотрудничаю, хотя знаю  прекрасно,  кто  в  меня
палил, и вообще...
   - Да плюнь ты на нее, - сказал Пашка. - Походит  и  перестанет.  Голубчик
наш месяц будет куковать в психушке, следов никаких, менты к нему  и  близко
не подберутся. В конце концов отправят дело в архив... Мы с  тобой,  братан,
сейчас на такие высоты вскарабкались, что никаких рыжих не стоит  опасаться.
Даже если и  почует  что-то  неладное,  нестыковки  какие-то  вычислит,  все
кончится пшиком. К тебе-то у нее никаких претензий нет и быть  не  может,  и
позиция твоя неуязвима. Об этом и не думай, не трать нервные  клетки.  Лучше
соберись, главное близится. Тот самый великий миг. И  все  будут  при  своем
интересе - я, ты, еще куча народу... Ну что, все проблемы обкашляли?
   - Да вроде... - добросовестно  припомнил  Петр.  -  Хотя...  Вроде  бы  и
говорить об этом неудобно, такие вопросы полагается решать  меж  мужиками  с
глазу на глаз, но я как-никак - ты...
   - А что такое?
   - Твой Елагин, знаешь ли, оборзел. Пристает к Кате в открытую. Настолько,
что об этом треплется  вся  контора.  Земцов  мне  принес  сводку  слухов  и
сплетен, и там это -- на первом месте...
   - Так... - судя по положению головы,  сплошного  шара  из  бинтов,  Пашка
призадумался. - С одной стороны, парнище мне необходим. С другой, такое  без
последствий оставлять никак не годится, тут ты прав, правильно  сделал,  что
сказал... Сейчас подумаем... А, что тут думать! Сделаем так: если он еще раз
что-то себе позволит, ты  его  самым  официальным  образом  уволишь.  Приказ
издашь, все, как полагается. А потом я  его  назад  возьму,  когда  вернусь.
Парнишка-то, в принципе, неплохой,  работничек  полезный,  только  заигрался
немного по молодости лет, действительность  от  сцены  плохо  отличает...  В
общем, если что - увольняй. Фомич поспособствует. Пока мною будешь ты, пусть
погуляет вдали от конторы, так даже лучше...

   ...Спускаясь по лестнице, Петр испытывал  странное  чувство,  которое  он
сейчас даже не брался определить однозначно. Эдакая помесь неудовольствия  с
беспокойством. Все вроде бы оказалось в порядке, все  решено,  все  проблемы
сняты, но что-то саднило и зудело в глубине души, некое ощущение неудобства,
неправильности, нестыковок...
   Во дворе мирно стоял "Запорожец", Косарев возился с мотором  -  взглянуть
со стороны, простецкий пенсионер, всю жизнь  без  особых  затеи  и  запросов
оттрубивший слесарем или каким-нибудь бульдозеристом...
   - Поехали? - громко сказал Петр.
   Фомич едва не  стукнулся  головой  о  задранный  капот,  с  грохотом  его
захлопнул:
   - Напугали...
   - Нервишки жалят? - доброжелательно поинтересовался Петр.
   - Тут  любой  от  неожиданности...  -  огрызнулся  Косарев,  но  не  стал
углублять тему, послушно уселся за руль. - На фирму?
   - Не совсем, - сказал Петр. - Предварительно мы заедем еще в одно  место,
вы подождете, а я на четверть часика исчезну...
   - Это куда?
   - Фомич... - поморщился Петр  с  многозначительным  видом.  -  Я  же  вам
говорил - у нас есть свои секреты... - Он накануне старательно  изучил  план
Шантарска и потому уверенно сказал: - Отвезете меня  на  угол  Кутеванова  и
Западной, высадите там, постоите, пока я не вернусь...
   - Как прикажете, - угрюмо отозвался Фомич. И довольно быстро  доставил  к
указанному месту - карга не соврала, там и в самом  деле  оказался  заросший
скверик с чьим-то потемневшим бюстом посередине. Как Петр ни  приглядывался,
опознать  неизвестного  не  удалось,  и,  поскольку  тот   не   походил   на
канонизированные,  классические  образы  великих,  являлся,  надо  полагать,
третьестепенной, чисто местной знаменитостью. Ну и черт с ним...
   Карта картой, но ориентироваться  на  местности  -  совсем  другое  дело.
Прежде всего, на плане города не указано, какая сторона улицы четная, какая,
соответственно,  -  наоборот.  И  Петр,  вылезши  из  "Запорожца",  едва  не
лопухнулся, направился было не в ту сторону, но тут  же  сделал  вид,  будто
заинтересовался прессой в киоске. Таращась на цветные фото  дорогих  шлюх  и
дешевых политиканов,  украшавших  обложки  газет  и  журналов,  краем  глаза
наблюдал за машиной. Косарев смотрел в его сторону в зеркальце заднего вида,
но из "Запора" предусмотрительно не вылезал. К тому  времени  Петр,  пошарив
взглядом как следует, наконец-то обнаружил  четную  сторону  улицы.  Что  ж,
почти угадал точку десантирования...
   Энергичным шагом, создавая у любого наблюдателя  впечатление,  будто  без
оглядки спешит к  близкой,  конкретной  цели,  направился  во  двор,  где  с
радостью усмотрел узенький проход меж гаражами и трансформаторной будкой  из
обшарпанного кирпича. Куда и юркнул.
   Из своего укрытия он видел, как во дворик, запыхавшись,  влетел  Фомич  -
сука такая, а если  бы  я  и  в  самом  деле  выполнял  Пашкино  задание?  -
растерянно потоптался, не обнаружив предмета  слежки,  но  потом,  очевидно,
сделал первое пришедшее в  голову  заключение:  что  Петр  успел  нырнуть  в
который-то из ближних подъездов, а посему дальнейшая беготня  бесполезна.  И
Косарев, уже не озираясь, не пробуя никого расспросить, понурившись,  побрел
назад, в сторону своего железного одра. Из педантизма Петр выждал  еще  пару
минут, после чего  вернулся  во  двор  и,  не  забывая  столь  же  бдительно
проверяться, свернул вправо. Пройдя мимо трех старых  однотипных  домиков  -
скверно оштукатуренные кирпичные двухэтажки сталинских времен,  -  нырнул  в
подъезд четвертой. Так, искомая квартира - на втором этаже...
   Прижал пальцем кнопку старенького звонка, в квартире тягуче задребезжало.
Чуть позже раздались  неторопливые  шаги,  дверь  открыла  девица  в  черных
джинсах  и  черной  футболке  навыпуск,  крашеная   блондинка   из   разряда
стандартных, не обремененных ни особым шармом, ни особой  уродливостью.  Вся
она была какая-то то ли заторможенная, то ли невыспавшаяся -  уставилась  на
него без единого слова, слегка покачиваясь.
   - Я по поводу Марушкина... - осторожно начал Петр.
   Она отступила на шаг, бросила:
   - Проходите, - и, небрежно захлопнув  дверь  за  его  спиной,  с  той  же
неторопливостью поплелась следом.
   С первого взгляда стало ясно, что Петр угодил по нужному адресу. Дичайший
беспорядок был не  простой,  а  творческий,  к  коему  следовало  относиться
снисходительно: есть разница между  залежами  пустых  бутылок  вперемешку  с
нестираными рубашками и грудами рам, картонов, холстов  на  рамах,  холстов,
свернутых  в  небрежные  рулоны,  тюбиков  с  красками...   Впрочем,   энное
количество бутылок и пара грязных рубашек все же и здесь присутствовали.
   Девица прошла мимо него со скоростью испуганной черепахи,  плюхнулась  на
низкий диван, опустив руки, уставилась куда-то в  стену.  Потом,  не  глядя,
протянула руку в сторону, взяла с пола початую  бутылку  водки  "Воевода"  и
надолго прильнула к горлышку со сноровкой, заставившей  Петра  Взглянуть  на
нее не без понимающего уважения. Пожалуй,  от  первоначальной  мысли  насчет
наркотической природы ее заторможенности следует отказаться: наркоманы  свою
отраву со спиртным  практически  не  совмещают,  это  во-первых.  Во-вторых,
футболка у нее без рукавов, и сразу видно, что руки  не  исколоты.  Конечно,
наркотик  еще  не  обязательно  впрыскивать  посредством  "баяна",  но   все
химические  запахи,  витавшие  в  квартире,   имеют   своим   происхождением
исключительно инструментарий живописца. Нет, положительно, не "шаровая".
   - Вы откуда? - без интереса спросила девица. -
   Опять из райотдела?
   - Не совсем, - осторожно ответил Петр.
   - Городское угро, что ли?
   - Ну, не совсем...
   - А может, вы вообще не мент?
   - Не он.
   - И не чекист?
   - Нет, - сказал он. - И не налоговик, и не цэ-рэушник...  Я,  знаете  ли,
заказчик. Марушкин мне кое-что обещал... Буквально пару дней  назад,  должен
был засесть за работу...
   - Все, месье заказчик, - сказала девица. - Он не засел, он залег...
   - Куда?
   - На Кагалык.
   - Я могу его там найти?
   - Запросто.
   - Адрес вы помните?
   Отхлебнув очередную порцию, девица подняла на него потухшие глаза:
   - Циник или нездешний?
   - Нездешний, - сказал Петр, уже чуя по ее тону что-то совсем нехорошее.
   -  Кагалык  -  это  кладбище,  -  тоном  автоответчика  мобильной  связи,
равнодушно  сообщающего,  что  данный   абонент   находится   вне   пределов
досягаемости, сообщила девица. - Наверное, уже  доехали...  Сколько  сейчас?
Точно, доехали. А меня не взяли бы, бесполезно было и проситься. - Она то ли
всхлипнула, то ли попыталась невесело засмеяться. - "Шнурки" у него чересчур
уж правильные. Думают, если он меня рисует голой, то я обязательно  шлюха  и
наркоманка. А я дури сторонюсь, две подружки подсели, насмотрелась... Только
им, козлам, не объяснишь... Они и так на меня заявы настрочили, куда  только
в голову пришло. Два дня хату перерывали. И районщики,  и  городские.  И  не
нашли ни хрена. Так им же не докажешь, козлам... - она звучно присосалась  к
горлышку.
   - Что с ним случилось?
   - Героин, -  сообщила  девица,  рыгнув.  -  Дикая  передозировка.  Менты,
похоже, не врут, один там был, на человека  похож,  он  мне  давал  протокол
читать... Не прут. Стал бы кто ради меня такие бумажки  фабриковать...  я-то
им на хрен? Я ему говорю: а другие уколы у него на руках были?  Он  говорит:
не было. Я говорю: сами видите, какой  из  него  героинщик?  Он  говорит:  а
может, он нюхал или жрал, а "геркой" укололся попервости, вот и не рассчитал
дозу? Я ему: и не жрал, и не нюхал, мы с ним по водке ударяли, а это ж  мало
сочетается... Ищите, хрен  найдете...  Не  нашли,  подобрели  немного,  даже
извинились,  что  матом  сначала...  На  людей  похожи...  -  ее  на  глазах
разбирало. - Банку унесли, придурки, а это же не дурь, он там кисти мыл, вот
и получился... колер... На анализ. Вот  будут  рожи,  когда  ничего  там  не
найдут... Вы ему ничего не должны, а? Мне жрать нечего, второй  день  квашу,
как узнала...
   Он   задал   еще   пару   вопросов,   потом   попробовал    осторожненько
прозондировать, насколько она в курсе  заказов,  кои  покойному  делали,  но
быстро обнаружилось, что девица такими вещами абсолютно  не  интересовалась.
Сунул ей пару крупных бумажек, кивнул на прощанье и  вышел  -  чего  девица,
казалось, и не заметила.
   Спускаясь  по  лестнице,  он  был  мрачен,  как  туча.  Получалось,   что
незадачливого  художника  подняли  на  улице  с  запредельной  концентрацией
героина в организме часов через несколько после того, как он покинул  здание
"Дюрандаля", причем никаких  денег,  если  только  девица  не  соврала,  при
Марушкине не было. Интересные совпаденьица в жизни случаются...

   Глава девятая
   ВНОСИМ ЯСНОСТЬ...
   Петр, откинувшись в кресле,  расслабил  галстук  и  с  благостной  ленцой
смотрел, как Жанна шустро убирает на  поднос  остатки  сдобренного  коньяком
кофепития. Только что его кабинет покинул не самый высокий, но  и  не  самый
низкий  гость  -  московская   министерская   пташка,   предварявшая   своим
протокольным  визитом  послезавтрашний  прилет  больших  боссов,   наших   и
импортных. Все. Сподобились. Завтра можно побездельничать, а  послезавтра  в
самой  что  ни  на  есть  торжественной  обстановке  будут   подписаны   все
необходимые бумаги по Тарбачанскому проекту  -  и  хлынет  в  область  поток
заманчивых инвестиций, и кончится вскоре лицедейство... вот  только  что  же
придумать для Кати?
   В приемной замяукал селектор, и Жанна, оставив поднос,  побежала  туда  -
все-таки  девочка  была  старательная.  Почти  сразу  же   вернулась,   чуть
растерянно глянула:
   - Павел Иванович, звонили с проходной. Там ваша супруга приехала...  Они,
конечно, пропустили безо всякого, только  говорят,  с  ней  вроде  бы  не  в
порядке что-то...
   - Что?!
   - Они не сказали, просили просто передать...
   - Где она?! - рявкнул Петр, срываясь с кресла.
   - Да что с вами такое? Она в лифт вошла, сейчас сюда поднимется, вон идет
уже... Я пошла, да? - И шустро выпорхнула.
   Катя вошла, придерживая обеими руками у  горла  воротник  белого  летнего
плащика. Он торопливо нажал кнопку, блокируя  замок,  встревожившись  не  на
шутку: лицо у нее было испуганное,  волосы  растрепаны,  у  виска  короткая,
подсохшая царапина. Прямо-таки рухнув в кресло, Катя вздохнула:
   - Еле добралась, чуть сердце не выскочило... Дай чего-нибудь крепкого.
   Петр кинулся к картине,  скрывавшей  потайной  бар,  наплескал  в  рюмку,
второпях пролив себе на пиджак, подал. Катя выпила в  два  глотка,  помотала
головой, прикрыв глаза, встретила его взгляд, попыталась улыбнуться:
   - Отпустило, кажется...
   - Что стряслось? - спросил он, себя не помня от  беспокойства.  -  Может,
Земцова вызвать?
   - Не надо, - тихо сказала Катя. - Все в порядке.
   - Ничего себе - в порядке... На тебе лица нет. Что случилось? Машина где?
   - Представления не имею... - бледно улыбнулась Катя.
   - То есть как? Где Елагин?
   - Не знаю. И сто лет его не видеть... Кобель чертов...
   - Он что... опять? - догадался Петр. Как ни  странно,  вдруг  отлегло  от
сердца - поначалу-то мерещились всякие ужасы вроде нападения на машину  того
психа, стрельбы, похищения Надьки...
   - То-то и оно, Паша, что - опять... - сердито сжав губы,  она  распахнула
плащ.
   Атласная белая блузка с длинными  рукавами  не  просто  лишилась  верхних
пуговиц - была разорвана у ворота, на шее у ключицы краснеет парочка длинных
царапин, тоненькая перемычка кружевного черного лифчика тоже разорвана,  так
что он свободно болтался,  выставив  на  нескромное  обозрение  великолепную
грудь.
   - Насмотрелся? - в сердцах выпалила Катя.  Встала  с  кресла  и  сбросила
плащ, повернулась боком. - Ты еще сюда посмотри...
   Петр выругался сквозь зубы. Сзади, на талии, застежка короткой синей юбки
была выдрана с мясом, "молния" разошлась.
   - Рассказывай, - сказал  он,  налив  себе  в  ту  же  рюмку.  -  Он  что,
попытался...
   - Нет, я сама ему предложилась в  машине,  -  с  сарказмом,  зло  сверкая
глазами, бросила Катя. - Как думаешь? Короче, на полдороге он  будто  с  ума
сошел. Свернул к скверику, заглушил мотор и  без  особых  прелюдий  на  меня
буквальным образом накинулся. Порвал на мне все, глаза бешеные,  несет  дурь
какую-то... - Она зябко передернулась. - Вспомнить жутко. Никакие уговоры не
действуют, навалился, как робот... В общем, двери он забыл заблокировать,  я
выскочила, кинулась, куда глаза глядят. Он, слава богу, следом  не  побежал,
может, опамятовался... Хорошо еще, была в плаще, иначе не  представляю,  как
бы и выглядела... Но все равно люди успели заметить... я сообразила свернуть
в переулочек, там кое-как запахнулась... юбка то и дело падала,  приходилось
через плащ поддерживать, вид был тот еще... Ну, а потом подвернулась машина,
водитель попался приличный, в годах, ни вопросов  особо  не  задавал,  ни  с
сочувствием не лез, хоть и видел: что-то со мной не то. За кого  принял,  не
знаю уж... Доехала до фирмы, узнали, пропустили...
   - Ну, так... - многозначительно протянул Петр, подошел к столу. -  Жанна,
где там Елагин?
   - Не подъехал еще, Павел Иванович.
   - Как только подъедет, пусть немедленно сообщат мне. Свяжись с гаражом, с
охраной, с кем хочешь, но чтобы мне моментально доложили. Усекла?
   - Конечно, Павел Иванович. Говорила я вам... Все ж сразу  понятно,  я  не
дура...
   - Ладно, глазастая, - бросил он раздраженно. - Свои соображения держи при
себе. И - чтобы немедленно...
   Отключив селектор, вернулся к Кате,  присел  на  широкий  подлокотник  ее
кресла, присмотрелся. Она явно успокоилась, щеки после коньяка порозовели.
   - Все будет в порядке, - сказал он  ободряюще.  -  Как  только  появится,
вышвырну я его с волчьим билетом, а напоследок начищу  харю,  как  в  лучших
домах...
   - Может, без скандала? - спросила  она  рассудительно.  -  Он  еще,  чего
доброго, болтать начнет про...
   "Тьфу ты, - вспомнил Петр, немного охолонув.  -  И  в  самом  деле,  если
Митька начнет продавать  газетам  кое-какую  информацию,  выйдет  нешуточный
конфуз. Или нет?"
   - Брось, - сказал он. - Кто ему поверит? Доказательств-то никаких.  Слова
есть простое сотрясение воздуха, и не более того.
   - А у него не могло остаться... фотографий?
   - Ни в коем случае.
   - Ох, Паша... Все эти твои развлечения...
   - Катенька, договорились же - забыть.
   - Забудешь тут, когда такие встряски случаются посреди бела дня...
   - Ну, прости, - сказал он сокрушенно, вынужденный вновь принимать на себя
чужую вину. - Выпей еще рюмочку, что ли. А я аптечку принесу. Надо  царапины
смазать.
   Отыскав в аптечке какую-то импортную мазь, заменявшую старый добрый  йод,
ловко обработал царапины, парочка коих обнаружилась и на  талии,  -  Митька,
похоже, полностью соскочил с катушек и уподобился орангутангу. Катя  ежилась
и ойкала.
   - Не пищи, - сказал он ворчливо.  -  Если  верить  тому,  что  на  тюбике
написано, болезненных ощущений эта дрянь не вызывает.
   - Щиплется...
   - Перетерпи, - посоветовал он с голь же хмуро. - Вообще, вид у тебя, надо
сказать,  провоцирующий.   Виктимный,   по-научному.   Юбка,   как   носовой
платочек...
   - Мода.
   - Мода... - ворчал он, вешая на  соседнее  кресло  ее  плащик.  -  Ну-ка,
повернись, я еще здесь посмотрю... Когда в машине сидишь, юбки, поди,  и  не
видно как таковой... А потом удивляемся, что у кого-то мозги плывут...
   - Ладно, не ворчи, - сказала Катя, явно приведенная хорошей дозой коньяка
в беззаботное состояние. - Все хорошо, что хорошо кончается. Но какой у меня
был вид... Боюсь думать, на кого была и похожа...
   - На чертовски легкомысленную девицу.
   - На жертву маньяка, - поправила Катя весело. - Это ближе к реальности...
- Она посмотрела на свое живописное подобие. -  Пашка,  ты  все-таки  и  сам
немножко  маньячок.  Что,  твои  иностранцы  меня  сегодня  в   таком   виде
лицезрели?
   - Они люди раскованные, - сказал Петр. - Что ты так озираешься?
   - Пытаюсь представить, где именно  ты  подружек  располагаешь...  Неужели
прямо в кресле?
   - Кто тебе такое напел? - возмутился он. Однако в  глубине  души  чуточку
устыдился - как-никак, не  только  Пашка,  но  и  он  сам  в  этом  кабинете
развлекался довольно предосудительно -  с  точки  зрения  законной  супруги.
Вопрос, конечно, философский - этично ли изменять чужой жене, Пусть и  свято
верящей, что она - твоя жена? Ну, предположим, сии мысли есть не  более  чем
увертки - речь ведь идет не о чужой жене, а  о  твоей  любимой  женщине.  Но
ведь, если что и случалось, то - по обязанности, в  рамках  взятой  на  себя
роли...
   - А глаза забегали... -  сказала  раскрасневшаяся  Катя,  уже  ничуть  не
похожая на удрученную жертву маньяка. - Уличила я тебя?
   - Катерина, обвинения насквозь беспочвенны... И вообще,  запахни  остатки
блузки и одерни то, что ты именуешь юбкой. Иначе я за себя не ручаюсь,  руки
так и тянутся...
   - Ну и протяни, - с провоцирующей улыбкой сказала  Катя,  откинувшись  на
спинку и уже  не  придерживая  разорванную  блузку.  -  А  то  две  ночи  не
протягивал...
   Петр поднял ее из кресла, в две  секунды  разделался  с  теми  пуговицами
блузки, что ухитрились сохраниться после елагинской атаки. Катя прильнула  к
нему. тяжело дыша, юбка упала на ковер. Опуская  ее  в  кресло,  Петр  успел
подумать, что в Пашкином безумии есть своя система, и в самом  деле,  как-то
по особенному возбуждаешься, держа  в  объятиях  женщину,  которую  оголтело
хотят другие мужики, настолько,  что  средь  бела  дня  пытаются  претворить
желания в жизнь. И тут же испугался  -  как  бы  не  нахвататься  от  своего
двойника такого, что потом сто лет не отделаешься... Гены  ведь  одни  и  те
же?!
   Необычность ситуации придавала сил и толкала  на  новые  подвиги.  Прошло
много времени, прежде чем Катя мягко высвободилась, расслабленно  затихла  в
его объятиях. Не открывая глаз, засмеялась:
   - Лучше бы ты в свое время с этого и начал - вместо известных  глупостей.
Может, я и испорченная, но ведь возбуждает - когда собственный муж совращает
в служебном кабинете... Паша?
   - Что? - спросил он, блаженно зажмурившись.
   - А ведь у  тебя  что-то  очень  уж  ловко  получается  с  этим  креслом,
чувствуется привычка...
   - Катенька, - сказал он беспомощно. - Давай  все  забудем  и  начнем  все
по-новому, все сначала?
   - Хорошо, - ответила она тихо. - Старому я бы не  поверила,  а  вот  тебе
новому отчего-то верю, Савельев...
   Он напыжился от гордости, но, поразмыслив, пришел к выводу, что  взлетать
на седьмое небо рановато: слишком многое оставалось  непроясненным  и  более
того -  откровенно  настораживающим.  Он  даже  в  мыслях  не  мог  решиться
произнести - пугающим...
   Вскочил, шлепнув по полу босыми  ногами,  кинулся  к  залившемуся  трелью
селектору. Катя принялась торопливо одеваться.
   - Ну вот, - кривя рот в нехорошей ухмылке, Сказал он, повесив  трубку.  -
Появился молодчик на территории. Сейчас я с ним как следует поговорю...
   - Паша! - она застыла с юбкой в  руках.  -  Осторожнее!  Он  сумасшедший,
точно тебе говорю! Ты бы глаза видел...
   - Я тоже не подарок, - отмахнулся Петр. - Тут у меня булавка  завалялась,
заколи юбку, плащик накинь сверху, сойдет... Потом я тебя сам домой отвезу.
   - Паша...
   - Не беспокойся, - бросил он на ходу. - Мы  люди  светские...  временами.
Светски поговорим...
   И зашагал по коридору, стараясь не выглядеть бегущим. Сначала,  в  первый
миг, хотел  вызвать  Елагина  в  кабинет  и  учинить  разборку  там,  но  по
размышлении это показалось недостойным  настоящего  мужика.  Мало  ли  какой
оборот примет светская беседа, лучше уж проводить ее на  вольном  воздухе...
Пашка, может, и вызвал бы на ковер - но не я...
   Елагин как ни  в  чем  не  бывало  стоял  возле  своей  черной  "тойоты",
заменившей в качестве разъездной машины несчастный джипер. Кроме него, людей
во дворе не было, что облегчало задачу.
   Завидев Петра, Елагин его непринужденно окликнул:
   - Никак марсиане прилетели, босс? Куда это вы галопом несетесь?
   Старательно пытаясь сохранять хладнокровие, Петр подошел вплотную  и,  не
отводя глаз, сказал:
   - Я тебя, по-моему,  предупреждал...  Оба  сошлись  на  том,  что  это  -
последнее  предупреждение.  Кто-то  мне  по-мужски  обещал  с   этим   делом
завязать...
   - Ты о чем? - невинно уставился на него Елагин.
   - Где Катя?
   - Катя? - дернул Елагин плечом. - Я откуда знаю? Я ж ей не нянька.  Когда
я ее последний раз  видел,  со  второй  космической  скоростью  удалялась  в
сторону проспекта Мира, живехонькая и здоровехонькая. Ничего вроде бы с  ней
не могло стрястись...
   Он осклабился, глядя простецки, недоумевающе  -  Петр  отлично  знал  эти
приемчики,  призванные  спровоцировать  собеседника,  вынудить   его   стать
нападающей   стороной,   а   себя   самого,   понятно,   выставить   жертвой
неспровоцированной агрессии. И потому собрал волю в кулак. Поиграем с ним  в
его же игру, тоже умеем...
   - Посмотри-ка мне в глаза, - сказал он.
   - Смотрю, - безмятежно кивнул Елагин. - А что?
   - Да  ничего.  Нормальные  глазыньки,  без  следа  Клиники.  Тут  кое-кто
называет тебя сумасшедшим  -  на  мой  взгляд,  совершенно  безосновательно,
старлей. Совершенно. Сдается мне, никакой ты не  шизик,  а  попросту  наглая
скотина. У меня такие В противогазе отжимались со всем рвением, пока в  него
же блевать не начинали. И упаси их бог при этом пернуть.
   - Ты не особенно-то, штабная крыса, - не повышая голоса, ответил  Елагин.
-  У  меня  такие,  как  ты,  тоже,  случалось,  хрен  посасывали  со   всем
прилежанием. И добавки просили совершенно добровольно, чтоб ты знал...
   - Ну вот и внесли ясность,  -  осклабился  Петр.  -  Давай  уж  до  конца
внесем... Дерьмо ты, старлей. И совсем не потому, что рвешь на бабе  лифчик,
когда она того не хочет... Дерьмо  ты  потому,  что  сначала  даешь  честное
слово, а потом не соблюдаешь... Дешевка.
   - Слушай, вице-полковник, - все так же простецки улыбнулся  Елагин.  -  Я
искренне не пойму, чего ты дергаешься? Тебя наняли, чтобы постоял пугалом На
огороде, вот и стой. Не поднимай кипеж.  В  конце-то  концов,  это  не  твоя
мочалка и никогда твоей не была. Трахай эту блядешку, сколько вздумается, но
и другим не  мешай.  Коллективистом  надо  быть,  милый.  -  Он  мечтательно
потянулся. - Знал бы ты, Как я ее гнул вот этими ручками, шлюху  белобрысую,
как я ее на ощупь знаю... Положишь ей, бывало, ладонь на нижние губки, а она
трепещет...
   Он сумел-таки уклониться от первого выпада, но второй удар пропустил -  и
спиной вперед вмазался в  бок  "тойоты",  все  еще  с  наглой,  высокомерной
усмешкой, не успевшей погаснуть. Тут же с нереальной  быстротой  извернулся,
оказался на широко расставленных  ногах,  в  сулившей  неприятности  стойке.
Процедил сквозь зубы:
   - А потом средним пальчиком вовнутрь, невзначай этак...
   - Иди сюда, сука, - сказал Петр, отступая на шаг. - За  все  пальчики  не
говорю, а двадцать первый распинаю...
   Отчаянно затопотали ботинки. Во дворе вдруг стало очень  много  народу  -
надежно их разделив, трое охранников встали плотной стенкой, двое  сторожили
Елагина,  третий  развернулся  к  Петру,  готовый  то  ли  прикрыть,  то  ли
перехватить. Сбоку появился Земцов, развел руками:
   - Павел Иванович, а мы вас повсюду ищем... Пойдемте? - он стоял на дороге
с вежливой непреклонностью. - Нечего вам тут делать, поверьте моему слову...
- и словно бы небрежно взял за локоть, с силой потянул к двери.
   Петр подчинился - драться при куче свидетелей, тем  более  с  собственным
шофером, было бы верхом идиотизма. Не барское это дело, в конце-то концов...
   Когда они вошли в здание, Земцов сказал:
   - Не самое умное поведение, Павел Иванович.
   - Знаю, - пробурчал Петр,  остывая.  -  Но  терпение  у  меня  лопнуло...
Напрочь.
   - Если вам интересно мое мнение, я удивляюсь, что вы  столько  терпели...
Увольте вы его к чертовой матери, давно пора. А я с  ним  поговорю  по  уму,
пусть считает, что ему крупно повезло, и не вздумает дергаться...
   - Без вас я бы и не догадался... - сварливо откликнулся Петр. -  Где  его
личное дело?
   - У зама по персоналу, разумеется.
   - Пусть принесет.
   - Зачем?
   - Освежить хочу в памяти... - сказал Петр и быстрыми шагами направился на
свой этаж.  Остановился  у  стола  Жанны,  распорядился,  понизив  голос:  -
Лапочка, настучи приказ.  Елагина  с  сегодняшнего  дня  -  по  собственному
желанию. Заявление его насчет собственного желания возьмешь потом у Земцова.
Выходное пособие, прочее, что там полагается... Ну, ты ж у меня умница, сама
знаешь, как все оформить.
   - Конечно, Павел  Иванович,  не  беспокойтесь.  Давно  пора...  -  она  с
любопытством распахнула глупенькие глазки. - Вы ему хоть навешали по фей-су?
Как следует?
   - Работай, прелесть моя, работай... - хмыкнул Петр, входя в кабинет. Катя
так и вскинулась:
   - Ну что?
   - А что? - елико мог  беззаботнее  усмехнулся  Петр.  -  Поговорили,  как
цивилизованные люди, господин поручик согласился, что был не  прав,  высокие
договаривающиеся стороны разошлись, довольные проведенным брифингом...
   - Врешь ведь?
   - Ну и вру, - согласился Петр. - Я ему высказал все, что о  нем  думаю...
справедливости ради следует уточнить, что он тоже мне кое-что  высказал  без
недомолвок, но это детали... Главное, я его,  паршивца,  уволил.  С  данного
момента. Так что все кончилось. Шофера тебе  подберем  пожилого,  солидного,
которого заботят лишь внуки и  радикулит...  нет,  с  радикулитом  не  стоит
брать, но вот насчет пожилого - непременно...
   Вскоре появилась дама средних лет, молча положила на  стол  перед  Петром
конверт из плотной бумаги, удалилась, словно бы не замечая  запахнувшуюся  в
плащ Катю. Даму эту Петр не помнил -  но  в  "его"  фирме  работало  человек
шестьдесят и девять десятых из них его вообще не интересовали.
   Гораздо больше интересовал конверт. Как офицер с приличным стажем, он без
труда расшифровал суть некоторых  сокращений  и  пометок  в  военном  билете
Елагина, а многое там значилось открытым  текстом,  без  недомолвок.  Высшее
командное... оттуда, из  этого  городка,  в  спецназ  частенько  попадают...
Чечня... так, знаем мы эти курсы, их шифр  -  снайперские,  одна  из  лучших
шарашек... орден, две  медали...  медосмотр...  ни  следов,  ни  намеков  на
"психическую" статью... Что ж, небезынтересно, однако  ничего  из  ряда  вон
выходящего - стандартная биография,  стандартный  послужной  список...  если
доведется  все  же  драться,  нужно  помнить,  что  Митрий  владеет   стилем
Кадочникова - рукопашку в том училище все еще преподает  Люборец,  а  он  на
Кадочникове подвинут... Ну ничего, обойдется...
   Он сложил все обратно в конверт,  размашисто  подмахнул  поданный  Жанной
приказ - уволился от нас по собственному желанию  господин  Елагин,  ну  что
поделаешь, переживем боль утраты...
   В кабинет бесшумно просочился Косарев, вкрадчиво спросил:
   - Павел Иванович, можно, я заберу "дипломат"? Вы же сами говорили...
   -  "Дипломат"?  -  Петр  недоумевающе  вскинул  на  него  глаза.  -  А-а,
конечно... Он там и стоит.
   Фомич нырнул в комнату отдыха, проворно вы-катился оттуда с  "дипломатом"
в руке, расшаркался перед Катей:
   - Вы прекрасно выглядите,  Екатерина  Алексеевна,  должен  вам  заметить,
просто-таки очаровательны сегодня...
   - Фомич, - сказал Петр. - У вас случайно нет адреса Марушкина?
   - Кого? - изобразил на лице величайшее изумление Фомич.
   - Художника, который приносил картины. Вы же их сами забирали.
   - Художника? А я и понятия не имел, что их  художник  принес...  В  жизни
такой фамилии не слышал. Я думал, их шофер привез...
   - Ладно, идите.
   Когда Фомич выкатился колобком, Катя спросила:
   - Что за художник? Опять у тебя идеи... -  и  посмотрела  на  собственный
портрет над столом.
   - Да нет, успокойся, - засмеялся Петр. - Говорю же, с этим  покончено.  С
идеями... Постараемся прожить без идей. Это тебя не удручает?
   - Не особенно, - призналась Катя.
   - Может, мне и этот портрет  снять?  -  А  почему  бы  и  нет?  Никак  я,
сибирячка, раскованным европейским мышлением проникнуться не могу...
   - Ладно, - сказал Петр, окинув ее откровенным взглядом. - Но тот портрет,
в кабинете, дома, пусть уж висит... Идет?

   Глава десятая
   ГОЛАЯ ПРАВДА
   Он  отлично  запомнил  код,  отпиравший  электронный   замок   на   двери
"спецотдела"-пустышки.  У  него  была  хорошая  память.  Профессиональная...
Никто, как и следовало ожидать, не выразил ни малейшего удивления, видя, как
большой босс целеустремленно шагает к "спецотделу", сноровисто набирает  код
и скрывается за железной дверью. В самом деле, что в этом поступке такого уж
удивительного? Точной информации нет, но  ручаться  можно  -  Пашка  не  раз
пользовался барской забавой, потайным ходом  на  другую  сторону  улицы.  По
бабам хотя бы отправлялся, а возможно, и по  серьезным  делам.  Вряд  ли  он
приложил столько сил по возведению потайного хода исключительно для удобства
других...
   Старательно закрыв  за  собой  дверь  и  убедившись,  что  замок  надежно
защелкнут, Петр уселся за стол, ни  разу  в  жизни  не  послуживший  рабочим
целям, - так что даже сигареты с  зажигалкой  на  безукоризненную  полировку
класть не хотелось поначалу.
   Стряхивая пепел в целлофановую обертку от пачки, он не спеша проделал то,
что их с Пашкой уговор категорически запрещал - набрал код межгорода,  потом
номер Кириной шарашки. Где-то в глубине души похныкивало недовольство собой,
проистекавшее из добропорядочности и  офицерского  честного  слова,  но  еще
более мощно о себе заявило то ли чутье, то ли пресловутое  седьмое  чувство,
тягостно-смутное предчувствие...
   Не занято, слава богу, удалось угодить с первого раза. Длинный гудок, еще
один...
   - Институт биофизики, - лениво протянули на том конце канала.
   Петр моментально опознал голос - светленькая молодая лентяечка с углового
стола. Никак  не  мог  запомнить  ее  имя,  не  то  чтобы  заковыристое,  но
нестандартное какое-то, впервые встреченное. Ангелита? Алита? Алисса с двумя
"с"? Вечно из памяти выпадает...
   - Здравствуйте,  -  сказал  он  слегка  бурчливо,  хрипловато,  чтобы  не
опознала, чего доброго. - Киру Максимовну можно?
   - А кто ее спрашивает?
   Странное дело, голосок Алиты-Алиссы заметно изменился. Что-то новое в нем
появилось, определенно новое. Тревога? Или настороженность? Почему-то первые
пришедшие на ум определения - нехорош и...
   - Вряд ли вы меня знаете, -  сказал  Петр,  старательно  коверкая  голос,
насколько удавалось. - Уверен,  не  встречались.  Собственно,  это  знакомый
Петра Ивановича из Шантарска...
   - А не его брат? - моментально  откликнулся  девичий  голосок  с  тем  же
нехорошим промедлением.
   - Вот уж нет, - сказал он. - Вообще не родственник. Честно  говоря,  даже
нельзя сказать, что близкий знакомый Петра Ивановича.  Если  быть  точным  -
далекий сослуживец. Я тут собирался к вам в Новосибирск, хотел  ему  вернуть
должок. Сумма небольшая, но по нынешним временам с долгами лучше не  тянуть,
брал-то в переводе на зеленые...
   В Новосибирске помолчали.
   - Даже не знаю, как вам сказать... -  протянула  девчонка.  -  А  долг-то
отдавать и некому...
   - То есть как? - спросил он с ненаигранным недоумением.
   - Ну, они ж убились... Насмерть. Он заставил себя  произнести  совершенно
спокойно:
   - Кто?
   - Петр Иваныч и Кира Максимовна. Четыре дня назад. Их и похоронили уже...
   Вопреки расхожим литературным штампам, перед глазами  у  него  не  плыло,
ноги не подкашивались,  стены  вокруг  не  вертелись.  Просто  вискам  стало
невыносимо жарко, а во рту - сухо и как-то  по-особенному  непередаваемо.  И
незнакомо мерзко.
   - Девушка, простите, я не понял, - сказал он, заставляя себя сохранять то
же расчетливое спокойствие. - Как это убились? Как  похоронили?  Я  от  него
намедни письмо получил...
   - А число было какое? В письме?
   - Восьмое, - сказал он после короткого раздумья.
   - Ну вот, а десятого они и разбились. На савельевской "шестерке".  Они  ж
заявление собирались подавать в загс, вы знаете?
   - Слышал.
   - Вот... Он, вообще-то, осторожно ездил, а  тут,  видимо,  понадеялся  на
прежнее  уменье...  Экспертиза  показала,  что  они  оба...  употребили.  На
радостях, наверное. Вот и получилась... не совсем чтобы радость.
   В ее голосе не  слышалось  и  дежурного  сочувствия  -  скорее  уж  азарт
причастности  к  информации,  нерассуждающее   щенячье   любопытство   юного
существа, не осознающего, что такое смерть.
   - Где это случилось? В городе?
   - То-то и оно, что за городом. Километрах в Трех  от  Академгородка.  Там
проселочная дорога, хитрый поворот, он, видимо, решил стороной объехать,  не
светиться перед гаишниками, или как они теперь  там  кличутся...  Машина  не
загорелась, а вот разбило ее качественно. Петра Ивановича.., а вы правда  не
близкий знакомый?
   - Правда. Скорее и не знакомый вовсе. Так, сослуживцы, я же  вам  говорил
уже...
   - В общем, Петра Ивановича опознали только по орденам и документам.  Киру
Максимовну, в общем, не  особенно  приложило,  даже  лицо  целое...  Затылок
главным образом, она, видимо, не пристегнулась  на  проселочной.  Меня  муж,
кстати, всегда заставляет пристегиваться...
   - Значит, похоронили? - перебил Петр.
   - Ну, я же говорю... Мы все ходили. И родители Киры Максимовны были.  Вот
только у Савельева - никого. У вас же там,  в  Шантарске,  его  родной  брат
живет?
   - Да.
   - Только ни у кого его адреса не было... Вы с ним, случаем, не знакомы?
   - Не знаком, - сказал Петр сквозь жар в висках и мерзкий вкус во  рту.  -
Совершенно.
   - И адреса не знаете?
   - Соответственно. Не знаю.
   - Ну, я думала, мало ли... В общем, их вчера похоронили. Вы, кстати, не в
курсе - ордена полагается на одну подушечку класть или каждый на  отдельную?
Мы на одну положили...
   - До свиданья, - сказал Петр.
   Нажал кнопочку "NO". Со стуком отложил телефон на стол, не сразу попал  в
рот сигаретой. Уж за то, что он не спит, а следовательно, происходящее вовсе
не кошмар, можно было ручаться. Не  сон  это,  а  доподлинная  явь.  Явь,  в
которой ему лично, если прикинуть, не оставалось места. Он был жив, но в  то
же время лежал на новосибирском кладбище рядом с Кирой. "Только по орденам и
документам и опознали..." Алкоголь в крови... заявление в загс...
   Нет нужды долго ломать голову,  чтобы  вспомнить,  у  кого  остались  его
документы и ордена. У индивидуума по имени Павел Иванович Савельев.
   Несколько  мгновений  казалось,  что  сквозь  его  голову,  сквозь  мозги
пронесся физически ощущавшийся вихрь. И этот вихрь  все  расставил  на  свои
места. То, что смутными образами гуляло в подсознании, обрело ясные,  четкие
формулировки. То, что не оформлялось в мысли, отлилось.  То,  в  чем  самому
себе было страшно признаться, всплыло на поверхность и звучало в ушах.
   А еще там настойчиво присутствовала цитата, уж  и  не  вспомнить  откуда:
"голая, как правда". Как правда. Голая...
   Если набраться смелости и взглянуть фактам в лицо, голая  правда  такова:
брательник Пашка -  явный  сексуальный  маньяк,  субъект  с  подозрительными
связями, шантажист, мошенник и... Наберись смелости  хоть  теперь  пойти  до
конца - и убийца, как ни страшно это произносить пусть про себя.  И  убийца.
Врач Николай Петрович  мог  и  в  самом  деле  попасться  вечером  на  глаза
обкурившейся шпане. Марушкин мог и в самом деле вогнать  себе  убойную  дозу
героина. Но в сочетании с только что услышанным сообщением об аварии...
   Нет тут случайностей. Никаких. Доктор - один  из  немногих,  кто  знал  о
подмене. Марушкин - один  из  немногих,  кто  знал,  что  под  "Панкратовым"
скрывается нечто иное. Одному холсту - за триста, двум  другим  -  за  сотню
лет. Что же там, интересно? Точнее, кто? Все документы на вывоз  в  порядке,
за границу вот-вот уплывет нечто дорогое...  а  как  же  иначе?  Зачем  было
огород городить? В точности как в деле  Хромченко,  вот  только  у  генерала
Хромченко  не  хватило  ни  ума,   ни   решимости   пристукнуть   художника,
намалевавшего поверх Айвазовского и Врубеля весьма  аляповатые  пейзажики...
предположим, генерала и смерть мазилки не спасла бы...
   Дело, конечно, не в картинах. Скрытые под  современной  живописью  старые
мастера - отнюдь не главное. И денежки Бацы - пожалуй что, не главное.  Есть
еще Тарбачанский проект. Сто пятьдесят миллионов  долларов.  Сто  пятьдесят.
Миллионов. Долларов...
   "Бог ты мой, - смятенно подумал Петр, - Пашка и в  самом  деле  методично
рубит хвосты..."
   Попробуем  разобраться  с  нашей  математикой.  До  сих   пор   братовьев
Савельевых  в  полном  соответствии  с  законами  природы  было   двое,   но
нежданно-негаданно их стало трое. Один мертвый Петр и два живых Павла.  Это,
разумеется, непорядок. Это неправильно. Но уравнение  мгновенно  вернется  к
равновесию, если один из Павлов откинет копыта,  склеит  ласты,  даст  дуба,
окочурится, одним словом, выпадет из списка живых не на бумаге, а в  серьез.
Лучше, если он растает в воздухе, пополнив ряды пропавших без вести...
   Нет и нет!
   Ошибка в уравнении. Выглядеть оно должно совершенно иначе.
   Один мертвый  Петр.  Один  мертвый  Павел.  И  третий  живой,  который  -
Непонятно Кто.  Физически  он  -  настоящий  Павел,  юридически  же  -  Иван
Суходрищев.  Или,  скажем,  Костас  Василидис.  Или  даже   Токтахудыйберген
Кажепежегельмесов. Не суть важно... Главное, юридически все в порядке.  Петр
спьяну разбился на машине. Павел... с Павлом  что-то  приключится  в  скором
времени. Останется третий, который никому ничего не должен, свободен от всех
обязательств и долгов, которого никому и не придет в голову  искать,  потому
что о его существовании никто и не подозревает, кроме немногих  посвященных,
чьи ряды катастрофически редеют...
   Это и есть ответ. Другого в этой ситуации быть просто не может.  Разбился
Петр, покинул наш мир Павел -  и  третий,  словно  выпорхнувшая  из  куколки
новорожденная бабочка, радостно и весело,  беззаботно  и  вольно  порхнет  к
сияющим горизонтам.
   Нет   другого   ответа,   нет   другого   объяснения.   Понятно,   почему
новосибирского "Петра" опознали только по документам  и  орденам  -  как  же
иначе? Коли это вовсе не Петр? А вот Павел должен, очень  похоже,  погибнуть
так, чтобы его хладный труп видело и опознало как можно больше народа. Чтобы
никаких сомнений не осталось...
   "ЧТО Я ПОДПИСЫВАЛ? - обожгла его незатейливая мысль, которой прийти бы  в
голову пораньше - ЧТО Я, ПРИДУРОК, НАПОДПИСЫВАЛ? Ведь это я все  подписывал,
я, Павел Иванович Савельев...
   Продолжая логично и трезво рассуждать в том же направлении, находим ответ
и на этот вопрос: вероятнее всего, подмахивая гору бумаг, чье содержание  до
сих пор остается  тайной,  ненароком  подписал  пару-тропку  документов,  по
которым все полномочия распоряжаться  Тарбачанскими  инвестициями  в  случае
каких-либо  недоразумений  с  П.И.  Савельевым   просто-таки   автоматически
переходят к некоему третьему лицу. облеченному всеми нужными полномочиями  и
доверием. Только так. Иначе не стоило и огород городить. Могучие  финансовые
потоки словно бы  невзначай  изменят  направление,  незнамо  как  свернут  в
сторону оффшорных банков, пропетляют по бумагам и электронным сетям, а там и
ухитрятся раствориться в безвестности...  И  не  такие  суммы  пропадали  за
пределами многострадального Отечества, словно вода в раскаленный песок...  -
ЧТО ЖЕ Я. ИДИОТ, НАДЕЛАЛ?
   Влез в расставленную ловушку, вот  что.  Как  лишенная  страха  сибирская
птица каряга, к которой можно преспокойненько подойти,  накинуть  на  голову
петлю и стащить с дерева - а она и не почует своей  единственной  извилиной,
что пришли кранты...
   Сам  сунул  голову.  Поверил.  Сначала  полсотни  тысяч   баксов   отбили
соображение  и  прежнюю  наработанную  подозрительность,   а   там   остатки
соображения вылетели из башки после дозы сладкого  дурмана  по  имени  Катя,
Катенька...
   А ведь и она может погибнуть  на  пару  с  незадачливым  супругом...  Так
гораздо надежнее. Чтобы не осталось никого, тесно общавшегося с подменышем и
способного вспомнить о некоторых странностях... Врача уже  нет.  Катя,  быть
может, Марианна, Надя... Фомич? Елагин? А ведь отлучки Елагина совпадают  по
времени с новосибирской "аварией" и кое с чем еще...
   И покушения, покушения! Дважды коварный убийца покушался  на  Павла  свет
Иваныча неудачно - а в третий гаду повезло. Подфартило.  Не  промахнулся  на
сей раз. Елагин  -  снайпер,  прошедший  хорошую  школу.  Именно  такой  мог
виртуозно  пустить  пулю  возле  самого  уха,  создавая  иллюзию,  буто  это
всего-навсего промах...
   Смешно и странно, но у него нет ни капли злобы  -  ни  на  Пашку,  ни  на
Пашкиных  сообщников.  Проистекало  это  не  из  доброты  душевной,   а   из
проснувшегося  житейского  прагматизма.  Инстинкта   самосохранения,   грубо
говоря. Некогда сыпать проклятьями - нужно в лихорадочном темпе  сообразить,
как устроить так, чтобы не умереть во второй раз, окончательно...
   Ну, предположим, пара дней у него в запасе есть. Пока "Павел Иванович" не
поставил последних, окончательных подписей на всех документах, никто его  не
тронет, пылинки с него сдувать будут. Зато потом... Сколько времени они  ему
отвели для потом?
   Вряд ли особенно много. У них тоже есть нервы. Ставки очень уж велики. Ни
одна операция, сколь бы  светлыми  умами  она  ни  планировалась,  не  может
развиваться в точности по написанному. Гладко было  на  бумаге...  Ди  эрсте
колонне марширт... Марушкин не  утерпел,  выломался  из  сроков,  за  что  и
поплатился. Баца  тоже  выломался,  наверняка  заставив  этих  не  на  шутку
поволноваться. Возможны и другие накладки, вовсе  уж  непредсказуемые,  наши
достаточно умны, чтобы это отчетливо  понимать.  Значит,  будут  форсировать
события. Времени мало, для пущего душевного спокойствия лучше  считать,  что
его совсем нет...
   А вот рассиживаться здесь далее - не стоит. Как бы Фомич не  встревожился
- что, собственно говоря, "Павлу" тут делать?"
   Он вернулся в кабинет, почти не видя окружающих, прошел мимо  дернувшейся
было что-то  сказать  Жанны,  хлопнул  дверью.  Постоял,  не  сводя  глаз  с
портрета: теперь Катя уже не казалась ему надменной королевой. Теперь-то  он
понимал смысл той картины, что висела дома, в кабинете.  Пленница  и  Зверь.
Пленница и Палач.
   Открыл сейф, чтобы достать револьвер с резинками. Глупое было  побуждение
- чем эта игрушка поможет против винтовке с оптикой или  иного  аналогичного
сюрприза? Однако офицерская душа, мятущяяся и  угнетенная,  искала  покоя  в
прикосновении пусть к подобию боевого оружия...
   Рука нелепо замерла в воздухе.
   Раньше здесь этого не было. На верхней полке лежал толстый  прямоугольный
пакет размером с книгу. Весьма даже  небрежно  завернутый  в  белую  бумагу,
кое-где встопорщенную - ни печатей, ни бечевки, так и тянет развернуть...
   Почему бы и нет? Вряд ли там  бомба.  Скорее  -  очередной  ход  в  хитро
закрученной партии. Значит, кто-то еще знает код...
   В пакете оказалась  обычная  видеокассета  без  всяких  надписей,  однако
перемотанная наполовину. Бегло осмотрев ее  и  убедившись,  что  это  именно
видеокассета, Петр пока что отложил находку  на  стол.  Развернул  сложенные
вдвое листки белой плотной бумаги, то ли покрытые машинописью, то ли вынутые
из принтера.
   "Прокурору г. Шантарска В.О. Шабурову от Савельева П.И., проживающего...
   Уважаемый Василий Олегович!
   Вынужден  обратиться  к  Вам  официально  по  крайне  деликатному   делу,
требующему полной конфиденциальности.
   Как мне недавно стало известно, бывший водитель так называемой разъездной
машины моей фирмы Дмитрий  Николаевич  Елагин,  пользуясь  моим  доверием  и
свободой   действий,   втайне   от   меня   и   моей   жены   принудил   мою
несовершеннолетнюю  падчерицу  Н.Д.  Дьяконову   к   развратным   действиям,
заставляя удовлетворять его  извращенные  сексуальные  потребности.  Девочка
призналась, что впервые интимная связь меж ними состоялась в  момент,  когда
ей еще не исполнилось четырнадцати.  Следовательно,  действия  Д.Н.  Елагина
всецело подпадают под  соответствующую  статью  Уголовного  кодекса  РФ.  По
прилагаемым видео- и  фотоматериалам,  обнаруженным  у  падчерицы,  Вы  сами
можете себе представить характер этих, с позволения сказать, забав. Не  буду
подробно углубляться в  обстоятельства,  при  которых  мне  удалось  вызвать
девочку на откровенность, однако могу Вас заверить:
   Во-первых, она со всей определенностью заявляет, что  все  вытворяемое  с
ней Елагиным  происходило  и  происходит  не  добровольно,  а  в  результате
запугивания с его стороны - угрозы касаются нанесения увечий, убийства.
   Во-вторых, девочка готова  подтвердить  все  вышеизложенное  при  условии
полной конфиденциальности.
   Несколько дней назад я попытался по-мужски поговорить  с  Д.Н.  Елагиным,
однако тот в ответ на просьбу оставить ребенка  в  покое  и  вернуть  другие
материалы, которые,  по  рассказам  падчерицы,  у  него  имеются,  в  крайне
нецензурной форме  заявил,  что  не  намерен  это  прекращать,  более  того,
собирается,  по  его  собственным  словам,  "добраться  и  до  твоей  бабы".
Фактически  между  нами  произошла  драка,  прерванная  лишь  вмешательством
сотрудников охраны. Я немедленно  уволил  Елагина,  однако  это,  боюсь,  не
снимает проблем.
   Поймите меня правильно. В другом случае, когда  речь,  допустим,  шла  бы
исключительно о моей жене, я постарался разобраться бы  сам.  Однако  в  эту
грязь оказалась замешана четырнадцатилетняя  девочка.  Кроме  того,  у  меня
возникло стойкое убеждение, что за обоими  инцидентами  последних  дней,  то
есть выстрелами в меня, сюит опять-таки Елагин.  Человек,  как  мне  сообщил
один  из  шантарских  медиков,  имеющий  серьезные  нарушения  в  психике  -
возможно, последствия контузии, полученной в боевых действиях.
   Признаться, у меня есть основания всерьез опасаться за свою жизнь и жизнь
близких. Мне доподлинно известно, что бывший офицер Российской армии  Елагин
прошел серьезную подготовку и числился  в  составе  спецподразделений.  Если
прибавить к этому явные нарушения психики,  возникает  ситуация,  когда  мне
приходится"
   Текст обрывался.  Ни  запятой,  ни  многоточия.  Должен  быть,  по  идее,
следующий листок, но его-то как раз и нет. Впрочем,  и  того,  что  имеется,
достаточно.
   "Хорошая версия,  -  холодно  и  отстранено  оценил  Петр.  -  Прямо-таки
железобетонная. Есть ведь куча свидетелей, которые в момент подтвердят,  что
Елагин наглейшим образом,  прилюдно  цеплялся  к  Кате,  что  покойный  П.И.
Савельев с ним и в самом  деле  чуть  не  подрался  принародно,  прежде  чем
уволить. Потом из личного сейфа покойного извлекут письмо, которое он,  надо
полагать, не успел дописать и отправить... И кассету. И снимки".
   Знакомые снимочки из альбома "маэстро Пабло" - с  полдюжины.  Старательно
отобраны те, что не носят и намека на высокое эротическое искусство, -  Надя
в самых бесстыдных позах, поневоле заставляющих поверить, что  у  снимавшего
извилины заплелись в морские узлы. И кассета...
   Он вставил ее в проем видака, перемотал. Вдавил кнопку так, что она  едва
не сломалась.
   Изображение нерезкое, расплывчатое - видно лишь,  что  девушка  сидит  на
широком подоконнике, подтянув колени к подбородку, так,  что  подол  летнего
платья высоко задрался. Зато кусочек двора за высоким окном оказался  заснят
четко.
   Снимавший меняет фокус - теперь девушка обретает  четкость,  а  заоконный
пейзаж, наоборот, расплывается. Надюшка, конечно. В руке  держит  цветок  на
длинном стебле, покачивает им у рта, прикусывает лепестки,  но  выглядит  не
особенно веселой.
   В кадр вплывает еще одна насквозь знакомая личность - свет  наш  Митенька
Елагин собственной гнусной  персоной.  Присаживается  рядом  на  подоконник,
небрежно, в две секунды  сажает  девчонку  к  себе  на  колени,  оглаживает,
расстегивает, раздевает. Подхватывает на  руки,  спрыгивает  и  чуть  ли  не
бросает добычу на узкую постель, поставленную меж подоконником и  камерой...
Петр  смотрел  ровно  столько,  чтобы  убедиться:  никакой   имитации,   все
происходит всерьез. И не заметно у соплюшки ни особой  страсти,  ни  особого
энтузиазма - добросовестно подчиняется, и только. Пленку самолучшим  образом
можно  подверстывать  к  заявлению  в   прокуратуру.   Соответствует   общей
тональности. Плюс - снимки.
   Значит, вот так это должно выглядеть.  Сексуальный  маньяк,  поехавший  к
тому же крышей на боевых, гнусно  попользовался  юной  девочкой,  падчерицей
босса, не  удовлетворившись  этим,  стал  с  теми  же  целями  приставать  к
хозяйской супруге, а когда она, пылая  благородным  гневом,  рассказала  обо
всем мужу и тот в два счета уволил нахала. Перед  этим  псих  Елагин  дважды
пытался разделаться с боссом. Оба раза не  получилось.  Зато  в  третий  раз
повезло.
   Ошибки быть не может. Версия выстроена правильно. Цинично говоря,  именно
так и действовал бы сам Петр, окажись он на месте братца,  козла  безрогого.
Да, шокирующе. Да, сенсационно. Но в кропотливо выстроенном Пашкой спектакле
нет ничего неправдоподобного. Вполне жизненно.  Вполне  житейская  коллизия.
Случалось  похожее  и  в  нашем  богоспасаемом  Отечестве,  и  под   другими
географическими широтами. Чертовски жизненно, надо признать, комар  носа  не
подточит. Все замотивировано.
   Однако, чтобы план удался полностью, погибнуть должны трое. Подменыш - по
известным причинам уже и мотивам, Катя с Надей - для полной завершенности  и
стопроцентной гарантии. А это...
   А это обстоятельство -  погибнуть  должны  все  трое,  -  ежели  вдумчиво
прокачать, обязательно сужает возможности противника, ограничивает число его
ходов и построений. Рациональнее всего - выбрать ситуацию, когда трое гибнут
разом. И это должно быть именно покушение, с огнестрельным оружием. Никакого
циана  в  компот.  Свихнувшийся  маньячок  Елагин  должен,  судя   по   двум
предшествующим эпизодам, и в третий раз применить навыки призового  стрелка.
Еще и потому, что настоящий маньяк строго следует однажды выбранному методу.
Опять-таки игровое поле противника выглядит суженным...
   Елагин, очень похоже, совершенно не понимает, что  ему  с  самого  начала
уготована роль такого же манекена, каким оказался Петр, - Пашка  должен  был
впарить своему убийцу какую-то  чертовски  убедительную  липу.  А  на  деле,
конечно же, позаботится,  чтобы  исполнитель  не  пережил  жертв.  Так,  это
направление мы пока не разрабатываем, не время...
   Он вдруг поймал себя на  том,  что  не  может  вспомнить  Киру.  Какие-то
взгляды, жесты, повороты головы помнит, походку, волосы, смех, а представить
всю решительно не в состоянии. Жалость к ней, неповинной, так  ничего  и  не
узнавшей, таилась где-то на периферии сознания, и  в  этом  не  было  ничего
циничного - предстояло спасать живых, наплевав на саднящую душу.
   Лишний раз убеждаешься, что  все,  абсолютно  все  в  нашей  жизни  имеет
началом и корнями библейские  сюжеты.  Как  же,  Исав,  "человек  косматый",
искусный в звероловстве человек полей, простяга и тугодум. И брат его Иаков,
человек кроткий, живущий в шатрах. А поскольку  "шатры"  уже  в  те  времена
подразумевали некую цивилизованность, обитавший  в  них  кроткий  человек  в
конце концов и сплел интригу, одурачив простодушного зверолова. Но потом...
   Потом Исаву было предсказано: и ты  будешь  жить  мечом  твоим  и  будешь
служить брату твоему; будет же время, когда воспротивишься и  свергнешь  иго
его с выи твоей.
   В самом деле, настало время... Речь уже не об иге, а о жизни.
   Итак... Просчитавши все,  приходишь  к  выводу,  что  вариантов  будущего
имеется только два.
   Можно плюнуть на все и сбежать. Объявиться в Новосибирске, с  ошарашенным
видом узнав о собственной смерти, кинуться по друзьям и знакомым, бия себя в
грудь, доказывая, что на самом-то деле ты подрабатывал  где-то  в  провинции
либо запил. Каким образом с Кирой в  машине  оказался  некто  неизвестный  в
твоих орденах и при твоих документах? Помилуйте, я и сам теряюсь в догадках.
Нет, никакого злого умысла  не  подозреваю  (ибо  -  недоказуемо).  Дичайшее
стечение обстоятельств. Доказать, что Петр - это все же Петр, будет  не  так
уж трудно:  масса  народу  подтвердит,  стоит  трудолюбиво  напомнить  им  о
встречах,  разговорах,  продемонстрировать   свою   подпись,   без   запинки
перечислить, что лежит в  контейнере  с  пожитками,  и  так  Далее,  и  тому
подобное. После некоторых мытарств удастся себя "оживить". Пожалуй что,  при
таком раскладе Пашка ничего против него не предпримет - это  уже  совершенно
другой коленкор...
   Вот только сбежать - означает  бросить  Катю.  Даже  если  этот  козел  и
оставит ее в живых, жизнь ей будет не в жизнь. Нельзя  ее  бросать,  любимую
женщину, свою мечту, ожившую во плоти и настигшую как молния  или  солнечный
удар...
   Значит, придется драться. Ну, а дракой нас не запугаешь.  Видывали  виды.
Ничего нового, по сути, в этой истории и  нет:  снова  очередной  гад  хочет
добраться до нашей шкуры, а мы постараемся сделать все, чтобы вышло как  раз
наоборот.
   Страха не было. Была смесь азарта и мрачной веселости  -  явление,  давно
известное не одним лишь  военным  людям.  Так  уж  человек  устроен:  пугает
неизвестность и затянувшееся ожидание, меж тем как угроза сама по себе  лишь
вызывает прилив в кровь того самого яростного азарта.
   Он, уперев локти в полированный стол, с силой провел  ладонями  по  лицу.
словно сбрасывал некую маску, стянувшую кожу. Итак,  деремся.  За  себя,  за
тех, кто внезапно оказался полностью от твоего боевого искусства  зависящим.
Деремся.
   Выкрикнуть обвинения в лицо - значит показать себя идиотом и умереть, как
идиот. Уж что-нибудь да придумают... Следовательно, воевать  надо  потаенно.
Чтобы все происходило как бы само собой. Чтобы они сцепились.
   Есть  в  закрытых  учебниках  такое  понятие  -   управляемый   конфликт.
Облеченная в  наукообразную  форму  старая,  как  мир,  истина  -  разделяя,
властвуй. Сыграть на противоречиях, ударить в слабые места.
   А где у нас слабое место? Да в самих людях, конечно. Они нервничают,  они
напряжены, они, очень может  быть,  втихомолку  подозревают  друг  дружку  в
черных замыслах - и, безусловно, не  ошибаются.  Круг  посвященных  в  тайну
подмены страшно узок, но внутри него непременно существует еще  более  узкий
круг знающих. Одни знают только о подмене, другие рассчитали, кто из знающих
должен остаться в живых, а кого следует списать в издержки производства, как
Елагина. Стравить их вполне возможно. Мотивы  опять-таки  известны  с  седой
древности и весьма немногочисленны: власть, тщеславие, страх, деньги.
   Деньги! Благо деньги наличествуют, и немалые...
   Но прежде чем продумать этот вариант до мелочей,  он  решил  окончательно
разобраться с кассетой. Вернул ее к самому началу, остановил кадр.
   Да,  никакой  ошибки.  Квартира,   где   вся   эта   гнусь   происходила,
располагалась в том же доме, четырехугольником  замкнувшем  дворик.  В  кадр
попал синий "Хаммер" с запомнившимся номером, тот  самый,  что  каждый  день
стоял в их дворе. И трансформаторная будка та же самая, приметная. И детский
городок с резным деревянным ежиком высотой примерно в метр. Только  этаж  не
пятый, а, примерно прикидывая, третий-четвертый. Если провести  воображаемую
линию, разделившую бы дом-квадрат на два треугольника,  то  его  квартира  и
хаза- "киностудия" расположены на катетах одного из  них...  Из  окон  одной
квартиры просматривается вторая, и наоборот.
   Учтем...

   Часть третья
   ОДИН МИНУС ОДИН ПОЛУЧИТСЯ ОДИН

   Глава первая
   НАШЕГО ПОЛКУ ПРИБЫЛО, ГОСПОДА...
   Правильно говорят,  что  утро  вечера  мудренее.  Проснулся  он,  уже  не
испытывая  ни  тягостной  тревоги,  ни  прежнего   саднящего   беспокойства.
Опасность, и нешуточная, осталась, но отношение к ней стало  ровное.  Вполне
даже  профессиональное.  О  ней  не   следовало   забывать,   ей   следовало
противостоять достойно - и только. Никакой, с позволения сказать, лирики...
   После завтрака, проводив Катю на необязательную службу, он  скорчил  рожу
начавшему  кое-как  его  признавать  бультерьеру  и  направился  в  кабинет.
Мимоходом подумал, что обнаружил, наконец, ответ на один из вопросов: почему
Пашка настаивал, чтобы Катя работала. Ответ незатейлив и подловат: да  чтобы
ее не было дома, чтобы ненароком не помешала забавам...
   Услышав непонятные звуки  в  каминной,  заглянул  туда.  Неведомо  почему
"театр" выглядел заброшенным и покинутым, хотя внешне  ничего  вроде  бы  не
изменилось - и шест  поблескивал  столь  же  ярко,  и  гроздья  светильников
остались на своих местах...
   Из той самой двери в углу спиной вперед появилась Марианна,  тащившая  за
собой  огромный  картонный  ящик.  Выпрямилась,  заметив  его,  выжидательно
улыбнулась.
   - Прибираемся? - спросил он вежливо.
   - Вы же сами распорядились...
   - Насчет чего?
   Она поправила указательным пальцем упавшую из-под кружевной наколки прядь
волос, пожала плечами с видом легкого недоумения:
   - Как это?  Звонил  Косарев,  передал,  что  вы  категорически  приказали
ликвидировать театр. Так и сказал. Он, мол, сам не имеет  понятия,  что  это
означает, но именно это вы приказать изволили... Я понимаю, что ему, старому
сморчку, сие знать и не полагалось, но все же к чему такая спешка?  Петр  не
растерялся:
   - Почему - спешка? Просто ликвидируется театрик, вот и все. Цирк  сгорел,
и клоуны разбежались... Ты против?
   - Откровенно, Павел  Иваныч?  -  Она  подошла  вплотную  и  уставилась  с
блудливой подначкой. - Конечно, против. Привыкла как-то, мне  его  будет  не
хватать... Вы не поторопились? -  Нет,  -  сказал  он  сухо,  демонстративно
отстраняясь. - Театрик погорел, Марьяшка, и это - суровая реальность...
   - А я?
   - А ты служи на прежней должности.
   - И только? - спросила она разочарованно.
   Он развел руками.
   - Ох, Павел Иваныч, и надо ж было вам так неудачно головой приложиться...
- фамильярно сообщила она. - Положительно, я вас не узнаю...
   - Ведь это же просто другой человек - а я тот же самый... - пропел  он  с
надлежащей хрипотцой. - Что делать, что делать...  Тебе  как  Косарев  велел
распорядиться реквизитом?
   - Сказал, что пришлет машину. - Она заглянула в ящик, где навалом  лежали
разноцветные тряпки. - Значит, на свалку?
   - Вот именно, - сказал Петр, направляясь к двери.
   И это прекрасным образом ложится  в  первоначальную  версию,  лишний  раз
доказывая  ее  правильность.  Рубка  хвостов  продолжается.  Нужно  в  темпе
ликвидировать все следы домашних сексуальных забав, так или иначе  связанных
с хозяином. Любые материальные следочки  не  вполне  нормальных  эротических
развлечений должны быть связаны исключительно с личностью Митеньки  Елагина,
рехнувшегося снайпера. Значит, совсем скоро... Как? И где? Интересно все же,
что за обманку подсунули Елагину? Обманку, успокоившую его,  надо  полагать,
полностью? Ведь никак не может Пашка  оставить  его  в  живых  после  всего,
Елагин необходим исключительно в виде трупа, каковой не в силах  опровергать
обвинений, а спиритизм нашим судом в качестве  доказательства  пока  что  не
рассматривается. Все они теперь реквизит - и он, и Катя, и Елагин...
   В кабинете Петр первым делом проверил сейф - фотографии пока что были  на
месте. Не стоит ломать голову над тем, кто их должен забрать и когда, -  все
равно по скудости информации не допрешь...
   Он снял с полки зеленый томик Гюго - тот самый, зачитанный, с переплетом,
покрытым  продольными  трещинками.  Раскрыл  наугад.  Очень  похоже,   Пашка
частенько здесь посиживал, перечитывая в сотый  раз.  Интересно,  когда  его
осенило? Быть может, давненько...
   Вряд ли давно умерший классик мог  предвидеть,  что  созданный  им  образ
некий русский бизнесмен воспримет как руководство к действию...
   Образ, надо сказать, не из простеньких. Сьер Клюбен. Человек, долгие годы
считавшийся воплощением честности и благородства. И  никто  предполагать  не
мог, что это - маска. Что многолетняя воплощенная честность служит не  более
чем  инструментом.  Что  сей  субъект  просто-напросто  решил   однажды   не
размениваться на мелочи, то есть не нарушать одну  из  заповедей  божьих  по
пустякам, а с азиатским прямо-таки терпением ждать, когда в  руки  приплывет
настоящий куш. И дождался, благодаря  той  самой  честности.  И  преспокойно
смотался бы с добычей, не слопай его осьминог. Ну,  осьминога  Гюго  приплел
согласно традициям чопорного девятнадцатого века, когда считалось, что порок
непременно должен караться, по крайней мере, в  литературе;  в  жизни,  есть
сильные подозрения, сплошь и рядом обстояло наоборот - и  во  Франции,  и  в
других странах. Даже в девятнадцатом веке.  Что  уж  говорить  о  двадцатом,
где...
   Бросив случайный взгляд поверх книги на экран включенного телевизора,  он
вскочил, схватил со стола черный пенальчик  дистанционки,  вдавил  кнопочку.
Звук прямо-таки ударил в уши, и  Петр  торопливо  сделал  потише,  глядя  на
занявшую весь экран фотографию Бацы: цыган беззаботно ухмыляется в объектив,
оскалив великолепные зубы, усы  топорщатся,  шляпа  лихо  сдвинута  на  лоб,
толстенная золотая цепь под расстегнутой рубахой охватила мощную шею...
   И тут  же  другой  снимок,  тоже  черно-белый:  два  трупа,  заснятые  со
вспышкой, распростертые, похоже, на асфальте. Лиц не видно, рубашка у одного
задралась, открыв пузо и рукоятку засунутого прямо за пояс пистолета...  ТТ.
Точно, ТТ.
   - ...вчера около полуночи неизвестный в  упор  расстрелял  из  револьвера
системы наган Петре Георгиевича Чемборяну, более известного  в  определенных
кругах  под  кличкой  Баца,  и  его  племянника,  Константина  Чемборяну,  -
возбужденно повествовал репортер  "Криминального  канала".  -  Прибывшая  по
звонку соседей милиция...
   Петр слушал. чувствуя, как лицо вновь стягивает в  застывшую  маску.  Две
пули  в  голову  Баце.  Пуля  в  затылок  его  племяннику.  Наган  обнаружен
милиционерами в трех шагах  от  трупов,  а  вот  стрелявший  не  то  что  не
обнаружен,  его  никто  и  не  видел  вовсе,  трижды  нажал  на   спуск   не
обремененного глушителем револьвера и растворился в сумерках, словно денежки
вкладчиков МММ. Интересно, скажут, сколько в барабане-то осталось патронов?
   Четыре. Полный был барабан... Это профи, конечно. Три пули на двоих,  все
до одной в голову, грамотный отход  при  полном  отсутствии  свидетелей  как
отхода, так и акции... Нормальный несуетливый профессионал.
   А это уже совсем интересно...  "Как  полагают",  "по  слухам",  "согласно
некоторой информации"
   Баца имел кое-какое отношение к торговле наркотой  в  Шантарске.  Что  ж,
следовало ожидать - на одном бензине таких денежек не наваришь. В заключение
репортер одарил зрителей удивительно свежей, незахватанной мыслью - объявил,
что, по его личному разумению, убийство это, во-первых, совершено  киллером,
а во-вторых, связано с деятельностью  Бацы  на  многотрудной  ниве  торговли
дурью. Надо же, какова глубина анализа.  Не  открой  пацан  глаза  зрителям,
можно было подумать, что  убийство  это  совершено  бабулей-пенсионеркой  на
почве спора касаемо президентских шансов Жирика... Молодой, а с толком...
   Что же, снова совпадение? Сегодня Баца отдал на  доверии  Пашке  двадцать
миллионов баксов, а завтра его шлепнул кто-то  сторонний?  По  причинам,  не
имеющим никакого отношения к обшарпанному "уазику", все еще пребывающему  на
стоянке? Ох, плохо в такие совпадения верится с некоторого момента...
   Точнее говоря, не верится вообще. Если Баца никому не сказал, кто  именно
принял у него триста кило заокеанских денег, получается и вовсе пикантно.  А
если и сказал - невелика беда. Спрашивать будут с П.И.  Савельева,  с  того,
что сейчас сидит в этом вот кабинете с томом Гюго на коленях, а этому  Павлу
Ивановичу по замыслу режиссеров вскоре предстоит покинуть наш  бренный  мир,
надежно  оборвав  все  ниточки.  Вся  ответственность   падает   на   Румату
Эсторского, ируканского шпиона и заговорщика... И...
   - К тебе можно?
   Он поднял голову, недоуменно уставился на Наденьку. Впервые на его памяти
юная "падчерица-племянница" зашла в кабинет, да вдобавок обратилась на  "ты"
вместо обычных издевательски-вежливых подначек вроде "любезного папеньки".
   - Ну, заходи, цветочек жизни, - сказал он, недолго думая. - Что скажешь и
какими судьбами?
   Она  тщательно  затворила  за  собой  тяжелую  дубовую   дверь,   надежно
отсекавшую все внешние шумы и, Петр успел убедиться, не позволявшую  снаружи
подслушать разговор в  кабинете.  Пересекла  кабинет  с  какой-то  боязливой
осторожностью, будто опасалась нападения. Остановилась у кресла.
   - Присаживайся, - сказал Петр, отложив книгу. - Что ты мнешься?
   По-прежнему стоя, Наденька сообщила:
   - Должна тебя для начала предупредить: я все скинула в Интернет знакомым,
и  если  со  мной  что-нибудь  случится,   останутся   свидетели,   хоть   и
виртуальные...
   - Интригующее  начало,  -  признался  он  искренне.  -  Чертовски,  я  бы
выразился, интригующее... Ладно,  не  буду  я  тебя  душить  и  в  мясорубке
проворачивать не буду. Излагай.
   - Я серьезно.
   - Я тоже, насчет  мясорубки.  Садись  и  валяй.  Она,  наконец,  уселась,
потянулась к его пачке "Мальборо"; прежде чем  Петр  успел  высказать  вслух
свое мнение по сему поводу, сунула в рот сигарету, щелкнула его  зажигалкой.
Вполне умело, не закашлявшись, выпустила дым - и пытливо  уставилась  серыми
Катиными глазищами.
   - Излагай, интриганка, - сказал он устало.
   - Ты, вообще, кто такой?
   - В смысле?
   - В самом прямом. Ты кто такой? То, что  никакой  ты  не  Павел  Иванович
Савельев, мне и так ясно. Интересно только, кто ты на самом деле такой?
   "Вот это да", - подумал он не без уважения. Ни одна собака не догадалась,
включая  тех,  кому   по   долгу   службы   положено   быть   олицетворением
подозрительности. А эта сопля очаровательная, изволите ли видеть, ухитрилась
как-то...
   - Кажется,  я  поспешил  пообещать,  что  не  пущу  в  ход  мясорубку,  -
усмехнулся он. - Эй, я  шучу!  Сядь  на  место.  Дитя  мое,  а  с  чего  ты,
собственно говоря, решила, что я - это не я?
   - Повторяю, я все скинула в Интернет, хоть и в закодированном виде.  Если
от меня завтра не поступит сигнала, все раскроется...
   - Ты уже говорила про Интернет. Я тебе вроде бы задавал вопрос?
   - Во-первых, наш Павел Иванович в компьютерах  разбирался  самую  малость
получше пьющего сантехника дяди Миши. - сообщила Надя.  -  А  ты  шаришь  по
Интернету, пожалуй что, не хуже меня. Во-вторых. Наш Павел Иванович  икру  в
жизни не ел, воротило его от икры,  как  меня  от  него.  А  ты  ее  лопаешь
столовыми ложками.
   - Ну уж и столовыми...
   - Я метафорически. Ты ее с удовольствием лопаешь.
   - Есть такой грех... Продолжай.
   - Ты не помнишь, где что лежит. Сто раз убеждалась. Реджи на тебя ворчит,
как на чужого - собаки звери чуткие... У тебя пластика другая, совершенно. Я
когда-то ходила на балет, потом бросила, надоело, но мне там массу  полезных
вещей успели рассказать про пластику, локомоторику... - Она опустила  глаза,
щеки порозовели. - Ну, и со мной ты держишься... совершенно иначе.
   - Ага, - сказал Петр. - А этот, я так понимаю, не мог мимо пройти,  чтобы
по попке не похлопать?
   - Нечто вроде, - сказала Надя, сердито сверкнув глазами.  -  В  общем,  я
поняла, что ты - это не ты...
   - Все?
   - Все, - чуть удивилась она. - А что, этого мало?
   - Бог ты  мой,  -  сказал  он,  прилагая  героические  усилия,  чтобы  не
взорваться хохотом. - И ты это в Интернет слила в кодированном виде?  Только
это?
   - А разве мало?
   - Ты мне начинаешь нравиться, - сказал Петр. - Не надо ерзать, я в  чисто
платоническом смысле... Значит, после того, как я в  полном  соответствии  с
традициями Агаты Кристи подсыплю тебе крысиного яда  в  какао,  в  Интернете
окажется только этот компромат? Надюша, извини меня тысячу раз, но это такое
детство...
   И понял по ее озабоченному личику, что подсознательно она и  сама  давала
себе в том отчет. Усмехнулся:
   - А ты отчаянная...
   - Какая есть, - отозвалась она настороженно.
   - Ну, и чего ты от меня хочешь? Пару тысяч баксов  в  качестве  платы  за
молчание? Говори, не стесняйся, дело житейское. Ах, нет? Головой мотаешь? Ну
так какого ж тебе рожна, прости за вульгарность?
   И тут же  нашел  ответ  сам.  Несмотря  на  тягостное  прошлое,  все  эти
фотосеансы и видеозабавы, несмотря на  умелое  обращение  с  сигареткой,  на
обретенную уже  сексапильность,  это  всего-навсего  ребенок.  Дети  обожают
тайны, предпочтительно роковые, жаждут разгадки...
   - Что ты молчишь? - поинтересовалась она напряженно.
   - Думаю, - признался он. - Да нет, не про то, на  сколько  кусочков  тебя
разрезать... Искренне кое-чего не понимаю. Ладно, ты меня расшифровала.  Что
же с матерью сенсационными открытиями  не  поделилась?  Или  с  какой-нибудь
подружкой? Двинула ко мне самому. Это, извини, рискованно. Мало ли для каких
целей я в вашу честную семью вполз коварным змием... Вдруг я вас  всех  хочу
темной ночкою перерезать, украсть из серванта серебро и убежать? А подлинник
давным-давно лежит в Шантаре с дюжиной утюгов на ногах?
   - Не похоже.
   - Да-а? - с интересом спросил Петр. - И  как  же  ты  себе  представляешь
механизм подмены?
   - Я над этим неделю голову ломала, - сказала она. - И  пришла  к  выводу,
что он сам это все устроил. Ты уже больше месяца его изображаешь,  но  никто
ничего не заподозрил, ни в офисе, ни в  других  местах.  Значит,  ты  должен
очень много о нем  знать,  очень.  Предположим,  вы  его  похитили,  пытали,
выкачали информацию... Нет, не верится. Такое только в кино бывает.  Он  сам
зачем-то все придумал. Интересно, где он тебя отыскал, такого?  Ведь  -  как
две капли...
   - Нет, ты уж не отклоняйся от темы, - сказал Петр.  -  Ты  почему  пришла
прямо ко мне, а не, скажем, к матери?
   Девчонка подняла голову, глядя ему в глаза по-взрослому серьезно:
   - Потому что мать изменилась. Ей так гораздо лучше. Уж это-то понять  ума
хватает...
   - А тебе? - усмехнулся Петр.
   - И мне.
   - Понятно...
   - Да ничего тебе не понятно! -  взвилась  Надя.  Успокоилась,  заговорила
тише: - Понимаешь,  все  пошло  совершенно  по-другому.  Жизнь  вдруг  стала
совершенно нормальной. Без... всего  этого.  Ты  меня  прекрасно  понимаешь,
папочка?
   - Ну, - сумрачно признался он.
   - Вот... И я свободно вздохнула, и мать на человека стала похожа.  Вот  и
скажи ты мне честно - когда это кончится? Чтобы  мне  приготовиться.  Или...
Ладно, коли уж пошла полная откровенность... Нельзя ли  сделать  так,  чтобы
все осталось по-старому? Как теперь? Тебе что, этого не хочется? Думаешь,  я
не видела, как ты на мать смотришь? И как она цветет?
   "Бог ты мой, как она должна Пашку ненавидеть", - подумал Петр растерянно.
И сказал:
   - Интересно, ты сама-то понимаешь, какой в  твоем  предложении  потаенный
смысл?
   - Понимаю, - выпалила она, ни секунды не промедлив.
   - М-да...
   - Что - "м-да"? - спросила она яростным шепотом.  -  Что  я  его,  козла,
ненавижу? А ты фотографии просматривал, прежде чем мне отдать?
   - Я и пленку видел, - признался он.
   - Тем более. Поставь себя на мое место, а? Ты бы его любил?
   - Я бы его пристукнул, - признался Петр.
   - Так то - ты. А я не умею, у меня не получится. Да и неизвестно, где  он
спрятался... Слушай, - сказала она с мольбой.  -  Неужели  тебе  не  хочется
насовсем? Насовсем им остаться?
   - Самое смешное, хочется, - признался Петр.  -  Не  ради  денег  и  всего
прочего.
   - Ради матери?
   - Догадлива ты не по летам, дите мое...
   - Потому и догадлива, что давно не  дите,  -  отрезала  Надя.  -  Научили
жизни... Ну, так чего ж ты медлишь? Пристукни его к чертовой матери - и  все
будет отлично.
   - Легко сказать...
   - Слушай, кто ты все-таки?
   - Брат-близнец, - подумав, решился он.
   - Серьезно? - глаза у нее поневоле округлились. -  А  вообще,  тогда  все
понятно... Полковник?
   - Подполковник.
   - Ну да. Он давненько как-то говорил, что брат у него офицер,  но  насчет
близнеца ни словечком не помянул... Вообще на моей памяти  он  тебя  поминал
всего-то раза два... - Надя воззрилась на него с нескрываемым  любопытством.
- Теперь-то понятно... И я, дура, так разоткровенничалась... Если ты  родной
брат, не сможешь...
   - Зато он, кажется, сможет, - сказал Петр угрюмо.
   - Что?!
   Он решился. Был сейчас настолько одинок, что любой сподвижник,  даже  эта
соплюшка, стоил целой армии. А учитывая, что девчонка люто Пашку ненавидела,
мало того, жаждала, чтобы все осталось по-старому, - быть может, и не  столь
уж никчемное приобретение?
   Он рассказывал негромко, профессионально  отсекая  лишнее,  малозначащее,
ненужное в данный момент - голая суть, сначала факты, потом его версии,  его
наблюдения, его выводы. Надя слушала, не сводя  с  него  глаз,  по-взрослому
печальных. Он развел руками:
   - Ну вот и все, если вкратце... Что думаешь? Ты его получше знаешь...
   - Он нас убьет. Всех. Это такая сволочь... что  он,  что  Митька  Елагин.
Вполне в его стиле - подставить тебя вместо... а самому махнуть  за  границу
под видом грека.
   - Ты не в курсе, мать что-нибудь подписывала? Ну, знаешь, такое случается
- часть акций или другого имущества регистрируют на имя жены, чтобы...
   - Да прекрасно я поняла, - досадливо  махнула  рукой  Надя.  -  Два  года
назад, когда была перерегистрация предприятий. Я плохо помню детали, мне  их
и не объясняли, но, в общем, она практически совладелец.  Полноправный.  Что
ты нахмурился? Это для нее... хуже?
   - Гораздо, - сказал он честно. - Значит, класть будут не меня  одного,  а
всех... Трех.
   - Так что же ты сидишь?!
   - Потому что бессмысленно куда-то бежать, махая руками, - сказал Петр.  -
К тебе можно относиться серьезно, как ко взрослой?
   - А ты как думаешь?  -  огрызнулась  она.  -  Если  меня  хотят  ухлопать
всерьез, как по-твоему, серьезно я хочу это сорвать или нет?
   - Пожалуй что, серьезно, - сказал он задумчиво. -  Я,  собственно,  не  о
том... Молчать сумеешь?
   - А до сих пор я что, по-твоему, делала? - хмыкнула девчонка, взглянув на
него, честное слово, с видом извечного женского  превосходства.  -  На  всех
углах о своих догадках болтала?
   - Да нет, - признался Петр. - Вот что... У  меня  сложилось  впечатление,
что квартира, где ты... где тебя снимали на видео - в этом же доме?
   - Ага, - сумрачно поддакнула Надя. - Двадцать четвертая. Он уж  давненько
купил...
   - Елагин там живет?
   - Иногда. А так - никто. Там у  них...  -  она  горько  покривила  пухлые
губки. - Киностудия и все такое прочее. Зачем тебе?
   - Затем, что кое-что я уже просчитал и план у меня есть,  -  сказал  Петр
раздумчиво. - А эта квартирка, похоже, свою  роль  в  их  плане  определенно
сыграет. Слушай внимательно...

   Глава вторая
   МИЛЛИОН - ЦИФРА КРУГЛАЯ...
   Откинувшись на спинку кресла в роскошном кабинете,  он  в  последний  раз
прокрутил все в голове.  Как  и  следовало  ожидать,  собственный  план  при
трезвом размышлении смотрелся авантюрой чистейшей воды - да и  был  таковой.
Вот только ничего другого он был решительно не в  состоянии  предпринять.  И
потом, в истории человечества авантюры  неисчислимое  число  раз  проходили,
проскакивали, увенчивались успехом. Авантюра - это то,  что  провалилось,  а
вот при успехе - и не авантюра вовсе...
   Немного успокоив себя захватанными истинами,  встал,  вышел  из  кабинета
спокойной деловой походочкой и направился прямиком  к  Земцову.  Какового  и
обнаружил за столом - кажется, не в самом худшем расположении духа.
   - Ну, как успехи на ниве безопасности? - спросил Петр, усаживаясь.  -  Не
похоже, чтобы вы были особенно удручены...
   - То же и о вас можно сказать, - отозвался Земцов. Приходилось рисковать.
Если Земцов в игре - моментально стукнет кому  следует  о  просьбе,  которая
сейчас  последует,  а  там  если  и  не  всполошатся,  то  неладное   почуют
обязательно, смекнут что-то, начнут следить,  поменяют  планы.  Однако  весь
предшествующий  опыт  Петра  говорил  за  то,  что  Андропыч  ни  о  чем  не
подозревает. В такие игры не  следует  втягивать  хороших  профессионалов  -
они-то как раз быстренько сообразят, что  вокруг  одного-единственного  коня
Боливара рано или поздно начнется суета с пальбой и поножовщиной...
   - Не будем тяпуть кота за хвост, Андропыч, - сказал Петр. -  Мне  кое-что
нужно, причем немедленно. Для вас это пустячок.
   - А конкретно, Павел Иванович?
   - Два микрофона, потайные "липучки", я их видел в  прошлый  раз  в  вашем
хозяйстве.  С  соответствующими  приемничками.  Радиус  приема  -  не  менее
пятидесяти метров, а лучше - более. Это первое. Второе.  -  Петр  подошел  к
окну и указал на противоположную сторону улицы. -  Максимум  через  четверть
часа во дворе вон того дома должна стоять машина, не обязательно  роскошная,
лучше даже, если это  будет  обычная  "Жига",  но  надежная.  Ключи  -  мне.
Выполнить и забыть.
   - С первым - проще... - задумчиво сказал Земцов. - А вот  второе...  Нет,
несложнее... Но вы ведь, насколько я ухватываю, сами намерены  этой  машиной
воспользоваться?
   - Угадали.
   - Интересно, как вы незамеченным покинете здание?
   - Придумаю что-нибудь, - сказал Петр. Земцов вскинул на него глаза, кисло
усмехнулся:
   - Значит, все-таки это были не байки? О вашем личном подземном ходе?
   - Андропыч... - поморщился Петр. -  Вы  же  профессионал.  Есть  вещи,  о
которых должен знать один. Не более того.
   - Это опасно.
   - Почему? Никто и предполагать не может.  Разве  что  ваш  кабинет  набит
"клопами".
   - Ничего подобного.
   - Вот видите, - сказал  Петр.  -  Это  не  просьба.  Это  прямой  приказ.
Который, как известно, не обсуждается. Что до покушений - вы  мне  поверите,
если я скажу,  что  уверен  на  сто  двадцать  процентов:  больше  этого  не
повторится?
   - Знаете, Павел Иванович, есть два  вида  уверенности,  -  сказал  Земцов
дипломатично. - Когда мы в чем-то свято уверены и когда наша  уверенность  и
есть истина.
   - Имеет место быть как раз второе. Земцов недоверчиво спросил:
   - Значит, все же развели?
   - Развел. Раз и навсегда. Извините,  что  я  вас  не  вмешивал,  но,  как
показало последующее, именно эта тактика себя и оправдала.
   - Павел Иванович, я иногда ломаю  голову,  отчего  не  написать  в  конце
концов прошение об отставке...
   Действуя сугубо по наитию, Петр сказал:
   - Андропыч, а разве я вас никогда не предупреждал, что иные вопросы  буду
решать исключительно своими силами? В самом деле, не предупреждал? Точно?
   - Предупреждали, - сознался Земцов.
   - Вот видите... - развел руками Петр.
   - Иногда у меня появляется идиотская мысль...
   - Что перед вами - другой человек? - подхватил Петр  догадливо,  улыбаясь
так, чтобы шеф службы безопасности сам,  без  подталкиваний,  проникся  всей
нелепостью этой идеи. - А интересно, откуда бы другой взялся? И кто  бы  его
на мое место пустил?
   - Я и сам понимаю, что такие мысли - сущее идиотство, - сознался Земцов с
виноватой улыбкой, крайне  порадовавшей  Петра.  -  Но  вот  остается  такое
дурацкое впечатление...
   - Поговорите с психологами, снимут в два счета, - нагло заявил Петр. -  Я
тут подчитал кое-что... Оказывается,  история  медицины  прямо-таки  пестрит
случаями самых удивительных  трансформаций,  происходивших  с  людьми  после
хорошего удара по башке. В больнице нечего было делать, и я подолгу болтал с
доктором. Был даже случай, когда в одном человеке  умещались  две  личности.
Две  сугубых  индивидуальности,  причем  ни  одна  о   наличии   другой   не
подозревала. По четным, скажем,  числам  человек  -  портной  Антуан,  а  по
нечетным - нотариус, а то и вовсе граф...
   - Читал и я что-то такое...
   - Так вот, доктор мне говорил, что это  вовсе  не  утки,  -  сказал  Петр
авторитетно. - Представляете, как вы намаялись бы со мной, прорежься во  мне
после аварии два этаких вот субъекта?
   - Господи спаси...
   - Вот именно. Давайте микрофоны и в темпе распорядитесь насчет машины.
   Вернувшись в кабинет  с  ключами  и  парочкой  маленьких  транзисторов  в
кармане - самые обычные приемники, продаются во  многих  магазинах,  -  Петр
опробовал микрофончики и остался доволен. Велел Жанне вызвать Косарева.
   Когда тот пришел, декорации смотрелись безукоризненно: Петр  восседал  за
столом без пиджака, с распущенным  узлом  галстука,  перед  ним  на  подносе
стояла бутылка и бокал с остатками коньяка на  донышке,  и  разило  от  него
соответственно.
   Блокировав дверной замок, Петр встал  из-за  стола,  слегка  пошатываясь,
подошел к заму, поймал его за рукав и, не слушая робких возражений,  потянул
к столу:
   - Нет уж, Фомич, или ты вмажешь, или я кровно обижусь...
   Он старался не переиграть, соблюдать меру. Фомич, проглотивший спектакль,
покорно принял бокал, выпил и уставился с неподдельной тревогой:
   - Павел Иванович, что это на вас нашло?
   - Расслабиться решил душою, друг  мой,  -  признался  Петр.  -  Как  ныне
выражается молодое поколение - оттянуться. Подключайтесь, голуба, а?  Только
чур - телочку сам себе искать будешь, я-то Жанку вызову...
   - Вы серьезно?
   - Абсолютно! - заявил Петр с пьяной  целеустремленностью.  -  Ты  у  меня
сейчас вмажешь как следует, потом телушек поваляем...
   - Я вас прежде никогда таким...
   - Имею я право расслабиться? - грозно-обиженно вопросил Петр. - Дела идут
нормально, спектакль я вам откатал по полной  программе,  что  же,  не  имею
права, коли делать нечего?
   - Имеете, конечно, имеете... Это у вас надолго?
   - Фомич, я ж не алкоголик. Запоями не страдаю. Выпью свое ведро - и стоп!
Ну?
   - Павел Иванович, извините великодушно, но у меня, в отличие от вас,  дел
сегодня невпроворот...
   - Вот и давай поговорим о делах, - сказал Петр с многообещающей  улыбкой.
- Конкретно, о финансах, - он с размаху выплеснул в рот  коньяк,  первую  за
сегодня дозу, которой предстояло остаться и единственной. -  О  денежках,  о
бабках, о башлях... Имеешь такие полномочия?
   - Я не вполне понимаю...
   - Сейчас поймешь, - пообещал Петр, подошел к нему, небрежно  притянул  за
лацкан пиджака и зашептал в ухо: -  Хорошую  вы  со  мной  сыграли  шуточку,
деловые... Поманили пальчиком, пообещали пятьдесят штук...
   - Почему - пообещали? Ровно столько и получите...
   - Ах ты, жук лысый!  -  ласково  сказал  Петр,  дыша  спиртным  и  смачно
пошлепывая Фомича по лысине. - Видишь ли, золотко, когда мы  договаривались,
суммочка эта казалась прямо-таки ослепительной. Но вот потершись среди  вас,
я, уж извини, кое-чего нахватался. Разъяснили насчет процента со сделок. Вы,
голуби, получите сто пятьдесят  миллионов  баксов,  плюс  то,  что  лежит  в
"уазике", а от  бедного  подполковничка  в  отставке  отделаетесь  полсотней
кусков?! Неаккуратно...
   - Так сколько же вы хотите?
   - Вот это уже похоже на  деловые  торги,  -  сказал  Петр,  ухмыляясь.  -
Пятьдесят тысяч - совершенно некруглая сумма... Миллион.
   - Чего?! - по-бабьи взвизгнул Фомич.
   -  Долларов,  -  безмятежно  сказал  Петр.  -  Это  выходит  даже  меньше
одного-разъединственного процента. Если разделить... сто пятьдесят  на  сто,
плюс...
   - Простите, но ведь  это  -  инвестиции.  А  не  куча  наличных,  которые
вульгарно распихают по карманам!
   "Да-а?" - мысленно ухмыльнулся Петр и сказал вслух:
   - А мне, пардон, по барабану. Не смотрите на меня  зверем.  Раз  в  жизни
подвернулся шанс заработать как  следует  на  всю  оставшуюся  жизнь...  Это
бизнес, нет?
   - Это нахальство! - взвился Фомич.
   - Да-а? - осклабился Петр. - Ну, как хотите, я не настаиваю, в  принципе.
Вот только может случиться так, что я в следующий раз,  когда  придет  время
подписывать очередные эпохальные соглашения, окажусь вдрызг пьяным, так  что
выйдет полная конфузия... Могу подписать, а могу, простите великодушно, и не
подмахивать. У вас что, дублер для меня имеется?
   Какое-то время Косарев привыкал к  неожиданно  полученному  удару.  Потом
чуть ли не взвыл:
   - Вам-то за что?
   - А куда вы  без  меня?  -  цинично  спросил  Петр.  -  Чегой-то  вы  так
побледнемши? Чегой-то вы на пол упамши? Думали,  я  совсем  дурак?  Нет  уж,
нахватался и просветился, вашими, между прочим,  трудами.  Чегой-то  на  пол
упамши?
   - На какой пол?
   - Это я фигурально, - сказал Петр. - В  общем,  вот  вам  мое  твердое  и
единственное решение.  Миллион  баксов.  Вы  давеча  совершенно  справедливо
подметили, что  с  двадцатью  лимонами  краденой  зелени  я  ни  за  что  не
справлюсь. Не спорю. Вам виднее. Но с одним-то лимоном, честно заработанным,
управиться, сдается мне, смогу... Я вас не тороплю, голуба, ножик к горлу не
приставляю, не вы ж решаете, а? Посоветуйтесь, а главное, сумейте втолковать
ему, что я от этой идеи ни за что не отступлюсь. Усекли?
   Когда за ошарашенным Фомичом закрылась дверь, Петр  ухмыльнулся  вслед  -
крохотный микрофончик надежно прилип к лацкану лысого, с  изнанки,  в  таком
месте, где случайно его не обнаружишь. Не теряя времени, включил транзистор,
настроенный на определенную частоту. И всего тридцатью секундами  позже  уже
слушал, оскалясь, как Фомич  орет  в  мобильник,  сообщая  о  непредвиденных
осложнениях и требуя незамедлительной личной встречи.
   Едва сообразив по репликам  Фомича,  что  Пашка  на  немедленную  встречу
согласился, выскочил из кабинета и в темпе добрался до "спецотдела".  Влетел
в подземный ход, припустил по нему. Вовремя - когда  он  закрывал  за  собой
дверь в квартиру, сзади послышались торопливые шаги.
   Выскочив из подъезда, огляделся в поисках машины с тем номером, о котором
предупредил Земцов. Ага, вот она, белая "девяточка".  И  "Запорожец"  Фомича
неподалеку...
   Прыгнул на сиденье, сполз так, что голова была на уровне  верхней  кромки
дверцы. Фомич, правда, не озаботился глазеньем  по  сторонам  -  как  бомба,
влетел в свой ублюдочный автомобиль...
   Правда, хотя и находился в растрепанных чувствах, не забывал проверяться,
в точности как  в  прошлый  раз.  Однако  Петр  принял  свои  меры,  избегая
обнаружения.
   Оказавшись во дворе - совсем не там, куда  в  прошлый  раз  привозил  его
Косарев, у Пашки, надо полагать, не одна хаза, -  выбрал  удобное  местечко.
откинулся на сиденье  и  с  удовольствием  слушал,  как  расстроенный  Фомич
живописует их разговор. Лысый так и кипел от возмущения, словно Петр залез в
его  собственный  карман  и  потребовал  денежек,  отложенных  на  спокойную
старость.
   - Все? - послышался спокойный Пашкин голос.
   - А что, мало? - огрызнулся Фомич. - Это ж ни в какие ворота...
   - Почему? - раздался  голос  Елагина  (о,  и  Митенька  там!).  -  Вполне
естественные, я бы сказал,  желания.  Наш  манекенчик  малость  пообтерся  и
смекнул, что продешевил. Знаете, господа, я ему даже аплодирую. Я-то  думал,
он полный сапог, а у него вполне умные мысли рождаются...
   - Ну, позволь!
   - Нет, ну не глупая же мысль?! Вот откажись он от миллиона баксов  -  это
как раз было бы глупо, - Хохотнул Елагин. - А когда миллион  требуют  -  это
вполне умно.
   - Пожалуй что, - поддакнул Пашка.
   - Так вы что?! - негодующе взвыл Косарев. - Платить намерены?
   - Фомич, - мягко сказал Пашка. - Уж  извини,  но  ты  в  последнее  время
что-то поглупел... Опять с Милкой нелады?
   - Да причем тут Милка!
   - Не в ней дело... Фомич, я тебя не узнаю. Истерику  поднял,  сорвался  с
фирмы... Какого хрена?
   - Но он  же  сказал,  что  может  не  подписать...  Послышался  деланный,
демонстративный вздох Пашки:
   -  Фомич...  Честно,  глупеешь.  Он,  изволите  ли   видеть,   потребовал
миллион... Кто тебе мешал пообещать? Тихо и  спокойно?  От  моего  имени?  А
ты...
   - Как он сказал, говоришь? -  вклинился  Елагин.  -  "На  всю  оставшуюся
жизнь"? Фомич, ты что, запамятовал,  сколько  у  него  осталось  этой  самой
жизни? С гулькин хрен... Или ты собрался его после  завершения  операции  на
белом свете оставить? Денежки отслюнить, водкой напоить, с Милкой в  постель
положить?
   "Ну, спасибо, Митенька, - подумал Петр, зло кривя рот. - Объяснил все без
недомолвок, чтобы никаких  иллюзий  не  оставалось.  Спасибо,  золотой  мой,
бриллиантовый..."
   - Извините, - послышался смущенный, вялый голос Косарева.  -  И  в  самом
деле недодумал. Нервы... не железные ведь. Что будем делать?
   - Жопу заголять и бегать,  -  хохотнул  Пашка.  -  Возвращайся  в  темпе,
пообещай миллион, пообещай луну с неба... Хоть собственную задницу. Лишь  бы
он больше ни разу не взбрыкнул. Пусть питает любые иллюзии.  Твоя  задача  -
сделать так, чтобы он до самого конца оставался  спокоен,  весел  и  доволен
жизнью. И боже тебя упаси на доверенном тебе фронте  работ  хоть  в  малости
напортачить... Ну давай, финансовый мой, в темпе поспешай!
   Вскоре Фомич вышел из подъезда, утирая платком  лысину,  сел  за  руль  и
выехал со двора, от расстройства чувств едва не столкнувшись  со  въезжавшим
"Москвичом". Водитель "Москвича" высунулся в окно и высказал все, что думает
о  "Запорожцах"  вообще  и  этом,  конкретном,  в  частности.  Страдальчески
улыбнувшись, Фомич развел руками, свернул на магистраль и скрылся из виду.
   Петр по-прежнему  держал  возле  уха  приемничек  -  Фомич  выскочил  без
пиджака. Видимо, снял его там,  повесил  куда-нибудь  на  стул,  а  потом  в
крайней растрепанности чувств и не вспомнил. Тем лучше, послушаем  еще,  что
они там интересного скажут, оставшись наедине...
   - Интересные дела, - задумчиво сказал Пашка.
   - Меня это почему-то ничуть не волнует, шеф...
   - Да меня тоже. Просто не думал  я,  что  этот  пентюх  настолько  быстро
проникнется сутью рыночных отношений...
   - А чего вы хотите? Ваша копия, как-никак.
   - Вообще да... Меня другое волнует. "Уазик". Прекрасно знаю,  что  к  нам
следок ни за что не поведет, что никому чужому ромалы его не отдадут, и  все
равно... Триста кило денег, Митяй, - это тебе  не  макулатура.  Представляю,
как эта развалина там стоит - душа не  на  месте...  Знаешь  что?  Нажраться
охота. До соплей, до паданья  мордой  в  гравий,  до  поросячьего  визга.  У
Фомича, изволите ли видеть, нервы... А у меня? Ох, я потом и надерусь...  Не
буду терпеть до Кипра.
   - Понимаю, шеф. Побуждения аналогичные...  У  меня  тут  мысля  родилась.
Помните, я предлагал  назвать  нашу  негоцию  "операция  "Зеркало""?  В  том
смысле, что этот мешок - ваша точная копия. Так вот,  правильнее,  по-моему,
будет - "Скелет в зеркале". Он, дурень, в зеркало таращится, себя там  видит
и не знает, что на деле-то в зеркале - скелет...
   - Ох, Митя, не занимайся ты херней,  -  усталым,  севшим  голосом  сказал
Пашка. - Это у тебя, сдается мне, армейская отрыжка.  Ну  почему  непременно
нужно давать операциям названия? На кой хер?
   - Красиво просто. А? "Скелет в зеркале".
   - Красиво, красиво...
   - Шеф, можно незрелую мысль?
   - Ну?
   Елагин вкрадчиво сказал:
   - У меня тут  замаячила  идейка...  А  почему  бы  нам  герра  Фомича  не
проводить чуточку раньше? Не дожидаясь финала? В конце концов, Фея за  двоих
прекрасно поработает...
   - Ох...
   - А что вы вздыхаете? Я бы это оформил совершенно бесплатно,  без  всяких
дополнительных процентов. Из любви к искусству. Фомич  старенький,  из  него
песок сыплется. Если вдруг откинет копыта на  Милке,  никто  особенно  и  не
удивится. Или в столб въедет с переломом основания черепа. Как мысля,  босс?
Зачищать так зачищать... Все равно его следом за манекеном отправлять.
   - Не гони лошадей.
   - Нет, я серьезно. Никто ничего не заподозрит...
   - Не любишь ты старичка, а? - засмеялся Пашка.
   - Не люблю, Павел Иванович.  Гнида  наш  старичок,  если  откровенно.  Вы
ручаетесь, что он так-таки ничего и не заподозрил? Не просек, что его тоже в
отходы спишут? Советская школа - вещь серьезная. Ручаетесь?
   После продолжительного молчания Пашка признался:
   - Не ручаюсь...
   - Вот видите. Давайте я... Изящно и легонечко? А?
   - Рано, рано, - судя по тону, прямо-таки сквозь зубы заключил Пашка. - Не
то чтобы без него совершенно не обойтись, но лучше будет, если  триста  кило
денежек не мы, а он Никифору передавать будет. Так оно проще и легче.
   - Ну, смотрите. Я сомнениями честно поделился. Что на  душе  было,  то  и
высказал.
   - Тут не душой нужно, а логикой.
   - Я и логикой тоже шевелю, - сказал Елагин. - Только вот с  точки  зрения
логики мне совершенно непонятно, зачем он нам преподнес  историйку  про  то,
как манекен от него, изволите ли видеть, оторвался на Кутеванова.
   - Думаешь, врал Фомич?
   - Не знаю, босс. Просто эта история абсолютно не укладывается в  события.
Ни с того, ни с сего вдруг оторвался... Причем  исходят  эти  совпадения  от
Фомича...  Которому  я  совершенно  верить  перестал...  Нутром  чую   некую
несообразность, а точнее сказать не могу по недостатку данных. Поскольку...
   Как ни интересно было слушать, Петр выключил транзистор и включил мотор -
следовало поспешать в контору, чтобы Фомич  не  заподозрил  неладное.  Стоп!
Ага, вот  он,  "Запор",  вползает  на  дорожку.  Спохватился,  вспомнил  про
пиджачок...
   Тем более пора ехать. Заберет пиджак, и ничего больше не услышишь...
   ...Он ухитрился опередить лысого,  вернуться  по  знакомой  уже  потайной
дорожке. Засел в кабинете. Через двадцать минут пред его  ясны  очи,  словно
лист перед травой, предстал  Фомич.  С  таким  пришибленным  и  запыхавшимся
видом, словно бежал пешком от хазы.
   Петр, по-прежнему старательно изображая опьянение, бодро рявкнул:
   - Ну, посоветовался?
   - Посоветовался, - вздохнул Фомич. - Он гарантирует, что  миллион  вам  -
будет. Конечно, сначала в ваш адрес, надо признаться,  было  сказано  немало
теплых слов...
   - Но ведь понял в конце концов, что рынок есть рынок? Молодец, Фомич,  на
вот, выпей, - Петр вновь приобнял лысого, доверительно зашептал  на  ухо:  -
Фомич, а давай вместе "уазик" прикарманим? А? Ты прав, один я  не  смогу,  а
вот с тобой на пару... Ну что ты смотришь синими брызгами, аль в морду хошь?
Поедем прямо сейчас, заберем  тачку  -  и  растворимся  на  просторах  нашей
великой и необъятной? Она хоть и съежилась, ан все равно в каком-то плане  -
необъятная... С твоей башкой  и  с  моими  ловкими  руками  затеряемся,  как
конокрад  в  ночи.  У  меня  есть  знакомые  в  Сухуми,  границу   перейдем,
паспортишки выправим... А, Фомич?
   У него сложилось твердое убеждение, что какое-то время  Фомич  раздумывал
над его предложением всерьез. Взвешивал. Думал  и  прикидывал.  Но  в  конце
концов годы взяли свое, старый хрен старательно изобразил возмущение:
   - Да что вы такое говорите?
   - Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил, - захохотал Петр.  -
Да ты не дергайся, финансист, я шутейно... Мне лично и миллиона  достаточно.
Ты ему не говори, понял, нет? Я ж совсем шутейно.
   - Шуточки у вас...
   - А ведь забрало, нет? Ладно, замяли. Сейчас  ты  у  меня  как  миленький
хватанешь стопарь - хорошее известие принес...

   Глава третья
   ОБОКРАДЕННЫЙ БЕДОЛАГА
   - Повторяю еще раз, - сказал он медленно, с расстановкой, негромко. -  Не
криви губки, слушай внимательно. Серьезным делом занимаемся... Когда я скажу
"давай!", пшикаешь мне данным дезодорантом  в  физиономию,  уделяя  внимание
главным образом не самой физиономии, а участку примерно отсюда и досюда, - и
показал на себе, черкнув ребром ладони по горлу над ключицами, по животу.  -
Считаешь до пяти, при этом Задерживаешь дыхание и  закрываешь  глаза.  После
процедуры уходишь спокойно - повторяю, спокойно! Обращать на  себя  внимание
нельзя... Повтори.
   Надя дернула плечиком:
   - Я итак...
   - Повтори, - сказал он тихо, убедительно. - Мы не забавы шутим...
   Она добросовестно повторила, не разу не запнувшись и ничего не перепутав.
   - Мысленно себе представила последовательность действий, как я учил?
   - Ага, - сказала  Надя.  -  Ты  не  волнуйся...  Они  стояли  в  узеньком
проходике - с одной стороны задние стены кирпичных гаражей, с другой тянулся
грязный бетонный забор, за которым прилагало отчаянные  усилия  к  выживанию
то,  что  сейчас  осталось  от  радиозавода.  Место  было  безлюдное,   мало
посещаемое обычными прохожими. По сей причине всякий свободный кусочек земли
оказался усеян пустыми бутылками, одноразовыми  шприцами,  кучками  фекалий,
судя по  габаритам,  отнюдь  не  собачьих,  а  также  известными  латексными
изделиями.
   Петр собрался с духом, добросовестно зажмурился, приказал:
   - Давай!
   И тут же, зажав нос двумя пальцами левой руки, что есть сил сжал губы.
   В грудь, в лицо ударила невесомая, морозно-омерзительная струя газа. Всей
кожей он ощутил отраву. Старательно сжимая веки,  губы,  сдерживая  дыхание,
услышал, как удаляются легкие шаги - ну, слава богу, как он учил,  сообщница
не бежала, ушла с нормальной, не привлекавшей внимания скоростью...
   Как ни предохранялся, а  в  глотке  запершило  и  под  веками  словно  бы
обнаружились крохотные песчинки. Пора, пожалуй... Петр  привалился  боком  к
кирпичной  стенке,  шаркнул  по  ней  всем  телом,   основательно   и   вмиг
перепачкавшись, открыл на  миг  глаза,  чтобы  сориентироваться,  кинулся  к
выходу из кривого проходика, к людям. На глаза свидетелям.
   Во двор он вывалился, шатаясь, спотыкаясь, главное было  -  не  растирать
руками глаза, а их уже пекло по-взаправдашнему и  в  горле  словно  застряла
пара проволочных ежиков для чистки посуды. Чей-то удивленный возглас... Ага!
Есть свидетели!
   Он, почти не играя, запнулся - нога  и  вправду  наткнулась  на  какой-то
обломок  ржавого  железа.  Рухнул  на  одно  колено,  кашляя  без  малейшего
притворства, отплевываясь, содрогаясь в приступах рвоты.
   - Семен!
   - Да вижу... Нажрался, что ли?
   - Одет-то прилично...
   - А воняет чем?
   - Семен, Семен! - визгливый женский голос. - Ну ты куда лезешь? Без  тебя
не разберутся?
   Слезогонка, впитавшаяся в дорогущий пиджак, окутывавшая  облаком,  начала
действовать  по-настоящему,  без  дураков.  Конечно,  главный  вред   прошел
стороной, но и того, что осталось, хватило, чтобы теперь, согнувшись  в  три
погибели, перхать, кашлять, отплевываться без тени актерской игры...
   К нему осторожненько подступали оказавшиеся во дворике  -  из-за  рези  в
глазах Петр не мог ни рассмотреть их толком, ни сосчитать.
   - Одет-то хорошо...
   - И водярой не пахнет... Точно тебе говорю, чето нечисто...
   - Семен, ну куда ты лезешь? Мало ли что..
   - Тихо, Аня, не возбухай, -  решительно  прервал  женщину  самую  чуточку
хмельной, решительный бас. - Не тигра, не укусит... Эй, мужик, чего с тобой?
Й-е-мое, чем воняет? "Черемуха", что ли? Ну, точно!
   Стоя на коленях на земле, плюясь, Петр выговорил:
   - Щенки, твари... В лицо брызнули из  баллончика,  в  карманы  полезли...
Там, за гаражами...
   - Ага. Ага, - заключил поддавший  Семен,  судя  по  всему,  из  категории
зевак-активистов, жаждущих из простых зрителей стать непременно участниками.
- Точно, "черемуха", ты глаза-то не три, зема, не три, говорю! Эй, пацан, на
вон платок, к колонке сгоняй да намочи! Витек, участкового высвисти,  я  его
только что на  балконе  видел...  Бабы,  чего  толпимся?  Нормальный  мужик,
приличный, вон галстук какой... Шпана газом прыснула, на  гоп-стоп  взяли...
Это у тебя че, телефон? Ох ты, новый русский, как из анекдота... Садись, вон
туда садись... Бабка, скамейку не засти, человека ноги не держат!
   Горластый Семен и еще кто-то из отважных доброхотов, бережно  поддерживая
под микитки, кое-как препроводили Петра к  скамейке.  Кто-то  сунул  в  руку
мокрый комок материи и он с грехом пополам протер  глаза.  Теперь  почти  не
жгло, но в горле саднило.
   - Ну че, полегчало? - допытывался Семен.
   - Да вроде... - ответил Петр, с превеликим облегчением  убедившийся,  что
все прошло согласно разработанному плану. - Щенки, суки...
   - Отвык, поди, от твердой земли? Все  на  "мерсе"  да  на  "мерсе"?  -  с
явственной толикой легкой классовой неприязни констатировал Семен. -  Ладно,
могли и на перо  посадить...  Обошлось.  Много  взяли?  Ага,  вон  и  власть
поспешает, легка на помине...
   - Разойдемся, граждане, разойдемся, - послышался совсем близко  уверенный
голос. - Что у нас происходит?
   К ним подошел  милицейский  старлей,  примерно  ровесник  Петра,  заранее
приготовивший значительно-подозрительную  физиономию  старого  служаки,  еще
ничего толком не знавшего, но готового пресекать и не допускать впредь.
   - Опять Чикаго, Михалыч, - сообщил первым, конечно же, Семен. - Вон, пана
нового русского шпанята из баллончика окатили и по лопатнику вдарили...
   - Семен, ты бы не толпился, а  разошелся...  Так.  Участковый  инспектор,
старший лейтенант Зотов. Что случилось, гражданин?
   - Двое сопляков,  -  сказал  Петр,  проморгавшись.  -  Брызнули  какой-то
гадостью в лицо, полезли в  карманы,  только,  по-моему,  ничего  не  успели
забрать, сами под свои газ и попали... Убежали, щенки.
   - Документики позвольте? Посмотрите заодно, что пропало, что не  пропало.
Гра-аждане,  ну  не  будем  скопляться!  Ничего  тут  нет   интересного   по
нонешним-то временам... Так... Савельев Павел Иванович... знакомая  фамилия,
что-то про вас давеча  по  телевизору  говорили,  в  положительном  плане...
Пропало что?
   - Да нет, ничего, - сказал Петр. - Не успели...
   - Соплячье неопытное. Ваше счастье... "Скорую" будем вызывать?
   - Не стоит, пожалуй. В глотке только пакостно, а так...
   - Опознать сумеете?
   - Какое там - опознать... - вздохнул Петр. - Я их и не рассмотрел  вовсе.
Шли навстречу двое, пацаны как пацаны, один повыше, другой пониже, вот и все
воспоминания...
   - Бывает, - протянул участковый, возвращая Петру черную кожаную книжечку,
где в  прозрачных  кармашках  лежали  документы,  от  прав  до  паспорта.  -
Ситуация... Петр прекрасно понимал, что  таилось  за  ускользающим  взглядом
опытного  служаки.  Дело  дохлое,  это  старлей  просек   моментально.   Как
выражается очаровательная Дарья Шевчук, глухарь, он же висяк Старлею и  долг
выполнить следовало бы, и не хотелось паскудить свободное время  мартышкиным
трудом...
   - Ну, что... - проговорил участковый, подтверждая его догадки. - Надо  бы
заявление по всей форме, протокол составить...
   - Да где вы их искать будете? - досадливо пожал плечами Петр. - При  том,
что я и лиц не помню?
   - Оно, конечно...
   - Ладно, обошлось, - сказал Петр. - Не стоит время терять на  бесполезные
протоколы, тем более что и не пропало ничего. Я, пожалуй, пойду...
   - Оно  как-то...  -  осторожно  заметил  старлей,  в  глубине  души  явно
обрадованный. - Полагается все же...
   - Вы - человек, конечно, опытный, - негромко сказал Петр. - Как  думаете,
есть шанс отловить?
   Участковый красноречиво вздохнул, приподняв плечи.
   - Вот видите, - сказал Петр. - Будем считать, что и  не  было  ничего.  У
меня скоро совещание, нужно себя в порядок привести... Пойду я.
   - Вы все же в райотдел зайдите, оставьте заявление, - для очистки совести
предложил старлей. - В дежурной части зарегистрируют...
   - Непременно, - кивнул Петр. - Спасибо.
   - Да не за что...
   Петр еще раз кивнул ему и направился  прочь,  обогнув  табунок  зевак,  в
некотором отдалении живо комментировавший происшедшее. Насколько ему удалось
расслышать, среди них, оказывается,  нашлась  парочка  индивидуумов,  своими
глазами зривших, как двое верзил с чулками на головах напали на "во-он  того
бизнесмена" и отобрали у него доллары и золотишко. Вот и прекрасно. Так даже
лучше. Чем больше будет слухов-пересудов, тем глаже пройдет...
   Оглядев себя, он снял пиджак, свернул его подкладкой наружу,  повесил  на
сгиб  руки.  Брюки   почти   не   запачканы,   так   что   вид,   в   общем,
добропорядочный...
   Высмотрев свободную скамеечку, направился к ней,  превозмогая  остаточное
жжение в глотке и резь в  глазах,  посидел  пару  минут.  Достал  мобильник,
набрал Пашкин номер.
   - Да.
   - Это я, - сказал Петр. - Савельев Павел Иваныч...
   - Узнал, конечно... Что стряслось?
   - Вот именно, что стряслось, - сказал Петр. - Ты мне  нужен  сию  минуту.
Немедленно. Ну, не совсем сию минуту...
   - Что случилось? - выпалил Пашка.
   - Жив-здоров и организм цел, - сказал Петр. - Прямой опасности нет ни для
жизни, ни для  здоровья.  Но  пять  минут  назад  со  мной  произошло  нечто
интересное... Не по телефону. Я к тебе  немедленно  должен  приехать.  Адрес
назови, я ж не помню, меня к  тебе  Фомич  привозил,  а  я  города  не  знаю
совершенно...
   - Так, так... - судя по тону, Пашка пытался  лихорадочно  продумать  план
действий. - Ты где сейчас?
   - Минутку... Улица называется "Кутеванова". Тут поблизости  -  дом  сорок
семь.
   - Как тебя туда занесло?
   - Потом объясню. Говори, как до тебя доехать.
   - Так... Деньги при  тебе?  Отлично.  Лови  тачку,  езжай  на  Апрельских
Тезисов. Это от тебя минутах в десяти езды. Дом семь,  квартира  семнадцать.
Запомнил? Валяй!
   ...На улицу Апрельских Тезисов разбитной дедок в  потрепанной  "четверке"
доставил его даже быстрее расчетного времени - минут за пять. Улица,  полное
впечатление, была одним махом, на  всю  немаленькую  длину  возведена  в  те
времена, когда кибернетика уже перестала числиться буржуазной лженаукой,  но
кукуруза оставалась царицей полей, в том числе и за Полярным кругом. Двойная
шеренга  однотипных  серопанельных  пятиэтажек,  кое-где  для   аскетической
красоты разбавленных пятиэтажками из бурого кирпича.
   Указанный Пашкой дом  поражал  вовсе  уж  пошлой  для  хрущевских  времен
роскошью - во дворе имелся фонтан, разумеется,  давненько  бездействовавший.
Облупивщаяся серая чаша, окруженная полудюжиной неких фигур, уже  совершенно
неопознаваемых, непонятно  было  даже,  кого  они  согласно  первоначальному
замыслу  изображали  -  пионеров-героев,  сказочное  зверье  или  строителей
коммунизма. Сразу становилось ясно, что на них не один десяток лет пробовали
силушку сменяющие друг друга поколения юной шпаны.
   Взбежав на второй этаж, он  нажал  кнопку  древнего  звонка.  В  квартире
тягуче задребезжало.
   - Кто?
   - Пал Иваныч, - сказал Петр.
   Пашка приоткрыл дверь и тут же отступил:
   - Заходи быстрее, а то узрит еще кто-нибудь меня в таком виде,  разговоры
пойдут...
   В комнатке  были  плотно  задернуты  занавески.  Как  и  в  прошлый  раз,
брательничек Пашка, козел дешевый, был  замотан  чистыми  бинтами  так,  что
человек-невидимка и в подметки ему не годился. Однако день за шторами  стоял
жаркий, невыносимо солнечный, и  света  в  комнату  пробивалось  достаточно,
чтобы Петр вскоре же рассмотрел главное: бинты определенно намотаны  наспех,
в жуткой прямо-таки спешке, никого не оказалось рядом, чтобы помочь. В одном
месте, под левым ухом, виднелся достаточно обширный участок кожи -  гладкой,
здоровой, ничуточки не поврежденной. "За идиота меня  держит  братишечка,  -
подумал Петр с неприязнью. - Ободранная об асфальт физиономия за  это  время
давно зарубцевалась бы,  покрылась  корочкой,  не  было  бы  нужды  в  такой
повязке. Значит, очередная догадка чертовски похожа на правду".
   Он рухнул в кресло, шумно выдохнул, помотал головой:
   - Выпить найдется? Нервы...
   - Чем это от тебя несет? -  Пашка  приблизил  лицо,  отпрянул  -  видимо,
въевшийся в пиджак газ еще не выветрился полностью, ударил по носоглотке.  -
Химия какая-то...
   - Вот то-то и оно, - сказал Петр с горькой иронией, одним глотком  осушив
протянутый бокал с коньяком. - По-ученому это называется - газовая атака.  Я
и не знаю, как сказать... Виноват, конечно, но ты и сам чего-то  недоучел...
Нужно было мне дать  кого-то  в  сопровождающие...  -  Он  сделал  вид,  что
собрался, наконец, с  духом.  -  Короче,  Паша,  провалил  я  твое  задание.
Вытряхнули меня из "уазика" и, самое паршивое, непонятно кто...
   - Что-о?! - прямо-таки взвыл Пашка.
   - Все твои инструкции я выполнил в точности, как и просил  Фомич.  Поехал
на стоянку, забрал "уазик", приехал в условленное место, угол  Кутеванова  и
Западной. Заглушил мотор, вылез, встал возле машины...
   - Инструкции? Фомич? - лепетнул Пашка в полной растерянности.
   - Все выполнил в точности, Паша! -  ударил  себя  в  грудь  Петр.  -  Все
сделал, как он просил...
   - Погоди-погоди! Дай я соображу... Все-таки голова у  Пашки  работала  не
хуже ЭВМ. Он, конечно, не хотел признаваться,  что  о  "своих"  инструкциях,
якобы переданных через Фомича, слышит впервые в жизни. Что впервые слышит  о
каких бы то ни было перемещениях "уазика". И, конечно же, сейчас  подыскивал
подходящую формулировку...
   Дабы облегчить ему задачу, Петр встал  и  налил  себе  еще,  потом  долго
закуривал.
   - Погоди, - сказал Пашка жестко, зло. -  Значит,  вытряхнули  из  машины?
Расскажи с самого начала, как можно подробнее, чтобы я  на  ходу  попробовал
просчитать...
   - Изволь, - вздохнул Петр. - Фомич пришел сразу, едва я приехал на фирму.
Передал от твоего имени, чтобы я отправлялся  на  стоянку,  забрал  "уазик",
приехал на угол Кутеванова и Западной, свернул во дворик в  том  месте,  где
Кутеванова - нечетная. Потом следовало заглушить мотор, вылезти из машины  и
ждать, когда подойдет человек и скажет: "Меня прислал мирный грек". Тогда  я
должен отдать ему ключи и отправляться ко всем чертям, забыв и о машине, и о
нем...
   - Как ты вышел из здания незамеченным?
   - Через "подземку", - сказал Петр. - Как он и велел. Он  мне  назвал  код
замка: девять-семь-девять-семь-шесть-один-ноль-один. Показал, где нужно было
нажимать, и со стороны подземного хода, и со стороны  квартиры.  Со  стороны
хода нужно...
   - Ладно, такие подробности опускаем... Дальше.
   - Ну вот... Я без проблем выбрался из квартиры, поймал тачку и поехал  на
стоянку. Чавэлы машину отдали без вопросов, как и было  оговорено  с  Бацой.
Ну, сначала я немного поплутал -  ведь  не  знаю  города  совершенно,  карту
купил, да и Фомич рисовал планы, но это на бумаге все красиво, а  на  натуре
не  сразу  и  поймешь...  Поплутал,  короче.  Один  раз  чуть  гаишники   не
тормознули. Потом пошло полегче, нашел дворик, заехал туда  и  встал.  Стою,
курю... Мотор заглушен, как и наказывали. И тут, без всяких преамбул,  сзади
ка-ак звезданут по башке... Над ухом...
   - Над которым?
   - Справа.
   - Покажи-ка...
   - Эй! - Петр непритворно взвыл. - Что ж ты руками лезешь? И так больно...
   - Ладно, ладно, я осторожненько...
   - Руками, говорю, не трогай, м-мать!
   - Ладно... - пробормотал Пашка, осматривая его голову.
   В этом плане все было в порядке.  Петр  сам  себя  шарахнул  как  следует
куском резины перед тем, как получить легонький душ из  газового  баллона  -
вскользь, но сильно, чтобы  и  желвак  вспух  моментально,  и  кожу  малость
содрало...
   - Точно... подсохло уже, не бойся. - Пашка выскочил в соседнюю комнату  и
вернулся с автомобильной аптечкой.  -  Не  дергай  башкой,  я  сейчас  йодом
помажу...
   Почему-то именно эта родственная забота - надо же, рвется  йодом  смазать
будущего покойника, самим же и записанного в трупы! - взъярила Петра  больше
всего, но он сдержался, конечно. Его легонькое  шипенье  сквозь  зубы  легко
мотивировалось жжением от йода.
   - Порядок, - сказал Пашка. - Пустяки, только кожа содрана...
   - Ну вот... А потом меня обдали какой-то гадостью  типа  "черемухи".  Сам
представляешь состояньице. Даже не  знаю,  сколько  я  там  валялся,  думал,
наизнанку вывернет. Пиджак я кое-как отчистил, да все равно,  сам  видишь  -
полдвора им вытер, пока корячился...
   - И тот уехал в "уазике"?
   - Пашенька, ты удивительно догадлив, - сказал Петр с горькой  иронией.  -
Ключи он у меня, я теперь  анализирую,  выхватил  первым  делом.  Прыгнул  в
машину и дал по газам. Главное, я рожи не видел, не знаю даже, один был  или
несколько. Что ж ты так лопухнулся... Я виноват, конечно, но и  ты  хорош...
Хоть бы Фомича со мной отправил или кого-то из охраны...
   - Та-ак... - тихо произнес Пашка. - Сюрпризы...
   Из-за бинтов Петр, разумеется, не мог видеть его лица - но глаза источали
холодную, лютую ненависть, не сулившую ничего хорошего бедолаге  Фомичу,  ни
сном, ни духом ни о чем не подозревавшему, ни в чем таком не замешанному...
   Пашка глянул на часы. Казалось, заторопился:
   - Да, огорчил ты меня...
   - Да виноват я, конечно, - сказал Петр с видом искреннего раскаяния. - Но
и ты, братан, хорош. Как вообще такое могло вдруг случиться?
   - Цепочка, - сказал Пашка. - Точнее, слабое звено в  таковой.  Кто-то  из
участников оказался сукою, и очень скоро мы  его  вычислим...  Да  ладно,  -
великодушно похлопал он Петра по плечу. -  Вовсе  ты  не  виноват.  Никто  и
предвидеть не  мог.  Среди  тех,  кого  считаешь  самыми  надежными,  всегда
паршивая овца отыщется...
   И снова покосился на часы, стараясь проделать это понезаметнее. Петр, чьи
чувства были обострены, как у шажками плетущегося по  минному  полю  сапера,
подумал, что, похоже, понимает  причины  этой  суетливости,  вдруг  обуявшей
братца. Уж не  Елагин  ли  должен  вскорости  подойти?  Трудновато  было  бы
объяснить, почему Митя, на  коего  Пашка  вроде  бы  обязан  рассердиться  и
какое-то  время  подержать  вдали  отдел,  преспокойно  шляется  по  явочным
квартирам "мирного грека" с видом посвященного во многие секреты...
   - Я у тебя посижу немного? - простецким тоном  заявил  Петр.  -  От  всех
переживаний ноги не ходят...
   - Да видишь ли... Короче, Петруччио, ко мне сейчас должны прийти,  негоже
вам сталкиваться... На ногах-то держишься? И деньги есть? Отлично...  Хватай
тачку  и  возвращайся  на  фирму.  Дорогу  знаешь,  "подземкой"  без  хлопот
пройдешь.
   - А Фомичу что сказать?
   -  Фомичу?  Фомичу  ничего  не  говори.  Понял?  Ни  словечка.  Кивни   с
многозначительным видом - и не вступай  в  разговоры.  Запрись  в  кабинете,
чтобы не влез, Жанку, что ли, разложи... Я с ним  сам  обкручу...  возникшие
сложности. - Он глянул на часы. - Петя...
   - Да бегу, бегу, - сказал Петр. - Значит, я ни  при  чем?  Вообще-то,  из
моего миллиона, раз такое дело, можешь отстегнуть половину за промашку...
   - Ладно, ладно, не твоя это  промашка,  -  успокоил  Пашка,  чуть  ли  не
подталкивая его к двери. - Ничего я с тебя не буду состегивать,  не  виноват
ты ни в чем... Фомичу - ни слова, понял?
   Сказавшись на улице, Петр и не подумал искать машину. Окна хазы  во  двор
не выходили, так что задача облегчалась... После недолгих озираний он  нашел
подходящее местечко в  зарослях  давно  одичавшей  сирени  (явно  высаженной
некогда  в  виде  геометрических  фигур),  откуда  прекрасно  просматривался
подъезд.
   Буквально через пару минут у подъезда плавно притормозил синий  "Крузер",
и из него браво выпрыгнул Митенька Елагин собственной персоной.
   Вошел в дом, на ходу подняв над правым плечом руку с брелоком  -  включил
сигнализацию с шиком, не глядя.
   Делать здесь больше было  нечего.  Петр,  нехорошо  усмехнувшись,  обошел
дебри сирени и направился ловить тачку. Кажется, все прошло гладко...
   Как легко догадаться, Фомич не передавал ему никаких поручений от  Пашки.
Просто-напросто Петр (и  в  самом  деле  покинув  здание  "Дюрандаля"  через
подземный ход) преспокойно забрал "уазик" со стоянки и перегнал  на  другую,
километрах в двух, мельком  виденную  им  из  окна  "мерса".  Ну,  а  потом,
созвонившись с Наденькой, отправился на угол Кутеванова и Западной...
   Проглотят как миленькие, что Елагин,  что  Пашка,  классическая  ситуация
дележа  клада,  неисчислимое  множество  раз  описанная  в   приключенческих
романах, когда каждому мерещится, что остальные вот-вот его  прирежут  (что,
между прочим, порой недалеко от истины). Когда все  смотрят  друг  на  друга
волками, держа украдкой руки на  пистолетах  и  ножах,  когда  запах  золота
дурманит беспутные головы и достаточно легонько толчка, чтобы все обрушилось
в кровавую неразбериху....
   Проглотят. И примутся за Фомича. Каковой еще не  менее  часа  просидит  в
областной администрации, так что у Петра  будет  достаточно  времени,  чтобы
упасть на хвост. Не любит Фомич отчего-то таскать с собой  мобильник,  Пашка
будет ему названивать в "Дюрандаль",  а  такие  звонки  отследить  нетрудно.
Фомич сегодня в том самом костюме,  с  микрофончиком,  так  что  все  должно
пройти гладко.
   Пусть перецапаются, и качественно. Внести разлад  в  ряды  противника  на
столь важном этапе - уже кое-что. Жаль, не нашлось  "крючка"  на  Елагина...
или подумать и над этим на досуге? Нет, похоже, поздненько. Ладно, хватит  и
одного Фомича. Что характерно, никакой к нему жалости  -  а  ведь  ремни  из
спины резать начнут, декаденты...
   - Павел Иваныч, что случилось? -  вытаращила  глазенки  Жанна,  когда  он
вошел в приемную.
   - Полез доставать папку  с  верхней  полки,  тут  стул  и  подломился,  -
безмятежно сказал Петр. -  Пылищи  там  горы,  извазюкался  весь...  Почисть
пиджак, ладно?
   - Конечно. Павел Иваныч, а как бы хоть  одним  глазком  глянуть  на  этот
спецотдел загадочный?
   Столько про него сплетничают...
   - А ты не слышала, что случилось с супругой Синей Бороды, когда она одним
глазком глянула в запретную комнату?
   - Не-ет... Это что, из Стивена Кинга?
   - Почти, - сказал Петр. - Почисть пиджак, лапа, а я пока бумаги посмотрю.
Никого не принимаю, и Фомича в том числе, ясно?

   Глава четвертая
   СУЕТА ВОКРУГ БОЛИВАРА
   Вскоре ему пришло в  голову,  что  диспозиция,  пожалуй  что,  не  вполне
продумана. Следовало  заранее  обеспечить  себе  полную  свободу  маневра  -
возможны неожиданности... И  он,  сообщив  Жанне,  что  собирается  с  часок
посекретничать с Земцовым, перебрался  в  "спецотдел".  Включил  транзистор.
Судя по шумам, обычным городским, прерывавшимся краткими репликами, Фомич  в
данный момент передвигался в автомобиле, демократически общаясь  с  шофером.
Где они находятся, понять из ленивой беседы было решительно  невозможно,  но
уже через пару  минут  смолк  мотор,  хлопнула  дверца,  застучали  шаги  по
ступенькам. И вдруг, совершенно неожиданно - энергичный молодой голос:
   - Господин Косарев, вас уже полчаса разыскивает какой-то Костас  по  всем
мыслимым телефонам...
   Охранник на проходной, узнал Петр. Ну что ж, нервничают голубчики...
   - Дай-ка мобильник,  -  послышался  голос  Фомича.  Запищали  клавиши.  -
Косарев это. Ага. А что случилось? Ну я еду,  попозже...  ну  понял,  ага...
Володя, если меня будут искать - я поработаю в спецотделе. Не менее часа.
   Петр проворно вскочил и кинулся в  подземный  ход,  не  дожидаясь,  когда
Фомич распахнет дверь.  Опередил,  конечно,  сидел  в  своей  конспиративной
"девятке", когда лысый выскочил из подъезда.
   На  сей  раз  Фомич,  олицетворение  осторожности,   не   особенно-то   и
проверялся. Гнал  что  есть  мочи,  временами  откровенно  забывая,  что  он
восседает за  рулем  "Запорожца",  коему  по  рангу  не  положены  кое-какие
нахальные маневры. Петр даже забеспокоился чуточку - не влетел бы сгоряча  в
крутую иномарку, не начистили бы чайник, сорвав тем самым задумку...
   Обошлось.  Фомич  счастливым  образом  выпутывался  из  мелких   дорожных
неприятностей,  не  подозревая,  что  на  всех  парах  и  парусах  спешит  к
неприятности крупной... Ехал он вовсе не в сторону Апрельских  Тезисов  -  в
противоположный конец города, где Петр прежде не бывал,  однако  более-менее
справлялся с обязанностями незаметного хвоста.
   Места были окраинные и неприглядные - ни деревца, ни современных  зданий.
Асфальт  в  выбоинах,  песок,  слегка  присыпанные  гравием  улочки,  сплошь
застроенные частными домишками. Потом,  правда,  потянулись  пятиэтажки,  но
какие-то  особенно  обтерханные,  судя  по  отсутствию  балконов  на  доброй
половине, либо действующие общаги, либо  бывшие.  Местный  Шанхай,  тутошняя
Нахаловка. Слишком  много  пьяных,  слишком  много  расхристанных  личностей
обоего пола, бродят подозрительные юнцы с мутными глазами и  плавно-ломаными
движениями наркоманов, стаи бродячих собак шляются прямо по проезжей  части,
гавкая на редкие машины. Уютный уголок. Здесь не то что Фомича -  президента
Клинтона можно резать ржавым перочинным ножиком посреди улицы,  никто  и  не
почешется, разве что карманы потом обчистят...
   "Запорожец" свернул во двор; с  хрустом  раздавив  левым  колесом  пустой
пластиковый баллон из-под пива. Вовсе не обязательно было висеть у  него  на
хвосте в буквальном смысле, и Петр проехал чуть дальше, во  двор  следующего
за  бурой  пятиэтажкой  дома,  деревянного,  двухэтажного,   с   побеленными
туалетами во дворе.  Остановил  машину  возле  синего  "ЗИЛ-130",  стоявшего
здесь, сразу ясно, уже не первый год - с грузовика  сняли  все  мало-мальски
потребное в хозяйстве,  от  фар  до  стекол,  уперли  левое  заднее  колесо,
покрышки на трех уцелевших спущены столь давно, что  прямо-таки  срослись  с
грязным растрескавшимся асфальтом.
   Двор был пуст. Появились, правда, двое засаленных мужичков, искавших, где
бы оприходовать пару бутылок сквернейшего вина, но,  покосившись  на  Петра,
шустренько смотались со двора, оба были настолько бичеваты, что им  и  чисто
вымытая простенькая "девятка" казалась чрезмерно уж господским лимузином...
   Транзистор ожил.
   - Кого мы видим!  -  с  неподдельным  энтузиазмом  воскликнул  Елагин.  -
Господин Косарев собственной персоной! А  мы  уж  тут  все  жданки  съели...
Проходите, ваше степенство, сейчас подыщем  вам  стульчик  без  тараканов  и
гвоздей...
   - Привет, Митя, - суховато ответил Фомич. - Здравствуйте, Павел Иванович.
Что за срочные дела?
   Он держался  совершенно  спокойно  -  что  было  вполне  естественно  для
человека, ни сном, ни духом не ведавшего, что он подставлен и  будет  сейчас
обвинен в том, чего не совершал...
   - Ну, не то чтобы срочные, - послышался вкрадчивый Пашкин голос, - однако
интересные, оч-чень завлекательные...
   - Детективные дела, - хохотнул Елагин. - Босс, вы обратили  внимание,  до
чего этот выблядок спокоен? Прямо-таки тень отца Гамлета...
   - Каменный гость, - поддержал Пашка. - Штирлиц на допросе...
   - Слушайте, я не вполне понимаю, что происходит. - Судя по голосу,  Фомич
вертел головой - видимо, они зашли с двух сторон. - Полное впечатление,  что
вы оба изрядно выпили, но что-то нет запашка...
   - Будет сейчас запашок, - пообещал Елагин многозначительно. - Когда ты  у
меня обсерешься...
   - Павел Иванович! - не выдержал Косарев.
   -  Митенька,  -  мягко  произнес  Пашка.  -  Поясните,  друг  мой,  этому
нехорошему человеку, редиске этой, что мы оба крайне возмущены...
   Елагин протянул:
   - Как писал классик, она схватила ему за рукав и  неоднократно  спросила,
куда ты девал деньги...
   Х-хэсь!!!
   Судя по звуку, удар был качественный. Треск стула,  шум  падающего  тела,
изумленный возглас, похожий на заячий писк, И тут же в две глотки взревели:
   - Деньги где, пидер?
   - Где "уазик"? - шум несомненного пинка. - С-сука, потроха выну!
   - Деньги где?!
   - Не лупай глазками, тварь! Деньги где? Это продолжалось несколько  минут
- возня, азартные пинки, жалкий писк ничего не понимающего Фомича,  рявканье
и угрозы, половины которых хватило бы  любому  нормальному  человеку,  чтобы
позорным образом описаться.
   Потом они то ли утомились, то ли решили,  что  предварительная  обработка
завершена. Слышалось тяжелое дыхание, стоны ушибленного. С шумом  придвинули
стул.
   - Дай сигаретку, Митя. Спасибо... Фомич, подними  харю.  Больше  бить  не
будем... пока. Знаешь, у меня ни слов, ни эмоций не хватает,  чтобы  описать
твою наглость. Ты на что, собственно говоря, рассчитывал? Честное слово,  не
пойму... Дураку было ясно, что следы моментально приведут к тебе.
   - Да о чем вы? - взвыл  Фомич  тоном  невинной  девушки,  оказавшейся  на
необитаемом острове в  компании  дюжины  сексуальных  маньяков.  -  Вы  что,
рехнулись оба?
   - Клиент хамит...
   - Митя, стоп! - распорядился Пашка. -  Погоди...  Фомич,  я  о  тебе  был
лучшего мнения... Ты бы хоть легенду какую-то приготовил  заранее,  что  ли,
ложный след...
   - Павел Иванович, объясните, наконец, в чем дело!!!
   - В "уазике", - сказал Пашка. -  Из  которого  пару  часов  назад  нашего
манекена вытряхнули, обдав предварительно "черемухой". В  том  самом  месте,
куда ты его якобы от моего имени просил приехать,  сука  такая.  Ты  на  что
рассчитывал?
   - Я?! - как и  следовало  ожидать,  возопил  Фомич,  уязвленный  в  самое
сердце. - Я?
   - Ну не я же, Фомич...
   - Обратите внимание, босс,  -  вмешался  Елагин.  -  На  манекена  напали
аккурат в том самом месте, где он якобы оторвался от  Фомича,  по  недавнему
заявлению  последнего.  Вам  не  кажется,   что   совпадение   чересчур   уж
многозначительное? Загодя почву готовил, козел?
   - А ведь похоже, Митя, - сказал Пашка. - Похоже...
   - Подождите! - вскричал Фомич. - Объясните толком...
   - Объясним, - ледяным тоном сказал Пашка. - Собственно, объяснили уже. Ты
передал манекену от моего имени, что я прошу перегнать "уазик" с деньгами на
угол Кутеванова и Западной и передать там неизвестному, который скажет некий
пароль... Манекен поехал. Только неизвестный вместо пароля дал ему по башке,
прыснул газом и, пока тот блевал в пыли, угнал "уазик". Одного я  не  пойму,
Фомич: зачем газом-то прыскать понадобилось? Коли уж он поверил, и так отдал
бы машину...
   - Для вящей надежности, надо полагать, - сказал Елагин.
   - Да нет, мне думается,  -  сказал  Пашка.  -  Видимо,  тут  где-то  была
недоработочка, видимо, манекен  наш  мог  узнать  посланца.  Фомич  об  этом
сначала не подумал, а потом спохватился...
   "Прекрасно, - подумал Петр. - Начали активно дополнять дезу  собственными
догадками. Значит, приняли ее полностью, заглотнули".
   - Точно! - восхищенно охнул Елагин. -  Мог  узнать!  Значит,  раньше  его
видел наш манекенчик, и достаточно часто... Кто-то с фирмы, а? Кто  с  тобой
работает, Фомич? И вообще, ты сам на себя работаешь или кто-то надоумил?
   - Вы с ума сошли, оба? Ничего я ему не говорил, никуда не посылал...
   - Митя, поделись добытой информацией...
   - Дело в следующем, - сказал Елагин.  -  "Уазика"  на  цыганской  стоянке
действительно нет. На Кутеванова и в самом деле поднимали два часа  назад  с
земли опрысканного грязью  мужичка,  которого  якобы  двое  щенков  освежили
газом, чтобы грабануть бумажник...
   - Вот видите! При чем тут я?! Двое щенков...
   - Фомич, ты глупеешь на  глазах,  -  хохотнул  Пашка.  -  А  вот  манекен
сохранил  кое-какие  остатки  хитрости,  хоть  и  дурак  дураком.  Что   он,
по-твоему, должен был поведать мирным горожанам и участковому?  Что  у  него
увели машину, в которой лежало триста  кило  американских  денег?  Сообразил
придумать насчет юных налетчиков и вульгарного бумажника... Не дурак. А ты -
дурак законченный. От жадности потерял всякое соображение. Ни ложного следа,
ни убедительных отговорок...  Будь  ты  поумнее,  позаботился  бы  о  ложных
следах. Будь порешительнее - дал  бы  команду  пристукнуть  его  к  чертовой
матери. А ты... Как был дешевым советским снабженцем, так им и остался.
   - Павел Иванович, честное слово...
   - Митя!
   Звук удара. Оханье. Пашка невозмутимо продолжал:
   - Не произноси при мне, козел, "честное слово". Договорились?  И  вообще,
хватит толочь воду в ступе. Либо ты честно выкладываешь, куда дел  деньги  и
кто с тобой  был  в  игре,  либо  сейчас  начнется  такое,  о  чем  ты  и  в
документальных книжках про гестапо не прочтешь. Рот, конечно, заткнем, да  и
услышит кто-нибудь - не велика беда. В этих бараках по три белых горячки  на
день случается, не считая бытовых драк. Народ тут простой, бесхитростный, на
вопли за стеной особого внимания не обращает, в чужие дела  не  лезет,  а  в
милицию звонить не приучен сызмальства...
   - Яйца ведь отрежу,  сука,  -  грозно  пообещал  Елагин.  -  В  несколько
приемов.
   - Ребята... господа... товарищи... - лепетал Фомич. - Чем угодно клянусь,
это какой-то поклеп...
   - И кто ж его на тебя возвел?
   - Он...
   - Манекен?
   - Вот именно...  Я  раньше  не  рассказывал...  Он  шутил,  говорил,  что
шарахнет по голове и угонит "уазик"...
   - Вздор, - заключил Елагин. - Если бы собирался, не стал бы  с  тобой  на
эту тему шутить, это азбука... Кто шутит - не собирается, а кто собирается -
не шутит...
   - Возможно, сначала он и не собирался, а потом-то решил всерьез...
   - И подставил тебя, невинное наше дитятко?
   - Конечно!
   - И сам себя газом облил?
   - Почему бы и нет?
   - И раздвоился? Один он лежал и блевал, а второй он угнал машину?! Фомич,
ты сам-то хоть чувствуешь, какую чушь несешь?  Ну,  поразмысли  спокойненько
над всем, что только что болтал...
   - Почему бы и нет? - повторил Фомич.
   - Почему? - спокойно сказал Пашка. - Я тебе сейчас  объясню,  почему  то,
что говорит манекен, представляется  крайне  убедительным,  а  вот  то,  что
несешь ты - бредом собачьим. Наш манекен не мог все это провернуть  даже  не
потому, что перед нами - туповатый отставной офицеришка, штабная  крыса.  Не
мог он спереть деньги по другой, гораздо более  весомой  причине.  Он  здесь
чужой.  Я  все  тщательно  перепроверил,  прежде  чем  запускать   операцию.
Последний раз он был в Шантарске одиннадцать лет назад, и то  -  пару  дней.
Знакомых у него здесь нет и не было совершенно, если  не  считать  меня.  Он
чужой, он не отсюда. Для него это - абсолютно  чужой  город.  Это  раз.  Все
наблюдения за ним, пока он исполнял роль меня, свидетельствуют, что он ни  о
чем не подозревает до сих пор. Не знает, какая ему роль отводится,  чем  все
кончится. Это два. Он все это  время  был  на  глазах.  Новых  знакомств  не
заводил, ни с кем левым не  встречался.  Жил  чужаком.  Это  три.  Хорошо...
Предположим, ему и в самом деле помутила разум сумма.  И  наш  болван  решил
захапать денежки. Но объясни ты мне, каким чудом ему удалось все провернуть?
Кто ему дал код замка в "спецотделе"? Как он ухитрился,  будучи  на  глазах,
найти себе помощника?  Где  с  ним  встречался?  Когда  договаривались?  Где
"уазик"? Он был под колпаком...
   - Не всегда...
   - Почти всегда. Достаточно плотно, чтобы знать  о  всех  его  встречах  и
передвижениях. Я лично не могу найти щелочки... А ты, Мить?
   - Аналогично, Павел Иванович.
   -  Подождите!  -  взвыл  Фомич.  -  Код  замка  он  мог   просто-напросто
подсмотреть и запомнить...
   - Возможно. Ну и что? Это-то как раз не самое важное...  Где  он  отыскал
сообщника, я тебя спрашиваю? Когда он успел все провернуть и  как?  Ну,  дай
мне хотя бы намек на версию... Что молчишь, тварь?
   - Кстати, там, на углу Кутеванова-Западной,  как  раз  живет  Марушкин...
Жил, то есть...
   - Фомич... - брезгливо  протянул  Пашка.  -  Ты  уже  несешь  откровенную
шизу... По-твоему, покойный Марушкин ему помогал машину спрятать?
   - Я не это имел в виду... Когда он от меня оторвался... Именно  там,  где
жил Марушкин... Это зацепка...
   - Это не зацепка, а неумелый звиздеж, проистекающий  из  твоей  глупости,
падло, - отрезал Пашка. - Никогда он от тебя не отрывался - с чего бы вдруг?
Это ты, сукин кот, пытался какую-то легенду придумать, но не довел  до  ума,
запутался...
   "Отлично, - констатировал Петр. - Нужная степень обмана врага достигнута:
истину они считают ложью, а ко лжи относятся, как к истине. Версия их ведет.
Начав ее логически дополнять, влипли окончательно. Как  и  с  шизофрениками:
сумасшедший допускает одну-единственную неверную исходную посылку. Зато все,
что вокруг нее в больном мозгу наворочено, как раз безукоризненно логично  и
где-то даже убедительно... Правда, эта логика  и  убедительность  отнюдь  не
делают шиза здоровым, а его россказни - истиной".
   - В общем,  так,  Фомич,  -  сказал  Пашка.  -  Ты  мужик  взрослый,  сам
понимаешь, что говорить на эту увлекательную тему  можно  до  бесконечности,
вот  только  жаль  времени.  Получилась  классическая  ситуация,  у  вас   с
манекеном, я имею в виду, - его  слово  против  твоего  слова,  и  наоборот.
Однако то, что я слышал от него, - очень логично и убедительно. А то, что ты
нам тут проблеял... Ну совершенно не вызывает доверия,  уж  извини.  Короче,
так: или ты все расскажешь подробно и честно,  или  в  самом  деле  придется
малость погладить бритвой по яйцам. Ну?
   - Понял! - торжествующе  возгласил  Фомич.  -  Наконец-то  дошло!  Хотели
вывести меня из дела, а? Я вам теперь не  нужен?  Когда  сделал  свою  часть
работы? Теперь можно и не делиться? Вот и придумали насчет "уазика"?
   Ровным, даже скучающим тоном Пашка произнес:
   - Митрий, друг мой, клиент по-хорошему не понимает. Не бросить ли нам эти
бесполезные дрязги и не приступить ли к активному следствию?
   - С превеликой охотой, босс... с-сука...
   В комнате определенно что-то произошло. Воцарилась  полная  тишина.  Петр
решил было, что с микрофоном что-то случилось, но тут же расслышал  тяжелое,
напряженное дыхание, скрип отодвинутого стула, шаги.
   - Стойте на месте, - раздался звенящий от напряжения голос Фомича. - Я  с
вами не шучу, подонки...
   - Фомич, - с наигранной бодростью произнес Елагин. - Брось  дуру,  Фомич,
ты же с ней обращаться не умеешь, она ж у  тебя  и  вовсе  незаряженная,  на
предохранителе стоит... Положи волыну, может, и обойдется...
   - Заряжен, Митенька, заряжен, - саркастически  отозвался  Фомич.  -  И  с
предохранителя снят, тут ты ошибся. И патрончик  в  стволе.  Не  скажу,  что
стреляю, как ковбой, да в такой клетушке по вам промахнуться будет трудно...
Стойте спокойно, вы меня сами загнали в ситуацию, когда терять нечего...
   - С-сука... - это прозвучало тихо и глухо, так что Петр не понял, кто  из
двоих говорил.
   - Ну что ты, Митенька? Просто  предусмотрительный  человек.  Кто  бы  мог
подумать на скромного бюрократа? Я, Митя, даже две недели в платный  тир  на
Робеспьера ходил... Азы освоил... Стой, говорю!
   - Фомич, а Фомич! У тебя ж глушителя нет, шуму будет, если нажмешь...
   - Митенька, Павел Иванович объяснял про здешние  вольные  нравы...  Стой,
выстрелю! Оба - по два шага назад...
   - Я ж из тебя котлет наверчу, тварь лысая...
   - Авось обойдется... - новым,  решительным  голосом  отозвался  Фомич.  -
Нехорошо, Павел
   Иванович. Я вам верил, столько лет бок о бок... А вы и  меня  в  издержки
производства списать решили? Я ж сказал - на два шага назад, оба...
   - Фомич, - заговорил вдруг Пашка. - Ты постарайся понять меня  правильно.
Так уж сплелась вокруг тебя информация... да не дави ты на курок, и в  самом
деле выстрелит! Нет у меня  оружия,  ты  видишь?  А  Митя  стоит  совершенно
спокойно и у него тоже ничего нет... Подожди,  поговорим  ладком...  видишь,
все нормально, никто на  тебя  не  бросается,  давай  перекурим,  побеседуем
спокойно...
   Короткий непонятный шум, грохот стула. Сильный хлопок, резкий  и  гулкий,
словно умело откупорили бутылку  шампанского.  Нечто  вроде  возни.  И  стук
упавшего тела.
   - Ну, босс... - после долгого молчания хмыкнул Елагин. - Снимаю шляпу. Не
кабинетный деятель вы у нас, чего там... Атаман впереди на лихом  коне...  А
ведь сдох...
   - Не было другого выхода, - зло бросил Пашка. - Он бы ушел.
   - Это точно... Как два пальца - ушел бы... Надо  же,  какая  прыть  перед
лицом смерти прорезалась...
   "Что они с ним сделали? - ломал тем временем голову Петр. -  Пристрелили,
конечно, но как им удалось? Он бы ни за что не дал кому-то  из  них  достать
оружие... В чем тут фокус?"
   - Так, - отрывисто сказал Пашка. - Плакать некогда, да и не к  чему.  Где
деньги, уже не узнаем. Что поделать... В конце-то концов, эти  денежки  были
не более чем случайным калымом до кучи... Возьми в кухне ацетон, протри  тут
все на предмет пальчиков. Концы к нам по поводу квартиры не потянутся?
   - Абсолютно исключено. Я этому алкашу  ни  документов  не  показывал,  ни
бумаг, ничего не подписывали... Если он вообще живой, а не сдох в деревне от
стеклореза... Никаких ниточек, - его голос на некоторое время  отдалился.  -
Где бутылка? Ага... Босс, вы и в самом  деле  думаете,  что  за  ним  кто-то
стоял? Не Мехоношин ли? Покойник был из тех, кто всю  жизнь  на  два  фронта
работает. Не уличен, правда, но...
   - Да что тут языком молоть? - в сердцах прикрикнул Пашка.  -  При  полном
отсутствии информации и  наличии  покойника?  Протри  все  в  темпе,  только
аккуратно, и сматываемся...
   - А его как замотивируем?
   -  А  никак,  -  бросил  Пашка.  -  Самое  простое  -  предоставить   все
естественному течению событий. Нынче  жара  стоит,  когда  завоняет  -  даже
здешние павианы обеспокоятся и заявят. Наверняка решат, что  покойный  снова
пошел по малолетним поблядушкам, да плохо выбрал район, вот  и  напоролся...
Придется потом подтвердить со скорбным  видом,  что  покойный  был  морально
неустойчив... а впрочем, ничего уже нам не  требуется  подтверждать.  Потому
что нас, как таковых, уже не будет... Шевелись!
   Минут через десять Петр увидел в зеркальце заднего вида, как из  подъезда
вышли двое. Одним оказался Елагин, а вот второго, темноволосого,  с  длинным
лицом и кавказским ястребиным носом, Петр видел впервые  в  жизни.  "Что  за
черт, - подумал он озадаченно, - их же там было только двое, где Пашка?!"
   И тут до него дошло. Еще одна мозаика сложилась  до  последнего  кусочка.
Все стало понятно: небрежно намотанные бинты, полумрак,  неуловимо  знакомая
походка темноволосого...
   Это  и  был  Пашка.  И  никакого  пьяного  падения  мордой  на   асфальт.
Пластическая операция где-то далеко отсюда,  у  хорошего,  надежного  врача,
который, подобно покойному Николаю Петровичу, чересчур уж вольно  обращается
с клятвой  Гиппократа.  Если  только  сей  эскулап  еще  жив.  Зная  Пашкины
приемчики, начинаешь в этом сомневаться.
   Пашка - уже не  Пашка.  Значит,  его,  Петра,  окончательно  приговорили.
Манекен, изволите ли видеть...

   Глава пятая
   НЕСЧАСТНАЯ ЖЕРТВА БАРСКОЙ ПРИХОТИ
   Выйдя из машины на заднем дворе и шагая к своему  кабинету,  он  поневоле
сохранял на лице маску слегка идиотской эйфории - именно так, со всех  точек
зрения,  и  следовало  выглядеть  цивилизованному  бизнесмену,  отхватившему
практически в единоличное распоряжение свою сделку века...
   Свершилось. В роскошном зале заседаний лучшего в Шантарске  бизнес-центра
"Лазурит" только что были подписаны эпохальные соглашения  по  Тарбачанскому
проекту.  Присутствовал  отборный  бомонд   -   элегантные   до   безобразия
иностранные инвесторы, заметно  уступавшие  им  в  умении  небрежно-уверенно
щеголять в дорогих  тройках  местные  бизнесмены  из  числа  имевших  прямое
отношение к проекту, представители  областной  администрации,  возглавляемые
слегка меланхоличным г-ном Карсавиным,  выставочные  экземпляры  банкиров  с
г-ном Рыжовым на первом плане и прочие вершители судеб, капитаны  индустрии,
владельцы заводов, газет, пароходов. Было во всем этом нечто от театрального
действа - чересчур широкие улыбки,  чересчур  плавно-торжественные  движения
рук с занесенными над белоснежными бумагами бесценными авторучками, чересчур
деланное воодушевление. Ну что же, вполне  возможно,  именно  такая,  строго
отмеренная доза театральности и должна была  наличествовать  при  подписании
подобных  договоров.  Петр  не  мог  знать  точно.  Свою  роль   он   сыграл
безукоризненно - столь  же  торжественно-лихо  подмахивал  бумаги,  улыбался
варяжским гостям и здешним чалдонам, пожимал протянутые руки, подхватывал на
лету светские реплики  о  сияющих  горизонтах,  ослепительных  перспективах,
единстве капиталистов всего мира, и, уж непременно, о  баснословном  везении
матушки-России,  которой  посчастливилось  заиметь   новых   Третьяковых   и
Морозовых в лице многих здесь присутствующих и персонально П.И. Савельева.
   Потом, значительно уменьшившись числом - одни только боссы и  финансисты,
непосредственно причастные  к  проекту,  -  перешли  в  соседний  зал,  дабы
отдаться на растерзание средств массовой информации  (первую  скрипку  среди
асов телекамер играла, конечно,  очаровательная  Вика  Викентьева  в  сугубо
деловом прикиде - Петр свято выполнял взятые на себя обязательства, пусть  и
данные от чужого имени). Все, разумеется, и там прошло гладко, представители
древнейшей профессии были одарены, пожалуй что, пудами  высокосортной  лапши
для завешивания ушей. Правда, с этим суждением Петр, пожалуй что,  перебрал.
В конце концов, очень и очень многие из присутствующих всерьез рассчитывали,
что Шантарск оросится золотым ливнем инвестиций.  Да  что  там,  подавляющее
большинство.  Кто  мог  предполагать,  что  пользовавшийся   безукоризненной
репутацией П.И. Савельев на деле всего-навсего трудолюбиво претворил в жизнь
пример, подсказанный классиком  французской  изящной  словесности?  И  решил
вульгарно скачать денежки в личную мошну? Заикнись кому  об  этом,  искренне
ржали бы, полагая тебя идиотом и провокатором...
   Шествуя к своему "мерседесу" по обширному двору "Лазурита",  Петр  ощущал
легонькую дрожь в коленках, проистекавшую, конечно, не  от  выпитого  только
что шампанского.  В  голове  так  и  вертелась  бессмертная  фраза  Бендера:
"Берегите пенсне, Киса! Сейчас начнется..."
   Вот именно. Вряд ли в него сейчас всадят пулю. Простой  расчет  -  этакая
смесь разбойной логики и светских приличий  -  требует  наступить  на  горло
естественным людоедским стремлениям, выждать пару дней. Уж никак не  годится
убирать манекена в тот же самый день.  Так  что  сегодня  опасаться  поганых
сюрпризов не следовало - и  все  равно,  инстинкт  самосохранения  заставлял
сердчишко заходиться в морозной смертной тоске...
   В стенах родного офиса от сердца слегка отлегло - ничего не случилось  по
дороге, он все еще был цел-невредим. И гораздо важнее, нежели ждать удара со
всех сторон света, было ответить на коварный вопрос: был ли  покойный  Фомич
единственным посвященным лицом или?
   Но  как  ответ  отыскать?  В  конторе,  кстати,  никто  до  сих  пор   не
встревожился из-за отсутствия Козырева - ну, понятно,  прошло  слишком  мало
времени, разве что иные удивятся мимолетно, отчего это на подписании не было
Фомича, коему просто-таки по протоколу  положено...  Однако  из  сотрудников
"Дюрандаля" на церемонии была одна только Снежная Королева, Ирина Сергеевна,
а она не из тех, кто спешит разносить сплетни.  Вообще  интересно,  как  там
будет обставлено с Фомичом, со вчерашнего вечера исправно коченеющим на полу
той  квартирки?  Позвонит  какой-нибудь  аноним  в   милицию   или   события
предоставят их естественному течению? Если...
   Мурли-ширли-мырли! Селектор закурлыкал...
   - Павел Иванович...
   - Да?
   - К вам Ирина Сергеевна по срочному делу...
   - Жанночка, пусть подождет буквально минуту... Я скажу, когда..
   - Понятно, - пропела Жанна и отключилась.
   "А вдруг?" - мелькнуло у него в голове. Почему бы и нет? Еще не факт, что
именно она и есть помянутая Фея...  но,  окажись  она  Феей,  это  прекрасно
уложилось бы  в  мозаику.  Очаровательна,  что  немаловажно  для  сексуально
подвинутого  Пашки,  умна,  что  в  этом  деле  опять-таки  плюс,  сидит  на
бухгалтерии - снова ставим плюсик...
   Как проверить? Да очень просто!
   Он великолепным  прыжком,  словно  берущий  одиннадцатиметровый  искусный
вратарь,  метнулся  к  сейфу  за  картиной.  Выхватил  оттуда   ту   бутылку
"Хеннесси", где оставалось не более стакана, на ходу отхлебнул, проливая  на
пиджак и сорочку. Для  надежности  выплюнул  большую  часть  отхлебнутого  в
горсть, втер в полы пиджака. Плюхнул на стол  стакан  и  бутылку,  распустил
узел галстука. Двумя пальцами сунул в  нагрудный  карман  невесомую  плоскую
пластиночку микрофона. Чтобы придать картине завершенность, плеснул коньяком
прямо на  парочку  малозначительных  бумаг,  залежавшихся  на  столе.  Нажал
клавишу:
   - Ирину Сергеевну х-хачу! - прямо-таки рявкнул он с  интонациями  Мимино,
так, чтобы сама помянутая непременно услышала. - Проси!
   Снежная Королева с порога, одним взглядом оценила обстановку,  но  бровью
не повела, изящно ставя великолепные ноги, подошла к столу.
   -  Прошу,  драгоценная!  -  с  подъемом  заявил  Петр,  обогнув  стол   и
приблизившись к ней вплотную. - Украсьте своей персоной кресло!
   От него должно было нести, как от  винной  бочки,  но  деловая  красавица
оставалась невозмутима. Села, положив ногу на ногу, держа на коленях  тонкую
пластиковую папочку, поинтересовалась:
   -  Павел  Иванович,  вы,  простите  великодушно,  в  состоянии   серьезно
относиться к делу?
   - Разумеется, - кивнул Петр, стоя в величественной позе,  опершись  рукой
на угол стола. - Я здесь, простите, немножко употребил,  но  излишества  эти
вполне понятны, если вспомнить,  с  какой  мы  церемонии  вернулись...  Есть
повод. Не так ли?
   - Я с вами совершенно  согласна,  -  кивнула  она.  -  Вот  только  нужно
подписать  еще  пару  документов...  Дополнительных  протоколов,  касающихся
передвижения денег...
   - Послушайте,  очаровательная,  а  это  непременно  нужно  делать  именно
сегодня? - с капризными нотками вопросил Петр. - Никуда они и до  завтра  не
убегут, я полагаю...
   - Позвольте уж мне решать, - сказала  она  непреклонно.  -  Подпись  ваша
необходима мне сегодня...
   - Что? - вскинул он брови, изображая легонький приступ  пьяной  злобы.  -
Дорогая, вы очаровательны, но не кажется ли вам, что и законченным красоткам
следует держаться с боссом самую чуточку почтительнее...
   - Так то с боссом, -  протянула  она  вдруг,  медленно,  многозначительно
глядя ему в глаза и улыбаясь отнюдь не холодно - с нормальным,  человеческим
лукавством. - Так то с боссом, дражайший господин Иванович...
   - Вы это что? - спросил он с видимой растерянностью.
   Однако в душе ликовал: а зверь бежит, и прямо  на  ловца!  Все  правильно
просчитал...
   - Я? -  она  улыбалась.  -  Дорогой  Павел  Иванович,  так  уж  сложились
некоторые обстоятельства, что в тайну, кроме Фомича,  оказалась  посвященной
еще одна особа... Вам необходимо все растолковывать? Или так поймете? Вы, по
моим оценкам, далеко не дурак... Не хочется надолго затягивать эти шпионские
игры - пароль, отзыв, славянский шкаф... Лучше позвоните по  известному  вам
номеру человеку, вынужденному некоторое время провести в бинтах, и попросите
его одобрения...
   - И позвоню, - сварливо сказал Петр. - А говорил, никто не знает... -  Он
взял мобильник, набрал номер,  поговорил  с  минуту,  употребляя  обтекаемые
формулировки, как и Пашка на том конце. Отложил телефон, осклабился: -  Ваша
правда, меня только что заверили: вам можно всецело доверять...
   - Приятно слышать. Итак, вам следует подписать вот здесь,  во  всех  трех
экземплярах, и здесь, в двух...
   - Минуточку, - проворчал он, взял бумаги и бегло пробежал.
   Как и следовало ожидать, в них  запутанными  юридическими  формулировками
излагалась не столь уж и запутанная  мысль:  некий  уполномоченный  кипрский
банк,  возглавляемый  господином  Костасом   Василидисом,   брал   на   себя
обязательства служить посредником на первом  этапе  движения  инвестиций  из
зарубежья в Шантарск. Бумаги уже были подписаны данным греческоподданным,
   Раньше у Петра были только подозрения, а ныне они превратились в  твердое
убеждение. Подпись г-на Василидиса, уже виденная им на  договоре  о  покупке
картин Панкратова,  ежели  рассмотреть  вдумчиво,  крайне  напоминала  некий
вариант Пашкиной подписи. Это и понятно:  трудновато  выдумывать  совершенно
новую подпись и привыкать к ней, проще и удобнее  воспользоваться  вариантом
своей старой. Лишь бы была соответствующим образом признана...
   Значит,  Василидис  -  это  все-таки  Пашка.   Что   ж,   не   столь   уж
умопомрачительные  суммы  потребны,  чтобы  совершенно  законно  и  легально
заполучить  греческое  гражданство.  Вполне  может  оказаться,  что   Пашкин
греческий паспорт самый что ни на есть настоящий.  А  про  запас,  возможно,
отыщется еще какой-нибудь, уже не имеющий отношения к родине Гомера. Но  это
уже несущественные детали...
   - Итак? - вопросительно подняла  она  брови,  держа  наготове  красивющий
"Паркер".
   -  Минутку...  -  пробормотал  Петр.  "А,  собственно,  что  мне  с  вами
церемониться, если вы готовы меня спровадить на тот свет,  не  испытывая  ни
малейшего сожаления?"
   Он налил себе полбокала, выпил, классически передернувшись. Нажал кнопку,
блокировавшую замок. Чуть пошатнувшись, выбрался из-за стола, подошел к Фее,
склонился над ней:
   - Значит, подписать?
   - Вот именно, - кивнула она, не выказывая пока что ни малейшей тревоги. -
У вас чистые руки? Бумаги крайне серьезные, не годится их пачкать...
   - Руки чистые, - сказал он, демонстрируя ладони. - А  вот  помыслы  -  не
столь...
   - Что вы имеете в виду?
   - Не вынуждайте меня  отвечать  фразой  из  пошлого  анекдота...  -  Петр
непринужденно положил ей руку на плечо.
   Она так и вскинулась, вскочила:
   - Что вы себе...
   - Иришка, помолчи. -  Петр  забрал  у  нее,  остолбеневшей  на  миг,  все
документы, отошел на шаг, демонстративно помахивая ими в  воздухе.  -  Дверь
заперта, никто не ввалится... -  Он  слегка  пошатнулся.  -  Скажу  тебе  по
совести: ты чертовски аппетитная телочка, а я -  нормальный  мужик,  не  гей
какой-нибудь... - Отложив  бумаги  в  дальний  угол  стола,  подошел  к  ней
вплотную и с расстановочкой взял за плечи, комкая легкий дорогущий пиджак. -
Тебе  объяснять,  что  ты  должна  делать,  или  сама  поймешь?  Раздевайся,
кошечка...
   Вот  тут  она  вскинулась,  словно   какая-нибудь   спесивая   английская
герцогиня, услышавшая непристойное предложение от своего  кучера  или,  того
хуже, грязного лондонского бродяги. Попыталась  высвободиться,  а  когда  не
удалось, сверкнула глазами:
   - Убери руки, ты!
   Петр  убрал  одну  руку,  правую  -  но  исключительно  для  того,  чтобы
переместить ее на талию, совсем уж недвусмысленно прижал красавицу к себе  и
прошептал в розовое ушко, украшенное небольшой золотой  сережкой  с  крупным
бриллиантом:
   - Ирочка, не дури. Каждый в нашем мире хочет урвать свой кусочек счастья,
неужели непонятно? Если уж мне и выпало изображать дрессированную  обезьяну,
постараюсь урвать  свою  выгоду,  где  только  можно.  Очень  уж  много  вам
перепадает, и слишком мало - мне. Я на большие  миллионы  не  претендую,  но
если ты меня  прямо  сейчас  не  побалуешь,  я  твоими  документами  задницу
подотру... Не веришь?
   - Пусти, - тихо сказала она, напряженно застыв в его наглых  объятиях.  -
Он тебе голову оторвет.
   - Да ну, обойдется, - заявил Петр с уверенностью пьяного, коему  море  по
колено. -  Договоримся  по-родственному.  Что  ему  важнее  -  куча  зеленых
миллиончиков или то, что его лялькой разочек попользовались?  Пад-думаешь...
Ты сама разденешься  или  тебе  помочь?  Я,  вообще-то,  люблю  помогать  на
последнем этапе... Ириша, не  дури.  Хрен  подпишу  вашу  бухгалтерию,  если
будешь ломаться... Сама подумай, что ему важнее?
   Видимо, она в сжатые сроки успела обдумать его слова и прийти к  тому  же
выводу. Сообразить, что для Пашки важнее. Она должна была знать его  гораздо
лучше, нежели родной братец, - тот-то, как выяснилось, и  не  знал  близнеца
Пашеньку вовсе...
   -  Скотина,  -  тихонько  сказала  Ирина,  и  прозвучало   это   довольно
безнадежно. - Ты серьезно?
   - Еще как, - хохотнул Петр, прижимая ее к  себе,  что  влекло  отнюдь  не
наигранное возбуждение - стерва была хороша. - Или не чувствуешь?
   - У меня дни...
   - Не бреши, - сказал он, уже видя, что выиграл. - Какие, к черту,  дни...
Ну как, ты сама?
   - Отпусти.
   - Давно бы так, - сказал он с наглейшей уверенностью в себе, свойственной
законченному хаму. - Только смотри, будешь дергаться, порву на тебе весь  от
кутюр и сквозанешь по коридору  в  таком  виде  -  то-то  здешние  сплетницы
возрадуются... - Он  убрал  руки,  легонько  взял  ее  за  подбородок  двумя
пальцами, приподнял голову.  -  И  смотри  у  меня,  не  вздумай  изображать
прекрасную принцессу в лапах грязного пирата, старайся со всем  усердием,  а
то не подпишу ни хрена, усекла?
   Она сердито опустила ресницы. Петр хмыкнул:
   - Валяй...
   И пошел к столу налить себе коньяку. Подумав,  щедро  наполнил  и  второй
бокал, подошел к ней, успевшей освободиться от пиджака и юбки, сунул в руку:
   - Ну-ка, для настроения...
   Ирина выпила одним глотком, закашлялась,  помотала  головой,  сунула  ему
пустой  бокал,  опустила  руки,  глядя,  в  общем,  скорее  покорно,  нежели
возмущенно - смирилась, приняла правила игры.
   - Блузку сними, - сказал он, приканчивая свой бокал.
   Она повиновалась. Вот теперь не оставалось никаких сомнений - красотка не
просто посвященная, она, пожалуй что,  в  полном  смысле  сообщница.  Второй
компонент сладкой парочки, рассчитывающей долго и счастливо  обитать  где-то
вдали от родины с кругленьким банковским счетом в  кармане.  Быстренько  все
прикинула, стерва, умничка, гордячка,  сообразила,  что  эти  денежки  стоят
часика сексуального принуждения, ох, стоят... Будь все иначе, не считай  она
эти денежки и своими тоже, давно заехала  бы  по  роже  и  гордо  удалилась,
обливая презрением...
   Многозначительным жестом показал, чтобы в темпе сбрасывала все остальное,
не испытывая при этом  ни  жалости,  ни  сочувствия  -  с  чего  бы  вдруг?!
Вразвалочку подошел к ней, голышом  стоявшей  на  пушистом  ковре,  легонько
потеснил к креслу,  видывавшему  всякое,  сбросив  пиджак  прямо  на  ковер,
вжикнул "молнией" брюк и, примостив в кресле, наваливаясь, хохотнул:
   - Тебе не приходило в голову, что гены-то общие?
   ...Примерно через час он, развалившись в  кресле,  взглянул  на  стоявшую
перед  столом  Ирину,  уже  одетую,  по-прежнему  утонченную  и  элегантную,
хмыкнул:
   - Ну вот, а ты, глупенькая, боялась...
   - Подписывай, - сказала она ледяным тоном. - Получил все, что хотел.
   - Как сказать, прелесть моя, как  сказать...  -  протянул  он,  не  спеша
нацеливаясь "Паркером" на документ.
   - То есть?
   - Подписать-то я подпишу, - сказал Петр. - Я свое  слово  держу.  Только,
чует  мое  сердце,  мне  придется  подмахивать  еще  кучу  не  менее  важных
бумажонок, а? Улавливаешь мысль, лапочка?
   - Ты что, хочешь сказать... - она  по  своему  обыкновению  приготовилась
было  сверкнуть  глазами,  но  вовремя  сообразила,  что  бумаги-то  еще  не
подписаны, сбавила обороты. - Всякий раз?
   - Ага, - безмятежно сказал Петр. - Давай договоримся: подписывать  бумаги
будем каждый раз через это креслице. Или, если тебе оно не по  вкусу,  через
более уютное местечко. Каждый стремится урвать  свою  выгоду,  милая,  таков
закон рыночной  экономики...  Вот,  держи.  Всегда  к  твоим  услугам.  -  И
осклабился с должным цинизмом: - А ты мне понравилась, сладенькая...
   Она, тщательно гася все внешние проявления кипевших эмоций, отвернулась и
прошествовала к выходу. Петр смотрел ей в  спину  прищурясь,  словно  поверх
вороненого ствола. Все было в порядке, крохотулька-микрофон уже покоился под
воротником ее пиджака, где вряд ли будет обнаружен в ближайшее время. Теперь
все зависит от ее характера - молча перетерпит, стиснув зубы,  или  помчится
громко сетовать на судьбу. Скорее уж - второе.  Он  приложил  все  старания,
чтобы получилось именно так...
   Включил маленький транзистор  -  и  тут  же  понял  по  раздававшимся  из
динамика звукам, что подстройки не требуется. Прекрасно слышно,  как  стучат
каблучки - это она идет по  коридору,  -  как  открывается  дверь,  легонько
скрипит стул, как тоненько пищат нажимаемые клавиши мобильника.
   - Алло? Ты где? Я немедленно к тебе еду. Ничего подобного,  я  сказала  -
немедленно. Там объясню. Все, еду.
   Торопливо приведя себя в порядок, хлопнув по карману - ключи от машины на
месте, - он схватил со стеллажа первую попавшуюся папку, сунул транзистор во
внутренний карман пиджака и выскочил в приемную, мимоходом бросив Жанне:
   - Поработаю с бумагами часок, меня ни для кого нет...
   Уже в подземном переходе подумал: а что, если они придумают  какую-нибудь
каверзу с квартирой-выходом? Да нет, глупости, с чего бы вдруг?
   И в самом деле, в квартире никого не оказалось. Петр выбежал на площадку,
запер дверь, припустил вниз, прыгая через три ступеньки. Машина  завелась  с
полпинка. Он напялил темные очки, выехал со двора и встал носом  к  улице  -
слава богу, проехать она может только по этой дороге...
   Буквально через пару минут  мимо  на  зеленый  свет  промчался  синенький
"пежо" - судя по  его  полету,  разозленная  Ирина  срывала  раздражение  на
"совковых" тачках, безжалостно их подрезая. Петр выехал на улицу и  двинулся
следом, держась на приличном расстоянии.
   Напрасно беспокоился, что это будет  новая,  неизвестная  хаза  -  "пежо"
въехал в уже знакомый ему дворик. Именно сюда Пашка его вызвал, когда  Петра
якобы вытряхнули из нафаршированной зеленью машины... Вот он, фонтан...
   Не стоило наступать ей на  пятки.  Петр  присмотрел  свободный  уголок  в
соседнем дворе, остановил машину под высоченными  кустами  сирени,  выключил
мотор, приспустил стекло. Приглушил громкость, поднес приемничек к уху.
   Стук каблучков по лестнице, грохот двери.
   - Что стряслось? - озадаченный Пашкин голос. - Подписал?
   - Подписать-то подписал...
   - Тогда почему столь похоронный вид? Радоваться надо, лапа...
   - Радоваться? - протянула она с невыносимым накалом сарказма. - Я  бы  не
спешила...
   - Да что случилось?
   - Ничего  особенного.  Просто,  прежде  чем  подписать,  этот  скот  меня
трахнул.
   - Как?
   - Хреном! - чуть ли не взвизгнула Ирина, на секунду потеряв весь светский
лоск. - По буквам повторить? Хреном! Спереди, сзади и  в  рот  с  проглотом,
если тебя интересуют все детали... Как? Вот так!
   - Ириш, ну не кипятись ты... Давай спокойнее...
   - Спокойнее? - она уже не сдерживалась. - Интересно, сколько  бы  у  тебя
спокойствия осталось, подставь ты свою жопу! Или отсосав добросовестно...  -
послышалось стеклянное звяканье, стук горлышка о край бокала. - Час он  меня
пялил в кабинете во все дырки, ясно тебе? Великий комбинатор...
   - Но ведь подписал? - почти спокойно спросил Пашка.
   Оглушительная оплеуха, протрещавшая так, что Петр на миг отнял приемничек
от уха, опасаясь за барабанную перепонку, - чертов  микрофончик  был  крайне
чувствителен...
   - Ириш, ну что ты... Выпей еще, успокойся...
   - Твоими бы устами, милый... Не тебя трахали. Боже, какая скотина, только
бы не подцепить ничего...
   - Да брось ты... Ириш, в конце-то концов, это моя точная копия, так  что,
если вдумчиво рассудить, ты не особенно и пострадала... -  Судя  по  звукам,
она опять  размахнулась,  но  Пашка  на  сей  раз  успел  вовремя  отскочить
подальше: - Милая, ну извини, неудачно  пошутил...  У  меня  нервы  тоже  не
железные...
   - А у меня ... не блядская, чтобы давать всем и каждому...
   "Лексикончик, однако", - ханжески покрутил головой Петр, старательно ловя
каждый звук.
   -  Ириша,  милая,  ну  кто  же  знал,  что  так  получится...  Я   и   не
предполагал...
   - Головастый ты мой... Не предполагал?! А надо  было  предположить.  Твой
братец, сволочь такая, сказал умную вещь: "Гены-то общие..." Надо  было  мне
раньше предполагать - яблочко от яблони недалеко падает, твой близнец должен
быть весь в тебя...
   - Ты о чем?
   - Такой же блядун и стебарь! Даже в рот суете одинаково!
   "Да-а?  -  удивленно  поднял  брови  Петр.  -  Надо  же,   оказывается...
Интересно, кто только  первый  придумал,  что  генетика  -  продажная  девка
империализма?"
   - Ирочка, Ириш...
   - Что - Ирочка? - взвилась она, совершенно не владея  собой.  -  Не  тебе
ведь в рот спускали!
   Дальнейшее совершенно не  поддавалось  какой  бы  то  ни  было  цензурной
интерпретации. Петр лишний раз убедился в простой истине  -  любая  светская
дамочка, какой бы утонченной и воспитанной ни смотрелась на людях, прекрасно
владеет лексиконом тюремных  сидельцев,  бичей  и  прочего  люмпен-элемента.
Дайте ей только случай - и проявит свои знания во всем блеске...
   Ирина  еще  долго,  не  выбирая  выражений,  высказывала   свое   крайнее
возмущение происшедшим в кабинете, описывая сие смачно и незамысловато  -  и
столь же красочно объясняя,  какого  она  мнения  о  Пашке,  о  его  деловых
качествах, о его мнимых к ней чувствах, обо всем происходящем.  Пашка,  надо
полагать, вертелся, словно карась на сковородке, но благоразумно не встревал
с комментариями, законно опасаясь получить по физиономии еще разок, а  то  и
не единожды.
   Кипение  страстей  продолжалось  несколько  минут,  потом  она,   видимо,
утомилась. Стала повторяться, в ее  красочной  речи  явственно  обозначились
паузы, а там и вовсе замолчала, и Пашка, наконец-то,  принялся  ее  утешать,
деликатно и многословно - твердил, что это  досадная,  роковая  случайность,
что все наладится, что ничего не повторится, что он и думать не  мог,  какой
скотиной окажется родной братец, что все, надо полагать, произошло спьяну...
Тут Ирина встрепенулась, резонно заявив, что  ей  от  этого,  между  прочим,
ничуть не легче, даже наоборот, поскольку болит не только здесь, но  и  там,
даже сидеть больно. Тщательно  подбирая  слова,  Пашка  вновь  уговаривал  и
утешал, шептал и сюсюкал, заверял, обещал, гарантировал...
   - Ага! - бросила она строптиво. - Знаешь, что этот плебей  армейский  мне
выдал открытым текстом? Что отныне любой документ,  через  него  проходящий,
будет подписывать только  через  траханье...  Вот  это  ты  как  собираешься
урегулировать? По душам с ним потолкуешь? А если  взбрыкнет?  Он,  по-моему,
обнаглел и вошел во вкус. И прекрасно соображает,  какие  выгоды  несет  его
положение.  Миллиона  ему  уже  мало,  теперь  я  на  десерт   понадобилась,
систематически и со всем усердием...
   - Иришка, милая... - что-то очень уж легкомысленно произнес Пашка.  -  Да
помилуй, какое там "систематически"... Не будет  никакого  "систематически",
точно тебе говорю...
   - Паша! - судя  по  радостному  тону,  у  нее  мгновенно  высохли  слезы,
несомненно, до того наличествовавшие. - Ты что, хочешь сказать...
   - Именно, маленькая, - произнес  Пашка  с  самодовольством,  от  которого
Петра передернуло. Продолжал торжествующе: -  Никакого  "систематически"  не
будет. Ничего не будет. Кончилось представленьице. И нет более нужды в нашей
кукле. У меня  такое  предчувствие,  что  завтра  поутру  что-то  непременно
произойдет. Нечто окончательное и радикальное... Завтра.  Поутру.  Смекаешь,
малыш? Извини, что так получилось, но я, честное слово,  и  предполагать  не
мог, что этот  скот  напьется,  начнет  к  тебе  приставать...  Извини.  Все
кончилось,  маленькая,  хорошая  ты  моя,  лучше  подумай,  какие  горизонты
распахиваются...
   Петр уже вполуха слышал воркованье-лопотанье.  Черт  с  ними,  голубками.
Главное произнесено вслух, и вряд ли ради красного словца, успокоения  ради.
Значит, он им ив самом деле больше не нужен. Мавр сделал  свое  дело,  того,
что  он  наподписывал,  вполне  достаточно.  Бедную,  несчастную  марионетку
снимают со сцены и швыряют в ящик...
   Но он-то им не марионетка! Итак, завтра. Поутру. Каким образом?! Подумав,
он выключил транзистор, оборвав на  полуслове  уже  неинтересное  воркованье
сладкой парочки, взял с сиденья мобильник и набрал Катин номер.  Сделав  над
собой легонькое усилие, беззаботно сказал:
   - Привет, солнышко. Как настроение?
   - А ты как думаешь? - весело спросила Катя. - Самодовольством лучусь - от
осознания того, сколь гениален и велик муженек... Тут как раз по  телевизору
подробно объясняют, что ты  свершил  для  области.  И  от  мэра  только  что
приезжали, билеты всем троим привезли...
   - Какие?
   - Роскошные, - сказала Катя. - С золотым  тиснением,  в  три  краски,  на
лучшие   места...   Завтра   в   Большом   концертном    состоится    этакое
гала-представление - в честь сегодняшней церемонии, если ты до  сих  пор  не
догадался. Мастера искусств будут блистать, а мы все -  то  есть  и  я,  как
супружница, и Надя - будем восседать в первом  ряду,  вы,  иностранцы  ваши,
губернатор с мэром и  прочие  шишки...  Паш,  у  меня  отчего-то  прекрасное
настроение. Хочешь, надену зеленое платьице прямо на меня и приеду к тебе  в
офис?
   - Я бы с удовольствием, Катенька... - вздохнул он с искренним сожалением.
- Но работы еще на пару  часов  -  подгоняем,  чистим  шероховатости  и  все
такое... Концерт-то во сколько?
   -  В  десять  утра.  Но  выехать,  конечно,  нужно  примерно  в  половине
девятого...
   - Да,  конечно.  Извини,  отключаюсь.  Сейчас  импортные  люди  вернутся,
продолжим...
   - Савельев!
   - А?
   - Я тебя люблю...
   И запищали гудки.  Отложив  мобильник,  Петр  включил  подслушку.  Ничего
интересного, успокоились  малость,  но  идет  все  та  же  пустая  болтовня.
Откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза.
   "Завтра.  Поутру.  Поездка,  которую   никак   невозможно   отменить,   -
пресловутое "место встречи изменить нельзя". Поездка, о которой Пашка и  его
банда, конечно же, осведомлены. Вот оно! Удобнейший случай.
   Совершенно по-другому стоит теперь  взглянуть  на  вчерашний  экскаватор,
спозаранку припыливший во двор их  престижного  дома  и  раскопавший  дорогу
аккурат возле их подъезда. Конечно, это и в самом деле могла быть инициатива
коммунальщиков, решивших заменить прогнившую трубу, - но сердце вещует,  что
и здесь не  обошлось  без  ходов.  Очень  уж  кстати  подгадали  чумазики  с
отбойными молотками, вскрывшие асфальт и прорывшие канаву так, что до машины
завтра придется идти метров примерно сорок - по дорожке, вдоль подъездов, по
открытому, простреливаемому месту. По тому самому месту, куда  выходят  окна
елагинской квартиры. Они выходят все  трое,  господин  Савельев  с  женой  и
падчерицей, - и попадают под огонь маньяка. Охрана, конечно, будет бдить, но
чем она поможет, если, скажем, в ход пойдет автомат? Порежет всех  скопом  -
босса с чадами и домочадцами, бодигардов,  случайных  прохожих  и  кошек  на
заборах. Кучный огонь из  автомата,  который  держат  умелые  руки,  -  вещь
страшная,  нисколько  не  похожая  на  бесцельную  пальбу  из   голливудских
боевиков...
   Впрочем, автомат  вовсе  не  обязателен.  Хороший  снайпер  с  магазинной
винтовкой-бесшумкой успеет натворить дел не менее жутких, а вот его,  вполне
может оказаться, никто и не успеет вычислить, не  говоря  уж  о  том,  чтобы
снять.
   Ничего, - подбодрил он себя, закуривая сигарету. -  Постараемся  уцелеть.
Прорвемся. Место, время, точка засады - все известно. Лишь бы  не  оказалось
где-то рядом  второго,  для  подстраховки.  Нет,  маловероятно.  Круг  особо
доверенных Пашкиных лиц сужен до предела.
   Прорвемся!"
   Он извлек из сейфа  свое  якобы  заявление  насчет  сексуального  маньяка
Елагина, изорвал бумагу в  клочки,  спалил  в  раковине  в  комнате  отдыха.
Побрызгал спреем, чтобы "культурно воняло". Потом разломал  кассету,  порвал
пленку, завернул все это в  газеты,  запихал  в  урну  -  дисциплинированная
уборщица в понедельник выкинет без лишнего любопытства. Что бы ни случилось,
чем бы ни кончился завтрашний поединок, от Пашкиной версии не  останется  ни
рожек, ни ножек...
   Управившись с этим, вызвал Земцова. Не предлагая тому сесть и  не  садясь
сам - дабы подчеркнуть тем срочность и важность дела, - распорядился:
   -  Оставайтесь  в  здании  после  окончания  рабочего  дня.   Когда   все
разойдутся, вскроете кабинеты
   Косарева и Ирины Сергеевны. Лично, никого из  своих  не  привлекая  и  не
ставя в известность. Проведете выемку всех документов,  которые  я  подписал
после возвращения из больницы. Все изъятое сложите в мой сейф.  Вопросов  не
задавать. Сохранять полную секретность. Объяснение получите  потом,  а  пока
могу вас заверить в одном: я в своем уме. Или есть сомнения?
   - Да нет, - сказал Земцов.
   - Вот и действуйте, - кивнул Петр.

   Глава шестая
   ОХОТА НА БРАВОГО ОХОТНИЧКА
   Он проснулся в назначенное самим для себя время - в половине  шестого.  У
него это благодаря многолетней практике выходило так же просто, как  другому
- погасить свет, уходя из дома. Полежал  самую  малость,  прочно  привязывая
себя к реальности, стряхивая всякие остатки сна. Катя  ровно  дышала  рядом,
уткнувшись лицом в подушку. Не стоило баюкать эмоции и чувства, час  пробил.
Вплотную  подошло  время  атаки,  когда  ничего  уже  нельзя  изменить   или
переиграть, остается лишь действовать...
   Осторожненько встал, оделся, ухитрившись так  и  не  разбудить  Катю.  На
цыпочках прошел в кабинет, сел за стол и выпил холодный кофе,  запасенный  с
вечера. Почувствовал себя бодрым, сильным, готовым к драке. Знакомое чувство
играло пузырьками в крови - сложная смесь предвкушения, ожидания,  страха  и
надежды, понятная только тем, кто ходил в атаки...
   Критически обозрев Пашкину коллекцию  холодного  оружия,  развешанную  на
серо-желтом  ковре,  снял  с  гвоздика  единственный  предмет,   на   что-то
годившийся, - советский морской  кортик.  Сунул  его  во  внутренний  карман
куртки и тихонечко вышел, прихватив кофейник  из  огнеупорного  стекла,  где
оставалось еще со стакан.
   Реджи в своем закутке открыл глаза, но промолчал - привык,  крыса  белая,
не бросался на шею, но и не ворчал... Петр тихо открыл дверь в комнату  Нади
- и обнаружил ее за столом, полностью одетую. Как  девчонка  ни  храбрилась,
стараясь придать себе небрежно-лихой вид подруги Тарзана, видно было, что ее
легонько познабливает.
   Петр сунул ей в руку кофейник, проиллюстрировав это скупыми жестами.  Она
залпом выпила и, повинуясь его жесту, на цыпочках пошла следом по  коридору.
Это было, как во сне - тишина, покой, благолепие... Охранную сигнализацию он
отключил в две секунды - научился с ней управляться, как-никак  он  был  для
всего  остального  мира  хозяином   этих   хором,   господином   Савельевым,
негоциантом.
   Они выскользнули на лестницу, тихонько стали спускаться.
   - Поджилки дрожат? - спросил Петр.
   - Неа...
   - Врешь, - сказал он. -  Дрожат.  Это  нормально.  В  первый  раз  всегда
дрожат... Главное, не  суетись.  Если  начнется  что-то  непредвиденное,  не
суетись, не мечись, не путайся под ногами.  Забейся  в  уголок  и  не  мешай
работать...
   - Слушай, ты что, какой-то спецназ?
   - Да нет, с чего ты взяла? - удивился он искренне. - В нашем мире  и  без
спецназа хватает придурков, которым  никак  не  удается  жить  нормально.  Я
просто-напросто такой придурок, вот и все...
   ...Он на миг провалился в другое измерение - где пьяная чухонская сволочь
прорывалась к телестудии, грудью напирая  на  дула  автоматов,  где  посреди
клубов жаркой пыли над толпой взлетали отрезанные головы, где чадно, страшно
пылали грузовики,  и  врассыпную  драпали  царандоевцы,  и  взвод  десантуры
приготовился подыхать, хотя никому, понятное дело, не хотелось... И что  же,
все было напрасно? Через  все  это  пройти,  чтобы  погибнуть  от  блудливой
рученьки родного брата, клопа жирного? Нет, шалишь...
   - Ну, давай, - сказал Петр,  легонько  подтолкнув  ее  к  выходу.  -  Все
помнишь?
   Девчонка кивнула, отчаянно храбрясь. Вышла из подъезда.  Петр,  встав  на
цыпочки, осторожно распахнул  окно  на  улицу,  подпрыгнул,  перевалился  на
подоконник, спрыгнул наружу. Вокруг - никого. Небо синее-синее, улица пуста,
мир как-то особенно чист ранним утром... Нормальной энергичной  походкой  он
направился во двор собственного дома, свернул под  арку  и,  пригибаясь,  на
корточках побежал вдоль стены,  под  высоко  расположенными  окнами  первого
этажа. Где-то над его головой как раз и были окна  елагинской  квартиры.  Не
стоит питать иллюзий, будто удастся застать Митеньку  врасплох,  вытащить  в
трусах из постели сонного - не та школа, наверняка бывший старлей  тоже  уже
проснулся раньшенько по внутреннему будильнику, умылся белешенько,  проверил
все, прикинул все еще раз...
   Вполне возможно, сидит теперь у окна, покуривает,  поглядывает  время  от
времени. А может, они оба сидят у окна.  Возможно,  Пашка  там  и  заночевал
перед делом. Это усложняет задачу, но не особенно...
   Увидев его, Надя  двинулась  наискосок  через  двор,  они  встретились  у
подъезда, поднялись на третий этаж. Метнувшись так,  чтобы  не  оказаться  в
поле обозрения дверного глазка, Петр прижался спиной к стене у самой  двери.
Надя, судорожно сглотнув воздух, позвонила - длинно, требовательно.
   Петр зачем-то считал про себя - размеренно, чтобы каждая произнесенная  в
уме цифра соответствовала секунде.
   На двенадцатой секунде замок щелкнул. Совсем рядом раздался  недоуменный,
но абсолютно спокойный голос Елагина:
   - О! Вот так явление! Какими судьбами, лапка?
   - А кто-то ведь приглашал...
   - Конкретно мыслишь, лапка. Слушай, что так спозаранку...
   Крутнувшись,  Петр  рассчитанным  прыжком  ворвался  в  прихожую,  ударил
рукоятью зажатого в кулаке кортика прямехонько по мужской  гордости,  врезал
согнувшемуся в три погибели Елагину кулаком по  шее,  вбил  в  комнату,  как
гвоздь в доску, ударом ноги. За руку втащил Надю, захлопнул дверь. Не  теряя
времени, кинулся проверять все двери,  какие  только  оказались  в  пределах
видимости. Вторая комната, ванная, кухня, сортир - везде пусто...
   За шиворот поднял скорчившегося, сквозь зубы стонущего  Елагина,  толчком
отправил к дальней стене, подальше от стола  и  лежавшего  там  пистолета  с
глушителем, каковым немедленно и  завладел.  Импортный  "Вальтерок",  должно
быть, неплохая штука... Проверив наличие патрона в стволе, огляделся.
   К его превеликому сожалению, в комнате не  оказалось  ничего,  чем  можно
было бы связать клиента. И дома у Петра не нашлось веревки - в чем, в чем, а
в этом новорусские хоромы помочь не могли, не водилось там столь бесполезных
предметов...
   Так  что  следует  держать  ушки  на  макушке  -  не  с  дворовой  шпаной
связался... Взглянув в сторону окна, он  уважительно  присвистнул.  Митенька
подготовился неплохо. Снайперский винторез с глушителем установлен на черном
штативе с двумя степенями свободы - так, что в расчетное время осталось лишь
крутнуть винт, поднять вертикальную штангу, секунд пятнадцать  потратить  на
доводку. И пали по идущему клиенту, сколько душеньке угодно. Рядом,  стволом
вверх, к стене прислонен "коньяк в ботинках" - автомат с подствольником. Ну,
диспозиция ясна - снайперка для Петра с семейством, трещотка -  для  охраны.
Грамотно. Все шансы на успех - отстреляться и уйти...
   Торопясь, пока верзила не очухался, Петр подхватил снайперку со  штативом
вместе, автомат, бросил все это в ванную и  захлопнул  дверь.  Повернулся  к
лежащему, держа пистолет дулом вверх, закурил, присмотрелся:
   - Как самочувствие, старлей?
   Похоже, с первыми приступами боли Елагин уже справился и его старательное
закатывание глаз больше походило на притворство.
   - Эй, не изображай умирающего лебедя, - сказал Петр.  -  Оклемался,  я  ж
вижу... Я, кстати, Женевскими конвенциями не стеснен, так  что  не  старайся
меня разжалобить.
   Елагин чуть распрямился, убрав колени от  подбородка,  лежа  в  неудобной
позе, приподнял голову:
   - Ты что, охренел, вице-полковник? Нажрался с утра? Прямо по яйцам...
   - Язычок попридержи, здесь несовершеннолетние, - сказал Петр  без  всяких
эмоций. - Ну, крести-козыри? Проиграл?
   - Ты это насчет чего? Слушай, можно, я сяду?
   - Сядь, хрен с тобой, - сказал Петр. - Колени ближе к подбородку, руки на
колени... Как выражались  в  старых  фильмах,  ваша  карта  бита,  полковник
Швепс...
   - Ты о чем? - изумился Елагин так натурально, что можно бы и поверить, не
знай Петр всего.
   - О вон тех дурах. Что сейчас в ванной.
   - Ты что, мент? Какое тебе дело, что я держу  дома?  Что  ты  мне  вообще
шьешь? Давай поговорим...
   - Давай, - сказал Петр, не ослабляя внимания.  -  Времени  у  нас  много,
господин Василидис, который Костас, что-то запаздывает, проведем  время  для
скоротания скуки за приятной беседой... Я  тебе  шью  попыточку  изничтожить
меня со всем семейством, только-то и делов. Не так уж мало, а?
   -  Совсем  охренел?  Мозги  поплыли?  Скажи  прямо,  что  психанул  из-за
Катьки...
   Петр поморщился:
   - Митя, хочешь  пошлую  фразу?  Умный  человек  должен  точно  улавливать
момент,  когда  он  проиграл.  Пошлая  фраза,   сотней   шпионских   романов
затрепанная, но истине полностью соответствует. Все я знаю.
   - Все? - покривил губы Елагин. - Ну, тогда  скажи,  сколько  спутников  у
Юпитера или какой атомный вес у стронция?
   - Митя... - поморщился Петр. - Не придуривайся. Я не  о  том,  что  ты  к
словам цепляешься... Откуда-то сзади подала голос Наденька:
   - Пристрели  ты  его!  -  голосок  у  нее  был  звенящий  от  напряжения,
отчаянный. - Шлепни к чертовой матери!
   - Какая добрая девочка... - усмехнулся Елагин, смирнехонько сидя на  полу
в  предписанной  позе.  -  Надюша,  и  ты  можешь  такое  говорить  о  своем
сексуальном инструкторе? Помнится, в этой самой комнатке кто-то брал в ротик
и сосал со всем усердием, так, что...
   Услышав за спиной шевеление, Петр  отпрянул  -  как  раз  вовремя,  чтобы
ухватить кинувшуюся мимо него Надю за локоть и весьма невежливо  оттащить  в
сторону. Она вырывалась, но Петр, не тратя времени, так цыкнул, что девчонка
мгновенно притихла. Пояснил спокойно:
   -  Не  дергайся.  Он  тебя  умышленно  хочет  разозлить.  Чтобы  кинулась
выцарапать ему глазыньки, по морде заехать... А когда  окажешься  рядом,  он
тебя живенько сцапает, прикроется от пули, и начнется бодяга с заложницей...
видела в кино? Вот то-то. Ну, ты поняла? Пусть себе гавкает. Близко  к  нему
не подходи. Я могу на тебя положиться?
   Она кивнула, сердито сжав губы. Отпустив ее, Петр  отступил  еще  на  шаг
ради вящей предосторожности.
   - Зря ты эту тему не хочешь развивать, - как ни в чем не бывало продолжал
Елагин. - Ты ее так и не трахнул, что  ли?  Зря,  батенька,  зря,  мы  ее  с
настоящим-то Павлом Иванычем всем премудростям обучили...
   Петр коротко размахнулся. Елагин заткнулся, чуть отпрянув,  покосился  на
кортик, глубоко ушедший в деревянную стенную панель -  буквально  в  парочке
миллиметров от его правого уха.
   - Я, конечно, не супермен, - сказал Петр. -  Но  вот  однажды  от  нечего
делать  навострился  неплохо  метать   ножики.   И,   кстати,   без   всяких
предрассудков  или  интеллигентских  колебаний  смогу  этим  самым  ножичком
барабанные перепонки проткнуть  для  начала...  Нет  у  меня  предрассудков,
старлей, я с ними да-авно расстался... и зря ты  меня,  дерьмо,  за  штабную
крысу держал, это я тебе по большому секрету говорю...
   - Ах, во-от оно что... - сказал Елагин настороженно. - То-то были у  меня
смутные позывы некоего умственного неудобства, чутье работало, да  босс  так
клялся и заверял, что я плюнул...
   - Что он знал, твой босс... - хмыкнул Петр. - В общем, кончай  с  театром
одного актера. Когда я говорю, что знаю  все,  то  имею  в  виду  простые  и
конкретные вещи. Что ты часиков в десять утра  должен  меня  прихлопнуть  со
всем семейством, дабы господи Павел  как  бы  помер.  А  на  деле,  конечно,
вынырнул где-нибудь в Греции с новой  рожей,  новыми  документами,  солидным
счетом, куда скачаны денежки Тарбачанского  проекта...  с  картинами  старых
мастеров, поверх которых нечто современное намалевано...
   - А у тебя не белая горячка?
   - Хватит, Митя, - поморщился Петр. - Не буду я тебя  уличать  подробно  и
многословно. Скажу одно: Фомичу я на  пиджак  подсунул  микрофон,  крохотный
такой, из  земцовского  хозяйства.  Знаешь  про  такие?  И  когда  вы  вчера
прихлопнули беднягу Фомича на Второй Индустриальной, я нахально  сидел  себе
во дворе, в машине, слушал вашу милую беседу, на  ус  мотал,  делал  выводы,
своими глазами видел, как вы потом из подъезда  вышли,  на  тебе  еще  синяя
курточка была, типа болоньи, не знаю, как они сейчас называются...  А  рядом
шел босс - с новой рожей, так что и не  узнать.  Это  один  эпизод  из  моей
работы с вами, один, но  далеко  не  единственный...  Может,  тебе  подробно
пересказать вашу беседу?
   - Не надо, - сказал Елагин,  стегнув  его  взглядом.  -  Убедил.  Ах  ты,
стервец, как же не раскусил я тебя? Черт, мелодраматично звучит,  но  ничего
другого не придумаешь. Как я тебя не раскусил, падло?
   - Самонадеянность, как обычно, - сказал Петр. - Она, матушка, уж  столько
народу погубила. Вы ставили ловушку на одного, а попался вам другой,  совсем
не  тот,  каким  вы  его  себе  придумали...  Ладно,  это   все   бесплодные
риторические упражнения. Давай о деле...
   - Ну, давай, - показалось, даже охотно подхватил Елагин. - Вот интересно,
с чем ты в ментовку побежишь? - Он мотнул головой  в  сторону  ванной.  -  С
этими стволами? А это не мое, нет там моих пальчиков, хоть ты тресни.  И  на
пушке, которой ты у  меня  под  носом  так  изящно  помахиваешь,  тоже  твои
пальчики...  Фомича  ты  мне  хрен  докажешь.  Что  еще?   Эта   затраханная
нимфеточка? Ну, такие мелочи, что и говорить стыдно...
   - А кто тебе сказал, что я побегу в ментовку? - усмехнулся Петр. - Я тебя
здесь и кончу... за Новосибирск. Я же сказал, что знаю все. Или - почти все.
Но для тебя разница несущественная.
   По напрягшемуся лицу  Елагина  понял,  что  до  того,  наконец-то,  стала
доходить  серьезность  ситуации.  И,  сделав  над  собой  усилие,  продолжал
непринужденно, даже где-то дружелюбно:
   - Но можем и договориться... Где Пашка?
   - Прекрасная погода  сегодня,  не  правда  ли?  -  напряженно  усмехнулся
Елагин.
   - Понятно... - сказал Петр. - Попробуем пряничек. Вы ведь,  два  кретина,
совершенно напрасно прикончили Фомича. Он и в самом деле был ни при  чем.  Я
просто-напросто перегнал "уазик" на другую стоянку,  да  там  и  оставил.  И
мочит его дождик, и  палит  его  зной...  А  насчет  Фомича  я  все  наврал,
конечно...
   Кажется, лишь теперь Елагин был удивлен по-настоящему.  Поражен  в  самое
сердце:
   - Бог ты мой...  Нет,  серьезно?  Бросить  триста  кило  денег,  двадцать
лимонов, на левой стоянке... Точно, тронутый.
   - Да брось ты, - сказал  Петр.  -  Кому  придет  в  голову,  что  в  этой
развалюхе - столько?  Не  ассоциируется  автомобильный  ветеран  с  хорошими
деньгами, никто туда не полезет... Ну, Митенька? Может, поменяемся? Я тебе -
"уазик", ты мне - информацию в темпе.
   Елагин какое-то время пытливо разглядывал его, потом покачал головой:
   - Не держи меня за дурачка. Так ты меня отсюда и выпустишь, не говоря  уж
о том, чтобы поделиться зеленью...
   - А если рискнуть и поверить?
   - Ищи дурака.
   - Хорошо, сменим тему, - сказал Петр. - Неужели ты не понимаешь, что  сам
стал бы очередным трупом?  Ко  мне  в  сейф,  на  фирме,  подсунули  убойный
материальчик - заявление покойного господина Савельева  с  просьбой  принять
меры к шизофренику Елагину, который развратил девочку -  что  подтверждается
видеоматериалами - и хочет всех убить к чертовой  матери...  В  сочетании  с
твоим трупешником это неплохо прозвучало бы, обернись все по-вашему...
   - Ох, какие дешевые понты... - поморщился Елагин.
   - Да пойми ты...
   - Не старайся, не поможет. Мы с боссом - одна команда.
   - Тьфу ты, да пойми... - в сердцах начал Петр.
   От злости он на миг отвел взгляд, мотнул головой.
   И Елагин прыгнул.
   Прыгнул из невозможного положения, только что сидел у стены,  держа  руки
на коленях - и вдруг взвился, толстенная белая подошва кроссовки мелькнула у
самого виска Петра, он едва успел уклониться, а вот с пистолетом оплошал - и
новый молниеносный удар в кисть, по косточке, вышиб его к  чертовой  матери.
Петр даже не пытался заметить, где упал пистолет, глухо стукнув об пол, - не
мог  терять  ни  секунды,  Елагин  наседал,  обрушив   каскад   размашистых,
отточенных выпадов...
   Петр встретил его, как умел, прекрасно понимая, что дерется  не  за  одну
свою жизнь. Парочку ударов удалось отпарировать, а  вот  самому  ударить  не
пришлось - чертов старлей ушел с невероятной ловкостью...
   Сзади придушенно взвизгнула Надя.
   - Стоять! - рявкнул Петр, надеясь, что она поймет и  послушается.  Сделал
выпад и едва не попался на прием с захватом штанины и вмиг вывернутой ногой.
Отступил на шаг.
   Они кружили по комнате, как два медведя, сопя и хрипя, то и дело  задевая
боками за мебель.  И  здесь  преимущество  было  на  стороне  Елагина  -  он
прекрасно знал свою квартиру, а вот Петр этим похвастать не  мог,  треснулся
ребрами об угол стола так, что дух перехватило, сердце свело...
   Он понимал, что долго так не продержится.  Этот  скот  был  и  моложе,  и
сильнее, и, что греха таить,  гораздо  лучше  учен.  Не  поддаваясь  панике,
совершил единственное свое достижение -  серией  маневров  заставил  Елагина
отступить к двери, а сам ухитрился оказаться у  стены,  где  торчал  кортик,
выдернуть его, стал выбирать удобный момент для броска...
   Такого и от Митьки не ожидал - тот прыгнул в сторону, оказавшись высоко в
воздухе, одной ногой оттолкнулся от шкафа и, пролетев по  самой  неожиданной
траектории, всей массой обрушился на Петра, не успевшего защититься. Сшиб на
пол, навалился, одной рукой прижав к полу  руку  Петра  с  кортиком,  другой
придавив горло знакомым, надежным приемом.  В  глазах  мгновенно  потемнело,
удар коленом в низ живота окончательно лишил дыхания,  кто-то  кричал,  быть
может, это  кричала  его  давным-давно  погибшая  дочь,  так  и  не  ставшая
ровесницей Наденьке, круги плыли перед глазами...
   Неким звериным чутьем он уловил сбой, почуял, что хватка навалившегося на
него верзилы ослабла на миг, - и, не рассуждая, что есть силы оттолкнул его,
вверх и в сторону, сунул острие кортика в мягко-упругое, легко  поддавшееся,
по самый эфес...
   Чувствуя себя почти свободным, собрал все силы, рванулся, отвалил с  себя
Елагина - и тот послушно завалился набок, громко стукнувшись об пол.
   У настоящей смерти нет ничего общего  с  киношными  красивостями.  Елагин
дергался, хрипел, выгибался самым омерзительным образом, выплевывая слюну  и
кровь. Казалось, это никогда не  кончится...  Сумев,  наконец,  продышаться,
Петр уперся руками в пол, перхая от боли в горле, заставил  себя  собраться,
рывком вскочил. Его повело в сторону,  он  прислонился  к  шкафу,  чтобы  не
свалиться.
   Надя замерла в нелепой позе, обеими руками так и держа  длинное  горлышко
тяжелого антикварного графина, вдребезги разлетевшегося об елагинскую башку.
Ее застывшее личико ровным счетом ничего не  выражало.  Потом,  без  всякого
перехода, выпустила горлышко, обеими руками схватилась за живот,  согнулась.
Не теряя времени, Петр схватил ее за шею, головой вперед направил в  ванную,
перехватил за шиворот  и  нагнул  над  ванной.  Процесс  пошел.  Ничего,  не
смертельно...
   Пошатываясь, он вышел в комнату. Присел на корточки рядом  с  неподвижным
Елагиным, нащупал пульс. Аллес капут, похоже. Петр,  двигаясь  как  автомат,
вынул носовой платок и тщательно протер  светло-желтую  рукоятку.  Извлекать
кортик не стоило - моментально хлынет кровь, перепачкаешься...
   И услышал, как за его спиной, в прихожей, тихонько проворачивается ключ в
хорошо смазанном замке.
   Одним прыжком оказавшись в ванной, прошептал:
   - Притихни, ясно?!
   Бросился в прихожую - как раз вовремя, чтобы нос  к  носу  столкнуться  с
человеком в светлом плаще и надвинутой на нос шляпе. Ударил  его  по  горлу,
выхватил толстый портфель, поймал за кисть руки  и,  посторонившись,  дернул
так, что визитер летел через комнату, пока не споткнулся о труп Елагина. Так
и загремел.
   Петр вошел следом, поднял за воротник плаща господина  в  светлом  плаще,
того самого, что вышел вместе с Елагиным  из  квартиры,  где  убили  Фомича.
Родного братца, козла поганого. Вмиг обыскал, вытряхивая на  стол  все,  что
попадалось в карманах.
   Сплошные пустяки: тяжелый серебряный  портсигар,  зажигалка,  две  связки
ключей... Никакого оружия. Ага, вот и греческий паспорт на имя, конечно  же,
Костаса Василидиса. Толкнув Пашку на стул, Петр подобрал пистолет,  поставил
портфель на стол, раскрыл.
   Вороха бумаг - тех самых, что он, болван, усердно  подмахивал.  Договоры,
предоставлявшие г-ну Василидису все полномочия  по  управлению  теми  самыми
иностранными инвестициями. Всю эту канцелярию Пашка никому  не  отваживался,
надо полагать, доверить на хранение - и таскал с  собой,  словно  пропуск  в
рай. В известном смысле так оно и было...
   А это? Петр вытащил фотографию обнаженной Кати - застекленную,  в  желтой
металлической  рамочке.  Та  самая,  которой  он  восхищался,  чуть  ли   не
единственная, выглядевшая настоящим искусством. Еще  фотографии,  в  большом
конверте, - из той коллекции, что он уже видел  в  альбомах.  Катя  во  всех
мыслимых позах.
   - Понятно, Паша, - сказал он,  опустив  крышку  портфеля.  -  Завершающий
штрих, а? Дополнение к тому,  что  ты  подсунул  в  сейф.  Интимные  снимки,
подаренные  любовнику,   у   которого   в   конце   концов   крыша   поехала
окончательно... Интересно, что ты ему наплел такое,  что  он  совершенно  не
боялся пополнить твою коллекцию трупов?  Может,  поделишься  по-родственному
секретами?
   Пашка молчал, сгорбившись на стуле. Новое лицо, совершенно не похожее  на
прежнее, казалось застывшей маской, но глаза посверкивали чересчур уж  живо.
В умной голове, скорее всего, уже шла напряженнейшая работа,  просчитывались
шансы, взвешивались аргументы, шли  лихорадочные  поиски  выхода.  Петр  уже
достаточно узнал братца, чтобы не сомневаться: именно так сейчас и обстояло.
   Стукнула дверь ванной - появилась Надя, с мокрым лицом и мокрой на  груди
рубашкой, прислонилась к косяку, уставилась на них обоих  сухими,  взрослыми
глазами.
   - Ну, скажи что-нибудь, - нарушил молчание Петр. - Что произошла  ужасная
ошибка, что я не так все понял... Что молчишь?
   Пашка поднял голову. На губах у него  блуждала  странная  улыбка,  то  ли
чуточку виноватая, то ли нахальная.
   - Так уж получилось, Петруччио,  -  пожал  он  плечами,  все  же  избегая
смотреть Петру в глаза. - Так уж вышло... Родилась вот идея... Это  он  тебе
проболтался? - кивнул он на труп.
   - Да нет, - сказал Петр, вот странное дело, ощущая именно себя  в  чем-то
виноватым. - Своим умом допер.
   - До чего? - Пашка прямо-таки впился в него глазами.
   - До всего, Паша, - устало сказал Петр. - До того, как ты решил и в самом
деле сделать из  меня  себя  -  но  покойного...  Интересно,  почему  ты  не
изображаешь оскорбленную невинность? Ничуточки. Ну, сказал бы, что произошла
страшная ошибка, провокация, недоразумение, что мне все наврали...
   - Бесполезно, - кривя губы, признался Пашка. - Коли уж ты здесь, в  самый
интересный момент... Не бывает таких совпадений. Кто продал, Фомич?
   Петр прямо-таки беспомощно пожал плечами:
   - Да никто... Говорю же, сам допер. Ты, Паша,  в  самом  начале  допустил
одну-единственную ошибочку, вполне, впрочем, объяснимую  -  ну  откуда  тебе
было знать... Я не штабист, Паша. Я -  особый  отдел.  У  нас  тоже  хватает
бездельников, занятых чистой воды канцелярщиной,  но  такая  уж  мне  выпала
дурацкая фортуна... Афган, потом, когда
   Меченый объявил перестройку, не к ночи  будь  помянута,  -  полный  набор
горячих точек, парочка крутых расследований, комбинаторы вроде тебя,  только
щеголявшие в генеральских погонах...  Одним  словом,  биография  мне  выпала
такая, что напрочь выбила из души доверчивость и благостность.  Поначалу  я,
каюсь, и в самом деле расслабился. Поверил. Прошло  слишком  много  времени,
чтобы вспомнил о самой первой нестыковочке: я тебе никогда не называл  имени
Киры, ты не должен был знать, как ее зовут... А в первый  вечер,  когда  сей
покойничек меня к тебе привез, ты так ее и назвал - Кирой.  Ну,  а  потом...
Потом столько всплыло интересного о тебе настоящем,  ничуть  не  похожем  на
сусальный образ честнейшего бизнесмена и порядочнейшего  человека...  Ты  со
многим сжился настолько, что попросту  не  подумал,  какое  впечатление  это
произведет на постороннего...
   - Где "уазик"?
   Петр удивленно уставился на него:
   - Тебя и в самом деле только это интересует?
   - Черт его знает, - сказал Пашка с кривой улыбочкой.  -  В  башке  полный
сумбур... Значит, Фомича ты подставил?
   - Ну да, - сказал Петр. - И твою Фею я изнахратил исключительно для того,
чтобы тут же кинулась к тебе плакаться. Я им обоим, ей  и  Фомичу,  подсунул
микрофончики, Паша...
   - Сука! - рявкнул вдруг единоутробный братец. - Я тебе за Ирку...
   Он даже вскочил, но опомнился,  хмуро  покосившись  на  пистолет  в  руке
Петра, упал на стул. Зло глянул исподлобья:
   - Гад ты, однако...
   - Я? - изумился Петр. - Нет, серьезно? Это я, выходит, гад? А ты со своей
великолепной идеей насчет подменыша, интересно, кто?
   - Любопытно, как бы ты себя вел, окажись на моем месте?
   - Господи ты боже мой! - вдруг воскликнула Надя. -  Вы  что,  сумасшедшие
оба? Сидите и болтаете так спокойно...
   Покосившись на нее, Петр усмехнулся:
   - Миленькая, это только в кино у злодея из пасти торчат  клыки  и  он  на
публике гложет людские кости. В жизни убийцы и подонки как раз такие  вот  -
чистенькие, побритые, в белых плащиках, парижской  туалетной  водой  пахнут,
говорят без матов... Ты еще этого не поняла? Учись...
   - Петруха, - проникновенно сказал Пашка.  -  Ты,  честное  слово,  хватил
через край. Причем тут "убийца"? Ну извини, погорячились, дурака  сваляли...
Все ведь можно переиграть...  Это  Елагин  все  и  придумал...  Паша,  можно
исправить...
   - Как это? - усмехнулся Петр. - Чтобы у тебя все получилось,  чтобы  тебе
без помех жариться на солнышке далеко отсюда с чековой книжкой под  головой,
необходим один существенный пустячок: чтобы я  стал  покойником.  И  она,  -
кивнул он на Надю. - И Катя...
   - Да брось ты...
   - Паша, не стоит по инерции считать меня идиотом...
   - Петруччио! - проникновенно сказал Пашка, прижав  руки  к  груди.  -  Ну
хорошо - гад я, гад! Можешь дать мне по морде от всей души. Только  чем  это
поможет? Коли уж так случилось, давай поговорим, как умные  люди.  Спокойно.
Обсудим, что можно исправить, как сделать, чтобы оба остались довольны. - Он
взял со стола  портсигар.  -  Все  нормально,  давай  перекурим,  побеседуем
спокойно...
   И вновь сработало звериное чутье. Потому что именно эти слова,  почти  те
же самые, Петр слышал перед  тем,  как  раздался  странный  хлопок  и  Фомич
мертвехоньким рухнул на пол...
   Тело само рванулось в сторону. Упругий  толчок  воздуха  мазнул  по  лицу
одновременно с резким, гулким хлопком, и  что-то  ударило  в  стену,  и  еще
хлопок, но  Петр  уже  давил  на  курок,  раз,  два,  три!  Невозможно  было
промахнуться, он стрелял почти в упор...
   Кислая тухлятина сгоревшего пороха  залепила  ноздри.  Пашка,  невыносимо
медленно кренясь вправо, невыносимо долго падал со стула -  с  застывшим  на
лице яростным азартом карточного игрока, с зажатым в руке  портсигаром,  чей
торец откинулся, открыв три черных дыры, и две из них легонько дымились...
   Потом он упал,  растянулся  во  всю  длину,  нелепо  откинув  руку.  Петр
нагнулся, вынул из слабо шевелившейся ладони портсигар с секретом, покрутил,
понюхал. Слыхивал о  подобных  шпионских  штучках,  но  в  руках  не  держал
никогда, только в музее видел. В том, где посторонних не бывает...
   Оглянулся  на  Надю,  близкую  к  истерике,  аккуратно  положив  на  стол
портсигар, подошел к ней и по испытанному методу нацелился угостить в  целях
профилактики хорошей оплеухой, но она опередила, кинулась на шею, прижалась,
ища защиты и поддержки, сотрясаясь от плача. Петр прижал ее к себе, стоял  и
молчал, совершенно не представляя, что тут можно сказать.
   Когда она немного притихла, поднял ее голову  и  заглянул  в  заплаканное
личико:
   - Приведи себя в порядок. Нужно уходить. И не смотри  ты  туда,  нет  там
ничего интересного...
   Они лежали почти рядом - супермен Митька  Елагин  и  неузнаваемый  родной
братец, хитрован и комбинатор, светлая головушка, сволочь  поганая.  Никаких
философских сентенций не приходило в голову, да  и  не  было  в  них  нужды,
откровенно говоря меж взрослыми людьми.
   - Иди умойся, - повторил он мягко. -  Когда  вернемся  домой,  ты  должна
выглядеть  так,  словно  ничего  не  случилось.  Понятно,  беззаботное  юное
существо? Я пока разберусь тут с  отпечатками...  -  Он  наклонился,  поднял
ножны от кортика.
   - А потом?
   - А потом все будет нормально, - сказал Петр, ничуть не лукавя, сам  веря
в то, что говорил. - Павел  Иванович  Савельев  жив-здоров.  Дома  его  ждет
любимая жена... и юная падчерица, с которой у него  отношения  сложные,  но,
будем верить, все же  поправимые.  Есть  у  тебя  возражения  против  такого
расклада?
   Девчонка подняла  голову,  заглянула  ему  в  лицо  и  помотала  головой.
Облегченно вздохнув, он подтолкнул ее к ванной:
   - Вот и прекрасно. Быстренько приведи себя в порядок...
   Стоя   посреди   комнаты,   прикрыв   глаза,   чувствовал,   как   уходит
нечеловеческое напряжение.
   "Авель, где брат твой Каин?" - "Я не сторож брату моему".
   Что сказал бы господь Авелю, завершись та давняя история иначе?
   Все не так просто, конечно. Будут сложности, и немалые. Но  в  его  жизни
есть теперь кое-что, вдохновляющее на борьбу с любыми  сложностями,  точнее,
кое-кто.
   Я не сторож брату моему Каину...

Last-modified: Thu, 13 Mar 2003 11:12:36 GMT

Оцените этот текст: