следнюю парту и принялся объяснять классу, что дважды два - четыре. В полдень зазвенел звонок, все школьники вскочили из-за парт и выбежали из класса. Только Бенвенуто остался сидеть на своем месте. - Бенвенуто, - позвал его учитель, - надо проветрить класс. - Но мне не встать, синьор учитель. Действительно, за четыре урока он так вырос, что крепко-накрепко застрял в парте. Пришлось позвать служителя, чтобы он помог ему выбраться. На следующее утро для Бенвенуто поставили парту побольше, но, когда наступил полдень, он опять не смог встать. И эта парта стала ему тесна. Бенвенуто сидел в ней, словно мышь в мышеловке. Пришлось позвать столяра, и тот расколол парту на части. Учитель тот просто за голову схватился. - Завтра принесем для тебя парту из пятого класса, - сказал он и тут же отдал распоряжение. - Ну, как теперь? - спросил он, когда парту принесли. - Хорошо! Совсем свободно! - радостно ответил Бенвенуто, и, чтобы ему поверили, он несколько раз встал и сел. Но с каждым разом вставать ему было все труднее и труднее. И в двенадцать часов, когда прозвенел звонок, все повторилось сначала, и опять пришлось звать столяра. Директор школы и мэр города возмутились: - Что случилось, синьор учитель? Вы разучились поддерживать дисциплину в классе! Почему в этом году парты у вас колются, словно орехи? Вам нужно как следует взяться за своих сорванцов. Мы не в состоянии каждый день покупать новые парты! Старьевщику пришлось отвести своего сына к доктору и рассказать ему все, как было. - Посмотрим, посмотрим, - сказал доктор. Он надел очки, чтобы лучше видеть, и измерил рост Бенвенуто. - Теперь, - сказал он, - садись. Бенвенуто уселся на стул. Доктор подождал, пока пройдет минута, и сказал: - Встань. Бенвенуто встал, и доктор снова измерил его вдоль и поперек. - Гм, - сказал он и, не поверив тому, что видит, протер очки платком. - Присядь-ка еще разок. Он проделал так несколько раз и наконец заключил: - Это очень интересный случай. Мальчик болен какой-то новой болезнью. До сих пор еще никто не болел ею. Болезнь заключается в том, что, когда ребенок сидит, он быстро стареет. Каждая минута, проведенная сидя, равна для него целому месяцу. А лечение простое - нужно всегда быть на ногах, иначе за несколько недель мальчик превратится в белобородого старика. После этого дня жизнь Бенвенуто совершенно переменилась. В школе ему сделали особую парту, без сиденья, чтобы он даже не пытался присесть. Дома его заставляли есть стоя. А вздумай он хоть минутку отдохнуть у камина, как тотчас раздавалось: - Что ты делаешь! Захотел состариться раньше времени? - Вставай, вставай! Поседеть хочешь? Ну а кровать? Никаких кроватей, если он не хотел проснуться седым стариком. Пришлось Бенвенуто научиться спать стоя, как спят лошади. Вот из-за всего этого люди и прозвали его: Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту. Прозвище это так и осталось за ним на всю жизнь. Но вот в один несчастный день заболел отец Бенвенуто. Вскоре, почувствовав, что умирает, он позвал к себе сына. - Бенвенуто, - сказал он, прежде чем навсегда закрыть глаза, - теперь твой черед помогать матери. Она старенькая и не может больше трудиться. Найди себе хорошую работу. Она не принесет тебе вреда. Наоборот, благодаря работе ты долго будешь оставаться молодым. Ведь у тебя не будет времени, чтобы сидеть сложа руки. На другой день Бенвенуто отправился искать работу. Но люди смеялись ему в лицо: - Работу, говоришь? Нет, сынок, у нас не играют ни в мяч, ни в кегли. Ты еще слишком мал, чтобы работать на фабрике. - Работу? Но ведь нас оштрафуют. Закон запрещает брать на работу детей... Бенвенуто не стал спорить. Он тут же нашел выход из положения. Вернувшись домой, он уселся перед зеркалом и стал ждать. - Доктор говорил, что стоит мне присесть, как я постарею. Посмотрим, правда ли это... Через несколько минут он заметил, что растет - стали жать башмаки. Он скинул их и принялся рассматривать свои ноги - те удлинялись прямо на глазах. Когда же Бенвенуто опять взглянул в зеркало, то страшно удивился: - Кто этот черноусый юноша, что смотрит на меня? Мы, кажется, знакомы. Я где-то видел его... Наконец он понял и рассмеялся: - Да это же я! Я - только совсем взрослый! Но теперь лучше будет встать. Больше стареть, пожалуй, не стоит. Он не стал больше обивать пороги фабрик, а просто выкатил из сарая отцовскую тележку и двинулся с ней по улице, громко крича на ходу: - Тряпки-лохмотья! Тряпки-лохмотья! - Какой славный молодой человек! Откуда ты пришел в наши края? - спрашивали соседи, выглядывая из окон на его голос. - Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту, это ты?! - Да, соседи, это я! Я задремал на стуле и проснулся уже усатым! Так Бенвенуто начал трудиться. И все люди любили его. Бенвенуто всегда был на ногах, всегда что-нибудь делал, всегда готов был каждому помочь - как тут не стать всеобщим любимцем! Однажды его хотели даже выбрать в мэры города: - Вот такой человек нам и нужен - чтобы не любил засиживаться в кресле. Но Бенвенуто не захотел стать мэром. А потом умерла и его мать, и тогда он подумал: "Теперь я совсем один. Сидеть без дела я все равно не смогу, потому что быстро состарюсь. Пойду-ка лучше бродить по свету, посмотрю, где что делается". Так он и сделал: взял тележку с тряпками и, недолго думая, отправился в дорогу. Счастливый, он дни и ночи мог шагать без устали. Немало интересного увидел он на своем пути, немало людей повстречал. - Ты очень славный парень, - говорили ему встречные, - присядь, поболтай с нами. - Поболтать можно и стоя, - отвечал Бенвенуто. Шел он, шел и все не старел. Но вот однажды проходил он мимо какой-то бедной лачуги и, заглянув в окно, увидел картину, от которой у него сжалось сердце. В кровати лежала больная женщина, а на полу возились маленькие ребятишки. Они ревели во все горло, стараясь перекричать друг друга. - Молодой человек, - сказала женщина, увидев его, - если вы не очень торопитесь, зайдите на минутку к нам в дом. Мне не пошевельнуться, и я не могу укачивать детей, а каждая их слеза для меня все равно что нож в сердце. Бенвенуто вошел в комнату, взял на руки одного из малышей, походил с ним взад и вперед и убаюкал его. Таким же манером он успокоил и остальных. Но последний, самый маленький, никак не хотел засыпать. - Присядьте на минутку, - посоветовала женщина, - и подержите его на руках. Присядьте и увидите - он уснет. Бенвенуто сел на скамеечку около очага, и плакавший ребенок сразу же утих. Он был такой славный, что Бенвенуто принялся играть с ним и даже спел ему песенку. - Спасибо вам от всего сердца! - оказала женщина, когда ребенок уснул. - Я уже так отчаялась, что мне и жизнь немила стала. - О, не говорите таких вещей даже в шутку! - ответил Бенвенуто. Собираясь уходить, он случайно взглянул в зеркало на стене и увидел у себя седую прядь волос. "Я и забыл совсем, что старею, когда сижу", - мелькнуло у Бенвенуто. Но потом он расправил плечи, еще раз взглянул на сладко спавших детей и пошел своей дорогой. В другой раз он проходил ночью через какую-то деревушку и, увидев в одном из домиков свет, заглянул в окно. В комнате стоял ткацкий станок, а за ним работала девушка и тяжело вздыхала. - Что с вами? - спросил ее Бенвенуто. - Ох, я не сплю уже третью ночь... А к завтрашнему дню мне непременно нужно соткать этот коврик. Если я не успею, мне ничего не заплатят, и тогда всей нашей семье придется голодать. У меня могут даже отнять станок. Ах, чего бы я не отдала, чтобы поспать хоть полчасика! "Полчасика - это всего тридцать минут, - подумал Бенвенуто. - Пожалуй, тридцать минут я вполне мог бы поработать за девушку". - Знаете что, - сказал он вслух, - идите-ка спать, а я заменю вас. Мне почему-то нравится этот станок. А через полчаса я вас разбужу. Девушка прилегла на лавку и в ту же минуту уснула. Бенвенуто начал работать. Прошло полчаса, но разбудить девушку он не решился. Каждый раз, когда он подходил к ней, ему казалось, что ей снятся прекрасные сны. Занялся рассвет, взошло солнце и разбудило девушку. - Я проспала всю ночь! А вы работали! - Э, пустяки! Я не скучал. - У вас даже голова запылилась... "Трудно сказать, на сколько лет я постарел сегодня", - подумал Бенвенуто, но не почувствовал никакого сожаления. Он успел соткать коврик, и девушка была теперь самым счастливым человеком на свете. В другой раз Бенвенуто довелось повстречаться с одним старым-престарым стариком. - Мне так жаль, - говорил старик, вздыхая, - мне так жаль, что приходится умирать, не сыграв напоследок в карты. Все мои друзья уже умерли. - Ну, а если дело только за этим, - сказал Бенвенуто, - то в подкидного я тоже умею. И они стали играть. Бенвенуто не хотел садиться, но старик вдруг раскричался на него: - Ты нарочно остался стоять, чтобы подсматривать сверху в мои карты! Хочешь нечестно обыграть меня! Хочешь воспользоваться тем, что я бедный, несчастный старик! И Бенвенуто, как упал от неожиданности на стул, так и не вставал с него до конца игры. Он так растерялся, что перепутал карты и проиграл. А старик потирал руки от удовольствия, словно мальчишка, наворовавший груш. - Еще разок! - весело предложил он. Бенвенуто хотел было подняться с этого стула, который отнимал у него дни, месяцы, а может быть, и годы жизни, но ему жаль было огорчать бедного старика. Он продолжал сидеть и проиграл во второй раз, а затем и в третий. Старик, казалось, помолодел от радости. - Эти годы он взял у меня, - пробормотал Бенвенуто, глядя на себя в зеркало. Волосы его словно покрылись инеем. - Ну ничего, - утешал он себя, - кто знает, сколько уже времени этот старик мечтал поиграть в карты... И так каждый раз, когда нашему Бенвенуто случалось присесть, чтобы помочь кому-нибудь, у него седели волосы. Потом постепенно согнулась спина, точно дерево под сильным ветром, и потускнели глаза. Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту старел. Скоро у него уже не осталось ни одного темного волоса, Люди, знавшие его историю, говорили: - Много же пользы принесли тебе твои добрые дела, Бенвенуто! А ведь думай ты только о себе, был бы ты сейчас молодым парнем. Но Бенвенуто не соглашался с такими речами. Каждый седой волос напоминал ему о каком-нибудь добром деле. Так о чем же ему было жалеть?! - Ты мог бы сохранить жизнь для себя, а не раздавать ее всем понемножку, - говорили ему соседи. Но Бенвенуто только улыбался и качал головой. Он думал о том, что каждый седой волос помог ему найти нового друга, и таких друзей у него были тысячи и тысячи. Бенвенуто не знал устали в своих странствиях, хоть и опирался теперь на палку и часто останавливался, чтобы передохнуть. - Скитался я, скитался, попал вот в эту страну и решил в ней поселиться, - закончил свой рассказ Бенвенуто, - и здесь я продолжаю заниматься отцовским ремеслом - ремеслом старьевщика. - Но ведь на свете сколько угодно других стран, - удивился Цоппино, - почему бы вам не выбрать какую-нибудь получше этой? Бенвенуто улыбнулся: - В этой стране люди нуждаются в моей помощи больше, чем в любой другой. Это ведь самая несчастная страна на сеете. Значит, тут мне и место. - Как это верно! - воскликнул Джельсомино. Он растрогался до слез, слушая рассказ старика. - Вот самый правильный путь! Теперь я знаю, что мне делать с моим голосом. Он должен помогать людям, а не приносить им несчастья. - Ну, это тебе будет нелегко, - заметил Цоппино, - например, не вздумай напевать колыбельную песенку - детишки только пуще разревутся. Ведь твой голос способен перебудить целую страну. - Но будить спящих тоже бывает иногда очень полезно, - заметил Бенвенуто. - Этим я и займусь! - решительно заявил Джельсомино. - Нет, сначала ты займешься своим коленом, - сказал Цоппино. Колено действительно все распухало и распухало. Джельсомино уже не мог ни ходить, ни стоять. Тогда решили, что он, пока не поправится, будет жить у Бенвенуто. Ведь он почти никогда не спал и мог позаботиться о том, чтобы Джельсомино не распевал во сне и не угодил таким образом в лапы полиции. Глава пятнадцатая, в которой Бананито переселяется в тюрьму и готовит себе завтрак при помощи карандаша Бананито, как вы помните, вышел рано утром из дома и пошел куда глаза глядят. У него не было никаких определенных планов. Просто ему хотелось поскорее что-нибудь нарисовать, чтобы показать всем свое мастерство. Привратники, орудуя шлангами, поливали водой улицы. Они перебрасывались шутками с рабочими, которые, нажимая на педали велосипедов, спешили на фабрику, ежеминутно рискуя попасть под холодный душ. Утро было ясным и светлым. Бананито чувствовал, как в его голове бродят тысячи великолепных замыслов. Внезапно ему почудился необыкновенный аромат и показалось, что среди булыжников мостовой вдруг распустились мириады фиалок. "Вот самое лучшее из того, что я мог бы сделать!" - решил Бананито. И там же, где стоял, около ограды какой-то фабрики, он уселся на тротуар, достал из коробки кусок мела и принялся за работу. Вокруг сразу же столпились рабочие. - Готов спорить, - сказал один из них, - что сейчас он нарисует кораблик или каких-нибудь голубков. Только где же собака, что держит шапку для подаяния? - Я слышал однажды, - сказал другой рабочий, - такую историю. Какой-то художник провел на земле красную черту. Люди, что собрались вокруг, стали ломать себе голову соображая, что бы это значило. - Ну и что же? - Спросили наконец у художника. И он ответил: "Я хочу посмотреть, кто из вас сможет пройти под этой чертой, а не над ней". Потом он надел шляпу и ушел. Он, наверное, был немножко... - Ну, этот, пожалуй, еще в своем уме, - перебил кто-то. - Посмотрите. Бананито ни на секунду не отрывался от работы и рисовал так быстро, что трудно было уследить за его рукой. И на тротуаре в точности так, как он задумал, возникла целая клумба настоящих фиалок. Это был всего лишь рисунок, но такой прекрасный, что воздух внезапно оказался напоенным ароматом цветов. - Мне кажется, я чувствую запах фиалок, - прошептал один из рабочих. - Скажи лучше - запах тыквы, а не фиалок, не то тебя в два счета упрячут в кутузку, - посоветовал ему товарищ. - Но запах чувствуется - это верно! Все молча стояли вокруг Бананито. Было так тихо, что слышалось даже, как поскрипывает его мелок. С каждым новым штрихом, ложившимся на тротуар аромат фиалок все усиливался. Рабочие заволновались. Они переминались с ноги на ногу, перекладывали свертки с завтраками из руки в руку, делали вид, будто проверяют, хорошо ли накачаны шины велосипедов, но не упускали из виду ни одного движения Бананито и только потягивали носами, чтобы полнее насладиться чудесным ароматом, который так радовал сердце. Взвыл заводской гудок, призывавший их на работу, но никто не двинулся с места. Кругом только и раздавалось: "Молодчина! Вот это молодчина!" Бананито оторвался наконец от работы, взглянул на собравшихся и прочел в их глазах столько благодарности, что даже смутился. Он собрал свои краски и поспешно зашагал прочь. Один из рабочих догнал его: - Что с тобой? Куда ты? Подожди минутку, сейчас мы вывернем карманы и отдадим тебе все наши деньги. Никому из нас еще не доводилось видеть такие замечательные рисунки. - Спасибо, - пробормотал Бананито, - большое спасибо! И он поспешил на другую сторону улицы, чтобы поскорее остаться одному. Сердце его билось так сильно, что куртка на груди приподнималась, как будто под нею прятался котенок. Бананито был по-настоящему счастлив. Он долго бродил по городу, не решаясь, однако, приняться за какой-нибудь новый рисунок. В голове у него возникали сотни замыслов, но он отбрасывал их один за другим. Наконец, увидев бродячую собаку, Бананито окончательно понял, что ему следует делать. Он уселся тут же на тротуаре и стал рисовать. В Стране Лгунов всегда найдутся люди, которым нечего делать и которые поэтому слоняются по улицам. Это профессиональные прохожие или, попросту говоря, безработные. Около Бананито опять собралась небольшая группа зрителей, и они стали отпускать замечания на его счет: - До чего же горазд на выдумки! Вздумал рисовать кошку, как будто их и так мало в городе. - Это не простая кошка, - весело сказал Бананито. - Слышали? Он рисует особенную кошку! В наморднике, что ли, будет твоя кошка? Споры прекратились, как по волшебству, когда Бананито в последний раз провел кистью по хвосту своей собаки, и та, вскочив с земли, залилась веселым лаем. Толпа испустила крик изумления. В ту же минуту прибежал полицейский: - Что такое? Что случилось? Ага, вижу! Даже слышу! Лающая собака! Как будто с нас мало было мяукающих котов! Чья она? Толпа поспешно разошлась, чтобы не отвечать ему. Только один, бедняга, не смог увернуться, потому что стоял рядом, и полицейский ухватил его за рукав. - Это его кошка, - ответил он и, показав на Бананито, опустил глаза. Полицейский отпустил парня и вцепился в художника: - Ну-ка, отправляйся со мной! Бананито ничего не оставалось делать. Он собрал свои краски и, ничуть не огорчившись, последовал за полицейским. А собака, повиливая хвостом, отправилась по своим делам. Художника посадили в тюремную камеру и велели ждать, пока его допросит начальник полиции. У Бананито горели руки, так ему хотелось поработать. Он нарисовал небольшую птичку и подбросил ее в воздух. Но птичка не улетела. Она уселась ему на плечо и стала ласково поклевывать его ухо. - А, ты, наверное, хочешь есть! - догадался Бананито. Он нарисовал птичке горстку зернышек проса и вспомнил при этом, что и сам еще не завтракал. "Яичницы из двух яиц мне бы вполне хватило. И пожалуй, неплохо было бы съесть большой спелый персик", - подумал он и нарисовал все, что ему хотелось. Скоро аппетитный запах яичницы распространился по камере, проник за дверь и защекотал ноздри стражника. - Гм, как вкусно пахнет! - сказал стражник, потягивая носом и стараясь подольше насладиться запахом. Но потом он забеспокоился и открыл глазок камеры. Увидев заключенного, который с аппетитом уплетал яичницу, стражник окаменел от изумления. В таком положении его и застал начальник стражи. - Замечательно! - закричал он вне себя от гнева. - Великолепно! Оказывается, заключенным теперь носят обеды из ресторана! - Я не... я не... - только и мог пролепетать стражник. - Ты не знаешь порядка! Хлеб и вода! Вода и хлеб! И ничего больше! - Я не знаю, откуда у него все это, - промолвил наконец стражник, - может быть, яйца были у него в кармане... - Ну да, а жаровня, на которой он их поджарил? Тоже была у него в кармане? Я вижу, стоит мне отлучиться, как в тюремных камерах появляются кухонные плиты... Но начальнику стражи тут же пришлось признать, что никакой плиты в камере нет и в помине. А Бананито, чтобы выручить стражника, решил рассказать, каким образом он приготовил себе завтрак. - Ну нет, я не такой дурак! Меня не проведешь! - сказал начальник стражи, с недоверием выслушав художника. - А прикажи я тебе подать камбалу в красном вине, что бы ты стал делать? Вместо ответа художник взял лист бумаги и принялся рисовать заказанное блюдо. - Как угодно, с петрушкой или без нее? - поинтересовался он между прочим. - С петрушкой, - посмеиваясь, ответил начальник стражи. - Ты и впрямь принимаешь меня за дурака. Ну, ничего, когда закончишь, я заставлю тебя самого съесть этот лист бумаги! Но когда Бананито кончил рисовать, от рисунка повалил вкусный пар и все почувствовали запах жареного, а через несколько мгновений камбала в красном вине уже дымилась на столе и, казалось, так и просила: "Съешь меня! Съешь меня!" - Приятного аппетита! - сказал Бананито начальнику стражи, у которого от изумления глаза на лоб вылезли. - Ваш заказ выполнен. - Мне... что-то... не хочется есть, - пробормотал тот, с трудом приходя в себя от удивления. - Отдай камбалу стражнику и следуй за мной! Глава шестнадцатая, в которой Бананито становится министром и тут же впадает в немилость Начальник стражи вовсе не был глупцом. Напротив, он был хитрым пройдохой. "За этого человека, - рассуждал он, сопровождая Бананито в королевский дворец, - можно получить столько золота, сколько он весит. Даже, может быть, на несколько центнеров побольше. Сундук у меня достаточно глубок, так почему бы не отправить в него несколько мешков золота? Ведь места оно не пролежит... Король наверняка щедро наградит меня". Но надежды его не оправдались. Король Джакомоне как только узнал, в чем дело, повелел немедленно привести к нему художника. А с начальником стражи обошелся весьма сурово и, лишь отпуская его, изрек: - За то, что ты нашел этого человека, жалую тебе Большую Фальшивую медаль! "Как же, нужна мне твоя медаль... - проворчал начальник стражи, - у меня их уже две дюжины, и все картонные. Будь у меня дома хромоногие столы, можно было бы подкладывать эти медали под их ножки, чтоб не шатались". Пусть себе начальник стражи бормочет все, что ему хочется. Оставим его в покое и посмотрим лучше, как встретились Бананито и король Джакомоне. Художник ничуть не растерялся в присутствии столь высокой особы и спокойно ответил на все его вопросы. Разговаривая с Джакомоне, Бананито любовался его прекрасным оранжевым париком, который сиял на голове короля, словно груда апельсинов на прилавке. - Что это ты так разглядываешь? - спросил король. - Ваше величество, я любуюсь вашими волосами. - Гм! А ты мог бы нарисовать такие же хорошие волосы? - Джакомоне вдруг загорелся надеждой, что Бананито нарисует волосы прямо на его лысине, они станут настоящими и их не придется убирать на ночь в шкаф. - Столь же прекрасные, конечно, нет! - ответил Бананито, думая доставить королю удовольствие этим комплиментом. В глубине души он немного сочувствовал ему, как всякому человеку, страдающему из-за своей лысины. Ведь столько людей обрезают волосы только для того, чтобы не причесывать их. К тому же о людях не судят по цвету волос. Будь у Джакомоне самые настоящие черные волнистые кудри, все равно он остался бы таким же пиратом и негодяем, каким был. Джакомоне горестно вздохнул и решил, что велит расписать свою лысину в другое время. "Лучше, пожалуй, - подумал он, - сначала использовать его как-нибудь иначе. Можно, например, с его помощью прослыть в истории великим королем!" - Я назначаю тебя, - сказал он художнику, - министром зоологического сада. Около дворца есть чудесный парк, но в нем нет никаких зверей. Ты должен нарисовать их. И смотри никого не забудь, иначе... "По правде говоря, лучше уж быть министром, чем сидеть в тюрьме", - рассудил Бананито. И еще до захода солнца, на глазах у изумленных зрителей, он нарисовал сотни различных животных, которые тут же оживали. Это были львы, тигры, крокодилы, слоны, попугаи, черепахи, пеликаны... И еще были собаки, много-много собак - дворняжки, лайки, борзые, таксы, пудели... Все они, к великому ужасу придворных, громко лаяли. - Чем только все это кончится? - перешептывались придворные. - Его величество позволяет собакам лаять! Это же против всяких законов! Наслушавшись собачьего лая, народ, чего доброго, наберется опасных мыслей! Но Джакомоне распорядился не беспокоить Бананито и разрешил ему делать все, что он захочет. Поэтому придворным оставалось только давиться от злости. Животные, по мере того как Бананито создавал их, занимали свои места в клетках. В бассейнах теперь плавали белые медведи, тюлени и пингвины, а по аллеям бегали сардинские ослики, те самые, на которых обычно катают в парках детей. В этот вечер Бананито не вернулся в свою каморку. Король отвел ему комнату в своем дворце. Опасаясь, как бы художник не сбежал, Джакомоне приставил к нему на ночь десять стражников. На другой день, когда Бананито нарисовал всех животных, какие есть на свете, и в зоопарке уже больше нечего было делать, король назначил его министром съестных припасов (или, как он выразился, министром канцелярских товаров). Перед воротами дворца поставили стол с кистями и красками и посадили за него Бананито. А горожанам сказали, что они могут просить у художника любое кушанье, какое только захотят. Вначале многие попали впросак. Просили, например, у Бананито чернил, подразумевая хлеб (как и полагалось по "Словарю Лгунов"), - художник и рисовал бутылку чернил, да еще поторапливал: - Ну, кто там следующий? - На что она мне?! - восклицал злополучный проситель. - Я же не могу ни съесть, ни выпить эти чернила! Так что очень скоро люди поняли: хочешь получить от Бананито что-либо, называй вещи настоящими именами, хоть они и запрещены. Придворные просто из себя выходили от возмущения. - Куда же это годится?! Чем дальше, тем хуже! - шипели они, позеленев от злости. - Это плохо кончится! Еще немного, и люди перестанут лгать! Что стряслось с нашим королем? А король Джакомоне все ждал, когда к нему явится мужество, чтобы попросить художника нарисовать настоящие волосы. "Тогда можно будет не бояться ветра", - думал он и тем временем позволял Бананито делать все, что ему заблагорассудится. Придворные были вне себя от негодования. Королевские генералы - те тоже не находили места от ярости. - В кои-то веки в наших руках оказался такой человек, как этот художник, и что же? Как мы его используем? Яичницы, цыплята, мешки жареной картошки, горы шоколада... Пушки нам нужны, пушки! Тогда мы создадим непобедимую армию и раздвинем границы нашего государства! Один самый воинственный генерал отправился к королю и рассказал ему об этих планах. У старого пирата Джакомоне закипела кровь. - Пушки! - обрадовался он. - Конечно, пушки! И корабли, самолеты, дирижабли... Клянусь рогами дьявола! Позвать сюда Бананито! Уже много лет подданные не слышали, чтобы король вспоминал рога дьявола. Это было его самое любимое ругательство в те времена, когда он, стоя на капитанском мостике, воодушевлял своих пиратов ринуться на абордаж какого-нибудь беззащитного судна. Тотчас же прекратили раздачу съестного и привели Бананито к Джакомоне. Слуги уже развесили на стенах комнаты географические карты и приготовили коробку с флажками, чтобы отмечать места будущих сражений и побед. Бананито спокойно выслушал все, что ему сказали, не прерывая разгоревшихся вокруг него споров. Но когда ему вручили бумагу и карандаш, чтобы он тут же, без промедления, начал отливать пушки, Бананито взял большой лист бумаги и огромными буквами написал на нем только одно слово: "Нет!" Затем он пронес этот лист по всему залу, чтобы все увидели его ответ. - Синьоры, - сказал он затем, - хотите кофе? Пожалуйста, в одну минуту я приготовлю вам его. Хотите лошадей, чтобы поохотиться на лисиц? Могу нарисовать вам самых лучших чистокровных скакунов. Но о пушках лучше забудьте. Пушек вы никогда от меня не получите! Вот когда разразился настоящий скандал! Все закричали, зашумели, застучали кулаками по столу. Только один Джакомоне, чтобы не ушибить руку, подозвал слугу и стукнул по его спине. - Голову! Отрубить ему сейчас же голову! - кричали придворные со всех сторон. - Лучше сделаем так, - рассудил Джакомоне. - Пока что не будем лишать его головы. Дадим ему время привести ее в порядок. По-моему, ясно как день, что этот человек не в своем уме. Наверное, именно поэтому он и рисует такие прекрасные картины. Посадим-ка его на некоторое время в сумасшедший дом. Придворные стали было ворчать, что это слишком мягкое наказание. Но они понимали: Джакомоне еще надеется обзавестись настоящими волосами - и умолкали. - Пока же, - продолжал Джакомоне, - запретить ему рисовать! Так Бананито тоже оказался в сумасшедшем доме. Художника посадили в отдельную палату и не оставили ему ни бумаги, ни карандаша, ни кисти, ни красок. В палате не нашлось даже ни кусочка кирпича или мела, потому что стены были обиты войлоком. И так как Бананито оставалось рисовать только кровью, то он решил отложить на время работу над своими шедеврами. Он растянулся на скамье, закинул руки за голову и стал смотреть в потолок. Потолок был совершенно белый, но Бананито видел на нем чудесные картины - те, которые он непременно напишет, едва только окажется на свободе. А в том, что он будет освобожден, Бананито нисколько не сомневался. И он был прав, потому что кое-кто уже позаботился о его спасении. Вы, конечно, догадались, что это был Цоппино. Глава семнадцатая, в конце которой Цоппино снова становится рисунком Когда в доме Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту, где Джельсомино лечил свое колено, узнали, что художник Бананито сделался министром, котенок решил отправиться к нему, чтобы подать прошение об освобождении тетушки Панноккьи и Ромолетты. Но, к сожалению, опоздал. Когда он добрался до дворца, художника там уже не было. - Хочешь взглянуть на Бананито, - посмеиваясь, сказал ему стражник, - так ступай в сумасшедший дом. Правда, еще не известно, пустят ли тебя туда. Разве только если ты тоже не в своем уме. Цоппино долго соображал, притвориться ли ему помешанным, чтобы попасть в сумасшедший дом, или лучше поискать туда какую-нибудь другую дорогу. - Ну, лапки мои, выручайте, - сказал он наконец, - теперь вчетвером вам будет немного полегче карабкаться по стенам. Сумасшедший дом, вернее сумасшедшие помещались в мрачном, похожем на замок здании, окруженном глубоким рвом с водой. Цоппино пришлось принять небольшую ванну. Он бросился в воду, переплыл ров, вскарабкался по стене, юркнул в первое же открытое окошко и очутился на кухне. Все повара и слуги в это время спали, и тут был только маленький поваренок, которому велели вымыть пол. Увидев Цоппино, он закричал: - Брысь! Брысь! Вон отсюда, противный котенок! Пора бы уже знать, что здесь не бывает объедков! Несчастный поваренок вечно страдал от голода и съедал все кухонные отходы до последней рыбной косточки. Поэтому он и поспешил выгнать котенка. В страхе, что тот утащит у него что-нибудь, поваренок открыл дверь и выпустил его в коридор. Направо и налево нескончаемо тянулись палаты сошедших с ума, а точнее говоря, совершенно здоровых заключенных. Вся их болезнь состояла лишь в том, что они неосторожно сболтнули где-то правду и попались при этом ищейкам Джакомоне. Некоторые палаты были без дверей и отделялись от коридора лишь толстой железной решеткой; другие, напротив, имели тяжелые железные двери с маленькими окошками для передачи пищи. Заглянув в одно из этих окошек, Цоппино увидел семерых котов тетушки Панноккьи и, что удивило его гораздо больше, своего старого знакомого Тузика. Коты спали вповалку прямо друг на друге и видели, должно быть, прекрасные сны. У Цоппино не хватило мужества разбудить их, тем более что в этот момент он все равно ничем не мог им помочь. В той же палате, как вы знаете, сидел и Калимеро Денежный Мешок. Калимеро не спал и, увидев Цоппино, стал умолять его: - Приятель, раздобудь-ка мне мышку, а? Ведь ты разгуливаешь на свободе! Одну-единственную мышку! Как давно уже я не держал в своих когтях мыши! "Вот это настоящий сумасшедший!", - подумал Цоппино и закрыл окошко. Он не был знаком с Калимеро. В конце коридора находилась самая большая палата, в которой было заперто человек сто. Среди них были и тетушка Панноккья с Ромолеттой. Если бы в палате горел свет, Цоппино увидел бы их. А если б к тому же тетушка Панноккья не спала, она непременно схватила бы Цоппино за хвост по своей старой привычке. Но свет не горел, и тетушка Панноккья спала крепким сном. Цоппино на цыпочках пробрался через палату и вышел на лестницу, которая вела наверх. Там после долгих поисков он отыскал наконец палату, в которую упрятали Бананито. Художник спокойно спал, закинув руки за голову, и видел во сне великолепные картины, которые ему предстояло написать. Но в одной из этих картин вдруг образовалась дыра, из чудесного букета цветов вдруг выглянула кошачья мордочка и громко мяукнула. Бананито проснулся, взглянул на дверь и сразу же вспомнил, что он - в сумасшедшем доме. Но окошко в двери было приоткрыто, и в нем виднелась голова мяукающего Цоппино. - Бананито! Бананито! Ну и крепко же ты спишь! - Вот чудеса! Голову даю на отсечение, что эти усы принадлежат Цоппино! - Проснись, говорят тебе! Это я, Цоппино! Да, это я, и даже лапка, которую ты мне сделал, со мною. Она действует превосходно. Говоря это, Цоппино изловчился, пролез в окошко и прыгнул в палату. - Я пришел, чтобы выручить тебя. - Спасибо, милый Цоппино, но как? - Еще сам не знаю. Хочешь, украду ключи у сторожей? - Но они могут проснуться. - Хочешь, прогрызу в двери дырку? - Эх, будь у тебя сверла вместо зубов, - может быть, и удалось бы... Нет, знаешь, что нам нужно? - Что? - Напильник! Достань мне напильник, а об остальном я сам позабочусь. - Есть! Я мигом разыщу тебе его! Бегу! - Все можно было бы сделать гораздо быстрее, - остановил его Бананито, - я мог бы просто нарисовать напильник, но эти канальи не оставили мне даже огрызка карандаша! - Так зачем же дело стало! - воскликнул Цоппино. - Вот тебе мои лапки! Или ты забыл, что они из мела и масляной краски? - Это верно... Но ведь они станут короче... Цоппино и слышать ничего не хотел: - Пустяки! Нарисуешь мне потом новые! - Так как же выбраться из палаты? - Нарисуй напильник! - А как спуститься вниз? - Нарисуй парашют! - А как перебраться через ров? - Нарисуй лодку! Когда Бананито кончил рисовать все, что требовалось для побега, лапка Цоппино превратилась в крохотную культяпку. - Видишь, - засмеялся Цоппино, - как хорошо, что я не изменил себе имя. Хромоножкой был, хромоножкой и остался. - Давай я нарисую тебе новую лапу, - предложил Бананито. - Сейчас некогда. Надо успеть, пока не проснулись сторожа. И Бананито принялся за работу. К счастью, он нарисовал такой острый напильник, что тот врезался в железо, как нож в масло. Через несколько минут в дверях уже зияло большое отверстие; через него наши друзья выбрались в коридор. - Зайдем за тетушкой Панноккьей и Ромолеттой, - предложил Цоппино, - да и котов не стоило бы забывать. Но скрежет напильника все-таки разбудил сторожей. Чтобы навести порядок, они стали обходить палаты. Бананито и Цоппино услышали их тяжелые размеренные шаги, раздававшиеся в соседнем коридоре. - Нужно добраться до кухни, - сказал Цоппино, - раз уж не можем убежать все вместе, удерем хотя бы вдвоем. На свободе от нас будет больше проку, чем здесь. Едва они появились на кухне, как голодный поваренок снова напустился на Цоппино: - Я же только что выгнал тебя, бесстыжий обжора! А ты опять норовишь отнять у меня последние объедки! Ну, быстро! Вот окно - полезай в него! А утонешь, так туда тебе и дорога! Он был так сердит и встревожен, что даже не обратил внимания на Бананито. Бедного поваренка беспокоил только кот, который, по его мнению, мог оставить его без ужина. Бананито пристегнул парашют, приготовил лодку и взял на руки Цоппино: - Ну, в дорогу! - Да, да! В дорогу! В дорогу! И больше тут не показывайтесь! - проворчал поваренок. Только когда беглецы скрылись, он заподозрил что-то неладное. - А этот другой, кто бы это мог быть? - стал соображать он, схватившись за голову. И чтоб не навлечь на себя беды, решил притвориться, будто ничего не видел и ничего не слышал. Затем поваренок откопал в куче очистков капустную кочерыжку, и урча от удовольствия, вцепился в нее зубами. Не прошло и десяти минут, как бегство Бананито было обнаружено. Сторожа высовывались из окон сумасшедшего дома и кричали: - Караул! Караул! Сбежал буйнопомешанный! Как раз в это время Бананито и Цоппино, пригнувшись к самому дну лодки и гребя руками, переплыли через ров. Но не уйти бы им от преследователей, если б на том берегу их не ждал со своей тележкой Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту. - Скорее! Прячьтесь сюда! - велел старьевщик. Он помог им забраться в тележку и забросал сверху кучей тряпья. А сторожам, которые вскоре подбежали к нему, он сказал: - Вон там ищите! Они туда побежали, - и махнул рукой вдаль. - А ты что тут делаешь? - Я бедный старьевщик. Я устал и остановился передохнуть. И чтобы ему поверили, Бенвенуто присел на край тележки и закурил трубку. Бедный Бенвенуто, он прекрасно понимал, что станет сейчас совсем старым и в несколько минут лишится нескольких месяцев жизни. Но он продолжал сидеть. "Годы, что я теряю сейчас, - думал он, - наверняка продлят жизнь моим друзьям", - и он выпустил изо рта клуб дыма прямо в лицо стражникам. К несчастью, в это самое мгновение у Цоппино защекотало в носу. Тряпки, что укрывали его, были довольно пыльными, и только какой-нибудь носорог мог бы сказать, что они были надушены. Цоппино попытался лапками зажать себе нос, но слишком поздно вспомнил, что из передних лапок у него осталась только одна. И он громко чихнул. Так громко, что поднял целое облако пыли. Чтобы не подвести Бананито, Цоппино тут же выскочил из тележки и задал стрекача. - Кто это? - удивились стражники. - Кажется, какая-то собака, - ответил Бенвенуто, - да, собака. Спряталась, должно быть, среди тряпок. Вон как улепетывает. - Ага! - решили стражники. - Раз улепетывает, значит, совесть нечиста. Догнать ее! И Цоппино услышал за собой тяжелый топот, услышал тревожные крики и обрадовался: "Если они погонятся за мной, то оставят в покое Бенвенуто и Бананито". Он пробежал почти через весь город, а стражники все гнались за ним, высунув языки. Вот площадь перед королевским дворцом, вот колонна, на которой Цоппино провел однажды такую хорошую ночь... - Ну, последний прыжок, - сказал Цоппино своим лапкам, - и мы будем в безопасности! И лапки с такой готовностью откликнулись на его призыв, что Цоппино, вместо того чтобы вскарабкаться на колонну, со всего разбега налетел на нее и тут же превратился в рисунок - в набросок трехлапого котенка. Правда, в тот момент он не пожалел об этом, потому что стражники остались, как они сами писали потом в донесении, с носом. - Куда она провалилась? - спрашивали они друг друга. - Я видел, как она бросилась к колонне... - Но поблизости никого нет... - Тут что-то нацарапано. Смотри - какой-то проказник стащил в школе мел и нарисовал на колонне собаку. - Что ж, пойдем отсюда. Детские каракули - не наше дело. А Бенвенуто между тем катил свою тележку к дому, останавливаясь время от времени, чтобы отдышаться. По пути он даже присел два-три раза, потому что уже еле держался на ногах от усталости. Словом, когда он выходил из дому, ему было около восьмидесяти лет, а когда вернулся обратно, ему уже перевалило далеко за девяносто. Подбородок Бенвенуто уткнулся в грудь, глаза затерялись среди морщин, а голос стал еле слышным, как бы доносящимся из-под груды опилок: - Бананито, проснись, приехали! Но Бананито его не слышал - он уснул, пригревшись под тряпьем. Глава восемнадцатая, в которой вы проститесь с Бенвенуто-не-присядь-ни-на-минуту - Что с тобой? Ты разговариваешь со своими тряпками? - За спиной Бенвенуто, который пытался разбудить художника, остановился ночной стражник. - Разговариваю с тряпками? - переспросил Бенвенуто, чтобы выиграть время. - Ну да! Я же слышал, как ты что-то говорил вот этому чулку. Или ты считал на нем дырки? - Я, должно быть, говорил, сам того не замечая, - пробормотал Бенвенуто, - знаете, так устал... Целый день колесил по городу с этой тележкой. В мои годы это не так-то просто... - Раз устали, так присядьте и отдохните, - сочувственно посоветовал стражник, - все равно в такой поздний час никто не станет продавать тряпки. - Да, да, присяду, - согласился Бенвенуто и опустился на свою тележку. - Знаете, я тоже с удовольствием отдохнул бы сейчас, - сказал стражник. - Позволите? -