Тимберлейк Вертенбейкер. Для блага Отечества пьеса в двух действиях перевод с английского Сергея Волынца ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА О Ф И Ц Е Р Ы: Капитан Артур ФИЛЛИП - Генерал-губернатор штата Новый Южный Уэльс Майор Робби РОСС Капитан Дэвид КОЛЛИНЗ - судья колонии Капитан Уоткин ТЕНЧ Капитан Джемми КЭМПБЕЛЛ Преподобный ДЖОНСОН Лейтенант Уильям ДОУЗ Лейтенант Джордж ДЖОНСТОН Младший лейтенант Ральф КЛАРК Младший лейтенант Уильям ФЭДДИ Мичман Гарри БРЮЕР - шериф колонии Одинокий абориген К А Т О Р Ж Н И К И : Джон АРСКОТТ Джон ВАЙЗЕНХЭММЕР Роберт САЙДВЭЙ Джеймс ФРИМЕН по кличке "Палач" Черный ЦЕЗАРЬ К А Т О Р Ж Н И Ц Ы : Дэбби БРАЙАНТ Мэри БРЕНЭМ Мэг ЛОНГ Лиз МОРДЕН Даклинг СМИТ ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ СЦЕНА 1. П Л А В А Н И Е 1789 год. Тюремный отсек судна, на котором преступников везут на каторгу в Австралию. В полумраке каторжники жмутся друг к другу. На палубе Роберт САЙДВЭЙ подвергается наказанию плетьми. Младший лейтенант Ральф КЛАРК еле слышным монотонным голосом отсчитывает удары. РАЛЬФ. Сорок четыре, сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят... Сайдвэя освобождают от веревок и бросают вниз к остальным каторжникам. Он лежит без сознания. никто не двигается. тишина... ДЖОН ВАЙЗЕНХЭММЕР. А ночью... Борт корабля трещит под ударами волн. Страх шепчет, заходится криком, рвется наружу и, задушенный, умолкает. Отвергнутые отчизной, всеми забытые, мы уносимся в темноту, куда-то на самый край света. Ночью остается одно - залезть под юбку доброй английской шлюхи, зарыться, спрятаться, забыться, и слиться... с Англией. Не важно, кто ты. У тебя нет имени. Ты тоже одинока. Тебе страшно. Ты заживо погребена в этом зловонном аду. Дай мне войти в тебя, моя радость, впусти меня, утешь меня, и мы вместе вспомним... Англию... СЦЕНА 2. ОДИНОКИЙ АБОРИГЕН РАССКАЗЫВАЕТ О ПРИБЫТИИ ПЕРВОГО КОРАБЛЯ С КАТОРЖНИКАМИ В АВСТРАЛИЙСКИЙ ЗАЛИВ БОТАНИ БЭЙ 20 ЯНВАРЯ 1788 ГОДА. АБОРИГЕН. Одинокая лодка скользит по морю, над высоко поднятыми веслами вздымаются облака. Это заблудившийся сон. Лучше держаться от него подальше. СЦЕНА 3. Н А К А З А Н И Е Бухта Сидней. Губернатор Артур ФИЛЛИП, судья Дэвид КОЛЛИНЗ, капитан Уоткин ТЕНЧ, мичман Гарри БРЮЕР охотятся на птиц. ФИЛЛИП. Неужели стоило плыть пятнадцать тысяч миль через океан только для того, чтобы построить еще одно место для публичных экзекуций, наподобие лондонского Тайбэрна? ТЕНЧ. Надо полагать, это избавит каторжников от тоски по родине. КОЛЛИНЗ. На этой земле действуют законы Англии. Суд признал этих людей виновными и вынес им приговор. Вон, смотрите - белолобая корелла. ФИЛЛИП. Да, но вешать... КОЛЛИНЗ. Только тех троих, что совершили кражу с продуктового склада колонии. А вон на эвкалипте целая стая "какатуа галерита" - серогрудых австралийский какаду. Артур, вы губернатор настоящего птичьего рая. ФИЛЛИП. Надеюсь, что не человеческого ада, дорогой Дэйви. УОТКИН прицеливается. Не стреляйте пока, Уоткин, дайте немного полюбоваться ими. Где же наша гуманность, господа? ТЕНЧ. Правосудие и гуманность - две вещи несовместные. Закон это вам не сентиментальная комедия. ФИЛЛИП. Я не говорю, что этих людей вообще не надо наказывать. Я лишь против превращения казни в зрелище. Каторжники решат, что ничего не изменилось и снова предадутся своим преступным наклонностям. ТЕНЧ. Они никогда не переставали предаваться этим наклонностям, губернатор, и смею вас уверить, никогда не перестанут. ФИЛЛИП. Как знать. Три месяца - слишком малый срок, чтобы судить об этом. И не надо так кричать, Уоткин. КОЛЛИНЗ. Поверьте, мне по душе ваше стремление противопоставить губительному воздействию порока благотворное влияние благородных поступков. Но губернатор, боюсь, что без раствора, название которому страх, ваше здание рухнет. ФИЛЛИП. Разве эти люди больше не боятся плетей? КОЛЛИНЗ. Джон Арскотт уже получил сто пятьдесят плетей за нападение на офицера. ТЕНЧ. После ста плетей обнажаются кости лопаток. А где-то между двумя с половиной и пятью сотнями вы, можно сказать, приводите в исполнение смертный приговор. КОЛЛИНЗ. Недостаток такой казни состоит в том, что это медленная смерть, момент ее наступления неуловим, и, следовательно, она не может служить устрашающим примером для каторжников. ФИЛЛИП. Гарри? БРЮЕР. Каторжники смеются во время казни. Они их уже столько перевидали. ТЕНЧ. Я бы сказал, это их любимая потеха. ФИЛЛИП. Возможно потому, что ничего лучшего мы им предложить не смогли. ТЕНЧ. Возможно, нам следует построить для каторжников оперный театр. ФИЛЛИП. Для нас с вам опера - привычное удовольствие. Все эти вещи были доступны нам с детства. Ведь людей образованных и сведущих от природы не бывает. Дайте-ка мне ружье. КОЛЛИНЗ. У нас и книг-то здесь нет, не считая нескольких Библий и парочки каких-то пьес. А посему вернемся лучше к нашим прямым обязанностям, которые состоят в том, чтобы наказывать преступников, а не просвещать их. ФИЛЛИП. Кто эти приговоренные, Гарри? БРЮЕР. Томас Баррет, семнадцати лет, сослан на семь лет за кражу овцы. ФИЛЛИП. Семнадцать лет! ТЕНЧ. Это лишний раз доказывает, что преступные наклонности БЫВАЮТ врожденными. ФИЛЛИП. Ничего это не доказывает. ГАРРИ. Джеймс Фримэн, двадцати пяти лет, ирландец, сослан на четырнадцать лет за убийство моряка на верфи Шедвэлл. КОЛЛИНЗ. Удивительно, что его не вздернули за это еще в Англии. ГАРРИ. Хэнди Бэйкер, солдат морской пехоты и главарь всей этой шайки, что обчистила склад. КОЛЛИНЗ. На суде утверждал, что несправедливо держать солдат и каторжников на одинаковом пайке. Говорил, что при такой кормежке не может нести службу. Ему почти удалось нас переубедить. ТЕНЧ. Я тоже думаю, что это было не лучшее ваше решение, губернатор. Учтите, среди моих людей зреет недовольство. КОЛЛИНЗ. Наш генерал-губернатор сказал бы вам на это, Тенч, что это было СПРАВЕДЛИВОЕ решение. Но СПРАВЕДЛИВОСТЬ также требует, чтобы этих людей повесили. ТЕНЧ. И чем скорее, тем лучше. В колонии ждут не дождутся этой казни. Для них это театр. ФИЛЛИП. Я бы предпочел, чтобы они смотрели настоящие пьесы, где слог изящен, а чувства исполнены благородства. ТЕНЧ. Не сомневаюсь, великий Гаррик пришел бы в восторг от предложения совершить восьмимесячный вояж через океан, чтобы выступить перед толпой висельников и кучкой дикарей. ФИЛЛИП. Я никогда не был поклонником Гаррика. Мне больше нравился Маклин. КОЛЛИНЗ. Нет, нет, Кэмбл! Только Кэмбл! Кстати, нам понадобится палач. ФИЛЛИП. Гарри, вам придется заняться организацией казни. Заодно подыщите кого-нибудь, кто согласится исполнить эту отвратительную работу. ФИЛЛИП стреляет. КОЛЛИНЗ. Попал. ТЕНЧ. Попал. ГАРРИ. Вы попали, сэр. КОЛЛИНЗ. Считаю, казнь следует назначить на завтра. Быстрое исполнение правосудия, губернатор, послужит благу колонии. ФИЛЛИП. Благу колонии? О, смотрите, мы спугнули кенгуру. ВСЕ (смотрят). А-а-ах... ГАРРИ. В списке приговоренных есть еще Дороти Хэндлэнд, восьмидесяти двух лет. Она украла сухарь у Роберта Сайдвэя. ФИЛЛИП. Неужели мы повесим восьмидесятидвухлетнюю старуху? КОЛЛИНЗ. В этом нет необходимости. Сегодня утром Дороти Хэндлэнд повесилась. СЦЕНА 4. ОДИНОЧЕСТВО МУЖЧИН. Поздняя ночь. Палатка Ральфа Кларка. РАЛЬФ, стоя, делает записи в дневник и вслух читает написанное. РАЛЬФ. Снилось мне, возлюбленная моя Алисия, что мы гуляем с тобой, и ты одета в амазонку. Любимая, когда же придет мне весточка от тебя... Сегодня все офицеры обедали у губернатора. Впервые вижу человека, чья должность - генерал-губернатор штата Новый Южный Уэльс - сопряжена с такой огромной властью... В основном были холодные закуски, а мясо барана, подстреленного накануне, уже кишело червями. В этой жуткой стране ни один продукт не сохраняется дольше суток... После завтрака ходил охотиться... подстрелил одного какаду... какие красивые птицы... Майор Росс приказал одному из своих капралов высечь веревкой Лиз Морден за грубость, допущенную в отношение капитана Кэмпбелла... капрал взялся за нее не на шутку и выдрал от души, чему я был весьма рад... Лиз Морден давно нарывалась на неприятности... В Воскресенье, как обычно, тысячу раз целовал твой портрет... был сильно напуган молнией, которая ударила прямо рядом с моей палаткой... несколько каторжников бежали. Подходит к столу и делает запись. Если меня скоро не произведут в старшие лейтенанты... Входит Гарри БРЮЕР. РАЛЬФ. Гарри?.. ГАРРИ. Я увидел свет в вашей палатке и... РАЛЬФ. Я тут кое-что записывал в дневник. М о л ч а н и е. Что-нибудь случилось? ГАРРИ. Нет. П а у з а . Я просто так зашел. Поговорить... Уж если бы я писал дневник, то вышло бы томов десять, не меньше. Да, десять... Как мы путешествовали с Капитаном, а нынче его превосходительством генерал-губернатором... Вот так, ни больше, ни меньше. Он теперь армиями командует, города возводит. Я-то по-прежнему зову его просто "капитан Филлип". И ему это нравится. Да, Ральф... А еще война в Америке. А до этого - моя жизнь в Лондоне. Не скажу, что это была жизнь праведника, Ральф. П а у з а. Смотрю я на этих бедолаг каторжников и говорю себе: "Ты, Гарри Брюер, мог бы оказаться среди них, если бы вовремя не подался во флот". Офицеры и так поглядывают на меня свысока, а узнай они, что я был казнокрадом... РАЛЬФ. Гарри, о таких вещах лучше не говорить вслух. ГАРРИ. Ваша правда, Ральф. П а у з а . Капитан, конечно, кое о чем догадывается, но он хороший человек, и в людях он ценит совсем не то, что все остальные. РАЛЬФ. Что вы имеете в виду? ГАРРИ. Трудно сказать. Ему нравятся необычные люди. Ральф, вчера ночью я видел Хэнди Бэйкера. РАЛЬФ. Гарри, вы ведь его уж месяц как повесили. ГАРРИ. У него на шее болталась веревка. Ральф, он вернулся. РАЛЬФ. Все это вам померещилось. Мне самому иногда привидится что-то, а потом кажется, что это было на самом деле... Но это только кажется. ГАРРИ. На корабле мы слышали, как вы во сне зовете свою Бетси Алисию. РАЛЬФ. Не смейте произносить ее имя в этом Богом проклятом краю! ГАРРИ. Даклинг опять от меня нос воротит. Это все Хэнди Бэйкер, я знаю. Я его видел так же ясно, как сейчас вижу вас. Он говорит: "Ты меня повесил, а Даклинг все равно хочет только меня". Я говорю: "Ну что же, по крайней мере твой дрючок повеселился напоследок". А он мне: "По крайней мере мой дрючок молодой и крепкий, и ей это нравится". Я кинулся на него, но он исчез. Только он вернется, я знаю. Я не хотел вешать его, Ральф, не хотел... РАЛЬФ. Но он похитил продукты со склада. П а у з а . Я вместе с другими членами суда проголосовал за то, чтобы отправить этих людей на виселицу. Откуда я мог знать, что его превосходительство был против?! ГАРРИ. Даклинг говорит, что со мной она ничего не чувствует, что она вообще никогда ничего не чувствует. А с Хэнди Бэйкером чувствовала? Как я могу проверить? Она уверена, что я повесил его, чтобы избавиться от соперника. Но это не так, Ральф. П а у з а . А знаете, я ведь спас ей жизнь. Ее должны были повесить. Еще в тюрьме Нью-Гейт. За кражу двух подсвечников. Но мне удалось вписать ее имя в список тех, кого отправляли на каторгу в Австралию. Но стоит мне напомнить ей об этом, она говорит, что ей было плевать. В восемнадцать лет ей было плевать, наденут ей удавку на шею или нет! П а у з а . Этих девчонок продают, когда им нет еще десяти лет. Капитан говорит, их нужно жалеть. РАЛЬФ. Как можно жалеть таких женщин?! Он что, действительно так считает? ГАРРИ. Не все офицеры такие брезгливые, Ральф. Вам разве самому никогда не хотелось? РАЛЬФ. Никогда! П а у з а . Его превосходительство, кажется, совсем не обращает на меня внимания. П а у з а . А вот для Дэйви Коллинза или лейтенанта Доуза у него всегда находится время. ГАРРИ. Судья Коллинз собирается написать книгу об обычаях местных дикарей. А лейтенант Доуз составляет карту звездного неба Южного полушария. РАЛЬФ. Про дикарей и я мог бы написать. ГАРРИ. Вообще-то губернатор тут говорил капитану Тенчу, что не мешало бы заняться просвещением каторжников. Поставить там пьесу или что-то в этом роде. Тенч только рассмеялся в ответ. Капитан не любит Тенча. РАЛЬФ. Пьесу? Но кто же в ней будет играть? ГАРРИ. Каторжники, кто ж еще. Сдается мне, капитан собирается поговорить об этом с лейтенантом Джонстоном, но Джонстона, похоже, больше интересует жизнь растений. РАЛЬФ. На корабле я читал "Печальную историю леди Джейн Грей". Такая трогательная пьеса - бальзам для души. Но как может шлюха сыграть леди Джейн? ГАРРИ. Среди них есть хорошие женщины, Ральф. Даклинг моя - хорошая. Она же ни в чем не виновата. Если бы она взглянула на меня хоть разок, застонала, вскрикнула, а то как неживая. Со мной в постели труп! Холодный труп! М о л ч а н и е. Простите... Я не хотел... Вам это, должно быть, неприятно слышать. Пойду я... РАЛЬФ. А его превосходительство действительно хочет, чтобы кто-то поставил пьесу? ГАРРИ. Раз капитан что-то решил, значит так тому и быть. РАЛЬФ. А что если мне... Нет. Лучше, если это сделаете вы, Гарри. Скажите ему, что я очень люблю театр. ГАРРИ. Вот никогда бы не подумал. Хорошо, я скажу капитану. РАЛЬФ. Для Даклинг тоже найдется роль, если конечно, вы не против. ГАРРИ. Я не хочу, чтобы на нее пялились все мужчины. РАЛЬФ. Если его превосходительству не нравится "Леди Джейн", можно подыскать что-нибудь другое. П а у з а . Может быть, комедию... ГАРРИ. Я поговорю с ним, Ральф. Ты славный малый. П а у з а . Хоть выговорился. п а у з а . Ты ведь не считаешь, что я убил его? РАЛЬФ. Кого? ГАРРИ. Хэнди Бэйкера. РАЛЬФ. Нет, Гарри, ты не убивал Хэнди Бэйкера. ГАРРИ. Спасибо, Ральф. РАЛЬФ. Гарри, ты ведь не забудешь поговорить с его превосходительством... СЦЕНА 5. ПРОСЛУШИВАНИЕ РАЛЬФ КЛАРК и МЕГ ЛОНГ. МЕГ очень старая, и от нее по-видимому, дурно пахнет. она так и крутится вокруг Ральфа. МЕГ. Тут у нас слушок прошел, лейтенант, что вам нужны женщины. Ну вот и я! РАЛЬФ. Мне действительно нужны женщины для исполнения ролей... МЕГ (перебивает). Я вам исполню, лейтенант, я вам так исполню! Все, что пожелаете. Мег не брезглива. Недаром меня зовут Вонючка Мег. РАЛЬФ. В пьесе всего четыре женщины, и все они молодые. МЕГ. Э, лейтенант, для такого как вы, молодые девки не годятся. Чего они понимают-то? Закройте глаза, лейтенант, и я вам так исполню - будет лучше, чем с девственницей. РАЛЬФ. Вы не понимаете, Лонг. Вот пьеса, она называется "Офицер-вербовщик"... МЕГ. Это я тоже могу. РАЛЬФ. Что? МЕГ. Ну эту самую, вербовку. Я вам таких завербую. З а г о в о р ч е с к и. Вам нужна девка - обращайтесь к Мег. Кого желаете? РАЛЬФ. Мне нужно попробовать нескольких... МЕГ. И правильно, лейтенант, вот это дело! Ха-ха-ха! РАЛЬФ. Простите, но я должен... МЕГ не двигается. Лонг! МЕГ испугана, но продолжает упорствовать. МЕГ. А мы тут было подумали, что вы "петух". Ха-ха! РАЛЬФ. Что? МЕГ. Ну "петух"... "пупсик"... Ну педрила, одним словом. У к о р и з н е н н о. На корабле-то всю дорогу без девки, а? Да и тут. Ну на корабле ладно, могла морская болезнь скрутить... Но здесь-то, столько месяцев и ни к одной не подрулили. Да. А теперь, говорят, много женщин ему подавай. И чтоб всех сразу! Очень за вас рада, лейтенант, оч-чень. Когда Мег - Вонючка Мег ( понадобится, только свистните, и я тут как тут. Ха-ха! МЕГ торопливо уходит. Появляется Роберт САЙДВЭЙ. САЙДВЭЙ. А, мистер Кларк! Отвешивает церемонный поклон. САЙДВЭЙ. Я говорю вам "мистер Кларк", как мистеру Гаррику говорят "мистер Гаррик". К сожалению, мы не были представлены друг другу. РАЛЬФ. Я видел вас на корабле. САЙДВЭЙ. О, то были совсем иные обстоятельства. Не будем вспоминать об этом. Я ведь когда-то был джентельменом. Но жизнь распорядилась иначе. Как говорится, колесо фортуны... Говорят, вы собираетесь ставить пьесу... Ах, театр! Ах, "Друри Лэйн"! Мистер Гаррик. Божественная Пегги Уоффингтон. Как посвященный посвященному. Он поступил с ней жестоко. Бедняжка была так бледна и... РАЛЬФ. Так, говорите, вы были джентельменом, Сайдвэй? САЙДВЭЙ. В моей профессии, мистер Кларк, мне не было равных. Я карманный вор, родился и вырос в трущобах Бермондзи. Вы знаете Лондон, сэр? Скучаете? В эти самые мрачные дни моей жизни я вспоминаю счастливые годы, прожитые в этом великом городе. Рассвет на Лондонском мосту, дотронуться рукой до холодного железа - на счастье - вниз по Чипсайду, где уже толпятся уличные торговцы. Ах какие у них были пироги с требухой! Потом к Собору Святого Павла - у меня слабость к красивым церквям. И на Бонд Стрит ( работать. Вот она, вижу, стоит, богатая толстушка, не высший класс, конечно, стоит перед входом в лавку, никак не решится войти. А я уже решился, и вот ее пожитки весят ровно на один кошелек меньше. Теперь время выпить кофе, до пяти часов, а там - венец всему, апофеоз дня - театр "Друри Лэйн". Съезжаются экипажи, актеры спешат, джентельмены глазеют на дам, дамы хихикают, духи, туалеты, платки... Вручает Ральфу платок, который только что у него украл. Оцените класс, мистер Кларк. Ах, мистер Кларк, я умоляю вас, прошу как о высшей милости, позвольте мне играть на вашей сцене, позвольте еще разок испытать этот трепет перед началом спектакля. А вот и дамы идут, наши будущие Уоффингтон и Сиддонс. Появляется Дэбби БРАЙАНТ. За ней неуверенно следует Мэри БРЕНЭМ. Милые дамы! Мистер Кларк, я буду в кулисах, ждать ваших дальнейших распоряжений. Порхающей походкой САЙДВЭЙ удаляется. ДЭББИ. Вы хотели видеть Мэри Бренэм, лейтенант? Вот она. РАЛЬФ. Да, да... Губернатор попросил меня поставить пьесу. К Мэри. Что такое пьеса, вы знаете? ДЭББИ. Мы с Мэри, лейтенант, каких только пьес не видали! РАЛЬФ. В самом деле, Бренэм? МЭРИ (еле слышно). Да. РАЛЬФ. А какие именно пьесы вы видели? Можете припомнить? МЭРИ (еле слышно). Нет. ДЭББИ. Названий я тоже не помню. Но если конец плохой, я это сразу чувствовала. А у этой пьесы какой конец, лейтенант? РАЛЬФ. Хороший. Она называется "Офицер-вербовщик". ДЭББИ. Лейтенант, мы с Мэри хотим играть в вашей пьесе. РАЛЬФ. У вас есть актерские способности, Бренэм? ДЭББИ. Конечно, у нас с Мэри есть способности. Я хочу играть подружку Мэри. РАЛЬФ. Вам знакома пьеса "Офицер-вербовщик", Брайант? ДЭББИ. Нет, но во всех этих пьесах у девушки обязательно есть подружка. Девушке же надо с кем-то посекретничать. А с кем еще, как не с подружкой. Я буду подружкой Мэри. РАЛЬФ. У Сильвии... Это роль, на которую я хочу попробовать Бренэм. У Сильвии нет подруги. У нее есть кузина. Правда они недолюбливают друг друга. ДЭББИ. Ого! Мы с Мэри иногда еще как недолюбливаем друг друга. РАЛЬФ. Преподобный Джонсон сказал мне, что вы, Бренэм, обучены грамоте. ДЭББИ. До десяти лет она ходила в школу. А на корабле она нам читала. Очень было хорошо - под чтение легче заснуть. РАЛЬФ. Ну что же, тогда давайте немного почитаем из пьесы. РАЛЬФ протягивает Мэри книжку. Та читает, неслышно шевеля губами. Я имел в виду почитать вслух. Как вы это делали на корабле. Я помогу вам и прочту за судью Бэлэнса. Это ваш отец. ДЭББИ. А возлюбленный у нее есть? РАЛЬФ. Есть, но в этой сцене они вдвоем с отцом. ДЭББИ. А как зовут ее милого? РАЛЬФ. Капитан Плюм. ДЭББИ. Капитан! Мэри!!! РАЛЬФ. Начинайте, Бренэм. Вот с этого места. МЭРИ. "Пока есть жизнь, есть и надежда, сударь. Брат может еще поправиться". ДЭББИ. Здорово, лейтенант! Сразу видно, хорошая пьеса. РАЛЬФ. Ш-ш... Она еще не закончила. Начните сначала. У вас хорошо получается. МЭРИ. "Пока есть жизнь, есть и надежда, сударь. Брат может еще поправиться". РАЛЬФ. Отлично, Бренэм! Вы очень хорошо читаете. Только чуть-чуть погромче. Теперь моя реплика. "На это трудно рассчитывать. Бедный Оуэн! Вот она - кара Господня. Я был рад, что мой отец умер, потому что он оставил мне состояние, и теперь я наказан смертью того, кто был бы моим наследником". П а у з а. РАЛЬФ тихо смеется. РАЛЬФ. Это комедия. И все это не всерьез, а так, чтобы рассмешить зрителя. "Со смертью брата ты становишься единственной наследницей моего имения, которое приносит тысячу двести фунтов в год...". ДЭББИ. Тысячу двести фунтов в год! Ну точно, комедия! МЭРИ. "Я готова во всем повиноваться вам, сударь, объясните только, каковы ваши желания". ДЭББИ. Правильно говоришь, Мэри. В самую точку. РАЛЬФ. Думаю, для начала достаточно. Вы превосходно читаете, Бренэм. А вот смогли бы вы переписать пьесу? А то у нас всего два экземпляра. ДЭББИ. Перепишет, лейтенант. А в каком месте появляюсь я, то есть кузина? РАЛЬФ. Вы умеете читать, Брайант? ДЭББИ. Вот все эти закорючки в книжке - нет, не умею. Зато я умею кое-что другое. Читать сны, например. РАЛЬФ. Боюсь, вы не подходите на роль Мелинды. К тому же, у меня есть кое-кто другой на примете. А раз вы не умеете читать... ДЭББИ. Мэри прочтет мне мою роль, лейтенант. РАЛЬФ. В пьесе есть еще роль Розы. ДЭББИ. Роза? Мне нравится это имя. Хорошо, я буду Розой. А кто она такая? РАЛЬФ. Роза - деревенская девушка... ДЭББИ. Я выросла в Девоншире, лейтенант. Лучшей Розы, чем я, вам вовек не сыскать. А что она делает? РАЛЬФ. Она... Э-э... Трудно объяснить... Она влюбляется в Сильвию. МЭРИ начинает хихикать, но тут же сдерживает себя. Она думает, что Сильвия мужчина. И она... они... она спит с ней. Роза. С Сильвией. То есть... Уф! Сильвия с ней. С Розой. Но ничего не происходит. ДЭББИ. Как же так ничего не происходит? С м е е т с я . РАЛЬФ. Сильвия ведь только притворяется мужчиной. И конечно, она не может... ДЭББИ. Понятно. У нас это называется "играть на флейте". Ха! Ну тут у нас еще кое-кто не может. Ладно, я буду розой. РАЛЬФ. Я должен сначала прослушать вас. ДЭББИ. Я еще не знаю своих слов, лейтенант. Вот как выучу, тогда и прослушаете. Пошли, Мэри. РАЛЬФ. Я еще не сказал "да"... Я не уверен, что вы годитесь для этой роли. Брайант, я вообще не уверен, что вы мне понадобитесь в пьесе... ДЭББИ. Понадоблюсь, лейтенант. Мэри будет читать мне мою роль, а я, лейтенант, буду читать вам ваши сны. Раздается грубый смех. Это Лиз МОРДЕН. РАЛЬФ. А! Вот и ваша кузина. П А У З А . МЭРИ съеживается. ЛИЗ И ДЭББИ смотрят друг на друга, готовые в любой момент сцепиться. Мелинда. Кузина Сильвии. ДЭББИ. Она у вас в пьесе играть не сможет, лейтенант. РАЛЬФ. Почему? ДЭББИ. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать: Лиз Морден будет повешена. ЛИЗ смотрит на Дэбби. Кажется, сейчас они набросятся друг на друга, но в последний момент ЛИЗ передумывает. ЛИЗ. Вы хотите, чтобы я играла в у вас в пьесе, лейтенант? Так мне сказали. Вот эта что ли? Вырывает у Ральфа книгу. Я просмотрю и дам вам знать. У х о д и т . СЦЕНА 6. НАЧАЛЬСТВО ОБСУЖДАЕТ ДОСТОИНСТВА ТЕАТРА. Поздний вечер. Губернатор Артур ФИЛЛИП, майор Робби РОСС, судья Дэвид КОЛЛИНЗ, капитан Уоткин ТЕНЧ, капитан Джемми КЭМПБЕЛЛ, преподобный ДЖОНСОН, младший лейтенант Джордж ДЖОНСТОН, младший лейтенант Ральф КЛАРК, младший лейтенант Уильям ФЭДДИ. Мужчины разгорячены выпивкой, возбужденно спорят, перебивая друг друга и вместе с тем отдаваясь дискуссии со всей страстью, свойственной людям восемнадцатого века. РОСС. Пьеса! ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Мда-а-а... РОСС. Пьеска! Пустышка! Дешевка! КЭМПБЕЛЛ. Ага... нам-то для чего? Здесь-то... РАЛЬФ (робко). В ознаменование дня рождения Его Величества четвертого июня. РОСС. Если этот кораблядский корабль не придет в ближайшее время, тут такой голод грянет, что с голодухи мы... А вы... Пьеса! КОЛЛИНЗ. Ну не будет пьесы, Робби. Что, от этого ускорится прибытие корабля с продовольствием? РОСС. А по-вашему так пусть эти бессовестно-бесчестные каторжники играют в пьесе! Нет, вы только подумайте - каторжники! КЭМПБЕЛЛ. Э-э... Хм... Это самое, значит... дисциплинка не того, совсем не того... РАЛЬФ. В пьесе несколько женских ролей. Других женщин, кроме каторжниц, здесь нет. КОЛЛИНЗ. Супруга его преподобия, разумеется, не в счет. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Моя супруга питает глубокое отвращение к вещам подобного рода. Актрисы никогда не отличались высоконравственным поведением. КОЛЛИНЗ. Не говоря уже о наших каторжницах. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. То-то и оно! А меж тем кое-кто из офицеров завели себе любовниц. Многозначительный взгляд в сторону лейтенанта Джонстона. РОСС. Грязные, лживые, подлые шлюхи будут показывать, какой у них там товар под юбкой. А мы на это смотреть! ФИЛЛИП. Полагаю, никто не обязан смотреть пьесу, если не захочет. ДОУЗ. Если я не ошибаюсь, четвертого июня ожидается частичное лунное затмение. Я должен это видеть. Небо южного полушария изобилует чудесами. Вы видели, какие здесь созвездия! Небольшая п а у з а . РОСС. Созвездия! Пьесы! Здесь колония для преступников. Они отбывают наказание, и наш долг следить за тем, чтобы они были наказаны в полной мере. Созвездия! Нет, Джемми, ты слышал, созвездия! Оборачивается к Кэмпбеллу, ища у него поддержки. КЭМПБЕЛЛ. Пш-пш... Морская... э-э... пехота. Война, пфу! Дисциплина того. А? А служба... Его Величество... ФИЛЛИП. Действительно, наша обязанность здесь надзирать за каторжниками, которые, кстати сказать, уже наказаны тем, что отправлены в далекую ссылку. Но полагаю, с нашей помощью они могут исправится. ТЕНЧ. Мы говорим о преступниках, закоренелых преступниках. Порок и преступление стали частью их натуры. Многие такими уродились. Природа у них такая. ФИЛЛИП. Руссо сказал бы, что это мы сделали их такими, Уоткин. "Человек рожден, чтобы быть свободным, но его повсюду держат в цепях". ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Руссо ведь был французом. РОСС. Француз! Только проповедей какого-то лягушатника нам здесь не хватало! КОЛЛИНЗ. Вообще-то Руссо был швейцарцем. ФИЛЛИП. Но вы, ваше преподобие, надеюсь, верите. что человек может искупить свои грехи. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Милостью Божьей и с помощью веры в истинную церковь. Но Иисус Христос не предлагал своим последователям играть в пьесах. Впрочем, он этого и не запрещал. Смотря какая пьеса. ДЖОНСТОН. Но Он говорил, что к грешникам нужно проявлять сострадание. Большинство здешних женщин осуждены за мелкие преступления, карманные кражи... КОЛЛИНЗ. Нам известно, Джордж, как вы проявляете сострадание к местным грешницам. ТЕНЧ. Преступление есть преступление. Человек либо преступает закон, либо не преступает. Если преступил, значит, он преступник. все логично. Возьмите, к примеру, здешних дикарей. Дикарь он и есть дикарь, потом что ведет себя диким образом. И было бы глупо ожидать от него чего-либо иного. Они даже лодку толком смастерить не умеют. ФИЛЛИП. Их можно обучить. КОЛЛИНЗ. А зачем? По-моему они и так вполне счастливы, и нет у них ни малейшего желания строить лодки или дома. Им незнакомы ни жадность, ни тщеславие. ФЭДДИ (глядя на Ральфа). Чего не скажешь о некоторых. ТЕНЧ. Да, про наших каторжников этого не скажешь. Но причем здесь пьеса? Речь может идти самое большее о том, чтобы немного развлечься, заполнить, так сказать, часы досуга. КЭМПБЕЛЛ. Пш-кхм... Это... Каторжники... Бездельники до мозга и костей... Время-то впустую... ДОУЗ. По-моему, мы как раз занимаемся тем, что тратим впустую наше драгоценное время. Будет пьеса, не будет пьесы - мир от этого не изменится. РАЛЬФ. Но нравы местного общества могут измениться. ФЭДДИ. Младший лейтенант Кларк вознамерился изменить общественные нравы! ФИЛЛИП. Уильям! ТЕНЧ. Мой дорогой Ральф, кучка валяющих дурака каторжников, даже если они смогут выговорить слова, написанные каким-то придурком из Лондона, вряд ли способны что-либо изменить. РАЛЬФ. Джордж Фаркер не придурок. К тому же, он ирландец. РОСС. Ирландец! Буду я еще слушать, что там написал какой-то ирландец! КЭМПБЕЛЛ. Пш-кхм... Ирландцы... Дикий народ... Дикий... ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Надеюсь, Ральф, там нет католической ереси. РАЛЬФ. Джордж Фаркер был офицером, как и мы. ФЭДДИ. Который спал и видел, как его повысят в звании. РАЛЬФ. Из гренадеров. КЭМПБЕЛЛ. Э... Хм... Гренадеры... Наберут гранат... Швырк! Швырк! И бегом назад. РАЛЬФ. Пьеса называется "Офицер-вербовщик". КОЛЛИНЗ. Сдается мне, я ее видел в Лондоне. Да, да! Точно видел. Там еще был такой сержант, как его? Сержант Кайт! Уж как он только не изгилялся, чтобы угодить своему капитану. ФЭДДИ. Роль прямо для вас, Ральф. КОЛЛИНЗ. Уильям, если вам нечего сказать по существу дела, лучше помалкивайте. М о л ч а н и е . ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Так о чем пьеса, Ральф? РАЛЬФ. Офицер-вербовщик и его друг влюблены в двух дам из Шрусберри. На их пути возникают разные преграды, но они их с успехом преодолевают, и в финале две девицы становятся их женами. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. То есть пьеса утверждает священность брачных уз. РАЛЬФ. Да, да, именно это она утверждает. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Пожалуй, вреда такая пьеса не принесет. А, может, будет и польза. Мне никак не удается убедить каторжников вступать в законный брак и отказаться от преступного сожительства в пороке. РОСС. Узы! Пьесы! Может, нам еще бал закатить для каторжников?! КЭМПБЕЛЛ. Угу-угу... Кулачные бои... ФИЛЛИП. У некоторых из них срок каторги истекает через несколько лет. Они будут восстановлены в правах и примут участие в строительстве нового общества в этой колонии. Их надо поощрять в стремлении мыслить и действовать, как подобает свободным и сознательным членам общества. ТЕНЧ. Не понимаю, Артур, как вы собираетесь преуспеть в этом с помощью комедии о похождениях двух влюбленных офицеров? ФИЛЛИП. Театр это зеркало цивилизации. Наша страна дала миру великих авторов: Шекспир, Марло, Джонсон. А в наше время - Шеридан. Каторжники будут изъясняться высоким, изящным слогом, способным выразить тончайшие и доселе неведомые им чувства. Вся колония, а нас здесь несколько сотен, будет смотреть спектакль, и пусть хоть на несколько часов мы перестанем делиться на презренных каторжников и ненавистных тюремщиков. Кто-то будет смеяться, кто-то будет растроган, а кто-то, может, задумается. Вы, Уоткин, знаете другой способ добиться всего этого? ТЕНЧ. Каторжники будут смеяться над офицерами. Я не уверен, что это здорово, Артур. КОЛЛИНЗ. Смеяться будут только над сержантом Кайтом. РАЛЬФ. Что касается главного героя, то этот молодой человек благороден и хорош собою. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Надеюсь, Ральф, он не развратник? Слышал я, что герои нынешних пьес все как один повесы и поощряют распущенность нравов в женщинах. Так, говорите, они женятся? Но до этого они... м-м-м... ничего такого? Это не вынужденный брак? РАЛЬФ. Они женятся по любви и ради приумножения достатка. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Тогда все в порядке. ТЕНЧ. Чтобы строить новую цивилизацию, есть вещи поважнее, чем пьесы. Если уж учить чему-то каторжников, то строительству домов, обработке земли. Привейте им уважение к чужой собственности. Наконец, научите их бережливости, а то они недельный запас проедают за один вечер. Но главное ( научите каторжников трудиться. Это важнее и полезнее, чем просто сидеть и потешаться над комедией. ФИЛЛИП. Греки считали, что посещение театра - долг каждого гражданина. Считалось, что это тоже труд, требующий внимания, терпения и умения выносить справедливые суждения. ТЕНЧ. Однако, Артур, греков завоевали более практичные римляне. ФИЛЛИП. Действительно, римляне лучше умели строить мосты и дороги, но при этом они из века в век жалели, что они не греки. К тому же, Рим пал под натиском варваров. Но еще до того, он стал жертвой собственной мелочности и бездуховности. ТЕНЧ. Вы хотите сказать, что будь у римлян театр получше, Рим стоял бы и поныне? РАЛЬФ (громко). А почему мы нет? Все смотрят на него. РАЛЬФ продолжает быстро и взволнованно. У меня был совсем небольшой опыт. Всего несколько часов. Но даже за это время я почувствовал, как что-то стало меняться. Я попросил нескольких женщин почитать текст пьесы. Вы знаете, что это за женщины. Многие из них ведут себя хуже животных. Так вот, мне показалось, что одна или две, не все, конечно, но одна или две, произнося отточенные фразы, сочиненные мистером Фаркером, обрели какое-то достоинство. Мне показалось... показалось, что грязи, которая покрывает их души, стало меньше. Вот Мэри Бренэм, она чудесно читала. И кто знает, может, именно благодаря этой пьесе она не побежит за первым встречным матросом, который поманит ее куском хлеба. ФЭДДИ (сквозь зубы). Уж лучше она побежит за тобой. РОСС. Так вот откуда дует ветер. КЭМПБЕЛЛ. У-у-у... Буря... У-у-у... РАЛЬФ (стараясь перекричать их). Я говорю о Мэри Бренэм, но это может принести пользу, пусть малую, всем каторжникам, да и нам тоже. Хоть на время мы забудем о запасах продовольствия, о виселицах, о плетях. Мы представим себе, что мы в театре, в Лондоне, и что наши жены и дети рядом с нами, то есть мы... мы сможем... ФИЛЛИП. Возвыситься. РАЛЬФ. Возвыситься над тьмой... над... ДЖОНСТОН. Над жестокой... РАЛЬФ. Над жестокостью... и вспомним, что в каждом из нас есть крупица добра... и вспомним... КОЛЛИНЗ. Англию. РАЛЬФ. Англию. П а у з а . РОСС. Где это наш лейтенантик научился так складно говорить? ФЭДДИ. Не иначе ему опять кто-то приснился. ТЕНЧ. Ваши утверждения, Ральф, голословны. Два часа представления ( может, будет весело, а может, скучно. Дело не в этом. Дело в том, что когда каторжники репетируют, они не работают. Это расточительство. Никому не нужное расточительство! ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Меня по-прежнему беспокоит содержание... ТЕНЧ. Причем здесь содержание? РОСС. А если эта пьеса учит неповиновению? Неподчинению офицерам? Тут один шаг до революции. КОЛЛИНЗ. Поскольку мы все согласны, что вреда от пьесы не будет, а возможно, она даже принесет пользу, поскольку никто не возражает, кроме майора Росса, хотя он сам толком не может объяснить, чем вызваны его возражения, предлагаю разрешить Ральфу приступить к репетициям. Кто-нибудь против? РОСС. Я, я... КОЛЛИНЗ. Мы приняли ваши возражения к сведению, Робби. КЭМПБЕЛЛ. А вот я... я... У м о л к а е т . КОЛЛИНЗ. Благодарю вас, капитан Кэмпбелл. Доуз? Доуз, вернитесь, пожалуйста, на землю и удостойте нас вашим вниманием. ДОУЗ. Что? Нет?.. Почему нет? При условии, что я не обязан это смотреть... КОЛЛИНЗ. Джонстон? ДЖОНСТОН. Я за. КОЛЛИНЗ. Фэдди? ФЭДДИ. Я против. КОЛЛИНЗ. Можно узнать, почему? ФЭДДИ. Режиссер не вызывает у меня доверия. КОЛЛИНЗ. Тенч? ТЕНЧ. А, пустая трата времени. КОЛЛИНЗ. Его преподобие, наш духовный пастырь, не возражает. ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Я, конечно, пьесу не читал... ТЕНЧ. Дэйви, вы передергиваете, так нельзя. С присущим вам высокомерием... КОЛЛИНЗ. Не думаю, Уоткин, что вам пристало обвинять кого-либо в высокомерии. ФИЛЛИП. Джентельмены, прошу вас. КОЛЛИНЗ. Его превосходительство, насколько я понимаю, поддерживает идею пьесы. Я же со своей стороны убежден, что это будет весьма интересный эксперимент. Итак, нам остается только пожелать Ральфу удачи. РОСС. Я категорически против. Все эти ваши словечки заумные. Фа-фа-фа! Му-му-му! Греки, римляне, эксперимент! Вам лишь бы своего добиться. Все значительно серьезнее, чем вы думаете. Я знаю одно: эта пьеса... эта пьеса... порядку конец. Начнется бардак. Театр распространяет крамолу. А вы, господин губернатор, уполномочены Его Величеством возводить крепости, строить города, создавать армию, а в колонии поддерживать железную дисциплину. Вместо этого вы тут собираетесь устроить балаган с какой-то развратной пьеской. Я буду вынужден писать об этом в Адмиралтейство. У х о д и т . ФИЛЛИП. Сейчас не ваша очередь писать донос, Робби. КЭМПБЕЛЛ. А... Э-э... непорядок... У х о д и т . ДОУЗ. Не понимаю, чего это Робби так разволновался. Столько шуму из-за какой-то пьесы. ДЖОНСТОН. Майор Росс никогда не простит вам этого, Ральф. КОЛЛИНЗ. Полагаю, общее настроение присутствующих ясно. Но последнее слово за вами, Артур. ФИЛЛИП. Джентельмены, я думаю, последнее слово будет за спектаклем. СЦЕНА 7. ГАРРИ И ДАКЛИНГ КАТАЮТСЯ НА ЛОДКЕ. ГАРРИ гребет. ДАКЛИНГ сидит насупившись. ГАРРИ. Уже похоже на город. Даклинг, смотри, вон дом Капитана. А вот он и сам возится в саду. ГАРРИ машет рукой, ДАКЛИНГ не поворачивает головы. Сидней. Мог бы придумать название получше. Порт Придурков. Приют Кандальников. Бухта Даклинг, а? ГАРРИ смеется, ДАКЛИНГ продолжает хмуриться. Капитан говорит, город пришлось назвать в честь Министра внутренних дел. Вон здание суда. Внушительно выглядит. Кирпичное. А вон там обсерватория лейтенанта Доуза. Ну посмотри же, Даклинг. ДАКЛИНГ смотрит, потом снова отворачивается. А отсюда деревья кажутся не такими уродливыми. Ты знаешь, что эвкалипт больше нигде не растет? Мне судья Коллинз сказал. Интересно, правда? Лейтенант Кларк говорит, что три апельсиновых дерева хорошо прижились на острове. А вот репу у него постоянно воруют. Лейтенант Кларк слишком занят своей пьесой, чтобы присматривать за грядками. Хочешь взглянуть на апельсиновые деревья? Даклинг? ДАКЛИНГ смотрит. Я думал, тебя позабавит прогулка на лодке к острову Ральфа, напомнит тебе катание по Темзе. Посмотри, какая здесь синяя вода. Ну скажи же что-нибудь. Даклинг! ДАКЛИНГ. Будь это Темза, я была бы свободна. ГАРРИ. Но все же здесь получше, чем в тюрьме Нью-Гейт. ДАКЛИНГ. Уж лучше тюрьма. ГАРРИ. Даклинг! ДАКЛИНГ. Там по крайней мере тюремщик ко мне не приставал. И можно было поговорить с людьми. ГАРРИ. Кто мешаете тебе разговаривать с женщинами. ДАКЛИНГ (презрительно). Это с кем же? С Эстер Абрахамс? Или с Мэри Бренэм? ГАРРИ. Они славные женщины. ДАКЛИНГ. Мне не о чем говорить с ними, Гарри. Мои подруги в женском лагере. ГАРРИ. Не подруги там тебя ждут, а солдаты, которым охота подержать кого-нибудь за задницу. Уж я-то тебя знаю. На кого ты теперь глаз положила? Говори, кто он? Солдат? Или еще один морской пехотинец? Капрал? Говори, кто? П а у з а . Уже подцепила себе кого-нибудь? Ну и где ты с ним встречаешься? На берегу? Или в моей палатке, как с Хэнди Бейкером. Где? Под деревьями в кустах? ДАКЛИНГ. Ты же знаешь, что меня тошнит от одного вида этих деревьев. И перестань говорить мерзости. ГАРРИ. Мерзости? Это ты мерзкая! Мерзкая шлюха! П а у з а . Прости, Даклинг. Прости меня. Почем