топромышленников. Ибрагим чует их за версту - вон лично побежал встречать, смахивать пыль. Третья категория - промежуточная; по одежде и снаряжению - ближе к элам, по поведению - к фанам. Это в основном ошалевшие от лабораторий научные сотрудники, иной раз с мировым именем, бывшие чемпионы по разным видам спорта, врачи и даже космонавты. Среди них тоже много одержимых, публика приятная. Четвертая - случайные, попавшие в Кушкол по воле нелепого случая. Они и в мыслях не имели кувыркаться с горных склонов, но у них по графику отпуск, а завком получил по разнарядке несколько льготных путевок. Случайных легко определить по явно не спортивного кроя одежде и обиженному недоумению, с которым они смотрят на окружающую их действительность: "Куда я попал? Вернусь, скажу завкомовцам парочку ласковых слов!" - Максим, кофе? Это Петя Никитенко, инженер из Минска и старый приятель. Он каждый год приезжает сюда в отпуск, в сезон требуется много внештатных инструкторов, с ними заранее списываются и заключают договоры: жилье и катание бесплатное, да еще и зарплата идет. Петя мне нравится, он типичный фан, а к этой разновидности человеческого рода я всегда неравнодушен. - Как твои цыплята? - спрашиваю. Петя смеется. Одна девица, едва прибыв, взволнованно спросила, правда ли, что гора Бектау - это вулкан. Петя подтвердил, а через час увидел, что девица тащит чемоданы к автобусу: "Не для того я деньги платила, чтобы под вулкан попадать!" Петя еле ее убедил, что в последний раз Бектау извергался в субботу пять тысяч лет тому назад. Мы пьем кофе и беседуем. Группой Петя доволен: в основном симпатяги, смотрят в рот и слушаются, как папу. Вот кого бы он охотно передал в другую группу, так это главного инженера автосервиса ("Посмотрел бы, как вокруг него вертятся!"), трех сорвиголов-аспирантов и их приятельницу красотку манекенщицу ("Да ты с ней утром на канатке поднимался, пустячок на все сто, правда?"). - Тобой интересовалась, - смеется Петя. - Я сказал, что по приметам вроде бы тот, кого милиция ищет. - Молодец, - хвалю я. - А что за тройка барбосов вокруг нее? - Твой дружок, - тихо шепчет Петя. Я оглядываюсь. Ого, сам Мурат Хаджиев, начальник управления туризма, собственной персоной. То-то Ибрагим и его братия забегали. Большая честь - Хаджиев подходит ко мне, хлопает по плечу, садится рядом. - Кофе! - Получили французский... - На лице Ибрагима преданность и счастье. - Ко-фе! - чеканит Хаджиев. - Если мне нужен будет коньяк, я скажу - коньяк. Хаджиев красив, могуч, выхолен и властен, каждый его жест, прищур черных глаз свидетельствуют о том, что он - чрезвычайно значительная фигура. Так оно и есть: хотя в Кушколе существует поселковый Совет, значительная доля фактической власти сосредоточена в управлении - турбазы, гостиницы, транспорт, кафе и рестораны. Мурат Хаджиев - личность незаурядная. Он из породы везунчиков, которым удача так и плывет в руки, отдается без сопротивления. Еще лет десять назад он был призером по слалому и хотя с той поры слегка располнел, но сохранил мощь, красоту и обаяние. На малознакомых людей он производит большое впечатление своей искренностью, добродушием и открытым нравом, то есть именно теми качествами, которых у него давно нет; человек, который ему не нужен, для него не существует. Зато начальство от него в восторге - сказочное гостеприимство, бьющая через край энергия! А когда-то он был душа-парень, мы вместе начинали и считались друзьями, пока наши пути не разошлись. За последние пять лет он сделал головокружительную карьеру, из простого спасателя вырос до крупного шефа и, отдаю ему должное, успешно руководит большим хозяйством - хватка у него железная. Хаджиев смакует кофе (в который Ибрагим все-таки влил ложечку коньяка) и дружелюбно на меня поглядывает. Вот уже недели две он передает мне приветы, хвалит за глаза и вообще очень любит: ему до зарезу необходима моя подпись. Он и в кафе наверняка зашел исключительно для того, чтобы, не роняя достоинства, "случайно" меня встретить: много чести для захудалого лавинщика - разыскивать его и звать в свой кабинет. - Как поживает Анна Федоровна? Я рассыпаюсь в благодарностях: такой большой человек, такой занятой, а помнит, заботится. - Почему не заходишь? Я честно отвечаю, что по той же причине, по какой не захожу на заседания Совета Министров: меня не приглашают. - Зазнался, зазнался, - упрекает Хаджиев. - Друзья ко мне приходят без приглашения, а ты - из самых старых и верных друзей. Сколько лет... Помнишь Гренобль, как ты отдал мне свои лыжи? Я изображаю работу мысли. - Такие вещи не забываются, - проникновенно продолжает Хаджиев, и его черные глаза покрываются мечтательной поволокой. В эту минуту он явно не помнит, что каких-нибудь два месяца назад проехал мимо меня на "Волге", изогнув бровь в знак приветствия и оставив старого верного друга мерзнуть на шоссе в двадцати километрах от Кушкола. - К кому обращаются, когда нужда? К другу. На кого опора в жизни? На друга. И сегодня, Максим, ты мне нужен. Я радостно удивляюсь: такая мелкая сошка - и нужен самому начальнику управления! Может быть, это шутка? - Не шутка, - заверяет Хаджиев. - Забюрократился ты, Максим, до сих пор не подписал проект. Мне стыдно, я сокрушенно развожу руками: да, забюрократился, не подписал. - Тогда поехали. - Хаджиев встает, роняет вполголоса: - У меня в сейфе для тебя сюрприз, новые "Саломоны". Это лучшие в мире крепления, моя давняя мечта, они мне не по карману. Нащупал, собака, мое больное место. - Спасибо, верный друг, - с чувством говорю я, - но импортные крепления не употребляю, мне дороги интересы отечественной промышленности. Ибрагим, еще чашечку! - Понятно, подписывать не жэлаешь. - Когда Хаджиев злится, у него появляется акцент. - Думаешь, бэз тебя нэ обойдусь, шишка, да? - Обойдешься, - успокаиваю я, - у тебя одних телефонов четыре штуки. Позвони кому надо, скажи, пусть Уварову намылят холку. - Позвоню, будь уверен, - на ходу обещает Хаджиев. И, спохватившись, мстительно улыбается: - Чуть не забыл! Привет от Юлии! - Ты еще забыл заплатить за кофе! - бросаю я ему вслед к ужасу Ибрагима. С каменным лицом Хаджиев лезет в карман, швыряет на стойку какую-то мелочь и выходит - красивое, уверенное в себе могучее животное. - Неплохо ты его отделал! - Петя чрезвычайно доволен. - Что там за подпись? Я рассказываю, что Хаджиев, который живет в непрестижном двухэтажном доме, в непрестижной квартире, задумал строить большой и комфортабельный жилой дом. Проект уже готов, фонды выбиты, даже будущие квартиры уже распределены, но подпись я не даю: проект привязан к лавиноопасному участку. Ну не то чтобы явно опасному, но шансы есть - если седьмая лавина когда-нибудь окажется катастрофической. Правда, местные жители не припомнят, чтобы она так далеко заходила, но это для меня не аргумент: и в Альпах, и у нас отмечены случаи, когда лавины спят по нескольку веков, а потом вдруг просыпаются и безобразничают, позабыв про стыд и совесть. Я Хаджиева и о складе предупреждал, но склад что - пустяки, он построил его без моей подписи, а позапрошлогодняя одиннадцатая не оставила от него камня на камне. Жилой дом совсем другое дело, здесь можно при случае и под суд угодить, без согласия лавинщика строить дом Хаджиев не решится. И этого согласия он не получит. Насчет Юлии Петя вопросов не задавал - парень он тактичный. К тому же он в Кушколе не первый год и, наверное, эту историю знает. x x x Я иду домой, размышляя о том, какой пакости следует ожидать от моего старого и верного друга. Ну, выжить меня из Кушкола ему не удастся - разные ведомства. Что он, конечно, сделает, так это запретит давать мне служебные машины для разъездов: время от времени я осматриваю лавины на трассе Кушкол - райцентр. Не беда, поклонюсь собственникам или, в крайнем случае, прокачусь на рейсовом автобусе. Хуже, если он лишит меня бесплатного проезда на канатке, а это два рубля сорок копеек ежедневно - ощутимый удар по моему бюджету. Пока пошлю телеграмму в центр, а там согласуют, ответят, прикажут - пройдет не меньше месяца, как минимум на полсотни он меня накажет. Еще что? Пожалуй, все. А может, и обойдется, человек он весьма неглупый и понимает, что с таким винтиком, как я, лучше в эти игры не играть: от лавин бывают большие убытки, а без моей доброй воли он их не спишет. Так что, успокаиваю я себя, придется Мурату Хаджиеву со мною мирно сосуществовать. А ведь подумать только, что на студенческой олимпиаде в Гренобле я и в самом деле отдал ему свои лыжи - подарил, как говорили ребята, второе место. Перед самым стартом отдал - свои он ухитрился сломать. Как он на меня смотрел! Редко что так портит человека, как успех, такое испытание не всякому под силу, и Мурат его не выдержал. Жаль, задатки у него были хорошие, в сборной его любили. Ба, легка на помине! Само изящество и очарование: сапожки на высоких каблучках, джинсы, кожаная куртка и большие голубые глаза, которые широко и удивленно расширяются, - театр, она увидела меня несколькими секундами раньше. Неплохо приоделась, раньше она о таких тряпках и не мечтала. - Здравствуй, Максим (церемонно - все-таки светская дама). - С приездом, Юлия Петровна. - Следишь за моими передвижениями? - Зачем, ты же не циклон. Мурат передал привет. - Я его об этом не просила. - Я тоже. Юлия улыбается и слегка прикусывает нижнюю губку: многократно отрепетировано перед зеркалом, очень ей идет. Она на высоте положения, ей хочется это показать. - Мурат тебя не обижает? Если хочешь, замолвлю словечко. Придется сбить с нее спесь. - Да, пожалуйста, если не трудно, скажи ему... - Что же? - Сквозь зубы, слегка презрительно, тоже ей идет. -...что он высокомерный и надутый индюк. Теперь прикусывается верхняя губка - приемы меняются на ходу. - Каким ты был, - с горьким упреком, - таким остался. - О тебе бы я этого не сказал. - Максим... - доверчиво так, задушевно, - ты все забыл? Меня ловят на пустую мормышку. - Почему же, - простодушно говорю я, - несколько ночей мы были вполне довольны друг другом. - Ты бы громче, - испуганно оглянувшись, - не все слышат. Больше этого не повторится, можешь быть уверен. Она уходит, последнее слово за ней. Меня слегка трясет - от злости, что ли? Хотя какая там злость, Юлия - пройденный этап, сегодня я бы даже не знал, о чем с ней говорить. Вот полгода назад, когда Юлия объявила, что выходит замуж, - тогда я действительно метался и унизился до того, что срывал злость на ребятах. А кто, кроме меня, был виноват? Мурат предлагал ей законный брак, личную "Волгу" и положение "первой леди" Кушкола, а я - бурные ночи и никаких гарантий на будущее. Как и всякому самоуверенному ослу, мне и в голову не приходило, что в самый разгар нашей черемухи она деловито сравнивала и подсчитывала. И нет ничего удивительного, что она предпочла Мурата, - к нескрываемому ликованию мамы, у которой насчет меня совсем другие планы. Накаркал! Черт возьми, ну и денек: Мурат, Юлия, а на десерт - "Жигули" с московским номером 34-29. Вот и разрешена проблема транспорта - прикатил персональный водитель. Отныне на целый месяц я получаю статус жениха. Держись, Максим! - Угадай, кто у нас в гостях? Мама сияет, но в голосе ее слышится некоторая тревога: чувствует, что я не в настроении. - Надя! - торжественно возвещает мама и округляет глаза, рекомендуя мне изобразить бурную радость. Выходит Надя. Минут десять назад я бы сказал, что она по-прежнему недурна собой, но после Юлии она не очень-то смотрится. Так, стройное, неплохо упакованное в джинсовый костюм создание, со стандартной мальчишеской челкой и утомленным с дороги лицом - не супер, на четверку - в лучшем случае. После Юлии, что и говорить, редко кто смотрится на пятерку. - С приездом, Надежда Сергеевна. - Как он меня уважает! - смеется Надя. Она старше меня почти на год и терпеть не может, когда я обращаюсь к ней по имени-отчеству. Окажемся наедине - а этого, конечно, не миновать, - она устроит мне хорошую головомойку. - Разве так встречают дорогую гостью? - поощряет мама. - Прохвосты! - каркает Жулик. - Смени носки! Я швыряю на клетку куртку (Жулик и не такое может отчубучить) и церемонно целую Надину ручку. Она шутливо треплет мое ухо, ноготки у нее отлакированные, острые. Держись, Максим! Мы садимся за стол и пьем чай с вкуснейшими пирожками, которых Надя навезла целую гору. Я еще не отошел и рассеянно слушаю, как Надя рассказывает о дорожных приключениях. Она умна и остроумна, умеет держать беседу, а мама смотрит на нее с обожанием и время от времени делает мне знаки: "Ну, видишь, какая прелесть? Разве можно ее сравнить с твоими вертихвостками?" Вот уже два года мама мечтает нас поженить. Надя - воплощенная в плоть и кровь мамина мечта о невестке: уважает будущую свекровь (требование номер один) и привязана к сыну (номер два), прекрасная хозяйка и с хорошей фигуркой (три и четыре), прилично устроена - работа, квартира (пять и шесть). Словом, настоящая стопроцентная жена, а не какая-нибудь вертихвостка из туристок, которые стаями слетаются в Кушкол, чтобы охмурить ребенка. Туристка и гремучая змея - для мамы синонимы. Телефон стоит у нее в комнате, все звонки она перехватывает и в подозрительных случаях ясным и правдивым голосом докладывает: "Максим ушел встречать жену. Что ему передать?" Можете себе представить, с каким ледяным лицом отныне проходило мимо меня существо, на встречу с которым я возлагал большие надежды. Наверное, самым счастливым событием в жизни мамы за последние годы была свадьба Юлии и Мурата: в этот день она просто помолодела, наговорила с Надей по телефону рублей на десять и налепила для моих бездельников не меньше тысячи пельменей. Единственное и, по маминому мнению, глупое препятствие на пути к осуществлению ее плана - я не хочу жениться. Мне кажется, что в роли мужа я буду жалок и смешон, меня будут воспитывать, ревновать, требовать, чтобы я расстался с Жуликом, который ругается, как грузчик, выбросил свой старый любимый свитер и приходил домой к ужину. Мне будут намекать, что сто шестьдесят пять рублей для мужчины не заработок, что я достоин научной карьеры и посему должен сменить бесперспективные горы Кушкола на душную университетскую читальню, где мне предстоит при помощи ножниц и клея ошеломить ученый мир невиданными откровениями. Юлия - та, по крайней мере, готова была остаться со мной в Кушколе, а Надя наверняка потащит меня в Москву. Представляю, как иронически усмехнулся бы Юрий Станиславович, если бы его любимчик запросился из Кушкола в очную аспирантуру! "Лавинщик может въехать в науку только верхом на лавине! - провозглашал он. - Хотя это и несколько опаснее, чем на такси..." Надя излагает столичные новости: в ее Чертанове скоро будет метро, в Институте травматологии по-прежнему запрещено упоминать фамилию Илизарова - конкурента из Кургана, а за книгами охотятся так же, как когда-то за хрусталем, - они превращаются из культурной в меновую ценность. - Одного нашего сотрудника посылали в командировку, а он ни в какую, до среды никак не могу, и трогательно признался: получаю в обмен на макулатуру "Королеву Марго"! Мама тут же начинает жаловаться на своих "прохвостов". Надя смеется и возмущается, а на меня понемногу нисходит умиротворение, и я примиряюсь с действительностью. Я благодарен Наде за пирожки, за то, что мама в хорошем настроении, и начинаю не без удовольствия думать о том, что произойдет в ближайшее время. Наконец мама спохватывается, что гостья устала, и отправляет меня ее провожать: известно, что Надя трусиха и боится темноты. Идти далеко, со второго этажа на первый: с Надей каждый отпуск меняется квартирами бухгалтерша из управления, у которой дочь живет в Москве. Сверх ожидания, никаких упреков и нахлобучек, от меня лишь требуют доказательств хорошего отношения. Изыскав подходящие аргументы, я доказываю, затем возвращаюсь домой и мгновенно вырубаюсь: моему организму необходимо минимум восемь часов крепкого сна. ВОСПОМИНАНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ Под утро мне мерещится, что задуло и повалил снег, - самое подлое из сновидений, не считая, конечно, лавин. Я вскидываюсь, отдергиваю штору - на небе ни облачка, а на будильнике половина седьмого. Найти бы негодяя, который внушил мне снегопад и украл час сна! Со снегопадом у меня вообще сложные отношения. Может, кому-то картина снегопада и навевает мысли о бессмертной красоте природы и тому подобную лирику, но я испытываю к нему совсем иные чувства. Снег - мой главный и непримиримый враг. В январе я полетел к Наде на день рождения и, помню, стоял у окна и смотрел: ночная тишина, хлопья падают, красота - хоть стихи пиши, а мысли мои в Кушколе: что там происходит? Если такие же хлопья, как здесь, то за ночь снегу нарастет сантиметров на десять - пятнадцать, а в лавиносборах и на склонах его и так скопилось достаточно, обязательно пойдут лавины. Разбудил Надю, собрался в аэропорт. В Москве - что, в Москве снег проклинают разве что дворники да растяпы прохожие, поломанные и вывихнутые конечности которых Надя чрезвычайно успешно восстанавливает. Травматолог она классный, со своими методами: когда местные врачи приговорили меня на полгода валяться врастопырку на койке, Надя примчалась и за какие-то шесть недель поставила на ноги. С того случая прошло около двух лет, но я и сейчас, кажется, явственно слышу, как трещат мои кости. В то утро начался сильный снегопад, а мы с Гвоздем ночевали на второй станции у подножия Бектау, в двух километрах от Кушкола. Ситуация лавиноопасная, нужно срочно закрывать на Актау трассы, и мы рванули домой. На полпути у "Чертова моста" - так мы называем мостик через Кёксу, в районе которого вечно происходят какие-то пакости, - нас и подловила одиннадцатая. Сходит она два-три раза в год, но обычно не дотягивает до речки и вреда особого не наносит; на сей же раз она показала все, на что способна. Это была добротная пылевидная лавина, с несущейся впереди воздушной волной, которая перехлестнула через реку, ломая шестидесятилетние деревья, как спички; в таких случаях не знаешь куда от лавины лучше бежать, в лесу бывает еще опаснее, да и убежишь от нее - как от голодного тигра. Для начала она затолкала во все поры моего организма мельчайшую снежную пыль, потом сбила с ног, приподняла и завертела, проволокла метров двадцать и в заключение замуровала в снегу, из которого осталась торчать моя голова. Сидел я спеленутый, как младенец, не в силах шевельнуть пальцем, выплевывая изо рта снег и хлопая глазами, с интересом ожидая повторной лавины (такое бывает) и с растущим любопытством наблюдая за сломанной сосной, которая тихо потрескивала в двух метрах над моей головой. Кроме того, меня сильно раздражал негодяй Гвоздь, который ухитрился остаться невредимым и душераздирающе аукал в нескольких шагах. Освободив голосовые связки от снега, я высказал ему все, что думаю о его родителях и отдаленных предках, и Гвоздь, правильно восприняв критику, быстро и умело меня откопал. Затем, убедившись, что я сохранил подвижность бревна, уложил меня на куртку и волоком потащил в Кушкол, где врачи, сбиваясь со счета, сошлись на семи мелких и крупных переломах в моем скелете. Гвоздь потом хвастался, что ржал до упаду, когда торчащая из снега голова вдруг начала шевелить ушами и изрыгать брань, и самое гнусное, что этому вранью поверили. Припоминаю, что лично мне тогда было совершенно не до смеха, - видимо, лавина каким-то образом влияет на точки в мозгу, ведающие юмором. Я лежу, зеваю и продумываю план на день. Спускать четвертую или подождать? Мы всадили в нее весь запас взрывчатки, а новая партия запланирована в начале квартала, то есть через три недели. Лучше бы нам планировали не взрывчатку, а снегопады... С одной стороны, хорошо бы от четвертой избавиться: снежный пласт напряжен, под ним солидный слой глубинной изморози, и какой-нибудь сорвиголова, вроде того, которого мечтает изловить Хуссейн, может ее сорвать; она гигантская, мне бы не хотелось рисковать ни собой, ни ребятами. Итак, взорвать? Но, с другой стороны, начнись снегопад, четвертая воскреснет за несколько суток, что тогда? До чего же сволочная лавина, самое главное - рядом с трассой, в какой-то сотне метров. Нет, все-таки подождем, пусть, как говорит Отуотер, накопит боеприпасы. Монтгомери Отуотер, Монти, как зовут его лавинщики, - наш американский коллега, его высоко ценил Оболенский. Монти ввел в обиход несколько терминов, таких, как спусковой механизм лавины, спусковой крючок и другие, - мы ими охотно пользуемся. Мы можем нажать на спусковой крючок, прорезая лавину, взрывая или обстреливая ее: весь вопрос лишь в том, чтобы сделать это своевременно. Нажмешь раньше, чем лавина созрела, - она останется на месте; отложишь на завтра - может обрушиться сама собой. А этого мы очень не любим, так как для подобных шуточек лавины выбирают на редкость неподходящее время - почему-то чаще всего субботы или воскресенья. Ладно, подождем. Свяжу Олега, который рвется четвертую подрезать, попрошу инструкторов не спускать с туристов глаз и посоветую Хуссейну вооружить всех спасателей дубинами и расставить по трассе - бить по шее лихачей и отбирать у них лыжи. Так, что еще? О том, что три опоры на верхней части канатки надо укрепить, я Хаджиева и начальника дороги предупредил (копия в папке, этому я от мамы научился). Шестая, седьмая, девятая и одиннадцатая спущены, склады с аварийным снаряжением проверены, инструктаж проведен... Черт побери, лекция в гостинице "Актау", чуть не забыл! Терпеть не могу читать лекции, но пятнадцать рублей на улице не валяются, да и туристов полезно время от времени хорошенько напугать. Только в меру, просит начальство, не то могут с испугу разбежаться и сорвать финансовый план... Хорошо хоть, что со слайдами не надо возиться, они в маминых надежных руках. Мама - мой ассистент, ее квалификации могут позавидовать иные лавинщики. Теоретически она и в самом деле подкована здорово. Она проштудировала целую библиотеку по лавинам, запросто щеголяет терминами и своими познаниями приводит в восторг моих бездельников, которые льстивым хором поют, что готовы работать под ее руковод-ством (лопать мамины пельмени они готовы!). "Нужно знать, чем занимается ребенок, - говорит мама, - и жить его жизнью". Тоже запечатлено в качестве лозунга на станции. Из Нади мама готовит себе смену, заставляет зубрить термины и читать литературу. Надя уже здесь, из-за двери я слышу приглушенные голоса. Мама. Я для тебя приготовила Фляйга "Внимание, лавины!". Здесь есть все, что нужно, очень хорошо написано, самое главное я подчеркнула. Надя. Это про Альпы? Я, кажется, ее уже смотрела в прошлый раз. Мама. Кажется? Тогда скажи, какие лавины для лыжников самые опасные? Надя. Наверное, самые большие. Мама. Двойка, Надюша: три четверти несчастных случаев с лыжниками - из-за снежных досок! Не халтурь и проштудируй повнимательней, Максим считает, что Вальтер Фляйг - один из опытнейших в мире лавинщиков. Надя. А себе Максим какое место зарезервировал? (Вот язва, сейчас мама ей выдаст.) Мама. Он, доченька, не так воспитан, чтобы себя рекламировать! (Ага, получила?) Но Юрий Станиславович мне говорил, что лучше Максима никто лавину не подрежет и что как практик он входит в первую тройку. Для ребенка не так уж и плохо. Надя. Точнее сказать - для крохи (обе смеются). Предпочла, чтобы ребенок из практика стал теоретиком. Мама. Боже мой, еще бы! Но это, доченька, зависит только от тебя. Надя. Да, как в анекдоте: "Одна сторона согласна, теперь нужно уговорить графа Потоцкого!" (Смеются и переходят на шепот.) "Обложили меня, обложили!" - как пел Володя Высоцкий. Володя - потому что мы были знакомы и на "ты", он жил у нас месяца два, когда снимался в фильме. Какой талантище! О горах, которых Высоцкий раньше и в глаза не видел, он написал так, как до него никто другой. Угодил альпинистам, а заставить эту братию проникнуться к тебе - ой как трудно. Когда Рома берет гитару и надрывным голосом, явно подражая, хрипит: "Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал", - все смолкают, никаких шуток, это для нас серьезно. Надя рассказывает, что могила Высоцкого всегда завалена цветами... ВЕЧЕР ВОПРОСОВ И ОТВЕТОВ До лекции еще минут двадцать. Мы сидим в баре гостиницы "Актау" и пьем кофе - мама, Надя, Хуссейн и я. Мы гости Хуссейна, который испытывает к Наде святое чувство бывшего пациента. Хуссейн - Надин шедевр, на его слепленной из груды осколков ноге она защитила кандидатскую диссертацию. Поэтому мы сидим за лучшим столиком в углу, пьем сваренный по всем правилам кофе и закусываем дефицитными орешками, а обслуживает нас, к зависти остальных посетителей, лично барменша Мариам, достопримечательность Кушкола и восточная пери из "Тысячи и одной ночи", какая каждому правоверному магометанину обещана в раю, а Хуссейну досталась на земле. Мариам даже в рекламные проспекты попала, но на фотографиях она проигрывает, вся ее прелесть - в осанке, движениях, коже лица, игре глаз. Она так волнующе прекрасна, что даже у потрепанных и давно отстрелявшихся туристов с хрустом распрямляются плечи и по-орлиному сверкают глаза. Хуссейна спасает лишь то, что у Мариам патриархальное воспитание и перед мужем она благоговеет; поэтому к массе мешающих друг другу поклонников она приветливо равнодушна и несколько отличает лишь бедолагу француза, который третий год подряд приезжает в Кушкол, чтобы на ломаном русском языке предлагать ей руку, сердце и фабрику по производству туалетного мыла. Сначала Хуссейн при виде Шарля наливался кровью и хватался за то место у пояса, где у горца должен висеть кинжал, но понемногу мы убедили его, что к иностранцу, который просаживает на кофе, орешках и коньяке целое состояние в валюте, в интересах государства и во избежание международных осложнений следует относиться снисходительно. Надя откровенно любуется Мариам. - Будь я режиссером... Хуссейн, вашей жене не предлагали попробовать себя в кино? - Я им... они... - У Хуссейна сжимаются кулаки. - Предлагали, и неоднократно. - Я спешу к нему на выручку. - С результатами переговоров можно ознакомиться в медпункте, там в журнале все записано. Хуссейн благодушно кивает и чуточку закатывает глаза - приятно вспомнить. - Надя может подумать, что вы с Хуссейном одобряете мордобой, - сухо замечает мама. - Никогда! - пылко возражаю я. - За исключением случаев, когда он играет воспитательную роль, делает битого лучше, отзывчивее, морально устойчивее. - Точно! - подтверждает Хуссейн. - Я им покажу, как от человека жену уводить! - Кроме того, - развиваю я свою мысль, - можно и нужно бить лихачей на трассах, это помогает им глубже усвоить правила техники безопасности. Или обратите внимание на Гвоздя. Я не слышу, что он лепечет, но уверен, что объясняется в любви туристке в очках. Бьюсь об заклад, он видит ее впервые в жизни, но его так волнует ее принадлежность к женскому полу, что он... - Максим, - внушительно говорит мама, - к женскому полу принадлежим и мы с Надей. Не придирайся к Степе, он добрый и хороший мальчик. Если бы ты ему не мешал, он бы уже давно женился. - Безусловно, - соглашаюсь я, - и не один раз. Потому-то время от времени его нужно спасать. Я подхожу к столику, за которым пьют кофе Олег и Осман, и даю им указания. Романы у Гвоздя развиваются со сверхъестественной быстротой: едва успев познакомиться, он уже готов создавать прочную семью и выполнять супружеские обязанности, а потом мне приходится убеждать приходящих на станцию туристок, что Гвоздь человек недееспособный и за свои обещания не отвечает, это у него осложнение после гриппа. Олег и Осман подхватывают Гвоздя под мышки и вытаскивают на свежий воздух - протереть личико снегом, а к нам, широко улыбаясь, продвигается Гулиев, директор "Актау" и мой почти всегда верный друг. Когда у его брата в соседнем селении лавиной снесло дом и засыпало корову, я быстро и без волокиты выдал справку для Госстраха, и с тех пор Гулиев при встречах ласково похлопывает меня по диафрагме (он невысок, по диафрагме ему удобнее), по моим звонкам устраивает двух-трех туристов в сезон и дает маме отгулы в удобное для нее время. Но стоит появиться Мурату Хаджиеву, его непосредственному начальству, как Гулиев перестает меня замечать, а если я продолжаю нагло торчать на виду, ледяным голосом роняет: "Уваров, я занят, приходите в приемные часы". Но сейчас Мурата в пределах видимости нет - и я любим: "Максим", "дорогой" и "не имей сто рублей, а имей сто друзей". Сегодня я для Гулиева - мероприятие, строка в отчете о культурно-просветительной работе, и он светится дружелюбием. Однако Хуссейн смотрит на него волком (директор при виде Мариам шалеет и забегает в бар значительно чаще, чем требуют его обязанности), и Гулиев переходит к делу. Кинозал уже полон, пора выступать. Он просит учесть, что лекцию будут слушать уважаемые люди, от которых многое зависит, и мне следует помнить, что репутация гостиницы... честь... достоинство... Кончив молоть эту чепуху, Гулиев за руку, будто я Иосиф Кобзон, выводит меня на сцену, дожидается окончания шквала аплодисментов (это злодействуют Олег, Осман и Гвоздь, я им это припомню) и вдохновенно декламирует: - Разрешите вам представить нашего уважаемого лектора! Начальника местной лавинной службы! Мастера спорта международного класса по горным лыжам и альпинизму! (Вранье, на международный класс я не вытянул.) Снежного барса! (Опять вранье, у меня за душой два семитысячника, а не четыре, как требуется для барса.) Ученика выдающегося ученого и друга Кушкола профессора Оболенского, известного охотника за лавинами товарища... (длинная пауза, теперь бы в самый раз забыть мою фамилию - нет, все-таки вспомнил) Уварова Максима Васильевича! Прошу! Олег, Осман и Гвоздь зверски бьют в ладоши, кто-то из них орет "бис" - и лекция начинается. Я рассказываю о лавинах, каких разновидностей они бывают и какое действие производят, а мама сопровождает лекцию слайдами. Они очень эффектны, мне подарил их в Инсбруке лавинщик Ганс Шредер, и публика с интересом разглядывает пейзажи австрийских и швейцарских Альп. Понемногу ее внимание обостряется, так как на последующих слайдах эти пейзажи сняты после того, как сошли лавины. Вот станция Делас: в ночь на 12 января 1954 года лавина сорвала с рельсов стотонный паровоз и швырнула его в здание вокзала; а вот лавина в долине Грос-Вальзер, похоронившая целую деревню; другая лавина, полностью разрушившая альпийскую гостиницу "Боденхауз"; вертолет, с которого ведутся спасательные работы... Слайды впечатляющие, да и подробности я привожу драматические, но публика больше смотрит, чем слушает: Альпы - это далеко, а человек так устроен, что по-настоящему его трогает лишь то, что лично его касается. Поэтому атмосфера поначалу такая, словно на экране "Клуб кинопутешественников": в зале сидят человек двести, они приехали сюда получить удовольствие и уверены, что главный их враг не какие-нибудь мифические лавины, а лавинщики, которые могут закрыть трассы. Ничего, я знаю, как нужно обращаться с этой публикой, скоро вы у меня, ребята, притихнете. - Перехожу к ущелью Кушкол. - Я делаю знак маме. - В непосредственной близости от нас находятся пятнадцать лавин, которые имеют обыкновение сползать по нескольку раз в год. Значит, каждый из вас может и, наверное, станет свидетелем этого зрелища; я искренне надеюсь - свидетелем, а не участником, потому что иные туристы, вроде тех, что веселятся в третьем ряду (ораторский прием: все, как по команде, поворачивают шеи и смотрят на моих друзей барбосов, нашептывающих Катюше что-то очень смешное, она еле удерживается от смеха), в лавины не верят. Впрочем, два туриста, погибшие в прошлом году, тоже не верили (первобытная тишина, лица вытягиваются). Между тем обстановка в марте прошлого года была примерно такой, как сегодня: угрожавшие трассам лавины мы спустили, флажки вдоль трасс поставили, инструктаж провели... Посмотрите на экран: видите лыжню, уходящую налево от трассы? Это отправились за приключениями два бесстрашных лихача. Здесь присутствует начальник спасательной службы Хуссейн Батталов, напомните, пожалуйста, их фамилии. Я и сам отлично помню, но немного театра не помешает. - Борис Глухов и Тамара Карасева, - подсказывает Хуссейн. Ему было двадцать шесть, ей девятнадцать лет. - Следующий кадр. - Я жестом благодарю Хуссейна. - Вот здесь, сразу же за знаком "Лавиноопасно!", они свернули - им очень хотелось покататься по целине, которую, как они полагали, мы закрыли из-за своей прихоти, - и сорвали небольшую, тонн на пятьсот, лавину. Крестиками обозначены места - видите? - где мы обнаружили их тела. Теперь другой случай. Барбосы не сдаются, иронически на меня поглядывают и перешептываются. Помимо них я выделил из общей массы еще одну группу из четырех длинноволосых охламонов и двух спортивных девиц - они тоже пришли развлечься. Это либо приличные горнолыжники, которые убеждены, что все знают, либо "чайники": и те, и другие на сто процентов уверены, что уж с ними-то ничего плохого случиться не может. Ну, чайников я в конце концов обработаю, а с приличными разрядниками бывает труднее всего. Вижу, Хуссейн уже взял их на заметку. Кадр: снежный карниз на гребне одного из склонов Актау. - Этот карниз, - комментирую я, - висел над лавиноопасным склоном метрах в трехстах от верхней станции канатной дороги. Там установлены знаки и объявления, категорически запрещающие проход. Вероятно, надежнее было бы поставить вахтера с двустволкой, но, во-первых, он не предусмотрен штатным расписанием, и, во-вторых, предполагается, что каждый турист имеет как минимум начальное образование. Но кандидат в мастера спорта Ветлугин счел, что такой ас, как он, может позволить себе на скорости проехаться по карнизу, а тот обрушился и спустил лавину. Ветлугина удалось спасти, но врачи мало надеются, что в ближайшие годы он поднимется с постели. Следующий случай... x x x Я честно отрабатываю пятнадцать рублей: публика в основном хорошо напугана; бьюсь об заклад, что девять из десяти моих слушателей при слове "лавина" будут вздрагивать, а иные уже сегодня упакуют чемоданы. А ведь рассказал я им далеко не самые кошмарные случаи, у меня в заначке имеются и похлеще - они мне понадобятся для скептиков, или, как мы с мамой их называем, для будущих Надиных пациентов. В последнем я не раз убеждался: если мне не удалось воспитать у туриста уважения к лавинам, у него имеются большие шансы поразмыслить над собственной глупостью в отделении травматологии; хорошо еще, если он попадет к Наде, а не в местную больницу, та в разгар сезона напоминает эвакогоспиталь военного времени, какие мы видели в кино. На барбосов мне плевать, а вот Катюшины ножки хотелось бы сохранить в целости: когда она прошествовала к сцене, чтобы опустить в ящик записку, я невольно сделал длинную и не предусмотренную текстом паузу. И тут же отметил, что мама насторожилась, Надя усмехнулась, Гвоздь сделал стойку, а Олег движением ладони изобразил волны и показал мне большой палец - это у него морской сигнал, означающий: "Пустячок с отличными мореходными качествами - осадка, водоизмещение, остойчивость и парусность в порядке". Породистое создание, неплохо было бы расширить ее кругозор. Однако пора закругляться. - На всякий случай запомните: если при спуске на снежном покрове возникнут трещины, разбегающиеся метров на десять - пятнадцать, стремглав неситесь в сторону, ибо можете сорвать лавину. Учтите, подавляющее большинство трагедий, связанных с лавинами, происходит по вине самих жертв. Поэтому настоятельно рекомендую: катайтесь только на специально подготовленных и маркированных склонах. На них вы можете чувствовать себя спокойно, единственная опасность, которая вам угрожает, - это преувеличенное мнение о собственных возможностях: новичок за две недели не станет мастером. У меня все, теперь - вопросы. Мама тут же запускает руку в ящик и вытаскивает записки. Их она будет подавать мне только после тщательного изучения, ибо полагает, что отдельные записки прямого отношения к лавинам не имеют. По ее красноречивому взгляду я догадываюсь, что ее бдительность вознаграждена и дома мне будет прочитано нечто вроде: "Меня очень заинтересовала ваша лекция, не могли бы вы рассказать мне про лавины более подробно? В девять вечера буду ждать..." Место встречи и фамилию автора мама всегда опускает - незачем искушать ребенка. Пока она сортирует записки, я отвечаю на вопросы. Первым задирает лапу один из барбосов. Я уже навел о них справки у Пети Никитенко: москвичи, аспиранты какого-то факультета университета, то есть умственно переутомленный и нуждающийся в физической разрядке контингент; катаются прилично, склонны к нарушению режима и на замечания отвечают нагло. - Вы говорили о том, - лает барбос, - что в случае неблагоприятного прогноза трассы будут закрыты. А если ваш прогноз окажется ошибочным? Я с трудом допускаю это, учитывая вашу высокую квалификацию (Катюша и оба других барбоса умирают от смеха), но ведь туристы потеряют несколько дней отпуска! Не было лекции, чтобы какой-нибудь тип не задал бы мне подобного вопроса. - В этом случае, - сочувственно говорю я, - вы можете написать на меня жалобу и получить моральное удовлетворение. - А как вас за это накажут? - интересуется барбос. - Выведут на пенсию? Радостный визг всей компании. Пора загонять его в конуру. - Иногда мы действительно ошибаемся, - ласково говорю я, - но лучше, на мой взгляд, потерять несколько дней отпуска, чем свою собственную жизнь. Если, конечно, вы ею дорожите. Простите, вы когда-нибудь раньше становились на лыжи? - Первый спортивный разряд! - Барбос кланяется. - Что вы говорите! - Я поражен. - По горным лыжам? - А вы думали, по стоклеточным шашкам? - Честно говоря, так и думал, - доверительно признаюсь я. Дело в том, что сегодня я стал случайным свидетелем вашего спуска и решил, что инструктор выпустил вас из "лягушатника" по недосмотру: вы с такой силой врезались в опору канатной дороги, что могли снести это хрупкое сооружение. Так что вам лично временное закрытие трасс только сохранит здоровье. Барбос раскрывает пасть, чтобы дать мне достойную отповедь (на самом деле никуда он не врезался, это я выдумал), но я уже его не вижу и не слышу. - Прошу вас, пожалуйста. - Вы утверждаете, - с достоинством начинает холеный и подтянутый эл лет сорока, с изящно завитой шевелюрой а-ля баран, - что в лавинах виноваты сами жертвы. По-моему, такая позиция удобна перестраховщикам, которые хотят снять с себя всякую ответственность. Никто ведь не возлагает на людей вину за ураган или землетрясение. Одобрительный гул, слушателям нравится, когда лектора берут за жабры. Этого эла я знаю, Петухов Кирилл Иваныч, он главный инженер крупного автосервиса "Жигули" и раза два в году гастролирует в Кушколе. Он большой, очень нужный человек и принимается по высшему разряду: номер "люкс", подъем по канатке вне очереди, пе