Оцените этот текст:


                           И другие повести

                         Москва "МЫСЛЬ" 1991


     




                          Вступление автора

     Хотя Апок  (Кремневый   Нож)   известен   мне   был   давно,   но
познакомились  мы с ним близко только зимой 1879/80 года.  Был он в то
время старейшим  членом  племени  пиеган,  входившего  в  Конфедерацию
племен черноногих. Он и выглядел глубоким стариком. Когда-то высокий и
стройный,  он сгорбился,  похудел,  а кожа его походила на  сморщенный
коричневый пергамент.
     Осенью 1879 года Джозеф Кипп,  ныне  умерший,  построил  торговый
форт у места слияния рек Джудит и Уорм-Спринг-Крик;  в настоящее время
в окрестностях этого форта находится город Льюистаун  (штат  Монтана).
Эту  зиму  я  провел  в  форте  с  Киппом.  С  нами зимовали все кланы
пиеганов, а также некоторые кланы племени блад из Канады. В этих краях
было немало дичи - бизонов,  лосей,  оленей;  индейцы много охотились;
жили они счастливо и беззаботно.
     Около нашего  торгового форта жил старый Хью Монро,  или Встающий
Волк,  который с 1816 года кочевал с племенем пикуни.  Благодаря ему я
ближе  познакомился  с  Апоком  и  узнал  историю  его  удивительной и
романтической юности. Старики были закадычными друзьями.
     Монро родился  в  1798 году,  а Апок был на несколько лет старше.
Однако в хорошую погоду они седлали  своих  лошадей,  отправлялись  на
охоту  и  редко возвращались с пустыми руками.  Как живописна была эта
пара!  Оба носили плащи с капюшонами,  сделанные  из  одеял,  которыми
торговала Компания Гудзонова залива, оба не расставались со старинными
курковыми ружьями.  Они презирали  современные  скорострельные  ружья.
Сотни - нет,  тысячи - бизонов, лосей и оленей, немало свирепых гризли
и десятка два-три  врагов  -  индейцев  из  племени  сиу,  кроу,  кри,
чейеннов*  и  ассинибойнов  -  убили  они из этих курковых ружей.  Вот
почему они  так  дорожили  своим  допотопным  оружием.  (*  Чейенны  -
индейское  алгонкиноязычное  племя,  основное  занятие - коневодство и
охота на бизонов. Жило значительно южнее черноногих; в начале XIX в. -
в  горах  Блэк-Хилс (на границе совр.  штатов Вайоминг и Южная Дакота,
США).  Черноногие называли их "народом легих лошадей" за особую породу
верховых лошадей, которых культивировали чейенны.)
     О, как хотел бы я вернуть эти  далекие  дни,  когда  на  равнинах
паслись бизоны!  Эти зимние вечера в вигваме Монро или Апока,  когда я
слушал их рассказы о былом!  И я был  не  единственным  слушателем:  у
костра всегда сидели гости - старики,  вспоминавшие свою молодость,  и
молодые люди,  которые с  напряженным  интересом  слушали  рассказы  о
приключениях своих дедов и о "зазывании бизонов". Молодежи не довелось
увидеть,  как зазыватели заманивали стада в  пропасть,  снабжая  племя
мясом  на целую зиму.  А зазывание бизонов было почетной,  священной и
очень опасной обязанностью Апока.  Он был самым искусным зазывателем в
Конфедерации племен черноногих. Соплеменники его верили, что он близок
к богам,  и почитали его больше,  чем самого великого вождя.  Сам Апок
питал   непоколебимую   веру  в  свои  талисманы  и  в  своих  "тайных
помощников";  сновидения его - ночные скитания его тени - казались ему
не менее реальными, чем жизнь наяву.
     Конечно, Апок  рассказал  мне  историю   своей   жизни   не   так
последовательно,  как  изложена  она здесь.  По вечерам он рассказывал
слушателям отдельные эпизоды,  а я,  задавая  ему  ряд  вопросов,  сам
заполнял пробелы.  Наконец мне удалось связать эпизоды в одно целое, и
я надеюсь,  что читателя  заинтересует  эта  история  не  меньше,  чем
заинтересовала она меня.
     Апок, Дарующий  Изобилие,  умер  вместе   с   пятьюстами   своими
соплеменниками  в резервации черноногих во время страшного голода 1881
- 1883 года.

                               Глава I

     В памяти у меня остались две поговорки моего народа:  одна из них
- "бедность - несчастье",  другая - "беден тот,  у кого нет родных". В
справедливости их убедились мы -  я  и  моя  сестра  Питаки.  Были  мы
близнецами.  На  десятом году мы потеряли отца и мать,  а с ними и все
имущество. И не осталось у нас ни одного родственника - ни мужчины, ни
женщины.
     Произошло это так:  мы,  пикуни,  расположились станом на  берегу
реки Два Талисмана, а родственное нам племя кайна охотилось на берегах
Молочной реки,  на расстоянии двух дней  пути  от  нас.  От  гонца  из
племени кайна отец мой узнал,  что Низкий Волк соглашается продать ему
священную трубку,  которую он давно хотел купить. За эту трубку Низкий
Волк  требовал  одну  лошадь,  три оперения орла,  серьги из раковин и
стальное копье, отнятое моим отцом у людей, населяющих "страну вечного
лета", которая находилась на юге.
     Высокую цену назначил Низкий Волк за свой талисман,  и в  течение
трех  дней  мой  отец  колебался,  не  зная,  какое  принять  решение.
Неразумным казалось ему отдавать лошадь за трубку.  В те  дни  лошадей
было  мало,  и  ценились они высоко;  многие из нашего племени все еще
перевозили свое имущество на собаках,  но  молодые  воины  уже  начали
пригонять  табуны  с  далекого  юга  - из страны испанцев.  Страна эта
находилась так далеко,  что путешествие туда и  обратно  занимало  два
лета  и  одну  зиму.  У  нас  было  только шесть лошадей;  когда племя
переселялось на другое место,  нас - меня и Питаки -  сажали  на  одну
лошадь,  две  предназначались  для  отца  и  матери,  а  остальные три
перевозили наш вигвам и все наше имущество.
     В конце  концов  мать  заставила моего отца принять решение.  Она
знала,  как сильно хочет он иметь  эту  трубку.  Старая  рана  в  боку
причиняла ему сильную боль,  и он надеялся,  что талисман его исцелит.
Вот что сказала мать:
     - Отдай  лошадь  Низкому Волку,  муж мой.  Пусть священная трубка
будет у нас.  В  продолжение  многих  лет  ходила  я  пешком  рядом  с
собаками,  когда  мы снимались с лагеря.  Я могу и теперь обойтись без
лошади.
     - Ты  -  добрая женщина,  - сказал отец.  - Я сделаю так,  как ты
говоришь,  и ходить пешком тебе не придется. Мальчика я буду сажать на
свою  лошадь,  а  Питаки усядется за твоей спиной.  Придет весна,  и я
снова буду воевать с нашими врагами и пригоню табун хороших лошадей.
     Лагерь кайна   находился  недалеко  от  нашего,  но  зима  стояла
холодная,  и решено было, что Питаки и я останемся дома и будем жить в
вигваме  индейца  по  имени Не Бегун,  пока не вернутся наши родители.
Питаки обрадовалась,  потому что у Не  Бегуна  было  пять  девочек,  с
которыми  она  часто  играла.  Я же упрашивал отца взять меня в лагерь
кайна:  мне очень хотелось присутствовать при  торжественной  передаче
священной трубки.  Но пути богов неисповедимы.  Может быть, именно они
подсказали отцу приказать мне остаться дома и заботиться о сестре.  На
рассвете  я  привел  лошадей,  родители  сложили вигвам,  навьючили на
лошадей поклажу и покинули лагерь.
     - Не шалите, - сказала нам мать, садясь на лошадь.
     - Да,  будьте хорошими, послушными детьми. Мы вернемся через пять
ночей, - добавил отец.
     Мы обещали не шалить,  попрощались с родителями и долго  смотрели
им вслед. Потом побежали завтракать в вигвам Не Бегуна.
     Прошло пять ночей.  Настал шестой день,  солнечный  и  теплый.  В
полдень Питаки и я вышли из ложбины, где находился лагерь, и поднялись
на склон холма,  откуда открывался вид на равнину.  Мы  хотели  издали
увидеть  наших родителей и побежать им навстречу.  Но они не приехали.
Когда стемнело, мы вернулись в лагерь.
     - Завтра они приедут, - сказала Питаки.
     - Да, конечно, завтра они приедут, - отозвался я.
     Но они  не  приехали.  Прошло  еще  два дня.  С восхода до заката
солнца просиживали мы на склоне холма и смотрели вниз, на равнину. И с
каждым часом нарастало беспокойство. Отец сказал нам, что вернутся они
через пять ночей,  а он всегда был точен.  Мы беспокоились, не заболел
ли кто-нибудь из них. Быть может, мать упала с лошади и ушиблась.
     Прошло еще два дня.  Мы ждали их возвращения  и  вечером  увидели
вдалеке всадников.  Их было восемь человек,  и с ними одна женщина. Мы
не сомневались в том,  что эта  женщина  -  наша  мать.  Должно  быть,
родителей  сопровождают  друзья  из племени кайна,  которым вздумалось
посетить лагерь.  Но когда они подъехали ближе,  мы увидели,  что  все
всадники были кайна.
     Во всяком случае их мы могли расспросить о  наших  родителях.  Мы
сбежали с холма и бросились им навстречу.
     - Где наш отец, где мать? - закричал я. - Какие вести привезли вы
нам?
     Они остановили лошадей и с удивлением посмотрели на нас.  Наконец
женщина спросила:
     - Ваш отец? Мать? А кто они?
     - Отца зовут Два Медведя,  имя матери - Поет Одна, - крикнул я. -
Десять дней тому назад они поехали в ваш лагерь за  священной  трубкой
Низкого Волка. Конечно, вы их там видели?
     Они долго смотрели на нас,  потом  молча  переглянулись.  Наконец
один из них, покачивая головой, сказал:
     - Вы ошибаетесь, дети. Вашего отца нет у нас в лагере. Этой зимой
он  ни  разу  к  нам  не  приезжал.  А  я  знаю,  что священная трубка
по-прежнему находится у Низкого Волка.  Два  дня  назад  я  сам  видел
сверток с этой трубкой.
     Питаки уселась на землю и воскликнула:
     - Они умерли! Отец, мать - оба умерли!
     Она заплакала, а женщина сошла с лошади и стала ее утешать.
     - Не плачь,  девочка,  - сказала она. - Должно быть, они потеряли
лошадей в пути и пошли их отыскивать.
     Она посадила  Питаки  на  свою  лошадь,  и  мы  все  спустились в
ложбину.  Питаки перестала плакать и повеселела, но я знал, что отец и
мать погибли.
     Когда добрый Не Бегун узнал от меня,  что кайна не  видели  наших
родителей,  он  побежал  в  вигвам  вождя,  а  вождь  тотчас послал за
прибывшими кайна.  Услышав от них самих, что моего отца и матери нет в
лагере и они туда не приезжали,  он приказал отряду Ловцов, входившему
в общество Все друзья,  немедленно отправиться на  поиски.  В  тот  же
вечер Ловцы покинули лагерь.  Их было сорок или пятьдесят человек, и к
отряду присоединились все мужчины нашего племени, имевшие лошадей.
     Они вернулись   через   пять  ночей.  Эти  пять  дней  сестра  не
переставала надеяться,  но я был  в  отчаянии.  Я  знал,  какую  весть
принесут  нам  воины.  Нет,  быть может,  была у меня надежда - слабая
надежда снова увидеть отца и мать,  но  последний  луч  надежды  угас,
когда   я   увидел   хмурые   лица  воинов,  вернувшихся  в  лагерь  и
направлявшихся  к  вигваму  вождя.  Питаки  и  я,  держась  за   руки,
последовали за ними и слышали, как вождь спросил:
     - Ну, что вы узнали?
     Начальник отряда ответил:
     - Ничего. Мы не нашли их следов на тропе, ведущей в лагерь кайна,
и  на  берегах  рек Барсук,  Береза и Брошенные Бревна.  Мы побывали в
лагере кайна. Там их нет и не было.
     - Быть  не  может,  чтобы  мужчина  и  женщина с шестью лошадьми,
вигвамом и поклажей пересекли равнину,  не оставив никаких  следов!  -
воскликнул вождь. - Хорошо ли вы искали?
     Начальник отряда терпеливо и кротко ответил старику:
     - Ты  забываешь,  что  с  тех  пор,  как  Два  Медведя и его жена
покинули лагерь,  был сильный снегопад и дул теплый ветер.  Я  уже  не
говорю   о   том,   что  по  равнине  проезжают  всадники  и  проходят
бесчисленные стада бизонов и  антилоп,  которые  могли  стереть  следы
шести лошадей.
     - Но что же случилось с ними? - спросил вождь.
     Воины один за другим высказывали свои догадки.  Мало ли что может
случиться с людьми,  путешествующими по пустынным равнинам!  Теперь  я
думаю,  что  воины  враждебного  нам  племени  убили их,  завладели их
вигвамом и пожитками, угнали лошадей. Но тогда была у меня только одна
мысль: все кончено, никогда не увидим мы наших родителей!
     Вдруг я почувствовал,  что рука Питаки выскользнула из моей руки.
Девочка упала и долго лежала словно мертвая.  Не Бегун взял ее на руки
и отнес в свой вигвам,  а я последовал за ним. Когда жизнь вернулась к
ней,  она стала оплакивать родителей и долго не могла утешиться.  Я не
плакал,  но было мне очень тяжело.  В течение  многих  дней  и  многих
месяцев  мы грустили,  и тропа,  по которой предстояло нам идти,  была
каменистой тропой.
     Не Бегун и его жена сказали нам:
     - Не грустите,  дети. Мы бедны, но наш вигвам будет также и вашим
вигвамом. Для вас мы сделаем все, что в наших силах. Мяса у нас много,
и голодать вам не придется.
     Да, мы  не  голодали:  Не  Бегун был хорошим охотником.  Но в его
вигваме жило девять человек:  Не Бегун,  его жена,  пять дочерей, дед,
бабка,  и  для нас двоих оставалось мало места.  Время шло,  и наконец
дочери Не Бегуна дали нам почувствовать,  что  мы  здесь  лишние.  Две
старшие дочери,  когда их отца и матери не было поблизости, корили нас
нашей бедностью,  подсмеивались над поношенной нашей одеждой, отдавали
нам приказания,  словно мы были рабами.  Я не обращал на них внимания,
но больно мне было видеть,  как  плачет  Питаки,  обиженная  злыми  их
словами.  Зная,  что скоро придется нам уйти из этого вигвама, я искал
человека, который согласился бы нас приютить.
     Как-то вечером Не Бегун стал бранить своих дочерей за то, что они
нас обижают.  В соседних вигвамах слышали его громкий голос.  И  когда
две  старшие  дочери в слезах убежали,  к нам в вигвам вошла маленькая
худенькая старушка,  которую звали Сюйяки. У нее был красивый, певучий
голос...
     Она села у входа, как и подобает женщине, а Не Бегун воскликнул:
     - Добро пожаловать,  Сюйяки!  Добро пожаловать в мой вигвам!  Чем
могу я тебе услужить?
     - О,  вождь!  Добрый вождь!  Исполни мою просьбу,  отдай мне этих
двух детей,  потерявших отца и мать.  Ты знаешь, мой старик умер; тень
его бродит среди Песчаных Холмов.  Мои дочери и сыновья хотят, чтобы я
жила с ними,  но я не могу покинуть мой  маленький  вигвам.  Всегда  я
поступала  так,  как  мне  вздумается,  и  не могу отказаться от своих
привычек.  Отдай мне детей, вождь! Пусть снова зазвенит в моем вигваме
детский смех. Обещаю тебе - я буду им матерью.
     Я заметил,  что голос ее дрожит,  а по щекам  струятся  слезы;  я
посмотрел на Питаки:  глаза ее сверкали,  она с нетерпением ждала, что
скажет Не Бегун.
     Вот какой он дал ответ:
     - Боги добры.  Мы с женой полюбили этих бедных детей и знаем, что
здесь они несчастливы.  В нашем вигваме тесно,  а дочери мои... ну, не
будем говорить об этом.  Перед твоим приходом я молился, прося ответа,
что мне делать.  А ты пришла и дала готовый ответ. Возьми их, если они
согласятся идти к тебе.
     Не успел он договорить, как Питаки воскликнула:
     - Мы пойдем к тебе, Сюйяки! Да, да, мы согласны!
     Она повернулась  к  своей  постели  и  начала  свертывать бизоньи
шкуры. Все засмеялись, видя, как она спешит.
     Старуха посмотрела на меня. Я молча кивнул головой. Говорить я не
мог: не было у меня слов, чтобы выразить мои чувства.
     Когда мы уходили, Не Бегун на прощание сказал:
     - Сюйяки, корми детей досыта. После охоты я буду приносить мясо в
твой вигвам.
     Его жена дала нам мешок с сушеным мясом и  жиром.  Переселяясь  к
Сюйяки,  мы  покидали клан Короткие Шкуры,  к которому принадлежал наш
отец, и уходили жить также в очень большой клан - Одинокие Едоки. Я не
знаю,  почему  предки дали этому клану такое странное название.  Члены
его никогда не уединялись для принятия пищи и нередко устраивали пиры.
     Сюйяки ввела нас в вигвам, раздула огонь в очаге и воскликнула:
     - Вот мы и дома,  дети,  мои дети!  Мой вигвам -  ваш  вигвам!  Я
перенесу свою постель;  теперь я буду спать справа от входа.  Ты,  сын
мой,  - мужчина,  а мужчине полагается спать в  глубине  вигвама.  Ты,
дочка, расстели шкуры слева от входа.
     Добрая Сюйяки приютила нас  в  своем  маленьком  старом  вигваме.
Вещей  у нее было мало;  несколько мешков с одеждой,  домашняя утварь,
принадлежности, необходимые для дубления кож, занимали мало места, и в
вигваме нам было просторно. Когда умер ее муж, имущество его перешло к
трем женатым сыновьям,  а некоторые вещи были зарыты в его могиле.  Не
имея  лошадей,  Сюйяки перевозила свои пожитки на собаках;  у нее было
восемь собак, больших и сильных, походивших на волков.
     Не Бегун,  верный  своему  слову,  снабжал  нас мясом;  сыновья и
дочери Сюйяки также нам помогали и приносили шкуры бизонов  и  оленей;
эти  шкуры  шли  на  одежду  и  постели.  Моей  сестре  никогда еще не
приходилось дубить кожи,  но теперь она охотно принялась за  работу  и
вскоре научилась делать кожу мягкой.  С помощью Сюйяки она сделала для
меня пару мокасин и,  увидев,  что  мне  они  впору,  расплакалась  от
радости.  С тех пор я носил зимой и летом обувь, сделанную руками моей
сестры. На зимнюю обувь шли шкуры бизонов, на летнюю - тонкая кожа.
     Я тоже  не  сидел  сложа руки.  С Не Бегуном и сыновьями Сюйяки я
ходил  на  охоту  и  помогал  им  разрезать  туши  убитых  животных  и
переносить мясо в лагерь. В свободное время я учился стрелять из лука.
Лук и стрелы подарил мне Не Бегун.  О,  как  я  был  рад,  когда  убил
первого кролика и принес его в наш вигвам! Я вступил в отряд мальчиков
- Москитов.  Москиты входили в общество Все друзья,  впоследствии  они
становились  хорошими воинами и охотниками.  Обучали нас старики,  и я
никогда не пропускал ни одного урока.
     Чему они  нас  учили?  Запомнилось  мне  одно раннее утро,  когда
старик по имени Красная Ворона созвал нас,  мальчиков,  и повел к реке
купаться.  Выкупавшись, мы стали взбираться на холм, откуда открывался
вид на равнину. Мы еще не дошли до вершины, когда старик сказал нам:
     - Опуститесь на четвереньки и дальше пробирайтесь ползком,  чтобы
не заметило вас ни одно живое существо. Только глупец смело взбирается
на холм и выставляет себя напоказ.  Хороший охотник видит дичь,  а сам
остается невидимым и,  подойдя ближе,  убивает добычу.  Хорошим воином
считается  тот,  кто,  увидев  врага,  находит  способ  застигнуть его
врасплох  либо  удаляется  никем   не   замеченный,   если   противник
оказывается сильнее.
     Ползком поднялись мы на вершину,  спрятались в кустах  и  окинули
взглядом равнину. Вскоре старик разрешил нам встать, сказав, что нигде
не  видно  врага,  но,  быть  может,  где-нибудь  поблизости   рыскает
неприятельский отряд. Немного времени спустя он спросил нас:
     - Говорите, что вы видите?
     - Бизонов.
     - Антилоп.
     - Стадо лосей.
     - Да, но это не все, - сказал он. - Смотрите внимательно!
     Долго всматривались мы в даль,  пока не заболели у нас глаза,  но
больше ничего не могли разглядеть. Тогда старик указал нам на север, и
мы увидели двух коршунов, круживших низко над равниной.
     - За птицами следите так же,  как и  за  животными,  -  продолжал
Красная Ворона. - Будь вы разведчиками, вы должны были бы спуститься и
пробраться к тому месту,  над которым кружатся  птицы.  Вероятно,  там
лежит  животное,  убитое  военным  отрядом или каким-нибудь охотником.
Нужно узнать, кто убил и в какую сторону ушел охотник или отряд.
     Вот как  обучал  нас  старик.  Мы  научились быть внимательными и
осторожными,  научились искать смысл  во  всем,  что  привлекало  наше
внимание.  При  виде  медленно  движущегося облака пыли мы знали,  что
чей-то лагерь  перебирается  на  новое  место.  Если  же  облако  пыли
движется быстро,  значит, по равнине мчится стадо или отряд всадников.
Как я любил эти уроки ранним утром!  А  по  вечерам  мы  собирались  у
очага,  и  старики  рассказывали нам о наших богах,  о сновидениях,  о
талисманах и амулетах...
     В то  время  как  старики учили меня,  будущего охотника и воина,
Сюйяки и ее подруги-старухи обучали Питаки  всему,  что  должна  знать
женщина.  Моя  сестра  училась  стряпать,  дубить кожи,  шить платья и
мокасины,  которые она покрывала красивыми узорами из раскрашенных игл
дикобраза.  Впоследствии  узнала  она  свойства  всех  целебных трав и
листьев и стала лечить больных.
     Сюйяки была добра к нам и никогда не унывала. Когда мы оплакивали
родителей,  она старалась  утешить  нас  и  развеселить.  Бедность  не
угнетала  ее.  Она  легко  переносила  все  невзгоды и лишения и часто
говорила о том,  как мы разбогатеем, когда я подрасту и буду ходить на
войну,  пригонять лошадей, охотиться и обменивать меха на товары белых
торговцев, не так давно появившихся на севере нашей страны. В то время
не было еще торговцев на берегах Миссури и ее притоков.
     Были мы  бедны.  Правда,  мы  не  голодали,  но  на   нашу   долю
доставались самые жилистые куски мяса.  И одет я был хуже сверстников.
Не имея лошадей,  мы при переселении племени плелись позади  вместе  с
нашими  собаками,  а  некоторые  мальчики смеялись надо мной.  Тогда я
молил богов помочь мне расти быстрее и успокаивал  себя  клятвой,  что
придет день, когда у меня лошадей будет больше, чем у них.
     Прошло несколько лет, и наконец настал день, когда я убил первого
моего  бизона.  Добрый  наш  друг Не Бегун подарил мне настоящий лук и
настоящие стрелы с кремневыми наконечниками.  На следующее утро  мы  с
Питаки отправились на охоту.  Я взял с собой всех наших собак,  потому
что твердо решил не возвращаться домой без мяса. В окрестностях лагеря
было  мало  дичи,  и  лишь  около  полудня  мы увидели маленькое стадо
бизонов,  пришедших на водопой к речонке.  Я  подполз  к  самому  краю
холма, у подножия которого протекала речонка, натянул тетиву, и стрела
вонзилась в спину  крупного  бизона.  Раненое  животное  обратилось  в
бегство,  остальные  последовали за ним.  Мы с Питаки,  погоняя собак,
пустились в погоню и,  пробравшись сквозь заросли,  увидели  раненного
мной бизона.  Мертвый,  он лежал на траве.  О,  как я был горд! Питаки
плясала вокруг огромного животного, обнимала меня и даже собак.
     - Брат,  - кричала она,  - теперь мы ни в чем не будем нуждаться!
Будем есть языки бизонов и лучшие куски мяса. Скорее, скорее! Разрежем
тушу! Достань нож!
     К счастью,  нож у меня был - настоящий железный нож.  Этот нож  я
купил  у торговцев,  отдав за него три шкуры бобра,  подаренные мне Не
Бегуном.  Быстро содрал я шкуру с  бизона,  рассек  тушу  и,  нагрузив
собак,  перевез  мясо  в  лагерь.  Как удивилась и обрадовалась старая
Сюйяки,  когда мы принесли мясо в вигвам!  Старушка даже заплакала  от
радости.  И  после этого я всегда снабжал ее мясом и шкурами,  а когда
мне пошел пятнадцатый год,  я купил у белых  торговцев  в  кредит  три
капкана и стал ловить бобров. Зимой я отнес торговцам шкурки пойманных
мной бобров и получил взамен три одеяла.
     С тех  пор  как  я начал охотиться на бизонов и ловить бобров,  у
меня появилась уверенность в собственных силах.  В  семнадцать  зим  я
много думал о будущем.  Я твердо решил стать великим воином,  таким же
отважным и сильным,  как Одинокий Ходок, старшина клана Короткие Шкуры
и  вождь племени пикуни.  Все относились к нему с любовью и уважением,
потому что был он человеком  смелым,  справедливым,  добрым  и  всегда
помогал беднякам.
     Когда настала весна,  я участвовал в  набеге  на  враждебное  нам
племя кроу.  Во главе военного отряда стоял Не Бегун, а я исполнял при
нем обязанности слуги.  Выступили мы в поход,  как  только  зазеленела
трава,  а  домой  вернулись в конце следующего месяца и пригнали табун
славных лошадей.  На мою долю досталось пять голов. Для нас троих пять
голов  являлись целым состоянием.  Теперь мы могли ехать верхом,  а не
плестись в  хвосте,  когда  племя  кочевало  по  равнинам.  Но  я  был
недоволен собой, так как никакого участия не принимал в уводе лошадей.
Мне поручено было сторожить тех,  которых приводили  Не  Бегун  и  его
воины из лагеря спящих кроу.  А мне очень хотелось знать,  хватит ли у
меня храбрости пробраться в лагерь врагов  и  в  случае  необходимости
вступить с ними в бой.
     Когда настал месяц Спелых Ягод,  я снова принял участие в набеге.
На  этот  раз во главе отряда стоял Древний Барсук,  молодой способный
воин.  Мы перевалили через Спинной Хребет  Мира*,  вступили  в  страну
племени неперсе и нашли его лагерь**. Я исполнял обязанности слуги при
Древнем Барсуке.  Он назначил своим воинам место сбора, а мне приказал
остаться и сторожить лошадей,  которых они приведут. (* Так черноногие
называли Скалистые горы.  ** Неперсе (сахаптины)  -  индейское  племя,
проживало на плато восточнее Скалистых гор,  в бассейне реки Колумбия,
входило в  семейство  пенути.  Основное  занятие  -  ловля  лососевых,
собирательство съедобных кореньев и ягод, а также охота и коневодство.
Название племени произошло от обычая протыкать носы  для  подвешивания
украшений.  Черноногие  называли  племя неперсе также "народом голубой
раскраски".)
     - Нет,  я  хоть  разок  побываю в лагере,  - сказал я ему и после
долгих споров настоял на своем.  Древний  Барсук  считал,  что  я  еще
слишком молод и потому не могу участвовать в таком опасном набеге.

                               Глава II

     В лагере  было  около  ста  вигвамов.  Находился  он на восточном
берегу  реки,  пересекающей  широкую  равнину.  У  самой  воды   густо
разрослись виргинские тополя и кусты.  Когда стемнело,  мы выползли из
леса,  в котором прятались,  пересекли равнину и залегли в  кустах  на
расстоянии выстрела от неприятельского лагеря. Но враги не подозревали
о нашем  присутствии.  Они  пировали,  плясали,  вели  беседу,  и  нам
казалось, что они никогда не улягутся спать. Взошла луна, а при лунном
свете наше предприятие становилось значительно более  опасным,  чем  в
темноте.  Впрочем,  мы  знали,  что  при  свете легче будет отыскать и
увести лошадей, привязанных между вигвамов.
     Было уже поздно,  когда в вигвамах погасли огни.  Наконец Древний
Барсук отдал приказ трогаться в путь.  Ружья у меня не было,  а лук  и
колчан  висели  за  спиной.  Единственным  моим  оружием  была военная
дубинка,  привешенная к правой руке. Лук я не мог держать в руках, - я
знал,  что  обе  руки  должны  быть  свободны,  так как мне предстояло
отвязывать лошадей.
     Миновав первые вигвамы, я понял, что значит войти в лагерь врага.
Мне было страшно. Все путало меня. Темные тени у входа в вигвамы могли
быть ночными сторожами,  охранявшими спящий лагерь. В любой момент мог
кто-нибудь выйти и увидеть меня. У меня началось сердцебиение, когда я
подкрался  к  трем  лошадям,  которые  были привязаны к вбитым в землю
колышкам  между  вигвамами.  Перерезав  концы  веревок,  я   осторожно
выбрался   из   лагеря,   ведя  за  собой  лошадей.  Несколько  раз  я
останавливался и  прислушивался,  не  проснулись  ли  люди,  спящие  в
вигвамах.
     Я пересек равнину и,  войдя в лес,  привязал лошадей к  деревьям.
Вскоре присоединились ко мне товарищи; каждый из них привел двух, трех
или четырех лошадей.
     - Ты  захватил  трех?  Молодец!  -  сказал мне Древний Барсук.  -
Теперь ты останешься здесь и будешь сторожить лошадей. Уже за полночь.
Еще  разок мы проберемся в лагерь,  а затем отправимся домой.  Подожди
нас.
     Я просил  разрешения  вернуться  в лагерь,  говорил ему,  что все
захваченные нами лошади крепко привязаны к деревьям и сторожить их  не
нужно.  Снова мне удалось настоять на своем. Вот тогда-то я понял, что
опасность возбуждает человека.  Было мне  очень  страшно,  и,  однако,
самое сознание опасности побуждало меня вернуться.
     Когда мы  снова  подошли  к   лагерю,   большие   черные   облака
надвинулись  с запада,  и подул теплый ветер,  предвещавший дождь.  Мы
разбрелись в разные стороны.  Я пошел той же дорогой, по которой шел в
первый раз, и вскоре увидел несколько лошадей, привязанных к колышкам.
Одна из  них  -  большая  черная  лошадь  -  стояла  в  сторонке.  Она
понравилась мне с первого взгляда, и я решил увести ее одну, зная, что
по сравнению с ней остальные лошади немногого стоят.  Я не сомневался,
что  она была прекрасным скакуном.  Осторожно подошел я к ней и провел
рукой по глянцевитой шее. Лошадь не захрапела и не попятилась от меня,
-  по-видимому,  нрав  у  нее  был кроткий.  Я перерезал привязанную к
колышку веревку,  два раза обмотал ее вокруг морды и  повел  за  собой
лошадь.
     Луна скрылась за набежавшим облаком.  Когда снова стало светло, я
увидел Древнего Барсука,  который крался к привязанным лошадям. Он дал
мне знак идти дальше,  и я прошел мимо  него,  зорко  осматриваясь  по
сторонам.
     Вдруг за  моей  спиной  раздался  крик.  Оглянувшись,  я   увидел
человека, бегущего к Древнему Барсуку, который только что отвязал одну
из лошадей.  Они столкнулись лицом к лицу.  Древний  Барсук  оттолкнул
врага  и  повалил  его на землю,  а сам вскочил на лошадь и тут только
заметил,  что передние ноги ее связаны и она  может  либо  идти  очень
медленно,  либо  скакать  вприпрыжку.  Он  ударил  ее каблуком в бок и
заставил  скакать.  Все  это  произошло   гораздо   быстрее,   чем   я
рассказываю.  Проснулся  весь  лагерь.  Когда я вскочил на свою черную
лошадь,  из вигвамов, размахивая оружием, выбежали люди; одного из них
моя лошадь ударила копытом,  и он упал.  Загремели выстрелы, зажужжали
стрелы, но я уже выехал из лагеря и оглянулся посмотреть, скачет ли за
мной Древний Барсук.  Лошадь его, смешно подпрыгивая, скакала довольно
быстро,  и люди,  гнавшиеся за Барсуком и стрелявшие из луков,  начали
отставать.  Но  я  знал,  что в погоню за нами будут посланы всадники.
Поэтому я решил подождать Древнего Барсука и спросить,  что я могу для
него сделать.
     - Я ранен!  Помоги мне!  Спрыгни на  землю  и  перережь  путы!  -
крикнул он, подъезжая ко мне.
     Едва я успел исполнить его  просьбу  и  снова  вскочить  на  свою
лошадь,  как из лагеря выехал отряд всадников.  Я думал,  что спасения
нет, но Древний Барсук крикнул мне:
     - Смелее! Скачи во всю прыть! Сейчас будет гроза, и в темноте они
нас не догонят.
     Действительно, надвигалась  гроза,  а  я  от  волнения  ничего не
заметил.  Внезапно ветер усилился, засверкала молния, загремел гром, и
черные  тучи  затянули  небо.  При  свете  молнии  я разглядел четырех
всадников,  быстро нас нагонявших.  Один из них опередил  остальных  и
понукал свою лошадь.
     Заметив, что Древний Барсук отстает от меня,  я  стал  сдерживать
своего коня, а Древний Барсук спросил:
     - Ты меня не покинешь?  Стрела вонзилась мне в плечо, и я не могу
стрелять.
     Что я мог ответить, кроме:
     - Я останусь с тобой!..
     - Тогда постарайся остановить первого всадника.
     Я оглянулся  и в темноте с трудом разглядел приближающуюся темную
фигуру человека.  Когда вспыхнула молния,  я увидел в его руках ружье.
О,  как стало мне страшно! Я боялся этого человека, боялся его ружья -
оружия гораздо более опасного,  чем лук.  Ни разу еще не сталкивался я
лицом  к  лицу  с врагом.  Часто слушал я рассказы наших воинов о том,
какой восторг охватывал их,  когда они  шли  в  бой.  Но  мне  он  был
непонятен.  В эту минуту я думал о далеком маленьком вигваме, о сестре
и доброй Сюйяки.
     - Поверни  лошадь!  -  крикнул  Древний  Барсук.  -  Поезжай  ему
навстречу, если не хочешь, чтобы он пустил пулю в наши спины.
     Я задрожал,  услышав  эти  слова,  и стал про себя молить богов о
помощи.  И внезапно мужество вернулось ко мне. Сжимая рукоятку военной
дубинки,  я  повернул  своего  черного коня и поехал прямо на воина из
племени неперсе.  Снова вспыхнула молния.  Он увидел меня и выстрелил,
но  я  пригнулся  к  шее  лошади,  и  пуля пролетела над моей головой.
Подскакав к нему,  я замахнулся дубинкой.  В эту минуту  молния  снова
прорезала  небо,  и  я увидел,  что приклад ружья почти касается моего
колена,  а воин из племени неперсе насыпает порох.  Я  протянул  руку,
схватил ружье и изо всех сил рванул его.  Оно осталось в моих руках, а
противник уцепился за мою ногу.  Я ударил его прикладом по  рукам,  он
взвыл от боли и отпустил меня.  Лошадь его метнулась в сторону, и воин
закричал,  призывая своих товарищей.  Я не стал  его  преследовать  и,
повернув лошадь,  поскакал назад, догонять Древнего Барсука. Наконец я
разглядел его при свете молний и, подскакав к нему, закричал:
     - Вождь! Я отнял у него ружье. Теперь он обезоружен.
     - Да,  но он преследует нас и зовет на помощь товарищей, - сказал
Древний Барсук.
     И как раз в эту минуту полил дождь,  и снова  засверкали  молнии.
Оглянувшись, я увидел врага, у которого отнял ружье. Он гнался за нами
и звал на помощь остальных.
     - Постараемся ускакать от него!  - крикнул мне Древний Барсук.  -
Повернем на север, - быть может, он потеряет наши следы.
     Мы повернули  на  север  и  поскакали  под  проливным дождем,  но
противник последовал за нами.  Молнии уже не освещали небо.  Затем  мы
свернули на восток, а ветер и шум дождя заглушили топот наших лошадей.
На опушке леса мы остановились  и  прислушались,  но  не  услышали  ни
криков,  ни  топота:  неприятель  сбился  со следа.  Мы не знали,  где
находится наш отряд и наши лошади - справа или слева от нас. Наугад мы
повернули  вправо и медленно поехали по опушке леса,  тихонько окликая
товарищей.  Неожиданно наткнулись мы  на  них;  все  были  в  сборе  и
поджидали нас. Тогда только Древний Барсук пожаловался в первый раз на
боль в плече и попросил вытащить стрелу.
     Под дождем  и в темноте почти невозможно было выбраться из леса и
вывести всех захваченных нами лошадей. Но оставаться в лесу до утра мы
не  могли,  зная,  что на рассвете все воины племени неперсе будут нас
преследовать и нападут на наш след. Посоветовавшись с воинами, Древний
Барсук сказал:
     - Подождем здесь немного,  но, даже если небо нескоро прояснится,
постараемся выбраться из леса.
     И опять боги были с нами.  Творец Ветра захлопал своими  большими
ушами  и  угнал  дождевые облака на восток.  Когда выглянула луна,  мы
тронулись  в  обратный  путь.  Двое  ехали  впереди,  остальные  гнали
лошадей.  Славный  захватили  мы  табун,  и  из  сотни  лошадей четыре
принадлежали мне.
     Ехали мы весь остаток ночи и весь следующий день,  останавливаясь
только для того,  чтобы пересесть на свежих лошадей.  Конечно, неперсе
нашли наш след,  но не смогли нас догнать.  На пятый день мы поднялись
на Спинной Хребет  Мира  и  увидели  зеленые  равнины,  принадлежавшие
нашему  племени пикуни.  Только тогда мы отдохнули,  выспались и поели
свежего мяса.
     Прошло еще  несколько  дней,  и  наконец вдали показались вигвамы
пикуни.  Гордо въехал я на своей большой черной лошади в  наш  лагерь.
Воины,  остававшиеся  дома,  приветствовали нас,  и я слышал,  как они
выкрикивали мое имя.  Трудно было пробраться верхом  сквозь  толпу.  Я
спрыгнул  с  лошади,  а  сестра моя и добрая Сюйяки подбежали ко мне и
стали меня обнимать.  Все хвалили  меня  -  славные  воины,  старшины,
знахари,  -  все  те,  кто  до  сих  пор  не  обращал на меня никакого
внимания. О, как я был горд и счастлив!..
     Отдыхая в  нашем  маленьком  вигваме,  я  рассказывал  женщинам о
славном набеге.  И во всех остальных вигвамах только  об  этом  и  шла
речь.  К  вечеру  весь  лагерь  был  оповещен  о  том,  что я совершил
величайший подвиг - захватил оружие, вырвал ружье из рук живого врага.
Когда  стемнело,  Не  Бегун  пригласил  меня  на  пир  в свой вигвам и
попросил принести ружье. В то время как мы пировали, пришел вестник от
Одинокого   Ходока.  Вождь  звал  нас  в  свой  вигвам,  ему  хотелось
посмотреть мое ружье.
     В вигваме Одинокого Ходока собралось много народа.  В присутствии
воинов и старшин я должен  был  рассказать  о  набеге.  Они  выслушали
внимательно мой рассказ и заявили, что из меня выйдет толк.
     - Иди тем путем,  на какой ты  вступил,  и  ты  будешь  таким  же
славным воином, каким был твой отец, - сказал один старый знахарь.
     Все любовались  ружьем,  которое  я  отнял  у  воина  из  племени
неперсе.  Оно нисколько не походило на ружья с коротким стволом, какие
мы  покупали  у  торговцев,  живших  на  севере.  Ствол  был  длинный,
восьмигранный. За это ружье один из воинов предложил мне двух лошадей,
но я, конечно, не согласился его продать.
     Мы вернулись  домой  как  раз  к  тому  времени,  когда  начались
священные церемонии:  возведение священного вигвама и принесение жертв
Солнцу.  В  течение  четырех  дней  воины молились,  приносили жертвы,
перечисляли свои подвиги и изображали стычки с врагами.
     В великий  для  меня  день  я  подробно  рассказал  о  своих двух
подвигах - об уводе лошадей и о захвате ружья,  причем  один  из  моих
друзей играл роль воина из племени неперсе.  До сего дня помню я,  как
восхваляли меня слушатели.  Я только  и  мечтал  о  том,  чтобы  стать
великим воином.
     Когда настал месяц Падающих Листьев,  произошло событие, навсегда
отвратившее меня от войны.  Без сомнения,  боги хотели,  чтобы я был в
это время в вигваме Одинокого Ходока и услышал этот разговор.  Один из
воинов сказал вождю:
     - Как я хотел,  чтобы мой сын  взялся  за  ум  и  бросил  детские
забавы! Но он только и думает что об играх. Часто говорю я ему о тебе,
рассказываю,  какие совершил ты в молодости  подвиги  и  как  сделался
вождем нашего племени.
     Последовало молчание.  Наконец Одинокий Ходок глубоко вздохнул  и
сказал:
     - Есть звание более почетное,  чем мое. С радостью поменялся бы я
сейчас  местами  с  Маленькой Выдрой*,  зазывателем бизонов,  дарующим
изобилие.  Я управляю племенем,  я примиряю  спорящих  и  веду  в  бой
воинов,  но  не могу я прокормить племя.  Надвигается зима,  мы должны
запастись мясом,  а среди нас нет ни одного зазывателя бизонов. Завтра
я пошлю гонца к кайна и попрошу Маленькую Выдру нам помочь.  Могу ли я
сказать ему,  что он получит щедрую награду? (* Читателю следует иметь
в виду,  что повторяющиеся индейские имена (Маленькая Выдра, Тсистсаки
и др.) в некоторых повестях Шульца часто  относятся  к  совсем  разным
персонажам.)
     - Да, да!
     - Так и скажи ему!
     - Да, мы щедро его наградим! - закричали воины.
     К вечеру весь лагерь был оповещен о том, что на следующий день мы
перебираемся к реке Два Талисмана,  где находилась ловушка бизонов.  В
то  время  наше становище было расположено к северу от нее,  на берегу
реки Крутой Берег.
     Я вернулся домой и долго думал о том,  что сказал Одинокий Ходок.
Конечно,  я много раз видел,  как зазыватель заманивал стадо бизонов к
краю  пропасти  и  животные,  испуганные  громкими криками загонщиков,
срывались со скал и разбивались насмерть.  В детстве я привык  к  этой
охоте  и  подвиг  зазывателя  не  производил  на  меня впечатления.  А
Одинокий Ходок  назвал  Маленькую  Выдру  "дарующим  изобилие".  Какое
прекрасное имя!
     Вспомнил я,  как почитали и любили воины Старого  Ворона,  нашего
зазывателя, который недавно ушел от нас навеки в Страну Теней зазывать
тени бизонов.  Вспомнил,  как кроток он был,  как угоден богам,  какие
видел вещие сны.  И я сказал себе: "Почему я не могу стать зазывателем
бизонов, дарующим изобилие? Почему не могу я доставлять своему племени
пищу,  кров  и  одежду?" Да,  бизоны - их мясо и шкура - удовлетворяли
чуть ли не все  наши  потребности;  имея  бизонов,  мы  ни  в  чем  не
нуждались.
     На следующий  день  мы  перебрались  к  реке  Два   Талисмана   и
расположились  лагерем  в  ущелье  у  подножия утесов,  где находилась
ловушка бизонов.  Спустя два дня вернулись гонцы,  посланные в  лагерь
кайна,  и с ними прибыл Маленькая Выдра - седой,  но бодрый старик. Он
был очень молчалив.  С  ним  была  его  старая  жена,  знахарка.  Свой
священный  вигвам они поставили в стороне от нашего большого,  шумного
лагеря.  На шкурах,  покрывавших  остов  вигвама,  были  нарисованы  в
натуральную величину два бизона - самец и самка.
     Вечером Одинокий Ходок позвал Маленькую Выдру в свой вигвам.  Мне
хотелось  послушать  их  разговор,  и я пробрался сквозь толпу женщин,
теснившихся у входа. Когда вошел старик, Одинокий Ходок крикнул ему:
     - Добро  пожаловать,  Человек  Солнца,  Дарующий  Изобилие!  Сядь
здесь, подле меня.
     Со всех сторон раздались возгласы:
     - Добро  пожаловать,  мудрый  старик!  Добро  пожаловать  в   наш
лагерь!..
     Маленькая Выдра сел слева от очага.  На нем были  надеты  куртка,
штаны и мокасины из кожи бизона, раскрашенные священной тускло-красной
краской.  На плечи его была  наброшена  шаль  с  нарисованным  на  ней
талисманом Маленькой Выдры - двумя бизонами,  самцом и самкой. Рисунок
был сделан черной краской, сердца обведены красной. В косички его были
вплетены  тесемки  из  меха  выдры.  По сравнению с вождем и воинами в
ярких костюмах,  расшитых иглами дикобраза, был он одет очень скромно.
Как только он занял место возле очага,  женщины подали угощение - язык
бизона и пеммикан. Я заметил, что зазыватель бизонов отрезал маленький
кусочек языка и,  пробормотав слова молитвы, зарыл его в землю у своих
ног.  Затем стал он рассказывать о  жизни  в  лагере  кайна,  а  вождь
сообщил ему все наши новости.
     Пиршество продолжалось долго,  и несколько раз  священные  трубки
передавались  из  рук в руки.  Разговор шел о стадах бизонов,  которых
Маленькая Выдра заманивал в ловушку,  а я жадно прислушивался. Заметил
я,  с каким почтением все присутствующие - старшины,  знахари, великие
воины - относятся к этому зазывателю бизонов.  Они не только  почитали
его,  но  и любили.  Очень редко называли они его Маленькой Выдрой:  у
него было другое имя - Дарующий Изобилие. Опять и опять я думал о том,
какое это прекрасное прозвище, что оно звучит почти как имя бога.
     После пиршества я зашел в вигвам Не Бегуна.
     - Вождь, - сказал я, - Маленькая Выдра - великий человек.
     - В наших трех племенах нет ни одного человека,  равного  ему,  -
ответил Не Бегун.
     - Думал я долго и вот к  какому  пришел  решению:  я  хочу  стать
зазывателем бизонов, дарующим изобилие.
     И я с тревогой посмотрел на Не Бегуна,  не зная,  что он  на  это
скажет.
     - Ты вступил на путь воина,  иди этим путем,  - сказал  он  после
долгого  молчания.  -  Начал ты хорошо;  со временем ты будешь великим
воином.  А зазывателей бизонов мало,  очень мало. На три наших племени
остался  только  один  - Маленькая Выдра.  Нужно иметь могущественного
"тайного  помощника",  быть   очень   угодным   богам,   чтобы   стать
зазывателем.  Ты  будешь  искать способ заманивать стадо,  доживешь до
седых волос, и, быть может, ни разу не удастся тебе завлечь бизонов.
     - И все-таки я хочу попытаться.
     - Ступай к Маленькой Выдре, потолкуй с ним, - посоветовал он мне.
     Я направился   к  старику  в  вигвам,  но  вскоре  меня  охватили
сомнения, и я замедлил шаги. Имею ли я право приближаться к священному
вигваму,  тревожить вопросами такого мудрого человека? Я поплелся было
назад, но, пройдя несколько шагов, остановился. "Сердце у него доброе,
это  видно  по  его  лицу,  -  сказал я себе.  - Я подойду к вигваму и
спрошу, можно ли войти".

                              Глава III

     Я подошел к вигваму и увидел двух черных бизонов, нарисованных на
желтой коже. В вигваме горел костер. Я остановился у входа и крикнул:
     - Маленькая Выдра! Дарующий Изобилие! Здесь ли ты?
     - Да, да! Входи! - откликнулся он, и я вошел.
     - А,  это ты,  сын мой!  - сказал он, когда я подошел к костру. -
Добро  пожаловать.  Садись.  Час  поздний.  Что  привело тебя в вигвам
старика?
     - О, Дарующий Изобилие, пожалей меня, помоги мне! - воскликнул я.
- Я хочу стать зазывателем бизонов!
     - А!  Вот в чем дело!  - отозвался он.  - Боюсь, что я не в силах
тебе помочь.  Ты должен просить помощи у предков.  Долго  я  постился,
молился  и  искал  способа  заманивать  стада,  но  каждая моя попытка
заканчивалась неудачей,  пока не нашел я "тайного помощника",  который
сказал мне, что нужно делать. Есть ли у тебя помощник?
     - Нет,  я еще не постился и не  видел  священного  сновидения,  -
ответил я.
     - Начни пост.  После того как посетит тебя сновидение, постарайся
заманить стадо. Постись и приноси жертвы до тех пор, пока не добьешься
успеха.  Но быть может,  ты никогда не сделаешься  зазывателем.  И  не
забудь, что это очень опасная работа.
     - Я не боюсь,  - сказал я ему.  - Дважды я был на войне.  Я отнял
ружье у живого врага.
     - Сын мой,  я сделаю для тебя все, что в моих силах, но, конечно,
я не открою тебе тайных способов зазывания бизонов.  Об этом я не смею
говорить.  Когда я буду зазывать стадо,  займи  место  у  самого  края
каменной гряды и следи за каждым моим движением.
     Я пошел домой. В нашем маленьком вигваме было темно; моя сестра и
старая  Сюйяки спали.  Я раздул огонь в очаге и разбудил их.  Я не мог
дождаться утра;  мне хотелось тотчас же сказать  им,  какое  я  принял
решение.
     - Что с тобой,  брат?  - спросила Питаки. - Или ты опять идешь на
войну?
     - Нет, больше никогда не пойду я на войну.
     - Но что случилось?  Зачем ты нас разбудил?  Уж не болен ли ты? -
испугалась Сюйяки.
     - Нет,  я  здоров,  я счастлив.  Разбудил я вас,  чтобы сказать о
своем решении: я буду зазывателем бизонов, дарующим изобилие.
     - О брат мой,  ты говоришь бессмысленные слова!  - упрекнула меня
Питаки. - Ты не сможешь стать зазывателем бизонов.
     - Нет,  сможет!  И будет!  - воскликнула старая Сюйяки.  - Мы ему
поможем.  Боги,  дайте мне дожить до того дня, когда мой сын заманит в
ловушку стадо!
     Мы разговаривали  до  рассвета,  и  было  решено,  что  я   начну
поститься и постараюсь увидеть сновидение,  как только Маленькая Выдра
заманит стадо к утесам и снабдит мясом всех нас - весь наш лагерь.
     Через несколько  дней  вернулись  посланные  на  разведку воины и
донесли,  что на плоскогорье пасутся большие стада  и  в  любое  время
могут приблизиться к ловушке.  Вечером этого дня Маленькая Выдра начал
четырехдневный пост,  а все знахари нашего  лагеря  достали  священные
трубки,  курили  их  в  честь  богов и умоляли их дать ему то,  что он
просит.
     Никто не осмеливался приблизиться к вигваму зазывателя,  опасаясь
ему помешать.  Из четырех его жен три  перебрались  в  наш  лагерь,  а
четвертая, старшая жена осталась в вигваме и вместе с Маленькой Выдрой
пела священные песни. Два раза в день, утром и вечером, видели мы, как
она  спускалась  к  реке  и  пила,  потому  что пить воду в вигваме не
разрешалось.  Шла она тихими шагами, низко опустив голову, ни с кем не
разговаривала,  и  с  ней  никто не разговаривал.  Ее лицо и руки были
выкрашены в черный цвет.
     По вечерам я шел один или с сестрой к вигваму зазывателя, садился
неподалеку и слушал пение.  Странные  это  были  песни,  очень  тихие,
заунывные.  Больше всего нравилась мне Песня древнего бизона. Я слушал
ее, затаив дыхание.
     - Брат, - шептала мне Питаки, - у меня замирает сердце.
     - Потому что это священная песня,  - отвечал я.  -  У  меня  тоже
сжимается  сердце;  я  вижу  древних  бизонов  и  вспоминаю те далекие
времена,  когда люди и животные могли разговаривать  и  понимать  друг
друга.  Слушай  внимательно:  когда-нибудь  мы  с тобой будем петь эту
песню.
     Когда окончился  четырехдневный  пост  Маленькой Выдры,  Одинокий
Ходок устроил пиршество в честь зазывателя. Все наше племя готово было
явиться  по первому зову Дарующего Изобилие.  По окончании пиршества я
подошел к Маленькой Выдре и попросил разрешения быть подле него, когда
он поднимется на плоскогорье,  у подножия которого находилась ловушка.
Он обещал взять меня с собой.
     На рассвете  мы вдвоем поднялись на плоскогорье и встретили здесь
четырех караульных.  Мы остановились на вершине утеса, откуда тянулись
две каменные гряды - одна на северо-запад,  другая на северо-восток, -
пересекающие плоскогорье.  У края пропасти  расстояние  между  грядами
было  не  больше  тридцати - сорока шагов;  дальше оно увеличивалось и
наконец  достигало  десяти  сотен  шагов.  Плоскогорье   заканчивалось
широкой  ложбиной,  куда приходили на водопой стада.  С другой стороны
оно круто срывалось в  пропасть,  и  внизу  была  устроена  ловушка  -
корраль* из бревен, хвороста и камней. Изгородь была такой высоты, что
самый крупный бизон не мог через нее перескочить.  (* Загон для скота,
огороженное  пространство для выполнения различных хозяйственных работ
или  лагерь,  окруженный  повозками.  Здесь  употребляется  в   первом
значении.)
     Стоя на плоскогорье,  мы смотрели вниз, на равнину, тянувшуюся за
ложбиной. Вдали виднелись три стада - одно к северу от ложбины, другое
к  западу,  третье  к  востоку.  Маленькая Выдра смочил слюной палец и
поднял руку, чтобы узнать, откуда дует ветер.
     - Ветер  дует  на  восток,  -  сказал  он.  -  Я не могу зазывать
бизонов,  которые пасутся на востоке:  они почуют  мой  запах.  Стадо,
пасущееся на западе,  очень невелико,  не стоит его зазывать. Остается
третье стадо.  Оно пасется слишком далеко от  нас,  но,  должно  быть,
придет скоро на водопой.  Тогда я попробую его заманить. Пусть один из
караульных пойдет к Одинокому Ходоку и скажет,  что  загонщики  должны
спрятаться за каменными грядами.
     Я смотрел вниз,  в ущелье,  и  вскоре  увидел,  что  из  вигвамов
выбегают мужчины, женщины, дети - все, кто мог играть роль загонщиков.
Поднявшись по крутой тропинке на утес,  они направились к нам и  вслух
высказывали  свои  пожелания  и  взывали  к богам о помощи.  Когда они
проходили мимо нас, караульные кричали:
     - Слушайте   приказ  Маленькой  Выдры!  Спрячьтесь  за  каменными
грядами и  лежите  неподвижно.  Когда  приблизится  стадо,  вы  должны
припасть  к  земле,  как  бы ни хотелось вам встать,  и смотреть,  что
делает зазыватель.  Когда  животные  поравняются  с  вами,  вы  должны
встать, размахивать плащами и гнать бизонов к краю пропасти.
     Маленькая Выдра сидел на земле и, не обращая никакого внимания на
проходивших мимо людей,  не спускал глаз с бизонов.  Одинокий Ходок  и
начальники отрядов,  входивших в общество Все друзья, подошли к нему и
сели рядом.
     Спустя некоторое время он повернулся к ним и спросил:
     - Все ли в сборе?
     - Да,  четыреста загонщиков заняли места за каменными грядами,  -
ответил Одинокий Ходок.
     - Пусть  они  спрячутся  за  первыми двадцатью грудами камней,  -
сказал Маленькая Выдра. - Думаю, что там они будут в безопасности.
     Собрались почти   все  отряды  наших  воинов:  Ловцы,  Смельчаки,
Носители Ворона,  Все Бешеные  Собаки,  Бизоны  и  другие.  Начальники
отрядов  отдали  приказ  своим людям.  Все Бешеные Собаки - величайшие
воины племени - спрятались неподалеку  от  края  пропасти*.  Это  было
самое  опасное  место:  здесь бизоны могли свернуть и растоптать всех,
кто встретится им на пути.  (* В "Ловце  орлов"  Д.  Шульц  первенство
отдает другому братству - Смельчакам.  И тот и другой отряд состоял из
отборных воинов.)
     Маленькая Выдра  встал и пошел между каменных гряд;  я последовал
за ним.  Он нес легкую, выдубленную шкуру молодого бизона. От пропасти
до  ложбины  тянулись невысокие холмы.  Поднимаясь на эти холмики,  мы
видели три стада.  Шли мы вдоль западного  крыла  загонщиков,  которых
скрывали   от   нас   груды  камней.  Люди  лежали  плашмя  на  земле,
завернувшись в плащи из шкур бизонов.  Плащи  эти  были  цвета  травы.
Каждый прикрыл себе голову охапкой травы или ветками.
     Дойдя до последней груды камней,  я лег  на  землю,  а  Маленькая
Выдра  присел  подле  меня.  Стадо,  которое  паслось на востоке,  уже
ходило,  по-видимому,  на  водопой  и  сейчас  медленно  двигалось  на
северо-восток.  Стадо к западу от нас направлялось в нашу сторону,  но
было еще очень далеко.  Наконец,  третье стадо рассыпалось по равнине:
одни бизоны щипали траву, другие лежали, старые самцы дремали, стоя на
солнцепеке.  Животные находились слишком далеко, чтобы заметить людей,
которые залегли за камнями.  Повинуясь приказу зазывателя,  они должны
были лежать неподвижно, пока не пройдет мимо них стадо.
     Было очень   жарко,   но  лишь  незадолго  до  полудня  животные,
казалось,  почувствовали  жажду.  Не  переставая  щипать  траву,   они
двинулись  к  ложбине,  но  часто  останавливались  или  сворачивали в
сторону.  Лениво поднялись те,  что лежали на  земле,  и  наконец  все
стадо, сбившись в кучу, медленно побрело вслед за вожаками.
     - Пора приниматься за работу,  - сказал мне  Маленькая  Выдра.  -
Останься здесь и следи за мной.
     Взяв шкуру  бизона,  он  спустился  в  ложбину,  пересек  ее   и,
поднявшись  по  отлогому  склону,  зашагал  по  равнине.  Здесь  также
тянулись невысокие холмы.  Первые холмики он обошел, очевидно не желая
показаться стаду.  Потом сгорбился и стал подниматься по склону одного
из более высоких холмов;  не доходя до вершины, он выпрямился и поднял
голову. О, как пристально смотрел я на него! Впрочем, не один я! Сотни
и сотни глаз следили за ним, сотни людей молились за его успех.
     Когда Маленькая  Выдра  выглянул  из-за  холма,  стадо находилось
недалеко от него.  Завернувшись в шкуру бизона и прикрыв ею голову, он
сгорбился  и  стал бегать по склону,  показывая животным верхнюю часть
туловища.  Вожаки -  старые  самки  -  сразу  остановились,  остальные
напирали  сзади,  потом  тоже остановились,  стараясь разглядеть,  чем
вызвана задержка.  Маленькая Выдра припал к земле и  спрятался,  потом
снова  выполз  и стал бегать на четвереньках,  подпрыгивая и брыкаясь.
Как смешно было смотреть на него!  Бизоны не  спускали  с  него  глаз.
Вожаки попятились и свернули было в сторону.  Казалось, еще минута - и
стадо обратится в бегство. Зазыватель припал к земле и просунул голову
сквозь  кусты,  которые росли на вершине холма.  Думаю,  что как раз в
этот момент он и  позвал  бизонов.  Но  какой  звук  он  издал?  Я  не
расслышал, потому что находился слишком далеко от него.
     Как бы то ни было,  его "тайный помощник" помог.  Одна  из  самок
растолкала   передние  ряды  и  рысцой  побежала  к  холму,  остальные
последовали за ней.  Зазыватель  повернулся  и  стремглав  помчался  к
ложбине;  шкура бизона развевалась и хлопала его по спине.  Добежав до
пригорка у края ложбины, он оглянулся. Стада еще не было видно.
     Наконец показалась  старая  самка,  а за ней и все стадо.  Бизоны
остановились на вершине холма,  а зазыватель снова  стал  кружиться  и
подпрыгивать  у  них  на  виду.  Затем повторил он свой призыв,  и все
стадо,  сначала не спеша,  потом  все  быстрее,  побежало  к  ложбине.
Маленькая  Выдра  спустился  в  ложбину,  пересек  ее  и  поднялся  на
плоскогорье,  а бизоны - их было не меньше четырехсот -  следовали  за
ним и быстро его нагоняли.  Зазыватель поравнялся с грудой камней,  за
которой я лежал,  и вскоре все стадо  промчалось  мимо  меня.  Впереди
бежали самки и молодые самцы, за ними - детеныши и годовалые бизоны, а
в арьергарде - грузные старые самцы.  Только  вожакам  стада  известна
была цель этой погони - им хотелось посмотреть поближе на это странное
животное,  походившее на бизона,  которое от них убегало.  Быть может,
какая-нибудь  старая  самка приняла его за своего пропавшего детеныша,
забыв о том, что его задрали волки.
     Как только  бизоны  пробежали  мимо меня,  я выскочил из засады и
погнался за ними,  громко  крича  и  размахивая  плащом.  И  остальные
загонщики  следовали  моему примеру и выскакивали из-за каменных гряд,
как только проносилось мимо них стадо.  Сначала нас увидели  животные,
бежавшие  сзади;  они  испугались  и  стали напирать на передние ряды.
Между тем Маленькая Выдра свернул в  сторону  и  подбежал  к  каменной
гряде, тянувшейся на северо-запад; все загонщики, притаившиеся за этой
грядой,  вскочили,  а вожак стада - большая старая самка - повернул на
восток, но и здесь путь бизонам преградила цепь загонщиков, выбежавших
из-за второй гряды. Свободной оставалась дорога на юг, к пропасти.
     Преследуя Маленькую  Выдру,  бизоны  бежали  рысцой,  но  сейчас,
испуганные громкими криками,  помчались галопом. Топот копыт напоминал
раскаты  грома.  Они  взрывали  сухую землю,  и пыль нависала над ними
серым облаком.  Сквозь пыльную завесу мы,  бежавшие сзади, видели, как
выскакивают  из  засады  загонщики,  прятавшиеся  за  камнями  у  края
пропасти...
     Я догнал  Маленькую  Выдру;  он шел медленно и с трупом переводил
дыхание. Я заговорил с ним, но он мне не ответил. Он не спускал глаз с
загонщиков и стада,  и я догадался, что он молит богов о благополучном
завершении дела.
     Поднялся ветер  и разогнал облако пыли.  Когда пыль улеглась,  мы
увидели людей,  толпившихся у края пропасти.  Несколько старых бизонов
свернули  на  восток и на запад и избегли смерти,  а стадо сорвалось в
пропасть.  Самки,  самцы,  годовалые  бизоны  и  детеныши  -  все  они
спрыгнули с утеса и скатились вниз.
     - Милостивы к нам боги!  -  воскликнул  Маленькая  Выдра.  -  Мой
"тайный помощник" все еще со мной. Снова я наполнил ловушку мясом.
     Мы ускорили шаги и,  подбежав к краю пропасти,  посмотрели  вниз.
Сотни  мертвых  и  умирающих бизонов лежали на земле,  но некоторые не
пострадали от падения.  Испуганно метались они в загоне,  натыкаясь на
высокую изгородь,  а воины стреляли в них из луков.  Женщины и старики
сидели на изгороди,  болтали,  смеялись,  пели,  показывали друг другу
самых крупных животных.  Дети звали матерей, собаки лаяли и выли, а по
крутой тропе спускались с плоскогорья загонщики; им предстояло сдирать
шкуры и разрезать туши убитых животных.
     - Ступай с ними и возьми то,  что  приходится  на  твою  долю,  -
сказал  мне  Маленькая  Выдра.  -  А  я  останусь здесь.  Радостно мне
смотреть на  людей,  работающих  в  ловушке,  потому  что  сейчас  они
счастливы.
     - А счастье дал им ты,  - отозвался я. - Мое решение неизменно: я
тоже буду дарующим изобилие.
     В коррале я отыскал сестру,  старую Сюйяки и жену Не Бегуна;  они
разрезали  тушу  большого  жирного  бизона.  Я помог им отнести мясо в
лагерь, и мы сытно поели. Оставшееся мясо женщины разрезали на длинные
тонкие полосы и стали его сушить.
     В тот вечер  в  лагере  куски  мяса  развешаны  были  повсюду  на
веревках  и на помостах из веток,  и в каждом вигваме женщины скоблили
шкуры,  очищая их от мяса.  Маленькая Выдра обещал заманить в  ловушку
еще  много  сотен  бизонов,  чтобы в течение долгой зимы не ощущали мы
недостатка в еде и одежде.
     Поздно вечером я вошел в его вигвам. Он встретил меня приветливо,
но я долго не решался задать ему вопрос,  который не давал мне  покоя.
Наконец я пробормотал:
     - Маленькая Выдра,  я следил за тобой все утро,  я видел все, что
ты делал, но зова твоего не слышал. Ведь ты позвал бизонов?
     Он усмехнулся и ласково ответил мне:
     - Да,  сын  мой,  я  их  позвал,  но  не  могу научить тебя этому
призывному крику. Я научился ему во сне и говорить о нем не смею. Если
ты хочешь быть зазывателем, начни поститься и постись до тех пор, пока
не придет к тебе на помощь кто-нибудь из твоих далеких предков.
     "Должно быть,  он подражает жалобному крику маленького бизона", -
подумал я,  возвращаясь домой.  И я решил испытать это  на  первом  же
стаде, которое я постараюсь заманить.
     Поститься я начал с вечера  следующего  дня.  Я  покинул  лагерь,
поднялся  к  верховьям  реки и нашел убежище среди утесов,  на широком
выступе,  нависшем над рекой.  Ниже росла  одинокая  старая  сосна,  и
верхушка ее приходилась почти на одном уровне с выступом. Ночью, когда
ветер затихал,  я прислушивался к странным звукам и плеску воды. Думал
я,  что  в  реке  плещутся  "подводные  люди",  и  к ним я обратился с
молитвой так же, как и к другим богам.
     На следующий  день  вечером большой белоголовый орел опустился на
верхушку сосны.  Я долго молился ему -  молился  молча,  опасаясь  его
спугнуть.  Я  надеялся,  что  тени  его  предков  находятся где-нибудь
поблизости,  и к ним я воззвал о помощи.  Потом я заснул,  и тень  моя
странствовала в ночи, но помощи я не получил.
     Наконец на пятый день приснился мне вещий сон.  Да, теперь я могу
о нем говорить, потому что впоследствии появился у меня другой "тайный
помощник".  Во сне моя тень встретила Древнего  Лосося,  и  он  обещал
всегда мне помогать. Утром я проснулся счастливым, спустился с утеса к
реке и напился в первый раз за четыре дня и пять ночей.  Потом я пошел
домой очень медленно, потому что ослабел от долгого поста.
     К лагерю я приблизился как раз в тот момент,  когда стадо бизонов
скатывалось  с утесов в ловушку.  С треском и грохотом катились они по
крутому склону,  и облако пыли поднималось над  их  косматыми  телами.
Долго я смотрел,  и казалось,  что конца не будет этому живому потоку.
Каким могущественным талисманом владел человек,  заманивший  стадо!  В
холодные зимние дни,  когда нельзя охотиться, женщины будут стряпать у
очага, приговаривая:
     - Есть у нас мясо, потому что Маленькая Выдра, Дарующий Изобилие,
позаботился о нашем племени.
     И не найдется в лагере ни одного человека, который бы не вспомнил
с любовью о зазывателе.
     Не подходя к ловушке,  я вернулся в лагерь,  вошел в наш вигвам и
лег.  Кто-то меня увидел и сказал моей сестре,  что  я  вернулся.  Она
тотчас  прибежала  и  прежде  всего  спросила,  не  голоден  ли я.  Не
дожидаясь ответа,  она принесла миску с пеммиканом,  уселась  рядом  и
стала кормить меня, словно ребенка. Вошла старая Сюйяки.
     - Они дали нам двух бизонов!  - воскликнула она.  - Но раньше чем
приниматься за работу,  я хотела повидать тебя.  Ну что, хороший ли ты
видел сон?
     - Да,  сон  хороший.  Мне  кажется,  теперь  у  меня есть сильный
помощник, - ответил я.
     - Я  тоже  видела вещий сон,  - сказала Сюйяки.  - Я скиталась по
равнине  и  у  реки,  потом  поднялась  на  вершину  холма  и  присела
отдохнуть.  Вдали  увидела  я  облако пыли и разглядела стадо бизонов,
мчавшихся к утесам.  Два ворона опустились на дерево,  и один  из  них
сказал  другому:  "Летим  за  стадом!  Молодой  Апок  заманивает стадо
бизонов в ловушку.  Мяса много,  мы с тобой найдем,  чем  поживиться".
Когда они улетели,  я увидела загонщиков,  бегущих за стадом,  увидела
бизонов,  скатывающихся в пропасть. А потом моя тень снова вошла в мое
тело,  и я проснулась.  Сын мой,  это вещий сон. Я знаю, что ты будешь
зазывателем бизонов.
     - Я  тоже  так  думаю,  -  сказал я ей.  - Как только ты и сестра
высушите мясо,  мы втроем уйдем  из  лагеря,  и  там,  на  равнине,  я
попробую заманить стадо.
     Они вернулись в ловушку, а я долго лежал и думал о будущем.
     Одна мысль  смущала  меня:  не было у меня ни одной пули к ружью,
отнятому у неперсе. Красные Куртки - торговцы с севера - продавали нам
пули слишком большие для этого ружья. А мне не хотелось отправляться в
путь без ружья,  пороха и  пуль.  Вдруг  мне  пришла  мысль  попросить
Встающего Волка, белого юношу, который жил в вигваме Одинокого Ходока,
сделать для меня несколько пуль.  Он прожил с нами около года и хорошо
говорил на нашем языке.
     В тот же вечер я пошел к нему  и  показал  ружье.  Он  взял  свой
патронташ  и вложил в ружье пулю.  Она оказалась как раз того калибра,
какой мне был нужен.  Из двадцати пуль, находившихся в его патронташе,
он  отдал мне десять.  Как я был ему благодарен!  С этого дня началась
наша дружба,  длившаяся больше шестидесяти зим.  Ни разу мы с  ним  не
поссорились, и этим я горжусь.
     Пока женщины сушили мясо,  я часто беседовал с Не Бегуном. Решено
было,  что  он  поможет  нам перевезти вигвам на равнину,  где я думал
зазывать бизонов,  а затем  отведет  моих  лошадей  назад,  в  лагерь.
Вечером,  накануне того дня,  когда мы должны были тронуться в путь, я
зашел в вигвам Маленькой Выдры и поделился с ним моими надеждами.
     - Сын мой,  ты еще слишком молод,  - сказал он мне.  - Боюсь, что
тебя ждет неудача.  Пока молись, постись и старайся увидеть вещие сны.
Когда  ты вырастешь и возмужаешь,  сделай попытку зазвать стадо.  Быть
может, она окажется удачной.
     Я сказал  ему,  что ждать не могу и завтра же отправляюсь в путь.
Медленно побрел я назад, в свой вигвам. До этой минуты я не сомневался
в успехе, но старик поколебал мою уверенность.
     Я решил перебраться к устью реки Береза.  Место это находилось на
расстоянии  дня  езды  от  нашего лагеря;  сюда не наезжали всадники и
охотники, и дичь мирно паслась на лугах. Ехали мы не кратчайшим путем,
а по берегу реки,  чтобы не спугнуть бизонов. Было уже темно, когда мы
раскинули вигвам  в  роще  виргинских  тополей,  неподалеку  от  места
слияния  двух  рек  -  Березы  и Двух Талисманов.  Рано утром Не Бегун
отправился в обратный путь,  взяв с собой наших лошадей. Как только он
уехал,  я  позвал  сестру  и Сюйяки,  и втроем мы стали подниматься по
северному склону плоскогорья,  крутому и  каменистому.  Добравшись  до
вершины, я осторожно поднял голову и осмотрелся по сторонам.
     - Брат, смотри, смотри! - воскликнула Питаки.
     На равнине  паслось  стадо  бизонов;  было  их  около  ста голов.
Медленно поднимались они по склону холма,  и я решил,  что, как только
скроются они за вершиной, я побегу к ним и постараюсь их заманить.

                               Глава IV

     Стадо двигалось  очень  медленно.  На самой вершине холма большой
старый  бизон  остановился  и  повернулся  в   кашу   сторону.   Долго
осматривался  он  по  сторонам,  помахивая  коротким  хвостом,  словно
подозревая что-то неладное. Мы знали, что видеть нас он не может: одни
только  наши  головы  поднимались  над  каменными  глыбами,  такими же
черными,  как наши волосы.  Часто я замечал, что дичь каким-то образом
узнает о приближении охотника,  хотя находится,  казалось бы,  слишком
далеко,  чтобы увидеть его или почуять запах. Но этот старый бизон нас
не почуял.  Постояв некоторое время на вершине холма,  он повернулся и
рысцой побежал за стадом, уже скрывшимся в ложбине.
     - Он  ушел,  -  сказала старая Сюйяки.  - Сын мой,  принимайся за
дело. О, я так волнуюсь, я вся дрожу! Ступай скорее! Сейчас мы узнаем,
можешь ли ты это сделать.
     - Да, брат, иди! - подхватила Питаки. - Брат, я молюсь за тебя.
     Я положил ружье на землю,  завернулся в шкуру бизона, вывернув ее
шерстью вверх,  и направился к холму, за которым скрылось стадо. Я так
волновался,  что  мне  трудно  было  дышать.  Взбираясь  по склону,  я
почувствовал,  что у меня дрожат ноги,  и  должен  был  опуститься  на
землю.  Я не понимал, что происходит со мной. Когда я крался в лагерь,
мне тоже было очень страшно,  но такого волнения я не испытывал даже в
тот  момент,  когда  отнимал  ружье  у  врага.  Я стал молиться своему
"тайному помощнику" и почувствовал себя лучше. Я встал и пошел дальше.
     На вершине холма я опустился на четвереньки и,  прячась в высокой
траве,  заглянул в ложбину. Бизоны паслись на склоне следующего холма.
Прикрыв  голову  шкурой,  я  встал и,  сгорбившись,  начал кружиться и
прыгать.  Они тотчас же меня заметили и повернулись в мою сторону, а я
то   показывался   им,   то  прятался  в  траве.  Потом  опустился  на
четвереньки, начал брыкаться и мычать, как теленок.
     Тут только  понял я,  что Маленькая Выдра издавал какие-то другие
звуки.  Детеныш бизона мычит очень тихо,  иначе, чем теленок - детеныш
коровы,  которую вы,  белые, завезли в нашу страну. И его не слышно на
расстоянии ста шагов. Я перестал мычать, припал к земле и посмотрел на
стадо.  У  меня  сжалось сердце:  бизоны мчались на запад - убегали от
меня.  И с ними улетела надежда стать  зазывателем,  дарующим  племени
изобилие.
     Неудача подействовала на меня угнетающе: я почувствовал слабость,
лег  ничком на землю и,  свернув шкуру,  подложил ее под голову вместо
подушки.  Долго лежал я с закрытыми глазами.  Зашуршала  трава,  но  я
знал,  кто идет,  и не пошевельнулся. Конечно, это была Питаки и с нею
наша "почти мать". Они сели подле меня, и Питаки сказала:
     - Брат, они убежали. О, как мне грустно!
     - Да,  все кончено, - ответил я. - Никогда не буду я зазывателем.
Ни  одного  шага  не  сделали  они в мою сторону.  Сначала они на меня
смотрели, потом задрали хвосты и убежали.
     - Ну  так  что  же!  Не  велика  беда!  - воскликнула неунывающая
Сюйяки.  - Не грусти!  Неужели ты думал с  первого  же  раза  заманить
стадо?  Вспомни,  что сказал тебе Маленькая Выдра. Ты должен молиться,
поститься,  видеть сны,  снова и снова зазывать стада и в конце концов
добьешься успеха.
     - Верно,  верно!  - закричал я, быстро вставая. - Неудача привела
меня в отчаяние,  и я забыл о словах Маленькой Выдры.  Я попытаюсь сто
раз. Я попытаюсь десять сотен раз. Я буду зазывателем бизонов.
     - Вот теперь ты говоришь мудрые слова. Конечно, неудача не должна
тебя смущать.  Никогда не впадай в отчаяние.  А мы по мере  сил  будем
тебе помогать.  Посмотри на юг.  Видишь, там пасутся стада бизонов. На
них ты будешь учиться.
     Действительно, на  равнине  между  двух  рек  и к югу от реки Два
Талисмана паслись стада.  Но в то утро я решил не  пытаться  вторично.
Мне  хотелось  поразмышлять  о  священных  вещах.  Вместе  с сестрой я
вернулся в вигвам,  а Сюйяки  осталась  сторожить  на  вершине  холма.
Расположившись  лагерем  вдали  от  нашего  племени,  мы  подвергались
серьезной  опасности,  так  как  в   любой   момент   мог   показаться
неприятельский  отряд.  Мы  должны были заметить врагов издали,  чтобы
иметь время от них спрятаться.
     Но в вигваме я пробыл недолго.  На душе у меня было неспокойно, я
не находил себе места.
     - Пойдем, погуляем, - предложил я сестре.
     Я взял ружье,  и мы спустились в долину реки Береза.  На западном
берегу  мы  увидели  в серых скалах широкие пласты черного камня;  вы,
белые,  кормите этим камнем огонь и на нем раскаляете железо так,  что
оно становится мягким и можно ему придавать любую форму.  Тогда мы еще
не знали, что черные камни служат топливом. По мнению Питаки, Старик*,
создав мир, положил здесь черные пласты земли в знак скорби о каком-то
умершем друге.  (* Подробнее о  мифологии  черноногих  см.  в  повести
"Синопа, индейский мальчик".)
     Мы поднялись на  вершину  утеса,  прорезанного  пластами  черного
камня;  дальше, к западу, тянулся крутой склон холма. Здесь мы увидели
место, огороженное камнями, а в центре круга - каменный очаг. Когда-то
здесь  стояли  лагерем чаши предки.  Так же как делаем мы теперь,  они
обкладывали края вигвама камнями, чтобы не снесло его ветром. Но какой
огромный  был  у  них  вигвам!  В  три раза больше самых больших наших
вигвамов - из двадцати одной шкуры...
     - Сестра,  я хочу помолиться теням наших предков,  - сказал я.  -
Они были мудрыми людьми.  Быть может,  их тени остались здесь и слышат
нас. Быть может, они мне помогут.
     - Да,  брат,  быть может,  они здесь, - прошептала Питаки. - Я их
боюсь. Но ты помолись им. Что бы ни случилось, я останусь здесь.
     Храбрая была девочка моя сестра Питаки!
     Долго молился я предкам, просил их послать мне вещий сон, открыть
способ зазывать стада.  Когда я  окончил  молитву,  на  вершине  холма
показались  бизоны.  Склон  был прорезан узким ущельем,  тянувшимся до
самой вершины,  и,  спустившись в это  ущелье,  можно  было  незаметно
приблизиться к стаду. Мне представился случай еще раз испытать себя, и
я чувствовал,  что следует им воспользоваться. Передав ружье Питаки, я
ползком  спустился  в ущелье и,  прячась в кустах,  стал пробираться к
стаду.  Бизоны - было их около пятидесяти голов - жадно щипали  траву,
покрывавшую склон.  Выглянув из расщелины, я увидел, что они находятся
совсем близко.  Завернувшись в шкуру,  я начал прыгать и брыкаться.  Я
знал,  что  теперь  они  меня  услышат,  если я буду подражать мычанию
молодого бизона.  Но сначала я хотел привлечь их внимание,  а затем уж
заманить.  Однако стадо, заметив меня, обратилось в бегство и скрылось
за холмом.  Я решил,  что сначала нужно было  замычать,  а  потом  уже
показываться бизонам.
     Как бы то ни было,  но вторая моя попытка закончилась так же, как
и  первая.  Предки не помогли.  Печальный,  вернулся я к сестре,  и мы
побрели домой.
     В вигваме нас ждала Сюйяки,  которая целый день караулила,  но не
видела ничего,  кроме пасущихся бизонов.  Когда я ей сказал,  что меня
снова постигла неудача, она посоветовала мне не отчаиваться.
     - Будь добр и весел,  - говорила она.  - Радуйся, что у тебя есть
сестра,  Сюйяки - вторая ваша мать и друзья в большом лагере. Радуйся,
что  ты  побывал  на  войне  и  совершил  славные  подвиги.  А  теперь
надвигается ночь.  Поедим сушеного мяса,  ляжем спать,  и, быть может,
тебе приснится вещий сон.
     Но я  ничего  во сне не видел.  Встав на рассвете,  я поднялся на
холм и увидел стадо бизонов.  Одно стадо паслось там,  где я в  первый
раз  пробовал заманить животных.  Я сел на землю и,  не спуская глаз с
бизонов,  старался придумать какой-нибудь новый способ, но мои попытки
ни  к  чему  не  привели.  Снова  и снова я припоминал все,  что делал
Маленькая Выдра.  Дважды я пытался ему подражать,  но бизоны  от  меня
убегали.
     "Должно быть,  они испугались моего зова",  - подумал было я,  но
потом вспомнил:  заманивая их вторично,  я не успел их позвать,  а они
все-таки убежали.
     Усталый и  недовольный,  я  вернулся  в  вигвам.  Сюйяки дала мне
поесть, но я не чувствовал голода. Все утро провел я наблюдая бизонов,
но ничего нового не придумал.
     - Сюйяки,  - сказал я,  - настал новый день, и вокруг нас пасутся
бизоны, а я не знаю, что мне делать. Во сне я ничего не видел и нового
способа не придумал.
     - Ну что ж!  Попробуй их позвать так, как ты звал вчера, - быстро
ответила она.
     - Хорошо, я последую твоему совету, хотя не сомневаюсь в том, что
они убегут.
     Втроем мы поднялись на холм. Бизоны находились в ложбине, как раз
между нами и следующим холмом.  Почти все животные лежали на траве. Не
имело смысла идти к ним, так как они заметили бы меня издали. Пришлось
ждать,  и ждали мы очень долго. После полудня бизоны лениво встали, и,
пощипывая  траву,  двинулись в нашу сторону.  По-видимому,  они шли на
водопой к реке.  Угадав их намерение,  я сказал,  что буду ждать, пока
они не подойдут совсем близко, и тогда попытаюсь их позвать.
     Вдруг Питаки вскрикнула,  схватила меня  за  руку  и  указала  на
противоположный  берег реки.  Я оглянулся и увидел всадников - их было
пятнадцать человек, - которые спускались по крутой тропинке между двух
рек.  Это  был  неприятельский  отряд.  Всадники гнали небольшой табун
лошадей,  и я не сомневался в том,  что они совершили набег на  лагерь
нашего племени.
     - О,  сын мой! - застонала старая Сюйяки. - Быть может, они увели
наших лошадей.
     - Во всяком случае они нас ограбят, если только заметят вигвам, -
ответил я.
     Они мчались  по  крутой  тропе,  спасаясь   от   преследователей,
которые,  несомненно,  за  ними  гнались.  Стадо бизонов,  заметив их,
обратилось в бегство и мчалось прямо на нас.  Нам ничего не оставалось
делать, как поскорее уйти с дороги.
     - Бежим! - крикнул я. - Спрячемся в роще!
     - А военный отряд? Они нас увидят, - возразила Сюйяки.
     Вместо ответа я схватил ее за руку  и  побежал  вниз  по  склону,
вслед  за сестрой,  которая делала такие большие прыжки,  что походила
издали на какую-то странную птицу.  Сюйяки не могла поспеть за мной. Я
взял ее на руки - она была такая маленькая и легкая.  Бежали мы к роще
у подножия холма и были уже недалеко от нее,  когда  я  услышал  топот
бизонов, и по склону покатились камни и обломки скал. Несколько камней
пролетело  над  нашими  головами,  но  я  не   останавливался   и   не
оглядывался. Еще несколько шагов - и мы спрячемся за толстыми стволами
виргинских тополей.  Питаки уже вбежала в лесок  и,  выглядывая  из-за
дерева, кричала мне:
     - Скорее! Скорее!
     Вдруг большой  камень  ударил  меня в плечо,  я пошатнулся и упал
ничком.
     Позднее женщины  мне  сказали,  что я долго лежал словно мертвый.
Когда я открыл глаза, подле меня сидела Питаки, держа в руках ружье со
взведенным курком.  Я почувствовал острую боль в руке.  Из-за деревьев
вышла Сюйяки и радостно вскрикнула,  увидев,  что я открыл глаза.  Она
подбежала ко мне и стала обнимать, а я завопил от боли.
     - Моя рука! - закричал я. - Должно быть, у меня сломана рука.
     Действительно, рука была сломана. Сюйяки сказала, что мы вернемся
в вигвам и там она сделает мне перевязку,  а я  стал  расспрашивать  о
неприятельском отряде.
     - Их здесь не было,  - сказала она.  - Спустившись с  холма,  они
повернули  и  поскакали  вдоль реки Береза.  Нас они видели и,  должно
быть,  решили,  что здесь,  в роще, находится большой лагерь. А бизоны
перешли реку и покинули эту долину.
     Мы вернулись в вигвам,  и, когда мне сделали перевязку, я лег - у
меня  кружилась голова.  Сюйяки села на опушке леса и стала караулить,
не покажется ли кто-нибудь из нашего племени.  Несомненно,  наши воины
преследовали врагов.
     Под вечер вдали показались всадники.  Сюйяки  начала  размахивать
одеялом,  и  они подъехали к нам.  Их было сорок человек.  Найдя следы
военного отряда ассинибойнов,  они ехали быстро,  и лошади их  устали.
Узнав, что враги их далеко опередили, они решили отказаться от погони.
     - Мы вернемся домой,  - сказали они, - и приготовимся к набегу на
ассинибойнов.
     Я спросил,  не помогут ли они нам вернуться  в  лагерь,  и  воины
предложили перевезти на своих лошадях вигвам и все наши пожитки.  Двое
отправились на охоту,  убили бизона и принесли  мяса,  а  вечером  все
расположились  возле  нашего  вигвама.  Я  лежал  у костра,  слушал их
разговоры о будущем походе против ассинибойнов и смотрел танец племени
Носящие  Пробор*.  Конечно,  мне пришлось рассказать о своей неудачной
попытке. Кое-кто засмеялся и сказал, что теперь я должен отказаться от
своего  замысла.  (*  Танец  Носящих Пробор - танец,  заимствованный у
племен сиу-дакота.)
     - Недаром ты сломал себе руку. Это дурной знак - предостережение.
Ты никогда не будешь зазывателем бизонов!
     - Смейтесь,  если хотите,  - ответил я, - но я знаю, что рано или
поздно все вы будете есть мясо бизонов, которых я заманю в ловушку.
     Ранним утром  мы  тронулись  в  путь.  Воины,  отдавшие нам своих
лошадей,  ехали по двое на одной лошади. Меня везли на травуа* Сюйяки,
и,  когда мы въезжали в лагерь,  боль была еще сильнее.  Друзья Сюйяки
помогли ей поставить  вигвам,  Питаки  со  своими  подругами  принесла
хворосту  и  воды,  разложила  костер  и  сделала постели.  Мои друзья
заходили в вигвам,  справлялись о моем здоровье,  утешали меня. А я не
знал, что у меня столько друзей - молодых и старых! Стоит быть больным
хотя бы для того,  чтобы об  этом  узнать.  (*  Травуа  -  примитивная
индейская повозка.  К лошади крепились два волочащихся по земле шеста.
Люди или груз размещались на натянутой между ними шкуре.)
     Поздно вечером  пришел  самый  близкий  мой  друг - Не Бегун.  Он
только что был на совещании в вигваме Одинокого  Ходока,  и  Маленькая
Выдра обещал заманить еще одно стадо в пропасть. Я рассказал Не Бегуну
о том,  что произошло после того,  как мы  с  ним  расстались  у  реки
Береза: рассказал, как пытался я дважды заманить бизонов и обе попытки
ни к чему не привели.  Я не понимаю, в чем моя ошибка. Не Бегун нашел,
что действовал я правильно;  по его словам,  мне остается узнать одно:
какой призывный крик нужно издать,  чтобы бизоны направились  ко  мне.
Долго строили мы догадки, но так и не нашли ответа.
     Перед уходом мой друг сказал мне:
     - Знаешь,  что  мы  сделаем?  Как  только  твоя рука заживет и ты
сможешь ходить,  мы вдвоем пойдем к Маленькой  Выдре  и  попросим  его
сказать нам, почему бизоны бегут к нему.
     - Да,  я пойду с тобой,  хотя бы  мне  пришлось  на  четвереньках
ползти до его вигвама, - ответил я.
     Когда Не Бегун ушел,  я долго не мог заснуть и размышлял  о  том,
откроет ли нам Маленькая Выдра свою тайну.
     На следующее утро военный отряд  покинул  лагерь.  Воины  шли  на
ассинибойнов,  чтобы  отнять лошадей,  которых те угнали,  и заставить
врагов заплатить скальпами за набег.  Мы с Не Бегуном от этого  набега
не пострадали.  Военный отряд вступил в бой с ассинибойнами неподалеку
от их лагеря. Трое наших воинов были убиты, остальные отомстили врагам
за набег, захватили семь скальпов и вместо пятидесяти лошадей, отнятых
у нас,  увели сотню. Я упоминаю об этом сражении потому, что в бою пал
Древний Барсук, начальник отряда и добрый мой друг. Он был убит, когда
пытался спасти одного из раненых.
     Вечером этого  дня  Не  Бегун  послал свою жену к Маленькой Выдре
узнать,  можно ли нам прийти к нему.  Он ответил,  что будет  рад  нас
видеть, и мы тотчас же направились к его вигваму. Его жена приготовила
для нас угощение,  и я рассказал о неудачных своих  попытках  заманить
стадо.  Он слушал внимательно и часто покачивал головой,  словно хотел
сказать:  "Плохо, плохо. Не так нужно было делать". Но ни разу он меня
не  перебил.  Когда  я  закончил рассказ,  Не Бегун обратился к нему с
такими словами:
     - Маленькая Выдра, Дарующий Изобилие, мы взываем к тебе о помощи!
Расскажи моему юному другу,  "почти сыну", как заманиваешь ты бизонов.
Слушай,  Дарующий  Изобилие!  Наш  зазыватель  умер;  он ушел в страну
Песчаных Холмов и никому не открыл своей тайны.  В племени кайна ты  -
единственный зазыватель.  У наших братьев, северных черноногих, нет ни
одного зазывателя.  На  все  три  племени  остался  ты  один.  Не  мы,
охотники,  а  ты,  Маленькая  Выдра,  снабжаешь  вдов  и  сирот мясом.
Подумай,  вдруг  случится  с  тобой  какое-нибудь  несчастье!  Великое
несчастье  постигнет нас,  если мы останемся без зазывателя.  Я думаю,
что в каждом племени должно быть не меньше двух или трех  зазывателей.
Да, два-три на каждое племя! И я прошу тебя открыть тайну моему "почти
сыну".  Вождь, мы принесем тебе богатые дары, если ты сделаешь это для
нас!
     Долго не отвечал нам старик. Он смотрел на языки пламени и вертел
в руках трубку.  Я готов был крикнуть ему: "Говори же! Говори! Дай нам
какой-нибудь ответ!" Наконец он поднял голову и сказал:
     - Есть   доля   истины   в  твоих  словах.  Нам  нужен  еще  один
зазыватель...  Да,  один-два зазывателя на каждое племя.  Во дни  моей
молодости зазывателей было много.  Почему?  Должно быть,  потому,  что
тогда люди больше думали о священных делах,  чем о войнах  и  набегах.
Они  были ближе к богам.  И те давали им могущество зазывать бизонов и
делать много других удивительных вещей. Теперь о твоем "почти сыне". Я
не  смею говорить о том,  что видел во сне,  что открыли мне священные
тени.  Но вот что могу я сделать:  у Апока есть  глаза,  есть  уши.  В
следующий раз,  когда я буду зазывать стадо, он пойдет со мной, увидит
и услышит, что я делаю. Но пусть обещает мне хранить тайну.
     - О, клянусь тебе! - воскликнул я.
     - Мы щедро вознаградим тебя за эту услугу, - сказал Не Бегун.
     Старик выбил  золу из трубки,  а мы,  поблагодарив его,  вышли из
вигвама. Я был так счастлив, что перестал даже ощущать боль в руке.
     Жадно прислушивался  я к ежедневным докладам караульных,  которые
приносили вести о пасущихся стадах.  Каждый день видели они  стада  на
севере,  западе и востоке,  но ни один бизон не приближался к каменным
грядам.  Прошло много дней.  Знахари достали священные трубки и молили
богов направить стадо к ловушке.  Не только они - все племя молилось и
приносило жертвы.  Думаю,  что мы трое - Питаки, Сюйяки и я - молились
больше, чем все остальные. Самые ценные наши вещи принесли мы в жертву
богам.
     Как-то утром караульные донесли, что с севера приближается стадо.
К вечеру волнение охватило весь лагерь: в стаде был один крупный белый
бизон.  В ту ночь никто не спал.  Белый бизон - священное животное,  и
его шкуру мы хотели принести в жертву Солнцу.  И в нашем вигваме долго
никто не сомкнул глаз. Мы пели священные песни, а сестра шептала мне:
     - Брат! Завтра, завтра ты узнаешь, как зазывают бизонов!
     После полуночи  женщины  заставили  меня прилечь,  говоря,  что я
должен выспаться и набраться сил.  Я задремал, но проснулся задолго до
рассвета. Сюйяки дала мне поесть. С нетерпением ждал я, когда прикажут
нам идти к каменным грядам.

                               Глава V

     Конечно, могло случиться так,  что стадо займет одно  из  дальних
пастбищ,  откуда  нельзя  будет  его  заманить.  Эта мысль всю ночь не
давала мне покоя,  а когда рассвело,  я не мог  усидеть  на  месте.  Я
накинул  на спину шкуру шерстью вверх и попросил Питаки привязать ее к
поясу,  так как я все еще не владел левой  рукой.  Потом  я  вышел  из
вигвама,  сел  у входа и стал ждать.  В лагере никто не спал,  во всех
вигвамах горел огонь в очаге,  слышался гул голосов,  словно  жужжание
пчел в улье.  Мужчины,  женщины и дети - все ждали, когда их позовут к
ловушке.
     Вдруг увидел я,  как один из караульных спустился по крутой тропе
и побежал к вигваму Маленькой Выдры.  Вскоре он вышел в  сопровождении
старика,  и вдвоем они направились к утесам.  Я испугался, не забыл ли
обо мне зазыватель,  и хотел было броситься за ним,  как вдруг  увидел
его старую жену,  которая быстро шла к нашему вигваму. Подойдя ко мне,
она сказала:
     - Юноша, меня послал к тебе мой муж. Сегодня ты не пойдешь с ним,
потому что в стаде находится священное животное, и мы должны завладеть
его  шкурой.  Мой  муж боится,  как бы ты не испугал бизонов.  Если ты
пойдешь с ним,  они могут свернуть в сторону,  и белый бизон уйдет  от
нас.
     Она повернулась и побежала к вигваму Одинокого Ходока,  где вождь
и старшины ждали вестей от зазывателя.  Я ничего ей не ответил.  Я был
так огорчен и раздосадован,  что не мог выговорить ни  слова.  Ко  мне
подбежали сестра и Сюйяки.
     - Брат,  мы все слышали!  - воскликнула сестра. - О, как нам жаль
тебя!
     - Ничего!  Не отчаивайся! - сказала мне Сюйяки. - В следующий раз
Маленькая Выдра позволит тебе идти с ним. А сегодня ты пойдешь с нами,
спрячешься за грудой камней и будешь следить за ним.  Быть  может,  ты
узнаешь что-нибудь новое.
     Как раз в эту минуту раздался голос  глашатая,  призывавшего  нас
занимать места за каменными грядами. Я вскочил, и втроем мы побежали к
утесам.  "Сюйяки права,  - подумал я.  - Если я спрячусь за  последней
грудой  камней  и  буду следить за Маленькой Выдрой,  быть может,  мне
посчастливится узнать его тайну".
     У подножия утесов к нам присоединился белый юноша, Встающий Волк.
Увидев меня, он очень удивился.
     - Я  думал,  что сегодня ты пойдешь с Маленькой Выдрой,  - сказал
он.
     - Я  остался,  потому  что  в стаде находится священный бизон,  -
ответил я.  - Маленькая Выдра боится, как бы я не помешал ему заманить
стадо в ловушку.
     Вдруг я заметил,  что Встающий Волк  держит  в  руке  инструмент,
который далекое делает близким.
     - Пойдем вместе к дальнему концу каменной гряды,  - сказал я.  -У
тебя есть волшебный глаз; позволь мне посмотреть.
     Он согласился,  и мы поднялись  на  плоскогорье,  откуда  увидели
большое стадо бизонов, которое паслось по ту сторону ущелья. Пощипывая
траву, животные медленно двигались на север; по-видимому, они побывали
на  водопое незадолго до рассвета.  К западу от каменных гряд я увидел
второе стадо;  оно было значительно  больше  первого  и  шло  прямо  к
ущелью.
     - Маленькая Выдра приказывает вам занимать места  за  камнями,  -
говорили караульные загонщикам, поднимавшимся по тропе.
     Зазыватель сидел в стороне,  на склоне плоскогорья,  и не спускал
глаз со стада;  на нас он не обращал внимания.  Я знал,  что он сейчас
молится "тайному помощнику", прося заманить в ловушку стадо, в котором
находится священный белый бизон.
     Бизоны по природе своей не похожи на  антилоп,  оленей  и  других
животных,  имеющих рога.  Они не боятся никого,  кроме человека. Когда
стая волков,  окружив одинокого старого  бизона,  загрызает  его,  он,
кажется мне,  недоумевает, как могли такие маленькие животные одержать
над ним верх. Ведь сотни раз приближались они к нему, смотрели, как он
щиплет  траву,  и  бизону казалось,  что они не способны причинить ему
зло.  Бизон видит не очень хорошо. Если охотник приближается медленно,
бизон замечает его,  когда тот подходит чуть ли не вплотную. Но слух у
него хороший; он слышит малейший шорох и издали чует запах человека.
     В то  утро  загонщики,  занимая места за каменными грядами,  ясно
видели оба стада.  Мы вчетвером  дошли  до  конца  восточной  гряды  и
спрятались за последней грудой камней. Встающий Волк достал из футляра
свой инструмент, раздвинул его и посмотрел на стадо.
     - Я  вижу белого бизона!  Он пасется в центре стада.  Это большая
самка, - сказал Встающий Волк, протягивая мне трубу.
     Так как  левой  рукой  я  не  владел,  то  широкий  конец трубы я
прислонил к камням, потом заглянул в маленькое стекло. Мне ни разу еще
не приходилось смотреть в волшебный глаз.  Я ничего не увидел и сказал
об этом Встающему Волку.
     - Конечно,  ты  ничего  не видишь,  - засмеялся он.  - Ведь труба
направлена к небу,  а ее нужно повернуть к стаду. Держи ее так, как ты
держал бы ружье, и тогда смотри.
     Я последовал его совету и - о чудо! - увидел белую самку и других
бизонов.  Находились они так близко, что, казалось, я мог коснуться их
рукой.
     - О,  каким чудесным талисманом владеют белые люди!  - воскликнул
я.  - Я знаю, что белый бизон находится далеко отсюда, и, однако, вижу
его глаза.
     Тогда и  Питаки  захотела  посмотреть  в   волшебную   трубу   и,
убедившись  в  ее  чудесной силе,  пришла в восторг.  Но старая Сюйяки
наотрез отказалась смотреть в трубу.
     - Быть может,  я глупа,  - сказала она, - но волшебный глаз белых
людей приводит меня в ужас: я боюсь ослепнуть.
     Когда я  снова взял инструмент,  мимо нас прошел Маленькая Выдра.
Он спустился в ложбину, пересек ее и стал подниматься по склону. Как я
уже  говорил,  за  ложбиной  тянулись  невысокие холмы.  Зазыватель их
обходил,  не желая показываться стаду.  Я навел на него трубу и следил
за  каждым  его  движением.  На этот раз он отошел от нас дальше,  чем
тогда,  когда я впервые за ним следил.  Наконец он поднялся на вершину
одного из холмов,  хотя мне казалось, что бизоны находятся еще слишком
далеко,  чтобы можно было их позвать.  Здесь он остановился, развернул
шкуру  бизона  и  стал  размахивать ею на виду у всего стада.  Потом я
видел,  как он быстро спустился с холма и три или четыре  раза  позвал
бизонов.  Голоса его я не слышал, но сразу догадался, что он их зовет;
его грудь опускалась  и  поднималась,  он  то  наклонялся  вперед,  то
выпрямлялся. О, как напрягал я слух, тщетно пытаясь расслышать зов!
     Снова поднялся он на холм и стал размахивать  шкурой,  потом  еще
раз позвал стадо. Следя за ним, я забыл о бизонах, которых он зазывал.
Я направил на них трубу и увидел,  что животные перестали щипать траву
и повернулись в его сторону,  а некоторые медленно к нему двинулись. Я
посмотрел на зазывателя:  снова размахивал  он  шкурой.  И  тогда  все
бизоны  побежали  к  ложбине,  а  Маленькая Выдра помчался по равнине.
Удивительно,  как мог этот старик бежать так  быстро!  Завернувшись  в
шкуру  и сгорбившись,  он летел как стрела,  перепрыгивая через камни.
Стадо быстро его нагоняло.  Когда он добежал до каменных гряд,  бизоны
уже  спускались  в ложбину.  "Сейчас он свернет направо и спрячется за
камнями", - подумал я.
     Вдруг Встающий Волк - мы лежали бок о бок - толкнул меня локтем и
указал на запад:  оттуда мчалось второе  стадо  бизонов.  Наше  стадо,
следуя  за  Маленькой  Выдрой,  спугнуло  его,  и  сейчас  оно лавиной
катилось к каменным грядам,  чтобы слиться с первым стадом и вместе  с
ним  бежать от неведомой опасности.  Не думаю,  чтобы Маленькая Выдра,
который убегал от настигавших его бизонов,  видел это второе стадо. Не
видели его и загонщики,  лежавшие вдоль западной гряды камней, так как
они не спускали глаз с первого стада,  которое  только  что  пересекло
ложбину. Когда вожаки его миновали нас, я мельком увидел белого бизона
- самку, ее голову и горб.
     В эту  минуту  Маленькая  Выдра  свернул  на запад и спрятался за
грудой камней.  Вожаки потеряли его из  виду,  но  продолжали  мчаться
вперед,  так  как  на них напирали животные,  бежавшие сзади.  И вдруг
заметили они второе стадо,  приближавшееся с запада,  и повернули  ему
навстречу.
     Катастрофа произошла быстрее,  чем можно о ней рассказать.  Когда
вожаки повернули на запад,  загонщики,  лежавшие вдоль западной гряды,
вскочили, стали размахивать плащами и кричать, но было уже поздно. Все
стадо  уже  повернуло  вслед за вожаками,  которые при виде загонщиков
бросились было в  сторону,  но  затем  должны  были  уступить  натиску
животных,  напиравших  сзади.  Пришлось  им  бежать  навстречу врагу -
человеку,  и они не отступили перед опасностью. Храпя, мотая головой с
острыми  рогами,  бизоны  бросились  прямо  на цепь загонщиков.  А тем
ничего  не  оставалось  делать,   как   обратиться   в   бегство.   Из
преследователей  они  превратились  в преследуемых.  Они рассыпались и
побежали по равнине. Многие спаслись, но многие и погибли под копытами
бизонов.
     Каково было нам, прятавшимся за восточной грядой камней!
     Пыль слепила  нам  глаза,  мы не видели гибели наших близких,  но
знали,  что многие обречены на смерть. И хуже всего было то, что мы не
могли им помочь.  Мы не смели шелохнуться,  опасаясь,  как бы стадо не
рассыпалось по всему плоскогорью.  Загонщики, прятавшиеся за камнями у
края пропасти, вскочили и побежали за стадом. Они кричали, размахивали
плащами, но, конечно, никого не могли спасти.
     Бизоны перевалили через западную гряду, слились с другим стадом и
галопом умчались прочь, а мы со Встающим Волком бросились к товарищам.
Навстречу нам бежали загонщики, и мы услышали крик:
     - Маленькая Выдра! Он погиб!
     Называли и другие имена,  но я их не расслышал.  Думал я только о
Маленькой Выдре,  последнем зазывателе в наших трех племенах,  который
погиб под копытами бизонов и ушел в страну Песчаных Холмов.  Я отыскал
его.  Он лежал плашмя на  траве  и,  казалось,  спал.  Лицо  его  было
спокойно.  На  желтой  кожаной  рубахе  я  увидел  отпечаток огромного
пыльного копыта, которое его убило.
     Долго стоял  я и оплакивал его.  Он так и не научил меня зазывать
бизонов,  но сейчас я плакал потому, что любил и уважал его, доброго и
кроткого, дарующего людям изобилие.
     Пришла его жена;  она рыдала и  выкрикивала  его  имя.  Тело  его
понесли в лагерь, чтобы похоронить. Вместе с сестрой и Сюйяки я побрел
домой.  В ту ночь и в течение многих  дней  оплакивали  умерших.  Семь
человек были убиты, пятеро искалечены.
     Вечером Не Бегун  и  я  пошли  в  вигвам  Одинокого  Ходока,  где
собрались  старшины  и  воины.  Долго  сидели мы в молчании,  а трубка
ходила по кругу.  Каждый из нас  думал  о  смерти  Маленькой  Выдры  и
семерых загонщиков.
     Наконец Одинокий Ходок сказал:
     - Он  не  должен  был зазывать бизонов,  когда поблизости паслось
другое стадо. Он знал, чем это грозит.
     - Что сделано,  то сделано,  - отозвался кто-то.  - А теперь наши
три племени лишились последнего зазывателя.
     - Почему нет у нас зазывателей?  - спросил старик Орлиное Перо. -
Когда я был молод, каждое племя имело их несколько.
     - Я  тебе  отвечу.  Потому что теперь все одержимы желанием иметь
лошадей, - сказал один старый знахарь. - Наши воины, молодые и старые,
думают  только  о том,  чтобы пойти на войну и угнать лошадей.  Больше
ничего не хотят они делать.  Конечно,  лошади нам нужны,  но не могу я
понять, зачем иметь человеку целый табун?
     Его прервал молодой воин по имени Четыре Рога.
     - Теперь не то,  что было раньше!  - воскликнул он. - Голодать мы
не будем,  хотя нет у нас зазывателя.  Охотиться  на  бизонов  я  могу
верхом и буду перевозить мясо на лошадях.
     - Да,  но не все могут это делать, - возразил Одинокий Ходок. - И
вряд ли согласишься ты охотиться ежедневно,  чтобы снабжать мясом вдов
и сирот.
     Помолчав, он добавил:
     - Знайте все: тому, кто первым заманит в ловушку стадо бизонов, я
дам десять лошадей.
     Остальные подхватили,  что они тоже подарят лошадей всякому,  кто
научится зазывать бизонов,  кто заманит стадо в пропасть. Услышав это,
я воскликнул:
     - Своих лошадей вы отдадите мне! Я буду зазывателем...
     Я запнулся,  смущенный своей оплошностью: юноши не смеют говорить
на  собрании  старшин;  они  должны  молчать и слушать.  Но напрасно я
испугался: к великому моему изумлению, все присутствующие одобрили мое
решение, а Не Бегун сказал:
     - Да,  к  нему  перейдут  ваши  лошади.  Я  знаю,  что  он  будет
зазывателем.
     Когда снова заговорили об  ужасном  событии  и  гибели  Маленькой
Выдры, Четыре Рога заметил:
     - Если бы можно было зазывать бизонов,  сидя  верхом  на  лошади,
никакая опасность не угрожала бы зазывателю.
     Мне запомнились эти слова.  Придя домой, я повторил их Сюйяки, но
она сказала, что вряд ли, это возможно. Однако я с ней не согласился.
     Когда покинул нас последний  зазыватель,  всем  нам  тяжело  было
оставаться  около  ловушки.  Через  некоторое  время  мы  должны  были
двинуться на север к торговцам Красные Куртки, чтобы обменять бобров и
другие меха на порох,  пули и различные товары. Но теперь мы решили не
откладывать  этого  путешествия  и  снялись  с  лагеря,   как   только
выздоровели люди, искалеченные бизонами. У меня не было никаких ценных
мехов:  сначала я участвовал в набегах на враждебные племена и  учился
зазывать  бизонов,  а  затем  сломанная  рука  лишила меня возможности
ставить капканы.  Между тем мы нуждались во многих вещах; порох, пули,
одеяла,  ножи можно было получить только в обмен на меха,  а я все еще
не владел левой рукой.
     - Ничего!  -  сказала мне сестра,  когда я поделился с ней своими
заботами. - Я пойду с тобой, и ты меня научишь ставить капканы.
     Так мы и сделали.  Наше племя медленно двигалось на север,  часто
делая привалы на берегу рек и ручьев;  сестра,  следуя моим указаниям,
ставила капканы и смело входила по пояс в воду. Затем с помощью старой
Сюйяки она сдирала шкуры с пойманных зверьков  и  привязывала  их  для
просушки к ивовым обручам.
     Когда мы прибыли в форт Красных Курток,  у нас  было  сорок  шкур
бобров,  две  - выдр и несколько - норок.  Я купил себе пороху,  пуль,
одеяло и нож,  отдав за это десять шкур.  Остальные шкуры моя сестра и
Сюйяки  обменяли  на  вещи,  которые дороги всем женщинам:  они купили
иголок,  ниток,  бус,  красной и синей материи для платьев и блестящий
медный котелок.  Пули я отнес ко Встающему Волку,  а он их расплавил и
сделал новые,  подходящие к моему ружью.  Вышло девяносто пять пуль, и
Встающий Волк дал мне еще пять для ровного счета. Теперь я считал себя
богатеем.
     В форте  Красных  Курток  мы  пробыли  неделю  и вскоре двинулись
назад,  на юг.  На Марайас настигла нас зима.  Здесь мы провели  самые
холодные месяцы, затем переправились на другой берег Миссури, дошли до
реки Джудит и жили здесь, пока не зазеленела трава.
     Зимой я не мог привести в исполнение свою заветную мечту.
     Поэтому я ставил капканы  и  охотился,  а  по  вечерам  сидел  со
старшинами  и  воинами,  прислушиваясь  к  их  беседе.  Много  времени
проводил я дома с  сестрой  и  нашей  "почти  матерью".  Почему-то  не
хотелось  мне  навещать  друзей,  принимать участие в играх и плясках.
Желание стать зазывателем бизонов никогда меня не покидало;  я  только
об этом и думал,  приносил жертвы, молился, надеясь увидеть вещий сон,
но надежда моя не оправдалась.
     Когда зазеленела  трава,  вождь  и  старшины стали поговаривать о
том,  чтобы сняться с лагеря и отправиться в форт  Красных  Курток.  В
следующем месяце туда должны были прийти северные черноногие, кайна, а
также племя  большебрюхих*,  чтобы  посоветоваться  с  нашим  племенем
относительно  планов  на  лето.  (*  Большебрюхие (гровантр,  ацина) -
индейское  алгонкиноязычное  племя,  проживавшее  в  предгорьях  между
племенами сиксика на севере и пикуни и кайна на юге (на совр.  границе
США и Канады).  Основное занятие - коневодство  и  охота  на  бизонов.
Большебрюхие продолжительное время имели тесные союзнические отношения
с Конфедерацией племен черноногих,  с которыми вместе  воевали  против
ассинибойнов.  В  XIX  в.  в  отдельные периоды вступали с кроу в союз
против черноногих.  Черноногие в  беседе  между  собой  чаще  называли
большебрюхих "внутренний народ".)
     Вечером, когда глашатай  возвестил,  что  на  следующее  утро  мы
снимаемся с лагеря, я принял решение.
     - Питаки,  Сюйяки,  слушайте!  - сказал я,  когда мы собрались  у
костра.  -  Завтра  мы  расстанемся.  Вы с племенем пойдете на север и
продадите Красным Курткам меха, а я буду бродить один, пока не научусь
зазывать бизонов.
     - Нет, брат, один ты бродить не будешь! - воскликнула моя сестра.
- Мы пойдем с тобой.
     - Да, твоя тропа - наша тропа! - подхватила старая Сюйяки.
     - Нет!  - возразил я.  - Настала весна,  а весной и летом военные
отряды наших врагов рыскают по равнинам.  Я один  не  попадусь  им  на
глаза;  если же вы пойдете со мной, придется брать лошадей и вигвам, а
тогда нам не избежать встречи с врагами, и они убьют нас.
     - Слушай,  сын мой,  вот как мы сделаем,  - настаивала Сюйяки.  -
Вигвам, все наше имущество и лошадей мы оставим на попечение Не Бегуна
и его жены,  а сами пойдем с тобой.  Втроем мы спрячемся от неприятеля
не хуже,  чем ты  один.  Мы  будем  тебе  помогать,  будем  караулить,
стряпать,  шить мокасины, строить маленькие шалаши; без шалаша тебе не
обойтись,  когда начнутся дожди,  а  мокасины  быстро  изнашиваются  в
дороге.
     - О, как весело будет странствовать втроем! - закричала Питаки. -
Скажи - да, брат! Скажи - да!
     - Дайте мне время подумать,  -  ответил  я.  -  Мне  хотелось  бы
посоветоваться с Не Бегуном.
     Я встал и направился к вигваму Не Бегуна,  а они  последовали  за
мной.
     Не Бегун одобрил план Сюйяки.
     - Да,  пусть они идут с тобой, - сказал он. - Женщины часто ходят
с нами на войну,  почему же они не могут участвовать в этом  священном
деле?  Но вот мой совет: не покидай племени, пока мы не пересечем реки
Миссури,  а тогда ступай к  реке  Титон  или  Солнечной  реке,  что  у
подножия гор, - там военных отрядов меньше, чем в этих краях.
     Возник вопрос,  где и когда встретимся мы с  нашим  племенем.  Не
Бегун  сказал,  что  с этим вопросом он обратится к вождю и старшинам;
пусть они решат,  когда и каким путем двинется племя на  юг  из  форта
Красных Курток. В тот же вечер он отправился к ним, а они сказали, что
подумают об этом и примут решение, когда мы дойдем до Миссури.
     Спустя несколько  дней  мы  подошли  к  Миссури  и  немного  выше
водопада переправились на противоположный берег.  Несколько  лет  тому
назад наше племя нашло здесь странную новую тропу, которая тянулась по
берегу от подножия водопада вверх  по  течению  реки  и  выше  порогов
обрывалась там, где впадает в Миссури Солнечная река. Кое-где валялись
круглые бревна.  Мы знали,  что эту тропу проложили белые, но не могли
понять,  для какой цели. Только теперь Встающий Волк рассказал нам то,
что он узнал от представителей своей торговой компании Красных Курток.
Оказывается,  отряд  Длинных  Ножей отправился исследовать страну.  По
Миссури они поднимались на лодках,  а затем  перевалили  через  горный
хребет и подошли к одному из фортов Красных Курток,  расположенному на
западном берегу Великих  Соленых  Вод.  После  вернулись  они  в  свою
страну. Доплыв до порогов на реке Миссури, они вытащили лодки на берег
и волокли их по проложенной тропе*.  (* Это была экспедиция  Льюиса  и
Кларка. - Примеч. авт.
     По словам Встающего Волка,  Красные Куртки были очень  недовольны
появлением Длинных Ножей в этой богатой стране.  Они боялись,  что те,
узнав,  сколько водится здесь бобров и других пушных зверей,  вернутся
сюда,  построят форты и будут торговать с нами,  жителями прерий. Наши
вожди ответили на это,  что было  бы  хорошо,  если  бы  Длинные  Ножи
поскорее сюда вернулись. Пусть построят они форты на юге нашей страны,
и тогда мы будем покупать у них ружья и другие товары.
     О, какими  мы были глупцами!  Почему не догадались мы,  почему не
предупредили нас наши знахари о том,  что появление этих первых  белых
людей,  Длинных  Ножей  и  Красных  Курток,  означает  начало  конца и
повлечет за собой истребление всей нашей дичи, да и нас самих!
     Когда мы  раскинули  лагерь  на  берегу  Солнечной  реки,  к  нам
приблизилось шесть человек.  Мы приняли их за военный  отряд  северных
черноногих,  или кайна,  но это были вестники, посланные к нам вождями
племени плоскоголовых*.  Это племя просило у нас  разрешения  посетить
нашу страну,  поохотиться и обменять сушеный камас** и горькие коренья
на выделанную кожу бизонов.  (* Плоскоголовые  (флатхед)  -  индейское
племя языковой группы селиш, проживало на плоскогорье западнее пикуни,
на территории совр.  штатов Айдахо и Монтана (США). Основное занятие -
коневодство,  охота  и рыбная ловля (добыча лососевых).  Свое название
племя получило от обычая деформировать  голову  ребенка  в  детстве  с
помощью   специальной   дощечки.   **   Камас   -  луковичный  корень,
употреблявшийся в пищу индейцами Северной Америки.)
     В тот   же  вечер  старшины  собрались  на  совет  и  без  споров
согласились  исполнить  просьбу  плоскоголовых.   Решено   было,   что
плоскоголовые  принесут  для  обмена  много кореньев и через пятьдесят
дней встретятся с пикуни здесь, у устья Солнечной реки.
     Таким образом,  я знал теперь, когда и где найду я свое племя. Не
имело никакого смысла поручать наше имущество и вигвам Не Бегуну и его
жене,  чтобы  они  отвезли  наши  пожитки  на север,  а затем сюда,  к
Солнечной реке.  Мы отдали им только меха и лошадей,  а вигвам  и  все
остальное  спрятали в густом кустарнике у реки.  С собой мы взяли лишь
самые необходимые вещи:  теплые шкуры, кожу для мокасин, шило, иголки,
нитки,  кремень,  порох,  пули,  мое  ружье,  лук  и  стрелы,  а также
блестящий медный котелок. Сюйяки заявила, что она боится оставлять его
в кустах и ни за что с ним не расстанется.  Когда наше племя двинулось
по тропе,  ведущей на север,  мы тоже тронулись в путь. Кое-кто сказал
нам на прощание:
     - Опасное дело вы затеваете. Вы идете навстречу смерти.
     Но последние слова Не Бегуна вдохнули в меня мужество.
     - Смелее, - сказал он. - Я знаю, ты исполнишь то, что задумал.
     День был теплый.  Мы шли медленно и часто отдыхали в тени высоких
тополей, окаймлявших реку. Вечером мы развели костер в кустах, поели и
расположились  на  ночлег.  Ночь  прошла  спокойно,  а  на рассвете мы
проснулись и продолжали путь. Долина Солнечной реки, стекающей с гор и
впадающей  в  Миссури,  - одна из самых красивых долин в нашей стране.
Она покрыта травой,  привлекающей бизонов и антилоп,  а в рощах  также
водится  крупная  дичь.  Мы шли вдоль северного берега,  придерживаясь
опушки рощ, заглядывали в ущелья, осматривали склоны холмов. Дичи было
много. На холмах паслись стада антилоп и бизонов, в рощах мы спугивали
оленей и лосей.  Мне это не нравилось;  я боялся,  что спугнутые  нами
стада привлекут внимание бродячих военных отрядов.
     Часто мы выходили на опушку леса и  зорко  осматривали  долину  и
холмы.  Убедившись,  что  неприятель не напал на наш след и дичь мирно
пасется на лугах, мы, успокоенные, шли дальше.
     Мы доели  последний кусок мяса,  и я должен был пополнить запасы.
Когда солнце склонилось к западу,  я стрелой убил оленя.  Мы разрезали
тушу,  но, чтобы не обременять себя тяжелой ношей, взяли только язык и
ребра.  В роще мы развели костер  и  поужинали.  Пока  женщины  чинили
мокасины,  я  вышел на опушку,  чтобы в последний раз окинуть взглядом
долину.  Долго стоял я,  озираясь по сторонам,  и уже  собирался  идти
назад,  как вдруг увидел стадо лосей, выбежавших из леса неподалеку от
того места,  где я убил оленя. Они спустились в долину, потом скрылись
в  ущелье,  и  в  эту  минуту я заметил какую-то тень,  скользнувшую в
высокой траве.  Уже смеркалось,  я видел плохо, но мне показалось, что
темная тень похожа на человека.

                               Глава VI

     Бегом вернулся я к костру.
     - Сестра!  Сюйяки!  Бежим отсюда!  - сказал я.  - У опушки леса я
видел какую-то тень. Мне кажется, это был человек.
     Они не задали мне ни одного вопроса,  вскочили и  молча  спрятали
иголки,  шила и нитки в маленькие мешочки. Потом мы распределили между
собой поклажу, я взял оружие и мясо, и втроем мы вышли из рощи; дальше
тянулся  луг,  а за ним начиналась вторая роща.  Очень не хотелось мне
пересекать открытое место,  и я задумчиво посмотрел на противоположный
берег реки, где густо разрослись деревья.
     - Мелко здесь или глубоко - все  равно  мы  должны  переправиться
через реку, - сказал я.
     Вода едва доходила нам до колен.  Мы  благополучно  выбрались  на
берег  и  вошли  в  лес.  Здесь пришлось мне подождать,  пока сестра и
Сюйяки надевали мокасины, которые они не успели починить.
     - Расскажи нам, что ты там видел? - спросила Сюйяки.
     - Из рощи,  где я убил оленя, выбежали лоси, а у опушки мелькнула
какая-то  тень.  Она  походила  на  человека.  Потом  она  скрылась за
деревьями.
     - Быть может, это был медведь, - предположила Сюйяки.
     - Да, это мог быть и медведь.
     - Кто бы это ни был,  но мы далеко отсюда не уйдем,  - продолжала
она. - Я должна вернуться к костру: там остался наш котелок.
     Действительно, второпях  мы  забыли о медном котелке,  а без него
женщины были как без рук. Подумав, я ответил:
     - Если это был враг,  направлялся он к верховьям реки. И конечно,
он не один.  Быть может,  они напали на наш след.  Во всяком случае мы
постараемся не попадаться им на глаза.  Здесь, на этом берегу реки, мы
останемся до ночи следующего дня.  К тому времени враги  уйдут,  а  мы
вернемся за котелком.
     Так мы и сделали.  День мы провели  в  кустах  у  самой  реки,  а
вечером  переправились  на  другой  берег,  крадучись  вошли  в рощу и
подползли к тому месту, где накануне раскладывали костер.
     - Мой желтый котелок пропал, - прошептала Сюйяки.
     Но мне было не до котелка.  Еще раньше чем она заговорила,  я уже
знал,  что котелка мы не найдем. Ветер развеял золу костра, и я издали
увидел тлеющие угли.  Очевидно,  кто-то был здесь  совсем  недавно.  У
костра  лежали раздробленные кости оленя,  сложенные в кучку,  а подле
них - маленькая палочка, ею вытаскивали из костей мозг.
     - Здесь был только один человек, - сказал я.
     - Откуда ты знаешь? - удивилась Питаки.
     Указав на кучку костей, я объяснил:
     - Один человек поджаривал эти кости и ел мозг.  Если бы  их  было
несколько,  каждый  получил  бы  свою долю,  и тогда кости валялись бы
вокруг костра.
     - Не  все ли равно,  сколько народу здесь было?  - чуть не плача,
перебила меня старая Сюйяки.  - Я знаю  только,  что  они  унесли  мой
блестящий котелок.
     - Брат,  я  очень  голодна,  -  вмешалась  Питаки.  -  Нельзя  ли
поджарить мяса и поесть?
     Я тоже об этом думал.  Все мы очень  проголодались,  так  как  со
вчерашнего дня ничего не ели.  Быть может,  человек,  побывавший возле
нашего костра, все еще находился неподалеку, но голод одержал верх над
благоразумием.
     - Разведите костер и зажарьте побольше мяса, - сказал я женщинам,
- а пока вы занимаетесь стряпней, я буду караулить.
     Я отошел от костра и спрятался за деревьями,  держа в руках ружье
со взведенным курком.  Спустилась ночь; пламя освещало стволы деревьев
и землю у костра,  а дальше притаились черные  тени,  и  в  темноте  я
ничего не мог разглядеть.  Мне было не по себе; я зорко всматривался в
темноту,  прислушивался,  не затрещит ли сухая ветка,  не раздастся ли
шорох ног,  обутых в мокасины.  Я решил стрелять,  как только мелькнет
какая-нибудь тень,  а затем броситься вперед и использовать ружье  как
дубинку.
     Долго стоял я  на  страже.  До  меня  донесся  запах  мяса,  и  я
почувствовал  острый  голод.  Я  видел,  как моя сестра переворачивает
куски мяса,  и знал,  что ужин скоро будет готов. И вдруг я вздрогнул:
из  леса  выскочил кролик,  пересек освещенный круг у костра и исчез в
темноте. Кто спугнул его? Или враг крадется к нашему костру?
     Широко раскрытыми  глазами впивался я во мрак и,  полуоткрыв рот,
напряженно прислушивался.  Кто испугал кролика? Койот или лисица? Нет!
Я бы услышал шорох в траве.  "Человек,  враг,  прячется в темноте",  -
сказал я себе.
     Но, как назло, в эту минуту Сюйяки окликнула меня:
     - Сын мой, иди, мы приготовили тебе поесть!
     Я не ответил.  "Зачем она кричит так громко?" - с досадой подумал
я.
     Снова она меня окликнула, еще громче, чем в первый раз:
     - Иди же к костру, сын мой!
     Едва замер ее оклик, как из темноты донесся голос:
     - О, мое родное племя! Не стреляйте! Я иду, иду!
     И к  костру  подбежала  маленькая старушка,  закутанная в кожаную
шаль,  расшитую иглами дикобраза.  В руке  она  держала  котелок,  наш
медный  котелок!  Я  бросился ей навстречу и,  посмотрев внимательнее,
убедился,  что вижу ее впервые.  Кто это - человек или призрак?.. Или,
быть может,  наши враги хотят заманить нас в ловушку? Нет! Только люди
нашего племени могут говорить на языке пикуни так, как говорила она!
     Старуха бросила  котелок  на  землю,  опустилась  на колени подле
Сюйяки и, обняв ее, воскликнула:
     - О,  какое счастье после всех этих долгих зим быть снова с вами,
людьми моего родного племени!  О, говори! Скажи мне что-нибудь. Я хочу
снова услышать родную речь.
     Сначала Сюйяки отталкивала старуху,  пыталась высвободиться из ее
объятий, но вдруг сама ее обняла и закричала:
     - Я тебя узнала,  хотя ты и стала совсем старой! Я тебя узнала по
этому  шраму около рта:  ты Асанаки*.  Много лет тому назад,  когда мы
заключили на одно лето мир с кроу, ты вышла замуж за одного из них.
(* Крашеная Женщина.)
     - Да,  да!  Это я!  А ты... ты... О, столько зим прошло, и мы обе
состарились. Я не знаю, кто ты.
     - Сюйяки.
     - Ты  -  Сюйяки!  Мы были подругами.  Вместе играли,  О,  Сюйяки,
пожалей меня! Я так несчастна! - воскликнула незнакомая старуха.
     - Не горюй, - сказала ей наша "почти мать". - Сейчас мы поедим, а
потом ты нам расскажешь,  как это случилось, что спустя столько зим мы
встретили тебя здесь.
     Сестра протянула мне мясо,  приходившееся на  мою  долю,  но  обе
старухи были так взволнованы встречей, что забыли о голоде.
     - Расскажи нам,  расскажи,  как очутилась ты здесь совсем одна, -
попросила Сюйяки.
     - Я чувствовала,  что должна вернуться к людям  моего  племени  и
умереть среди них, - ответила старуха. - Мой муж был добрый человек, я
его любила,  умер он месяц тому назад.  Был у меня один сын, сильный и
смелый.  Прошлым  летом,  купаясь  со своими друзьями в реке Лось,  он
вдруг вскрикнул и пошел ко дну - "подводные люди" увлекли его  в  свои
владения.  Когда умер мой муж, я поняла, что не могу больше оставаться
с кроу.  Кто они мне?  Я их ненавидела.  О пикуни они всегда  говорили
дурно, называли их трусами, ничтожными людьми. Как-то проходила я мимо
вигвама, где пировали и курили вожди, и один из них крикнул:
     - Ха! Пикуни? Они - трусливые псы!
     Услышав это,  я так  рассердилась,  что  отодвинула  занавеску  у
входа, заглянула в вигвам и сказала:
     - Если пикуни - трусы,  почему не  вернетесь  вы  в  долину  реки
Миссури,  откуда они вас выгнали? Ведь это ваша страна, не так ли? Она
принадлежала вашим отцам. Ну так отнимите же ее у трусливых пикуни.
     Я опустила  занавеску и побрела дальше,  а они в ответ не сказали
мне ни слова и долго сидели молча. Я их пристыдила.
     У моего мужа было много родственников. Когда он умер, они забрали
всех его лошадей и все имущество,  а мне оставили одну старую  лошадь.
Как-то ночью села я на эту лошадь и поехала на север отыскивать родное
племя.  Вскоре после того, как я переправилась через реку Лось, лошадь
пропала;  на ночь я ее привязала,  а проснувшись на рассвете, увидела,
что лошади нет. Должно быть, она оборвала веревку и вернулась к своему
табуну.  Я  продолжала  путь пешком,  питалась сушеным мясом,  а потом
ловила белок и поджаривала их на костре.
     - О, неужели тебе не страшно было скитаться одной? - спросила моя
сестра.
     - Не  страшно,  но  очень тяжело.  Я боялась умереть раньше,  чем
найду родное племя.  И я бы умерла,  если бы  не  посчастливилось  мне
встретиться  с  вами.  Когда  я  переправлялась  через Миссури,  плохо
связанные бревна моего плота разъехались,  и их унесло по  течению,  а
вместе с ними и поклажу мою - лук,  кремень, нож и веревку, из которой
я делала силки для белок.  Я повисла на одном из бревен;  меня едва не
унесло к порогам, но в конце концов я добралась до берега.
     - Давно это было? - спросил я.
     - Четыре дня тому назад.
     - А мы переправились через Миссури пять дней назад.  Приди ты  на
день  раньше  -  ты  бы нашла все племя около устья Солнечной реки,  -
сказала ей Сюйяки.
     - А где же остальные? Где они? Почему вы остались здесь?
     - Племя идет на север торговать  с  белыми  людьми;  через  сорок
шесть дней оно вернется к устью этой реки,  - ответил я и предложил ей
продолжать рассказ.
     - Я потеряла кремень и не могла разводить огонь. И не было у меня
веревки для силков.  Тогда я начала голодать.  Я бродила по ущельям  и
отыскивала  съедобные  коренья.  Однажды,  когда  я  отдыхала,  вблизи
послышались голоса.  Я пробралась через кустарник и  увидела,  как  вы
втроем сдираете шкуру с оленя.  Я не могла расслышать,  на каком языке
вы говорите;  я думала,  что вы - враги,  люди,  пришедшие из-за  гор.
Когда  вы  ушли,  я  взяла  острый камень и отрезала ногу оленя.  Поев
сырого мяса,  я пошла по вашим следам:  я хотела узнать,  кто вы. Ногу
оленя  я взяла с собой.  Я старуха и вижу плохо.  Скоро я потеряла ваш
след. Долго блуждала я по лесу, но не могла напасть на след...
     - Когда ты вышла на просеку,  я тебя увидел и принял за врага,  -
перебил я. - Мы от тебя бежали.
     - Вот почему я никого не нашла у костра!  - воскликнула она.  - Я
боялась подойти к нему и долго  ждала.  Наконец  я  подкралась  ближе,
когда  угли  еще  тлели,  и первое,  что я увидела,  был ваш блестящий
желтый котелок.  О, как я обрадовалась этой находке! У меня был огонь,
я  могла  приготовить  суп.  Схватив  котелок,  я  побежала  к  реке и
наполнила его водой.  Потом я раздула тлеющие угли и бросила в котелок
кусок мяса.  Пока варился суп,  я поджарила кости и съела мозг.  "Если
враги должны прийти,  пусть приходят, - думала я. - Но перед смертью я
хочу поесть горячего супа".
     Когда я утолила голод,  благоразумие вернулось ко мне.  "Еды  мне
хватит  на  много  дней,  -  подумала  я.  -  Стоит ли подвергать себя
опасности и оставаться здесь,  у костра?  Я захвачу запас мяса и пойду
дальше отыскивать родное племя".
     Я прикрыла огонь землей и золой,  чтобы  угли  не  угасли,  потом
отошла в сторонку и легла спать. Рано утром я вернулась к туше оленя и
острыми камнями срезала мясо с костей.  Я  повесила  его  сушиться  на
ветвях  деревьев  неподалеку отсюда,  а немного спустя раздула огонь и
снова поела супа и мяса.  Перевернув сушившееся  мясо,  я  заснула,  а
проснувшись,  побрела  к  костру,  чтобы  на ночь прикрыть угли золой.
Подойдя ближе,  я увидела  пламя  костра  и  вас,  сидящих  вокруг.  Я
услышала  твой  голос,  Сюйяки:  ты  окликнула своего сына.  О,  как я
обрадовалась!  Старая моя подруга, дети мои, как я рада, что встретила
вас!
     Храброй женщиной была эта старуха.  Пешком,  одна пришла она сюда
от реки Лось,  не страшась военных отрядов, медведей, быстрых рек. Она
знала, что путника на каждом шагу подстерегает гибель, но опасность ее
не  пугала.  Я не сомневался,  что она отыскала бы родное племя,  даже
если бы и не встретилась в ту ночь с нами;  в  пути  она  питалась  бы
мясом  убитого  мною  оленя.  Должно  быть,  у нее был сильный "тайный
помощник" и боги были с нею.  "Не может ли она мне помочь?" -  подумал
я.
     - Асанаки,  - сказал я,  - ты спросила,  как очутились  мы  здесь
одни.  Я тебе отвечу: я хочу стать зазывателем бизонов. Быть может, ты
придешь мне на помощь?
     Долго думала она, прежде чем ответить.
     - Вряд ли я могу тебе помочь,  - сказала она наконец.  - Мой  муж
был  зазывателем,  хорошим  зазывателем.  Много  бизонов  заманил он в
ловушку у рек Горный Баран и Язык. Бывало, прячась за каменной грядой,
я  видела,  как  он  размахивал  шкурой бизона,  потом поворачивался и
бежал, а бизоны следовали за ним.
     - И  больше  он  ничего не делал?  - спросил я.  - Разве он их не
звал? Должно быть, он издавал какой-то звук, и бизоны шли на его зов.
     - Не знаю,  не слыхала,  - ответила она.  - Он никогда об этом не
говорил.
     Я понял, что, подобно другим зазывателям, муж Асанаки хранил свою
тайну.
     - Когда  кроу  были  изгнаны пикуни из этой страны,  - продолжала
Асанаки, - больше всего горевали они о потере ловушки бизонов, которая
находится  недалеко  отсюда.  Я  часто  слышала,  как вспоминали о ней
старики.  По их словам, это была лучшая ловушка во всей стране, потому
что от края пропасти тянутся невысокие холмы и пригорки.
     - Я ни разу о ней не слыхал.  Сюйяки, скажи, почему мы никогда не
заманивали бизонов в эту ловушку? - спросил я.
     - Неудивительно,  что ты никогда о ней не слышал. Мы ее забросили
задолго до твоего рождения,  - ответила она. - Это недоброе место; там
произошло несчастье.  Через год после моего замужества мы  пошли  туда
зазывать  бизонов.  В то время лучшим нашим зазывателем считался Белый
Медведь.  Был у нас еще один зазыватель,  гораздо моложе и  неопытнее,
чем Белый Медведь; звали его Видит Черное.
     Мы расположились лагерем неподалеку от ловушки, а через несколько
дней дозорные принесли весть,  что на равнине показались большие стада
бизонов.  Белый Медведь начал свой четырехдневный пост, а по окончании
поста  послал  жену  за  вождем.  Когда  вождь  вошел  в  его  вигвам,
зазыватель сказал ему:
     - Мне  приснился  дурной  сон.  Здесь  я не буду зазывать для вас
бизонов.
     - Что же ты видел? - спросил вождь.
     - Меня посетили два сновидения,  и оба предвещают беду.  В первом
сновидении мой "тайный помощник" сказал мне, что там, у края пропасти,
подстерегает нас беда.  Я проснулся,  а когда снова заснул,  увидел  я
людей,  собравшихся у каменных гряд, а женщины оплакивали умершего. По
равнине мчалось стадо бизонов,  а в толпе  стоял  какой-то  незнакомый
человек  и смеялся.  Я посмотрел на него пристально и увидел,  что это
воин из племени кроу.  Чем дольше я смотрел,  тем громче он смеялся, и
вдруг    исчез,   словно   сквозь   землю   провалился.   Вождь,   это
предостережение. Духи кроу витают около этой ловушки; они причинят нам
зло. Здесь я не буду зазывать бизонов.
     Вождь ни слова не сказал в ответ.  Вернувшись в свой  вигвам,  он
призвал  старшин  и  объявил им,  что Белый Медведь видел дурной сон и
теперь отказывается  зазывать  бизонов.  Когда  узнал  об  этом  Видит
Черное, он пришел к вождю и попросил его послать загонщиков к каменным
грядам.
     - Белый Медведь боится, но я ничего не боюсь! Я заманю бизонов!
     Когда дозорные  возвестили,  что  большое  стадо  приближается  к
каменным грядам,  Видит Черное стал подниматься на скалу,  а загонщики
заняли свои места.  Видит Черное был неопытным  зазывателем;  он  ушел
далеко вперед навстречу стаду. Слишком близко подошел он к нему. Когда
он повернулся и побежал к ловушке,  одна большая самка нагнала  его  и
сбила  с  ног,  и он погиб под острыми копытами бизонов...  Тогда наше
племя покинуло ловушку и больше никогда к ней не возвращалось.
     - Завтра  я  увижу  эту  ловушку,  -  сказал  я,  а  обе  старухи
посмотрели на меня так, словно я сошел с ума.
     Долго упрашивали  они  меня  не  приближаться  к  ловушке,  но  я
отмалчивался,  а потом мы улеглись спать. В ту ночь одна только Питаки
спала  спокойно;  обе старухи беседовали до рассвета,  вспоминая давно
прошедшие дни,  а я не мог заснуть, потому что меня преследовала мысль
о ловушке бизонов,  находившейся неподалеку.  "О,  если бы удалось мне
стать  зазывателем!  -  мечтал  я.  -  Когда  плоскоголовые  и  пикуни
встретятся у Солнечной реки, я заманю для них большое стадо".
     Каждый прошедший день я отмечал чертой на  шомполе  ружья;  когда
меня стало клонить в сон, я сделал новую насечку.
     На восходе солнца мы поели, и я обратился к старухам:
     - Мои "почти матери",  посоветуемся,  что нам делать.  Что делать
мне? Как научусь я зазывать бизонов?
     - Молись,  постись,  думай о своих сновидениях, - быстро ответила
Сюйяки.
     - Присматривайся к бизонам, следи за ними, постарайся представить
себе, будто ты сам бизон, - сказала мне Асанаки.
     - Брат,  следуй  обоим советам,  - сказала сестра,  - а мы втроем
будем караулить. Но сначала ты должен добыть нам мяса.
     - Опасно  оставаться  в  этой долине,  - вмешалась Сюйяки.  - Это
обычная тропа для военных отрядов племен прерий,  идущих в  набеги  на
племена за горами.
     Она говорила правду,  и  я  решил  покинуть  долину.  Но  сначала
хотелось  мне  увидеть  ловушку  призраков - ту,  которую кроу считали
лучшей в стране.
     - Мы  поднимемся  на  скалы  у  края пропасти и проведем там одну
ночь, а на следующий день уйдем из этой долины, - сказал я.
     Мы тронулись  в  путь,  но  обе  старухи  следовали за мной очень
неохотно.
     Задолго до  полудня  мы подошли к ловушке.  Здесь долина внезапно
суживалась,  и на обоих берегах реки вставали утесы, не столь высокие,
как у реки Два Талисмана,  но еще более отвесные.  Дальше долина снова
расширялась*.  (* Она находится в нескольких милях выше  Форт-Шоу,  из
которого ее можно отчетливо видеть. - Примеч авт.)
     Ловушка находилась на северном берегу,  у подножия утесов;  такой
большой ловушки я никогда не видывал.  Много зим прошло с тех пор, как
в последний раз пользовалось ею наше племя,  но толстые бревна  ограды
еще  не  сгнили.  Я  подумал,  что здесь поместится десять сотен живых
бизонов,  не говоря уже о тех сотнях,  которые упадут мертвые  на  дно
пропасти. Я перелез через ограду и прошелся у подножия скалы. Ступал я
не по земле и камням,  а по настилу из костей, рогов и копыт. Не знаю,
какой  толщины  был  этот  настил.  Кости  сгнили и трещали у меня под
ногами, но рога и копыта были еще твердые и только слегка потемнели...
     Женщины, стоя  у  ограды,  смотрели  на меня.  Я вернулся к ним и
сказал,  что хочу подняться на вершину,  а они пусть идут  в  рощу  на
берегу реки и там ждут меня. Много лет назад охотники проложили тропу,
ведущую со дна пропасти вверх,  на скалу,  которая  с  другой  стороны
спускалась отлого и дальше сливалась с равниной.  Я шел по ней и думал
о том,  сколько людей проходило  здесь  в  дни  охоты.  Поднявшись  на
вершину,  я подошел к каменным грядам,  начинавшимся от края пропасти.
Расстояние между ними было значительно больше,  чем  между  грядами  у
ловушки   Два   Талисмана.  Посмотрев  в  сторону  равнины,  я  увидел
прерывающуюся цепь невысоких пригорков и холмов.  Я стал спускаться по
откосу;  мне  хотелось посмотреть,  где кончаются гряды камней.  Шел я
долго; здесь каменные гряды были вдвое длиннее, чем около нашей старой
ловушки, и расстояние между ними все увеличивалось. Там, где кончались
гряды,  я увидел спуск в широкую ложбину;  кое-где росли кусты, на дне
ложбины  блестела  вода.  О да,  это была огромная ловушка!  Все племя
должно было принимать участие в охоте, все занимали места за каменными
грядами,  и никто не сидел сложа руки в вигваме,  когда зазыватель вел
бизонов к пропасти.
     Дальше за  ложбиной  паслись стада.  По следам на траве я увидел,
что сегодня утром здесь прошло стадо.  Прямо здесь  я  помолился  всем
богам раскрыть мне секрет зазывателя, чтобы я мог заманить бизонов для
моего народа.
     Было уже  после полудня,  когда я снова подошел к центру ловушки.
Проходя вдоль каменной гряды,  я заметил,  что груды камней невелики и
расположены  на  большом расстоянии одна от другой.  У меня развязался
шнурок мокасина, я присел на землю, чтобы завязать его, и вдруг увидел
у  самых своих ног один из тех редких священных камешков,  которые так
высоко ценит мой народ. "Как попал сюда этот камешек? - удивлялся я. -
Кто мог его потерять?"
     Я поднял его и спрятал в мешок,  где хранил кремневые наконечники
стрел.  Эниским - могущественный талисман. Много лет назад наши предки
умирали с голоду,  потому что бизоны покинули старые  пастбища.  Тогда
одна  девушка  нашла такой камешек,  благодаря ему бизоны вернулись из
далеких стран,  и весь народ был спасен.  Я чувствовал,  что  посылкой
этого волшебного камня боги дают мне знак - они со мной.
     Я бежал по склону,  и весело было у меня на душе.  Вдруг раздался
шум  и  топот.  Едва  я успел броситься ничком на землю и спрятаться в
высокой траве,  как передо мной появилось стадо  антилоп  и  помчалось
прямо  в  мою  сторону.  Я  должен был сесть и замахать руками,  иначе
животные налетели бы на меня и растоптали своими острыми копытами. Они
пробежали так близко от меня,  что я мог коснуться их ружьем, и вскоре
скрылись из виду.  Я был уверен,  что не мои женщины их  спугнули.  На
четвереньках подполз я к краю пропасти и посмотрел вниз,  в долину.  У
меня прервалось дыхание: отряд из восьми всадников гнал десять лошадей
в ту самую рощу, где должны были ждать меня женщины.

                              Глава VII

     "Быть может,  женщины заметили их издали и успели спрятаться",  -
успокаивал я себя.  Я полагался на чуткий слух и зоркие глаза  Сюйяки;
она  всегда  была настороже.  Но как тревожно было у меня на душе!  О,
если бы мог я сквозь зеленую листву деревьев видеть то, что происходит
сейчас там,  в роще! Я находился слишком далеко, и, если женщины звали
меня на помощь, я не мог их услышать. Что, если военный отряд захватил
их в плен?  Я весь задрожал,  представив себе,  как мою сестру ведут в
неприятельский лагерь. Во что бы то ни стало я должен был пробраться в
рощу  и  попытаться  спасти  моих  близких.  Но мог ли я один победить
восьмерых?
     Отползая от края пропасти, я молил богов указать, что мне делать.
Я встал и побежал вниз по тропе.  Спустившись с горы,  на четвереньках
пополз  к  реке,  прячась  в  кустах  и  высокой траве.  У края воды я
оглянулся и увидел, что один из воинов поднимается по той самой тропе,
по которой я только что спустился.  С вершины утеса он хотел осмотреть
окрестности.  Это означало, что отряд намерен сделать привал в роще. А
что,  если  воин  заметил  следы  моих ног на тропе?  Я вспомнил,  что
кое-где она была занесена песком.  Быть  может,  я  по  неосторожности
ступил на песок.
     Я не спускал глаз с воина и с минуты  на  минуту  ждал,  что  он,
увидев свежие следы мокасин, побежит назад, в рощу, чтобы предупредить
товарищей.  Но он ни разу не остановился и, поднявшись на вершину, сел
у края пропасти.
     Я вошел по  колено  в  воду;  кусты,  которые  росли  на  берегу,
скрывали  меня  от глаз врага.  Осторожно ступая,  я добрался до рощи,
выполз на берег и скрылся за деревьями.  Извиваясь, как змея, я полз в
кустах и вдруг остановился: впереди, между двух ив, мелькнула какая-то
коричневая тень.  Я подполз ближе,  поднял  голову  и  увидел  большое
солнце из красных,  желтых,  белых и черных игл дикобраза. Я знал, что
это солнце вышито на коричневом кожаном одеяле Асанаки. Старуха сидела
ко  мне  спиной,  закутанная  в  одеяло.  Что,  если  она  обернется и
вскрикнет при виде меня?  Я отполз в сторону,  встал и переломил сухую
ветку.  Услышав треск,  она оглянулась,  увидела меня и не испугалась.
Сделав мне знак,  чтобы я молчал, она отвернулась и что-то сказала так
тихо,  что  я  не расслышал.  Слева от нее раздался шорох,  и я увидел
сестру и Сюйяки,  сидевших в кустах.  О,  как  я  обрадовался!  Словно
тяжелая ноша скатилась с моих плеч.
     Я подполз к Сюйяки и прошептал:
     - Где они?
     - Неподалеку от реки,  в роще тополей,  - ответила она. - Мы были
там,  когда  послышался топот.  Мы убежали и спрятались среди ив.  Нам
было видно,  как они сошли с лошадей и некоторых стреножили.  Пока они
собирали  хворост для костра,  мы потихоньку уползли сюда,  к реке.  Я
видела - у них есть мясо; они будут стряпать и есть.
     - Кто они? - спросил я.
     - Не знаю. Я так испугалась, что не успела их разглядеть.
     - Брат,  быть может, это люди нашего племени, - вмешалась Питаки.
- Помнишь,  за два дня до того,  как  мы  подошли  к  Миссури,  отряд,
возглавляемый Желтой Рыбой, выехал на разведку.
     - Мы должны знать,  враги они нам или друзья,  - сказал я. - Если
враги,  нам угрожает опасность,  потому что,  бродя по роще, они могут
найти наши следы.  Вы втроем оставайтесь здесь,  а я подползу к ним  и
разузнаю, кто они.
     Женщины мне не возражали;  они были очень храбры - моя  сестра  и
обе  старухи.  Медленно  стал  я  пробираться  вперед.  Я  полз  очень
осторожно,  не задевая ни сучка,  ни тростинки. Узкая полоса, поросшая
ивами  и кустами,  отделяла большую тополевую рощу от реки.  Я пересек
эту полосу и понял,  что дальше ползти опасно,  так как здесь кончался
кустарник.  Приподнявшись на локте,  я раздвинул кусты и увидел отряд.
Семь человек сидели вокруг костра и ели. У одного из них, сидевшего ко
мне  спиной,  торчало  в волосах одно-единственное орлиное перо,  и по
этому перу я узнал, что они - наши враги, кроу или ассинибойны.
     Долго размышлял  я,  как  следует мне поступить,  и наконец решил
остаться там,  где я был.  Если кто-нибудь из  них  направится  в  мою
сторону,  я вскочу,  выстрелю,  побегу к реке,  переправлюсь на другой
берег и таким образом уведу их от того места, где прятались женщины.
     Они расположились  на лужайке,  и я отчетливо мог разглядеть всех
сидевших у костра.  Их  было  семеро;  восьмой  остался  караулить  на
вершине скалы.  Справа от меня жадно щипали траву лошади,  которых они
отняли у одного из племен,  живущих по ту сторону гор. Из восемнадцати
лошадей   четыре  были  стреножены;  все  они,  за  исключением  одной
маленькой гнедой  лошадки,  производили  впечатление  здоровых,  сытых
животных.  Две или три волочили по траве веревку. Пощипывая траву, они
медленно  приближались  к  зарослям,   где   скрывались   женщины.   Я
встревожился.   Когда   враги   пойдут   за  лошадьми,  наше  убежище,
несомненно,  будет открыто.  Я твердо решил пристрелить  первого,  кто
направится в мою сторону.
     Утолив голод, люди ближе придвинулись к костру и закурили трубку,
переходившую от одного к другому.  Потом все улеглись спать.  Я понял,
что  они  очень  устали  и,  вероятно,  будут  спать  до  вечера,   не
потрудившись сменить караульного на скале.
     Долго смотрел  я  на  них.  Закутанные  в  одеяла,   они   лежали
неподвижно,  словно  мертвые  Мне  пришло в голову,  что женщины будут
обеспокоены моим долгим отсутствием и,  чего  доброго,  отправятся  на
разведку, чтобы узнать, не попал ли я в беду. Тихонько пополз я назад.
Лошади паслись очень близко от нас,  и я не знал,  что делать.  Если я
уговорю  женщин  спрятаться  где-нибудь в другом месте,  караульный их
увидит,  как только они выйдут из рощи.  Тогда мелькнула у  меня  одна
мысль, и как раз в эту минуту ко мне подползла сестра и шепнула:
     - Не угнать ли лошадей? Тогда они не найдут нас здесь.
     Об этом думал и я.
     - Слушайте внимательно, - обратился я к женщинам. - Враги откроют
ваше  убежище,  как  только  начнут  загонять лошадей.  Я нашел способ
спасти вас:  я сам соберу лошадей и  угоню  их  далеко  отсюда.  Враги
проснутся,  бросятся за мной в погоню, и вы будете в безопасности. Как
только они уйдут, переправьтесь на другой берег и поднимитесь на склон
Столовой  горы.  Там  вы  спрячетесь среди каменных глыб и будете меня
ждать.  Ждите терпеливо.  Быть может,  я вернусь через два-три дня,  а
оленины вам хватит на несколько дней.
     - Но если ты не придешь...  Нет, нет, об этом я говорить не буду;
я знаю, что ты вернешься к нам, - сказала Сюйяки.
     - Не бойся!  Конечно, я вернусь, - ответил я. - А теперь мне пора
идти.  Угнать  лошадей  будет нетрудно:  видишь,  некоторые волочат за
собой веревку.
     Я встал,  повесил  ружье за плечи,  вытащил нож и,  подкравшись к
одной из стреноженных лошадей,  перерезал ремни.  Подняв голову,  я, к
великой  моей  досаде,  увидел,  что моя сестра перерезает путы второй
лошади.  Знаком приказал я ей вернуться к старухам и  видел,  как  она
поползла назад.  Освободив двух других лошадей,  я схватил конец одной
из веревок,  волочившихся по траве, и, перехватывая руками, потихоньку
подошел  к  лошади.  Она  не испугалась меня,  и мне никакого труда не
стоило взнуздать ее веревкой. Через минуту я уже сидел верхом.
     Все время  посматривал я в ту сторону,  где спали враги.  Потом я
начал собирать лошадей,  чтобы вывести их из  рощи,  как  вдруг  снова
увидел  сестру.  Верхом  на  лошади  она загоняла отбившихся в сторону
животных. Я подъехал к ней.
     - Сойди с лошади! Не мешкай! И ступай к Сюйяки.
     Но в ответ она только покачала головой.
     - Слушайся меня! Сойди с лошади и беги назад! - приказал я.
     Но она упрямо качала головой.
     - Тогда я сам тебя сниму, - сказал я, подъезжая к ней вплотную.
     - Если ты это сделаешь,  - прошептала сестра, - я закричу. Оставь
меня. Тебе нужна будет моя помощь.
     Не знаю,  как бы я поступил,  но как раз в  эту  минуту  один  из
спящих  проснулся  и что-то крикнул своим товарищам.  Нас заметили.  Я
видел, как человек побежал к нам, доставая стрелу из колчана.
     - Видишь!  Один ты не справишься. Я помогу тебе угнать лошадей! -
крикнула Питаки.
     И мне  ничего  не оставалось делать,  как согласиться с ней.  Она
была права: я действительно нуждался в ее помощи.
     Лошади жадно  щипали  траву  и  не  хотели трогаться с места.  Мы
бросались от одной к другой,  хлестали их веревками,  кричали, а отряд
врагов  был  на  расстоянии  ста шагов.  Одна большая серая лошадь все
время останавливалась.  Я боялся оставить ее здесь,  потому что верхом
неприятель мог нас догнать.  Я схватил ружье и пристрелил ее.  Выстрел
испугал остальных;  они перешли в галоп как раз в ту минуту,  когда  в
воздухе  зажужжали  стрелы.  Стрела  вонзилась в бок одной из лошадей.
Раненое животное заржало от боли и рванулось вперед, испуганные лошади
помчались быстрее. Мы выехали из рощи на берег реки.
     - Сестра,  мы спасены - наши старухи и мы с тобой! - крикнул я. -
Но не будь тебя, мне бы никогда не удалось загнать лошадей.
     - Ха!  Я говорила,  что тебе пригодится моя помощь,  а ты мне  не
верил, - засмеялась Питаки.
     О, как я ею гордился!  Хоть и была она  девушкой,  но  ни  одному
воину не уступала в храбрости.
     Мы оглянулись.  Враги  уже  выбежали   из   леса   и   продолжали
преследовать  нас,  хотя ясно было,  что погоня ни к чему не приведет.
Караульный, делая огромные прыжки, бежал по тропе.
     - Спешить  некуда,  -  сказал я Питаки,  - но очень медленно тоже
нельзя ехать.  Как бы они не догадались,  что мы стараемся  увести  их
подальше от рощи.
     Я надеялся,  что отряд врагов не вернется в рощу,  и надежда меня
не  обманула.  Когда  караульный  догнал  воинов,  они  после краткого
совещания пошли по нашим следам.  Ясно было, что они думают проследить
нас до самого лагеря, откуда мы, по их мнению, вышли.
     - Сестра, они вступили на тропу, конца которой никогда не увидят,
- сказал я.
     Я знал,  как следует  нам  поступить;  от  реки  мы  должны  были
свернуть  в  сторону и ехать по безводной равнине.  Я объяснил сестре,
куда мы поедем,  и сказал,  что и мы,  и наши лошади будем страдать от
жажды. На это она ответила:
     - Если тебя не страшит жажда, значит, и мне не страшно.
     Мы ехали  по  берегу,  а на некотором расстоянии от нас следовали
враги. Потом мы заставили лошадей войти в воду, и я сказал Питаки:
     - Пей побольше. До следующей ночи мы не увидим воды.
     Пили мы долго,  и наконец я  почувствовал,  что  больше  не  могу
сделать  ни  одного глотка.  Тогда я заставил Питаки взять мое кожаное
одеяло вместо седла;  мы поднялись по склону равнины и погнали лошадей
на  восток.  Враги,  видя,  что  мы направляемся к прериям,  тотчас же
повернули и пошли за нами.  Они не пили у реки, видимо не желая терять
время.  "Тем лучше!  - подумал я. - Жажда начнет их мучить раньше, чем
нас".
     Солнце склонилось   к   западу,  когда  мы  выехали  на  равнину.
Спустилась ночь, и мы потеряли из виду отряд, но я знал, что при свете
луны они найдут наши следы,  и радовался этому: мне хотелось увести их
подальше от реки.
     Всю ночь  мы  ехали  по  высокой  равнине  между реками Миссури и
Титон,  не позволяя нашим лошадям замедлять бег.  Ночью раненая лошадь
стала сильно хромать,  и мне пришлось ее пристрелить.  Когда рассвело,
мы расположились на отдых.  Лошади щипали траву,  Питаки  спала,  а  я
караулил.  Нигде не видно было ни бизонов,  ни антилоп;  они держались
ближе к воде и до первого снегопада не покидали  речных  долин.  Зимой
они переселялись на равнины, потому что снег заменял им воду.
     Солнце стояло еще очень низко,  когда я разбудил Питаки и  сказал
ей,  что  мы  должны  ехать дальше.  Ей очень хотелось спать,  и жажда
начинала ее мучить,  но ни одной жалобы  я  от  нее  не  услышал.  Она
поймала свою лошадь, взнуздала и быстро вскочила на нее.
     - Питаки, - сказал я, - после полудня здесь пройдет отряд врагов.
Они будут измучены,  будут изнывать от жажды.  Воины увидят, что тропа
ведет дальше,  в глубь этой безводной страны.  Им придется свернуть  с
тропы,  чтобы  утолить  жажду,  а  ближайшая  отсюда  река  -  Титон -
находится на расстоянии одного дня ходьбы. Вернутся ли они сюда, когда
утолят  жажду?  Не  думаю.  А если вернутся - их ждут новые страдания.
Едем дальше.
     Долго ехали  мы  по  направлению  к  реке  Миссури,  потом  круто
свернули к низовьям Солнечной реки.  Мы объезжали все  холмы  и  зорко
всматривались  по  сторонам.  Солнце  поднималось  все выше и выше,  а
усталые  лошади  все  сильнее  страдали  от  жажды.  После  полудня  я
почувствовал,  что  у  меня  распух язык.  Мы с трудом могли говорить.
Конечно,  Питаки страдала сильнее,  чем я,  но она не жаловалась,  и я
дивился ее мужеству и выносливости.
     К вечеру мы подъехали к реке,  и лошади,  почуяв воду,  помчались
галопом. Мы растянулись на песчаном берегу и, пригоршнями черпая воду,
долго пили. Утолив жажду, мы умылись, намочили волосы и засмеялись.
     - Я  не  чувствую  больше усталости,  - сказала Питаки,  - но мне
очень хочется есть.
     - Придется подождать до утра,  - отозвался я.  - Сейчас темно,  и
нельзя охотиться.
     По правде сказать,  я не хотел стрелять из ружья, так как выстрел
мог привлечь внимание какого-нибудь неприятельского отряда.
     Лошади, напившись,  вышли  из воды и стали щипать траву,  а когда
взошла луна,  мы переправили табун на другой берег и, привязав четырех
лошадей к колышкам,  расположились на ночлег. Долго я думал, но не мог
решить,  что мне делать с лошадьми. Если я их оставлю, придется водить
их на водопой,  кормить, а на ночь привязывать или стреноживать; возни
с ними будет много,  а я хочу стать зазывателем бизонов  и  не  должен
терять  время зря.  Да и не безопасно скитаться с табуном по равнинам;
табун не хуже,  чем дым сигнального костра,  может  привлечь  внимание
неприятеля.
     В сущности мне самому лошади были не нужны,  хотя, если прибавить
к моему табуну эти шестнадцать голов, я бы стал одним из самых богатых
воинов в нашем племени.  Но я хотел подарить этих лошадей сестре.  Она
была  достойна  награды.  Не  будь со мной Питаки,  я бы не мог угнать
табун и бежать от вражеского отряда.  После долгих размышлений я решил
отвести  лошадей  к Столовой горе и поступить так,  как посоветует мне
Сюйяки. Приняв это решение, я заснул.
     Я обладаю  способностью  просыпаться  в заранее определенный час.
Открыв глаза, я посмотрел на небо и, отыскав Семерых, увидел, что ночь
на исходе. Как раз в этот час я и хотел проснуться. Я разбудил Питаки,
спавшую под кустом,  мы вскочили на лошадей и поскакали  по  холмистой
равнине  в сторону Столовой горы.  Я хотел до рассвета покинуть долину
реки,  где пролегала тропа,  ведущая  через  Спинной  Хребет  Мира,  -
излюбленная тропа всех военных отрядов.
     Лошади, сытые и отдохнувшие,  бежали  рысью;  луна  освещала  нам
путь.  Мы  были  веселы  и  голодны.  Нам  попадались  стада бизонов и
антилоп,  олени и лоси выбегали из леса,  и вид всей этой  дичи  остро
напоминал  нам  о голоде.  Один раз Питаки попросила меня выстрелить в
стадо бизонов,  но, когда я сказал ей, что не хочу привлекать внимание
неприятелей, она умолкла.
     Когда взошло солнце и,  словно в огне,  запылали  горные  вершины
вдали,  мы  убедились,  что  находимся среди крупных холмов,  глубоких
ущелий и длинных каменных гряд.  За эти  несколько  часов  мы  покрыли
большую часть расстояния от реки до Столовой горы.
     Я ехал впереди,  а Питаки гнала за мной лошадей.  На  дне  ущелья
увидел я двухгодовалого бизона,  который щипал траву. Я сошел с лошади
и убил его,  а пока я сдирал с него шкуру,  Питаки,  достав кремень  и
трут,  разложила  костер  в маленькой осиновой роще.  Мы зажарили язык
бизона и,  разрезав его на две равные части,  съели все, до последнего
кусочка.
     - Я бы хотела,  чтобы наша "почти мать" и Асанаки пировали вместе
с нами, - сказала Питаки.
     - Скоро они будут угощаться ребрами и печенью,  - отозвался я.  -
Лучшие куски туши мы навьючим на одну из лошадей.
     Сестра чуть слышно прошептала:
     - Быть  может,  мы  не  найдем  их на склоне Столовой горы.  Быть
может, мы никогда их не увидим.
     Я разделял ее опасения, но вслух сказал:
     - Будь спокойна, скоро ты их увидишь.
     Мы поймали  одну  из  лошадей  и  стали  навьючивать на нее мясо.
Сначала мы расстелили шкуру бизона шерстью вниз,  покрыв ею  лошадь  с
головы до хвоста. Потом мы связали вместе боковые ребра, горб бизона и
самые жирные куски мяса,  положили их на спину лошади  и  завернули  в
шкуру.  Этот  тюк мы крепко-накрепко привязали к лошади двумя длинными
веревками.
     После этого мы отправились в путь. Снова я ехал впереди, а Питаки
гнала за мной наш маленький табун.  Дорога  становилась  все  труднее,
холмы все круче.  Часто нашу тропу пересекали глубокие ущелья.  Нам не
терпелось увидеть нашу "почти мать",  и мы понукали лошадей,  медленно
взбиравшихся на крутые склоны.
     Было уже после полудня,  когда мы  подъехали  к  склону  Столовой
горы. Склон был усеян голышами и каменными глыбами, а выше переходил в
почти отвесную каменную стену. Здесь мы остановили измученных лошадей,
и  я,  взяв  свое кожаное одеяло,  стал размахивать им,  давая сигнал:
"Идите к нам!" Тотчас из-за  груды  камней  выскочили  две  женщины  и
побежали  вниз  по  склону.  Мы погнали лошадей им навстречу.  Старухи
плакали;  плакала Питаки,  да и я сам,  радуясь,  что вижу их целыми и
невредимыми,  с трудом удерживался от слез.  Они сняли нас с лошадей и
долго целовали и  обнимали,  шепча  благодарственные  молитвы  Солнцу,
сохранившему нам жизнь...
     - Садитесь,  дети,  здесь,  на траве,  - сказала нам Сюйяки,  - и
расскажите обо всем, что с вами было.
     - Нет,  не сейчас,  - возразил я.  - Там,  у  подножия  горы,  мы
оставили  лошадь,  на  которой  привезли  вам  жирное мясо бизона.  Мы
зажарим его и поедим, а потом будем держать совет.
     - Настоящая  пища!  Он  нам привез настоящей пищи!  - воскликнула
Асанаки. - Да, да, устроим пир!
     Мы спустились   к   подножию  горы,  где  остался  наш  табун,  и
расположились на отдых на  берегу  маленькой  речонки,  протекавшей  к
северу   от   Столовой   горы.  Пока  женщины  возились  у  костра,  я
рассказывал,  как мы завлекли неприятеля в  безводную  страну.  Сюйяки
начала  было  бранить  мою сестру за то,  что та ослушалась и ускакала
вместе со мной, но я прервал ее.
     - Вы должны радоваться,  что Питаки поступила по-своему, - сказал
я. - Не будь ее со мной, мы бы все четверо погибли.
     - Если  бы  вы  видели,  как мы бежали во всю прыть,  когда отряд
врагов  покинул  долину!  -  начала  свой   рассказ   Сюйяки.   -   Мы
переправились вброд через реку,  а страх удесятерил наши силы. Шли мы,
не останавливаясь,  до вечера,  а когда  стемнело,  улеглись  спать  в
ущелье.  Нам  было страшно,  всю ночь мы думали о вас обоих и не могли
сомкнуть глаз.  Сюда мы добрались  только  к  вечеру  следующего  дня.
Сначала  мы думали,  что здесь никакая опасность нам не угрожает,  но,
когда зашло солнце,  увидели на склоне горы старую медведицу-гризли  с
двумя  медвежатами;  она  бродила  неподалеку  от  того места,  где мы
спрятались,  и,  перевертывая лапами камни, искала муравьев. Подняться
выше  мы  не  могли,  так  как за нами вставала неприступная скалистая
стена.  Бежать мы тоже не решались,  опасаясь,  что медведица за  нами
погонится.  Спустилась  ночь,  а  медведица  все  не  уходила.  Как мы
боялись,  что она поднимется выше и найдет нас.  Конечно,  мы не могли
заснуть  и всю ночь дрожали от страха и молились.  Когда рассвело,  мы
убедились,  что медведица ушла. Спустившись к ручью, мы утолили жажду,
потом  вернулись  к  подножию скалистой стены и днем спали по очереди.
Пока одна спала,  другая караулила.  О,  как  мы  обрадовались,  когда
увидели вас!  Дети,  Солнце и боги заботятся о нас!  Великие опасности
встают на нашем пути, и всегда удается нам их избежать.
     Услышав это,  я  вспомнил  о  своей  находке,  достал  из кармана
"камень бизона" и показал его Сюйяки.  Я рассказал ей, как нашел его у
своих ног,  когда завязывал мокасин,  и как стадо антилоп предупредило
меня о близости врага.  Обе женщины заявили,  что  эниским  -  великий
талисман,  и  Сюйяки  тотчас  же  привязала  его  к  моему ожерелью из
медвежьих когтей.
     - Всегда  носи его на груди;  он должен принести тебе счастье,  -
сказала она.
     Настал вечер.  Я  вбил в землю колышки и на ночь привязал четырех
лошадей,  а затем вчетвером мы построили вигвам из кольев и  хвороста,
чтобы заслонить пламя нашего костра. Когда все было готово, мы развели
костер в вигваме и стали совещаться, как быть с лошадьми. Я подарил их
всех  сестре,  а  она  отдала  двух  Сюйяки  и  двух  Асанаки.  Сюйяки
отказалась принять подарок,  заявив,  что, если бы ей захотелось ехать
на  лошади,  мы  всегда  позаботимся  о том,  чтобы она не шла пешком.
Опасно было нам оставлять этих лошадей,  но,  раз они у нас  были,  не
хотелось их терять.  Мы решили стреножить и привязать их здесь, в этой
узкой маленькой ложбине,  а заботу о них взяли на себя  женщины.  Днем
женщины  должны  были  сидеть  на склоне Столовой горы и караулить,  а
ночью спать в шалаше.  Здесь,  среди холмов и ущелий, вряд ли угрожала
им опасность быть замеченными каким-нибудь неприятельским отрядом.
     Потом речь зашла обо мне.  Мы говорили до поздней ночи,  но  наша
беседа ни к чему не привела;  я не знал, какой путь мне избрать, чтобы
найти способ зазывать бизонов.  Когда все заснули,  я  долго  об  этом
думал.  Все  время  вспоминалась  мне древняя ловушка кроу.  Наконец я
заснул.  Проснувшись утром,  я стал припоминать,  что мне снилось,  но
запомнилось   только,  как  я  блуждал  по  склону  Столовой  горы,  а
гигантская каменная стена,  казалось,  призывала меня,  и голос звучал
глухо и заунывно,  как вой ветра: "Пук-си-пут! Пук-си-пут! Ман-и-ка-и,
пук-си-пут!" ("Приди! Приди! Юноша, приди!")
     Этот сон я рассказал женщинам, и Сюйяки воскликнула:
     - Ступай на зов!  Поднимись на вершину горы и  начни  пост.  Быть
может, ты увидишь вещий сон. А мы будем ждать тебя здесь.
     - Да,  да,  брат!  - вмешалась Питаки. - А ружье ты оставь мне! Я
никогда  из  него  не  стреляла,  но  знаю,  что  не промахнусь.  Если
кто-нибудь приблизится к нам,  я прицелюсь и пальцем нажму вот это,  и
враг упадет мертвым.
     Мы все засмеялись.
     - Ружье останется у тебя, - сказал я ей.
     Наскоро поев, я стал готовиться к подъему на Столовую гору.

                              Глава VIII

     Чтобы взобраться на вершину Столовой горы, нужно было обойти ее и
приблизиться  к  ней  с  противоположной  стороны - с запада,  а затем
подниматься по крутому каменистому склону.  Подъем показался мне очень
трудным.  Было уже после полудня,  когда я, задыхаясь, вскарабкался на
плоскую вершину.
     Подойдя к самому краю пропасти, я посмотрел вниз. Находился я так
высоко, что наши лошади в ложбине показались мне совсем маленькими, не
больше собак.  Мне хотелось найти обеих старух и сестру, но их не было
видно, я знал, что они притаились среди каменных глыб.
     Тогда я  окинул  взглядом  окрестности.  О,  какая величественная
картина представилась моим глазам!  На  северо-востоке  маячили  холмы
Душистая Трава, на востоке вставали горы Медвежья Лапа, на юго-востоке
тянулись покрытые лесом темные холмы  Горный  Лес.  Словно  гигантские
черные змеи,  извивались среди холмов реки Миссури,  Титон и Морайас и
их притоки;  ближе, как казалось мне, у самого подножия Столовой горы,
зеленела широкая долина Солнечной реки,  катившей свои воды к Миссури.
На равнинах я разглядел большие черные пятна;  я знал,  что это  стада
бизонов...
     Долго сидел я у края пропасти и смотрел на страну  моего  народа.
Потом  я  сложил на вершине горы две невысоких стены из камней;  между
стен я сделал себе постель из  травы,  покрывавшей  вершину.  Наружную
стену,  обращенную  к  пропасти,  я  возвел для того,  чтобы во сне не
скатиться вниз,  а вторая стена должна была защищать меня  от  резкого
западного ветра.
     Пост начался.  Я улегся на ложе из травы и стал  молиться  своему
"тайному  помощнику",  всем  нашим  богам  и великой горе,  на вершине
которой я лежал.  Я просил их послать мне  вещий  сон,  открыть  тайну
зазывателя.  И так я лежал там, молился и тревожился за женщин. Солнце
склонялось к западу,  возвращаясь домой на отдых. Вдруг за моей спиной
послышался  шорох.  Я повернулся на другой бок и посмотрел в расщелину
между камнями в западной  стене.  Мне  стало  страшно.  Неужели  враги
выследили меня?  Нет! Это был горный баран, старый-старый, с огромными
рогами.  Он щипал  траву,  изредка  останавливаясь  и  посматривая  по
сторонам.   По  западному  склону  загрохотали  камни,  и  на  вершине
показались четыре овцы с ягнятами.  Поднялись они по той же тропе,  по
какой поднимался и я.
     Я следил за прыжками ягнят, потом, бросив взгляд на юг, разглядел
какую-то  темную тень,  притаившуюся за каменной глыбой.  Я не спускал
глаз с этого места,  и вскоре над камнем показалась  темная  уродливая
голова и шея с беловато-желтыми полосами - это была росомаха. Не успел
я хорошенько  ее  разглядеть,  как  ягнята,  резвившиеся  на  лужайке,
подбежали к каменной глыбе,  и росомаха прыгнула на одного из них.  Он
заблеял, потом я услышал, как затрещали шейные позвонки.
     Ягнята бросились  врассыпную,  а  их  матери  направились  было к
глыбе,  но росомаха на них зарычала.  Этот маленький зверь  рычал  так
грозно, что даже мне стало жутко. Неудивительно, что овцы обратились в
бегство,  и на вершине осталась только мать растерзанного ягненка. Она
беспомощно топталась на одном месте, глядя, как росомаха пожирает свою
добычу.
     Росомаха продолжала  рычать и раздирать когтями ягненка,  хотя он
давно уже был мертв.  Это было такое отвратительное зрелище,  что я не
выдержал,  взял лук и стрелы и направился к ней.  Она зарычала даже на
меня и,  казалось,  не прочь была вступить в бой.  О,  как сверкали ее
злые глаза!
     - Вот тебе! Получай! - сказал я.
     И стрела  вонзилась  ей  в  грудь.  Она  попробовала  вытащить ее
зубами,  потом вздрогнула и упала мертвой.  Я осмотрелся по  сторонам.
Овца  уже  ушла.  Тогда  я  поднял  растерзанного  ягненка и швырнул в
пропасть.  Я долго прислушивался;  наконец он долетел до склона,  и  я
услышал глухой удар.
     Росомаха - священное животное.  Поэтому я наточил нож,  содрал  с
нее шкуру,  а мясо и кости бросил в пропасть. Вернувшись к своему ложу
из травы,  я снова лег.  Я был недоволен  собой;  я  знал,  что  нужно
сосредоточиваться  на мысли о богах и священных вещах,  но сначала мне
не давала покоя мысль о женщинах,  остававшихся внизу,  а  потом  меня
отвлекли бараны и росомаха.
     Когда солнце стало заходить за горы,  я встал и,  подойдя к  краю
пропасти, увидел, как женщины повели лошадей на водопой. Стемнело, и я
вернулся  к  своей  постели.  Меня  мучила  жажда,  и  на  душе   было
неспокойно.  Долго  не  мог  я  заснуть.  Лежа на спине,  я смотрел на
Семерых.  Наконец веки мои сомкнулись, но, проснувшись, я заметил, что
Семеро  сверкают почти на том же самом месте,  где сверкали перед тем,
как я заснул.
     Однако я  видел сон;  во сне я беседовал со Столовой горой - с ее
тенью.  Помню,  голос я слышал отчетливо, но ничего не мог разглядеть,
словно был окутан густым туманом. Я сказал ей:
     - Ты звала меня, и я пришел. Пожалей меня, открой мне тайну!
     - Ты ошибаешься,  я тебя не звала,  - ответила мне гора. - Но раз
уж ты пришел, я постараюсь тебе помочь. Что нужно тебе от меня?
     - Научи меня зазывать бизонов, заманивать их в пропасть.
     - Ха!  Я  не  знаю,  как  это  делается.  Много  лет  назад  люди
заманивали бизонов в пропасть там,  в низовьях Солнечной реки, но я не
обращала на  них  внимания.  Мне  нет  дела  до  ползающих,  бегающих,
летающих тварей. Все они недолговечны, а мы, горы, никогда не умираем.
У нас своя жизнь; зачем нам следить за жизнью людей?
     - А  я-то  думал,  что  ты  звала  меня  и  хочешь мне помочь!  -
воскликнул я.
     - Я  могу  дать  тебе  совет.  Если  ты хочешь стать зазывателем,
ступай  туда,  где  люди  некогда  зазывали  бизонов.  Наблюдай   этих
животных,  изучай  их,  постись  и  молись;  быть может,  ты добьешься
успеха.
     Замер ее  голос,  и  я  проснулся.  Как  это ни странно,  но гора
сказала мне то,  о чем я сам упорно думал перед  тем,  как  заснул.  Я
встал,  взял  лук,  колчан  и шкуру росомахи и стал спускаться с горы.
Луна освещала мне путь.  Спустившись к речонке, я напился, прошел мимо
дремавших лошадей и,  войдя в рощу,  неслышно приблизился к маленькому
шалашу.  Стоя у входа,  я долго прислушивался к мерному дыханию спящих
женщин. Потом я улегся прямо на землю и крепко заснул.
     Разбудил меня громкий вопль.  Выйдя  из  шалаша,  Питаки  увидела
лежащего на земле человека и испуганно вскрикнула,  потом, узнав меня,
расхохоталась и позвала старух. Те встревожились, не понимая, почему я
так  скоро вернулся.  Не рыскает ли в окрестностях военный отряд?  Они
были очень огорчены,  когда узнали,  что  я  так  и  не  открыл  тайны
зазывателя.
     - Зато я получил добрый совет,  - сказал я.  - Я буду следить  за
бизонами,  вернусь  к  старой  ловушке  кроу и буду жить там,  пока не
научусь зазывать стада.
     - Но сначала ты должен поесть и отдохнуть, - ответила мне Сюйяки.
     Я отдыхал целый день, а вечером мы держали совет. Сюйяки заявила,
что  не  отпустит  меня  одного к ловушке.  Речная долина - тропа всех
военных отрядов,  а они втроем - она,  сестра моя и старая  Асанаки  -
будут обо мне беспокоиться.  Да и опасно им оставаться здесь без меня.
Что,  если нападет на них гризли или какой-нибудь неприятельский отряд
случайно найдет их убежище?
     - Если вы пойдете со мной,  лошадей придется оставить  здесь,  и,
быть может, мы больше их не увидим, - сказал я.
     - Брат,  не думай о лошадях! - воскликнула Питаки. - Конечно, мне
бы хотелось их иметь,  но еще больше хочу я быть с тобой,  подле тебя.
Мы освободим их от пут и оставим здесь,  а если мы их не найдем, когда
вернемся сюда... ну что ж, плакать я не буду!
     - Вы пойдете со мной, а лошадей мы постараемся сохранить, - решил
я.
     Под моим руководством женщины сделали для четырех лошадей широкие
кожаные  путы.  На следующее утро я надел их на тех лошадей,  которые,
как казалось мне,  были вожаками маленького табуна.  Я  позаботился  о
том,  чтобы  путы  не  сдирали  кожу  и не впивались в тело.  В ущелье
протекала речонка,  а на берегах ее росла сочная трава,  и я надеялся,
что наши лошади никуда отсюда не уйдут;  если же они захотят вернуться
домой,  на запад, то путь им преградят неприступные скалы. Да, я почти
был  уверен  в том,  что наш табун останется в ущелье,  если только не
наткнется на него какой-нибудь неприятельский отряд.
     Женщины разрезали мясо бизона на длинные полосы и засушили их;  я
знал,  что запасов  сушеного  мяса  хватит  нам  на  много  дней.  Они
разделили  между собой поклажу,  а я взял свое оружие,  порох,  пули и
четыре веревки,  которыми мы привязывали лошадей. Затем мы тронулись в
путь, к реке. После полудня мы подошли к речной долине и остановились,
зорко осматриваясь по сторонам. В дальнем конце долины высилась скала,
у  подножия которой находилась старая ловушка кроу,  а внизу,  у наших
ног,  раскинулась большая тополевая роща.  Здесь Сюйяки предложила нам
построить маленький вигвам из кольев и веток.
     - Мы втроем поселимся в этом вигваме,  а ты  будешь  поститься  и
бродить по окрестностям, - сказала она.
     - "Почти мать",  где же твой здравый смысл? - спросил я. - Почему
хочешь  ты спрятаться как раз на тропе военных отрядов,  проходящих по
этой долине?  Да,  пожалуй,  тропа пролегает в стороне от рощи,  но ты
знаешь  не  хуже,  чем  я,  что здесь воины останавливаются на отдых и
разводят костры.
     - Что же нам делать? - спросила она.
     - Мы  построим  вигвам  в  поросшей  кустами  ложбине,  там,  где
кончаются каменные гряды,  в той ложбине, откуда зазыватель заманивает
стадо,  - ответил я. - Правда, она находится не очень далеко от тропы,
но  воины никогда туда не заглядывают,  и их разведчики смотрят только
на равнины.  А эта ложбина им не видна - не видна  даже  с  утеса  над
ловушкой.
     - Все это так,  - согласилась Сюйяки,  - но кое о чем  ты  забыл:
подумай  о  призраках  кроу,  которые скитаются в тех краях.  Их нужно
бояться не меньше, чем живых врагов. Мы их не видим и не слышим, а они
приходят  ночью,  прикасаются  к человеку и вселяют в него смертельную
болезнь, хотя он даже не чувствует их прикосновения.
     - Да, об этом говорили мне старики, но я им не верю. Больше людей
гибнет  от  молнии,  чем  от  злых  призраков.  Мне  кажется,  никакая
опасность  нам  не  угрожает.  Там,  у каменных гряд,  я нашел "камень
бизона", а ты сама говоришь, что это могущественный талисман.
     - Сюйяки,  он прав, мы будем жить в ложбине, - сказала Асанаки. -
А если и водятся там призраки кроу,  то беда не велика,  потому что  я
хорошо говорю на их языке.  Я помолюсь их богам, и призраки примут нас
за настоящих кроу и не причинят нам зла.
     - Вы  оба  против  меня,  - вздохнула Сюйяки.  - Я не буду с вами
спорить, но мне страшно, очень страшно.
     Спустя немного времени она спросила:
     - А ты, сын мой, где будешь ты поститься?
     Я указал на утес, возвышавшийся как раз против скалы над ловушкой
бизонов.
     - Видишь  этот  тополь,  который  растет  у самого края пропасти?
Помоги мне устроить в ветвях его помост. Там я буду поститься.
     - Но   ведь   тебя   увидит  каждый  проезжающий  мимо  отряд!  -
воскликнула сестра.
     - Да!  Но  воины  подумают,  что  это  погребальный помост,  и не
посмеют к нему приблизиться, - ответил я.
     - Но почему не хочешь ты поститься где-нибудь в стороне от тропы?
- осведомилась Сюйяки.
     - Потому что это священное место. Оттуда мне будет видна ловушка,
а меня все время тянет к этой древней ловушке кроу, - пояснил я.
     Спускались сумерки.  Женщины  вошли  в  рощу,  развели  костер  и
принялись за стряпню,  а я стоял на страже,  пока не надвинулась ночь.
Когда  взошла луна,  мы набрали жердей,  вышли из рощи и направились к
утесу,  круто обрывавшемуся в реку,  которая в этом месте  была  очень
глубока.  Дерево,  невысокое,  но с толстыми ветвями, росло на откосе,
корни  его  глубоко  уходили  в  трещины  в  скале,  промытые   водой.
Поднявшись на вершину утеса,  я увидел,  что спуститься к дереву можно
только на веревке.  Первой спустилась моя сестра, а затем я последовал
за ней.  Старухи остались на вершине и сверху подавали нам на веревках
жерди.
     Я влез  на  дерево  и  стал  устраивать помост между двух крепких
сучьев,  а Питаки снизу протягивала мне жерди.  Я очень боялся, как бы
она  не  поскользнулась  и  не  упала в воду.  Когда помост был готов,
старухи,  перевязав веревкой несколько охапок  травы,  спустили  их  с
вершины,  и  я устроил себе ложе из травы.  Когда все было кончено,  я
приказал женщинам крепко держать веревку и помог сестре влезть наверх;
затем я сам поднялся на утес, и мы вернулись в рощу.
     - Теперь разложите костер  и  зажарьте  побольше  сушеного  мяса,
чтобы вам хватило его на четыре или пять дней,  - сказал я женщинам. -
Потом я отведу вас в ложбину.
     Я знал,  что,  разводя костер, мы можем привлечь внимание врагов,
но другого выхода у нас не было.  Судьба  нам  покровительствовала,  и
никто нас не потревожил.  На рассвете мы переправились через реку и по
крутой тропинке поднялись на  скалу,  у  подножия  которой  находилась
ловушка.
     В предрассветных сумерках мы шли между каменных гряд,  и  женщины
пугливо жались ко мне.
     - О,  как мне страшно!  - прошептала Асанаки.  - Много лет  назад
загонщики  кроу  прятались  за  этими  камнями.  Здесь  гнали  стада к
пропасти.  Конечно, духи их витают около ловушки. Мы - их враги, и они
могут причинить нам зло.
     - Да,  - пробормотала Сюйяки,  - кроу не простят нам того, что мы
завладели этой страной. И тени их постараются нам отомстить.
     - Смотрите!  - воскликнула моя сестра.  -  Уже  светает,  а  днем
призраки теряют свою силу.
     Я видел,  что Питаки боится этого места не меньше,  чем  старухи.
Однако она пыталась побороть страх и ободрить спутниц.
     В ложбине,  где кончались каменные гряды,  паслось большое  стадо
бизонов.  Завидев нас,  животные испугались и обратились в бегство.  В
воздухе стоял острый запах  бизонов.  В  ближних  водоемах  вода  была
мутная  и грязная,  а кустарник примят,  но в дальнем конце ложбины мы
нашли маленькое чистое озерцо,  на берегу  которого  густо  разрослись
кусты.
     - Слушайте,  - обратился я к женщинам, - днем вы должны прятаться
в зарослях.  Конечно,  бизоны будут приходить на водопой,  но вы их не
гоните. Если же они направятся к зарослям, тогда спугните стадо, иначе
оно  вас  растопчет.  Я  знаю,  что  здесь  никакая  опасность  вам не
угрожает.  А вы не беспокойтесь,  даже если я не  вернусь  через  пять
дней.  Я буду поститься и не сойду с помоста, пока не увижу вещего сна
или не смогу больше поститься. Оставайтесь здесь, а я ухожу.
     - Оставь мне твое ружье,  - сказала сестра.  - Если сюда забредет
медведь, я убью его.
     Я отдал ей ружье,  порох и пули и вернулся к реке. Переправившись
на другой берег,  я вышел в рощу,  где мы жарили ночью мясо.  Вдруг  я
споткнулся   о   человеческий  череп,  который  упал  с  полусгнившего
погребального помоста,  видневшегося в ветвях дерева. "Быть может, это
череп  человека,  которого  звали  Видит Черное,  - подумал я.  - Быть
может, эта пустая костяная коробка некогда хранила тайну зазывателя".
     Долго смотрел  я  на череп,  и вдруг мне пришла в голову странная
мысль:  что,  если я возьму его и положу рядом с собой на  помост?  Не
поможет   ли   он   мне  открыть  тайну?  Я  осмотрелся  по  сторонам,
прислушался,  но ничто не нарушало глубокой тишины, и нигде не видел я
ни одного живого существа.  Быстро нагнувшись,  я поднял череп и пошел
дальше.
     Солнце уже  взошло,  когда  я поднялся на вершину утеса.  Здесь я
оставил нашу самую длинную веревку.  Придавив один  ее  конец  тяжелой
каменной  глыбой,  я  спустился  по веревке к дереву и влез на помост.
Затем я улегся на узкое ложе из травы,  прикрылся  кожаным  одеялом  и
справа от себя положил колчан и лук, а слева - череп. Коснувшись рукой
черепа, я прошептал:
     - О,  древняя  голова,  помоги  мне!  Если  известна  тебе  тайна
зазывателя бизонов, открой ее мне...
     До поздней ночи придумывал я способ зазывать бизонов. Я обращался
с молитвой ко всем нашим богам,  к моему тайному помощнику и к черепу,
лежавшему  подле  меня;  я просил их послать мне вещий сон.  Наконец я
заснул.  Проснувшись утром,  я не мог вспомнить, видел ли я что-нибудь
во сне.  Я чувствовал себя здоровым и бодрым,  хотя мне очень хотелось
есть и пить...
     Я встал  и,  подойдя  к  краю  помоста,  окинул  взглядом долину.
Маленькое стадо бизонов паслось у подножия той самой скалы,  с которой
много  лет назад срывались в пропасть другие стада.  Два больших волка
крались за стадом;  иногда они садились на  траву  и,  навострив  уши,
ждали,  не  отобьется  ли  от стада один из детенышей.  При виде мирно
пасущихся  животных  я  успокоился,  -  значит,  не  было   поблизости
неприятельских отрядов.
     Настал вечер.  Есть мне уже не  хотелось,  но  жажда  мучила  все
сильнее и сильнее. Я заснул и увидел вещий сон. Тень моя встретилась с
соколом,  обратилась к нему с просьбой о помощи и получила ответ: "Иди
к  этой  древней  ловушке,  наблюдай  за бизонами,  и ты найдешь,  что
ищешь".
     О, с каким счастливым ощущением я проснулся! Но была еще глубокая
ночь,  и я снова крепко заснул.  Когда я проснулся опять, уже наступил
день.  Я  дрожал  от  холода.  Оказалось,  что во сне я сбросил с себя
кожаное одеяло; оно свешивалось с помоста и, конечно, упало бы в реку,
если бы на самом кончике его не лежала моя левая нога. Я протянул руку
и втащил его. Вдруг до меня донесся громкий крик. И что, вы думаете, я
увидел, когда осторожно подполз к краю помоста и посмотрел вниз?

                               Глава IX

     На другом берегу реки я увидел человека, который указывал пальцем
прямо на мой помост и что-то говорил пятерым воинам,  стоявшим за  его
спиной. Он видел мое одеяло, видел, как я втащил его на помост; должно
быть,  он объяснял своим  спутникам,  что  мертвец  не  может  поднять
свесившееся  одеяло.  "Я  попал  в  западню,  - подумал я.  - Если они
переправятся через реку и взберутся на утес,  мне от них не уйти".  Не
успел я это подумать,  как воины разбились на две группы.  Трое начали
переходить вброд  реку  выше  утеса,  а  остальные  трое  выбрали  для
переправы место ниже утеса, где было не так глубоко.
     Вскоре я потерял их из виду,  но не сомневался  в  том,  что  они
поднимутся  на утес и будут стрелять в меня и сбрасывать сверху камни.
Что мне было делать? Прыгать с такой высоты?
     Потом надежда  вернулась  ко  мне:  я  вспомнил,  что жерди моего
помоста связаны двумя крепкими веревками.  Я повесил на  спину  лук  и
колчан, а череп бросил в реку. "Иди, - сказал я, - но я прошу простить
меня,  мертвая голова,  ты стала мне  добрым  помощником".  Я  услышал
плеск, когда череп коснулся воды.
     О, как я спешил,  отвязывая веревки от жердей и  веток!  Потом  я
связал вместе обе веревки в одну и конец ее привязал к дереву. Обернув
руки одеялом,  чтобы не содрать с них кожу, я стал медленно спускаться
по веревке с утеса.  Веревка кончилась,  а до воды было еще далеко, но
мне ничего не оставалось делать, как прыгнуть. Я оттолкнулся ногами от
утеса,  выпустил  конец  веревки и упал в воду.  Здесь река была очень
глубока,  я опускался все ниже и ниже,  и казалось мне,  что  я  тону.
Обеими  руками  я  рассекал воду и наконец начал всплывать.  О,  какое
облегчение я почувствовал,  когда высунул из  воды  голову  и  глубоко
вздохнул! Я лег на спину и предоставил течению уносить меня. Надо мной
высился утес и дерево - одинокий тополь, с которого я спустился. Я мог
ясно разглядеть помост,  но знал,  что сверху его не видно, так как он
заслонен ветвями.
     Мне хотелось  знать,  как поступят воины,  когда вскарабкаются на
утес и увидят веревку,  спускающуюся к дереву. Ждать пришлось недолго:
с  вершины  утеса  полетели большие камни и с плеском упали в реку.  Я
услышал военный клич племени ассинибойнов.
     Воинов я  не  видел,  и они не могли меня увидеть:  они стояли на
вершине утеса,  а я плыл у самого подножия скал, нависших над рекой, и
почти касался каменной стены.  Долго кричали они и скатывали по откосу
большие камни,  а меня все дальше и дальше уносило течением.  Теперь я
знал,  как  следует мне поступить.  Придерживаясь берега,  я увидел на
желтом песке отпечатки ног тех трех воинов,  которые  вышли  здесь  из
воды.  Ступая  по  их  следам,  я выбрался на сушу,  нырнул в кусты и,
пробиваясь сквозь заросли, дошел до той самой рощи, где три ночи назад
сделали  мы  привал.  До  меня  доносился  грохот  падающих  камней  и
воинственные крики врагов.  Я был  спасен:  воины  не  видели,  как  я
покинул помост...
     Не знаю, долго ли швыряли они камни в дерево, не подозревая того,
что все их усилия тщетны. Я пересек рощу и спустился в овраг, заросший
кустами.  Мое кожаное одеяло пропало.  Тетива намокла. Я положил лук и
стрелы сушиться на солнцепеке.
     Длинным показался мне этот  день.  Плывя  по  реке,  я,  конечно,
утолил жажду,  но вскоре мне опять захотелось пить. От долгого поста я
ослабел,  и у меня кружилась голова.  И мысль о сестре и  других  двух
женщинах не давала мне покоя. Хорошо, если они послушались меня и днем
прятались в зарослях.  Но если они вышли из  кустов,  враги  могли  их
заметить.
     Когда высохла тетива моего лука,  у меня  легче  стало  на  душе:
теперь я не был безоружен.  Однако я решил обратиться в бегство,  если
враги откроют мое убежище.  Но счастье мне не изменило.  В  полдень  я
увидел,  как воины,  крадучись и припадая к земле, пробежали по опушке
леса и скрылись из виду.  Они не нашли моих следов,  да и нелегко было
их  найти.  Пробираясь  от реки к оврагу,  я избегал пыльных тропинок,
проложенных зверями.
     Как я   обрадовался,  когда  стемнело  и  я  получил  возможность
покинуть свое  убежище!  Я  понятия  не  имел  о  том,  где  находится
вражеский  отряд  -  прячется  ли  он в роще либо же продолжает путь к
верховьям или низовьям реки.  Казалось мне, что воины рыщут где-нибудь
поблизости,  надеясь  напасть  на  след одинокого врага,  которого они
согнали с дерева сновидений.
     Луна еще  не  взошла.  В  темноте  я  ползком добрался до реки и,
высоко держа над головой колчан и лук,  переправился на другой  берег.
По  тропинке  я  поднялся  на  скалу и,  прячась за каменными грядами,
направился к тому месту,  где должны были ждать меня женщины.  И снова
счастье  мне  улыбнулось:  я  не  увидел и не спугнул ни одного стада.
Взошла луна, когда я спустился в ложбину и подошел к маленькому озерцу
и зарослям, где, как надеялся я, спали женщины.
     - Питаки! "Почти мать"! Асанаки! Где вы? - окликнул их я.
     И тотчас раздался голос Сюйяки:
     - Мы здесь, сын мой!
     Они подбежали ко мне, обняли и в один голос спросили:
     - А где же твое кожаное одеяло?
     Я уселся  тут  же  на  траву  и  рассказал  им  все,  что со мной
случилось с тех пор, как мы расстались. Сестра протягивала мне кусочки
жареного  мяса,  и я,  не прерывая рассказа,  с жадностью ел.  Я начал
дрожать,  так как промок до  костей,  а  ночь  была  холодная.  Сюйяки
заставила меня взять ее одеяло.
     - Возьми его,  - сказала она.  - Мы с Асанаки можем завернуться в
одно одеяло.
     Когда я окончил свой рассказ, заговорила Сюйяки.
     - Ясно, что боги с нами, - начала она. - Вспомни путь, пройденный
нами с тех пор,  как мы расстались с нашим племенем.  На  каждом  шагу
угрожала нам опасность, и, однако, мы целы и невредимы. Во сне ты, сын
мой, получил добрые советы от Столовой горы, и она прислала тебя сюда,
где ты получил указание от сокола.  Сын мой, это место нам не по душе,
оно пугает нас;  сотни призраков охраняют древнюю ловушку,  и призраки
эти  нам  враждебны.  Но  у  тебя  есть могущественный талисман,  и мы
останемся здесь, пока ты не откроешь великой тайны.
     - Завтра мы подумаем и посоветуемся, как следует нам поступить, -
ответил я ей.
     Затем мы улеглись спать. Когда я проснулся, первая моя мысль была
о врагах.  Где они?  Ушли  или  прячутся  у  реки,  надеясь  завладеть
скальпом человека,  которого они прогнали с утеса?  Хотел бы я,  чтобы
они ушли своей  дорогой!  Наш  запас  мяса  истощился,  а  я  не  смел
охотиться, пока они находятся где-то поблизости.
     Вскоре проснулись женщины.  Сюйяки разделила  оставшееся  мясо  и
дала мне самый большой кусок.  Мы ели и вели беседу.  Я узнал,  что за
время моего отсутствия приходили на водопой к  ближайшему  озерцу  два
стада,  но,  почуяв  человека,  обратились в бегство.  Я встревожился.
Какой-нибудь случайный отряд мог спуститься в ложбину,  чтобы  узнать,
кто  спугнул  бизонов...  И  если  стада,  приходя  на водопой,  будут
обращаться в бегство,  мне не удастся открыть тайну  зазывателя.  Ясно
было, что мы должны выбрать другое место для стоянки.
     Мы решили не привлекать внимания вражеских  отрядов  и,  пока  не
стемнеет,  оставаться  в ложбине.  Вскоре после восхода солнца большое
стадо спустилось к водопою,  находившемуся к западу от нас.  Прячась в
кустах,  я  близко  подполз к животным.  В стаде были самки,  самцы не
старше двух зим и детеныши;  старые самцы держались пока в стороне  от
стада  и  бродили поодиночке или отдельными группами.  Среди маленьких
рыжих   бизонов   было   несколько   новорожденных,   остальным    шел
второй-третий месяц.  Те, которые уже умели бегать, все время гонялись
друг за другом и доставляли немало хлопот матерям,  боявшимся,  как бы
детеныш, отбившись от стада, не стал добычей волков.
     Все утро пролежал я в кустах, не спуская глаз с животных. Снова и
снова задавал я себе вопрос, что должен я делать, чтобы бизоны, увидев
меня,  не обратились в бегство, а последовали за мной. Снова припомнил
я,  как зазывал стадо Маленькая Выдра. Я видел в подробностях все, что
он делал,  но зов  его  до  меня  не  долетал,  и  я  не  узнал  тайны
зазывателя.
     После полудня я увидел второе  большое  стадо  бизонов,  которые,
пощипывая  траву,  направлялись  как раз к тому месту,  где мы лежали.
Женщины спали. Я разбудил их и сказал:
     - Придется  уйти,  мы  можем  спугнуть это стадо.  Я хочу,  чтобы
бизоны приходили сюда на водопой.  Иначе я никогда не научусь зазывать
стада.
     Мы собрали свои пожитки,  выползли  из  ложбины  и  спрятались  в
кустах  между  каменных  гряд.  Старухам  не нравилось это место;  они
завели разговор о призраках,  и Асанаки стала молиться на языке  кроу.
Но моя сестра заявила, что духи кроу ее не пугают.
     - С тобой я никого не боюсь,  - сказала она мне.  - У  тебя  есть
талисман.
     Когда солнце спустилось к вершинам гор,  я оставил Питаки  лук  и
стрелы,  взял  свое ружье и пополз к краю пропасти.  Я хотел с вершины
скалы осмотреть окрестности и узнать,  ушли ли  враги.  Когда  я  полз
между каменных гряд,  над моей головой пролетел сокол.  "Не забудь,  -
сказал я,  - что ты обещал мне помогать". Мне показалось, что он хочет
ободрить меня, и я почувствовал радость.
     На четвереньках я подполз к пропасти,  припал к земле и посмотрел
вниз;  одна  только макушка моя торчала из травы.  Тихо и мирно было в
долине; я нигде не видел дыма, и ничто не указывало на близость врага.
Взглянув на утес, где я постился, я едва мог узнать дерево сновидений,
которое росло над пропастью;  на нем не осталось листвы,  и почти  все
его  ветви  были  сломаны.  Враги  осыпали его градом камней,  пока не
увидели сквозь обнаженные ветви мой помост.  Я  засмеялся,  представив
себе, как были они удивлены, когда узнали, что я их перехитрил.
     Хорошо, что к  краю  пропасти  я  подполз  осторожно,  как  змея,
крадущаяся  к своей жертве!  Хорошо,  что,  когда Старик сотворил этот
мир,  он сделал мою скалу выше,  чем тот утес на другом берегу,  где я
постился:  там,  на  том  утесе,  прятался  дозорный.  Когда  в долину
спустились вечерние  тени,  он  вышел  из-за  каменной  глыбы  и  стал
размахивать  плащом.  Четыре  раза  повторил  он  свой  сигнал,  потом
расстелил на земле одеяло и уселся.
     Окинув взглядом долину, я увидел его товарищей, выходивших из той
самой рощи, где мы жарили мясо. Их было пятеро, не считая дозорного; я
узнал отряд,  от которого бежал.  Подойдя к утесу,  они остановились и
заговорили с дозорным,  потом вшестером двинулись на  запад  и  вскоре
скрылись  в  надвигающейся  ночи.  Я знал,  что они покидают эти края.
Потеряв надежду найти меня,  они продолжили путь.  Шли они  войной  на
племена, жившие по ту сторону гор.
     Я вернулся к женщинам.
     - Отряд ушел отсюда, - сказал я им.
     - Как? Ты опять видел этих шестерых? - удивилась Сюйяки.
     Я объяснил,  что  дозорный  вызвал их из рощи,  и они двинулись к
верховьям реки. Она сказала, что это новый знак - боги с нами.
     Много дней   назад,  когда  мы  шли  речной  долиной,  я  заметил
маленький островок на реке,  неподалеку от древней ловушки бизонов.  Я
предложил  женщинам  перебраться  на этот островок и устроить там нашу
стоянку.  Старухам мой план понравился,  и мы тотчас же отправились  в
путь. Островок находился неподалеку от берега, река здесь была мелкая,
и мы перешли ее вброд.  Остров густо зарос кустами,  а  в  центре  его
раскинулась  тополевая роща.  Трудно было найти более безопасное место
для нашей стоянки.  Отряды воинов не прячутся на  островах,  если  нет
поблизости  утеса или горы,  откуда караульный обозревает окрестности.
Здесь же берега реки были низменные.
     Мы были так голодны, что ночью почти не спали. На рассвете я взял
лук,  стрелы и ружье и пошел к дальнему  концу  острова  искать  дичь.
Вскоре на южном берегу показались три лося. Они пришли на водопой, и я
надеялся,  что,  утолив жажду, они захотят отдохнуть на островке. Я не
ошибся.  Они напились и вброд перешли рукав реки,  отделявший берег от
островка.  Вышли они на маленький мыс неподалеку от  зарослей,  где  я
спрятался.
     Я был рад,  что не придется стрелять из ружья.  Мне  не  хотелось
громким  выстрелом будить всю долину.  Положив ружье на землю,  я взял
стрелы и лук и пробрался сквозь кусты к  узкой  тропинке,  по  которой
должны  были  пройти  лоси.  Ждать мне пришлось недолго.  Лоси гуськом
вышли на тропинку;  они мотали головами,  стараясь не задеть за острые
сучья и ветви и не исцарапать новых нежных рогов.
     Я спрятался за дерево у самой тропы; когда первый лось поравнялся
со мной,  я выстрелил, и стрела вонзилась между ребер. Я взял еще одну
стрелу и ранил второго лося, но третий обратился в бегство раньше, чем
я   успел   натянуть  тетиву.  Однако  первые  два  лося  были  ранены
смертельно:  я слышал,  как они бились в зарослях.  Когда я подошел  к
ним,  они уже не дышали.  Я позвал женщин, и мы быстро содрали шкуры с
животных и разрезали мясо на длинные полосы.  Питаки тотчас же  начала
скрести ножом одну из шкур, приготавливая для меня одеяло.
     Мы разложили костер из тополевой  коры,  которая  почти  не  дает
дыма,  зажарили  ребра  лося  и  сытно  поели.  После  полудня я помог
женщинам построить вигвам из кольев,  веток,  коры и травы.  Теперь мы
могли  разводить  костер в этом вигваме,  не опасаясь привлечь врагов.
Все мы работали не покладая рук,  так как знали,  что на островке  нам
придется прожить много дней.
     На следующий день я предполагал спрятаться неподалеку от  ловушки
и  следить  за стадами бизонов,  приходящих на водопой,  как велел мне
сокол. Но вечером Питаки убедила меня изменить этот план.
     - Брат,  -  сказала  она,  - времени у нас еще много,  ты успеешь
открыть тайну зазывателя,  а я не могу не думать о лошадях, которых ты
мне подарил. Конечно, они мирно пасутся в ущелье, но я боюсь, как бы у
тех четырех,  на которых ты надел путы, не были повреждены ноги. Пойди
туда и надень путы на других лошадей.
     - Правду ты говоришь, - ответил я. - Сделай новые путы, а завтра,
на рассвете, я отправлюсь в дорогу.
     Задолго до  рассвета  я  взял  ружье,  немного  мяса  и   покинул
островок.  Направлялся  я  к Столовой горе,  тускло маячившей в лунном
свете.  Я шел быстро и ни разу не останавливался.  Было около полудня,
когда  я спустился в маленькое ущелье.  Лошади паслись на южном берегу
речонки;  увидев  меня,  они  захрапели  и  обратились  в  бегство.  Я
пересчитал их;  пропала одна лошадь - одна из тех,  на которых я надел
путы.  За эти несколько дней животные одичали,  и мне не сразу удалось
их поймать.  Путы не повредили ног лошадям,  но все-таки я их надел на
других лошадей.  Потом я отправился на поиски пропавшей лошади. Вскоре
я нашел ее на берегу речонки;  половина ее была съедена,  а на земле я
увидел следы огромных медвежьих лап.
     Я должен  был  или  убить  этого  медведя,  или увести лошадей из
ущелья. Если я оставлю их здесь, лошади, на которых надеты путы, будут
съедены.  Я  решил  помериться  силами  с медведем.  Не велик подвиг -
охотиться  на  гризли,  имея  в  руках  одно  из  тех  ружей,   какими
пользуетесь  теперь  вы,  белые.  Ваше  ружье  стреляет  несколько раз
подряд, а у меня было курковое ружье. Я знал, что, если первая пуля не
убьет  гризли,  он меня растерзает раньше,  чем я успею снова зарядить
ружье.  Для меня гризли был не менее  опасным  противником,  чем  воин
враждебного  племени.  Долго  я  колебался.  Наконец  я зарядил ружье,
спрятался в кустах, в сорока шагах от мертвой лошади, и стал ждать.
     Гризли пришел,  когда  начало смеркаться.  Выйдя из зарослей,  он
направился к мертвой лошади.  Величиной он был  с  самку  бизона,  но,
конечно,   гораздо  ниже.  Он  шел  смело,  напрямик;  черные  медведи
осматриваются по сторонам,  пока не  убедятся,  что  опасность  им  не
угрожает,  но  гризли никого не боится.  Подойдя к мертвой лошади,  он
разгреб лапами траву и  ветки,  которыми  покрыл  свою  добычу,  потом
оторвал   большой  кусок  мяса  от  бедра  и  стал  его  пережевывать.
Воспользовавшись тем,  что он стоит неподвижно,  я прицелился в правое
его  ухо и выстрелил.  Гризли упал как подкошенный;  нуля пронзила ему
мозг,  но он долго еще содрогался, словно хотел подняться и растерзать
того, кто причинил ему боль.
     Когда жизнь покинула его,  я подошел к нему и принес его  тело  в
жертву Солнцу.  Себе я взял только когти и узкую полоску меха; в нее я
хотел  завернуть  священную  трубку,  которую  надеялся  со   временем
приобрести.  Потом я поел мяса,  которое взял с собой, залег в кусты и
проспал всю ночь.  Домой,  на островок, я вернулся к вечеру следующего
дня.  Женщины  обрадовались,  узнав,  что я убил гризли,  а сестра моя
воскликнула:
     Будь я мужчиной, я бы могла носить ожерелье из его когтей.
     - Ты и теперь имеешь право носить эти когти,  - отвечал я.  -  Ты
помогла мне угнать лошадей, ты совершила подвиг. Возьми когти и сделай
из них ожерелье.
     Она приняла подарок и с гордостью надела на шею ожерелье.
     Настали для нас мирные,  спокойные дни. Военные отряды не рыскали
больше в окрестностях; во всяком случае их не было видно. Каждое утро,
на рассвете,  я шел один либо с сестрой к ловушке или к дальнему концу
каменных гряд,  откуда следил за стадами,  приходившими на водопой.  В
сумерках я возвращался на наш  маленький  островок  и,  поев,  ложился
спать.
     Бизонов было очень много.  Мирно паслись они на лугах, так как не
настала  еще  та  пора  года,  когда самцы переходят из одного стада в
другое и нападают друг на друга.  День за днем следил я за стадами; их
было восемь - десять в окрестностях ловушки.  Случалось,  что детеныши
отбивались от стада,  а матери бросались за ними в погоню,  спасая  от
волков,  рыскавших  поблизости.  Не  раз  видел я,  как стадо внезапно
обращалось в бегство,  хотя я знал,  что  не  охотники  его  спугнули.
"Почему они бегут? Что должен я сделать, чтобы они погнались за мной?"
- снова и снова задавал я себе вопрос, но ответа не находил.
     Быстро летело время - слишком быстро,  казалось мне. Мы вели счет
дням;  каждый вечер сестра моя или я делали новую насечку  на  шомполе
ружья. Изредка мы их пересчитывали: столько-то дней прошло, столько-то
осталось; скоро вернется наш народ и племя плоскоголовых к устью реки.
Все  чаще  призывал  я  на  помощь  всех  наших  богов,  моих  "тайных
помощников",  в особенности сокола.  Давно уже принесли мы им в жертву
все ценные наши вещи, но помощи от них я не получил.
     Тяжело было у меня на сердце в тот вечер,  когда я  сделал  сорок
пятую  насечку  на шомполе ружья.  Через пять-шесть дней вернется наше
племя, а я так и не открыл тайны зазывателя. Я чувствовал, что не могу
встретиться  с моими соплеменниками,  пока не найду способа заманивать
бизонов...
     Проснувшись на следующее утро, я поел жареного мяса и на рассвете
тронулся в путь.  Со мной была Питаки.  Подойдя к концу каменных гряд,
мы увидели,  что за ночь два новых стада приблизились к ложбине. Потом
мы направились к краю пропасти,  чтобы осмотреть долину.  Но все  было
спокойно;  я  не  увидел  ни одного военного отряда.  У подножия скалы
паслось еще одно большое стадо, медленно спускавшееся к реке. Я знал -
пройдет  и  этот  день,  а тайна так и останется неразгаданной.  Стада
будут пастись,  отдыхать,  ходить  на  водопой,  и  ничего  нового  не
случится.  В эту минуту я был уверен,  что никогда не научусь зазывать
бизонов.
     - Покарауль ты вместо меня,- сказал я Питаки.
     Завернувшись в шкуру лося,  служившую мне одеялом, я лег на траву
и заснул.  Снилось мне, что сокол кружит над моей головой, но не успел
я обратиться к нему за помощью, как Питаки схватила меня за плечо.
     - Брат, проснись, проснись! - кричала она. - Посмотри на бизонов!
Что-то случилось со стадом.

                               Глава X

     Я вскочил и посмотрел вниз. Бизоны спустились к реке, и несколько
животных  вошло  по колени в воду.  Вдруг одна самка отошла от стада и
галопом помчалась прочь от реки.  Бизоны,  еще  не  вошедшие  в  реку,
посмотрели ей вслед,  потом рысцой побежали за ней. Топот копыт привел
в волнение все стадо;  вскоре на берегу реки  не  осталось  ни  одного
бизона; все ускоряя бег, они неслись за самкой и, поднявшись по склону
холма, скрылись из виду.
     - Как ты думаешь, почему они убежали? - спросила Питаки.
     - Самка заметила,  что нет с ней ее детеныша,  - предположил я. -
Быть может,  она спрятала его в кустах и забыла разбудить, когда стадо
двинулось на водопой.  А теперь она вспомнила о волках и побежала  его
спасать.
     - Да, должно быть, так и было, - согласилась Питаки.
     Я сел подле нее и задумался.
     - Сестра,  - сказал я,  - будь у меня чудесная способность  наших
предков  превращаться  в  животных,  я  мог бы зазывать бизонов.  Я бы
превратился в самку бизона и,  подойдя  к  стаду,  притворился,  будто
потерял детеныша.  Я бросился бы его отыскивать,  увлекая за собой все
стадо.
     И вдруг  меня  осенила  мысль:  а  ведь  это  и есть ответ на мои
молитвы и приношения. Именно это подсказывает сокол, раскрывая секрет.
Я  накроюсь  шкурой бизона,  на лошади приближусь к ним и увлеку их за
собой к пропасти.
     - Сестра!  - воскликнул я.  - Теперь я знаю,  что нужно делать. Я
могу превратиться в бизона,  в "почти бизона",  я  обману  животных  и
увлеку их за собой. Вставай скорее! Вернемся в вигвам.
     Мы спустились к реке и переправились на островок.  Старухи сидели
в тени большого тополя, около вигвама. Я рассказал им о том, как стадо
бежало по следам самки и как пришла мне в голову мысль превратиться  в
"почти бизона", чтобы заманить животных. Когда я закончил рассказ, они
обе вскочили,  обняли меня и заплакали от радости. Сюйяки сказала, что
мы наконец вознаграждены за скитания, молитвы и жертвоприношения.
     Потом, воздев руки, она стала взывать к Солнцу:
     - Я стара!  Недалеко то время,  когда я должна буду уйти в страну
Песчаных Холмов.  О,  Солнце,  защити меня!  Сохрани мне жизнь! Я хочу
хоть  разок  увидеть,  как  сын  мой  зазывает для нашего народа стадо
бизонов.
     - Конечно,  ты  увидишь  - и не один,  а много раз,  - сказала ей
Асанаки.
     Мурлыча какую-то  песенку,  женщины развели костер и стали жарить
мясо.
     Через несколько  дней  наше  племя  должно было вернуться к устью
реки. Вот почему я решил немедля отправиться к Столовой горе, привести
лошадей,  а  потом попытаться верхом на лошади заманить стадо бизонов.
Поев,  я покинул островок, захватил с собой кусок жареного мяса, ружье
и веревку. Женщинам я приказал свить уздечки из оставшейся шкуры лося;
я хотел,  чтобы мы  вчетвером  верхом  отправились  к  низовьям  реки,
навстречу нашему племени.
     Поздно вечером добрался я до ущелья у подножия Столовой горы,  но
было уже слишком темно,  чтобы отыскивать лошадей. Я спал до рассвета,
а проснувшись,  увидел,  что лошади пасутся на  склоне  горы.  Три  из
стреноженных мной освободились от пут. Я поймал четвертую, взнуздал ее
и перерезал путы.  Потом я поел,  вскочил на лошадь и погнал  табун  к
низовьям  реки.  Лошади отдохнули,  отъелись,  и мне никакого труда не
стоило вести табун.
     После полудня я въехал на высокий холм.  Отсюда открывался вид на
долину реки.  Я остановил лошадь,  осмотрелся по сторонам и хотел было
ехать дальше,  как вдруг увидел вдали длинную темную ленту, движущуюся
по направлению к реке.  Лента эта напоминала гигантскую  змею;  голова
змеи скрылась в роще,  а хвост ее извивался между холмов.  Ошибки быть
не могло:  племя плоскоголовых спускалось к низовьям реки на несколько
дней  раньше  назначенного  времени.  В  первую  минуту я обрадовался:
теперь  нам  не   грозит   нападение   неприятельских   отрядов.   Но,
поразмыслив,  я понял,  что приход плоскоголовых помешает моей попытке
заманить бизонов к древней ловушке кроу.  Тогда я  хлестнул  лошадь  и
поскакал  галопом,  гоня  перед  собой табун.  Остановившись на берегу
против островка, я крикнул женщинам:
     - Преградите   путь  табуну!  Остановите  его,  а  мне  принесите
веревки!..
     Они быстро  исполнили  мое приказание.  Для старух и для Питаки я
поймал трех  лошадей,  а  также  выбрал  и  для  себя  свежую  лошадь,
маленького  гнедого  жеребца.  Потом  я  сообщил  старухам  о  приходе
плоскоголовых и сказал, что нужно во что бы то ни стало их остановить.
Пусть  устроят  они  стоянку  к  югу от ловушки.  Я боялся,  как бы не
спугнули они бизонов, которые паслись на равнине.
     - А  теперь,  -  добавил  я,  - соберите ваши пожитки и поезжайте
навстречу плоскоголовым. Передайте им мои слова. Я вас провожу.
     Сюйяки засмеялась:
     - Он говорит,  чтобы мы собрали наши пожитки, а у нас нет ничего,
кроме  медного  котелка.  Сын  мой,  сегодня утром мы доели мясо лося,
которого ты убил.
     - Не беда! - отозвался я. - Плоскоголовые вас накормят. А скоро и
я пойду на охоту. Не мешкайте! Собирайтесь в путь.
     Я их   проводил   по   берегу   реки,  и  они  поехали  навстречу
плоскоголовым,  а я повернул лошадь назад. Отъехав немного, я окликнул
сестру  и  попросил  ее  дать  мне одеяло из шкуры бизона вместо шкуры
лося,  которая была у меня. Она подъехала ко мне, передала свое одеяло
и  объявила,  что  вместе  со  мной  вернется  к  ловушке.  Она хотела
посмотреть, как я буду зазывать бизонов.
     - Ну что ж! Ты увидишь, как они снова убегут от меня, - отозвался
я
     - Нет,  нет,  теперь они не убегут! - воскликнула она. - О, как я
горжусь  тобой!  Я  -  сестра  Апока,  зазывателя  бизонов,  дарующего
изобилие...
     На закате солнца я привязал лошадь Питаки к бревну изгороди около
старой ловушки. Ведя моего жеребца на поводу, мы поднялись по тропе на
скалу и, шагая между каменных гряд, спустились к ложбине.
     - Сестра,  -  сказал  я,  - давно уже преследует меня одна мысль.
Однажды слышал я,  как Четыре Рога сказал:  "Зазывателю всегда  грозит
опасность,  потому  что  он  - пеший.  Было бы хорошо,  если бы он мог
зазывать бизонов, сидя верхом на лошади". Его слова запомнились мне, я
не  переставал  о  них  думать.  И  если  стадо  пасется неподалеку от
ложбины,  мы сейчас узнаем,  можно ли зазывать бизонов, сидя верхом на
лошади.
     На это моя сестра ничего  не  ответила.  Я  посмотрел  на  нее  и
увидел, что она опять молится.
     Скоро мы поднялись на холм, находившийся между скалой и ложбиной,
и с вершины этого холма увидели небольшое стадо, которое паслось по ту
сторону ложбины.  Я оставил сестре ружье,  приказал ей  спрятаться  за
грудой камней и вскочил на лошадь.
     Как я уже говорил раньше,  за  ложбиной  начиналась  цепь  низких
холмов.  Прячась  за  ними,  я  близко подъехал к стаду,  припал к шее
лошади,  накрылся шкурой бизона,  вывернув ее шерстью наружу, и выехал
из-за  холма.  Медленно  приближался  я  к стаду.  Наконец бизоны меня
увидели и подняли  головы.  Тотчас  же  я  повернул  лошадь  назад,  к
ложбине,  уцепился  одной  рукой за гриву,  свесился вниз и тростинкой
начал щекотать лошадь между задних  ног.  Она  стала  брыкаться,  а  я
оглянулся и увидел, что стадо бежит за мной.
     Был ли я рад?  О, никогда еще я не был так счастлив. Мне хотелось
выкрикивать слова благодарности богам, но я удержался от этого. Выехав
из ложбины, я поскакал по направлению к пропасти, а бизоны быстро меня
нагоняли.  Если бы выскочили сейчас загонщики, стадо лавиной скатилось
бы со скалы в ловушку.  Видя,  что бизоны меня нагоняют, я выпрямился,
стал  кричать  и  размахивать  шкурой.  Потом  я  свернул  направо,  а
испуганное стадо повернуло налево и,  миновав каменную гряду, умчалось
на  запад.  Снова  я  повернул  лошадь и направился к тому месту,  где
должна была ждать меня сестра.  Но она уже  бежала,  приплясывая,  мне
навстречу.
     - Ты их заманил!  Ты их заманил!  - кричала она.  - О,  брат, они
бежали за тобой!
     Она заставила меня сойти с лошади и крепко обняла.  Мы  оба  были
вне себя от радости и вряд ли сознавали, что делаем.
     По тропе мы спустились к древней ловушке, Питаки вскочила на свою
лошадь, и мы поскакали отыскивать плоскоголовых. Они еще не спустились
к низовьям реки,  и мы знали,  что нужно их  искать  в  верхнем  конце
долины.
     Было уже темно,  когда  мы  увидели  красный  отблеск  костров  и
вигвамы,  раскинутые  у опушки большой рощи.  Въехав в лагерь,  я стал
расспрашивать встречных, не видели ли они наших двух старух. Многие из
женщин племени черноногих были замужем за плоскоголовыми,  и дети их и
мужья говорили на нашем языке.
     Наконец одна  из женщин пикуни отвела нас к тем,  кого мы искали.
Вождь плоскоголовых пригласил их в свой вигвам.  Услышав наши  голоса,
они выбежали нам навстречу, и Сюйяки спросила:
     - Ну что? Удалось тебе заманить бизонов?
     - Да,  да,  -  закричала моя сестра.  - Все стадо бежало за ним к
каменным грядам!
     Плача от радости,  старухи обняли меня, стали целовать и вознесли
хвалу богам за их доброту  ко  мне.  Вокруг  теснились  плоскоголовые.
Старый вождь вышел из вигвама,  приветствовал меня на родном мне языке
и спросил:
     - Что я слышу!  Правда ли,  что ты верхом на лошади заманил стадо
бизонов?
     - Да, правда, - ответил я. - Сегодня я это сделал.
     Он взял меня за руку и повел в свой вигвам.
     - Входи! Юный знахарь мой, входи! Мой вигвам - твой вигвам.
     Я вошел,  и он усадил меня на почетное место - на  свое  ложе  из
шкур  в  глубине  вигвама.  За нами последовали старшины и воины,  а у
входа толпились люди. Женщины угощали меня мясом и сушеным камасом, но
я  был  так взволнован,  что не мог есть.  Да и плоскоголовым хотелось
поскорее услышать мой  рассказ.  Отодвинув  блюдо,  я  рассказал,  как
верхом на лошади заманил бизонов к пропасти,  на дне которой находится
древняя ловушка кроу.  Слушатели были  поражены;  они  вскрикивали  от
удивления  и  хлопали  себя руками по губам...  Потом они сообщили мне
последние новости,  спросили,  как я думаю,  придет  ли  мое  племя  в
назначенный  день к устью реки.  И снова речь зашла о совершенном мною
подвиге. Вождь сказал:
     - Быть  может,  ты согласишься заманить для нас стадо?  Многие из
моего племени никогда не видели,  как бизоны  лавиной  скатываются  со
скалы  в  ловушку.  Я  сам  видел  это только однажды и очень хотел бы
посмотреть еще раз.
     - Если  мои  вожди  позволят  мне,  я постараюсь заманить для вас
стадо, - ответил я.
     Было уже поздно,  когда все гости разошлись по своим вигвамам,  и
мы легли спать.
     Утром я долго беседовал с вождем.  Я просил,  чтобы плоскоголовые
покинули долину реки и обошли ловушку бизонов. Вождь охотно согласился
исполнить мою просьбу.  Когда взошло солнце, вигвамы были уже сложены,
поклажа навьючена на лошадей,  и вереница всадников змеей  поползла  к
югу,  прочь  от  реки.  Вместе  с вождем и тремя воинами я спустился к
подножию скалы и показал им древнюю ловушку кроу. Подойдя к подгнившей
изгороди,  они  вскрикнули  от изумления,  увидев толстый слой рогов и
костей,  покрывавший землю.  Сколько животных погибло  здесь  в  былые
дни!..
     - Как богаты вы,  племена  черноногих!  -  сказал  мне  вождь.  -
Беспредельны  ваши равнины,  и нужно путешествовать много дней,  чтобы
пройти их из конца в конец.  А бизонов у вас столько, что за год вы не
съедаете и десятой части годового приплода.
     Да, я был рад,  что живу на открытой равнине,  а не в лесах,  как
плоскоголовые. Но и плоскоголовые не считались бедным племенем. Вместо
бизонов и антилоп была  у  них  другая  крупная  дичь  и  очень  много
лошадей.
     Осмотрев ловушку, мы поднялись на равнину и вскоре присоединились
к длинной веренице всадников... Ехал я впереди, рядом с вождем. Солнце
заходило за горы,  когда мы спустились к устью Солнечной реки.  Тотчас
же я пошел отыскивать то место,  где мы спрятали наши вещи.  К великой
моей радости,  никто не наткнулся на наш тайник в кустах,  и все  вещи
были  целы.  Эту ночь мы спали в нашем собственном вигваме,  на мягких
шкурах.  Но  ужинали  мы  в  гостях.  Меня  пригласил  на  пир   вождь
плоскоголовых,  а  женщины провели вечер со своими друзьями.  Было уже
поздно, когда мы вернулись в вигвам и улеглись спать.
     На следующий день караульные принесли весть, что вдали показались
пикуни.  Когда весть разнеслась по всему лагерю,  мужчины,  женщины  и
дети  нарядились  в  лучшие  свои одежды.  Воины вскочили на коней,  я
последовал их примеру, и мы поехали навстречу пикуни.
     Поздно вечером  вел  я беседу с Не Бегуном.  Встретились мы с ним
раньше,  но поговорить не успели. Он показал мне только моих лошадей и
сообщил,  что  ни  одна  не  пропала.  Когда я вошел в его вигвам,  он
крикнул:
     - Добро пожаловать, Апок, Дарующий Изобилие! Твоя сестра и Сюйяки
обо всем мне рассказали.
     Тогда я высказал вслух то, о чем все время думал:
     - Один раз я заманил бизонов,  но, быть может, больше мне никогда
не удастся зазвать стадо. Я боюсь еще раз испробовать свои силы.
     - Не будь трусливым,  -  сказал  мне  Не  Бегун.  -  Конечно,  ты
научился  зазывать бизонов,  и неудачи быть не может.  Два месяца мы с
тобой не виделись; расскажи мне, что случилось за это время.
     Когда я  окончил  свой  рассказ,  нас  позвали в вигвам Одинокого
Ходока,  где мы застали вождя плоскоголовых и  старшин  обоих  племен.
Снова пришлось мне рассказывать о том,  как верхом на лошади я заманил
бизонов.  Все слушали внимательно; трубка, переходившая из рук в руки,
погасла, а Одинокий Ходок забыл ее разжечь.
     Рассказав, как бизоны последовали за мной к древней ловушке кроу,
я   заметил,  что  слушатели  недоверчиво  относятся  к  моим  словам.
Раздосадованный, я крикнул:
     - Дайте  мне  возможность  еще  раз  заманить  стадо,  и тогда вы
узнаете, что я открыл тайну!
     - Будь по-твоему, сын мой! - отозвался Одинокий Ходок. - Две ночи
мы будем отдыхать здесь,  потом переселимся к древней ловушке, починим
изгородь, и ты заманишь для нас стадо.
     Вернувшись в свой вигвам,  я  долго  не  мог  заснуть.  Мне  было
страшно;  я жалел о том,  что вождь принял мое предложение.  Что, если
постигнет меня неудача?  Я знал,  что не найду покоя,  если не удастся
мне заманить бизонов в ловушку.
     В течение  следующего  дня  между  плоскоголовыми  и  пикуни  шла
оживленная  меновая торговля.  Потом охотники из племени плоскоголовых
переправились на другой берег реки и убили много  бизонов,  а  вечером
оба  племени  пировали.  Меня  и Не Бегуна приглашали то в один,  то в
другой вигвам,  и я должен был снова  и  снова  рассказывать  о  своем
подвиге.  Но говорил я мало и без всякого воодушевления. Тревожно было
у меня на душе. Хотелось остаться одному, сосредоточиться и молиться.
     Утром мы  снялись  с  лагеря  и  отправились в путь.  Ехали мы по
южному берегу реки и,  доехав до ловушки, расположились станом как раз
против  нее.  Вожди  обоих  племен отдали приказ,  чтобы никто,  кроме
караульных,  не смел переправляться на  другой  берег.  И  все  лошади
паслись на южном берегу.
     По примеру Маленькой Выдры и других зазывателей я  раскинул  свой
вигвам   в   стороне  от  большого  лагеря.  Вместе  с  караульными  я
переправился через реку,  поднялся на скалу и  увидел  стадо  бизонов,
которые паслись неподалеку от ложбины.
     - Следите за бизонами и известите меня,  когда они приблизятся  к
каменным грядам, - сказал я караульным. - Сегодня я начну поститься.
     Я чувствовал смущение.  Казалось мне - я был еще  слишком  молод,
чтобы отдавать приказания.
     Асанаки по-прежнему жила в нашем вигваме.  Когда  пришли  пикуни,
она отыскала двух своих дальних родственников, но предпочла остаться с
нами,  а мы были  обрадованы  ее  решением.  Но  сейчас  мне  пришлось
отослать  ее и Питаки в вигвам Не Бегуна,  так как с этого дня начался
для меня пост.  Сюйяки выкрасила себе лицо и  руки  черной  краской  и
осталась  со  мной  в вигваме.  Вместе мы пели Песню древнего бизона и
другие священные песни...
     Настал третий  день поста.  Вечером вернулась Сюйяки,  ходившая к
реке,  и сказала,  что старая ловушка уже исправлена. Сюйяки встретила
мою сестру,  которая знаками сообщила ей,  что воины построили высокую
прочную изгородь.
     - Боюсь, что напрасно они работали, - сказал я. - Вряд ли удастся
мне заманить бизонов в пропасть.
     - Как не стыдно тебе говорить такие слова!  - прикрикнула на меня
старуха.  - Вспомни два прошедших месяца. Разве ты не видишь, что боги
тебе покровительствуют? Конечно, ты заманишь стадо в ловушку. Споем-ка
еще разок Песню древнего бизона.
     Ее слова  меня подбодрили.  Мы спели Песню бизона и Песню волка и
все другие древние песни, а когда стемнело, легли спать.
     Настал четвертый, и последний, день поста. На рассвете подбежал к
моему  вигваму  караульный  и  сказал,  что  большое   стадо   бизонов
показалось  по  ту  сторону ложбины,  как раз против каменных гряд.  Я
послал караульного к Не Бегуну  с  просьбой  привести  мне  маленького
гнедого  жеребца.  Когда его привели,  я взял шкуру бизона и хлыст,  а
затем вскочил на лошадь.  Переправившись через  реку,  я  поднялся  на
скалу  и  увидел  очень  большое  стадо,  двигавшееся по направлению к
ложбине. Я сказал четырем караульным:
     - Пусть один из вас переправится на другой берег и позовет людей.
А вы трое останьтесь здесь и предупредите загонщиков,  чтобы  они  шли
медленно и не показывались стаду.
     Ведя лошадь за уздечку,  я отошел в сторону и уселся на землю.  Я
не  спускал  глаз  с  бизонов  и молился.  Вскоре услышал я тихие шаги
людей,  пробиравшихся вдоль каменных гряд,  но я на  них  не  смотрел.
Подошел  Не  Бегун  и  сел подле меня.  Когда он заговорил,  голос его
дрожал,  и я заметил,  что руки его трясутся, словно от холода. Я тоже
весь дрожал.
     - О, сын мой, - сказал он, - я так боюсь за тебя, что у меня даже
в глазах темнеет Неужели постигнет тебя неудача?  Нет, во что бы то ни
стало ты должен заманить стадо в ловушку!
     - Молись за меня! - ответил я. - О, как мне страшно идти туда! Но
я должен и я иду!
     С этими  словами  я  встал,  вскочил  на лошадь и,  проехав между
каменных гряд,  спустился в ложбину.  Выехав на равнину,  я  остановил
лошадь  у  подножия  холма,  заслонявшего от меня стадо,  и оглянулся.
Загонщики шли вдоль каменных гряд,  и я  подождал,  пока  все  они  не
заняли своих мест...  Тогда я выехал на холм.  Стадо увидело меня, и в
эту минуту я снова обрел уверенность в своих силах.
     Когда первая  самка  повернула  голову  и  уставилась на меня,  я
припал к шее лошади.  Длинная шкура закрывала и меня и мою  лошадь,  и
для животных,  смотревших на меня издали,  я был бизоном - быть может,
несколько странным,  но все-таки бизоном.  Я не дал  им  присмотреться
внимательнее.  Повернув лошадь,  я пощекотал ее хлыстиком между задних
ног,  а когда она начала брыкаться,  поскакал к каменным грядам. Стадо
тотчас же последовало за мной.
     Прислушиваясь к оглушительному топоту копыт за спиной,  я  мчался
все  быстрее  и  быстрее,  пересек ложбину и выехал к каменным грядам.
Стадо меня нагоняло.  Тогда я повернул  на  восток  и,  проехав  между
нагроможденных  камней,  скрылся  за  восточной грядой.  О,  как я был
счастлив,  когда,  оглянувшись,  увидел,  что бизоны  мчатся  прямо  к
пропасти!  Из-за гряд выскакивали загонщики;  они кричали, размахивали
плащами,  заставляя животных ускорить бег. Гремели копыта, облако пыли
вилось  над  стадом.  Срываясь  со  скалы,  бизоны  лавиной катились в
пропасть.  Когда последняя старая самка  рухнула  вниз,  загонщики  по
тропинке сбежали к ловушке.
     Я остался один между каменных гряд.  Подъехав к краю пропасти,  я
сошел с лошади,  опустился на землю и посмотрел вниз.  Гигантские туши
громоздились одна на другой, воины добивали искалеченных животных.
     Когда был убит последний бизон,  женщины тоже вошли за ограждение
и вместе с мужчинами начали сдирать шкуры с животных и рассекать туши.
Целый  день  кипела  работа.  Долго  сидел  я на вершине скалы,  потом
спустился к ловушке.  Мужчины и женщины приветствовали  меня  громкими
возгласами:
     - Апок! Апок! Вот идет Апок, Дарующий Изобилие!
     Долго не смолкали крики. Вы можете себе представить, как счастлив
я был.
     Так я стал зазывателем бизонов.  В течение многих лет заманивал я
стада для моего племени и для других - сиксика,  кайна,  а  также  для
большебрюхих.  Работы было много, и от четырех племен я получал щедрые
дары. Со временем и другие молодые люди научились зазывать бизонов, но
в моем племени я был единственным зазывателем. А затем белые построили
Форт-Бентон,  и торговцы стали скупать у нас шкуры бизонов.  На  шкуры
был  большой  спрос.  Наши  воины  ежедневно ходили на охоту и убивали
бизонов,  в прериях гнили и поедались  волками  тысячи  и  тысячи  туш
бизонов. В лагере всегда было много мяса.
     Теперь никто не нуждался в моих услугах.  Через  три  года  после
постройки  форта я в последний раз заманил стадо для моего племени.  С
тех  пор  я  должен  был  или  сам  ходить  на  охоту,  или   посылать
кого-нибудь, когда запас мяса в нашем вигваме приходил к концу.
     О, как бы я хотел,  чтобы белые никогда  не  появлялись  в  нашей
стране!




                          Младенцу дают имя

     Я хочу  рассказать  вам  о  Синопе,  маленьком индейце из племени
черноногих.  Впоследствии  стал  он  великим  вождем,  и   звали   его
Питамакан,  что означает "бегущий орел".  Я хорошо знал Питамакана,  а
также белого его друга и неразлучного спутника Томаса Фокса.  Оба были
моими  друзьями,  оба часто рассказывали мне о своем детстве.  Повесть
эта - не вымысел;  она написана со слов Питамакана, которому в детстве
дали имя Синопа.
     Синопа родился много лет назад,  когда на равнинах паслись  стада
бизонов. В теплый июньский день увидел он впервые солнце. Черноногие в
то время стояли лагерем на берегу реки Два Талисмана - одной из  самых
красивых рек в штате Монтана.  На расстоянии нескольких миль* к западу
от лагеря виднелись острые вершины  Скалистых  гор,  поднимавшиеся  на
тысячи футов** к небу.  На север, на юг и на восток тянулись до самого
горизонта необозримые равнины,  тучные зеленые пастбища.  Долина  реки
Два  Талисмана,  пересекающая  равнину,  имела в ширину немного больше
мили.  Но берегам росли высокие тополя, ивы, ягодные кусты и шиповник.
На  лужайках и на склонах холмов паслись тысячи лошадей.  У черноногих
было столько лошадей,  что за целую неделю они не смогли  бы  их  всех
пересчитать.  (* Миля почтовая равна 1,6 км.,  морская миля равна 1852
метра.  В произведениях Шульца используется почтовая миля. ** Один фут
равен 30,48 см.)
     В лагере было около пятисот палаток или вигвамов, и растянулся он
на  несколько миль вдоль опушки леса,  который отделял его от реки.  В
каждом вигваме жила одна,  иногда две семьи,  и в  среднем  на  вигвам
приходилось  восемь  человек.  Стало  быть,  людей в лагере было около
четырех тысяч.
     В те далекие дни,  когда родился Синопа, Форт-Бентон, построенный
Американской меховой торговой  компанией,  был  единственным  поселком
белых  во всем штате Монтана.  Черноногим принадлежали равнины от реки
Саскачеван в Канаде до реки Йеллоустон на юге;  к востоку от Скалистых
гор  владения  их  тянулись  на полтораста с лишним миль.  На равнинах
паслись стада бизонов и антилоп; в горах и лесах водились лоси, олени,
горные бараны,  волки,  медведи черные и серые, или гризли. Черноногие
считались племенем богатым.  В те времена у них всегда было много мяса
и  ягод,  мягких  шкур  и  мехов.  Со  своими табунами они кочевали по
равнинам, охотились и жили привольно.
     Обычно рождение  ребенка  в  большом лагере не является событием,
заслуживающим внимания.  Но в  это  июньское  утро  весть  о  рождении
мальчика  в вигваме Белого Волка (Ма-куи-йи-ксик-синума) разнеслась по
всему лагерю.  Об этом говорили все, потому что Белый Волк был великим
вождем,  и  все  знали,  как  хотелось  ему иметь сына.  К вигваму его
стекались знахари и воины,  поздравляли вождя и желали счастья  ему  и
его маленькому сыну.
     Белый Волк жил в большом  вигваме,  сделанном  из  двадцати  шкур
бизонов.  Шкуры  эти  были  прекрасно  выдублены  и  сшиты  нитками из
сухожилий животных.  Эта кожаная  покрышка  натягивалась  на  двадцать
четыре длинных и тонких шеста,  вбитые в землю;  сооружение напоминало
по форме конус.  Нижний край покрышки  земли  не  касался,  но  внутри
вигвама  была  вторая  кожаная  обшивка  или подкладка,  доходившая до
земли;  с внутренней стороны ее придерживали груды  шкур  и  мешки  со
съестными  припасами и утварью,  а верхний конец был привязан к шестам
на высоте двух-трех ярдов*.  Таким образом, между наружной покрышкой и
подкладкой  оставалось  свободное пространство для циркуляции воздуха.
Холодный воздух  вместе  с  дымом  от  костра  поднимался  вверх,  где
находились  два  отверстия  с  клапанами,  через  которые выходил дым.
Индейцы открывали то один,  то другой клапан, в зависимости от того, с
какой  стороны дул ветер,  и в вигваме никогда не было дымно.  Кожаная
покрышка не пропускала дождя,  а подкладка защищала от ветра, и даже в
холодную зиму людям было тепло у костра,  пылавшего в вигваме.  Ночью,
когда угасал костер,  они кутались  в  мягкие  теплые  шкуры  и  спали
сладким сном. (* Один ярд равен 91,44 см.)
     После полудня в вигвам Белого Волка вошел  Уэсли  Фокс,  один  из
служащих  Американской  меховой  компании  и дядя Томаса Фокса.  В это
время из вигвама выходили воины,  почтительно его приветствовавшие. Он
подождал у входа, потом откинул занавеску, заменявшую дверь, и вошел в
вигвам.
     - Ой-йи!  Добро  пожаловать!  -  воскликнул Белый Волк,  усаживая
гостя на почетное место справа от себя.
     Лицо вождя   расплылось   в   улыбке.   Он   потер  руки  и  стал
рассказывать, говорил он на своем наречии:
     - Белый  брат  мой,  сегодня  счастливый день.  На восходе солнца
родился у меня сын.  Посмотри,  какой чудесный  мальчик.  И  какой  он
крупный  для новорожденного!  Сейчас мы дадим ему имя,  и я прошу тебя
остаться и принять участие в этой церемонии.
     Уэсли Фокс  посмотрел на ребенка,  но увидел одну только головку,
потому что мальчик был завернут с руками и ногами в длинный свивальник
из мягкой материи и привязан к доске,  служившей колыбелькой. Привязан
он был так крепко,  что не мог пошевельнуть ни ручкой,  ни  ножкой.  В
своем  свивальнике и пеленках он очень походил на маленькую египетскую
мумию из пирамиды фараона.
     Колыбелька была  поставлена  почти вертикально в ногах постели из
звериных шкур,  на которых  полулежала  мать  новорожденного.  Большие
темные  глаза  матери  смотрели  с  любовью  на маленькое личико цвета
красноватой бронзы. У малютки волосы были тоже бронзового цвета, ротик
смешной,  маленький,  а  глазки  блестящие.  Вдруг  личико сморщилось,
ребенок запищал.
     - Что с ним,  жена? - испугался вождь. - Слышишь, он плачет! Быть
может,  он болен.  Что,  если он  заболеет  и  умрет?  Постарайся  его
успокоить. А если ты не знаешь, что делать, я позову одну из старух.
     - Мальчик здоров. Дети всегда пищат, - отозвалась мать.
     Она привстала и, взяв колыбельку, положила ее около себя. Ребенок
перестал плакать, и вождь снова повеселел.
     Вскоре вошел в вигвам старый-престарый знахарь,  или жрец Солнца.
За ним следовали воины и женщины,  родственники Белого Волка  или  его
жены.  Вождь  всех  приветствовал,  затем  набил  табаком свою большую
каменную трубку,  закурил ее и передал сидевшему рядом  с  ним  гостю.
Сделав две-три затяжки, он передал ее своему соседу, и трубка пошла по
кругу.
     Затем начался пир. Гостей угощали жареным языком бизона, сушеными
кореньями камас и свежими ягодами.  Много  было  смеха  и  разговоров.
Женщины любовались ребенком,  целовали его,  находили в нем сходство с
отцом.
     Пиршество вскоре  окончилось,  так  как  никто  в сущности не был
голоден и все ели мало.  Старый знахарь,  которого звали  И-кус-син-и,
или  Короткий Рог,  достал свою собственную каменную трубку,  набил ее
табаком,  закурил и передал соседу.  Он знал,  зачем пригласили его  в
вигвам,  но  Белый  Волк  считал  своим  долгом  еще  раз  сообщить  о
предстоящей церемонии. Вождь произнес речь.
     - Родственники  и  друзья,  -  начал  он,  - сегодня утром Солнце
посмотрело на землю и увидело моего новорожденного мальчика.  Я  хочу,
чтобы оно, уходя на отдых в свой вигвам, знало имя новорожденного. Вот
почему призвал я вас всех сюда.  Я прошу нашего старого друга Короткий
Рог  дать  имя ребенку,  а от меня мой друг получит подарок.  Короткий
Рог, мой табун пасется на равнине. Из этого табуна я дарю тебе четырех
лошадей:  черного жеребца-четырехлетка, белую кобылу-трехлетку, гнедую
кобылку с расщепленным ухом и серого жеребца, на котором я охотился за
бизонами. А теперь скажи нам, как назвать мальчика.
     - Да, да! - подхватили гости. - Дай имя ребенку!
     Последовало молчание.  Старик  сидел  сгорбившись,  погруженный в
глубокие размышления.  В руках он держал  маленький  кожаный  мешочек,
вышитый  иглами  дикобраза.  Наконец  он  положил  мешочек  на  землю,
выпрямился и сказал:
     - Все мы знаем,  как трудно выбрать имя для мальчика.  Одни имена
приносят счастье,  другие - несчастье. Я постараюсь дать этому ребенку
счастливое имя.
     Слушайте, я расскажу вам сон,  который привиделся мне в дни  моей
молодости.  Снилось мне, что в зимний день я взял лук и стрелы и вышел
на равнину охотиться за бизонами.  На склоне холма  увидел  я  большое
стадо и направился к нему.  День был облачный,  я надеялся,  что скоро
пойдет снег,  и тогда мне легче будет приблизиться к стаду,  оставаясь
незамеченным.  Я  шел все быстрее и быстрее,  так как стадо находилось
очень далеко от меня.  Когда я вышел на  середину  равнины,  с  севера
нагрянул Творец Холода,  и со всех сторон подул ветер. Творца Холода я
не видел,  потому что он,  как всегда,  был закутан  в  снежный  плащ.
Началась метель;  снег колол мне лицо,  ветер валил с ног. Я ничего не
мог разглядеть на расстоянии двадцати шагов и не знал,  где  находится
река и лагерь. Я заблудился, и мне было очень холодно.
     Думал я,  что замерзну,  как вдруг в  нескольких  шагах  от  меня
показался маленький зверек.  Бежал он опустив голову и волоча по снегу
пушистый хвост.  Это был синопа ("быстрая"  -  лисица  северо-западных
равнин).  Он  пробежал  у  самых  моих ног и один раз взглянул на меня
блестящими черными глазами. По-видимому, он нисколько меня не боялся.
     - О,  маленький  брат!  -  крикнул я.  - Ты бежишь к реке,  чтобы
спрятаться в лесу.  Не  спеши!  Проводи  меня  туда!  Я  заблудился  и
замерзаю.
     Синопа уже скрылся в облаке снежной пыли. Но, услышав мою мольбу,
он приостановился,  словно поджидая меня.  Я побежал к нему, кутаясь в
одеяло и стараясь защитить лицо от колючего снега. Он подпустил меня к
себе  шагов  на десять,  потом продолжал путь.  Когда я отставал,  мне
казалось,  что он терпеливо меня ждал.  Ветер дул мне то в лицо,  то в
спину,  то в бок.  Творец Холода хотел меня погубить,  хотел,  чтобы я
потерял направление и кружил на одном месте, пока не замерзну.
     Но я верил,  что синопа спасет меня и приведет к лагерю.  Правда,
иногда мне казалось,  что он сбивался с пути и бежал назад,  но  я  не
поддавался  сомнениям.  Становилось  все  холоднее,  я  проваливался в
глубокие сугробы и от усталости с трудом передвигал ноги. Мне хотелось
лечь  и заснуть.  Вдруг я заметил,  что мы начали спускаться по склону
холма.  Я воспрянул духом.  "Быть может,  мы уже пересекли  равнину  и
спускаемся  в  долину реки?" - подумал я.  Так оно и было.  Пройдя еще
несколько шагов,  я разглядел сквозь снежное облако  обнаженные  ветви
тополей,  услышал, как завывает в лесу ветер. Напрягая последние силы,
я побежал и вскоре остановился  на  опушке  леса,  окаймлявшего  реку.
Прямо передо мной росло старое, расщепленное молнией дерево, которое я
заметил,  когда проходил здесь утром.  Теперь  я  знал,  что  нахожусь
близко от лагеря.
     - Маленький брат! - воскликнул я. - Ты меня спас!
     Но синопа уже убежал. Его нигде не было видно. Я продолжал путь и
вскоре вошел в свой вигвам.  Синопа меня спас.  Не будь его,  я бы  не
добрался  до  дому!  С  этой  мыслью  я  проснулся  и увидел,  что уже
рассвело. Тогда же я дал клятву, которую сдержал, - с тех пор, проходя
мимо лисьих нор, я всегда бросаю кусок мяса для синоп и их детенышей.
     - А,  ха, хаи! - воскликнули все присутствующие. - Какой чудесный
сон! Да, синопа - твой спаситель.
     - Дайте мне новорожденного, - сказал Короткий Рог.
     Одна из женщин подала ему спеленатого ребенка. Старик взял его на
руки и долго всматривался в маленькое круглое личико.  Потом он достал
из  своего  мешочка  священную тускло-красную краску и помазал ею лоб,
нос,  щеки и подбородок младенца. Повернув мальчика лицом к заходящему
солнцу, он воскликнул:
     - О всемогущее Солнце,  и ты,  Нап-и*, создавший мир! Смотрите, я
помазал  новорожденного  священной  краской,  а  теперь я дам ему имя,
которое он будет носить,  пока не станет воином и не  заслужит  нового
имени.  Я называю его Синопой.  Сжальтесь над Синопой, о Солнце, и ты,
Творец Мира!  Сделайте его сильным и смелым,  вдохните  в  его  сердце
любовь  к  отцу и матери и ко всему нашему народу.  Пошлите ему долгую
жизнь,  о Творец Мира,  и ты,  Создатель  Дней!  Пожалейте  всех  нас,
мужчин,  женщин  и детей,  и продлите жизнь нашу.  (* Старик.- Примеч.
авт.)
     - Аи! Аи! Смилуйтесь над нами, боги! - подхватили все гости.
     Затем они встали и разошлись по своим  вигвамам.  Церемония  была
окончена: мальчику дали имя.

                               Глава II
                              Два Синопы

     В течение всего лета и почти всей  долгой  холодной  зимы  Синопа
лежал  привязанный  к доске-колыбельке.  Индейцы считали,  что ребенка
нужно пеленать и привязывать к доске,  чтобы вырос он не горбатым  или
сутулым,  а стройным и прямым,  как стрела.  Иногда мальчику надоедало
лежать все время на спине,  он  начинал  хныкать,  капризничать.  Мать
вынимала его из колыбельки,  и он барахтался,  голенький,  на звериных
шкурах. Когда он, усталый, засыпал, его снова привязывали к доске.
     Настала весна,  и Синопе пошел второй год.  Теперь его стали чаще
вынимать из колыбельки;  ему позволяли ползать по звериным шкурам  или
по  лужайке,  неподалеку  от  вигвама.  Осенью  мальчик  после  многих
неудачных попыток научился ходить.  Переваливаясь на слабых ножках, он
переходил  от  отца к матери,  которые сидели на расстоянии нескольких
шагов друг от друга.  Белый Волк решил отпраздновать это  событие.  Он
устроил  пиршество  и пригласил родных посмотреть,  как ходит его сын.
Дядья и тетки любили Синопу и гордились им,  но больше всех любил  его
старый дед, Мик-сик-ум, или Красный Журавль, почти не расстававшийся с
мальчиком с тех пор, как тот начал ползать.
     По случаю  торжественного  дня мальчика нарядили в военную одежду
индейцев,  заранее приготовленную для него матерью.  Белая  рубаха  из
оленьей  кожи,  украшенная  бахромой,  была  расшита иглами дикобраза;
штанишки из красной материи держались на  пояске.  На  кожаных  гетрах
мать  начертила  желтой и красной охрой узенькие полоски.  Хорошенькие
маленькие  мокасины  были  расшиты  блестящими   бусами,   а   рисунок
представлял   символическое  изображение  солнца.  В  этом  костюмчике
мальчик выглядел очень забавным.  По-видимому,  он и сам  был  доволен
обновой:  он  что-то  лепетал,  смеялся,  переходил  от одного гостя к
другому и,  конечно,  частенько падал.  Один раз он  упал  и  ударился
головой о доску,  на которой его отец сушил табак.  Все присутствующие
затаили дыхание  и  ждали,  что  за  этим  последует.  Но  мальчик  не
заплакал;  он тотчас же сел, личико его сморщилось, и он долго потирал
ушибленное место, потом вскочил и бросился к матери.
     - О-хо-хаи! - воскликнули гости, хлопая себя пальцами по губам. -
Синопа равнодушен к боли, он не плачет. Он будет великим воином!
     - Я  дарю  ему  двух  лошадей - пегую и гнедую,  - сказал один из
родственников.- Белый Волк, пусть с завтрашнего дня они пасутся вместе
с твоими лошадьми.
     Тогда вмешались и другие гости.  Все подарили Синопе  по  две-три
лошади.  Не прошло и пяти минут, как маленький мальчик стал владельцем
табуна в тридцать голов.
     Каждый день  Синопу  купали в теплой воде в вигваме.  Но когда он
научился ходить,  отец по утрам брал его на руки,  нес к реке и окунал
его  в  холодную  воду.  А  вода  была очень холодная,  потому что уже
начинались  заморозки.  Мальчик  покрывался  гусиной  кожей,  у   него
прерывалось дыхание, но он сжимал губы и не плакал.
     Настала зима,  замерзли озера и маленькие  реки,  но  купание  по
утрам  продолжалось по-прежнему,  хотя частенько приходилось разрубать
топором лед,  чтобы добраться до воды.  Каждое утро,  как бы  ни  было
холодно, отец поднимал Синопу с теплой постели, нес его, голенького, к
реке,  и мальчик безропотно погружался в воду.  В вигваме мать  досуха
вытирала  его у костра,  и после купания мальчик чувствовал себя таким
здоровым,  что ни минутки не мог посидеть спокойно. Пока мать готовила
завтрак,  Белый  Волк  следил  за  тем,  чтобы мальчуган,  бегавший по
вигваму, не упал в огонь.
     Все черноногие,  старые и молодые,  купались в реке каждое утро и
зимой и летом.  Они  считали,  что  утреннее  купание  их  закаляет  и
благодаря  этому  они  могут  охотиться  даже в самую холодную погоду.
Пожалуй,  они были правы.  Я видел,  как они,  сняв рукавицы,  сдирали
шкуры с убитых животных,  хотя мороз был такой, что я ни на секунду не
мог снять перчатки. А у них даже кончики пальцев не были отморожены.
     Сначала Синопа  питался  только  молоком матери.  Когда же у него
прорезались все зубы,  он стал есть мясо, ягоды и коренья. Жирное мясо
бизона   было   очень  питательно.  Женщины  его  варили  или  жарили;
заготовляя впрок,  они его разрезали на длинные тонкие полосы и сушили
на солнце.  Иногда они растирали сушеное мясо в порошок и приготовляли
пеммикан...  Этой смесью набивали мешки из свежих  шкур,  а  отверстия
мешков  зашивали.  Шкура,  высыхая,  съеживалась,  а находящийся в ней
пеммикан превращался в твердую массу. Такой мешок, набитый пеммиканом,
весил  около  пятидесяти  фунтов*.  Шкура  не  пропускала  воздуха,  и
благодаря этому мясо не портилось в течение многих  месяцев.  Пеммикан
очень  питателен;  четверти  фунта  достаточно,  чтобы  утолить  голод
взрослого человека.  Женщины из племени черноногих  всегда  хранили  в
своих вигвамах запас пеммикана.  Эго было лакомое блюдо,  и чаще всего
оно подавалось во время пиршеств.  (* Один фунт равен 453,59 г)
     Когда Синопе  исполнилось  три  года,  отец  принес ему пушистого
серого  зверька,  которого  поймал  на  равнине.  Это  была  маленькая
"быстрая" (лисица) - тезка Синопы. По-видимому, ей шел второй месяц.
     - Теперь у тебя есть товарищ,  сынок,  - сказал Белый Волк, - а в
нашем вигваме будут жить два маленьких Синопы - один двуногий,  другой
четвероногий.
     Синопе маленький  зверек очень понравился,  он взял его на руки и
крепко прижал к груди.  А четвероногий синопа не пытался его  укусить,
так как был еще слишком мал и человек не внушал ему страха. Сначала он
очень боялся собак,  но постепенно привык к ним.  Его  досыта  кормили
мясом,  он стал совсем ручным и очень веселым. Все обитатели вигвама к
нему привязались,  но он больше всех любил маленького мальчика и ночью
всегда  спал  подле  него,  свернувшись в комочек.  Днем он никогда не
издавал ни одного звука,  а ночью,  если  его  что-нибудь  пугало,  он
вскакивал и тявкал. Странное это было тявканье - хриплое, заглушенное,
словно зверек, набив рот мясом, пытался залаять.
     У Белого  Волка  было несколько сот лошадей.  Днем они паслись на
равнине,  а на закате солнца их пригоняли в лагерь.  Вожаков табуна  и
самых  лучших  лошадей привязывали к кольям около вигвама;  на равнине
нельзя было их оставить, так как их украли бы враги...
     Как-то в  лунную  ночь,  когда  костер  в вигваме уже погас и все
спали сладким сном,  маленькая лисичка хрипло  заворчала  и  разбудила
мать Синопы.  В вигваме было светло,  как днем, потому что лунный свет
струился прямо в дыру,  служившую дымоходом.  Мать Синопы увидала, что
зверек   поднял   голову,   навострил   длинные   уши   и   напряженно
прислушивается.
     - Что с тобой, мудрый зверек? - спросила она шепотом. - Ты почуял
врага?
     Она протянула  руку  и погладила его по спине.  Ласка придала ему
храбрости;  он встал и, припадая к земле, выполз из вигвама. Занавеска
из  шкуры  бизона,  заменявшая  дверь,  всегда  была  с  одной стороны
приподнята,  чтобы  зверек  мог  уходить  и  возвращаться  когда   ему
вздумается.  На этот раз он вернулся через минуту. Шерсть на спине его
стояла дыбом;  хрипло тявкая, он вскарабкался на ложе из звериных шкур
и прижался к своему верному другу Синопе.
     - Проснись,  проснись!  - прошептала мать,  наклоняясь  к  Белому
Волку.  -  Лисичка  почуяла  врага,  выбежала  из  вигвама и вернулась
испуганная.
     Белый Волк  тотчас же вскочил,  взял ружье и направился к выходу.
Опустившись на колени,  он осторожно отодвинул занавеску и выглянул из
вигвама:  шагах  в десяти какой-то человек отвязывал от колышка лучшую
его лошадь.  Не теряя ни секунды,  Белый  Волк  прицелился  и  спустил
курок.  Загремел выстрел,  потом раздался пронзительный вопль, человек
высоко подпрыгнул и упал ничком.
     Выстрел разбудил  весь  лагерь.  Мужчины  выбежали  из вигвамов и
начали стрелять в неприятелей,  а те убегали или спешили  ускакать  на
лошадях,  которых  успели  отвязать  от  колышков.  В вигвамах плакали
испуганные женщины,  кричали дети, лаяли и выли собаки. Но тихо было в
вигваме  Белого Волка.  Маленький Синопа проснулся,  услышал выстрелы,
крики и стал хныкать, но мать тотчас же его успокоила.
     - Тише,  тише!  - сказала она, укладывая его в постель и закрывая
мягкой шкурой.  - Какие-то люди  пришли  в  лагерь  и  хотели  украсть
лошадей. Не бойся, отец их прогонит.
     Успокаивая сына, бедная женщина дрожала от страха. Что, если одна
из пуль попадет в Белого Волка и Синопа останется сиротой?  Испуганная
лисичка засунула нос под шкуру, прижалась к Синопе и тихонько ворчала.
     Вскоре стрельба прекратилась, испуганные женщины и дети притихли.
Потом издалека донеслась победная песня.  Она  гремела  все  громче  и
громче,  и  женщины поняли,  что опасность миновала.  Мужчины одержали
верх над врагами и возвращались в лагерь.  Все выбежали  из  вигвамов,
радостно выкрикивая имена мужа, брата, сына, участвовавших в битве.
     Мать Синопы взяла сынишку на руки и,  поспешно выйдя из  вигвама,
закричала:
     - Белый  Волк!  Мой  муж  Белый  Волк!  Он  дрался  с  врагами  и
возвращается победителем. Белый Волк - великий вождь!
     У входа в вигвам собрались  женщины  и  дети.  Пробившись  сквозь
толпу, мать Синопы увидела лежащего на спине человека.
     Красный Журавль наклонился к нему и воскликнул:
     - Это  воин  из  племени кроу.  А убил его мой сын.  Белый Волк -
великий вождь!
     Между тем  черноногие  подъезжали к лагерю,  и все громче звучала
победная песня. Воины привезли скальпы и оружие пяти кроу, которых они
настигли и убили.  Правда,  враги успели угнать несколько лошадей,  но
это  никакого  значения  не  имело:  лошадей  было  много.  В   лагере
праздновали победу, пировали всю ночь, плясали и пели, а воины снова и
снова рассказывали о том, как преследовали они неприятеля.
     Это событие  произвело глубокое впечатление на Синопу.  Теперь он
знал,  что черноногие совершают великий подвиг,  убивая врага. Красный
Журавль  не  отпускал его от себя ни на шаг,  а когда воины восхваляли
Белого Волка, старик заставлял мальчика кричать вместе с ними:
     - Белый Волк! Белый Волк - великий вождь!
     Позднее мать Синопы рассказала о том,  как лисичка первая почуяла
врага  и подняла тревогу.  Когда слух об этом разнесся по лагерю,  все
стали хвалить умного зверька,  и немало похвал пришлось  на  долю  его
маленького хозяина, Синопы.
     Вечером в вигвам Белого Волка вошел старый знахарь Короткий  Рог.
Выкурив трубку, он сказал:
     - Маленькому Синопе  улыбается  счастье.  Не  будь  у  него  этой
лисицы,  враги  успели  бы угнать наших лошадей и,  быть может,  убить
кое-кого из нас.  Я чувствую,  что этот мальчик будет великим воином и
доживет до глубокой старости.
     - Да,  - отозвался старый дед,  - все мы надеемся,  что он  будет
смелым  воином  и  защитником  стариков,  женщин и детей.  Хочется мне
пожить подольше, чтобы вместе с Белым Волком обучать мальчика. Хочется
мне увидеть, как он в первый раз пойдет на войну.

                              Глава III
                         Синопа и его друзья

     Пока Синопе не пошел четвертый год,  мать ни на шаг не  отпускала
его  от  себя.  Белый  Волк  частенько говорил ей,  что мальчику нужно
давать больше свободы, но в ответ она качала головой и возражала:
     - Ты  ошибаешься.  Он  еще слишком мал.  Нельзя оставлять его без
присмотра.
     Белый Волк с ней не спорил, но, когда Синопе пошел четвертый год,
он сказал жене:
     - Ты  вырастила  и выкормила нашего сына.  Сейчас он - здоровый и
крепкий мальчуган. Но не годится все время держать мальчика в вигваме.
Пусть  он  играет со своими сверстниками.  Игры многому его научат,  и
когда-нибудь эти знания ему пригодятся.  Начиная с завтрашнего дня  он
будет играть с детьми нашего лагеря.
     - Пусть будет по-твоему, - отвечала мать Синопы. - Я знаю, что ты
прав. Но мы, матери, все на один лад; всегда мы боимся, как бы ребенок
не попал в беду.  Первое время я не хочу отпускать Синопу одного. Если
с  ним  что-нибудь  случится,  я  буду неподалеку и успею прибежать на
помощь.
     Я забыл  вам сказать,  что мать Синопы звали Тсистсаки.  На языке
черноногих это слово значит Женщина Птичка.  Индейцы считали,  что имя
Тсистсаки  приносит  счастье,  и жена Белого Волка была очень довольна
своим именем.
     В соседнем   вигваме   жил  семилетний  мальчик,  которого  звали
Одинокий Бизон,  и его младшая сестра  Отаки  (Желтая  Ласочка).  Мать
позволила маленькому Синопе играть с ними, а они рады были принять его
в свою компанию.  Иногда в играх принимали участие и  другие  дети,  и
многие   были   гораздо  старше  Синопы.  Двадцать  -  тридцать  детей
собирались на опушке леса и затевали разные игры. Но больше всех любил
Синопа  Одинокого Бизона и Отаки,  быть может,  потому,  что их мать и
Тсистсаки были подругами,  а вдобавок брат и сестра  жили  в  соседнем
вигваме.
     Однажды обе матери задумали доставить детям неожиданную  радость.
Для этого нужно было кое-что приготовить;  в течение месяца занимались
они приготовлениями,  в то время, как дети играли. Поздно ночью, когда
все  уже спали,  они заканчивали работу при свете костра.  Затем нужно
было  обучить  собак  -  трех  больших   собак,   которым   предстояло
участвовать  в  задуманной  игре.  Сейчас  я вам расскажу об индейских
собаках.
     У индейцев не было лошадей, пока вскоре после открытия Америки их
не привезли в  Мексику  испанцы.  Долгое  время  индейцы  пользовались
собаками как вьючными животными.  Кочуя по равнинам, они перевозили на
собаках свое имущество,  вигвамы и запасы сушеного мяса. Но задолго до
рождения  Синопы  черноногие  отказались  от  этого  обычая,  так  как
приобрели лошадей.  Впрочем, в лагере осталось много собак, потому что
индейцы их очень любили;  некоторые семьи имели двадцать пять-тридцать
собак.  Это  были   большие   косматые   животные,   окраской   шерсти
напоминающие волка.  По ночам, когда в окрестностях лагеря выли волки,
индейцы говорили:
     - Слушайте!  Собаки  им  отвечают.  Они  разговаривают  со своими
братьями, живущими там, на равнине.
     Тсистсаки и  ее  подруга приучили собак ходить на поводу и тащить
поклажу; они сделали для них и седла, к которым можно было привязывать
тюки.  Однажды,  когда  дети  играли  в  лесу позади вигвамов,  матери
навьючили поклажу на двух собак,  а к седлу третьей собаки  прикрепили
четырнадцать  тонких  длинных  кольев так,  что они тащились по земле.
Ведя собак на поводу,  они вошли в лес и вскоре  приблизились  к  тому
месту,  где  играли  дети.  Первым  заметил  их  Синопа.  Мальчик  так
удивился, что широко раскрыл глаза, разинул рот и не мог выговорить ни
слова.  Никогда еще не видел он,  чтобы собаки везли поклажу!  И какую
странную поклажу!  Можно было подумать,  что  женщины  перевозят  свои
вигвамы на новое место.
     К седлу  первой  собаки  привязаны  были  два   маленьких,   ярко
раскрашенных мешка из недубленой кожи,  напоминающие по форме конверт;
такие мешки индейцы называют "парфлеш"; сверху навьючены были одеяла и
шкуры бизонов.  Вторая собака тоже тащила два мешка и несколько одеял;
кроме того,  к тюку был привязан маленький медный котелок, купленный в
форте  торговой  Компании  Гудзонова  залива.  Третья собака тащила не
только колья,  но еще какой-то сверток,  очень напоминающий  маленькую
кожаную покрышку для вигвама.
     Наконец Синопа пришел в себя и воскликнул:
     - Что это такое? Вот смешно! Собаки тащат поклажу, как лошади.
     Одинокий Бизон и Отаки пустились в пляс.
     - О, Синопа! Мы знаем, что это значит! - кричали они. - Наша мать
и твоя сделали для нас вигвам.
     - Да,  мальчуган,  они  угадали,  -  сказала  мать Синопы.  - Это
настоящий вигвам. Где же мы его поставим?
     - Я  буду  вождем  и поведу первую собаку!  - воскликнул Одинокий
Бизон. - Я пойду впереди и выберу место для лагеря.
     Маленькая процессия  тронулась  в путь;  дети вели собак,  матери
следовали за ними и смеялись.  Как они были  рады,  что  их  труды  не
пропали даром и подарок понравился детям!
     Одинокий Бизон  торжественно  шествовал  впереди.  Неподалеку  от
реки, в тени трех высоких тополей, он остановился и объявил:
     - Здесь мы раскинем лагерь.  Это место защищено  от  ветра.  Река
близко,  и воды хватит всем.  Лошадей мы выпустим на пастбище. Там, за
утесом,  пасутся бизоны.  Охотники позаботятся о том,  чтобы в  лагере
было много мяса. Синопа, иди сюда! Сядь рядом со мной. А женщины пусть
поставят вигвам и приведут все в порядок.
     Матери, слушая его,  смеялись: мальчуган рассуждал как взрослый и
отдавал приказания,  словно  был  вождем.  Быстро  стали  они  снимать
поклажу с собак,  а маленькая Отаки помогала им по мере сил. Таков был
обычай у черноногих:  женщины  вели  хозяйство,  раскидывали  палатки,
навьючивали  и снимали поклажу с лошадей,  ходили за водой и топливом.
Сложа руки они не сидели,  но никогда  не  приходитесь  им  так  много
работать, как работают белые женщины, обремененные большой семьей.
     Мужчины, оставаясь  в  лагере,  отдыхали,  а  женщины   за   ними
ухаживали.  Однако  и  мужчины  делали свое дело.  И зимой и летом они
охотились,  снабжая мясом не только свои семьи, но и всех вдов, сирот,
стариков  и  калек,  которые  не  могли сами добывать себе пропитание.
Кроме того,  они защищали лагерь  от  неприятелей,  делали  набеги  на
враждебные  племена,  ходили  за  лошадьми,  а также изготовляли луки,
стрелы, щиты и одежду.
     Сняв с  собак  поклажу,  женщины  связали  вместе четыре шеста на
расстоянии полуфута от конца  их  -  шесты  были  длиной  в  четыре  с
четвертью фута,  - затем поставили их так,  что получилось нечто вроде
четырехгранной пирамиды.  Из оставшихся шестов часть  они  отложили  в
сторону,  а девять приставили к пирамиде; эти шесты опирались на концы
первых  четырех.  Верхний  край  кожаной  покрышки  они  привязали   к
последнему,  четырнадцатому,  шесту  и подняли покрышку на пирамиду из
кольев.  Затем уже нетрудно было натянуть края покрышки и скрепить  их
деревянными спицами.  Тогда женщины стали раздвигать концы упиравшихся
в землю кольев, пока покрышка не натянулась.
     Теперь оставалось  только  повесить  у  входа в вигвам занавеску,
которая заменяла дверь,  и сделать из кожаных одеял и мягких шкур  три
ложа.  Мешки,  набитые  сушеным мясом,  сушеными ягодами и пеммиканом,
были положены у входа. Отаки принесла в медном котелке воды.
     Наконец все  было  готово.  Дети  восхищались маленьким вигвамом.
Покрышка из выдубленных шкур лосей казалась почти белоснежной.  В этом
игрушечном вигваме могли поместиться десять - двенадцать детей.
     Одинокий Бизон и Синопа разыгрывали из себя взрослых  воинов,  но
не  смогли довести роль до конца.  Они не вытерпели,  вошли в вигвам и
стали помогать (или,  вернее,  мешать) женщинам,  но  Тсистсаки  и  ее
подруга их не бранили. Вскоре запылал в вигваме маленький костер, дети
поджарили на угольях несколько кусков сушеного мяса и сели  ужинать  в
своем собственном вигваме.  Как они были счастливы!  Долго придумывали
они,  в какие игры играть на следующий день,  а  когда  зашло  солнце,
матери увели их домой.  Пришлось уйти из вигвама и оставить его в тени
трех высоких тополей.

                               Глава IV
                     Синопа спасается от бизонов

     В тот   вечер  старшины  племени  собрались  на  совет  и  решили
перебраться из долины  реки  Марайас  к  холмам  Душистая  Трава.  Так
называются три горы,  находящиеся на расстоянии ста шестидесяти миль к
востоку от главного хребта  Скалистых  гор;  как  раз  здесь  проходит
граница  между штатом Монтана и канадской провинцией Альберта.  Однако
никаких пограничных столбов в те времена не было,  и граница никем  не
охранялась.  Когда черноногим сказали,  что американцы - Длинные Ножи,
как называли их индейцы,  - завладели страной, лежащей к югу от холмов
Душистая Трава,  а англичане, Красные Куртки, захватили земли, лежащие
к северу, черноногие в ответ засмеялись.
     - Это неверно,  - говорили они. - Красные Куртки и Длинные Ножи -
пришельцы.  Это не их земля.  Мы здесь живем с тех пор,  как наш  бог,
которого мы называем Старик,  создал мир, животных и нас. Эту землю он
отдал нам, она наша. И белые люди не посмеют ее отнять!
     В то  время черноногие еще не знали,  как сильны и жестоки белые.
Годы шли,  и белые захватили всю страну,  истребили бизонов и отняли у
индейцев землю, обрекая их на голодную смерть.
     Но будем продолжать рассказ.
     Рано утром  глашатай объехал весь лагерь и всем и каждому сообщил
о  переселении.  Тотчас  же  индейцы  начали  складывать   вигвамы   и
упаковывать вещи. Мужчины пригнали лошадей, женщины привязали к седлам
тюки, и вскоре длинная вереница всадников потянулась на север. Столько
было  в лагере людей и вьючных животных,  что процессия растянулась на
несколько миль. Мужчины и женщины были одеты в пестрые кожаные одежды,
украшенные  бахромой  и  цветными бусами.  Упряжь на лошадях,  мешки и
парфлеши были раскрашены яркими красками,  и вся процессия  напоминала
гигантскую радужную змею,  ползущую по равнине.  Это было великолепное
зрелище.
     Белый Волк со своей семьей занимал место в центре колонны. Лошади
тащили вигвам и поклажу,  а за лошадьми шли  три  собаки,  на  которых
навьючены  были  маленькие  тюки  и игрушечный вигвам.  Почти никто из
детей лагеря не видел накануне этой  новой  игрушки.  Сейчас  все  они
подъехали  к собакам и громко восхищались вигвамом.  Синопа,  Одинокий
Бизон и Отаки, ехавшие на своих маленьких пони, были в восторге*.
(* Пони - лошадь не выше 1 м 42 см.)
     - Приходите к нам в гости,  как только мы поставим наш вигвам,  -
говорили они сверстникам.
     И все дети обещали прийти.
     - Мой  мальчик,  -  сказала  мать Синопы,  - в лагере очень много
детей. В вигваме они не поместятся.
     - Они  будут  приходить  по  очереди,  -  ответил Синопа.  - Всем
хочется посидеть у костра в вигваме.
     Когда племя  стояло  лагерем  в долине у реки,  мужчины постоянно
охотились,  и в конце концов крупная дичь исчезла -  покинула  долину.
Вот  почему  старшины  племени решили перебраться на новое место,  где
дичи было много.  Холмы Душистая Трава  находились  приблизительно  на
расстоянии  пятидесяти  миль  от реки Марайас.  В первую половину пути
индейцы видели только отдельных старых бизонов да  антилоп,  но  затем
показались  на севере,  востоке и западе многотысячные стада бизонов и
других животных.
     Многие мужчины,  опередив  процессию,  стали охотиться.  На своих
быстрых лошадях они преследовали бизонов и стреляли из луков и  ружей.
Огромные  косматые  животные,  смертельно  раненные,  падали на землю.
Женщины,  считая убитых бизонов,  радовались, что много будет в лагере
мяса, жирного и сочного, много вкусных языков на ужин и пеммикана; еды
хватит на несколько недель.  У стариков,  следивших за  охотой,  глаза
сверкали от волнения.  Очень хотелось им присоединиться к охотникам, и
они понукали своих смирных лошадок,  совсем забыв о том,  что те могут
бежать  только рысцой.  Убедившись,  что охотников им не догнать,  они
стали вспоминать свою молодость и охотничьи приключения.
     Мужчины, поехавшие  на  охоту,  скрылись  за невысокими холмами и
погнались за огромным  стадом  бизонов.  Сначала  животные  бежали  на
восток,  но  так как ветер дул с запада,  а бизоны всегда бегут против
ветра,  то вскоре стадо свернуло в сторону,  пересекло гряду холмов  и
помчалось  прямо  на  медленно двигающуюся колонну всадников и вьючных
лошадей.  Охотники поняли, какая опасность грозит племени, но было уже
поздно.
     Женщины и дети стали кричать,  старики пытались разделить колонну
на  две  части,  так,  чтобы  посередине  остался  проход  для  бешено
мчавшихся бизонов.  Это  было  жуткое  зрелище:  огромные  животные  с
острыми  рогами  катились  лавиной прямо на индейский караван.  Вожаки
стада,  должно  быть,  почуяли  запах  человека,  но   не   могли   ни
остановиться,  ни  свернуть  в сторону,  так как сзади напирали на них
сотни бизонов. Если бы вожаки остановились, они были бы растоптаны.
     Старикам удалось  разбить колонну на две части и расширить проход
для стада.  Женщины,  дети и вьючные животные заняли места с севера  и
юга  от  прохода.  Смятение все усиливалось.  Лошади ржали и лягались.
Несколько вьючных лошадей бросились в сторону и понеслись по  равнине,
сбрасывая в траву отвязавшиеся тюки.  Несколько старух,  понукая кляч,
потрусили за ними в надежде спасти свои пожитки.
     В проход,  шириной в несколько сот шагов, ринулось стадо бизонов.
Пробегали они так близко  от  людей,  что  можно  было  разглядеть  их
черные, злобно сверкающие глаза. Воздух дрожал от топота копыт и стука
рогов.
     Синопа и  его  мать  находились у самого края прохода.  Маленький
пони Синопы, всегда послушный и кроткий, вдруг испугался и, раньше чем
кто-либо успел опомниться, рванулся вперед и поскакал по направлению к
стаду.
     - О мой мальчик! Синопа! Спасите его! - закричала мать.
     Не думая об угрожавшей  ей  опасности,  она  хлестнула  лошадь  и
поскакала   за  ним.  Женщины  плакали  и  звали  на  помощь.  Старики
последовали за матерью, твердо решив спасти и ее и мальчика, но старые
лошади отказывались перейти в галоп.
     Синопа ни разу не вскрикнул и не оглянулся.  Губы его были плотно
сжаты;  обеими ручонками он цеплялся за седло.  Ему кричали,  чтобы он
разжал руки и спрыгнул,  но кричавшие знали,  что он все равно  их  не
услышит: топот копыт заглушал голоса.
     Десяток шагов отделял испуганного пони от стада.  Мать и  старики
потеряли  последнюю  надежду  спасти  ребенка,  но,  не  думая о себе,
продолжали понукать лошадей.  Пони оставалось  сделать  еще  несколько
прыжков,  чтобы добежать до стада.  Однако,  несмотря на испуг,  он по
привычке старался избегать  препятствий,  попадавшихся  ему  на  пути.
Увидев  нору  барсука,  он внезапно отскочил в сторону,  и Синопа,  не
ожидавший этого прыжка,  вылетел из седла.  Он  буквально  взлетел  на
воздух,  потом  упал на землю и покатился по траве,  а пони врезался в
стадо.  Бизоны перед  ним  расступились,  он  вошел  в  образовавшийся
прорыв, и через секунду его уже не было видно.
     Мать догнала Синопу как раз в ту минуту, когда он был выброшен из
седла.  Спрыгнув  с  лошади,  она  бросилась  к нему,  взяла на руки и
побежала назад, оставив лошадь на произвол судьбы. Позднее ее поймал и
привел  один из стариков.  Между тем стадо уже промчалось мимо колонны
всадников, и вскоре топот копыт замер вдали.
     Мужчины, женщины,  дети  столпились вокруг Синопы.  Мать посадила
его на траву и долго ощупывала и осматривала,  пока не убедилась,  что
он  цел  и  невредим.  Синопа  не  плакал  и не смеялся.  В эту минуту
подъехал его отец на взмыленной лошади. Мальчик, увидев его, крикнул:
     - Нина, ату-сим-о-та но-тас. Нок-о о туэ ин-ис!*
(* Отец, моя лошадь убежала. Пойди поймай ее!)
     Все засмеялись  и  стали  рассказывать  Белому  Волку о том,  что
произошло.  Он наклонился,  взял Синопу на руки и  посадил  его  перед
собой на лошадь.
     - Судьба покровительствует моему мальчику,- сказал  он.  -  Чудом
спасся он от бизонов. Теперь я уверен, что он будет жить долго.

                               Глава V
                           Глиняные игрушки

     Охотники убили  несколько  сот  бизонов,  и  старшины   приказали
раскинуть  лагерь  здесь,  на равнине,  на берегу маленького озера.  В
течение пяти дней мужчины и женщины сдирали шкуры с убитых животных  и
разрезали мясо на тонкие полосы.
     В первый вечер после  охоты  было  много  разговоров  о  чудесном
спасении  Синопы.  Припоминали  случаи,  когда люди гибли под копытами
бизонов.
     - Помню,  в дни моей молодости вождь,  которого звали Три Солнца,
лишился единственной дочери,  - сказал Красный Журавль. - И виновата в
этом  была  лошадь.  Лошади  - ненадежные животные.  Они пугаются и от
страха теряют рассудок.  Так было сегодня  с  маленьким  пони  Синопы.
Стадо,  катившееся лавиной, оглушительный топот и крики испугали пони.
Что-то притягивало его к стаду,  он закусил удила и врезался  в  самую
гущу бизонов.
     Теперь я вам расскажу,  что случилось с этой маленькой  девочкой.
Охотники  убили много бизонов,  а женщины сдирали шкуры и резали мясо.
Девочка сидела верхом на пони и смотрела,  как мать рассекает на части
тушу. В это время стадо, которое паслось на склоне холма, увидело, как
другое большое стадо мчится по равнине.  И животные понеслись за  ним.
Когда  они  бежали  мимо лагеря,  пони вдруг поскакал наперерез стаду.
Мать девочки не успела схватить волочившуюся по траве веревку. Девочка
была  крепко  привязана  к  седлу  и спрыгнуть не могла,  даже если бы
захотела.  Пони врезался в стадо,  и животные окружили его.  Мы видели
головку  девочки  над  косматыми  спинами бизонов.  Вдруг один большой
бизон,  подсунув голову под брюхо пони,  высоко подбросил в  воздух  и
лошадь,  и  привязанную  к ней девочку.  Они упали на спины напиравших
сзади животных.  Так погибла дочь вождя.  В течение многих  месяцев  в
вигваме Три Солнца оплакивали девочку.
     Синопа не особенно заинтересовался рассказом деда.  Когда  старик
умолк, он спрыгнул с колен матери и, подойдя к отцу, сказал:
     - Но моя лошадь жива,  отец.  Она убежала с бизонами.  Найди ее и
приведи сюда.
     - Нет,  ты ее больше не увидишь,  - сурово ответил отец.  -  И  я
запрещаю  кому бы то ни было искать ее.  У этой лошади пустая голова и
злое сердце.  Я жертвую ее Солнцу  -  и  ее,  и  седло.  Мать,  сделай
мальчику новое седло. Я дарю ему нашу смирную старую черную лошадь. На
ней он будет ездить.
     - Но у меня есть свои лошади, много лошадей, - возразил Синопа. -
Позволь мне ездить на одной из них.
     - Нет! - решительно сказал отец. - Ты еще мал, тебе не справиться
с такими горячими лошадьми. Подрастешь, тогда и будешь ездить.
     Как только мясо было высушено,  племя двинулось к холмам Душистая
Трава,  а оттуда к реке Милк, омывающей северный склон этих холмов. На
опушке  леса,  окаймляющего  реку,  раскинуты были вигвамы.  Маленький
вигвам Синопы и его друзей приютился в тени высоких деревьев,  у самой
воды. Здесь Синопа, Одинокий Бизон и Отаки играли с утра до вечера под
надзором матерей или старого Красного Журавля. К ним в гости приходили
дети из всех вигвамов и принимали участие в их играх.
     С незапамятных времен дети племени черноногих  любили  лепить  из
глины  различных  животных,  которые водились в той стране.  Не всякая
глина годилась для лепки;  случалось,  что глиняные игрушки трескались
или  ломались,  как  только  высыхала  глина.  Лучшей  считалась глина
темно-серая,  мелкозернистая;  ее следовало смачивать  водой.  Однажды
Красный  Журавль  нашел  на берегу около детского вигвама толстый слой
хорошей глины и тотчас же позвал детей.
     - Бегите  сюда!  -  крикнул  он.  - Здесь много хорошей земли для
глиняных игрушек. Посмотрю-ка я, кто из вас вылепит бизона!
     С Синопой играло десять - двенадцать детей.  Все они прибежали на
зов старика.  Палками и острыми камнями они  начали  выкапывать  куски
глины  величиной  с  куриное  яйцо.  Куски  эти  были  очень  твердые,
неровные.  Каждый из детей положил комья на большой плоский камень,  а
другим  камнем  стал  растирать  глину в порошок.  Но кое-кто из детей
принимался  за  лепку,  плохо  растерев  глину,  поэтому  их   игрушки
потрескались, как только глина высохла.
     Синопа никогда еще не играл в эту игру.  Дед  сел  подле  него  и
показал, что нужно делать. Мальчик растирал глину долго и старательно,
пока пот не выступил у него на лбу.  Наконец дело было сделано. Старик
собрал  порошок  в  кучку  на плоском камне.  Сидели они у реки;  раза
два-три он побрызгал порошок водой,  а затем  начал  его  месить,  как
месят тесто для хлеба.
     - Пощупай-ка!  Потрогай глину рукой, - говорил Красный Журавль, и
Синопа повиновался.
     Сначала глина прилипала к  пальцам  и  казалась  зернистой,  хотя
растерта была хорошо.
     - Не надо прибавлять много воды,  - сказал  старик.  -  На  ощупь
глина как будто еще суховата,  но это как раз впору.  Смотри: я только
чуть-чуть смочу ее водой, а потом буду долго мять.
     Минут пять  старик разминал глину,  потом сделал из нее лепешку и
несколько раз провел по ней ладонью, чтобы сгладить все шероховатости.
Теперь  глина  была такой тягучей,  как замазка,  та замазка,  которой
стекольщики замазывают окна.
     - Вот  то,  что  нам  нужно,  -  сказал дед.  - Смотри никогда не
прибавляй слишком много воды.
     Между тем  все  остальные  дети  уже размяли куски глины и начали
лепить из нее маленьких бизонов. Дети постарше лепили очень искусно, и
вскоре  несколько бизонов уже были готовы и выстроены в ряд на берегу.
Глядя на других,  принялся за работу и Синопа.  Отщипнув  кусок  глины
величиной  с ладонь,  он долго мял его,  растягивал,  снова скатывал в
комок,  но не мог придать ему сходство ни с бизоном,  ни с каким бы то
ни было другим животным.
     Красный Журавль сидел рядом с Синопой,  курил длинную трубку и не
говорил  ни  слова.  Мальчуган  часто  вздыхал,  отрывался от работы и
умоляюще посматривал на деда;  не дождавшись от него помощи,  он снова
начинал лепить. Так продолжалось довольно долго.
     Старик забормотал что-то себе под нос,  но Синопа его не  слышал.
Красный Журавль молился - молился Солнцу.
     - О великое Солнце!  Творец Дней и Правитель Мира! - шептал он. -
Сделай нашего мальчика терпеливым и настойчивым! Научи его мужественно
добиваться того, к чему он стремится.
     Наконец старик  отложил  трубку  в  сторону  и взял из рук Синопы
бесформенный кусок глины.
     - Ты сделал все,  что мог, - сказал он. - А теперь я покажу тебе,
как лепят животных.
     Он скатал из глины что-то вроде колбаски,  один конец которой был
значительно толще другого.
     - Спереди  бизон  гораздо  выше,  чем сзади.  Поэтому из толстого
конца мы вылепим его высокий горб и большую голову, - пояснил дед.
     Он разминал  пальцами кусок глины и через несколько минут вылепил
голову и туловище бизона.  Не хватало только ног. Подняв валявшуюся на
земле веточку ивы,  он разломил ее на четыре части и воткнул палочки в
туловище.  Маленький бизон  на  тонких  деревянных  ножках  был  очень
смешной.  Затем Красный Журавль старательно облепил глиной палочки,  и
теперь они очень напоминали ноги настоящего  бизона.  Довольный  своей
работой, он поставил глиняного бизона на землю перед Синопой и сказал:
     - Готово!  Я дарю тебе этого бизона,  а ты попробуй  сделать  сам
такого же.
     Синопа обрадовался  подарку  и   захотел   показать   его   своим
товарищам.  Те  прибежали  на  зов  и  принесли  всех  вылепленных ими
животных.  Но их глиняные бизоны были гораздо хуже,  чем тот, которого
сделал старик. Набрав свежей глины, они снова принялись за работу.
     Первый бизон  Синопы  вышел  неудачно,  но  все-таки  походил  на
настоящего.  Сразу  можно было узнать,  кого пытался мальчик вылепить.
Красный Журавль, покуривая свою трубку, приободрял его и давал советы.
Синопа  лепил  одного  бизона за другим и,  несомненно,  делал успехи.
Когда солнце высоко стояло на небе,  перед Синопой выстроились  в  ряд
семь маленьких бизонов, и последний очень походил на огромное косматое
животное прерий.
     К полудню  дети проголодались,  но,  увлеченные игрой,  не хотели
идти домой. Матери о них позаботились - принесли из лагеря много мяса,
развели в маленьком вигваме костер и поджарили мясо на угольях.  Потом
позвали детей и старого Красного Журавля, и началось пиршество. Каждый
получил  по куску мяса,  по горсти сушеных ягод,  и все остались очень
довольны. Поев, дети вернулись к реке и снова занялись лепкой. Так как
бизонов  у  них  было  много,  то  они  начали лепить других животных:
оленей, медведей, лосей, волков, бобров, лошадей и горных коз.
     Красный Журавль  несколько  раз  напоминал  детям,  что пора идти
домой,  но они просили его остаться.  Увлеченные игрой,  они ничего не
видели  и  не слышали,  но старик все время осматривался по сторонам и
прислушивался к малейшему шороху.  Ничто не могло ускользнуть  от  его
внимания.
     Вдруг он заметил,  что шагах в десяти от того места,  где  играли
дети,  задрожали кусты, словно по ним пробежал ветерок. Это показалось
ему подозрительным,  так как ветра не было. Он ждал, не спуская глаз с
кустов.  Из-за  крайнего  куста  выглянул маленький мальчик;  блеснули
черные глазки.  За ним показался второй,  третий. Одного из них старик
узнал:  это  был  Ласочкин  Хвост,  мальчуган,  живший в дальнем конце
большого лагеря.  "Эге!  - подумал дед.  - Он верховодит мальчиками из
верхнего  лагеря.  Должно  быть,  они  задумали сделать набег на наших
ребят".  Но он ни слова не  сказал  Синопе  и  терпеливо  ждал.  Вдруг
Ласочкин Хвост выскочил из-за куста,  а за ним,  с гиканьем и криками,
выбежали десять - двенадцать мальчуганов и напали на  ребят,  лепивших
глиняные игрушки.
     Завязалась драка.  Нападавшие   пытались   завладеть   игрушками.
Конечно,   девочки   завизжали,   заплакали  и  убежали,  но  мальчики
мужественно вступили в бой.  Синопа дрался  с  мальчиком  из  верхнего
лагеря,  своим сверстником.  Они упали,  покатились по песку и чуть не
свалились в реку.  Противник Синопы быстро вскочил,  схватил несколько
глиняных  фигурок  и юркнул в кусты.  За ним последовали его товарищи,
завладевшие чуть ли не всеми игрушками.
     Пока мальчики дрались, Красный Журавль сидел в стороне и тихонько
посмеивался. Когда все было кончено, Синопа подбежал к нему и спросил:
     - Дедушка,  почему  ты позволил этим мальчикам из верхнего лагеря
отнять у нас игрушки?
     - Потому  что они их заслужили,  - ответил старик.  - Это одно из
правил игры.  Мальчики играли в  войну.  Они  были  вашими  врагами  и
победили вас.  Теперь вы должны напасть на них.  Нет, нет, не сегодня!
Завтра вы подошлете к ним разведчиков и воспользуетесь первым  удобным
случаем, чтобы отобрать у них игрушки.

                               Глава VI
                  История Человека со шрамом на лице

     Через два дня детям из верхнего лагеря  пришлось  распрощаться  с
глиняными  фигурками.  Старшие  товарищи Синопы застигли их врасплох и
отняли не только глиняных зверьков,  но и немало  других  игрушек.  Во
время  этой  стычки два мальчика подрались не на шутку и сильно избили
друг друга.  Вечером отцы их,  вернувшись с охоты,  долго говорили  об
этом   происшествии.  Дети  племени  черноногих  ссорились  и  дрались
очень-очень редко.  Воины позвали Красного Журавля и других стариков и
просили совета, как быть с детьми.
     На следующее утро Красный Журавль  созвал  всех  детей  лагеря  и
обратился к ним с речью.
     - Дети,  - сказал он,  - скоро вы подрастете и будете  взрослыми,
сильными мужчинами.  Черноногие надеются,  что тогда вы защитите племя
от врагов.  А враги окружают нас со всех  сторон,  охотятся  за  нашей
дичью, угоняют наши табуны. Вот почему никаких ссор между вами быть не
должно.  Если сейчас вы не можете жить в мире,  то будете ссориться  и
тогда,  когда  подрастете.  Чтобы защитить племя от врагов,  вы должны
быть братьями и любить друг друга.  И помните:  Солнце  запрещает  вам
ссориться! Обещайте мне, что никаких ссор и драк больше не будет.
     - Обещаем!  Больше мы не будем  ссориться!  -  закричали  дети  и
вернулись к своим играм.
     Вечером, когда вся  семья  сидела  у  костра  в  вигваме,  Синопа
вскарабкался к отцу на колени и спросил:
     - Почему Солнце  может  отдавать  нам  приказания?  И  кто  такой
Старик? Я слышал, как ты ему молишься.
     - Я рад,  что ты спросил меня об этом,  - отозвался Белый Волк. -
Пора тебе знать наши верования и предания. Слушай внимательно.
     Сначала не было на свете никого,  кроме Старика,  который походил
лицом  на  любого  из  нас,  только  волосы у него были желтые,  глаза
голубые, а кожа белая. Владел он могущественным талисманом, помогавшим
ему  совершать великие дела.  Настало время,  когда Старику захотелось
создать мир,  и он создал эту землю. Сделал он ее совсем плоской, а по
краям  срезал,  но  это  ему  не понравилось.  Тогда он побежал по ней
вприпрыжку,  и там, где он прыгал, вырастала гора. Равнину он прорезал
долинами  и  оврагами,  и заструились по ним реки и ручьи.  Теперь мир
сделался таким,  каким должен был стать, и Старик заселил его людьми и
животными.
     Сначала люди были совсем беспомощны,  потому что  Старик  дал  им
вместо рук лапы.  Медведи и другие дикие звери нападали на них,  а они
не могли защищаться.
     Старик разгуливал  по созданной им земле и не сразу заметил,  как
плохо живется людям. Узнав наконец, что звери обижают людей, он уселся
на высокой скале, почесал в затылке и задумался. Думал он долго, потом
позвал людей и вместо лап дал им  руки,  чтобы  люда  могли  работать.
Сначала  он  показал  им,  как  делать луки,  стрелы,  каменные ножи и
наконечники для стрел,  а затем научил их стрелять и  убивать  зверей.
Наконец  люди могли греться у костра я поджаривать на угольях мясо.  И
не страшны им стали дикие звери.
     Больше всех  других  племен  любил  Старик нас,  черноногих.  Эти
равнины,  где мы сейчас живем,  он отдал нам.  И нам  принадлежат  все
животные, какие здесь водятся. Нет на свете страны богаче, чем наша.
     В те далекие  времена  черноногие  многого  не  знали,  и  немало
пришлось им учиться. По вине женщины пришли на землю болезни и смерть.
Первым заболел  маленький  ребенок.  Мать  понесла  его  к  Старику  и
спросила, почему малютка плачет, почему не хочет есть.
     - Он болен, - сказал Старик. - Он болен и, быть может, умрет.
     - Умрет? А что это значит? - спросила женщина.
     - Ты видела,  как умирает животное,  раненное стрелой человека, -
ответил  Старик.  -  Оно  не дышит,  сердце его перестает биться.  Это
смерть.
     - Но я не хочу,  чтобы мой ребенок умер! - воскликнула женщина. -
Ты нас создал, ты всемогущ. Прошу тебя, избавь его от смерти.
     Старик долго молчал. Они стояли на берегу реки. Наконец он сказал
ей:
     - Слушай, женщина, вот камень, а вот кусок дерева. Я брошу в воду
либо камень,  либо дерево. Если поплывет то, что я брошу, твой ребенок
и все люди будут жить вечно; если потонет - то все люди будут умирать.
     Старик взял в одну руку камень, в другую кусок дерева и добавил:
     - Выбирай, что бросить в воду.
     Женщина долго не могла выбрать.  Ей было страшно,  она не  знала,
что делать. Наконец она крикнула:
     - Брось камень!
     Старик исполнил ее желание.  Камень пошел ко дну,  а ребенок умер
на руках матери. Так по вине неразумной женщины пришла к людям смерть.
Люди болели и умирали.  В те времена они еще не знали никаких целебных
трав и не умели лечить больных.  И от Старика они  не  могли  добиться
помощи,  потому что он распрощался с ними и ушел на запад.  Уходя,  он
сказал,  что когда-нибудь,  в далеком будущем, он вернется к ним, если
они его позовут.  И теперь денно и нощно они к нему взывали,  но он не
вернулся.
     Прошло много  зим.  Люди  тяжко  болели и умирали,  потому что не
умели лечить больных. Один юноша, у которого был большой шрам на лице,
задумал совершить путешествие и посетить всех животных,  надеясь,  что
кто-нибудь из зверей поможет ему избавиться от шрама. Шел он много лун
и навестил медведя,  бобра,  волка и всех других животных, обитавших в
этой стране. В те дни все они умели говорить.
     - О,  брат мой!  - сказал он медведю. - Я слыхал, что ты владеешь
талисманом. Пожалей меня и избавь от шрама на лице.
     - Мне  очень  жаль  тебя,  но  я  не могу тебе помочь,  - ответил
медведь.  - Здесь неподалеку живет бобр,  мудрейший  из  всех  зверей.
Советую тебе пойти к нему.
     Но и бобр не мог удалить шрам.  Он  посоветовал  юноше  навестить
барсука,  а барсук послал его к волку.  Кончилось тем,  что Человек со
шрамом на лице обошел всех зверей,  но помощи не получил. Тогда улегся
он на берегу большого озера и стал ждать смерти. К берегу подплыли два
лебедя,  увидели,  что он плачет, и спросили, какая беда постигла его.
Человек  со  шрамом  рассказал  им о своем горе,  а они,  выслушав его
рассказ, проговорили:
     - Брат,  не отчаивайся!  Есть на этом озере остров,  а на острове
живет тот, кто может тебе помочь. Ступай к нему.
     Человек со шрамом встал, посмотрел на большое озеро, и показалось
ему, что это озеро бесконечно и синие его воды сливаются с небом.
     - Нет   здесь  никакого  острова,  -  грустно  сказал  он,  снова
опускаясь на песок.  - Зачем вы дразните  меня  несбыточной  надеждой?
Дайте мне умереть спокойно.
     - Мы сказали тебе правду,  брат,  - возразили лебеди.  - Есть  на
озере остров,  но отсюда его не видно. Мы хотим тебе помочь. Ложись на
наши спины,  а мы довезем тебя до священного острова,  которого еще ни
один человек не видел.
     Человек со шрамом посмотрел на лебедей,  потом перевел взгляд  на
озеро.  Наконец,  не  говоря  ни  слова,  он  взял  свой лук и стрелы,
спустился к самой воде и улегся на широкие спины лебедей.  "Здесь ли я
умру,  на  песчаном  берегу,  или  там,  на лоне синих вод,  не все ли
равно?" - подумал он.
     Лебеди были большие и сильные.  Пока они плыли, Человек со шрамом
крепко спал.  Когда он проснулся,  лебеди уже  подплывали  к  большому
острову.  У  берега  было  мелко,  и здесь они предложили ему выйти на
сушу.
     - Мы привезли тебя к священному острову, - сказали они. - Там, за
рощей, живет тот, кто может тебе помочь.
     Лебеди взмахнули  крыльями,  поднялись  над  водой  и улетели,  а
Человек со  шрамом  вброд  добрался  до  берега.  Здесь  встретил  его
прекрасный  юноша  в  одежде  из  мягкой  белой кожи,  расшитой иглами
дикобраза, которые были раскрашены во все цвета радуги.
     - Добро пожаловать! - сказал юноша. - Меня зовут Утренняя Звезда.
Имя моего отца - Солнце, а моя мать - Луна. Мы живем на этом острове.
     Человек со  шрамом  объяснил,  кто  он такой и зачем прибыл сюда.
Утренняя Звезда обещал ему помочь.
     - Я отведу тебя в наш вигвам, - сказал он, - но сначала ты должен
оказать мне услугу.  Видишь вон тот скалистый мыс?  На нем живет племя
больших  птиц  с острыми клювами.  Они убили всех моих братьев,  а мне
родители запретили сражаться с ними. Прошу тебя, убей их.
     Человека со шрамом не нужно было упрашивать. Тотчас же побежал он
на мыс,  натянул тетиву своего лука и начал стрелять в  злых  птиц.  С
пронзительными криками летали они вокруг него, стараясь ударить своими
острыми клювами,  и одна за другой падали  мертвыми.  Когда  все  были
перебиты, молодые люди сняли с них скальпы и понесли трофей Луне. Луна
была красивая женщина, одетая в богатое платье. Человека со шрамом она
обняла и поцеловала, а потом заплакала.
     - Я оплакиваю умерших сыновей,  - сказала она.  - Ты отомстил  за
них, ты убил этих злых птиц. Теперь ты будешь моим сыном.
     Она ввела его в большой вигвам  и  угостила  вкусными  кушаньями.
Когда стемнело, вернулся домой на отдых отец Утренней Звезды, которого
звали Солнце.  Целый день он освещал и согревал землю. Узнав о подвиге
Человека со шрамом, он ласково его приветствовал.
     - Молодой черноногий,  - сказал  он,  -  сегодня  ты  оказал  нам
большую услугу. Поживи с нами, а я в долгу перед тобой не останусь.
     Человек со шрамом долго жил в вигваме  Солнца.  По  ночам  Солнце
учил   его   священным   песням   и  показывал  ему  различные  травы,
излечивающие от болезней.  Человек  со  шрамом  узнал,  что  Солнце  -
правитель мира,  и люди должны ему молиться.  Также узнал,  что Солнце
запрещает лгать и воровать.  Люди должны любить друг  друга,  помогать
старикам, вдовам и сиротам.
     Как-то ночью Солнце натер ему  лицо  волшебным  снадобьем,  и  от
шрама не осталось и следа.  Потом,  щедро одарив юношу, он взял его за
руку и вывел из вигвама;  за ними следовали Луна  и  Утренняя  Звезда.
Указав рукой на Волчий Путь (Ма-куи Ок-со-куи - Млечный Путь),  Солнце
сказал:
     - Иди этой дорогой,  и ты придешь к лагерю черноногих.  Помни, ты
должен научить их всему, чему учил тебя я!
     Луна и  Утренняя Звезда заплакали.  Заплакал и Человек со шрамом,
потому что ему грустно было с ними  расставаться.  Слезы  слепили  ему
глаза, когда он шел по сверкающей тропе, которая вела его по небу. Шел
он, шел и наконец увидел вигвамы родного племени.
     С тех пор люди стали лечить больных целебными травами. Творец дня
- Солнце - один из наших богов,  Синопа,  и ты должен ему  молиться  и
приносить жертвы.
     В тот вечер мальчик долго сидел у костра и думал  о  Человеке  со
шрамом.  Потом  он вышел из вигвама,  и Красный Журавль показал ему на
небе Волчий Путь.  Синопа твердо решил добраться  до  этой  сверкающей
тропы, как только он подрастет.

                              Глава VII
                           Ловушка бизонов

     Облетели листья тополей,  окаймлявших реку;  высоко в синем  небе
перекликались  дикие  гуси,  утки  и лебеди,  державшие путь на юг,  в
"страну  вечного  лета"  (Ис-кус-сан  Нэ-по-йи).  Берега   реки   Милк
считались вождями плохим местом для зимовки, так как здесь трудно было
запастись топливом на зиму. Поэтому старшины собрались на совет, чтобы
обсудить вопрос, где провести холодные месяцы. После долгих разговоров
решено было перебраться к верховьям реки Два Талисмана,  и  через  два
дня  племя  уже раскинуло лагерь на новом месте.  Вигвамы находились в
заросшей лесом речной долине,  которая защищена была с севера  утесами
из  песчаника,  тянувшимися  на  несколько миль.  Это место черноногие
называли "пискан", что значит "ловушка". Здесь они обычно заманивали в
ловушку и убивали целые стада бизонов,  чтобы запастись на зиму мясом.
Когда племя приходило сюда в последний раз,  Синопа  был  еще  слишком
мал,  чтобы  следить  за странной охотой.  Вот почему теперь ему очень
хотелось увидеть, как будут заманивать, или зазывать, бизонов.
     Как только    были   раскинуты   вигвамы,   в   лагере   начались
приготовления к охоте.  У черноногих только  несколько  человек  умели
зазывать  стада.  Их  называли  зазывателями,  и народ верил,  что они
пользуются покровительством богов и  владеют  какими-то  таинственными
талисманами.  Одним  из  таких  зазывателей  был Красный Журавль,  дед
Синопы.
     Как-то вечером,  переговорив  со  старшинами племени,  Белый Волк
вошел в свой вигвам и сказал Красному Журавлю:
     - В  вигвамах  осталось  мало мяса.  Мы решили назначить охоту на
завтра. Все просят тебя заманить стадо.
     - Ха!  Заранее  ничего нельзя сказать,  - ответил старик.  - Если
стада будут пастись далеко от ловушки и если ветер подует с юга, охоте
завтра  не  бывать.  Все-таки  я  сегодня  же  сделаю  все необходимые
приготовления. Пошли лагерного глашатая сказать охотникам, чтобы спели
они сегодня вечером священную Песню койота.
     Лагерным глашатаем был старик,  которого  звали  Четыре  Медведя.
Оседлав лошадь, он поехал мимо вигвамов, громко выкрикивая:
     - Слушайте, слушайте, охотники! Завтра, если угодно будет судьбе,
Красный Журавль заманит стадо в пропасть.  Молитесь богам, пойте Песню
койота,  самого ловкого из всех охотников.  Пойте ее перед отходом  ко
сну.
     Когда замер голос глашатая,  во всех  вигвамах  затянули  древнюю
песню.  Пели все - мужчины,  женщины,  дети.  Странная была эта песня,
протяжная, заунывная. Жутко было слушать ее в эту тихую холодную ночь.
Собаки,  бродившие между вигвамами,  поднимали морды к небу и протяжно
выли. С далеких холмов и утесов отвечали им протяжным воем волки.
     Синопа, сидевший   у   костра   в  вигваме,  присмирел  и  широко
раскрытыми глазами смотрел на деда. Старик достал мешочек с красками и
натер  лицо  и  руки  красновато-бурой  краской,  которая у черноногих
считалась священной.  Спев Песню койота, он закурил свою трубку и стал
пускать дым на все четыре стороны света. Потом произнес молитву:
     - Хай-йю,  всемогущее  Солнце!  Хай-йю,   Старик!   Хай-йю,   ты,
маленький  подводный  зверек!  -  начал  он.  -  Сжальтесь  над  нами,
накормите нас. Помогите мне заманить завтра стадо и запасти много мяса
для всех живущих здесь.
     Помолившись, он снова затянул песню. У Синопы слипались глаза, но
спать он не ложился. Ему хотелось кое о чем спросить старика.
     - Дедушка!  - крикнул он,  как только тот  умолк.  -  Ты  молился
какому-то  подводному зверьку.  Что это за зверек?  Выдра или бобр?  И
почему ты ему молишься?
     Красный Журавль посадил Синопу к себе на колени и сказал:
     - Видишь ли,  мальчуган,  не на все вопросы могу я тебе ответить.
Маленький  зверек,  которому  я  молился,  -  мой  "тайный  помощник",
животное, привидевшееся мне во сне. Все юноши нашего племени уходят из
лагеря  и постятся в течение многих дней и ночей,  чтобы увидеть вещий
сон.  Во сне им является какое-нибудь животное, которое обещает всегда
их защищать и быть им верным другом.  Такое животное, явившееся нам во
сне, мы называем "тайным помощником".
     Когда я  был молод,  я тоже покинул лагерь и начал поститься.  От
долгого поста я очень ослабел и много спал, но никаких животных во сне
не видел. Я уже пришел в отчаяние, но наконец приснился мне вещий сон.
Я или тело крепко спало,  а  моя  тень  покинула  тело  и  отправилась
скитаться по свету.  Снилось мне,  что я бреду по равнине и всех,  кто
встречается на моем пути,  прошу о помощи.  Наконец я присел на берегу
ручья,  и  вдруг из воды выходит зверек.  Что это был за зверек - я не
могу тебе сказать.  "Я слышал,  как ты взывал о помощи, - обратился он
ко мне,  - и пришел, чтобы помочь тебе. Когда будешь молиться Солнцу и
Старику,  молись также и мне, а я буду твоим верным другом, помощником
и советчиком. Но никому не должен ты говорить, как зовут меня".
     Проснулся я,  Синопа,  вспомнил свой сон и порадовался тому,  что
теперь есть и у меня "тайный помощник".  Я стар,  участвовал во многих
битвах,  и часто угрожала мне  опасность,  но  я  уцелел.  Никогда  не
забывал  я  призывать на помощь маленького подводного зверька и не раз
видел его во сне.
     - Дедушка,  я  тоже хочу иметь "тайного помощника"!  - воскликнул
Синопа. - Когда я начну поститься?
     - О,   еще  не  скоро,  -  последовал  ответ.  -  Не  раньше  чем
подрастешь.  Когда исполнится тебе лет  шестнадцать-семнадцать,  тогда
можно поститься.
     Было уже поздно - Синопу уложили спать и укрыли шкурой бизона.
     На следующее утро все в лагере проснулись на рассвете.  Несколько
юношей провели эту ночь на равнине,  за утесами.  Вернувшись в лагерь,
они   объявили,  что  стадо  в  пятьсот  или  шестьсот  голов  пасется
неподалеку от ловушки.  Старый Красный Журавль  вышел  из  вигвама  и,
бросив вверх перышко,  убедился, что ветер дует с северо-запада. Тогда
он отдал приказ загонщикам подняться на утес.  Через  несколько  минут
сотни  мужчин,  женщин и детей уже взбирались по крутой тропинке.  Шли
они пешком. Белый Волк вел Синопу за руку, а там, где тропа была очень
крута, нес его на руках.
     Когда все загонщики поднялись на вершину утеса, в путь отправился
и  Красный  Журавль.  Ехал  он  верхом  на  маленькой быстрой лошадке,
которая была покрыта шкурой бизона.  И сам старик закутался в такую же
шкуру.  Из речной долины он по тропе выехал на противоположный отлогий
склон утеса.  Между тем Синопа,  его отец  и  загонщики  поднялись  по
восточному  склону  утеса  и  теперь  шли  на  запад вдоль самого края
пропасти.  Пройдя около мили,  Синопа посмотрел вниз и увидел, что дно
пропасти усеяно острыми камнями. В этом месте утес имел в вышину около
семидесяти  футов.  На  отлогом   склоне   виднелись   груды   камней,
расположенных  в  два  ряда.  У  края  пропасти расстояние между этими
рядами было не больше ста  шагов,  но  постепенно  оно  увеличивалось.
Каменные  гряды  тянулись  по  склону  на  протяжении  мили,  а дальше
начинались невысокие холмы.  За этими холмами  паслось  большое  стадо
бизонов.
     Белый Волк повернулся к загонщикам и приказал им занять места  за
каменными  грядами.  Они  немедленно  повиновались;  за  каждой грудой
камней спрятались двое или трое загонщиков.
     Синопа цеплялся  за руку отца и приставал к нему с вопросами,  но
вождь был занят и  не  отвечал.  Когда  все  загонщики  притаились  за
каменными  грядами  и  издали не было видно ни одного человека,  Белый
Волк посадил Синопу за грудой камней и сказал ему:
     - Скоро  ты  увидишь  деда.  Он  выедет на равнину и направится к
холмам, за которыми пасется стадо. Смотри внимательно.
     Синопа смотрел  во  все  глаза,  но  старика нигде не было видно.
Вдруг  вдали  показалось  какое-то  странное  животное,  оно  медленно
направлялось  к стаду.  Белый Волк объяснил мальчику,  что это Красный
Журавль верхом на лошади. Старик низко припал к шее своего коня, а так
как  и  он  и  лошадь  были  накрыты  шкурами  бизонов,  то  издали их
действительно можно было  принять  за  маленького  бизона.  Въехав  на
вершину  холма,  за  которым  паслось стадо,  старик приостановил было
лошадь, но затем еще ближе подъехал к бизонам и постарался привлечь их
внимание. Он щекотал хлыстиком брюхо лошади, заставляя ее брыкаться.
     - Будь ты там,  - сказал отец Синопе,  - ты бы услышал,  как твой
дед издает сейчас странный жалобный звук вроде "м-м-мэ,  м-м-мэ".  Так
кричат детеныши бизонов,  если у них что-нибудь  болит  или  если  они
испуганы.
     - М-м-мэ,  м-м-мэ! - тотчас повторил Синопа. - Я научусь кричать,
как детеныши бизона, и, когда вырасту, буду зазывать стада в ловушку!
     - Ну, так смотри же внимательно, что будет дальше!
     Сначала большое  стадо  мирно  паслось  на равнине и ни малейшего
внимания не обращало на приближавшееся к нему животное.  Должно  быть,
бизоны  приняли  его  за  одного  из своих собратьев.  Когда же лошадь
Красного Журавля  начала  брыкаться,  старые  самцы  подняли  морды  и
уставились  на  нее.  Красный  Журавль подъехал еще ближе,  и до стада
донесся жалобный крик.  Тогда заволновались самки,  думая,  что,  быть
может,  маленький  бизон  попал  в  беду.  Нерешительно  двинулись они
навстречу всаднику, потом остановились и потянули носом воздух, но так
как они стояли под ветром, то не почуяли запаха человека.
     - Смотри, смотри, сынок! - сказал отец, и Синопа таращил глаза.
     Вдруг одна из самок рысцой побежала вперед,  а за ней последовало
все стадо.  Сначала бизоны часто останавливались и мотали головами, но
постепенно  они  ускорили бег.  Гремели копыта,  облаком нависла пыль.
Этого-то и добивался Красный Журавль. Видя, что стадо бежит к нему, он
повернул  лошадь  и поскакал по направлению к каменным грядам.  Как ни
быстро он мчался,  но бизоны бежали  еще  быстрее.  Казалось,  вот-вот
догонят всадника!
     - О!  Дедушка погибнет!  Они его растопчут!  - в  ужасе  закричал
Синопа.
     - Не бойся!  Ему ничего не угрожает,  - отозвался Белый  Волк.  -
Смотри внимательно.
     Между тем Красный Журавль уже скакал между каменных  гряд,  а  за
ним по пятам неслись бизоны. Когда они пробежали мимо первых сваленных
в груду камней,  загонщики,  прятавшиеся за камнями,  вскочили и стали
кричать и размахивать одеялами. Их увидели животные, бежавшие сзади. А
из-за  каменных  гряд  выскакивали   по   очереди   загонщики.   Стадо
приближалось  к  краю  пропасти и догоняло Красного Журавля.  Вдруг он
круто повернул лошадь и, проехав между двух каменных глыб, поскакал на
восток.   Самки,   которые   бежали   впереди,   спеша   на  помощь  к
несуществующему  детенышу,  повернули  вслед  за  ним,  но   путь   им
преградили   выскочившие  из-за  камней  загонщики.  Испуганное  стадо
свернуло в другую сторону - на запад,  но и здесь были люди. Свободной
оставалась  одна  только  дорога на юг,  к пропасти,  и туда помчалось
стадо.  Теперь Красный Журавль был  в  полной  безопасности.  Сидя  на
взмыленной лошади, он смотрел вслед бизонам.
     Белый Волк и Синопа,  отбежав на несколько сот шагов в сторону от
каменных гряд,  ждали конца охоты. Настал самый опасный момент. У края
пропасти вожаки стада могли свернуть на восток или на запад, увлечь за
собой  остальных  бизонов  и  растоптать людей,  стоявших за каменными
грядами. Но этого не случилось: стадо мчалось вперед.
     Синопа весь дрожал от волнения.  Его пугали эти огромные косматые
животные,  злобно сверкавшие глазами,  пугал их  оглушительный  топот.
Наконец  вожаки  стада  увидели  пропасть,  попытались  остановиться и
свернуть в сторону,  но было уже поздно. Задние ряды напирали на них и
толкали  в пропасть.  Лавиной катилось стадо вниз с утеса.  Гигантские
туши падали с высоты семидесяти футов на острые камни.  Сотни  бизонов
погибли на дне пропасти, и лишь несколько животных, бежавших в хвосте,
успели в последнюю минуту свернуть в сторону и спастись.
     Почти все  бизоны  разбились  насмерть,  а  искалеченных охотники
поспешили  пристрелить.  Затем  они  стали  сдирать  шкуры  с   убитых
животных,  рассекать  туши  на  части и разносить мясо по вигвамам.  К
вечеру работа была окончена - все отдыхали и радовались удачной охоте.
     Когда выплыла  на  небо  луна,  Синопа  со  своим  дедом вышел из
вигвама.  У подножия утеса выли и  тявкали  волки,  койоты  и  лисицы,
обгладывая кости, оставшиеся в ловушке.
     - Прислушивайся к голосам наших маленьких братьев, - сказал внуку
Красный Журавль. - Сегодня ночью они явились сюда на пир.

                              Глава VIII
                                Волчок

     Приближалась зима,  но черноногие,  расположившиеся на зимовку  в
долине  реки  Два Талисмана,  не боялись морозов.  В штате Монтана,  у
подножия Скалистых  гор,  зимы  обычно  бывают  очень  мягкие.  Иногда
налетит  с севера метель,  начнется снегопад,  ударят морозы,  а через
два-три дня наступает оттепель.  Теплый западный ветер "чинук" дует со
стороны  Тихого океана,  и снег на равнине тает.  Даже в январе,  если
подует "чинук", становится тепло, как весной.
     Но приблизительно  раз  в  двадцать лет выдается зима суровая,  и
северный ветер дует в течение двух-трех месяцев.  Тогда снег  держится
долго,  морозы стоят лютые, а животные и птицы гибнут сотнями. Однажды
случилось мне видеть целое стадо антилоп, замерзших на снежной равнине
     В этом году зима, по обыкновению, стояла мягкая - слишком мягкая,
как думали дети,  которым очень хотелось поиграть на льду, а река, как
назло, все не замерзала.
     Как-то вечером, укладываясь спать, Синопа обратился с коротенькой
молитвой к Творцу Холода.  Индейцы верили, что этот бог жил на севере,
а зимой совершал набеги и вел на юг морозы и метели.
     - Хай-йю,  Аи-сто-йим-сга! - тоненьким голоском молился Синопа. -
Сжалься над нами,  детьми,  и поскорее приходи к  нам!  Приди  сегодня
ночью. Покрой реку льдом, чтобы мы могли на нем играть.
     Мать услышала его молитву и крикнула Белому Волку:
     - Как  ты думаешь,  что делает этот негодный мальчишка?  Он зовет
Творца Холода и просит покрыть реку льдом!
     - Да неужели!  - воскликнул отец. - Синопа, иди сюда! Я хочу тебе
что-то сказать.  Слушай внимательно,  - продолжал он, привлекая к себе
ребенка.  -  Творец Холода - жестокий бог.  Никогда не нужно призывать
его!  Он не похож на Солнце,  которое дарует нам жизнь.  Творец Холода
несет смерть.  Многих людей нашего племени он погубил.  Ты просишь его
прийти и покрыть реку льдом,  а там, на равнинах, охотятся наши воины.
Они возвращаются домой в лагерь, но подвигаются очень медленно, потому
что лошади нагружены тяжелой поклажей;  они везут мясо  для  женщин  и
детей  и шкуры,  из которых мы сделаем мягкие теплые одежды.  Подумай,
что случится,  если Творец Холода придет сегодня!  Правда,  ты  будешь
завтра  играть  на  льду,  но другие дети останутся сиротами.  Их отцы
замерзнут там, на снежной равнине.
     - О,  а  я  об этом и не подумал!  - воскликнул Синопа.  - Творец
Холода - злой бог,  больше я никогда не буду ему молиться.  Но мне  бы
очень хотелось побегать по льду.
     - Будь спокоен,  река скоро замерзнет,  - ответил Белый Волк. - А
теперь ложись спать.
     Прошло несколько дней. По утрам листья и трава покрывались инеем,
а  река  у  берегов  затянулась  тонким  ледком.  С  каждым  днем  лед
становился все толще,  и Белый Волк,  приходивший с Синопой  купаться,
должен  был его разбивать.  Дрожа и щелкая зубами,  выскакивали они из
ледяной воды и бежали в  теплый  вигвам,  но  зато  какими  бодрыми  и
здоровыми чувствовали они себя после утреннего купания!
     Как-то утром они увидели,  что река стала. Лед был такой толщины,
что Белый Волк с трудом пробил его тяжелой палкой.
     - Скорее, скорее! - кричал Синопа. - Я побегу в вигвам, оденусь и
целый день буду играть на льду.
     Но мать его не отпускала,  пока он не съел своей  порции  жирного
мяса.  Взяв  волчок и кнут,  Синопа побежал к реке,  где уже собрались
дети. Почти все принесли волчки.
     Свой волчок  Синопа  получил в подарок от деда.  Он был сделан из
кончика бизоньего рога и в длину имел около шести дюймов*. Верхний его
конец  был  плоский,  нижний  - заострен.  Пустив волчки на лед,  дети
хлестали их кнутиками,  заставляя вертеться. Кнутовищем служила тонкая
палка  длиной  в  полфута,  к  которой  был  привязан  тонкий  ремень,
заменявший веревку.  Обычно трое-четверо  детей  пускали  свои  волчки
одновременно, и победителем считался тот, чей волчок вертелся дольше.
(* Один дюйм равен 2,54 см.)
     В то  утро  Синопа  играл со своими друзьями - Одиноким Бизоном и
Отаки.  Вместе пускали они свои волчки,  и то один,  то другой выходил
победителем.  Однако  чаще  всех  выигрывал Синопа.  В конце концов он
решил,  что может состязаться с  любым  из  детей,  пускавших  волчки.
Выиграв  подряд  три  игры  у  Одинокого Бизона и Отаки,  он заявил во
всеуслышание, что играет лучше всех. Воронья Нога, мальчик двумя-тремя
годами старше Синопы, услышал его похвальбу и закричал:
     - Ты говоришь,  что пускаешь волчок лучше всех?  А я тебе докажу,
что ты ошибаешься. Иди сюда. Сейчас мы узнаем, кто из нас прав. Пустим
волчки одновременно,  и проигравший должен будет  отдать  свой  волчок
победителю.
     - Не играй с ним,  Синопа,  - сказал Одинокий Бизон.  - Он старше
тебя и давно научился пускать волчок. Берегись, он тебя обыграет!
     - Да,  да,  не играй с ним!  - подхватила Отаки.  - У тебя  такой
красивый волчок, а у него старый, деревянный.
     - Я не боюсь, - возразил Синопа. - Я знаю, что выиграю.
     И через   минуту   оба   мальчика  пустили  свои  волчки.  Вокруг
столпились дети.  Затаив дыхание,  следили они за состязанием.  Слышен
был только свист кнутов да жужжание волчков на льду.
     Спустя некоторое время Воронья  Нога  хлестнул  свой  волчок  так
неловко, что тот покачнулся.
     - Он проиграет, проиграет! - закричали дети.
     Но Воронья Нога быстро исправил ошибку. Затем волчок Синопы попал
на шероховатый лед и начал подпрыгивать.
     - Синопа,  берегись! Осторожнее! - раздались крики. Но Синопа так
сильно хлестнул его,  что волчок перевернулся  и  покатился  по  льду.
Воронья  Нога поймал его,  поднял также и свой волчок,  стал прыгать и
приплясывать.
     - Я  выиграл  волчок из рога!  - кричал он.  - Я выиграл у Синопы
волчок!
     Синопа заплакал.  Одинокий Бизон и Отаки стали его утешать, но он
их не слушал и говорил сквозь слезы:
     - Пропал мой волчок!  Что скажет теперь дедушка? Он так долго его
для меня делал. А где же дедушка? Может быть, он заставит Воронью Ногу
вернуть мне волчок.
     А дедушка был тут как туг.  Когда Синопа играл с другими  детьми,
дед всегда находился где-нибудь поблизости и присматривал за внуком.
     - Что случилось? - спросил он, подходя к детям.
     Синопа захлебывался  от слез и не мог выговорить ни слова.  Тогда
Одинокий Бизон рассказал старику, как Воронья Нога выиграл волчок.
     - Плохо, плохо, - сказал старик, покачивая головой.
     Взяв Синопу за руку,  он зашагал  с  ним  по  льду;  за  ним  шли
Одинокий Бизон и Отаки.
     - Не плачь,  - говорил Красный Журавль. - Что бы ни случилось, ты
не должен плакать. Плачут только женщины и девочки.
     - Дедушка,  нет у меня больше волчка,  -  хныкал  Синопа.  -  Его
выиграл Воронья Нога. Пойди возьми у него мой волчок.
     - Нет,  этого я не сделаю,  - ответил старик.  - А ты впредь будь
умнее.  Запомни одно: игроки всегда проигрывают все, что у них есть. И
ты,  Одинокий Бизон, помни об этом. Игроки постоянно играют в азартные
игры,  забывают об охоте, а их жены и дети сидят без мяса. И воины они
плохие. Если бы все наши мужчины были игроками, враги перебили бы всех
нас.
     - Дедушка,  я остался без  волчка,  -  сказал  Синопа,  с  трудом
удерживаясь  от  слез.  -  Посмотри,  какой  гладкий  лед!  Как бы мне
хотелось пустить сейчас волчок!
     - Если  ты  будешь  послушным  мальчиком,  я сделаю завтра другой
волчок, - обещал старик. - А теперь, дети, пойдем вверх по реке. Там я
видел  несколько ив.  Мне нужна кора красной ивы,  я хочу смешать ее с
табаком.
     В то утро лед был прозрачен,  как стекло, и дети могли разглядеть
песчаное дно реки и форелей, дремлющих в глубине, подо льдом.
     Дети остановились  и  долго  смотрели  на  большую форель.  Вдруг
какой-то длинный темный зверек  с  перепончатыми  лапами  скользнул  в
прорубь и поплыл подо льдом по направлению к форели. Рыба заметила его
и быстро нырнула к затонувшему дереву, надеясь спрятаться в ветвях. Но
зверек оказался более искусным пловцом.  Как стрела, метнулся он вслед
за форелью, поймал ее и, держа в пасти, поплыл против течения.
     - Ха! Ам-он-ис*. Убийца рыб! - воскликнул Красный Журавль.
(* Выдра.)
     Он стал  топать  ногами  по льду,  а выдра испугалась,  выпустила
окровавленную рыбу и поплыла к низовьям.
     - Эй,  дети!  - закричал старик.  -Топайте, кричите, постарайтесь
спугнуть выдру, которая плывет к вам.
     Детей на  реке  было  около  сотни.  Услышав  слова старика,  они
выстроились в ряд и стали топать и стучать волчками по льду -  словом,
подняли страшный шум.
     Между тем Красный Журавль принес с берега большой камень и, держа
его  высоко  над  головой,  ждал,  когда  вернется  выдра.  Вскоре она
действительно поплыла назад,  так как дети ее спугнули.  Держалась она
близко к берегу,  надеясь найти отверстие во льду, сделанное бобром, и
через это отверстие пробраться в нору бобра.
     Но дыра   во  льду  находилась  значительно  выше,  а  выдра  уже
задыхалась.  Легкие ее были наполнены  отработанным  воздухом,  и  она
должна  была выдохнуть его,  а затем вдохнуть снова,  иначе ей грозила
смерть.  В нескольких шагах от Красного Журавля она поднялась к  самой
поверхности льда и, почти уткнувшись в него мордой, выдохнула воздух -
большой серебристый пузырь.  Но раньше чем она успела снова  вдохнуть,
Красный  Журавль с размаху бросил камень.  Трах!  Хрупкий лед треснул,
пузырь разбился на сотню маленьких пузырьков,  а  выдра  испугалась  и
поплыла прочь. Теперь в легких ее не было воздуха, а ближайшая прорубь
находилась очень далеко.
     Однако выдра   пыталась  добраться  до  проруби.  Плыла  она  все
медленнее и медленнее,  а Красный Журавль и  дети  следовали  за  ней.
Наконец зверек захлебнулся и пошел ко дну.
     Дедушка Красный Журавль был очень доволен.
     - Кто  бы  мог  подумать,  что  нам посчастливится ее поймать!  -
воскликнул он.  - Хорошо,  что она подплыла чуть ли не  к  самым  моим
ногам!  Синопа,  шкуру  мы  сохраним для тебя.  Когда ты вырастешь,  я
сделаю из нее хороший колчан.
     Он послал  детей  за  топором  в  лагерь,  а когда они вернулись,
прорубил лед над тем местом, где затонула выдра. Потом он поднял ее со
дна  и  вытащил  на лед.  Выдра была крупная:  в длину она имела около
ярда,  от носа до кончика хвоста. Старик и думать забыл о коре красной
ивы.  С торжеством понес он свою добычу в лагерь,  а дети следовали за
ним по пятам. В вигваме он содрал с выдры шкуру и растянул ее на земле
для просушки.

                               Глава IX
                          Первый лук Синопы

     Как-то вечером,  когда вся семья собралась у  костра  в  вигваме,
Белый Волк сказал:
     - Пора бы научить Синопу стрелять из лука.
     - Верно,  верно, - отозвался Красный Журавль. - Завтра же я начну
делать для него лук - не простой, деревянный, а роговой.
     На следующее утро старик вместе с Синопой вышел на равнину искать
рога бизонов. Вскоре нашли они головы недавно убитых животных и с трех
сняли рога - большие черные рога четырехгодовалых самцов.  Спустившись
в долину,  они бросили их в горячий источник,  где  рога  должны  были
пролежать два дня, чтобы стать мягче.
     На третий день Красный Журавль достал  их  из  источника.  Теперь
рога стали такими мягкими,  что их можно было расщеплять ножом, словно
дерево. Он отнес их в вигвам и начал делать лук.
     Сначала старик  разрезал  рога  на длинные полосы;  самые крупные
имели в ширину два с половиной дюйма,  а  в  толщину  один  дюйм.  Эти
большие куски предназначались для средней части лука, а куски потоньше
- для обоих концов.  Красный Журавль приладил один кусок к  другому  и
склеил  их  хорошим клеем;  индейцы делали этот клей из копыт бизонов.
Песчаником и ножом он долго обтачивал и полировал лук,  чтобы он  стал
гладким,  как стекло.  Посредине лук был толстый и тяжелый,  а к обоим
концам суживался.  Чтобы сделать лук прочным и упругим, старик обклеил
его сухожилиями. В длину он имел около ярда.
     Теперь оставалось только привязать тетиву из крученого  сухожилия
и  сделать  стрелы.  Для  древка  стрелы  старик  взял твердое дерево;
железные наконечники были куплены у белых торговцев; оперением служили
перья диких гусей.
     Старик сделал одиннадцать  стрел  с  железными  наконечниками,  а
затем  начал  обтачивать  двенадцатое  древко  и заниматься этим целый
вечер:  обстругивал,  полировал его, смазывал жиром. Синопа, следивший
за работой, не утерпел и спросил Красного Журавля, почему он так долго
делает последнее, двенадцатое древко.
     - Потому   что  эта  стрела  должна  быть  волшебной,  счастливой
стрелой, - ответил дед.
     Затем он достал из своего колчана стрелу с очень маленьким острым
наконечником  из  черного  обсидиана*.  (*  Обсидиан   -   стекловатая
вулканическая горная порода красного, черного или серого цвета.)
     В Йеллоустоне есть целая гора, состоящая из этого камня.
     - Этот черный наконечник я прикреплю к последней стреле, - сказал
старик,  - а ты пользуйся ею только в минуты  крайней  опасности.  Мой
отец сделал для меня этот наконечник, и трижды он спас мне жизнь.
     - О,  дедушка,  расскажи,  как это  было!  -  воскликнул  Синопа,
цепляясь за руку старика и мешая ему работать.
     - Уж так и быть,  расскажу,  - отозвался тот,  гладя мальчика  по
голове.  - Давно это было. Когда стрела в первый раз спасла мне жизнь,
я был маленьким мальчиком, таким, как ты теперь.
     Отец подарил  мне лук из рога и двенадцать стрел.  На одиннадцати
стрелах наконечники были простые,  кремневые,  а на двенадцатой стреле
он  прикрепил  вот этот самый наконечник.  И сказал он мне то же,  что
сказал  тебе  я:  пользуйся  этой  стрелой  только  в  минуту  крайней
опасности.
     Однажды отправился я с приятелями на охоту. Они углубились в лес,
а я шел по опушке.  В левой руке я держал лук и две стрелы:  одна была
простая, другая - с черным наконечником. За спиной у меня висел колчан
с  остальными стрелами.  Вскоре дорогу мне преградил густой кустарник.
Из зарослей доносился какой-то странный жалобный вой.  Я остановился и
прислушался;  казалось,  там,  в кустах, воет собака. Я решил, что это
одна из наших лагерных собак, и поспешил ей на помощь. Смело раздвинул
я  кусты и вдруг увидел перед собой большою волка.  Как тебе известно,
волки боятся человека и не нападают на него,  но  не  таков  был  этот
зверь.  Морда  его была покрыта клочьями пены,  и я понял,  что передо
мной бешеный волк.  Дрожащей рукой  взял  я  мою  волшебную  стрелу  и
натянул тетиву лука.  Волк разинул пасть, я выстрелил, и стрела попала
ему в глотку.  Он подпрыгнул,  упал к моим ногам и издох,  а я вытащил
стрелу и спрятал ее.
     Второй случай произошел спустя несколько лет.  Тогда  я  был  уже
взрослым.  Черный  наконечник  я  снял  с  маленькой  детской стрелы и
прикрепил к большому древку.  Однажды охотился я  на  бизонов  и  убил
четырех. Потом я выстрелил в пятого, и как раз в эту минуту лошадь моя
упала и сломала себе ногу.  Бизон был только ранен, и боль привела его
в ярость.  Он напал на меня,  но я успел отскочить в сторону и пустить
стрелу,  которая вонзилась  ему  в  плечо.  Четыре  раза  он  на  меня
бросался,  и  четыре раза я стрелял,  но не мог его убить.  Осталась у
меня последняя стрела,  с черным наконечником. Я натянул тетиву. Когда
разъяренное  животное  снова  двинулось на меня,  я выстрелил.  Стрела
пронзила ему сердце, и я был спасен.
     - Дедушка,  расскажи,  как  было  дело  в третий раз,  - попросил
Синопа, когда старик умолк и задумался, глядя на пламя костра.
     - Да, был еще один случай, - встрепенулся Красный Журавль, - но о
нем я не хочу тебе рассказывать. Боюсь, как бы не привиделось тебе это
во сне. Скажу только, что я вступил в бой с вождем племени кроу и убил
его этой стрелой.
     Синопе хотелось  расспросить  об  этом поединке,  но глаза у него
слипались, и его уложили спать.
     На следующий  день  Красный  Журавль сделал еще несколько стрел с
заостренными   концами,   но   без    железных    наконечников.    Они
предназначались для стрельбы в мишень. В течение многих месяцев старик
ежедневно заставлял Синопу упражняться в  стрельбе  из  лука.  Сначала
мальчик стрелял в кусты или в шкуру, брошенную на куст, а месяца через
два мишенью служил пучок  травы,  которую  дед  бросал  вверх.  Вскоре
Синопа стал таким искусным стрелком, что стрелял почти без промаха.
     Как-то утром,  после раннего купания  в  проруби,  старый  дед  и
Синопа  отправились  на  охоту.  В  первый  раз  мальчик  взял с собой
настоящие стрелы.  Утро было очень холодное, деревья покрыты инеем, на
реке  потрескивал  лед,  и  этот треск напоминал ружейные выстрелы.  В
долине  услышали  они  кудахтанье  -  это   кричали   "куры   прерий",
острохвостые тетерева.  Подойдя ближе,  они увидели птиц,  сидевших на
невысоком тополе.  Птицам было очень холодно,  они  нахохлились  и  ни
малейшего внимания не обратили на мальчика и старика.
     - Попробуй их подстрелить, - сказал Красный Журавль Синопе, когда
они подошли так близко к дереву, что могли разглядеть блестящие черные
глаза птиц.
     Синопа сбросил с плеч шкуру,  служившую ему плащом, взял стрелу и
прицелился в птицу, которая сидела на верхушке дерева.
     - Нет,  нет, не стреляй в нее! - остановил его Красный Журавль. -
Падая,  она спугнет всех остальных птиц.  Целься в ту,  что  сидит  на
самой нижней ветке.
     Синопа быстро  прицелился.   Зазвенела   тетива,   птица   упала,
пронзенная  стрелой,  и  снег  окрасился кровью.  Мальчик не сказал ни
слова,  но по сверкающим глазам его видно было, как он гордится метким
выстрелом.  Снова он прицелился,  но на этот раз дал промах. Он пустил
четыре стрелы и убил еще трех  птиц.  Когда  он  прицелился  в  пятую,
Красный Журавль сказал:
     - Довольно.  У тебя есть одна птица для матери,  одна  для  отца,
одна  для тебя и одна для меня.  Запомни:  мы убиваем животных и птиц,
потому что питаемся их мясом. Но если запасов мяса достаточно, никогда
не следует охотиться только для забавы!
     Синопа запомнил эти слова.  И впоследствии он никогда не  отнимал
жизни  у  животных  и  птиц,  если  в  то время не нуждался в пище.  К
сожалению,  многие белые охотники не  признавали  этого  правила.  Они
убивали бизонов, оленей, голубей, гусей и других птиц только для того,
чтобы позабавиться.  Охота была для них  развлечением.  Вот  почему  в
некоторых странах истреблена вся дичь.
     Подобрав убитых птиц,  а также все выпущенные  стрелы,  старик  и
маленький охотник тронулись в обратный путь.
     Будь на месте Синопы белый мальчик,  он отморозил бы  себе  руки,
так  как  день  был  очень  холодный.  Но Синопа не чувствовал холода.
Недаром он ежедневно-и зимой и летом- купался в реке!
     Когда они  шли  по  лесу,  Синопа  увидел кролика,  сидевшего под
кустом.
     - Хотел  бы  я  знать,  сможешь  ли ты подстрелить его,  когда он
бежит,-проговорил Красный Журавль.  - Натяни тетиву  и  попытайся  это
сделать, а я брошу в ту сторону одну из убитых птиц и спугну его.
     Они находились шагах в сорока от кролика.  Старик  размахнулся  и
швырнул  птицу.  Испуганный кролик выскочил из-под куста и запрыгал по
снегу.  Мальчик прицелился.  Зажужжала стрела и  вонзилась  кролику  в
спину.  Это был меткий выстрел.  Синопа радостно вскрикнул, бросился к
своей добыче и принес ее Красному Журавлю.  Старый дед тоже был  очень
доволен.
     - Я еще не встречал мальчика,  который бы так  метко  стрелял,  -
сказал он.
     Вернувшись в вигвам, он обратился к Белому Волку:
     - Послушай, Синопа будет вождем, я это знаю.
     - Я тебе верю,  - отозвался Белый Волк.  - Все мы гордимся  нашим
мальчиком.

                               Глава X
                       По следам горного льва1
     (* Горный  лев  (пума) - млекопитающее рода кошек,  длина тела до
197 см. Водилась в Америке от Канады до Патагонии.)

     В то время как Красный Журавль учил Синопу  охотиться,  маленькая
подруга Синопы Отаки училась под руководством своей матери всему,  что
должна знать женщина-индианка.  Детский вигвам  был  раскинут  в  тени
деревьев,  защищавших  его  от ветра,  и дети ежедневно приходили сюда
играть.  Одинокий Бизон и Синопа охотились,  а Отаки собирала  хворост
для костра, ходила к реке за водой, оправляла постели из мягких шкур и
подметала веником из ивовых прутьев земляной пол в вигваме.
     Случалось, мальчики  с  утра  уходили  на  охоту и возвращались в
маленький вигвам с пустыми руками.  Но иногда им удавалось подстрелить
двух-трех птиц или кролика. Подходя к вигваму, они кричали:
     - Отаки! Вот и мы! Охота была удачная.
     Девочка бежала им навстречу.
     - Киаи-йо!  Славную добычу принесли мои охотники, - говорила она.
- Входите, входите, а я поджарю мясо.
     Мальчики садились на ложе из звериных шкур,  грелись у  костра  и
сушили  мокрые мокасины,  а Отаки,  вынув из ножен свой маленький нож,
ощипывала птиц или сдирала шкуру  с  кролика  и  поджаривала  мясо  на
горячих угольях.  Правда, это мясо было далеко не так вкусно, как мясо
бизона,  лося или оленя, которое приносили в лагерь взрослые охотники,
но  мальчики  ели  с  аппетитом.  Как  гордились  они  тем,  что могут
охотиться и добывать себе пропитание!  Детям белых вряд ли понравилось
бы  кушанье,  приготовленное  Отаки,  потому  что  она  никогда его не
солила. Я уже упоминал, что индейцы не употребляли соли, пока белые не
научили  их  солить  кушанье,  да  и  по сей день многие индейцы могут
обходиться без соли.
     Однажды оба  мальчика  далеко  отошли  от  вигвама и спустились к
низовьям  реки.  Здесь  увидели  они   несколько   ягодных   деревьев,
напоминающих  рябину  и  покрытых ягодами.  Когда эти ягоды поспевают,
есть их нельзя - такие они кислые; но с первыми же заморозками кислота
в них превращается в сахар, и тогда ягоды несколько напоминают на вкус
смородину.  Они очень терпкие и сладкие; любят их не только люди, но и
птицы.  Увидев  эти  деревца,  мальчики очень обрадовались и тотчас же
начали срывать ягоды. Странным казалось им, как это женщины до сих пор
не  нашли  этих  деревьев  и  не  обобрали  ягод.  Наевшись до отвала,
Одинокий Бизон сказал:
     - Следует  собрать  и отнести все эти ягоды в наш вигвам.  Нам их
хватит на зиму.
     - Ты  прав,  -  отозвался  Синопа.  - Но не мужское дело собирать
ягоды. Приведем-ка сюда Отаки.
     - Она еще маленькая, одной ей не обобрать все деревья, - возразил
Одинокий Бизон.  - Не позвать ли  наших  матерей?  А  Отаки  будет  им
помогать.
     - Хорошо.  Ступай позови их, а я останусь здесь и буду сторожить.
Деревья  наши,  потому что мы их нашли,  и я никому не позволю рвать с
них ягоды.
     Одинокий Бизон побежал по направлению к лагерю, а Синопа остался.
Холодно было стоять на одном месте. Он решил побродить поблизости и не
заметил,  как  отошел  далеко  от  деревьев.  Вдруг увидел он какие-то
странные следы на снегу - это  были  отпечатки  больших  круглых  лап.
Синопа  долго их рассматривал.  "Вот если бы дедушка был здесь,  он бы
сразу  догадался,  какое  животное  оставило  эти  следы",  -  подумал
мальчик.
     Свернув в сторону,  он снова увидел странные следы.  "Хотел бы  я
знать,  что это за животное!  А не пойти ли по следу?  Быть может, я и
узнаю..."
     Следы тянулись  от  реки  по  направлению  к  утесу из песчаника.
Синопа вошел в лес.  Здесь он увидел, что животное поднялось на задние
лапы,  а когтями передних лап содрало кору с тополя. На снегу валялись
кусочки коры.  Чуть дальше животное остановилось и, по-видимому, долго
стояло на одном месте, так как здесь снег был утоптан большими лапами.
Еще дальше зверь сидел на снегу и оставил отпечаток  длинного  хвоста.
Взглянув на отпечаток, Синопа понял, что идет не по следу медведя, так
как у медведя хвост короткий. "И это не волк, - рассуждал мальчик. - У
волков  пушистые  хвосты,  а этот хвост покрыт короткой шерстью.  Быть
может, я иду по следу выдры?"
     Он ускорил шаги и вскоре приблизился к утесу.  Там, где начинался
подъем, деревьев было мало. Крутой склон был усеян камнями и каменными
глыбами,  а между глыб виднелись следы странного зверя.  "Должно быть,
это выдра",  - снова подумал мальчик. Он забыл о том, что следы были в
десять раз больше тех,  какие оставила бы выдра.  Кроме того, выдра не
идет, а как бы ползет по снегу; передние лапы она прижимает к груди, а
задними отталкивается от земли,  оставляя за собой неглубокую ложбинку
в снегу.
     Синопа стал  взбираться по склону и вскоре остановился у подножия
утеса. Здесь следы обрывались у входа в узкую и низкую пещеру в скале.
Мальчик сделал еще несколько шагов и смело заглянул в пещеру,  надеясь
увидеть там какое-нибудь животное.  Но в темной пещере никого не  было
видно,  а  на  каменном  полу  валялись  обглоданные  кости  - большие
берцовые кости и ребра бизона и оленя.
     И вдруг  Синопе стало страшно.  Да и всякий испугался бы,  увидев
эту черную пещеру и обглоданные кости  с  приставшими  к  ним  кусками
мяса.  Мальчик  вскрикнул,  повернулся  и  стремглав  побежал  вниз по
склону. Миновав ягодные деревца, он помчался по направлению к лагерю и
вскоре встретил свою мать, Красного Журавля, Отаки, Одинокого Бизона и
их мать.  Задыхаясь,  рассказал он деду о следах  странного  зверя,  о
пещере и обглоданных костях.
     - А-ха!  - воскликнул Красный Журавль.  -  Ты  видел  обглоданные
кости в пещере?  И отпечатки лап были большие и круглые?  А знаешь ли,
мой маленький охотник,  ведь ты преследовал не выдру, а рысь или, быть
может, горного льва!
     - Киаи-йо!  - закричали женщины.  - Да неужели он шел  по  следам
этого страшного зверя?
     Мать крепко  обняла  Синопу  и  заявила,  что  теперь  не   будет
отпускать его одного.
     - Ха!  Пусть мальчик учится!  - сказал старый дед.  - Ведь ничего
плохого  не случилось.  Мальчуган,  беги к отцу и скажи ему,  чтобы он
взял ружье и привел сюда собак.
     Белый Волк отдыхал в своем вигваме.  Выслушав рассказ Синопы,  он
схватил ружье, кликнул собак и так быстро зашагал по тропе, что Синопе
пришлось бежать за ним. Вскоре догнали они остальных и через несколько
минут подошли к тому месту,  где виднелись странные  следы  на  снегу.
Собаки понюхали след, заворчали и ощетинились.
     - Это следы горного льва, - сказал Белый Волк.
     - Да, и очень большого льва, - добавил Красный Журавль.
     Белый Волк пошел по следу;  за ним бежали собаки, за собаками шел
Красный Журавль, а женщины и дети замыкали шествие. Там, где начинался
подъем,  Белый Волк приказал своим спутникам остановиться и ждать его,
а сам пошел дальше вместе с собаками.
     Поднявшись к подножию утеса,  он послал собак  вперед.  Залившись
лаем,  собаки  побежали  по  свежему  следу.  Но  у входа в пещеру они
почуяли запах зверя,  остановились и,  поджав хвосты,  отступили.  Эти
собаки  не  годились  для охоты;  они могли только сторожить лагерь да
перевозить поклажу.  Белый Волк на них прикрикнул, но они ни за что не
хотели  идти  в  пещеру;  они  скулили,  дрожали  и  жалобно  на  него
посматривали.
     Видя, что   собак   не  переупрямишь,  Белый  Волк  взвел  курок,
крадучись подошел к входу в  пещеру,  наклонился  и  заглянул  внутрь.
Сначала  он  ничего  не  мог  разглядеть,  но  вдруг  в глубине пещеры
блеснули две зеленоватые точки,  и он догадался,  что это глаза зверя.
Медленно поднял он ружье, прицелился и спустил курок.
     - Бум! - прогремел выстрел, и облако дыма затянуло вход в пещеру.
Белый  Волк тотчас же отскочил в сторону,  и хорошо сделал!  Из пещеры
выскочила с громким ревом красно-бурая горная львица.  Она корчилась и
каталась  по  снегу,  а  из  раны  на  ее шее струилась кровь.  Собаки
преодолели страх и бросились к ней,  но разъяренный зверь отшвырнул их
своими огромными лапами. Испуганные псы обратились в бегство и бежали,
не останавливаясь, до самого лагеря.
     Старик, женщины  и дети издали наблюдали эту сцену.  Они были так
взволнованны,  что не могли выговорить ни слова.  Белый Волк  поспешно
заряжал ружье,  опасаясь,  как бы не напала на него раненая львица. Но
рана оказалась смертельной; львица в последний раз подпрыгнула и упала
на  снег.  Видя,  что  она  лежит  неподвижно,  Красный  Журавль  стал
взбираться по склону,  а за ним побежали и все остальные.  Синопа взял
львицу  за  передние  лапы  и  попытался  ее чуть-чуть приподнять,  но
силенок у него не хватило.
     - Ха!  Это убийца оленей! - воскликнул Белый Волк. - Должно быть,
там,  в пещере,  остались детеныши. Отец, подержи мое ружье, а я пойду
посмотрю.
     Он вошел в пещеру и вскоре вернулся,  держа на  руках  крохотного
горного львенка.  Величиной он был с домашнюю кошку,  а на его светлой
шкурке виднелись темные пятна.  Он был так  мал,  что  еще  не  боялся
человека; когда Белый Волк погладил его и почесал ему за ухом, львенок
замурлыкал как кошка.
     - Дай мне его, отец! - попросил Синопа.
     Он завернул львенка в одеяло, и тот замурлыкал еще громче.
     Белый Волк  и  Красный  Журавль стали сдирать шкуру со львицы,  а
женщины и дети вернулись к ягодным  деревцам  и  быстро  обобрали  все
ягоды.  Придя домой,  они высыпали их на чистые шкуры, а Отаки отнесла
мешок ягод в детский вигвам и там их высушила.
     Вечером Синопа сидел у костра, держа на руках горного львенка.
     - Дедушка,  - обратился он к Красному Журавлю,  - почему почти на
всех ягодных кустах и деревьях торчат острые шипы?
     - Старик-Творец усеял ветки шипами,  - отозвался дед.  -  Слушай,
вот как было дело.  Старик создал землю,  деревья и всех животных.  Но
следует сказать, что хотя и был он творцом мира, но частенько поступал
неразумно.
     Однажды шел он по берегу,  над рекой. Посмотрев вниз, он увидел в
воде  гроздья  красных  ягод.  Старику очень хотелось есть;  он быстро
разделся и прыгнул с высокого берега в воду.  Долго плавал он и нырял,
но ягод найти не мог.  Тогда он вскарабкался на берег,  лег, посмотрел
вниз и опять увидел ягоды. Снова прыгнул он в воду и долго плавал. Так
повторялось несколько раз. Наконец он выбился из сил и чуть не утонул.
С трудом вылез он на берег и растянулся на песке.
     Случайно посмотрел  он  вверх  и  увидел  над своей головой ветку
деревца,  сгибавшуюся под тяжестью ягод.  Только тогда он понял, что в
воде были не ягоды,  а отражение ягод.  Рассердился Старик,  вскочил и
стал бить деревцо палкой.  И ветви деревца покрылись шипами. "Отныне и
ты и тебе подобные - все вы будете усеяны шипами! - сказал Старик. - И
люди будут награждать вас ударами, сбивая ягоды с ветвей".
     И по сей день женщины,  собирая ягоды на зиму, палками сбивают их
с веток, чтобы не поцарапать рук.

                               Глава XI
                 Синопа вступает в братство Москитов

     Прошло несколько  лет с тех пор,  как племя черноногих зимовало в
долине реки Два Талисмана.  Однажды,  в жаркий  летний  день,  Красный
Журавль и Белый Волк сидели в тени вигвама и по очереди курили большую
трубку.  На поляне играли дети,  почти  все  мальчики  были  старше  и
сильнее,  чем  Синопа.  Докуривая  трубку,  Белый  Волк  улыбнулся и с
довольным видом стал потирать свои маленькие руки.  У индейцев, живших
на равнинах, руки и ноги были маленькие и очень красивые.
     - Почему ты улыбаешься, сын мой? - спросил Красный Журавль.
     - Смотрю  на  детей и радуюсь,  - отозвался Белый Волк,  указывая
рукой на Синопу,  который далеко опередил гнавшихся за ним мальчиков и
девочек.  - Знаешь ли,  отец, - добавил он, - когда-нибудь наш мальчик
будет великим вождем. Настанет день, когда мы будем им гордиться.
     - Да, да, правду ты сказал, - отозвался старик. - Какой он Добрый
и смелый!  И все его любят. Дети со всех концов лагеря приходят сюда и
просят его поиграть с ними.
     - Вождь должен заслужить любовь народа,  - сказал Белый  Волк.  -
Как бы ни был храбр человек, какие бы подвиги ни совершил он на войне,
- все равно не быть ему вождем, если народ его не любит.
     - Знаю,  знаю!  - воскликнул Красный Журавль. - Этому-то и учил я
тебя в молодости.  И  вождем  тебя  избрали,  потому  что  ты  добр  и
помогаешь беднякам, вдовам и сиротам.
     Белый Волк согласился с ним.
     - Настало  время,  -  продолжал  он,  -  когда мы должны заняться
обучением Синопы. Пусть вступит он в братство Су-ис-ксис-ик.
     Все индейские племена имели немало различных братств, или союзов.
Среди этих братств были братства тайные,  и  лишь  немногим  избранным
известны были все их обряды и церемонии. Наибольшее количество братств
насчитывало,  да и по сей день насчитывает,  племя хопи  или  моки  из
Северной   Аризоны*.  (*  Хопи  -  индейское  племя  ацтеко-таноанской
языковой    семьи.    Проживает    в    укрепленных    террасированных
деревнях-пуэбло,   откуда  и  произошло  общее  название  этой  группы
индейцев.  Основное традиционное занятие - поливное земледелие,  охота
играла  вспомогательную  роль.  Регулярно  проводимый  хопи знаменитый
танец Змеи до сих пор собирает сотни американских туристов-зрителей со
всей страны (Wisser C.  Indians of the United States.  N.Y.,  1966. Р.
220).)
     Это племя   имеет   несколько  сот  различных  союзов,  а  самыми
любопытными являются братство  Змеи  и  Флейты.  Члены  братства  Змеи
устраивают раз в два года священные пляски. Сначала все они собираются
в киве,  или священном доме,  и там совершают какие-то тайные  обряды,
затем  выходят  на  площадь и пляшут,  тело их обвивают гремучие змеи,
укусы которых смертельны.
     Все братства,  или  союзы,  у всех племен преследуют какую-нибудь
определенную цель. Хопи, или "народ мира", как они сами себя называют,
живут  в  пустынной стране и возделывают поля и огороды.  Они питаются
маисом, бобами и тыквами. Никогда они не были охотниками и воинами*. В
жизни  хопи самую большую роль играет дождь,  так как от дождя зависит
урожай.  Поэтому все тайные общества хопи ставят себе  целью  вызывать
дождь.  Хопи  очень  суеверны:  они  совершают  тайные обряды в кивах,
устраивают священные пляски и верят,  будто этим  можно  предотвратить
засуху.  (*  Это  утверждение автора неточно.  Охота у индейцев пуэбло
играла важную (хотя и вспомогательную) роль.  В повести  "Сын  племени
навахов" автор сам показывает это достаточно убедительно.)
     Иную цель  ставили  себе  черноногие.  Они  были   охотниками   и
кочевниками.  Страна  их  простиралась  на  юг  от Саскачевана до реки
Йеллоустон и на сотни миль к востоку от Скалистых гор. Здесь охотились
они на бизонов,  лосей,  оленей и других животных.  Враждебные племена
вторгались в их владения и убивали дичь, и черноногие постоянно должны
были вести с ними войну и изгонять их из страны.  Вот почему братства,
или союзы, черноногих являлись как бы военными отрядами и ставили себе
целью  воспитывать  воинов.  Младшим  из  этих  братств  было братство
Су-ис-ксис-ик, или Москитов, о котором упомянул Белый Волк.
     В братство  Москитов  входили  мальчики-подростки,  но  во  главе
стояли два-три старика, которые являлись руководителями или учителями.
На  них лежала обязанность беседовать с мальчиками на тему о том,  как
нужно жить,  чтобы стать хорошим воином и охотником;  кроме того,  они
обучали  их  военному  делу  и  военным  пляскам,  а  также заставляли
поклоняться богам, и главным образом Солнцу.
     Настал вечер. Синопа, усталый и голодный, прибежал в вигвам и сел
рядом с отцом.  Мать подала ему большой кусок бизоньего мяса,  ягоды и
миску с похлебкой.  Уплетая за обе щеки, Синопа рассказывал об играх с
детьми.
     - Сегодня  мы  бегали,  и  никто  не  мог меня догнать.  Потом мы
спустились к реке,  и я первым доплыл до  другого  берега  и  вернулся
назад.
     Белый Волк и Красный Журавль с улыбкой  переглянулись,  а  старый
дед подумал: "Да, да, пора ему учиться".
     После ужина Белый Волк сказал сыну:
     - Мой мальчик,  скоро придется тебе отказаться от детских игр. Мы
с дедом решили,  что ты должен стать Су-ис-ксис-ик.  В следующий  раз,
когда  члены братства соберутся в большом вигваме,  дед отведет тебя к
ним.
     - Ах,  как я рад! - воскликнул Синопа. - Я войду в военный отряд!
А скоро ли я перейду в другое братство?  Мне бы  очень  хотелось  быть
Ай-ин-и-ки-квак.
     - О, тебе придется подождать еще несколько зим, - отозвался отец.
-  Сначала  ты должен побывать на войне,  и тогда только тебя примут в
этот отряд.
     Ай-ин-и-ки-квак, или Ловцы,  охраняли большой лагерь.  Они должны
были защищать его в минуты опасности,  а также следить за  тем,  чтобы
индейцы выполняли приказы своих вождей и старшин. Так, например, когда
в  окрестностях  лагеря  паслись  большие  стада   бизонов,   старшины
запрещали  охотиться поодиночке и спугивать стада.  В определенные дни
все мужчины вместе отправлялись на охоту и привозили  в  лагерь  много
мяса и шкур. Если кто-нибудь нарушал это правило, старшины приказывали
Ловцам наказать ослушника.  Его били хлыстом и ломали  его  оружие,  а
иногда уничтожали его вигвам, все имущество и убивали лошадей.
     Кроме Москитов и Ловцов были  у  черноногих  и  другие  братства;
назывались  они  Бизоны,  Носители Ворона,  Бешеные Собаки;  отдельные
братства или отряды входили в союз братств - И кун-у-ка-тси,  или  Все
друзья.
     Итак, Белый Волк и Красный  Журавль  решили,  что  Синопа  должен
вступить  в  братство  Москитов.  На  следующее  утро  Красный Журавль
по-новому причесал  Синопу.  Раньше  мать  ежедневно  расчесывала  ему
волосы  и  заплетала  в  четыре косы:  две спускались на спину,  а две
прикрывали уши.  Теперь к четырем косам прибавилась пятая,  тоненькая,
косичка,  спускавшаяся на правое ухо. В эту косичку старик вплел узкую
полоску,  вырезанную из шкуры  выдры:  Солнце,  как  считали  индейцы,
особенно любило этот мех. Если бы Синопа пал в битве, враги сняли бы с
него скальп вместе с косичкой и сохранили бы как трофей.
     Сейчас же  после  завтрака  мать  мальчика начала делать для него
мокасины и просидела над этой работой несколько дней.  Верхнюю  часть,
или голенище, она украсила разноцветными иглами дикобраза; каждая игла
была крепко пришита тонкими нитками из сухожилий.
     Между тем  Красный  Журавль,  порывшись  в  своих мешках,  достал
четыре шкуры антилопы. Кожа была белоснежная и прекрасно выдубленная.
     - Ее дубила твоя бабушка за год до смерти,  - объяснил он Синопе.
- Я хранил ее для тебя.  Теперь мы сделаем из этой  кожи  твой  первый
военный  наряд.  Смотри,  как я буду кроить.  Когда-нибудь тебе самому
придется кроить и шить.
     Старик снял  мерку  с  мальчика,  из двух шкур сделал ему штаны с
длинной бахромой и украсил их пучками конского волоса,  выкрашенного в
красный  цвет,  а  также  пучками  волос со скальпов,  которые Красный
Журавль хранил как трофеи.
     Из двух  других  шкур  сделана  была  широкая,  обшитая  бахромой
рубаха,  доходившая почти до колен.  Белоснежные  с  черными  хвостами
шкурки  украшали  воротник  и  спускались  на рукава.  Красный Журавль
нарисовал на рубахе спереди и сзади каких-то маленьких синих и  желтых
животных, походивших на ящерицу. Синопа спросил, чnj это за животные.
     - Я не могу тебе сказать,  - отозвался дед.  -  Это  мой  "тайный
помощник", которого я видел во сне, когда постился. Он вышел из воды и
обещал всегда мне помогать.  Вот я и нарисовал его  на  твоей  одежде.
Пусть он и тебе помогает.
     - А когда же у меня будет мой собственный  "тайный  помощник"?  -
спросил Синопа.
     - Сейчас тебе двенадцать зим;  пройдет еще три зимы,  и ты можешь
тогда  начать  пост.  Для  этого  нужно уйти в какое-нибудь уединенное
местечко подальше от лагеря. Быть может, тебе придется поститься пять,
шесть или даже семь дней.  Каждый день мать будет приносить тебе воду,
а есть в это время нельзя.  Поститься ты будешь до тех  пор,  пока  не
увидишь  во сне какого-нибудь зверя или птицу,  которая пообещает быть
твоим "тайным помощником".  Надеюсь,  что у тебя будет  могущественный
помощник!
     - О да, дедушка! Я в этом уверен, - заявил Синопа.
     Члены братства  Москитов  должны  были  собраться через несколько
дней.  Между тем в вигваме Белого Волка кипела работа. Из шкуры выдры,
которую  поймал  Красный  Журавль,  изготовлен  был  футляр для лука и
колчан для стрел,  расшитый иглами дикобраза.  Отец и дед подарили ему
новый  лук и новые стрелы.  Синопе никогда еще не приходилось стрелять
из такого большого лука,  но он был сильным,  мускулистым мальчиком  и
легко  мог его сгибать.  Стрелы он получил настоящие,  какими стреляют
взрослые воины,  - с тонкими,  прямыми древками,  красивым оперением и
маленькими  зазубренными наконечниками.  Новый пояс Синопы был украшен
бусами, а за поясом торчал нож в ножнах.
     Наконец настал великий день.  Синопа надел новый костюм,  повесил
за спину колчан из шкуры выдры и отправился вместе с дедом на собрание
Москитов.  В большом вигваме одного из старшин сидели на мягких шкурах
мальчики-подростки,  друзья  Синопы.  Когда  он  показался  у   входа,
раздались возгласы:
     - А! Вот и Синопа! Добро пожаловать, брат, добро пожаловать!
     Красный Журавль  прошел  в  глубь  вигвама  и  сел  рядом с двумя
стариками,  а товарищи Синопы  подвинулись,  и  для  мальчика  нашлось
свободное  местечко.  Старики  дали знак,  призывая к молчанию,  затем
взяли два барабана и,  ударяя в них,  затянули военную песню. Все дети
встали  и  начали  плясать  вокруг  костра.  Красный  Журавль часто их
останавливал и указывал,  какие ошибки делают они в танце*. Потом дети
отдыхали,  а  один  из стариков долго говорил о том,  что воины должны
быть людьми добрыми и смелыми, всегда готовыми пожертвовать жизнью для
блага племени.  (* Танцы у черноногих, так же как у всех других племен
прерий,  носили  ритуальный  характер,  а  также  служили   подготовке
будущего  воина.  В ходе их в совершенстве отрабатывались дисциплина в
строю  и  согласованность  движения,  так  необходимые   в   групповом
рукопашном бою.)
     После беседы снова начались пляски,  и день прошел незаметно.  На
закате солнца Синопа, усталый и счастливый, вернулся домой. Вечером он
сидел у костра, не шалил, не смеялся и рано улегся спать. На следующее
утро маленькая Отаки заглянула в вигвам и крикнула:
     - Синопа, вставай скорее! Мы идем играть к реке.
     Мальчик привстал и посмотрел на нее.
     - Нет, сестра, - ответил он, - теперь мне не до игр. Я - Москит и
скоро буду взрослым воином.
     Так закончилось детство  Синопы,  индейского  мальчика,  которому
суждено было стать великим вождем.  В тот день отец впервые взял его с
собой на охоту.  Синопа мчался на быстрой  лошади,  преследовал  стадо
бизонов и вечером привез в лагерь мясо убитого им бизона.

Last-modified: Wed, 26 Apr 2006 04:43:10 GMT

Оцените этот текст: