Оцените этот текст:



     Повесть


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Янка Мавр. "В стране райской птицы. Амок". Повесть, роман
     Перевод с белорусского В.А.Жиженко, А.Е.Миронова
     Издательство "Юнацтва", Минск, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 17 ноября 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     На  этих  широко  известных произведениях старейшего детского  писателя
Белоруссии воспитывалось не  одно  поколение  юных  читателей.  Но  и  роман
"Амок",  и повесть "В стране райской птицы" не утратили своей злободневности
и  в  наше  время.  Рассказывая о  борьбе  народов  за  освобождение от  ига
колониализма, эти произведения и сегодня звучат, как никогда, современно.




     "Земной рай". - В мангровом лесу. -
     Китаец Чунг Ли. - В гостях у папуасов.

     Далеко-далеко от нас, на противоположной стороне земного шара, к северу
от Австралии,  лежит большой остров Новая Гвинея.  Почти на две с  половиной
тысячи километров протянулся он в длину и на шестьсот с лишком - в ширину.
     Это  самый  большой  после  Гренландии  остров  в  мире.  Четыре  таких
республики, как наша Белоруссия, свободно разместились бы на его территории.
     Лежит он у  самого экватора:  значит,  там стоит вечное лето.  Не нужно
заботиться ни о топливе, ни о теплой одежде, не нужно строить домов - легкая
хижина с  кровлей из пальмовых листьев надежно защитит и  от палящего зноя и
от ливня.
     Круглый год растут и цветут там разные удивительные растения.  Никто не
запасается пищей на  зиму.  Все  двенадцать месяцев года можно кушать свежие
плоды, овощи, зерно и еще много такого, о чем мы и представления не имеем.
     В  лесах  Новой  Гвинеи  растут  диковинные красные цветы  -  настоящие
великаны,  и  с цветка на цветок перелетает райская птица,  которая только и
живет в этой стране да на некоторых ближайших островах.
     Кто из вас не хотел бы жить в этом раю?
     А между тем рай этот никого не привлекает.
     Народу там живет раз в пять меньше, чем у нас. Да и те считаются самыми
дикими на  свете.  Называется этот народ папуасами.  Еще  недавно можно было
слышать, что они там, в этом раю, едят людей.
     Европейцев на Новой Гвинее всего несколько тысяч человек, да и те живут
только по  побережью.  В  центре острова есть такие места,  где  ни  разу не
ступала нога белого человека.
     Попробуем заглянуть в эту незнакомую удивительную страну.
     ...Жара стояла такая,  какая бывает только у  самого экватора.  Палящие
лучи солнца пронизывали насквозь все,  что попадалось на их пути, - и листву
деревьев,  и воду,  и землю. Казалось, они хотели выпить из земли всю влагу,
но повсюду было столько воды,  что суше не становилось:  воздух был влажный,
даже какой-то густой,  как в бане,  только что без пара.  И запахи...  Каких
только тут не было запахов:  и цветочные, и плодовые, и еще какие-то гнилые,
удушливые, вредные.
     Это  и  есть  главная причина того,  что  приезжие избегают этих  мест:
теплый  влажный  воздух  вызывает самую  распространенную в  жарких  странах
болезнь -  желтую лихорадку. Это то же самое, что и наша малярия, только еще
похуже.
     Зато растениям все  это  очень на  руку.  Они  так быстро растут,  что,
казалось бы,  стоит прислушаться - и услышишь, как они прут из земли. Каждое
дерево,  куст или травинка рвутся вверх, к солнцу, словно наперегонки. Сосед
старается оттолкнуть соседа и занять как можно больше места под солнцем. Те,
что послабее, остаются внизу, чахнут и постепенно погибают.
     Выше всех вытянули свои стволы, увенчанные метелками из четырехметровых
листьев,  пальмы.  А  там,  ниже,  начинается  настоящая  чаща  -  прямо  не
разобрать,  что там растет. Правда, и деревья-то все не известных нам пород.
Листья огромные,  ярко-зеленые,  будто даже  жирные,  а  цветы так  и  горят
разными красками.  Даже наш папоротник вырастает тут в целое дерево -  сосне
не уступит.  Ближе к воде растут так называемые мангровые деревья;  корни их
поднимаются над  землей выше человеческого роста,  так  что  под  ними можно
ходить.
     Некоторые растения,  которым не хватило места и  света,  приспособились
жить за  чужой счет -  пьют соки из  другого дерева.  Это  в  первую очередь
лианы,  которые,  словно веревки толщиною в руку,  переплели весь лес.  Даже
одна порода пальм,  так называемая ротанговая пальма,  предпочитает безбедно
жить на чужой шее.
     Бросается в глаза,  что животных в этом лесу мало. И нечему удивляться:
зверей на Новой Гвинее действительно почти нет.  Правда, с некоторыми из них
мы еще встретимся.
     По лесу на юг течет речка - спокойная, неторопливая. Много заливчиков и
рукавов: видно, что это уже устье, что где-то недалеко - море.
     По берегам стеною стоит высокий бамбук. Там копошатся в иле дикие утки.
На  толстом корневище мангрового дерева торчит,  как  часовой,  белая цапля.
Видно, никто их тут не беспокоит.
     Но вот из-за поворота реки показался челнок,  простой,  выдолбленный из
ствола дерева.  В  нем стоял человек среднего роста,  желтокожий,  с  узкими
раскосыми глазами.  По всем признакам,  это был китаец.  Только как он попал
сюда? Ведь до Китая тысячи и тысячи миль.
     И тем не менее это был настоящий китаец, мужчина лет двадцати пяти.
     Из  одежды только и  было на  нем,  что штаны и  рубашка,  да и  от тех
осталось одно  название -  какие-то  лоскуты,  связанные травой  и  тонкими,
гибкими корешками.
     Греб и  правил он  длинной жердью,  а  на  дне челнока лежала котомка и
небольшая пика.
     Плыл он медленно, осторожно и все время оглядывался по сторонам, словно
опасаясь чего-то.  Он  боялся выгребать на  середину реки и  упорно держался
берега.  По  худому,  изможденному лицу путника было видно,  что  он  немало
мытарствовал.
     Один, другой поворот - и перед ним открылось море. Он знал, что это уже
море,  хотя определить,  где  проходит береговая линия,  ему  ни  за  что не
удалось бы:  все  вокруг было залито водой,  а  мангровый лес мог выдаваться
далеко в море.  Да и море-то тут неглубоко.  Даже далеко впереди было видно,
как пенилась вода на подводных рифах.
     Это был Торресов пролив,  который отделяет Новую Гвинею от Австралии. В
этой  части  Великого океана,  на  северо-восток  от  Австралии,  давно  уже
работают коралловые полипы и,  может быть, скоро, через каких-нибудь пятьсот
тысяч лет, совсем застроят море.
     До  сих пор китаец без всяких усилий плыл вниз по  реке,  но  теперь он
почувствовал, что вода начинает течь навстречу, вверх. Вот уже челнок начало
относить назад, и китайцу стоило больших трудов, чтобы продолжать потихоньку
двигаться вниз.
     Между тем и сверху вода тоже прибывала. Вот струи речной и морской воды
встретились,  подхватили лодку и легко, как перышко, завертели ее. Положение
становилось опасным.
     Прошло немало времени, пока китаец сумел как-то вырваться из водоворота
и  погнал  челнок к  берегу,  вернее говоря,  в  лес,  потому что  берега-то
никакого и не было. Он протиснулся между мангровыми корнями и стал ждать.
     Целый  час  вода  непрерывно поднималась,  а  потом начала спадать.  По
китаец, как видно, не собирался плыть дальше. Он нашел местечко поукромнее и
так спрятался там,  что теперь его вовсе не было видно.  Потом отрезал ножом
кусок лианы и привязал лодку к корням.
     А  вода спадала все  больше и  больше.  Вот уже днище челнока коснулось
земли.  Вот земля черными пятнами показывается справа,  слева, кругом. Потом
вода  сошла  совсем.  Только в  стороне катилась обмелевшая река  да  где-то
далеко в просветах между деревьями блестело море.
     Китаец вылез на  землю,  взял свою котомку и  пику,  еще раз посмотрел,
надежно ли спрятан челнок, и подался налево, вдоль берега моря.
     Идти было тяжело. Земля вязкая, всюду остались большие лужи. В одной из
них китаец заметил порядочного краба.  Величиной с  шапку,  он  был бы очень
похож на нашего рака, если бы не такой круглый. Китаец поднял какую-то ветку
и сунул ее крабу в клешню.  Тот недолго думая вцепился в ветку, и китаец без
всяких хлопот вытащил его и положил в котомку.
     Но не успел он пройти и нескольких шагов, как вдруг запрыгал на месте и
закричал от  боли:  это  краб впился клешней ему  в  бок.  Тогда китаец снял
котомку и несколько раз ударил ею о дерево.
     Шел он наискось,  постепенно приближаясь к берегу.  Видно было, что это
место ему знакомо.  Но двигался медленно, потому что трудно было продираться
через сплетение мангровых корней.  Между тем солнце уже клонилось к  западу.
Невеселое дело,  если ночь захватит его здесь. Тем более что он не забывал и
про другую опасность, которая ждет его, если он задержится в пути.
     Как назло,  лужи стали попадаться все чаще,  а  потом он  заметил,  что
некоторые из них снова соединились с морем полосками воды.
     Китаец понял:  это снова начинается прилив. Если он не успеет, придется
часов шесть отсиживаться на дереве, пока не спадет вода.
     И он зашагал быстрее,  напрягая все силы,  но вскоре убедился,  что ему
все равно не поспеть.  Море подступало,  а  до места,  недоступного приливу,
нужно было пройти еще несколько километров.
     Чтобы не тратить сил понапрасну,  он стал высматривать местечко, где бы
пристроиться на  эти  шесть  часов.  И  как  раз  вовремя:  лужи  вокруг уже
превратились в настоящие озера.
     Он выбрал дерево поудобней и полез на него.
     Перспектива просидеть на  дереве до полуночи была не из приятных.  Да и
потом нужно было выбирать:  или брести по лесу ночью, или пропустить время и
ожидать нового прилива и отлива.
     Но кому не известно,  что китайцы самый терпеливый и упорный народ? Наш
путник,  казалось, не чувствовал ни малейшей досады. Спокойно примостился на
дереве, достал из котомки несколько бананов и поужинал ими.
     Было еще светло.  Вокруг тишина:  не любят ни звери, ни даже птицы этих
важных, всегда залитых водою лесов. Зато любят их комары и разная зловредная
мошкара.  От  этой  нечисти человеку больше вреда,  чем  от  самого большого
хищного зверя.
     Китайцу даже приятно было отдохнуть. Он сидел на дереве и думал о своей
родной стороне, о Китае, о своей семье.
     Звали его Чунг Ли.  Родился он в Шанхае.  Отец его был кули - за жалкие
гроши таскал тяжелые тюки на пристани.  У Чунг Ли был брат Хунь Чжи,  на год
моложе его, и совсем маленькие братишка и сестра.
     Небогато жила их  семья:  у  них не  было даже места на земле,  жили на
"сампане" -  маленьком плоту метров в пять длиной и два - шириной. Настоящие
селения из  таких  сампанов можно  видеть на  реках вблизи больших китайских
городов  [Речь  здесь  идет  о  старом,  феодальном  Китае,  трудящиеся люди
которого   жестоко   эксплуатировались  своими,   китайскими   помещиками  и
иностранными колонизаторами. Прим. ред.].
     На  сампанах были  построены будки,  в  которых и  ютились целые семьи.
Хорошо еще,  если  эти  будки делались со  стенами из  соломы,  с  надежными
крышами.  Жилище семьи  Чунг  Ли  было  вовсе без  стен:  положили на  колья
несколько обрезков досок,  в щели между которыми свободно пролезала рука,  -
вот и  все.  Можно себе представить,  каково было им в  холодное,  дождливое
время - в зимние месяцы.
     Когда Чунг Ли с братом подросли, они, как и отец, стали зарабатывать на
погрузке и  разгрузке кораблей.  Но  охотников-бедняков было столько,  что и
такая случайная работа попадалась редко.
     Однажды  на  сампаны пришли  какие-то  агенты  и  принялись уговаривать
мужчин наняться на постоянную работу в далекие края. Они обязывались платить
по  триста долларов в  год  и  говорили,  что  берут на  себя  все  расходы.
Требовалось только подписать контракт на  пять  лет.  Через пять  лет  можно
будет  получить чистых полторы тысячи долларов,  если  не  бросать денег  на
ветер.
     Тысяча пятьсот долларов!  Это такой капитал, который никому на сампанах
даже и не снился. И всего пять лет нужно поработать.
     Чунг Ли  тогда шел  двадцать второй год.  Значит,  в  двадцать шесть он
станет уже богатым человеком.  Переберется на землю, обзаведется хозяйством,
огородиком,  построит дом, одним словом, будет самым счастливым человеком на
земле. И родители под старость будут жить в его доме как у бога за пазухой.
     Ради этого стоит рискнуть. А работы он не боится. Хунь Чжи тоже захотел
ехать,  и это было еще лучше:  на чужбине очень много значит свой человек. У
них двоих через пять лет будет целых три тысячи долларов!  Да это же... Нет,
этого не выскажешь словами.
     Пошли в  контору,  где в  присутствии англичанина и  какого-то  важного
китайца в очках подписали контракт.  Подробностей договора они не поняли, но
про триста долларов в год услышали еще раз,  причем от того самого китайца в
очках. Значит, дело верное.
     Потом их в числе других двухсот человек погрузили,  как гурт скота,  на
пароход и  загнали в  трюм.  Плыли  много  недель.  От  недостатка воздуха и
плохого питания начались болезни; люди мерли как мухи.
     Хозяева испугались,  что так им не довезти и половины "товара", сделали
в дороге остановку, перебрали, подлечили людей, и сто пятьдесят человек были
все-таки доставлены на место.
     Там их взялись распределять по разным работам,  и  братьев чуть было не
разлучили. Но как-то повезло, и оба они очутились на каучуковой плантации на
Новой Гвинее.
     С первых дней все поняли, что доллары им достанутся нелегко. От зари до
зари,  без  единого  дня  отдыха,  приходилось работать под  палящими лучами
солнца.  Отдыхали только тогда,  когда хозяева видели,  что  люди вот-вот не
выдержат, а ведь если кто-нибудь из них протянет ноги, - это прямой убыток.
     Плеть гуляла по  спинам за самую маленькую оплошность.  Жаловаться было
некому.  Да и все равно эти жалобы не имели бы смысла,  потому что, согласно
контракту,  на протяжении пяти лет они были собственностью хозяев.  И, кроме
того, свой своего всегда поймет.
     Утешались только одним -  мечтали о  том,  что через пять лет они будут
богатыми. Ах, пусть бы скорее пролетели эти пять лет!
     Но  выяснилось,  что и  этому богатству угрожала опасность.  Получалось
так,  что расходы по содержанию ложились на рабочих, и во многих случаях эти
расходы превышали заработки.
     Так, например, у Чунг Ли выходило, что ему за три года вместо девятисот
долларов  причитается всего  сто  тридцать.  Даже  дорога  и  лекарства были
поставлены в счет.
     Но  тяжелее  всего  было  переносить издевательства и  побои.  Особенно
отличался в этом отношении распорядитель работ мистер Брук.
     Однажды Чунг Ли брал из-под дерева горшочек с каучуковым соком и как-то
невзначай опрокинул его.  Как  раз  мимо  проходил мистер  Брук.  Оказавшись
очевидцем такого неслыханного преступления, мистер Брук весь налился кровью.
     - Как ты  смеешь,  собака,  губить хозяйское добро?!  -  закричал он и,
недолго думая,  изо всех сил ткнул тяжелым сапогом в зубы Чунг Ли,  который,
покорно склонившись, стоял перед ним.
     Чунг Ли  и  сейчас не мог бы толком рассказать,  как это произошло;  он
помнит только, что горшок разлетелся вдребезги на... голове мистера Брука, а
остатки едкого сока залили ему  все лицо.  Брук взревел,  как бык,  выхватил
револьвер,  но стрелять не мог - ничего не видел. Он принялся было протирать
глаза, но от этого стало еще хуже.
     Рабочие захохотали от  удовольствия.  Брук  сделал  несколько выстрелов
вслепую,  а Чунг Ли тем временем подошел к брату, крепко обнял его и скрылся
- убежал в  тот самый мангровый лес,  где он теперь сидел.  И хорошо сделал:
такое  "преступление"  сулило  ему  верных  лет  десять  каторги.  Это  ведь
покушение на  белого!  Если  бы  дело  касалось "цветного",  -  желтого  или
черного, - это бы еще полбеды, но поднять руку на белого, да к тому же "царя
земли" - англичанина, - это все равно, что подписать самому себе приговор.
     Для  всех цветных рабочих это  маленькое происшествие было единственной
радостью за  долгие три года.  Но  после побега Чунг Ли  им  стало еще хуже,
особенно Хунь Чжи,  на которого сложили ответственность за брата - он должен
был возместить хозяевам весь ущерб,  который нанес им  Чунг Ли.  Отношение к
нему стало еще  более жестоким:  пусть все  видят,  каково поднимать руку на
белого.
     Да и сам беглец оказался не в лучшем положении. Куда ему было деваться?
Чтобы вернуться домой, во-первых, нужно было иметь много денег, а во-вторых,
стоило ему  показаться вблизи берега,  где  живут белые,  как  его тотчас бы
поймали.
     Оставалось одно: идти куда глаза глядят, подальше от берега.
     И он пошел...
     Пошел в глубь острова,  туда,  где громоздились таинственные горы,  где
жили люди, которые и сами не идут к белым и их к себе не пускают.
     Пошел один,  безоружный,  не разбирая дороги, не зная, что будет делать
дальше.
     И  вот год спустя почему-то  снова вернулся назад,  в  те  самые места,
откуда бежал и где ему угрожала опасность...
     Вспоминая сейчас свой родной сампан,  он думал,  что это, верно, и есть
самый лучший уголок на земле. Ему казалось, что только там и живет настоящая
радость, что зря он считал себя таким уж несчастным.
     Воспоминания так  захватили Чунг Ли,  что  он  даже не  расслышал,  как
подплыла и  остановилась под  его  деревом  большая лодка.  В  лодке  сидело
шестеро папуасов,  вооруженных луками и пиками.  Рослые и крепкие, с черными
блестящими телами,  прикрытыми чем-то  наподобие передников,  они  выглядели
очень воинственно.  Лица у всех были курносые,  с толстыми губами и широкими
скулами.  Огромные,  как  стога  сена,  шапки  курчавых  волос  придавали им
зловещее выражение.
     Услыхав внизу гортанные голоса,  Чунг Ли  вздрогнул от  неожиданности и
зашуршал ветками.  Папуасы задрали головы и  увидели его.  Они схватились за
луки  и  стали  что-то  грозно говорить,  показывая жестами,  чтобы Чунг  Ли
спускался в лодку.
     Чунг Ли в  течение этого года не раз встречался с папуасами,  но сейчас
он  охотнее согласился бы досидеть остаток ночи на дереве,  чем пользоваться
их гостеприимством.  Поди узнай, что они замышляют! Правда, папуасы, которые
живут вдоль побережья и  частенько встречаются с другими людьми,  теперь уже
не нападают,  как прежде,  на белых и любых других пришельцев,  но все равно
попасть к ним одному - дело не из приятных.
     Чунг Ли сделал сладкую мину, затряс головой:
     - Кавас! Кавас! - что означает: "Друг! Друг!"
     Папуасам,  как  видно,  это  пришлось по  душе.  Они опустили луки,  но
по-прежнему продолжали ждать. Ничего не поделаешь - пришлось слезать.
     Очутившись в лодке,  в окружении папуасов, Чунг Ли старался делать вид,
что он  очень благодарен своим избавителям (кто знает,  сколько ему пришлось
бы просидеть на дереве?), и все время повторял:
     - Уян, уян - хорошо, хорошо.
     Потом вытащил из  котомки краба и  отдал папуасам.  Тут уже они поняли,
что перед ними действительно "кавас",  и заметно подобрели.  А когда Чунг Ли
стал  выкладывать свои познания в  области папуасского языка,  с  которым он
познакомился за  год странствований по острову,  они окончательно признали в
нем друга. Беда только, что познаний этих у Чунг Ли было маловато. Тем более
что папуасские селения живут обособленно,  постоянного сообщения между собой
не  имеют и  часто случается,  что  две  соседние деревни говорят на  разных
языках.
     Папуасы не  понимали и  половины из того,  что говорил Чунг Ли,  но то,
чего он  не мог высказать словами,  досказывали жесты,  пощелкивание языком,
выразительная мимика - так что с грехом пополам можно было договориться.
     Папуасы выехали из  лесу в  море.  Солнце заходило.  Чунг Ли  увидел на
море, недалеко от берега, над водой, деревню, к которой они и направлялись.
     Хижины стояли на мангровых корнях,  поверх которых были настланы жерди.
Кровлей в  каждой из них служил навес из переплетенных пальмовых листьев,  а
стен не было вовсе.
     Там  уже  заметили,  что  в  лодке  среди своих -  чужой человек.  Люди
высыпали на край настила и с интересом ожидали гостя.
     Лодка въехала под деревню.  С настила свешивалась плетеная лестница, по
которой приехавшие и поднялись наверх.
     Среди всех хижин выделялась одна,  длинная,  большая,  -  туда и повели
гостя.  Чунг Ли вспомнил:  в каждой папуасской деревне есть такое помещение,
вроде клуба, где живут неженатые папуасы и где обычно принимают гостей.
     Чунг Ли успокоился:  значит,  он тут за гостя. Вошли в хижину. По бокам
тянулись нары,  где у каждого человека было свое место.  Над головами висели
разные снасти,  главным образом рыбацкие. Среди вещей тут можно было найти и
каменный топор и  железный,  и  костяной нож и  стальной.  Рядом с  луками и
стрелами висело старое кремневое ружье.
     Посреди хижины была насыпана земля и  горел огонь.  Когда Чунг Ли вошел
под навес,  в  огонь подбросили хворосту,  положили в  золу рыбу,  обернутую
зеленым листом; туда же сунули и краба.
     Потом  уселись  вокруг  гостя  и  началась беседа.  Чунг  Ли  рассказал
папуасам,  что он  идет к  белым,  но  в  то же время изо всех сил стремился
втолковать,  что сам не  принадлежит к  их  числу,  что он  не любит белых и
считает их своими врагами.  Папуасы, должно быть, поняли его. Они улыбались,
хлопали Чунг Ли по плечу и приговаривали: "Уян, уян..."
     В  дверях стояли женщины и  дети и с любопытством рассматривали редкого
гостя.
     Чунг Ли теперь уже был доволен,  что все обернулось именно так,  что он
может  отдохнуть и  как  следует выспаться.  Ведь  завтра его  ожидало очень
опасное дело...
     Тем временем стало совсем темно.  В здешних краях ночь наступает сразу,
вдруг.  Во все времена года темнеет около семи часов,  день и  ночь примерно
одинаковы,  небольшие отклонения связаны  с  тем,  что  Новая  Гвинея  лежит
немного в стороне от экватора.
     Море  было  черным-черно.  Стояла  тишина,  только подальше,  в  рифах,
слышался глухой шум.  Папуасы не  собирались укладываться спать.  Спокойно и
деловито они снаряжали лодки.
     И  море вспыхнуло!..  От  каждого движения лодки,  каждого взмаха весла
вода  загоралась,  струилась бледным пламенем.  Лодки  как  бы  плыли сквозь
огонь, а неподвижная вода в нескольких шагах казалась еще чернее.
     Однако никто из  туземцев не обращал внимания на эту сказочную красоту.
Для них это было привычное дело.  Чунг Ли тоже не раз видел, как горит море,
хотя и  не  знал,  что свечение исходит от мириадов крохотных живых существ,
которые светятся, как наши светлячки или гнилушки.
     В  лодки  село  по  три-четыре человека.  В  левой  руке  каждый держал
зажженный факел из сухих пальмовых листьев,  а в правой - пику с несколькими
острыми зубьями,  на  манер  нашей  остроги.  Посреди лодки горел огонь,  от
которого они зажигали свои факелы.  Папуасы пригласили с собой и Чунг Ли, но
он отказался - чувствовал себя очень усталым.
     На море,  во мраке,  рассыпались и задвигались огни;  вот один папуас с
силой метнул свою пику и тотчас вытащил рыбу, которую ловко снял ногой.
     Долго смотрел Чунг Ли  на  эту  дивную картину,  однако нужно было идти
спать. Он вошел в хижину и улегся на нары. Под боком мягко шуршали пальмовые
листья, подушкой служило нехитрое приспособление из бамбука.
     Он быстро уснул и даже не слышал, когда вернулись ловцы.




     Европейская станция. - Выгодная торговля. -
     Каучуковая плантация. - Цветные рабочие. -
     Господа и их верные слуги. - Возвращение Чунг Ли. -
     Попался!..

     Километрах в десяти от деревни,  где ночевал Чунг Ли, на высоком холме,
стояла "станция",  или "фактория",  как обычно называют усадьбы европейцев в
таких диких местах.
     Эти  станции  являются предприятиями капиталистов.  Например,  накануне
первой мировой войны  почти  четвертая часть Новой Гвинеи принадлежала одной
немецкой торговой фирме, вторая четверть была в руках англичан, а половина -
у голландцев.
     После войны немецкая часть перешла к  англичанам,  и  теперь они  делят
остров с голландцами.
     Вообще  нужно  сказать,  что  капиталистические державы  торгуют  этими
островами,  как товаром:  меняют,  покупают и  продают одна другой вместе со
всеми жителями и их скарбом.
     А люди живут, работают или враждуют между собой и даже не догадываются,
что,  может быть,  в  это самое время где-нибудь в  Лондоне или в  Париже их
кто-то кому-то продает.
     В разных удобных местах фирмы закладывают плантации и торговые пункты.
     Та станция,  о  которой тут пойдет речь,  принадлежала одной английской
фирме,  имевшей много таких станций вдоль всего побережья. Здесь разводились
деревья-каучуконосы.   Однако,  будучи  торговым  предприятием,  станция  не
отказывалась и от других источников доходов.
     После  каучука главное место  занимала копра.  Копра -  это  высушенная
мякоть кокосового ореха.  В  Европе из  нее делают кокосовое масло,  которое
идет, например, на приготовление мыла.
     Ее привозили главным образом с соседних островов.
     Станция и  сама заготовляла копру,  и  покупала у  папуасов.  Раньше за
какую-нибудь стеклянную безделушку можно было получить целый мешок копры, но
в  последнее время папуасы взялись за  ум  и  требовали топор,  нож  или еще
что-нибудь полезное.
     Неподалеку от моря стояло главное здание станции -  дом, в котором жили
сам начальник станции мистер Скотт и его помощник мистер Брук.
     Дом был легкий, из досок, и стоял тоже на сваях, как хижины папуасов.
     Вокруг  всего  дома  шла  веранда,  на  которую  выходили большие окна.
Некоторые из окон вместо стекла были затянуты густой сеткой.  Она спасала от
комаров и вместе с тем давала доступ свежему воздуху.
     Около  дома  росли пальмы,  бананы,  эвкалипты и  другие деревья жарких
стран.
     В  этот  день  мистер  Скотт  и  мистер  Брук,  верные  своему правилу,
завтракали на веранде.  Оба были во всем белом,  как обычно одеваются в этих
краях европейцы.
     Мистер  Скотт  был  высокий мужчина,  лет  под  сорок.  Чистое,  гладко
выбритое лицо выражало гордость и  самоуверенность.  Он  всегда был спокоен.
Спокойно выслушивал неприятные известия, спокойно приказывал бить насмерть в
чем-нибудь  провинившегося слугу.  Веселился он  тоже  спокойно.  Никогда не
кричал в не гневался: слишком много было бы чести для того человека, который
рассердил его.
     Самое большее,  что он мог себе позволить, - это улыбнуться в беседе со
своим братом-европейцем.  Да  и  то только здесь,  а  у  себя в  Англии он с
более-менее простым человеком не стал бы и разговаривать.
     Он  был  аристократ по  происхождению и  в  свое время пустил на  ветер
наследство, полученное от покойного папаши. Чтобы приехать сюда, у него были
две  веские  причины:   во-первых,  тут  он  получал  большое  жалование,  а
во-вторых, в этой отдаленной стране вообще можно было поживиться.
     Его помощник, мистер Брук, был человеком совсем другого склада: низкий,
толстый,  вечно злой. На своем веку - ему было сорок пять - он сменил немало
профессий:  служил в  армии и  плавал на  торговых судах,  читал проповеди в
церкви и работал в театре, - и всюду ему не везло из-за скверного характера.
     Только тут он нашел занятие по себе: рабочие, которыми он распоряжался,
были бессильны ему что-нибудь сделать.  Мистера же  Скотта он очень уважал и
боялся.
     Англичане сидели молча и пили кофе.
     Вдруг Брук прикоснулся к руке мистера Скотта и осторожно показал в угол
веранды. Там, пугливо оглядываясь, пробиралась ящерица в добрый метр длиной.
Во рту она держала порядочный кусок мяса.
     Эти  пресмыкающиеся любят поживиться около человека,  как у  нас крысы.
Только эти  более  пугливы:  стоило Бруку пошевелиться,  как  ящерица тотчас
бросила мясо и скрылась.
     - Скоро придет корабль,  -  сказал Скотт. - Хватит нам каучука и копры,
чтобы нагрузить его?
     - Должно хватить,  -  ответил Брук,  -  только вот рабочих мало.  Вчера
снова один умер. Нужно еще выписать.
     - Сколько их у нас теперь?
     - Двести девяносто три. Восемьдесят шесть умерло за эти полгода да двое
снова убежали несколько дней назад.
     - Невелика беда - выпишем других, - спокойно сказал Скотт.
     И он был по-своему прав:  в том,  что двое -  трое рабочих убегали,  не
было никакой беды.  Более того,  это было даже на  руку хозяевам:  заработки
беглецов,  иной раз за несколько лет,  оставались в  кармане мистера Скотта.
Ему приходилось только желать,  чтобы бежали побольше,  и  в глубине души он
был благодарен Бруку за то, что тот своей жестокостью помогал в этом деле.
     Нужно заметить,  что среди рабочих местных -  папуасов - было не больше
десятка, а все остальные - китайцы, японцы, малайцы, даже негры. Набирать на
работу  папуасов  было  просто  невыгодно:   во-первых,   они  непривычны  к
постоянной работе, а во-вторых, все они быстро разбежались бы от такой жизни
- тут они, как говорится, дома. Другое дело рабочие, привезенные издалека: с
ними делай, что хочешь.
     На  веранду  поднялся  новый  человек,  грек  Кандараки.  Это  был  уже
немолодой,  но юркий,  хитрый,  пронырливый субъект,  с бегающими глазками и
козлиной бородкой.
     Откуда он  взялся,  как  попал сюда  -  одному богу ведомо,  но  Скотту
Кандараки был очень полезен.  Он был торговым агентом, знал все, что нужно и
даже чего не нужно,  обманывал всех и  всем был просто необходим.  И  мистер
Скотт не гнушался его советами.
     - Мистер Скотт! - сказал грек, склонившись в поклоне. - Там пришли двое
папуасов,  должно быть,  с  гор.  Они принесли шкурки райских птиц и золотой
самородок - этак с куриное яйцо.
     - Что им нужно за все это? - спросил мистер Скотт.
     - Два ружья.
     Мистер Брук так и подскочил в своем кресле:
     - Что? Как? Ружья? Не может быть! Они ведь не знают, что с ними делать!
     - Наверно, знают, если просят, - сказал Кандараки.
     - Да-а,  дела...  -  проговорил мистер Скотт.  -  Если им потребовались
ружья, это скверный признак.
     - Наверно, их кто-нибудь научил, - сказал грек.
     - Позовите их сюда, - велел Скотт.
     Кандараки махнул рукой.  Подошли двое  папуасов.  Видно было,  что  они
редко встречались с  белыми.  Смотрели как-то  исподлобья,  словно загнанные
звери.
     - О, эти молодцы мне не нравятся! - сказал Брук.
     И  верно,  пришедшие очень  мало  походили на  папуасов,  живших вблизи
станции.  Особенно интересна была их прическа.  Волосы делились на множество
косичек,  каждая из  которых,  чтобы не путаться с  другими,  была облеплена
грязью.  Косички свешивались со  всех  сторон и  даже  стучали при  малейшем
движении.
     На  руках  и  ногах  были  браслеты,  искусно  сплетенные  из  травы  и
украшенные ракушками. На шее висели ожерелья из звериных зубов.
     Один  держал  связку  птичьих шкурок,  другой -  кусок  золота.  Особый
интерес  представляли шкурки.  Райские  птицы  небольшие -  как  воробей или
чуть-чуть побольше.  Само название говорит, что они какие-то необыкновенные.
И правда: такой красивой, яркой и пестрой расцветки никто даже и выдумать не
смог бы.
     Их  есть несколько пород,  но  наиболее известна одна:  у  нее длинный,
около  тридцати сантиметров,  хвост  с  такими  тонкими,  нежными  и  яркими
перьями,  что ими охотно украшают себя не  только дикари,  но и  европейские
женщины.  Ради них эти шкурки и  вывозятся в  Европу,  где они ценятся очень
дорого.
     Должно  быть,  потому,  что  туземцы обычно сбывают шкурки без  ног,  в
Европе сложилась легенда,  что  эти  птички всю  жизнь  проводят в  воздухе,
питаются только росой и обладают какой-то чудесной силой.  Отсюда и название
их - райские.
     Кандараки с  помощью  нескольких слов,  а  больше  -  жестами спросил у
туземцев, что они хотят получить за свой товар.
     Папуасы поняли,  о чем их спрашивают,  принялись показывать руками, как
держат ружье, и все время приговаривали: "Пуф! Пуф!"
     Даже Скотт улыбнулся.
     - Вон чего захотели!  - сказал он. - Однако не годится давать вам такие
вещи. Принесите и покажите им лучше другое, - приказал он Кандараки.
     Кандараки принес топоры,  ножи, лопаты... Видно было, что это богатство
произвело впечатление на  папуасов,  но они по-прежнему отрицательно крутили
головами.
     - Подозрительное дело, - сказал Скотт.
     - А не угостить ли их водкой?  -  предложил Кандараки. - Может, тогда с
ними легче будет договориться.
     - Лучше спиртом! - крикнул Брук. - Что им водка - этаким чертям!
     Скотт кивнул.
     Кандараки принес бутылку и налил полстакана спирта. Подошел к одному из
папуасов,   дружески  похлопал  его  по  плечу  и  протянул  стакан.  Папуас
недоверчиво смотрел на него и отказывался брать.
     Кандараки  сам  пригубил  спирта,  засмеялся и  снова  протянул  стакан
папуасу.  Тот взял и немного отпил.  Сначала он испугался:  видно, захватило
дух. Но спустя минуту, почувствовав приятную теплоту внутри, рассмеялся. Его
товарищ выпил уже весь стакан до дна. Потом снова выпил первый.
     И  торговля пошла веселей.  Папуасы забыли про оружие,  их интересовала
только  "чудесная вода".  Кандараки показал  две  полные  бутылки.  "Сделка"
состоялась.
     Прижимая к груди свои бутылки,  шатаясь и весело крича что-то,  папуасы
направились домой.
     - Ха-ха-ха! - захохотал мистер Брук. - Вот это я понимаю, это торговля!
     - Дай бог почаще, - смеялся Кандараки.
     И  они  принялись подсчитывать,  сколько  заработали на  этой  торговой
операции.
     А счастливые папуасы между тем вышли за пределы станции,  остановились,
снова выпили и,  как по  команде,  повалились наземь.  Бутылки покатились по
траве, орошая ее остатками спирта, - на этом пока дело и кончилось.

     В  полукилометре от  дома,  где  жили  мистер Скотт  и  мистер Брук,  в
болотистой низине находилась плантация каучуковых деревьев.
     Существует несколько десятков пород  таких  деревьев,  но  самые лучшие
происходят из  Южной Америки,  с  низовьев реки  Амазонки.  Оттуда их  стали
вывозить и  разводить в  других жарких странах -  в  том  числе и  на  Новой
Гвинее.
     Эти  деревья  -  близкие  родственники нашего  молочая,  но  здесь  они
достигают величины дуба.
     Три  тысячи деревьев были  посажены правильными рядами,  и  между  ними
сновали рабочие.
     Каучук,  который идет  на  производство резины,  получают из  сока этих
деревьев.  Добывают его таким же способом,  как мы весной добываем березовый
сок. Каучуковый сок похож на молоко, только погуще.
     Неподалеку от  плантации  было  разложено  множество  костров.  Рабочие
приносили сюда горшки с соком.  Другие обмакивали в сок дощечки и держали их
над  огнем.  Сок  густел.  Тогда снова макали ту  же  самую дощечку и  снова
коптили,  и так до тех пор,  пока на ней не собирался большой ком резины. Ее
срезали, откладывали в сторону, а дощечку снова окунали в сок.
     Возле костров лежали огромные кучи резины.  Сок  с  плантации все время
подносили и подносили.  Между рабочими расхаживал надсмотрщик, малаец Файлу,
и время от времени подбадривал их плетью.
     Прежде этот Файлу сам был рабочим,  но за усердие и  за то,  что он изо
всех сил старался угодить хозяевам, его сделали старшим над остальными. И он
выполнял свои обязанности не за страх, а за совесть.
     Он все время подглядывал, подслушивал, следил за каждым шагом рабочих и
сообщал хозяевам.  Рабочие невзлюбили его больше,  чем мистера Брука, потому
что он был ближе к ним и больше досаждал.
     Раз-другой рабочие крепко поколотили его,  но  это им  обошлось дорого:
один из  них  был так избит,  что не  протянул и  недели,  а  второй еле-еле
остался в живых.
     Почти все рабочие были цветные: желтые китайцы, корейцы, японцы, темные
малайцы,  черные негры,  но не африканские,  а из Америки -  там им,  видно,
несладко живется. Особенно много было китайцев.
     Нездоровый  климат,   скудная  и  скверная  пища,   непосильная  работа
отпечатались на  всем их  облике.  Одна надежда поддерживала всех:  вот  они
отработают свой срок и вернутся домой богатыми.
     День  уже  клонился  к  вечеру,  когда  на  плантацию  явились  Брук  и
Кандараки.  Файлу подбежал к  ним  и  стал жаловаться,  что сушильщики очень
медленно работают, не поспевают.
     - А для чего у тебя в руках плеть? - спросил Брук.
     - Не помогает: сама работа такая медленная.
     - Это  верно,  -  сказал Кандараки.  -  Я  давно уже говорю,  что нужно
перейти на химическое сгущение сока.  В других местах давно уже не сушат над
костром.
     - Если это более выгодно, надо будет обсудить, - ответил Брук.
     Пошли между рядами деревьев.  Рабочие еще больше засуетились, забегали.
Возле  одного  дерева  Брук  вдруг  остановился и,  показывая рукой,  сурово
спросил у Файлу:
     - Это что такое? А?
     Файлу забормотал:
     - Я... я не видел. Это Чик Чу.
     - А ты для чего здесь поставлен? - крикнул Брук и, подняв плеть, тяжело
опустил  ее  на  спину  Файлу.  Тот  только  склонился еще  ниже  и  жалобно
пробормотал:
     - Прошу прощения, господин... больше не буду...
     Между тем сюда спешил бедняга Чик Чу -  это было его дерево. Подбежал и
- побелел как полотно.  Горшок был полон, и каучуковый сок, видно, давно уже
лился через край.
     Брук даже не взглянул на китайца и, отходя, только бросил Файлу:
     - Смотри в другой раз...
     Файлу склонился чуть не до земли, провожая Брука преданным взглядом. Но
едва тот отошел, как Файлу тут же сделался в сто раз более важным и грозным,
чем сам Брук.
     - Ну-у,  -  прошипел он,  поворачиваясь к Чик Чу, - а теперь мы с тобой
рассчитаемся.
     Китаец упал на колени, стал просить:
     - Извини... господин... не буду... не успел... господин!..
     Но "господин" не смилостивился...  Ведь ему только что пригрозил другой
господин, который в свою очередь боялся третьего.
     Вечерело.  Над  сырой  плантацией  стал  подниматься туман.  Это  самое
нездоровое время в жарких странах.  Европейцы обычно в такую пору сидят дома
и носа не кажут на улицу.
     Работу закончили и  пошли домой.  Для рабочих специально было построено
недалеко от плантации большое здание,  только не на сваях, как для хозяев, а
прямо на земле.
     Во дворе негр-повар,  или "кок", как повсюду на море зовут поваров, уже
поставил огромный котел черного варева из бобов.  Бобы и рис,  приправленные
кокосовым маслом,  были почти что единственной пищей рабочих.  Мяса они и  в
глаза не видели.
     Правду сказать,  его и  не  было на острове.  Свиней на Новой Гвинее не
разводят,  коров тоже. Привезли было несколько голов на станцию; ясное дело,
они предназначались для белых, да и то главным образом ради молока. Хозяева,
конечно, баловались иной раз и дичью, а у рабочих только рыба бывала на обед
довольно часто.
     Похлебали варева и  пошли спать.  Помещение было  огромное;  вдоль стен
стояли нары, на которых лежал сухой тростник и ничего больше. Только кое-где
валялись еще  лохмотья -  одежда рабочих да  в  головах вместо подушки лежал
узелок.
     Рабочие бросились на свои нары и тотчас уснули.
     Не  спал только Чик Чу:  следы плети на его теле не мирились с  жесткой
постелью. В углу стонал, метался в лихорадке один кореец.
     Не спалось и Файлу.
     Он  жил  в  этом же  самом сарае,  но  как  надсмотрщику ему  был особо
отгорожен уголок возле входа.
     Ни на минуту не мог он забыть удара,  который получил сегодня от Брука.
Правда,  не  впервой ему попадало,  в  свое время он получил положенную долю
плетей. Но вот уже два года, как он сам сделался старшим; сам мог бить своих
товарищей,  как когда-то  били его;  часто случалось,  -  да вот,  например,
сегодня,  -  что его даже называли господином,  - его, темнокожего, человека
низшей породы.
     Шло  время,  и  он  начинал уже считать себя человеком -  сначала среди
подчиненных ему рабочих, а потом немного и среди "них", белых.
     И вот сегодня ему напомнили, что он еще не человек.
     И все из-за этого проклятого Чик Чу!  Не будь его,  так,  может быть, и
навсегда привыкли бы к мысли, что Файлу - человек.
     Жалко,  что  мало  всыпал этому поганому китайцу.  И  Файлу готов пойти
сейчас же и добавить.
     Между  тем  под  окнами,  возле  строения,  появилась какая-то  фигура.
Осторожно кралась она вдоль стены,  приближаясь к  дверям.  Двери без скрипа
открылись,  и в помещение вошел человек. Видно было, что это свой: он хорошо
разбирал дорогу в темноте и уверенно продвигался к тому месту,  где спал Чик
Чу.  Наклонившись над  соседом Чик  Чу,  незнакомец стал всматриваться ему в
лицо.
     - Кто тут? - спросил Чик Чу.
     - Тсс!.. - прошептал незнакомец. - Это я: Чунг Ли.
     - Ты?! - крикнул Чик Чу и, забыв про боль, вскочил с постели.
     - Тише! Что ты делаешь? Ты погубишь меня! - зашипел Чунг Ли.
     И действительно, Файлу услышал и заворочался.
     В  этот  самый момент один из  рабочих громко забормотал что-то  сквозь
сон. Файлу успокоился.
     Выждав немного, Чунг Ли спросил:
     - Где брат?
     - Нету, - ответил Чик Чу.
     - Умер?
     - Нет, убежал.
     Чунг Ли едва не застонал от отчаяния.
     - Куда? Почему?
     - После того как ты убежал,  -  начал шептать Чик Чу,  -  Брук на твоем
брате стал злость сгонять.  Никак не мог простить, что ты его посмешищем для
всех сделал,  а  он  тебя и  наказать не смог.  Все время ему казалось,  что
рабочие над ним смеются.  Как увидит,  что кто-нибудь улыбается,  тут же  за
плеть...  Особенно Хунь Чжи доставалось. Не было дня, чтобы ему не попадало.
Конечно, чтобы угодить Бруку, Файлу, собака, изо всех сил старался. Хунь Чжи
совсем житья не стало,  а тут еще Брук говорит: будешь хоть десять лет спину
гнуть,  пока  за  брата не  отработаешь.  Как  раз  тогда папуас Качу бежать
собирался.  Хунь Чжи и  решил бежать вместе с ним,  потому что Качу здешний,
мог помочь. И вот уже четыре дня как они убежали, - закончил Чик Чу.
     - Всего четыре дня?
     - Да, четыре. Ты совсем немного опоздал, - сочувственно сказал Чик Чу.
     Чунг  Ли  опустил голову и  словно окаменел.  Он  готов был  плакать от
отчаяния.  Целый  год  бродил по  острову,  чудом остался в  живых,  наконец
раздобыл столько золота,  сколько они вдвоем с  братом не заработали бы и за
десять лет, рискуя жизнью, вернулся сюда, чтобы забрать брата и вместе с ним
добираться до  дому,  -  и  все это напрасно!  Но нельзя ведь оставить брата
здесь. Искать? Но где? А приди он всего на четыре дня раньше...
     - Зачем  ты  вернулся сюда?  Не  знаешь разве,  что  тебе  угрожает?  -
спрашивал Чик Чу.
     - Знаю, хорошо знаю. Но я пришел, чтобы взять с собою Хунь Чжи и вместе
бежать домой. У меня теперь столько денег, что хватит на двоих.
     - Откуда?
     - В  глубине острова есть горы,  куда не ступала еще нога белой собаки.
Там я нашел золото.
     Какая-то тень мелькнула в темноте: потом тихо-тихо скрипнули двери...
     Ни Чунг Ли, ни его собеседник этого не заметили.
     - Счастливец ты, - с завистью сказал Чик Чу.
     - А кто тебе не дает искать свое счастье?  -  ответил Чунг Ли.  - Хотя,
сказать по  правде,  мне  просто  повезло -  счастливый случай.  А  на  него
надеяться нельзя. Да и бежал-то я не золото искать: просто ничего другого не
оставалось.  И советов давать не буду -  кто знает:  повезет или нет? Однако
если кому-нибудь из вас совсем круто придется,  как мне тогда,  скажи, пусть
ищет место под названием Абу.  Это сто километров на  запад от  истоков реки
Фляй. Ну, будь здоров!
     - Что ж ты теперь будешь делать? Куда пойдешь? - спросил Чик Чу.
     - Не знаю еще, - ответил Чунг Ли и стал осторожно красться к выходу. Но
потом остановился и снова подошел к Чик Чу.
     - Вот что, Чик Чу. Ты такой же, как и мы. Ты не захочешь обидеть нас.
     - Конечно, о чем тут говорить! - горячо сказал Чик Чу.
     - Может случиться,  что ты раньше нас вернешься домой,  а может, только
ты и вернешься...  Так вот тебе кусок золота,  отдай его моим старикам. Если
понадобится в дороге -  и себе возьми.  Помни только,  что они,  может быть,
получат это золото взамен двоих сыновей.  А если и мы вернемся, так уж ты не
будешь в обиде. Смотри только, чтобы никто не узнал про золото.
     Он достал из котомки крупный самородок и отдал Чик Чу.
     - Хорошо,  будь  спокоен,  я  все  сделаю,  как  надо,  если только сам
выберусь отсюда, - сказал Чик Чу. - Пусть оберегают тебя добрые духи.
     - И тебя тоже, - ответил Чунг Ли, крадучись вдоль нар. Вот он осторожно
приоткрыл двери, перешагнул порог... И тут несколько пар дюжих рук вцепились
в него и скрутили.
     - Милости просим, отважный Чунг Ли! - раздался насмешливый голос Файлу.
- Мистер Брук давно хочет вас видеть.
     - У-у, собака! - прошипел Чунг Ли. - Ну погоди, придет и твой час!
     - Будем будить мистера Брука или Скотта? - спросил один из мужчин.
     - Ради такого гостя не стоит, - сказал Файлу. - Завтра увидятся.
     - Ну, шагай! - сказали мужчины и повели Чунг Ли в соседнюю постройку.
     Чик Чу все слышал. Жаль ему было своего товарища. Но невольно думалось,
какой он,  Чик Чу,  счастливый:  никто его не ловит, никто не следит за ним.
Живет он тихо, спокойно, работать осталось меньше года. Он и не заметит, как
пролетит этот год,  а там поедет домой -  богатый,  свободный. А беспокойный
Чунг Ли будет страдать...
     Нельзя описать,  что делалось с  мистером Бруком,  когда он узнал,  что
Чунг Ли  пойман.  Он  то потирал руки от восторга,  то от злости рычал,  как
зверь.
     Мистер Скотт отнесся к этому известию более спокойно.
     - Повесить его мы  не имеем права,  -  говорил он.  -  Лучше отослать в
Морэсби и засудить. Там его не пожалеют.
     - Это будет слишком просто и мягко,  - возражал Брук. - На худой конец,
хоть шкуру бы с него спустить.
     - Ну, это уже ваше дело, - сказал Скотт.
     Вошел  Кандараки.   Весь  облик  его  говорил,   что  он  знает  что-то
интересное.
     - Между прочим,  господа,  -  начал он,  -  история с  этим  несчастным
китайцем может иметь интерес для  нас  всех.  Я  только что  узнал обо  всем
подробно - и вот вам довод.
     При  этом он  выложил на  стол два золотых самородка:  один величиною с
кулак, другой - немного поменьше.
     - Что это значит? - спросил Скотт.
     - Это было у  Чунг Ли.  Оказывается,  он нашел в глубине острова место,
где попадаются вот такие штучки.  Пришел он сюда, чтобы забрать своего брата
и бежать вместе с ним.
     - Ну что ж, - сказал Скотт, - значит, есть из чего взять неустойку и за
него и за брата.
     - Только неустойку?  -  вскричал Брук.  - Этого мало! Дайте мне сначала
рассчитаться с ним!
     - Я бы советовал рассчитаться с ним иначе,  -  сказал Кандараки.  -  Не
трогать его, обещать полную свободу, если он покажет, где взял золото.
     - Как?  - грохнул кулаком Брук. - Оставить его совсем безнаказанным? Да
что вы такое говорите!
     Скотт глубоко задумался, а Кандараки подошел к Бруку и тихо шепнул ему:
     - Не  надо возражать.  Он  покажет нам место,  но  ведь вы-то все равно
будете иметь возможность рассчитаться с ним.
     - Вот как! Ну, это другое дело, - успокоился Брук.
     - Идея неплоха,  - сказал Скотт, - но ведь вы же сами должны знать, как
трудно организовать экспедицию в глубь острова.
     - Знаю,  -  ответил Кандараки, - да ведь нужно принять во внимание, что
если он один добрался,  так хорошо подготовленная экспедиция -  тем более, а
во-вторых,   не  надо  забывать,  что  мы  искать  не  будем,  а  придем  на
готовенькое.
     - Это верно, - задумчиво сказал Скотт. - Приведите его сюда!
     Спустя несколько минут привели Чунг Ли.  Он вошел в сопровождении двоих
солдат-сипаев.
     Сипаев англичане вербовали в Индии и использовали как воинскую силу где
угодно,  в  том числе и  во  многих своих колониях.  В  распоряжении мистера
Скотта их было двенадцать человек под командой сержанта Хануби.
     Индийцы принадлежат к той же расе,  что и европейцы. Высокие, стройные,
красивые,  со смуглыми лицами и черными блестящими глазами,  они тут,  среди
разных папуасов и китайцев, чувствовали себя людьми высшего склада и даже не
догадывались,  что англичане смотрят на них точно так же,  как сами они - на
папуасов.
     Чунг Ли  со  связанными руками стоял перед Скоттом и  ждал,  что  будет
дальше. Брук сидел, выпучив глаза, и скрежетал зубами. Скотт дал знак, чтобы
сипаи вышли, а потом обратился к Чунг Ли:
     - Ты  знаешь,  что  по  закону за  покушение на  англичанина тебя могут
приговорить к смерти?
     - Я его вовсе и не думал убивать, - сказал Чунг Ли.
     - Откуда суду знать,  что ты  думал:  он  будет судить по тому,  что ты
сделал.  А  твой  поступок легко  можно назвать покушением на  жизнь белого.
Понимаешь?
     Чунг Ли молчал.
     - Ты  видишь,  -  продолжал Скотт,  -  что ты в  наших руках.  Мы можем
сделать с тобой, что захотим.
     Скотт замолк на  минуту -  подождал,  чтобы Чунг  Ли  лучше понял смысл
последних слов.
     - Но  ты  можешь получить полную свободу,  все  свое золото,  тебе даже
помогут вернуться домой до срока,  если ты покажешь нам место, где нашел эти
самородки. Согласен?
     Чунг Ли  молчал.  Во-первых,  ему  очень не  хотелось пускаться снова в
далекую и опасную дорогу, во-вторых, это значило бы служить своим врагам, и,
в-третьих, он не был уверен, что Скотт выполнит свое обещание. Это, конечно,
самое главное. Но что ему оставалось делать? Им ведь ничего не стоит тут же,
на месте, убить его. А может быть, по дороге удастся убежать?
     - Ну, отвечай! - сказал Кандараки.
     - Я не знаю,  верно ли,  что вы меня отпустите, - сказал Чунг Ли, чтобы
только сразу не показать, что он согласен.
     - Я даю тебе честное слово, - важно произнес Скотт.
     "Много мне толку от твоего слова", - подумал Чунг Ли.
     "Жди, так и отпустим", - подумал Брук.
     "Посмотрим, как оно будет", - подумал Кандараки.
     И только один Скотт искренне верил в свое слово, потому что ему не было
ни малейшей нужды обманывать этого китайца.
     - Ладно, - согласился наконец Чунг Ли.
     Скотт позвал сипаев и сказал:
     - Развяжите ему руки,  хорошенько присматривайте за ним,  кормите, ни в
чем не отказывайте,  только сторожите, чтобы не убежал. Если что, - головами
ответите.




     В море. - Встреча с папуасами. -
     Станция Доэр. - Черный миссионер. - По реке Фляй. -
     Живые плоды. - Какаду и осы. - Лошадь!.. -
     Экскурсия в папуасскую деревню. -
     Кенгуру на дереве. - Ночевка.

     Вдоль южного берега Новой Гвинеи,  держа курс на  восток,  быстро летел
катер.  Он был довольно большой,  с каютами,  на нем помещалось четырнадцать
человек, много разных припасов, оружия.
     Впереди сидели Скотт,  Брук и Кандараки. Управлял катером старый боцман
Старк,  за машиной следил механик Гуд.  Основную вооруженную силу экспедиции
составлял Хануби с шестью сипаями. Тут же находился и Чунг-Ли.
     Файлу был взят в качестве повара. В такой экспедиции каждый должен быть
полезным с  разных сторон.  Негр-кок был бы  только коком,  а  Файлу во всех
отношениях верный и надежный человек.
     Стоял штиль,  и море,  как зеркало,  блестело под солнцем. Справа вдоль
берега тянулась белая гряда, то приближаясь к берегу, то отдаляясь. Это были
коралловые рифы.  Волны разбивались о них,  и поэтому между рифами и берегом
оставалась тихая полоса, вроде улицы.
     Через два  часа ходу увидели впереди папуасскую деревню на  сваях.  Она
выдавалась в море так далеко, что пришлось проплывать совсем близко от нее.
     Там  еще  издали  услышали  рокот  мотора  удивительной лодки.  Папуасы
забегали, у берега началась возня, и скоро навстречу катеру двинулись восемь
больших пирог, в которых сидело человек по двенадцати.
     Папуасские пироги замечательны тем,  что  у  них  сбоку,  на  некотором
расстоянии  от  самой  лодки,   приспособлены  толстые  бревна  -  поплавки.
Связанные с  лодкой жердями,  они  придают ей  устойчивость и  не  позволяют
перевернуться.
     Папуасы кричали,  размахивали руками.  Можно было различить одно слово:
"кос, кос". - "Табак, табак".
     - Что им нужно? Что они собираются делать? - встревожился мистер Скотт.
     - Черт их знает,  -  ответил Брук,  - но во всяком случае эта орава для
нас небезопасна. Очень уж их много.
     Катер приближался к лодкам,  а дикари,  сбившись в кучу,  не давали ему
дороги.
     - Нужно разогнать их, - сказал Скотт. - Стреляйте вверх!
     Сипаи  стали  кричать  и  стрелять.   Папуасы  засуетились,   некоторые
попрыгали в воду. А катер врезался в гущу лодок, зацепил две или три, у двух
отломал поплавки, а одну и вовсе перевернул.
     Поднялся крик, раздались вопли. По правде говоря, папуасы не собирались
нападать на катер,  потому что,  живя на побережье, не однажды встречались с
белыми и  знали,  что связываться с ними опасно.  Но теперь они обозлились и
готовы были на самом деле вступить в бой. Однако катер был уже далеко.
     Плыли весь день.  Ландшафт был однообразный и,  можно сказать, скучный.
Слева -  низкий берег, поросший лесом, по большей части - мангровым. Там-сям
виднелись  невысокие холмы,  иногда  над  лесом  поднимался дымок.  Осталось
позади еще несколько деревень на воде.
     Справа -  белая коралловая гряда.  Время от  времени вдали показывались
острова.
     И вдруг на катере раздались голоса:
     - Смотрите! Смотрите!
     В самом деле,  посмотреть было на что. Среди моря, будто прямо из воды,
поднималась красивая группка из пятнадцати - двадцати кокосовых пальм. Земли
возле их корней не было видно, все вода да вода, и пальмы стояли, колыхаясь,
словно паря в воздухе.
     Конечно, под ними был твердый грунт, но он лишь чуть-чуть выглядывал из
под воды,  и  со стороны можно было не заметить его.  Это был так называемый
"атолл", которых очень много в этой коралловой части Тихого океана.
     Потом  рифы  постепенно стали  удаляться от  берега.  Катер  выходил  в
открытое море.  Начало покачивать. Такая качка бывает в открытом море даже в
самую  лучшую погоду.  Корабли совсем не  чувствуют ее,  а  лодки  иной  раз
основательно швыряет.
     Берег отступил на  север;  стало тише.  Плыли всю ночь,  а  на рассвете
прибыли на станцию Доэр, которая расположена недалеко от устья реки Фляй.
     Станция Доэр - это уже небольшое европейское поселение. Тут есть почта,
судья, школа и даже церковь.
     Экспедиция намеревалась простоять тут  целые сутки:  это  был последний
цивилизованный  пункт,  где  можно  окончательно  подготовиться,  приобрести
недостающее снаряжение и припасы.
     Ясное дело,  никто из участников экспедиции никому не рассказывал, куда
и зачем они плывут. Да и не все из них сами это знали.
     Команда катера  по  очереди сходила на  берег,  и  Чунг  Ли  тоже  было
разрешено немного прогуляться, конечно, в сопровождении сипаев.
     Между прочим,  Скотт и  Брук захотели побывать в  церкви.  Там  как раз
толстый бритый миссионер читал проповедь.  Слушали его  двое белых да  два -
три десятка чернокожих.  Миссионер говорил, что хотя черные и младшие братья
белых,  но все-таки братья,  и бог любит их одинаково.  Поэтому и они должны
любить бога и выполнять его повеления.  Вот, например, почему белые сильнее,
богаче и умнее остальных? Да потому, что они поклоняются единому сущему богу
и свято блюдут его заповеди.  А почему черные не так умны и богаты? Конечно,
потому,  что они не знают христианства, И первый завет христианства - любить
всех и покорно слушаться старших.  А вы,  к сожалению, не всегда с любовью и
почитанием относитесь к своим старшим братьям -  белым,  и так далее,  и так
далее...
     Тут же стояли и  туземные ученики -  стриженые,  довольно чистые и даже
одетые по-европейски. Они были совсем не похожи на голых, черномазых и диких
папуасиков. Их и кормят, и одевают, и учат бесплатно. А лет через десять они
сами становятся слугами церкви, миссионерами.
     Получается  очень  выгодная  комбинация:  воспитание  и  работа  черных
миссионеров обходится  наполовину дешевле,  чем  белых.  К  тому  же  черные
миссионеры пользуются среди  своих  собратьев большим  успехом,  чем  чужие,
белые.
     Окончив проповедь, миссионер подошел к Скотту и Бруку и, узнав, что они
направляются вверх по реке Фляй,  стал просить, чтобы они подвезли одного из
его  черных воспитанников,  который ехал к  папуасам,  чтобы нести им  слово
Христово.
     Скотт дал согласие.
     В  этих краях приезд белых -  важное событие,  потому что случается это
всего несколько раз в году;  конечно, начальник пункта сразу узнал о приезде
гостей, и Скотт должен был навестить его.
     Начальник станции,  мистер  Смит,  встретил Скотта радостно,  и  первым
вопросом его было, куда и зачем они едут.
     Скотт был готов к  ответу и  сказал,  что он  направляется ловить своих
беглецов-рабочих.
     - Хорошее дело делаете, мистер Скотт! - обрадовался Смит. - Нам было бы
куда легче,  если бы  все предприниматели поступали так.  А  то  вот видите,
сколько у нас сообщений о побегах, даже по двадцать пять долларов обещаем за
каждого, а толку мало. Может быть, вам нужна помощь? Я могу дать людей.
     "Ну, уж это шутишь!" - подумал Скотт и сказал:
     - Благодарю,  я взял столько людей,  сколько вместилось на катере. Но в
случае чего мы прибегнем к вашей помощи. А что слышно там, в глубине?
     - Как всегда -  ничего.  Наша власть распространяется только километров
на двадцать пять да по реке - на пятьдесят. А там, дальше, они живут сами по
себе, как тысячу лет назад. Не советую и вам далеко забираться.
     - Я имею сведения насчет того,  где скрываются мои рабочие,  -  ответил
Скотт. - Туда и направлюсь.
     Вокруг катера тем  временем собралась целая  толпа зевак:  и  белых,  и
черных, и желтых. Команда заканчивала погрузку.
     Под  вечер  пришел пассажир,  миссионер.  Это  был  молодой человек лет
двадцати двух,  одетый в черное,  тихий и смирный.  Через плечо у него висел
мешок, в руках он все время держал библию. Звали его Саку.
     Странно было видеть этого папуаса,  который по  своей воле шел  служить
белым хозяевам.
     Чуть свет катер двинулся к устью реки Фляй.
     Берег  все  больше поворачивает влево.  Вот  уже  катер держит курс  на
запад.  Справа тянется непрерывная цепочка островов, на которых живет немало
народу.  Об  этом  говорят виднеющиеся то  тут,  то  там  плантации бананов,
кокосовых и  саговых пальм.  Однако ни  людей,  ни  строений не  видно среди
деревьев.
     Особенно приятный аромат шел от мускатных деревьев. Те мускатные орехи,
которые  нам  приходилось пробовать,  являются косточкой плода,  похожего на
сливу.
     Над   цветами  порхали  многочисленные  бабочки;   некоторые  из   них,
блестяще-черные, были в ладонь величиной.
     На  одном острове высилось так  много кокосовых пальм и  катер проходил
так  близко от  него,  что  нельзя было не  остановиться и  не  полакомиться
кокосовыми орехами.
     - Будьте осторожны, - сказал Скотт, - хозяин может пустить стрелу из-за
дерева.
     Но  вылазка обошлась благополучно:  хозяев или вовсе не  было,  или они
попрятались.
     Сипаи тут же разбили несколько кокосовых орехов и поднесли хозяевам.
     В каждом орехе было добрых две бутылки соку, так называемого кокосового
молока.
     - Вот это напиток!  -  сказал Брук,  облизывая губы.  - Нужно как можно
больше взять про запас.
     - Найдем еще, - ответили ему.
     Кокосовая пальма примечательна тем,  что на ней могут быть одновременно
и  цветы,  и зеленые плоды,  и спелые.  Деревья живут по двести лет и каждый
месяц дают двадцать - двадцать пять плодов.
     Так,  минуя один остров за другим,  вошли наконец в устье реки. Течение
было сильное, и катер двигался уже не так быстро, как раньше.
     - Скажите,  мист...  -  начал было Скотт,  обращаясь к  Саку,  но вдруг
замолк,   смешался.   Он   по   привычке  чуть  не  назвал  мистером  самого
обыкновенного черного дикаря только потому,  что он  был одет по-европейски.
Это уже слишком! Но ведь черт его знает, как вообще держать себя с подобными
субъектами.  Все-таки  человек  образованный,  так  сказать,  духовное лицо,
которое  заслуживает  всяческого  уважения,   но   как  тут  будешь  уважать
чистокровного папуаса?!
     А Брук тем временем начал беседу.
     - Ты куда едешь?  - спросил он у миссионера, не раздумывая о вежливости
по отношению к черному.
     - К верховьям реки Фляй, - тихо ответил Саку.
     - Бывал ты когда-нибудь там? - продолжал расспрашивать Брук.
     - Да, только очень давно, в детстве.
     - А как ты попал к миссионерам?
     - Когда мне  было десять лет,  соседнее племя напало на  нас.  Перебили
много людей,  многих забрали в  плен,  в том числе и меня с матерью.  А отца
убили.
     - Как же это они вас не съели?  - рассмеялся Брук. - Наверно, невкусные
были? Ха-ха-ха...
     Эта грубая шутка больно задела миссионера, и он ничего не ответил.
     - Так как же все-таки ты попал к миссионерам?  - продолжал допытываться
Брук.
     - Мы с матерью убежали,  - неохотно ответил миссионер, - но по дороге у
самой реки они настигли нас.  Мать схватили,  а  я бросился в воду и поплыл.
Как раз мимо проходил корабль. Меня вытащили и взяли с собой.
     - А чего ты снова едешь туда? - все расспрашивал Брук.
     - Я  узнал теперь высшую правду,  и  моя  обязанность -  нести ее  моим
братьям, - сказал Саку и возвел глаза к небу.
     "Смотри ты, - подумал Скотт, - говорит совсем как наши попы".
     Брук засмеялся:
     - Нужна им  ваша правда!  Да  разве это люди,  если они до сих пор едят
друг друга!  Сейчас,  пожалуй, не осталось ни одного такого уголка на свете,
где бы жили людоеды, кроме этого проклятого острова.
     - Вот  потому-то  мы  и  должны идти туда и  нести свет слова Христова,
чтобы они не были такими,  -  сказал миссионер,  опустив голову. - Значит, в
другие уголки свет уже дошел, а сюда еще нет.
     - Какой  там  свет,  -  махнул рукой  Брук,  -  когда  в  них  простого
человеческого чувства нет. Их, может быть, и вообще нельзя сделать людьми.
     - Все люди одинаковы, - спокойно ответил миссионер, - только по-разному
воспитаны. Все люди братья, и все они равны перед богом.
     Скотт усмехнулся, а Брук так и вскипел:
     - Ну-ну, полегче! - сказал он. - Откуда ты взял, что эти людоеды братья
нам?
     Миссионер  пристально  посмотрел  прямо  в   глаза  Бруку  и  отчетливо
проговорил:
     - Ваши миссионеры научили меня этому.
     Скотт и Кандараки отвернулись,  словно разглядывая что-то на берегу,  а
Брук смущенно пробормотал:
     - Да-да, конечно... перед богом, конечно... Я только хотел сказать, что
сейчас их нельзя сравнивать с нами. Да-да, конечно...
     У Саку было нехорошо на душе.  Он еще раз убедился,  что белые, которые
научили его  считать всех  людей братьями,  сами и  мысли об  этом не  могут
допустить.
     Тогда заговорил Кандараки:
     - А вы подумали,  что вам угрожает? Вы ведь теперь совсем чужой им, они
вас не  признают за  своего.  А  если вы  еще начнете толковать им  о  новой
религии, все может случиться.
     - На все воля божья,  -  вздохнул Саку,  - а опасности подстерегают нас
всегда и всюду. Не я первый и не я последний могу пострадать за Христа.
     Наши  "христиане" были  изрядно удивлены,  слыша  такие  слова  из  уст
папуаса.  Они  давно уже  были христианами только по  крещению.  Правда,  от
религии они  не  отказывались и  считали себя  добрыми сыновьями церкви,  но
слово Христова учения не  доходило до них и  не было,  пожалуй,  в  их жизни
случая, чтобы они поступили так, как велит "закон божий".
     И  вот теперь этот дикарь собирается нести их религию в  жизнь,  и даже
похоже на то, что самих их хочет учить христианству.
     - Дивны дела твои, господи, - прошептал Кандараки.
     Под вечер встал вопрос, что делать: плыть ли дальше или остановиться на
ночлег? Боцман и механик говорили, что им будет очень трудно вести катер без
отдыха день и ночь.  Но и стоять среди ночи на одном месте было небезопасно:
в темноте могли подкрасться враги.
     Решили ночью плыть,  а привал сделать днем,  тем более что река тут еще
широкая и глубокая - можно плыть полным ходом и в темноте.
     - А  засветло  отдохнем и  можно  будет  сделать  экскурсию куда-нибудь
подальше от берега, - сказал Скотт.
     Ночи  вблизи экватора темные и  долгие.  И  до  самого рассвета рокотал
мотор,  тревожа окружающую тишину.  Птицы срывались с  деревьев и  с  криком
разлетались в стороны. А туземцы в своих хижинах прислушивались к этому шуму
и думали, что он сулит им что-то недоброе.
     На другой день облик берегов сильно изменился.  Они стали выше и  суше;
вместо  непроходимой лесной  чащи  по  обоим  берегам  раскинулись безлесные
просторы,  лишь кое-где виднелись небольшие группки деревьев. Деревень вдоль
берега не было.  Дело в том,  что река служит тут проезжей дорогой. А жить у
дороги в  этих местах -  дело не  из  приятных,  особенно на открытом месте:
могут  заглянуть нежеланные гости.  Лучше  ютиться где-нибудь  поодаль,  под
защитой деревьев, неприметно, чтобы ты все видел, а тебя - нет.
     Река  вела  на  северо-запад.  Ландшафт  менялся  несколько раз.  После
высоких  берегов снова  пошли  низкие,  заросшие бамбуком.  Тут  подстрелили
несколько диких уток и, выбрав место посуше и поудобнее, сделали привал. Это
было очень кстати: ноги у всех затекли от неподвижного сидения.
     Файлу принялся жарить уток,  а Скотт,  Брук,  Кандараки и Хануби отошли
немного  в  сторону  от  берега,  чтобы  поразмять ноги.  Тут  они  заметили
раскидистое, густое дерево с ярко-зелеными листьями.
     - Хлебное дерево,  -  сказал Брук.  -  Нужно бы попробовать свеженького
хлебца.
     - Конечно,  -  сказал Скотт,  - тем более что сухари нужно экономить: а
вдруг не хватит?
     Позвали Файлу.  Он выбрал один плод весом за полпуда, отнес его к своей
"кухне", разбил, извлек содержимое и "замесил тесто", из которого потом стал
печь  на  сковороде лепешки.  Каждый из  нас  непрочь бы  попробовать такого
хлеба, но едва ли кто-нибудь согласился бы вообще питаться им.
     Немного  дальше  снова  увидели необычное дерево,  на  ветвях  которого
висело много черных крупных плодов.  Но только люди приблизились к нему, как
вдруг "плоды" подняли крик и разлетелись в разные стороны.
     - Что еще за чудо! - крикнул, растерявшись от неожиданности, Брук.
     Кандараки и Хануби засмеялись.
     - Это же летучие собаки, - сказал Хануби.
     - Только этой нечисти и не хватало! - буркнул Брук.
     Эти животные похожи на наших летучих мышей,  только куда крупнее. Морда
у них напоминает собачью,  отсюда и идет название.  Как и летучие мыши,  они
ведут  ночной образ жизни,  а  днем  висят на  деревьях,  уцепившись задними
лапами и закутавшись в свои крылья.
     Поднялись  на  пригорок.  На  западе  простиралось безлесное  плато,  с
востока подступала зеленая низина. На берегу, возле катера, курился дымок. И
нигде не было видно жилищ туземцев.  Казалось,  ни единой живой души,  кроме
наших путешественников, не было на много миль вокруг.
     - Удивительное дело,  - в раздумье сказал Скотт. - Такой богатый край и
словно вымерший.
     Кандараки усмехнулся.
     - Ну, не скажите, - проговорил он, - я уверен, что в это самое время не
один десяток глаз следит за каждым нашим шагом.
     - Чего ж  они  прячутся,  дураки?  -  сказал Скотт.  -  Разве мы  хотим
причинить им какой-нибудь вред?
     - Должно быть,  научены.  Когда-то  кто-то  их  тут  крепко напугал,  -
ответил Кандараки.
     - А  вот смотрите,  какая птичища бежит,  -  крикнул Хануби,  вскидывая
ружье.
     - Это казуар,  - сказал Скотт, - не стоит стрелять. Он уже далеко, да и
некогда с ним возиться. Еще не одного встретим.
     Казуар  мчался  по  долине как  ветер.  Он  был  очень  похож  на  всем
известного страуса,  только с гребешком,  как у курицы, на голове да с шеей,
украшенной ожерельем,  как у индюка.  На концах крыльев и в хвосте у него не
было тех красивых белых перьев,  из-за которых так ценится страус.  И вообще
перья у казуаров необычные, похожие скорее на шерсть.
     - Жалко,  -  сказал Брук,  -  что в этой дурацкой стране нет,  кажется,
кроме казуаров,  ни одного животного, на которое стоило бы поохотиться. Даже
ни одного хищного зверя.
     - Зато  хватает  хищных  людей,   -   сказал  Скотт.   -   Однако  пора
возвращаться. Файлу, видно, уже ждет с обедом.
     Пробираясь через кустарник,  они  были оглушены громким,  пронзительным
криком какаду.  Порядочная стайка этих попугаев,  рассевшись на ветвях, вела
свою оглушительную беседу.
     - Вот уж разболтались, настоящие попугаи... - сказал Брук, затыкая уши,
и вдруг запрыгал, замахал руками и с ревом стал кататься по земле.
     Все остановились в удивлении.
     - Что  с  ним  такое?  -  сказал  Скотт.  -  Неужели  крик  какаду  так
подействовал на него?
     - Помогите! Осы! Осы! - выл Брук.
     История,  конечно,  не  из  приятных,  но тут нельзя было удержаться от
хохота.  А между тем загудело над самым ухом мистера Скотта,  и все,  вместо
того чтобы спешить на помощь, бросились прочь.
     А дело обстояло просто: Брук ступил ногой в осиное гнездо, за что и был
наказан.
     Ну и бранился же он!  Всем досталось:  и осам,  и какаду, и папуасам, и
Новой Гвинее вообще.  Попробуй тут смолчи,  когда все лицо у  тебя распухло,
глаза заплыли и  при  взгляде на  тебя никто не  может удержаться от  смеха!
Особенно радовались Чунг Ли  и  Файлу,  два врага,  которые одинаково желали
"добра" мистеру Бруку.
     Так плыли несколько дней.  За все время только один раз они встретились
с папуасами.  Из заливчика вынырнуло им навстречу несколько пирог, в которых
было много людей,  вооруженных луками и  пиками.  По всему их виду и  жестам
можно было судить, что намерения у них воинственные.
     Но, едва услышав выстрелы, они все разбежались.
     - Мне  уже  начинает  казаться,   что  если  так  пойдет  дальше,  наша
экспедиция будет простой прогулкой, - сказал Скотт.
     - Хорошо говорить, когда мы сидим "дома" и у нас под рукой есть оружие,
даже  пулемет,  бомбы и  газы.  На  суше  будет не  так  легко,  -  возразил
Кандараки.
     В другой раз всех встревожил крик боцмана Старка:
     - Смотрите, смотрите: человек на коне!
     Если бы у нас закричали:  "Смотрите, слон на самолете!" - это произвело
бы меньшее впечатление, чем тут слова: "человек на коне".
     Дело в том, что на Новой Гвинее совсем нет лошадей. Только на побережье
можно было  встретить двух-трех,  завезенных европейцами.  А  появись лошадь
тут,  в  глубине острова,  папуасы были бы перепуганы не меньше,  чем мы при
виде какого-нибудь фантастического чудовища.
     Все навели бинокли в ту сторону, куда показывал боцман, но ровно ничего
не могли разглядеть.
     - Это тебе померещилось, - сказал Старку Кандараки.
     Но тот клялся,  что отчетливо видел, как на пригорок поднялся всадник и
скрылся за деревьями.
     Как ни всматривались,  как ни прощупывали биноклями всю местность в той
стороне,  где Старк заметил всадника, - никто больше ничего не увидел. Так и
решили, что боцмана подвели глаза. А он даже вскипел:
     - Да что я - ослеп или пьян? Глаза еще мне никогда не отказывали.
     Правда,  у старого морского волка глаза были не хуже иного бинокля,  но
ведь не может же быть невозможного.  Как сюда попадет европеец на лошади?  А
если это был папуас, то откуда ему взять лошадь?
     Еще  через  несколько дней  справа открылась другая река,  нисколько не
меньшая,  чем та, по которой плыли наши путешественники. Это был Стрикленд -
приток реки Фляй. Значит, оставалось плыть половину пути.
     Тут миссионер сказал, что он хочет сойти на берег.
     - Вы ведь говорили, что вам надо до верховий, - сказал Старк.
     - Я там и буду. По прямой это не очень далеко, - ответил миссионер. - А
пока я поищу свою мать.  Здесь как раз живет племя,  которое тогда напало на
нас.
     - Может быть, на всякий случай возьмете револьвер? - предложил Скотт.
     - Нет, не нужно, - ответил Саку, - хищных зверей здесь нет, а для людей
у меня есть вот это оружие, - и он показал библию.
     - Ну,  желаю вам всего наилучшего!  -  сказал Скотт и  впервые в  жизни
протянул руку черному.
     Миссионер взял свой мешок,  библию,  распрощался со  всеми и  скрылся в
лесу.
     - Удивительный человек, - заметил Кандараки.
     - Вот тебе и папуас! - добавил Брук.
     За  Стриклендом река  Фляй  стала заметно меньше:  она  потеряла добрую
половину  воды,   которую  давал  приток.  Если  до  Стрикленда  иногда  еще
добирались пароходы,  то подняться выше они уже не могли. Здесь только раз -
другой   побывали   исследователи.   У   наших   путешественников  было   то
преимущество,  что  они плыли на  катере,  который мог идти и  при небольшой
глубине.
     Берега сдвинулись, стали выше и круче. Течение усилилось, так что катер
двигался еще  медленнее,  чем  прежде.  Иной раз  его  даже начинало сносить
назад. Стали попадаться подводные камни, и плыть ночью уже было нельзя.
     И вот однажды на катере снова раздался крик:
     - Смотрите, всадник слева!
     На  этот раз уже все увидели далеко на горизонте верхового.  Лошадь шла
шагом и держала направление на запад.
     Брук посмотрел в бинокль и удивленно воскликнул:
     - Да их же двое на одной лошади!
     - Что за черт?  -  сказал Скотт и  взялся за бинокль,  но ничего уже не
увидел: лошадь скрылась за холмом.
     Путешественники не  знали,  что  и  думать.  Мало  того,  что  пришлось
поверить в  реальность "человека на  коне",  так  тут еще почему-то  двое на
одной лошади. Что это за люди? Откуда? Как они попали сюда? И зачем?
     Однако долго рассуждать по этому поводу не приходилось: возникла новая,
более важная забота.  Чтобы не  терять времени,  они редко останавливались и
жили главным образом за счет тех припасов, что набрали с собой. А их было не
так уж  и  много:  добрую половину места на  катере занимало оружие.  Мистер
Скотт  правильно рассуждал,  что,  имея  оружие в  достатке,  все  остальное
нетрудно будет добыть.
     Так бы оно и было, да беда в том, что дичи попадалось мало. Сначала еще
можно было  время от  времени подстрелить утку,  но  потом,  когда местность
пошла более высокая,  их не стало.  До Стрикленда было много рыбы,  а теперь
она  почти исчезла,  и  чтобы поймать несколько рыбешек,  не  стоило тратить
времени.
     На суше водились казуары, но ведь их иначе как на лошади не догонишь, а
чтобы подстеречь и застрелить хитрую птицу, тоже нужно было много времени.
     Что  касается плодовых деревьев,  так их  тут в  диком состоянии так же
мало,  как  и  в  наших  лесах.  Без  человека и  его  труда самая "райская"
местность ничего не  стоит.  Только на  картинках она выглядит по-райски,  а
путешественники там страдают от  голода ничуть не  меньше,  чем где бы то ни
было.
     Правда,  на  катере было еще кое-что из продуктов,  но ведь путешествие
только начиналось, и надо было подумать о будущем.
     Однажды  справа,  километрах в  шести  от  берега,  показалась деревня.
Решено было пойти туда, чтобы выменять что-нибудь из продуктов.
     Деревня стояла на берегу небольшого озера,  которое соединялось с рекой
маленьким протоком. Поднялись немного по протоку, а дальше двинулись пешком.
Однако как только жители заметили чужих,  они сразу же разбежались кто куда.
Европейцы кричали,  делали  разные знаки,  показывая,  что  идут  с  добрыми
намерениями, но от этого папуасы пугались еще больше.
     Пришли в  опустевшую деревню,  заглянули в  несколько хижин.  Нигде  ни
души.  Разбросаны разные вещи: одежда, искусно сплетенная из травы, кинжалы,
стрелы из костей казуара.
     - Вот,  полюбуйтесь на эту игрушку!  -  сказал Кандараки,  показывая на
человеческую голову.
     "Игрушка" и в самом деле заслуживала внимания. Это была кожа, аккуратно
снятая  с  черепа и  набитая травой.  Рот  и  глаза  широко раскрыты да  еще
подкрашены красной краской. Тут же были и голые черепа, тоже раскрашенные.
     - Смотрите, сколько рубцов на них, - заметил Скотт, - видно, что добыты
в бою.
     - А их обладатели - съедены, - добавил Брук.
     - Может быть,  -  согласился Скотт.  -  Но почему нигде не видно ничего
съестного? Чем они питаются?
     - Едят друг друга, - подсказал Брук.
     - Подальше от жилищ,  в лесу, у них есть огороды, - объяснил Кандараки,
- а кроме того, разводят свиней и собак на мясо.
     - Ну, что собак жрать, что друг дружку, - один черт! - ворчал Брук.
     На улице увидели поросят. Открыли стрельбу и двоих убили.
     Эхо  разнеслось  по   окрестным  лесам,   и   спрятавшиеся  там  дикари
радовались,  что  успели убежать.  Они были уверены,  что эти страшные белые
чужаки пришли только затем,  чтобы уничтожить их  со всем имуществом.  Разве
этот "гром", что они принесли с собой, не ясно говорит об их намерениях?
     Возвращаясь к берегу, наши путешественники вышли на небольшую полянку и
остановились как зачарованные. Даже Брук не выдержал и проговорил:
     - Что за прелестный уголок!
     Со всех сторон свешивались удивительные цветы так называемой "муккуны".
Это растение приспособилось жить на других деревьях,  а "за квартиру" платит
тем,  что  украшает самые  разные  деревья  своими  красно-желтыми  цветами,
переливающимися на солнце, как пламя.
     И  тоже яркие,  как  пламя,  перелетали с  цветка на  цветок знаменитые
райские птицы.  Какие-то  ярко-синие пичужки спасались бегством от  бабочек,
которые были  в  несколько раз  больше их.  А  на  всех покрикивали,  словно
отдавая команду, многочисленные какаду.
     - Черт побери,  как в сказке!  -  сказал Кандараки, озираясь вокруг. Но
вот  он  остановился,  сорвал с  плеча  ружье  и  показал рукой на  одно  из
деревьев.
     Сквозь листву было видно,  как  что-то  темное лезло по  стволу дерева.
Конечно, папуас.
     Скотт дал знак, чтобы все соблюдали тишину, и осторожно стал красться к
тому дереву. Но Брук не сдержался и выстрелил.
     - Что вы делаете? - крикнул Скотт. - Зачем?
     В  чаще зашумели и  затрещали ветви,  мелькнуло темное тело и грянулось
наземь.
     - Что вы наделали? - снова сказал Скотт. - Зачем стрелять без нужды?
     Все  стояли,  опустив головы,  и  даже  Брук чувствовал,  что  поступил
нехорошо.
     - Не будет в другой раз следить за нами,  -  оправдывался он.  - А что,
если бы он пустил в нас отравленную стрелу?
     - Нам ничего не стоило в любую минуту снять его, если бы на то пошло, -
сказал Скотт.  -  Раз мы его заметили,  он уже был для нас безопасен.  А это
только разозлит папуасов, и у нас прибавится ненужных хлопот. Скверно, очень
скверно, мистер Брук!
     Между тем Хануби направился в кусты, где упало тело.
     - Сюда! Скорей! - раздался его веселый голос.
     Подбежали...  и расхохотались так,  что эхо пошло по всей округе.  Даже
Скотт,  может быть,  впервые в жизни так хохотал. Вместо папуаса под деревом
лежал...  кенгуру,  так называемый лазающий кенгуру, который водится главным
образом на Новой Гвинее.
     - Ну и страна! - говорил Брук. - Все тут шиворот-навыворот: люди похожи
на зверей,  звери -  на людей.  И  все-таки слава богу,  что так получилось:
успеем еще поохотиться и на папуасов,  если потребуется. А этого "папуаса" и
сами съедим.
     Весело возвратились на катер,  где уже начали было тревожиться, услыхав
стрельбу в деревне. Добычи хватило на два дня.
     На  третий  день,  под  вечер,  пристали к  одному  маленькому островку
посредине реки.  Богатая растительность,  сухой  высокий берег и  безопасное
положение посреди реки - все это располагало к тому, чтобы остановиться тут.
     С удовольствием выбрались люди на твердую землю: ноги у всех затекли от
длительной езды на катере.  Разложили огонь и  даже спать на этот раз решили
на берегу,  потому что на судне было тесно.  Только хозяева остались в своей
каюте.
     На ночь,  конечно,  выставили охранение,  но место было такое надежное,
что часовой сам заснул раньше других.
     Чунг  Ли  лежал  под  высоким  деревом,  в  десятке  шагов  от  костра,
прислушивался к  шуму воды в  реке и  думал о  том,  где  теперь его  брат и
встретятся ли они...  А  может быть,  Хунь Чжи уже нет в живых,  и все из-за
того, что он. Чунг Ли, на четыре дня опоздал.
     Все уже спали.  Костер погас. Где-то далеко-далеко завыла собака. Может
быть,  там жилье,  а может, это дикая собака, которых много водится на Новой
Гвинее.
     Файлу перевернулся на другой бок,  и в этот момент ему показалось,  что
возле Чунг Ли промелькнула какая-то тень.  Он поднял голову,  протер глаза -
ничего.  Тогда он  не  поленился встать,  подошел к  Чунг Ли:  тот  спит как
убитый. Обошел лагерь вокруг, прислушался: ни звука, ни шороха.
     Файлу  успокоился.  Наверно,  со  сна  почудилось.  Подкинул  в  костер
хворосту, улегся и спокойно заснул.




     Племя Какаду. - Жизнь папуасов. -
     Приход миссионера. - Вождь Мапу. -
     "Культурная работа" миссионера. - Пир на весь мир.

     Как   уже   было  сказано,   папуасы  никогда  не   составляли  единого
государства.  Жили они обособленно,  своими родами,  с  соседями постоянного
общения  не  имели,  а  если  и  встречались иной  раз,  так  расходились не
по-доброму.
     Часто какой-нибудь сильный род  подчинял себе окрестные деревни,  но  в
скором времени и  сам  он  мог  попасть в  подчинение к  другому,  еще более
сильному роду.
     Род  Какаду насчитывал человек четыреста вместе с  женщинами и  детьми.
Хижины их  были  разбросаны по  обоим берегам небольшого ручья,  на  холмах.
Большей частью они стояли прямо на земле,  и лишь немногие были построены на
невысоких сваях. Крыши - из сплетенных пальмовых листьев, стены - из ветвей;
разумеется,  никаких окон тут не полагалось,  была только одна большая дыра,
которая служила дверью.  Дверь эта никогда не  запиралась,  потому что воров
здесь не водилось: красть было нечего.
     Только в одном доме, побольше, была "дверь" - крышка от какого-то ящика
с  английскими  надписями.  Как  попал  сюда  этот  "осколок  цивилизации" -
неизвестно. Не знал этого, наверно, и сам хозяин дома - вождь рода.
     Но  самым приметным в  деревне был другой дом -  огромный,  на  высоких
сваях и  с  башней,  как  церковь.  На  верхушке башни развевался пук перьев
какаду - эмблема рода.
     Это было самое интересное учреждение у папуасов -  "ум-камаль",  что-то
вроде нашего клуба.  В  этом "клубе" жили неженатые мужчины,  женщин к  нему
даже близко не подпускали.
     Тут вершились разные дела,  происходили советы;  сюда приходили гости и
путешественники (конечно,  только мужчины);  тут  мужчины проводили все свое
время, лежали, курили, пели.
     В  ум-камале и  теперь было довольно много народа,  в  то  время как  в
других местах деревни не было почти никого.
     Бросалось  в  глаза  отсутствие женщин.  По  улице  слонялись свиньи  и
собаки, беспрепятственно заходя в любую хижину. Тут же разгуливало несколько
кур,  которых туземцы держат главным образом ради перьев.  И больше не видно
было никаких примет хозяйства, даже клочка обработанной земли.
     Перед  многими  домами  были  сооружены  небольшие помосты  на  четырех
столбиках.  На этих помостах тоже лежали и сидели мужчины - по одному или по
нескольку человек.  Тут  они  отдыхали,  беседовали.  Это  были своеобразные
домашние клубы для  женатых мужчин:  в  хижине им  не  давали покоя свиньи и
собаки.  Сюда  женщины тоже  не  имели доступа,  и  только в  исключительных
случаях, в знак особой милости, им позволялось посидеть под помостом.
     Вот из лесу подошли две женщины,  как видно,  мать с дочерью. Одеты они
были очень непритязательно:  короткая, до колен, юбка из плетеного тростника
- и все.  На спинах,  перекинув веревки на лоб, они несли по большой вязанке
таро - растения, которое тут заменяет наш картофель. Вся работа по хозяйству
лежит здесь на женщинах.  Лошадей нет, и любые тяжести переносятся женщинами
таким вот странным способом.  На лбу у  многих на всю жизнь остается след от
веревки.
     Дома  женщины  обрезали коренья  таро,  обернули листьями и  положили в
горячую золу.  Когда  коренья испеклись,  их  очистили от  горелых листьев и
растолкли в кашу,  смешав с водой.  Получился жидкий и липкий клей.  Хозяйка
поставила его  в  уголок хижины,  а  оттуда взяла  другой горшок с  таким же
клеем-кашей, который простоял уже два дня и достаточно укис.
     Эту  готовую  кашу  она  понесла хозяину,  который,  сидя  на  помосте,
беседовал с  гостем.  Они запустили в горшок по три пальца,  а чтобы каша не
слишком тянулась, намотали ее на руку и принялись неторопливо лакомиться.
     Пришла домой и соседка,  жена гостя, тоже с вязанкой таро да вдобавок с
грудным младенцем на руках.  Свиньи, заметив хозяйку, бросились к ней, стали
визжать,  тереться о ноги,  ластиться. Нужно сказать, что папуасские женщины
возятся с ними, как важные дамы с собачками.
     Кончив хлопотать по дому,  женщины снова пошли в лес.  Навстречу им шли
другие женщины и  дети,  тоже с вязанками таро.  Значит,  где-то там было их
поле или огород.
     Папуасские огороды находятся обычно  далеко  от  деревни,  иной  раз  в
трех-четырех километрах.  Для  них выбираются места,  богатые влагой,  в  то
время как  деревни строятся там,  где  посуше.  Землю под  посев готовят все
вместе,  сообща,  и  это уже главным образом дело мужчин.  Работа эта в  тех
условиях нелегкая:  нужно  вырубить,  выкорчевать или  выжечь лес,  вскопать
землю,  обнести поле каким-нибудь забором,  -  и  все  это  почти что голыми
руками,  если  не  считать  разных  там  суковатых палок,  каменных топоров,
костяных ножей.  Настоящих топоров и  ножей было лишь несколько штук на весь
род.
     "Вспашка"  производится таким  способом:  мужчины  становятся в  ряд  с
кольями в руках.  Они вбивают эти колья в землю как можно глубже,  потом все
вместе налегают на них и отворачивают большие комья земли.
     За  ними  идут  женщины.  Они  разбивают  комья  маленькими деревянными
лопатками и  выбирают корни  и  траву.  Потом  за  работу берутся дети:  они
перетирают землю руками.
     Эта часть работы делается сообща.  А  потом уже каждая семья возится на
своих грядах по отдельности.
     Мужчины,  когда земля уже "вспахана",  считают себя свободными от  всех
остальных хозяйственных обязанностей.  В дальнейшем работают только женщины,
а мужчины,  как мы уже видели, "отдыхают". Женщина тут является чем-то вроде
полезного домашнего животного,  и  богатым считается тот  отец,  у  которого
много дочерей...
     Разводят папуасы кокосовую пальму,  таро,  бананы,  ямс  (что-то  вроде
проса),  табак. В любую пору года что-нибудь созревает, так что туземцы едят
свежие плоды и  овощи круглый год.  И  тем не  менее живут они совсем бедно:
примитивные орудия,  отсутствие  всякой  техники  не  дают  снимать  больших
урожаев.
     ...Между  тем  в  ум-камале сидело и  лежало человек пятнадцать мужчин.
Украшений на  руках и  на  ногах -  разных колец и  браслетов -  у  них было
больше,  чем одежды.  Пятеро сидели у  костра и курили длинную самокрутку из
зеленого табака.  Каждый затягивался один раз и передавал самокрутку соседу.
Сырой  табак не  хотел гореть,  и  приходилось все  время таскать угольки из
костра.
     Некоторые возились с  прическами.  Папуасские франты тратят на это дело
не  меньше времени,  чем иные тонные барышни.  Один из  них вот уже два часа
трудился  над  тем,  чтобы  с  помощью  щепочки  поставить  дыбом  каждый  в
отдельности волосок на голове.  А  чтобы волосы держались в таком положении,
он перетер их влажной красной глиной.
     Другой  тем  временем облепил голову  известкой.  Через  день  или  два
известь слезет,  и волосы на какую-нибудь неделю станут светлыми. Ради этого
стоит,  конечно, потрудиться. Мужчины постарше проделывали такие же операции
со своими бородами.
     Потом они понатыкали в  волосы перьев какаду и петушиных и укрепили все
это  бамбуковыми  гребнями,  которые  являются  тут  принадлежностью туалета
мужчин, но никак не женщин. Эти самые гребни используются и в качестве вилок
во время еды.
     Покончив с  прическами,  они  долго  не  могли  нарадоваться на  них  и
откровенно хвастались друг перед другом.
     Правда,  и  другие мужчины были разукрашены ничуть не  хуже.  Например,
чего  стоит одно ожерелье из  собачьих зубов!  Недаром женщинам возбранялось
носить такие ожерелья.  Два зуба в ушах,  вроде наших сережек,  - вот и все,
что им было позволено.  А о таком украшении,  как клык кабана, они и мечтать
не смели: это была уже безраздельная привилегия мужчин.
     Обстановка клуба  состояла  из  нар,  оружия  и  множества человеческих
черепов.  Все они были раскрашены и висели в изголовье у тех,  кем или чьими
предками когда-то были добыты.  В углу стояла большая,  вырезанная из дерева
фигура человека - "тэлум". Она напоминала о подвигах какого-то героя из рода
Какаду.  И наконец,  возле дверей можно было увидеть огромную,  выдолбленную
внутри  колоду,  которая  служила  барабаном.  Звук  его  возвещал обычно  о
каком-нибудь очень важном событии и был слышен далеко-далеко.
     - Ходят слухи, что Мукку думают двинуться против нас, - говорил один из
мужчин.
     Мукку  -  это  был  соседний род,  с  которым Какаду враждовали испокон
веков.
     - Я  буду  очень рад  добыть еще  несколько черепов,  -  сказал франт с
головой, обмазанной известью.
     - Но чего Мапу ожидает?
     - Посланцев все еще нет.
     Мапу  был  вождь рода  Какаду.  Он  считался не  только самым сильным и
храбрым из  мужчин,  но  и  самым умным.  Он имел даже некоторое отношение к
европейской цивилизации: дверь его хижины, как известно, закрывалась крышкой
от европейского ящика,  причем даже с надписями, обладавшими чудесной силой.
Кроме того,  у  него была европейская жилетка,  которую он  надевал в  особо
торжественных случаях.
     Но  важнее всего было то,  что  он  не  боялся европейской цивилизации,
наоборот,  даже стремился к ней.  Это им были посланы те двое "купцов",  что
променяли свое золото на спирт.
     Мапу знал,  что самое страшное оружие белых - это "гром". В то же время
он узнал,  что белые больше всего на свете любят золото.  Вот он и додумался
использовать этот совершенно бесполезный желтый металл.  Правда, Мапу еще не
знал,  как обращаться с "громом",  но достаточно уже и того, что не побоялся
его приобрести. Он уже не считал его чем-то сверхъестественным и рассчитывал
так или иначе разузнать, как им пользоваться.
     - Если у  нас будет гром,  мы  покорим всех соседей,  -  сказал один из
мужчин.
     - Наш Мапу великий вождь! - добавил другой.
     В  это время прибежал какой-то молодой туземец и сказал,  что к деревне
приближается чужой человек, черный, но совсем как белый.
     Все повскакивали с мест, разобрали оружие и побежали за ним следом.
     - Вон там, - показал гонец.
     Папуасы притаились и стали ждать.  По тропинке между деревьями спокойно
шел человек -  черный,  но в европейской одежде. Удивительнее всего было то,
что  у  него  как  будто не  было  никакого оружия.  Читатели,  должно быть,
догадались уже, что это был миссионер Саку.
     Когда он поравнялся с  засадой,  папуасы выскочили и  окружили его.  Но
незнакомец не удивился, не испугался.
     - Кто ты? - спросили у него.
     - Я Саку, - спокойно ответил он.
     Хотя почти все здесь были его ровесниками, но ведь десять лет - немалый
срок,  и  они успели забыть про маленького пленника,  тем более что он жил с
ними недолго.
     - Откуда и куда идешь?
     - Иду к Какаду,  где я жил и где осталась моя мать,  -  сказал Саку.  -
Жива ли она?
     Теперь уже некоторые припомнили его,  опустили оружие и  по-приятельски
улыбались.
     - Жива,  жива...  У Мапу.  Идем,  - заговорили сразу несколько человек.
Потом один из них обратился к тем,  кто не знал или не помнил Саку, и сказал
только одно слово: "Макрай".
     Услыхав это слово, и остальные заулыбались и подобрели.
     Тут нам придется уклониться немного в  сторону и объяснить таинственное
слово "Макрай", потому что оно имеет интересный и поучительный смысл.
     Мы  знаем,  что и  по  сей день в  капиталистических странах существует
пренебрежительное отношение к  так  называемым цветным людям,  особенно -  к
черным. В "культурнейшей стране мира" - Америке - негры не имеют права ехать
в  трамвае вместе с белыми.  Негры врачи,  инженеры,  ученые терпят унижения
только за  то,  что у  них черная кожа.  Что же тогда говорить про настоящих
черных дикарей, африканских негров, австралийских папуасов?
     Их вовсе не хотят считать за людей.  Во всех книгах они описываются как
звери,  которые только и  думают о  том,  как бы сожрать белого.  А уж таких
человеческих качеств, как доброта, верность, чувство благодарности, от них и
не жди!  Большинство европейцев и сейчас так думает. А что было, скажем, лет
пятьдесят назад?
     И    вот   в    то    время   нашелся   один   русский   путешественник
Н.Н.Миклухо-Маклай,  который  захотел поближе познакомиться с  жизнью  таких
первобытных людей.  Он приехал на Новую Гвинею, высадился на пустынный берег
и  остался там один.  Увидев дикарей,  он  пошел прямо к  ним без оружия,  с
поднятыми руками - в знак того, что он не хочет причинить им зла. Папуасы не
знали,  что и  думать,  увидав такое чудо.  Были моменты и очень опасные для
Миклухо-Маклая,  но его искренность и любовь к этим темным людям победили их
враждебность и злобу.
     Три года (с  перерывами) прожил Миклухо-Маклай один среди людоедов.  Он
привез  им  разные орудия и  утварь (топоры,  пилы,  ножи,  горшки),  научил
пользоваться ими,  обучил новому способу земледелия,  даже  привез несколько
коз и коров.
     И  что же?  Эти люди не  только не  причинили ему зла,  но,  как брата,
полюбили его.  Стоило по-человечески отнестись к  ним  -  и  у  этих дикарей
нашлись и  любовь,  и  верность,  и  благодарность,  и  другие  человеческие
качества, которых иной раз не хватает кое-кому из европейцев.
     Мало того,  имя Маклая (они произносят -  "Макрай") осталось у папуасов
для обозначения хорошего человека вообще. Так, спустя много лет они называли
"Макраем" даже одного английского губернатора,  а потом еще немецкого только
за то, что они не слишком угнетали население.
     Нынешние папуасы,  наверно,  не  знают,  откуда  взялось  у  них  слово
"Макрай",  но нам следовало бы знать, потому что слово это говорит не только
о  русском человеке Николае Николаевиче Миклухо-Маклае,  но и о человечности
вообще.
     ...Мать Саку жила у  Мапу на  положении не  то жены,  не то невольницы.
После того как ее поймали и как она потеряла вслед за мужем еще и сына,  она
не хотела уже никуда убегать, привыкла и жила тут не хуже, чем дома.
     Когда ее позвали и  подвели к сыну,  она не хотела верить своим глазам.
Он совсем не был похож ни на того двенадцатилетнего мальчика,  каким она его
помнила, ни на этих юношей, его ровесников. Все в нем, особенно одежда, было
чужое, от белых.
     Но  стоило Саку обнять ее и  сказать на их родном языке:  "Мама!  Как я
рад, что мы встретились!" - как у нее сразу отлегло на душе и слезы блеснули
в глазах.
     Вышел  Мапу,  высокий,  плечистый  мужчина  со  страшной  головой,  так
заросшей волосами,  что  нельзя  было  различить,  где  кончается шевелюра и
начинается борода.  Прическа его  была  украшена перьями  какаду  и  райской
птицы,  горящими,  как жар,  а  на груди,  кроме собачьих и  кабаньих зубов,
висели еще и  человеческие.  На обоих плечах виднелись широкие шрамы -  тоже
своеобразное украшение:  мальчикам разрезают кожу и  некоторое время не дают
затянуться.  На  теле  навсегда остаются эти  почетные,  широкие и  глубокие
рубцы.
     Он удивленно посмотрел на Саку и обратился к его матери:
     - Так это твой сын, что тогда убежал? Не может быть!
     - Я  жил у  белых и многому научился,  -  сказал Саку,  видя,  что Мапу
недоверчиво осматривает его костюм.
     - И с громом обращаться умеешь? - спросил Мапу.
     Саку догадался, о чем говорит вождь, и сказал:
     - Умею, но они научили меня никого не убивать...
     - Как это никого? И врагов? - перебил Мапу.
     - И врагов нужно любить. Бог, высший дух, который стоит над всеми нами,
велит, чтобы люди любили друг друга.
     - А если враг станет тебя бить?
     - Подставь ему другую щеку, как сказал наш великий учитель Христос, - с
чувством произнес Саку, возводя глаза к небу.
     Окружающие удивленно посмотрели друг на  дружку,  а  у  вождя мелькнула
мысль, уж не сумасшедший ли перед ним. А может быть, белые нарочно подослали
его, чтобы он тут уговаривал всех не сопротивляться, быть покорными и любить
врага даже тогда, когда он бьет тебя?
     - Тебя этому белые научили? - сурово спросил Мапу.
     - Из их уст услышал я божье слово, - смиренно сказал Саку.
     - Ну,  а  сами они не убивают,  подставляют другую щеку?  -  насмешливо
спросил вождь.
     - Не все выполняют веления бога, но нужно молиться, чтобы он смягчил их
сердца.
     - А  ты можешь помолиться,  чтобы их сердца смягчились и  они не душили
нас?
     - Не всегда до бога доходит наше слово.  Но, конечно, я должен молиться
об этом, - сказал миссионер.
     При этих словах Мапу повеселел.  Ничего,  парня можно использовать!  Он
помолится, как его там научили, - и враг смягчится, подобреет.
     - Ну, а можешь ты помолиться своему богу, чтобы и Мукку стали добрее? -
спросил он снова.
     - Все люди равны перед богом,  -  ответил Саку,  -  и со всеми он может
сделать что захочет, будь это белые или черные.
     У хитрого Мапу тотчас возник остроумный план: вот этот чудак помолится,
Мукку станут мягкими и покорными, а он тогда - цап! - и приберет их к рукам.
Это будет даже почище "грома".
     Что белые сильнее всех,  что они владеют и громом,  и огнем, и водой, -
это всем известно.  Но  никто не знает,  как они достигли этого.  И  вот,  к
счастью,  явился человек, который прошел всю науку белых, который знает, как
говорить с  их богом,  -  разве может кому-нибудь еще повезти так,  как роду
Какаду?
     И вождь пожелал,  чтобы день встречи был отмечен торжеством. Мапу хотел
привлечь  на   свою  сторону  этого  необычного  человека,   который  владел
могуществом белых и в то же время был свой.
     На полянке,  поодаль от деревни, разложили костры, приволокли несколько
свиней  и  еще  больше  собак,  которые  считаются  тут  лучшим  лакомством.
Папуасские собаки небольшие,  с  короткой гладкой шерстью и торчащими ушами.
Они тихие,  несмелые,  никогда не лают,  а только воют. Питаются они главным
образом вегетарианской пищей,  причем  предпочитают кокосовые орехи.  Должно
быть, поэтому и мясо у них немного вкуснее, чем у наших собак.
     Принесли вареных бобов,  таро, ямсу, лепешек из плодов хлебного дерева,
которые пекутся на горячий камнях.
     Саку тем временем имел возможность поговорить с матерью.  Но,  несмотря
на  десятилетнюю разлуку,  говорить им было не о  чем.  Мать ничего не могла
сказать,  кроме того,  что она живет у Мапу,  а как ей живется -  она и сама
толком не знала, потому что судьба папуасской женщины всюду одинакова.
     Саку со своей стороны начал было рассказывать о своей жизни, о том, как
он учился, а главное, о христианской вере, но скоро заметил, что мать ничего
не  понимает и  даже не  слушает его.  Да  и  вообще она смотрела на  него с
каким-то страхом.
     Разумеется,  он и сам знал,  что сразу "спасти душу" матери нельзя, что
придется долго, постепенно исцелять ее.
     Между тем люди готовились к празднику,  цепляли на себя все, что только
можно.
     Почти  у  каждой женщины на  плече  красовалось белое  пятно,  будто от
старой болячки. Эти пятна - такое же украшение, как рубцы у мужчин.
     Девочке лет  тринадцати как  раз  пришло время украситься таким пятном.
Мать взяла маленький горящий уголек и  положила его  дочери на  голое плечо.
Девочка застонала,  сжала зубы,  чтобы не  закричать от  боли,  но стояла на
месте.  Она  должна была терпеть до  тех пор,  пока уголек не  превратится в
золу. А чтобы он не потух, мать дула на него...
     Проходя мимо, Саку увидел эту сцену, не выдержал и сбросил уголек.
     - Что ты делаешь? - сказал он женщине. - За что мучаешь ребенка?
     Женщина посмотрела на  него,  как на безумного,  и  разразилась бранью.
Девочка тоже была недовольна.
     Но женщины наряжались только, как говорится, за компанию. Все равно они
не имели права участвовать в  празднике.  Все торжества совершаются без них.
Как мужчины, так и сами женщины с детьми совершенно уверены, что стоит им не
то чтобы явиться на праздник, даже только взглянуть на торжество издали, - и
тогда непременно быть беде.
     Особенно опасной для них считалась музыка.  Не то что играть,  они даже
не должны были видеть музыкальных инструментов.  Если им на глаза попадалась
какая-нибудь дудка или барабан, - они сами пускались наутек, потому что всей
душой верили, что это сулит им несчастье.
     Тем временем у  костров полным ходом шла подготовка.  На землю положили
два  бревна,  между  ними  поставили целый ряд  горшков.  Принесенных свиней
закололи пиками.  Собак просто брали за задние ноги и  разбивали им головы о
деревья.
     В  горшки сначала положили зеленых листьев,  чтобы пища  не  пригорала,
потом сунули туда по куску мяса.  В некоторые попали и более "вкусные" вещи:
ящерицы  и  змеи,  разрезанные вдоль.  В  качестве  приправы добавили жуков,
огромных пауков и жирных червей. Эти черви (гусеницы), даже сырые, считаются
у папуасов самым изысканным лакомством.
     Однако  дороже  всех  приправ была  соль,  которой тут  совсем нет.  Ее
добывают из деревьев, долго проплававших в море и пропитавшихся солью. Такие
соленые деревья Какаду выменивали у соседей,  живших ближе к морю.  Конечно,
случалось  это  не  часто.  Куски  дерева  жгли  на  особом  костре  и  золу
использовали вместо соли.
     Руководил всем Мапу. На нем был самый торжественный наряд - европейская
жилетка,  и он чувствовал себя в ней не хуже, чем царь в своем коронационном
убранстве. Видно было, что все его подданные испытывали то же самое чувство.
Только Саку, взглянув на эту комичную фигуру, опустил голову и усмехнулся.
     Ясное дело,  Саку, как почетный гость, должен был сесть рядом с вождем.
Когда мясо  было готово,  Мапу взял пальцами внушительный кусок и  дал  Саку
первому.  Это было знаком особой милости.  Пока мужчины управлялись с мясом,
началась подготовка к самому главному. Гвоздем программы было так называемое
"кэу" -  напиток,  для  приготовления которого используется одно растение из
числа близких родичей перца.
     Принесли большие пуки этого растения,  и  те,  кто помоложе,  принялись
жевать  его  и  сплевывать в  горшок.  Работа шла  медленно:  пришлось часть
отнести детям,  чтобы и  они помогали.  Когда все было пережевано,  в жвачку
добавили воды, процедили через траву и дали напитку немного постоять.
     Пока покончили с мясом, водка настоялась. Мапу наполнил первый "стакан"
из бамбука и снова в первую очередь поднес Саку.
     - Нет,  этого я не могу!  -  решительно отказался Саку.  - Наш закон не
велит.
     Отказ Саку был неприятен вождю, однако он не стал настаивать: закон так
закон.
     Тогда другие протянули свои  бамбуковые стаканы.  Напиток,  как  видно,
обладал зверской силой:  у многих глаза полезли на лоб.  Но зато сразу стало
заметно его воздействие: некоторые уже нетвердо стояли на ногах.
     Закусывали бананами и бататом.
     Потом Мапу встал и обратился к своему народу с речью:
     - Вот наш брат Саку. Давно-давно он убежал от нас и долго жил с белыми.
Он узнал,  чем они сильны.  Он знает их духа и может попросить его, чтобы он
помог нам,  как  помогает белым.  Саку может попросить духа,  чтобы Мукку не
могли воевать против нас,  и тогда мы возьмем их голыми руками. Так пусть же
играет музыка!
     Люди закричали от радости, поднялся шум, гомон.
     Саку был очень удивлен,  услыхав слова вождя,  и встал, чтобы объяснить
народу, в чем неправ Мапу.
     - Братья!  -  начал он.  -  Правда, что у белых я познал великого духа,
который властен над нами всеми -  и над белыми,  и над черными,  правда, что
великий дух может сделать все, но...
     Но договорить ему не дали. Услыхав, что великий дух "может сделать все"
и,  значит,  помочь им  в  войне,  люди снова начали кричать,  славить Саку,
потрясать оружием.
     - Смерть Мукку! Уничтожим их! - раздавались голоса.
     - Братья!  -  старался Саку перекричать толпу. - Вы ошибаетесь! Великий
дух не помогает там, где творят убийство...
     Но  люди уже не слушали его.  Радость перехлестывала через край,  народ
кричал, шумел, как расходившееся море.
     Между тем  подошли музыканты и  танцоры,  и  все внимание обратилось на
них.
     Саку сел и горько усмехнулся.
     "Несчастные,  темные люди,  - думал он, - только одно у них на уме: как
бы убить своего врага.  Нелегко будет внушить им, что самое главное - спасти
свои души. Но с божьей помощью я исполню свой долг".
     На  средину вышли четверо танцоров.  Спрятанные до колен под пальмовыми
листьями,  они походили на обыкновенные копны сена, только что у каждой была
пара ног. Но самым главным в их наряде были огромные, внушающие ужас маски -
пестро размалеванные, с пучками перьев на высоких шишаках.
     Заиграла "музыка".  Один дул в  двухметровую бамбуковую дудку,  которая
ревела  и  завывала так,  словно сто  папуасских псов  начали свой  концерт.
Другой  свистел в  пустой  кокосовый орех,  в  котором были  просверлены две
дырки.  Третий играл на маленькой свистульке, а четвертый колотил в барабан.
Был  тут  и  более  деликатный инструмент,  нечто вроде трещетки:  множество
ракушек тоненькими веревочками были привязаны к  палке;  музыкант размахивал
этим кнутом, и ракушки щелкали и трещали.
     Под эту музыку танцоры топтались на месте,  наклоняя туловище в  разные
стороны.  Но люди смотрели на них с  молчаливым вниманием,  потому что перед
ними были не просто танцоры,  а  души умерших предков.  После этого понятно,
почему  на  Новой  Гвинее  такие  танцоры  считаются таинственными,  высшими
существами.
     После официального и серьезного танца началась "самодеятельность":  кто
во что горазд. До позднего вечера плясали и веселились эти дети природы.
     Саку, как почетному гостю, было отведено место для ночлега в ум-камале.
Все давно уснули,  а он стоял на коленях и горячо молился, выпрашивая у бога
помощи в  святом и благом деле -  очищении душ своих братьев.  Над головой у
него скалили зубы человеческие черепа, а напротив, в углу, стояла деревянная
статуя - тэлум.




     Религиозные дискуссии. -
     Пленение мистера Брука. - Нож Саку. -
     Мапу хочет воспользоваться христианством. -
     Спасение Брука. - Белые чинят расправу.

     Тревожные слухи беспокоили людей Какаду.
     Говорили,  что  белые  на  какой-то  большой  и  очень  трескучей лодке
забрались так далеко в глубь острова, как до сих пор никогда не забирались.
     Говорили даже,  будто  огромная и  тоже  трескучая птица  пролетела над
соседней деревней [В  1925  г.  над  Новой  Гвинеей пролетел первый самолет,
причем курс его лежал над такими местами,  где до тех пор никто не бывал. Об
этом писалось в газетах, как о большом достижении. Прим. автора].
     Может быть, это те самые белые летают? Тогда все пропало.
     Говорили  еще,  что  на  острове  появился  какой-то  невиданный зверь,
большущий - больше самого большого кенгуру. Этот зверь очень быстро бегает и
на нем... на нем будто бы сидит человек! Это было пострашнее любой трескучей
птицы.
     И вдобавок ко всему проклятые Мукку зашевелились.
     Недавно они  захватили двоих  Какаду.  Одного съели,  а  другому как-то
посчастливилось удрать.
     А посланцев с "громом" все нет и нет.
     Нужно заметить,  что Мукку был тот самый род, откуда происходили Саку с
матерью. Сейчас ему были одинаковы и те и другие, и боялся он только одного:
как бы  они снова не  перегрызлись.  Но от него ожидали не этого,  а  помощи
против Мукку.
     Мапу перестал уже дожидаться посланцев.  Все надежды он возложил теперь
на Саку.
     - Скоро мы подготовимся и нападем на Мукку,  - говорил он миссионеру. -
А ты пока молись своему богу, чтобы он размягчил их сердца.
     Саку тем временем проповедовал христианство.
     - Самый тяжкий грех перед великим духом,  -  внушал он, - это убийство.
Разве вы  не  хотите,  чтобы никто никого не  убивал,  чтобы все любили друг
друга как братья, чтобы никто вам не угрожал смертью?
     - Конечно, хотим, - отвечало сразу несколько человек.
     - Ну  так  зачем же  вам убивать,  проливать кровь?  И  если кто-нибудь
обидит вас, стерпите, как велит Христос.
     - А вот недавно Мукку съели одного из наших, - сказал молодой папуас. -
Если мы будем терпеть и сидеть сложа руки, они нас всех поедят.
     И все начиналось сызнова...
     Мапу он говорил:
     - Ты не понял меня.  Ты думаешь, что бог может стать на чью-нибудь одну
сторону, думаешь, он поможет одним убивать других? Нет, перед ним все равны.
И  если я тебе сказал,  что мы должны просить бога,  чтобы он смягчил сердца
людей, так это относится ко всем: и к Мукку, и к Какаду.
     Мапу подумал-подумал и сказал:
     - Ну ладно, молись и за тех и за других, лишь бы только бог помог.
     Мапу смекнул,  что в  таком случае он ничего не потеряет:  пусть только
Мукку покорятся, он завладеет ими и с мягким сердцем.
     Вдруг загремел барабан. Что-то случилось...
     Народ засуетился.
     - Мукку идут! - послышались голоса.
     Мужчины схватились за оружие,  а женщины с детьми бросились спасаться в
лес.
     Нужно сказать,  что  в  лесу у  папуасов обычно бывают запасные жилища,
построенные высоко на деревьях, на тот случай, если придется искать спасения
от врагов. Там у них сложены запасы пищи и оружия, например камней, чтобы не
подпустить врага к дереву.
     Но  на  этот  раз  тревога была напрасной:  по  деревне вели связанного
белого человека.
     Окруженный густой толпой,  приближался он к ум-камалю, а по бокам гордо
шагали двое посланцев,  которых Мапу давно еще отправил к белым за "громом".
Когда они  подошли совсем близко,  Саку едва удержался,  чтобы не  крикнуть:
белый был мистер Брук!
     Был  он  без  шапки,  лицо окровавлено,  одежда изорвана.  Глаза горели
страхом и злобой.
     Его подвели и  толкнули к ум-камалю.  Папуасы рассматривали незнакомого
человека, словно диковинного зверя, некоторые даже ощупывали его и говорили:
     - Отменное будет жаркое!
     И  Брук,  кажется,  догадывался,  что  означает  это  ощупывание и  эти
слова...
     Собрался совет. Посланцы рассказывали свою историю.
     - Мы дали им золото и птиц.  Просили гром.  Они нам дали огненной воды.
Больше мы ничего не помним.  Очнулись одни в лесу. У нас осталось только вот
это.
     И  один из них показал бутылку с  отбитым горлышком.  Папуасы принялись
рассматривать ее, передавать из рук в руки, нюхать. Было отмечено, что концы
очень  острые.  Эта  штуковина  может  пригодиться в  хозяйстве.  Она  одна,
пожалуй, стоит того золота, от которого нет никакой пользы.
     Но большинство все-таки понимало, что это обман.
     - Мы  пошли  домой,  -  продолжали посланцы.  -  Потом увидели на  реке
трескучую лодку и стали следить за ней.  А там плыли белые,  как раз те, что
дали нам огненной воды. И вот одного мы поймали.
     Чтобы  понять,  как  им,  пешим,  удалось  состязаться  с  быстроходным
катером,  нужно взглянуть на  карту Новой Гвинеи.  Мы увидим,  что от южного
берега, где находилась станция (недалеко от реки Марегед), до верховьев реки
Фляй можно добираться двумя путями:  либо по воде, на восток вдоль берега, а
потом по реке на запад,  либо по суше - прямо на север. В первом случае надо
покрыть километров шестьсот -  семьсот,  а а во втором -  каких-нибудь сто -
сто двадцать.
     Споров о  судьбе пленника не  было:  уже  одно то,  что белые со  своей
трескучей лодкой забрались так глубоко,  решало его участь.  Ясно, что у них
на  уме  что-то  недоброе.  Разве слыхано,  чтобы белые приезжали с  добром?
Наверно,  хотят  забрать всю  их  землю и  полонить жителей.  Значит,  нужно
уничтожить врагов, и не только этого, но и тех, что остались в лодке.
     Все папуасы,  что жили на побережье, давно уже попали под власть белых;
свободными оставались только жители далеких от моря мест.
     И  вот  белые уже  добираются и  до  них!  Эти  обманщики,  которые так
бессовестно надули посланцев Какаду.
     А  насчет пленника,  так тут нужно еще иметь в  виду,  что череп белого
принесет счастье,  славу и  могущество роду Какаду.  У  Мукку до сих пор нет
черепа белого человека.
     Некоторые даже решили,  что  это  присутствие Саку так помогло им,  что
великий дух  сделал белых  тихими и  мягкими:  иначе  как  бы  удалось двоим
папуасам взять в плен белого?
     После всего этого какие могут быть разговоры насчет Мукку: их можно уже
считать уничтоженными.
     Одним словом, дела рода Какаду обстояли как нельзя лучше.
     Саку сидел на совете, слушал, и сердце его обливалось кровью.
     - Нет,  братья,  -  начал он,  -  неладно будет,  если  мы  убьем этого
человека.  Бог нам не простит.  Пускай бы еще в бою, да и то нехорошо. А так
просто убить - большой грех. Бог покарает нас - нашлет белых, и быть беде.
     - Значит,  твой бог заступается только за  белых?  Ты ведь сам говорил,
что за всех одинаково, - возразили ему друзья.
     - За  всех тех,  кто  не  творит зла,  кто любит бога и  людей,  кто не
приносит вреда ближним.  А кто бога не слушается,  того он карает, - пытался
растолковать Саку.
     - Погоди,  - сказал Мапу, - а разве они не приносят вреда? Разве они не
отобрали у наших соседей землю? Разве они не пришли сюда, чтобы и нашу землю
забрать? Разве они не обманули наших посланцев? Разве они не убивают нас?
     - Кто делает греховное дело,  того бог сам будет судить и карать, но не
мы, - ответил Саку.
     - А  почему же  ты только что сказал,  что белые сами придут и  накажут
нас,  если мы убьем этого человека?  -  сказал Мапу.  -  Почему они не хотят
ждать, пока бог сам будет судить?
     Саку еще  раз  с  досадой увидел,  как трудно говорить с  этими темными
людьми. Они видят и понимают только то, что сегодня беспокоит их, а подумать
глубже,  о  своей душе,  они  не  хотят или не  могут.  Он  замолчал и  стал
придумывать другие способы, как бы помочь мистеру Бруку.
     Брука повели в одну пустующую хижину,  где ему предстояло провести свою
последнюю ночь.  И  вот  по  дороге  он  увидел  Саку!..  Брук  остановился,
побледнел, покраснел, хотел что-то сказать, но не мог.
     Саку стоял и делал вид,  что читает библию. Папуасы привыкли видеть его
с библией в руках и искренне верили,  что в этой книге заключена та чудесная
сила, которую привез Саку от белых.
     Как только Брук подошел ближе, Саку, как будто продолжая читать библию,
сказал по-английски:
     - Мистер Брук!  Не обращайте на меня внимания.  Я надеюсь,  что сегодня
ночью сумею освободить вас.
     Лицо  Брука осветилось надеждой.  При  взгляде на  него  в  эту  минуту
каждому могло бы показаться,  что это самый лучший,  самый добрый человек на
свете.
     Его  втолкнули  в   хижину  и   поставили  стражем  франта  с  головой,
облепленной известью.  Собственно говоря,  сделали это просто так, на всякий
случай, потому что Брук был связан так крепко, что и думать не мог о побеге.
Кроме того,  на ночь его еще раз осмотрели и перетянули узлы потуже, так что
он уже и пошевелиться не мог.
     Саку все ломал голову,  что ему делать.  Подкрасться и  развязать Брука
было  невозможно,  особенно ночью,  когда каждый шорох слышен далеко-далеко.
Отозвать куда-нибудь этого франтоватого стража?  Тоже не  выйдет.  Оставался
один, ненадежный, но последний план.
     Не дожидаясь,  пока сгустится ночь, он, как будто прогуливаясь, подошел
к часовому.
     - Ты один будешь стоять всю ночь?
     Тот обернулся.
     - Нет, в полночь меня заменят.
     Тем временем Саку незаметно бросил в двери хижины нож.
     Брук видел,  как  подходил Саку,  знал,  что тот будет стараться помочь
ему, но как - даже не догадывался. А что, если ничего не выйдет?
     При этой мысли дрожь пробегала у него по спине.
     И вот в этот момент рядом с ним упал нож. Брук все понял...
     Но до освобождения было еще далеко.  Прежде всего,  какой толк с  этого
ножа,  если Брук связан по рукам и по ногам и лежит как бревно? А во-вторых,
нельзя же  браться за  дело,  можно сказать,  на  глазах у  сторожа.  Каждое
движение будет слышно, а тут, может быть, придется провозиться всю ночь.
     Тогда Брук нарочно принялся крутиться,  стонать,  даже ругаться.  Страж
сначала удивился,  подошел,  посмотрел на него.  Брук заворочался и застонал
сильнее.  Папуас наконец привык к этому. Он и сам понимал, что человек перед
смертью может быть неспокойным.
     Тогда Брук взялся за работу. Сначала он попробовал лечь на нож спиной и
разрезать об него веревки на руках.  Но нож лежал плашмя,  и  таким способом
ничего нельзя было сделать.  Тогда он взял нож в  зубы и после долгих усилий
сумел разрезать веревку на  плече.  Но  как быть с  руками,  которые связаны
сзади?
     Он  додумался зубами  воткнуть  нож  в  плетеную стену.  Долго  это  не
удавалось ему. Щеки и губы у Брука были порезаны, из ран сочилась кровь...
     А время идет...  Сейчас явится смена...  Наверно,  новый сторож захочет
посмотреть, как связан пленник...
     И снова он брался за свою работу, от которой зависела его жизнь.
     И вот веревки упали. Теперь скорее освободиться от пут на ногах. Но это
минутное дело.  Пленник сжал в  руке нож  и  лежит,  отдыхает.  Однако нужно
спешить...
     Он  пополз к  дверям.  Улучил момент,  когда  папуас повернулся к  нему
спиной, бросился вперед, и... бедняга успел только глухо застонать.
     Через полчаса барабанный гром снова встревожил деревню. Только Саку был
спокоен: это означало, что Брук спасен.
     Но что почувствовал Саку, когда узнал, что Брук, убегая, убил часового!
Это ведь он сам,  слуга божий,  убил человека!  Он, который так хотел, чтобы
обошлось без кровопролития. Если бы не он, не было бы и этой смерти!
     Но тогда была бы другая смерть.  Что было делать?  Кто тут виноват? Как
лучше?
     Между  тем  двадцать человек бросились в  погоню за  беглецом.  Папуасы
рассудили,  что за такое короткое время он не мог далеко убежать, а если еще
принять во  внимание,  что  местность ему была незнакома,  что ночью он  мог
сбиться с пути, то следовало думать, что уйти далеко беглецу не удастся.
     Посмотрим тем временем, как получилось, что Брук оказался в плену.
     Переночевав на острове,  путешественники стали собираться в  путь.  Тут
сторож-сипай заметил,  что его ружье исчезло. Кинулся туда-сюда - нет. Но он
не решился рассказать об этом,  потому что боялся,  как бы ему не влетело за
такую небрежность. Должно быть, относя на катер вещи, кто-нибудь прихватил и
его ружье.  А так как ружей у них хватало,  он взял другое и скоро забыл про
этот случай.
     Течение  реки  становилось  все  сильнее.  Попадалось  много  подводных
камней,  и  на  один  из  них  налетел катер.  Пришлось остановиться,  чтобы
исправить повреждение.
     Пока возились с  катером,  Брук решил прогуляться по  берегу и  даже не
захватил с собою ружья.  Пройдя всего несколько шагов,  он вспугнул кенгуру,
который быстро поскакал прочь от  него.  Но  Брук  заметил,  что  за  старым
кенгуру бежит  маленький.  Он  был  такой потешный,  так  неумело и  неловко
подпрыгивал,  что  Бруку захотелось его  поймать.  Поймать его действительно
было нетрудно, но все-таки незаметно Брук отбежал довольно далеко от берега.
     И  в тот миг,  когда он уже нагнулся,  чтобы схватить малыша,  сзади на
него набросились двое папуасов, заткнули рот и куда-то понесли.
     Брук  вырывался  изо  всех  сил,   но  напрасно:   все  его  достижения
ограничились парой синяков на  лице.  Потом его поставили на ноги,  скрутили
руки и  пинками заставили идти дальше.  А  когда он попробовал кричать,  это
стоило ему двух зубов.
     Тем временем ремонт был закончен,  путешественники сели на  свои места,
готовые плыть дальше,  и только тут заметили,  что Брука нет. Стали кричать,
звать  его  -  никакого ответа.  Вышли на  берег,  снова принялись кричать и
аукать - ничего. Попробовали стрелять - и снова безрезультатно.
     Брук слышал выстрелы,  знал,  что это его хватились на  катере,  но был
бессилен что-нибудь сделать...
     Обшарили весь берег,  обнаружили в  одном месте примятую траву и другие
следы борьбы.
     - Дело  ясное,  -  печально сказал Скотт,  -  несчастного мистера Брука
схватили папуасы.  И  как  это он,  опытный человек,  так глупо попался?  Мы
обязаны найти его.  И не только спасти, но и так проучить этих дикарей, чтоб
в другой раз им и в голову не пришло нападать на белых.
     Сразу же началась подготовка к экспедиции.
     Благодаря тому,  что  на  катере был пулемет,  защита его не  требовала
много людей.  Оставили только механика Гуда да  одного сипая.  Им также было
поручено  охранять  Чунг  Ли.  Все  остальные  двинулись в  путь.  Нечего  и
говорить,  что вооружены все были с ног до головы. Даже ручные гранаты взяли
с собой.
     Единственным ориентиром, который указывал, куда нужно идти, были следы.
В этих местах,  где,  может быть,  раз в год ступает нога человека, опытному
следопыту ничего не стоит найти свежий след по примятой траве,  по сломанной
веточке,  по  множеству других одному ему  понятных примет.  И  тут  выручил
Файлу.
     Он шел впереди, как собака, и, казалось, не только присматривался, но и
принюхивался к  следам.  Следы вели не по прямой,  вдруг уходили в  сторону,
путались,  и  поэтому отряд  Скотта  двигался медленно.  Ночевать пришлось в
лесу.  Они и  не догадывались,  что деревня была уже недалеко,  в пяти-шести
километрах.
     Из  предосторожности огня не  разжигали.  Сидели в  темноте,  не смыкая
глаз, и с нетерпением ожидали рассвета.
     В это время навстречу им пробирался Брук, а следом за ним - погоня.
     Папуасы, рассыпавшись цепью, осторожно крались вперед, время от времени
подавая друг другу знаки голосами ночной птицы.
     Брук слышал эти голоса то с одной стороны,  то с другой,  даже впереди,
но не обращал на них внимания. Он не раз слышал их и раньше.
     Но Файлу забеспокоился.
     - Сагиб,  -  тихо шепнул он  мистеру Скотту,  -  эти птички кажутся мне
подозрительными.  Они  кричат так,  словно их  нарочно посадили шеренгой.  А
почему за нами сзади их не слышно? Будем осторожны.
     Передали всем, чтобы сидели тихо и были наготове.
     Вот  крикнула птица совсем близко слева,  и  там  даже мелькнула темная
тень...
     Эту самую тень заметил и Брук,  только у него она оказалась справа.  Он
все понял!..  Так вот среди каких "птичек" он очутился! Значит, все кончено!
И он в бессилии повалился наземь.
     Тень метнулась на шум...
     Но  в  тот  же  миг лес озарился вспышкой и  гром от  десятка выстрелов
прокатился по верхушкам деревьев.
     Тихий лес сразу ожил.  Вопли,  крики со всех сторон,  а Брук от радости
заверещал как резаный.
     Как  же  удивился Скотт,  когда  в  нескольких шагах,  рядом с  мертвым
папуасом, увидел своего управляющего!
     Несколько минут Брук не мог прийти в себя. Слезы текли у него по щекам.
Потом он начал рассказывать, как было дело. Вместе с тем вернулась и вся его
злость;  радости  избавления не  осталось и  следа,  он  кричал,  ругался  и
требовал немедленно идти и наказать этих людоедов.
     Но Скотта не нужно было просить.  Он считал, что это следует сделать не
только из-за  Брука,  но  и  ради авторитета британской державы.  Он полагал
даже, что для самих папуасов будет полезно, если они всю жизнь будут помнить
и бояться белых властителей.
     Они не стали ждать утра, потому что Брук знал, куда идти.
     Снова в ночной тиши загремел барабан -  долго,  тревожно.  И было ясно,
что он возвещал о чем-то более важном, чем прежде.
     Не прошло и десяти минут,  как Какаду уже знали, что на них идут белые,
что одного они уже убили и что всем угрожает опасность.
     Не теряя времени,  женщины с  детьми побежали прятаться в  своих лесных
хижинах,   а  вооруженные  мужчины,  которых  набралось  около  шестидесяти,
приготовились к  обороне.  Они знали от  посланцев,  что белых может быть не
более десятка человек.
     Мапу,  между прочим,  рассчитывал,  что им  не  только удастся выйти из
затруднительного положения,  но и захватить белых в плен.  Это ведь те самые
люди, которые научили Саку любить всех, никого не убивать и даже подставлять
левую щеку,  если тебя ударят по правой.  Если Саку так думает и так делает,
значит, те, кто его научил, должны поступать так же.
     Вождь подошел к  Саку,  который сидел как окаменевший и  все думал свою
думу.
     - Скажи,  Саку,  -  дотронулся Мапу до  его  плеча,  -  эти  белые тоже
поклоняются тому великому духу, о котором ты говорил?
     - Да, они тоже исповедуют эту веру, - неохотно ответил Саку.
     - Значит, они ничего плохого нам не сделают? - снова спросил Мапу.
     - Не все из них послушны велениям бога,  -  неуверенно ответил Саку,  -
злой дух старается отвратить душу человека от бога.
     - А как сладить с этим злым духом?
     - Молиться, чтобы бог отогнал его.
     - А ты можешь это сделать?  Можешь помолиться, чтобы бог отогнал от них
злого духа? - вел свою линию Мапу.
     - Это наш долг всегда и повсюду.  Я сам пойду навстречу белым, - сказал
Саку, но в его голосе уже не было той уверенности, что прежде.
     Деревня  притихла.   Женщины  с  детьми  укрылись  в  лесу,  а  мужчины
притаились за строениями.
     На  рассвете  показалась экспедиция.  Белые  шли  шеренгой,  с  ружьями
наготове.
     Вот из-за  постройки вышел какой-то человек.  В  тумане нельзя было как
следует разглядеть его.
     Со стороны белых раздались два выстрела.
     Но человек не стал прятаться, а направлялся прямо к ним.
     - Сюда идет! - крикнул Кандараки. - Не стоит и стрелять.
     - А чего там рассматривать? - возразил Брук. - Дайте мне ружье, я сам с
удовольствием всажу пулю в лоб людоеду.
     - И то верно,  чего нам вступать в переговоры с ними? - сказал Скотт. -
Дело ясное, и нам остается только наказать этих черномазых.
     Несколько человек снова прицелились.
     - Постойте,   постойте!  -  крикнул  боцман.  -  Это  ведь  наш  черный
миссионер.
     Ружья опустились.
     - И верно,  -  почесал затылок Брук. - Мне бы следовало догадаться, что
это  мог быть только наш святой дикарь.  Кого еще нелегкая понесет под пули?
Вот была бы история, если бы я сам ухлопал своего спасителя!
     Саку подошел.
     - Братья во Христе!  -  торжественно сказал он. - Я хочу верить, что вы
идете не для того, чтобы причинить зло этим темным людям.
     - Верно, - сказал Скотт, - мы идем только для того, чтобы наказать их.
     - Но за что и как вы думаете наказать их?
     - За то,  что они осмелились напасть на нас и даже чуть не съели одного
из наших. А как? Да так, чтобы не только им, но и их детям никогда не пришло
в голову поднимать на нас руку.
     - Но ведь в  конце концов не произошло ничего плохого,  если не считать
смерти двоих их людей, - доказывал Саку.
     - Это получилось случайно,  благодаря,  во-первых,  вам,  а  во-вторых,
тому,   что  мы  подошли,   -  сказал  Скотт,  -  но  их  поступок  остается
преступлением и требует кары.
     - Вы же сами научили меня,  что бог велит прощать людям их грехи,  -  с
досадой произнес Саку.
     - Во-первых,  не  мы  вас  научили,  а  миссионеры,  а  во-вторых,  вам
следовало бы  знать,  что  на  земле  существует суд  и  закон,  который  не
оставляет  безнаказанными  преступления,  -  сказал  Скотт  и  направился  к
деревне. За ним двинулся и весь отряд.
     Саку стоял и смотрел им вслед,  словно не понимая,  где он и что с ним.
Выходило,  что этот "брат во Христе" точно так же не понял его,  как и "брат
по крови" Мапу.  И  у  того и у другого свой взгляд на вещи,  свои жизненные
интересы, которые далеки от всякого "спасения души".
     Он повернул и тихо поплелся вслед за ними.
     Туман  расходился,  становилось  все  светлей  и  светлей,  но  деревня
по-прежнему казалась вымершей: нигде ни души.
     Но вот между хижинами замелькали фигуры папуасов.
     - Ага! - сказали белые. - Они сами собираются идти на нас. Тем лучше.
     И началась стрельба.
     Саку,  услышав выстрелы,  бросился к Скотту,  схватился за ружье и стал
просить:
     - Господин, пожалейте несчастных людей. Убейте лучше меня!..
     Скотт нахмурился и сказал:
     - Не  лезьте  не  в  свое  дело!  Оставайтесь со  своими  христианскими
обязанностями и молитвами. Позаботьтесь о душах этих людей, а не о теле.
     Но Саку, словно не в себе, все твердил:
     - Не нужно, не нужно... Господин... Сжальтесь...
     Скотт нетерпеливо оглянулся.  Тогда Хануби взял Саку за руку и  отвел в
сторону.
     Подошел Брук.
     - Слушай, Саку, - сказал он, трогая его за плечо, - ты хороший человек,
мы тебя очень уважаем и  считаем почти таким же,  как мы сами.  Вот и мне ты
помог,  и все такое...  Но зачем тебе все это?  Чего ты из кожи лезешь из-за
какого-то людоеда? Ну кто, скажи, пострадает, если и погибнет десяток-другой
папуасов?  Брось лучше глупости.  Ты ведь человек образованный и  сам должен
понимать.
     Но Саку не слышал этих "убедительных" доводов.  Он смотрел на деревню и
не   верил  своим  глазам  -   там  творилось  что-то  непонятное:   папуасы
повыскакивали из укрытий,  бегали взад-вперед по улице и,  казалось,  совсем
забыли  про  опасность,  которая  им  угрожала.  Временами даже  можно  было
подумать, что они бьются друг с другом.
     Теперь уже выстрелы гремели беспрерывно.  Один за одним валились черные
на землю и наконец разбежались.
     Когда  белые  вошли в  деревню,  они  увидели множество трупов,  причем
некоторые из папуасов,  как видно,  погибли не от пуль,  а от своих же стрел
или пик.
     - Смотрите, они даже друг дружку стали бить! - сказал Кандараки.
     - Тем лучше, - подхватил Брук, - нам будет меньше работы.
     Саку склонился над одним из  убитых и  сразу все понял:  это был Мукку!
Значит, они напали на Какаду с тыла. Немного дальше он увидел мертвого Мапу.
В  спине у  него торчала стрела,  а  на груди расплывалось кровавое пятно от
пулевой раны.  Бедняга так и  не дождался,  когда бог смягчит сердца белых и
Мукку.
     - Боже! - простонал Саку. - Где твоя любовь? Где твоя правда?
     - Поджечь хижины!  -  приказал Скотт, и через минуту вся деревня была в
огне. Хижины, построенные из ветвей, горели легко, весело, словно играючи.
     Между тем папуасы отошли за деревья и оттуда стали пускать в белых свои
стрелы. Одна стрела даже попала в Скотта, но она была уже на излете и только
запуталась в одежде.
     - Вперед! - скомандовал Скотт, и отряд двинулся дальше.
     Черные отступали от дерева к дереву и все время отстреливались.  Теперь
уже смешались и Мукку и Какаду и вместе защищались от общего врага.
     Так они подошли к  тому месту,  где на  деревьях были устроены хижины и
где укрывались женщины и  дети.  Папуасы были уверены,  что тут они в полной
безопасности.  Такие случаи уже  бывали,  и  они  не  раз  имели возможность
убедиться,  что эти крепости на  деревьях неприступны.  Если иной раз хитрый
враг пробовал рубить дерево,  тогда в дело шли камни и стрелы,  которые, как
дождь, сыпались на головы врагам.
     Кто успел, те присоединились к женщинам, а остальные побежали дальше.
     На  головы белым  посыпались камни  и  стрелы,  и  один  из  сипаев был
довольно тяжело ранен.
     - А, вот они как! - крикнул Скотт. - Взорвать дерево!
     В это время рядом с ним снова очутился Саку.
     - Ради Христа! - слезно просил он. - Остановитесь: там невинные женщины
и дети!
     - Не лезь!  - прикрикнул на него Скотт. - Кара должна свершиться, чтобы
все они помнили, что покушение на белого даром не пройдет.
     Но Саку не отставал.  Он опустился на колени, цеплялся за одежду Скотта
и бормотал что-то про бога и его заповеди.
     - Избавьте меня от этого сумасшедшего! - крикнул Скотт сипаю.
     Тот взял Саку за плечи и оттащил его в сторону.
     Раздался взрыв...  Первый взрыв  бомбы  в  этом  краю.  Папуасы слышали
"гром" в  руках у белых,  но такого они и представить себе не могли.  Дикий,
нечеловеческий крик,  вырвавшись из сотен грудей, прокатился по лесу. Дерево
затрещало,  потом  начало клониться,  и  с  него  посыпались дети,  мужчины,
женщины, среди которых Саку узнал свою мать...
     Потом сипаи перешли к другому дереву...
     Спустя несколько минут все  было  кончено.  В  лесу стало тихо,  только
кое-где стонали раненые.
     Скотт молча огляделся.  Даже самому ему  было немного не  по  себе.  Он
понимал, что сделал дурное дело.
     Однако ничего не попишешь:  долг перед родиной выше всего.  Англичан на
острове очень мало, и если эти дикари не будут бояться одного духа белых, то
хлопот не оберешься.  О нет!  Конечно, у Скотта даже нет в душе злобы против
этих несчастных существ: он просто исполнил свой долг, как всякий судья.
     - Ну,  теперь-то уж не только они,  но и все в округе будут знать,  как
нападать на нас! - удовлетворенно сказал Кандараки.
     - Да  еще  пусть  будут  благодарны,   что  мы  им  тут  запасли  много
человечины. Хоть голодать не придется, - добавил Брук.
     Саку сидел на земле и, казалось, ничего не видел перед собой.
     Когда  белые  прошли  мимо,  он  словно очнулся,  встал,  выпрямился и,
потрясая кулаком, крикнул им вслед:
     - Проклятие вам,  звери!  Проклятие,  лжецы!  -  и  отшвырнул далеко  в
сторону библию, с которой никогда прежде не разлучался.
     Скотт только передернул плечами и сказал:
     - Вот безумный! Верно говорят: пошли дурака богу молиться, так он и лоб
расшибет.




     Снова лошадь! - Путешествие пешком. -
     Неудавшееся нападение папуасов. -
     Катастрофа. - Один!

     По   дороге  назад  экспедиция  устроила  облаву  на  свиней,   которые
разбежались во время пожара, и вернулась к катеру со славой и добычей.
     На катере все было спокойно,  только снова видели ту самую таинственную
лошадь,  которая на  этот  раз  была совсем близко,  и  однажды даже слышали
выстрел.
     - Может, это мы стреляли? - сказал Скотт.
     - Нет,  - ответил Гуд. - Это было совсем с другой стороны, и всего один
выстрел.
     - А кто же сидел на лошади?
     - Как следует разглядеть не удалось, но заметили, что черный, - ответил
Гуд.
     - Этого еще не хватало!  -  воскликнул Брук.  -  Этак мы скоро встретим
какого-нибудь Мапу на автомашине.
     Как бы то ни было,  а  этот таинственный всадник начинал уже беспокоить
путешественников.  Будь это свой человек,  он  бы не стал прятаться,  а  сам
подъехал к ним.
     Может, он не знает про них? Может, случайно попадается на пути?
     Нет,  и  это не походило на правду:  трескотня мотора,  стрельба,  да и
вообще все их  путешествие не  могло остаться незамеченным на этих пустынных
просторах,  где до сих пор еще не ступала нога европейца. Тем более что этот
всадник, как видно, сопровождает их уже много дней.
     Значит, он сам таится от них и, наверно, следит за ними. А если так, то
добра от него не жди.
     И,  наконец,  кто  он  или  они -  ведь один раз видели двоих на  одной
лошади? Словом, дело такое, что никакого объяснения не придумаешь.
     Во всяком случае, ясно одно: нужно удвоить бдительность.
     Между тем местность заметно изменилась.  Пошли холмы,  а  на  горизонте
показались уже довольно высокие горы. Течение стало таким стремительным, что
катер двигался не  быстрее пешехода.  Кроме того,  река  все  время забирала
направо, на север, а нашим путешественникам нужно было идти прямо, на запад.
     - Как ты считаешь, сколько километров пришлось бы отсюда идти пешком? -
спросили у Чунг Ли.
     - Не больше сотни,  - ответил он. - Я уже узнаю местность. Отсюда лучше
всего было бы пойти пешком.
     Нужно было подготовиться к пешему походу. Прежде всего предстояло найти
удобное место, чтобы оставить катер.
     Они считали,  что отсутствие их продлится дней десять. На эти несколько
дней нужно было уберечь катер и людей,  которые останутся на нем,  от всяких
неожиданностей.
     Это была задача не из легких.  Река узкая, течение стремительное, а тут
еще  берега крутые и  высокие.  Если  стоять у  такого берега,  тебя  сверху
забросают камнями и ты ничего не сможешь сделать.
     Кандараки даже внес предложение вернуться назад,  к  тому острову,  где
они недавно ночевали,  или вообще стать на якоре где-нибудь посреди большого
и тихого плеса. Там хоть можно будет вовремя заметить опасность, а тут катер
окажется как во рву - ничего вокруг не увидишь.
     С  таким предложением как  будто нельзя было  не  согласиться,  но  это
означало,  что назад придется идти лишних сто -  сто пятьдесят километров, а
это связано с  риском.  Разумнее уж стоять на месте и обороняться.  Особенно
если принять во внимание, что на катере останется пулемет.
     - Лучше  оставить лишних  одного-двух  человек,  чем  идти  лишних  сто
километров,  -  решил Скотт.  -  Не может быть, чтобы тут не нашлось места с
более низкими берегами.
     Но  подходящего места  не  было.  Правда,  несколькими километрами выше
обнаружили долину,  где  река была достаточно широка и  берега невысоки,  но
туда  горные  ручьи  нанесли  много  песку,  река  разделилась на  несколько
рукавов, которые были так мелки, что катер не мог пройти.
     Остановились на другом месте. Берега тут были довольно высокие, но зато
на одном из них возвышался холм, с которого было видно далеко вокруг.
     - Если  тут  поставить  пулемет,   -   говорил  Брук,  -  то  он  будет
простреливать все вокруг километра на три - на четыре. Это будет даже лучше,
чем на том островке.  Там к  тебе могут подкрасться с  другой стороны,  и ты
ничего не увидишь из-за деревьев.  А тут по крайней мере хоть леса нет и все
видно как на ладони.
     И  действительно,  лучшего места нельзя было и желать.  Начались сборы.
Прежде всего, нужно было выбрать, кого оставить тут.
     В  первую очередь приходилось обращать внимание на  выносливость людей.
Как уже говорилось, самым страшным бичом для человека в этой стране является
желтая лихорадка.  Из  числа приезжих не было,  пожалуй,  ни одного,  кто не
переболел бы ею.  Эта болезнь может тянуться и  год и два.  Человек иной раз
чувствует себя  здоровым несколько дней  и  даже недель,  но  потом приступы
лихорадки повторяются.
     Единственное спасение от  нее -  хинин.  Благодаря ему люди еще так-сяк
держатся,  но  совсем обезопасить себя  от  болезни почитай что  невозможно.
Только приступы можно сделать более легкими.
     Все,  кто был на катере,  кроме Файлу,  болели лихорадкой. Только одни,
как,  например, боцман и сипаи, - в легкой форме, а другие, например механик
Гуд, - в тяжелой.
     Слаб был и Брук.  После долгого обсуждения решили оставить его,  Гуда и
двоих сипаев.
     Брук попробовал было возражать, но Скотт заявил ему, что это дело очень
важное,  что,  за  исключением Брука,  некому поручить его,  что  на  катере
остается только четыре человека и им, может быть, придется труднее, чем тем,
которые пойдут в поход.
     Поставили на вершину холма пулемет,  обнесли его колючей проволокой; из
досок сделали навес, далее кое-что из мебели притащили с катера.
     Для удобства связи с  катером вырубили в горе ступеньки.  Одним словом,
все было предусмотрено.
     - Стыдно даже оставаться в таком укреплении,  -  сказал Брук.  - Тут бы
одной бабы хватило.
     - Подождите  еще  хвастать,  -  сказал  Кандараки,  -  кто  знает,  как
обернется дело.
     Потом стали собираться в дорогу. Сначала, конечно, вооружились с ног до
головы.  Не  забыли и  ручных гранат,  которые могли нагнать страху на целое
племя папуасов.  Из остального взяли только самое необходимое,  рассчитывая,
что десять дней можно прожить как-нибудь.
     Перед выходом Скотт,  Кандараки, Брук, Файлу и Хануби провели совещание
насчет Чунг Ли. Первым вопросом было - давать ли ему оружие?
     - Мне  кажется,  -  сказал Кандараки,  -  что по  отношению к  нему нам
следует держаться более осторожно,  чем до сих пор.  Может, эта таинственная
лошадь, которая так загадочно то появляется, то исчезает, имеет какую-нибудь
связь с китайцем.
     - Я охотнее поверил бы,  что это так, чем иметь дело с какой-то тайной,
- сказал Скотт,  -  но не могу. Вы ведь знаете, что с той минуты, как мы его
схватили, он не отходил от нас ни на шаг.
     - Знаю,  - ответил Кандараки, потирая лоб, - но что-то говорит мне, что
за ним нужно внимательно следить.  Я,  например, заметил, что он в последние
дни  стал спокойнее,  даже глядит весело,  будто все опасности дороги грозят
только нам, а не ему.
     - Я тоже это заметил, - сказал Файлу, - и мне теперь припоминается один
случай,  на который я раньше не обратил внимания. Когда мы ночевали тогда на
острове,  мне ночью показалось, что возле Чунг Ли мелькнула какая-то тень. Я
встал, осмотрел все вокруг, но ничего не заметил. Чунг Ли, кажется, спал.
     Позвали сипая, который в ту ночь стоял на часах.
     - Скажи,  -  обратился к нему Хануби,  -  ты ничего не заметил тогда на
острове, когда караулил ночью?
     Если бы кто-нибудь в тот момент внимательно пригляделся к сипаю, то мог
бы  заметить,  что тот слегка побледнел.  Но  присматриваться никто не стал,
потому  что  никому не  могло  прийти в  голову,  что  он  станет что-нибудь
скрывать.
     А  сипай тотчас припомнил,  как он тогда заснул,  а  утром не обнаружил
своего ружья.  Но он и до сих пор был уверен,  что, собирая вещи, кто-нибудь
прихватил и его ружье. Кроме того, никакого особенного несчастья из-за этого
не произошло.  Ружей было столько,  что,  может быть, сами хозяева не знали,
сколько у них этого добра.
     Стоит ему признаться -  и пойдут расспросы о ружье, о том, как он тогда
уснул. Чего доброго, могут быть неприятности.
     - Нет, ничего не видел, - уверенно ответил он. Его отпустили.
     - Я  думаю,  -  сказал Брук,  -  что этому китайцу нет никакого расчета
убегать или  вредить нам.  С  нами ему легче будет вернуться,  и  он  скорее
поедет домой вместе со своим золотом. А одному ему придется поискать дороги,
да еще неизвестно, найдет ли.
     - Это резонно, - согласился Скотт.
     - Мне и самому кажется,  что так оно и должно быть, - сказал Кандараки,
- но кто знает, что ему взбредет в голову, этому желтому черту.
     Одним словом, дело нисколько не прояснилось. Но на всякий случай решено
было оружия ему не давать, а заставить нести что-нибудь из вещей. Условились
следить за ним вообще, а Файлу был поручен неусыпный и строгий надзор.
     В это самое время Чунг Ли зашел в каюту как будто по делу.  Там он взял
лист бумаги и,  озираясь, начал что-то писать. Несколько раз ему приходилось
бросать свое занятие - когда кто-нибудь приближался - и делать вид, будто он
что-то ищет.
     Наконец он исписал целую страницу и  даже на обороте нарисовал какой-то
план. Потом спрятал бумажку за пазуху и спокойно вышел.
     Пришло время  отправляться в  путь.  Люди  распрощались,  пожелали друг
другу всего хорошего,  и десять человек двинулись на запад, к тем неведомым,
таинственным горам, что синели далеко на горизонте...
     Оставшиеся долго глядели им  вслед и,  когда отряд исчез из  глаз,  все
разом  тяжело вздохнули.  Сразу вокруг стало как-то  пусто,  тихо  и  жутко.
Казалось, только их четверо и осталось на всем свете.
     - Гм, - сказал Брук, прохаживаясь взад-вперед, - не очень приятное дело
сидеть вот так на месте и хлопать глазами.
     Долго и  утомительно тянулся день.  Тихо и пусто было вокруг.  Нигде ни
следа человека.  Тишина и  жара окончательно сморили людей,  и  все  четверо
уснули.  Да  и  то:  нужно было отдохнуть,  ведь их  так  мало,  что каждому
придется дежурить ночью.
     Вечером распределили обязанности. Гуд с одним сипаем остался на катере,
а  Брук  с  другим расположились на  холме.  Чтобы не  дать  врагу незаметно
подкрасться  к  самому  пулемету,   сипай  занял  пост  поодаль,  у  колючей
проволоки.
     Прошло всего несколько минут,  и  Брук услышал выстрел сипая.  Вспыхнул
электрический фонарь.  Брук  увидел  вокруг  редкие  черные  точки:  папуасы
наступали с трех сторон.
     Застрочил пулемет, но больше для острастки, потому что попасть в каждую
отдельно лежащую фигуру  очень  трудно.  Кроме  того,  Бруку  было  неудобно
стрелять и одновременно управляться с фонарем.
     - Вот черти! - шептал он про себя. - Как по уставу наступают.
     На катере раздался грохот,  послышался звон разбитого стекла, захлопали
выстрелы. Брук повернул фонарь и увидел, что с противоположного берега катер
забрасывают камнями и  засыпают стрелами.  Пока он направил туда пулемет,  с
катера бросили бомбу.
     Этого хватило, чтобы дикари отступили и больше не совались к катеру.
     Между тем раздались крики сзади. Брук оглянулся и увидел, что несколько
человек убегают от заграждения:  они было бросились вперед, но наткнулись на
колючую проволоку и  в  ужасе пустились наутек.  Брук дал им  вслед очередь,
один упал - и все стихло.
     Остаток ночи прошел без тревог.
     Утром собрались все вчетвером и долго обсуждали ночное происшествие.
     - По правде говоря,  -  сказал Брук, - мне уже страшновато стало, когда
они со всех сторон полезли, как мухи. Поди повертись с пулеметом. Если бы не
колючая проволока, плохо было бы дело.
     - Зато теперь мы можем надеяться,  что они больше не полезут,  - сказал
Гуд. - Убедились, что не подступиться.
     И  верно,  вторая и  третья ночь прошли спокойно.  Нигде не  видно было
никаких признаков присутствия человека.  Они  уже  выходили даже на  охоту и
совсем  успокоились  -   только  считали  дни,   оставшиеся  до  возвращения
товарищей.
     Пришла  четвертая ночь.  Гуд  чувствовал себя  очень  скверно.  Сильный
приступ лихорадки совсем уложил его. Сипай ухаживал на ним.
     Вдруг что-то толкнуло катер с такой силой,  что все задрожало,  а сипай
даже рухнул на пол. Вскочив на ноги, он выбежал на палубу и выстрелил, чтобы
дать знать Бруку.
     Тот тревожно крикнул: "Что там такое?" - и осветил катер.
     Но ничего особенного не увидел: просто какое-то бревно плыло по течению
и с разгона налетело на катер. Бревно оттолкнули, оно поплыло дальше - и все
успокоилось.
     Через полчаса - снова толчок, посильнее.
     - Что за дьявол! - закричал внизу сипай. - Еще два бревна.
     Оттолкнули и эти,  но бревна появлялись снова и снова.  Течение с такой
силой швыряло бревна на  катер,  что он  едва держался.  Где-то уже треснула
обшивка, под ногами забулькала вода. А бревна все неслись и неслись...
     С  холма  прибежал  на  помощь  второй  сипай.   Но  и  вдвоем  они  не
справлялись.  Бревна лезли друг на друга,  сгрудились перед катером в  целый
затор,  все  сильнее и  сильнее напирая на  него.  Сипаи выбивались из  сил,
пытаясь растолкать этот затор по  бревну,  а  Гуд не  мог им  помочь.  Тогда
бросился на помощь Брук, но на полдороге остановился и закричал:
     - Это ведь они,  проклятые!.. Их работа... Это они нарочно! - И побежал
назад, к пулемету.
     Стал светить в темноту, вглядываться, - никого не видно.
     - Если ничего не выходит -  заводите катер, там освободитесь! - крикнул
он вниз.
     Но  Гуд лежал чуть живой и  не мог пустить машину.  Сипаи взяли его под
руки, подвели к машине...
     И  тогда  раздался этот  грохот.  Под  напором воды  вся  масса  бревен
сдвинулась с места и потянула за собой катер.  Как бешеные понеслись бревна,
сталкиваясь и  налетая друг на друга,  и среди них -  беспомощный катер.  Он
поворачивался к течению то кормой, то бортом, пока не налетел на камень...
     Брук услышал треск и увидел, как катер лег набок; еще минута-другая - и
он исчез за поворотом.
     Три человека,  оставшиеся на катере,  ни о  чем больше не могли думать,
кроме как о том, чтобы спастись, чтобы самим не погибнуть в этом пекле.
     Когда катер лег набок и через борт хлынула вода, сипаи с большим трудом
выволокли Гуда и вместе с ним перебрались на корму.
     А  когда вдруг перед ними оказались папуасы,  сипаи не могли оказать им
никакого сопротивления.
     Папуасы растащили бревна,  подтянули катер к берегу и преспокойно сняли
с него пленников.
     А  Брук ничего этого не слышал и не видел.  Он остался один на холме со
своим пулеметом.  Ночь  была  тихая и  прекрасная,  как  и  прежде.  Брук  и
вглядывался и  вслушивался в темноту,  но ничего особенного не замечал.  Все
было спокойно.
     И  в  сердце у  него затеплилась надежда:  а  может,  эта  была простая
случайность,  дикари тут ни при чем,  может,  товарищи вернутся, а катер они
подремонтируют?
     Но прошла ночь - их нет. День прошел - нет. Значит, это все-таки работа
папуасов! Значит, теперь его черед. Но его живьем не возьмут!..
     Наступала новая ночь, жуткая ночь... Он ожидал ее с большим ужасом, чем
тогда,  когда был в  плену у папуасов.  Тогда,  по крайней мере,  он видел и
знал, что его ожидает, а тут...
     Он сидел один высоко на холме,  и  ему казалось,  что со всех сторон на
него глядят тысячи глаз. Света у него уже не было, фонарик не горел...
     По временам ему начинало казаться,  что к его холму крадутся папуасы, и
он  открывал стрельбу наугад,  чтобы только показать,  что он начеку.  Нервы
были страшно напряжены.  Он  не  чувствовал ни малейшей усталости,  хотя уже
вторую ночь не спал и целый день ничего не ел.
     Было уже за полночь, но ни один звук не нарушал тишины. Снова появилась
надежда.  Нет,  наверно,  это не папуасы!  Наверно, само по себе: где-нибудь
буря  повалила деревья на  берегу  реки,  течение подхватило их  и  понесло.
Ничего в этом нет страшного. Будь это дикари, они давно напали бы на него, а
то ведь нигде ни одного не видно и не слышно.
     Как раз в этот момент в воздухе послышалось шипение и рядом с ним упала
стрела.
     Брук застонал, как будто его ранило. Сомнений нет! Они тут, поблизости,
следят за  ним,  приближаются!..  И  он  снова  начал  сыпать пулями во  все
стороны.
     Скорее бы  кончилась эта ночь!  По крайней мере,  он видел бы,  что ему
делать.
     Но  прошли,  как казалось Бруку,  недели,  пока она кончилась.  День не
принес никаких изменений.  Все было по-прежнему тихо,  спокойно,  и нигде ни
души.  Только сам  Брук стал неузнаваем.  Исхудавший,  с  красными глазами и
каким-то диким взглядом... Много седых волос в бороде и на голове.
     Что  делать?  Прежде всего нужно было  поискать чего-нибудь перекусить,
потому что все продукты остались на катере.  Но как оставить пулемет? Они же
следят!  Кроме того,  нужно было и отдохнуть - столько времени не спал. Но и
спать опасно.
     Пока  он  рассуждал,  раздался  выстрел  и  пуля  пропела  у  него  над
головой...
     Этого еще не хватало! Брук припал к земле и стал присматриваться. Нигде
никого!..
     Он уже забыл и про голод,  и про сон. Значит, теперь весь день придется
стеречься.   Значит,   эти  людоеды  не  только  захватили  катер  вместе  с
товарищами,  но еще и  научились где-то пользоваться ружьем.  Это уже совсем
скверно.  Продержится ли  он  до  тех  пор,  пока  придет  Скотт?  Если  все
благополучно,  они могут прийти через четыре-пять дней. Как продержаться без
сна и еды? Говорят, бывали такие случаи. Хорошо еще, что он мог спуститься к
реке попить.
     Вот и сейчас он направился было к реке, но едва сделал несколько шагов,
как снова начали стрелять.
     Пришлось залечь. А жажда так мучит! Наконец не выдержал.
     - Что  это  со  мной стало?  -  сказал он  себе.  -  Разве это такая уж
невидаль - пули? Разве мне впервой?
     И он смело пошел вниз.  Снова раздалось несколько выстрелов,  но он уже
не  обращал на  них  внимания.  Напился.  Потом  заметил на  берегу какие-то
объедки,  должно быть,  от их последнего ужина,  и с жадностью набросился на
них.
     Вернувшись наверх,  пострелял немного в  ту  сторону,  откуда,  как ему
показалось,  раздавались выстрелы.  Отчасти успокоился и  почувствовал,  что
сейчас уснет.
     Как быть?  С одной стороны - нельзя же столько времени прожить без сна,
а с другой, - его ведь возьмут тогда голыми руками!
     "Лучше умереть от пули,  чем попасть им в руки", - подумал он, сел так,
чтобы папуасы видели его, и стал подремывать.
     Он рассчитывал,  что так они будут думать,  будто он не спит и  готов в
любую минуту открыть огонь.
     "Где им  попасть в  меня,  этим дикарям,  если они  первый раз в  жизни
держат в руках ружье", - успокоил он себя и тут же уснул.
     Но прошло, кажется, немного времени, как он вдруг почувствовал, что его
кто-то толкнул. Вскочил, оглянулся вокруг - никого. Глянул на плечо, на руку
- кровь. Ранили!
     Плечо  разболелось.   Видно,   задета  кость.  Кровь  лилась  тоненькой
струйкой.
     Долго  он  возился,  чтобы  как-нибудь  одной  рукой  с  помощью  зубов
перевязать рану.
     С  горем  пополам перевязал,  кровь  пошла слабее,  но  не  переставала
сочиться.
     Теперь он уже видел,  что все кончено,  что придется погибнуть, и не от
раны, а от слабости вообще. Хорошо было бы самому покончить с собой, но ведь
из пулемета пулю в лоб себе не пустишь.
     Между тем приближалась ночь, третья страшная ночь...
     При одной мысли об этом Брук чувствовал,  что силы оставляют его. Снова
сидеть одному на холме,  ничего не видеть и вместе с тем знать, что за тобой
следят сотни глаз, к тебе подползают, чтобы съесть...
     Брука пронял озноб; он весь дрожал, словно от мороза; зубы его лязгали,
он тщетно пробовал удержать их рукой.
     Напряжение было так велико,  что ему казалось,  будто он видит и слышит
на несколько километров вокруг, хотя в действительности ничего не было видно
даже в нескольких шагах.
     А в этой темноте они,  людоеды...  Много их...  и,  наверно,  близко...
близко...
     Сейчас схватят... съедят... Будут жарить или нет?..
     Закрыв глаза, он одной рукой в отчаянии нажал на гашетку.
     И вот упала на землю последняя гильза...
     Снова рядом с ним вонзилась в землю стрела, но он молчал...
     Потом на холме зазвучала песня, потом - дикий хохот...
     Подошли папуасы и спокойно взяли потерявшего рассудок мистера Брука...




     Эвкалиптовый лес. - Пальмовый лист. -
     В горах. - Лошадь обнаружена. -
     Опасная тропинка. - Несчастный случай.

     Чунг Ли сразу догадался,  что его подозревают. Файлу не отходил от него
ни на шаг,  следил за каждым движением.  С каким наслаждением Чунг Ли голыми
руками задушил бы этого предателя!
     На  ночлег  остановились  в   эвкалиптовом  лесу.   Высокие  деревья  с
серебряными листьями,  некоторые высотой  до  ста  пятидесяти метров,  росли
свободно,  на  порядочном расстоянии друг от  друга.  Казалось,  что это был
какой-то  заколдованный лес,  среди  лета  покрытый инеем.  В  воздухе стоял
приятный  смолистый  запах,  издаваемый  эвкалиптовыми листьями.  Недаром  в
Европе смола эвкалипта идет  на  изготовление самой дорогой парфюмерии и  на
медикаменты.
     Поставили двух часовых,  которые должны были сменяться через каждые два
часа.  Из десяти человек от вахты были освобождены только двое: Скотт и Чунг
Ли. ч
     - После начальника первый человек - Чунг Ли, потому что от него зависит
успех нашего дела,  -  шутил Кандараки,  но Чунг Ли отлично понимал, что все
это значит.
     Он заметил, что Хануби о чем-то шептался с часовыми, после чего один из
них,  будто случайно,  выбрал себе место как  раз  там,  где  лежал Чунг Ли.
Файлу, разумеется, лег возле него.
     Ночь прошла спокойно.
     - Ни за что бы не подумал,  - говорил наутро Скотт. - Наверное, весть о
наказании  этих  Какаду  долетела  и   сюда,   и  поэтому  никто  больше  не
осмеливается нападать на нас.
     - Возможно,  -  сказал боцман,  -  но всего вернее,  что поблизости нет
деревни и нас просто не заметили.
     - Далеко ли отсюда живут папуасы?  - спросил Скотт у Чунг Ли. - Ты ведь
должен знать.
     - В этих местах я не был,  -  ответил Чунг Ли,  -  но вообще-то селения
встречаются только там,  где есть вода - река или родники, а тут пока что не
видать воды. Кроме того, центральная часть гор вообще не заселена.
     Выходя  из  лесу,  Чунг  Ли  заметил приколотый на  эвкалиптовом дереве
пальмовый лист.  Он  оглянулся,  чтобы никто не заметил,  взял лист и  начал
рассматривать его,  но в этот же миг из-за его плеча высунулась рука Файлу и
вырвала лист.
     - Что, почту получил? - сказал он, злобно ухмыляясь.
     Чунг Ли вздрогнул, но тут же спокойно ответил:
     - Ты что? С ума сошел, что ли?
     Файлу показал лист мистеру Скотту.
     - Вот это было приколото к дереву,  -  сказал он. - Чунг Ли снял и стал
рассматривать. Мне кажется, это не иначе как письмо.
     Молния сверкнула в глазах у Скотта.
     - Дурак!  -  рявкнул он на Чунг Ли.  -  Разве ты не знаешь,  что умрешь
первым, если с нами что-нибудь случится?
     - Все это я хорошо знаю,  - спокойно ответил Чунг Ли. - И еще знаю, что
мне  лучше с  вами возвращаться назад,  чем  одному,  но  эта бешеная собака
готова выдумать что угодно, лишь бы навредить мне.
     Файлу и Чунг Ли глянули друг другу в глаза и поняли,  что одному из них
не жить на свете.
     Скотт и Кандараки принялись внимательно изучать лист. Ничего особенного
на нем, кажется, не было. Лист как лист, с одной стороны чуть-чуть надорван,
но ведь, может быть, это случайно: лист-то уже несвежий.
     Посмотрели один на другого, потом на Чунг Ли, не зная, что и думать.
     - Зачем тебе понадобился этот лист? - спросил Скотт.
     Чунг Ли пожал плечами.
     - Ну, как вам сказать? - ответил он. - Спросите тогда, почему вот он, -
Чунг Ли указал на Кандараки,  -  проходя однажды мимо куста,  взял и отломал
веточку, да и вы сами как-то раз держали в руках какой-то листик.
     Что можно было возразить на это?
     - Но  помни же,  -  сказал Скотт,  -  мы  будем следить за каждым твоим
шагом.
     - Пожалуйста, - безразличным тоном ответил Чунг Ли. - Мне все равно.
     - Странная вещь,  - сказал Кандараки Скотту, когда они отошли подальше.
- Смотришь  со  стороны,   и  кажется,  что  нет  ни  малейшего  повода  его
подозревать, и все же у меня такое впечатление, будто он что-то задумал.
     - Я  главным образом рассчитываю на  то,  что  ему  нет никакого смысла
вредить нам, - сказал Скотт.
     - Что ж, посмотрим, - ответил Кандараки.
     За лесом начинались уже предгорья.  Ступенями повышаясь, они переходили
в горы высотою около трех километров.  Как это обычно бывает,  казалось, что
до гор рукой подать,  что до них можно дойти за каких-нибудь два часа,  а на
самом деле на это нужно было около двух дней.
     - Вон,  видите гору  с  двумя вершинами?  -  показал рукой Чунг  Ли.  -
Немного левее будет то самое место...
     И  у  всех стало легче на  сердце,  когда они  увидели,  что конец пути
близок.
     На  другой день  к  обеду путешественники были уже  в  горах.  Горизонт
сузился,  не видно было даже и главных,  больших гор. Не раз путешественники
оказывались как будто в яме,  из которой, на первый взгляд, не было никакого
выхода.
     Но  выход рано или поздно находился,  они попадали в  другую долину,  и
снова казалось,  что они заперты со всех сторон. Голые скалы, громоздившиеся
вокруг,  были  самой разнообразной формы;  они  то  устремлялись ввысь,  как
башни,  то стояли ровные и  гладкие,  то сидели,  как шляпки гриба на тонкой
ножке, готовые, казалось, в любую минуту обрушиться вниз; в некоторых местах
они  отчаянно лепились на  склонах гор,  и  можно было только диву даваться,
каким чудом они держались и не падали.
     Часто,  особенно в  низинах,  попадались скалы,  заросшие кустарником и
даже  деревьями.  И  снова  приходилось удивляться,  как  это  деревья могли
пустить свои корни в голый камень.
     Под  вечер  путешественники выбрались в  широкую долину.  Посередине ее
бежала река,  стремительно билась о  прибрежные камни;  по  берегам зеленела
богатая растительность.
     В одном месте Файлу вдруг наклонился к земле, стал что-то рассматривать
и вдруг громко закричал:
     - Сюда! Сюда!
     Все бросились к  нему и  увидели на  земле отчетливый след...  конского
копыта.
     - Снова лошадь! - удивился Скотт.
     - И на этот раз уже впереди, - отметил Кандараки.
     Опять начались разговоры о таинственной лошади. Опять пошли догадки.
     Файлу,  выпрямившись,  внимательно посмотрел на Чунг Ли. Тот оглянулся,
глаза их встретились, и, казалось, они без слов поняли друг друга...
     - Значит,  этот человек или эти двое -  потому что однажды, кажется, мы
видели двоих -  уже здесь,  -  сказал Скотт. - Неужели они все время за нами
следят?  Но  почему в  таком случае они до сих пор не причинили нам никакого
вреда?
     - Хотел бы я посмотреть,  -  с усмешкой произнес боцман, - как это один
или два человека сумеют навредить нам.
     - И то правда, - согласился Скотт.
     Скоро заметили, что следы ведут в сторону, в небольшую долину.
     Сказали об этом Скотту.
     - А нам как надо идти? - спросил он у Чунг Ли.
     - Прямо, - ответил тот.
     - А я думаю,  -  вмешался Файлу,  - мы ничего не потеряем, если свернем
ненадолго в  сторону.  Далеко идти  не  придется:  в  этих горах особенно не
разгонишься.
     - Я тоже считаю,  что надо, наконец, выяснить эту таинственную историю,
- поддержал Кандараки.
     - Попытаемся,  -  согласился Скотт, - только не будем задерживаться. Не
стоит тратить на них времени, пока они нас не трогают.
     Пошли.  Впереди сипаи с  ружьями наперевес,  за  ними  Скотт и  боцман,
дальше Чунг Ли,  а рядом с ним с одной стороны Файлу,  с другой - Кандараки,
оба с револьверами в руках.
     Чунг Ли старался идти с самым беззаботным видом,  но сердце его стучало
так, что он даже боялся, как бы кто-нибудь не услышал.
     Сделав несколько поворотов, они действительно увидели спутанную лошадь,
которая спокойно паслась на зеленой лужайке.
     Вот была потешная картина!  Десять человек с винтовками,  револьверами,
гранатами,  все  время  оглядываясь  по  сторонам,  подкрадывались к  мирной
лошади, как будто это было какое-то страшное чудовище.
     Лошадь подняла голову,  удивленно посмотрела на людей и снова принялась
щипать траву.  Путешественники окружили ее, потрогали, обошли со всех сторон
- обыкновенная лошадь! А больше никого нигде не было видно.
     Посмотрели друг на друга и рассмеялись.
     - Ну, и что же теперь будем делать с ней? - озадаченно произнес боцман.
     - Как видно,  ничего,  - сказал Скотт, - взять с собой не можем, потому
что  самим  придется лазить  по  скалам.  Оставить кого-нибудь здесь,  чтобы
подождал  хозяина?  Пожалуй,  не  стоит.  Все  равно,  если  он  не  захочет
показаться, так и не покажется.
     И действительно, ничего не оставалось, кроме как вернуться обратно и по
долине продолжать путь. Так и сделали. Вышли к реке и двинулись вдоль левого
берега.
     А долина между тем начала сужаться.  Горы приближались с обеих сторон и
становились все круче.  Вот они уже совсем сжали реку, которая теперь билась
в узком каменном ложе, как бешеный зверь.
     Берега исчезли, идти дальше было нельзя.
     Скотт взглянул на Чунг Ли.
     - Ну, а теперь что будем делать? - спросил он.
     - Тут должна быть дорожка,  -  сказал Чунг Ли,  глядя по сторонам. - Да
вот и она!
     В  самом деле,  в  одном месте по  камням кое-как  можно было подняться
наверх, а там дальше, казалось, пройти будет легче.
     - Веди! - приказал Скотт.
     - Подождите,  подождите!  -  крикнул Файлу и  выразительно посмотрел на
Скотта.  -  Я думаю, было бы лучше, если бы впереди шел кто-нибудь другой, а
Чунг Ли за ним.
     Скотт понял и  предложил пойти первым Файлу,  но тот сказал,  что и это
нехорошо.  Тогда впереди пошел Хануби,  за ним Чунг Ли,  а за ним уже Файлу.
Дальше Скотт и остальной отряд.
     - Нужно признать,  что Файлу хорошо рассчитал,  - тихо сказал Кандараки
Скотту.
     - Да,  недурно, - ответил Скотт. - Если этот китаец не удрал раньше, то
здесь уже нечего и думать.
     - Посмотрим, - снова сказал Кандараки.
     С  большим трудом вскарабкались они наверх и  пошли по  узкому выступу,
опоясывавшему скалу.  С  левой  стороны  скала  вздымалась отвесной  стеной,
справа она обрывалась в бездну.  Идти можно было только по тесной тропинке в
шаг шириной,  а порою и уже.  Река шумела где-то далеко внизу. Одно неловкое
движение - и человек полетел бы вниз, прямо в объятия смерти.
     С час отряд медленно продвигался вперед, лепясь к каменной стене. Никто
не произнес ни слова.  Каждый был занят только тем, чтобы твердо и правильно
поставить ногу.  А  тропинка все  время  петляла,  кружила,  то  отходила от
берега,  то  снова  приближалась.  В  некоторых местах  над  краем  пропасти
показывались верхушки кустов. Но все равно никто не решался посмотреть вниз.
     Вдруг  раздался  ужасный,   нечеловеческий  крик!  Чунг  Ли  оступился,
взмахнул руками и полетел в пропасть.  Зацепился за куст,  оборвался,  снова
зацепился... Шум становился все тише и тише, и наконец все смолкло...
     Путешественники замерли в оцепенении. Предсмертный крик китайца стоял у
них в ушах, леденил сердца.
     Не  успели они  опомниться,  как  Файлу вдруг злобно взревел и...  тоже
полетел в  бездну.  Снова затрещали кусты и снова скоро все смолкло.  Только
гул реки доносился откуда-то снизу, как из пустой бочки.
     - Это  же...  можно с  ума сойти от  такого ужаса,  -  проговорил Скотт
дрожащим голосом.
     Никто ничего не ответил;  все стояли с побелевшими лицами. Потом Хануби
осторожно нагнулся,  заглянул в  пропасть:  стена шла прямо вниз,  из  щелей
росло много кустов,  но дна даже не было видно,  только где-то далеко-далеко
внизу грохотала река.
     - Что же делать? - неожиданно громко произнес Кандараки.
     - Чунг  Ли  говорил,  что  там,  дальше,  эта  река принимает несколько
притоков,  -  сказал Скотт, - возле этих притоков нам и нужно искать. Теперь
мы уже сами найдем это место. Но какое ужасное происшествие!..
     И они тихо и осторожно двинулись дальше.




     Хунь Чжи и Качу. - Как они тут очутились. -
     Мертвый хочет погубить живого. -
     Простой конец таинственной истории.

     В  тот же день,  несколькими часами раньше,  по той же самой дороге шли
двое, ведя в поводу коня.
     Один из них был черный,  обыкновенный папуас,  рослый и сильный. Только
на нем не было всех тех украшений,  что носят папуасы.  Другой -  маленький,
подвижный, ловкий. За плечами у него висело ружье.
     - Ну,  посмотри,  Хунь Чжи,  в свою бумажку, - сказал черный, - что там
написано?
     Хунь Чжи вынул бумажку,  ту самую, что написал тогда на катере Чунг Ли,
и стал рассматривать ее.
     - Вот тут сказано, - начал он, - что долина совсем сузится...
     - Уже начинает сужаться,  а  там дальше,  кажется,  и пройти нельзя,  -
показал рукой Качу.
     - Потом,  -  разбирал Хунь Чжи,  -  нужно подняться налево вверх и  там
пройти по узенькой тропинке.  Ну,  это мы потом выясним, - окончил он, пряча
бумажку, - а теперь нужно спрятать коня, потому что дальше с ним не пройти.
     И  они  отвели его  в  ту  долинку,  где позже побывал Скотт со  своими
спутниками.
     Потом  двинулись  дальше;   дошли  до   того  места,   где  нужно  было
подниматься,  пробрались над пропастью по тому самому выступу скалы,  откуда
потом свалились Чунг Ли и  Файлу,  и спустя немного времени снова спустились
вниз к реке.
     Хунь Чжи заглянул в бумажку.
     - Теперь, - сказал он, - нужно пройти немного назад, шагов двести. Там,
пишет он, нужно ждать его или он сам будет ждать, если придет раньше нас.
     Пройдя  эти  двести  шагов  по  самому берегу реки,  они  увидели,  что
неприступная стена скалы здесь была довольно густо покрыта кустарником,  а в
одном месте,  как  балкон,  выдавался небольшой выступ.  Еще  выше виднелась
голубая полоска неба.
     Они укрылись под скалой,  как под крышей, достали из мешка жареное мясо
казуара, перекусили, напились из реки, которая шумела тут же у ног.
     - Значит,  сегодня они должны быть здесь,  - начал Качу. - Но чего ради
нам нужно было тащиться сюда? Разве нельзя было раньше освободить Чунг Ли?
     - Его  сторожат так,  что он  и  шагу ступить не  может.  Особенно этот
проклятый Файлу,  за  которым я  готов  гнаться хоть  до  самой преисподней,
только бы разделаться с ним.
     - И я тоже, - согласился Качу, блеснув глазами.
     - А главное,  -  продолжал Хунь Чжи, - о чем говорил и сам Чунг Ли, это
то,  что нам все равно надо было прийти сюда. Он ведь знает, где здесь можно
найти золото, а от этого нам отказываться не стоит.
     Пока они здесь ожидают и беседуют,  мы вернемся немного назад и узнаем,
что произошло с ними до этого времени.
     Удрав с  плантации,  Хунь Чжи и  Качу пошли сначала вдоль берега моря и
через день подошли к соседней станции.
     Им нужно было раздобыть чего-нибудь съестное. Бродя вокруг станции, они
увидели несколько лошадей, и им пришла в голову мысль украсть одну из них.
     Папуасы не  знают лошадей и  даже боятся их,  поэтому никто из  жителей
отдаленных районов на них не польстился бы, а из ближних некому было красть,
так как спрятаться с лошадью тут было не легче, чем у нас со слоном.
     Все  это  помогло  нашим  беглецам выполнить свой  план.  Потом  они  с
краденой лошадью направились в центр страны.  Хунь Чжи намеревался добраться
до голландской части Новой Гвинеи,  подальше от англичан,  а там уже решать,
что делать дальше.
     Качу было безразлично, куда идти, и он не расставался с Хунь Чжи.
     Труднее всего оказалось добывать пищу, потому что у друзей, кроме ножа,
не  было никакого оружия.  Но тут помогла лошадь.  Они гонялись за казуаром,
пока тот не  выбьется из  сил,  а  потом добивали дубиной.  Таким же образом
охотились и на кенгуру.
     При встречах с папуасами друзья не могли даже заговорить с ними: дикари
так  боялись лошади,  что,  завидев издали этого странного зверя,  бросались
наутек.
     Через несколько дней они подошли к  реке Фляй и тут услышали тарахтение
мотора. Ясно, что это могли быть только белые.
     Но кто? Почему? Уж не послал ли Скотт за ними погоню?
     Спрятав лошадь,  они  во  время  стоянки подкрались близко  к  катеру и
узнали не только хозяев и их слуг, но и Чунг Ли!
     Хунь Чжи даже глазам своим не верил. Каким образом? Откуда? Куда?
     С  тех  пор  они  стали делать попытки как-нибудь связаться с  Чунг Ли.
Прошло несколько дней, пока это им удалось.
     Когда они  однажды далеко опередили экспедицию,  -  а  сделать это было
нетрудно,  так  как ехали они напрямик,  -  то  заметили на  реке островок и
решили, что катер будет здесь к вечеру и, вероятно, остановится на ночлег.
     Так оно и вышло.
     Хунь Чжи остался с  лошадью,  а Качу перебрался на островок и спрятался
на  дереве.  Ночью он  спустился к  Чунг  Ли  и  поговорил с  ним.  Тут  они
условились,  как  действовать  дальше.  Тогда  же  Качу  прихватил  и  ружье
задремавшего сипая.
     Значит, Файлу не ошибался, когда говорил про тень...
     После этого оба  товарища шли  следом,  пока  не  получили от  Чунг  Ли
письмо,  которое он  приколол к  дереву.  Таким  же  способом они  дали  ему
"ответ", из-за которого чуть не стряслась беда.
     Одного китайского значка на листе было достаточно, чтобы Чунг Ли понял:
все идет хорошо.
     И  вот теперь они ждали самого Чунг Ли,  который,  видимо,  рассчитывал
здесь бежать.
     - Нехорошо так сидеть и ждать,  - говорил Качу. - А что, если он сам не
сумеет вырваться, если ему нужна будет помощь?
     - Я и сам так думаю,  - сказал Хунь Чжи, - но он, пожалуй, лучше знает,
что и как надо делать.
     И  в  этот момент над  их  головой послышались какие-то  крики.  Друзья
вскочили, словно их укусила змея, и задрали головы вверх.
     На выступе,  сцепившись,  катались два человека.  Сразу было видно, что
борьба идет не  на  жизнь,  а  на смерть.  Один из них был больше и  сильнее
другого, но другой, видно, ловчее и проворней.
     Друзья сразу узнали Чунг Ли и Файлу.
     Хунь Чжи схватился за  ружье,  но нельзя было и  думать попасть точно в
Файлу:  враги в отчаянной схватке каждый миг менялись местами. Уже несколько
раз  Файлу оказывался наверху,  но  все  время ловкий Чунг Ли  выворачивался
из-под него.
     И постепенно оба приближались к краю обрыва...  Каждую минуту они могли
полететь в пропасть...
     Хунь Чжи все целился;  а Качу тем временем попытался взобраться наверх.
Но не успел он пролезть несколько шагов,  как новый поворот событий заставил
его застыть в ожидании.
     Чунг Ли, находясь под своим противником, как-то успел схватиться руками
за  куст и,  напрягшись изо  всех сил,  так  толкнул Файлу ногами,  что  тот
полетел вниз. Но на лету он успел схватиться за ногу Чунг Ли!
     Наступил самый отчаянный момент. Файлу раскачивался в воздухе, стараясь
опереться о что-либо ногами; Чунг Ли бил его свободной ногой, но напрасно. А
куст, за который держался Чунг Ли, начал уже угрожающе трещать.
     Все это происходило гораздо быстрее, чем мы тут описываем.
     - Держись, Чунг Ли, мы здесь! - крикнул Хунь Чжи и выстрелил.
     Файлу судорожно дернулся,  но не выпустил ногу Чунг Ли.  Пуля,  видимо,
только ранила его.
     Раздался другой выстрел.  Файлу  взревел диким голосом,  почти перестал
шевелиться,  но ногу все же не выпускал. Куст тем временем готов был вот-вот
вырваться.
     Могло произойти невероятное: мертвый мог погубить живого!
     Новый  выстрел  -  и  только  тогда  сведенные  смертью  пальцы  начали
разжиматься. Еще один толчок ногой - и Файлу, как мешок, полетел вниз.
     - Вот где нашел смерть,  собака!  -  злобно и радостно сказал Хунь Чжи,
подходя к Файлу, чтобы убедиться, что тот мертв.
     - Сможешь слезть? - крикнул Качу Чунг Ли.
     - Смогу, сейчас, - ответил тот сверху еле слышным голосом.
     Слезть ему стоило немалых трудов.  Он был весь ободран: кровь виднелась
на лице,  на руках,  на груди, на спине, но никаких серьезных повреждений, к
счастью,  не было.  Умывшись в холодной воде и освежившись,  он почувствовал
себя совсем хорошо.
     - Как же все это произошло? - первым делом спросили его товарищи.
     - Когда я раньше бродил в этих местах,  - начал рассказывать Чунг Ли, -
мне как-то  раз пришлось спускаться вниз в  этом самом месте.  Между прочим,
тут я и нашел самый большой кусок золота.
     Ну так вот, когда я писал вам письмо, я припомнил это место. После того
как  меня  начали  особенно тщательно стеречь,  я  понял,  что  удрать будет
нелегко, почти невозможно, главным образом из-за этой собаки, - кивнул он на
труп Файлу,  -  тогда-то я  и  решил попытаться удрать именно здесь.  И вот,
когда  мы  шли  по  тропинке,  я  нарочно  оступился,  закричал и  прыгнул в
пропасть. Осторожно, держась за кусты, я спустился на площадку и преспокойно
собирался спускаться дальше,  как  вижу,  мчится за  мной  этот подлец.  Он,
проклятый,  сообразил, что я свалился нарочно, и даже рисковал своей жизнью,
лишь бы помешать мне.
     - И хорошо сделал,  -  прибавил Хунь Чжи.  -  Нам теперь не нужно будет
ломать головы, как уничтожить эту гадину. Собаке собачья смерть.
     - Но остаются еще другие, - сказал Качу.
     - Правда,  есть еще Брук,  которого тоже неплохо было бы прикончить,  -
согласился Чунг Ли, - но он остался сторожить катер.
     - Я готов идти на край света,  -  воскликнул Хунь Чжи,  -  чтобы только
убить этого зверя! Он еще хуже Файлу.
     - Правда,  -  согласился Чунг Ли,  -  я тоже хотел бы приложить к этому
руку, но он далеко.
     - И этих неплохо бы перестрелять, - снова сказал Качу.
     Чунг Ли засмеялся.
     - Ты,  видно,  готов всех перестрелять,  -  сказал он.  - Но ведь может
случиться так, что и тебя подстрелят.
     - Ну,   теперь  из-за  камня  или  сверху  легко  было  бы  пристрелить
кого-нибудь из них, - настаивал Качу.
     - Нет,  брат,  это не годится,  -  сказал Чунг Ли. - Не к лицу нам этим
заниматься.  Всех  дрянных людей не  перестреляешь.  Да  и  польза от  этого
небольшая:  найдутся другие, еще почище. Достаточно, если мы уничтожим самых
вредных.
     Но  Качу никак не  мог  этого понять.  Так легко,  просто,  а  главное,
безнаказанно можно было убить нескольких врагов, а тут почему-то жалеют их.
     Хунь Чжи был согласен с братом.
     - Я  от  души желаю им  всем тут погибнуть,  -  говорил он,  -  но  сам
заниматься этим не хочу. И нехорошо, и не стоит.
     Между тем день кончился.  Правда,  наверху было еще светло, вершины гор
еще сияли на солнце, но тут, внизу, уже царил мрак.
     - Нужно сбросить эту падаль,  чтобы не воняла,  -  сказал Качу и,  взяв
Файлу за ногу, поволок к реке.
     Стремительное течение подхватило труп, он заплясал на волне, как живой,
стукнулся несколько раз о камни - и исчез.
     Неподалеку  друзья   нашли   уютный  уголок  под   скалой  и   спокойно
переночевали.
     Назавтра Чунг Ли повел их искать золото в другое место.




     Золотая лихорадка. - Живой мертвец. -
     Угроза авторитету Англии. - Беглецы в западне. -
     Таинственное исчезновение. - Кому радость - кому горе.

     Экспедиция Скотта заночевала в  нескольких километрах выше по  реке.  С
утра она тоже отправилась искать золото.
     Несколько раз  делали пробу  песка.  Брали  горсть-другую,  промывали и
присматривались,  нет ли  каких-нибудь следов золота.  После многих проб они
наконец заметили несколько желтых крупинок величиной с маковое зернышко.
     Значит,  золото тут действительно было.  Но  поди возьми его,  если для
этого  нужно  организовать  целое  предприятие,   с  множеством  рабочих,  с
машинами,  которые промывали бы  сотни тонн песка в  день.  Так это обычно и
делается,  и если тонна песка дает пять-шесть граммов золота, то предприятие
считается прибыльным.
     Однако кроме этого встречаются иногда самородки -  куски чистого золота
весом порою в несколько килограммов.
     Вот за этими-то самородками и гоняются люди как бешеные.
     Чуть только разнесется весть,  что в  какой-нибудь местности обнаружены
золотые самородки,  туда начинают стекаться люди со  всех концов земли.  Они
расходуют последние свои  средства,  мчатся  наперегонки,  только бы  раньше
других появиться в том уголке, где было найдено золото.
     Сколько ссор, убийств и всяких преступлений совершается обычно в погоне
за  золотом!   Всему  миру  известна  так  называемая  "золотая  лихорадка",
стремление к  легкому обогащению.  И  действительно,  эта  страсть похожа на
болезнь.  Тот, кто заболел золотой лихорадкой, не спит, не ест, все на свете
забывает,  всем жертвует,  и  думает только о  том,  как  бы  найти огромный
самородок.
     Болезнь  эта  распространяется,   как  чума.  Какому-нибудь  счастливцу
удалось найти самородок.  Слава о нем разносится далеко вокруг.  Все знают о
нем, у всех он на виду, каждый думает: а почему бы и мне не испытать судьбу?
И начинается эта золотая лихорадка.
     Сотни, тысячи людей бросаются на поиски неверного счастья, и вот одному
из  многих тысяч повезло.  Снова разлетается весть об этом,  снова все видят
только его, счастливца, и снова тысячи людей устремляются в далекие края.
     А  о  тех  тысячах неудачников,  которые ничего не  нашли,  никто и  не
думает.
     Есть  такие  чудаки,  которые десятки лет,  почти всю  свою  жизнь ищут
самородки и все надеются хоть перед смертью найти огромный кусок золота.
     Они то и прославили на весь мир Австралию,  Южную Америку, Калифорнию и
Аляску (округ Клондайк) в Северной Америке и частично нашу Сибирь.
     Само собой разумеется,  что рассчитывать на успех может только тот, кто
первым появится в новых местах.
     И  в этом отношении нашим путешественникам повезло.  Не считая Чунг Ли,
который,  конечно, не мог всего разведать, в этих местах еще никто не бывал.
Значит, можно рассчитывать на самородки.
     Скотт заранее предупредил своих спутников,  за чем они едут, разъяснил,
что  большую часть  найденного золота должен будет  получить он,  потому что
снаряжение экспедиции стоит денег и  без  него они  все  равно не  смогли бы
поехать.  Но в общем каждый получит свою долю в зависимости от того, сколько
самородков он найдет.
     Крупинки золота  на  дне  лотка,  как  микробы,  заразили Скотта и  его
спутников золотой лихорадкой.  Всем казалось,  что  вот-вот -  и  они найдут
много золота.  И  каждый думал при этом,  что он  припрячет добрый кусок для
себя.
     Они забыли о еде и все время копались в песке, заглядывали под камни.
     И вдруг откуда-то сверху раздался голос:
     - Бог в помощь! Много ли золота нашли?
     Все сразу обернулись и увидели:  высоко на скале стоит Чунг Ли, а из-за
его спины выглядывают еще двое каких-то людей.
     - Чунг Ли! - вырвался у всех возглас.
     - Ты жив? - спросил Скотт.
     - Думайте как хотите! - смеясь, ответил Чунг Ли.
     - А кто это еще с тобой - снова спросил Скотт.
     - Это мой брат Хунь Чжи, а это наш друг Качу, - пояснил Чунг Ли.
     - Что это за люди?  -  обратился Скотт к Кандараки,  потому что сам он,
разумеется, не знал всех своих рабочих.
     - Это те двое,  что убежали недавно,  перед нашим отъездом,  - объяснил
Кандараки.
     - А где Файлу? - крикнул Скотт.
     - Он  предпочел  остаться  здесь  навсегда.  Передавал  вам  привет,  -
издевался Чунг Ли.
     - А-а,  подлецы! - зарычал Скотт. - Вы убили его! Вы нарочно подстроили
все это дело!
     И он схватился за ружье. Но его спутники еще раньше начали стрелять.
     Три  товарища,  конечно,  хорошо  знали,  чем  кончится эта  беседа,  и
приготовились в нужный момент спрятаться за камнями.
     - Жаль,  что  у  нас только одно ружье и  мало патронов,  а  то  мы  бы
по-другому поговорили с вами! - донесся голос Чунг Ли, и все трое исчезли.
     - Поймать их!  Убить!  -  кричал Скотт вне себя от  ярости.  Но об этом
нечего было и думать.
     - Так вот оно что!  -  сказал Скотт,  немного успокоившись.  -  Вот где
секрет!  И  лошадь,  и  падение в  пропасть,  и пальмовый лист -  все одно к
одному. Ловко же они провели нас!
     - А разве я не говорил, что тут что-то есть, - сказал Кандараки.
     - Да.  Еще раз должен признать,  что вы всегда правы.  Но ведь и  вы не
могли сказать ничего определенного, - проговорил Скотт.
     - Я нюхом чуял, - ответил Кандараки.
     Начали совещаться,  как быть дальше.  Нужно было выбирать:  или идти на
поиски этих преступников, чтобы наказать их, или продолжать заниматься своим
делом.  Кандараки и все остальные убеждали, что гоняться и искать этих троих
в  незнакомых горах невозможно.  В  любую минуту они могут подстрелить из-за
какой-нибудь скалы.
     Скотт в  душе был согласен с этим,  но от одной только мысли,  что его,
англичанина,  хозяина,  обвели вокруг пальца эти невольники, - от одной этой
мысли он приходил в  ярость.  Тут ведь может пострадать авторитет Британской
империи!  Какие  разговоры пойдут среди подвластных ему  людей?  Все  должны
знать,  что  даже  самое маленькое преступление против англичанина не  может
остаться безнаказанным.
     Но как поймать и наказать этих троих,  если все участники экспедиции, с
которыми здесь все-таки приходится считаться, против этого?
     Тогда Скотт начал доказывать,  что без Чунг Ли им не найти золота.  Что
хотя и мало шансов поймать его, но попытаться стоит. Для этого нужно послать
двух человек, а остальные могут остаться здесь.
     С  этим  предложением согласились.  Двое  сипаев сейчас же  должны были
подняться на то место, где только что стояли эти преступники, и оттуда пойти
по их следу.
     Сипаи отправились.  Они  с  разных сторон подходили к  стене,  стараясь
найти место, откуда можно было бы вскарабкаться наверх.
     С большими усилиями, каждый миг рискуя свалиться, полезли они на скалу.
Снизу со  страхом следили за каждым их движением.  Вот передний уже добрался
до края, до того камня, где стояли те, вот он высунулся наполовину...
     И тут на глазах у всех произошло что-то непонятное.
     Сипай,  еле  удерживаясь одной рукой,  другой с  большим трудом снял  с
плеча винтовку и  протянул ее вперед.  Потом снял сумку с  патронами и  тоже
положил.
     А сам быстрее назад!..
     - Чего ты? Куда? - спросил его товарищ.
     - Слезай скорее,  потом скажу!  -  ответил тот, и оба быстро спустились
вниз.
     Разозленный, Хануби первый бросился к ним. За ним все остальные.
     - Что? Что это значит? - удивленно спрашивали все.
     А произошло вот что.
     Как  только первый сипай  поднялся,  он  увидел перед самым своим носом
дуло винтовки,  и  Чунг Ли,  который сидел за камнем,  тихо,  но внушительно
прошептал:
     - Стой! Не шевелись, а то пущу пулю в лоб!
     Сипаю ничего не оставалось, как только подчиниться.
     - Снимай винтовку и клади ее сюда! - приказал Чунг Ли.
     Сипай снял. Потом отдал и патроны.
     - Теперь лезь обратно и  скажи спасибо,  что я оставил тебя в живых,  -
велел Чунг Ли, забирая ружье и патроны.
     Как ни злились Скотт и Кандараки,  но, выслушав рассказ сипая, не могли
не согласиться,  что он был не виноват.  Каждый на его месте поступил бы так
же.
     Нужно   ли   говорить  о   том,   как   чувствовали  себя   злосчастные
золотоискатели!
     Друзья же наши не решались показываться,  но и не могли отказать себе в
удовольствии осторожно выглядывать из-за скалы.  Потом, наконец, они встали,
и Чунг Ли прокричал вниз:
     - Спасибо  вам  за   ружье!   Желаем  найти  мешок  золота!   Счастливо
оставаться!
     И на этот раз они действительно ушли.
     Скотт не мог так оставить это дело.  Ему казалось, что все его спутники
смотрят на него, англичанина, как на никчемного человека.
     - Мы пойдем за ними!  -  твердо сказал он.  - Их нам легче будет найти,
чем самородки.  А если найдем их, тогда и золото наше. Значит, прямой расчет
начинать с этого.
     Все уже убедились,  что не  так-то легко и  просто найти золото.  Может
быть,  в поисках им придется блуждать много дней.  А если поймать этого Чунг
Ли,  то  они  заставят его показать место,  а  потом...  потом можно будет и
рассчитаться с ним.
     И они пошли в ту сторону, куда направился Чунг Ли с товарищами.
     Отряд  пробирался через горы,  спускался в  долины.  Они  заглядывали в
каждое ущелье,  в  каждый уголок.  Заодно не  забывали и  порыться в  песке,
поискать среди камней.
     Наконец трудная дорога совсем измучила их.  В  полдень они остановились
на отдых и даже уснули.
     Тем временем вокруг горных вершин собирались тучи.  Солнце то пряталось
за ними, то снова выглядывало.
     Нужно заметить,  что в горах,  особенно вблизи экватора, в самые жаркие
часы дня  всегда образуются облака.  Причина в  том,  что  снизу поднимается
много испарений,  которые охлаждаются вверху, у вершин. После полудня облака
сгущаются,  и,  как правило,  начинается гроза.  Ночью и  утром бывает ясная
погода,  но с  десяти часов снова начинают собираться облака,  и повторяется
вчерашний круговорот.
     Правда,  бывают дни и даже недели без дождей, но в целом действует этот
закон, особенно "зимой" - в самую дождливую здесь пору года.
     Все еще спали,  когда боцман Старк проснулся. Через несколько минут его
острые глаза заметили на фоне недалекой скалы три человеческие фигуры.
     Он разбудил Скотта,  потом проснулись другие и  стали незаметно следить
за Чунг Ли и его товарищами.
     - Вперед! - скомандовал Скотт, и все, крадучись, двинулись за ним. Пока
они  поднялись наверх,  фигуры  пропали.  Преследователи разошлись в  разные
стороны и начали поиски.  Спустя немного времени Хануби стал подавать руками
знаки.  Все  осторожно пробрались к  нему.  Прячась за  камнями,  посмотрели
вперед и увидели беглецов,  которые усердно копались возле речушки, забыв об
опасности.
     Вот оно где, это золотое место!
     Речушка впадала не в  ту реку,  вдоль которой накануне пробирались наши
путешественники,  а  в  ее  приток.  Текла она по ровному плато,  в  котором
пробила себе глубокое русло.  Сразу было видно,  что это плато сложено не из
горных пород,  а из древних наносов,  значит, речушка уже сама промыла много
песка. Сколько же там должно быть золота!
     С того места,  где стояли Скотт и его спутники,  ущелье было видно все,
до конца.  С  обеих сторон его поднимались высокие и  отвесные стены.  Такие
ущелья  встречаются довольно часто  и  называются каньонами [Известные всему
миру каньоны находятся на  реке Колорадо в  Северной Америке.  Там  человек,
если бы он захотел половить с "берега" рыбу удочкой, должен был бы привязать
лесу или шнур длиною в... километр].
     Там,  где начиналось ущелье,  был водопад:  речушка падала вниз прямо с
обрыва высотой метров в двадцать - тридцать.
     - Они попались! - радостно сказал Хануби.
     Это было похоже на  правду.  Стоит только войти в  ущелье,  и  беглецам
некуда деваться.  Справа и слева неприступные скалы, а дорога в глубь ущелья
надежно закрыта водопадом.  Значит, одним махом можно захватить и беглецов и
золото.
     Один только выход был из этой западни, и к этому выходу начали красться
преследователи.
     Трое  товарищей  действительно  нашли  много  самородков.   Вид  золота
захватил их так же,  как захватил бы и  любых других смертных,  и они забыли
даже, что им угрожает погоня.
     Выстрел дал им знать, что они попались, и на этот раз окончательно.
     Они сразу увидели и поняли,  что из этого коридора нет никакого другого
выхода, кроме того, который захватили враги.
     - Сдавайтесь! - крикнул им Хануби. Все равно вам некуда деваться.
     Качу закричал в отчаянии. Чунг Ли и Хунь Чжи в ответ только выстрелили,
и все попрятались за камни.
     Но  восемь  человек  могли  наступать  на  них  со  всех  сторон.   Так
постепенно,  шаг за шагом, отстреливаясь, отступали наши друзья все дальше и
дальше - к водопаду.
     Враги были  еще  довольно далеко,  но,  прячась за  камнями,  неумолимо
приближались. Качу уже был ранен в руку.
     Наконец  осталось  последнее  прикрытие  -  несколько камней  у  самого
водопада. Сзади, как занавес, белела и пенилась вода.
     Друзья отстреливались из-за последнего прикрытия.  Враги подползали все
ближе и ближе...
     Наконец стрельба из-за камней прекратилась.
     - Кончено дело, - сказал один сипай, поднимаясь.
     - Ложись! - крикнул ему Хануби.
     Но  по-прежнему стояла тишина.  Наверно,  все  трое  ранены или  убиты.
Вставать все же побоялись и осторожно подползли к самым камням.
     Но... там уже никого не было.
     Обшарили все уголки - нет, пусто.
     Долго молчали и только удивленно смотрели друг на друга.
     - Много сюрпризов преподнесли нам эти черти,  - сказал наконец Старк, -
но тут уже что-то совсем непонятное.
     Опять начали искать,  нет  ли  какого-нибудь входа в  пещеру,  сдвигали
камни, не прикрывают ли они какой-нибудь ямы или дыры, - все напрасно.
     Вдруг один сипай вскрикнул.  Остальные сразу оглянулись на него: может,
нашел?
     И  действительно он нашел,  но только...  самородок величиной с грецкий
орех.
     Увидев золото,  путешественники тотчас забыли про все на свете.  Дружно
принялись ползать по земле, копаться в песке.
     Уважаемый мистер Скотт ползал на  четвереньках,  как самый обыкновенный
человек,  и,  кажется,  совсем забыл об английской респектабельности, о том,
что  он  должен  поддерживать на  надлежащей  высоте  свой  авторитет.  Грек
Кандараки, казалось, готов был сгрести всю эту землю в охапку.
     Вот и боцман нашел огромный кусок,  с куриное яйцо. Кандараки готов был
съесть и это золото и самого боцмана. Вот другой сипай поднял что-то. Каждый
боялся,  как бы  другой не  нашел тот заветный кусок,  который должен лежать
где-то здесь, близко.
     У Скотта даже глаза заблестели от жадности.  Половину того, что найдут,
он получит за свои расходы и  хорошо заработает на этом.  Но ведь то золото,
что он найдет сам, целиком достанется ему.
     Тем  временем  небо  потемнело  и  пошел  дождь,  но  золотоискатели не
обращали на  это  внимания.  И  только  когда  ударил гром,  грохот которого
тысячами эхо повторился в горах,  непрерывно засверкала молния и дождь полил
ручьем,  -  тогда только они оторвались от  своего занятия и  спрятались под
скалой.
     Слова "непрерывно" и  "ручьем" тут  нужно понимать буквально:  молнии в
тех  краях  действительно сверкают непрерывно и  дождь льет  не  каплями,  а
ручьями.
     Понятно,  что  от  такого  дождя,  да  еще  в  горах,  где  вода  сразу
скатывается вниз, речушка тотчас разлилась, и не успели наши путешественники
подумать об опасности, как их подхватил стремительный бег реки (уже реки!) и
помчал вниз...
     Напрасно они цеплялись за стены,  за камни - ничего не помогало. Сила и
скорость течения были настолько велики,  что  приходилось думать не  о  том,
чтобы задержаться,  а  о том,  как бы не налететь на какую-нибудь скалу и не
разбиться.
     Наши  три  друга тоже  переживали страшные минуты.  Они  сидели...  под
водопадом!
     Каждый знает,  что  текущая вода не  может сразу остановиться,  падая с
высоты.  Она спадает дугой,  как летит брошенный камень.  Значит, если стена
отвесная,  вода будет падать немного дальше от ее основания,  особенно в тех
случаях, когда скорость течения велика.
     И  вот  между стеной и  водяной лавиной и  спрятались наши  друзья [Под
знаменитым Ниагарским водопадом в  Северной  Америке  публика  прогуливается
таким образом и  даже платит за  это деньги].  С  боков щели не  было видно,
потому  что  по  краям  водопада вода,  скорость которой  у  берегов гораздо
меньше, чем на стрежне, падает прямо вниз.
     Можете  себе  представить,   какой  там  грохот!  Однако  это  было  не
единственное неудобство.  Ведь часть воды все равно льется на голову, и наши
друзья вскоре промокли до последней нитки.
     Следует думать,  что  Скотт  со  своими  подчиненными рано  или  поздно
сообразил бы,  куда спрятались беглецы. Иначе ему пришлось бы допустить, что
здесь вмешалась нечистая сила или  произошло какое-нибудь другое чудо.  А  в
это может поверить только какой-нибудь Саку, но не он.
     К  счастью,  золото помешало им  раздумывать над  этим.  Потом наступил
критический момент - дождь и разлив реки.
     Как это ни странно,  но в данном случае спасаться лучше было под водой,
чем в воде,  тем более что от усилившегося течения водопад падал еще дальше,
чем прежде.
     Опасностью грозил только поднявшийся уровень воды.
     От этой беды друзья спаслись,  забравшись на камни,  что лежали у самой
стены.
     Гроза окончилась так же быстро, как и началась.
     Три товарища выбрались из-за своего укрытия и  стали греться и сушиться
на солнце.
     - Все хорошо, что хорошо кончается, - весело сказал Хунь Чжи.
     - Особенно если это касается только нас,  -  прибавил брат.  - А теперь
посмотрим, какие трофеи оставили наши враги.
     Трофеи были внушительные: несколько ружей, сумки с патронами и даже два
самородка.
     Товарищи подобрали все  это и  пошли по  ущелью.  Выходя из  него,  они
увидели на другом берегу реки несколько человек из экспедиции Скотта.
     Сам  Скотт лежал на  земле без  сознания.  Возле него  суетился боцман.
Рядом сидел Хануби с обвязанной головой.
     Увидев своих противников,  которые как ни  в  чем не бывало шли оттуда,
где  экспедиция едва  не  погибла,  боцман и  Хануби переглянулись,  как  бы
говоря: "Снова они уцелели! Видно, этих чертей ничто не берет".
     Положение пострадавших было так плачевно, что у наших друзей не хватило
духу издеваться над ними, и они молча прошли мимо.




     Возвращение. - В огне. - Среди зверей. -
     Вождь объединенных племен Какаду и Мукку. -
     Смерть Скотта. - Послесловие.

     В  жаркий полдень,  когда все живое старается спрятаться в тень,  когда
даже птицы умолкают, сквозь густую траву пробирался отряд из шести человек.
     Худые,  оборванные,  измученные донельзя,  они еле тащили ноги.  Трава,
которая здесь была выше человеческого роста, стояла так густо, что временами
приходилось ложиться на нее спиной и  прижимать к земле,  чтобы продвинуться
на несколько шагов вперед. Это была недавно грозная экспедиция Скотта. Кроме
Чунг Ли и  Файлу,  в  ней не хватало еще Кандараки и одного сипая,  погибших
тогда в бушующей воде.
     Они были голодны. На шестерых у них осталось только два ружья.
     По их расчетам,  они должны были через несколько часов подойти к  реке,
где ждали их  катер,  отдых,  покой,  безопасность и  чуть ли  не все земные
блага.
     Каждый об этом только и думал,  и за много часов они не перекинулись ни
единым словом.
     Им  нужно было пройти небольшую открытую равнину;  впереди уже виднелся
перелесок, а там и конец пути.
     Вот сзади зашуршала трава. Не успели они оглянуться, как мимо промчался
дикий кабан. Хануби хотел выстрелить, но не успел.
     - Жаль, - сказал он, опустив ружье.
     - Не стоило, - заметил Скотт. - Все равно часа через два будем дома.
     - Нужно радоваться,  что он не задел нас,  -  сказал боцман, - Вот так,
неожиданно, он мог наделать беды.
     Через несколько минут мимо них проскакал кенгуру,  а за ним снова дикий
кабан.
     - Чего это их носит сегодня?  - удивился боцман и тут же увидел справа,
немного сзади,  дым. Дым поднимался стеной и, казалось, приближался к ним. В
эту же минуту Хануби закричал:
     - Смотрите! И с другой стороны!
     Слева тоже поднималась стена дыма.  В это мгновение мимо снова пронесся
дикий кабан.
     - Нужно спешить!  -  крикнул Хануби. - Наверное, это папуасы жгут степь
для охоты...
     Так оно и было. Это обычный прием охоты у папуасов и у некоторых других
народов.
     Отряд  зашагал быстрее,  хотя  каждый  шаг  в  этих  зарослях давался с
трудом. Хорошо еще, что кабаны протоптали в густой траве узенькую тропинку.
     Тем временем две дымовые стены слились,  и огонь пошел вперед, подковой
охватывая людей.
     Положение становилось очень серьезным.  Нельзя было  не  заметить,  что
огонь продвигался быстрее и постепенно догонял отряд.
     Путешественники напрягали последние силы, но огонь все приближался. Вот
уже они явственно почувствовали запах дыма.
     Вместе с  тем  стало попадаться больше животных,  которые,  спасаясь от
огня, бежали в том же направлении, что и люди. Дикие кабаны, кенгуру, разные
мелкие зверьки,  крысы,  даже змеи -  все  это  мчалось вперед,  не  обращая
внимания на людей.
     И  люди тоже не  обращали на них внимания.  Перед общей бедой все стали
товарищами - и дикий кабан, и мистер Скотт.
     Вот  до  перелеска уже  рукой подать,  но  зато и  огонь совсем близко.
Слышно, как он трещит, нагоняя сзади, чувствуется уже жар, особенно донимает
дым.
     Но,  в конце концов, звери помогли людям. Они так примяли траву, что за
ними уже можно было бежать бегом.
     Добежали до  первых  деревьев.  Трава  стала  ниже.  Только дым  мешает
смотреть. И вдруг с разбегу налетели на папуаса!
     Тот  стоял на  пне,  поджидая добычу.  Он  уже пустил несколько стрел в
диких  кабанов и  кенгуру.  Неожиданно увидев перед  самым  носом  необычных
"зверей" в  остатках европейской одежды,  он  перепугался и  пустился бежать
так, что только пятки засверкали.
     Путешественники миновали перелесок, но больше никого не увидели, потому
что папуасы стояли далеко друг от друга.
     Выбежали в поле и не дальше как в километре увидели свою крепость.  Все
тут было по-прежнему, та же самая дощатая будка спокойно стояла на пригорке.
     Конец тяжелому путешествию. Они уже дома!
     Люди  забыли про  голод  и  усталость.  Сразу стало не  только легко на
сердце,  но и с ног как будто свалилась тяжесть.  Они шли так быстро,  будто
целую неделю перед этим отдыхали.
     Видит ли их Брук? Уже пора, ведь они так близко.
     Но никто не шел навстречу. Наверно, все спят.
     Перелезли через  проволочную ограду и  увидели,  что  у  пулемета стоит
человек.
     Но...  не  Брук,  а  папуас!  Черный,  с  перьями какаду на  голове,  с
кабаньими клыками на шее, только почему-то в штанах.
     Путешественники на мгновение остановились и  замерли как вкопанные,  не
зная что делать, но тут же вскинули ружья.
     - Не советую,  -  наклонившись к пулемету,  направленному прямо на них,
спокойно сказал папуас на  чистом английском языке.  -  Стоит мне  нажать на
гашетку...
     Ружья невольно опустились.
     - Что это значит? - удивленно спросил Скотт. - Кто ты?
     - Я - вождь объединенных родов Какаду и Мукку, бывший миссионер Саку, -
гордо ответил папуас.
     Если бы сейчас среди ясного неба грянул гром, он не оглушил бы так, как
эти  слова!  Так  вот оно что!  Этот "слуга божий",  видимо,  задумал что-то
нехорошее.  Недаром он снова превратился в дикаря.  Правду люди говорят: как
волка ни корми, он все в лес глядит.
     - Так  что  же,  в  конце концов,  означает вся эта комедия?  -  строго
спросил Скотт, чувствуя, как страх сжимает сердце.
     Тем временем их окружило человек сто вооруженных папуасов;  у некоторых
из них были даже ружья.
     - Все  очень просто,  -  сказал Саку.  -  Катер ваш разбился.  Все ваше
имущество, как видите, в наших руках, в том числе и ваши люди. А теперь и вы
сами. - И он показал рукой на свое войско.
     - Чего же вы хотите от нас? - спросил Скотт дрожащим голосом.
     - Немногого:  только наказать мистера Скотта за  его зверства над моими
братьями, над моей матерью и невинными детьми, - ответил Саку.
     Скотт опустил голову и  задумался.  Хануби и боцман вскинули ружья,  но
Саку сразу же придвинулся к пулемету, да и все папуасы подняли оружие.
     Скотт и его товарищи находились внутри ограды,  а вокруг них, по другую
сторону проволоки,  в нескольких шагах стояли папуасы,  держа наготове пики,
луки и ружья.
     Было ясно, что о сопротивлении нечего и думать.
     - Не беспокойтесь,  -  сказал Саку,  - вы не успеете убить ни одного из
нас. А Старку, Хануби и его товарищам совсем нет нужды сопротивляться: мы их
всех невредимыми отпустим домой. Нам нужен только главный преступник.
     От  такого оскорбления Скотт даже  забыл о  своем положении.  Глаза его
засверкали,   он  гордо  выпрямился.  Как?  Этот  дикарь  осмеливается  его,
англичанина, называть преступником?
     Но тут же опомнился. Что он мог теперь сделать?
     - Для вас как христианина, - сказал он, изо всех сил стараясь сохранить
спокойствие,  -  такое своеволие -  великий грех. Разве вы забыли, чему учит
Христос?  Разве вы  не знаете,  что человек не имеет права самовольно судить
других?
     Саку улыбнулся и сказал:
     - Вы,  мистер Скотт,  должны знать, что на земле, кроме божьих законов,
существуют суды,  которые должны карать тех,  кто совершает злодеяния. Ввиду
отсутствия здесь  судов,  я  вынужден выполнить эту  неприятную обязанность,
чтобы никому не вздумалось больше издеваться над черными.
     Скотт узнал слова, которые он когда-то говорил этому самому Саку, и еще
ниже опустил голову.
     - Так  вот мое окончательное решение:  мистер Скотт складывает оружие и
остается здесь,  остальные отправляются домой.  Мы сейчас же освободим и  их
товарищей.  Имейте в виду,  что отстоять такое решение мне было нелегко.  Вы
ведь знаете, что эти, как вы говорите, "дикари" не очень охотно выпускают из
рук   своих  врагов.   Только  своим  большим  авторитетом  я   заставил  их
согласиться.  Ради этого авторитета я и нацепил на себя эти перья и зубы. По
правде говоря,  я мог бы уничтожить вас всех:  вы ведь погубили много наших.
Но считаю это ненужным. Я хочу доказать вам, что без бога и без Христа можно
поступать  человечнее  и  разумней,  чем  поступаете вы.  Ну,  соглашайтесь,
быстрее!
     Товарищи Скотта не  знали,  что  делать.  Было ясно,  что Скотта они не
спасут и  только сами напрасно погибнут.  Но  все же  как оставить на верную
смерть своего начальника?
     Видно было,  что и сипаи согласны уступить своего хозяина,  но боцман и
Хануби, кажется, готовы были погибнуть вместе с ним.
     - Ну, что же, - сказал наконец Саку. - Если вам всем хочется умереть, я
мешать не буду.
     И он выпрямился, чтобы дать знак своим воинам.
     Но  в  этот  момент  раздался  выстрел  -  и  Скотт  упал  на  землю  с
простреленной головой. Он счел за лучшее сам себе пустить пулю в лоб...
     Этот выстрел на мгновение испугал папуасов.  Они подумали, что стреляют
в них,  и уже готовы были пустить в ход свое оружие,  но Саку громким криком
остановил их.
     Нужно отметить,  что не только сипаи,  но и  Хануби и  даже боцман были
благодарны Скотту за  его  решение...  Теперь им  уже  не  надо  было ломать
голову, что делать.
     Саку  тем  временем обратился к  папуасам с  речью.  Он  говорил,  что,
согласно их обещанию, нужно отпустить всех остальных белых.
     Зато им остается все их имущество и,  главное, оружие. А с этим оружием
им уже никто не будет страшен.
     Нельзя сказать, чтобы папуасы были довольны таким решением. Но ведь это
говорил сам великий и могучий Саку, - значит, так нужно.
     Спустя некоторое время привели Брука, Гуда и двух сипаев.
     Брук шел согнувшись, оглядывался и бормотал:
     - Они думают,  что я не вижу? Нет, брат! Не обманешь! Все вижу! - Потом
подошел к боцману и сказал:  - Ты хочешь меня съесть! Дурак! Меня уже съели,
меня нет. Видишь?
     И он сел на землю, протянул вперед ладони и как бы спрятался за ними...

     Возвратились домой только боцман Старк,  Хануби и три сипая.  Остальные
погибли в дороге...
     Чунг Ли,  Хунь Чжи и  Качу пошли на запад,  в голландскую Новую Гвинею.
Качу остался там, а братья вернулись в Шанхай.
     Они купили клочок земли,  хижину, переселили с сампана своих родителей,
а сами пошли в китайскую Красную Армию сражаться за всех кули,  что страдают
и на Новой Гвинее, и в Америке, и на своей родине.
     А Саку?
     Саку и  теперь ведет культурную работу среди объединенных племен Какаду
и Мукку, но только без библии...

     1926 г.

Last-modified: Sun, 18 Nov 2001 14:24:50 GMT

Оцените этот текст: