Даниэль Дефо. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля кроме него погиб; с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим --------------------------------------------------------------- Том 1 (из 3) © Перевод с английского M.А.Шишмаревой, 1928 --------------------------------------------------------------- Сокровища Мировой Литературы ЖИЗНЬ И УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОБИНЗОНА КРУЗО, МОРЯКА ИЗ ЙОРКА, ПРОЖИВШЕГО ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ В ПОЛНОМ ОДИНОЧЕСТВЕ НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ У БЕРЕГОВ АМЕРИКИ БЛИЗ УСТЬЕВ РЕКИ ОРИНОКО, КУДА ОН БЫЛ ВЫБРОШЕН КОРАБЛЕКРУШЕНИЕМ, ВО ВРЕМЯ КОТОРОГО ВЕСЬ ЭКИПАЖ КОРАБЛЯ КРОМЕ НЕГО ПОГИБ; С ИЗЛОЖЕНИЕМ ЕГО НЕОЖИДАННОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ ПИРАТАМИ, НАПИСАННЫЕ ИМ САМИМ * ТОМ I * DANIEL DE FOE THE LIFE AND STRANGE SURPRISING ADVENTURES OF ROBINSON CRUSOE OF YORK. MARINER. WRITTEN BY HIMSELF ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО M. А. ШИШМАРЕВОЙ ПОД РЕДАКЦИЕЙ А. ФРАНКОВСКОГО С ПРЕДИСЛОВИЕМ Д. МИРСКОГО М.-Л.: Издательство "ACADEMIA", 1935. OCR Бычков М.Н. РОБИНЗОН КРУЗО Робинзон Крузо - одна из самых знаменитых книг во всей европейской литературе. Но на десять человек, которые знают Робинзона, едва ли один знает его автора. Войдя в литературу для юношества, книга эта оторвалась от своего историко-литературного окружения. Кроме Робинзона три книги XVII-XVIII века прочно и надолго удержались в детской литературе: Дон Кихот, Гулливер и Мюнхгаузен. Судьба Мюнхгаузена отличается от судьбы двух других книг. Мюнхгаузен исчерпывается тем, что в нем может найти детский читатель. Если его читают в более позднем возрасте, то только как воспоминание о детстве. Никаких новых горизонтов при вторичном чтении в книге не открывается. И соответственно этому имя автора Мюнхгаузена никому неизвестно. Только специалисты-библиографы знают, как его звали, когда и на каком языке он писал. Дон Кихота и Гулливера взрослые читают совсем по-иному, чем дети. Эти книги - не только любимые книги детской литературы, но величайшие и глубочайшие произведения мировой литературы. То, для чего дети читают Гулливера, отходит совсем на задний план для взрослого читателя. Имена Сервантеса и Свифта занимают высокое место среди небольшого числа величайших мировых гениев, а Дон Кихот и Гулливер - центральное место в их творчестве. Робинзон во многих отношениях ближе к Мюнхгаузену, чем к Дон Кихоту и Гулливеру. В основном содержание его одно и то же для всех читателей, независимо от возраста. Тема Робинзона понятна и очень юному сознанию почти во всем своем объеме, не переставая быть значительной и для зрелого человека. Эта тема не стареет. Возраст сам по себе мало меняет отношение к ней. Обогащает и осложняет отношение к ней не столько жизненный опыт, сколько историческое понимание, уменье в ее "общечеловеческом" содержании увидеть черты класса и притом на определенном этапе его жизни. Поэтому советский подросток может даже более "по-взрослому" подойти к Робинзону, чем буржуазный профессор литературы, так как он с детства научается видеть то, от чего названный профессор отгорожен прочными шорами. "Общечеловеческая" тема Робинзона - человек, оставленный на самого себя, лицом к лицу с природой, и отрезанный от человечества. Первое историческое осложнение темы: человек этот вырос в цивилизованном обществе с относительно высокой материальной культурой, и ему удается спасти некоторое количество орудий производства и предметов первой необходимости. Кроме того, Робинзон обладает еще кое-какими навыками и определенным уровнем понимания. Робинзон - не голый человек на голой земле, а осколок определенного общества, отбившийся от этого общества, но, как микрокосм, носящий его в себе. Второе историческое осложнение: общество, микрокосмом которого Робинзон является, - общество классовое. Робинзон принадлежит к определенному классу - к буржуазии. Робинзон - не просто человек и даже не просто цивилизованный человек на необитаемом острове - он буржуа на необитаемом острове. Но третье осложнение: он не буржуа вообще, а буржуа определенного времени и нации, определенной стадии истории своего класса, именно ее восходящей стадии. Робинзон - человек на необитаемом острове и Робинзон - буржуа на необитаемом острове вот диапазон понимания, допускаемый книгой, диапазон, гораздо более ограниченный, чем тот, который налицо между восприятием Гулливера, как сказочного рассказа о лилипутах и великанах, и восприятием его, как предельно горькой сатиры на собственническое общество. Свифт и Дефо были современниками. Их литературная деятельность совпадает по времени почти с полной точностью. Судьба их знаменитых книг оказалась во многом сходной. И самые книги, из которых одна вышла всего на семь лет раньше другой (Робинзон - 1719, Гулливер - 1726), имеют многие черты внешнего сходства. Те же вымышленные, но с деловитой точностью рассказанные путешествия, тот же точный, чуждый украшений, строго прозаический рассказ. Но трудно представить больший контраст, чем между этими двумя книгами двух современников. Связанные эпохой, они резко разделены своей социальной сущностью. В Англии того времени Свифт и Дефо стояли на двух полюсах политики, культуры и социальных интересов. В этой Англии, ликвидировавшей уже в основном феодальные отношения, промышленный капитал был еще далек от экономического первенства. В порядке дня стояло еще первоначальное накопление, и соответственно этому власть была в руках аристократии, получателей капиталистической земельной ренты и пайщиков монополистских компаний, обогащавшихся на колониальных грабежах и национальном долге. Ни Свифт, ни Дефо не представляли этого правящего класса. Свифт воплотил в себе весь пессимизм, всю злобу, всю безнадежность старых разбитых классов, оттесняемых капиталом и новой обуржуазившейся аристократией. С цинизмом отчаяния он изображал нового буржуазного человека, и особенно нового буржуазного аристократа, во всем его гнусном уродстве, не мечтая ни переделать его, ни вырвать мир из-под его власти. Но, колоссально усиленная самым своим бессилием, злоба поднимала его выше узко классовой точки зрения и превращала из обличителя буржуазной гнусности в обличителя всего собственнического человечества и его идеологических традиций. Поколением позже попав в руки первых бойцов за буржуазную - пока еще только культурную - революцию, книга Свифта становится страшным оружием в борьбе против феодализма и поповщины. Человек старой культуры, он в высшей степени сознательный мастер. Все у него рассчитано, все заострено; самая грубость и отвратительность выдержаны в "светском стиле", ибо нигде, как в "свете", не научаются так хорошо ранить и убивать одними словами. Дефо стоит по другую сторону правящей аристократии. Он сын поднимающейся плебейской буржуазии - плебей, хотя еще и не демократ. Новая аристократия давала безродному буржуа возможность наживаться сколько ему угодно, но и он должен был знать свое место и не лезть в политику. За слишком рьяную защиту религиозных интересов своего класса против аристократической церкви Дефо подвергся позорному наказанию, и это убило его политическую карьеру. Он извлек пользу от урока. Из принципиального защитника своего класса он сделался наемным агентом аристократических политиков. Его художественные произведения лишены четкой политической направленности. Он не судит, не учит - он информирует и развлекает. Своей социальной "скромностью" он типичен для буржуазной массы своего времени. Типичен он и характером своей культуры. У него масса практических сведений, но теоретический его багаж ограничивается протестантской теологией. Ни классиков, ни салонов он не знает. Он пишет по крайнему разумению простым, правильным, грамотным английским языке и без украшений и без претензий на литературность. Свифт тоже писал без украшений, но у него это строго рассчитанный прием. Отточенный, экономный язык Свифта совершенно противоположен свободной, гибкой, почти разговорной прозе Дефо. С историко-литературной точки зрения Робинзон - не центральное произведение Дефо. Серия романов, написанных непосредственно после Робинзона (в 1720-1724 гг.), обеспечивает ему более высокое положение в истории европейского, в частности английского романа: это вехи огромного значения на пути к созданию буржуазного реализма. Главный из этих романов Молль Флендерс {См. русский перевод в издании "Academia".}. По Молль Флендерс, больше чем по Робинзону, можно судить о литературных качествах Дефо: его необыкновенной, непредвзятой, наивной жизненности, огромном мастерстве рассказа, дающего иллюзию живой речи, удивительной свежести и живости диалога. Идеологическая наивность Дефо, столь выпяченная в Робинзоне, в Молль Флендерс гораздо более удачно использована как композиционный момент. На известном этапе эта идеологическая наивность была необходима для освоения реалистической тематики. Именно она позволяет Дефо без усилия войти во внутренний мир своей наивно-порочной и наивно-разумной героини. До Дефо никто не умел производить такое впечатление абсолютной жизненности. В сравнении с Молль Флендерс Робинзон тяжеловат и книжен. Но если историко-литературное значение Молль Флендерс выше, чем Робинзона, то Робинзон занимает в истории всей буржуазной культуры - в культурной "биографии" буржуазии - место, к которому никакая другая книга Дефо не может приблизиться. Есть полная закономерность в том, что Робинзон сделался книгой для юного читателя. Это - книга юности, самой ранней юности буржуазии. Она возникла, когда этот класс еще не освободился вполне от унаследованных авторитетов, но и не успел еще изолгаться в попытках доказать справедливость и естественность выгодных ему порядков. В Робинзоне Дефо ничего не доказывает, ни за что не агитирует. Он рассказывает, не чувствуя на себе никакой ответственности. Рассуждения, которыми испещрен рассказ, нельзя свести ни в какую систему. Робинзон - наивная книга, и в этом значительная доля ее прелести. Наивность делает Робинзона прежде всего правдивой книгой. Этого, конечно, не следует понимать в чисто практическом смысле. Дефо был прежде всего буржуазный журналист, и о нем давно уже сказано, что его главное качество было уменье "превосходно лгать". Он отлично знал, как достигать правдоподобности. Главным его приемом была величайшая точность описаний. Что больше всего запоминается из Робинзона - это именно точность и практичность описания трудовых процессов делающие книгу своего рода "занимательной физикой" и особенно привлекающие юношество. Точен Дефо всегда; но очень часто эта точность не основана ни на каких сведениях. География Робинзона довольно фантастична. Описание берегов Африки между Марокко и Сенегалом ровно ничему не соответствует. Климат Робинзонова острова, описанный с такой научной точностью, не только не климат острова около устьев Ориноко, но вообще климат, не существующий в природе. Однако это мелочь. В основном книга правдива. Классовая природа Робинзона нисколько не замазана. Он буржуа до мозга костей. Он строит свой дом, сколачивает свои запасы. Единственный раз сердце его тронуто зрелищем окружающей его природы при мысли, что все это - его собственность. Найдя на корабле деньги, он сначала с философской иронией размышляет об их бесполезности в его положении: "Вся эта куча золота не стоит того, чтобы поднять ее с полу". Но это только философия. "Поразмыслив, я решил взять их с собою и завернул все найденное в кусок парусины". И "все найденное" сохраняется в неприкосновенности в течение всех двадцати восьми лет (только - увы! - не принося сложных процентов) и затем при возвращении в Англию оказывается очень кстати. Буржуазная природа, в нем воплощенная, еще настолько молода и близка к своим плебейским корням, что в течение целых 24 лет Робинзон в состоянии прожить единственно своим трудом. Однако, как только появляется возможность, он становится эксплоататором: первого же человека, который присоединяется к нему на его острове, он делает своим рабом. Одна из самых интересных сторон Робинзона - полное отсутствие идеализации в характере героя. Правда, он "добродетельный" человек. Но его добродетели такие, которыми действительно отличалась плебейская буржуазия того времени: расчетливость, умеренность, благочестие. Но он не герой. Дефо не стесняется говорить о его трусости, о его страхах при появлении дикарей или во время бури. Робинзон - рядовой человек, и это появление рядового человека в качестве героя произведения - важный момент в истории буржуазной литературы. До Робинзона в феодальной и классово-компромиссной литературе классицизма рядовой человек мог быть только комическим героем. Дефо сделал его "серьезным" героем, и это огромной важности этап на пути к оформлению буржуазной идеологии равенства и прав человека. Обыкновенность, негероичность Робинзона - одно из главных условий его огромного успеха. Каждый читатель, ставя себя на его место, мог думать: "И я в тех же условиях оказался бы таким же молодцом". Но Робинзону еще далеко до "естественного человека" Руссо. У него нет никаких переживаний, кроме часто практических, вызываемых требованиями его положения. Он живет чисто практической жизнью и еще не создал себе "внутреннего" мира. В этом проявляется его наивность, наивность класса, еще не вполне достигшего самосознания. Она находит яркое выражение в идеологических противоречиях книги. По существу Робинзон, - это гимн предприимчивости, смелости и цепкости буржуа-колонизатора и предпринимателя. Однако мысль эта не только не высказывается, но сознательно даже не подразумевается. Вопреки ей сам Робинзон еще очень не свободен от старой гильдейско-мещанской морили. Отец осуждает его любовь к путешествиям, и "в минуту жизни трудную" сам Робинзон начинает чувствовать, что его несчастья посланы в наказание за то, что он ослушался родительской воли и предпочел приключения добродетельному прозябанию дома. Наивная противоречивость Робинзона особенно сказывается в его отношении к религии. Это отношение - смесь традиционного преклонения перед авторитетом с практицизмом. С одной стороны, неизвестно еще, не карает ли бог за грехи, с другой - он очень может пригодиться как утешение в несчастьи, а с третьей - когда везет, очень возможно, что это бог помогает, и его надо за это благодарить. В одном месте Робинзон обращается к богу в момент величайшей опасности, воспринимаемой как божье наказанье, с воплями раскаяния и мольбой о пощаде. В другом - он говорит, что "к молитве больше располагает мирное настроение духа, когда мы чувствуем признательность, любовь и умиление"; что "подавленный страхом человек так же мало расположен к подлинно молитвенному настроению, как к раскаянию на смертном одре". Он колеблется между средневековой религией страха и новой буржуазной религией утешения. На своем острове он научается рассчитывать только на самого себя, а бога благодарит, только когда услуга оказана. Сочетание наивного, некритического приятия традиционной мифологии с тоже еще довольно наивной, но типично буржуазной рассудочностью иногда приводит Робинзона к восхитительному простодушию: например, - когда он взвешивает, не дьявол ли оставил человеческий след на его острове, чтобы его смутить, и решает очень серьезно, что все шансы против такого предположения. Это же сочетание видно в любопытнейших разговорах Робинзона с Пятницей на богословские темы. Пятница никак не может понять, зачем всемогущему и всеблагому богу понадобилось создавать дьявола и заводить сложнейшую историю с "искуплением". Наивность Пятницы ставит втупик наивного Робинзона, и единственное заключение, к которому он может притти, заключается в том, что "естественного света" недостаточно для понимания этих "тайн" и без "божественного откровения" тут не обойтись. Шаг отсюда к скептицизму и критике есть шаг от смутного сознания к ясному. Поколением позже, в романах Вольтера, такие же наивные дикари, как Пятница, будут ставить столь же каверзные вопросы, загоняя в тупик богословов; и устами этих младенцев Вольтер будет торжествовать над несостоятельностью христианства. Но, кроме наивности, в Робинзоне есть еще одна более ценная черта молодости класса - бодрость и жизнеспособность. Робинзон - несомненно самая бодрая книга во всей буржуазной литературе, Это привлекало к ней молодую буржуазию XVIII века. Основная особенность Робинзона - именно жизнеспособность и бодрость. В своем отчаянном положении Робинзон не унывает. Сразу с неисчерпаемой энергией принимается он осваивать свою новую среду. Дефо подчеркивает, что до своего крушения Робинзон не имел практических познаний, никакой технической специальности: он буржуа-джентльмен, и только необходимость заставляет его взяться за работу. Но он способен за нее взяться. Его класс еще здоров и жизнеспособен. У него еще большое будущее. Робинзон не имеет оснований умирать, и он не умирает. Бодрость и жизнеспособность Робинзона привлекают к нему и читателей того класса, в котором эти черты - не признак преходящей молодости, а неистребимое свойство, которое он передает и создаваемому им социалистическому обществу. Бодрость человека в борьбе с природой - вот лейтмотив Робинзона. Он искажен в нем уродливой природой собственнического и эксплоататорского класса, - еще наивного и свежего, когда писался Робинзон, но с тех пор дожившего до безобразной и гнилой старости и давно лишенного всего, что привлекает в Робинзоне. Единственный наследник того, что было бодрого и здорового в Робинзоне, - строящий социализм пролетариат. В его литературном наследстве эта книга должна занять не последнее место. Д. Мирский ОТ РЕДАКТОРА Робинзон Крузо, два века пользующийся такой широкой популярностью у всех культурных народов, появился на свет 25-го апреля 1719 года. Книга эта была первым романом Даниэля Дефо, английского публициста, а в молодости коммерсанта и заводчика, несмотря на то, что ее автору исполнилось тогда уже шестьдесят дет. Принимаясь за Робинзона Дефо и не помышлял написать произведение мирового значения, которое удержится в европейской - и не только европейской - литературе на несколько столетий, наряду с немногими шедеврами. Задача его была гораздо более скромная. Он хотел дать английским, преимущественно лондонским купцам, лавочникам, подмастерьям и иному мелкому люду занимательное чтение. Вкусы этой публики он успел хорошо изучить за свою долгую деятельную жизнь и в личном общении с нею во время своих многочисленных поездок по Англии в качестве коммерсанта и политического агента, и как публицист, издатель (с 1704 года) газеты Обозрение (Review), чутко прислушивавшийся к настроениям своих читателей. То была эпоха зарождения английской колониальной империи, и представители окрепшего после кромвелевской революции третьего сословия жадно поглощали описания заморских путешествий, заманчиво изображавших неведомые страны. Но молодого английского буржуа, прошедшего суровую практическую школу пуританизма и искавшего применения своей энергии, прельщал не вымысел, не фантастические похождения идеальных героев, а подлинные приключения заурядных людей, которые для него самого могли бы послужить назиданием. Вот почему наибольшим спросом пользовался тот тип книг, который можно было бы назвать путевыми записками. Дефо понимал, что для успеха задуманных им вымышленных путешествий нужно обмануть публику, издать их не от своего имени, достаточно известного в Лондоне и большим уважением не пользовавшегося, а от имени лица, которое могло бы их действительно совершить. Непосредственным толчком послужило, вероятно, появившееся в 1718-м году второе издание знаменитого Путешествия вокруг света от 1708 до 1711 г. капитана Вудса Роджерса, в котором, среди прочих эпизодов, содержался Рассказ о том, как Александр Селькирк прожил в одиночестве четыре года и четыре месяца на необитаемом острове. Этот Селькирк, шотландец по происхождению, существовал в действительности и был одно время моряком. После ссоры с капитаном корабля, на котором Селькирк совершал плавание, он был высажен на безлюдный остров Тихого океана, Хуан Фурнандес, у берегов Чили. Спустя четыре года и четыре месяца, он был подобран мореплавателем Вудсом Роджерсом в довольно жалком виде: одетый в козьи шкуры, он по внешности походил на зверя и настолько одичал, что почти разучился говорить. По возвращении в Англию, Селькирк возбудил живой интерес среди лондонцев; его посетил знаменитый публицист, Ричард Стиль, изложивший свои впечатления в журнале Англичанин. Существует предание, впрочем, не очень достоверное, что его видел также Даниэль Дефо. Но в ту пору - в 1712 году - автор Робинзона был поглощен другими делами и не мог уделить много внимания отшельнику с Хуан Фернандеса. Чтобы избежать обвинения в плагиате, Дефо отнес приключение Робинзона к более раннему времени (в 1659 до 1687 г., тогда как Селькирк пробыл на Хуан Фернандесе с 1704 до 1709 года) и поместил необитаемый остров близ устьев реки Ориноко, тогда мало исследованных. Эта часть побережья Южной Америки давно привлекала внимание Дефо, проявлявшего большой интерес к английской колониальной политике. Еще Вильгельму Оранскому он советовал прогнать из Гвианы испанцев и захватить в свои руки золотые россыпи. Правда, Дефо наделил остров Робинзона флорой, фауной и топографией Хуана Фернандеса - на самом деле острова близ устьев Ориноко низменные и болотистые, - но эти частности тогда невозможно было проверить. Предосторожности Дефо излишни: для обвинения его в плагиате у нас так же мало оснований, как для обвинения в плагиате греческих трагиков, Расина и Шекспира. Итак, Дефо написал искусную подделку записок о заморском путешествии, воспользовавшись в качестве сюжета рассказом о пребывании на пустынном острове шотландского моряка (нужно заметить, впрочем, что это был не единственный известный Дефо случай "робинзонады": лет за двадцать до Селькирка на том же Хуан Фернандесе провел в одиночестве три года один индеец, подобранный мореплавателем Демпиером). Успех Робинзона превзошел всякие ожидания. Первое издание было раскуплено в несколько дней; 12-го мая появилось второе издание, а 6-го июня - третье. Успех этот не был преходящим. Интерес к Робинзону не ослабевал и в последующие годы; о нем свидетельствуют многочисленные переделки и "пиратские" издания. Если даже допустить, что первоначальный успех объяснялся обманом публики, то чем объяснить устойчивость этого успеха и после того как обман был разоблачен? Ссылка на занимательность романа недостаточна. Робинзон не отличается большой занимательностью; очевидно, произведение Даниэля Дефо отвечало какой-то глубокой общественной потребности. Как уже сказано выше, английская публика предпочитала вымыслу и фантастике описание подлинных путешествий; она инстинктивно тянулась к реализму. Но реализм бывает двоякий: реализм поверхностный, протокольная запись событий, и реализм глубокий, раскрывающий самое существо вещей. Если первый реализм требует, чтобы описываемое событие действительно произошло в определенное время и в определенном месте, и потому гонится за "мемуарностью" описаний, то подлинный реализм совсем не нуждается в такой протокольности. Он вскрывает типичное, постоянно присущее данному кругу явлений, и человек, усмотревший это типичное, почувствовавший и переживший ею, всегда сумеет - если он художник - так воплотить его в образах, что у читателя - у зрителя или у слушателя - неизбежно возникает впечатление конкретности. Величие Дефо в том, что, неожиданно для самого себя, он оказался творцом английского реалистического романа, создателем нового литературного жанра, так пышно расцветшего в течение XVIII и XIX веков. Жанр это называется по-английски novel в отличие от romance - фантастического романа, существовавшего задолго до Дефо и переставшего удовлетворять потребностям читателей. Героем реалистического романа является современный человек, его мировоззрение и чувства, его радости и горе, его комедия или трагедия. В отличие от рассказа или повести, роман изображает не отдельный эпизод, а целую эпоху жизни, иногда целую жизнь, или трагическую катастрофу, обнажающую и раскрывающую то, что нарастало и зрело долгие годы; отсюда значительность этого литературного жанра. Новейший исследователь жизни и творчества Даниэля Дефо, Поль Дотен {Paul Dottin. Daniel De Foe et sea romans, - три тома. Paris, 1924.}, полагающий, что реалистический роман должен удовлетворять четырем условиям: обладать 1) правдоподобием, 2) наглядностью описаний, 3) значительностью сюжета, 4) непринужденно-естественным стилем {Т. II, p. 456-456. Можно отрицать достаточность этих признаков, но нельзя не признать их необходимости (за исключением последнего, довольно расплывчатого).} - находит, что в Робинзоне Крузо соблюдены все четыре перечисленные условия. Правдоподобие достигается в Робинзоне отожествлением героя с автором; если бы Дефо был на месте Робинзона, он действовал бы так же, как его герой. Дефо наделяет Робинзона всеми своими взглядами, убеждениями, верованиями, чувствами, предрассудками {В предисловии к третьему тому Робинзона - Серьезным размышлениям - Дефо утверждает, - вымысел его произведения тогда был разоблачен, - что жизнь Робинзона есть аллегорическое изображение жизни его автора.}. Робинзон-коммерсант: как он доволен, когда ему удается выгодно продать спасшему его португальскому капитану шкуры льва и леопарда, которые ему ничего не стоили; какую удачную ведет он торговлю в Бенгальском заливе, в Китае и в Сибири. Робинзон-пуританин на острове он не расстается с библией, которая служит ему оракулом во всех затруднительных положениях, он верит в предопределение, в дьявола, ненавидит папистов и инквизицию, сильно склонен к фарисейству. Робинзон трезв, он не питает иллюзий насчет людской порядочности: по ночам он тщательно запирается от преданного ему Пятницы. Робинзон спокоен и уравновешен: полное отсутствие сентиментальности; никаких слепых увлечений, никакой безрассудной привязанности или любви (он хладнокровно продает в рабство преданного ему мальчика Ксури; оставляет в Пиринеях на произвол судьбы раненого проводника; уезжает с острова, не дождавшись возвращения испанцев, любит животных, так сказать, гастрономической любовью, поскольку мясо их пригодно ему в пищу). Робинзон-собственник; он убежден, что остров и все, что на нем, по праву безраздельно принадлежит ему. Робинзон любит управлять и чувствовать себя господином (Пятница, колонисты, животные). Из хозяина-собственника он легко превращается в офицера (сражение с индейцами; отвоевание корабля от взбунтовавшихся матросов). Но главное качество Робинзона - воля, упорство: "Я редко бросал работу, не доведя ее до конца". У Робинзона мертвая хватка бульдога. Робинзон трудолюбив; особенный вкус он питает к разным видам ручного труда. Припадки уныния у него очень кратковременны. Наивысшую радость Робинзон испытывает, когда усилия его увенчиваются успехом. В общем, перед нами типичная фигура англичанина с его достоинствами и недостатками, каким был - или хотел бы быть - сам Даниэль Дефо. Немудрено, что английским читателям Робинзон показался таким правдивым и таким знакомым. Остается он таким и теперь, ибо Дефо сумел подметить и изобразить самые устойчивые черты английского характера, не претерпевшие с тех пор существенных изменений, даже напротив - во второй половине XIX века, в так называемую викторианскую эпоху или эпоху нео-пуританизма, проявившиеся с особенной выпуклостью. Наглядность описаний, реализм обстановки обусловлены в Робинзоне уменьем Дефо схватывать живые подробности, за которыми чувствуется острый глаз репортера (Робинзон заключает о гибели своих товарищей по выброшенным на берег трем шляпам, одной фуражке и двум непарным башмакам; он не ручается за точную передачу географических названий в Китае и Сибири, так как при переправе через одну речку он упал в воду, и его записная книжка подмокла); подробными перечнями ("на обломках испанского корабля я нашел полторы дюжины носовых платков"; подарки, которые ему делает капитан освобожденного английского корабля; его подарки компаньону по плантации; результаты битвы с индейцами и т. д., и т. д.); точными подсчетами барышей (доходы от бразильской плантации; сумма, вырученная в Гамбурге за продажу приобретенных в Китае и Сибири товаров и т. д.). Впечатление реальности достигается также несвязанностью рассказа, эпизодическим появлением многих действующих лиц, откровенным признанием в неудачах. Значительность Робинзона проистекает от бодрого оптимизма, от веры в продуктивность упорного, методического человеческого труда. Самой драгоценной находкой Робинзона на обломках английского корабля является ящик с плотницкими инструментами. Никакое богатство, никакие удовольствия не могут дать человеку такого удовлетворения и радости, как успех предприятия, потребовавшего от нас много усилий. Неудача, несчастье преходящи; к тому же, они содействуют нашему нравственному улучшению. Следует также отметить принципы терпимости и свободы, которыми руководствуется Робинзон {Реальные английские колонизаторы не обличались этими качествами. См. описание расправы английского экипажа с туземцами на о. Мадагаскаре во второй части Робинзона, а также Свифт. Путешествия Гулливера. Лгр. 1928. Изд. "Academiа", стр. 628.}; ненависть к войне, важность солидарности, разделения труда и т. д. Редко в какой книге можно найти такое богатство положительных идей. Наконец, общее впечатление естественности и жизненности достигается стилем книги, стилем не пишущего, а рассказывающего человека. Речь льется свободно, фразы растут по мере того, как в голову приходят новые мысли; нередки синтаксические неправильности, много повторений, - один исследователь насчитал их не менее ста пятидесяти в первом томе; - они отчасти объясняются спешкой Дефо, о которой будет сказано ниже. Наконец изрядное количество противоречий и нелепостей. При всей этой беспорядочности роман не лишен композиции; к наиболее важным моментам Дефо подготовляет исподволь. Некоторые эффекты им тщательно и обдуманно разработаны, особенно появление человеческого следа на острове после многих лет одинокой жизни Робинзона. Следует отметить также у Дефо мастерский анализ страха и радости и описание их внешних проявлений (страхи, овладевающие Робинзоном после того, как он заметил отпечаток ноги на песке; во второй части романа страх английских и голландских кораблей, принимающих за пирата судно, на котором едет Робинзон; радость Пятницы при встрече с отцом; радость французов, спасенных с горящего корабля и т. д.). Этими описаниями Дефо стремится также к мелодраматическому эффекту, всегда нравящемуся широкой публике. Таков Робинзон Даниэля Дефо. Заканчивая описание приключений своего героя, Дефо, в предвидении успеха, наметил на последних страницах план второго тома. Тогда принято было давать продолжение ходких книг. Головокружительный успех Робинзона побудил и издателя всячески торопить Дефо со вторым томом. Через несколько месяцев, в августе, этот том действительно вышел под заглавием Дальнейшие приключения Робинзона. Робинзон обзаводится семьей в Англии, вдовеет возвращается на остров, выслушивает рассказ о событиях, происшедших в его отсутствие, устраивает колонию, наделяет ее необходимыми орудиями, покидает остров и длинным окружным путем - через Бразилию, Мадагаскар, Индию, Китай и Сибирь - возвращается в Англию. Хотя история этих новых приключений Робинзона занимательна, она не может, однако, по своему значению, сравниться с первой частью. Характер Робинзона мельчает, его поведение не представляет собою ничего поучительного. Успех этой второй части тоже был очень велик, а во Франции даже превзошел успех первой части, но он не был столь устойчивым. Со второй половины XVIII века и в XIX веке Дальнейшие приключения Робинзона переиздаются сравнительно редко. И после выхода второго тома издатель не успокоился и стал требовать третьего. Дефо не мог пустить в новые странствования семидесятилетнего старика, и потому третий том состоит из благочестивых и назидательных размышлений на разные темы: об одиночестве, о честности, о безнравственных разговорах, о современном состоянии религии и т. д.; он так и озаглавлен: Серьезные размышления Робинзона. Дефо не был философ; его рассуждения, которые он писал повидимому нехотя, пресны и скучны. Они не имели никакого успеха. Успех Робинзона был велик не только в Англии и англо-саксонских странах, но и на континенте, во Франции и Германии. Здесь, однако, произведение Дефо было воспринято несколько иначе, чем в Англии. Первоначально его успех был успехом приключенческого романа, поэтому вторая часть пользовалась даже большим спросом, чем первая. Однако, в середине XVIII века интересы публики резко меняются, и внимание к Робинзону возрастает еще в большей степени. Виновником этой перемены был Жан-Жак Руссо. В своем знаменитом Эмиле он впервые раскрывает философский смысл произведения Даниэля Дефо. Руссо, ненавистник цивилизации, считавший, что все пороки идут от нее, по природе же человек прекрасен и добр, не мог не остановить своего внимания на Робинзоне, который на своем острове как бы начинает жизнь сызнова, освобожденный от дурных влияний испорченного человеческого общества. Творец наглядного метода в педагогике, требовавший, чтобы все обучение происходило без книг и носило практический характер, Руссо делает исключение для одного Робинзона: это единственная книга, которую разрешается иметь Эмилю. Руссо интересуется Робинзоном как человеком, собственным умом, на опыте, приходящим к пониманию окружающего и собственными руками устраивающим себе материальное благополучие. По мнению Руссо, жизнь человека наедине с природой лучший способ избавиться от предрассудков, уродливых традиций и составить верное представление о вещах. Поэтому Руссо считает, что из всего романа нужно оставить лишь приключение на острове, отбросив остальное как ненужный балласт. Конечно, Робинзон воспринят Руссо своеобразно; он освобожден французским философом от своей англосаксонской природы; Руссо не замечает мещанского практицизма Робинзона, его черствости, его равнодушия к красотам природы, которыми герой Дефо умиляется один только раз, главным образом под влиянием сознания, что вся эта красота - его собственность; Руссо не замечает, что Робинзон нисколько не избавился на своем острове от пуританских предрассудков, суеверий и т. д. Но такова сила таланта: после появления Эмиля вся европейская публика стала воспринимать Робинзона глазами женевского философа. Под влиянием Руссо появились новые переделки Робинзона, из которых две имели огромный успех, главным образом как педагогические книги, книги для юношества. Это - Новый Робинзон немецкого педагога-филантропа Кампе и Швейцарский Робинзон пастора Висса. Новый Робинзон Кампе, появившийся в 1779 г., написан в форме диалогов между учителем и учениками. В нем идет речь только о пребывании Робинзона на острове. В отличие от Робинзона Дефо Робинзону Кампе не удается запастись вещами и инструментами с обломков корабля; он предоставлен всецело собственным рукам и собственной изобретательности. Словом, Кампе развивает мысли Руссо: "Робинзон Крузо на своем острове, одинокий, лишенный помощи себе подобных и каких бы то ни было инструментов, добывающий однако все нужное для существования и создающий себе даже известное благополучие - вот тема, интересная для всякого возраста, и можно тысячей способов сделать ее увлекательной для детей". Швейцарский Робинзон изображает семью Робинзонов: Робинзон выбрасывается на пустынный остров с четырьмя сыновьями, непохожими друг на друга по характерам. Недостатком этих Робинзонов по сравнению с Робинзоном Дефо является их отвлеченность и рассудочность; это не живые люди. Настоящий перевод М. Шишмаревой (первая часть) и 3. Журавской (вторая часть) просмотрен по изданию Charles'a Whibley London, Constable Company, 1925), буквально воспроизводящему текст первого издания Робинзона. В переводе произведены некоторые сокращения, очень небольшие в первой части и более значительные - во второй. Право на эти сокращения дает самый характер работы Дефо. Составив план романа и написав затейливое заглавие в духе времени (оно воспроизводится в нашем издании на титульном листе). Дефо явился к лондонскому издателю Тейлору, соблазнил его будущими барышами и сговорился об условиях; согласно этим условиям, книга должна была появиться через два-три месяца и быть определенной длины, именно 360 стр. (16-17 печатных листов). Дефо выполнил эти условия. Робинзон был действительно написан в два-три месяца; отсюда длинноты, повторения и беспорядочность о которых было сказано выше. Кроме того, чтобы заполнить 360 страниц, Дефо делает многочисленные отступления, преимущественно в виде богословских рассуждений в пуританском духе; это нравилось тогдашней лондонской публике, но современных читателей можно избавить от утомительных повторений. В еще большей степени это касается второй части. Вероятно первый полный перевод Робинзона (2-х частей) на русский язык принадлежит П. Корсакову; он вышел в С.-Петербурге в 1843 году. Для русского читателя любопытно описание путешествия Робинзона через Сибирь. Дефо, как публицист, коммерсант и политик, интересовался международными отношениями, в частности проявлял большой интерес и к России Петра I. Им написана даже (может быть в сотрудничестве с кем либо из англичан, побывавших в России) книга, посвященная деятельности Петра: Беспр