ндон",-- очевидно, имя портного и его местожительство. -- Итак,-- сделал заключение Редон,-- ночью или утром здесь был мужчина, заказывающий свои костюмы в Лондоне. Не думаю, чтоб это был кто-нибудь из судейских или мой бедный Леон... Черт возьми! Что, если убийца -- англичанин? Надо посмотреть ноги! Он крепко завязал, в уголок носового платка пуговицу и быстро спустился в сад. Гипс был тверд, как камень. С бесконечными предосторожностями Редон разрыхлил землю, не жалея ногтей, и скоро в его руках очутились два великолепных отпечатка, воспроизводившие с замечательной точностью все детали обуви. Не было сомнения, что ботинки английской работы, а нога -- длинная, плоская и узкая, словом, характерная нога англичанина. Репортер торжествовал. В его руках находилась уже руководящая нить, правда, очень непрочная и предположительная, но все-таки нить к разгадке тайны преступления. -- Ну,-- говорил он, потирая руки,-- ошибка ясна... это англичанин... и я найду его! Искать можно только в Сен-Жермене... Итак, живее туда! Не теряя времени, он направился к извозчику за каретой, а пока запрягали, стряхнул пыль и постарался привести в порядок свой туалет. Заботливо отчистив известку, он нашел еще минуту сочинить следующую записку товарищу прокурора: "Не имею возможности присутствовать при допросе. Я напал на след, совершенно чуждый вашему. Завтра подробности к вашим услугам. Берегитесь ловушки! Ваш Редон". Затем он крупною рысью мчится в Сен-Жермен. По прибытии туда наш следователь первым делом обходит все отели, начиная с самого шикарного, Павильона Генриха IV. Его появление в знаменитом отеле, как человека известного директору и части служебного персонала, вызывает только любопытство. Он отводит директора в сторону и, дружески пожимая его руку, спрашивает нетерпеливо: -- Не остановился ли у вас джентльмен приблизительно такого же роста, как я, с длинною темной бородой и ногами поистине английского размера? -- У нас был только один англичанин, подходящий под ваше описание, довольно-таки неопределенное, но... -- Он уехал? -- Да, три часа тому назад! -- А, черт возьми!.. И не оставил адреса? -- Он отправился, насколько я мог догадаться, в Лондон! -- Не можете ли вы по крайней мере назвать его? -- Охотно: его зовут Френсис Бернетт. Он прибыл из Индии и останавливался здесь только на две недели. -- Благодарю! Как досадно... мне крайне необходимо было видеть его по одному делу. Но... может быть, я могу видеть человека, обслуживавшего его? Такому важному клиенту, как Поль Редон, неловко было отказать. Директор велел позвать лакея Феликса и предоставил его в распоряжение репортера. Когда они остались одни, Редон вынул из кармана два луидора, опустил их в руку слуги и сказал: -- Вы знаете, Феликс, что у меня иногда являются странные фантазии? -- О, барин волен иметь фантазии, какие ему заблагорассудится! Репортер продолжал легкомысленным тоном, хотя сердце со страшною силою билось у него в груди. -- Сегодня утром мне попалась пуговица в таком месте, где она не должна быть... Я подозреваю, что владелец ее -- господин Бернетт, и это глубоко интересует меня. Лакей улыбнулся и наклонил голову, как человек, привыкший понимать все с полуслова. -- И мне думается, Феликс,-- прибавил Редон,-- что профессиональная тайна не помешает вам сообщить мне, насколько основательны мои подозрения? Впрочем, вот и само доказательство преступления! Он развязал уголок своего платка, вынул оттуда пуговицу и показал ее слуге, который тотчас же ответил: -- Вы правы: эта пуговица от одежды господина Бернетта. Я видел у него такие же, с такой же точно надписью "Барров Т. Лондон". Я утверждаю это с тем большей уверенностью, что сегодня утром господин Бернетт, заметив, что не достает у панталон одной пуговицы, просил меня пришить ему другую на ее место, которое, впрочем, было вырвано вместе с пуговицей. Эти слова чуть не свели с ума Редона, но он сдержался и произнес, не то смеясь, не то сердясь: -- Вот видите, какой плут этот англичанин. И выглядит, верно, хуже меня? -- Еще бы! Ему около сорока лет, он высок, напоминает боксера и носит дымчатые очки... -- Так он уехал? -- Да, сударь! -- И забрал свои сундуки, чемоданы? -- Чемодан и три английские ивовые корзины, покрытые просмоленным полотном. -- Хорошо, благодарю!.. Держите, Феликс! -- сказал Редон, вручая третий луидор слуге, рассыпавшемуся в благодарностях. Узнав все, что ему было нужно, Редон вышел из Павильона, заплатил за карету и помчался на станцию. Поезд только что отошел, пришлось около получаса дожидаться другого. Кстати, репортер вспомнил, что, кроме чашки чая, у него ничего не было во рту целый день, а время близилось к четырем часам. Он съел два сандвича, выпил стакан малаги, выкурил сигару и вскоре покатил в Париж. Пятьдесят минут спустя поезд остановился на станции Сен-Лазар. Справедливо полагая, что путешественники, едущие из Сен-Жермена, редко сами заботятся о багаже, он опросил сейчас же всех носильщиков, не принимали ли они вещей у господина, похожего на Бернетта, владельца трех ивовых корзин. Никто такого не видал. Редон, однако, не потерял мужества, памятуя, что терпение -- необходимая черта всякого следователя, и продолжал расспрашивать, щедро давал на чай и в конце концов добился признания, что господин высокого роста, с бородой, похожий на англичанина, вышел на станции, но только с двумя корзинами. -- Это он! -- сказал себе Редон.-- Но где же третья корзина?.. А!.. В кладовую! При помощи денег, открывающих все двери, он проник в кладовую и сейчас же узнал корзину. Сомневаться было невозможно, так как на ней значился адрес: Френсису Бернетту,Лондон. -- Однако я играю сегодня счастливо,-- подумал репортер.-- Теперь -- к телефону! Он вошел в телефонную будочку и позвонил. -- Прошу соединить с Версальским судом! Прошло несколько минут. -- Кто вы? -- Поль Редон, журналист. А вы? -- А! Это Редон! Я прибыл из Мезон-Лафита с нашим пленником... Он упорствует... но он виновен... не пытайтесь что-либо сделать в его пользу... -- Убийца, мой дорогой прокурор, англичанин по имени Френсис Бернетт, и завтра я докажу вам это. А пока прикажите задержать сундук, принадлежащий сэру Бернетту и находящийся в кладовой на станции Сен-Лазар. А затем, кроме того, необходимо навести справки во всех отелях и арестовать этого Бернетта, приметы которого сообщаю. Наконец, вы должны еще приказать охранять станционные двери. Ответственность за все эти меры я беру на себя; а что касается моего бедного друга Фортена, то не пройдет и трех суток, как вы первый заявите о его невиновности. До завтра! В девять часов я буду в Версале. -- Но, Редон, вы с ума сошли! -- Сделайте то, что я вам сказал, и будете благодарить меня на коленях... Слышите ли: на коленях. Прощайте! Я собираюсь заявить во всех журналах о юридической ошибке, но спасая в вас лицо, как говорят китайцы. После этого Редон возвратился к себе, наскоро почистил костюм и с аппетитом пообедал. Вечером он побывал в нескольких редакциях и к часу вернулся на улицу Рошфуко, где занимал домик, расположенный в саду. Отослав кучера, он позвонил, вошел, произнес свое имя перед сторожкой и направился к своему жилищу. Недалеко от последнего на него набросился какой-то человек. Блеснула сталь -- и лезвие кинжала с поразительною быстротою погрузилось в тело Редона. Он почувствовал сильную боль в груди, потом ледяной холод. Кричать он уже не мог, хотя в мозгу его еще успела пронестись мысль: -- Бедный Леон! Кто за тебя заступится? ГЛАВА V Брат и сестра у родителей обвиняемого.-- Мадемуазель Марта.-- Удивление жителей.-- Следователь и помощник его.-- Известие об убийстве Поля Редона.-- Что заключалось в таинственной корзине. В наше время добрая половина населения имеет обыкновение следить по газетам за уголовными процессами. Для многих такое чтение стало необходимостью; они с жадностью поглощают ужасные подробности всевозможных преступлений. Это взвинчивает нервы и дает возможность пофантазировать. Понятно, что особенно заинтересованы были обитатели Мезон-Лафита, в пределах которого было совершено преступление, обещавшее им так много таинственно-заманчивого. Много лет уже не происходило ничего подобного. Само собою разумеется, что захватывающей деталью для любителей драм была прежде всего красная звезда, вырезанная на левом виске жертвы. О, эта красная звезда! Потом записная книжка, найденная в ногах кровати и принадлежащая Леону Фортену, местному уроженцу, пользовавшемуся до сих пор всеобщим уважением. Затем -- самоубийство Грандье, подвергавшегося в течение целой недели шантажу и страшным угрозам с помощью писем со звездой кровавого цвета вместо печати. Опять эта таинственная и ужасная звезда! Наконец, предположение судей, странности Поля Редона, исчезновение полицейского агента, найденного затем на лесной дороге без чувств и отправленного в Сен-Жерменский госпиталь. А отчаяние родителей Фортена, на голову которых внезапно обрушился столь жестокий удар, и переход их к столь же неожиданно явившемуся призраку надежды?! Большинство было против Леона Фортена, но раздавались уже голоса и в его защиту. Погребение Лефевра-Мартина и Грандье происходило в один день и час в присутствии всего населения. У первого не было родных, за гробом шла одна ключница. А останки второго сопровождали его сын и дочь, оставшиеся сиротами и без всяких средств к жизни. Сын, едва достигший шестнадцатилетнего возраста, воспитывался в Парижском лицее и теперь шел за гробом с измученным лицом, задыхаясь от рыданий. Дочь была на два года старше, она машинально двигалась вслед за процессией, вся закутанная крепом, и все еще не могла поверить, что ее обожаемый отец и человеческий остов, лежавший на ковре с простреленным черепом,-- одно и то же. По окончании печальной церемонии, когда все посторонние разошлись, сироты также покинули могилу. Молодая девушка сказала несколько слов брату, с которыми он кивком головы выразил согласие, потом взяла его под руку, и они направились более уверенным шагом не на виллу Кармен, а в город и, к удивлению всех, вошли в дом Леона Фортена. Разбитые стыдом и горем старики безмолвно ответили на их поклон. Девушка медленным движением руки подняла свою вуаль и сказала: -- Я -- Марта Грандье, а это -- мой брат Жан! Старый Фортен-отец не нашелся, что ответить на такое представление, но жена его, тронутая неподдельной симпатией, сквозившей в больших черных глазах гостьи, взволнованным голосом произнесла: -- Мадемуазель Грандье!.. Вы!.. Вы -- здесь!.. -- Ваш сын Леон... мосье Леон... обвинен в ужасном преступлении... но он невинен... я знаю... я уверена... и вот, когда все проклинают его и презрительно смотрят на вас, я пришла сюда... с разбитым сердцем... но с надеждою, что мы спасем его! При этих словах, шедших из глубины души, у старушки вырвалось порывистое, радостное движение и дикий вопль: -- Невинен!.. О да, невинен! Она бросилась к молодой девушке, крепко, до боли сжала ее в объятиях и, потеряв голову, в экстазе воскликнула: -- О, я готова жизнь отдать за только что произнесенное вами слово! Возьмите мою кровь, каплю за каплей, мое тело, часть за частью, мое последнее старческое дыхание... все... Вы, считающая моего сына, моего Леона, невинным! Вы его знаете, не правда ли? -- Меньше, чем вы думаете! -- отвечала мадемуазель Грандье, милое личико которой на минуту озарилось улыбкой. Она замолчала на несколько секунд, покраснела и продолжала с достоинством: -- Каждый день и с давних пор... он клал на стенку решетки маленький букет из простых лесных цветочков. Эти цветы предназначались мне. Я принимала, потому что их предлагали скромно и почтительно. Но мы ни разу не обменялись ни словом, и я не знала его имени до тех пор, пока он не пришел к отцу по делу. Теперь на нас обрушилось несчастье... отец завещал нам отомстить за себя. -- И мы отомстим! -- энергично вмешался молодой человек. -- Наше мщение и оправдание вашего сына тесно связаны одно с другим,-- продолжала мадемуазель Грандье,-- и, следовательно, они будут единственною целью нашей жизни! Не так ли, Жан? -- Да, Марта! Такая решимость этих детей, еще совершенно не ведающих жизни, не имеющих поддержки ни дружеской, ни материальной, была поистине трогательна. Впрочем, какова бы ни была их слабость, они все-таки обладали тою верою в себя, которая сдвигает с места горы и совершает невозможное. Вид этих добрых молодых людей вызывал в стариках Фортенах добрые чувства и зажигал в их сердцах луч надежды. Выше среднего роста, скорее высокая, Марта Грандье не походила на тех искусственных кукол, какими характеризуется конец нашего века. Грациозный, но крепкий стан ее свидетельствовал о здоровье. Ее густые, волнистые, белокурые волосы составляли очаровательный контраст с большими черными, вспыхивающими по временам глазами. Изящный носик с трепещущими ноздрями указывал на пылкость характера, смягчаемую постоянно улыбавшимися губами и резко очерченным подбородком, обнаруживавшим вдумчивость и наклонность к размышлениям. В общем, это было странное, но пленительное лицо, в котором такие различные, по-видимому, черты прекрасно соединялись и служили лучшим выражением душевных качеств Марты Грандье: ее кротости, энергии, нежности, решительности. Брат был похож на нее несмотря на свои темные волосы и голубые глаза. Они охотно воспользовались приглашением супругов Фортен присесть, тем более, что на вилле Кармен их ждало одиночество и горькие воспоминания об исчезнувшем благополучии. Предстояло заняться делами: определить оставшиеся средства, отпустить слуг и установить порядок жизни. Видя неопытность, молодой девушки, госпожа Фортен предложила ей свои услуги. -- В хозяйстве встретится много затруднений и мелочей, о которых вы не имеете понятия! -- произнесла она. -- Да, правда! -- отвечала Марта. -- Я буду рада оказать вам свое содействие. О, не говорите "нет!". Не отнимайте у меня удовольствия услужить вам. Вы согласны, не правда ли? -- Соглашаюсь с радостью, с благодарностью! -- Так едем. Чем скорее, тем лучше. Все трое покинули старика Фортена. Судите сами, какое волнение произвело это посещение в Мезон-Лафите! Обитатели его не верили собственным глазам. Но волнение перешло в настоящий столбняк, когда маленькая группа достигла виллы Кармен. Там в это время находились мировой судья и следователь со своими письмоводителями. Первый прямо обратился к Марте и Жану Грандье и сообщил им, что накануне своей смерти отец объявил их совершеннолетними. Согласно закону, господин Грандье сделал заявление судье в присутствии его письмоводителя (477 параграф Свода гражданских законов),-- и этого совершенно достаточно, чтобы они получили право обходиться без опеки. Тут следователь, ведущий дело, прервал объяснения своего коллеги и пригласил молодых людей побеседовать с ним в конторе их отца. -- Знаете ли вы, кто эта женщина, прибывшая с вами сюда? -- спросил он их. -- Да, это госпожа Фортен! -- сухо отвечала молодая девушка, оскорбленная его грубостью. -- Мать бандита! -- Нет, милостивый государь! -- гордо возразила Марта. -- Да, мать негодяя, подло убившего старика на улице Св. Николая, и морального убийцы вашего отца! -- Нет же, говорю вам! И если вам угодно так продолжать, мы с братом предпочтем удалиться! Немного сконфуженный, следователь быстро сорвал печать с ящика стола, вынул оттуда пачку писем и положил их на бюро; затем, вынув из кармана другие письма, вместе с записной книжкой Леона Фортена, сказал: -- Вот, смотрите! Марта с братом наклонились и стали читать. -- Теперь сравните почерк этих писем и заметок! -- Можно подумать, что их писала одна и та же рука! -- вскричал Жан. -- Действительно, сходство поразительное! -- подтвердила Марта, не понимая, к чему все это клонится. -- Эта книжка и письма, бедные дети, принадлежат обвиняемому, то есть Леону Фортену. Что же касается других писем, взятых нами, то они написаны убийцей вашему отцу... они и довели его до самоубийства! Вы сами подтвердили тождество почерка тех и других. Ну, что вы скажете на это? -- Что эти письма подделка, что у Леона Фортена выкрали его почерк, чтобы шантажировать нашего бедного отца, как похитили у него записную книжку с целью свалить на него вину за убийство на улице Св. Николая! -- Эксперты решат... -- О, эксперты! -- с презрением произнесла молодая девушка.-- Известно, чего стоит их непогрешимость! -- Наконец,-- сказал следователь, выдвигая свои последние аргументы,-- я считал своею обязанностью предостеречь вас, как рискованно такое знакомство, по меньшей мере, подозрительно! -- Но, милостивый государь, у меня не таков взгляд на вещи, как у господ судей! Я буду посещать, кого хочу, так как жестокие обстоятельства -- увы! -- освободили меня от всяких стеснений, от всякой власти! Однако следователь не перестал считать подсудимого виновным: ему не хотелось отрешиться от своего первоначального мнения, которое казалось ему солидно обоснованным. Действительно, все, казалось, было против Леона Фортена: его визит к Грандье с просьбой ссудить ему роковую сумму в пятьдесят тысяч франков, его проекты относительно Клондайка, ужасающее сходство почерков, окровавленная книжка, найденная на улице Св. Николая, такие же одежды, спрятанные в квартире обвиняемого. В его пользу говорили только догадки, его незапятнанная до тех пор честность и негодующий протест; он не мог даже доказать своего алиби. Следователю не были еще известны открытия Поля Редона. Когда товарищ прокурора передал ему телефонное сообщение репортера об англичанине Френсисе Бернетте, тот только пожал плечами. -- Напрасно вы верите вымыслам журналиста! -- небрежно проговорил он. Однако товарищ прокурора упорствовал, превозносил ловкость своего друга и выражал собственные колебания. Следователь возразил на это. -- Кто устраивает свою судебную карьеру, тот должен понимать, что это дело серьезное, и не обращать внимания на разные истории, родившиеся в досужих головах водевильных писак. -- Прикажите по крайней мере задержать корзину в кладовой Западной дороги! -- Хорошо, я доставлю вам это удовольствие и докажу, кстати, что ваш друг комедиант. Впрочем, вы говорили, что мы завтра утром увидимся? -- Да, он назначил мне свидание в суде, в девять часов! Читателю уже известно, какой трагический случай помешал репортеру прибыть на это свидание. Целый день прошел в напрасном ожидании, так что следователь начал шумно выражать свое торжество по случаю этого необъяснимого отсутствия. На другой день он должен был возвратиться в Мезон-Лафит для производства дополнительного следствия и снятия печатей как на вилле Кармен, так и на улице Св. Николая. Он просил товарища прокурора сопровождать его и всю дорогу изводил его шуточками по поводу излишней доверчивости. Сходя с поезда, товарищ прокурора купил несколько газет, развернул одну из них, вскрикнул и побледнел. Взгляд его привлекли следующие строки, напечатанные крупным шрифтом: "Покушение на убийство журналиста Поля Редона, смертельно раненного". -- Вот, читайте! -- сказал он следователю.-- Да читайте же! Тот пробежал глазами сообщение и прибавил: -- Очень жаль, но это никоим образом не может находиться в связи с преступлением в Мезон-Лафите! -- Почему вы так думаете? -- Вы, должно быть, изучали работу полиции по романам Габорио[1]! В действительности же дела делаются намного проще! -- Хорошо, я вам пока не нужен? Так я еду в Париж и возвращусь сюда к завтраку! -- Чудесно! Вы будете очень любезны, если пришлете мне знаменитую корзину, которую я велел задержать по вашему желанию! -- Я привезу ее сам! За время отсутствия товарища прокурора на вилле Кармен и происходила беседа между следователем и Мартой Грандье, беседа, окончившаяся негодованием молодой девушки. Только в два часа товарищ прокурора вернулся. Казалось, он был очень озабочен. Оба судьи находились в мэрии, куда только что доставили корзину. Жандарм привел слесаря, и началась трудная операция отмыкания запора. -- Ну, что Редон? -- отрывисто спросил следователь. -- Он в агонии, состояние его совершенно безнадежно, и полицейский комиссар говорил, что одно время он ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Вероятно, он не проживет и дня! -- А его розыски? -- Ничего неизвестно... ни малейших следов! После долгих усилий слесарь отпер корзину. Скептически, с насмешливой улыбкой на губах следователь поднял крышку и закричал: -- Вот так странная вещь! Действительно, было чему удивляться: в корзине аккуратно уложены были принадлежности полного костюма лесного сторожа из зеленого сукна с желтой опушкой и суконная ливрея каштанового цвета. Обе одежды казались совершенно новыми, не надеванными ни разу. ГЛАВА VI Беда.-- Предчувствие.-- Доктор.-- Раненый.-- Трепанация.-- Лассо.-- Мнимый сторож.-- Начало доказательств.-- Возвращение.-- Кража.-- Угрозы.-- Письмо.-- "Красная звезда". По снятии печатей Марта и ее брат могли довольно точно определить свое материальное положение. Перебирая бумаги и записные книги отца, они узнали также все обстоятельства, побудившие его к самоубийству. С точки зрения покойного финансиста, материальное положение было, действительно, жалким, так как после уплаты долгов и расчетов со слугами, при условии продажи дома и мебели, могло остаться только несколько тысячефранковых билетов. Это было настоящее разорение, сулившее нищету в будущем. Впрочем, молодые люди храбро взглянули в глаза этому будущему, решив неустанно трудиться. Ликвидация дел должна была занять какое-то время, и они сочли за лучшее использовать его на поиски того, кто сделал их сиротами, и выполнить таким образом последнюю волю покойного. Марте было известно, что отец до последнего времени имел дела с парижской полицией, агенты которой не показывались с момента трагедии; это становилось подозрительным. Не попали ли они также в число жертв какой-нибудь махинации? Наконец, она вспомнила, что накануне убийства в лесу был подобран человек и отправлен в госпиталь. -- Что, если этот несчастный -- один из агентов, помогавших отцу? -- спросила она брата. -- Возможно! -- отвечал тот. Тогда молодая девушка порывисто встала и произнесла : -- Что-то непреодолимое влечет меня... Какое-то предчувствие, которому я должна повиноваться. Жак, дорогой мой мальчик, я еду в Сен-Жермен! -- А я должен тебя сопровождать? -- Нет, ты останешься здесь! Ни слова не говори о моем путешествии никому! Ни госпоже Фортен, ни следователю, ни кому бы то ни было другому! В течение получасового путешествия в Сен-Жермен Марта наметила себе простой, но оригинальный план действий. По прибытии на место она направилась прямо в госпиталь. Молодая девушка хорошо знала, что нельзя иметь свидания с раненым, не назвав даже его имени; да и вообще в больницах существуют свои правила, нарушать которые, не заручившись протекцией, нельзя. Поэтому она спросила у швейцара адрес главного врача и, к счастью, застала его дома. После продолжительных переговоров главный врач наконец решился допустить ее к больному, предупредив девушку, что больному пришлось выдержать серьезную операцию. -- Теперь я вам скажу все,-- произнесла девушка,-- свое имя, происхождение, события... -- Не надо, дитя мое! Храните свой секрет -- он принадлежит вам одной, а мне необходимо знать его только постольку, чтобы иметь возможность помочь вам! Десять минут спустя доктор провел молодую девушку в госпиталь, где в маленькой комнатке лежал раненый, а по дороге вкратце познакомил Марту с ужасной раною полицейского агента, что повлекло за собой трепанацию. Удар был нанесен немного повыше уха каким-то тяжелым орудием, кастетом или молотком. Погруженный в глубокий обморок, раненый едва перенес операцию трепанации, единственную, способную его спасти. Доктор тихо удалился, оставив молодую девушку наедине с раненым. Марта подошла к больному, голова которого, вся покрытая бинтами, покоилась на подушке, и дотронулась до его горячей руки, но не решалась заговорить. Агент видел это колебание и, понимая, что только очень серьезная причина могла привести в госпиталь эту молодую особу в глубоком трауре, сказал ясным, но тихим, как дыхание, голосом: -- Что вам угодно, сударыня? -- Я -- Марта Грандье!.. -- А!.. Его дочь... в трауре... и одна... Боже мой!.. Что случилось? -- Отец умер! В Мезон-Лафите совершено убийство... вы сами сделались жертвою преступления. И в этом обвиняют невинного!.. Сжальтесь и скажите, что знаете. Кто вас ударил?.. чем?.. при каких обстоятельствах?.. постарайтесь вспомнить... о, умоляю вас! Больной отвечал своим слабым голосом: -- Все, что я могу сообщить, сводится к весьма немногому. Я на коне преследовал человека в каштановой ливрее, которому ваш отец вручил письмо. Этот человек только-только вскочил на лошадь, которую держал за повод лесной сторож. -- Вы не помните, как он выглядел?.. -- Он, кажется, был высок... силен... блондин... и очень напоминал слугу из хорошего дома... Он скакал... подпускал меня к себе... потом опять скакал вперед, как будто хотел завлечь меня в западню... Я это заметил слишком поздно... Такое ожесточенное преследование продолжалось с четверть часа, и хотя я не знаю этот лес... но, кажется, мы вертелись... в довольно ограниченном пространстве... в пустынном месте... где нельзя было встретить ни души... я припоминаю это место, где проезжал уже... несколько сучковатых дубов... решетка с запирающейся дверцей... я один... безоружен... официального приказания не имею... Положение показалось мне серьезным... и я все больше думал: не в западню ли хотят меня поймать? Еще несколько прыжков, и я... перед дверью решетки, широко открытой... Человек, которого я преследую, оборачивается в седле... смеется и издает свист... Он мчится, как стрела... между стволами дубов... Что-то задевает мои уши, обвивается вокруг головы... я в петле... лассо выхватило меня из седла и сбросило на землю с неслыханной силой... Оглушенный этим падением, я, однако, пытался бороться, кричать, защищаться, но не успел. Человек, одетый в костюм лесного сторожа... прыгнул из-за дуба... это он держал за повод лошадь... другого... о!.. я узнал бы его через пятьдесят лет... коренастый, осторожный, с длинною темно-русою бородой. Все это произошло с быстротою молнии! Он нанес мне страшный удар по голове каким-то инструментом... Казалось, что голова моя раздроблена... что я умираю!.. Марта, дрожащая и заплаканная., слушала этот прерывистый рассказ. -- Довольно, пожалуйста, довольно! -- сказала она, пожимая руки утомленного больного.-- Благодарю!.. О, благодарю от всего сердца! Вы спасаете от отчаяния бедных неутешных стариков, возвращаете свободу, жизнь и честь невинному. Теперь я могу все рассказать вам, если вам не вредно! -- Говорите, это успокоит меня. Я должен знать подробности этого ужасного и загадочного дела, на то я и полицейский агент. Но позвольте мне сделать сначала небольшое замечание... человек, набросивший на меня лассо, сделал это с поразительною ловкостью, на какую способны только южные американцы, гаучо или мексиканцы. Он иностранец... Марта облегченно вздохнула: часть обвинения против Леона Фортена исчезла. Он ни причем, как при краже, так и при убийстве в лесу. Раненый -- живое доказательство его невиновности. Мы докажем также, что не он виновник преступления на улице Св. Николая! Потом молодая девушка рассказала все, что узнала об аресте Фортена и ходе судебного разбирательства. Жерве, которого мало-помалу охватывала усталость, находил всю историю страшно запутанной и жалел, что пока не в состоянии помочь, но обещал, как только поправится, приложить все свои силы, чтобы распутать дело. Девушка поблагодарила его от всего сердца и обещала в скором времени опять навестить, затем вырвала листок бумаги из книжки, в которую заносились заметки о ходе болезни, и написала на нем следующие строки: "Я, нижеподписавшийся, удостоверяю, что человек, покушавшийся на меня в Сен-Жерменском лесу, был одет в костюм лесного сторожа, на вид ему около сорока лет, коренастый, сильный, среднего роста. Сен-Жерменский госпиталь. 28 апреля 1898 года". Она прочла вслух, и спросила раненого, согласен ли он под этим подписаться. -- С большим удовольствием! -- ответил тот, подписав внизу листка свое имя. -- Еще раз благодарю, и до скорого свидания! -- сказала сияющая девушка, покидая агента. Она вкратце передала результаты свидания ожидавшему ее доктору и отправилась на станцию, чтобы вернуться в Мезон-Лафит. Идя быстро, обрадованная своею удачею и возможностью утешить родителей Леона, молодая девушка и не заметила, что за нею следуют какие-то два господина. На станции, купив билет и удостоверившись в целости записки агента, она положила портмоне обратно в карман и туда же сунула носовой платок. Вскоре один из двух следовавших за ней людей оступился на лестнице и упал на колени. К нему сейчас же подбежали, чтобы оказать помощь. Причиной падения оказалась апельсинная корка; произошла суматоха, и Марта, внесенная людской волной, вошла в вагон. Приехав в Мезон-Лафит, она вышла, опустила руку в карман и хотела вынуть портмоне, где, кроме свидетельства Жерве, лежал ее дорожный билет. Дрожь пробежала по ее телу, и из груди невольно вырвался крик -- обокрали! Случай этот сам по себе был не важен, по крайней мере с точки зрения администрации, так как кражи кошельков на железных дорогах не редкость. Важно было знать, кто совершил похищение,-- простой карманный воришка или один из бандитов, стремившихся погубить Фортена? Конечно, раненый агент мог дать вторичные показания, письменные или устные, в присутствии свидетелей, но ведь он был опасно болен!.. Марта рассказала все брату, но только ему одному, затем решила на другой день поехать опять в госпиталь, но прежде дождаться почтальона. Последний принес ей одно из тех ужасных писем, которые погубили ее несчастного отца. Вот оно: "Фортен виновен! Не будучи в состоянии спасти его, соучастники, товарищи "Красной звезды", покидают его. Свидание с раненым из Сен-Жермена бесполезно. Новая попытка стоила бы ему жизни. Берегитесь сами. Вам запрещается, под страхом смерти, хлопотать в пользу того, кто должен искупить свою ошибку. При убийстве не оставляют доказательств". Как и письма, адресованные Грандье, это послание было запечатано красной звездой. ГЛАВА VII Маленький старикашка с улицы Ла-Рошфуко.-- Молодой человек.-- Париж-- Кале, Дувр, Лондон.-- Товарищи "Красной звезды".-- Тоби номер 2-й.-- По телефону.-- Доказательства невиновности. Прошла неделя. К Редону допускали только доктора, его друга, на которого можно было вполне положиться. О состоянии здоровья репортера общество ничего не знало, в журналах не было ни бюллетеней, ни сообщений. Известно было только, что он вопреки ожиданию еще жив, но что жизнь его висит на волоске. Непроницаемая таинственность окружала некогда веселый павильон, всегда оживавший от шумного и частого посещения друзей и знакомых репортера. На девятый день, в восемь часов утра, из павильона вышел маленький старичок в очках, с седою бородой, закутанный в темный широкий плащ. Очевидно, он вошел к больному рано утром, когда никто не мог его видеть. У него, вероятно, были для этого важные мотивы. Впрочем, дом был обширен, так что носильщики, слуги, жильцы постоянно сновали взад и вперед, и старик мог пройти совершенно незамеченным. Он бодрым еще шагом дошел по улице Ла-Рошфуко до улицы св. Лазаря и очутился на Троицкой площади. Здесь он остановился, выбрал одну из карет, двигавшихся по Антенскому шоссе, и сделал кучеру знак остановиться. Но прежде чем сесть в карету, старик довольно долго вел переговоры с кучером, который сначала казался удивленным, а потом выразил свое согласие и даже улыбнулся, получив золотую монету.. Седок устроился в карете, и она докатилась крупною рысью по Антенскому шоссе, завернула на улицу Лафайета и дальше с быстротою поезда домчалась до улицы Тревиз. Там скопление экипажей на какой-то момент задержало ее; дверца открылась, и старичок вылез. После этого кучер сейчас же, не поворачивая головы, уехал. Но со стариком с почти белой бородой и расслабленной походкой произошло чудесное превращение. Теперь это был молодой человек с бледным лицом и отважным видом. Одет он был в клетчатый костюм с узким воротником, заколотым булавкой в виде подковы, и очень походил манерой держаться на жокея. На вид ему можно было дать двадцать два -- двадцать три года. Быстрым взглядом он окинул шоссе, увидел свою карету и быстро двинулся к станции Монтолон. Здесь он выбрал кучера, заплатил ему, открыл дверцу кареты, проскользнул через внутренность последней, вышел через вторую дверцу и спокойно пошел за вереницей экипажей в то время, как кучер мчался вперед. Наконец, эта странная личность, нуждавшаяся в таких предосторожностях, села в третью карету, сказав кучеру -- на Северный вокзал, Спустя несколько минут неизвестный входил на вокзал. Взяв билет первого класса до Шантильи, он занял место в купе, где осталось еще свободное место, забрался в угол и казался заснувшим, между тем как проницательный взгляд его внимательно следил за всем. В Шантильи трое пассажиров сошли, но наш молодой человек продолжал спать. В Лонжо сошли еще трое пассажиров, а он, добавив контролеру двадцать шесть франков сорок пять сантимов, продолжал путь в Кале, где, по-видимому, намеревался выйти. В Кале-приморском очутился он в двенадцать часов пятьдесят минут. У пристани уже разводил пары пакетбот, выбрасывавший густые клубы черного дыма. Наш молодой человек, не колеблясь, взошел на судно. Прошло пять минут, раздались свистки, и "Вперед" тронулся в Англию. Несколько оборотов винта, немножко боковой и килевой качки -- и переезд совершен. Ровно через восемьдесят минут судно вошло в Дуврскую гавань. Поезд готовился отойти в Лондон. Таинственный незнакомец, проехавший по суше и по морю без всякого багажа, съел два сандвича, выпил стакан вина и вскочил на лондонский поезд. Через час 45 минут поезд остановился на станции Чаринг-Кросс. Было четыре часа. Незнакомец взял кэб, дал кучеру адрес и помчался по улицам Лондона, как только что мчался по улицам Парижа. Кэб остановился перед старым домом на Боу-стрит и путешественник смелым шагом перешел одну аллею, пересек двор, вышел по другой аллее, поднялся на второй этаж, три раза постучал в дверь, вошел и, увидев служителя, спросил, принимает ли мистер Мельвиль. Служитель встал, открыл дверь и привычным жестом пригласил посетителя войти. Тот вошел и увидел высокого, плотного господина, со сложением геркулеса, с умным и симпатичным лицом, на котором блестели два серых глаза. Это был знаменитый Мельвиль, один из самых опытных сыщиков английской полиции. Несколько выдающихся процессов принесли ему известность и уважение во Франции. Обладая удивительной памятью, он знал всех мошенников Лондона, на которых наводил настоящий ужас. Два раза пытались его убить, но колоссальная сила и ловкость во всех движениях предохраняли его от смерти. О его смелости и хладнокровии рассказывали вещи, бросавшие в дрожь любителей раздирающих душу драм и ужасных охот, в которых дичь -- бандиты, а охотник -- сыщик. Начальник поднялся навстречу вновь пришедшему, молча протянул ему руку и крепко, по-английски, пожал ее, так что тот не мог удержаться от легкого вскрика. -- Больно? -- спросил он чистым французским языком, без всякого акцента. -- Легче!.. Ну и рука же у вас, мой дорогой Мельвиль! -- Вы устали? -- Не так, чтобы слишком, но достаточно! -- Поспите два часа на моем диване! -- Когда мы будем беседовать? -- Вы голодны? -- Как волк! -- Сейчас поедим... ленч особенный... Я вас ждал и позаботился обо всем! -- Дорогой Мельвиль! Вы -- замечательный друг! -- Равно как и вы! -- Но знаете ли, что вы -- настоящая ищейка, как говорится у вас! -- Ба! Маленькая работа любителя! -- Наконец, ваши слова особенно льстят мне, и я чувствую себя счастливым, имея возможность брать уроки у такого учителя! -- Вы прекрасно пользуетесь ими! -- Получили вы мое письмо? -- Третьего дня! -- Как вы думаете, удалось вам вернуться незамеченным? -- Думаю, что да, так как я постарался запутать свой след! Хозяин встал с места, свистнул в слуховую трубу, отдал через нее несколько приказаний и, снова садясь на место, прибавил; -- Дом охраняется. Теперь будем говорить за столом, который уже накрыт. Незнакомец сел за стол, сделал несколько больших глотков вина и без обиняков сказал: -- Известен вам некий Френсис Бернетт, лет... -- Сорока! -- ...Сильный, коренастый... с длинной бородой... одевается у... -- Баррова, портного на Оксфорд-стрит. -- Именно! Но вам цены нет, Мельвиль. Откуда вы это знаете? -- Это пустяки, мой друг! -- Поразительно! -- Вы в таком доме, где ничему не удивляются. -- Итак, вы знаете Френсиса Бернетта? -- Да, еще бы! Это один из самых ужасных бандитов в Англии. Злодей, всегда ускользавший из моих рук. Я уже месяц не имел о нем известий. Правда, по моей милости, пребывание его в Англии сделалось довольно опасным. -- В течение этого месяца он жил во Франции. Дело в Мезон-Лафите... -- Я не сомневался в этом, читая о преступлении в ваших журналах... Красная звезда -- его эмблема или, лучше, эмблема ассоциации... -- А! Так это шайка? -- ...Называемая шайкой двух тысяч... -- Их две тысячи?.. -- Нет, название произошло от того, что они не берутся за дело, обещающее меньше двух тысяч фунтов стерлингов (Пятьдесят тысяч франков (прим. авт.).). Еще их называют, то есть они сами себя называют, "рыцари Красной звезды". -- О, как напыщенно, словно заглавие бульварного романа! А хорошо организованы эти "рыцари"? -- Ужасно! -- отвечал сыщик более серьезным тоном.-- Это сборище самых ужасных отбросов, это люди чрезвычайно ловкие. Там встречаются инженеры, химики, врачи, клоуны, механики, ученые, отвергнутые обществом, объявившие ему ожесточенную войну, бандиты второго сорта, отборные молодцы, исполняющие всю черную работу. Им здорово достается от нас. К несчастью, главари ускользнули, некоторые из них переправились через пролив и работают на материке! -- Да, это интересно, похоже на самый остросюжетный роман! -- Да,-- подтвердил английский сыщик,-- летописи полиции и поставляют, главным образом, материал для подобных романов! Вы любитель и охотно познакомитесь с ними! -- Но я должен записать то, что вы мне расскажете! -- Не беспокойтесь! Я уже приказал одному из своих людей переписать для вас часть дел о "Красной звезде"! Вам останется только перевести ее, а это не составит для вас труда, так как вы владеете английским языком как своим! -- Вы удивительный человек... успеваете подумать обо всем! -- О, немного порядка в мыслях и поступках -- это сущие пустяки! К тому же я рад сделат