и ноздри гусарских лошадей, сбросивших всадников. Животные, остановленные на полном скаку, встают на дыбы. Пользуясь этим, зуавы схватывают их за повод и с ловкостью клоунов вскакивают в седло. В это время гусары делают объезд и возвращаются снова. Лошади, пойманные зуавами, рвутся в свой полк, но зуавы бьют их ножнами штыков, понукают голосом, ногами и несутся в галоп, крича, как арабы: вперед! вперед! Все это так неожиданно, что канониры, охотники, линейцы восторженно кричат: -- Браво! Браво, зуавы! Какой-то капитан добавляет: -- Честное слово! Можно поклясться, что это Сорви-голова! Зуавы подлетают к коляске, в которой сидит дама в черном. Раздается восторженный крик товарищей: -- Да здравствует Сорви-голова! Через две минуты коляска окружена. Сорви-голова вежливо кланяется даме в черном, прекрасное лицо которой искажено яростью, и говорит: -- Сударыня, я обещал себе захватить вас! Вы -- моя пленница! Дама в черном бледнеет еще более, глаза ее мечут молнии. С быстротой мысли она хватает лежащий возле нее пистолет, стреляет в Жана и говорит глухим голосом: -- Я поклялась убить первого француза, который со мной заговорит! Голос ее прерывается, жест -- ужасен, но результат плачевен. Курок щелкнул. Осечка! Зуав кланяется еще почтительнее и говорит: -- Успокойтесь, сударыня! Я -- неуязвим! Судите сами: я осужден на смерть и ускользнул от нее два раза. Пуля, которая меня убьет, еще не отлита. Потрудитесь следовать за нами! Скрепя сердце, дама в черном покоряется своей участи и говорит несколько слов своему кучеру. Привыкший к пассивному повиновению, крепостной щелкает языком, и лошади направляются к французским линиям. Через пять минут странная пленница со своим не менее странным эскортом въезжает во второй полк зуавов. Это появление возбуждает настоящий энтузиазм. С воспаленными глазами, с почерневшими от пороха лицами, солдаты единодушно приветствуют товарищей и радуются их триумфу. Поезд останавливается перед полковником, который, верхом на лошади, стоит подле знамени, окруженный адъютантами. В этот момент шлепается граната, разрывается и осыпает людей целым ливнем осколков. Лошадь полковника убита наповал. Русский кучер падает с раздробленным черепом, дама в черном вскрикивает и лишается чувств. Зуавы хватают и держат лошадей, в то время как полковник, не получивший даже царапины, спокойно говорит Сорви-голове: -- Это ты... мошенник? Что ты тут делаешь? -- Господин полковник, я вам привел другую лошадь... Смею извиниться, что упряжь ее не в порядке! -- Хорошо! Ступай же, ступай в роту на свое место и постарайся, чтобы тебя убили! -- Господин полковник! Как вы добры! А мои товарищи? -- Такие же негодяи! Пусть идут с тобой. Скажи, чтобы пленницу отвезли к доктору! Зуавы, спокойно стоя под огнем, отдают честь полковнику, делают поворот и уходят к себе в роту, увы, очень поредевшую. Они проходят мимо обрадованного трубача, который расспрашивает их. -- Очень просто. -- отвечает Дюлонг, -- мы сторожили лагерь, а потом видим, какой тут лагерь! - бросили его и убежали. -- Потом, -- добавляет Сорви-голова, разрывая зубами патрон, -- мы служили в разведчиках, в артиллерии, в кавалерии, а теперь сделались пехотинцами! Пойдем, мой старый карабин, пойдем работать! ГЛАВА IV Во время битвы. -- Жажда. - Аристократка и маркитантка. -- Тайна. -- Англичане. - В штыки. -- Полууспех. -- Башня телеграфа. -- Сорви-голова водружает знамя. -- Победа при Альме. Вверху, на высотах Альмы, перед лицом грозной смерти, солдаты мучаются жаждой. Ужасная, мучительная жажда во время битвы! Волнение, опасность, шум выстрелов, удушливый дым, порох, остающийся на губах, так как патрон разрывают зубами. -- все это производит лихорадку и горячит кровь. В ушах шумит, глаза краснеют, голова горит, рот высох... Зуавы отдали бы жизнь за глоток воды. Но котелки пусты. Солдаты кусают пули, сосут камни, траву, чтобы утолить жажду. -- А! Тетка Буффарик! Мы -- спасены! Спокойная, проворная, ловкая, невозмутимая под выстрелами, появляется маркитантка с полным котелком. Но это не вода! Это водка -- молоко тигра! -- Тетка Буффарик! Стаканчик! Умоляю! -- Пей, милый, сколько хочешь! Она быстро повертывает медный кран бочонка, наполняет стакан и подает. - Уф! Я словно огня выпил! Маркитантка торопится подать другим. -- Тетка Буффарик! У меня угли в горле! -- Поскорее мне! -- Вот, пей, голубчик! -- Спасибо, держи деньги! -- Некогда получать... касса заперта... после заплатишь! -- А если меня убьют? -- Тем хуже для тебя! Иди и не беспокойся! Маркитантка спокойно двигается, не обращая внимания на жужжание пуль, на летящие ядра, проворная, улыбающаяся, смелая, благодушная. Мало-помалу бочонок пустеет. Тетка Буффарик снова идет наполнить его. Неподалеку, позади полка, подле походного лазарета, стоит мул Саид с двумя бочонками. Тут же доктор Фельц, Роза и Тото. В одном из бочонков -- ром для солдат, в другом -- свежая вода для раненых. С ловкостью и самоотверженностью Роза помогает врачу, который роется в окровавленной массе изувеченных тел и поломанных костей. Бедные раненые! Они прибывают ежеминутно. Страшное зрелище представляет из себя этот уголок поля битвы, где вместо росы трава обрызгана кровью, где трепещут умирающие, где гордая веселая молодежь в последней агонии призывает слабеющим голосом свою мать, переносясь душой в золотые безоблачные дни детства! Тетка Буффарик подходит к своему мулу в тот момент, когда ландо с бесчувственной дамой в черном останавливается у лазарета. Не зная ничего о подвигах Сорви-головы, она не понимает, откуда взялась эта незнакомка, но ее доброе сердце сжимается при виде неподвижно лежащей женщины, бледной, как смерть, быть может, мертвой. Маркитантка подходит ближе, замечает, что незнакомка дышит, и быстро расстегивает ее бархатный лиф, причем из-за лифа падают на землю тщательно спрятанные бумаги. Зуав поднимает их в то время, как маркитантка натирает водкой виски незнакомке. Дама открывает глаза, приходит в себя и при виде французской военной формы делает гневный жест, отталкивает тетку Буффарик, видит свои бумаги в руках солдата и кричит: -- Эти бумаги... дайте их сюда... они мои... возвратите мне их! -- Ну, уж нет! -- возражает зуав. -- Я, слава Богу, знаю свою обязанность и передам их полковнику, а он отдаст их главнокомандующему. Так будет лучше! -- Я не хочу! Вы не смеете! Дама в черном волнуется, нервничает, кусает губы, и тетка Буффарик спокойно замечает ей: -- Бросьте, не портите себе кровь! Вы должны принять что-нибудь укрепляющее... Не надо гримасничать, я говорю от сердца! -- Нет! -- отвечает сухо незнакомка. -- Я ничего не возьму от французов... врагов моей родины! Ее большие глаза, похожие на черные алмазы, внимательно смотрят на ужасную груду распростертых тел, и выражение дьявольской радости появляется на ее прекрасном лице. В это время появляется Роза со стаканом воды и говорит своим нежным музыкальным голосом: -- Но врагов великодушных, сударыня, которые перевязывают ваших раненых, как своих, братски заботятся о них... Беленькая, с нежным румянцем на щеках, молодая девушка просто очаровательна. Просто одетая, с трехцветной кокардой на соломенной шляпе, прикрывающей роскошные волосы, она пленяет и чарует своей грацией и изяществом, Незнакомка долго и внимательно разглядывает ее, очарованная голосом и ласкающим взглядом девушки. Ее охватывает странное волнение. Что-то бесконечно грустное и нежное шевелится в ее душе... Глаза незнакомки смягчаются и увлажняются слезами. -- Да... -- бормочет она едва слышно, -- это верно! Она была бы в ее летах... с такими же золотистыми волосами, с глубокими глазами... с таким же нежным цветом лица... с такой же благородной осанкой... Все это не похоже на маркитантку! Видя, что молодая девушка смотрит ей в глаза, незнакомка нежно прибавляет: -- От вас, дитя мое, я охотно приму стакан воды! Она жадно пьет воду, не отрывая взора от Розы. Забыв о битве, о выстрелах, о стонах раненых, забыв, что она пленница, забыв свою ненависть, дама спрашивает: -- Как вас зовут, дитя мое? -- Роза Пинсон, сударыня! -- Роза! Прелестное имя, и так идет вам! Где вы родились? Откуда ваши родители? Тетка Буффарик, несколько подозрительная, прерывает ее: -- Мой муж из Прованса, я из Эльзаса, моя дочь родилась там же. Только мне, сударыня, некогда, я сейчас должна нести воду зуавам, а Розу ждут раненые... Прощайте, сударыня! Незнакомке не хочется отпустить Розу. Ощущая настоятельную необходимость установить связь между собой и девушкой, оставить в ее сердце воспоминание о разговоре, она снимает роскошную брошку, украшенную черными алмазами, поддерживающую воротник, и, подавая ее Розе, говорит: -- Возьмите это от меня на память! Молодая девушка краснеет, отступает и с достоинством отвечает: -- За стакан воды? Что вы, сударыня! -- На поле битвы стакан воды стоит целого состояния! -- Но ее мы даем всем... Даже неприятелю... -- Вы горды! Позвольте пожать вам руку! -- От всего сердца, сударыня! -- отвечает Роза, протягивая ручку, которой позавидовала бы любая герцогиня. В этот момент является адъютант с приказанием обыскать карету и привезти к генералу даму в черном. Нежная, но сильная рука крепко сжимает руку Розы. Девушка вздрагивает, чувствуя ее мраморный холод. Коляска уезжает, и незнакомка, глаза которой следят за изящным силуэтом Розы, бормочет: -- Да! Ее лета. Она была бы так же горда и прекрасна. Будь проклята Франция! Будь вечно проклята! Битва в полном разгаре. Дивизия Боске видимо тает. Бесстрастный с виду, но очень бледный, генерал считает минуты. Через короткое время он будет окружен. Остается одно средство -- наступление, чтобы дать дивизии вздохнуть свободно, чтобы прорвать этот круг железа и огня. Если это не поможет, погибнут все до последнего солдата! Дежурные офицеры окружили его и ждут приказаний. -- Ну, господа, прикажите командовать на приступ! Офицеры летят галопом под огнем, чтобы передать приказание командирам корпусов. Вдруг Боске вскрикивает, лицо его просияло. -- Англичане! Пора! Это ожидаемая им дивизия -- но с каким опозданием! Вдали, в пороховом дыму, озаренные пламенем пожаров, видны английские войска. Великолепные пехотинцы идут сомкнутыми рядами словно на параде, стройно, ровно, считая шаги. Грандиозно, красиво, но -- нелепо! Почему не развернуть фронт подальше от пушек? Почему не раздробить войска, оберегая их от выстрелов? Русские артиллеристы хорошо работают. В четверть часа третья часть наличного состава солдат на земле. Неустрашимые английские солдаты все-таки перешли Альму и грозят правому крылу русских. В дивизии Боске слышится команда: -- Мешки наземь! В штыки! Барабанщиков и трубачей сюда! На приступ! Раздается звук трубы под аккомпанемент барабана. Люди рвутся в бои. Зуавы и Венсенские стрелки идут впереди. Русские стоят неподвижно, подняв штыки. Вдруг все замирает. Трубы и барабаны замолкли. Несколько минут царствует гробовое молчание. -- Да здравствует император! Да здравствует Франция! -- вырывается восторженный крик из пяти тысяч грудей. Русские отвечают стрельбой. Французы, прыгая, как тигры, бросаются на человеческую стену. Перед ними рослые молодцы в плоских фуражках, одетые в серые шинели и большие сапоги. Ужасающее столкновение! Лязг металла, проклятия, стоны, вопли, рыдания. Спокойные, терпеливые, хорошо дисциплинированные, эти русские великаны, в усах и с баками, стоят плотной стеной под натиском неприятеля. Удивляясь храбрости русских солдат, Наполеон сказал: "Убить их -- это мало! Надо заставить их упасть!" Первая линия прорвана, уничтожена, за ней стоит другая, готовая к битве... Охотники, зуавы, линейцы, опьяненные кровью и порогом, налетают как ураган. Русские не сдаются и не бегут, а умирают на месте. В несколько минут Владимирский полк потерял своего полковника, трех батальонных командиров, четырнадцать капитанов, тридцать лейтенантов и тысячу триста солдат, убитых и раненых. Из Минского и Московского полков выбыла половина наличного состава людей. В центре дивизия Канробера захватила все неприятельские позиции. Медленно, шаг за шагом, русская армия отступает к стратегическому пункту, известному под названием "телеграф". На возвышенности, окраины которой защищены насыпями, высится деревянное здание, выстроенное из досок, соединенных перекрестными брусками. Тут хотели устроить сигнальный телеграф, от этого и возвышенность, и башня получили свое название. Снова разгорается битва, ужасная, ожесточенная. По блестящему плану Боске, вперед выдвигается резервный полк алжирских стрелков. -- В штыки! Стрелки отчаянно бросаются вперед. Обманутые восточным видом и голубой формой стрелков, русские принимают их за турок и презрительно кричат: -- Турки! Турки! Иллюзия их кратковременна, но жестока. Одним прыжком стрелки перескакивают траншею, насыпи и попадают в середину русских. Брешь готова. Зуавы, охотники и линейцы стремительно бросаются в нее, в то время как стрелки, расширяя брешь, вопят во все горло: -- Турецкие макаки! Вот вам и стрелки! Храбрые африканцы сделались героями последней битвы, которая все еще продолжается благодаря непобедимой стойкости русских. Жажда крови охватила всех людей. Всюду идет бесчеловечная резня! Стреляют друг в друга, протыкают штыками, убивают пулями или просто прикладами ружей. Обезоруженные солдаты душат, давят, кусают врагов. Всюду мертвые и раненые. Вокруг башни отчаянная борьба. Вверху развевается русский флаг, пока не найдется смельчака, который водрузит там французские цвета. Многие, кто пытался сделать это, погибли. Много смельчаков было убито, когда лейтенант Пуадевин, тридцать девятого линейного полка, успел добраться до первой площадки, взмахнул знаменем своего полка и упал мертвый. За ним последовал фельдфебель Флери. Пуля опрокинула его. Тогда полковник зуавов хватает знамя одном рукои, а другой держит свою саблю и кричит: -- Сюда... храбрецы второю полка! Туда... вверх... гром и молния! Там должно быть знамя зуавов! Пятьдесят человек готовы заслужить почетную, но неизбежную смерть. -- Мне, господин полковник, я! -- кричит громовой голос, заглушающий перестрелку. -- Это ты, Сорви-голова? -- Я, господин полковник, но мои товарищи... умоляю вас... я осужден, но если... -- Ступай, Сорви-голова! -- просто говорит ему полковник, передавая знамя. На пути его останавливает чья-то грубая рука, и голос провансальца гудит ему в ухо: -- Голубчик, ты храбрец из храбрецов! -- Буффарик! Мой старый... За Францию! - и, наклонясь, он добавляет вполголоса: -- за Розу! Жан быстро лезет по лестнице. Пули свистят вокруг него, ударяясь в перекладины. Вот он на первой площадке. Раздается сразу 500 выстрелов. Он смеется, показывая свои великолепные зубы, и кричит во все горло: -- Да здравствует Франция! Потом он лезет все выше и выше, окруженный тучей пуль. Вот он вверху, на второй площадке, и его гордый силуэт отчетливо рисуется на голубом небе. Раздаются восторженные крики. Еще последний залп. Французы вздрагивают. Одним ударом ноги Сорви-голова сбрасывает русское знамя, которое падает вниз, как подстреленная птица, потом развертывает трехцветное знамя, победоносно развевающееся на ветру. -- Молодец! -- кричит восхищенный полковник. Солдаты, столпившиеся у подножия башни, надевают шапки на острия штыков и машут ими в воздухе. Восторг разражается громовым "ура". Выстрелы умолкают, словно появление французского знамени убило всякую надежду в сердцах русских. В это время трубач во всю силу своих легких трубит сбор к знамени. Раздается победный звук труб... Барабаны громко возвещают победу на Альме. ГЛАВА V Ссора монахов. -- Претензии русских. -- Союз. -- Объявление войны. -- Силистрия и Варна. -- Холера. -- В Крыму. -- Маршал Франции и русская княгиня. -- Шпионка или патриотка? -- Алмазное кольцо. -- Стакан шампанского. -- Переодевание. -- Бегство. Европа в огне! Франция и Англия в союзе с Турцией воюют с Россией. Ожесточенная война обещает быть долгой и убийственной. Она загорелась там, на окраинах далекого Востока, под лучами горячего солнца, среди прекрасной природы. Где искать причину войны? Поводом, скорее предлогом к ней, послужила ссора монахов, столкновение клобуков. Настоящая причина -- это претензии России, которая с давних пор мечтает о свободном выходе через Черное море в океан. Черное море по праву должно принадлежать ей. Турки, мусульманская нация, владеют "святыми местами", которые охраняются общинами латинских и греческих монахов. Каждая из общин имеет свои прерогативы и свои права. Греки, -- а главою греческой церкви считается русский император, -- мало-помалу оттеснили латинских монахов, так что последние лишились одного из наиболее почитаемых святилищ. Франция считается официальной покровительницей латинских, или римских, монахов, которые сослались на ее поддержку. Франция заявила султану о несправедливости, но Россия заступилась за греков и показала зубы. Турция испугалась и указом одобрила поступок греков. Это решение Порты подняло серьезный политический вопрос. Старались уладить конфликт дипломатическим способом, разбирая со всех сторон вопрос, который скоро сделался общеевропейским. Пока дипломаты спорили, Россия вооружалась, император Николай I успокаивал Англию, предлагая ей разделить Турцию и подарить Египет. В разговоре с английским посланником Николай I выразился очень энергично и красиво, назвав Порту "больным человеком". Это выражение стало историческим. -- Человек больной умрет своей смертью, -- сказал он, -- будем же готовы наследовать ему! Англия, однако, почему-то отказалась от подарка. Вопрос о "святых местах" не подвинулся вперед. Положение осложнилось назначением князя Меньшикова русским посланником в Константинополе. Этот генерал, очень заслуженный человек, был плохим дипломатом и поступал слишком резко и решительно. Меньшикову приказано было решить вопрос, и он предложил султану условия, совершенно унижавшие силу и достоинство Турецкой Империи (21 мая 1843 г.). Чаша переполнилась. Абдул-Меджид отказался, а Меньшиков сказал дерзость министрам и уехал в Петербург. -- Удалось ли тебе дело? -- спросил его император. -- Да, государь, "je suis sorti en claquant la Porte!"[1] Этот каламбур заставил русского монарха смеяться до слез. Понятно, что война была неизбежна. Тогда Англия, Австрия, Франция и Пруссия устроили в Вене знаменитую конференцию, которая должна была помешать войне. В ответ на это вмешательство держав Николай I захватил все дунайские провинции. Недовольная Англия присоединилась к Франции, чтобы остановить Россию, грозившую европейскому равновесию. 30 ноября 1853 г. Россия уничтожила турецкий флот в Синопе. Очевидно, русский император желал войны. Однако Англия и Франция, к которым присоединился Пьемонт, ждали до следующего года. Только 27 марта была объявлена война России. Маршал де-Сант-Арно был назначен главнокомандующим французской армии, отплыл 27 апреля 1854 г. в Марсель и 7 мая прибыл в Галлиполи. Лорд Раглан, старый ветеран Ватерлоо, командовал английской армией. Соединенные флоты Франции и Англии, под командой адмиралов Гамелина и Дундаса, перевезли войска и материалы, готовясь к долгой кампании. Странное зрелище представляли английские корабли рядом с трехцветным французским знаменем! Прибыв в Галлиполи, узнали, что семидесятитысячная русская армия под командованием генерала Паскевича осаждает Силистрию -- крепость, прикрывающую Дунай. Тогда Сент-Арно ведет войска в Варну, чтобы настигнуть русских перед Силистрией. Переезд занимает не мало времени. В тот момент, когда французские войска готовятся покинуть Варну, было получено известие, что генерал Горчаков, занявший место Паскевича, снял осаду после жестокой бомбардировки и ушел (23 июня 1854 г.). Этот поступок русских приводит в отчаяние маршала. Действительное ли это отступление, или ловушка? Нужно ли сконцентрировать войска в Бухаресте? Маршал нисколько не доверяет Австрии. Что делать? Ждать? Среди всех этих колебаний и беспокойств вдруг появляется страшный бич -- холера. Болезнь охватывает Пирей, Галлиполи, Константинополь, Варну. Сент-Арно решается идти в Добруджу, надеясь задержать русских. Но русские уходят, избегая холеры, которая опустошает обе армии. В две недели французские войска потеряли три тысячи человек. А сколько больных, выздоравливающих! Тогда маршал решил атаковать русских в Крыму, уничтожить Севастополь, эту страшную и таинственную твердыню, прикрывающую собой южную Россию. Эпидемия заметно ослабела. Необходимо было соединить войска, добыть продовольствие, короче -- организовать экспедицию. Французские войска отплыли из Варны в Крым 1 сентября 1854 г. Около четырех месяцев находились они на Востоке, потеряв три тысячи пятьсот человек, так и не увидав неприятеля. 14 сентября союзная армия высадилась близ Евпатории, 19-го пустилась в дальнейший путь, расположилась лагерем между Булганаком и Альмой и 20-го одержала победу на реке Альме. Такова, в общих чертах, история этой знаменитой кампании, где было пролито столько крови, вынесено столько страданий, совершено столько геройских подвигов с обеих сторон, где враги научились понимать и уважать друг друга. Торжествующий маршал отправил императору и военному министру длинную телеграмму. Измученный, нервный главнокомандующий нуждается в отдыхе, уходит в свою палатку, состоящую из трех отделений: салона, столовой и спальной, убранных складной мебелью. Очень воздержанный, не пьющий ничего, кроме воды, маршал, однако, поддерживает себя теперь только шампанским. Он падает на свою постель, но дежурный докладывает ему о приходе сержанта Лебрэ в сопровождении дамы. Маршал хорошо знал старого солдата, верного, честного служаку. -- Что случилось, мой друг? -- спрашивает главнокомандующий ласковым тоном. -- Господин маршал! Зуавы захватили шпионку... окружили коляску верхом на лошадях... -- Верхом? Зуавы? Сумасшедшие! Так шпионка? -- Я нашел при ней важные бумаги -- она заслуживает, чтобы ее расстреляли! Кроме того, она предлагала мне две тысячи франков, если я отпущу ее! -- Ты, конечно, отказался? Лебрэ, я очень доволен тобой! -- Это мой долг, господин маршал! -- Подай мне бумаги! Маршал просматривает их и ворчит: -- Негодница! Жалкие изменники! Приведи эту женщину и держись недалеко от палатки! Лебрэ уходит и возвращается с дамой в черном. Маршал думал, что имеет дело с какой-нибудь авантюристкой, и приготовился встретить ее. Но при виде незнакомки, которая идет гордой поступью, при виде ее благородной аристократической фигуры он удивленно встает и восклицает: -- Как! Это вы, княгиня? Вы? -- Да, я, маршал! -- Вы, которую удостаивала своей симпатией императрица Франции, вы -- лучший друг моей жены? Вы -- идол всего Тюльери? -- Да, маршал! -- Вот как мы свиделись! При каких ужасных, трагических условиях! -- Трагических для моего дорогого отечества... для святой Руси! -- И тяжелых для вас, княгиня! -- Это правда: я -- ваша пленница! -- Положим, мы не воюем с женщинами, но вы -- в подозрении, скажу правду, вас подозревают в шпионстве, а шпионство не имеет пола. -- Фи, маршал! Какое гадкое слово! И вы говорите это мне, невестке князя Меньшикова, русского генерала и главнокомандующего? -- Но... княгиня, как прикажете назвать это? Я имею в руках доказательства! -- Я люблю, я обожаю мое отечество! Я -- русская с головы до ног, до последней капли крови! До самой смерти! -- Это очень почтенное чувство, и я уважаю его в вас, но... -- Но я -- женщина! Не могу воевать, не могу встать во главе эскадрона... испытывать дикую радость... опьянение кровью врагов, позорящих землю моей родины... -- Да, -- холодно прерывает ее маршал, -- вы предпочитаете пистолетам -- наполеондоры, или золотые рубли по-вашему. С помощью денег вы собираете нужные сведения о нашей армии? -- Разве это преступление? Говорите и делайте, что хотите, но повторяю вам: я -- патриотка, но не шпионка! -- Бог мой! Сударыня, название тут ни при чем! Патриотка, пожалуй, опаснее шпионки, особенно если она молода, прекрасна, богата и смела! -- Эта любезность неуместна, маршал! -- Истинная правда, княгиня! И эта патриотка покупает совесть солдат, измену офицеров, наносит бесчестие нашей армии... Не отрицайте, княгиня! У меня в руках список имен, чинов и полков... сведения, которые сообщили вам эти предатели! Я прикажу арестовать, судить и казнить их! -- Вы велите расстрелять меня? -- Следовало бы! Я ограничусь тем, что вышлю вас во Францию и запру в крепость до окончания войны! Маршал встал с места и зашагал взад и вперед. Дама в черном, спокойная с виду, смотрит на него со странным выражением ненависти и иронии. Подле нее, на столе, стоит бутылка шампанского и полный бокал. На пальце княгини блестит перстень с большим алмазом. Этот алмаз свободно двигается и герметически закрывает собой маленькую впадину. Княгиня осторожно и незаметно сдвигает его, и, пользуясь моментом, когда маршал поворачивается к ней спиной, делает быстрый жест рукой над бокалом. Бесцветная капля падает из кольца в бокал и смешивается с вином. Маршал ничего не замечает, не подозревает. В эту минуту слышен быстрый галоп лошади и голоса. Дежурный солдат кричит: -- Адъютант его превосходительства милорда Раглана просит немедленного свидания с господином маршалом! -- Иду! -- отвечает маршал. -- Княгиня, извините, я на минуту! Дама в черном кивает головой. Маршал, чувствуя слабость, берет бокал с вином, выпивает его и уходит. - Депеша вашему превосходительству, -- говорит по-английски молодой звучный голос. -- Мне приказано передать вам и ждать ответа! -- Хорошо, лейтенант! -- Им нужно не менее десяти минут! -- шепчет княгиня. -- Время дорого! За дело! О, как хорошо отомстить за себя, оскорбить и убить врага! Она вынимает из кармана перочинный нож, прорезает отверстие в полотне палатки. Ей ясно виден адъютант Раглана, молодой, красивый шотландец. Дьявольская усмешка искажает ее прекрасное лицо. Она отходит и оглядывается. Никого! Никто не видит ее. На шкатулке лежит дорожное клетчатое покрывало. С удивительной ловкостью княгиня расстегивает и снимает свою атласную юбку. Оставшись в короткой юбке и русских сапогах, она быстро отрывает полотнище покрывала, прикрывает им свою юбку, что делает ее похожей на шотландский костюм, а остальной кусок ткани перекидывает через плечо в виде пледа. С лихорадочной поспешностью она обрезает поля своей фетровой шляпы и делает ее похожей на шотландскую шапочку. Это переодевание продолжается не более четырех минут. В соседнем отделении оживленно беседуют маршал и адъютант. Чтобы дополнить свое превращение, княгиня вынимает карандаш, которым светские дамы подрисовывают себе брови и ресницы, и кладет легкую тень усиков на верхнюю губу. Готово! Поразительно по ловкости и хладнокровию. Затем она прорезает ножом отверстие в задней части палатки, высовывает голову и смотрит. С этой стороны нет никого. Только привязанные лошади кусаются и бьют копытом. Княгиня берет со стола сигару, закуривает ее, пролезает в отверстие и, подражая надменной осанке английских офицеров, подходит к лошадям. Верный сторож Лебрэ медленно ходит взад и вперед перед палаткой маршала. Ему поручено сторожить даму в черном и некогда заниматься каким-то офицером в юбке, форма которого кажется ему смешной. Он отворачивается и продолжает свою прогулку. Княгиня отвязывает лошадь, вскакивает в седло и уезжает рысью, пока часовые отдают ей честь. В этот момент маршал де Сент-Арно упал без чувств. Прибежавший штабной доктор оказал ему первую помощь. Найдя состояние больного серьезным, он распорядился послать за главным врачом. Мишель Леви, личный друг маршала, совершенно расстроенный, заключил: -- Холера или отравление! Маршал не проживет и недели. Он погиб! ГЛАВА VI После битвы. -- Среди неприятеля. -- Раненый лейтенант. -- Снова дама в черном. -- Выстрелы. -- Отчаянная погоня. -- Мертвая лошадь. -- Засада. -- Французский главный штаб в опасности. -- В сетях. -- Бравада. -- Под кинжалом. Битва продолжалась недолго. В половине шестого все было кончено. Неприятель отступил. Все заняты ранеными, которые громко стенают и жалуются. Между ними много русских. Бедняги уверены, что для них наступил последний час. По опыту зная дикую жестокость турок, русские думают, что союзники обладают такими же кровавыми наклонностями. Когда к ним подходят носильщики и лазаретные служители с окровавленными руками, несчастные смотрят на них с ужасом. Окровавленные и изувеченные, они покорно подставляют шею и просят покончить скорее. Но французы ласково наклоняются над ними, осторожно поднимают их, дают пить, говорят несколько участливых слов. Одному подают стакан воды, другому перевязывают искалеченную ногу, там -- вытирают запекшуюся кровь или очищают наполненный землей и пеной рот. Большая часть раненых начинают рыдать, как дети. Некоторые крестятся... -- Эх... дружище... тебя славно зацепили... что поделаешь! Война... сегодня -- ты, завтра -- я. Бодрись! Выпей глоток! Доктор живо поправит тебя! Раненый не понимает слов, но угадывает смысл. Печальная улыбка появляется на бледных губах, которые шепчут: -- Добрый француз! Спаситель-француз ласково отвечает: -- Добрый Москов! Эти четыре слова делаются основой всех разговоров между врагами. Такие сцены повторяются на каждом шагу. Медленно, шаг за шагом, тянутся печальные носилки к походному лазарету Поле битвы снова оживляется. Зуавы ищут Там брошенные мешки со своим скромным хозяйством. Там -- пакет с табаком, трубка, несколько безделушек, письмо с родины... Солдаты веселы нервной лихорадочной веселостью людей, избежавших смерти. Курят, поют, шутят. Один из зуавов свистит и кричит: -- Сюда! Азор! Иди сюда, лентяй! Азор -- это название мешка. Но Азор не идет. Его находят среди других мешков, потерявших своих хозяев. -- Азор -- сирота! Сиротка! -- говорит один солдат, и в голосе его слышатся слезы. Вдруг раздается долгий печальный вой. -- Постойте! Это настоящий Азор воет... надо посмотреть! Сорви-голова и его неразлучные товарищи вышли из боя без малейшей царапины. Они стоят теперь около батареи. Тут какая-то каша из людей, лошадей, сломанных орудий. Трупы русских кавалеристов, пехотинцев, артиллеристов лежат кучами, свидетельствуя об ожесточенности битвы. Заслышав вой, Сорви-голова подходит ближе и находит собаку-грифона, старающуюся лапами и зубами разгрести груды трупов. Собаке не удается это, она визжит, потом поднимает морду вверх, издает протяжный вой, затем снова возобновляет попытки. При виде зуава собачка настораживается и показывает острые зубы. -- Ах ты, моя храбрая собачка! Мы будем друзьями! -- ласково говорит ей Жан. С помощью Бокампа он поднимает трупы трех гусар и находит французского офицера. Очень юный, со шрамом на лбу, несчастный все еще сжимает рукоятку изломанной сабли. На нем артиллерийская форма. Собака бросается к нему, тихо визжа, лижет его залитое кровью лицо. -- Гром я молния! -- вскрикивает Сорви-голова. -- Это наш храбрый лейтенант! Тело еще теплое, но дыхания не слышно! -- Быть может, он жив? -- говорит Бокамп. Сорви-голова расстегивает мундир офицера, прикладывает ухо к груди и слышит слабое биение сердца. -- Надежда есть... скорее! Понесем его! Но как быть? Лазарет -- далеко, темнеет... Зуавы делают носилки из ружей, кладут на них русские шинели и помещают туда раненого. Словно понимая, что солдаты хотят спасти ее господина, собака перестает лаять и ворчать. Она виляет хвостом, бегает взад и вперед и начинает прыгать, когда шествие пускается в путь. Два зуава несут ружья, два следуют позади, Сорви-голова поддерживает раненого. Кругом тихо и пустынно. На каждом шагу зуавы натыкаются на трупы. Сильный толчок вырывает стон у раненого лейтенанта. -- И худое бывает к хорошему, -- замечает Сорви-голова. -- По крайней мере, мы знаем, что он жив! -- Хорошо бы дать ему выпить! -- говорит Робер. -- Это мысль! -- одобряет Бокамп. -- Человек, который может пить, -- наполовину спасен! Носилки останавливаются. Сорви-голова вливает в рот раненого каплю водки, каким-то чудом найденной на дне котелка. -- Выпил! -- произносит Бокамп. с интересом следивший за операцией. -- Это -- молодец, держу пари, что он скоро поправится! Лейтенант шевелится, открывает глаза и видит лицо Жана, озаренное доброй улыбкой. Он вздыхает, узнает его и тихо говорит: -- Вы снова... спасли меня! Спасибо! При звуках дорогого голоса собачка взвизгивает и скачет как бешеная. -- Только по милости собачки мы нашли вас, господин лейтенант! -- говорит Сорви-голова. -- Митральеза! Верная моя собака! -- шепчет раненый. -- Славное имя для собаки артиллериста! Пока доброе животное старается всячески выразить свою радость, лейтенант спрашивает слабым голосом: -- Мы победили? -- Да, господин лейтенант, по всей линии! -- Я счастлив и могу умереть! С ним опять делается обморок. В этот момент зуавы замечают в темноте сумерек скачущего всадника. -- Смирно! -- говорит Сорви-голова товарищам... -- Мне пришло в голову... увидите! Он протягивает руки к лошади, останавливает ее, потом, отдавая честь, вежливо говорит офицеру английской армии, смотрящему на него сквозь дымок сигары. -- Простите, господин офицер! У меня к вам просьба... У нас тут умирает лейтенант... не можете ли вы послать ему на помощь... или не одолжите ли лошади, чтобы доставить его в лазарет? -- Англичанин, флегматичный и холодный, спокойно курит и не отвечает. Сорви-голова, от которого не ускользает ничто, замечает французскую упряжь лошади, всадника без шпор, в смешном костюме... Это очень странно. -- Что это? -- думает он. -- Шутка, измена? Жан подходит ближе и, разглядывая всадника, видит тяжелые черные косы, едва прикрытые, подрисованные усики, портящие это лицо античной статуи с безукоризненно правильными чертами. Яростный взгляд больших черных глаз сразу объясняет ему все... Он схватывает лошадь за поводья и кричит: -- Черт меня побери! Это дама в черном! Во второй раз -- вы -- моя пленница! Незнакомка наклоняется, сжимает колени и хлещет лошадь. Измученная с утра, возбужденная битвой, лошадь встает на дыбы, толкает Жана и летит стремглав. Несмотря на атлетическую силу, Сорви-голова отлетает в сторону и слышит злобный хохот незнакомки. -- Проклятый! -- кричит она. -- Я убью тебя при третьей встрече! Сорви-голова спокойно поднимается в то время, как его товарищи отчаянно ругаются, берет карабин, прицеливается в лошадь и стреляет. Лошадь подпрыгивает и стонет от боли. -- Готово! Через четверть часа конь падет! -- кричит Бокамп. -- Надо бы погнаться за ней! -- Что ж! Ты, Жан -- лучший стрелок в полку и лучше всех бегаешь! На твоем месте... я побежал бы за ней! -- Да, это хорошая мысль. Эта негодяйка еще наделает нам зла! Как же лейтенант? -- Не беспокойся! Мы доставим его в лазарет! Этот разговор занял не более четырех минут. Сорви-голова решился. Он бросается бежать за незнакомкой. На первый взгляд, эта погоня кажется безумием, но для Жана возможно невозможное. Какая смелость! Какая твердость и выдержка! При этом умение бегать и легкие из бронзы! Сорви-голова прыгает через трупы, бежит и видит впереди себя коня, видимо замедляющего шаг. Благородное животное ранено, но будет бежать до последнего вздоха. Темнеет все более. Кругом пустынно и тихо. Жану не попадаются более ни раненые, ни трупы. Он оставил позади себя поле битвы и бежит вперед. Видимо, незнакомка хорошо знает местность и сумела ловко избежать линии войск, авангардов, часовых. Она несется вперед по дороге, и конь ее начинает храпеть. Сорви-голова, бодрый и свежий, прыгает за ней с ловкостью козы, все более удаляясь от своей армии. Теперь он во владениях неприятеля. Какие-то тени мелькают впереди. Мародеры? Не все ли равно! Он хочет догнать беглянку, куда бы она ни привела его: в засаду, в опасность, на смерть! Копыта лошади стучат по каменистой дороге. Погоня продолжается уже более получаса. Сорви-голова на минуту останавливается, вытирает пот на лбу и бормочет: -- Куда она ведет меня? В Севастополь? Не могу же я один взять город! До его ушей доносится странный звук. Хрип умирающей лошади. Скорее! Туда! Зуав быстро бежит вперед и натыкается на конвульсивно подергивающееся тело лошади. -- Я был уверен. Но куда девалась проклятая дама? Вместо ответа он слышит команду на незнакомом языке. Пять или шесть выстрелов раздаются справа и слева. С хладнокровием опытного солдата Жан кидается на землю, и пули пролетают мимо. Тогда он поднимается, хватает свой страшный карабин и стреляет в появившегося человека. Тот падает с пробитой грудью. Другой убегает. -- Не торопись так! -- усмехается Сорви-голова, и штык его вонзается в спину беглеца. -- Теперь чья очередь? -- кричит зуав. -- Никого! Все убежали! Но занявшись этой борьбой, Сорви-голова потерял всякий след дамы в черном. Всякий другой на его месте отказался бы от преследования, но Сорви-голова был достоин своего прозвища и поступал всегда по-своему. Опасность привлекала его, невозможность только раздражала и усиливала его энергию. Жан бежит вперед, прислушивается к малейшим звукам; глухой шум вдали, ржание лошадей, стук колес, неопределенный хаос звуков -- он различает в них движение армии. Это -- русские войска отступают к югу. Сорви-голова подвигается вперед, думая, что если не догонит незнакомки, то все же принесет в лагерь драгоценные сведения. Перед ним мост. Он переходит его, идет среди виноградников, срывает спелые кисти винограда на ощупь и ест. К несчастью, подымается густой туман, луна прячется за облака. Невозможно ориентироваться. Сорви-голова бредет наудачу и после бесконечных аллей и переходов останавливается перед большим строением. В нижнем этаже одно окно освещено. Зуав различает звук человеческих голосов, прикладывает ухо к стеклу и слышит знакомый голос, заставивший его вздрогнуть. -- Маршрут союзной армии назначает остановку на реке Каача. Здесь, в замке князя Нахимова, будет главная квартира французского штаба. Всех их надо уничтожить... одним ударом! -- Хорошо, княгиня! -- отвечает мужской голос. -- Это она! Она! -- ворчит зуав. -- Бочки на месте? -- Да, княгиня, в подвале... А этот солдат, которым гнался за вами? -- Он потерял мой след и, вероятно, убит в засаде! -- Ого, -- иронически бормочет Жан. -- я докажу тебе сейчас, что он жив. Разговор продолжается, и зуав, испуганный, несмотря на свою смелость, узнает о заговоре, благодаря которому должны погибну