Оцените этот текст:


--------------------
Ларри Нивен.
Смерть от экстаза [= Органлеггеры].
Larry Niven.
Death by Ecstasy [= The Organleggers].
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------





     Сначала, как  полагается,  было  оформлено  разрешение  на  нарушение
неприкосновенности  жилища.  Сотрудник  полиции  записал   подробности   и
переадресовал вопрос клерку, проследившему, чтобы  лента  с  записью  была
препровождена соответствующему гражданскому судье. Судья отнесся к запросу
очень неохотно, ибо в мире, населенном  восемнадцатью  миллиардами  людей,
неприкосновенность жилища ставится очень высоко. Однако в конце концов  он
не нашел причин для отказа. Второго ноября 2123 года разрешение было дано.
     Задолженность в квартплате составляла две недели. Если бы управляющий
меблированными комнатами "Моника" потребовал выселения, ему было бы в этом
отказано. Однако Оуэн  Джеймисон  не  откликался  ни  на  дверные,  ни  на
телефонные звонки. Никто не мог  вспомнить,  что  видел  его  в  последние
несколько месяцев. Видимо, управляющий просто хотел удостовериться, что  с
ним все в порядке.
     Поэтому ему было разрешено воспользоваться его универсальным ключом в
присутствии стоящего рядом полицейского. Так и был найден постоялец номера
1809.
     А когда заглянули в его бумажник, то позвонили мне.
     Я сидел за столом в конторе, делая ненужные пометки и  мечтая,  чтобы
скорее наступил обед.
     Все, что можно было делать на  этой  стадии  по  делу  Лорана  -  это
накапливать факты и ждать. Оно касалось банды органлеггеров,  руководимой,
по-видимому, одним человеком, однако достаточно большой,  чтобы  сфера  ее
деятельности охватывала половину западного североамериканского  побережья.
Мы располагали кое-какими данными об этой  банде  -  методы  деятельности,
центры  активности,  несколько  бывших  клиентов,  даже  примерный  список
участников - однако ничего такого, что бы могло  нам  дать  основание  для
активных  действий.  Вот  нам  и  оставалось  закладывать  все,   чем   мы
располагали,  в  компьютер,   следить   за   несколькими   предполагаемыми
сподвижниками главаря банды Лорана и ждать, пока он не сделает ложный шаг.
     Месяцы  ожидания  действовали  на  мой   энтузиазм   к   этому   делу
расхолаживающе.
     Зазвонил телефон.
     Я положил авторучку и произнес:
     - Джил Гамильтон.
     На меня смотрели с небольшого смуглого лица добрые черные глаза.
     -  Уголовный  инспектор  Хулио  Ордац  из   полицейского   управления
Лос-Анжелеса. Не состоите ли вы в родстве с Оуэном Джеймисоном?
     - С Оуэном? Нет, мы не родственники. У него неприятности?
     - Но вы с ним знакомы?
     - Конечно же! Он что, на Земле?
     - Похоже, что так. - Ордац говорил  без  акцента,  наоборот,  оттенок
иностранного  происхождения  его  речи   придавало   чересчур   правильное
произношение. -  Нам  нужно  произвести  опознание,  мистер  Гамильтон.  В
бумагах  мистера  Джеймисона  вы   фигурируете   в   качестве   ближайшего
родственника.
     - Забавно. Я... погодите, погодите... Что, Оуэн мертв?
     - Кто-то действительно  мертв,  мистер  Гамильтон.  В  его  бумажнике
находилось удостоверение мистера Джеймисона.
     -  Ладно,  вот  еще  что.  Оуэн  Джеймисон  был   гражданином   Пояса
Астероидов. Это может вызвать  межпланетные  осложнения.  И  поэтому  дело
может перейти к нашей конторе. Где его тело?
     - Мы  обнаружили  его  в  квартире,  снятой  на  его  настоящее  имя.
Меблированные комнаты "Моника", южный Лос-Анжелес, номер 1809.
     - Хорошо. Ничего не трогайте, я еду туда сейчас же.


     "Моника апартментс" выглядели почти безликой  бетонной  глыбой  в  80
этажей и у основания представляла собой квадрат со стороной в 300  метров.
Внутри вестибюль был отделан в безликом современном стиле. Всюду бросалось
в  глаза  обилие  металла  и   пластика;   легкие   удобные   кресла   без
подлокотников, огромные  пепельницы,  яркие,  искусно  сокрытые  источники
освещения, низкий потолок и так  далее.  По  замыслу  архитектора  оно  не
должно было казаться тесным, но оно казалось,  и  это  сразу  наводило  на
мысль, что так же дело окажется и с жилыми помещениями.  В  таких  зданиях
плата взималась за каждый кубический сантиметр нанимаемого пространства.
     Я разыскал кабинет управляющего, который оказался добродушным с  виду
мужчиной с водянистыми голубыми  глазами.  Его  темно-красный  старомодный
бумажный костюм был словно специально подобран, чтобы делать  управляющего
невидимым, так же, как и его прическа. Длинные каштановые  волосы  гладко,
без пробора, зачесаны назад.
     - Ничего подобного  здесь  никогда  не  происходило,  -  доверительно
поведал он, подводя меня к лифтовой  площадке.  -  Ничего  подобного.  Это
плохо уже само по себе, да еще вдобавок то, что он с астероидов.  Так  что
теперь, - управляющий содрогнулся от такой мысли, - журналисты, полиция  и
тому подобное! Это нас погубит!
     Лифт был размером с гроб, только что внутри у него имелись поручни  и
он мчался вверх, быстро и плавно. Я вышел в длинный узкий коридор.
     Что заставило Оуэна поселиться в подобном месте? Здешние обитатели  -
машины, а не люди.
     Может быть, это не Оуэн? Ордац явно  с  большой  неохотой  занимается
этим делом. Кроме того, нет ведь законов, запрещающих карманные кражи.  На
перенаселенной планете попросту  невозможно  следить  за  их  соблюдением.
Каждый обитатель Земли - карманник.
     Ну точно! Кто-то умер, имея при себе бумажник Оуэна!
     Я стремительно шел по коридору к номеру 1809.


     И все-таки ухмыляющийся человек в  кресле  был  Оуэном.  Мне  хватило
одного взгляда, чтобы в этом удостовериться, после  чего  я  отвернулся  и
больше уж не смотрел на него. Но все остальное выглядело еще невероятней.
     Ни один житель Пояса Астероидов не снял бы такой  квартиры.  Даже  я,
уроженец Канзаса, ощущал ее ужасный безликий холод. Для  Оуэна  же  в  ней
жить было бы еще более тяжким испытанием.
     - Не могу в это поверить! - сказал я.
     - Вы его хорошо знали, мистер Гамильтон?
     - Настолько, как только  могут  двое  мужчин  знать  друг  друга.  Мы
провели вместе  три  года,  занимаясь  геологической  разведкой  в  мелких
астероидах. При таких обстоятельствах секретов друг от друга не держат.
     - И тем не менее вы не знали, что он находится на Земле?
     - Вот этого-то я и не понимаю.  Почему  он  не  позвонил  мне,  когда
оказался в трудном положении?
     - А зачем? - заметил Ордац. - Вы ведь  агент  конторы,  подчиняющейся
полиции Объединенных Наций.
     Он был прав. Оуэн пользовался таким же уважением с моей стороны,  как
и многие другие мои знакомые. Однако понятия о чести  в  Поясе  Астероидов
несколько иные. Уроженцы астероидов считают  всех,  живущих  на  планетах,
несколько  чокнутыми.  Они  не  понимают,  что  для  людей,  выросших   на
перенаселенных планетах, карманная кража - это особый вид искусства.  И  в
то же время жители астероидов считают контрабанду чем-то  вроде  игры,  не
связывая  ее  с  понятием  бесчестия.   Для   жителя   астероидов   уплата
тридцатипроцентной пошлины равнозначна  конфискации  груза,  и  если  были
хорошие шансы протащить груз беспошлинно, он непременно шел на риск.
     Оуэн мог заниматься чем-то таким, что казалось ему вполне честным, но
не являлось бы таковым для меня.
     - Может быть, он и оказался в трудном положении, - признал я. - Но  я
себе не представляю, как он мог  из-за  этого  покончить  с  собой.  И  уж
конечно, не... здесь. Он бы ни за что здесь не поселился.
     Квартира номер 1809 состояла из жилой комнаты, ванной  и  встроенного
шкафа. Я заглянул в ванную, зная наперед,  что  там  увижу.  Она  была  не
больших размеров, чем требовалось для стоячего душа. Панель управления  на
наружной стороне двери  позволяла  формировать  разные  приспособления  из
обладающей памятью пластмассы. Это мог быть умывальник, поддон  для  душа,
унитаз, парная. Все это  выглядело  роскошно  во  всех  отношениях,  кроме
одного - размера. Оставалось только нажимать на нужные кнопки.
     Точно такой же была и жилая  комната.  Королевское  ложе  упрятано  в
стену. в другую стену убирался кухонный альков, с мойкой, тостером, плитой
и грилем. Диван, стулья и столы исчезали под полом.  Один  жилец  с  тремя
гостями могли устроить  здесь  вечеринку  с  коктейлями,  уютный  кофейный
столик - все нужное для этого было здесь, плюс подобающие на каждый случай
стулья или кресла, однако за раз из-под пола  мог  появиться  только  один
комплект. В комнате не было ни холодильника, ни бара.  Если  жильцу  нужна
была еда или выпивка, он  звонил  вниз  и  супермаркет  на  третьем  этаже
выполнял заказ.
     У живущего в такой квартире были  свои  удобства,  однако  здесь  ему
ничто не принадлежало. То было помещение для него, а  не  для  его  вещей,
одна из внутренних квартир. Давным-давно здесь располагался вентиляционный
ствол. Однако он занимал драгоценное пространство и  теперь  постоялец  не
имел в своем жилище даже окон. Он жил в комфортабельном ящике.
     Сейчас комната  была  оборудована  огромным  креслом  для  чтения,  с
крохотным журнальным столиком сбоку, подставкой для ног и кухонной  нишей.
Оуэн  Джеймисон  сидел  в  кресле  и  улыбался.  Ничего  другого  ему   не
оставалось. Его череп едва обтягивал тонкий слой высохшей кожи.
     - Эта комната невелика, - сказал Ордац, - но все-таки не очень  мала.
Теперь так живут миллионы людей. В любом случае уроженец Пояса  Астероидов
едва ли подвержен клаустрофобии.
     -  Да,  верно.  Оуэн  летал  на  одноместном  корабле,   прежде   чем
присоединиться к нам. Три месяца напролет в кабинке столь крохотной, что в
ней и не выпрямишься при закрытом  люке.  Клаустрофобией  он  не  страдал,
однако... - я обвел рукой комнату. - Что из того,  что  вы  здесь  видите,
могло ему принадлежать?
     Стенной шкаф, хотя и был очень мал, оказался почти  пустым.  Комплект
верхней одежды, бумажная рубаха, пара башмаков, пижама. Все  новое.  Столь
же новыми и безликими оказались и несколько вещей в ванной и в аптечке.
     - К чему бы это? - ответил вопросом на мой вопрос Ордац.
     - Жители астероидов везде чувствуют себя гостями. У них  мало  личных
вещей, но тем, что имеют, они очень дорожат. Небольшие  вещицы,  реликвии,
сувениры. Не могу поверить, что у него ничего не было.
     Ордац поднял брови.
     - Личный скафандр?
     - Вы полагаете, этого не может быть? Вполне может. Нутро скафандра  -
родной дом для жителя астероидов. Иногда это единственный дом,  который  у
него есть. Он тратит все состояние, чтобы его украсить. Если  он  потеряет
скафандр, то больше уже не принадлежит Астероидам! Нет,  я  не  настаиваю,
что он должен был притащить сюда свой скафандр. Но у него должно было быть
хоть что-нибудь! Флакон с  марсианской  пылью,  кусочек  железо-никелевого
метеорита, извлеченный некогда из его груди. Или, если он оставил все свои
сувениры дома, то мог приобрести что-нибудь на Земле. Но в этой комнате  -
здесь нет совершенно ничего!
     - Вероятно, - осторожно предположил Ордац, - он не обращал  внимания,
что его окружает.
     И тут все сразу встало на свои места.
     Оуэн Джеймисон сидел, скаля  зубы,  в  испачканном  шелковом  халате.
Покрытое обычно космическим загаром, сейчас его  лицо  выглядело  бледным.
Длинные светлые волосы пострижены по земной моде - на его голове  и  следа
не осталось от  характерной  для  жителей  Пояса  Астероидов  выстриженной
полосы. Половину лица покрывала отросшая за месяц неухоженная  борода.  Из
самой макушки Оуэна торчал небольшой черный цилиндр.  От  него  тянулся  к
розетке в стене электрический шнур.
     Этот  цилиндр   был   дроудом;   в   нем   находился   трансформатор,
вырабатывающий  ток,  к  которому  у  пользующегося   дроудом   появлялась
непреодолимая привычка.
     Я подошел поближе  к  трупу  и  наклонился.  Дроуд  был  стандартный,
заводского  изготовления,  однако  несколько  видоизмененный.  Стандартный
дроуд питает мозг очень слабым током. Оуэн же, должно быть, получал  заряд
раз в десять больше обычного и этого оказалось довольно,  чтобы  повредить
его мозг в течение одного месяца.
     Я протянул свою воображаемую руку и представил себе, что  прикоснулся
к дроуду.
     Ордац молча стоял рядом со мной,  давая  мне  возможность  без  помех
осуществить  свое  обследование.  Естественно,  он   никоим   образом   не
догадывался о моем ограниченном паранормальном таланте.
     Ограниченный -  как  раз  самое  подходящее  слово.  Я  владею  двумя
паранормальными способностями: телекинезом и экстрасенсорным  восприятием.
С помощью экстрасенсорной чувствительности я могу ощущать форму  предметов
на расстоянии. Однако  это  расстояние  -  в  пределах  досягаемости  моей
дополнительной правой руки. Я могу поднимать небольшие предметы, если  они
расположены не далее досягаемости пальцев моей воображаемой  правой  руки.
Ограниченность же моих способностей связана с недостатком воображения. Так
как я не могу представить себе, что моя  воображаемая  рука  протягивается
дальше обычной, то этим же расстоянием  ограничены  и  мои  паранормальные
способности.
     Однако даже в таких ограниченных пределах паранормальные  способности
могут быть полезны. Своими воображаемыми пальцами я ощупал дроуд на голове
Оуэна, потом провел ими до  крохотного  отверстия  в  его  скальпе  и  еще
дальше.
     Это была обычная хирургическая операция. Ее могли сделать  Оуэну  где
угодно.  Отверстие  в  скальпе,  почти  невидимое  под   волосами,   почти
невозможно обнаружить даже в том случае, если  знаешь,  что  искать.  Даже
лучшим друзьям это будет невдомек, пока они не застанут друга врасплох  со
вставленным дроудом. Но крохотное  отверстие  обозначает  гораздо  большее
гнездо  в  черепной  кости.  Я  прикоснулся   к   этому   гнезду   экстаза
воображаемыми  пальцами,  потом  провел  ими  вдоль  тонкого   как   волос
проводничка, уходящего вглубь мозга Оуэна, прямиком в центр наслаждения.
     Нет, его убил не избыточный ток. Оуэна убило отсутствие силы воли. Он
сам не хотел подняться.
     Он умер от голода, сидя  в  кресле.  У  его  ног  валялось  несколько
тюбиков-бутылок. Еще несколько было на журнальном столике.  Все  они  были
пусты. Месяц тому назад все они были полны воды. Оуэн умер не от жажды. Он
умер от голода, и смерть его была запланирована.
     Оуэн был моим товарищем по экипажу. Почему он не пришел ко мне? Я сам
наполовину житель астероидов. В какие неприятности он ни попал  бы,  я  бы
его все равно выручил. Мелкая контрабанда - ну и что? К чему было скрывать
это от меня до тех пор, пока не стало поздно?
     В  квартире  было  чисто,  словно  в  музее.  Нужно  было  хорошенько
принюхаться, чтобы почуять здесь смерть. Кондиционер практически  выветрил
смертный дух.
     Он был очень пунктуален. Кухня была приоткрыта так, что  от  Оуэна  к
раковине мог  идти  шланг.  Он  достаточно  обеспечил  себя  водой,  чтобы
протянуть  целый  месяц  и  заплатил  квартплату  за  месяц   вперед.   Он
собственноручно урезал шнур этого дроуда и урезал его  коротко,  умышленно
привязав себя к стенной розетке, чтобы не иметь возможности дотянуться  до
кухни.
     До  чего  сложный  способ  умереть,  но  по-своему   стоящий.   Месяц
исступленного наслаждения, месяц наивысшего физиологического удовольствия,
какое вообще возможно. Я представлял себе,  как  он  хохочет  всякий  раз,
когда вспоминает, что помирает с голоду. Когда до еды рукой  подать...  но
для того, чтобы ее достать, нужно выключить дроуд. Наверное,  он  снова  и
снова откладывал окончательное решение...
     Я, Оуэн и Хомер Чандрасекар три года прожили в  крохотной  скорлупке,
окруженной безвоздушным пространством. Разве было у Оуэна Джеймисона  хоть
что-то такое, о чем бы я не знал? Разве была такая слабость, которой мы не
делили бы поровну? Если Оуэн совершил это, то то же самое мог бы сделать и
я. И меня обуял страх.
     - Какая аккуратность, - прошептал я. - Аккуратность поясовика. - (Так
сокращенно называли жителей Пояса Астероидов).
     - Это типично для поясовика. Вы это хотели сказать?
     - Нет. Поясовики не совершают самоубийств. Особенно  таким  способом.
Если поясовику понадобилось бы покончить счеты с  жизнью,  он  взорвал  бы
корабельный привод и умер бы, как  звезда.  Аккуратность  -  типичная  для
поясовика. А ее приложение - нет!
     - Так-так, -  произнес  Ордац.  Он  чувствовал  себя  неуютно.  Факты
говорили сами за себя. Тем не менее, ему не хотелось называть меня лжецом.
Он уцепился за  формальности.  -  Мистер  Гамильтон,  вы  узнаете  в  этом
человеке Оуэна Джеймисона?
     - Это он. Однако ради большей уверенности... - Я стащил с плеча Оуэна
грязный халат. На левой стороне груди был виден почти  совершенно  круглый
шрам диаметром сантиметров в двадцать. - Видите?
     - Да, мы его заметили. Старый ожог?
     - Оуэн - единственный человек, насколько мне известно, который  может
похвастаться шрамом, полученным от  метеорита.  Тот  угодил  ему  прямо  в
плечо, когда Оуэн решил прогуляться и вышел из корабля. Скафандр мгновенно
затянул  отверстие,  а  потом  врач  извлек  из  центра   раны   крохотную
железо-никелевую крупинку, застрявшую прямо под кожей. Оуэн  всегда  носил
ее с собой в качестве талисмана. Всегда! - Я  вопросительно  посмотрел  на
полицейского.
     - Мы ее не нашли.
     - Ладно...
     - Приношу вам свои извинения, мистер Гамильтон, за все это. Но именно
вы настаивали, чтобы мы оставили тело, как оно было.
     - Да. За это спасибо.
     Оуэн ухмылялся мне из кресла. Я  ощутил  мучительную  боль,  огромные
комки боли возникли у меня в горле и в самой глубине  желудка.  Некогда  я
лишился правой руки. Утрата Оуэна вызвала точно такие же чувства.
     - Мне бы хотелось узнать об этом побольше, - сказал я. - Вы разрешите
мне ознакомиться с подробностями, как только они у вас появятся?
     - Разумеется. Через контору РУК?
     - Да. - Это не было делом РУКа, несмотря на сказанное мной Ордацу. Но
его авторитет должен был помочь. - Я хотел бы  знать,  отчего  умер  Оуэн.
Может быть, он столкнулся с  чем-то  таким...  Культурный  шок  или  нечто
подобное. Но если кто-то довел его до такой гибели, то  меня  удовлетворит
только смерть этого человека.
     - Отправление правосудия,  конечно,  лучше  оставить  за...  -  Ордац
смущенно осекся. Он не знал, говорил ли я, как представитель РУКа, или как
простой гражданин.
     Я вышел, оставив его решать эту задачу.
     В вестибюле то и дело  попадались  постояльцы.  Одни  шли  к  лифтам,
другие выходили из них, третьи просто сидели. Я постоял некоторое время  у
входа в  лифт,  наблюдая  за  лицами  проходящих  мимо  людей  и  стараясь
различить на них признаки разложения личности, которое  непременно  должно
было происходить в подобных условиях.
     Комфорт как предмет массового производства.  Место  для  сна,  еды  и
трехмерного телевидения, но совсем не то место, где можно быть кем-нибудь.
У живущих здесь нет ничего личного. Какие же люди селятся в таком  здании?
Они должны быть в чем-то неотличимы друг  от  друга,  должны  двигаться  в
унисон, как череда отражений в зеркалах парикмахерской.
     Потом я приметил волнистые каштановые волосы и темно-красный бумажный
костюм. Управляющий? Мне пришлось  подойти  ближе,  чтобы  удостовериться.
Лицо у него было совершенно отчужденное.
     Он заметил меня и улыбнулся без особого энтузиазма.
     - О, здравствуйте, мистер... э... Вы  нашли?..  -  он  никак  не  мог
выдумать подходящий вопрос.
     - Да, - кивнул я, отвечая наудачу. - Мне бы хотелось  у  вас  кое-что
выяснить. Оуэн Джеймисон прожил здесь шесть недель, не так ли?
     - Шесть недель и два дня, прежде чем мы вскрыли его квартиру.
     - У него бывали посетители?
     Управляющий поднял брови. Мы медленно шли в направлении его  кабинета
и были сейчас достаточно близко к двери, на которой можно  было  разобрать
надпись: "Джаспер Миллер, управляющий".
     - Разумеется, нет, - ответил он. - Если бы что-то было не так, многие
бы заметили это.
     - Вы полагаете, что он снял квартиру с единственной целью -  умереть?
Вы с ним виделись один раз, и все?
     - Я полагаю, он мог... нет, обождите. - Управляющий задумался. - Нет.
Он зарегистрировался в четверг. Я, разумеется,  обратил  внимание  на  его
загар поясовика. Потом он  выходил  в  пятницу.  Я  случайно  заметил  его
проходящим мимо.
     - Именно в тот день он достал дроуд? Впрочем, неважно, вы об этом  не
знали. Тогда вы его видели в последний раз?
     - Да, в последний.
     - Значит, у него должны были быть  гости  вечером  в  четверг  или  в
пятницу утром.
     Управляющий весьма однозначно покачал головой.
     - Понимаете, мистер... э... э...
     - Гамильтон.
     - Понимаете, мистер Гамильтон, на  каждом  этаже  у  нас  установлена
голографическая камера. Она делает снимок с каждого из жильцов,  когда  он
первый раз приходит в свою квартиру и более никогда. Покой - это  одно  из
удобств, за которые платит жилец, снимая квартиру. - Говоря это,  он  весь
как-то подобрался. - По той же причине голокамера снимает каждого, кто  не
является жильцом. Таким образом  жильцы  предохраняются  от  нежелательных
посетителей.
     - И ни в одну из квартир на этаже Оуэна не было посетителей?
     - Нет, сэр, не было.
     - Возможно... Ваши постояльцы, выходит, сплошные отшельники.
     - Так оно и есть.
     - Я полагаю, кто здесь жилец, а кто нет, решает компьютер в подвале.
     - Разумеется.
     - Значит, в  течение  шести  недель  Оуэн  Джеймисон  сидел  в  своей
квартире один. И все это время на него никто не обращал внимания.
     Управляющий пытался придать своему  голосу  спокойствие,  но  не  мог
скрыть, что сильно нервничает.
     -  Мы  стараемся  обеспечить  своим  жильцам  покой.  Пожелай  мистер
Джеймисон чего-нибудь, ему было достаточно снять телефонную трубку. Он мог
позвонить мне, или в аптеку, или в супермаркет.
     - Хорошо. Благодарю вас, господин управляющий. Это все, что  я  хотел
узнать. А хотел я узнать, как мог Оуэн Джеймисон шесть  недель  дожидаться
смерти, чтобы никто на это не обратил внимания.
     Управляющий поперхнулся.
     - Он все это время умирал?
     - Да.
     - У нас не было  никакой  возможности  узнать  об  этом.  Как,  каким
образом; не понимаю, почему вы нас в этом упрекаете?
     - И я вот не понимаю, - сказал я и пошел от него  прочь.  Управляющий
стоял ко мне достаточно близко и я его задел. Теперь  мне  стало  за  себя
стыдно. Он был совершенно прав.  Оуэн  мог  получить  помощь,  стоило  ему
только этого захотеть.
     Выйдя на улицу, я тотчас  поймал  первое  проплывшее  мимо  воздушное
такси.
     Я вернулся в контору РУК.  Не  для  того,  чтобы  работать  -  делать
что-либо после всего этого я был не в состоянии -  а  чтобы  поговорить  с
Джули.
     Джули. Высокая, зеленоглазая  девушка  старше  тридцати,  с  длинными
волосами, попеременно красящимися в золотистый и  коричневый  цвета.  И  с
двумя крупными коричневыми шрамами повыше правого колена. Но сейчас их  не
было  видно.  Я  заглянул  в  ее  кабинет,  в  дверь  которого   вставлено
поляризованное стекло, и стал смотреть, как она работает.
     Она восседала на диване и курила. Глаза ее  были  закрыты.  Время  от
времени она морщила брови, как бы сосредотачиваясь, мельком поглядывала на
часы, а потом снова закрывала глаза.
     Я не мешал, понимая важность того, что она делала.
     Джули. Она не была красавицей. Глаза у нее были  расставлены  слишком
широко, подбородок чересчур квадратен, рот -  излишне  широк.  Но  это  не
имело никакого значения. Потому что Джули могла читать мысли.
     Она была идеальным товарищем,  была  всем,  что  нужно  мужчине.  Год
назад, на следующий день после того вечера, когда я впервые убил человека,
у меня было ужасно  скверное  настроение.  Каким-то  образом  мне  удалось
преобразить его в настроение веселого умопомешательства. Мы  бегом  обошли
весь  внешне  беспорядочный,  на  самом  же  деле  хорошо   организованный
увеселительный парк, получив в конце огромный счет. Мы прошагали пять миль
куда глаза глядят. В конце концов мы безумно устали, устали настолько, что
не могли думать... Но две недели были как одна сердечная, полная  ласки  и
объятий ночь. Двое людей, дарящих друг другу счастье.  И  не  более  того.
Джули была как раз то, что требовалось, всегда и везде.
     Ее гарем мужчин был, должно быть,  самым  большим  в  истории.  Чтобы
читать мысли мужчины  -  сотрудника  РУКа,  Джули  нужно  было  стать  его
любовницей. К счастью, в ее сердце хватало места для  достаточно  большого
количества возлюбленных. Она не требовала от нас верности. Добрая половина
из нас женаты. Но она должна  была  любить  каждого  из  своих  мужчин,  в
противном случае Джули не могла бы нас защитить.
     Этим она сейчас и занималась - охраняла нас. Каждые пятнадцать  минут
Джули входила в контакт с одним из агентов РУК. Паранормальные способности
пользуются дурной  славой  непостоянных  и  неустойчивых,  но  Джули  была
исключением. Если мы попадали в беду, Джули  оказывалась  тут  как  тут  и
спасала нас... при условии, что никакой идиот не мешал ей в ее работе.
     Поэтому я стоял снаружи и ждал, держа в воображаемой  руке  сигарету.
Сигарета нужна была, чтобы практиковаться, иными словами  -  для  разминки
мысленных  мускулов.  Моя  рука  по-своему  была  не  столь  надежна,  как
мыслеконтакт  Джули  -  возможно,  как   раз   из-за   ограниченности   ее
возможностей.  Удваивая  паранормальное  свойство,  рискуешь  вообще   его
потерять. Хорошо управляемая третья рука куда приемлемей, чем  способность
как по волшебству двигать предметы усилием воли. Я  знаю,  какие  ощущения
дает мне рука и на что она способна.
     Почему я  провожу  столько  времени,  поднимая  сигареты?  Это  самый
большой вес, который я в состоянии поднять без напряжения. Есть и еще одна
причина... Кое-что, чему научил меня Оуэн.
     Минут через десять-пятнадцать Джули открыла глаза, скатилась с дивана
и подошла к двери.
     - Привет, Джил, - сонно произнесла она. - Неприятности?
     - Да. Только что умер один мой приятель. Думаю, лучше, если ты будешь
знать об этом.
     Я протянул ей чашку кофе.
     Она кивнула. На сегодняшний вечер у нас было  назначено  свидание,  и
это меняет его характер. Понимая это, она меня чуть прощупала.
     - Господи! - ахнула она, отшатнувшись. - КАк... как ужасно! Мне очень
жаль, Джил. Свидание отменяется, так?
     - Если только ты не захочешь присоединиться ко мне в поминании.
     Она энергично затрясла головой.
     - Я ведь с ним не знакома. Это было бы неуместно. К тому же ты будешь
барахтаться в своих личных воспоминаниях, Джил.  И  многие  из  них  будут
глубоко личными. Я тебя буду стеснять, ты ведь будешь чувствовать,  что  я
читаю твои мысли. Вот если бы Хомер Чандрасекар был  здесь,  тогда  другое
дело.
     - Жаль, что его здесь нет. Но он закатил бы свои собственные поминки.
Может быть, с некоторыми из подруг Оуэна, окажись они здесь.
     - Ты знаешь, что я чувствую? - спросила она.
     - То же, что и я.
     - Я хотела бы тебе помочь.
     - Ты мне всегда помогаешь. - Я поглядел на часы. -  Твой  перерыв  на
кофе почти кончился.
     Она ущипнула меня  за  ухо  и  вернулась  в  свою  звуконепроницаемую
комнату.
     Она всегда помогает. Ей даже не  нужно  ничего  говорить.  Достаточно
знать,  что  Джули  читает  мои  мысли,  что  кто-то   понимает...   Этого
достаточно.
     Я начал свои торжественные поминки в одиночку в три часа дня.
     Торжественные поминки - недавний обычай, не скованный формальностями.
Длительность попойки может быть какая угодно. Не  провозглашается  никаких
особых тостов. Принимающие участие в тризне должны быть близкими  друзьями
покойного, но число участников не устанавливается.
     Начал я в "Луане", где журчит вода  и  все  залито  холодным  голубым
светом. Снаружи было 15.30,  внутри  же  -  вечер  на  гавайских  островах
столетней давности. Я занял столик в  углу  и  заказал  фирменного  грога.
Пивная уже  почти  заполнилась.  Грог  был  холодный,  темный,  с  высокой
градусностью. Торчала соломинка, воткнутая в конический кусочек льда.
     На  поминках  по  Кубсу  Форсайту  четыре  года  тому  назад,  темной
церерской ночью, нас было трое. Замечательная компания: Оуэн,  я  и  вдова
нашего третьего члена экипажа. Гвен Форсайт упрекала нас в  гибели  своего
мужа. Я только что вышел из больницы, моя правая рука заканчивалась  сразу
у плеча и я обвинял в этом и Кубса, и Оуэна, и самого себя. Вряд ли  можно
было подобрать худшую троицу и вечер лучше, чем тот.
     Но обычай есть обычай и собрались мы на поминки. Потом, так же, как и
сейчас, я стал копаться в  своей  душе,  бередя  рану,  вызванную  гибелью
компаньона и доброго товарища. Я совершенно замкнулся в себе.
     Джилберт Гамильтон. Сын плоскоземельцев, появившийся на свет в апреле
2093 года в Топеке, штат Канзас. Родился с двумя руками  и  без  признаков
выдающихся способностей.
     Плоскоземелец - это придуманное поясовиками название,  относящееся  к
землянам; в особенности, никогда не бывавшим в космосе. Я не уверен  даже,
смотрели ли мои  родители  вообще  когда-либо  на  звезды.  Они  управляли
третьей по величине фермой в Канзасе - десятью квадратными  милями  пахоты
между двумя широкими полосами города, идущими  вдоль  двух  автострад.  Мы
были горожанами, как и все плоскоземельцы, но когда  перенаселение  вконец
надоедало мне и моим братьям, у нас  были  хотя  бы  две  обширные  полосы
земли, на  которых  можно  найти  уединение.  Игровая  площадка  в  десять
квадратных  миль,  где  нас  ничто   не   стесняло,   кроме   растений   и
механизмов-автоматов.
     Мы честно смотрели на звезды, мои братья и  я.  Из  города  звезд  не
увидишь - их заслоняют  огни.  Даже  в  поле  звезд  не  было  видно  близ
освещенного горизонта. Но прямо  над  головой  они  были  -  темное  небо,
усеянное яркими точками; иногда с плоской белой луной.
     Двадцати лет я отказался от гражданства ООН, чтобы стать  поясовиком.
Я мечтал о звездах, а правительство Пояса владело почти всем  в  Солнечной
системе.  В  обломках  скал  таились   сказочные   богатства,   богатства,
принадлежащие разбросанной цивилизации нескольких сот тысяч поясовиков.
     И я тоже хотел получить свою долю.
     Это было нелегко. Право иметь лицензию  на  одиночный  корабль  можно
было получить только через десять лет. А пока что мне приходилось работать
на других и учиться избегать ошибок, которые могли бы оказаться  для  меня
гибельными. Половина плоскоземельцев,  отправившихся  в  Пояс  Астероидов,
погибают в космосе, не успев заработать себе лицензии.
     Я добывал олово на Меркурии и  экзотические  соединения  в  атмосферы
Юпитера. Я буксировал лед из колец Сатурна и ртуть с Ганимеда. Однажды наш
пилот совершил ошибку, причалив к неизвестной скале и нас унесло чертовски
далеко от базы. тогда с нами был Кубс Форсайт.  Ему  удалось  смонтировать
связной лазер и направить его на  Икар,  чтобы  нам  прислали  подмогу.  В
другой раз механик, ведущий  на  нашем  корабле  профилактические  работы,
позабыл сменить поглотитель и  мы  все  опьянели  от  алкоголя,  начавшего
вырабатываться в атмосфере корабля, которой мы дышали. Трое из нас  спустя
шесть месяцев изловили этого механика. По слухам, он остался в живых.
     Большей частью я бывал в  составе  экипажа  из  трех  человек.  Члены
команды постоянно менялись. Когда Оуэн Джеймисон присоединился к  нам,  он
сменил  космонавта,  заработавшего  наконец-то  себе  лицензию  на   право
владения одноместным кораблем,  которому  не  терпелось  начать  охоту  за
скалами для себя лично. Он оказался  слишком  нетерпелив.  Впоследствии  я
узнал, что он совершил лишь один полный рейс (туда и обратно)  и  половину
другого.
     Оуэн был примерно моего возраста, но более опытен. Он был поясовик  и
по месту рождения, и по воспитанию. Его голубые глаза и  светлый  хохолок,
как у какаду, резко выделялись на фоне характерного  поясного  загара.  он
всегда был чуть полноват, но в невесомости казалось, что у него появляются
крылья. Я взялся подражать его  манере  передвижения,  чем  очень  потешал
Кубса.
     Свою ошибку я сделал не раньше, чем мне  исполнилось  двадцать  шесть
лет.
     Мы выводили скалу  на  новую  орбиту  с  помощью  бомб.  Работали  по
контракту. Технология этой операции восходит к  временам  заселения  Пояса
Астероидов и такой способ транспортировки до сих пор  быстрей  и  дешевле,
чем  использование  корабельного  привода.  Мы  применяли  обычные   бомбы
промышленного   производства,   компактные   и   не   загрязняющие   среду
радиоактивными отходами. Устанавливали  их  так,  чтобы  каждый  следующий
взрыв углублял кратер  и  создавал  канал,  направляющий  реактивную  силу
дальнейших взрывов.
     Мы  произвели  уже  четыре  взрыва,  а  когда  произошел  пятый,   мы
находились неподалеку, по другую сторону скалы.
     От этого взрыва скала раскололась.
     Бомбу устанавливал Кубс. Определенная часть вины за ошибку ложилась и
на меня, ибо каждый из нас троих должен был интуитивно чувствовать,  когда
надо  убираться  подобру-поздорову.  Вместо  этого  мы  вели   наблюдение,
чертыхаясь, когда драгоценная, содержащая кислород скала превращалась в не
имеющие никакой ценности обломки. Мы  зачарованно  следили,  как  из  этих
осколков постепенно образуется облако... и пока мы  так  любовались,  один
быстролетящий камешек нас  догнал.  Двигавшийся  слишком  медленно,  чтобы
испариться при ударе, он тем не менее рассек тройной корпус из  закаленной
стали, полоснул меня по руке и пригвоздил Кубса Форсайта к  стене,  пробив
ему грудь в области сердца.


     Вошла пара нудистов. Они стояли, помаргивая,  на  середине  кабинета,
пока их глаза не привыкли к голубым сумеркам, а потом с радостными криками
присоединились  к  группе  своих  товарищей,  расположившихся   за   двумя
столиками. Краешком сознания я наблюдал за ними и  подслушивал,  размышляя
над    тем,    чем    отличаются    нудисты-плоскоземельцы    от     своих
собратьев-поясовиков. Здешние нудисты все походили друг на  друга.  У  них
были могучие мускулы, на теле  не  было  интересных  шрамов,  у  них  всех
хранились кредитные карточки в сумочках через плечо и  все  они  одинаково
брили тело.
     ...Для нудизма всегда есть немало оснований. У  большинства  из  нас.
Это естественная реакция на  скафандры,  заполненные  дыхательной  смесью,
которые мы не снимаем ни днем, ни  ночью,  копошась  среди  скал.  Помести
поясовика в общество, где все одеты в  рубахи  с  рукавами,  и  нормальный
поясовик презрительно улыбнется при виде столь ужасного  одеяния.  Но  это
вызывается  лишь  соображениями  удобства.  Предоставьте  ему  достаточную
причину, и поясовик влезет в штаны и рубаху так же  быстро,  как  и  любой
другой.
     Но только не Оуэн. После того, как он обзавелся шрамом от  метеорита,
я никогда больше не видел его одетым в рубаху - не  только  в  куполах  на
Церере, но и всюду, где только есть годный для дыхания воздух. Ему  просто
необходимо было демонстрировать везде этот свой шрам.
     Мной овладело холодное, синее настроение и я стал вспоминать...
     ...Оуэн Джеймисон примостился  на  уголке  моей  больничной  койки  и
рассказывает о нашем обратном путешествии. Я ничего  не  запомнил  с  того
момента, как осколок полоснул меня по руке.
     Я должен был истечь кровью в считанные секунды, но Оуэн  не  дал  мне
такой возможности. Рана была рваная и  Оуэн  аккуратно  подравнял  края  у
самого плеча одним  взмахом  связного  лазера.  Потом  он  натуго  завязал
обрубок руки пластырем из  фибергласового  покрывала.  Он  рассказал,  как
поместил меня под колпак, где  поддерживалось  давление  в  две  атмосферы
чистого кислорода, чтобы компенсировать потерю крови.  Он  рассказал,  как
включил привод на ускорение в четыре единицы, чтобы своевременно доставить
меня куда надо. Это требовало полной перенастройки двигателей, которую  бы
не всякий мог провести. По  справедливости,  мы  должны  были  вознестись,
окутанные облаком звездного пламени и славы.
     - То же произошло и с моей репутацией. Весь Пояс Астероидов знает про
мои манипуляции с приводом. Некоторые ворчат, что, коли я настолько  глуп,
чтобы рисковать своей жизнью, как в этом случае, то могу подвергнуть риску
и их.
     - Значит, многие считают, что летать с тобой небезопасно?
     - Именно так. Меня теперь везде называют "Четырехкратный Джеймисон".
     - Тебе не кажется, что ты схлопотал неприятности? - улыбнулся я. - Но
подожди немного, и все наладится. Дай  мне  только  подняться  с  постели.
Скажи, мы можем продать корабль?
     - Нет. Гвен  унаследовала  от  Кубса  треть  его  стоимости.  Она  не
продаст.
     - Тогда нам по-настоящему крышка!
     - Почему? Просто нам нужен еще один член экипажа.
     - Что? Ха-ха. Тебе нужны два  члена  экипажа.  Если  только  тебе  не
захочется летать с одноруким. Я не в состоянии оплатить трансплантацию.
     Оуэн даже не попытался предложить  мне  денег  взаймы.  Это  было  бы
оскорблением, даже будь у него такие деньги.
     - А чем плохо, если будет протез?
     - Железная рука? Извини, это не для меня! Меня от этого мутит!
     Оуэн посмотрел на меня как-то странно.
     - Ну что ж, подождем немного. Может, ты и передумаешь.
     Вот и все, что он сказал мне тогда.
     Он не давил на меня. Ни тогда, ни позже, после того, как я  вышел  из
больницы и снял квартиру, где мог подождать, пока не привыкну к отсутствию
руки. Но если он думал, что со временем я соглашусь на протез, то здесь он
ошибся.
     Почему? На этот вопрос я не в состоянии ответить.  Другие,  очевидно,
относятся  к  этому  иначе.  Миллионы  людей  относятся  к  этому,  как  к
обыденности. Они отлично ладят со  своими  металлическими,  пластмассовыми
или кремниевыми частями тела. Частью люди, частью машины, и каким  образом
могут они сами узнать, кто они на самом деле?
     По мне, так уж лучше быть мертвецом, нежели хоть  частично  сделанным
из металла. Называйте это причудой.  Называйте  так,  но  точно  такая  же
причуда  заставляет  меня  съеживаться,  когда  я  оказываюсь   в   месте,
напоминающем  меблированные  комнаты  "Моника".  Человеку  положено   быть
человеком  на  все  сто  процентов.  Ему  нужно  иметь  привычки  и  вещи,
свойственные только ему одному, ему не нужно стараться  быть  похожим  или
вести себя подобно кому-то еще, кроме самого себя, и  он  не  должен  быть
наполовину роботом.
     И вот я, Джил Безрукий, приучаюсь есть левой рукой.
     Потерявший конечность никогда полностью не лишается того, что у  него
отрезали. У меня чесались отсутствующие пальцы. Я двигался так,  чтобы  не
ушибить отсутствующий локоть об острый угол. Я тянулся  за  предметами,  а
потом бранился, когда они не оказывались в моей правой руке.
     Оуэн слонялся без дела, хотя то, что у него было отложено  на  черный
день, должно быть, быстро таяло. Я не  предлагал  продать  ему  мою  треть
корабля, а он не просил.
     Была у меня тогда девушка. Теперь я уже не помню  ее  имени.  Однажды
вечером я был у нее, ждал, пока она одевалась - мы отправлялись на ужин  -
и мне на глаза попалась забытая ею на столике пилочка для ногтей.  Я  взял
ее,  я  хотел  было  подправить  свои  ногти,  но  вовремя  опомнился.   Я
раздраженно швырнул пилочку на столик - и промахнулся.
     Совсем потеряв голову, я  попытался  подхватить  ее  на  лету  правой
рукой.
     И _я _п_о_й_м_а_л _е_е!
     Я никогда не подозревал, что обладаю  паранормальными  способностями.
Чтобы ими воспользоваться, нужно быть в особом  расположении  духа.  Но  у
кого была когда-либо лучшая возможность, чем у меня  в  тот  вечер,  когда
целый отдел мозга превратился в нервы и мускулы  правой  руки,  а  вот  ее
самой-то и недоставало!
     Я держал пилочку для ногтей в воображаемой правой руке. Я  чувствовал
ее, так же, как  чувствовал,  что  отсутствующие  у  меня  ногти  чересчур
отросли. Я  провел  большим  пальцем  по  шероховатой  поверхности  стали,
повертел пилочку в пальцах.  Телекинез  -  я  поднял  ее;  экстрасенсорное
восприятие - я чувствовал ее прикосновение.
     - Ну что ж, - сказал Оуэн на следующий  день.  -  Это  все,  что  нам
нужно.  Еще  один  член  экипажа  и  ты  со   своими   сверхъестественными
способностями. Поупражняйся, узнай, какой вес ты  сможешь  подымать.  А  я
пойду искать новенького.
     - Ему придется выкупить свою часть. Вдова Кубса потребует свою долю.
     - Не беспокойся, я все улажу.
     - Не беспокойся! - я замахнулся на него огрызком карандаша. Даже  при
ничтожном притяжении Цереры я не мог тогда  поднять  что-либо  тяжелее.  -
неужели ты воображаешь, что телекинез с  экстрасенсорным  чутьем  способны
заменить настоящую руку?
     - Это лучше настоящей руки, вот  увидишь.  Ты  сможешь  орудовать  ее
сквозь скафандр без его разгерметизации. Кто еще из поясовиков способен на
это?
     - Не знаю.
     - Так какого черта, Джил, тебе еще нужно?  Чтобы  кто-нибудь  подарил
тебе руку? Не дождешься! Ты потерял ее  честно  и  справедливо,  благодаря
одной  глупости.  Теперь  перед  тобой  выбор:  или  ты  будешь  летать  с
воображаемой рукой, или отправишься на Землю!
     - Я не могу вернуться. У меня нет для этого средств.
     - Серьезно?
     - Ладно, ладно.  Ступай,  ищи  нам  коллегу.  Моя  воображаемая  рука
произведет на него впечатление.


     Я задумчиво высосал вторую порцию грога. Теперь все кабинеты были уже
полны, а вокруг бара образовался еще один  круг.  Монотонный  шум  голосов
оказывал гипнотическое воздействие. Наступил час коктейлей.


     ...Он-таки все уладил. Подчеркивая силу моей воображаемой руки,  Оуэн
уговорил парня по имени Хомер Чандрасекар присоединиться к нашей команде.
     И он также оказался прав в отношении моей правой руки.
     Другие, кто имеет подобные способности, могут доставать дальше,  даже
за полпланеты. Мое слишком  слабое  воображение  ограничило  мой  диапазон
расстоянием вытянутой руки. Зато мои экстрасенсорные пальцы были  довольно
чувствительны. На них можно было полагаться с достаточной уверенностью.  И
я научился поднимать приличный вес. Сейчас, в земном поле тяготения,  я  в
состоянии поднять полную рюмку.
     Я обнаружил, что могу проникать сквозь стену кабины и  определять  на
ощупь разрывы в электропроводке. В вакууме я мог смахивать пыль с  внешней
стороны гермошлема. В порту я показывал волшебные фокусы.
     Я почти перестал чувствовать себя калекой, и все благодаря Оуэну.  За
шесть месяцев рудных разработок я оплатил  больничные  счета  и  заработал
средства для возвращения на Землю, да еще и  положил  в  банк  кругленькую
сумму.
     - Ну и шутник! - взорвался Оуэн, когда я рассказал  ему  об  этом.  -
Почему же именно на Землю?
     - Потому что если мне удастся восстановить  гражданство  Объединенных
Наций, Земля заменит мне руку бесплатно!
     - Да, это так... - задумчиво протянул Оуэн.
     Ту же операцию мог провести и банк органов  Пояса  Астероидов.  Но  в
этом учреждении всегда бывал острый дефицит. Поясовики  -  народ  суровый.
Подстать  им  и  их  правительство!  Оно   старалось   держать   цены   на
трансплантацию  на  самом   высоком   уровне.   И   поэтому   отказывалось
уравновесить спрос и предложение, или снизить пошлины на  ввоз  органов  с
Земли.
     В Поясе Астероидов мне пришлось бы покупать себе руку. Но таких денег
у меня не было. На  Земле  действовало  социальное  страхование  и  имелся
достаточный запас трансплантантов.
     То, чему, по словам Оуэна, никогда не случиться, случилось. Я  нашел,
кто может подарить мне руку.
     Иногда я задумываюсь над тем, что, может быть, Оуэн утаил от меня эту
возможность. Он никогда не говорил мне  об  этом,  а  сообщил,  далеко  не
сразу, это мне Хомер Чандрасекар. Поясовик должен или заработать себе руку
или он вынужден будет обходиться  без  нее.  Он  никогда  не  прибегнет  к
благотворительности.
     Может быть, именно поэтому Оуэн даже не попытался позвонить мне?
     Нет, в это я не мог поверить.
     Пока хватит. Я прикончил третью порцию грога и заказал обед.
     Еда несколько протрезвила меня и я приготовился к  следующему  кругу.
Что меня как бы ошеломило, так это то, что я провел перед своим  мысленным
взором весь срок нашей с Оуэном Джеймисоном дружбы. Я знал его  три  года.
Хотя казалось - я знаю его  полжизни.  Так  оно  и  было  на  самом  деле.
Половину моей шестилетней жизни поясовика.


     Я заказал кофейный пунш и стал наблюдать, как бармен  последовательно
наливает в стакан горячий кофе с  молоком,  корицей  и  другими  специями,
ликер и крепкий ром. То  был  один  из  особых  напитков,  которые  подает
человек и, пожалуй, только ради  этого  его  здесь  и  держат.  Начиналась
вторая стадия торжественной тризны.  Тут  не  грех  прокутить  и  половину
своего состояния, но уж чтоб все было грандиозно!
     Однако прежде, чем притронуться к бокалу, я позвонил Ордацу.
     - Да, мистер Гамильтон. Я как раз собирался домой, обедать.
     - Я вас не буду долго задерживать. Вы нашли что-нибудь новое?
     Ордац,  казалось,   пристально   вглядывался   в   мое   изображение.
Неодобрение его было очевидным.
     - Я вижу, вы выпили, сэр. Пожалуй, лучше бы вам было  пойти  домой  и
позвонить мне завтра.
     Меня это ошеломило.
     - Разве вы ничего не знаете об обычаях поясовиков?
     - Не понимаю...
     Я объяснил, что такое поминальная церемония.
     - Понимаете, Ордац, раз вы  так  плохо  знакомы  с  образом  мышления
поясовиков, то нам бы не помешало поговорить обстоятельней.  И  как  можно
скорее! Иначе, очень возможно, вы что-нибудь упустите!
     - Может быть, вы и правы. Я мог бы  встретиться  с  вами  в  полдень,
после ленча.
     - Прекрасно! А что же вы все-таки успели?
     - Не так уж мало. Однако все это едва ли может нам помочь.  Ваш  друг
прибыл на Землю два  месяца  назад  на  австралийском  лайнере.  Он  носил
прическу по земной моде. Оттуда...
     - Забавно. Он должен был ждать два месяца, чтобы отросли волосы.
     - Это даже мне бросилось в глаза. Насколько мне  известно,  поясовики
бреют всю голову наголо, за  исключением  полоски  шириною  в  два  дюйма,
идущей от затылка через весь череп ко лбу.
     - Правильно. Все началось, по-видимому, с того момента, когда  кто-то
решил, что проживет подольше, если волосы не будут ему  мешать,  падая  на
глаза, во время сложных маневров. Но Оуэн мог отрастить  волосы  за  время
рейса одиночного корабля, когда некому было на него смотреть.
     - И все же это выглядит весьма странно. Вам известно, что  у  мистера
Джеймисона есть на Земле двоюродный  брат?  Некто  Харви  Пил,  заведующий
сетью супермаркетов.
     - Значит, я даже на Земле не являюсь его ближайшим родственником.
     - Мистер Джеймисон не пробовал с ним связаться.
     - Что еще?
     - Я говорил с человеком, который продал мистеру  Джеймисону  дроуд  и
штекер. Кеннет Грэхем,  владелец  врачебного  кабинета  и  операционной  в
Гэйли, Западный Лос-Анжелес. Грэхем утверждает, что это стандартная модель
и что ваш друг, должно быть, сам ее переделал.
     - И вы ему верите?
     - Пока. Разрешение и делопроизводство у него в полном  порядке.  Этот
дроуд был переделан по-любительски, с помощью обычного паяльника.
     - Так-так...
     - Насколько это касается полиции, дело будет, вероятно, закрыто,  как
только мы найдем инструменты, которыми воспользовался мистер Джеймисон.
     - Вот что я вам скажу. Завтра я дам телеграмму  Хомеру  Чандрасекару.
Возможно, он многое прояснит - почему  Оуэн  изменил  прическу,  зачем  он
вообще прибыл на Землю.
     Ордац поблагодарил меня, пожал плечами и отключился.
     Кофейный пунш был еще горячим. Я с наслаждением сделал глоток, смакуя
сладкую горечь напитка и пытаясь забыть, что Оуэн мертв  и  вспомнить  его
таким, каков он был в жизни.
     Он всегда был несколько полноват, насколько мне помнится, но  никогда
не прибавлял в весе ни фунта и никогда не терял. А когда  приходилось,  он
мог быть проворен, как гончая.
     А теперь он стал потрясающе худ и  зубы  его  обнажились  в  смертном
оскале последним взрывом непристойного веселья.
     Я заказал еще один кофейный пунш.


     Полночь застала меня в Марсобаре, где я  принимал  виски  с  содовой.
Перед этим я нигде, после "Луана",  не  задерживался  надолго.  Ирландский
кофе у Бергина, холодные и горячие закуски  в  "Лунной  заводи",  виски  и
дикая музыка в "Бездне".  Я  все  не  пьянел  и  никак  не  мог  придти  в
подобающее расположение духа. Стоило мне попытаться воссоздать всю картину
происшедшего, как сразу появлялся какой-то барьер.
     То было воспоминание о мертвом Оуэне, ухмыляющемся из глубины кресла,
в мозге которого сидел миниатюрный проводок.
     Этот Оуэн был мне незнаком. И я не хотел бы с ним  знакомиться.  Этот
образ всюду преследовал меня - в барах, в ночном клубе, в  ресторане  -  я
все ждал, надеясь, что алкоголь сломает барьер между прошлым и настоящим.
     И вот я сижу в углу, окруженный трехмерной  панорамой  невообразимого
Марса, каким он никогда не был. Хрустальные башни  и  длинные,  до  самого
горизонта, голубые каналы, шестиногие твари и красивые, немыслимо стройные
мужчины и женщины. Как отнесся бы к этому Оуэн?
     Опечалило бы это его или же только  позабавило?  Он  видел  настоящий
Марс, и тот не произвел на него особенного впечатления.
     Я дошел до того состояния, когда  время  теряет  свою  непрерывность,
когда между событиями, которые ты потом вспоминаешь,  появляются  пробелы,
секундные и минутные. Примерно в это время  я  обнаружил,  что  пристально
смотрю на сигарету. Должно быть, я только что зажег ее, так как она  почти
не потеряла в своих первоначальных 200-миллиметровых размерах. Может быть,
официант протянул мне из-за  спины  зажигалку  и  я  прикурил.  Во  всяком
случае, она горела у меня между указательным и средним пальцами.
     Я смотрел на уголек и на меня снизошло то особое настроение, когда ты
спокоен, кажется, что плывешь, потерявшись в потоке времени.
     Мы два месяца находились среди скал. Это был наш  первый  рейс  после
несчастного случая. Мы вернулись на Цереру, нагруженные рудой,  содержащей
пятьдесят  процентов  золота,  что  гарантировало   ее   пригодность   для
изготовления не боящихся сырости проводников и печатных плат. К вечеру  мы
были готовы отметить свой успех.
     Мы брели  по  крохотному  городку,  справа  зазывно  мигали  неоновые
вывески, слева виднелась оплавленная скалистая круча, над  головой  сквозь
купол светили звезды. Лучшее, что есть в любом путешествии  -  возвращение
домой!
     - Около полуночи мы, наверное, захотим  разойтись,  -  заметил  Хомер
Чандрасекар. Об этом не стоило особо распространяться.  Компания  из  трех
мужчин вполне может состоять из  трех  пилотов  одноместных  кораблей,  но
скорее всего это экипаж одного корабля. У них нет еще права  на  одиночный
корабль. Они еще слишком глупы  или  слишком  неопытны.  Если  мы  вечером
захотим обзавестись подружками...
     - Ты, наверное, сказал, не подумав, - засмеялся  Оуэн.  Я  перехватил
быстрый взгляд Хомера на мое плечо и мне стало стыдно. Мне не  нужны  были
товарищи, чтобы держать меня за ручку, но я в таком состоянии был  бы  для
них только помехой.
     Прежде, чем я успел открыть рот для протестов, Оуэн продолжал:
     - Подумай получше, Хомер. Здесь при нас такое богатство, что мы будем
идиотами, если от него избавимся. Джил, возьми-ка сигарету. Нет, не  левой
рукой...
     Я  был  пьян,  восхитительно  пьян  и  чувствовал  себя  бессмертным.
Стройные  марсиане,  казалось,  двигаются   в   стенах;   стены   казались
панорамными иллюминаторами на никогда не существовавший Марс.  Впервые  за
этот вечер я поднял бокал и произнес тост:
     - За Оуэна, от Джила Ловкая Рука. Спасибо!
     Я переложил сигарету в воображаемую руку.
     Ну, можно было подумать, что я и  раньше  держал  ее  в  воображаемых
пальцах. У большинства было такое впечатление, но на  самом  деле  это  не
так. Я держал ее, хитро зажав в кулаке. Уголек, разумеется,  не  мог  меня
обжечь, но по весу она мне казалась свинцовой болванкой.
     Я поставил воображаемый локоть  на  стол  -  и  мне  показалось,  что
держать стало легче. Очень любопытно, но тем не менее, так оно и было.  По
правде говоря, я ожидал, что моя воображаемая рука  исчезнет,  как  только
мне сделают трансплантацию. Однако я обнаружил, что в состоянии отрешиться
от новой руки и держать в воображаемой  небольшие  предметы;  воспринимать
осязательные ощущения от невидимых кончиков пальцев.
     В ту ночь на Церере я заработал титул Джил Ловкая  Рука.  Началось  с
парившей в воздухе сигареты. Оуэн был прав. Скоро все присутствующие стали
следить за плавающей в воздухе сигаретой, которую  курил  однорукий.  Все,
что мне оставалось сделать - найти боковым зрением самую красивую  девушку
и привлечь ее внимание.
     В тот  вечер  мы  были  центром  самого  грандиозного  кутежа,  какой
когда-либо устраивали на Церере. Все было  абсолютно  импровизированно.  Я
проделал фокус с сигаретой трижды, так что каждый из нас мог  договориться
о свидании. Но у третьей девушки уже был  провожатый,  и  он  тоже  что-то
отмечал. Кажется, продажу какого-то  патента  одной  из  Земных  фирм.  Он
швырялся деньгами, словно  конфетти.  Но  ему  пришлось  все  же  остаться
одному, ведь мои фокусы были интереснее. Я запускал экстрасенсорные пальцы
в закрытую коробку и говорил, что там внутри. Когда я  кончил,  все  столы
были сдвинуты вместе и мы с Оуэном, Хомером и тремя девушками оказались  в
самом центре  веселья.  Потом  мы  начали  петь  старинные  песни,  к  нам
присоединились официанты и вдруг всем поставили выпивку за счет заведения.
     На другом конце Марсобара девушка  в  золотистом  платье  следила  за
мной, подперши кулачком подбородок. Я встал и направился к ней.


     Голова у меня была ясная, как стеклышко. Это первое, что я  проверил,
когда проснулся. По-видимому, я не забыл принять таблетки от похмелья.
     На моем  колене  лежала  нога.  Это  было  очень  приятно,  хотя  под
действием непривычного веса моя нога слегка затекла. Под самым моим  носом
рассыпались ароматные темные волосы. Я старался не шевелиться, так как мне
не хотелось,  чтобы  она  знала,  что  я  проснулся.  Дьявольски  неловкое
чувство, когда просыпаешься рядом с девушкой и не можешь  припомнить,  как
ее зовут.
     Что ж,  поглядим.  Золотистое  платье  аккуратно  свисало  с  дверной
ручки...
     Я вспомнил многое из своих похождений  прошлым  вечером.  Девушку  из
Марсобара. Кукольный театр. Очень много разной музыки. Я рассказывал ей об
Оуэне, а она заставляла  меня  сменить  тему  разговора,  потому  что  это
портило ей настроение. Потом...
     Ага! Таффи. А фамилию все-таки забыл!
     - Доброе утро! - произнес я.
     - Доброе, - ответила она.  -  Не  пытайся  шевелиться.  Мы  спутались
ногами.
     Светлым, трезвым утром она была  прелестна.  Длинные  черные  волосы,
карие глаза, кремовая кожа без загара. Красота, сохраняющаяся по  утрам  -
очень редкая штука! Я сказал ей это и она улыбнулась.
     Пока мы одевались, Таффи болтала без умолку.
     - Эта третья рука такая необыкновенная. Я помню, как ты  меня  держал
двумя сильными руками, а третьей  щекотал  мне  затылок.  Это  было  очень
приятно. И сколько всего девушек ты подцепил этим фокусом с сигаретой?
     - Красивее тебя - ни одной.
     - А скольким девушкам ты говорил эти слова?
     - Не припоминаю. Раньше это всегда срабатывало. А может быть, на  сей
раз это правда?
     Мы обменялись улыбками.
     Минуту спустя я перехватил ее хмурый, задумчивый взгляд, направленный
мне в затылок.
     - Что-нибудь не так?
     -  Просто  задумалась.  Прошлым  вечером  ты  на  самом  деле   гулял
напропалую. Надеюсь, обычно ты не пьешь так много.
     - С чего это ты обо мне так беспокоишься?
     Она покраснела.
     - Мне следовало бы сразу тебе сказать. В  сущности,  мне  кажется,  я
вчера это уже сделал. Дело в том, что вчера я справлял ритуальную  тризну.
Когда умирает друг, нужно обязательно напиться до чертиков.
     Таффи облегченно вздохнула.
     - Я совсем не имела в виду...
     - Обидеть меня?  Ничего  страшного.  Ты  права.  И  кроме  того,  мне
нравятся...  -  мне  не  хотелось  говорить,  что  мне  нравятся  женщины,
по-матерински о мне заботящиеся, - мне  нравятся  люди,  которые  обо  мне
беспокоятся.
     Таффи прикоснулась к волосам чем-то вроде сложной гребенки. Несколько
прядей тотчас легли на свое место. Статическое электричество, что ли?
     - Попойка была хорошая, - сказал я. - Оуэн был бы доволен. Но  больше
я не буду его оплакивать. - Я развел руками. - Все!
     - Это не такой уж плохой способ уйти из жизни, - задумчиво произнесла
девушка. - Электрическое стимулирование, вот я о  чем  говорю.  Я  имею  в
виду, что если уж понадобилось распрощаться с жизнью...
     - Не  смей  так  говорить!  -  не  знаю,  почему  это  я  так  быстро
распалился. Передо мной вдруг возник иссохший, словно призрак, улыбающийся
труп Оуэна в кресле. Слишком долго пытался я отогнать от себя этот  образ.
- Разве недостаточно просто броситься с моста? Умирать целый  месяц,  пока
ток полностью не выжжет мозг - что может быть отвратительнее?
     Таффи, похоже, смутилась.
     - Но твой друг пошел на это, не так ли? Судя по твоим  рассказам,  он
совсем не был слабаком.
     - Нисколько. Он этого не делал. Его...
     Я вдруг осекся. Да, именно так. Меня охватило чувство  уверенности  в
этом. Должно быть, я осознал все, покуда был пьян или во сне. Конечно  же,
он вовсе не убивал себя. Это не походило на Оуэна. Так же, как  совершенно
не вязалось с его образом то, что он стал электронаркоманом.
     - Его убили, - сказал я. - Точно, убили.  Почему  я  сразу  этого  не
понял?
     Быстро набрав телефонный номер, я говорил уже через секунду:
     - Мне нужен Ордац.
     Девушка на видеоэкране кивнула и попросила подождать.
     - Доброе утро, мистер Гамильтон! -  На  этот  раз  инспектор-детектив
Ордац выглядел очень свежим и аккуратным. Я сразу вспомнил, что сам еще не
побрился. - Я вижу, - продолжал полицейский, - вы не  забываете  принимать
пилюли против похмелья.
     - Не забываю. А вам, Ордац, не приходила в голову мысль,  что  Оуэна,
возможно, убили?
     - Приходила. Но это невозможно!
     - А я думаю, что возможно. Предположим, он...
     - Мистер Гамильтон!
     - Да?
     - У нас с вами встреча в обед.  Давайте,  тогда  же  обсудим  и  этот
вопрос. Встречайте меня возле вашей конторы в 12.00.
     - Добро. Об одном я хотел  бы  сказать  -  чтобы  вы  заблаговременно
побеспокоились узнать, не запрашивал ли Оуэн лицензию на нудизм.
     - Вы полагаете, он бы мог обратиться с подобной просьбой?
     - Да. А почему - это я вам расскажу за ленчем.
     - Очень хорошо.
     - Не отключайтесь. Вы говорили, что  нашли  того,  кто  продал  Оуэну
дроуд и штекер. Как его зовут?
     - Кеннет Грэхем.
     - Я так и думал, - сказал я и выключил видеофон.
     Таффи дотронулась до моего плеча.
     - Ты... ты на самом деле считаешь, что его могли... убить?
     - Да. Все было рассчитано на то, что он не сможет...
     - Не надо. Я ничего не хочу об этом слышать.
     Я повернулся к ней. Она действительно ничего не хотела об этом знать.
Сама тема - говорить о  смерти  абсолютно  незнакомого  ей  человека  была
девушке неприятна.
     - Так и быть. Я немного не в своей тарелке, это точно. До сих пор  не
предложить девушке позавтракать! Но  ты  должна  понимать,  что  я  должен
сейчас же приняться за дело Оуэна. Позволь, я вызову такси?
     Когда появилось такси, я бросил монету в прорезь и  помог  ей  сесть.
Прежде, чем она уехала, я взял ее адрес.


     В конторе РУК, как и каждое утро,  все  говорило  об  обычной  бурной
деятельности. Я машинально обменивался  приветствиями,  не  останавливаясь
для разговоров. Все равно что-либо важное через некоторое время просочится
ко мне.
     Проходя мимо клетушки Джули, я заглянул внутрь. Она вся углубилась  в
работу, расслабившись на своем диване и делая время от времени с закрытыми
глазами какие-то пометки.
     Кеннет  Грэхем.  Устройство  для  обмена  информацией  с   подвальным
компьютером  занимало  большую  часть  моего  письменного   стола.   Чтобы
научиться им пользоваться, у меня  ушло  несколько  месяцев.  Я  отпечатал
заказ на печенье и кофе, а мгновение спустя добавил:


         ОГРАНИЧЕННАЯ ЛИЦЕНЗИЯ: ХИРУРГИЧЕСКИЕ ОПЕРАЦИИ.
         ОСНОВНАЯ ЛИЦЕНЗИЯ: ПРОДАЖА ЭЛЕКТРОСТИМУЛИРУЮЩЕЙ АППАРАТУРЫ.
         АДРЕС: ЗАПАДНЫЙ ЛОС-АНДЖЕЛЕС.

     Из приемной щели тотчас поползла лента, виток за витком опускаясь  на
мой стол. Мне не нужно было ее читать, чтобы удостовериться, что я прав.


     Новые технические средства порождают  новое  законодательство,  новую
этику, новые преступления. Добрая половина деятельности полиции ООН и  РУК
направлена на преступления, которых еще столетие  назад  не  существовало.
Преступная  торговля  человеческими  органами  -  органлеггерство  -  была
результатом тысячелетнего  развития  медицины,  итогом  миллионов  жизней,
бескорыстно отданных идеалам лечения больных. Прогресс сделал  эти  идеалы
реальностью и породил, как обычно, новые проблемы.


     В 1900 году Карл Ландштейнер разделил человеческую  кровь  на  четыре
группы,  впервые  дав  пациентам   реальную   возможность   выжить   после
переливания крови. Способы  трансплантации  совершенствовались  в  течение
всего двадцатого столетия. Вся кровь,  сухие  кости,  кожа,  живые  почки,
живое сердце - все это могло быть пересажено от  одного  тела  к  другому.
Доноры  спасли  за  эти  сто  лет  десятки   тысяч   жизней,   добровольно
предоставляя свои тела медицине.
     Но число доноров было ограниченно и немногие умирали  так,  что  хоть
некоторые органы оставались пригодными для использования.
     Коренной переворот произошел чуть меньше ста лет назад. Один здоровый
донор (хотя такого зверя, разумеется, не существовало)  мог  спасти  жизнь
более чем десятку людей. Тогда почему осужденные на смерть  убийцы  должны
умирать зря? Сначала несколько государств, потом большинство народов  мира
приняли новые законы. Преступники, приговоренные к смертной  казни  должны
были принять смерть в госпиталях, где  хирурги  изымали  у  них  различные
органы для помещения в специальные хранилища - банки органов.
     Миллиарды жителей земного шара хотели  жить  и  банки  органов  стали
символом жизни. Человек мог бы жить вечно, если бы врачи вставляли в  него
новые органы быстрее, нежели изнашивались его собственные. Но  делать  это
они могли только в том случае, если бы в  банках  органов  планеты  всегда
имелись в наличии необходимые запасные части.
     Сотни разрозненных движений за отмену смертной  казни  умерли  тихой,
ненашумевшей смертью. Рано или поздно, в конце концов все заболевают.
     И все же  банки  органов  испытывали  дефицит.  Пациенты  по-прежнему
продолжали умирать от нехватки частей тела, которые бы  могли  их  спасти.
Законодатели по всей планете не могли не  уступить  непрерывному  давлению
народа. Смертная казнь была введена за убийство первой, второй или третьей
степени.  За  нападение  со  смертельным  исходом.  А   потом   за   такие
преступления как: изнасилование, подделку денег, растрату, противозаконное
деторождение, за четыре или более случая лживой  рекламы.  На  продолжении
почти целого века эта тенденция продолжала нарастать, питаемая стремлением
избирателей оградить свое право на вечную жизнь.
     Но даже сейчас органов  для  трансплантации  не  хватало.  Женщина  с
больными почками могла целый год ожидать ожидать здоровую  почку,  которая
бы   потом   могла   исправно   служить   ей   всю    оставшуюся    жизнь.
Тридцатипятилетнему  сердечнику  приходилось  жить  с  еще  исправным,  но
сорокалетним сердцем. Приходилось жить  с  одним  легким,  частью  печени,
протезами, которые слишком быстро изнашивались, много весили или  не  были
достаточно   эффективны.   Преступников   по-прежнему   не   хватало.    И
неудивительно - смертная  казнь  не  давала  людям  нарушать  законы.  Они
предпочитали воздержаться от преступления,  нежели  рискнуть  оказаться  в
донорском покое госпиталя.
     Чтобы  немедленно  заменить   поврежденный   пищеварительный   тракт,
трансплантировать себе молодое здоровое сердце или здоровую печень  взамен
разрушенной  алкоголем  -  за   всем   этим   приходилось   обращаться   к
какому-нибудь органлеггеру.


     Органлеггерство как подпольный бизнес имеет три аспекта:
     Первый - похищение с последующим убийством. Дело  очень  рискованное.
Так как казнь приговоренных преступников - монополия правительства, донора
нужно разрабатывать  себе  самому  -  на  переполненных  людьми  городских
тротуарах, на аэровокзалах,  останавливая  на  шоссе  машины,  при  помощи
заряженных конденсаторов... Где угодно...
     Конечная цель дела - продажа - особенно опасная фаза, так как даже  у
смертельно больного человека может вдруг проснуться совесть. Он приобретет
нужный ему трансплантант, а потом отправится прямиком  в  РУК  и  облегчит
совесть, выдав всю банду. Поэтому продажа совершается анонимно, а так  как
повторные продажи случаются нечасто, для дела  это  большого  значения  не
имеет.
     Третий аспект - технический, медицинский. Пожалуй,  самая  безопасная
часть дела. Госпиталь  велик,  контрабандный  орган  может  храниться  где
угодно, часто помеченный ярлычком, как непригодный.
     Однако на практике все не так просто, как  на  бумаге.  Нужны  врачи.
Притом хорошие врачи.
     Вот в этом-то и  была  главная  сила  Лорана.  На  это  у  него  была
монополия.
     Где он их добывал? Это мы до  сих  пор  пытаемся  выяснить.  Каким-то
образом один-единственный  человек  открыл  совершенно  безопасный  способ
рекрутировать талантливых, но бесчестных  врачей  практически  в  массовых
масштабах. Был ли то на самом деле всего один человек? Все наши  источники
информации это подтверждали. И  в  кулаке  у  него  была  зажата  половина
западного побережья Северной Америки.
     Лоран! Ни голограмм,  ни  отпечатков  пальцев  или  снимков  сетчатки
глаза, ни хотя бы описания внешности. Все, чем мы располагали - одно имя и
несколько возможных связных.
     Одним из них и был Кеннет Грэхем.


     Голограмма была очень хорошая. Вероятно, сделанная  в  фотоателье.  У
Кеннета Грэхема было вытянутое, как у шотландца, лицо со впалыми щеками  и
небольшим жестким ртом. На голограмме он пытался улыбнуться и одновременно
выказать чувство собственного достоинства. И все же чувствовал он себя при
этом  неуютно.  У  него  были  светлые,  коротко  подстриженные  волосы  и
настолько  светлые  брови  над  серыми   глазами,   что   они   почти   не
просматривались.
     Прибыл завтрак. Я обмакнул печенье в кофе, надкусил и обнаружил,  что
куда сильнее проголодался, нежели мне казалось.
     На компьютерной ленте воспроизводилась вереница голограмм.  Я  быстро
просмотрел  остальные,  держа  в  одной  руке  еду,  а  другой  переключая
тумблеры. Некоторые снимки  были  довольно  неразборчивые,  сделанные  при
помощи специальной подсветки сквозь окна магазина  Грэхема.  Ни  на  одном
отпечатке не было ничего, компрометирующего хозяина. Ни на одном из них он
не улыбался.
     Он торговал электрическим наслаждением вот уже двенадцать лет.
     У пристрастившегося к электростимуляции есть перед  поставщиком  одно
преимущество.  Электричество  дешево.  Цена  на  наркотик   всегда   может
повыситься, а с электричеством такого не  происходит.  Экстаз  у  продавца
бывает только раз - когда он зарабатывает на операции. И  больше  никогда.
Никто не попадает сюда случайно. В пристрастии  к  электростимуляции  есть
нечто честное. Клиент всегда понимает, на что идет  и  что  ему  от  этого
будет.
     И все-таки нужно  иметь  некоторое  отсутствие  человеческих  чувств,
чтобы зарабатывать на жизнь таким способом, как Кеннет Грэхем. Иначе можно
остаться без клиентуры. Пагубное пристрастие к электрическому  току  ни  в
ком не вырабатывается  постепенно.  Надо  однажды  решиться  заплатить  за
операцию прежде, чем хотя бы  раз  вкусить  ее  прелесть..  КАждый  клиент
Кеннета Грэхема переступал порог его магазина после того, как  решал  себя
поставить вне рода человеческого.
     Какой поток потерявших надежду и отчаявшихся должен был пройти  через
магазин Грэхема! Неужели они не снились ему по ночам? И если Кеннет Грэхем
спит по ночам спокойно, значит...
     Значит,   вовсе   неудивительно,   если   он   станет   организатором
органлеггеров.
     У него было для этого  неплохое  положение.  Отчаяние  -  характерная
черта будущих электронаркоманов. Никому не ведомые, никем не любимые,  эти
люди постоянным потоком проходили через магазин Кеннета Грэхема.
     И некоторые из них не выходили. Кто бы это заметил?
     Я быстро пробежался  по  ленте,  чтобы  выяснить,  кто  наблюдает  за
Грэхемом. Ага, Джексон Бера. Я позвонил вниз.
     - Да, - сказал Бера, - мы делали с него  скрытые  снимки  недели  три
назад.  Должен  вам  сказать,  что  это  попросту  пустая  трата   времени
высокооплачиваемых агентов РУК. Он наверняка ни в чем не замешан.
     - Тогда почему с него не сняли наблюдение?
     Бера недоуменно посмотрел на меня.
     - Потому что мы наблюдаем за ним всего три недели.  Как  вы  думаете,
сколько им нужно доноров в год? Два. Прочитайте сообщения. Общий  барыш  с
одного донора превышает миллион марок ООН.  Грэхем  может  позволить  себе
осторожничать в их выборе. И все же  он  был  недостаточно  осторожен.  По
крайней мере двое его клиентов исчезли в прошлом году.  Клиентов,  имеющих
семьи. Вот это и вывело нас на него, но мое мнение по этому поводу вам уже
известно.
     - Значит, вам придется наблюдать за ним еще шесть  месяцев,  не  имея
никакой гарантии на успех.  Может  быть,  он  поджидает  момент,  когда  в
магазин войдет подходящий посетитель.
     - Вот именно. Он обязан сообщать подробные сведения о каждом клиенте.
Это  дает  ему  право  задавать  личные  вопросы.  Если   у   парня   есть
родственники, Грэхем его отпускает. Как вы понимаете, у большинства  людей
родственники, разумеется, есть. И это, - Бера печально покачал головой,  -
дает ему возможность делать свое дело, не  привлекая  внимания.  Время  от
времени какой-нибудь любитель электростимуляции бесследно исчезает.
     - Почему я не смог найти ни одной фотографии Грэхема у себя дома?  Не
могли же вы следить только за его магазином?
     Джексон Бера почесал голову. Длинные, черные курчавые волосы,  как  у
бушмена, выглядели у него довольно непривлекательно.
     - Конечно, мы следим за его домом, но снимки скрытой  камерой  делать
не можем. У него внутренняя квартира, без окон наружу. Вы хорошо знакомы с
техникой скрытой съемки?
     - Не очень. Особенно с современной, при помощи тайной подсветки.
     - Техника такая же старая, как сами лазеры. Весь фокус в  том,  чтобы
поместить в помещение, которое нужно просматривать, зеркало. Потом  сквозь
окно  -  даже  сквозь  плотные  гардины  -  направляется  лазерный  луч  и
отражается от зеркала. Когда вы его после этого  улавливаете,  он  искажен
колебаниями в стекле. Это дает  прекрасную  запись  того,  что  говорят  в
комнате. Но чтобы получить изображение требуется нечто поизощренней.
     - И к каким же ухищрениям вам приходится прибегать?
     - Мы можем скрытно направить луч в любую комнату,  где  есть  окно  и
даже сквозь стены из определенного материала. Дайте нам  оптически  ровную
поверхность, и мы сможем это сделать даже из-за угла.
     - Но вам нужна наружная стена.
     - Точно.
     - А что Грэхем делает сейчас?
     - Секундочку. - Бера исчез из поля зрения. - К нему только что кто-то
вошел. Грэхем с ним разговаривает. Хотите изображение?
     - Конечно! Оставьте  его  на  мониторе.  Когда  мне  надоест,  я  сам
выключу.
     Лицо Беры исчезло  с  экрана  видеофона.  Миг  спустя  я  смотрел  на
врачебный кабинет. Внешне он напоминал зубоврачебный: здесь  было  удобное
поворотное кресло с подушечками  под  голову  и  подставкой  для  ног.  На
стоявшем  рядом  с  креслом  шкафчике,  на  чистом  белом   чехле   лежали
инструменты. В углу стоял  письменный  стол.  Кеннет  Грэхем  беседовал  с
невзрачной, усталого вида девушкой.
     Я  прислушивался  к  как  бы  отеческим  заверениям  Грэхема,  к  его
красочным описаниям прелестей  электростимуляции.  Когда  я  смог  слышать
больше, то уменьшил звук. Девушка заняла место в кресле и Грэхем  поместил
что-то над ее головой.
     Невзрачное лицо девушки сделалось вдруг прекрасным.
     Счастье прекрасно само  по  себе.  Счастливый  человек  сам  по  себе
прекрасен. Неожиданно и всецело лицо  девушки  наполнилось  радостью  и  я
понял, что на самом деле ничего не знаю о торговле дроудами.  По-видимому,
у Грэхема был индуктор, с помощью которого он мог  передать  ток  в  любое
место мозга без помощи проводов. Он имел возможность показать клиенту, что
такое электростимуляция, не прибегая к вживлению проводов!
     Какой это был убедительный аргумент!
     Грэхем выключил устройство. Словно саму девушку  выключил.  Некоторое
время она  сидела  в  ошеломлении,  потом  быстро  потянулась  к  сумке  и
принялась в ней рыться.
     Больше выдержать я не мог и выключил изображение.
     Совершенно неудивительно, если Грэхем стал органлеггером. Он,  должно
быть,  начисто  лишен  всяких  человеческих  чувств,  чтобы  так  спокойно
продавать свой товар. Стоило ему только начать, подумал я...
     Итак, он чуточку более бессердечен, чем остальные  миллиарды  жителей
планеты. Но ненамного. Каждый избиратель был в душе отчасти органлеггером.
Голосуя за смертную казнь по множеству преступлений,  законодатели  просто
уступали давлению со стороны избирателей. Пересадка органов имела  и  свою
теневую сторону -  все  более  терялось  уважение  к  человеческой  жизни.
Светлой же стороной было продление жизни для каждого. Один  осужденный  на
смерть преступник спасал дюжину достойных граждан. Так кто же стал  бы  на
это жаловаться?
     В поясе астероидов мы относились к этому совершенно  иначе.  В  поясе
умение выжить само по себе было добродетелью, а  жизнь  -  драгоценностью,
столь редкой среди  безжизненных  скал  и  столь  хрупкой  в  безжалостном
межпланетном пространстве.
     Поэтому-то мне и пришлось  вернуться  на  Землю,  чтобы  мне  сделали
пересадку.
     Моя заявка была принята к исполнению через  два  месяца  после  моего
приземления. Так быстро? Позже  я  узнал,  что  в  банках  органов  всегда
некоторый избыток определенных частей тела. В наше время мало  кто  теряет
руки. Я узнал также, через год после трансплантации, что рука,  которой  я
пользовался, была извлечена из конфискованного тайника органлеггеров.
     Это меня потрясло. Я надеялся, что моя рука принадлежала закоренелому
убийце; кому-нибудь, перестрелявшему с крыши дома четырнадцать обывателей.
Вовсе нет. Это была какая-то безликая, безымянная жертва,  которой  выпало
несчастье нарваться на вампира.
     Что же, я вернул свою новую руку в припадке отвращения? Нет,  как  ни
странно сказать, не вернул. Но я пошел работать в  РУК,  носивший  некогда
название Регионального Усиленного Корпуса, а теперь получивший новое имя -
Полиция Организации Объединенных Наций. Пусть  я  пользуюсь  украденной  у
мертвеца рукой, зато теперь я буду охотиться за сообщниками тех,  кто  его
умертвил.
     Благородный пыл этого решения в  последние  несколько  лет  утонул  в
бумажной   волоките.   Наверное,   я   несколько    почерствел,    подобно
плоскоземельцам - тем, другим плоскоземельцам вокруг меня, которые год  за
годом голосовали  за  введение  смертной  казни  за  все  более  ничтожные
преступления: уклонение от уплаты подоходного налога, полеты над городом в
летательных аппаратах при ручном управлении.
     Намного ли хуже других Кеннет Грэхем?
     Разумеется,  хуже.  Этот  негодяй  вживил  провод   в   череп   Оуэна
Джеймисона.


     Я двадцать минут ждал,  пока  выйдет  Джули.  Я  бы  мог  послать  ей
записку, но до полудня оставалась еще уйма времени. Однако  этого  времени
явно не хватало, чтобы что-нибудь сделать...  Мне  хотелось  поговорить  с
нею.
     - Привет! - поздоровалась она. - Спасибо за кофе. Ну, и как  похмелье
после торжественных поминок? О, понимаю. Как это было поэтично!
     Верно, поэтично! Я вспомнил, как меня будто  молнией  озарило,  когда
снизошло вдохновение прибегнуть к предложенной Оуэном приманке  с  парящей
сигаретой. Разве можно  было  лучше  почтить  его  память,  чем  подцепить
девушку с помощью этого фокуса?
     - Верно! - согласился я. - Но ты, похоже, кое-что  упустила.  Фамилия
Таффи?
     - Не припоминаю. Она записала ее на...
     - Чем она занимается, чтобы заработать на жизнь?
     - Откуда мне знать?
     - Какой веры она придерживается? Где она выросла?
     -  Черт  побери!  Полчаса  назад  ты  с  величайшим   самодовольством
размышлял над тем, насколько  все  мы,  плоскоземельцы,  стали  безликими,
кроме тебя. Так кто же  такая  Таффи,  личность  или  подстилка?  -  Джули
стояла, уперев руки в бедра и глядя на меня снизу вверх, как невысокая, но
очень строгая учительница.
     Сколько все-таки людей сидит в Джули? Некоторые  из  нас  никогда  не
видали этой ее оборонительной  стороны.  Как  страшна  она  в  этом  своем
качестве! Случись это во время свидания, мужчина,  который  в  тот  момент
находился бы с нею, остался бы импотентом на всю оставшуюся жизнь.
     Но этого никогда не  случалось.  Когда  замечание  было  заслуженным,
Джули высказывала его откровенно.  Все  для  того,  чтобы  разделить  свои
функции, но от этого принимать их было не легче.
     Так же, как не было смысла доказывать, что это не ее дело.
     Я пришел, чтобы просить Джули взять меня под свою защиту. Стоило  мне
потерять любовь этой  девушки,  самую-самую  малость  ее  -  и  мой  разум
закрывался от Джули глухой стеной. А каким тогда образом она могла узнать,
что я попал в беду? Каким образом она могла бы послать ко мне помощь?  Моя
личная жизнь именно была ее делом, ее единственной и самой важной работой.
     - Я - как и Таффи, - возразил я. - Мне было все равно, кто она, когда
мы повстречались. А теперь она мне нравится и, мне кажется, я ей  нравлюсь
тоже. Чего же еще требовать от первой встречи?
     - Тебе лучше знать. Можешь припомнить другие свои свидания, когда  вы
могли проговорить всю ночь на диване просто из удовольствия получше узнать
друг друга, - она назвала три имени и  я  покраснел.  Джули  знает,  какие
слова могут мигом тебя всего перевернуть и вывернуть наизнанку. - Таффи  -
личность, а  вовсе  не  эпизод,  не  символ  чего-то,  не  просто  приятно
проведенная ночь. Каково твое мнение о ней?
     Я задумался об этом, стоя прямо там, в коридоре. Забавно - я  не  раз
уже сталкивался с такой Джули - Джули-охранительницей - но мне никогда и в
голову не приходило  просто  уйти  прочь,  чтобы  покончить  с  неприятной
ситуацией. Надо будет поразмышлять об этом попозже, а пока лучше  постоять
лицом к лицу с ангелом-хранителем, судией и учителем в одном лице. Я  стал
думать о Таффи.
     - Она чудесная, - сказал я. - И совсем не безликая, даже щепетильная.
Хорошей няньки из нее не получится. Я  бы  даже  сказал,  что  она  весьма
уязвима.
     - Дальше.
     - Мне хочется снова увидеться с нею, но говорить о своих делах мне бы
не хотелось. В сущности... лучше было бы не встречаться  с  нею,  пока  не
разделаюсь  с этим  делом Оуэна.  Не то  Лоран ей может  заинтересоваться.
Или...  она может увлечься мной и я, возможно, причиню ей боль... Я ничего
не упустил?
     - Похоже, нет. Ты должен был ей позвонить. Если ты несколько дней  не
сможешь с ней встречаться, то позвони и скажи ей об этом.
     - Хорошо. - Я повернулся, но вовремя  вспомнил  причину,  по  которой
сюда пришел...
     - Знаю, тебе нужно время контроля. Давай я буду проверять тебя каждое
утро в 9.45?
     - Это немного рановато. Обычно я нахожусь в смертельной  опасности  в
разгар ночи.
     - По ночам я бездействую. Девять сорок пять - это все,  что  я  могу.
Мне очень жаль, Джил, но ничего не  поделаешь.  Так  что,  брать  тебя  на
контроль или нет?
     - Бери. 9.45.
     - Хорошо. Дай мне знать, если добудешь реальное  доказательство,  что
Оуэн был убит. Тогда я дам тебе еще одно контрольное время. Ты ведь  тогда
больше будешь подвержен конкретной опасности.
     - Согласен.
     - Я тебя люблю. Ох,  я  опаздываю,  -  и  она  проскользнула  в  свою
комнату, а я пошел звонить Таффи.
     Ее, конечно, не оказалось дома, а где  она  работает  и  работает  ли
вообще, я не знал. Автооответчик предложил записать, если  нужно  что-либо
передать. Я назвал себя и сказал, что позвоню позже.
     И вот я скучаю здесь уже пять минут. До полудня еще полчаса. Рядом со
мной, на столе, телефон. Я не в состоянии найти никакого  предлога,  чтобы
не посылать письма Хомеру Чандрасекару.
     Мне не хотелось с ним говорить, ни тогда,  ни  вообще.  Мне  уже  раз
крепко досталось от него еще в те добрые, старые времена, когда я  виделся
с ним в последний  раз.  моя  бесплатная  рука  означала  отказ  от  жизни
поясовика и стоила мне уважения Хомера. Мне не хотелось  с  ним  говорить,
даже в одностороннем порядке, а в особенности  мне  не  хотелось  говорить
ему, что Оуэн мертв.
     Но кто-то же все же должен сказать ему об  этом.  Может  быть,  и  он
сможет что-то найти. А я уже сутки все откладываю это дело.
     Пять минут меня прошибало потом, а  потом  я  сделал  дальний  вызов,
написал письмо и отправил его на Цереру. Точнее,  я  переписал  его  шесть
раз, прежде чем остался доволен.
     Потом снова позвонил Таффи - может быть, она пришла  домой  к  ленчу.
Никто не отозвался.
     Повесив трубку, я задумался - справедливы ли слова Джули?  Что  может
нас ждать, меня и Таффи, кроме приятного ложа? Ведь это у  нас  уже  было,
так же, как с другими, ни лучше, ни хуже.
     Однако едва ли Джули следует в чем-то упрекать. Если она считает, что
Таффи относится к уязвимому типу людей, то получила она эту информацию  из
моего собственного подсознания.
     Чувства мои смешались. И все же приятно сознавать, что есть  на  кого
положиться...  что  ты  кому-то  небезразличен...  кого-то  волнуют   твои
хлопоты. И это в то время, как остальным все до лампочки.
     - Естественно, я подумал  об  убийстве,  -  сказал  Ордац.  Я  всегда
рассматриваю возможность  убийства.  Даже  когда  моя  безгрешная  матушка
упокоилась  после  самого  нежного  и  заботливого  ухода  моей   сестрицы
Марии-Анжелы, я тотчас подумал, не поискать ли следов от уколов шприцем  в
области головы.
     - И что-нибудь нашли?
     Лицо Ордаца тотчас застыло. Он отставил пиво и начал подыматься.
     - Успокойтесь, - поспешно сказал я. - Я не хотел вас обидеть.
     Какое-то мгновение он выглядел еще сердитым, потом  сел  и  попытался
улыбнуться.
     Мы выбрали открытый ресторан на пешеходной дорожке. По другую сторону
живой  изгороди  (действительно  живой,   зеленеющей   сочными   побегами)
движущийся тротуар нес в одну сторону непрерывный поток  покупателей.  Еще
дальше  другая  лента  несла  точно  такой  же  поток  в   противоположном
направлении. Мне казалось, будто движемся мы, а не они.
     Робот-официант с корпусом, напоминающим шахматную  пешку,  извлек  из
своего торса еще дымящиеся тарелки с перченым мясом, аккуратно поставил их
перед нами и скользнул прочь на воздушной подушке.
     - Естественно, я принял во внимание убийство.  Поверьте  мне,  мистер
Гамильтон. Это ваше предположение ничем не подкреплено.
     - Мне кажется, я бы мог сделать из этого весьма приличное дело.
     - Можете, разумеется, попытаться. Более того, я окажу  вам  всяческую
поддержку. Прежде всего, мы должны  допустить,  что  Кеннет  Грэхем,  этот
продавец счастья, не продавал Оуэну  Джеймисону  дроуд  и  штекер.  Скорее
всего, Оуэна принудили к  операции.  Записи  Грэхема,  включая  письменное
согласие на операцию, поддельные. Мы вынуждены сделать все эти  допущения,
разве не так?
     - Верно. И прежде, чем вы скажете мне, что  у  Грэхема  незапятнанная
репутация, позвольте мне возразить, что это совсем не так.
     - Да.
     - Он связан с бандой  органлеггеров.  Это  секретная  информация.  Мы
установили за ним слежку и не хотим, чтобы это стало всем известно.
     - Вот это новость! - Ордац потер подбородок.  -  Органлеггерство!  Ну
что ж, а какое отношение имеет Оуэн Джеймисон к органлеггерам?
     - Оуэн - поясовик. В поясе  астероидов  всегда  жесточайшая  нехватка
трансплантируемых материалов.
     - Да... Туда импортируется немалое количество медицинских  товаров  с
Земли. Не только органы в морозильных камерах, но  также  и  лекарства,  и
протезы. Что же с того?
     - В свое время Оуэн провозил множество всяких грузов, минуя  таможню.
Его несколько раз ловили, но он всякий раз опережал правительство. У  него
репутация  удачливого  контрабандиста.  Если  крупный  органлеггер   решил
расширить свой  рынок,  он  вполне  мог  прощупать  почву  у  поясовика  с
репутацией удачливого контрабандиста.
     - Вы ни разу не упоминали, что мистер Джеймисон был контрабандистом.
     - Зачем? Все поясовики - контрабандисты, если они считают,  что  есть
шанс не попасться. Для поясовика контрабанда - не безнравственное занятие,
но органлеггеру это, скорее всего, невдомек. Он считал бы,  что  Оуэн  уже
преступник.
     - Вы полагаете, что ваш друг... - Ордац нерешительно  замолчал,  щадя
мои чувства.
     - Нет! Оуэн не стал бы органлеггером. Но  он  мог  попытаться  выдать
одного из них. Вознаграждение за сведения, ведущие к поимке, конфискации и
так далее, весьма солидное. Если кто-то завербовал Оуэна, тот  вполне  мог
бы попытаться проследить контакт самолично. Сейчас банда,  за  которой  мы
охотимся, опутала половину западного побережья.  Она  очень  крупная.  Это
банда  Лорана,  преступника,  на  которого,  возможно,  работает   Грэхем.
Представим себе, что у Оуэна вдруг  появилась  возможность  встретиться  с
Лораном лично?
     - Вы полагаете, что он так поступил?
     - По моему мнению, так оно и было. Я полагаю, что он отрастил волосы,
чтобы выглядеть, как землянин и тем самым убедить Лорана, будто  он  хочет
не вызывать своим видом подозрений. Я думаю,  он  собрал  как  мог  больше
сведений, а потом попытался выпутаться, не повредив при этом своей  шкуры.
Но это ему не удалось. Вы не обнаружили его заявления на выдачу нудистской
лицензии?
     - Нет. Я понимаю ход ваших мыслей, - кивнул полицейский. Он откинулся
назад, не обращая внимания на еду перед собой. - Загар мистера  Джеймисона
равномерно покрывает все  его  тело,  кроме  лица,  характерно  еще  более
темного. Я полагаю, в Поясе он практиковал нудизм.
     - Да. Там для этого не требуется разрешения. Здесь  он  был  бы  тоже
нудистом, если бы не скрывал чего-то. Вспомните тот шрам.  Он  никогда  не
упускал возможности выставить его напоказ.
     - И он на самом деле считал, что может  сойти...  -  Ордац  запнулся,
колеблясь, - за плоскоземельца?
     - С этим  загаром  поясовика?  Нет!  Он  и  так  уже  перестарался  с
прической. Возможно, Оуэн считал, что Лоран его недооценивает.  Однако  он
не рекламировал своего  здесь  присутствия.  В  противном  случае,  он  не
оставил бы дома свои глубоко личные вещи.
     - Значит, он имел дело с органлеггерами и они разоблачили его прежде,
чем он мог связаться  с  вами.  Да,  мистер  Гамильтон,  все  это  неплохо
продумано. Но боюсь, что в жизни так не бывает.
     - Почему же нет? Я ведь не пытаюсь доказать, что это  было  убийство.
Пока я лишь хочу показать, что это  могло  быть  убийством  с  не  меньшей
вероятностью, чем самоубийством.
     - Но это не так, мистер Гамильтон.
     Я вопросительно посмотрел на Ордаца.
     - Рассмотрим детали этого предполагаемого убийства. Оуэна Джеймисона,
без сомнения, накачали наркотиками и привели в  кабинет  Кеннета  Грэхема.
Здесь ему вживили штекер наслаждения. Для этого подошел стандартный дроуд,
который  затем  был  изменен  любительским  образом,  с  помощью  нехитрых
инструментов, включая паяльник. Мы уже видим дотошное внимание  к  деталям
со стороны  убийцы.  Потом  то  же  самое  мы  обнаруживаем  в  поддельных
документах Кеннета Грэхема с  разрешением  на  операцию.  Они  безупречны.
Потом Оуэна Джеймисона возвращают в его  квартиру.  Это  должна  быть  его
собственная квартира, не так ли?  Вряд  ли  имело  смысл  помещать  его  в
какую-либо   другую.   Шнур   от   его   дроуда    укорочен,    опять-таки
непрофессионально. Мистера Джеймисона связали...
     - Интересно, это вы с чего взяли?
     - А почему его не  должны  были  связать?  Его  связали  и  позволили
проснуться. Возможно, ему объяснили происшедшую метаморфозу, возможно нет.
Это  зависит  от  характера  убийцы.  Потом  убийца   подключает   мистера
Джеймисона к стенной розетке. Сквозь его мозг течет ток и  Оуэн  Джеймисон
впервые в жизни испытывает чистое, ничем не  омраченное  наслаждение.  Его
оставляют связанным, ну, скажем, на три часа. После первых  же  нескольких
минут он, я полагаю, уже безвольная жертва пагубного пристрастия...
     - Вы должны больше моего знать о жертвах электростимуляции.
     - Даже я не хотел бы хоть на  мгновение  оказаться  связанным.  Чтобы
выработалось неизлечимое пристрастие, достаточно нескольких минут даже при
небольшой обычной силе тока. Но каждая  жертва  электростимуляции  просит,
чтобы ей сделали операцию, уже зная о последствиях, которые операция будет
иметь  для  всей  ее  остальной   жизни.   Электростимуляция   -   симптом
безысходного отчаяния. Возможно, после  кратковременного  воздействия  ваш
друг еще мог бы высвободиться. Поэтому-то его и  связывают  на  три  часа.
Потом разрезают путы. - Мне едва не стало дурно.  Зловещие,  отталкивающие
картины, нарисованные Ордацем, совпадали с моими до малейших подробностей.
     - Не более, чем на три часа, положим. Дольше, чем на несколько  часов
они остаться  бы  не  осмелились.  Они  разрезают  путы  и  бросают  Оуэна
Джеймисона на голодную смерть. В течение месяца следы отравления исчезнут,
так же, как и любые ссадины от веревок. Исчезнут опухоли на голове,  следы
шприца и все такое. Тщательно разработанный, хорошо продуманный  план,  не
так ли? Вы с этим согласны?
     Я с трудом убеждал себя, что  Ордац  вовсе  не  мерзавец.  Просто  он
делает свое дело. И все же очень трудно было ответить объективно.
     - Это хорошо совпадает с нашими представлениями о Лоране. Он во  всем
очень скрупулезен. Все, что он делает, отличается тщательной подготовкой и
хорошо продумано.
     Ордац подался вперед.
     - Неужели вы не понимаете? Этот тщательно  подготовленный  план  весь
целиком ошибочен.  В  нем  есть  решающее  упущение.  Предположим,  мистер
Гамильтон вытащит дроуд?
     - Разве он мог это сделать? Вы серьезно?
     - Вполне мог бы. Ничтожное движение  пальцев.  Электрический  ток  не
нарушает мышечную координацию. Но  возможно  ли  это?  -  Ордац  задумчиво
пригубил пиво. - Я многое знаю об электростимуляции,  но  не  знаю,  какие
ощущения она вызывает на самом деле, мистер  Гамильтон.  Обычный  любитель
злектростимуляции  вытаскивает  свой  дроуд  столько   же   раз,   сколько
вставляет, но сквозь мозг вашего друга шел десятикратный ток. Возможно, он
десятки раз вытаскивал дроуд и каждый раз мгновенно ставил его на  прежнее
место. Ведь считается, что поясовики - люди со  стальной  волей,  с  очень
высокоразвитой индивидуальностью. Кто знает, может быть, даже через неделю
пристрастия ваш друг все еще был в состоянии освободиться,  смотать  шнур,
сунуть его в карман и  сбросить  с  себя  бремя  наслаждения?  Был  еще  и
дополнительный риск, заключающийся в том, что кто-нибудь мог к нему зайти,
например, ремонтник, обслуживающий автоматические  системы  квартиры.  Или
кто-нибудь мог заметить, что он целый месяц не  закупает  еду.  Самоубийцы
идут на такой риск. Они обычно оставляют  себе  лазейку,  дающую  им  шанс
передумать. А вот убийца? Нет! Даже  если  останется  хоть  один  шанс  из
тысячи, убийца, разработавший столь подробный план, никогда не  пойдет  на
подобный риск.
     Солнце начинало припекать. Ордац  вдруг  вспомнил  о  своем  ленче  и
принялся за еду.
     Я наблюдал, как за изгородью бурлит жизнь. Одни  пешеходы  собирались
небольшими группками поговорить, другие смотрели на витрины  расположенных
на пешеходной дорожке магазинов или смотрели, как мы едим. Были  и  такие,
хоть и немного, кто целеустремленно проталкивался сквозь  толпу,  торопясь
пробраться на скоростной тротуар, развивающий скорость до  десяти  миль  в
час.
     - Может  быть,  они  следили  за  нами.  Возможно,  в  квартире  была
соответствующая аппаратура.
     - Мы тщательно обыскали помещение, - покачал головой Ордац. - Если бы
было какое-то оборудование для слежки, мы бы его обнаружили.
     - Его можно было убрать.
     Ордац хмыкнул.
     Я  вспомнил  об  автоматических  камерах  в  меблированных   комнатах
"Моника". Чтобы вынести аппаратуру для слежки, кто-то должен был  войти  в
квартиру. Он мог испортить  снимок  при  помощи  какого-либо  излучения...
может быть, но это тоже оставило бы следы.
     И квартира Оуэна находилась внутри здания. Следить за нею снаружи  не
было возможности.
     - Есть еще одна  деталь,  которую  мы  упустили,  -  сказал  я  через
некоторое время.
     - Что же это такое?
     - Моя фамилия в бумажнике Оуэна в качестве  ближайшего  родственника.
Он привлекал мое внимание как раз к тому,  над  чем  я  работал.  К  банде
Лорана.
     Ордац опустил вилку.
     - Это можно трактовать двояко, мистер Гамильтон. Но мне кажется,  это
может придтись вам не по душе.
     - Не обращайте внимания, - усмехнулся я.
     -  Что  ж,  давайте  рассмотрим  ваше   предположение.   С   мистером
Джеймисоном   устанавливает   контакт    агент    Лорана,    органлеггера,
намеревающегося продавать поясовикам органы для пересадки. Он  согласился.
Перспектива  разбогатеть  была  слишком  заманчива.  Спустя  месяц  что-то
заставило его понять, какую ужасную ошибку он  совершил.  Поэтому  Оуэн  и
решил покончить с собой. Он обратился к торговцу наслаждением и в его мозг
был вживлен проводник. Потом, прежде,  чем  подключить  дроуд,  он  сделал
попытку искупить свое преступление.  Он  занес  вас  в  свои  документы  в
качестве ближайшего родственника, чтобы вы  могли  догадаться,  почему  он
умер и, вероятно, чтобы  вы  могли  воспользоваться  этим  знанием  против
Лорана. - Ордац посмотрел на меня. - Я понимаю, что вы никак не  можете  с
этим согласиться. Но ничего не  поделаешь,  я  могу  только  истолковывать
улики.
     - Я тоже. Но учтите, что я знал Оуэна!  Он  ни  за  что  не  стал  бы
работать на органлеггера и ни за что не покончил бы самоубийством. Если же
был бы вынужден к этому, то никогда не прибег бы к такому способу!
     Ордац ничего не ответил.
     - А как насчет отпечатков пальцев?
     - В квартире? Никаких.
     - Никаких, кроме Оуэна?
     - Даже его отпечатки были обнаружены только на креслах и на  столике.
Черт бы побрал того, кто изобрел  робота-уборщика.  Каждая  поверхность  в
этой квартире была вычищена до блеска сорок четыре раза за то время, какое
провел там мистер Джеймисон.
     - И все-таки допустим хотя бы на мгновение, что я прав. Допустим, что
Оуэн вышел на Лорана и тот убрал его. Оуэн  понимал,  что  затеял  опасную
игру. Он не хотел, чтобы я занялся этим типом прежде, чем у него все будет
готово. Он хотел награды себе! Но, возможно, оставил что-то и для меня, на
всякий случай. Что-нибудь в абонентном ящике, в камере хранения  аэропорта
или на космодроме. Какую-то улику. Не на свое имя и не на мое. Потому  что
кое-кому может быть известно, что я сотрудник РУК. А вот...
     - На какое-нибудь имя, знакомое вам обоим.
     - Верно. Например, на имя Хомера  Чандрасекара.  Или...  Именно  так!
Кубс Форсайт! Оуэн посчитал бы это самым подходящим. Ведь Кубс мертв!
     - Мы это проверим. Вы, однако, должны понять, мистер  Гамильтон,  что
это может не подтвердить ваши предположения.
     - Конечно. Все, что  вы  найдете,  Оуэн  мог  бы  сделать,  снедаемый
угрызениями совести. Но все же проверьте. И дайте мне знать,  что  удастся
раздобыть, - сказал я и, поднявшись, направился из ресторана к  пешеходной
дорожке.


     Я пристроился на движущемся тротуаре, совершенно безразличный к тому,
куда он меня несет. Просто чтобы иметь возможность успокоиться.
     Неужели Ордац прав? Неужели?
     Однако чем больше я  углублялся  в  дело  Оуэна,  тем  хуже  выглядел
Джеймисон.
     Следовательно, инспектор мог быть прав.
     Или нет?
     Оуэн работал на органлеггеров? Нет! Скорее уж он мог стать донором!
     Оуэн, получающий счастье из стенной розетки? Да ведь он даже  никогда
не смотрел трехмерного телевидения!
     Оуэн покончил с собой? Нет! Но если и да, то только не так!
     Но даже если бы я и мог все это переварить...
     Оуэн  Джеймисон  дал  мне   знать,   что   он   работает   заодно   с
органлеггерами? Мне, Джилу Гамильтону из РУК? Дал мне знать об этом?
     Тротуар двигался все дальше и  дальше,  мимо  ресторанов  и  торговых
центров, церквей и банков. Гудение автомобилей, сильно ослабленное высотой
в десять этажей, отделяющей пешеходный уровень от  транспортного,  все  же
непрерывно стоял в ушах. Небо было узкой ярко-голубой щелью между  черными
громадами небоскребов... Дал бы он мне об этом знать? Никогда!
     Однако не лучше была и странно противоречивая версия  самоубийства  в
изложении Ордаца.
     Я задумался - а не упустил ли что-нибудь Ордац? Для чего  это  Лорану
избавляться от Оуэна столь тщательно подготовленным способом?  Ведь  Оуэну
достаточно было просто-напросто исчезнуть в банках органов, чтобы  никогда
больше не тревожить Лорана!
     Магазинов постепенно  становилось  все  меньше  и  в  такой  же  мере
уменьшались толпы людей. Тротуар сузился, вошел в жилую зону, и притом  не
слишком респектабельную. Я позволил ему занести себя слишком далеко. Начал
озираться по сторонам, пытаясь выяснить, куда же я попал.
     Оказывается, я был в четырех кварталах от кабинета Грэхема!
     Подсознание сыграло со мной злую шутку. Я хотел посмотреть на Кеннета
Грэхема лицом к лицу. Искушение следовать дальше было почти непреодолимым,
но я подавил его и  на  ближайшем  поворотном  диске  сменил  направление.
Мучительные раздумья не оставляли меня.
     Я мог бы зайти в кабинет Грэхема, а потом уйти: может быть! Я мог  бы
прикинуться потерявшим надежду, пресытившимся, нерешительным;  поведал  бы
Грэхему, будто нуждаюсь в электростимуляции, беспокоился бы вслух  о  том,
что скажут жена и друзья, а потом передумать в самый последний момент. Ему
пришлось бы отпустить меня,  зная,  что  мое  исчезновение  может  кого-то
насторожить.
     Может быть...
     Но Лоран, должно быть, знает про РУК больше, чем  мы  о  нем.  Вполне
возможно, что Грэхему уже показывали голограмму вашего  преданного  слуги.
Стоит только известному агенту РУК переступить  порог  его  кабинета  -  и
органлеггер запаникует. Нет, рисковать не следует!
     Тогда, черт побери, что же я могу сделать?
     Противоречивый убийца Оуэна. Если мы допускаем, что Оуэн убит, то тем
самым вовсе не отвергаем другие возможности.
     Сначала до мелочей продуманный план - а потом Оуэна оставляют одного,
когда он с равной вероятностью может сам вытащить штекер и уйти  или  быть
обнаружен настойчивым торговцем, либо случайным взломщиком или...
     Нет. Предполагаемый Ордацем, а равно  и  мною  убийца  следил  бы  за
Оуэном, как ястреб. Следил в течение всего месяца.
     Вот в чем дело.  На  следующем  диске  я  сошел  с  тротуара  и  взял
воздушное такси, высадившее меня  на  крыше  здания  меблированных  комнат
"Моника". В вестибюль я спустился на лифте.
     Если управляющий и удивился при виде меня, то внешне  он  и  виду  не
подал, пригласив меня жестом в свой  кабинет.  Комната  оказалась  гораздо
просторнее вестибюля, вероятно, потому, что  в  ней  находились  предметы,
нарушающие безымянно-современное однообразие оформления: картины на стене,
маленький  черный  след  на  ковре,  оставленный,  по-видимому,  сигаретой
какого-то посетителя, голограмма Миллера и  его  жены  на  широком,  почти
пустом письменном столе. Он подождал, пока я сяду и  выжидающе  наклонился
вперед.
     -  Я  здесь  по  заданию  РУК,  -  начал  я,  протягивая   ему   свое
удостоверение. Он вернул его мне, не удосужившись даже заглянуть внутрь.
     - Полагаю, это все по тому же делу,  -  произнес  он  без  особенного
восторга.
     - Да. Я уверен, что у Оуэна Джеймисона должны были  быть  посетители,
пока он здесь находился.
     Управляющий улыбнулся.
     - Это смехо... просто невозможно.
     - Отнюдь нет. Ваши голографические камеры делают снимки  посетителей,
однако не снимают ваших жильцов, не так ли?
     - Разумеется.
     - Значит, Оуэна мог навестить любой из жильцов этого комплекса!
     Вид у управляющего был ошеломленный.
     - Нет, конечно же, нет. В самом деле нет. Я просто не понимаю, почему
вас это так интересует,  мистер  Гамильтон.  Если  бы  мистера  Джеймисона
обнаружили  в  таком   состоянии,   об   этом   немедленно   сообщили   бы
администрации, будьте уверены.
     - Я так не думаю. Мог к нему войти любой из жильцов этого здания?
     -  Нет,  и  еще  раз  нет!  Камеры  сделали  бы  снимок  любого,   не
проживающего на этом этаже.
     - А как быть с теми, кто живет на этом этаже?
     Управляющий нехотя покачал головой.
     - Да.  Если   говорить  о  голографических   камерах,  это  возможно.
Однако...
     - Тогда я хотел бы попросить снимки всех проживавших на восемнадцатом
этаже в течение последних шести недель. Перешлите их в РУК. Можете вы  это
сделать?
     - Разумеется, сэр. Они будут у вас не позднее, чем через час.
     - Хорошо. Кроме того, мне еще кое-что пришло в  голову.  Предположим,
кто-нибудь поднимается на девятнадцатый этаж, а потом пешком спускается на
восемнадцатый.  Его  фотографируют  на  девятнадцатом  этаже,  но  не   на
восемнадцатом. Верно?
     Управляющий снисходительно улыбнулся.
     - Мистер Гамильтон, на этом этаже нет лестниц.
     - Только лифты? А это не опасно?
     - Разумеется, нет. У каждого лифта есть автономный резервный источник
питания.  Это  широко  распространенная  практика.  Разве  кто-то  захочет
подниматься на восьмидесятый этаж, если испортится лифт?
     - Прекрасно. Еще одно, последнее  разъяснение.  Может  ли  кто-нибудь
самовольно вносить изменения в программу компьютера? Не мог ли кто-нибудь,
например, заставить его не делать определенные снимки?
     - Я... я не специалист по работе с  компьютерами,  мистер  Гамильтон.
Почему бы вам не пойти прямо на предприятие-изготовитель  "Колфилд  Брэйнз
инкорпорейтед"?
     - Ладно. Какая у вас модель?
     - Одну минутку. - Он вскочил и принялся  рыться  в  одном  из  ящиков
письменного шкафа. - Вот. ЕК144.
     - Хорошо.
     Больше мне делать здесь было нечего, и я это понимал...
     И все-таки уйти у меня не хватало духу. Здесь обязательно должно быть
что-то еще.
     В конце концов Миллер прочистил горло.
     - Больше ничего, сэр?
     - Да, - кивнул я. - Нет. Могу я сейчас попасть в 1809 номер?
     - Сейчас я посмотрю, не занят ли он.
     - Полиция уже покончила с этим делом?
     - Разумеется.
     Он снова подошел к картотеке.
     - Номер еще  свободен,  я  проведу  вас  наверх.  Как  долго  вы  там
пробудете?
     - Не знаю. Скорее всего, не более часа. Не нужно меня провожать.
     - Как хотите, сэр.
     Он вручил мне ключ и начал ждать, когда я уйду.


     Ничтожный голубой проблеск мелькнул у меня  перед  глазами,  когда  я
выходил из лифта. Я бы решил, что это было не в реальности, а в зрительном
нерве, если бы не знал, что  это  голографическая  камера.  Чтобы  сделать
голограмму,  можно  обойтись  и  без  лазера,  но  с  лазерной  подсветкой
изображение получается более четким.
     Теперь комната Оуэна была пустой коробкой. Все упрятано,  одни  голые
стены. Никогда в жизни не видел ничего более заброшенного, если не считать
какой-нибудь скалы в астероидах, слишком бедной, чтобы ее разрабатывать  и
чересчур неудачно расположенной, чтобы устраивать на ней базу.
     Панель управления располагалась рядом с дверью. Я включил свет, потом
нажал на главную кнопку. Появились вычерченные красным,  зеленым  и  синим
цветом контуры. Большой  квадрат  на  одной  из  стен  обозначал  кровать,
большую часть другой стены - кухня, разные фигуры на полу.  Очень  удобно.
Не надо гадать, не стоишь ли ты  случайно  на  том  месте,  откуда  должен
подняться стол.
     Я пришел сюда, чтобы прочувствовать обстановку,  обострить  интуицию,
дознаться,  не  упустил  ли  чего-нибудь.  Запустив  воображаемую  руку  в
упрятанные за панелью цепи автоматики и проверяя, нет ли там  каких-нибудь
не предусмотренных с самого начала плат, я выяснил, что все провода  ведут
только к тем механизмам, которые они должны активировать.  Наружу  никаких
цепей от датчиков не выходило. Нужно  было  находиться  в  комнате,  чтобы
определить, что из обстановки заняло место в комнате, а  что  находится  в
предусмотренных нишах.
     Кровать этой, как предполагалось,  занятой  комнаты  была  втянута  в
стену в течение шести недель. Но чтобы узнать это, нужно было находиться в
комнате.
     Я нажал еще несколько кнопок, чтобы извлечь кухонный уголок и  кресло
для чтения. Стена соскользнула на протяжении восьми футов. Пол вздыбился и
принял форму кресла. Я сел и кухня закрыла дверь.
     Никто не мог увидеть Оуэна из коридора.
     Если бы только кто-нибудь заметил, что  он  не  заказывает  еду.  Это
могло его спасти.
     Я еще поразмыслил и начал искать кондиционер.  Решетка  оказалась  на
уровне пола. Я стал прощупывать воображаемой рукой пространство за нею.  В
некоторых из подобных квартир установки  кондиционирования  включаются  по
достижении определенного уровня углекислого газа. Но  эта  управлялась  от
датчика температуры или вручную.
     Будь установка другой, наш скрупулезный  убийца  мог  бы,  анализируя
поток воздуха из квартиры, определять, там ли Оуэн и жив  ли  он.  Эта  же
1809 квартира вела себя так, словно простояла шесть недель пустой.
     Я заворочался в кресле.
     Если предполагаемый убийца следил  за  Оуэном,  то  делал  он  это  с
помощью тайно установленной аппаратуры. Если он действительно  не  жил  на
этом этаже четыре или пять недель, потребовавшихся Оуэну чтобы умереть, то
другого способа просто не существовало.
     Ладно.  Придется  подумать  о  такой  аппаратуре.  Если  сделать   ее
достаточно миниатюрной, ее  было  бы  довольно  трудно  найти,  разве  что
робот-уборщик мог сразу отправить ее прямиком в  утилизатор.  Значит,  она
должна была быть достаточных размеров, чтобы  робот  не  подобрал  ее!  Не
стоило беспокоиться, не найдет ли ее Оуэн. После смерти  Джеймисона  можно
было дать сигнал на ее самоуничтожение.
     Но если она сгорела полностью,  то  где-то  обязательно  должно  было
остаться обгоревшее место или отверстие. И его мог найти  Ордац.  Так  что
же? Может быть, асбестовая прокладка? Остаться должно  было  нечто  такое,
что мог замести робот-уборщик.
     А если поверить в это, то можно поверить вообще во  что  угодно.  Все
это чересчур неопределенно. Никому не известно  точно,  что  робот-уборщик
способен принять за мусор. Их делают тупыми, потому что так  дешевле.  Так
что их программируют, чтобы они  оставляли  после  уборки  только  крупные
предметы.
     На этом этаже должен был кто-то быть - то ли для того, чтобы  следить
за Оуэном самому, то ли для  того,  чтобы  потом  забрать  аппаратуру  для
слежки. Я мог поспорить на все свое имущество, что за ним следил человек.


     Я пришел сюда, чтобы дать шанс своей интуиции. Но это  не  сработало.
Оуэн шесть недель провел в этом кресле, и по меньшей мере одну - последнюю
- он был мертв. И все же, усевшись сам в это кресло с двумя  полочками  по
бокам, я не почувствовал ничего. Это было просто кресло. В комнате не было
никого, даже беспокойного призрака. Вызов застал меня на полпути в контору
РУК.
     - Вы были правы, - сказал Ордац по ручному радио. - Мы нашли в камере
хранения космопорта в Долине Смерти ячейку,  абонированную  на  имя  Кубса
Форсайта. Сейчас я на пути туда. Вы ко мне присоединитесь?
     - Я встречу вас там.
     - Хорошо. Я, так же как и вы, сгораю от нетерпения взглянуть, что  же
оставил нам Оуэн Джеймисон.
     Я в этом сомневался.
     Аэропорт - нечто большее, нежели просто пункт на удалении 230 миль  и
в часе езды на такси. Поездка  туда  стоит  немало.  Я  набрал  на  пульте
управления  новый  адрес,  потом  вызвал  контору.  Агент  РУК  пользуется
свободой оплаты. Ему не нужно отчитываться за каждый свой шаг.  Чтобы  мне
не разрешили отправиться туда, и речи быть не могло. Самое худшее - мне не
оплатят счет.
     - Да, вот еще что, - сказал  я  клерку.  -  Из  меблированных  комнат
"Моника" должен прибыть комплект голограмм. Пусть компьютер проверит,  нет
ли среди них известных органлеггеров или сообщников Лорана.
     Такси плавно взмыло  в  небо  и  направилось  на  восток.  Я  смотрел
трехмерный телевизор и пил кофе, пока у меня  не  вышел  запас  монет  для
автомата.
     Если вы отправляетесь в Долину Смерти между  ноябрем  и  маем,  когда
климат там идеален, она может показаться туристским раем. Там есть  полоса
Дьявола для  гольфа,  с  фантастическими  грядами  и  соляными  вершинами;
Забриски-Пойнт  с  окружающим  его  загадочным  мертвым  пейзажем;  старые
заброшенные  шахты  и   самого   удивительного   вида   редкие   растения,
приспособившиеся к жаре и мертвецки сухому климату. Да,  в  Долине  Смерти
немало интересного и когда-нибудь я отправлюсь туда, чтобы полюбоваться ее
чудесами. А пока что все, что я узрел - это космопорт. Но он и сам по себе
производил приличное впечатление.
     Посадочное поле некогда было частью очень крупного внутреннего  моря.
Теперь  это   соляное   море.   Идущие   попеременно   красные   и   синие
концентрические круги  обозначают  посадочные  площадки  для  кораблей  из
космоса. Столетняя эволюция космических приводов видна здесь как на ладони
по размерам и форме воронок, образовавшихся от огненных или фотонных струй
из  тормозных  сопел.  И  все  же  большая  часть  поля   сохранила   свой
первозданный ослепительно белый цвет высохшей соли.
     И на фоне этой соли - корабли всех форм и размеров. Вокруг них как бы
танцуют различные вспомогательные машины и механизмы, а если не полениться
и подождать - можно увидеть и приземление космического корабля. Ради этого
зрелища стоит подождать!
     Здание космопорта, расположенное на  краю  плоского  соляного  плато,
представляет  собой  светло-зеленую  башню,  возвышающуюся  над   обширным
участком светящегося  оранжевого  бетона.  Ни  один  корабль  на  него  не
садился. Во всяком случае, пока. Такси опустило  меня  у  самого  входа  и
улетело, чтобы присоединиться к себе подобным. А  я  стоял,  вдыхая  сухой
теплый воздух.
     Четыре месяца в году в Долине Смерти  идеальная  погода.  В  один  из
августовских дней зарегистрирован рекорд - 56 градусов Цельсия в тени.
     Клерк за стойкой сказал мне, что Ордац прибыл несколько минут  назад.
Я нашел его с еще одним служащим в лабиринте оплачиваемых ячеек, каждая из
которых способна вместить  два-три  чемодана.  В  ячейке,  которую  открыл
Ордац, был всего лишь небольшой пластмассовый портфель.
     - Возможно, он использовал и другие ячейки, - заметил Ордац.
     - Скорее всего, нет. У него цифровой замок.  Я  думаю,  он  вероятнее
всего...
     - Может быть...
     - Что - может  быть?  -  взорвался  я.  -  Должен  вам  сказать,  что
поясовики путешествуют налегке. Дайте сюда этот портфель!
     Присев на корточки, я пристально начал разглядывать цифровой замок.
     Как это ни забавно, но я не испытывал ни малейшего  удивления,  будто
всегда знал, что портфель Оуэна окажется здесь. А  почему  бы  и  нет?  Он
обязан был попытаться каким-то  образом  подстраховать  себя  через  меня,
потому что я уже вовлечен в деятельность ООН по борьбе  с  органлеггерами.
Оставив что-нибудь в камере хранения космопорта, потому что Лоран не  смог
бы найти нужную ячейку или добраться до  ее  содержимого,  если  бы  сумел
найти, и потому, что у меня  возникнут  ассоциации,  связывающие  Оуэна  с
космопортами.
     Шифр был пятизначным.
     - Он должен был иметь в виду,  что  открывать  его  буду  я.  Давайте
посмотрим... - и я установил число 2247. 22 апреля 2117 года, день,  когда
погиб Кубс.
     Замок  щелкнул  и  портфель  раскрылся.  Ордац  был  тут  как  тут  и
вытаскивал брезентовый конверт. Я не  столь  поспешно  взял  две  каких-то
склянки. В  одной  из  них,  герметически  закупоренной  от  проникновения
земного воздуха, находилась невероятно мелкая пыль. Пыль настолько мелкая,
что скользила, как масло по внутренней поверхности наполовину заполненного
стеклянного флакона. В другой  пробирке  находилась  почерневшая  крупинка
железо-никелевого сплава, едва различимая невооруженным глазом.


     В портфеле были и другие вещи, но  главной  оказалась  папка.  В  ней
находилась  вся  история  Оуэна...  во  всяком  случае,  до  определенного
момента. Оуэн, должно быть, намеревался ее дополнить.
     Когда он вернулся из последнего полета  к  богатым  рудами  обломкам,
среди всякого прочего хлама на почте Цереры его поджидало  письмо.  Должно
быть, он хохотал над некоторыми частями этого послания. Лоран взял на себя
труд  собрать  полное  досье  на  контрабандную  деятельность   Оуэна   на
протяжении  последних  восьми  лет.  Неужели  он  рассчитывал,  что  может
добиться молчания Оуэна угрозой передачи этого досье таможенникам?
     Возможно, это досье породило в голове Оуэна ошибочную мысль.  Как  бы
то ни было, он решил связаться  с  Лораном  и  посмотреть,  что  из  этого
выйдет. Если бы не особые обстоятельства, он переслал бы мне  это  письмо,
предоставив РУК честь выследить всю  банду.  Ведь  специалистом  по  таким
делам была все-таки эта организация. Однако  в  последнем  рейсе  у  Оуэна
произошло несчастье.
     Его  фотонный   привод   взорвался   где-то   за   орбитой   Юпитера.
Предохранительные устройства едва успели катапультировать жилой отсек  его
корабля. Спасательное судно подобрало Оуэна и вернуло его на Цереру.
     После оплаты спасательной экспедиции он оказался разорен.  Ему  нужны
были деньги.  Возможно,  Лорану  стало  об  этом  известно  и  он  на  это
рассчитывал.
     Вознаграждение за информацию, которая привела  бы  к  поимке  Лорана,
могло дать ему возможность купить новый корабль.
     Он, следуя  инструкции  Лорана,  приземлился  в  одном  из  захудалых
космопортов, откуда люди этого сверхорганлеггера  долго  возили  его  -  в
Лондон, в Бомбей, в Амберг в Германии. История,  записанная  рукой  Оуэна,
кончалась в Амберге. Каким образом он попал в  Калифорнию?  Рассказать  об
этом у него уже не было никакой возможности.
     Однако и во время этих переездов ему удалось узнать очень многое. Ему
удалось добыть сведения  о  структуре  организации  Лорана.  В  папке  был
полностью изложен план переброски добытых  преступным  образом  органов  в
Пояс и техника поиска клиентов и  выхода  на  них.  Было  здесь  и  немало
догадок Оуэна, которые в большинстве казались  разумными,  но  практически
невыполнимыми. Как это было для него типично! Я не мог найти  ни  признака
того, что у  него  возникали  какие-то  сомнения  в  осуществимости  своих
намерений.
     ...И, разумеется, он не знал, что скоро наступит конец.
     Здесь же были двадцать три голограммы, все  -  принадлежавшие  членам
банды Лорана. На обороте некоторых снимков  виднелись  пометки  Оуэна,  на
других ничего не было. Оуэн не  был  в  состоянии  выяснить,  какое  место
каждый из сфотографированных им органлеггеров занимает в организации.
     Я просмотрел их два раза, задаваясь вопросом - не является ли один из
изображенных на снимках самим Лораном? Оуэн этого так и не узнал.


     - Похоже, вы были правы, - сказал Ордац. - Он не мог  походя  собрать
такие подробности, поэтому намерение выдать банду  Лорана  должно  было  у
него быть с самого начала.
     - А я вам что говорил? И за это его убили!
     - Да, так, должно быть, и было. Какие мотивы могли у  него  быть  для
самоубийства? - Ордац изо всех сил пытался изобразить на лице гнев. - И  я
также нахожу, что совершенно не могу  поверить  в  нашего  противоречивого
убийцу. Вы совершенно испортили мне аппетит, мистер Гамильтон.
     Я рассказал ему свои соображения о других жильцах на этаже Оуэна.  Он
улыбнулся и кивнул.
     - Возможно, возможно... теперь  это  компетенция  вашего  управления.
Органлеггерство входит в сферу деятельности РУК.
     - Верно. - Я закрыл портфель и взвесил его  в  руке.  Посмотрим,  что
сделает из всего этого компьютер. Я вам пришлю фотокопии всего, что  здесь
есть.
     - Вы мне дадите знать, что выяснится в отношении других жильцов?
     - Разумеется.


     Я вошел в контору РУК, размахивая драгоценным  портфелем  и  чувствуя
себя на вершине успеха. Оуэн  был  убит.  Он  погиб,  не  запятнав  своего
честного имени и, пожалуй, скорее всего, не без  достоинства.  Даже  Ордац
признал это.
     Запыхавшись и спотыкаясь, меня нагнал Джексон Бера.
     - Что стряслось? - окликнул я его. Может быть, я  не  хотел  упустить
шанса  похвастаться.  У  меня  было  двадцать  три  лица,   двадцать   три
органлеггера в одном портфеле в моей руке.
     Бера остановился.
     - Где вы были?
     - Работал. Честно. Что за спешка?
     - Помните того продавца наслаждений, за которым мы следили?
     - Грэхема? Кеннета Грэхема?
     - Именно его. Он мертв. И виноваты в этом мы! - С  этими  словами  он
побежал дальше.


     К тому времени, как я догнал его, он был уже в лаборатории.
     Труп Кеннета Грэхема лежал лицом вверх  на  операционном  столе.  Его
вытянутое, впалое лицо было бледным и ничего не выражающим, размякшим. Оно
было пустым. Со всех сторон голову окружала различная аппаратура.
     - Как дела? - спросил Бера.
     - Да никак, - ответил врач. - В этом нет вашей  вины.  Вы  достаточно
быстро поместили его в глубокий холод... - Он пожал плечами.
     Я тронул Бера за плечо.
     - Что произошло?
     Бера еще не отдышался после своего бега.
     - Видимо, что-то просочилось Кеннет попытался сбежать, но мы  накрыли
его в аэропорту.
     - Можно было и подождать. Посадить кого-нибудь с ним в один  самолет.
Наполнить салон СТГ-4.
     - А помните переполох, когда мы в последний раз применили СТГ-4?  Эти
чертовы журналисты!
     Бера весь дрожал. И я не осуждал его.
     РУК и органлеггеры ведут очень странную  игру,  в  некоторых  деталях
довольно сходную. Органлеггеры должны  доставлять  своих  доноров  живыми,
поэтому они  всегда  вооружены  иглопистолетами,  стреляющими  кристаллами
усыпляющего вещества, мгновенно растворяющегося  в  крови.  Мы  пользуемся
точно таким же оружием и примерно по той же причине - преступника  следует
сохранить для судебного разбирательства, а  потом  для  правительственного
госпиталя. Поэтому от агентов РУК требуется, чтобы они ни в коем случае не
убивали.
     В один прекрасный день я научился этой истине. Некто Рафаил  Хейн,  с
недавних пор считающийся органлеггером, попытался добраться у себя дома до
кнопки экстренной сигнализации.  Если  бы  ему  это  удалось,  на  свободу
вырвались бы самые жуткие силы ада, люди Хейна сделали бы  мне  укол  и  я
оказался бы рассортированным  по  частям  в  отдельных  камерах  хранилища
органлеггеров, принадлежавшего Хейну. Поэтому я задушил его.
     Рапорт об этом  был  заложен  в  память  компьютера,  но  только  три
человека знали об этом. Одним из них был  мой  непосредственный  начальник
Лукас Гарнер. Второй была Джули.  Пока  что  Хейн  оставался  единственным
убитым мною человеком.
     А Грэхем стал первой жертвой Бера.
     - Мы взяли его в аэропорту, - рассказывал Бера. - На  голове  у  него
была шляпа. Жаль, я не  обратил  на  это  внимания,  не  то  мы  могли  бы
действовать быстрее. Мы начали окружать его, держа наготове иглопистолеты.
Он обернулся и увидел нас. Сунул пальцы  под  шляпу  и  тут  же  упал  без
памяти.
     - Он убил себя?
     - Да.
     - Каким образом?
     - Посмотрите-ка на его голову.
     Я придвинулся к столу поближе, стараясь не мешать врачу, который, как
полагалось по правилам,  пытался  извлечь  из  мертвого  мозга  информацию
индуктивным методом, но у него ничего не получалось.
     На самой макушке Грэхема виднелась плоская продолговатая коробочка из
черной пластмассы, почти вдвое меньше колоды карт. Я прикоснулся к  ней  и
сразу понял, что она прикреплена к черепу убитого.
     - Дроуд. Нестандартный и слишком большой. В нем батарейка.
     - Вы знали, что у него привычка к электростимуляции?
     - Нет. Мы опасались устанавливать аппаратуру для слежки у него  дома.
Он мог обнаружить ее и скрыться. Посмотрите-ка на эту штуку еще раз!
     "С формой дроуда что-то не так", - подумал я.
     Черная пластмассовая коробочка наполовину расплавилась.
     - Высокая температура? - пробурчал я себе под нос.
     - Он взорвал батарейку  разом,  -  кивнул  Бера,  -  послав  весь  ее
убийственный заряд прямо в  мозг,  точнехонько  в  центр  наслаждения.  И,
господи, Джил, о чем я все время думаю - на что  это  было  похоже?  Джил,
какие ощущения он мог в себе этим вызвать?
     Я похлопал его по плечу, пытаясь успокоить его и сам успокоиться. Мне
уже давно лезли в голову мысли по этому вопросу.
     Вот лежит человек, вжививший электрод в голову  Оуэна.  Была  ли  его
смерть  кратковременным   адом   или   исступленным   восторгом   райского
наслаждения? Я надеялся, что адом, но поверить в это никак не мог.
     Во всяком случае, Кеннета Грэхема больше нет в  этом  мире  -  он  не
объявится где-нибудь с новым лицом, новыми узорами  на  сетчатке  глаза  и
отпечатками пальцев, в общем, всем тем, чем могли его снабдить  подпольные
хранилища.
     - Ничего, - сказал врач. - Его мозг практически  выжжен.  Тех  крупиц
нервных связей, которые сохранились, недостаточно, чтобы наскрести  что-то
осмысленное.
     - Попробуйте еще раз, - попросил Бера.
     Я незаметно вышел из лаборатории. Возможно, попозже я  поставлю  Бера
выпивку; он, похоже, в ней нуждается. Бера был одним из таких людей, в ком
сочувствие к ближним очень обострено. Я понимал, что  он  почти  физически
чувствует жуткую волну исступления и краха, пережитую Грэхемом,  когда  он
покидал этот мир.
     Голограммы из "Моники" прибыли несколько часов назад. Миллер  отобрал
снимки не только жильцов, снимавших квартиры на 18-м  этаже  за  последние
шесть недель, но также и жильцов семнадцатого и девятнадцатого этажей. Это
казалось неслыханным  богатством.  Меня  позабавила  мысль,  будто  кто-то
спускался с девятнадцатого этажа через балкон на восемнадцатый  в  течение
шести недель. Но в квартире 1809 не было не то что окон - в  ней  не  было
даже наружной стены, не говоря уже о балконе.
     Неужели Миллера это тоже забавляло? Чушь! Это даже  не  могло  придти
ему в голову! Просто он  перестарался,  чтобы  выказать  свое  рвение  нам
помочь.
     Никто из жильцов на протяжении всего этого периода не  соответствовал
известным или подозреваемым сообщникам Лорана. Тогда я вспомнил о двадцати
трех  возможных  людях  Лорана  из  портфеля  Оуэна.  Я  отдал  их  снимки
программисту, не будучи уверенным, что сам  справлюсь  с  компьютером.  Он
вот-вот должен закончить подготовку программы.
     Я позвонил вниз: да, готово.
     Я приказал компьютеру сравнить их с голограммами из "Моники".
     Ничего! Между ними не было ни единого соответствия!
     Следующие  два  часа  я  провел,  записывая  дело  Оуэна  Джеймисона.
Программист переведет его на машинный язык  и  заложит  в  компьютер.  Мне
такое пока не под силу.
     Мы снова вернулись к непоследовательным действиям  убийцы  из  версии
Ордаца.
     Только это, плюс путаница логических тупиков. Благодаря смерти  Оуэна
в наших руках оказалась целая пачка новых  снимков,  которые  в  настоящий
момент, возможно, уже устарели.  Органлеггеры  от  одного  подозрительного
взгляда меняют свои лица. Я закончил вкратце описание сути дела,  переслал
его программисту и позвонил Джули. Теперь я нуждался в ее защите.
     Джули, оказывается, ушла домой.
     Я хотел было позвонить Таффи, но остановился, набрав только  половину
номера. Иногда бывает, что лучше не звонить.  Мне  нужно  пережить  плохое
настроение  самому.  Мне  нужна  пещера,  где  бы  я  мог   побыть   один.
По-видимому, выражение лица у меня  было  такое,  что  мог  лопнуть  экран
видеофона. Зачем же передавать  свое  настроение  ни  в  чем  не  повинной
девушке?
     И я отправился домой.
     Было уже темно, когда я вышел на  улицу.  Поднявшись  по  пешеходному
переходу над движущимися тротуарами, я стал дожидаться такси  на  площадке
перекрестка. Вскоре такси показалось, с мигающей белой надписью "Свободно"
на брюхе. Я сел в такси и вставил кредитную карточку.
     Оуэн  собирал  свои  голограммы  по  всему  евроазиатскому  материку.
Большая часть из них, если не все, принадлежали зарубежным агентам Лорана.
Почему же я ожидал обнаружить их в Лос-Анжелесе?
     Такси поднялось в светлое ночное  небо.  Благодаря  городским  огням,
облака под ним превратились в плоский белый шатер.  Мы  пробили  облака  и
летели над ними. Автопилоту такси не было дела, есть ли у меня возможность
любоваться окружающей (или проплывающей внизу?) панорамой.
     ...Так чем же я теперь располагаю? Кто-то среди  десятков  обитателей
18-го этажа был сообщником Лорана. Или так - или непоследовательный убийца
из версии Ордаца, очень осторожный, но оставивший Оуэна умирать в  течение
пяти недель одного, без присмотра.
     ...А так ли уж маловероятен этот непоследовательный убийца?
     Ведь в конце концов, этим убийцей был мой собственный  гипотетический
Лоран! и он совершал  убийства,  эти  тягчайшие  преступления.  Он  убивал
методично, снова и снова, наживая при этом сказочные барыши. РУК не мог до
него добраться. Не пришло ли теперь время, когда он стал небрежным?
     Как и Грэхем. Как долго этот человек  подбирал  доноров  среди  своих
покупателей, выбирая несколько совершенно неприметных за год? А потом, два
раза за несколько месяцев, он выбрал таких  клиентов,  отсутствие  которых
всполошило родственников.
     Большинство преступников не отличаются особым умом. У  Лорана  мозгов
хватало, но приспешники его должны быть вполне заурядными  людьми.  Лорану
волей-неволей приходилось иметь дело с заурядными личностями, с теми,  кто
прибег к преступлениям лишь потому, что у них не хватало ума,  на  который
они могли бы положиться в законной жизни.
     Если человек, подобный Лорану, становится небрежен, то именно в  этом
причина его ошибок. Он подсознательно начинает судить об  уме  сотрудников
РУК по уму своих приспешников. Соблазнившись остроумным замыслом убийства,
он мог не обратить внимания на одну-единственную деталь и оставить ее  без
изменений.  Имея  советчиком  Грэхема,  он  гораздо  лучше  разбирался   в
тонкостях электростимуляции,  чем  мы.  Вероятно,  достаточно  разбирался,
чтобы доверять эффективности пагубного  пристрастия  к  току  в  случае  с
Оуэном.
     В этом случае, убийцы Оуэна доставили его в эту злополучную  квартиру
и больше уж никогда не  видели.  В  этом  заключался  небольшой  риск,  на
который решился Лоран и который оказался оправданным, по крайней мере,  на
этот раз.
     В следующий раз Лоран будет еще небрежней.  Когда-нибудь  мы  поймаем
его!
     Но не сегодня.
     Такси отделилось от вереницы себе  подобных  и  опустилось  на  крыше
моего дома в Голливудских Холмах. Я вышел и направился к лифтам.
     Дверь одного из них открылась и из него кто-то вышел.
     Что-то предупредило меня, что-то связанное с тем, как  двигался  этот
вышедший из лифта. Я повернулся. Такси могло послужить хорошим прикрытием,
но оно уже успело подняться в  воздух.  Из  тени  возникло  еще  несколько
силуэтов.
     Мне кажется, я уложил двоих прежде, чем что-то кольнуло меня в  щеку.
Крохотные кристаллики мгновенно растворились в моей  крови.  Голова  сразу
закружилась, крыша начала поворачиваться вокруг себя и  центробежная  сила
швырнула мое обмякшее тело ничком. Тени сомкнулись надо  мной;  потом  все
кануло в вечность.
     Очнулся я от неожиданного прикосновения  к  голове.  Я  стоял  прямо,
спеленатый,  как  мумия,  мягкими  витыми  повязками.  Я   даже   не   мог
пошевелиться,  не  мог  двинуть  ни  одной  мышцей  ниже  шеи.   Когда   я
окончательно это понял, было  уже  поздно.  Стоящий  позади  меня  человек
закончил снимать с моей головы электроды и вышел  вперед,  оказавшись  вне
досягаемости моей воображаемой руки.
     В  его  чертах  было  что-то  птичье.  Он  был   высокий   и   худой,
тонкокостный, на его треугольном лице резко выделялся  острый  подбородок.
Растрепанные шелковистые светлые волосы свисали  с  висков.  На  нем  были
безупречного покроя короткие шерстяные  брюки  в  оранжевую  и  коричневую
полоску. Широко улыбаясь, скрестив руки и  наклонив  голову,  он  стоял  и
ждал, когда я заговорю.
     И я узнал его. Оуэну удалось где-то сделать его снимок.
     - Где я? - простонал я, притворяясь, что плохо соображаю.  -  Который
теперь час?
     - Час? Уже утро, - ответил мой похититель. - Что  же  касается  того,
где вы находитесь, я  предоставлю  вам  все  возможности  самому  об  этом
догадаться.
     Что-то в его манерах... догадка осенила меня и я произнес:
     - Лоран?
     Человек наклонил голову, но лишь самую малость.
     - А вы Джилберт Гамильтон из полиции РУК. Джил Ловкая Рука.
     Мне не послышалось. Однако я сделал вид, что не понял намека.
     - Похоже, я совершил ошибку.
     - Вы недооценили длины моих собственных рук. А также недооценили моей
заинтересованности!
     Хвастаться  ему  было  нечем.  Похитить  сотрудника  РУК  не  намного
сложнее, чем любого простого обывателя. Для  этого  нужно  просто  застать
жертву врасплох и не жалеть своих людей.  В  данном  случае  он  ничем  не
рисковал. Полиция  применяет  иглопистолеты  по  той  же  причине,  что  и
органлеггеры. Люди, в которых я попал, если это и в самом деле произошло в
те считанные секунды, которые длилась схватка, давным-давно пришли в себя.
Лоран, должно быть, поставил меня на ноги, спеленал, а  потом  поместил  в
состояние стимуляции сна, для  чего  к  моей  голове  и  были  приставлены
электроды. Один из них касался каждого из век, другой - затылка. Небольшой
ток, текущий через мозг, усыплял меня. За один час под воздействием такого
тока можно выспаться на всю ночь. Если не убрать эти электроды,  то  можно
спать вечно.
     Значит, это и есть Лоран.
     Он стоял, и смотрел на меня, наклонив по-птичьи голову набок и сложив
руки на груди. В одной из них был иглопистолет. Держал  он  его,  как  мне
показалось, довольно небрежно.
     Который все-таки час? Я не осмеливался спросить его еще раз, чтобы не
дать Лорану возможности о чем-нибудь догадаться. Стоит мне продержаться до
9.45 и Джули придет на выручку...
     Только куда она ее пришлет, вот в чем вопрос?
     Меня охватило отчаяние. Где я? Если я сам этого не  знаю,  то  откуда
узнает об этом Джули?
     Лоран намерен отправить меня в банк органов. Одна  порция  кристаллов
лишит меня сознания, не повредив ни одной из бесчисленных  тонких  частей,
которые и являются в совокупности Джилом Гамильтоном. А потом врачи Лорана
разделят меня на эти части...
     В правительственных операционных у преступников выжигают  мозг  одним
импульсом для последующего захоронения его в урне.  Один  бог  знает,  что
сделает с моим мозгом Лоран.  Но  все  остальное  во  мне  дышит  силой  и
здоровьем. Даже учитывая накладные расходы Лорана, я стоил больше миллиона
кредиток ООН.
     - Почему меня? - спросил я. - Значит, вам нужен был именно  я,  а  не
любой агент РУК. Откуда такой интерес к моей особе?
     - Именно вы  расследовали  дело  Оуэна  Джеймисона.  И  притом  очень
тщательно.
     - И все-таки недостаточно тщательно, черт возьми.
     Лоран удивленно посмотрел на меня.
     - Вы на самом деле не понимаете?
     - На самом деле.
     - Сдается мне, это очень интересно, -  задумчиво  произнес  Лоран.  -
Очень.
     - Ладно. Почему я до сих пор жив?
     - Я очень любопытен, мистер Гамильтон, и надеялся, что вы  расскажете
мне о своей воображаемой руке.
     Значит, раньше я не ослышался, и все же решил попробовать сблефовать.
     - Какой руке?
     - Не надо прикидываться, мистер Гамильтон. Если мне покажется, что  я
проигрываю, то придется воспользоваться вот этим. - Он покачал  головой  и
указал на иглопистолет. - И больше вы не проснетесь.
     Черт! Он знал. Единственное, чем я мог пошевелить,  были  уши  и  моя
воображаемая рука, и Лорану это было известно! Я не смогу заманить  его  в
пределы досягаемости.
     При условии, что он действительно знает обо всем.
     Мне нужно подманить его к себе.
     - Так и быть, - сказал я. - Но мне бы хотелось знать,  каким  образом
вы это выведали. Шпион в РУК?
     Лоран рассмеялся.
     - Хорошо, если бы  так.  Нет.  Мы  изловили  одного  из  ваших  людей
несколько месяцев назад, практически  случайно.  Когда  я  понял,  кто  он
такой,  то  вынудил  его  заговорить  о  вашей  работе.  Он  смог  кое-что
рассказать  мне  о  вашей  замечательной  руке.  А  сейчас,  надеюсь,   вы
расскажете мне больше.
     - Кто это был?
     - Ну, в самом деле, мистер Гамильтон...
     - Кто это был?!
     - Неужели вы действительно ожидаете, что я  буду  запоминать  фамилию
каждого донора?
     Кто же это угодил в банк органов Лорана? Незнакомец, знакомый,  друг?
Но разве хозяин бойни запоминает каждого зарезанного быка?
     - Меня интересуют так называемые паранормальные способности, - сказал
Лоран. - Я запомнил  ваше  имя.  А  потом,  когда  я  уже  почти  заключил
соглашение с вашим приятелем-поясовиком Джеймисоном, то  вспомнил  кое-что
необычное о его коллеге по экипажу. Вас называли Джил Ловкая Рука, не  так
ли? В порту вам бесплатно подавали выпивку, если вы ее брали  воображаемой
рукой.
     - Вдвойне, черт побери! Вы решили, что Оуэн был  сыщиком,  да?  Из-за
меня?
     - Вы зря бьете себя в грудь, мистер  Гамильтон.  Этим  вы  ничего  не
добьетесь. - В голосе Лорана появились  стальные  нотки.  -  Поразвлекайте
меня, мистер Гамильтон.
     Я пошарил рукой вокруг себя, подыскивая что-нибудь, способное  помочь
мне высвободиться из моего  стоячего  узилища.  Нет,  не  повезло.  Я  был
упакован, как мумия, и сорвать мою смирительную  рубаху  было  невозможно.
Все, что я смог нащупать воображаемой рукой, это что я спеленат  по  самую
шею и  в  прямом  положении  меня  удерживает  подпирающий  стержень.  Под
повязками я был совершенно гол.
     - Я продемонстрирую вам свои сверхъестественные способности, - сказал
я, - если вы угостите меня сигаретой.
     Может быть, это заставит его ко мне приблизиться? Кое-что он  знал  о
моей руке.  Он  положил  одну-единственную  сигарету  на  край  маленького
столика на колесах и подтолкнул его в мою сторону. Я подхватил сигарету и,
поднеся ее ко рту, стал ждать, в надежде, что он подойдет зажечь ее.
     - Моя ошибка, - пробормотал он и, подтянув столик к себе, повторил то
же самое, только с зажженной сигаретой.
     Не повезло! По крайней мере, я смог закурить. Я  стряхнул  пепел  как
можно дальше - примерно фута на два. Мне приходилось двигать  воображаемой
рукой медленно, иначе пепел просто осыпался бы сквозь пальцы.
     Лоран зачарованно наблюдал за этим. Свободно перемещающаяся  отдельно
от моего тела сигарета  повиновалась  моей  воле!  Глаза  его  следили  за
окурком с нескрываемым ужасом. И это было плохо. Возможно,  сигарета  была
ошибкой.
     Некоторые смотрят на пси-способности как на нечто сродни  колдовству,
а на людей,  ими  пользующихся,  как  на  слуг  Сатаны.  Если  Лоран  меня
испугался - мне не жить.
     - Интересно, - произнес он.  -  И  до  какого  расстояния  вы  можете
дотянуться?
     Он заранее знал мой ответ.
     - На расстояние своей настоящей вытянутой руки, разумеется.
     - Но почему? Другие же могут действовать на  гораздо  большем.  А  вы
почему не можете?
     Он находился прямо передо мной, на другом  конце  комнаты,  в  добрых
девяти метрах от меня и сидел, развалившись в кресле. В одной руке у  него
была  рюмка,  в  другой  -  иглопистолет.  Вид  у  Лорана  был  совершенно
беззаботный. Интересно, подымется ли он с этого удобного кресла,  подойдет
ли хоть немного ближе ко мне?
     Комната была  небольшой  и  пустой;  казалось,  что  мы  находимся  в
подвале. Кресло Лорана и небольшой складной  бар  -  вот  и  все  предметы
обстановки, если только не было еще чего-нибудь позади меня.
     Подвал этот мог находиться где угодно, в любом районе Лос-Анжелеса  и
даже за его пределами. Если на самом деле было утро, то в данный момент  я
мог быть в любом месте земного шара.
     - Действительно, - сказал я,  -  другие  способны  достигать  гораздо
дальше, чем я. Но у них нет моей силы. Ведь  это  все-таки  рука,  хоть  и
воображаемая, и я не способен представить ее себе трехметровой.  Возможно,
кто-нибудь мог бы убедить меня, что она длиннее, и  я  бы  попробовал.  Но
возможно, это могло бы и уничтожить доверие, которое я к ней испытывал.  И
тогда у меня будет только две руки, как у остальных. Лучше пусть останется
так, как есть...
     Я докурил сигарету и выбросил окурок.
     - Пить хотите?
     - Конечно, но  только  если  у  вас  найдется  игрушечный  стаканчик.
Другого мне не поднять.
     Он нашел рюмку-наперсток  и  переслал  ее  мне  на  краю  катающегося
столика. У меня едва хватило силы ее поднять. Лоран не сводил с меня глаз,
пока я не выпил и не поставил рюмку.
     Старая приманка в образе сигареты. Вчера я воспользовался  ею,  чтобы
подцепить девушку. Сегодня она помогает мне остаться в живых.
     Действительно ли хотел я покинуть этот мир,  крепко  зажав  что-то  в
своем воображаемом кулаке? Развлекая Лорана, поддерживая  в  нем  интерес,
пока...
     Да где же я? Где?!
     И вдруг я понял.
     - Мы в меблированных комнатах "Моника", - сказал я. - И нигде более.
     - Я знал, что вы рано или поздно догадаетесь, - улыбнулся Лоран. - Но
уже поздно. Я вовремя добрался до вас.
     - Не будьте  так  дьявольски  самодовольны.  Это  произошло  по  моей
глупости, а не из-за вашего везения. Мне следовало это почуять. Оуэн ни за
что не забрел бы сюда по собственной воле. Вы велели ему здесь поселиться.
     - Да, велел. Но тогда я уже понял, что он предатель.
     - Поэтому вы и отправили его сюда умирать. Кто же  это  проверял  его
каждый день? Это был Миллер, управляющий? Он работает на вас? Это он изъял
из компьютера голограммы ваших сообщников и вашу?
     - Да, это он, - усмехнулся Лоран, - но он не  проверял  Оуэна  каждый
день. У меня был человек, наблюдавший за ним с помощью портативной камеры.
Мы забрали ее после того, как Джеймисон умер.
     - А потом вы подождали еще неделю. Прекрасный прием.  -  Удивительно,
что я понял это так поздно. Сама атмосфера этого места... что за люди жили
в "Монике"?  Безликие,  потерявшие  индивидуальность,  люди,  которые  без
всякого сомнения, никому не нужны. Их помещали в эти квартиры, пока  Лоран
проверял их, убеждаясь, что они в самом деле никому не нужны, что никто их
не ищет. Те, кто оказывался отобран, исчезали, и вместе  с  ними  исчезали
документы и имущество, а голограммы их изымались из памяти компьютера.
     - Я хотел  начать  продавать  органы  поясовикам  при  посредничестве
нашего приятеля Джеймисона, - сказал Лоран. - Но я вовремя понял,  что  он
собирается меня предать. Поэтому пришлось прибегнуть  кое  к  чему,  чтобы
выяснить, что ему удалось разнюхать.
     - Достаточно много, -  постарался  улыбнуться  я.  -  В  наших  руках
подробные  планы  клиники  для  пересадки  нелегально  отправляемых   туда
органов. Но должен сказать вам самое главное.  Ваша  задумка  относительно
продажи поясовикам трансплантантов все равно провалилась бы. У  поясовиков
совершенно иное мировоззрение.
     - Я был уверен, что он что-то оставил, -  произнес  Лоран,  задумчиво
глядя на меня. - Иначе мы и его самого сделали  бы  донором,  это  намного
проще. И гораздо выгоднее к тому же. Мне нужны деньги, Гамильтон. Вы  хоть
представляете    себе,     сколько     теряет     организация,     упустив
одного-единственного донора?
     - Что-то около миллиона. Почему же вы пошли на такие "убытки"?
     - Я знал, что он что-то оставил. И не было другого способа выяснить -
что. Поэтому мы и пошли на риск, но он ни к чему ни привел.  Все,  что  мы
могли после этого сделать - это попытаться помешать РУК добраться до  этих
материалов.
     - Понятно. - Теперь все становилось на свои  места.  -  Когда  кто-то
исчезает бесследно, первое, что приходит в голову любому идиоту - это  что
к исчезновению причастны органлеггеры.
     - Естественно. Поэтому нельзя было, чтобы он просто исчез, не так ли?
Полиция немедленно обратилась бы в РУК, дело передали бы вам и  вы  тотчас
принялись бы за поиски.
     - В камерах хранения космопортов.
     - Да?
     - На имя Кубса Форсайта.
     - Мне знакомо это имя, - процедил сквозь зубы Лоран. - Мне  следовало
бы догадаться. Знаете, когда он попался на крючок и  у  него  выработалась
привычка к току, мы пытались прижать его, вынимая из него штекер, чтобы он
заговорил. Но из  этого  ничего  не  получилось.  Он  не  мог  ни  на  чем
сосредоточиться кроме того, чтобы к черепу ему снова  присоединили  дроуд.
Мы пытались и так и этак...
     - Я хочу вас убить, - сказал  я,  стараясь  вложить  в  каждое  слово
буквальный смысл.
     Лоран наклонил голову набок и нахмурился.
     - Выйдет наоборот, мистер Гамильтон. Хотите еще сигарету?
     - Хочу.
     Он переправил ее мне на столике. Я подхватил  сигарету,  держа  ее  в
воздухе  и  словно  рисуясь  этим  своим  умением.   Возможно,   я   смогу
сосредоточить на этом его внимание -  для  него  это  единственный  способ
определить, где находиться моя воображаемая рука.
     Потому что если он  не  будет  отводить  глаз  от  сигареты,  а  я  в
критический момент возьму ее в рот - тогда моя рука останется свободной, а
он этого не заметит.
     В чем же  заключался  решающий  момент?  Лоран  по-прежнему  сидел  в
кресле. Мне нужно было во что бы то ни стало выманить его  оттуда.  Однако
любой шаг в этом направлении мог сейчас вызвать у него подозрение.
     Который сейчас час? И что сейчас делает Джули? Мне вспомнился ужин на
веранде самого высокого ресторана в Лос-Анжелесе, на высоте почти полутора
километров. Ковер полевых цветов простирался под нами во всех направлениях
до  самого  горизонта.   Может  быть,  она  воспримет  эту  мою  мысленную
картину...
     Она должна проверить меня в 9.45.
     - Вы, должно быть, были выдающимся космонавтом,  -  сказал  Лоран.  -
Подумать только, единственный человек во всей Солнечной  Системе,  который
мог починить внешнюю антенну, не покидая кабины корабля.
     - Для этого нужно было бы иметь более сильные мышцы, чем  у  меня.  -
Значит, он знает, что я могу проникать сквозь твердые тела.  Если  он  это
предусмотрел... - Мне следовало бы остаться в Поясе Астероидов. Жаль,  что
я в эту минуту не на рудодобывающем корабле. Все, о чем я тогда  мечтал  -
это две здоровые руки.
     - Жаль.  Теперь  у  вас  три.  А  вам  не  приходило  в  голову,  что
использование пси-способностей против людей - игра, в общем-то, грязная.
     - Что?
     - Помните Рафаила Хейна? - голос Лорана дрогнул. Он рассвирепел  и  с
трудом сдерживался.
     - Конечно. Органлеггер из Австралии.
     - Рафаил Хейн был моим другом. Я знаю, что однажды  ему  удалось  вас
связать. Скажите, мистер Гамильтон, если ваша воображаемая рука  настолько
слаба, как вы утверждаете, то каким образом вам  удалось  тогда  развязать
веревки?
     - Я их не развязывал. И не  смог  бы.  Он  использовал  наручники.  Я
вытащил у него из кармана ключ... воображаемой рукой, разумеется.
     - Вы употребили пси-способности против него! У вас  не  было  на  это
права!
     Чудеса! Каждый, кто сам не обладает  парапсихическими  способностями,
хоть чуточку, но испытывает точно такие же чувства. Отчасти страх, отчасти
зависть. Лоран считал, что может провести РУК. Он  убил  по  меньшей  мере
одного из нас. Но посылать против него колдунов - это он считал  в  высшей
мере нечестным.
     Вот почему он дал мне проснуться - хотел позлорадствовать. Многим  ли
удавалось изловить волшебника?
     -  Не  будьте  идиотом,  -  покачал  я  головой.  -  Я  не  вызывался
добровольно играть с вами или с вашим  Хейном  в  придуманные  вами  игры.
Правила, которыми руководствуюсь я, квалифицируют вас,  как  многоразового
убийцу.
     Лоран вскочил (который все-таки час?) и  я  вдруг  понял,  что  время
настало. Мой противник был вне себя от ярости. Казалось, даже кончики  его
длинных светлых волос шевелятся от гнева.
     Я спокойно смотрел на крохотное дуло иглопистолета. С этим  я  ничего
не мог поделать. Диапазон  моих  телекинетических  способностей  ограничен
пределами досягаемости моих пальцев. Я испытывал чувства, которых  никогда
не знал прежде. Я чувствовал, как доза парализующего вещества растворяется
в моей крови, как я оказываюсь в холодной ванне  из  полуледяного  спирта,
как скальпели режут мое тело на части.
     И все мои знания умрут в тот момент, как выбросят мой мозг.  Я  знаю,
как выглядит Лоран. Мне известно все о меблированных комнатах  "Моника"  и
многое, многое еще. Я знаю, куда идти, чтобы испытать всю прелесть  Долины
Смерти, ведь когда-то я мечтал по ней побродить. Какое  же  сейчас  время?
Который час?!
     Лоран поднял иглопистолет и посмотрел на свою вытянутую руку. Похоже,
он считал, что находится в тире.
     - Действительно, очень жаль, -  сказал  он.  И  голос  его  почти  не
дрожал. - Лучше бы вы оставались космонавтом.
     Чего он дожидается?
     - Я не могу высказать вам свое почтение, - огрызнулся  я.  -  Повязки
мешают. С этими словами я ткнул в  его  сторону  окурком  сигареты,  чтобы
подчеркнуть свои слова. Окурок выпал из моей руки, я  вытянул  ее,  поймал
окурок и...
     И воткнул себе в левый глаз.
     В другое время я продумал бы эту мысль  более  тщательно.  Но  сейчас
времени на раскачивание не оставалось. Я  решился!  Лоран  уже  расценивал
меня, как свою собственность. Живую  кожу  и  здоровые  почки,  артерии  и
печень - все это он  уже  считал  содержимым  своего  банка  органов.  Как
вместилище  всего  этого,  я  был  собственностью  стоимостью  в   миллион
кредиток. И я  уничтожал  свой  глаз!  Органлеггеры  всегда  охотились  за
глазами с особым рвением - они нужны всем, кому  надоело  носить  очки,  а
заодно и  самим  бандитам,  которым  постоянно  приходилось  менять  узоры
сетчатки.
     Чего я не ждал, так это боли. Я где-то читал, что  в  глазном  яблоке
нет чувствительных нервных окончаний. Значит, нестерпимую боль  испытывали
мои веки. Ужасную!
     Но мне нужно было продержаться всего какое-то мгновение.
     Лоран выругался и опрометью бросился ко мне. Он знал, насколько слаба
моя воображаемая рука. Что я мог сделать с ее помощью? Этого он не знал. И
не догадывался, хотя не надо  было  быть  особым  гением,  чтобы  об  этом
догадаться. Он подбежал ко мне и выбил сигарету из  моих  пальцев,  выбил,
ударив изо всех сил, так что моя голова  едва  не  оторвалась  от  шеи,  а
потухший уже окурок рикошетом  отлетел  от  стены.  Он  стоял  взбешенный,
потный, задыхающийся от ярости - в пределах моей досягаемости.
     Мой глаз закрылся, словно маленький разбитый кулачок.
     Я протянул свою руку мимо пистолета Лорана, сквозь его грудную клетку
и нащупал сердце. И стиснул его...
     У него сразу округлились глаза, широко раскрылся рот, спазмы стиснули
горло. У него еще оставалось время выстрелить, но он вместо этого принялся
царапать свою грудь  наполовину  парализованными  пальцами.  Лоран  дважды
сдавил пальцами грудь, судорожно хватая ртом воздух. Он думал, что у  него
сердечный приступ. Потом его выкатившиеся из орбит глаза наткнулись на мое
лицо.
     Мое лицо. Я был одноглазым хищником, рычащим от жажды убить. Я должен
был лишить его жизни - пусть даже для этого мне пришлось бы вырвать сердце
из его груди! Как он мог этого не понять?
     И он понял!
     С меня градом лил пот. Я весь  трясся  от  изнеможения  и  омерзения.
Шрамы! Он весь был покрыт шрамами.
     Лоран выстрелил себе под ноги и упал.
     Я  чувствовал  его  шрамы  своей  воображаемой  рукой.  У  него  было
пересаженное сердце, да  и  все  остальное  тоже.  На  вид  ему  было  лет
тридцать, особенно издали, но  присмотревшись,  ему  нельзя  было  столько
дать. Одни части его тела были помоложе, другие  -  постарше.  Сколько  от
настоящего Лорана осталось в этом человеке? Какие части его тела -  чужие?
И большая их часть плохо стыковалась друг с другом.
     Он, вероятно, был хронически болен, подумал я. А власти не давали ему
тех органов, в которых он остро нуждался. И  в  один  прекрасный  день  он
нашел решение всех своих проблем.
     Лоран лежал неподвижно и  уже  не  дышал.  Я  помнил,  как  перестало
трепыхаться в моей руке его сердце.
     Он лежал на левой руке, накрыв часы. Я был совершенно один  в  пустой
комнате и не знал, который час.
     Да, я так этого и не узнал. Прошло несколько часов, прежде чем Миллер
рискнул нарушить забавы своего  босса.  Он  сунул  в  дверь  свою  круглую
физиономию, увидел у  моих  ног  распростертое  тело  Лорана  и  с  визгом
рванулся  назад.  Через  минуту  у   дверного   косяка   показался   ствол
иглопистолета, потом водянистые глаза голубого цвета. И тут  же  я  ощутил
укол в щеку.


     -  Я  проверила  тебя  пораньше,  -   сказала   Джули.   Она   удобно
расположилась в ногах больничной койки. -  Вернее,  ты  сам  меня  позвал.
Когда я пришла на работу, тебя там не было. Я еще  удивилась,  с  чего  бы
это, и вдруг - бах! Это было плохо, так ведь?
     - Чертовски плохо!
     - Мне ни разу не приходилось сталкиваться с таким испугом.
     - Не говори никому об этом! - Я приспособил койку для сидения. -  Мне
ведь нужно заботиться о своей репутации!
     Моя левая глазница была забинтована и уже не болела. Ее место  просто
онемело и чувство это было навязчивым,  так  как  постоянно  напоминало  о
двоих мертвецах, которые стали частью меня. Одна рука. Один глаз.
     Если Джули чувствовала это вместе со мной, то неудивительно, что  она
нервничала, все время ерзая по койке.
     - Меня до сих пор интересует, который же был тогда час?
     - Примерно девять десять. - Джули вздрогнула. - Мне показалось, что я
лишаюсь чувств, когда этот... этот невзрачный тип направил из-за угла свой
иглопистолет. Нет, не надо. Не надо, Джил. С этим покончено.
     Так близко. Неужели это было так близко?
     - Слушай, - сказал я. - Возвращайся на работу. Я ценю твое  внимание,
но это нам обоим не принесет ничего  хорошего.  Если  мы  и  дальше  будем
обмениваться этими воспоминаниями, то в конце концов будем уже не в  силах
отгонять этот навязчивый кошмар.
     Она кивнула и поднялась.
     - Спасибо, что навестила, а также - что спасла мне жизнь.
     - Благодарю за орхидеи, - улыбнулась она с порога.
     Я еще не успел заказать эти цветы. Я подозвал сестру и узнал  у  нее,
что могу выписаться вечером, после  ужина,  при  условии,  что  отправлюсь
прямо домой, в постель. Она принесла мне телефон, и я  воспользовался  им,
чтобы заказать орхидеи.
     Потом я опустил койку и некоторое время  лежал.  Хорошо  чувствовать,
что ты жив. Я начал припоминать  обещания,  которые  давал  и  никогда  не
выполнял. Вероятно, настало время исполнить некоторые из них.
     Я позвонил в сектор наблюдения и попросил Джексона Бера. Позволив ему
вытянуть из меня всю историю моего героического подвига, я пригласил его в
лазарет на выпивку. Пусть будет с него бутылка, а  остальное  поставлю  я.
Это ему, конечно, не понравилось, но я настоял на своем.
     Потом, в отличие от вчерашнего вечера, я полностью набрал номер Таффи
на своем ручном аппарате без изображения.
     - Да?
     - Таффи, это Джил. У тебя выходные свободны?
     - Конечно. Можно начать даже в пятницу.
     - Отлично!
     - Приходи ко мне в десять. У тебя там что-нибудь прояснилось с  твоим
другом?
     - Да. Я был прав. Его убили органлеггеры.  С  этим  делом  покончено,
виновные арестованы. - Я не захотел упоминать про глаз, тем более,  что  к
пятнице все бинты уже снимут. - Насчет выходных - как ты смотришь  на  то,
чтобы прогуляться по Долине Смерти?
     - Ты шутишь?
     - Нисколько! Послушай...
     - Но там ведь так жарко! Там сухо! Там такая же мертвая пустыня,  как
на Луне! Ты ведь сказал - Долина Смерти, не так ли?
     - Сейчас там не жарко. Слушай... - и она выслушала меня  до  конца  и
похоже, что поверила.
     - Я вот подумала, - сказала она после  минуты  молчания.  -  Если  мы
будем часто видеться друг с другом,  то  давай  лучше  договоримся  сразу:
никаких разговоров о работе. Хорошо?
     - Прекрасная мысль!
     - Дело в том, что я работаю в больнице.  В  хирургической.  Для  меня
органические материалы для пересадки - предметы моей  профессии,  средство
исцеления больных. Я далеко не сразу свыклась с  этим  и  знать  не  хочу,
откуда они берутся, а также ничего не хочу слышать об органлеггерах!
     - Ладно, заключаем договор. Встретимся в пятницу, в десять.
     Значит, она врач. Славно. Похоже, что выходные пройдут неплохо. Лучше
всего иметь дело с людьми, которые подкладывают тебе сюрпризы.


     Явился Бера с пинтой виски.
     - Угощение мое! - твердо сказал он. -  Спорить  бессмысленно,  потому
что тебе все равно не дотянуться до своего бумажника.

Last-modified: Thu, 12 Aug 1999 21:17:17 GMT

Оцените этот текст: