x x Наутро в отделении только и говорили, что о вчерашнем бунте. Публика у нас бы-ла достаточно сдержанная, но неутомимая Элла, как изгнанная из дома кошка, жа-лобно мяукала у каждого стола. Скоро все уже знали, что она когда-то отбила у этой новой начальницы одного интересного молодого человека. И с ней теперь нагло и противозаконно сводят счеты. Слово "миледи" уже было у всех на слуху, а героиня скандала, закусывая пухлую губку, морща лоб и вертя носом, стояла у кульмана и самозабвенно что-то чертила, держа карандаш за ухом, тихонько напевая что-то и сдувая волосы со лба. Антокольский не показывался, о формировании группы никто не вспоминал, а я после вчерашнего унижения вообще не смотрел бы в сторону Тани. Но теперь от меня это уже не зависело. Она не во сне, а совершенно реально стояла прямо пере-до мной. Она работала стоя, когда все прочие сидели, что привлекло бы к ней внимание даже и при иной внешности. К тому же, все были наэлектризованы сло-воохотливой Эллочкой. Таня же словно не замечала ничего. Более того, роняя на пол резинку, она неб-режно наклонялась, приковывая мужские взгляды. Когда же резинка закатилась, как нарочно, под мой стол, она запросто полезла под него на коленках, ткнув меня лбом. "Действительно, стриптизерка какая-то, -- услышал я за своей спиной шепот повер-женной в прах нашей общепризнанной красавицы второй молодости. -- Совершен-но вызывающее поведение! Знаете, что мне рассказала Коганская об этой, как они ее еще в институте прозвали, "миледи"? Вы просто не поверите... Она... вот имен-но с ним..." "Кто бы мог подумать, такой приличный молодой человек..." "Но это же, наверное, так интересно... Надо попробовать..." "А вы порасспросите-ка ее о подробностях, -- заколыхался сдержанный смех. -- Или пусть ваш муж попросит Феликса Ильича поделиться опытом... Ему-то это явно было куда интереснее..." Уши у меня горели. Зная уникальный Танин слух, я не сомневался, что и она слы-шит все. Это тут же подтвердилось. Положив карандаши, она поправила прическу и пошла к сразу съежившейся и побелевшей Эллочке, наклонилась над ней и, под напряженными взглядами со всех концов зала, направилась к выходу. Элла послушно последовала за ней. Я тоже поднялся и направился туда -- привычно опекать подругу детства, которую после ее идиотской активности следовало бы лучше прибить. Они тихо разговаривали у дверей женского туалета в конце коридора, у окна. Таня крепко держала скособоченную задравшую на нее бледное личико Эллу за хрупкое плечо. Увидев, что я спешу к ним, "миледи" зашвырнула однокурсницу в туалет и захлопнула дверь. Оттуда послышался сдавленный визг: "Я не буду!! Танечка, смотри что там!.. Я всем признаюсь... Феликс! Она меня убивает!.. Феличка! Миленький..." Зашумела вода, раздался булькающие звуки. Я метался у закрытой двери, разрываясь между долгом и параличом мужчины перед буквой "Ж". К этим чувствам присоединился какой-то животный страх, когда дверь приоткрылась и прямо передо мной возникло красное лицо: "Влезешь -- прикончу вместе с ней!.." Утешало только то, что там плакала, кашляла и сморкалась явно живая еще Элла. К счастью, никто больше не нуждался в эти минуты в туалете. Боюсь, что мало бы Тане за такое хулиганство не было, объявись свидетель. Наконец, дверь распахнулась, показалась Элла с мокрыми волосами и красными вылупленными глазами, но умытая и даже причесанная. За ней спокойно вышла Таня, очаровательно мне улыбнулась и подмигнула. Эллочка тут же бросилась мне на грудь и затряслась в рыданиях, а "миледи", намеренно играя бедрами, пошла на рабочее место. "Феличка, -- соплила Элла мой пуловер, -- она меня чуть не утопила в унитазе! Какой позор... Боже мой! А там, как назло, какая-то свинья забыла слить... И эта дрянь видела, куда сует меня лицом... Феля! Я покончу с собой! Ты будешь на суде свидетелем... Это попытка убийства! Ты же все видел..." "Во-первых, я ничего не видел, так как это женский туалет, -- сказал я, отстраняясь. -- Но если бы и видел, то был бы последним идиотом, чтобы тебя поддержать! Ведь ты не только Таню оклеветала, но и меня с ней! И чего тебе вечно неймется, Элла?" "Я не стану больше жить, -- повторяла она, стуча лбом в стекло окна, за ко-торым все летел и летел снег. -- После такого унижения жить нельзя! Нельзя..." Я не уходил, но и не утешал ее, давая выплакаться. Началось! -- думал я. "Миледи" на боевой тропе. То ли еще будет... Наконец, несчастная успокоилась. Я заставил ее вернуться в туалет, просушить под электрополотенцем мокрые волосы и кофточку. Мы вместе вернулись в зал. У кульмана толпились морские офицеры с большими звездами на погонах. Таня спокойно объясняла им выполненный с утра эскиз. Когда раздался звонок на обед, гости заулыбались, приглашая ее в свою компанию. Проходя мимо моего стола, "миледи" наклонилась и шепнула, сияя глазами: "Пон-равилось твоей Эллочке мое меню? Я обещала то же блюдо ежедневно, если не заткнется." Я промолчал, но в глубине души скорее ликовал вместе с ней, чем сочувствовал Элле, которая осталась одна за своим столом в опустевшем зале и содрогалась узкой спиной, положив голову на бледные руки в трогательных волосиках. Я при-сел напротив и стал ее гладить по снова мокрым отчего-то кудряшкам. От моей жалости она затряслась еще сильнее, подвывая уже вслух. "Мамочка... мамочка моя", -- услышал я, но так и не смог искренне утешать ее, как делал это с детства. В конце концов, еще неизвестно что и кому обиднее и противнее... Снова во мне бушевали противоречивые чувства. 2. Элла: Это был страшный день... Мое унижение провинциальной выскочкой вызвало сочувствие наших женщин, не простивших "миледи" ее броскую красоту и независимое поведение. Меня подзы-вали ко всем столам и расспрашивали, почему новая начальница меня ненавидит и что у нее было с Феликсом, а у него со мной. Я восприняла эту солидарность, как начало борьбы за мое право на уважение, и не стеснялась в откровениях. Феликс сидел прямо позади любимой попки, весь взъерошенный и пришиблен-ный. Я вчера проследила за тем, как он вел ее к метро и как она его лапала под предлогом того, что cкользко. Но, как видно, сказала ему что-то не больно лест-ное, раз он с утра и смотреть на свою заразу избегал. Так что их прощание у эска-латора вчера вечером было вовсе не ласками, как я было подумала, а примерно таким же теплым приветом, какой чуть раньше получила я. Все наши женщины оживленно шептались, поглядывая на Феликса и Таньку. Та вдруг при всех пошла прямо ко мне У меня в висках, блокированных было таблеткой, стукнуло в предчувствии беды. Захотелось немедленно рвануть отсюда без оглядки. Но было поздно. Остановившись напротив, она наклонилась над мо-им столом, нагло упираясь руками в аккуратно разложенные бумаги. "Надо поговорить, подруга," -- тихо и зловеще сказала она. Овладей собой, не поддавайся, -- уговаривала я себя, но внутри все дрожало, а в висках стремительно нарастала и расплывалась, заполняя весь череп, вторая стадия моей боли-предчувствия. "О чем?" -- очень не понравился мне мой дрожащий голос. "О чем нам с тобой говорить, кроме как о любви?" "Я не желаю с тобой разговаривать... Вообще! Никогда..." -- храбрилась я, а паль-цы на ногах уже подогнулись от страха. Не меняя позы, она переместила свои руки с бумаг на мои кисти и так их сжала, что у меня сразу пропали и головная боль, и голос. Я и не подозревала, что "ми-леди" такая сильная. Мои приемы, спросите вы? Да я вообще обо всем забыла от жгучей боли в смятых в лепешку и мгновенно посиневших пальцах. "Я тебя жду у окна, возле туалета, -- продолжала она, снова возвращая свои руки на бумаги. -- Попробуй мне не выйти. Я вот так же, -- она судорожно смяла мои за-писи, -- сожму твою цыплячью шею. После того, что ты о нас наплела всем на све-те, суд меня оправдает. Дошло, козявка вонючая? Даю ровно две минуты." И на-правилась к выходу. Все тревожно смотрели на нас. Мне следовало убежать, закри-чать, вызвать милицию, наконец, но не позволила гордость. Можете издеваться сколько хотите, но я все-таки чувствовала аристократкой себя! Кроме того, про-клятая колдунья просто запугала меня насмерть. Ведь такой волчице, билось в мо-ем мозгу, убить человека -- раз плюнуть! У них же страсть к убийству в крови... Нация пьяниц и бандитов... Вернется и при всех меня вмиг прикончит, с ее-то жуткой хваткой!.. Короче, я встала и поплелась, куда мне велели. Вот тебе и горничная, крепостная девка, конюшня, лестница, -- горько думала я, приближаясь к моему эшафоту. Танька ждала у окна, опираясь на подоконник своей задницей и ладонями. Я мельком увидела себя в зеркале -- стройную, элегантную, с летящими за гордо откинутой головой кудрями. И мне стало жаль, что утром я не приняла вместо пя-терчатки какой-нибудь яд... "Предупреждаю, -- сказала я, пытаясь вернуть себе мужество. -- Я самбо знаю не ху-же твоего Феликса, мы с ним одной школы. Берегись, если посмеешь драться, Татьяна." "Стану я драться с такой микропиздюлиной!" "Тогда убери-ка свою поганую лапу с моего плеча пока не поздно," -- я приго-товилась ей врезать ребром ладони по почкам, но тут увидела, что Феликс спешит к нам. Она проследила за моим взглядом и сделала едва уловимое движение, после которого я оказалась в туалете, а за нами мощно хлопнула входная дверь, которую кобыла лягнула копытом. Я тотчас ткнула напряженными вытянутыми пальцами в нужное место на ее мягком пузе, чтобы не раз проверенным приемом сразу ее от-рубить, но тут до меня дошло, что она мне еще там, за столом, руки-то испортила! Теперь все мои приемы мне же только боль и причиняют... А подлая тварь зачем-то стала срывать с меня жакет. Дикая мысль, что она лесби-янка и собирается меня тут изнасиловать, пронзила меня омерзением, хотя я до сих пор не представляю, как насилуют лесбиянки. Чем?! Но меня ждало нечто много худшее! Я ощутила ее железные пальцы на моей шее сзади, а ее вторая рука неумолимо волокла меня прямо к ближайшей кабинке, под-няв в воздух за пояс юбки. Перед моими глазами был не просто унитаз, а неслитый унитаз, чего у нас вообще до того не случалось видеть! И в этот кружок с желтыми комками меня совали ли-цом, хотя я изо всех сил упиралась руками и коленями, брыкалась и кричала, чтобы Феликс ворвался сюда и остановил ужасную казнь. А поверхность воды неу-молимо приближалась. Мое лицо не помещалось в кружок, но зверюга сунула ме-ня совсем близко к этой мерзости. Я до крови стискивала зубы и губы, чтобы не открыть рот и вдохнула только запах, когда она меня приотпустила. "Я не буду!! -- заорала я, прокашлявшись. -- Танечка, мамой клянусь... Я всем приз-наюсь, что все про вас придумала..." "Верю. А потому умойся," -- спустила она воду и снова стала совать меня туда же. "Феликс! -- не верилось мне, что его все еще нет рядом, что "миледи" еще не отброшена в угол его мощными руками -- Она меня убивает!.. Феличка! Милень-кий..." Я едва не захлебнулась в хлещущей со всех сторон воде. Но страшная рука уже отпустила мою шею. "Миледи" вышла к умывальникам, закатала рукава жакета и блузки и стала брезгливо мылить и тереть свои руки. Я вышла из кабинки и стояла рядом, видя себя в зеркале в таком виде, что... А она вдруг метнулась к входной двери и приоткрыла ее. Я увидела бледное лицо Феликса. Ясно, этот сноб просто не способен был войти в женский туалет! Снова хлопнула дверь, а мне было весело сказано: -- Дай-ка, я тебя умою, Эллочка. Как тебя звали в институте? Забудь. После сегодняшнего крещения ты у меня -- говноедка Эллочка..." Я совершенно безвольно позволила ей намылить мне лицо и голову, тщательно умыть, вытереть, даже причесать. Потом на меня натянули мой жакет и вытол-кнули к Феликсу. Самое обидное было для меня то, что Феликс промолчал, когда Танька ему что-то шепнула по дороге в столовую. А потом присел напротив меня и стал фальшиво утешать, пока я горько плакала в опустевшем зале. Предатель, подлый предатель... А со мной творилось нечто ужасное. Меня то била дрожь, то бросало в жар, от которого из-под мышек текли струйки пота, пропитывая сразу ставший мокрым лифчик. Струйки текли и по моей содрогающейся от рыданий спине, отчего я сло-вно сидела в луже на своем стуле. Естественно, моя голова тоже стала совершен-но мокрой, а со лба капало прямо на бумаги. Феликс растерянно вытирал мое лицо своим платком. Сколько раз я воображала такое состояние моей крепостной девки Таньки! И вот вам -- обратная связь... Феликс заставил меня вернуться в туалет и просушиться под феном перед началом рабочего времени, но о какой работе могла идти речь, если ко мне тут же подсели Гена с Валерой? "Миледи" спокойно чертила, а Феликс, как ни в чем не бывало, уже откровенно любовался ею... "Элла, -- настаивал между тем Гена, -- что у вас произошло со Смирновой? Вы дрались в туалете? Она побила тебя?" "Сказал тоже, -- тревожно вглядывался в мое лицо Валера. -- Эллу побить! Ты забыл, как она самого Феликса кидала на пляже? Ей даже такая верзила на один зуб!" "Тебе грозили служебными неприятностями? -- пытался добыть истину Гена. -- Из-за чего вообще был скандал? Почему Феликс не вмешался? Или он тоже обиделся? Хочешь, мы с Валерой вытащим "миледи" туда же и сделаем с ней то же, что она с тобой? Но что? Расскажи, не плачь!" "Элла, -- гладил меня по снова мокрой голове Валера. -- Не молчи. Мы твои друзья. Мы сумеем тебя защитить. Короче, я иду к Сан-Дмичу! Пусть вызывает вас с Татьяной и сам порасспросит..." "Нет! -- крикнула я, и все повернули головы в мою сторону, кроме "миледи" и Феликса. -- Не надо никуда ходить. И не надо меня ни о чем расспрашивать! Я все равно никогда никому ничего об этом не сумею рассказать... Оставьте меня в по-кое. Все! Я сказала -- все! Уходите, мне работать надо, между прочим." "Но ты..." "Не бойтесь. Я больше не буду плакать. Но я ей так отомщу, что вам ее утешать придется..." "Вот теперь это уже снова наша Коганская, -- неуверенно улыбался Гена. -- Пошли, Валя." Они переглянулись и направились к Таньке. Та прекратила чертить, обернулась к ним и стала что-то говорить, улыбаясь и ласково поглядывая на меня. Парни по-жали плечами и пошли к Феликсу, с которым вышли в коридор. 3. Феликс: В марте группа была сформирована. Антокольский настоял на своем. Таня посоп-ротивлялась, но смирилась. Валера и Гена, к тому же, по своей эрудиции и способ-ностям объективно ее устраивали, а Элла и смотреть не могла в сторону "миледи". На все расспросы заинтригованных было сотрудниц о наших с Таней интимных отношениях, перевоспитанная подруга моего детства отвечала что-то невнятное, часто моргая. Со мной она вообще перестала разговаривать, а с Таней, если все-таки случалось общаться, перешла на "вы" и по отчеству. С Геной и Валерой, впрочем, у "миледи" скоро наступило полное взаимопонимание. На мой вопрос нет ли у Гены с ней проблем, тот отвел глаза и сказал, что у Татьяны Алексеевны действительно есть чему поучиться. На вопрос профессора при мне, довольна ли Таня группой, она ответила, что приятно удивлена способностями Богуна и Литов-ского. И даже сдержанно похвалила Эллу. Как-то Валера чертил у своего нового кульмана, а Таня внимательно следила за его карандашом, поправляла, стирала. Гена стоял у них за спиной. Все разговаривали совершенно дружески, когда к ним подошел профорг отделения. "Я слышал, что вы некогда занимались плаванием, Татьяна Алексеевна, -- засму-щался он. -- У нас завтра в два часа дня дружеские соревнования с коллективом Третьего отделения. Пловцов у нас достаточно, а вот сильных пловчих нет. Как вы?" "А можно с мужем? -- бросила она на меня синюю искру. -- Я там буду... не совсем одета... Возможны нежелательные осложнения." "Конечно, но нужна справка от врача, что у него нет грибка." "Не проблема. Сам и напишет." "Как это?" "Он врач... А кто из наших будет?" "Да мы все ходим, -- сказал Валера. -- Институт арендует четыре дорожки." "А Феликс Ильич? -- обратилось, наконец, и ко мне королевское внимание. -- Он в молодости неплохо плавал..." "И сейчас -- наша главная надежда! -- смеялся профорг. -- Так мы вас ждем." x x x Напрасно я представлял Таню в знакомой тряпочке, что некогда сводила всех с ума. Она вообще не упускала случая блеснуть своей внешностью, но только тут я понял, что она имела в виду под замечанием "не совсем одета". Я уже знал, что ее муж -- бывший морской врач и что все ее наряды -- из лучших портовых магазинов мира, но такого купальника у нас еще не видели! Начнем с того, что он был телесного цвета и облегал ее фигуру так, что в двух ша-гах и мысли не возникало, что на ней вообще что-то надето. Более того, он был в сеточку именно там, где принято женские прелести закрывать. Наконец, ее быв-ший моряк был в соответствующих плавках и с таким достоинством, что наши скромные дамы просто обалдели, когда он появился во всем великолепии своего торса и белокурой гривы. Вот это была пара! Если я хоть на что-то для себя втайне и надеялся до их выхода из раздевалок, то увидев наяву Танину победу, мог только очередной раз утереться. А она вела русского богатыря с еврейской фамилией прямо ко мне. "Вот это и есть мой бывший возлюбленный, о котором я тебе столько рассказыва-ла, Миша, -- спокойно сказала она, переводя ласковый взгляд с меня на него и дер-жа свои пальцы на чудовищном бицепсе. -- Прошу любить и жаловать." "Михаил -- подал он мне руку. -- Очень приятно..." "А тебе, Феликс? -- мерцали ее глаза. -- Тебе очень приятно, что у меня такой Миша, или не очень?" "Мне-то что!" -- буркнул я. "Вот такие вы все, -- колебалось все под ее сеточкой от смеха. -- То пытался меня у мужа отбить, то -- порадоваться за меня жалко! Феличка, ну хоть соври, что ты рад!" "Тань, -- снисходительно сморщил нос Михаил, -- прибереги свои игривости, худо-бедно, до застолья. Феликс, мы с Таней приглашаем вас с Диной к нам в Николь-ское сегодня вечером. Вы можете ей позвонить по дороге из бассейна и сразу ска-зать нам ваше решение? Пора кончать эту нелепую конфронтацию и начинать дру-жбу семьями, а?" "Товарищи, товарищи, -- подбежал профорг. -- Команды строятся. Танечка, -- по-перхнулся он, натолкнувшись взглядом на сеточку, -- вы готовы?" "Еще как! -- сча-стливо смеялась довольная всеобщим шоком Таня. -- Не бойтесь, Игорь, таких девок, что там строятся, я одной левой победю! Вот привяжите мне к спине правую руку! Нет, вы только привяжите, для интереса..." "А мне можно выступить на стороне вашей команды? -- игранул мышцами бога-тырь. -- Я тоже неплохо плаваю." "Сейчас узнаю, -- несчастный Игорь косился теперь на неформальные плавки. -- Если соперники кого-то тоже выставили со сто-роны, то..." "Миша кого хочешь обгонит, -- жалась к другому моя Таня. -- Он у меня вообще все может. Одним взмахом скальпеля все кишки резу.. реза..." "Резек-ция, -- благодушно улыбался великан. -- Только нет такого глагола." Боже, как я старался! Еле восстановил дыхание, когда победил этого Мишу и первым коснулся босой ноги Тани, стоявшей на кромке финиша между двумя нашими дорожками. Пусть знает!.. И мы оба вчистую победили соперников на двух их дорожках. А как плыла она! На нее и так все смотрели, как на чудо света, а в воде она вообще была какой-то сказкой, вытянувшись и откидывая в сторону лицо с ярким откры-тым ртом. Конечно, она пришла к финишу первой, тут же взлетела на барьер и села, болтая ногами, пока остальные корячились на дорожках. И не было для меня большего счастья, чем стоять на пьедестале рядом с Таней, принимая наивные "зо-лотые" медали... Все вокруг хлопали нам необычно долго. "Так мы вас ждем сегодня вечером, -- басил Миша, когда Дина по телефону немед-ленно согласилась. -- Это будет незабываемый вечер! Такое бывает раз в жизни, обещаю..." 4. Феликс: "Я скорее насторожился, чем обрадовался, что ты и не раздумывала, -- тревожно вглядывался я в возбужденное лицо жены, пока она прихорашивалась у зеркала, блестя глазами. -- Что ты?.. А то я позвоню и откажусь, пока не поздно! У них в квартире есть телефон..." Она резко обернулась и положила мне руки на плечи: "Феликс, ты все-таки ду-рачок! Если я сожалела, что Тане оказали помощь и не дали умереть, то это -- последствия пережитого стресса на почве ревности. Ну, что ты сейчас так волну-ешься? Что я твою "миледи" отравлю прямо у нее дома? Что я стану с ней там скандалить? Этот ее Миша прав -- худой мир лучше доброй ссоры. Вот мы и едем мирно ее обезвредить. Собирайся. Бутылку и букет купим прямо на вокзале, чтобы ты ничего не заподозрил..." x x x В вечернем старинном Демидовском парке было тихо и снежно, хотя воздух был переполнен восторгом весеннего пробуждения северной природы и со всех ветвей нам улыбались нетерпеливые почки, пока мы с Диной шли к поселку медперсо-нала. Корпуса больницы проступали сквозь старые деревья за заснеженным пру-дом. Страсти, что кипели за ее желтыми стенами, не мог вообразить никто на свете... У Тани был теперь совсем другой подъезд и другая дверь, на которой была одна кнопка для одного звонка в одну семью. В отличие от нас с Диной, они с мужем жили у себя дома. И халат на ней был другой -- с птицами и цветами. Миша появился каким-то шкафом в проеме двери, галантно поцеловал руку моей жене, помог ей снять пальто, даже расстегнул молнию сапожек, присев на кор-точки и заслонив половину прихожей затянутой в голубую рубашку спиной. "Диночка, -- сказала Таня, когда та подала ей руку, -- прости меня, Бога ради! -- и горько заплакала, крепко обняв ошеломленную и тотчас растроганную гостью. -- Я так перед тобой виновата... Такая свинья... Ведь знала же, что ты в положении!.. Одно слово -- "миледи"... Но я тогда, честное слово, пришла не за Феликсом, а со-всем наоборот, извиниться перед ним за свою идиотскую "шуточку" и сказать тебе, что больше на вашем пути не встану. Так жаль, что вас всех намучила... Вы меня никто больше не бойтесь, хорошо? Скажи, Феликс, я ведь вовсе не злая и не такая уж хищница. Просто, если меня сразу принимают черт знает за кого, то..." "Таня, -- басил Миша. -- Ты все сказала, худо-бедно, вовремя и правильно. Теперь надо дать гостям хоть пройти в гостиную, а тебе переодеться к званому ужину..." Таня вернулась в скромном синем платье. Теперь в ней не было ничего королев-ского и вызывающего. Тем более, что она вела к нам за плечи мальчика лет четы-рех. "Мой сын, -- представила она его. -- Вовик, это дядя Феля и тетя Дина." "Мам, -- вертелся отвлеченный от чего-то гораздо более важного малыш. -- Можно мне вернуться к Шурику?" "Конечно, иди, родной. Я за тобой зайду." Опять мистификации? -- думал я. -- Сын... "мама"... "родной"... А, понятно! Это Мишин сын. Таня уже мама. "Скажи мне ма-а-мочка, сынок" -- вспомнил я тот страшный вечер. "Мы сегодня устроим вечер отмены всех воспоминаний, -- тут же обнял меня Ми-ша. Поднаперло же психологов на мою голову! -- Отношения начинаем с чистого листа, идет? Диночка, меня больше всех интригуете вы, вернее ваша науч-ная работа -- общие сны разных людей. Вам просто необходимо познакомиться с моим коллегой -- доктором Гельмутом. Если вы не против, я с удовольствием немедленно позову его с женой на наш ужин." "Чистокровный немец, представляешь? -- зашептала мне Таня. -- Нет, не иност-ранцы. Его семья из русских, а потом советских немцев. Они ленинградцы, их ссылали в Сибирь... Держись, Феля! У него такая еврейская жена, что "миледи" рядом с ней тебе розочкой в петлице покажется..." Жена Гельмута была занята частным уроком и не пришла, но сам доктор психи-атрии оказался не менее активным. За столом о нас с Таней словно забыли. По-хожий на еврея немец и похожий на русского еврей, перебивая друг друга, обсуж-дали с распалившейся и похорошевшей от спиртного, раскованной обстановки и всеобщего внимания Диной психологию и психиатрию. Оказалось, что Миша за-нимается проблемами, которым посвящена диссертация Дины, на курсах пере-квалификации на психиатра. Мою сдержанную и ироничную жену было не узнать. Я никогда не видел ее до этого в естественном для любого ученого творческом возбуждении. И она никогда не казалась мне такой интересной "Гельмут -- обыкновенный гений, -- между тем, шептала мне Таня. -- Он вылечил моего папу, которого считали хроником. Теперь он работает, ходит с мамой по театрам. Ты бы не узнал сейчас и мою маму!" "Она... здесь?" -- невольно оглянулся я. "Да нет, им теперь вообще не до нас, вернулись в молодость. Живут на Дровяной. Только и нашу комнату ты бы не узнал! Там же старинный дом, потолки под пять метров, так папа оборудовал антресоли. На первом этаже гостиная, а на втором -- будуар. Он у меня, между прочим, старинного дворянского рода, что долго скрывалось, даже от меня. Так что, если я тебе кажусь красивой, то это от его дворянской линии. Но вот эти мои формы свидетельствуют о том, что наши с ним предки по мужской линии не брез-говали лучшими женщинами из русских селений. Так что внешне я в папу, зато характером -- в мамину родню -- вот уж кто никому спуска не давал..." "Таня, а для чего ты мне все это рассказываешь? Ты же никогда о своих родителях мне ничего не говорила." "Так ты же сидишь молча и не сводишь глаз со своей Дину, словно не к Тане в гости приехал. Спроси хоть что-нибудь сам." "Хорошо. Как поживает твой решительный сосед, который меня тогда чуть не подстрелил из именного "вальтера"? Небось просто пугач был?" "Нет-нет, он действительно ге-рой войны и получил именное оружие от какого-то маршала. Феличка... я так рада, что он тебя все-таки не застрелил, родной... А еще больше, что у нас с тобой... так и не сладилось. Смотри, какая прелесть твоя Диночка! Я такие глаза видела только на полотнах с изображением Богоматери. А мой Мишенька... Если бы ты только знал, как я с ним после тебя отдыхаю душой! У меня даже припадки кончились." "Припадки?" "А ты так до сих пор и думаешь, что я там притворялась, когда пришла сдуру на ваш званый ужин по приглашению твоей говноедки? У меня тон-кие сосуды мозга, я слишком чувствительная. Когда ты меня отправил в ссылку, я так по тебе скучала, что чуть с ума не сошла. Теряла сознание прямо на улице. Это у меня наследственное -- от папы. Мне прописали какие-то удивительные таблетки. Они у меня были всегда с собой. Но если бы не твой папа, я бы просто погибла у вас всех на глазах в августе... Твоя мама так кричала, что я не могла уже их достать. Пальцы не слушались. Какой хороший человек твой папа!.." "Ты действительно собиралась за него замуж?" "Только очень умный парень мо-жет быть таким дураком, как ты... Феличка! -- ластилась ко мне чужая жена при моей и при своем муже, не обращавших на нас ни малейшего внимания. -- Ну за кого же я могла выходить тогда замуж, если любила только тебя!" "А... отдалась папе... Мне что ли назло?" "Какое там назло! Я же была... только что с того света... За мной уже явились... эти... как их... Ты их не знаешь." "Кто?!" "Станешь умирать -- поймешь. Их не описать... И тут -- жизнь! И такой муж-чинище впридачу! И больше всех на свете похожий на любимого Феликса..." "А он тебя до сих пор любит..." "И что? -- вдруг странно посмотрела на меня "миле-ди". -- Не могу же я удовлетворить всех на свете!.." У меня даже в глазах потемнело. Это же была фраза Дины, сказанная мне наедине у нас дома. У них что, тоже своя агентура и жучки?.. Когда поставили танцевальную музыку и оба врача стали наперебой приглашать совершенно забывшую о нас с Таней счастливую Дину, двум корабелам оставалось танцевать только друг с другом. Сбылись, казалось бы, мои тайные сны и мечты -- я прижимал к себе мою Тайку, держа ее за тонкую талию, с ее руками на моих плечах и с ее грудью, прижавшейся к моей тонкой рубашке. И -- я не ощущал долгожданного счастья!.. Мне очень на нравилось, что белокурый гигант властно и самозабвенно кружит мою гибкую жену, а потом, передавая ее с рук на руки чернобородому немцу, слишком долго целует смуглую гладкую ручку непозволительно выше кисти. А она, смеясь и кидая свои каштановые волосы то себе, то партнеру в лицо, охотно падает в чужие объятья. Впервые я ревновал Дину. Впервые мне было не до Тани. Впрочем, все в этот фантастический вечер было для меня впервые! Мысль, что эта вечеринка -- часть дьявольского плана "миледи" пронзила меня. Впервые мне захотелось что-то натворить, а жуткие флюиды, исходящие от тысяч больных душ из корпусов огромной больницы в том же парке, рядом, были для этого как нигде кстати. Ничего не соображая, я сорвал с ковра на стене охотничье ружье и прицелился в Мишу. Впервые оцепенела сама "миледи". А красавец глупо улыбался, не выпуская из рук посеревшую от изумления и ужаса Дину. Только Гельмут нисколько не удивился и не растерялся. Вот уж кто знал свое де-ло! Он вытянул ко мне чуть качающиеся в разные стороны ладони и тихо сказал: "Все хорошо, Феликс... Все в полном порядке... У вас в руках не ружье, как вы думаете, а метла... Глупо целиться из метлы, не правда ли? Гораздо логичнее под-мести здесь... здесь... подмести... метлой, которая у вас в руках... Чтобы было чи-сто..." Подчиняясь чужой воле я стал прикладом водить по полу. Никто не смеялся. Таня забилась в угол на диване, сжав руками ворот платья, а Дина смотрела на меня с такой радостью, какой я у нее в глазах ни до, ни после никогда не замечал. Бледный Миша осторожно взял у меня из рук ружье, отогнул стволы, побледнел еще больше, обнаружив, что оба заряжены, разрядил и медленно повесил ружье на место. Радиола продолжала играть все ту же зажигательную мелодию, под кото-рую врачи только что передавали Дину из рук в руки. Гельмут провел меня в спальню моей бывшей любовницы и "содержанки". Я уви-дел себя всего, словно сверху, лежащего обутым на белом покрывале. Я уже умер, подумалось мне, я вижу себя со стороны. Вот сейчас появятся... те, о которых говорила Таня, которых мало кто уже видел в лицо... "Это зеркало, -- тихо пояснил Гельмут, освобождая мою руку для внутривенного укола. -- Просто зеркало на потолке, чтобы возбуждать возлюбленных." Я представил себе "синяк на жопке", который отразился в этом зеркале после нашей прогулки до метро, но не испытал ни вожделения, ни зависти. Мне хотелось одного -- поскорее оказаться наедине с моей Диночкой, которую я впервые так наз-вал искренне и не вслух. Впервые я не испытал ничего, кроме облегчения, расставшись с Таней. Впервые прямо в тамбуре электрички я стал целовать свою вроде бы навязанную мне жену, а она впервые отвечала мне так, как умела только Таня. Впервые, я не оставил ее в покое ни в поезде, ни в метро, ни по пути к нашему дому, ни в лифте, который мы прогнали, почти не размыкая наших губ, раза три туда и обратно. Увидев растерзанное лицо Дины и мой опухший от поцелуев рот, открывшая нам дверь мама, тотчас пришла в сильнейшее возбуж-дение: "Что! Что она сделала с вами?! -- кричала она так, что вся семья, столпившаяся в ожидании нашего возвращения в прихожей, отпрянула и выпучила глаза. -- На этот раз я точно убью ее... Где она? Ты снова не дашь мне ее адрес, подлец?" "Мамочка, -- впервые назвала ее так невестка. -- Успокойтесь, все в порядке!" "Что? Что в порядке? -- бушевала мама. -- Посмотри на него, посмотри на себя! Пусть только попробует не дать мне снова ее адрес! Вернулась, появилась... теперь каждую минуту жди беды. Адрес!!" К моему изумлению, Дина вытянула перед собой ладони и закачала ими перед маминым лицом точно, как это недавно делал Гельмут: -- "Все хорошо, мамочка... Все в полном порядке... Нас никто не обижал, как вы думаете, а Феликс сам чуть всех там не перестрелял... ревнуя меня к Таниному мужу... Вам самое время ста-вить чай всем нам... нам... чай... на кухне, которая у вас за спиной... Чтобы всем стало тепло и спокойно... Спокойно... совсем спокойно... Всем хорошо и всем спокойно..." Но засевшая во мне чертовщина из Никольского дала новый всплеск. "К черту чай! -- закричал я, поднимая на руки хохочущую Дину, -- я хочу любить мою жену! Прочь все!!" "Мамочка, -- зацепилась на лету Дина за рукав Эсфирь Вадимовны. -- Все замечательно, как никогда в жизни!.. Спасибо Танечке..." В нашей комнате я бросил Дину, как она была в шубке и сапожках, на нашу кровать и стал ее целовать, навалившись сверху. "Феличка, -- скисала она от смеха, -- рейтузы... дай хоть раздеться... Ничего же не получится..." Ее шубка полетела у меня через голову, за ней блузка, юбка и рубашка. Она осталась в одних сапожках, когда я добрался, наконец от казавшегося мне теперь самым желанным смуглого гладкого тела. Нам было ни до кого до самого утра, когда я, опустошенный, пил кофе, собираясь на работу. Дина же, к моему удивлению, была как огурчик, розовая, умытая, причесанная, только глаза посверкивали на всех на нас за столом, почище, чем у "миледи". "Феличка, -- тревожно шептала мама. -- Скажи хоть полслова... Вас там опоили? Накачали какими-то препаратами? Почему вы оба ведете себя так странно?.. Что она придумала на этот раз? И за что ты хотел ее убить? Или Диночка пошутила?" "Мама, -- обжигал я кофе потрескавшиеся от бесконечных поцелуев вспухшие гу-бы. -- Нас встретили прекрасно, особенно... Дину. Короче, со вчерашнего вечера Таня для меня -- только коллега, возможно, хороший друг, но никогда больше не любимая женщина. Так что все сложилось само и наилучшим образом. Просто у нее муж -- умница и хороший психолог. Хорошо, что я его не убил, -- зря добавил я уже было начавшей улыбаться несчастной "Казимировне". -- Я действительно при-ревновал Дину к нему, -- сжал я дрожащую руку мамы, а папа, переглянувшись с тестем, недоуменно пожал плечами. Им все не верилось, что их Феликс способен кого-то предпочесть неподражаемой "миледи"... "Тебе привет, папа, -- догадался я сказать ему это уже наедине, на пути к метро, куда он часто провожал меня в порядке своей утренней прогулки с внуком в дет-ской коляске. -- Она считает, что ты спас ее от смерти, дав вовремя таблетки в августе." "Сама вспомнила обо мне? -- заблестели слезами умиления глаза все еще безнадежно влюбленного полковника. -- А как она была хороша в постели!.." "Я знаю, -- сухо ответил я и пожал ему руку. -- Только теперь мне это до лампочки, как она тогда выразилась, помнишь?" "Это ты всерьез? -- не поверил папа. -- Твое дело... Что же до меня, то она -- любовь моя последняя. Боль моя..." 5. Феликс: "Феликс, -- горела наутро Элла, поджидавшая меня в коридоре на пути из гарде-роба. -- Правда, что "миледи" вчера появилась в общественном бассейне совершен-но голая?.. Все только об этом и говорят!" "Ничего подобного, -- неохотно воз-вращался я к общению с неисправимой интриганткой. -- Просто у нее муж -- бывший моряк. И он ей подарил непривычный для нашего общества купальник." "Непривычный! -- фыркнула "говноедка Эллочка", как я невольно прозвал ее вслед за Таней. -- Ты забыл, в чем она ходила с нами на пляж в Севастополе? У нее лифчик спадал при любом ударе волны... Вы же там все от этого с ума сходили. А когда я предложила ей его ушить, то заслужила Иудин поцелуй..." "Элла, -- пытался я сохранить дружеский тон. -- Зачем тебе все это? Неужели нельзя успокоиться и?.." "Ус-по-коиться?! -- завизжала, казалось, на все здание Элла. -- Может быть друг детства еще предложит мне прос-тить его любовницу? Тебя смешивали с грязью при твоем научном руководителе? Тебя говном кормили? Нет? А меня -- да!! Чел-овека с высшим техническим образованием... -- рыдала она, -- научного сотруд-ника, гражданина великой страны, наконец! Безнаказано, словно евреев в фашист-ской Германии, чтобы их предельно унизить! Мне бы так никто и не поверил. Такого не может быть! Ты один все это знаешь, но только посмеиваешься. Ты даже отказался быть моим единственным свидетелем, если я подам на эту фурию в суд... А теперь ты... предлагаешь мне успокоиться. Так вот, я, Феликс Ильич, не успокоюсь до тех пор, пока не успокоится навеки эта белокурая бестия нашего времени! Когда она меня топила, а ты даже не пытался меня спасать, я поклялась самой страшной клятвой, что всю свою жизнь я посвящу только мести этой жен-щине!! И я отомщу ей... Так отплачу, что она еще сама будет меня на коленях умолять ее лучше утопить, чем то, что я сделаю с ней..." Не думаю, что другая неукротимая врагиня Тани, моя мама, права, уверяя, что нас с Диной намеренно завлекли в Никольское, чтобы там чем-то опоить, но что меня там в какой-то мере подменили, было похоже. Иначе я бы ни за что не решился на то, что сделал в следующую минуту. "Гена, -- крикнул я своему шурину, спешившему на крик, -- Элла очень обижается, что ты не решаешься на последний шаг к своему счастью! И мы пришли к обоюд-ному заключению, -- сжал я руку ошеломленной Эллы, -- поставить, наконец, точки над i и назначить прямо сегодня помолвку у нас дома. Эллочкины родители тоже будут. Ты-то, надеюсь согласен войти в адмиральскую семью, коль я сплоховал?" "Ты... сплоховал?.. Что ты имеешь в виду?" -- совершенно растерялся Гена, пока Элла потеряла дар речи от неожиданного поворота событий. "Ты Эллочку увидел уже взрослой девушкой, -- продолжал я опекать подругу детства, -- а я не мог заставить себя относиться всерьез к девочке из первого "в", с которой сидел за одной партой и которую не давал в обиду последующие пятнадцать лет..." "Чтобы потом..." -- взорвалась было снова Элла "...выдать замуж за лучшего из моих друзей, а теперь и брата впридачу! -- закончил я. -- Ты рад?" "В общем, да! Да, конечно, -- неуверенно поцеловал Гена надутую заплаканную щечку. -- Но ты-то скажи сама хоть слово. А то он говорит, говорит, а ты молчишь. Мы с тобой тоже не чужие, зачем стесняться?" "Я не стесняюсь, -- взяла себя в руки Элла, понимая, чем ей грозит вдруг закапризничать. -- Я согласна на все... что он тут сказал, хотя..." "Не слушай ее! -- кричал я. -- Динка еще не так притворялась. Это они себе так цену набивают. А потом знаешь, какие из них отличные жены получаются! Ты хочешь быть женой, Эллочка?" -- приложился я к ее щеке губами. "Я хотела быть только твоей женой, -- горячо шепнула она мне в ухо. -- Но раз ты решил так... то... Только... если я узнаю, что... этот ход тебе нашептала подлая... Я тебя возненавижу еще сильнее, чем ее..." "Эй, эй! -- смеялся Гена, разнимая руки Эллы за моей шеей. -- Не кажется ли вам, что я тут вообще лишний, а Феля принял ислам?" ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЛЕНИНГРАД. КОСА НА КАМЕНЬ 1. Элла: Не передать, что я испытывала, когда нас с Геной поздравляли в том же Дворце бракосочетаний, и мой Феликс с его Диной отразились в огромном зеркале рядом с новобрачными!.. Я, конечно, все понимаю. И любовь зла, и замуж в двадцать пять пора, и мужчина, если он хоть чуть лучше черта, то... Все так! Но почему меня поздравляет, под руку с другой, единственный человек на свете, которого я всю жизнь любила, а я опираюсь на руку лысеющего кудрявого брюнета моего роста с круглыми плечами и уже заметным брюшком -- вместо этого статного красавца? Ведь мой муж даже и не пытался вынести меня на руках... Поэтому, когда нас стали поздравлять, я только горько заплакала и полезла в кармашек за пятерчаткой. x x x "Эллочка, -- шептала мне Дина за свадебным столом. -- Некому тебе тут завидовать! Да твой Гена в сто раз умнее и благороднее моего красавчика! Я уж не говорю о мужск