в виде санитарной культуры и скоротечного секса, практически всегда лишенного страховки от непредвиденной микробной инвазии, ждут отступника от супружеской верности маленькие, а иногда и грандиозные, разочарования по линии дальнейшего лечения заболеваний, передающихся половым путем. Беда заключается в том, что даже если и не пристроился вирулентный микроб в соответствующих органах и не начал свою откровенно разрушительную работу, различия белковой, гуморальной адаптивности все одно скажут свое веское слово. Ткани организма с наименьшей иммунной защитой будут маркированы определенными генетическими поломками. Рано или поздно, но весь ужас полового бытия проявится. Можно себе представить, что же происходит с биологическими неудачниками, если они совершают акты вероотступничества многократно - в течение жизни?! "Сердце развращенное будет удалено от меня; злого я не буду знать" (Псалом 100: 4). Брат Александр, видимо, с головой закутался в свои собственные воспоминания о молодецком блуде. Такие раскопки добавили морщин на его лицо, а разбуженный волевой импульс резко дернули musculus cremaster - мышцу, подтягивающую в нужный момент правое и левое яички. Но ничего уже нельзя было изменить в судьбе маленького человека, а в истории безразмерного человечества, тем более. Невыплаканное горе лавиной, равной разве только Ниагарскому водопаду, обрушилось с высоты гениальных его мыслей в туманную прорву заурядности окружающей действительности. Из сознания полился стих, перемешанный со слезами, с молитвой во славу той единственной и неповторимой Женщине. Каждый, еще не впавший в глухую импотенцию, маргинал мечтает встретить такую - свою единственную! Но даже в том вопле сексуальной предиспозиции вырисовывалась из тумана неосознанных эмоций раздвоенность личности, впрочем, являющаяся практически самым верным симптомом шизофрении. Да и конструкция стиха, тяготение к тому, чтобы он был абсолютно точно выровнен по правому и левому краю, свидетельствовали о незаурядности поэта, граничащей с далеко зашедшей психической патологией. Но что оставалось нам - друзьям поэта. Естественно, мы выслушали стих стоя, низко склонив головы, сложив руки - одна на другую, как у Адольфа Гитлера, - на лобке. Сколько дряни и хлама в жизни моей, но прими ты меня без обид поскорей. Еще одну попытку прошлое отрезать, продумав вместе, проще предпринять. Воспримем четче радость новоселья, восторги новые - отрыжку от веселья. Но только наш оркестр зафальшивит, собьется с ритма, станет шельмовать, отринем все - тоску и ласку и любовь. Посулы радости - мечту посеем вновь о безграничных таинствах свободы - подарок всем на счастье от Природы! Вошли санитары и деликатным шепотом сообщили, что Науманов Вячеслав Германович - с некоторых пор персона, находящаяся под нашим неусыпным покровительством, - совсем плох и его перевели в реанимацию, в дальний корпус, расположенной рядом с больничным моргом. В гробовой тишине раздался голос брата Александра. Он как-то легко и всегда к месту переключался: с алкоголя на безалкогольные напитки, с мирского на возвышенное, с откровенной пошлости на изящные искусства, с баб на мужиков, с девочек на мальчиков, с романов Достоевского на газету "Правда", с пищей бумаги на туалетную! Леший его знает: откуда у него что берется! Просто - сплошные искрящиеся таланты. Его голос, зарядившись изнутри организма металлом, был почти так же нежен, как звук ударов молота по наковальне. Казалось он репетовал команды, полученные от Всевышнего. Александр, как верный старший помощник командира ракетного крейсера, объявлял о необходимости готовиться к "последнему и решительному"! Он звал нас на подвиг, предупреждая, что экстренное погружение в глубины подводного мира будет ответственным и крайне опасным. Но наш боевой товарищ верил, что мы не испугаемся трудностей и воспримем смерть как должный финал жизни любого человека. Он читал по памяти из Первой Книги Осии (12: 12-13): "Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трех сот тридцати пяти дней. А ты иди к твоему концу, и упокоишься, и возстанешь для получения твоего жребия в конце дней". 2.9. Всегда, когда переключаешься с блуда на праведность, наступает состояние, равняющееся "остуженности рассудка". Почти, как в анабиозе, достигаемом при снижении температуры тела, наступает известное подавление жизненных функций, и такого человека можно смело препарировать, что и делают хирурги. Мы всем коллективом залегли на койки и напряженно думали. Первым нарушил тишину Чертежник: - Господа, здесь много врачей с известными именами, скажите, неужели нельзя спасти человека от банального воспаления легких? Я решил выправить положение и парировать только слегка прикрытое обвинение в наш адрес - в отсутствии помощи нуждающемуся, в нерешительности медицинских действий : - Николай Сергеевич, к сожалению, в этой больнице нет "обычных людей". У Науманова настолько основательно имбицированы ткани психотропными препаратами, что его организм реагирует на любую инфекцию неадекватно. - Позвольте, позвольте... Уточните термин - "имбицированы", что это еще за голиаф? -засуетился на новой волне пристрастия и раздражительности Николай Сергеевич. Чувствовалось, что клинические проблемы Вячеслава Германовича для Чертежника перерастали в нечто социологическое и морально-политическое - похоже, что в отделении для "реактивных" его до конца не долечили и вернули к нам досрочно. Везде русский человек допускает "брак производства". Сейчас, когда костяк психиатров, состоявший ранее в основном из представителей Богом избранного народа, развалился в связи с отъездом многих за рубеж, за "конвейер" встали русские "молотобойцы". Эти ребята толком даже не умели лечить алкоголизм, потому что сами были сильно в него вовлечены. Они всем своим алкогольным естеством просто не понимали, да и не принимали решительной борьбы с недугом, ибо они-то воспринимали его как дар Божий. Отсюда резкое падение планки "олимпийских результатов": излечение алкоголизма и наркомании вообще-то оценивается по смехотворным критериям - перерыв в активном потреблении должен превышать хотя бы три месяца. И даже при таких сопливых победах поется хвала эскулапу. Поняв, что Чертежник успокоился и сменил гнев на милость, я продолжил идейно-воспитательную работу: - К тому же, уважаемый Николай Сергеевич, кто вам сказал, что воспаление легких - такая уж простая болезнь? Судите сами, в процесс вовлекается и сердечно-сосудистая система и кроветворная, иммунная, да и все остальные системы, питаемые кислородом. Организму грозит удушение. На фоне выраженной, длительно протекающей психической патологии, все болезни ведут себя непредсказуемо. Необходимо быть очень осторожным и предусмотрительным врачом, если имеешь на своем попечении таких пациентов. Понимая безотказность действия Божьего слова, я полоснул Чертежника текстом из Евангелия от Луки (18: 7): - "Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их". Нетрудно было заметить, как Николай Сергеевич под магическим воздействием Божьих слов сник и помрачнел, правда, это состояние длилось не очень долго. Через некоторое время лик его просветлел, сравнявшись, пожалуй, с эффектом восходящего Северного Сияния. Приятно было отмечать, что, как и у жирафа, медленно, но неотступно, в сознании Чертежника светлая идея делает свое благородное дело - медленно, но все же доходит до ног и головы. Исключительно для того, чтобы проверить магию, а не ученый суеты ради, я продолжил цитировать тот же источник (18: 8): - "Сказываю вам, что подаст им защиту вскоре. Но Сын Человеческий, пришедши, найдет ли веру на земле?" Резонно было задать Николаю Сергеевичу вопрос о том, а какой веры, собственно, придерживается Вячеслав Германович. Может быть, он злостный большевик - а значит вообще атеист! Или, того хуже, - анархист, не расстающийся с учебником князя Петра Алексеевича Кропоткина даже в туалете. А в процессе такого чтения, сидя на общественном унитазе, невольно, как и Кропоткину, могут прийти в голову мысли кровавого Дантона: "Смелость, смелость, больше смелости!" А отсюда уже и рукой подать до афоризма самого Петра Алексеевича, продолжающего предыдущее высказывание, - "особенно смелость ума, за которой не замедлит последовать и смелость воли". Читая такие строки, перестаешь удивляться тому, от чего некоторых людей все же определяют в сумасшедшие дома. Но они и там умудряются вести себя, как раскольники, красные активисты или отпетые уголовники. Пожалуй, у Науманова путь к подобному совершенству был длинным, тернистым. За его выздоровление пытались бороться лучшие умы психиатрии, всегда стремящиеся сыграть со сложной болезнью азартную партию. Только болезнь оказывалась практически всегда хитрее и сноровистее. Даже такие корифеи, как В.М.Бехтерев, П.Б.Ганнушкин, В.Х.Кандинский, С.С.Корсаков, если судить по крупному счету, несли от своих пациентов одни лишь издержки честолюбию. Можно было надувать щеки, затевать бурную дискуссию по поводу тех или иных толкований отдельных симптомов, однако, применяемые методы лечения всегда равнялись только "пшику"! Тотальная грусть терзала и томила нас, втаптывая в грязь самые светлые чувства, адресованные медицине. Были повержены и ошельмованы и здоровое любопытство, и благородство, и милосердие, и трудолюбие, и верность долгу. Какой же тогда спрос, скажите на милость, с безрукого, безногого и безголового советского врача. Нам оставалось только каркать на пепелище: "От конца земли взываю к тебе в унынии сердца моего: возведи меня на скалу, для меня недосягаемую; ибо Ты прибежище мое, Ты крепкая защита от врагов" (Псалом 60: 3-4).Первым раззявил клюв стареющий ворон - брат Александр. Он проклекотал: - К сожалению, уже сейчас можно смело проектировать результаты патологоанатомического вскрытия: "Макроскопическая картина в легких: обнаруживаются участки разных вариантов поражений - с ранними и поздними стадиями развития болезни. В первом случае, на разрезе в просвете альвеол будет серозная жидкость, небольшие скопления мононуклеаров и слущенных, увеличенных в размерах альвеолоцитов с характерным для герпеса метаморфозом. Возможна примесь к экссудату эритроцитов. Тут же обнаружатся и фрагменты спавшихся альвеол. Во втором случае, будут замечены участки легочной ткани с выраженными альтеративными изменениями, с образованием полей коагуляционного некроза. Никто не воспринял эту речь, как гимн кощунству. Братва навострила ушки на макушке, дав возможность разинуть рот профессиональному любопытству! Интересно было знать заранее, что же там накопают больничные патологоанатомы? Александр Георгиевич, между тем, все глубже и глубже проникал в плоть Науманова. Он вещал, лежа с закрытыми глазами: его оружием было виртуальное проникновение в тело человека, находившегося сейчас на большом расстоянии - покойник лежал в больничном морге, а мы толковали о нем, находясь в палате совершенно другого корпуса. Чувствовалось, что для Александра Георгиевича патологическая анатомия была любимой женщиной - даже не невестой, от которой кружится голова до тех пор, пока ее не "раскусил", скорее здесь шла речь об общении с любимой женой, проверенной совместным проживанием в течение долгих лет! Он не рассказывал нам о макроскопических находках - он пел им песню! Иногда трудно понять людей, посвятивших себя медицине. Порой сдается, что они все - патологические типы, ибо ловят кайф от того, чтобы копаться в дерьме. Я вспомнил одного своего товарища - врача, с головой ушедшего в акушерство и гинекологию. Он с гордостью показывал мне мозоли на руках от кюретки, с помощью которой гинеколог выскребает матку, производя аборт. В течение дня он делал их такое количество, что кожа рук не выдерживала - образовывались потертости, как у слесаря-сантехника. Но в отличие от вечно пьяного пролетария, насаждающего себе руки шведками, мой приятель-гинеколог совершенно трезвый с огромным упоением терзал живую ткань. Делал он это с любовью, стремясь максимально снизить болевой эффект. А несчастных дамочек, стонущих в гинекологическом кресле, он занимал во время экзекуции ласковыми речами: "Потерпи, миленькая; скоро кончу, слатенькая; не напрягайся, солнышко; вот и делу конец, сучечка моя ненаглядная! Женщины настолько им очаровывались и проникались доверием, что во время родов, когда ребенок уже появился на свет и приходилось обрабатывать жгучим йодом места разрывов промежности, они, корчась от боли, просили доктора: "Миленький, подуй мне в пизду!" Это уже был вариант какой-то особой лесбийской любви. С Александром Георгиевичем, видимо, творилось что-то подобное: его хлебом не корми, а дай вскрыть покойничка - выяснить, что он там внутри прятал от посторонних глаз. Но самым большим удовольствием, как мы однажды узнали, для него было проверить: совпадет ли тот протокол вскрытия, написанный им заранее на случай собственной кончины, с тем, который напишут для него в морге. Он очень сетовал, что "коновалы" и "неумехи" не сумеют правильно разобраться в его болячках и все, как водится в России, переврут! Он планировал специально для вскрытия, на последнем дыхании, отъехать за границу и даже скопил для этого деньги. Опасение вызывало лишь то, что таможня может не пропустить уникума через кордон! Профессор "кислых щей" тем временем продолжал выворачивать наизнанку внутренние органы несчастного Науманова: - Макроскопически печень окажется несколько увеличенной, дрябловатой, на разрезе пестрого вида, с наличием мелких серовато-желтого цвета очагов поражения, иногда сливающихся. Под ее капсулой выявятся точечные кровоизлияния. Реальна картина некротического очагового или даже диффузного гепатита. Математик забился в конвульсиях, в рыданиях, а брат Василий принялся торопливо материться. От того мат лился ручейком - бодро, четко, величественно, красиво. Известно, что, например, обезьяны в состоянии повышенной тревоги переходят в автоматический режим реагирования - у них тогда все блестяще получается. Эйдемиллер, Каган переживали восторг проникновения в святую тайну - их, как профессионалов, тоже имеющих основательные вывихи в мозгах, волновали клинические детали, обязательно выявляемые на вскрытии. Им-то было известно, что самый точный диагноз на секционном столе! Знахарь почмокал губами, подбирая слова поизящнее и точнее: - При морфологическом исследовании головного мозга на фоне генерализованного герпеса обнаружится набухание отдельных нейронов и глиальных клеток, в ядрах которых определятся крупные базофильные включения. Скорее всего, будет виден и гиперхроматоз ядер с фрагментацией и краевым расположением ядерного вещества. Будут отмечаться признаки субэпендимарного глиоза различной степени выраженности. Знахарь не спешил все находки выкладывать на прилавок, он, как опытный продавец знатного универмага, тянул из покупателей жилы, завязанные на любопытстве, на жажде приобретения самого лучшего - этим "лучшем" сейчас была информация высшего сорта, еще не успевшая протухнуть на полках больничных архивов. Брат Александр снова включил свой хрипловатый громкоговоритель: - Скорее всего, у нашего подопечного уже развился менингоэнцефалит с распространенными очагами некроза преимущественно в субэпендимарных зонах и в лобных долях. Вокруг будут фиксироваться явные изменения клеток, определятся очаги глиоза, тяготеющего к области зрительных бугров. Они окажутся диффузными или периваскулярными скоплениями малодифференцированных глиальных клеток. Стенки мелких кровеносных сосудов в веществе мозга, скорее всего, будут утолщены за счет пролиферации эндотелия с участками клеток, подвергшихся гигантоклеточному превращению. Кстати, подобные изменения сосудов будут и в других органах. Музыка медицинской терминологии - кем-то всегда воспринимается либо, как реквием или как замысловатая джазовая мелодия, скорее, блюзовского сорта, - лилась и лилась, словно моча из-под больного с обширным кровоизлиянием в головной мозг. Наша аудитория тоже не была исключением: специалисты что-то подпевали Знахарю, не специалисты - ежились и импульсно мочились под себя - "не отходя от кассы", то есть в кровать. Но Знахарь разговорился от души, и его уже трудно было остановить: - В сердечно-сосудистой системе найдется много "поломок": наверняка, разовьется гигантоклеточный миокардит, к нему присоединится и некротический васкулит легочной и панкреатической артерий с наличием характерных включений. Масса тимуса уменьшится, выявится 3-5-я фаза акцидентальной трансформации, преждевременный жировой метаморфоз или та же акцидентальная трансформация незрелого типа. В селезенке определятся мелкие фолликулы без светлых центров. Знахарь перевел дыхание, собираясь крутить вторую серию. Смысл этой части фильмы должен заключался в том, чтобы оформить, как говорят в театре, "задник" сцены. Нужно наслоить специфическую картину на общее, фоновое, полотно. Требовалось развернуть полную перспективу: патологическую анатомию атеросклероза, гипертензии, хронического гастрита, энтерита, колита. Все это безобразие Знахарь собирался еще и украсить графическими оттисками шизофренического морфогенеза. Однако фильмы-ужасы наша компания не была готова смотреть до бесконечности - блевотина, негодование и презрение подкатывались к горлу, желудок сворачивался в тугой узел, а печень выжимала из себя литры самой темной, горючей желчи! И мы общим громовым стоном остановили Знахаря на ноте "ДО". Он удивился факту неповиновения! Чувствовалось, что мелькнуло желание занести над нашими головами востру саблю административных акций! Но мы-то не были бессловесными тварями. В воздухе нависла гроза неповиновения, слышался нарастающий шум бунта - для России страшного и бестолкового явления! И административный окрик сам собой затих, расстаял в психологической атмосфере больничной палаты. Члены коллектива лежали на больничных койках без чувств - все мучались и терзались, став соучастниками святой экзистенции сопереживания! Она загоняла наши эмоции в кладбищенский склеп. Доминанты горя, словно тяжелая дверь пещеры таинств, осталась полуоткрытой. Но в щель не могли, да, пожалуй, и не хотели, протискиваться наши головы. Мы, грешным делом, боялись патологоанатомических откровений, поскольку, как не крути, они всегда примиряются на себя. Общими усилиями мы загнали алкающее любопытство в пошлую мышеловку, не использовав для того даже микроскопической приманки. Массивный замок извечного человеческого тяготения к ужасу был замкнут на ключ! "Но жертвами каждогодно напоминается о грехах; ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи" (К Евреям 10: 3-4). 2.10. Так прошла ночь, не подарившая нам легкого, оздоравливающего сна, не принесшая освобождения от ощущения трагизма, нависшего тяжелой дождевой тучей над великой страной - Россией. Рассвет брызнул серо-зелеными лучами безразличия в окна нашей палаты, а с ними явились и санитары, поведавшие о том, что к четырем утра Науманов Вячеслав Германович отмучался, испустив болезненный дух в атмосферу небытия. Но не Бог, а, видимо, Дьявол принял его пятнистую душу для дальнейшего переселения в иную плоть или инертную массу. Что-то подсказывало нашему шизофреническому уму, что местом транслокации души Науманова Дьявол избрал подножие горы Голгофы - ту ее часть, где дотлевали уже многие века кости преступников Дисмаса и Гестаса, некогда распятых рядом с Иисусом Христом, но на крестах не святости, а позора. Для Науманова тоже была смоделирована казнь на той же страшной горе, но она-то уже было освящена и искуплена смертью Сына Божьего. В этой части лобного места, на значительной глубине, в утробе земли, нашелся покореженный столетиями валун, в него-то и была переселена душа современного грешника, вытеснившая своей квант-энергией прежнюю душу, уже прошедшую шлифовку временем. То была благородная и изощренная месть Дьявола Науманову за его прегрешения - вроде бы он в Израиле, в зоне святости, но глубоко под землей, то есть в ее Кишке, в самом черном и темном углу мирозданья, поближе к Аду! Мы сострадали, но поделать ничего не могли, ибо мольбы о снисхождении к заблуждавшемуся не принимаются на Страшном Суде - там действуют свои Обвинители, Присяжные, Адвокаты и Палачи! Там правит процессом иная логика Судебного Иска и Судебного Разбирательства! Науманов теперь нес груз не только собственных грехов, а и расплачивался за содеянное его дедом, отцом и прочими родственниками. Таковы Законы Кодекса, действующего на Страшном Суде: если твои предки подличали или, того хуже, - расстреливали людей по ложным обвинениям, по оговорам, - то Бог может творить справедливость через наказание души другого родственника. Для Бога важно исправить всю генетическую линию - не имеет значение, в какой части ее хвоста. А копаться в мелочевке поступков, рассеянных по разным поколениям генетической цепочки, Ему недосуг. Ибо Суд Божий - это не суета действий, пусть даже самой слаженной в работе, "пожарной команды"! Мы попросили у администрации больницы разрешения на участие в похоронах Науманова Вячеслава Германовича. Затем по телефону снеслись с его родственниками и тоже получили согласие. Теперь нам оставалось экипироваться должным образом - мы же не вахлаки какие-нибудь, не можем же мы в больничных халатах явиться на гражданскую панихиду. Ясно, что для такой печально-торжественной акции требовались смокинги, и мы заказали их напрокат в одной добропорядочной похоронной фирме. Трудности выросли из-под земли неожиданно: ни у кого из нас не нашлось черных кожаных полуботинок. Фирма тоже не предполагала, что хоронящая сторона так опустилась, что давно пропила даже лакированную обувку. Можно подумать, что мы преподаватели не медицины, а балета и потому ежедневно шлепаем в черных кожаных полуботинках. Мой любимый цвет для обуви, например, коричневый, а брат Александр и вовсе дальтоник, так ему и все равно, что одеть, - он порой и в тапочках разного цвета ходит по отделению. Но если некоторые больные шизофренией нелепо комбинируют цвета верхней одежды и обуви в силу вычурности ума, то Александр Георгиевич терпел издержки экстерьера исключительно из-за врожденного расстройства цветоощущения. Тем не менее, мы не могли уронить собственное достоинство, а потому к смокингам больница выделила нам совершенно новые черные тапочки. Для Науманова же нашлись на складе, порядком разворованного, шикарные тапочки белого цвета с меховой оторочкой, правда, они были женского покроя. Но это не смутило покойного, мы же твердо знали, что в некотором роде Науманов и был женщиной - истеричной, слабонервной, хвастливой, поверхностной! Точно в назначенный срок мы в сопровождении двух дюжих санитаров и медицинской сестры, выделенных специально на случай "экстренного потрошения" при реактивных состояниях, возникающих под звуки траурного марша, двинулись в сторону больничного морга. Почти у самой двери со стороны двора в "Зал прощаний" мы остановились, как вкопанные: наше внимание привлекла кошечка довольно странной, относительно редкой пестрой расцветки, сидевшая на тумбе больничного забора перед самым окном "Зала". У кошечки была необычная фигура - относительно короткие передние лапки и длинные задние. Я знал, что по-настоящему красивым выглядит только асимметричное лицо - в меру, конечно. Но мне было неведомо, что асимметричная фигура тоже может быть привлекательной. Кошечка походила на загадочного солнечного зайчика, только сейчас глаза ее были наполнены слезами, стекающими даже по щекам на тумбу забора и капающими на песок. Именно это обилие слез нас и поразило: мы смотрели на кошечку минут десять. А она смотрела в окно на гроб с покойным Наумановым и продолжала беззвучно, по-человечьи плакать. Наши души солидаризировались, почувствовав эстетическое родство, - видимо, по прежним жизням. Это было что-то близкое к мистике - санитары быстро протрезвели и превратились в два еловых столба, замерших по средине аллеи, а медицинская сестра с размаха грохнула сумку со шприцами и медикаментами оземь, но даже тогда кошечка не шелохнулась, не сменила позу, не прекратила оплакивать покойного Наумана. Было ясно, что в ней жила душа близкого Науманову существа - это, скорее всего, была его собственная кошечка, явившаяся проводить своего хозяина в последний путь. Мы очнулись первыми и низко поклонились Божественному существу, санитары и медицинская сестра, все еще не закрывая ртов, повторили наши поклоны. Один из санитаров даже грохнулся на колени и боднул несколько раз лбом песочное покрытие аллеи. Наша процессия выглядела торжественной и отрешенной - мы вместе с верной кошечкой общались с Чистым Разумом! Но вот, наконец-то, ноги ввели нас в "Траурный Зал": родственников покойного было немного, и потому, видимо, гроб с Наумановым, возвышающийся на кумачовом пьедестале на фоне бюста и барельефа Владимиру Ленину - заведующий прозекторской - старый коммунист был секретарем партийной организации больницы и фюрером ее подпольной боевой дружины, скрытно готовившей восстание в стране, - сразу же приковывал внимание. Ближе к голове покойного, в черной косынке стояла жена - на вид несколько старше супруга, но худощавая и стройная, с основательным намеком в чертах лица и фигуре на то, что она никакого отношения не имеет к еврейскому генофонду, но и от чистокровных славян тоже отстоит довольно далеко. Она плакала меньше, чем та кошечка, сидящая на заборе, отсюда напрашивался вывод о том, что в характере супружницы застряла, скорее всего, прибалтийская сдержанность. Женщина в черном лишь периодически глубоко вздыхала, словно осознавая только сейчас какой тяжести груз свалился с ее плеч. Левее замерла дочь - крашеная блондинка, в ней, пожалуй, уже значительно затушевался еврейский генофонд, сильно омытый петербургскими дождями и туманами, да спрессованный неведомыми хромосомами по маминой линии. Черная шляпа на голове молодой дамы делала ее похожей на прекрасную "Неизвестную" с картины художника И.Н.Крамского (1883). Весь ее облик воспринимался как бы в духе романтизма, подернутого черной вуалью. Из полумрака "Зала Прощаний" выплывало что-то подобное сочиненному Александром Блоком: "И каждый вечер, в час назначенный (иль это только снится мне?), девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне. И медленно, пройдя меж пьяными, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна. И веют древними поверьями ее упругие шелка, и шляпа с траурными перьями, и в кольцах узкая рука". Вообщем - дочь была обалденной бабой! Рядом с дамой стоял, скорее всего, ее муж - типичный татарин, только в худшем варианте биологического представительства этого славного народа. Рядом терлась еще пара каких-то невзрачных полукалек. Скучная картина! Но на похоронах и не должно быть весело. В этом смысле гражданская панихида была обставлена по первому разряду: чего - чего, а грусти и безысходности на ней было достаточно. Наша великолепная семерка (имеется ввиду и Клара, сумевшая перекрасить в черный цвет какое-то одно из своих глубоко декольтированных платьев, так что казалось - эта женщина пришла на прощание прямо из секс-клуба, в одной комбинации!) на фоне "основной группы" выглядела безупречно, можно сказать, изысканно. Учитывая особенности одеяния и выразительные телеса Клары и наши черные тапочки из чистейшей кожи, можно было посчитать, что проводы в последний путь маэстро обеспечивает джаз-банд архиэкстравагантного толка. Мы прочитали немую благодарность в глазах ближайших родственников покойного по женской линии, а из мужского совдепа на нас зыркало завистливое осуждение. Наши абсолютно черные смокинги великолепно контрастировали с красным крепом: получалось как в знаменитом французском романе "Красное и Черное". Нам только оставалось оживить сюжетную линию, перенеся ее со страниц романа на почву реальности - в стены психиатрической лечебницы, на землю Великого Города - Санкт-Петербурга. Однако я отвлекся. Между тем, самым главным действующим лицом, бесспорным виновником торжества, естественно, оставался покойник - Науманов Вячеслав Германович. Никто из присутствующих не собирался спорить с логичным, судьбоносным тезисом - сейчас истекает время пребывания Науманова на Земле! А потому, никто не считал возможным претендовать на его место именно сейчас. Вестимо, вестимо... Настанут времена и милость Божья никого не обойдет назначенной участью. Но сегодня, даже в столь подходящий час для приватных размышлений, родственники думали только об одном - чтобы скорее закончилась торжественная акция и начались поминки. Выпотрошенное патологоанатомами тело Вячеслава Германовича стыло на пьедестале в "Зале Прощаний". Оно с наивысшей значительностью выглядывало из гроба, и отдельные клетки, по законам биологии продолжали еще жить, наблюдать за поведением окружающих. Теперь Науманов был вне конкуренции и вне конкурса - всю сознательную жизнь он стремился воздвигнуть себе "памятник нерукотворный" и, наконец, достиг этого. Никто не собирался претендовать на его место, никто не теснил его с холодного пьедестала, с красного кумача. Все с удовольствием уступали ему дорогу в загадочное Никуда. Уже были внесены деньги на скромненький, ширпотребовский - из серой спрессованной гранитной крошки - памятник-надгробье. Науманов Вячеслав Германович достиг того, о чем так сильно мечтал, не состоялись в тех установках только желаемые параметры времени - все хотелось получить при жизни, а не после нее! Но человек предполагает, а Бог располагает, то есть выбирает и назначает! Остатки плоти были собраны в серенький пиджачок, вялую серовато-белую рубашонку, повязанную простеньким галстуком неопределенного цвета. Все остальные части туловища были, видимо, в целях экономии голыми, - их прикрывала траурная ткань. Тут я заметил, что на торчащих из под крепа ступнях, красовались больничные белые тапочки с меховой оторочкой - значит они были из той же кладовой. Чувствовалось, что родственники покойного были людьми экономными и предусмотрительными - все равно вся одежда пойдет на поживу работникам крематория, тело отправят в топку совершенно голым, не забыв при этом вырвать золотые коронки и мосты из полости рта. Правда, и здесь, специальным реестриком, можно обязать этих нелюдей возвратить золотой сплав законным наследникам. Обычно обыватель обращает пристальное внимание на лицо покойного и потом долгие годы обсуждает то, каким величественным и одухотворенным оно было на гражданской панихиде. Простые люди не знают, что уже первые подвижки тления, насыщают жидкостью кожу, подкожную клетчатку, мимическую мускулатуру, а потому маска смерти в этот момент расслабленная, без печатей предсмертных мук и долгих жизненных переживаний. А анатомия скелета, если она не патологически жуткая, всегда соответствует законам правильной скульптуры. Вот почему расслабленные ткани лишь очерчивают анатомические контуры, слегка смягчая и округляя душевную скорбь ласковой, всепрощающей пастозностью. Вячеслав Германович не был исключением из общего правила, прощальная музыка его физиологии не выходила за границы траурного жанра - покойник был красив, как никогда. Величие и всепрощение, одухотворенность лица перетягивали пестрое одеяло общего бесцветного облика в свою сторону: скрадывались и карапетов рост, и неправильные пропорции тела, маскировалось неспортивное брюхо, и подагрически-вывернутые суставы, и нелепый, сифилитически-курносый нос. Родственники обозначались в притушенном свете вяло хныкающими изваяниями, а мы были, как "аполлоны похорон" - стройные, изящно одетые, с интригующей дуринкой в глазах. Наше преимущество было очевидно, оно особо выпукло выкатывалось у нас из штанов в этой Прощальной Зале еще и потому, что больничный патологоанатом - большой специалист и мастер своего дела - был еще и любитель Египетской старины - египтолог, как теперь говорят. Полумрак, драпировка, окраска стен, прощальная музыка все отдавало чем-то ленинским и египетским. Я подумал, что старый партиец великолепно знал биографию Ильича, а потому, видимо, помнил, что вождь выбрал себе партийную кличку не по названию великой сибирской реки - Лена. Он в юности в первой сильной любви потерпел "от ворот поворот" - виновницей переживаний была девушка по имени Лена. Ильич увековечил свое чувство особым партийным псевдонимом. Недаром говорили, что "Ленин - самый человечный человек". Большевистские придурки награждали неуемную шизофрению титулами "Сталин", "Молотов", но Володя Ульянов избрал нежное, светлое женское имя. Заведующий прозекторской - старый кобель - в угоду Ильичу нагнал мрака в Зал Прощания, украсил стены эстампами и статуэтками-выкидышами, символизирующими еще и свальный грех, бытовавший в свое время в Египетских храмах. Он старался вдохнуть в покойников, отправляющихся в последний путь, ауру загадочности и Египетской двусмысленности, чтобы они ничего не боялись и ответственно готовились резвиться на том свете. В таких действиях административного лица нельзя не заметить ненормальности. Да это и понятно: кто будет сомневаться в том, что заведующий патологоанатомическим отделением психиатрической больницы претендует на звание нормального человека? Такая личность не должна быть выше своих подопечных - жмуриков, явно не от мира сего! У заведующего моргом и кличка была почетно-египетская - Парасхит! Черная стена за пьедесталом с гробом была украшена иероглифами. Но надо понимать, что египтяне владели не простой письменностью. Их иероглифы были в большей мере символами звукового письма, а не идеографическими картинками. Отсюда и особая торжественность звукового оформления панихиды, резонирующая в головах присутствующих сразу, как только их взгляд попадал на полотна, занятые иероглифами. Символы звука и штриха, в свою очередь, убеждали присутствующих в том, что покойный как бы достиг мечты любого египтянина - монументального, статичного мифа Древнего Египта, зовущего смертного человека слиться с природой! Кто мог сомневаться в такой обстановке в том, что у российского разгельдяя, впрочем, также как и у любого добропорядочного египтянина, имеется пять "душ". Все в такой особой компании начиналось с "Ка" - подобия человека. Эта сущность была, с позволения сказать, двойником проживающего на земле. Человек и "Ка" похожи, как две руки, отсюда и соответствующий иероглиф изображается двумя руками, поднятыми кверху. После смерти, следовательно, "Ка" Науманова должно будет продолжать обитать в отделениях больницы и тешить медицинский персонал различными трансцендентальными безобразиями. Душа "Ба" является жизненной силой человека, а потому изображается соколом с человеческой головой. Именно тогда, когда "Ба" покидает тело, и наступает смерть. Когда же она возвращается к пеплу, то умерший воскрешается для вечной жизни в Дуате. Правда, египтяне считали необходимым обязательно бальзамировать, а не сжигать тело человека. Строго говоря, сжигание тела - это нанесение увечья телу, что в Египте каралось очень строго. Каждый, кто нанес телу-Сах увечье, скажем, в гробнице, считался преступником. Вскрывать тело умершего человека перед мумификацией доверяли только посвященному - парасхиту. В наше время его заменил патологоанатом. Так же, как в древние времена, нынешнему "парасхиту" платят за то, что он виноват в содеянном грехе. Как только он наносит первый разрез кремневым ножом, он стремглав убегает, потому что за ним начинают гнаться разгневанные родственники, швыряя в него камни и стараясь схватить и наказать греховника. Подобный театр иногда заканчивается серьезной выволочкой специалисту по бальзамированию трупов. Искусство современного патологоанатома уже не требует проворства в беге, ибо за ним никто не погонится, но ненавидеть его за странную, варварскую деятельность все же продолжают. Ритуалы отношения к покойному, особая организация похорон в некотором роде перекликаются, потому-то наш больничный Парасхит так настойчиво обращался все же к религиозному первоисточнику - к матери всех религий, к Египетской вере. В египетской гробнице, кроме мумии, оставляли еще и каменное изваяние, максимально похожее лицом на прототип, на статуэтке обязательно писалось имя умершего. В настоящее время в России на могиле устанавливают надгробье с фотографией и именем. Теперь над умершим читают тексты не из "Книги Мертвых" а из "Псалтыря". Следующая душа человека - это имя ("Рен"), даваемое ребенку при рождении, оно следует с ним по жизни. Тело умрет, но имя человека еще какое-то время будут помнить, отдавая ему почести или бесславие и хулу. Еще одна душа сопровождает человека по жизни - это "Ах", что в переводе означает "сияние". От одних исходит дьявольское, от других - святое сияние. Существует еще одна душа - "Шуит", иначе говоря, "тень". Ясно, что она сопровождает нормального человека при некотором освещении. Тот, кто связался с Дьяволом, лишается тени. Больничный Парасхит украсил ритуальный зал морга полотнами "Циппи Хора": на них он изображен стоящим на спинах двух крокодилов. Любому мало-мальски культурному человеку, особенно, посещавшему Египет в какой-нибудь из своих жизней, известно, что Хор - это мифологическая роль сына и престолонаследника. В каждой семье существует маленький престол, занятый мужем или женой, или эгоистическим ребенком. В семейном клане Науманова Вячеслава Германовича раньше престол был, естественно, за ним. Теперь тот престол унаследовала даже не его супруга, а дочь - рыжая бестия, освоившая специальность философа и достигшая уже научной степени кандидата наук. Подавленная же супруга с большим трудом подходила на роль богини Исиды. Известно, что по мифу ей надлежало еще и забеременеть от покойника. Она косила взглядом на мертвое тело своего бога Осириса и с ужасом пыталась представить себе отчаянный половой акт! Ее несколько поддерживала надпись на стене: "Я - Исида, наделенная "просветляющей силой", сияющей ярче, чем все боги! Это бог заключен в моем чреве, он - семя Осириса". Но все равно, временами ощущение экстравагантной перспективы подкашивало ноги у бедной, благородной женщины. Такую муку даже православная религия затягивает для вдовы на целый год. Правда, наиболее шустрые решают порвать с традицией и резко сокращают период безбрачия, заводя любовную интрижку с каким-нибудь "другом семьи". Тем и спасается вдова от необходимости совокупляться с памятью о покойном, она вытесняет неприятные сексуальные сны реальной половой жизнью с новым мужчиной. Так куда лучше: "И волки сыты, и овцы целы!" Единственные, кто обладал даром связанной речи, а потому решившие им воспользоваться на Гражданской панихиде, оказались мы - его бывшие враги, но затем превратившиеся в людей, постигших мудрость Божьего слова: "Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло; но всегда ищите добра и друг другу и всем" (1-е Фессалоникийцам 5: 15). А потому я прочел стих во всеуслышанье. Женщины рыдали откровенно, а присутствующие мужчины-калеки из числа родственников горбились и прятали лица, ненароком смахивая слезы восторга. Поэт - он всегда поэт. Он - великий человек, в том