дражением, -- всё абсолютно ясно. Наша судьба предрешена. Как
соизволит наш общий супероригинал поступить, так оно и будет для
всех девяносто пяти, то бишь для нас и остальных, таких же как
мы, подневольных, подопытных белых мышек. Ему-то что! Он эксперимент
поставил, теорию свою дурацкую подтвердил, лауреата какого-нибудь
получил -- и все дела. А нам каково? Каково нам теперь знать всё
это? Об этом он подумал, этот твой гений, великий учёный? Как
жить теперь дальше, он тебе сообщил через всех этих многомерных,
полимерных Антон-Антонычей?
Теперь он уже испугался.
-- Пойдём скорее, -- сказал он тихо, хватая
меня под руку и выволакивая из четырёхмерных "Коров", -- а то у
меня дела срочные, некогда с тобой возиться.
Он боялся смотреть мне в глаза -- это мне-то,
своему отражению! Вот потеха!
Домой мы вернулись без происшествий. Он
всю дорогу молчал и хмуро косился на меня. Дома он поставил меня
перед большим зеркалом (тем самым) и заявил:
-- Произнеси заклинание: "Сезам, откройся"
и одновременно перекрестись, только слева направо, понял? -- Я
молча кивнул. -- Ну, прощай, Антон Пустобрёхов, видать, не свидимся
мы больше по одну сторону зеркала, -- произнёс он на прощание чуть
дрогнувшим голосом и порывисто сжал мою пятерню.
-- Будь, -- буркнул я и нехотя ответил на
рукопожатие. Потом прошептал древние магические слова, перекрестился
в нужную сторону, зажмурился и шагнул в зеркало. Переход состоялся
без осложнений. Когда я открыл глаза, то в комнате уже никого
не было. Да и сама комната стала теперь обычной, а не зеркальной.
Но одно обстоятельство всё же смутило меня: зеркало было пусто.
Ага, понял я, значит мой плоский двухмерный двойник, моё отражение
ещё где-то плутает в ужасном и непонятном ему трёхмерном мире...
Я не стану описывать здесь, как я нашёл
его и что рассказал ему, как он среагировал на мой рассказ и чем
всё это кончилось -- это неинтересно. Добавлю лишь, что перед своим
соседом из восемнадцатой я мысленно извинился.
А ровно в полночь я разбил своё большое
зеркало, как, впрочем, и все остальные зеркала в доме. Пусть теперь
попробуют эти шибко гениальные полимеры воздействовать на меня!
Как же, не на того напали!
Не хочу я быть ничьим отражением.
20 -- 24 марта 1990 года.
Москва
|