тономизации, с его практикой геноцида и порабощения приграничных народов. Но именно его Берия живописует этаким стерильным ортодоксом-ленинцем, победоносно разящим внутренних врагов. Национальную политику государства он именует не иначе, как ленинско-сталинской. Все новации, авантюрные, антинародные, будут позднее связывать с именем одного гения -- Сталина. Так называемые грузинские национал-уклонисты в 1922 году протестовали против вредоносного проекта образования Закавказской Федерации и ходатайствовали о непосредственном вхождении Грузии в состав СССР. В книжке Берия упоминаются имена Буду Мдивани, Котэ Цинцадзе, Филиппа Махарадзе, Серго Кавтарадзе, Михаила Окуджавы, Малакии Торошелидзе, Владимира Думбадзе. Через год-два их уничтожат. Хозяин Лубянки В декабре 1938-го Берия стал хозяином Лубянки. Никогда, ни до, ни после, в кресле шефа тайной полиции не сидел столь могущественный человек. Генриху Ягоде и Николаю Ежову Сталин только приказывал, с Лаврентием Берия мог и посоветоваться, с ним он даже планировал отдельные операции С товарищем Лаврентием можно было говорить откровенно -- какие там умолчания между честными компаньонами? Давно подмечено: истинный интеллигент, даже если это прошедший тюрьмы и каторгу революционер, теряется, столкнувшись с неприкрытым хамством. Берия был не просто хамом, он носил свое агрессивное хамство как знамя. Он пришел в Москву, когда Сталин уже успел расправиться с близкими соратниками Ленина -- Каменевым, Зиновьевым, Рыковым, Бухариным, Рудзутаком, Раковским, Серебряковым... При них генсек еще как-то маскировал свою, с юности развращенную натуру. Теперь словно едкая кислота разлилась по Кремлю, вытравляя без остатка интеллигентность вместе с обыкновенной порядочностью. Берия сразу же оказался своим среди своих Вот он чокается бокалом вина с хитроумным Микояном, фотографируется в обнимку с простоватым Ворошиловым, с наигранным интересом внимает тугодуму Молотову. Он на удивление быстро и естественно вписался в антураж главного кресла. Именно такого человека не хватало Сталину для душевного комфорта. Но полного комфорта ему не было дано вкусить никогда, так же, как и Берия. То были одинокие волки. И союз их был волчий. ... Кампания смягчения террора, объявленная в начале 1939 года, как она отозвалась на судьбе миллионов, томившихся в бесчисленных тюрьмах-лагерях сталинской земли? Может быть, заключенным после пыток-побоев стали выдавать мягкие матрацы или заменили постылую баланду обыкновенными щами с котлетами? Может быть, разрешили свидания с родственниками, облегчили режим, убавили убийственный труд на благо Хозяина? Нет. На такие материальные и духовные траты ни Сталин, ни Берия, люди государственные, не могли согласиться. Как и все иные политические кампании, эта изошла демагогическим дымом. Человек сугубо театральный, Сталин поручил роль чуткого инспектора члену Политбюро Андрею Андрееву. И вот этот насмерть запуганный функционер приступил к проверке ведомства Берия на предмет невинно арестованных. Трудно придумать смешнее ситуацию. Уж не Лаврентий ли Павлович подсказал Иосифу Виссарионовичу кандидатуру Андреева[9] Из дальней области привезли одного низового партработника, участника опасной контрреволюционной организации, и предложили здесь, в кабинете некоей следственной части НКВД, рассказать "представителю ЦК" всю правду. Запутавшийся в собственных показаниях, чуть живой "враг народа", не разглядев сразу члена Политбюро в затененном углу, не знал, на что решиться. Он уже не раз пострадал от провокаций и, даже узнав Андреева, боялся подвоха. "Андреев уйдет, а я останусь тут, в их руках.."-- размышлял арестант. И он подтвердил свои чудовищные показания и попал под расстрел Вместе с "соучастниками" Эта комедия разыгрывалась на Лубянке в тридцать девятом не раз и не два -- в присутствии Андреева и сотрудников Берия Только подследственных менял режиссер. Наркоминдел Народный комиссариат иностранных дел подвергся погрому в одно время с остальными наркоматами, в годы 1937--1938, до прихода на Лубянку Лаврентия Берия. Сколько старых членов партии -- послов, сколько советников, секретарей, атташе полегло тогда Кое-кого удалось спасти Литвинову, он настойчиво ходатайствовал перед Политбюро, поручался за сотрудников перед Сталиным. Но вот подошла и его очередь Пытаясь как-то успокоить общественное мнение на Западе, Сталин разослал послам крупных государств специальную программу, в которой указал, что отставка Литвинова никак не связана с изменением внешней политики Советского Союза, а вызвана лишь разногласиями бывшего наркома с Молотовым по вопросу о кадрах. Как всегда цинично-лживый, генсек на сей раз оставил неприкрытым намек на полуправду. Литвинов действительно пытался отстоять старые кадры дипломатов Но сколько удалось ему спасти за те девять лет (1930 -- 1939), что он возглавлял наркомат[9] Арестованным работникам НКИД вписывали в протоколы допросов показания против Литвинова Ничего особенного. подрыв, измена, троцкистские связи, контрреволюция, шпионаж -- привычный набор, повторявшийся на всех "открытых процессах" Дело стало за малым -- арестовать изменника. 1 мая 1939 года Литвинов занимал свое привычное место на трибуне возле Мавзолея, на виду у иностранных дипломатов. Берия ожидал команды генсека со дня на день, но Вождь медлил. То ли он считал зазорным казнить наркома, сторонника проанглийской политики, в момент крутого поворота -- империалистическим акулам только дай пищу для сенсации. То ли руку Вождя удерживала память о революционных заслугах Литвинова, то ли к старости мягче нравом стал, расслабился Шестьдесят лет -- возраст почтенный. Пока еще он Хозяин. И может себе позволить такой каприз -- обложить человека со всех сторон и не тронуть. 2 мая 1939-го в кабинете Литвинова собралась комиссия ЦК. Молотов -- председатель, Маленков, Берия, Деканозов -- члены. Задолго до этого майского дня уполномоченные Сталина и Молотова наладили тайные контакты с Гитлером. На втором уровне -- Лубянка и гестапо -- происходил активный обмен опытом и людьми. Все это делалось без ведома прекраснодушного Максима Максимовича Литвинова. ... Ответственных работников НКИД вызвали в секретариат поздно вечером. Они приходили один за другим, ничего еще не ведая, но встревоженные настойчивым тоном секретаря Заведующий правовым отделом Плоткин, управляющий делами Корженко, недавно присланный из НКВД для укрепления порядка. Сотрудник спецотдела Токмаков, ведавший сугубо секретными личными делами работников наркомата. Заведующий отделом Прибалтики Бежанов. Заведующий отделом печати Гнедин. Некоторых, как Бежанова и Гнедина, вызвали прямо с официальных приемов. ... Молотов больше отмалчивался и все время что-то писал Литвинов тоже не вмешивался в ход допроса. Формально это называлось -- сделать сообщение о работе отдела, на деле же комиссия выпытывала сведения, порочащие наркома, и добивалась от допрашиваемых признания во вредительстве на ниве дипломатии. Картину заседания комиссии воссоздал в своих мемуарах Евгений Александрович Гнедин. Ему запомнилась молчаливая, но полная затаенной угрозы фигура Берия. Гнедин докладывал о работе своего отдела. Когда он перешел к характеристике иностранных корреспондентов, Берия встрепенулся: -- Об этом мы с вами еще поговорим! Гнедин посетовал на плохую организацию контрпропаганды за границей. Оказывается, даже пропаганда советских достижений была поставлена плохо. Настолько плохо, что иностранные корреспонденты вынуждены были обращаться в отдел печати за сведениями обыкновенной, незасекреченной экономической статистики. -- Так вы этим и занимались! -- бросил злобно Берия. Он уже располагал нужными показаниями о "шпионской деятельности" Гнедина. Следующая тема оказалась еще острее: Гнедин заговорил о никчемности цензуры над сообщениями иностранных корреспондентов Лицо Молотова надменно застыло, Маленков взглянул на смертника изумленно и усмехнулся, а Берия, вельможно откинувшись на спинку кресла, воскликнул. -- Вы говорите вещи, которых не решится сказать даже член Политбюро! Этот вечер тянулся долго, очень долго Из кабинета наркома Гнедин поспешил на пресс-конференцию, ответил на все вопросы иностранных корреспондентов, завизировал тексты их телеграмм и составил справку для комиссии ЦК. Вскоре его вызвали вторично. Литвинова он уже в кабинете не застал, остальные были на месте. Берия глядел на Гнедина сквозь стекла пенсне в упор, с откровенной неприязнью и злорадством Молотов отчитал Гнедина резко, грубо Казалось, с ним все кончено. Но Гнедин оставался на своем месте еще неделю, до 10 мая В этот день Деканозов, новый заместитель наркома иностранных дел, вызвал его на 7 часов вечера. Тот вечер стал для многих последним на воле. Действуя по плану, согласованному с Молотовым и Берия, Деканозов устроил в здании НКИД нечто вроде пересыльного пункта, откуда сотрудников препровождали на Лубянку, во внутреннюю тюрьму Не понадобились ни поезда, ни автомобили -- оба здания, НКИД и НКВД, стояли vis-a-vis. Деканозов сидел в кабинете зам наркома Стомонякова Борис Спиридонович накануне, в момент ареста наложил на себя руки и скончался в тюремной больнице. Арестованных сотрудников Наркоминдела Берия препору чал своему давнему подручному, испытанному костолому Богдану Кобулову. На первом же ночном допросе Кобулов назвал Гнедина крупным шпионом В камеру его отвели под утро, но заснуть так и не дали, вызывали вновь и вновь и в сопровождении трех конвоиров повели куда то Одного из конвоиров он принял за ответственного работника Верховного Суда, который наблюдал обычно за порядком на так называемых открытых процессах Относительно должности Гнедин ошибся, это был Миронов, начальник внутренней тюрьмы НКВД Подследственного провели в кабинет Берия. Длинный стол заседаний, на нем -- ваза с апельсинами. У дальней стены огромной комнаты -- письменный стол. Когда Гнедина ввели, Берия беседовал о чем то с Кобуловым. Разговаривали по грузински, но вот Берия прервал беседу, и Кобулов официально доложил "Товарищ народный комиссар, подследственный Гнедин на первом допросе вел себя дерзко, но он признал свои связи с врагами народа" Гнедин, не ожидая приглашения, заявил, что виновным себя не признает, а что касается "связей", то он лишь перечислил фамилии арестованных друзей. Последовал сильный удар в скулу. Кобулов сидел рядом, ему было сподручно бить. Гнедин качнулся влево -- удар помощника Кобулова привел его в первоначальное положение. Били долго, со знанием дела. Со вкусом. "Берия сидел напротив и со спокойным любопытством наблюдал " -- вспомнит потом Гнедин После первой порции начался допрос. Оглушенный разбитый Гнедин все же не утратил стойкости духа. Он отказался признать себя государственным изменником. По всему было видно, что здесь таких клиентов не любят. Берия поднялся и приказал Гнедину лечь на ковер. Тот лег на спину. -- Не так!-- бросил нетерпеливо хозяин Гнедин лег ногами к письменному столу. -- Не так! Гнедин лег к столу головой. И вновь не угадал. В кабинете появилось еще несколько специалистов Берия приказал им заняться непонятливым шпионом. Гнедина раздели, перевернули и принялись бить резиновыми дубинками. -- Следов не оставлять!-- приказал народный комиссар. Гнедин давно подозревал, что линия ЦК на исправление допущенных Ежовым ошибок, разговоры о соблюдении законности и пересмотре дел -- все это очередная кампания, рассчитанная на простаков. Сталин не удосужился даже отменить пытки и побои. Ежова сняли, а новый нарком, чем он лучше. Больнее всего отдавались удары по пяткам. Гнедин кричал, но к этому здесь видимо привыкли. Били до тех пор, пока сами не утомились. Как предполагает Гнедин, Берия в те дни преследовал главную цель -- получить материалы против Литвинова. Бе рия и Кобулов называли его "бывшего начальника" обер-шпионом и со злорадством предрекали, что в "том" кабинете Гнедину уже не бывать никогда. Избитого раздетого донага дипломата бросили в холодный карцер. Через некоторое время экзекуция в кабинете Бе рия повторилась. На этот раз стойкость Гнедина была вознаграждена. -- Волевой человек, вот такого бы перевербовать -- ска зал с наигранной интонацией Берия. Стандартный провокационный прием придуманный далекими предшественниками Лаврентия Павловича. В камеру к Гнедину бросили переодетого агента, который ловил каждый его вздох. Передышки Гнедину не давали, конвейер работал круглосуточно. Его таскали из кабинета в кабинет и били, били, били. Особенно свирепо истязали в кабинете Кобулова -- сколько раз Гнедин терял там сознание. Может быть его готовили к показательному процессу и лишь потому не прикончили. Технология погрома в НКИД была проста и надежна, ее испытали предшественники Берия. Лаврентию Павловичу не пришлось напрягать свои ответственный мозг. Весной тридцать девятого взяли первую в том году партию сотрудников Литвинова, выбили из них показания на остальных. Когда на Лубянку поступила вторая партия, следователи располагали широким ассортиментом провокационных показаний. После ареста и гибели зам. наркома Николая Крестинского - "главы контрреволюционного заговора" - в НКИД эту почетную должность приписали заведующему отделом печати. Арестованный ранее Евгений Гиршфельд, советник посольства во Франции, дал соответствующие легенде показания, и вот уже Гнедина допрашивают в новом для него качестве -- руководителя антисоветского центра в НКИД. Начальник тюрьмы Миронов вновь сопровождавший Гнедина на очередной допрос, успел шепнуть ему в коридоре "Напрасно упорствуете". Пыточный конвейер надломил Гнедина, но не сломил. Однако Берия уже предвкушал победу и приказал привести его вновь. Он надел маску воспитанного, интеллигентного человека и спросил благожелательно понял ли Гнедин, наконец, что должен рассказать о своих преступлениях. Пытаясь смягчить реакцию на свой отказ, Гнедин заявил что до сих пор не понимает, чего от него добиваются. Берия порядком надоела эта игра но он решил выдержать избранную роль. -- Такой философией и провокациями вы только ухудшаете свое положение. Еще одна расхожая сентенция из репертуара следователей времен Генриха Ягоды. Одним из тех кого затравил, а потом и прикончил Берия, был Алексей Нейман В 1938 году он возглавлял один из западных отделов НКИД. Это был широко образованный человек, душевный, простой в обращении, его многие сотрудники называли просто Алешей. Сеть доносчиков в НКИД не Берия была создана, своих осведомителей и провокаторов Сталин внедрил туда при Ягоде и Ежове. Но именно в 1938--1939 годах они проявили себя зримо. Главным бериевским агентом был заместитель наркома Владимир Потемкин, академик, член ЦК с 1939 года. В деле Гнедина имеется донос Потемкина на бывшего заведующего отделом печати. Он называет его немецким шпионом и с прискорбием отмечает, что Литвинов напрасно поручился за Гнедина перед Политбюро. Заведующий одним из западных отделов Ф. С. Ваинберг был особенно близок с Потемкиным и с остервенением выявлял "врагов народа" в аппарате НКИД. На следствии Ваинберг повторил злобные нападки Потемкина на Литвинова. Клеветал он и на Гнедина. Они старались, очень старались, но Берия не щадил и самых старательных. И Ваинберг отсидел свое после реабилитации работал в Политиздате. Михаил Кедров С тревогой следил за необычайно счастливой карьерой Берия старый коммунист Михаил Кедров. Почему тогда, в двадцать первом, Дзержинский оставил без последствий его докладную. Год 1939 и Берия -- полновластный нарком внутренних дел. В органах госбезопасности, в непосредственном подчинении у Деканозова, работает младший сын Кедрова Игорь. Однажды он пришел к отцу вместе со своим другом и сослуживцем Владимиром Голубевым и рассказал о гнусных преступлениях творящихся на Лубянке. Молодые чекисты располагали точными фактами и у старшего Кедрова не оставалось сомнений в преступности Берия и его подручных. Невдомек было старому коммунисту, кто стоит за спиной Берия, кто планирует резню. По совету Михаила Кедрова Игорь вместе с Голубевым написали и отнесли письмо в приемную генсека, а копию передали Матвею Шкирятову, заместителю председателя Комиссии партийного контроля. Не знали они того, что Шкирятов является ключевым исполнителем массового террора. Что Берия давно стал ему братом. Кровным братом. Кедров старший обратился одновременно к Сталину с письмом, в котором сообщал о своей давнишней записке на имя Дзержинского. Кедров предостерегал Вождя в отноше нии Лаврентия Берия, который накануне войны истребляет лучшие партийные и военные кадры. У Сталина были с Кедровым старые счеты. В своих воспоминаниях Кедров славит Ленина "Повсюду Ильич", "Ни шагу без Ильича", "Вождь Красной Армии". Это все -- о Ленине, все о нем, в обход истинного организатора Советской власти и Красной Армии. Игоря Кедрова с товарищем взяли в конце февраля 1939-го. И без лишних слов расстреляли. Михаил Кедров все еще не теряя надежды на справедливость, вновь обратился к Сталину. На другой день, 16 апреля, схватили его самого. Подробности ареста и следствия нам неизвестны. Лишь один факт, уникальный, стал достоянием истории: Верховный Суд СССР оправдал Михаила Кедрова. Такого с видными коммунистами не случалось ни до, ни после 1939 года. Берия пренебрег решением суда. В октябре 1941-го, когда немецкие армии подошли к Москве, из столицы в Саратов был отправлен специальный вагон с двадцатью двумя особо опасными преступниками. В их числе был и Михаил Кедров. Там, в саратовской тюрьме, в конце октября их расстреляли. Сидя в камере, вспоминал ли большевик Кедров лето восемнадцатого, Архангельск, где он силой разогнал городскую думу и арестовал меньшевиков и эсеров? Кто из них выжил тогда, кто пережил расстрельные тридцатые? По приказу особо уполномоченного Совнаркома Михаила Кедрова в Архангельске казнили людей, отказавшихся принять новую власть. Позднее он скажет: "Я старался убедить себя в том, что подобные лица должны беспощадно уничтожаться, хотя бы они служили орудием в руках других. Тем не менее я колебался: всю жизнь я боролся против виселиц и расстрелов. Неужели теперь нужно прибегать к тем средствам, которые никогда раньше не достигали цели? Неужели рабоче-крестьянская власть не может обойтись без казней?" Летом 1953-го, как только стало известно об аресте Берия, старший сын Кедрова, Бонифатий, обратился к Генеральному прокурору Руденко. Бонифатий Михайлович уже знал о судьбе двадцати двух этапированных во время войны в саратовскую тюрьму. "А мы-то думали-гадали, что это за список? -- сказал Руденко и достал из сейфа лист бумаги.-- Вот, смотрите: двадцать одна фамилия отпечатана, а Кедров добавлен рукой Берия последним". В декабре 1953-го Прокуратура СССР сообщила об уничтожении Михаила Кедрова: "Берия и его соучастники боялись этого человека, способного разоблачить их преступную деятельность". Теперь-то мы знаем, что боялись они только Сталина. Последнее удобрение ... Он уже освоился на новом месте. Ничего, работать можно. Что, в сущности, изменилось? Здесь те же люди, что и в Тбилиси. Так же исправно доносят друг на друга, так же покорно садятся в "черные воронки", терпят клевету и пытки, предают товарищей и родных, гибнут в тюрьмах и лагерях. И славят Вождя. Все то же, все то же -- на берегах Москвы-реки, на берегах Куры. И Лубянка, центральная живодерня тех лет, ни в чем не изменилась. Все так же пытают-убивают. И те же хлебные фургоны вывозят по ночам трупы в крематорий. И те же члены Военной коллегии Верховного Суда СССР нетерпеливо заглядывают в глазок металлической двери, за которой в сатанинском пламени исчезают останки "врагов народа". И еще одна подробность. Пепел сожженных коммунистов -- а сколько из них оказалось соратников Владимира Ильича Ленина -- вывозили на поля подмосковного колхоза имени Ильича. Последнее удобрение. Центральный ансамбль НКВД Московский литератор и художник Михаил Давыдович Вольпин после отбытия лагерного срока поселился в 1937 году в Вышнем Волочке, вместе с другим ссыльным, сценаристом Николаем Робертовичем Эрдманом. Всего триста километров отделяло их от столицы, но визит в Москву бывших врагов народа мог обернуться тюрьмой. Предписанный властями режим друзья не нарушали, поэтому внезапный вызов в НКВД их весьма озадачил. В Москве литераторов встретил кинорежиссер Сергей Юткевич. Осенью 1939 года Лаврентий Павлович приказал создать при НКВД эстрадный ансамбль. Этот коллектив был задуман как грандиозный эстрадный ансамбль -- многожанровый, многочисленный, с привлечением самых громких имен. Постановщиками программы стали крупнейшие режиссеры: Сергей Юткевич и Рубен Симонов. Художественное оформление Берия поручил не кому-нибудь, а Петру Вильямсу. прославленному автору декора ций Большого театра, хор -- всемирно известному Александру Свешникову. Асаф Мессерер заведовал танцевальным цехом. Ему ассистировал балетмейстер Касьян Голейзовский. Популярный гитарист Александр Иванов-Крамской вел оркестр народных инструментов, симфоническим оркестром дирижировал Михаил Бек. Театральную труппу возглавил корифей Московского Художественного театра Михаил Тарханов, художественным руководителем своего ансамбля Берия назначил брата знаменитого композитора -- Зиновия Дунаевского. Музыку для ансамбля НКВД пришлось сочинять и Дмитрию Шостаковичу. Кто откажет сталинскому наркому? В угоду Папе Малому и Папе Большому в программу ансамбля были включены грузинские танцы. Их ставили специально приглашенные из Тбилиси хореографы. Как бы там ни было, ансамбль, столь мощно укомплектованный, оказался сильным творческим коллективом. Из него вышла целая плеяда замечательных деятелей культуры и искусства: народные артисты СССР Юрий Силантьев, Карен Хачатурян, а также певец Иван Шмелев, кинодраматург Даниил Храбровицкий... Лаврентию Берия важно было превзойти популярный ансамбль песни и пляски Красной Армии. Да и что такое армия в сравнении с органами кары и сыска? При одном упоминании НКВД должны трепетать все -- и маршалы, и наркомы. Центральный ансамбль НКВД должен соответствовать могуществу тайного ведомства! Было еще одно обстоятельство, разжигавшее амбиции Берия. 21 декабря 1939 года Хозяину исполнялось 60 лет, и к этой всемирно-исторической дате Берия должен выдать в Кремле праздничный концерт. Сценарий представления был уже готов, его написал Константин Финн, можно было приступать к репетициям, но Юткевич сомневался в достоинствах опуса писателя Финна: эстрада все же не его специальность. Вызванные срочно в Москву Вольпин и Эрдман взялись составить новый сценарий. Их поселили в пустовавшей квартире заместителя наркома, многокомнатной, роскошно обставленной. Жить в Москве без прописки лишенные прав авторы боялись, пришлось органам прописать их временно, на десять дней. Между тем ноябрь подходил к концу. Начальство торопило. Вольпин с Эрдманом вынуждены были выдавать готовые куски сценария чуть ли нс каждый день, и эти страницы шли сразу же в дело. От них нс отходил заведующий литературной частью Иван Николаевич Добровольский, но, руководители ансамбля уже поверили в успех. Через две недели "пожарные" авторы закончили работу и отбыли в Вышний Волочек. Ничего особенного -- обычная штурмовщина, свойственная не только экономике сталинской эпохи. Начальником ансамбля Берия поставил Бориса Тимофеева, человека серого, малограмотного, настоящего служаку. Позднее ему будет присвоено звание полковника. Раньше он работал полотером, поэтому жест ноги у него перешел в руку. Когда он хотел придать своим словам особый вес, начальник махал рукой справа налево, будто пол натирал, и в заключение вырывал из носа волосок. Репетиции ансамбля проходили в клубе НКВД, мрачном здании с цокольным этажом, облицованным черным гранитом. Интерьеры украшали бюсты Сталина, шесть мраморных портретов, исполненных придворными скульпторами в стиле поздней Римской империи. Однажды начальник вызвал всех к себе в кабинет -- он помещался на втором этаже -- для очередного инструктажа. Раздался звонок, хозяин подбежал к аппарату. -- Тимофеев у телефона. Да, Лаврентий Павлович. Слушаюсь. Да. Да. Будет исполнено. Есть. Он бережно положил трубку на место, оглядел свое войско, сел в кресло и медленно, растягивая слова, произнес: -- Ну, а теперь по-го-во-рим... Подобные сцены повторялись несколько раз. Кто-то заметил, как будущий полковник во время этих переговоров манипулировал рукой под столом-- отключал телефон... И все же ансамблю повезло: начальник оказался человеком незлобивым, порой даже заботливым. В конце 1941 года, когда немецкие армии подошли к столице, он помог эвакуировать из Москвы семьи участников ансамбля, а когда Вольпин и Эрдман угодили на фронт, он разыскал их там и обеспечил бронью и работой. В штате ансамбля числился комиссар, а также строевой лейтенант, которому участники подчинялись в качестве рядовых солдат. Когда до выступления в Кремле оставалось не более недели, начальник вызвал всех к себе. -- Имеется важное задание: создать песню о железном наркоме. Задание срочное, ответственное. Чтобы тексток и мотивчик сами в ушко ложились. Сказал и выдернул из носа волосок. -- Ну, у кого какие предложения? Все переглянулись, наступила тишина. Внезапно поднимается писарь: -- Товарищ начальник, есть и тексток, и мотивчик. -- Ну, что ж, давай,-- сказал неуверенно полковник. Шею Бучинского украшал целлулоидный воротничок, тогда носили такие -- вытер тряпочкой и чистый опять. Он напрягся, шея налилась кровью, и запел: Цветок душистых прерий, Лаврентий Палыч Берья-а-а... Все оцепенели. Полотер вскочил, подбежал к двери, распахнул ее, выглянул, захлопнул, вернулся на середину кабинета, опять кинулся к двери, снова распахнул, закрыл, повернулся к подчиненным и тихо так сказал: -- А ну... брысь... брысь все... отсюда! Кабинет мгновенно опустел, люди собрались на железной винтовой лестнице. Смеяться нельзя, да и кто в такой ситуации осмелился бы улыбнуться... Эрдман повернулся к писарю: -- Т-ты ш-што, сс-у-ма сошел, ш-што ли?.. -- Ребята, вы меня извините, я с утра... взбодрился немного... У меня весь день в голове крутится: "Берия-- прерия, прерия -- Берия, Берия -- прерия". Подошло время генеральной репетиции. В последний момент стало известно, что программу концерта будет принимать сам Лаврентий Павлович. Начальник приказал уложить выступление в 30 минут. Многое зависело от конферансье. В этот день в зал никого не впускали. Начальник метался по сцене, Зеня (так звали Зиновия Дунаевского, руководителя ансамбля) стоял наготове перед хором, томление дошло до предела. Начальник подозвал конферансье: -- Программу будешь вести академечески. С хохмами. -- Есть! Через минуту Тимофеев передумал: -- Будешь вести строго: вышел, объявил номер и по-солдатски четко ушел. -- Есть! В зрительный зал вели шесть дверей -- по две двери справа и слева и две -- сзади, напротив сцены. Внезапно все двери распахнулись, одновременно распахнулись, появились мальчики в одинаковых демисезонных пальто, с поднятыми воротниками, руки в карманах -- и встали у дверей. Еще несколько томительных минут, и входит человек -- в таком же пальто, с поднятым воротником, руки в карманах. Под кепи, надвинутым на самые брови, сверкает пенсне. Человек прошел до середины зала, сел в крайнее кресло, развалился и гаркнул: "Начинайте!" Зеня взмахнул рукой... Когда все кончилось, тишину взрезал тот же гортанный голос: -- В Кремль поедет песня о Вожде. Вторая поедет песня обо мне. Третий номер -- грузинский танец. И последний поедет молдаванский танец. Там так красиво юбки развеваются, ляжки голые видны. Хорошо поставлено. Все! Берия поднялся и вышел. Исчезли мальчики, закрылись двери. Полотер выдержал торжественную паузу и вышел на сцену. -- Вот это стиль! Учиться надо! -- И выдернул из носа волосок. 1953 год, конец июня. Москва еще не узнала об аресте Берия. Газеты молчали, но кое-кто уже пронюхал о случившемся. В шесть часов утра бывшего писаря Центрального ансамбля НКВД разбудил телефонный звонок. -- Товарищ Бучинский? -- Да... -- Вы помните свою службу в ансамбле НКВД и тот случай, когда вы предложили полковнику песню о товарище Берия "Цветок душистых прерий"? -- Помню... -- А цветочек-то взяли и посадили... Кроме Центрального ансамбля, в системе НКВД вскоре начали функционировать другие эстрадные коллективы. В постоянных заботах о поголовье лагерных смертников Берия не забывал о досуге охранников, вольнонаемных специалистов и уполномоченных оперчекистских отделов. По нарядам ГУЛАГа мобильные эстрадные ансамбли выезжали в отдаленные лагерные города и поселки Зоны Малой. На одном из концертов мне посчастливилось побывать в 1947 году в поселке при станции Хановей, в тридцати километрах к югу от Воркуты. В ту пору я, заключенный, пользовался пропуском бесконвойного передвижения и сумел проникнуть в зрительный зал клуба. Концерт мне понравился, артисты ансамбля оказались на профессиональной высоте, а ведущие доброжелательно отнеслись ко мне и разрешили записать весь конферанс... Мерецков Аресты военных продолжались и после тридцать восьмого года. В самом начале войны был арестован генерал армии Кирилл Мерецков. На Лубянке ему инкриминировали шпионаж. Смелый военачальник, бывший командующий Ленинградским военным округом, участник гражданской войны в Испании, он с негодованием отверг клевету. Тогда его передали в руки Родоса, того самого Бориса Вениаминовича Родоса, который пытал Эйхе, Чубаря, Косарева, Мейерхольда. Следователя сталинской выучки, замучившего насмерть не один десяток именитых и неименитых "шпионов". Родос, добиваясь признания Мерецкова, сломал ему ребра. Несчастный катался по полу, криком заглушая невыносимую боль... Обо всем этом маршал Мерецков поведал суду в 1956 году на процессе по делу Родоса. Следователь был приговорен к высшей мере наказания. Его жертвы посмертно реабилитированы. Справедливость восторжествовала... Восторжествовала?.. Год 1953-й. После смерти Сталина Берия пытался выставить себя этаким поборником справедливости. Он рассказал Хрущеву, как ему удалось спасти Мерецкова. Берия пришел к генсеку и напомнил ему о судьбе опытного военачальника. Идет война, Мерецков нужен на фронте. Сталин поручил Лаврентию Павловичу переговорить с узником. Примечательный диалог в кабинете Берия. -- Вы же честный человек, зачем вы оговорили себя? Нет, вы не английский шпион. -- Мне нечего вам добавить, у вас имеются мои письменные показания. -- Идите в камеру, отоспитесь. И подумайте. Вы не шпион. На следующий день: -- Ну как, все обдумали? Мерецков заплакал. -- Я русский, я люблю свою Родину. Берия выпустил Мерецкова из тюрьмы, ему сразу же вернули генеральское звание. Но этот сорокалетний молодой генерал, по свидетельству Хрущева, был едва в силах ходить. А Берия пытался внушить Никите Сергеевичу, что гибели Мерецкова добивался не кто иной, как кровожадный Абакумов. Он был тогда зам. наркома госбезопасности, а сам Берия -- заместителем Председателя СНК и наркомом внутренних дел. Следует сообщить, что вплоть до своего ареста Берия, занимая пост заместителя Председателя СНК, а с марта 1946 года -- Совмина, курировал, помимо прочего, родные ему органы безопасности. Лагеря. Голод Для лагерного населения война сопровождалась усилением репрессий. Оперчекисты спешили доказать свою незаменимость и создавали уголовные дела по любому поводу. Обращаясь к истории репрессий военной поры, будем помнить, что суровые кары доставались не одним "политическим". Десять лет прошло со дня выхода в свет закона о хищении социалистической собственности от 7 августа 1932 года. Обычное наказание -- смертная казнь или 10 лет. И -- никакой надежды на пересмотр дела или помилование. В сентябре 1942 года в Куйбышеве судили пятерых работников нефтебазы. Дали им за безлимитный отпуск керосина организациям (райисполкому, детскому саду и своим сотрудникам) по 10 лет каждому. Такой же срок получили директор одного сибирского лесозавода и его помощники. Сурово карали органы юстиции по этому закону за махинации с продуктовыми талонами. К расстрелу приговорили в сорок третьем году контролера учетного бюро Наркомата торговли Каракалпакской АССР Миерхан Уфаеву. Мужа призвали в армию, осталось двое детей, один ребенок родился в тюрьме... Вместе с ней казнили экспедитора А. И. Пака, еще двоим дали по 10 лет. В том же году в Еврейской автономной области судили работников "Золотопродснаба" -- "за расхищение хлеба". Дали им тоже по 10 лет и в виде исключения двоим -- по 5. Чего проще, вместо энергичных забот о пропитании населения в тылу карать за малейшую попытку добыть кусок хлеба для осиротевших детей и престарелых родителей. Именно тогда, в пору изнурительного голода, 22 января 1943 года, ГКО издал директиву, ужесточившую карательную политику. Теперь под подозрение брали все: продуктовые посылки родным, обмен личной одежды на хлеб, сахар или спички, покупку в запас муки или мыла... В Ярославле четырех женщин приговорили за кражу продуктов к 5 годам каждую. У одной муж погиб еще на финской войне в 1939 году, у всех оставались дети. У осужденной Д. В. Боридулиной их было пять -- от 8 месяцев до 13 лет. И еще одно дело, одно из сотен тысяч схожих. На Полтавщине вдова погибшего на фронте солдата вместе с соседками принесла с заброшенного колхозного поля полмешка мерзлого буряка. Дали троим женщинам по 2 года тюрьмы. Не обходили стороной каратели организаторов сельского производства, в которых страна испытывала особую нужду. В одном колхозе на Тамбовщине недосчитались нескольких голов скота и 35 кур. Дали председателю правления Ф. А. Ерохину 5 лет да заведующей фермой столько же. У нее на фронте был муж, у него-- сын... Множество граждан было осуждено в годы войны за спекуляцию по статье 107 УК РСФСР. Из бесед с заключенными в лагерях под Москвой, на юге, на Волге, на Печоре и в Воркуте мне запомнилась масса невинно пострадавших. Позднее, читая решения судебных инстанций, я окончательно убедился в том, что то не случаи, а целая кампания фальсификаций уголовных дел. Кому-то нужно было утвердиться на теплых судейских местах в тылу, кому-то -- пополнить запроволочный контингент рабсилы. Началось это в первые же военные месяцы. 11 августа 1941 года народный суд Куйбышевского района Омска приговорил М. Ф. Рогожина к пяти годам лагерей за создание запасов продовольствия. Нашли у него мешок муки, несколько килограммов масла И меда... В Киргизии после пятидневного процесса осудили на большие сроки 9 человек. Они продавали собственные носильные вещи и приобретали продукты. В марте 1942 года народный суд Чернышевского района Читинской области приговорил двух женщин к пяти годам тюрьмы каждую по статье 107 УК. Они меняли на рынке табак на хлеб. Такое творилось повсюду. Арестовывать, судить, отправлять в тюрьму, в лагеря -- это же так просто. Куда сложнее снабдить продовольствием. Сколько лет твердили о готовности к войне, а когда она грянула, запасы истощились в первые же месяцы. Скудно питалась армия, голод сковал тыл. Надо ли называть виновников? Грузины в ссылке Летом 1952 года в Туруханском крае тянули свой арестантский век два старых грузина, из тех меньшевиков, которых изолировали от чистых граждан еще в начале двадцатых годов. Гиви Арахамия заведовал колхозным ларьком, Вано Майсурадзе работал в бухгалтерии. Оба отсидели с малыми перерывами по 26 лет, в сорок восьмом получили бессрочную ссылку. -- Давай напишем Сталину,-- сказал однажды Гиви. -- Что же ты хочешь написать? -- Напомню ему о совместной подпольной работе при царе и... -- А стоит ли? -- встревожился Вано. -- Действительно, не стоит... -- А если мы все-таки напишем, кому попадет наше письмо, как ты думаешь? -- Сталину, конечно,-- ответил Гиви. -- Нет, оно попадет Лаврентию Берия. Он сам доложит его генсеку. И Сталин спросит: "А кто они такие, Арахамия и Майсурадзе?" Тогда Берия скажет, что нас первый раз посадили в двадцать третьем, потом в двадцать девятом, еще потом в тридцать седьмом, потом... "А что, они до сих пор не подохли?" -- спросит Сталин. Он даже крикнет, он очень обидится. И тогда Берия нас прихлопнет, как мух на базаре. -- Знаешь, кацо, не будем ничего писать. Клан против клана Всякий клан предполагает наличие родственных связей. Их не было ни в лагере Берия -- Маленкова, ни в группе Жданова. Каждый клан действовал на здоровой основе бандитского братства, когда сообщников объединяют единая цель и общая опасность гибели от руки конкурента. В годы 1934--1939, когда Сталин перебил почти все старые партийные кадры, Маленков возглавлял отдел кадров ЦК. В шайке сталинских головорезов он был одним из самых заслуженных. Маленков такой же палач, как Генрих Ягода, Николай Ежов, Лаврентий Берия, Матвей Шкирятов, Андрей Вышинский. Вглядываясь в зигзаги его политической карьеры, будем помнить об этом основном его качестве. Партийный функционер и уголовник -- столь гармонично развитая личность могла сложиться лишь в сталинском аппарате. Соперничество Маленкова и Жданова у кресла Предводителя -- разве не соперничество двух преступников? Дружба Маленкова с Берия -- разве не на ниве кровавых деяний взросла? В марте 1946 года новый член Политбюро Маленков занял видное место в секретариате ЦК. Свою карьеру он начинал в личной канцелярии генсека, там поднаторел в искусстве партийной интриги. Теперь Маленков мог смело тягаться со Ждановым, хотя позиции Андрея Александровича современникам представлялись более прочными: его сын Юрий был женат на единственной дочери Вождя. Сталинский сват опирался на верных и сильных помощников, но они все вместе не стоили одного Лаврентия Берия. И все же Жданов принял вызов. Опытный функционер, он начал плести сети вокруг Маленкова почти сразу же по окончании Отечественной войны. Характер Вождя он успел изучить досконально, знал, как и когда подавать ему компрометирующие Маленкова материалы. Уловив неприязнь Сталина к маршалу Жукову, которому молва приписывала главную заслугу в победе над гитлеровской Германией, Жданов при случае напомнил Хозяину, что не кто иной, как Маленков, выдвигал этого полководца на первый план. Жданов пустил по свету анекдот о смешном суеверии маршала. Анекдот дошел до ушей генералиссимуса, и, как вспоминал Хрущев, Сталин после войны начал говорить всякую чепуху о Жукове: -- Вы хвалили Жукова, а он этого не заслуживает. Говорят, что перед каждой операцией Жуков брал в руки землю, нюхал ее и говорил: "Мы можем начинать выступление". Или же наоборот: "Задуманная операция не может быть проведена". И еще одна ждановская провокация. В решении Пленума ЦК снятие Жукова с поста заместителя Сталина по Министерству обороны мотивировано тем, что маршал якобы игнорировал партийное руководство в армии, и в частности роль политуправления. Это обвинение было сформулировано Ждановым, который сумел, преодол