маломощны, могут возбуждать кору мозга, совершенно не повреждая его тканей. Однако этот метод несколько рискован, да и нет полной гарантии, что он даст нужные результаты. Можно было бы поэтому создать и специальную "приставку" к глазному яблоку, так сказать, "антиглаз" - оптически эквивалентную систему, "соединяемую" с настоящим глазом через отверстие зрачка (конечно, не непосредственно, так как перед зрачком находятся передняя камера глаза и роговица, которые, однако, прозрачны). Глаз и "антиглаз" образуют единую систему, в которой "антиглаз" является передатчиком, а глаз - приемником. Когда человек смотрит (в обычных условиях) собственными глазами, но не непосредственно, а через "антиглаз", он видит все вполне нормально, только на носу у него надето нечто вроде очков (несколько усложненных), причем "очки" эти не только служат "посредником", пропускающим свет от окружающей среды к глазу, но являются также "пуантилирующим" устройством, которое разбивает видимое изображение на элементы по числу палочек и колбочек сетчатки. Элементы поля зрения антиглаза соединены (например, тонким кабелем) с записывающей аппаратурой. Таким способом можно собрать в точности ту информацию, какая воспринимается сетчаткой; однако это достигается не путем подключения аппаратуры з_а сетчаткой, то есть к зрительному нерву, а при помощи помещенной п_е_р_е_д ней "приставки для сбора информации". Если затем потребуется воспроизвести реакцию, то нужно снова надеть человеку эти "очки", на этот раз уже в темноте, а информацию, записанную в аппаратуре, направить в его мозг по каналу аппаратура - "антиглаз" - глаз - зрительный нерв. Такое решение отнюдь не является наилучшим, но можно хотя бы представить себе его техническую реализацию. Следует отметить, что это решение не имеет ничего общего с проекцией какого-нибудь фильма во внутренность глаза (при помощи микрокамеры, приставленной к зрачку). Дело в том, что изображение на пленке или любая другая оптическая запись такого типа имеют ф_и_к_с_и_р_о_в_а_н_н_у_ю резкость и человек не может, например, перенести взгляд с резко выраженного переднего плана на менее резкий задний. Кинофильм таким образом заранее предопределяет, что должно быть видно в деталях, а что менее отчетливо, даже если изображение является трехмерным (стереоскопическим). Но ведь сила сокращения мышц, которые изменяют выпуклость хрусталика, является одним из специфических сигналов, передаваемых в мозг, и позволяет, в частности, оценивать расстояние, хотя и менее точно, чем при бинокулярном зрении. Поэтому, чтобы добиться наиболее совершенной имитации, необходимо дать глазу также и свободу аккомодации. К тому же, "с точки зрения человеческого глаза", изображение на пленке не является оптически безупречным. Это длинное отступление имело целью не столько дать конкретное решение проблемы (такой замысел слишком примитивен), сколько подчеркнуть, с одной стороны, трудности такого решения, с другой - его принципиальную возможность. Таким образом, если наш испытуемый пребывает в темноте, а по всем его нервным путям в мозг поступают серии импульсов, в точности таких, какие шли по ним, когда он сидел на веранде с розой в руке, то субъективно этот человек находится в указанной ситуации. Он будет видеть небо, розу в собственной руке, в глубине за верандой сад, газон, играющих детей и т.д. Сходный эксперимент был уже проведен на собаке. Сначала указанным выше способом были записаны импульсы, проходящие по двигательным нервам животного, когда оно бежит. Затем собаке перерезали спинной мозг, в результате чего у нее были парализованы задние лапы. Когда к нервам парализованных лап были поданы записанные ранее импульсы, парализованная задняя часть туловища собаки "ожила" и начала делать такие движения, которые совершает при беге здоровая собака. Если скорость ввода импульсов изменялась, изменялась также быстрота движений. Различие между придуманным нами опытом и этим экспериментом, проведенным на собаке, заключается в том, что импульсы вводились собаке в центробежные (двигательные) нервы, а мы собираемся вводить их в центростремительные (сенсорные) нервы. Что бы, однако, произошло, если б испытуемый захотел, например, встать с кресла и выйти в сад? Конечно, ему бы это не удалось. Ведь импульсы, которые вводятся в нервные пути этого человека, являются фиксированными и неизменными. При попытке встать возникла бы диковинная путаница: желая взяться за перила, которые он видел бы на расстоянии метра от себя, он схватился бы за воздух. Его переживания раздвоились бы на то, что он чувствует и воспринимает, и на то, что он делает. Эта раздвоенность явилась бы результатом расхождения между его нынешней двигательной активностью и прошлой, сенсорной, записанной нами. Встречаются ли в жизни подобные ситуации? Иной раз человек, впервые в жизни пришедший в театр, громко обращается к актерам, давая им "добрые советы", например советует Ромео не кончать жизнь самоубийством, и бывает весьма удивлен, когда актеры его советами пренебрегают. Они не реагируют на такие советы, так как любой вид искусства - театр, кино, литература - "заранее запрограммирован", раз навсегда детермирован, и никакое вмешательство не изменит хода действия. В искусстве передача информации идет лишь в одном направлении. Мы являемся лишь адресатами, лишь получателями этой информации, мы только воспринимаем кинофильм или театральное представление, причем пассивно, а не являемся участниками действия. Иллюзии, присущей театральному представлению, книга не дает, ведь можно сразу же ознакомиться с эпилогом и убедиться, что он предопределен. В отличие от книги при театральном представлении развитие действия запечатлено лишь в памяти актеров (по крайней мере для зрителя, который не познакомился с печатным текстом пьесы). В произведениях научной фантастики иногда описывают развлечения будущего, которые основаны на воздействии, аналогичном воздействию в нашем эксперименте. Герой такого произведения надевает себе на голову надлежащие электроды и тут же оказывается в центре Сахары или на поверхности Марса. Авторы подобных описаний не отдают себе отчета в том, что этот "новый" вид искусства отличается от нынешних лишь малосущественным способом "подключения" к заранее жестко запрограммированной фабуле, что и без электродов столь же полная иллюзия возможна в стереоскопической циркораме, в которой в дополнение к стереозвуку введен "канал для запахов". Обзор в циркораме такой же, как в натуре, то есть составляет 360╟; все видимое имеет три измерения; краски естественны; созданный специальной аппаратурой, веет ветер пустыни или доносится "марсианский запах". Таким образом, нам вовсе не нужно переноситься в 2000 год, так как при соответствующих затратах такую иллюзию можно создать уже сейчас. Куда же именно автор втыкает электроды, не существенно, разве что сами эти электроды должны внести колорит цивилизации тридцатого столетия. Если в "традиционном" искусстве содержание передается в мозг воспринимающего человека через органы чувств, то в "новом" искусстве, порожденном научной фантастикой, эти органы оказываются излишними, так как информация вводится прямо в нервы. Однако в обоих случаях передача информации идет лишь в одном направлении, и ввиду этого ни описанный нами в целях наглядности эксперимент, ни "новое искусство" не являются фантоматикой. Дело в том, что фантоматика предполагает создание д_в_у_с_т_о_р_о_н_н_и_х связей между "искусственной действительностью" и воспринимающим ее человеком. Другими словами, фантоматика является искусством с обратной связью. Можно, разумеется, нанять артистов, одеть их в костюмы придворных XVII века, а себя - в костюм французского короля той эпохи и с этими артистами в соответствующей обстановке (например, в арендованном старинном замке) разыгрывать свое "царствование на троне Бурбонов". Такая игра не была бы даже примитивной фантоматикой хотя бы уже потому, что из нее можно легко выйти. Фантоматика предполагает создание такой ситуации, когда никаких "выходов" из созданного фиктивного мира в реальную действительность нет. Рассмотрим теперь один за другим способы, при помощи которых такой мир можно создать. Затронем также интересный вопрос, может ли человек, подвергнутый "фантоматизации", вообще каким-либо мыслимым способом убедиться, что все им испытываемое - лишь иллюзия, отделяющая его от временно утраченной действительности. 

1 
     Проприоцепторы - нервные окончания в мышцах, сухожилиях  и  суставах.
Проприоцепторы - это "датчики" информации о натяжении мыцщ и сухожилий,  о
положении и движении частей тела.
     Соответствующие  ощущения  называются   кинестетическими.   Импульсы,
посылаемые проприоцепторами, очень важны для сложных движений (координация
движений) и для поддержания равновесия. Проприоцепторов больше,  чем  всех
остальных рецепторов, и "работают" они больше, чем  все  остальные  органы
чувств, хотя субъективно эта работа менее заметна. - Прим. ред.
[ Титульный лист ] [ Содержание ] <= Глава пятая (i) ] [ Глава шестая (b) =>
Станислав ЛЕМ. СУММА ТЕХНОЛОГИИ

Станислав ЛЕМ

СУММА ТЕХНОЛОГИИ

[ Титульный лист ] [ Содержание ] <= Глава шестая (a) ] [ Глава шестая (c) =>

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ФАНТОМОЛОГИЯ 

(b)  ФАНТОМАТИЧЕСКАЯ МАШИНА

     Что  может  испытывать  человек,  подключенный   к   фантоматическому
генератору? Все, что угодно. Он может взбираться  по  отвесным  альпийским
скалам, бродить без скафандра  и  кислородной  маски  по  Луне,  во  главе
преданной дружины в звенящих доспехах брать  штурмом  средневековые  замки
или покорять Северный полюс. Его могут славить толпы народа как победителя
при Марафоне или как величайшего поэта всех  времен;  он  может  принимать
Нобелевскую премию из рук короля Швеции, любить со  взаимностью  мадам  де
Помпадур, драться на поединке  с  Яго,  чтобы  отомстить  за  Отелло,  или
погибнуть от ножа наемных убийц мафии. Он может также почувствовать, что у
него выросли громадные орлиные крылья, и летать;  или  же  превратиться  в
рыбу и жить среди коралловых рифов; быть громадной акулой  и  с  раскрытой
пастью устремляться за  своими  жертвами,  похищать  купающихся  людей,  с
наслаждением пожирать их и затем переваривать  в  спокойном  уголке  своей
подводной пещеры. Он может быть негром двухметрового роста,  или  фараоном
Аменхотепом, или Аттилой, или, наоборот, святым; он может быть пророком  с
гарантией, что все его пророчества в точности исполнятся;  может  умереть,
может воскреснуть, и все может повторяться много, много раз.
     Как можно создать такие ощущения? Задача эта отнюдь не простая.  Мозг
человека необходимо подключить к машине,  которая  будет  вызывать  в  нем
определенные комбинации обонятельных, зрительных,  осязательных  и  других
раздражений. И человек этот будет стоять на вершинах пирамид, или лежать в
объятиях первой красавицы мира 2500 года, или нести на острие своего  меча
смерть закованным в броню врагам. В то же время импульсы, которые его мозг
будет вырабатывать в ответ на поступающие в него раздражения,  должны  тут
же, в долю  секунды,  передаваться  машиной  в  ее  подсистемы,  и  вот  в
результате корректирующей игры  обратных  связей  и  цепочек  раздражений,
которые  формируются  самоорганизующимися   устройствами,   соответственно
спроектированными, первая красавица мира будет отвечать  на  его  слова  и
поцелуи,  стебли  цветов,  которые  он  возьмет  в  руку,   будут   упруго
изгибаться, а из груди врага, которую ему захочется пронзить мечом, хлынет
кровь. Прошу простить мне этот  мелодраматический  тон,  но  я  хотел,  не
затрачивая слишком много места и  времени,  показать,  в  чем  заключается
действие фантоматики  как  "искусства  с  обратной  связью"  -  искусства,
которое превращает пассивного зрителя  в  активного  участника,  героя,  в
основное действующее  лицо  запрограммированных  событий.  Пожалуй,  лучше
прибегнуть к языку  таких  патетических  образов,  чем  использовать  язык
техники: это не только придало бы сказанному тяжеловесность, но было бы  и
бесполезным, так как пока ни фантоматической машины, ни программ  для  нее
не существует.
     Машина не может  иметь  программу,  которая  заранее  предусматривает
всевозможные поступки зрителя и героя,  объединенных  в  одном  лице.  Это
невозможно. Но несмотря на  это,  сложность  машины  не  должна  равняться
суммарной  сложности  всех  персонажей  фантоматического  действа  (враги,
придворные,  победительница  всемирного  конкурса  красоты  и  т.д.).  Как
известно, во сне мы попадаем в различные необычайные ситуации, встречаемся
со  множеством   людей,   подчас   весьма   своеобразных,   ведущих   себя
эксцентрично, говорящих удивительные слова; мы можем разговаривать даже  с
целой толпой, причем все это, то есть самые различные ситуации и  люди,  с
которыми мы общаемся во сне - продукт деятельности  одного  только  мозга,
испытывающего сновидения. Ввиду этого  программа  фантоматического  сеанса
может быть лишь весьма общей, например "Египет периода  XI  династии"  или
"подводная жизнь в бассейне Средиземного  моря",  а  блоки  памяти  должны
хранить весь запас фактов, относящихся к такой общей теме, - мертвый  груз
этих   фактов   становится   подвижным   и   подвергается    пластическому
видоизменению по  мере  необходимости.  Очевидно,  что  эта  необходимость
определяется самим  "поведением  человека,  подвергаемого  фантоматизации,
тем, например, что он поворачивает голову, желая посмотреть  на  ту  часть
тронного зала фараонов, которая находится у него "за спиной". На импульсы,
направляемые  мозгом  в  этот  момент  к  мышцам  затылка  и  шеи,  должна
последовать немедленная "реакция", а именно: зрительный образ, поступающий
в мозг, должен изменяться так, чтобы в поле зрения человека и в самом деле
возникла "задняя часть  зала".  На  каждое,  пусть  самое  незначительное,
изменение   потока   импульсов,    генерируемых    человеческим    мозгом,
фантоматическая машина должна  реагировать  без  малейшего  промедления  и
адекватно такому изменению. Конечно, это лишь азы.
     Законы физиологической оптики, закон тяготения и т.д. и  т.п.  должны
точно воспроизводиться (исключая разве что случаи, когда это  противоречит
содержанию фантоматического действа,  например  когда  кто-нибудь  захочет
"раскинув руки, воспарить", то  есть  нарушить  закон  тяготения).  Однако
наряду  с  упомянутыми  строго  детерминированными  цепочками   причин   и
следствий в фантоматическом представлении должны быть предусмотрены группы
процессов, развивающихся "внутри" этого представления и обладающих в  этом
развитии относительной  свободой.  Это,  попросту  говоря,  означает,  что
участвующие в нем  персонажи,  фантоматические  партнеры  основного  героя
представления, должны проявлять человеческие черты и, значит,  их  речь  и
поступки должны быть относительно независимы от действий и слов  основного
героя. Этим  персонажам  нельзя  быть  марионетками,  разве  что  и  этого
пожелает  любитель  фантоматизации  перед   началом   "сеанса".   Конечно,
сложность  действующей  аппаратуры  будет  в   каждом   отдельном   случае
различной: легче имитировать красавицу, занявшую первое место на всемирном
конкурсе, чем Эйнштейна. В последнем  случае  машина  должна  была  бы  по
сложности своей структуры и, значит, по разуму сравняться с разумом гения.
Можно лишь надеяться, что  любителей  поболтать  с  подобными  красавицами
будет несравненно больше, чем людей, жаждущих  побеседовать  с  создателем
теории   относительности.   Добавим   для   полноты    рассуждения,    что
"промежуточное звено", то есть "антиглаз", о  котором  шла  речь  в  нашем
вступительном  наглядном  примере,  мало   на   что   пригодилось   бы   в
фантоматизаторе, предназначенном  для  создания  полных  и  неограниченных
иллюзий: здесь нужны другие, более совершенные технические решения. Однако
основной принцип остается прежним: человек двумя информационными  каналами
- центробежным и центростремительным - подключается  к  окружающей  среде,
которую имитирует фантоматическая машина. Машина в  такой  ситуации  может
все, кроме  одного:  ей  подчинен  только  фактический  материал,  который
поступает в мозг, но не подчинены непосредственно сами мозговые  процессы.
Так, например, человек не может потребовать, чтобы он испытал в  фантомате
раздвоение личности или острый приступ шизофрении.  Однако  это  замечание
является   несколько   преждевременным.   Мы   говорим   сейчас   лишь   о
"периферической  фантоматике",   которая   воздействует   на   "периферию"
человеческого тела, ибо игра и контригра импульсов происходят в нервах, не
вторгаясь непосредственно в глубокие мозговые процессы.
     Вопрос о  том,  как  можно  распознать  фиктивность  фантоматического
действа, prima  fade 1  аналогичен  вопросу,  который  иногда  задает  себе
человек, видящий сон. Бывают сны с очень острым ощущением реальности того,
что в них происходит. Но здесь следует заметить, что мозг спящего  никогда
не обладает такой активностью, способностью к анализу и мышлению, как мозг
человека  бодрствующего.  В  нормальных  условиях  сон  можно  принять  за
действительность, но не наоборот (то есть нельзя принять  действительность
за сон), разве  что  в  исключительных  случаях,  да  и  то  если  человек
находится в особом состоянии (сразу после пробуждения, при болезни  или  в
ходе нарастающей умственной усталости). Но именно в этих случаях  сознание
является затемненным и потому позволяет себя "обмануть".
     В отличие от сновидения  фантоматическое  действо  происходит  наяву.
"Других людей" и "другие миры" создает не мозг  человека,  подвергающегося
фантоматизации, - их создает машина. С точки зрения  объема  и  содержания
принимаемой им информации такой человек становится рабом  машины.  Никакая
другая  информация  извне  к  нему  не  поступает.  Однако  с   полученной
информацией он может обращаться  как  угодно,  то  есть  интерпретировать,
анализировать ее, как  ему  только  заблагорассудится,  насколько  хватит,
конечно, ему пытливости и сообразительности. Возникает  вопрос:  может  ли
человек,  находящийся  в  полном  сознании,   обнаружить   фантоматический
"обман"?
     Можно ответить, что если фантоматика станет чем-то вроде современного
кинематографа, то сам факт прихода в ее святилище, приобретение  билета  и
другие предварительные действия, воспоминание  о  которых  фантомизируемый
сохранит и во время сеанса, а также знание того,  кем  он  на  самом  деле
является в обычной жизни, позволят ему относиться достаточно "недоверчиво"
к своим ощущениям. Это имело бы два аспекта:  с  одной  стороны,  зная  об
условности ситуации, в которой он находится, человек мог  бы,  в  точности
как во сне, позволять себе гораздо больше, чем в действительности (то есть
его смелость в бою, в общении с другими людьми или  в  любовных  делах  не
отвечала бы его обычному поведению). Этому аспекту, субъективно,  пожалуй,
приятному, так как он дает полную свободу действий,  как  бы  противостоит
другой фактор: сознание того,  что  ни  его  действия,  ни  участвующие  в
фантоматическом представлении  персонажи  не  являются  материальными,  и,
следовательно, они не настоящие. Таким  образом,  даже  самый  совершенный
фантоматический сеанс не мог бы удовлетворить жажду подлинности.
     Несомненно, все это возможно; так и будет, если фантоматика и в самом
деле станет видом  развлечения  или  искусства.  Дирекция  гипотетического
фантомата  не  будет  заинтересована   в   слишком   искусной   маскировке
фиктивности переживаний, если таковые будут доводить посетителя, например,
до нервного  шока.  Реализация  некоторых  пожеланий,  скажем  садистского
характера,     будет,     по-видимому,      запрещена      соответствующим
законодательством.
     Нас, однако,  интересует  здесь  не  эта  утилитарно-административная
проблема, а совершенно другой - гносеологический - вопрос. Неоспоримо, что
"вхождение" в фантоматический спектакль можно  превосходно  замаскировать.
Предположим, что какой-нибудь человек приходит в фантомат и  делает  заказ
на экскурсию в Скалистые горы. Экскурсия эта оказывается очень  интересной
и приятной, после чего человек "пробуждается", то есть спектакль  окончен,
техник фантомата снимает с клиента электроды и вежливо  с  ним  прощается.
Клиента провожают до дверей, он выходит на улицу  и  вдруг  оказывается  в
самом центре ужасного  катаклизма:  дома  рушатся,  сотрясается  земля,  а
сверху стремительно спускается громадная "тарелка",  полная  марсиан.  Что
произошло? "Пробуждением, снятие электродов, выход из фантомата - все  это
т_а_к_ж_е  входило в спектакль,  который  начался  с  невинной  туристской
экскурсии.
     Даже если бы таких "фокусов" никто не устраивал, то и в этом случае в
приемных врачей-психиатров толпилось бы  множество  больных,  преследуемых
новой  манией  -  страхом,  что  их  ощущения   вовсе   не   соответствуют
действительности, что "кто-то" заключил  их  в  "фантоматический  мир".  Я
говорю об этой стороне дела, поскольку она  выразительно  показывает,  как
техника формирует не  только  здоровое  сознание,  она  проникает  даже  в
комплексы симптомов психического заболевания, к возникновению которых сама
же и привела.
     Мы упомянули только один  из  многих  возможных  способов  маскировки
"фантоматичности" ситуаций. Можно представить себе еще  много  других,  не
менее эффективных, не говоря уже  о  том,  что  фантоматический  спектакль
может иметь любое количество "уровней" - так как это бывает во сне,  когда
человеку снится, что он проснулся, а в действительности он видит следующий
сон, как бы  включенный  в  первый.  "Землетрясение"  вдруг  прекращается,
"тарелка" исчезает, клиент  фантомата  обнаруживает,  что  он  по-прежнему
сидит в кресле с проводами, которые соединяют его  голову  с  аппаратурой.
Любезно  улыбающийся  техник  объясняет  ему,  что  это  все  было  "сверх
программы",  клиент  выходит,  возвращается  домой,  ложится   спать,   на
следующий день идет на работу и там вдруг видит, что учреждения, в котором
он работал, нет: оно разрушено взрывом бомбы, которая незамеченной  лежала
под зданием со времени последней войны.
     Конечно, все это тоже может быть лишь продолжением спектакля. Но  как
в этом убедиться?
     Прежде всего существует один очень простой способ. Выше было указано,
что машина служит единственным источником информации о внешнем  мире.  Это
действительно так. Напротив, машина не  является  единственным  источником
информации о состоянии самого организма.  Она  является  таким  источником
лишь частично, так как подменяет невральные механизмы тела,  информирующие
о положении рук, ног, головы,  о  движениях  глазных  яблок  и  т.д.  Зато
биохимическая информация, создаваемая организмом, не  поддается  контролю,
по крайней мере в фантоматах, о которых речь шла выше. Человеку достаточно
сделать  приседаний  эдак  сто,  и,  если  он  вспотеет,   начнет   слегка
задыхаться, если его сердце начнет биться учащенно, а  мышцы  устанут,  то
ясно, что он ощущает все наяву, а не в фантомате; усталость  мышц  вызвала
концентрацию в них молочной кислоты; машина же ни на содержание  сахара  в
крови, ни на количество углекислого газа в ней, ни на накопление  молочной
кислоты в мышцах  влиять  не  может.  В  фантоматическом  спектакле  можно
проделать и тысячу приседаний без малейших признаков усталости.  Однако  и
эту проблему можно было  бы  решить,  если  бы,  конечно,  кто-нибудь  был
заинтересован в дальнейшем совершенствовании фантоматики.
     Это  можно  сделать  самым  примитивным  способом:   дать   человеку,
подвергающемуся фантоматизации, возможность совершать настоящие  движения.
Для этого достаточно  будет  посадить  его  так,  чтобы  он  имел  свободу
движений (то есть мог работать мышцами). Конечно, если бы он брал  в  руки
меч, то, с точки зрения внешнего наблюдателя,  подлинным  было  бы  только
само движение: ладонь человека сжимала бы не  рукоятку  меча,  а  пустоту.
Этот простецкий способ можно  заменить  более  совершенным.  Информация  о
химическом состоянии организма передается в мозг различными путями -  либо
посредством нервов (усталая мышца "отказывается слушаться",  в  результате
нервные импульсы не могут привести ее в движение; человек ощущает мышечную
боль - это тоже следствие раздражения нервных окончаний; все это, конечно,
можно  имитировать  фантоматически),  либо  же  непосредственно:   избыток
углекислого газа  в  крови  вызывает  раздражение  дыхательного  центра  в
продолговатом мозгу, дыхание становится более глубоким и учащенным. Однако
ведь  машина  может  попросту  увеличить  количество  углекислого  газа  в
в_о_з_д_у_х_е,  которым   дышит   человек.   Если   количество   кислорода
соответственно уменьшится, количественное соотношение этих газов  в  крови
изменится,   как   при   тяжелой   физической   работе.   Таким    образом
усовершенствование машины делает  и  "биохимически-физиологический  метод"
распознавания фантомизации совершенно бесполезным.
     Тогда остается только "интеллектуальная игра с машиной".  Возможности
человека отличить фантоматический спектакль от действительности зависят от
"фантоматического потенциала" аппаратуры. Допустим,  что  вы  оказались  в
описанной выше ситуации и пытались определить, является ли  она  настоящей
действительностью. Допустим также, что вы знакомы с каким-нибудь известным
философом или психологом, приходите к нему и вступаете  с  ним  в  беседу.
Конечно, и эта беседа может быть иллюзией, но  машина,  которая  имитирует
разумного собеседника,  значительно  более  сложна,  чем  машина,  которая
воссоздает сцены из "soap  opera" 2,  вроде  посадки  на  Землю  корабля  с
марсианами.  В  действительности,  "экскурсионный"  фантомат  и  фантомат,
"создающий  людей",  -  это  два  различных  устройства.  Создать   второй
несравненно труднее, чем первый.
     Подлинность ситуации можно  определить  и  другим  путем.  У  каждого
человека есть свои секреты. Эти секреты могут быть и пустяковыми,  но  они
сугубо личные. Машина не может "читать мысли"  (это  невозможно,  так  как
невральный  "код"  памяти  является  индивидуальной  особенностью  данного
человека и "вскрытие" кода одного индивидуума не дает никаких  сведений  о
коде других людей). Поэтому ни машина, ни кто-либо другой не знают, что  в
вашем письменном столе один из ящиков  открывается  с  трудом.  Вы  бежите
домой и проверяете этот ящик. Если  он  открывается  туго,  то  реальность
ситуации, в которой вы находитесь, становится весьма  правдоподобной.  Как
же должен был бы следить за вами создатель спектакля, чтобы, еще  до  того
как вы пойдете в фантомат, обнаружить и  записать  на  своих  лентах  даже
такой пустяк, как этот перекошенный ящик! При помощи таких деталей все еще
можно  наиболее  легко  разоблачить  спектакль.  Однако  у  машины  всегда
остается возможность тактического маневра. Ящик не заедает. Вы  осознаете,
что  по-прежнему  находитесь  в  "спектакле".  Появляется  ваша  жена,  вы
заявляете ей, что она всего лишь иллюзия. В доказательство вы размахиваете
вынутым ящиком. Жена с состраданием улыбается и объясняет, что ящик  утром
подстругал столяр, которого она вызвала. И опять ничего не известно:  либо
вы находитесь в реальной действительности, либо же машина совершила ловкий
маневр, парируя им ваши  действия.  Несомненно,  "стратегическая  игра"  с
машиной предполагает, что машина детально знает вашу  повседневную  жизнь.
Однако здесь не следует впадать в преувеличения: в  мире,  где  существует
фантоматика, каждое хотя бы немного необычное явление вызывает подозрение,
что оно является фикцией, но ведь и в  реальной  жизни  иногда  взрываются
долго пролежавшие в земле бомбы и жены вызывают  столяров.  Поэтому  можно
констатировать  только  следующее:  убеждение,  что  лицо  Х  находится  в
реальном, а не в фантоматическом мире, всегда может быть  лишь  вероятным,
иногда весьма вероятным, но никогда оно не  является  вполне  достоверным.
Игра с машиной - это как бы игра в шахматы: современная электронная машина
проигрывает умелому игроку и выигрывает у посредственного; в  будущем  она
будет выигрывать у любого шахматиста.  То  же  самое  можно  сказать  и  о
фантоматах. Основная  трудность  при  любой  попытке  установить  истинное
положение вещей коренится в том, что человек, который подозревает, что мир
вокруг него является ненастоящим, вынужден действовать  в  одиночку.  Ведь
любое обращение к  другим  лицам  за  помощью  приводит,  а  вернее  может
привести, к  п_е_р_е_д_а_ч_е  м_а_ш_и_н_е  т_а_к_о_й  и_н_ф_о_р_м_а_ц_и_и,
к_о_т_о_р_а_я с_т_р_а_т_е_г_и_ч_е_с_к_и в_а_ж_н_а  в э_т_о_й и_г_р_е. Если
мир вокруг вас является иллюзией, то, делясь со "старым другом" опасениями
по  поводу  недостоверности  бытия,   вы   даете   машине   дополнительную
информацию, которую она использует, чтобы  укрепить  вашу  убежденность  в
реальности  ваших  ощущений.  Ввиду  этого  человек,  испытывающий   такие
ощущения,  не  может  доверять  н_и_к_о_м_у,  кроме   самого   себя,   что
существенно ограничивает его инициативу. Такой  человек  как  бы  занимает
оборону,  потому  что  окружен  со  всех  сторон.  Отсюда   следует,   что
фантоматический мир является миром полного одиночества. В нем не  может  в
одно и то  же  время  находиться  более  чем  один  человек,  так  же  как
невозможно, чтобы два реальных человека пребывали в одном и том же сне.
     Никакая цивилизация не может "полностью фантоматизироваться". Если бы
все живущие в ней  люди  начали  с  определенного  момента  участвовать  в
фантоматических спектаклях, то реальный мир этой  цивилизации  остановился
бы в своем развитии и замер. Поскольку же самые изысканные фантоматические
блюда не могут поддерживать жизненных  функций  человека  (хотя,  вводя  в
нервы соответствующие импульсы, можно вызвать ощущение сытости),  человек,
который в течение длительного времени подвергается фантоматизации,  должен
получать  настоящую  пищу.  Можно,   конечно,   представить   себе   некий
всепланетный "суперфантомат", к которому "раз  и  навсегда",  то  есть  до
конца жизни, подключены жители данной планеты, причем жизненные процессы в
их  организмах  поддерживаются  автоматическими  устройствами   (например,
вводящими  в  кровь  питательные  вещества  и  т.п.).  Такая  цивилизация,
конечно, кажется  кошмаром.  Однако  подобные  критерии  не  могут  решать
вопроса о ее возможности. Этот вопрос решает нечто другое. Дело в том, что
такая цивилизация существовала бы только в течение жизни одного поколения,
подключенного к "суперфантомату". Это была  бы  своего  рода  эвтаназия  -
разновидность самоубийства цивилизации. Поэтому существование  ее  следует
считать невозможным.


1 
     На первый взгляд (лат.).
2 
     Музыкальный спектакль  (обычно  сентиментального,  мелодраматического
характера), передаваемый по  радио,  как  правило,  в  дневное  время  для
домохозяек. Название "soap opera" - "мыльная опера" - объясняется тем, что
такие передачи  часто  прерывались  рекламами,  скажем  рекламами  мыла  и
стиральных порошков. - Прим. перев.
[ Титульный лист ] [ Содержание ] <= Глава шестая (a) ] [ Глава шестая (c) =>
Станислав ЛЕМ. СУММА ТЕХНОЛОГИИ

Станислав ЛЕМ

СУММА ТЕХНОЛОГИИ

[ Титульный лист ] [ Содержание ] <= Глава шестая (b) ] [ Глава шестая (d) =>

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ФАНТОМОЛОГИЯ 

(c)  ПЕРИФЕРИЧЕСКАЯ И ЦЕНТРАЛЬНАЯ ФАНТОМАТИКА

     Фантоматику можно поставить  в  один  ряд  с  известными  из  истории
способами более или менее специфического воздействия на человеческий  мозг
при помощи периферических раздражителей ("периферическая  префантоматика")
или  раздражителей,  действующих  на  мозг  непосредственно  ("центральная
префантоматика").
     К первым относятся разработанные в совершенстве (особенно  в  древних
цивилизациях) ритуалы доведения людей до состояния  своеобразного  экстаза
при помощи таких раздражителей, как моторные (например, ритуальные танцы),
слуховые ("раскачивание" эмоциональных процессов ритмичными импульсами:  в
процессе  своей  эволюции  человек  стал  воспринимать  ритм  раньше,  чем
мелодию),  зрительные  и  т.д.  Эти  ритуалы  доводили  группы  людей   до
затемнения индивидуального сознания или,  вернее,  до  сужения  его  поля,
сужения, которое всегда  наблюдается  при  очень  сильных  эмоциях.  Такое
кульминирующее коллективное возбуждение современный  человек  связывает  с
"массовым  распутством",  с  оргией,  однако  в  человеческих  коллективах
прошлого подобный массовый экстаз служил средством  общения  с  добрыми  и
злыми духами, общения, при  котором  в  обстановке  массового  возбуждения
изливались индивидуальные эмоции, тогда как элементы сексуальных  ощущений
отнюдь не преобладали. Более того,  эти  обряды  привлекали  людей  скорее
своей  таинственностью,  тем,  что  высвобождали   скрытые   в   человеке,
неизвестные ему из повседневного опыта силы.
     К способам второго вида относится  употребление  таких  веществ,  как
мескалин,  псилоцибин,  гашиш,  алкоголь,  отвар  из  мухоморов   и   т.п.
Воздействуя на химические процессы в мозгу, эти вещества вызывают ощущения
экстаза, упоения, которые бывают обращены  либо  к  эстетическим  сторонам
человеческого духа, либо к эмоциональным. Впрочем, люди  нередко  сочетали
приемы обоих видов, чтобы достичь наивысшего "постижения". С  фантоматикой
такие приемы связывает активное воздействие на вводимую в мозг  информацию
с целью привести его в состояние, к которому стремятся не потому, что  оно
адекватно как регулятор отношения человека к окружающей среде,  а  потому,
что оно приносит наслаждение или эмоциональную  встряску  (катарсис 1),  то
есть, попросту говоря, сильные и глубокие ощущения.
     Являлись  ли  эти  обряды  проявлением  коллективного   садизма   или
мазохизма? А может  быть,  они  носили  культовый  характер  или  же  были
зачатками того "искусства масс", в котором нет деления на  исполнителей  и
зрителей и все являются совместными творцами "действа"? Почему это  вообще
нас интересует?
     Дело  в  том,  что  эта  проблема   некоторым   образом   связана   с
классификацией самой фантоматики.
     Психоаналитики  различных  школ  склонны  отыскивать   причину   всех
человеческих действий в  элементарных  источниках  побуждений.  При  таком
подходе как на пуританскую аскезу, так и на  самую  крайнюю  распущенность
наклеивают ярлыки "мазохизма" или "садизма". Дело не столько даже  в  том,
что это неверно, сколько в том, что подобные истины слишком  тривиальны  и
потому бесполезны для науки. Дискуссии на темы пансексуализма и  т.п.  так
же бесплодны, как был бы бесплоден спор о том,  является  ли  половой  акт
проявлением солнечной активности. В конечном счете это,  несомненно,  так.
Поскольку жизнь возникла благодаря солнечному  излучению,  то,  анализируя
длинные цепочки причин и следствий, связывающие нашу звезду с земной корой
и  идущие  далее  через  весь  процесс  эволюции,  можно   показать,   как
энергетическое вырождение квантов солнечного света в растениях, являющихся
в свою очередь пищей для животных (к которым относится также  человек),  в
конце концов приводит  на  некотором,  уже  весьма  далеком  от  источника
энергии этапе к половым актам, благодаря которым весь этот  процесс  может
продолжаться (потому что без размножения все организмы вымерли бы).  Точно
так же можно сказать, что половое влечение  сублимируется  в  произведение
искусства. Такое утверждение является скорее метафорой, чем  истиной,  тем
более научной истиной. Ведь  не  всякая  истина  является  научной:  океан
тривиальностей, несущественных переменных таков, что он свободно  поглотил
бы океан глупости, а это уже кое-что да значит.
     Когда  цепочки  причинно-следственных  связей  становятся  достаточно
длинными,  любая  попытка  связать  отдаленные  друг   от   друга   звенья
приобретает  характер  скорее  метафоры,  чем  научного  утверждения.  Это
особенно относится к сложным системам, вроде нейронных  сетей,  где  из-за
множества  внутренних  соединений  и   петель   обратных   связей   трудно
установить, что служит следствием, а что - причиной. Поиск "первопричин" в
такой сложной системе, как человеческий мозг, является априоризмом  чистой
воды. Хотя психиатр-психоаналитик будет это отрицать, из  его  рассуждений
вытекает, что строгий наставник и  садист-детоубийца  отличаются  друг  от
друга только как два автомобиля, у одного из которых намного лучше тормоза
и поэтому он не давит людей. Сотни  лет  назад  религиозные  и  магические
обряды, зрелища и развлечения не были так отделены друг от  друга,  как  в
наше время. Мы  называем  фантоматику  "техникой  развлечения",  поскольку
генетически она связана с современными развлечениями, что, конечно,  никак
не предопределяет ее грядущих, быть может универсальных, функций.
     В нашей системе классификации периферическая фантоматика определяется
как  опосредствованное  воздействие  на  мозг  -   в   том   смысле,   что
фантоматические  раздражители   сообщают   мозгу   только   информацию   о
ф_а_к_т_а_х;  аналогичным образом на него воздействует  окружающая  среда.
Фантоматика всегда определяет состояния внешней среды,  но  не  внутренние
состояния человека, потому что чувственная констатация о_д_н_и_х  и  т_е_х
ж_е фактов (например,  того,  что  началась  буря,  что  мы  находимся  на
пирамиде)  независимо  от  реальности  или  искусственности  этих   фактов
вызывает у различных людей неодинаковые ощущения, эмоции и реакции.
     Возможна также "центральная фантоматика",  то  есть  непосредственное
возбуждение определенных центров мозга, вызывающее приятные  ощущения  или
чувство наслаждения. Эти центры находятся в среднем мозгу и стволе  мозга.
Очень  близко  от  них  расположены   также   центры   гнева   и   тревоги
(агрессивно-оборонительных реакций). Работа  Олдса  и  Милнера  стала  уже
классической. Животное (крыса) с хронически (то есть навсегда)  вживленным
в  промежуточный  мозг  электродом  помещалось  в  клетку.   Крыса   могла
раздражать этот участок мозга электрическим током, нажимая лапкой  педаль,
которая замыкала контакт.  Отдельные  животные  делали  это  непрерывно  в
течение двадцати четырех часов с частотой, доходившей до  8000  нажимов  в
час, то есть более двух раз в  секунду.  Если  электрод  ввести  несколько
глубже, то крыса, вызвав один раз раздражение,  больше  никогда  этого  не
делает. Как пишет Г.  Мэгун,  можно  полагать,  что  в  этой  части  мозга
находятся два  противоположных  нервных  механизма  -  "вознаграждения"  и
"наказания". "Не находятся ли, - спрашивает Мэгун, -  рай  и  ад  в  мозгу
животного?" 2.
     Джаспер и Якобсен обнаружили аналогичные связи в мозгу человека;  при
этом в зависимости от места раздражения человек испытывал то  беспокойство
и  страх  (как  перед  припадком   эпилепсии),   то   приятные   ощущения.
"Центральная  фантоматика",  основанная  на  этих  анатомо-физиологических
предпосылках, была бы чем-то вроде "мозгового  онанизма",  хотя  ощущения,
испытываемые при  раздражении  окрестностей  гиппокампа,  не  тождественны
сексуальной