Оцените этот текст:Не читал10987654321
СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Вадим Кирпичев. Трудно быть Рэбой

-----------------------------------------------------------
     © Copyright Вадим Кирпичев
     Email: kirpichev@mx.bmstu.ru
     Date: 11 Mar 2001
     Spellcheck: Vsevolod Sipakov, 22 Mar 2001
-----------------------------------------------------------


     "Трудно быть Рэбой" - это продолжение романа братьев Стругацких
"Трудно  быть богом".  Написана  повесть в рамках проекта "Время  учеников".
Данный  текст повести  является ее журнальным  вариантом. Полностью  повесть
опубликована в книге: Вадим Кирпичев "Враг по разуму", Москва, 2000.
     Замечания,  отзывы  на  эту  повесть  прошу  присылать  по  адресу:  kirpichev@mx.bmstu.ru







     Вадим Кирпичев

     ТРУДНО БЫТЬ РЭБОЙ

     Будем как боги, рекли они и достали мечи  зоряные, и принялись убивать
за други своя. Тогда не стало  ночи, как  не было края  тому душегубству,  а
звезды дневные  спустились  к безумным  и запутались в волосах  их. Когда же
стали  они как боги и не  было сил убивать, так открылась четвертая  печать,
сомкнулись круги времени с кровавым  светом, заполыхавшим  на западе, черная
стена поднялась  до небес с востока, и никто не мог одолеть той стены. Тогда
люди-боги сами вошли в черную стену, и не сыскать было  с той поры их следов
вовек.
      *** 
     "Он  утащил  за собой  в преисподнюю  больше,  чем страну. Он умудрился
спереть Будущее".
     Из  сатирической  эпитафии  Цурэна  "На  могилу сиятельного  вора Рэбы"
 

     Глава 1
     Привычно  и  умело  скрывая за  деланным  испугом  торжество, дон  Рэба
любовался  благородной,  но  изрядно  побитой физиономией Руматы Эсторского.
Пожалуй, перестарались солдатики.  Но надо отдать должное Румате, отведенную
ему  роль  он  сыграл с исключительным и только  ему присущим  достоинством.
Браво! Вот только не понял он ничего и, главное, совершенно не понял,  какие
силы  ему  противостоят. Что  и  требовалось  узнать.  Теперь остается  лишь
грамотно  выйти из смертельно  опасного разговора. Каким образом? Неизвестно
почему, но  при контактах с Мечтателями черти  раздирали  епископа пускать в
ход самые примитивные трюки.
     Сладко  улыбнувшись,   дон  Рэба  утерся  платочком  (спасибо  великому
прогрессору Румате), на миг задумался и оставил платочек в руке.  Безделица,
казалось  бы, тряпица, ерунда, а на  самом  деле совершенно незаменимая  для
министра  вещь, особенно если он  собрался предложить  умнику  или  книгочею
помочь властям.
     Дон Рэба разливался о своих идеалах, о возможной работе плечом  к плечу
с Руматой, а платочек держал наготове. Книгочеи и их приспешники - люди, без
сомнения, образованные,  можно сказать,  светочи мысли, друзья мудрости,  но
стоит  им  услышать  о  сотрудничестве  с властью - куда что  девается:  они
начинают себя вести подобно взбесившемуся двугорбому зверю из диких пустынь.
     Румата оказался человеком со вкусом.
     - Там посмотрим, - только и  сказал он, но в  удовольствии презрительно
скривить губы и всем видом показать "тоже мне сотрудничек выискался" себе не
отказал.
     Примитивная  ловушка  захлопнулась.  Руматовская  гордыня  вцепилась  в
возможность  красиво уйти,  как нищий в  золотую монету.  Дубовая,  стянутая
двумя  медными  полосами  дверь  грохнула  и,  как  пробка  бутылку,  навеки
закупорила  для ушедшего молодца смысл и результат состоявшегося поединка, в
котором каждый пытался заглянуть под маску противника.
     Из-за  деревянной панели  послышался  легкий  стук,  после  чего  стена
медленно поползла в сторону. В темном  провале за спиной министра показалась
фигура в черном.
     - Я насчет адова посланца, господин первый министр.
     Голос был совершенно без интонаций. Мертвый голос.
     Приятная улыбка соскользнула с губ дона Рэбы.
     - Ответа надо ждать, мерзавец!  Да я  велю все жилы вытянуть, все кости
переломать, клянусь Святым Микой! Вон!
     Стена бесшумно вернулась на место.  Всесильный министр Арканара ухватил
арбалетную стрелу, почесал себя за воротником и принялся расхаживать из угла
в угол, обдумывая ситуацию.
     Кого ему напомнил Румата?  И какое это имеет значение? Догадался ли он,
что здесь в действительности происходит?
     Острое чувство времени,  часто и ошибочно называемое чувством опасности
и почти никогда не подводившее первого министра, безжалостно подсказало: это
конец.  Все  -  история  закончилась.  Он  вспомнил  презрительное,  гневное
выражение на  лице Руматы,  снисходительный  кивок его головы, остекленевший
взгляд. После таких взглядов долго не живут.  А ведь нервишки у благородного
дона  Руматы  ни  к черту,  дрянь  нервишки, нервишки человека, до  которого
наконец дошло,  кто во  всем виноват. А как  взвился, когда я его  призвал к
сотрудничеству!  Мальчишка!  Мечтатель. Сопляк.  Ведь  не  понял он  ничего.
Наверняка  пойдет  себе как  ни в  чем  не бывало  вновь  спасать  никчемных
друзей-книгочеев,  умно рассуждать, в забаву махать мечиками да презрительно
кривить аристократическую физию на общую  мировую вонючесть. Цена  же такого
разговора - жизнь. А может быть, и гораздо выше...
     Жизнь... Чья жизнь?
     Короткая,  толстая арбалетная стрела, которой дон Рэба почесывал спину,
с хрустом переломилась в хрупких на вид пальцах первого министра. Министр по
очереди взвесил  на руке обломки стрелы: один - с  наконечником, второй -  с
опереньем. Потом оба обломка стрелы полетели в угол.
     Опасны, ох опасны, эти хорошо вооруженные  Мечтатели,  любящие помахать
мечиками без последствий. А раз так...
     Он звякнул в колокольчик. Дон Рэба  был в Арканаре царь и бог. А что ты
за бог, если у тебя нет в услужении стайки демонов?
     Позвонил  настойчивей.  Таковых  исполнителей  - ловких,  ушлых, в меру
продажных  -  имелось  у  него  в  достатке.  Ведь  не  святой  дух  готовил
сегодняшний переворот Святого Ордена и  вовсе не святой дух  душил сейчас за
портьерами  брата  Абу  и  отца  Цупика.  Все   делали   помощники.   Хорошо
подготовленные помощники. Настоящие мастера средневековой политики. И сейчас
дону Рэбе требовался лучший из них.
     Колокольчик  забился  в  истерике,  когда за  спиной  первого  министра
прозвучал спокойный до насмешливости голос:
     - Я здесь, ваше преосвященство.
     Невесть  откуда  взявшийся рыжий  облаза  стоял за его спиной и вытирал
запачканный во что-то  темное кинжал  о полу камзола. Дон  Рэба хорошо  знал
манеру своего  помощника появляться словно из-под земли, но  никак к таковой
манере не мог привыкнуть. По прозвищу Рыжий, это был действительно лучший из
его подмастерьев.
     - Наконец-то! Где вы пропадали, мой дорогой друг?
     Мастер средневековой  политики тем временем закончил  вытирать кинжал и
сунул его за голенище, хотя на поясе у него висели щедро украшенные крупными
ируканскими изумрудами ножны.
     - Я был занят важным государственным делом. Вас интересуют подробности?
     Епископ бросил взгляд в сторону портьер.
     -  Ни  в  коей   мере.  А  вызвал  я  вас  для  того,  чтобы   поручить
наитруднейшее, может быть, даже невозможное дело.
     - Невозможное дело? Это  что-то новенькое, особенно  после  сегодняшней
окончательной победы.
     Рыжий изобразил  лицом  веселое недоумение,  да  так живо, что дон Рэба
невольно   им   залюбовался.    Ведь   только    что   за   портьерами   он,
возможно, собственными руками, резал, как борова, отца Цупика, а поди ж ты -
стоит  ножка за  ножку,  воодушевлен,  ликом  светел, всегда готов  к любому
приказу непосредственного начальства.
     Улыбка недолго задержалась на губах дона Рэбы.
     -   Спешу   напомнить,  мой   друг,  в  политике   не  бывает   никаких
"окончательных побед". Прежде же  чем говорить о  новом поручении, позвольте
узнать ваше мнение о Румате Эсторском. Не стал ли он опасен, слишком опасен?
     - Румата? Полноте. Впрочем, может быть, я чего-то не заметил? И ошибся?
Действительно, он стал так расчетливо безумен, что ... Прикажете ...
     Рыжий выразительно похлопал себя  по голенищу и тигриным махом подлетел
к столу. От расслабленного вельможи не осталось и следа. Оскалившись кривыми
зубами, перед епископом стоял готовый на все рыжий головорез.
     -  Садитесь,  мой  друг,  садитесь.  Мои  опасения  надо   понимать  не
буквально,  а  в  смысле,  так  сказать,  общем,  в  рамках  той  зловредной
деятельности Мечтателей, которой они так нашкодили нашей святой политике.
     - А-а.
     Помощник поудобней устроился  в кресле. Дон  Рэба, в  противоположность
ему,поднялся, выпрямился и жестом указал на свое горло.
     -  Вот уже где  у  меня эти  господа Мечтатели!  То же  мне,  спасители
книгочеев! Цвета и соли человечества! А они подумали, что книгочей  книгочею
рознь? Что  каждая  новая эпоха  казнит,  сжигает на  кострах,  ссылает  или
обрекает на голодную смерть книгочеев эпохи старой? И так было, и так будет!
Да,  я  дон  Рэба,  милостью божьей  министр охраны  короны и боевой магистр
Святого Ордена,  немало сил положил,  чтобы  извести в Арканаре книгочеев  и
умников. Но почему?  Да, я  извел книгочеев, но каких?  Книгочеев эсторских,
умников  измышляющих. Ведь кто  их в свое время плодил, взращивал, привечал?
То-то.  Но  время  их   давно  прошло,  век  -  сгинул!  Ведь  это  книгочеи
расшатывали, изничтожали основы, а теперь хнычут по себе. Не так ли?
     - О-о, ваше преосвященство - великий философ!
     Лицо великого философа пошло пятнами.
     -  Книжники  сделали  свое  разрушительное  слово,   но  Арканар  я  им
изничтожить  не дам. Пришло  новое  время, время новых  людей.  Сражаться  и
работать надо в эту  эпоху, а не словесами играть. Ну а со Святым Орденом во
главе  нас всех еще ждет неслыханный подъем религиозного чувства, невиданное
возрождение духовности!
     - У-у.
     - Книгочеи...Тут банды Ваги Колеса  заправляют половиной города, бароны
ни во что  не ставят верховную власть, почти  все торговые пути контролируют
варвары, ируканские шпионы  в открытую расхаживают  королевством,  а  им все
книжки писать. Умники,  а  самую  простую правду  понять не в  силах.  Самое
ужасное  в этом мире то, что он  уже справедлив.  Но  Мечтатели  никогда  не
смирятся  с такой  правдой. Уткнувшимся  в  строительный мусор, им  не  дано
узреть прекрасный храм, созданный для нас Творцом.
     - Хр-р-р...
     Подбор гласных вряд ли затруднил бы Рыжего, он просто спал - в эту ночь
ему пришлось изрядно  потрудиться.  Министру  невольно  пришлось  замолчать.
Спящий еще раз всхрапнул и от тишины проснулся.
     - Ух-х... это гениально!
     - Неужели?
     - О да! Только я одного не понял.
     - Чего вы не поняли, мой друг?
     Облаза протер глаза, поднялся,  вплотную подошел к министру и разве что
не заорал:
     - Так резать этого Румату или нет?
     Дон Рэба  посмотрел на  помощника, как  на последнего дурака. На  самом
деле он понятия не имел, как сейчас ответить на этот вопрос, но дон Рэба был
стреляный министр. Рассуждал бы он сейчас перед  Рыжим, если бы мог ответить
на такой вопрос. Еще неделю назад,  еще  вчера  ему было все ясно: надо было
доказать  Мечтателям  свое  право  на  Арканар, но  события  последней  ночи
изменили  все  дерево  следствий. И все  так  связано,  так  неслучайно, так
сплелось  в  один узел,  что  сердце заходится  барабаном и  тяжело,  просто
невозможно дышать...
     Первый   министр  рванул  воротник,  привычно  сделал  ряд  дыхательных
упражнений. Средство,  безотказно  помогавшее  при  проведении  многочасовых
церемоний  Святого  Ордена,  а  еще  раньше -  во время бесконечных бдений у
королевского  трона, не  подвело  и  сейчас. Только занозой  сидела  в мозгу
забота: пропущено самое главное, самое существенное забыто.
     Усевшись за стол, министр достал и швырнул на него тяжелые папки в коже
и  стал их неспешно листать. В этих папках была вся  арканарская жизнь и все
злокозненные  деяния  Руматы  Эсторского в изветах и доносах, в  этих лучших
движениях души всех подданных короны. В  одном  месте  министр  остановился,
задумавшись  над  несколькими  листами,  один  из  которых   был  наполовину
уничтожен огнем.
     Дон  Рэба читал  допрос  брата Гаука,  учиненный  агентами сразу  после
беседы последнего с благородным доном Руматой. Допрос  как  допрос. Поначалу
дерзкие ответы, что обычно для когда-либо  беседовавших  с  доном Руматой, и
указывающие  на  тлетворное означенного дона влияние, потом ответы смиренные
и, наконец, хвала всевышнему, верноподданные.
     Рэба   быстро   перевернул   последние  страницы.  Оправдания  сыщиков,
позволивших свершить  самосуд  над  Гауком  и  не  доставивших преступника в
Веселую Башню, его не  интересовали,  на этот раз  внимание министра привлек
небольшой  обгоревший лист, который он раньше  почему-то  не замечал. На нем
рукой  Гаука  было  начертано  стихотворение,   небольшая  изящная  вещичка,
сочиненная и прочитанная брату Гауку самим доном Руматой.
     "Быть или не быть? Вот в чем вопрос..."
     Двенадцать   неплохих,  гм,  может  быть,  даже  небесталанных   строк.
Последние слова залиты чем-то темным. Брату Гауку явно поторопились ответить
на его проклятые вопросы.
     Быть  или  не быть? Было над  чем подумать. С этими  Мечтателями всегда
так! Уж кажется видишь этого вопрошателя насквозь: перед  тобой обыкновенный
мальчишка  с  накачанными  мускулами,  и  тут  он  выдает  почти  гениальное
стихотворение. Тебе же остается только голову  ломать: кто же все-таки перед
тобой, раз он смог написать такое?
     Быть или не быть? Рэба  или Румата? Слуга  господа, главный  охранитель
королевства или посланец Эсторской Империи?  И третьего не дано? Гм, как  бы
все не досталось  рыжим облазам, пока мы тут будет толкаться. И ведь как все
сплелось в один узел, не распутать, только разрубить, и дон Рэба уже начинал
догадываться чьим  мечом это  можно  сделать. Интересно, как  бы  сам Румата
ответил  на  этот  вопрос. Министр усмехнулся. Эх, Мечтатели, на вопросы они
мастера.  С  вопросами  у  них  нет проблем! Вот только  с  ответами  всегда
туговато. Уж он-то знал этих защитников книгочеев. Стихи стихами, а практику
Мечтателей он изучил хорошо. Много спеси, бездна презрения,  лень под маской
рефлексии и  всегда полное отсутствие координаторских талантов. А уж как они
презирают простых, невыдуманных людей. Такие ноги нищему не омоют, разве что
поговорят о любви к человечеству.
     Быть или не быть? Неразрешимый  вопрос даже для одного человека, а надо
отвечать.  Час  настал,  и  над  тобой  уже  нависло  и  дышит  луком  рыжее
злодейство.
     - Ваше преосвященство, да уж решайте  скорей - руки чешутся взяться  за
дело.
     Дон Рэба поднял рассеянный взгляд.
     - Какое дело?
     - Ну ваше невозможное  дельце, о котором вы говорили.  В конце  концов,
что я должен исполнить?
     Наконец  первый министр поднял взгляд,  затем  аккуратно  высморкался в
платочек и сказал:
     -Ах да. Меня тут должны зарезать на днях.

     Глава 2
     Теперь  уже  Рыжий  расхаживал из  угла  в  угол. Он  размышлял, и, что
немаловажно, размышлял вслух.
     -  Поднять руку на первого министра,  боевого магистра Святого  Ордена,
столп веры,  славу  дворянства? Я просто ума не приложу, кто именно из ваших
подданных способен исполнить столь неслыханное злодейство.
     - Намекаете, что меня с удовольствием зарежет каждый?
     - Что вы, что вы, ваше преосвященство. Только кто посмеет?
     -  Найдется добрый человек, - остаток фразы дон Рэба швырнул как кость,
- Румата Эсторский сделает это.
     Неизвестно чему хохотнув, рыжий черт поправил пустые ножны и спросил:
     - Позволительно ли мне выразить свои сомнения ?
     Министр кивнул.
     -  Тогда  я посмею  возразить и,  не указывая на  другие многочисленные
трудности, сделать  это следующим образом:  Румата Эсторский,  как вы  верно
заметили,  относится к так называемым "добрым  людям", и он  не  способен на
столь жуткое преступление.
     -  Способен. При этом он еще изведет изрядное количество простого люда.
Что  касается  добрых  людей,  то все самые  жуткие преступления  этого мира
совершаются вовсе не злодеями, а так называемыми "добрыми людьми".
     -  Вам виднее, ваше преосвященство, но как быть с главным препятствием?
Я вижу, вы меня отлично поняли: речь идет о самом Румате Эсторском. Странный
человек. Странный.  За  все  годы  слежки  он  еще  ни  разу  не  замечен  в
душегубстве.  Такой вот благородный  дон. Оригинал. То ли обет дал, то ли по
каким высоким соображениям, говорят, бывают и такие, но не убивает он, и все
тут. А ведь встречал, встречал я таких чистюль, и неоднократно. Знаете где?
     - Я слушаю.
     - В монастырях. Там полно таких  хилых графских сыночков с чернотой под
глазами. Их папаши  назлодействуют, изведут кучу народу, а сыновья потом  не
знают, как эту кровь отмолить.
     - Здесь не все так просто. И к делу, к делу!
     - Ах да, мы же о Румате. Но  с ним  все ясно: он не убивает... людей. В
таком случае все зависит от самого дона Рэбы.
     - Говори.
     - Вот если бы означенный дон  Рэба  мог предстать в глазах благородного
дона Руматы н е с о в с е м человеком.
     Рэба внимательно посмотрел на Рыжего. Прохвост и глазом не моргнул.
     - Это возможно.
     -  И  как   бы  это  богопротивно  ни  звучало,  но  заодно  создать  у
благородного  Руматы  Эсторского впечатление, что  дон Рэба связан  с силами
сатанинскими...
     - Такое впечатление создано.
     - Отлично! Тогда состряпать планчик по убиению раба божьего  Рэбы труда
не  составит. Какой благородный дон  устоит перед соблазном очистить  мир от
порождения ада? Минуточку.
     Рыжий  взял  со  стола  разряженный  арбалет,  щелчком  крутнул  медное
колесико. Задумался.  Лицо отсутствующее, вдохновенное, не  от мира сего. Да
- а, интрига, сочиняемая сейчас Рыжим, будет посильнее любых стишков Руматы.
Зная способности своего  помощника, Рэба в  этом  ни  секунды не сомневался.
Рыжий кардинал,  как порой называл его про себя  первый  министр, обладал  в
этой области уникальными способностями.
     Откинувшись  в  кресле, Рэба  рассматривал помощника.  До чего все-таки
безжалостны волны времени. По-прежнему обаятелен, как  встарь хорош, но  уже
проутюжили рыжие кудри две залысины, а в придворных заботах и хлопотах давно
выцвела знаменитая задиристая ухмылка,  которая  еще несколько  лет назад не
сходила с лица Рыжего даже на виселице. Собственно, под виселицей дон Рэба и
познакомился с Рыжим.
     Вешали  Рыжего. Звался  он  тогда  Рика Весельчак  и был  действительно
весел, молод,  задирист,  чубат  и невероятно, дьявольски  дерзок. Голодные,
злые от трехдневной погони бароны уже ладили на перекладину добрую пеньковую
веревку, уже созвала баронская челядь окрестный люд  на казнь, уже волокли к
виселице Рику Весельчака, дабы не  повадно было означенному  Рике обыгрывать
на постоялых  дворах  баронских  недорослей при помощи  костей  с  запаянным
свинцом, красть баронских лошадей, соблазнять дев невинных, выдавать себя за
состоятельного  соанского  купца   и   обкрадывать  под  ложным   видом  сим
гостеприимных обывателей и прочая, и прочая, и прочая...
     Глашатай  зачитывал список злодеяний,  а Рыжий  лишь дерзко скалился да
перемигивался с двумя  пухленькими селяночками, на свою беду оказавшимися  в
первых рядах и обещал так сплясать на виселице в паре  со смертью, как никто
с нею не плясал.
     Рэба ценил  людей, умеющих  умирать, всегда старался перетащить таковых
на свою сторону, но в тот день ему просто повезло. Им повезло. Не помогли бы
никакие заверения,  что забирает  он Рику Весельчака, дабы допросить  люто и
казнить  прилюдно; остервеневшие бароны, питавшие к дону Рэбе особую любовь,
уже  нехорошо  улыбались,  уже  надвигались,  поигрывая   плечиками  и  явно
подумывая, а не повесить ли их на  пару,  когда подоспела рота гвардейцев, а
за ней и отряд арбалетчиков.
     Так Весельчак очутился  при дворе в  качестве одного из слуг дона Рэбы.
Рика-облаза, этот хорошо завихренный барбос,  пришелся к  королевскому двору
как  нельзя лучше, но хватило его ровно на неделю скучной  придворной жизни.
За  это  время он  выполнил пару  мелких  поручений, перессорил  всю челядь,
соблазнил тройку  королевских  фрейлин  и  сбежал к  своим дружкам-бандитам,
прихватив в качестве сувенира кошелек с пояса самого Рэбы.
     В последующем Рика Весельчак умирал  еще не один раз.  Он умел умирать.
Можно сказать, он  любил  это дело. Через год Весельчак был сожжен на костре
специальной комиссией  Святого Ордена "за отъявленное безбожие,  закоренелое
язычество,  отягощенное  связями с демонами и попиранием святынь".  На самом
деле  под "попиранием святынь" имелась в виду невероятная по масштабам афера
со "святыми индульгенциями-универсумами", которыми Рика Весельчак  и  иже  с
ним наводнил практически все области  Империи,  за десять грошей  гарантируя
купившим индульгенцию-универсум спасение  души, удачу в делах, избавление от
любой  болезни, ну  и там по мелочам:  хорошего мужа, праведное богатство  и
исполнение любых богоугодных желаний. Но то ли у  верующих желания оказались
не  богоугодные, то ли сам Всевышний обиделся за  оценку  его трудов,  то ли
подействовали разоблачения Святого Ордена,  но  вскоре наваждение  у  народа
прошло  и во всем Арканаре было не  сыскать  старушки, которая бы не мечтала
подбросить хворосту в костер для Весельчака.
     Еще  через  год  Рику  Весельчака утопили.  Случилось это  на рудниках,
некогда заложенных высокоученым алхимиком Ботса. И опять  привселюдно, опять
под  безумно-восторженные  вопли  толпы,  на  этот  раз  вольных  рудокопов,
отдавших ему годовую добычу серебра в обмен на фальшивые расписки и обещания
превратить  сдаваемое  серебро  в червонное золото.  И все почему-то  видели
дипломы  всевозможных  Академий,  пышный патент  "королевского  алхимика", и
никто не обратил внимания  на  рыжие вихры,  просвечивающие сквозь белокурый
парик.  Ни  золота,  ни  тем  более  своего  серебра  рудокопы  не  увидели,
удовлетворившись очередным  утоплением  рыжего прохвоста.  Потом  Весельчака
вешали, четвертовали,  колесовали, распинали,  побивали  камнями,  сажали на
кол, и каждый раз побеждал незыблемый  закон Средних веков: человек,укравший
не просто много, а  баснословно много, не горит в огне, не тонет в воде, его
не берет ни  сталь,  ни веревка, ни кол  осиновый.  Да и  дружки  злодейские
всячески  помогали.  Их  у Рики было достаточно.  В  умении  купить народную
любовь на украденные у народа деньги с Рикой еще поди потягайся.
     В  конце концов  Рэбе это надоело. Авторитет короны,  покой государства
требовал вмешательства. Дон Рэба поймал Весельчака, припомнив кошелек, лично
перешиб  ему   ломиком  пару-тройку  ребер,  посадил  на  цепь  да  подержал
Весельчака  на  цепи в подземелье с полгодика. В  дальнейшем  одарив  мелким
титулом  и  внушительных  размеров поместьем,  сделал личным помощником. Так
окончательно  умер  Рика Весельчак  -  неутомимый облаза,  прохвост,  шулер,
разбойник  и   вор,  и  появился  Рыжий  -  талантливый  политик,   толковый
организатор  и   первейший  помощник  министра  охраны  короны.  Его  верная
разбойная тень, без  которой ну никак не обойтись приличному  средневековому
министру.
     Дон Рэба  отметил посторонний звук, упрямо  пытающийся добраться до его
сознания. Рыжий опустил кулак от лица - покашливание  прекратилось. Нетрудно
было догадаться: план готов.
     - Итак, я слушаю. Только в самом общем виде.
     Рыжий взял  арбалет,  прицелился  куда-то  в  потолок, сделал вид,  что
стреляет,   потом  -  пируэт  и,  когда  первый  министр   уже  приготовился
взорваться,  заговорил.  Надо  отдать  Рике должное:  задуманное он  излагал
четко, просто, ясно, так что через минуту вся интрига была как на ладони.
     Ключ к интриге  -  пассия  Руматы, а точнее  -  ее  брат.  Братца  надо
сыскать,  облагодетельствовать, может быть, повысить в чине и намекнуть, что
Орден не одобряет распутное  поведение своих слуг, а также их родственников.
Мол, перспективы дальнейшей карьеры туманны,  пока его сестра живет в грехе,
пусть  даже и  с благородным доном. Дальнейшее просто: подпоив  брата и  его
дружков, сообщить  им  об  отъезде  Руматы (мнимом);  наверняка пьянчуги  не
вытерпят и попрутся выжигать благородный  вертеп да вызволять  сестричку  из
лап  сановного  сластолюбца и  соблазнителя, а тут - второй  ключ: нежданное
явление  Руматы и сразу же подлое убийство  Миры,  Киры, или  как ее там, на
глазах оного благородного дона,  конечно, человека военного, тренированного,
но  и таковой  не  выдержит,  ежели убийцы орудуют прямо на твоих глазах.  А
братец и Киру, кстати, вызовет под стрелы.
     Рыжий излагал  план и ненавязчиво, в  такт дирижировал арбалетом, а дон
Рэба уже думал о другом. О том, как легко Рика  нащупал самое уязвимое место
Мечтателей, их  вечную  слабость  -  неумение,  нежелание  жить  по  законам
времени,  в котором они оказались.  Ну кто  благородному  дону  Румате мешал
освятить в церкви  свои  отношения  с этой рыжей?  Брат ему  бы  руки  тогда
целовал.  Хвастал бы  по  всем пивным.  Куда уж!  Плевать хотел  благородный
Мечтатель на требования времени, не указ они ему, вот и получи...
     Рыжий  нацелил арбалет  в потолок  и изобразил выстрел, этой пантомимой
завершив изложение интриги. Аккуратно положил арбалет на стол - разве что не
раскланялся.
     Комбинация была настолько  изящной, простой и ясной, что  Рэба мысленно
поаплодировал  своему  помощнику. Хват.  Мастер. Знатный  импровизатор!  Как
ловко  вплел  арбалет  в  свое  злодейское действо.  Рэба  хорошо  знал  эту
способность Рики, но каждый раз не уставал этой способности удивляться:  вот
так  запросто,  ухватить  первый подвернувшийся   под  руку  предмет,  порой
случайный  и, оттолкнувшись от него,  выстроить целый план, вставить в  него
этот  же предмет,  в данном  случае - арбалет,  и в итоге умудриться сплести
концы с концами - это дано не каждому.
     -  Я  могу  идти?  -  Рыжий с поклоном  подвинул  арбалет епископу. Тот
отодвинулся.
     - Нет. На тот случай, если план провалится, - Рэба махнул рукой на было
открывшего рот  помощника, - повторяю, если замечательный план наш  в пример
всем  замечательным  планам  провалится,  на  этот  случай  потребуется отец
Кабани. Сыскать мне его и доставить в Веселую Башню.
     - Живого или мертвого?
     - Зачем мне мертвый отец Кабани? Он что, лев? Скорее осел, а кому нужны
мертвые ослы? К тому же он много болтает. А при пьяных болтунах и у молчунов
развязываются языки. Таких любят - наша забота эту слабость использовать.
     Зачем  епископу  отец   Кабани?  Вопрос  был   буквально  нарисован  на
физиономии Рики, но как раз это епископ и не собирался ему объяснять.
     - Чуть не забыл, ваше преосвященство, там капитан  охраны давно  жаждет
предстать.  Тот,  которого вы приготовили на место  Цупика. Не терпится ему.
Просить?
     - Что ему нужно?
     -  Говорит:  какое-то каменное чудище, ну  прямо  из ада,  завелось  во
дворце...
     - Мне сейчас не до фантазий!
     Брови Рики полезли вверх.
     - У капитана? Фантазии? Впрочем, не  кажется ли вашему  преосвященству,
что нам во дворце становится слишком тесно?
     И, оскалившись в жутковатой ухмылке, Весельчак  исчез. Тяжелая портьера
колыхнулась  и  замерла. Вот и все. Вопрос решен.  Тетива натянута. Осталось
лишь нажать на спусковой крючок.
     Епископ  извлек из  кармана  невиданный  для  средневековья  предметец,
маленькое зеркало, и поднес  его к лицу. Неудовлетворенный  результатом  дон
Рэба еще раз проверил степень ублюдочности  своей физиономии.  Слабовато для
первого  министра, ты так  не распускайся, друг, подумал он и спешно добавил
гримаску подлости.  Привычное сочетание  подколодного злодейства  и сановной
тупости, столь необходимое для первого лица королевства, вновь воцарилось на
его физиономии. Теперь можно и за работу.
     Сотни  неотложных дел, составляющих жизнь первого министра,  закрутили,
завертели дона Рэбу. Встреча с представителями торгового люда,  прием послов
и  делегации  Соана, беседа с осведомителями,  шпионящими за негоциантами, и
все срочно, все сейчас, ибо иначе не имеет смысла.
     Перевел дух он не скоро, а только уединившись  в охотничьем домике, что
рядом с Веселой Башней.
     Со  всей  осторожностью  министр  открыл  стоящее перед  ним серебряное
ведерко.  Там  находилась  еще  одна  штуковина,   невиданная   для  раннего
средневековья. Дон  Рэба пересыпал порох. Аккуратно  черпал его  из  ведерка
деревянным  совком и  набивал в кулек, и этот тряпичный  кулек был  для него
сейчас дороже всего  на  свете.  И  только  дон Рэба  знал,  ч т  о  суждено
взорвать этому скромному кулечку.
     Внезапно  дверь распахнулась. По залу кабаном промчался жирный монах  и
рухнул перед столом.
     -  Беда,  ваше  преосвященство, беда!  Веселая Башня  разрушена,  везде
мятежники  и  они   бегут  прямо  сюда.   Спасайтесь,  ваше  преосвященство,
спасайтесь!
     Дон Рэба поднял голову и задумчиво уставился на своего секретаря.
     -  Восстание,  восстание  в  Веселой  Башне! И  верховодит  там  Румата
Эсторский, я сам видел, как этот  головорез отпускает узников и машет своими
мечами.
     Министр с трудом подавил зевок.
     - Неужели? Ну  раз сам Румата, тогда  нам надо поторопиться. Нет, что я
говорю? Нам надо просто бежать сломя голову.
     Только и  сказал он, после  чего  спокойно  продолжил  свою  работу. Он
собирался подойти к решающей встрече во всеоружии.

     Глава 3
     На площади перед  Веселой  Башней  происходило  вовсе не восстание.  На
площади  перед  Веселой  Башней   творился  настоящий  шабаш  -  это  Румата
освобождал барона Пампу.
     Полуголый  барон скакал  на  лошади  и, как  кегли,  сбивал бросавшихся
наперерез  монахов.  При  всем  честном  народе,   на  глазах  ошалевшей  от
неслыханной  дерзости  охраны  благородный  дон  Румата Эсторский  тащил  на
веревке освобожденного  им ученого лекаря  Будаха.  Безумная старуха каркала
из-под забора.  Одни монахи бестолково носились по площади, другие, сбитые с
ног кобылой барона, сидели и ошалело трясли головами.
     С некоторым изумлением дон Рэба взирал на то, что  некогда было  лучшей
тюрьмой  королевства. Он вдруг понял, что зря  надеялся на неделю  спокойной
работы.  Нет у дона  Рэбы никакой  недели. Сорвавшийся с  резьбы  Румата мог
убить его в  любую минуту.  И действительно,  почему  бы одному благородному
дону во имя  высших идеалов не зарезать другого благородного дона? Особенно,
если  имперские книгочеитак и подстрекают, так и  подзуживают...а вот и один
из них.
     Румата вовремя закрыл епископа от было  угрожающе двинувшегося  на него
доктора  Будаха.  И  все  закончилось   мальчишескими  колкостями по  поводу
печальной участи отца Аримы, не ко времени занявшего замок барона Пампы.
     Привычная  печать забот легла на лицо дона Рэбы. Меньше  всего епископа
сейчас  интересовал  вопрос  жизни  и  смерти  отца  Аримы.  Не  Пампа,  так
кто-нибудь другой - действо рассчитано безукоризненно. Не тешило тщеславие и
то, что умнейший  дон Румата так ничего и  не понял в его  интриге со Святым
Орденом. Это как раз понятно. Заботило главное. Как умрет сам дон Рэба?  Вот
что важно. Ирония судьбы. Годы каторжной работы за плечами, а в запасе нет и
пяти  дней. Время -  его целая  вечность.  И  как же  его  вечно не хватает!
Рика...  Где  Рика?  Надо  срочно   предупредить  Рыжего,  дабы  он  ускорил
осуществление  плана,  ведь  следующая  встреча  с  Руматой наверняка  будет
последней,  и  дон  Рэба  лопатками,  всей  спиной  почувствовал,  как  туго
взведенная пружина времен толкает, мчит его к этой встрече. Рика, где Рика?
     - Хотели меня видеть, ваше преосвященство?
     То ли бабочкой отлепившись от стены, то  ли выйдя из-за тени колонны, а
может, и выскочив прямо из-под земли, но Рыжий стоял перед ним в полупоклоне
и улыбался. Епископ в который  раз за этот день про  себя чертыхнулся, но не
от внезапности  появления прохвоста  (к  фокусам  Рыжего он  более или менее
привык)  и не  от  донесшегося  запаха вина,  нет, ему не  понравилась  сама
довольная физиономия  облазы.  Уж  кто-кто,  а дон  Рэба  отлично  знал, что
означает  сия  благостная  улыбочка  на  кривой  роже. Это же  сколько  надо
спереть, чтобы так невинно улыбаться?
     - Мой друг, вы не забыли о последнем поручении?
     - Я? Ну что вы, ваше преосвященство.  Брат Киры уже лейтенант, и мы это
дело  сегодня  собираемся  хорошенько  отпраздновать.  Кстати,   благородную
сволочь братец любит, как  поп пахать!  И  представляете, выиграл у меня два
золотых. Он далеко пойдет, мерзавец. Хорош!
     Еще бы. Наверняка рыжий, как и ты, подумал Рэба.
     - Так что все отлично, ваше преосвященство. Позвольте, я вас проведу во
дворец и расскажу, как тонко я собираюсь действовать.
     Рыжий  хохотнул и  так дохнул  перегаром,  что  епископ поморщился. Ему
остро  захотелось  в превентивном  порядке  дать Весельчаку  в  морду, но он
сдержал себя, подчинившись привычке  ничего не предпринимать, не имея  на то
веских  оснований.  То, что Рика пьян - не в  счет.  Дон  Рэба знал за своим
помощником счастливую  особенность и в пьяном виде работать за двоих, ничего
не забывать и даже вносить в дело элемент вдохновения. Но уж больно услужлив
был  его  помощник, чересчур воодушевлен.  Епископ невольно провел рукой  по
поясу. Кошелек был на месте.
     Увлекаемый Рикой, дон Рэба уже поворачивал за угол, но на  свое счастье
успел  оглянуться,  после  чего  сразу все  понял и  резко  остановился.  На
противоположной стороне площади  он заметил черные кудри слуги Рыжего. А  уж
там, где эта парочка появлялась вместе...
     Слуга Рики  был  долговязым,  на вид  безобидным  балбесом  с  черными,
всклокоченными волосами, вечно заспанной физиономией  и похмельной  оболокой
на  глазах, но пролазой слыл  под стать хозяину. На этот раз  он выводил  из
Веселой Башни  двух  юных  девиц сомнительной  внешности, точнее тащил их на
веревке и на ходу отбрехивался от монаха.
     - Отцепись, святой отец, не вводи в грех, я только приказ выполняю.
     - Знаю я ваши приказы, бумагу давай.
     - Завтра, завтра будет тебе бумага.
     - Знаю я ваши "завтра".Ты мне сейчас бумагу на этих дев подай. А завтра
у меня палач спросит, где дел дев бесстыжих, куда подевал комедианток? Что я
скажу? Чем отвечу?
     - Скажешь, что забрали комедианток для государственного дела.
     - Знаю я ваши государственные дела...
     Чернявый слуга остановился, переложил веревку в другую руку.
     - Ты  язык попридержи,  святой отец.  Ты моего  хозяина  знаешь, с  ним
герцоги не ссорятся. Так что ежели будет кто недоволен, так посылай их прямо
к моему хозяину...а-а, вот и он сам! Хозяин, объясни святому отцу, для какой
такой  государственной  надобности  нам  эти  девки,  а   то  я   что-то  не
соображу. Чего это у тебя глаз дергается, хозяин? О господи...
     Из-за спины Рики появился торжествующий дон Рэба.
     - Изумительно!  Нет, это  просто великолепно!  Пока я в трудах во славу
Святого Ордена  провожу ночи и дни, у  меня расхищают лучших государственных
преступников. Тащат нагло, без спросу. Тебе кто разрешил, мерзкая твоя рожа,
умыкать этих преступниц?
     Чернявый высморкался. Вытер пальцы о штанину.
     - Да какие они преступницы? Так, малость гулящие комедиантки.
     - О степени их вины не тебе судить,  а судьям Святого Ордена, мерзавец.
Ты за свои проделки отвечай.
     -  А   чего?  -  Чернявый  зашмыгал   носом   с  новой  силой.  -   Вон
барона-душегуба,  на  людей  аки  зверя  рычащего,  освободил  дон Румата, и
ничего. А я чего?
     -  Замечательное рассуждение!  Вот  мы  и  доигрались, -  саркастически
ухмыляясь,  епископ повернулся к Весельчаку. - Ну что я могу  ответить этому
прохвосту? Если благородные доны на  глазах у смерда  попирают  установления
законных  властей,  то  почему  бы  и  смерду  не  заявить,  что отныне  все
дозволено?  Какой замечательный  сюжетец.  Да из  него  шустрый книгочей при
некоторой  ловкости целую книжку мог  бы состряпать.  Да-а, мои тюрьмы  надо
спасать...
     Чернявый поспешил успокоить первого министра:
     -  Да что  с  ними  сделается, ваше преосвященство!  Ну барон, ну  пара
девок, авось не рухнут.
     -  Вот-вот. Типичные рассуждения лакеев.  С  такими  рассуждениями одни
освобождают из тюрьмы мыслителей, другие гулящих девок, а  потом удивляются,
почему рухнуло королевство.
     Дон Рэба  властно повернулся. К нему  тут же мелкими шажками подсеменил
монах.
     - Комедианток вернуть туда, куда положено - в подземелье. Выпустивших -
высечь.
     Он подождал,  пока монах не увел женские тени в свое подземное царство,
потом повернулся к помощнику.
     - Надеюсь, мой друг, вы примитесь за дела, а не  будете убивать время в
сомнительном  обществе?  Румата  требует  глаз  да  глаз.  Вы  что-то хотите
сказать?
     Чернявый слуга посмотрел налица донов и на негнущихся ногах поторопился
отойти в  сторону. Рика  сплюнул под  ноги  епископу, чуть не попав тому  на
башмаки, процедил сквозь зубы:
     - Надоели вы мне, ваше преосвященство, до чертиков надоели. И вы, и ваш
Румата - оба. Но Румата хоть человеком бывает...
     - Любопытно, любопытно, продолжайте, мой друг.
     - Да уж  молчать не буду. Комедиантки, видите ли, ему не понравились, а
сами хуже их  в  тысячу раз. Те лишь  на  сцене  лицедействуют,  а вы,  ваше
преосвященство,  -  везде. Нацепили на  себя маску и  отсиживаетесь за ней в
безопасности, чтобы, не дай бог, вас ничто не задело.
     - Друг мой, о какой маске вы говорите?
     Задав вопрос, дон Рэба впился взглядом в лицо помощника.
     - О какой маске я говорю?
     - Именно.
     - О незримой, разумеется, о маске символической.  Так сказать описанной
способом поэтическим.
     - Ах вот как!
     - Исключительно.
     - Тогда, может быть, мы все-таки вернемся к нашим делам?
     -  Опять  дела. Скучный  вы  человек,  ваше преосвященство,  скучный  и
неинтересный.  Когда  же  вы жить собираетесь?  На каком свете? Ну кому  эти
девки  мешали?  Сейчас  таких  смышленых  и  образованных  только в тюрьме и
сыщешь. Да плевать я хотел на ваши дела! Уж как-нибудь сами, без моей помощи
сдохнете - мир не без добрых людей...
     Дон Рэба с ненавистью  посмотрел  на помощника: опухшее  лицо с глазами
навыкат - наглая рожа возомнившего себя незаменимым лакея, бесстыжего лакея,
разгорячившегося от  вина и  обманутой  похоти.  А уж  как хотелось  заехать
кулаком в сию бесстыжую физию - словами не передать.
     -  Вы все сказали, мой юный  друг? Тогда позвольте и  мне изложить свои
доводы. Прежде всего подумайте  о том, что  после смерти дона  Рэбы остается
без присмотра целое королевство, и именно мне решать, кому оно достанется  в
управление. Достанется же королевство исключительно человеку, не пожалевшему
усилий  для  моих  поручений  и  рьяно  их  исполняющему.  Поэтому  я  снова
спрашиваю: вы все  сказали, мой юный друг? И вы по-прежнему, даже после моих
разумных доводов, настаиваете на сказанном?
     - Я?
     - Именно вы, бесценнейший.
     Незаметно Рэба сжал  кулак  за спиной и стал  понемногу  отводить руку.
Рика с  глупой ухмылкой  посмотрел  в небеса, словно  ища там  ответа. Кулак
налился свинцом, и вдруг, в самый последний момент  Весельчак стал по стойке
"смирно", разве что каблуками не щелкнул.
     -  Ха!  Да я  ничего  не  говорил  и  немедленно готов выполнить  любое
поручение вашего преосвященства.
     Епископ аж зубами заскрипел, разжал окостеневшие пальцы. И на этот  раз
ему  не  пришлось  расквасить конопатый  нос,  зато теперь  он  мог  наконец
добраться до заветного этажа Веселой Башни. Он  задрал  голову  к небесам, к
стрельчатым окнам в вышине
     - Успеете,  ваше преосвященство,  - это  Рика  оскалился своей  дерзкой
двусмысленной усмешкой,  - лучше разберитесь с  тем,  что  творится в  ваших
покоях.
     Бровь епископа выгнулась скобкой.
     -  Говорят,  наш  бравый  капитан  стражи  сейчас  рыщет  там в поисках
мифического Багрового зала. И чего ему только в голову не взбредет.
     Почти до  самого  дворца  епископ гадал, каким  это образом ему удалось
пронять  Рику разумными доводами? Железным ломиком по  ребрам и то не всегда
удавалось угомонить облазу. Но откуда капитан выведал о Багровом зале?
     Просветил епископа мясник.  Обыкновенный мясник, которого он увидел  по
дороге:  необъятное брюхо, волосатые  ручищи  - ухая,  он  разделывал  тушу.
Обычный рубщик  мяса, таких Арканар насчитывал сотни, зато кот у мясника был
один  на тысячу. Рыжий, громадный, с веселым, дерзким взглядом, кот спокойно
ждал момента, когда можно будет стащить лакомый кусок.  И только до епископа
дошло, у кого он совсем недавно видел такой взгляд, как он вмиг  развернулся
и  пошел, помчался назад, к  Веселой Башне. Епископ все понял.  Он только не
понял, как и на этот раз  поверил Весельчаку. О том же, что может случиться,
если Рыжий первым доберется до сундука, ему не хотелось и думать.
     На  лестничной  площадке  башни,  у  большой  круглой  амбразуры  стоял
чернявый лакей. При виде епископа он деланно зевнул.
     - Что ты тут делаешь?
     - Чего? А-а, хозяина жду.
     - А что тут делает твой хозяин?
     - Вестимо что, занят государственным делом.
     Слуга скосил взгляд,  но совсем не вверх, где была  тайная зала Рэбы, а
почти незаметно -  в сторону амбразуры. Этой  ошибки  для  Рэбы  было вполне
достаточно.
     - Государственным делом, говоришь?
     Епископ вдруг резко ударил слугу в живот, и, пока тот корчился и хватал
рыбой  воздух,  Рэба осторожно снял  с  камня амбразуры колокольчик,  прижал
пальцем его предательский  язычок, а  затем швырнул колоколец вниз. Раздался
еле слышный клеп, и все стихло.
     К взломанной  железной  двери на  верхнем  этаже  епископ подкрался  на
цыпочках. Вспотевший Рика пыхтел над запорами сундука.
     - Так вот над какими делами вы усердствуете,  мой  друг. Ну  что же вы?
Продолжайте, не смущайтесь.
     Если  отскочивший от  сундука  Весельчак  и  смутился, то  смущение это
заметить было  мудрено. В  мимолетной  гримасе  Рика  привычно  воздел очи к
каменному  своду  и  понес  ахинею  о  безденежье,  жестокости  кредиторов и
жадности ростовщиков.
     Великий деятель королевства или рыжий вороватый кот? Виртуозный политик
или  прохвост? Гений или облаза? Кто же все таки передо мной?  От вопросов у
епископа  потемнело в глазах. Спокойнее,  друг,  спокойнее,  ты не дашь себя
взбесить какому-то ворюге, подумал дон Рэба и бросился на Рыжего с кулаками.
     -  Вор  рыжий, выжига, мерзавец,  опять повадился  тащить!  Сколько раз
учил:  не воруй, скотина, не воруй...- рычал дон Рэба, бегая за Рикой и метя
побольнее   заехать  тому  в  нос,   но  только  месил  кулачками  в   спину
улепетывающего прохвоста.
     Через пять минут епископ стоял возле стрельчатого окна и восстанавливал
дыхание.  Опять  у него  ничего  не  вышло,  опять он так и не дотянулся  до
физиономии наглеца, а тот, шмыгая  носом и всячески изображая его разбитость
и общую обиженность, бубнил:
     - Разве в  ваши годы можно  так волноваться,  ваше преосвященство, нет,
никак нельзя.  Да была бы причина, а то так, по пустякам. Желчным вы  стали,
ваше преосвященство, ох желчным, ну словно Румата какой-то.
     Рика  знал  чем  задеть епископа  -  тот заговорил,  словно  и не  было
безобразной сцены.
     - Ладно,  к делу. Раз вы  очутились здесь,  то к  месту будут следующие
распоряжения касательно нашего плана. Не нравится он мне -  чересчур сложен.
В таких планах вечно что-нибудь не срабатывает: или арбалетчики промахнутся,
или штурмующие понапиваются. Поэтому...
     Стараясь  не  поворачиваться   к  рыжему   спиной,   дон   Рэба  открыл
сундук,  достал  из  него  серебряный  амулет  с  алым рубиновым сердечком и
швырнул  его  на  стол.  Подумал.  Добавил  пару  иконок,  а  сверху положил
несколько арбалетных стрел.  Острия стрел горели  рубиновыми  наконечниками.
Последним епископ поставил на стол простой деревянный ларец. Еще  подумал, и
ларец    спрятал.    Рыжий   с   любопытством   следил   за    манипуляциями
непосредственного начальства. Судя по тому, как он  зыркал по сторонам,  ему
здесь все было внове. Рэба взял амулет, взвесил в руке, спросил:
     - Как вы думаете, мой друг, пассия дона Руматы суеверна?
     - Думаю, она обычная женщина.
     -  Следовательно,  не  откажется  от  амулета, навеки  привораживающего
любимого. А дабы она могла замолить грехи, а обращение к чарам - это большой
грех перед Святым  Орденом,  вот для нее две иконки. Кстати, они нам помогут
быть в курсе всех дел руматовского дома. Как в наших подвалах обстоит дело с
ведьмами?
     - О, этого товару всегда в избытке.
     -  Сыскать смышленую, умыть,  нарядить богомолкой и  отправить  со всем
этим, кроме стрел,  к дому Руматы. Да проследить, чтобы самого дома не было.
И еще.  Пусть ведьма не забудет добавить, что амулет  потеряет  силу, если о
его  чарах  узнает  сам  привораживаемый.  Все  сделать сейчас  же!  Если не
получится через ведьму, действуйте  через  слуг, хотя я слышал, слуги нашего
дона любят.
     -  О да, слуги Румату любят.  Может быть, ему даже мнится, что  они его
любят больше золота.
     Рыжий состроил презрительную  гримасу.  Иконки,  амулет  исчезли в  его
бездонных карманах.
     - Теперь  о  стрелах. Они не  простые, а самоцелящие в  обладателя  или
обладательницу  амулета.  Использовать  их  только при  условии,  что амулет
очутится  на  нужной  шейке,  иначе пущенная стрела вернется  и  убьет самих
стрелков.  В  случае,  если амулет  не  будет  взят , сыскать самых  лучших,
повторяю,  самых  лучших стрелков. Стрелы  вернуть. Поторопитесь,  друг  мой
любезный,  поторопитесь.  И  помните,  что  проявленная  вами  честность   и
добросовестность  будут достойно вознаграждены. Вам в этом  королевстве  еще
предстоят великие  дела, а  честность  и добросовестность  как  нельзя лучше
украшают государственного мужа.
     -  И кому этого не знать, как не вам, гонителю греха и  настоящему бичу
божьему. Ваше преосвященство великий моралист!
     Дон Рэба поморщился и отвернулся к стрельчатому окну, всем своим  видом
показывая, что разговор  окончен.  Рыжий не  сдвинулся  с  места,  вовсе  не
торопясь  мчаться во  исполнение  приказа.  Напротив,  он  отодвинул  орудия
убийства и торжествующе заухмылялся, как охотник, почуявший легкую добычу.
     - Самоцелящие стрелы, шпионские иконки, греховные  амулеты,  - начал он
голосом орденского  судьи,  обличающего  жертву в  ереси,  -  это  ведь  все
дьявольские орудия, ваше преосвященство. Я  вот что подумал, а не загублю ли
я этим свою бессмертную душу? Вы ведь не захотите, чтобы я ни за что загубил
бессмертную душу? Да и преследуемые вами цели мне неизвестны...
     Епископ вздохнул и не глядя швырнул мешочек с золотыми.
     - Друг мой, смею вас заверить: цели самые высокие, благородные цели.
     - А средства, ваше преосвященство, средства?
     Второй мешочек полетел вслед за первым.
     - Хорошенько и на всю жизнь запомните: власть оправдывает средства, мой
юный друг.
     Вскоре шаги  в коридоре стихли, а с ними пропала и песня, которую Рыжий
горланил  во всю  глотку.  Воодушевленное  золотом и  вином  ярое злодейство
отправилось убивать.
     Легли на  дверь  тяжелые  засовы,  из  сундука  на божий  свет появился
древний фолиант, тускло  блеснувший медной застежкой, и епископ принялся его
неспешно листать.
     Книга Минувшего... судьбы  мира открывались  перед глазами  дона  Рэбы.
Строка на  царство,  абзац  на  империю, страница на  эру,  и листались  эти
страницы одна за одной.
     Будем как боги, рекли они...
       Епископ зажал  голову  в  тиски  ладоней  и стал  читать  заклинание.
Надевать душу  гения злодейства было противно, снимать будет больно, но  как
без маски средневекового монстра выжить в эти  зверские, преступные времена,
которые  требуют каждый день  целоваться на пирах с  продажными прохвостами,
ежечасно  пожимать руки  убийц, без конца покупать, губить за гроши невинные
души,  и  нет  ни  минуты,  чтобы  вырваться из  этого  безумного, кровавого
хоровода...
     ...не сыскать тех следов вовек.
       Вцепившись в железные прутья, стоял  он у окна. Его трясло, а  с глаз
сползала пелена.
     Один. Господи,  всегда  один...  Десять лет  каторжных трудов и хоть бы
один-единственный  понимающий   взгляд.  Для  кого-то  -  исчадие  ада,  для
большинства - удачливый подлец, а на самом деле - просто человек, взявший на
себя  труд  подумать  на тысячу лет  вперед.  И ведь никто  доброго слова не
скажет, никто  пальцем  не пошевельнет,  чтобы помочь.  Все  ослеплены:  кто
злобой,  кто  жадностью,  кто пустыми  мечтами.  Вокруг или слепые, покорные
овцы,  или  умелые, чересчур умелые рыжие  облазы, эти мастера  грязных дел,
либо  презрительно  кривящие тонкие губы  неумехи-доны,  либо  головорезы, а
нужны работники, умелые,  ловкие, честные работники, способные вычистить эти
конюшни. Работы ведь на века!
     Мечтателей в работники...  эх,  размечтался! Будут они  тебе пачкаться.
Время  видите ли для них  не то! Да для них  любое  время не то, так как все
времена одинаковы. Они прибыли  в Арканар наблюдать, анализировать, смотреть
как на  их глазах  режут,  насилуют мирный люд  и  при  этом  раздавать всем
нравственные оценки. Пойти в политику?  Фи,  боже  упаси. Не для благородных
донов  это  неблагородное   дело.  Да,  неблагородное.  Политика  вообще  не
благородное  дело.  Потому  что  нельзя  быть  благородным  за  чужой  счет.
Для Мечтателей все просто:  есть звериное средневековье и есть он, рыцарь на
белом жеребце. А вот забрось такого рыцаря в Средние века, да в одиночку, да
срок  ему  дай  лет  эдак  двадцать-тридцать.   Каково  тогда  будет   этому
рыцарю-наблюдателю  с  видеокамерой во  лбу?  Без поддержки. Без возможности
вырваться  из  страшного кровавого  кошмара  и  ускользнуть  в  свой  уютный
диванный мирок. Как он себя поведет? Вот в чем вопрос!
     Пойманную в  чистом поле птичку  швырнули в  клетку. Птичка  возмущенно
чирикнула - никто не обратил внимания, лететь - не дают прутья, и тогда  она
в ужасе начинает биться  в ненавистное железо,  пока не выбьется  из  сил. А
ведь затосковала бы птичка. Пожалуй, даже и сдохла бы. А впрочем, кто знает!
Потребности молодого тела  могут взять свое, глядишь, и вот уже птичка нашла
свою  кормушку,  и  только  по тоскливому взгляду  и отличишь  ее от других,
рожденных в  неволе пернатых.  В  том-то  все  и  дело, что  психология этих
прогрессоров - совершенно темный лес. Святой Мика! Разобраться в ней гораздо
сложнее, чем в психологии негуманоидных  цивилизаций. Конечно,  прежде всего
Румата  стал бы  искать  здешних мечтателей. И конечно, самый чистый здешний
мечтатель показался  бы ему слишком хищным, жадным и совершенно  непригодным
для его  дела ворюгой. Да, весьма вероятно, что и спился  бы Румата  с тоски
подобно многим его друзьям из книгочеев.
     А может быть, не все так страшно? Огляделся бы, прикинул бы, что к чему
и поступил бы  мелким чиновником, каким-нибудь писарем в  одно из учреждений
Святого  Ордена. Ведь  были  же у  него какие-то увлечения, способные  стать
здесь смыслом всей его жизни. Например, писал же Румата  Эсторский  стихи, и
стихи неплохие. Как там ... красное-черное? Крестики-нолики? Ах да, быть или
не быть! Вот и  стал бы он сочинять какие-нибудь вымышленные сюжеты, сказки,
дабы убежать  от дремучей действительности. Дети бы его полюбили, у него все
есть  для  этого.  И  стал  бы  он  уходить  с  ребятами  в  праздничные дни
куда-нибудь подальше от  города, на берег красивого  озера, и внимали бы еще
чистые  души его волшебным историям.  Но чтобы он делал со своей  чудовищной
гордыней? Непонятно.
     Слабость  в  ногах  прошла,  дон  Рэба  вновь  склонился над  сундуком.
Хранящимся в нем оружием можно было запросто сокрушить пяток царств  средних
размеров, но,  слава богу, его работа  в Арканаре не сводилась к тому, чтобы
отдать здешний мир на растерзание рыжим стервятникам. Поэтому он и  выгребал
из сундука средство более сильное, чем любое оружие.
     Карманы набиты соанскими сладостями  - теперь все готово. Он повернулся
к стрельчатым окнам.
     Над черепичными крышами свинцовое  небо, серыми полотнищами провисающее
между   шпилями   церквей.   Площадь  с   прилегающими   улочками   пятерней
распласталась  далеко  внизу.  Воркованье  голубей.  Редкие  черные  фигурки
прохожих. Опять, опять в дорогу, и не видно конца этому пути.
     Внезапно он понял по какой причине  вел нескончаемый спор с Мечтателями
и с какой стати они  и люди-боги столь опасно сошлись в  его душе.  Во  всем
мире  существовала  одна-единственная   роль,   требующая   столь   весомого
нравственного превосходства и такой крепкой, лишенной любых сомнений руки.
     Это была роль палача.

     Глава 4
     - Какой дар всевышнего самый  ценный,  дети мои?  Что помогает человеку
спокойно   претерпевать  печали   земной   юдоли,   смиряет   его  бесовскую
гордыню,заставляет  прощать  обидевших  его, повиноваться властям  земным  и
любить силы небесные? Кто ответит, дети мои?
     Епископ сделал паузу, внимательно изучая лица старшеклассников,  лучших
учеников Патриотической школы,  специально собранных на его  последний урок.
Глуповатые,  восторженные,   хитрющие,   взволнованные  мордахи   -   ничего
особенного, но как трудно ему бы здесь пришлось без этих живых лиц.
     - Что скажешь, сын мой Фатий?
     Поднялся толстощекий недоросль, сладко размечтавшийся на задней  скамье
то ли о близком ужине, то ли о задастой белокурой дочке булочника с соседней
улицы.  К нему  тут  же  повернулся  чернявый  парнишка с невинно-бесовскими
глазищами  и   беззвучно   зашевелил   губами.  Фатий  проморгался,   звучно
высморкался в  рукав, ткнул  чернявому в рожу  здоровенную фигу и,  теленком
уставившись епископу в глаза, только вздохнул вместо ответа.
     - Повтори вопрос, сын мой.
     Повторился вздох.
     -  Садись,  сын  мой. После урока  подойди  к надзирателю  и получи три
розги.
     На  сей раз  Фатий  так  вздохнул,  что класс  содрогнулся  от  хохота,
впрочем, смех быстро  стих под цепким  взглядом епископа. Дон Рэба  ждал, но
никто не брал на себя смелость высказаться. Не так уж  часто урок у них  вел
сам боевой магистр Святого Ордена. Что ж, тема урока выбрана верно.
     - Страх божий, дети мои, страх божий есть самый ценный  подарок господа
нашего,  а  также  источник  духовных и  прочих богатств  нашей  церкви.  На
смертном  одре  он приводит  к  смирению самых вольнодумствующих  книгочеев,
самых мятежных  баронов и прочих воров и развратников. А как бы мы держали в
узде  ленивый, подлый люд, не будь в руке Святого Ордена этого бича божьего?
И в деле  управления королевством  он  также  на первом месте.  Всюду, всюду
страх  божий, дети  мои. Вот только управиться с ним не просто. Для этого вы
должны научиться читать в людских  душах также легко,  как книгочей читает в
своих злокозненных книгах.
     Прохаживаясь  от скамьи  к скамье,  дон  Рэба неспешно  читал  один  из
любимейших своих  трактатов "О  благодетельном  страхе  божьем", не  забывая
изредка отвешивать властной рукой подзатыльники  особо резвящимся  балбесам.
Грех умозрительности  всегда  был чужд  дону Рэбе. Те же  скамьи, к примеру.
Ведь  неудобно  на  них учиться,  давно бы  пора парты изобрести, но времени
мало, так  мало времени,  поэтому и руки до  всего не доходят. Слишком много
еще чего надо, и нет мелочей.
     Трактат катил  по накатанной  дорожке. Епископ принялся  растолковывать
самые трудные места, вдалбливая  в стриженные головы мысль, что цель пастыря
не замордовать ослушника,  а направить его  на путь покаяния.  Не обречь,  а
спасти  его!  Но особенно  трудно это сделать с закоренелыми в  заблуждениях
книгочеями...
     - Ты что-то хотел спросить, сын мой Герик?
     - Да, отец Рэба. Не пойму  я, никак  не  пойму,  почему нельзя оставить
только  святые  книги?  Почему  нельзя  взять  и  уничтожить  всех  светских
книгодержцев?  Нас ведь учили ненавидеть  мерзких  книгочеев. Книгочей - это
посланец ада, сын Сатаны, шпион, сволочь, и их еще спасать, да их...
     Голос сорвался, мальчишка только рукой махнул со сжатым  кулачком. Худ.
Тщедушен. Лишь глаза горят из-под челки. Ох этот руматовский блеск в глазах.
Как же они все одинаковы.
     - Герик, сын мой, запомни,  книгочей книгочею рознь.  Вреден умствующий
книгочей,  разрушающий основы, претендующий  на  истину,  будто вся она не у
господа нашего. Такого - конечно.
     Епископ сделал выразительный жест и продолжил:
     -  Но ведь  есть и другой книгочей. Трепещущий  пред властями,  кои  от
Бога,  книгочей  -  патриот Арканара, устремляющий  свое ничтожество  на его
величие.  Прославляющий  мудрость  владык и улавливающий любое поползновение
государственных нужд. Вот какой книгочей нам нужен. Понял, Герик?
     Мальчишка только засопел в ответ. Глаза опущены, но стоит набычившись.
     - У тебя сомнения, сын мой?
     - Как можно.  Но не  верю, не верю я этим гадам! Почему Господь  только
попускает книгочеев?
     А  ведь прав мальчишка. Сам  не знает как прав! Рэба  вспомнил Циторика
Хромого,  который на первом  же,  нет, не допросе,  на  первом  же  духовном
собеседовании выдал  лучшего  друга-поэта,  собственноручно  потом швырял  в
очищающий огонь свои  книги и  за  гроши, за  похлебку на королевской  кухне
сочинял оды сановникам и серой гвардии.
     Все? Думаете, на  этом  кончился  книгочей? Нет, тут-то все и началось.
Вдруг ни  с того ни с сего этот  жалкий Циторик, эта ошибка господа, сочинил
вреднейший  памфлет  "О бандитской природе  серой  власти",  в  которой  так
высмеял власть торгашей и лавочников, что серые  до сих  пор зубами  скрипят
только при упоминании его имени.  Сам же Циторик бежал из города,  скитался,
когда  же  анонимность автора  была  раскрыта,  Циторик  под  самым носом  у
имперских судей бежал в Соан, потом к пиратам, где и пропал в безвестности.
     Ненадежны, ох  ненадежны  эти  книгочеи, даже  самые продажные из  них.
Такова их богомерзкая натура.
     - Садись, сын мой. Ты спрашиваешь: зачем господь попускает книгочеев? А
зачем он  вообще попускает зло в этом мире? Задумайтесь, дети. Это важно.  А
для  того Всевышний попускает в мир книгочеев и всяческое зло, чтобы творить
из него  добро. Но мы в  смирении нашем не смеем уподобляться Всевышнему. Мы
только молот, лишь орудие в руках  господа, которым он выковывает из мерзкой
руды зла разящий стальной меч. Мы молот господа во славу его.
     Мальчишка сел, так и не подняв взгляд на епископа. Тот покачал головой.
     Ничего  ты, Герик,  не понял.  В твоей  головенке,  кроме  единственной
мыслишки  "бей книгочеев, бей чужаков!", еще  не скоро что-либо  поместится.
Пусть. Это неизбежное  начало.  Затем я и создал Патриотическую  школу, дабы
выковать из вчерашних недорослей и балбесов когорты патриотов. Спасительная,
тупая ненависть  национализма еще превратит вас, жителей Нахраповок, Зряшных
Потрошиловок и, как их там, Облизаловок, в народ единой, великой страны. Да,
через   тысячу   лет   национализм   покажется   вам    идейкой    несколько
вонючей (национализм не бывает  первой свежести), но как иначе  выжить в эти
далеко не благоухающие времена? Так что зубрите, зубрите, будущие  спасители
отечества...
     И  отвесив  замечтавшемуся   в  окно  сопливому  "спасителю"  увесистую
затрещину, Рэба продолжил чтение трактата.
     Посланник  от Рыжего, юркий  монашек  с  постным  ликом   и  блудливыми
глазками,  догнал  дона  Рэбу  почти  у самых  дворцовых  ворот. На  полоске
пергамента было всего  два слова - "Пьяная  Берлога",  под ними  карикатурно
изображен  кабан, больше  смахивающий  на собаку,  и рядом нарисован  щит  с
гербом  Руматы  Эсторского.  Сей  ребус Весельчака  расшифровывался  просто:
во-первых, убежище  отца  Кабани найдено, и находится оно в  Пьяной Берлоге,
во-вторых,  умыкнуть  оного  отца  оттуда  нет  никакой  возможности   ввиду
присмотра со стороны Руматы и его друзей. А отец  Кабани был нужен! Ох,  как
нужен!  Хорошо,  что  Мечтатели  не  догадываются,  кто  у них  в руках. Или
все-таки догадываются?
     Рэба  поднял  голову. Закатывающееся  светило садилось  прямо  на крышу
королевского дворца, высвечивая каменные статуи  легендарных воинов Таргота,
расставленных  по периметру крыши. Шесть воинов Ужаса и  шесть воинов Бездны
по  преданию  спасли  Первое Царство от  нашествия варваров  и  пармодийских
пиратов.
     Предводителя воинов  на крыше не  было.  Молва  гласила: статуя Таргота
вышла из рук скульпторов столь страшной и впечатляющей, что не кто, иной как
сам святой  Мика, проклял греховное  изваяние, после чего была молния и  был
гром, и разверзлась  земля, и ухнуло каменное чудище в тартарары. По  той же
древней  легенде  возвращение Таргота  Проклятого  произойдет в  ночь, когда
огонь и меч будут царить на улицах Арканара.
     Предвкушая близкую уже ночь,  министр быстро зашагал  в сторону дворца.
Время вечных вопросов прошло.  Но Пьяная Берлога, эка придумали Мечтатели! Я
понимаю  их пафос:  устроение миров, пришпоривание прогресса, преобразование
укладов, обновление  цивилизации  -  это все  мне близко, понятно. Но  зачем
переустройством  вселенной  надо  обязательно заниматься  в  Пьяной Берлоге,
почему все дело реформирования миров должно провоняться сивушным духом - вот
чего я в толк не возьму!
     Начинались  сумерки, приближалось  то недолгое равновесие света и тьмы,
когда все зыбко, все в дымке и в каждом темном углу чудится невесть что.
     На смотровой площадке под самой крышей дворца  стоял молодой  стражник.
Не  раз ему приходилось  слышать  от старших товарищей  рассказы о проклятой
Святым Микой статуе Таргота, но во что только не верят эти старые дуралеи!
     Парень задрал голову к  темнеющим  небесам с  быстро  и  низко летящими
облаками. Прямо  ему  в лицо  яро  скалился каменный  воин  Ужаса, громадный
истукан, потемневший и потрескавшийся от времени, с занесенным мечом в руке.
Парень  ухмыльнулся  и  стал спускаться. Он  успел сделать  несколько шагов,
когда вдруг понял, что это шаги  н е  е г о. Молодой стражник остановился, а
шаги нет, гулкие,  громовые, где-то  над головой, и они приближались. Мерные
шаги.  Не  человеческие.  И  с каждым из  них в мире становилось все темней,
словно само светило затаптывалось ими все глубже и глубже за горизонт.
     Мир  накрыло  тенью - гигантская фигура застыла рядом с воином Ужаса на
самом краю крыши. Черный  плащ, сверкающий черным  мрамором панцирь, рогатый
боевой шлем - это мог быть только он, Таргот.
     Плащ распахнулся, и небо  стало черным.  Увиденное было столь страшным,
что паренек  присел,  а когда  каменное чудовище  сделало шаг и стало падать
прямо на него, он просто закрыл глаза и молился, молился, молился...
     Бояться надоело через минуту. Разлепил  веки - на крыше только  истукан
Ужаса, быстро взглянул  за  перила - на светлеющих, далеких  плитах  никого,
ощупал себя живого, не каменного, и кубарем покатился вниз.
     Перелетев  речушку, стальной  ниткой петлявшую между холмами  и темными
пятнами  рощ,  Таргот  на бреющем  полете прошумел  над облойными  лугами  и
спикировал  прямо  на  облесье перед Пьяной  Берлогой.  Загудели  моторчики.
Дельтаплащ над плечами чудовища  поднялся парусом и в две волны упал, приняв
форму длинного, до пят плаща. Реактивные движки зашипели в вечерней росе.
     Таргот  огляделся.   До  Пьяной  Берлоги  и  ее   коновязи,  у  которой
переминались  белые жеребцы  -  рукой подать. За речкой, на фоне  свинцового
неба черный контур заброшенной церкви. В стороне, над самым леском стрекотал
вертолет,  уносящий Румату со товарищи. В  общем  -  типичный  средневековый
пейзаж.
     -  А  я  поеду, а мне  поручено! Меня  просили отвести скотину к барону
Пампе, я и отведу. Руки, руки пр-рочь...
     Каменное чудовище отступило в тень. Из избы, явно вырвавшись из чьих-то
объятий, вывалился  и упал отец Кабани. Пяти минут не прошло с того времени,
как он  совершенно  трезвым  прощался  с Руматой,  а поди ж ты, уже пьяный в
стельку отец Кабани седлал руматовского жеребца.
     - Стой, стой, скотина дурная. Я тебе укушу, я тебе так укушу.
     Наконец он догадался выпустить из рук пустую четверть, после чего  таки
взгромоздился  на  коня.  Тот  захрапел, закрутился, но  получив  дубиной по
ребрам понесся прямо в сторону облесья.
     - Святой  Орден... плевать я хотел на Святой Орден, да  попадись мне...
ух ты, демон... А я вот сейчас этого демона дубьем! Но-о!
     Несмотря на все понукания, жеребец стоял как  вкопанный.  Коню явно  не
нравилась гигантская черная фигура в рогатом шлеме, перегородившая дорогу.
     Скакать  или  не  скакать?  От  непосильных  размышлений  коня  избавил
страшный удар дубины в пах. Бедное животное взвилось на дыбы и помчало прямо
на  демона, воздевшего  вдруг руки. То ли  каменный  монстр  оружие какое-то
применил,  то ли  еще что,  но произошел тот редчайший случай,  когда  ужаса
увиденного  не выдержали даже  лошадиные  нервы-канаты и руматовский жеребец
просто рухнул в обморок на всем скаку.
     Таргот одной рукой поднял за грудки далеко  не тщедушного отца  Кабани,
заглянул  ему  в  лицо.  Тот  икнул  и захрапел. Он уже  спал.  Просто спал.
Загудели моторчики.  Со  второго шага по  краям дельтаплаща алыми пятнышками
обозначились двигатели,  и  чудовище со своей  добычей  легко взмыло  вверх.
Только черная тень мелькнула по свинцовому небу над лесом. И никого.

     Глава 5
     Дон  Рэба  достал  носовой   платок,  тщательно   вытер  левую  щеку  и
подбородок. Только  что он  предложил  отцу Кабани служить Святому Ордену, а
теперь вытирал ответ.
     -  На "добрых богов"  надеетесь,  достопочтенный  отец Кабани? Думаете,
всесильны они, всезнающи и придут спасать вас даже сюда, в Веселую Башню?
     Отец Кабани  только  насупился. Он уже  был трезв и следовательно  зол.
Смотрел дерзко.
     - Изыди, окаянный. Не желаю я  с тобой говорить. А  добрые люди придут,
помогут добрые люди, а уж тогда...
     - Что  я слышу, не угрожает ли мне добросердечный отец Кабани? Нет, это
великолепно!  Здесь, в Веселой Башне, мне угрожают. И  кто?  Добрейший  отец
Кабани! Вот  до  чего  доводит  якшанье с людьми,  выдающими себя за  богов.
Ой-йо-йо, плохи мои дела, ох плохи. Пропал я, совсем пропал...
     Сокрушенно качая головой, дон Рэба стал прохаживаться вдоль стрельчатых
окон. Остановился. Забормотал, рассуждая вслух:
     - А ведь это моя вина. Я, я во всем виноват! Не так  ли, отец Кабани? А
с другой  стороны,  и не совсем я,  раз я  таковым почти что и  не  являюсь.
Да-да, не  удивляйтесь,  добрейший  отец. Перед  вами уже совсем  не тот дон
Рэба, Рэба-орел, которого вы знали, а так,  одна видимость.  Раскис я душой,
друг  мой,  размяк.  Оттаял,   можно  сказать.  Поэтому  и  ошибаюсь.  Решил
действовать  по-новому,  уподобиться  "добрым  богам",  договориться  с вами
по-хорошему, и вот результат.
     Епископ прошелся рукой по щеке, потом по второй. Задумался.
     - Что это на меня нашло, отец Кабани? Бог попутал, наверное?
     И нехорошо ухмыльнувшись, дон Рэба вдруг рявкнул страшным голосом:
     - Стража!  В пыточную  его, забить в железо, переломать все кости, жилы
вымотать! Сейчас же! Немедленно!
     На рев, перешедший в  визг, влетели стражники с выпученными от  усердия
глазами. Для  порядка службы выразительно  двинули  отца  Кабани под ребра и
поволокли вниз по ступенькам.
     - Прочь, прочь!
     Отмахнулся дон Рэба от  бросившегося наперерез Рыжего. Тот двумя руками
ухватив  себя за глотку  и  весьма натурально изобразив висельника, показал,
что дело не терпит  отлагательства и, только  плечами пожал. Стражники, отец
Кабани, ноги которого  уже волочились  по  камням, а вслед за ними и  первый
министр, все одним вихрем втянулись в двери пыточной, как в воронку.
     Под  стенами  утробно  стонал   человечий  недобой,  месиво  из  тел  и
окровавленных тряпок, жирная крыса выпрыгнула из-под ног вошедших и потопала
в темноту.  Похожие на борцов палачи, с лоснящимися в свете факелов покатыми
плечами и  с  узловатыми,  мускулистыми  руками,  деловито  раздели  жертву.
Лязгнули  кузнечные щипцы. Волосатый, необъятных размеров  живот отца Кабани
заходил ходуном.
     -  Грядет,  грядет  торжество  справедливости!  -  вскричал вдруг  отец
Кабани, но уже без прежней уверенности.
     Дон Рэба подавился смешком. Сев на грубую скамью из досок, как на трон,
локотком опершись на  стол  и свесив кисть, будто  позируя перед  придворным
портретистом, дон Рэба снова был самим собой.
     - Вы не  представляете, мой  друг,  как часто я слышал эти  слова и  по
длительном  размышлении  пришел к следующему  выводу. Знаете, что такое ваше
торжество  справедливости? Это лишь краткий миг, когда моя  несправедливость
нуждается в ее услугах. Приступайте!
     Пытка длилась недолго.  Пытки книгочеев редко затягиваются. Внимательно
за всем наблюдавший,  дон Рэба шевельнул пальчиком, и жертву тут же швырнули
к его ногам. Отец Кабани пытался что-то сказать, но у  него получилось  лишь
невнятное  мычание,  и вдруг  как прорвало  - он  зачастил, успевая  осыпать
поцелуями подол епископского платья и норовя чмокнуть ручку:
     -  Бесы,   бесы  меня  попутали,   гордыня   греховная   обуяла,   ваше
преосвященство, но я много, ох много знаю об этих обманных  богах и все, все
расскажу,  только прикажите.  Последним  рабом,  червем  готов служить  вам,
только...
     С окаменевшим  лицом дон  Рэба протянул  руку  для поцелуя.  Ничего  не
выйдет, подумал он, опять ничего  не  выйдет. Хоть  бы  одну пытку, хотя  бы
малейшее сопротивление... Нет.  Все они, книгочеи, одинаковы. Прочитают пару
книжонок, возомнят о себе черт знает что,  а дойдет  до дела, так куда что и
девается.  Брось им  кошелек золотых или их самих швырни в лапы  палача, как
тут же предают и себя, и своих друзей, и своих богов.
     - Хорошо, хорошо, друг мой, Святой Орден прощает вас, он незлопамятен и
любит  раскаявшихся грешников.  Только служить  вы будете не дону Рэбе.  Кто
такой  дон  Рэба?  Он сам  всего лишь  скромный червь  пред  славой Господа,
ничтожный раб Бога  и Арканара. А служить  вы  будете нашему святому делу  и
только ему. Плачьте, плачьте, друг мой, это святые слезы.
     Уж кому-кому, а  епископу были знакомы  эти  слезы человека,  узнавшего
себе настоящую цену. Он смотрел на все еще трясущегося отца  Кабани, а видел
перед собой надменное лицо Руматы Эсторского.
     Вот и все, Антон. Вот и близок конец и близка та правда, которую ты так
мечтал узнать. Ты поставил  на  книгочеев, кузнецов и мечтателей, а дон Рэба
на торгашей,  бандитов и воров. Пора  подводить  итог. Он  купил твоих слуг,
тебя предали  лучшие друзья, и ты не сможешь защитить самого  близкого  себе
человека. И  всегда, слышишь, всегда его лавочники и бандиты будут побеждать
твоих мечтателей и книгочеев.  И всегда твои лучшие друзья будут любить тебя
и предавать  тебя же  разбойной  власти, только  свистнет  она.  И так будет
всегда, пока ты не найдешь в себе силы понять одну простую и горькую вещь.
     Больше того, ты только сделал своих друзей несчастными. Так бы они жили
в довольстве, служили бы истово сановной  и чиновной сволочи и не  знали бы,
насколько  это  гнусно.  Чего  изволите?  -  лавочникам  и  торгашам,  будет
исполнено-с  - бандитам. И были  бы покойны и сыты. А так будут  делать тоже
самое, будут по-прежнему, как это делали их отцы и деды, лакействовать перед
душегубами, но ненавидеть самих себя и топить, топить  ошметки своей  не  во
благо приобретенной гордыни в сивухе...
     - Вы что-то сказали, ваше преосвященство?
     Физиономия отца  Кабани  внезапно  оживилась.  Похоже,  ему  почудилось
знакомое слово.
     Набрав черпак воды, дон Рэба протянул его отцу Кабани,  жестом приказал
всем  выйти и  захлопнул  дверь  перед  носом прорывающегося  сквозь  стражу
Рыжего.
     В руке епископа засверкало небольшое, круглое зеркальце. Швырнув его на
стол и  усадив поближе внезапно ослабшего в коленках  отца  Кабани, дон Рэба
устроился напротив, подвинув к себе  письменные принадлежности и стал что-то
строчить.
     -  Вот   мое  распоряжение,   которым  вы   назначаетесь  руководителем
мастерских Патриотической школы. С ее преподавателями,  я уверен, вы найдете
общий язык.
     Дон  Рэба  выразительно  посмотрел   на  сизый  нос  отца  Кабани.  Сам
Кабани трубно высморкался  и покосился на зеркальце. Как не  был он напуган,
но творческая жилка брала свое даже здесь, в подземелье Веселой Башни.
     Перст епископа уперся в зеркало.
     -  Видите, что за  чертовщину  придумали  ваши  "добрые боги"?  Сие око
дьявола показывает человеку его истинное лицо и тем заставляет его стыдиться
собственного, богом созданного лика. Да распространись эта  чума,  и человек
не   молитвой   будет   занят,   не   упованием    на   милость   божью,   а
самоукрашательством, если мерзок, и гордомыслием, если красив и высок. Тьфу,
тьфу и тьфу!
     Дон Рэба швырнул зеркальце под  ноги отца Кабани и с треском припечатал
каблуком.  Затем  достал кулек с  серым  порошком, повел по  столу  дорожку,
наполовину опорожненный  кулек  швырнул на осколки, снял  со  стены  факел и
поднес  к  сразу  полыхнувшему  порошку.  Под  потолком высветились железные
крючья и черные клубы дыма поползли подземельем.
     - Вот еще  одно, кхе-кхе, дьявольское изобретение "добрых  богов", явно
подброшенное прямо из  геенны огненной.  Не им ли они хотели вооружить чернь
против богоустановленных властей?
     Епископ  отвернулся  к  столу,  прикрыл  лицо  ладонью,   взял  перо  и
с государственным видом принялся малевать рожицы. Неплохо изучив арканарские
нравы,  дон  Рэба  наперед  знал, что  ему сейчас  предстоит  увидеть сквозь
пальцы. И  он не  ошибся. Честнейший  отец Кабани, будто бы сомлевши и разом
ослабев во всех членах от невыносимой пытки, стал сползать вниз, на самом же
деле улучая момент, дабы спереть пару  осколков  и хотя бы щепотку огненного
порошка.
     Наконец отец Кабани закончил возиться и удовлетворенно засопел. Епископ
перевел дух. Все, эпоха Возрождения Арканару обеспечена. Азы прогрессорства.
Именно изобретение качественного зеркала и  пороха является базовым условием
Возрождения. То-то человечишко закрутится, когда  каждый день будет  наказан
общением со своей небритой, хамской, разбойной, средневековой мордой.
     А  порох  -  это  лучший  слуга  королей.  Именно он  позволит  будущим
правителям и основателям  династий проломить стены баронских замков,  до той
поры неприступные, усмирить гордых, мятежных герцогов и таки сбить все уделы
в единые государства.
     Разумеется,   будущие   историки,   описывая  предпосылки  Возрождения,
несколько переборщат с  героическими  красками для отца Кабани,  ну да бог с
ними.
     За спиной прозвучал вкрадчивый голос:
     -  Ваше  преосвященство, не велите  казнить  за  дерзость.  Одно слово,
только одно слово.
     На  свой манер  невесть  откуда  взявшись,  Рыжий ловко склонился к уху
епископа:
     - Пора, ваше преосвященство. Пора. Отряд  уже выступил к дому Руматы. И
арбалетчики наготове.
     Дон  Рэба   ничего  не  ответил.  Лишь  вертикальная  морщина,  стрелой
прочертив  лоб, уткнулась  в переносицу, и хрустнуло  перо  в тонких пальцах
министра.
     С экрана полыхал знакомый,  пляшущий свет факелов. Множество всадников,
мрачных  черных  людей  в  остроконечных  капюшонах, толпились  перед  домом
Руматы. В дверь с треском били чем-то тяжелым.
     Уф, еле успел. Задыхаясь  и одной рукой массируя левую  сторону  груди,
дон  Рэба,  не  отрывая  взгляда  от  экрана,  принялся что-то  набирать  на
клавиатуре.
     Вековая  кладка разошлась,  из нее выдвинулся полупрозрачный  цилиндр с
лежащим  в  нем   человеком.  Епископ  нажал  ромбовидную  клавишу  полевого
трансформера,  и  цилиндр  замерцал,  швыряя  на  окна  багровые  отсветы. В
цилиндре  спал  дон Рэба. Настоящий  дон  Рэба,  обликом  и правами которого
воспользовался тот, кто сейчас колдовал над клавиатурой.
     Выставив  режим  пробуждения,  псевдорэба  придвинул   к  себе  простой
деревянный   ларец.   В   нем   хранилось   все   необходимоедля   работы  с
биогримом. Долгие  месяцы,  годы  биомаска  министра  служила  ему  верой  и
правдой,  но  настало время ее снять.  Через считанные минуты настоящий Рэба
проснется,  и  вид  двойника  может  у  него вызвать  психологический  шок с
непредсказуемыми последствиями. Оборотень достал из ларца нечто напоминающее
книгу,  только  сделанную  из разноцветного желе. "Книга" дрожала и билась в
руках пойманной рыбиной.  Посмотрев на экран  монитора, рябившего  от  суеты
штурмующих, псевдорэба нырнул лицом в желе.
     - Где я? Эй, стража! Почему ты незнаком мне?
     Очнувшийся дон Рэба приподнялся, ухватился за пустые кинжальные ножны и
дико уставился на незнакомца у изголовья. Тот сочувственно покачал головой.
     -  Вы  болели,  у  вас  была соанская лихорадка, и  вам  нельзя  сейчас
волноваться. Меня же вы лично назначили своим врачом.
     -  Врешь, лекаришка!  Больно  рожа у тебя постная, умник. Да  я...  ох,
помоги, мерзавец.
     Участливый   незнакомец   поклонился,    после   чего   помог   первому
министру выбраться из цилиндра. Рэба  с  удивлением  уставился  в  экран, на
котором Кира  уже стояла  у окна,  и...  равнодушно  отвернулся, разглядывая
полутемную дворцовую залу. Монитор он не увидел по  той простой причине, что
человек не видит того, чего не понимает.
     -  А... где король, черт  побери?  Где король, я вас спрашиваю? Я  хочу
немедленно предстать пред светлые очи короля!
     Незнакомец поклонился еще раз и подвел первого министра к двери.
     - Как вам  будет  угодно.  Только  если  хотите  наверняка  увидеть его
величество, никого не  слушайте и  сразу  ищите  Румату Эсторского.  Он  вас
проводит прямо к королю, поверьте.
     -  Румата?  Кто  это  еще  такой,  Румата...  -  И,   брызжа  слюной  и
ругательствами, дон Рэба вылетел в дверь.
     В руках незнакомца появился боевой скафандр хронопрогрессора, сделанный
в форме каменного  Таргота и до этого мгновения медвежьей шкурой лежавший на
кресле. Прежде чем обернуться каменным чудовищем, незнакомец в последний раз
посмотрел на экран. Кира уже не стояла у окна. Она медленно сползала на пол,
цепляясь  за  портьеру.  Одна  арбалетная  стрела  пробила  ей горло, другая
торчала из груди, почти попав в амулет. Включился второй  экран. Было хорошо
видно, как Румата немного постоял над  убитой, потом подобрал мечи, медленно
спустился по лестнице в прихожую и стал ждать, когда рухнет дверь.
     Пора!
     Стражники  бросились  врассыпную,  когда  сокрушив  стену,   в  грохоте
падающих глыб на них выломился сам Таргот Проклятый. Брошенные мечи и секиры
трещали под каменной поступью истукана и, казалось, ничто и никто  не сможет
эту поступь остановить.
     - Погоди малость, почтеннейший. Дельце есть.
     Поступь  смолкла.  Таргот остановился.  Задрав  голову, перед чудовищем
стоял и ухмылялся Рика Весельчак.
     - Послушай, хозяин, забери-ка меня с этой планетки. С моими талантами и
прозябать на...
     Таргот ударил.  Не дав Рыжему  договорить, сразу  заехал  бронированным
кулаком в челюсть. Наконец-то он понял, как надо начинать беседу с облазами,
и теперь с любопытством разглядывал рыжую козявку, корчившуюся у его ног.
     Весельчак все-таки поднялся, меланхолично выплюнул парочку зубов.
     - Напрасно ты  так, хозяин. Где ты  еще  сыщешь  себе  такого  умельца?
Пожалеешь...
     Таргот ударил в последний раз и зашагал прочь. Но обернуться  на клекот
за  спиной монстру  все-таки пришлось.  Пусть  разбитыми  в кровавые лепешки
губами, пусть захлебываясь кровью, но Весельчак все равно смеялся последним.
И сам дьявол не  мог  бы сказать, над  чем  или над кем смеялся сплевывающий
зубы рыжий черт.
     Неотличимый от  ночи,  сливаясь  с  ней черным плащом, Таргот стоял  на
смотровой площадке, оборудованной над парадным дворцовым входом. По лестнице
сыпал,  стуча  древками алебард,  очередной  отряд  стражи.  Мелькнул  своим
бледным  личиком дон Рэба и с воплями сгинул в темноте. Все торопились вниз,
на   дворцовую  площадь,  расчерчиваемую  сейчас  хаотичными  передвижениями
факелов.  Одиноким  столбом  огня   зачинался  городской  пожар,  начиналась
арканарская  резня, и отблески далекого пламени уже  плясали на  имитирующей
черный мрамор хроноброне Таргота.
     Он славно потрудился на этой планете. Да, пришлось призвать разбойников
и воров,  чтобы покончить с Империей, а ее остатки отдать им  за труды, зато
Эсторская Империя рухнула навеки. А уж  интрига со Святым Орденом -  это его
гордость!  Теперь, когда  последняя  опора метрополии, ее реакционный  оплот
вляпался  во власть в тщетной попытке  остановить  диссипационные  процессы,
ничто не спасет  Империю. Через годик-другой Святой Орден увидит вокруг себя
стену ненависти. Им будут недовольны все. Тогда  время откроет свой подпол и
выпустит  на  историческую  сцену  затаенных  до поры  демонов  вроде  Араты
Красивого с его разбойничками-революционерами.
     Святой Орден будет сметен и загнан в монастыри, откуда  так неосторожно
вышел,  старый мир рухнет, распадется на феоды и заварится  тот исторический
бульон, из которого в итоге проявятся протогосударства. Тогда-то и  начнется
Возрождение.
     Оставалось  последнее  дело, которое  надо было  обязательно завершить,
прежде чем усыпляющие бомбы  начнут  сыпаться на город  и  прежде чем  волны
времени накроют  его звездный  путь.  Он умел ждать. Если надо, он мог ждать
хоть тысячу лет.  Но теперь скоро.  С  минуты на  минуту  внизу  начнут свою
пляску смерти разящие руматовские мечи.
     И   когда   клинки  действительно  сверкнули,   ночное  небо   Арканара
содрогнулось от каменных  шагов. Это  Таргот Проклятый  начал  свой спуск  с
небес к их неизбежной встрече. 


     ЭПИЛОГ
     КОНЕЦ ИСТОРИИ
 

     Он перевернул  последнюю страницу. Неплохо. Совсем неплохо. Пронизанный
духом обновления и перемен, доклад получился что надо, вполне подходящим для
такого славного  апрельского дня. Не поднимаясь из-за стола, он повернулся к
свету. Солнечный  апрель играл и светился за окном. Золотой апрель - любимый
месяц всех вселенских прохвостов.
     Счастливейший  город Земли красовался в  широких окнах. Солнечные  лучи
лупили с небес по  золотым  куполам, мчались  по каменным  мостам через дугу
реки  трамваи,  автомобили, троллейбусы, от  смешения  света, свежей зелени,
голубизны и тысячи архитектурных стилей рябило  в глазах.  Столица.  Столица
Империи.
     Простой  деревянный  ларец был отодвинут в  сторону. В руках  сверкнуло
круглое  зеркальце.  Биогрим  практически схватился, до естественного  цвета
оставалось чуть-чуть, да и красные пятна за скулами почти исчезли.
     Скоро. Скоро здесь все изменится. Пройдет каких-то десять лет, и города
Империи будет  не узнать.  В  зарябившем  зеркале  он  видел будущее. Банды,
орудующие на улицах  среди бела дня. Взрывы.  Перестрелки. Зарастающие поля.
Мертвые цеха. Вымирающие от водки города. Бритоголовые, шагающие  коридорами
власти. Из всех щелей  лезущие уголовники, насильники, шарлатаны. Попрошайки
на  каждом   углу.  Великая  Империя,  отданная  на  растерзание   бандитам,
чиновникам и прочему ворью.
     Рябь  улеглась.  В зеркале  заурядное,  в  меру глуповатое  лицо.  Лицо
глубокого  провинциала,  которому расшалившаяся история  нацепила  корону. А
замени такому венец на шляпу,  и перед  вами  идеальный исполнитель на  роль
гробовщика. Гробовщика Империи.
     Он пальцами  проверил, крепко  ли  схватились  темные  пятна на  лбу  и
лысине,  когда  в дверь кабинета  постучали. В  дверном просвете  заполыхали
рыжие кудри. Вытянув шею и ослабив чересчур тесный галстук,  он поморщился и
вдруг взревел не хуже Таргота:
     - Ответа  надо ждать,  мерзавец!  В следующий  раз башку  оторву, кости
переломаю, клянусь Святым Микой!
     Референт  дико  уставился  на хозяина кабинета. Дверь  захлопнулась. Он
недовольно   поморщился.   Проклятый,   многолетней   крепости   арканарский
психогрим - здорово  он въелся в душу! Надо срочно нацепить новый, пока дров
не наломал. Когда же эти пятна просохнут? Он потрогал лысину. Порядок.
     На  стол легла  Книга Минувшего. Он  пожал  плечами.  Все  повторяется.
Господи, как все повторяется! Вновь искомая страница  Книги Минувшего упрямо
не желала находиться. Словно в прятки играла. А ведь с нее все по-настоящему
и начнется. Или закончится? Стоит увидеть ее, и  наступит конец эпохи. Время
остановится.  Мироздание  замрет.  Анизотропность   истории,   цена  которой
оказалась Мечтателям не по карману, уничтожится. Вертикальный прогресс будет
бит в лет,  как пташка арбалетной  стрелой, а  прямой  ход миров, ухваченный
каменной  рукой, начнет свиваться  в кровавую, колючую спираль реальности. И
это уже будет совсем другая история.
     Страница открылась внезапно.  Но прежде чем заковать душу  в  панцирь и
повести Империю по дороге благих намерений, он все-таки успел вспомнить свою
самую последнюю встречу в своей последней арканарской ночи, которая пока еще
была для него реальнее, чем самый яркий здешний день.
     Мечи Руматы деревяшками  стукнули  в  хроноброню  Таргота  Проклятого и
бессильно  опустились.  В  отличие от  мерцающего  пожарами черного  мрамора
скафандра, мечи уже не сверкали, запачканные во что-то темное, и  это был не
сок земляники.
     Румата,  надо отдать должное  Мечтателю, был умен и  все понял  с  двух
слов. И цели хронопрогрессорства, и опасности спрямления круга времен, и всю
угрозу  от таких попыток для стабильности соседней Волны времени, и то,  что
сам Таргот не имеет отношения ни к прошлому, ни к будущему.
     С   нечеловеческой    тоской   Румата  оглянулся   на   пылающий город,
на пройденный, хорошо отсюда видный путь. Перевел взгляд на свое искаженное,
заслоненное пожарами отражение в хроноброне Таргота и отшатнулся.
     - Так вот для чего все. Тогда зачем я еще нужен?
     - Я хочу помочь тебе, Румата.
     - Теперь  это может сделать только  настоящий бог. Какими мы  так  и не
стали.
     - На самом деле быть богом не так уж и трудно, Румата, если дано плечом
и душой стать вровень с мирозданием.
     - Так вот в чем дело...
     - Не жалей  об этом.  Ведь бог  - это всего  лишь  последняя ступень  к
человеку.
     - Вы лихо перешагнули ее...
     - Не будем спорить. Просто представь: перед тобой бог истинный, то есть
сам бог Времени, и он пришел тебя наградить.
     -  Наградить...  -  Румата  устало швырнул  мечи под  ноги, обвел рукой
занимающиеся  факелами  горизонты.  - Тогда,  Всемогущий, сделай  так, чтобы
этого  не было.  Чтобы  я,  наконец, проснулся от  этого вечного,  кровавого
кошмара.
     -  Кошмар этот для вашего же людского блага.  Он послужит  вам  уроком,
напоминанием, к чему ведут прямые  пути во времени. И если его не будет,  то
вы скоро прольете такую кровь...
     - Допустим.  В таком  случае  замени  кошмар  на  истину. Покажи  людям
будущее. Пусть они знают, в какой ад ведет нетерпение и мечтательность.
     - Люди ненавидят  истину,  будущее их  - смерть,  поэтому с истиной они
могут  примириться  только  под  страхом  смерти,  да и то  не  всегда.  Они
растерзают любого, они убьют даже Бога, если он придет к ним с истиной.
     - Тебе виднее, Всемогущий. Тогда не давай им всю правду сразу. Облеки в
сказку,  в сладкий  обман, чтобы люди  были  в  силах выпить  столь  горькое
лекарство и поверить наконец в истину.
     - На это  требуется  тысяча лет,  ведь люди  верят  только в то, во что
хотят верить, а кровавая жатва  на пороге.  К тому же  со временем,  раз  за
разом проходя циклы самоуничтожения, они постепенно сами придут к истине, но
дорогой, чересчур дорогой ценой. А я не хочу этого.
     Румата горько усмехнулся, бросил взгляд на пылающий в ночи город.
     -  Да, я вижу не все так просто.  Впрочем, есть  еще одна  возможность.
Если ты и вправду бог Времени, то шагни в прошлое и исправь наш путь, раз он
выбран неверно,  раз  мы просто дезертиры истории, решившие сбежать с тяжких
путей ее.
     -  Я  мог бы  последовать  твоему совету, но  это будет означать  конец
истории. Стоит  ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же
самое, что стереть человечество с волны времени и на его месте создать новое
и вряд ли лучшее?
     -  Пусть, раз этого  заслуживает  выбранный  нами путь, -  тихо,  почти
беззвучно прошептали руматовские губы.
     Таргот покачал головой.
     - Сердце  мое полно жалости, но жалости этой на  век.  Век того, что вы
называете временем, даю  я вам, чтобы свернуть с кровавого пути, а если нет,
что  ж,  я поверну ход времен, и  суд мой  будет  по  делам вашим.  Твоя  же
награда, Румата, будет велика. Ты забудешь,  ты все  забудешь, Румата.  И на
том прощай.
     Румата резко поднял голову. Таргот исчез, только столб пламени ударил в
звездный зенит. В ночном небе Арканара дирижабли заходили на бомбометание. И
за миг до того как заснуть и все забыть, он увидел то, что до него не  видел
ни  один человек  насвете - сияющий путь,  огненным мечом соединивший небо и
землю. И пока горел небесный свет Румата знал и помнил лишь одно - это пылал
звездный след Странника.
     ***
     Будем как боги, рекли  они и  достали мечи зоряные, и принялись убивать
за други своя.  Тогда не  стало ночи, как не было  края тому душегубству,  а
звезды  дневные спустились  к  безумным и запутались в волосах их.  Когда же
стали они как боги  и не  было сил убивать, так открылась  четвертая печать,
сомкнулись круги времени с кровавым  светом,  заполыхавшим на западе, черная
стена поднялась  до небес с востока, и никто не мог одолеть той стены. Тогда
люди-боги сами вошли в черную стену,  и не сыскать было с той поры их следов
вовек.


Last-modified: Thu, 22 Mar 2001 13:26:58 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321