с фермы, -- но всегда, когда фермер разрешал им остаться на ночь, после ужина Ранд играл какую-нибудь мелодию на флейте. Это было чем-то вроде дополнительной благодарности фермеру и, может быть, способом сохранить память о Томе все такой же яркой. В радостном подъеме после жонглирования Мэта Ранд заиграл "Три девушки на лугу". Мастер и миссис Гринвелл захлопали в такт мелодии, и младшие дети принялись танцевать, даже самый маленький из них, едва научившийся ходить малыш, притопывал ножками. Ранд понимал, что до призов на Бэл Тайн с такой игрой ему далеко, но после уроков Тома он, не смущаясь, мог бы принять участие в музыкальных состязаниях. Эльзе сидела, скрестив ноги, возле камина, и когда юноша с последней нотой опустил флейту, она с долгим вздохом наклонилась вперед и улыбнулась ему. -- Ты играешь просто великолепно! Я никогда не слышала ничего прекраснее. Миссис Гринвелл вдруг опустила свое шитье и, приподняв бровь, взглянула на дочь, затем посмотрела на Ранда долгим оценивающим взглядом. Тот взял с пола кожаный футляр, чтобы уложить в него флейту, но под пристальным взглядом хозяйки уронил футляр, да и флейту чуть не выпустил из рук. Если она обвинит его в заигрывании с ее дочерью... В отчаянии Ранд вновь поднес флейту к губам и заиграл другую песню, потом еще одну, затем Третью. Миссис Гринвелл продолжала разглядывать Ранда. А он играл "Ветер, который качает иву", и "Возвращение от Тарвинова Ущелья", и "Петуха миссис Айноры", "Старого Черного медведя". Он играл каждую песню, которую мог припомнить, но она не сводила с него глаз. Она ничего не сказала, Но наблюдала за ним и что-то прикидывала в уме. Было уже поздно, когда мастер Гринвелл встал, довольно смеясь и потирая ладони. -- Да-а, редко мы так славно веселились, но с этим делом припозднились спать. У вас, ребятки-путешественники, свои часы, но на ферме утро наступает рано. Вот что скажу вам, парни: в гостинице я, бывало, платил немалые деньги за представления куда хуже сегодняшнего. За худшие. -- Думаю, они заслужили вознаграждение, отец, -- произнесла миссис Гринвелл, беря на руки своего младшенького, который уже уснул, свернувшись возле камина. -- Амбар -- неподходящее место для ночлега. Они могут поспать в комнате Эльзе, а она будет спать со мной. Эльзе поморщилась. Она была осмотрительна и не поднимала головы, но Ранд заметил ее гримасу. Он решил, что и ее мать тоже все заметила. Мастер Гринвелл кивнул. -- Да-а, это намного лучше амбара. Если вы не имеете ничего против того, что придется спать вдвоем на одной кровати, то ладно. -- Ранд вспыхнул: миссис Гринвелл по-прежнему смотрела на него. -- Хотел бы я еще послушать флейту. И на жонглирование поглядеть. Мне это нравится. Знаете, есть одна небольшая работенка, в которой вы могли бы завтра мне помочь, и... -- Завтра им нужно рано отправляться в дорогу, отец, -- перебила мужа миссис Гринвелл. -- Следующая деревня у них на пути -- Ариен, и если у ребят есть желание попытать счастья в тамошней гостинице, то им нужно будет идти весь день, и доберутся до жилья они ближе к вечеру. -- Да, миссис, -- сказал Ранд, -- вы правы. И спасибо вам. Женщина натянуто улыбнулась ему, словно понимала, и очень хорошо, что благодарит он не просто за ее совет и даже не за ужин и теплую постель. Весь следующий день, пока друзья шли по дороге, Мэт поддразнивал Ранда по поводу Эльзе и отпускал шуточки. Ранд всячески старался сменить тему, и предложение Гринвеллов о выступлении в гостиницах так и просилось на язык. Утром, когда ребята уходили, Эльзе стояла, надув губы, а миссис Гринвелл зорко следила за ними с таким выражением на лице, как у счастливо отделавшегося от напасти и быстро оправляющегося от потрясения человека, но тогда что-то удержало Мэта от ехидных замечаний. Спускались сумерки, когда друзья перешагнули порог единственного в Ариене трактира, и Ранд потолковал с хозяином. Он сыграл "Переправу через реку", которую дородный содержатель гостиницы назвал "Дорогуша Сари", и отрывок из "Дороги на Дун Арен", Мэт немного пожонглировал, и результатом явилось то, что эту ночь они спали в кровати, а перед сном полакомились жареной картошкой и горячей говядиной. Наверняка им отвели самую маленькую комнату в гостинице -- на самом верху, под скатом крыши, в задней части дома, а поесть удалось лишь в середине долгого вечера игры на флейте и жонглирования, тем не менее у них была кровать и крыша над головой. Причем даже лучше, считал Ранд, что каждый светлый час был проведен ими в пути. Да и гостиничным завсегдатаям, похоже, не было дела до того, что Мэт подозрительно их разглядывал. Некоторые из них и друг на друга-то косо посматривали. Подозрительность к незнакомцам в эти времена стала привычной, а где, как не в трактире, все время толкутся чужаки. Несмотря на то что кровать пришлось делить с Мэтом, всю ночь бормотавшим во сне, Ранд выспался намного лучше, чем когда-либо после Беломостья. Поутру трактирщик пытался уговорить ребят остаться у него еще на день-другой, но когда это ему не удалось, он подозвал одного фермера, взиравшего на всех и вся мутными глазами, -- тот перепил накануне до того, что лыка не вязал и был не в состоянии уехать на своей повозке домой. Час спустя два друга были уже в пяти милях к востоку от деревни, удобно расположившись на соломе в задке Двуколки Изила Форни. Так они и путешествовали. Немного везения -- и, прокатившись раз-другой, друзьям почти всегда удавалось до темноты добраться до следующего селения. Если в деревне оказывалась не одна гостиница, то их хозяева наперебой торговались, назначая лучшую плату, едва только слышали флейту Ранда и видели летающие в руках Мэта шарики. До менестреля им обоим, разумеется, было далеко, но и их выступление было большим событием, чем что-либо виденное селянами за целый год. Две или три имеющиеся в городке гостиницы означали комнату получше, с двумя кроватями, более щедрые порции мяса, причем куски получше, а иногда даже в карманах у ребят, когда они уходили, оседало несколько медяков. По утрам почти всегда кто-то предлагал подвезти их, какой-нибудь фермер, который припозднился или выпил слишком много, либо попадался купец, которому так понравилось представление, что он не имел ничего против, если юноши запрыгнут на задок одного из его фургонов. Ранду уже начало казаться, будто все их проблемы остались позади и до Кэймлина никаких происшествий не будет. Но вот на горизонте показалась деревня Четыре Короля. ГЛАВА 32. ЧЕТЫРЕ КОРОЛЯ В ТЕНИ Эта деревня была солидней многих, попадавшихся ребятам на пути, но все равно она оставалась просто пыльным местечком, пусть даже и с претенциозным названием -- Четыре Короля. Как обычно, Кэймлинский Тракт проходил через центр селения, но на юге с ним сливался наезженный большак. Едва ли не все деревни представляли собой рынки и места, где собирались окрестные фермеры, но тут фермеров было немного. Четыре Короля были перевалочным пунктом для купеческих обозов на пути между Кэймлином и городками рудокопов в Горах Тумана за Байрлоном -- как и прочие деревни на пути к нему. Но по южной дороге, кроме того, шла торговля Лугарда с рудниками на западе, в Кэймлин лугардские купцы добирались более коротким маршрутом. В округе было несколько ферм, которые с трудом могли прокормить сами себя и село, и все тут крутилось вокруг купцов и их фургонов, вокруг людей, что управляли фургонами, и рабочих, занятых погрузкой товаров. Участки голой земли, вытоптанные в пыль, усеивали все село, заставленное фургонами, теснящимися колесо к колесу под надзором немногих скучающих охранников. Вдоль широких -- чтобы могли разъехаться фургоны, -- с глубокими колеями, выбитыми неисчислимым множеством колес, улиц тянулись ряды конюшен и коновязей. Обычной для других деревень зеленой лужайки здесь не было, и ребятишки играли среди глубоких колдобин, увертываясь от фургонов и проклятий возниц. Деревенские женщины с замотанными в шарфы головами быстро шагали, потупив взоры, сопровождаемые порой замечаниями возчиков, от которых у Ранда пылали уши; от некоторых слов вздрагивал даже Мэт. У заборов не было заметно деревенских сплетниц. Однообразно серые деревянные дома стояли тесно рядом друг с другом, разделенные лишь узкими переулками, а побелка -- там, где хозяева позаботились побелить потемневшие доски, -- с них сошла, словно бы ее не обновляли годами. Тяжелые ставни на окнах не открывались так долго, что петли их превратились в сплошные наросты ржавчины. И надо всем висел шум: звон от кузниц, крики возниц и фургонщиков, хриплый смех из гостиниц. Когда купеческий фургон с брезентовой крышей поравнялся с крикливо раскрашенной в желтый и зеленый цвета гостиницей, которая издалека бросалась в глаза среди свинцово-серых домов, Ранд спрыгнул с задка фургона. Вереница фургонов продолжила движение. Ни один из возчиков, по-видимому, даже не заметил, что попутчики сошли на ходу; сгущались сумерки, и в мыслях фургонщиков было, похоже, одно: побыстрее распрячь лошадей и оказаться под гостиничной крышей. Ранд споткнулся в колее, потом ему пришлось быстро отпрыгнуть в сторону, чтобы не угодить под тяжело груженный фургон, прогрохотавший вплотную к нему. Возчик разразился проклятиями, когда фургон прокатил мимо. Деревенская женщина обошла юношу и заторопилась дальше, даже не подняв на него глаз. -- Ничего не понимаю здесь, -- произнес Ранд. Ему послышалась в этом шуме и гаме музыка, но откуда она доносилась, он определить не мог. Может быть, из гостиницы, но полной уверенности у него не было. -- Но мне тут не нравится. Может, на этот раз стоит пойти дальше. Мэт бросил на друга насмешливый взгляд, затем поднял глаза к небу. Там собирались темные тучи. -- И ночевать под забором? В такую погоду? Я как-то опять привык к кровати. -- Он склонил голову, прислушиваясь, затем хмыкнул. -- Может, в одном из этих заведений музыкантов и нет. В любом случае, бьюсь об заклад, жонглера у них точно нет. Мэт повесил лук через плечо и двинулся к ярко-желтой двери, глядя на все вокруг слегка прищурившись. Ранд, полный сомнений, последовал за ним. В этой гостинице музыканты были, звуки цитры и барабана совсем утонули в хриплом смехе и пьяных криках. Искать хозяина Ранду и в голову не пришло. В двух следующих гостиницах тоже играли музыканты и гремела такая же оглушительная какофония. По залу шатались и тесно сидели за столами просто одетые мужчины, они размахивали кружками и пытались одарить грубыми ласками девушек-служанок, которые с трудом от них уворачивались, на лицах у девушек застыли, будто приклеенные, многострадальные улыбки. Строения дрожали от воплей, а стойкая вонь прокисшего вина смешивалась с запахом немытых тел. Купцов, в шелках, бархате, кружевах, И следа тут не было -- предназначенные лишь для них отдельные кабинеты, расположенные наверху, оберегали их слух и обоняние. Ранд с Мэтом лишь совали головы в дверь гостиницы и сразу же отходили. Ранд начал было думать, что иного выбора, кроме как идти дальше, у них, видимо, нет. Четвертая гостиница, "Пляшущий Возчик", стояла притихшая. Она была так же безвкусно размалевана, как и другие: Желтый цвет чередовался с ярко-красным и желчно-зеленым, от которого глазам было больно, но здесь краска потрескалась И облупилась. Ранд и Мэт шагнули через порог. За столами в общей зале сидело всего с полдюжины мужчин, сгорбившихся над кружками, каждый наедине со своими мрачными мыслями. Дела у здешнего владельца явно шли не блестяще, но заведение знавало и лучшие времена. По зале суетилось столько же служанок, сколько сидело посетителей. Работы для них хватало с избытком -- корка грязи на полу, в углах потолка висит паутина, -- но большинство девушек не делало вообще ничего, а лишь изображало занятость, только бы их не заметили стоящими без дела. Когда парни вошли в дверь, к ним повернулся и хмуро уставился на них костлявый мужчина с длинными, до плеч, немытыми волосами. По Четырем Королям прогромыхал первый, еще неторопливый раскат грома. -- Чего надо? -- Мужчина вытирал руки о засаленный фартук, доходящий ему до самых лодыжек. У Ранда мелькнула мысль: где же теперь стало больше грязи -- на фартуке или на руках мужчины? Из всех хозяев гостиниц, которых видел Ранд, этот первый оказался худым. -- Ну? Говорите, покупайте выпивку или проваливайте! Я что вам, кукольный театр? Вспыхнув, Ранд пустился в объяснения, которые он с успехом применял до этого в других гостиницах. -- Я играю на флейте, а мой друг жонглирует, и мастеров лучше нас двоих вы за год не увидите. За приличную комнату и хороший ужин мы битком забьем вашу эту вот общую залу! -- Ему припомнились другие переполненные гостями общие комнаты, что он уже перевидал за сегодняшний вечер, особенно ярко перед его глазами встала сцена в последней из них, когда какого-то мужчину вырвало прямо перед ним. Тогда Ранду пришлось живо отскочить в сторону, чтобы ему не забрызгало сапоги. Юноша запнулся, но спохватился и продолжил: -- Мы заполним вашу гостиницу людьми, которые заплатят за еду и выпивку самое меньшее в двадцать раз больше, чем мы вам обойдемся. Почему бы... -- У меня есть человек, который играет на цимбалах, -- сердито произнес кабатчик. -- У тебя, Сэмл Хейк, есть всего лишь пьянчуга, -- сказала одна из девушек-служанок. Она проходила мимо с подносом и двумя кружками и остановилась, улыбнувшись Ранду и Мэту пухлыми губами. -- Большую часть времени он глаз продрать не может, чтобы доползти до общей залы, -- поделилась она с ними громким шепотом. -- Его уже два дня не видели. Не отрывая взгляда от Ранда и Мэта, Хейк тыльной стороной ладони ударил женщину наотмашь по лицу. Удивленно ойкнув, она тяжело упала на немытый пол; одна из кружек разбилась, и в грязи потекли ручейки разлившегося вина. -- За вино и битую посуду с тебя вычтут. Принеси нового вина. И поторопись! Люди не платят за то, чтобы ждать, пока ты прохлаждаешься. Тон его был груб, как и обращение с прислугой. Ни один из клиентов и глаз не поднял от своего вина, а остальные девушки отвели глаза в сторону. Толстушка потерла щеку и смерила Хейка убийственным взглядом, но собрала на поднос пустую кружку, черепки и ушла, не сказав ни слова. Хейк задумчиво поцыкал зубом, разглядывая Ранда и Мэта. Потом он отвел глаза, но задержал взгляд на мече с клеймом цапли. -- Скажу вам вот что, -- наконец произнес Хейк, -- В дальней пустой кладовке я для вас кину пару соломенных тюфяков. Комнаты слишком дороги, чтоб задарма ими швыряться. А поедите, когда все уйдут. Что-то да останется. Ранду захотелось, чтобы в Четырех Королях нашлась другая гостиница, где они еще не пытали счастья. После Беломостья он сталкивался с людской холодностью, безразличием, открытой враждебностью, но ни разу не испытывал такого чувства неловкости, что у него возникло от этой деревни и от этого человека. Он говорил себе, что тоскует просто из-за грязи, запущенности и гама, но тревожные предчувствия не оставляли его. Мэт следил за Хейком, словно подозревая какую-то ловушку, но ничем не показывал, что готов променять "Пляшущего Возчика" на ночевку под изгородью. От раскатов грома в окнах задребезжали стекла. Ранд вздохнул. -- Тюфяки, если они чистые, сгодятся, если еще найдутся чистые одеяла. Но есть мы будем через два часа после темноты, не позже, и лучшее, что у вас есть. Вот так. Сейчас мы покажем, что умеем делать. Он потянулся за футляром с флейтой, но Хейк покачал головой. -- Не надо. Этих остолопов удовлетворит любой скрип, пока он будет звучать хоть чуть похоже на музыку. -- Глаза Хейка вновь скользнули по мечу Ранда; губ, и только их, коснулась едва заметная неприятная улыбка. -- Ешьте когда вам заблагорассудится, но если не заманите сюда толпу, живо вылетите на улицу. Он кивком указал на сидящих у стены позади него двух мужчин с жесткими лицами. Они ничего не пили, а их руки своей толщиной напоминали ноги. Когда Хейк кивнул на них, глаза мужчин, пустые и равнодушные, переместились на Ранда и Мэта. Ранд положил ладонь на эфес меча, надеясь, что по лицу не видно, как у него сжимается все внутри. -- До сих пор у нас получалось то, о чем мы договаривались, -- произнес он спокойным тоном. Хейк моргнул и на миг сам показался смущенным. Вдруг он кивнул. -- Сделаете, как я сказал, верно? Ладно, за дело! Стоя тут, вы никого в гостиницу не заманите. Он двинулся прочь, хмурясь и покрикивая на девушек-служанок, словно тут где-то сидят пятьдесят клиентов, к которым они не проявляют должной заботы. В дальнем конце залы, около задней двери, находился небольшой, чуть приподнятый над полом помост. Ранд поставил на него скамью, положил на нее свой плащ, скатку одеял и свернутый в узел плащ Тома сунул за скамью, а поверх всего пристроил меч. Ранд не раз задумывался над тем, разумно ли теперь в открытую носить меч. Мечи, конечно, не редкость, но знак цапли притягивал взоры посторонних и наводил на размышления. Привлекал меч не каждого, но от любого ненужного взгляда юноша ощущал беспокойство. Он мог оставить для Мурддраала ясный след -- если Исчезающим требуются подобные следы. Судя по всему, в такого рода подсказках они не нуждались. В любом случае, Ранду очень бы не хотелось прятать меч. Его дал отец. Его отец. Пока Ранд носит меч, по-прежнему что-то связывает его с Тэмом, существует некая ниточка, которая дает ему право продолжать называть Тэма отцом. Теперь слишком поздно, подумал Ранд. Он не был уверен, к чему именно относится эта мысль, но в истинности ее не сомневался. Слишком поздно. При первых тактах "Петуха Севера" с полдюжины посетителей в общей зале подняли головы от вина. Даже двое вышибал чуть подались вперед. Когда Ранд закончил играть, все захлопали в ладоши, включая и обоих громил, то же самое произошло и после того, как Мэт закружил в руках поток разноцветных шариков. А за дверями вновь пророкотало небо. Дождь медлил, но гнетущее чувство от его приближения ощущалось каждой клеточкой тела? чем дольше ливень оттягивает свое начало, тем сильнее он хлынет. Слух о выступающих разошелся быстро, и к тому времени, когда за стенами гостиницы стемнело, она была под завязку набита людьми; они громко хохотали и разговаривали, и Ранд едва слышал, что играл. Шум в общей зале заглушал лишь гром. За окнами полыхали молнии, и в мгновения затишья, когда гомон чуть смолкал, до Ранда доносился стук дождя, барабанящего по крыше. Входящие оставляли теперь позади себя мокрые дорожки. Едва Ранд переставал играть, как сквозь шум раздавались голоса, выкрикивающие названия песен. Большую часть названий он в жизни не слышал, хотя когда кто-нибудь напевал отрывок мелодии, то Ранд часто обнаруживал, что песня ему знакома. Точно так же случалось раньше в других местах. "Веселый Джейм" оказался тут "Флингом Риа", а в прошлый раз -- "Цветами Солнца". Некоторые названия оставались теми же самыми; другие менялись через десяток миль, а Ранд к тому же учил и новые песни. Например, "Пьяный торговец", хотя иногда ее называли "Лудильщик на кухне". "Пошли на охоту два короля" была "Двумя бегущими лошадьми" и имела еще с полдюжины названий. Ранд играл то, что знал, а публика дубасила по столам, требуя еще и еще. Другие снова вызывали Мэта жонглировать. Иногда вспыхивали перебранки, доходящие до потасовок, между теми, кому хотелось музыки, и теми, кому нравилось мастерство жонглера. Однажды сверкнул нож, закричала женщина, и от стола отшатнулся мужчина, по лицу у него струилась кровь, но Джак и Стром -- та самая парочка вышибал -- быстренько кинулись на крик и с совершенной непредвзятостью вышвырнули всех ссорящихся на улицу, оставив им на память шишки на головах. Так они управлялись с любым беспорядком. Разговоры и смех в зале продолжали звучать, будто ничего не случилось. Никто, кроме тех, кого вышибалы расталкивали по пути к дверям, даже не оглянулся. Да и посетители, давали волю рукам, когда какая-нибудь из девушек-служанок на минуту забывала об осторожности. Не единожды Джаку или Строму приходилось выручать какую-нибудь из женщин, хотя с этим они не очень-то спешили. Если судить по тому, как себя вел Хейк -- орал, размахивал руками и одаривал тумаками попавшую в беду женщину, -- он всегда считал виноватой именно ее, а наполнившиеся слезами глаза бедняжки и запинающиеся извинения лишь подтверждали, что та готова признать правоту его обвинений. Едва Хейк сдвигал хмуро брови, как женщины вздрагивали, даже если он смотрел при этом в другую сторону. Ранд все удивлялся, почему они терпят такое обращение. Когда Хейк поворачивался к Ранду и Мэту, лицо его озарялось улыбкой. Лишь немного погодя до Ранда дошло, что улыбался он вовсе не им: улыбки появлялись, когда взгляд Хейка скользил за спины ребят, туда, где лежал меч с клеймом цапли. Однажды, когда Ранд положил украшенную золотым и серебряным орнаментом флейту за свой табурет, та тоже удостоилась улыбки. Меняясь в следующий раз местами с Мэтом у передней части помоста, Ранд наклонился, чтобы сказать пару слов Мэту на ушко. Даже так ему все равно пришлось говорить громко, хотя он сомневался, что в этом шуме кто-нибудь еще сумеет разобрать хоть слово. -- Хейк собирается нас ограбить. Мэт кивнул, словно иного он и не ожидал. -- Нам нужно будет запереть на ночь дверь. -- Запереть дверь? Джак и Стром своими кулачищами разнесут любую дверь. Давай уберемся отсюда. -- По крайней мере, обождем, пока не поедим. Я голоден. Здесь они ничего нам не сделают. -- Битком набитая общая зала громкими криками нетерпеливо требовала покончить с непонятным ей перерывом и заняться делом. Хейк пристально смотрел на парней. -- К тому же ты что, хочешь спать этой ночью без крыши над головой? Особенно сильный удар грома заглушил все вокруг, а вспышка молнии за окнами на миг словно пригасила свет фонарей. -- Я просто хочу выбраться отсюда с целой головой, -- сказал Ранд, но Мэт уже устало сел на табурет. Ранд вздохнул И пустился в "Дорогу на Дун Арен". Похоже, большинству она пришлась по душе: он играл ее уже четыре раза, а они по-прежнему требовали повторения. Вся штука в том, что Мэт-то прав, думал Ранд, продолжая играть. И он тоже голоден. И Ранд никак не мог сообразить, какую подлость сумеет сделать им Хейк, пока в общей зале толпится народ, причем людей становилось все больше. На каждого ушедшего или выкинутого Джаком и Стромом приходилось по два появившихся с улицы. Все требовали жонглера или какой-нибудь определенной песни, но в большей степени их интересовали выпивка и заигрывание с прислуживающими девушками. Однако один человек отличался от всех остальных. В толпе, набившей до отказа "Пляшущего Возчика", он отличался всем. Вниманием купцов эта захудалая гостиница, очевидно, не пользовалась: насколько определил Ранд, для них здесь вообще не имелось отдельных кабинетов. Все посетители были одеты просто, в груботканые одежды, кожа на их лицах и руках говорила о привычке к работе на ветру и под солнцем. Этот же мужчина выделялся сытым лоснящимся видом, какой-то прилизанностью, ухоженными руками, а еще бархатным камзолом и темно-зеленым бархатным, подбитым синим шелком плащом, что свисал с его плеч. Вся его одежда была дорогого покроя -- прочим явно не по карману. Обувь незнакомца -- мягкие бархатные туфли, а не сапоги -- не предназначалась для изрезанных колеями улиц Четырех Королей, да и вообще сшита была вовсе не для ходьбы по улицам. Этот человек появился, когда уже совсем стемнело, он вошел, отряхивая дождевые капли с плаща и кривя губы от отвращения, оглядываясь вокруг. Он обвел помещение взглядом, уже собираясь уходить, затем неожиданно вздрогнул -- отчего. Ранд не заметил -- и сел за стол, тут же освобожденный для него Джаком и Стромом. У стола остановилась девушка, затем она принесла ему кружку с вином, которую тот отставил в сторону и больше к ней не притронулся. Девушка оба раза старалась не задерживаться возле мужчины и поскорее отойти, хотя тот не пытался дотронуться до нее, он даже на нее не взглянул. Что бы в нем ни смущало девушку, другие, оказавшиеся поблизости от этого человека, тоже ощущали это. Несмотря на его изнеженный вид, когда какой-нибудь из фургонных возчиков с огрубелыми, в мозолях руками решался подсесть к нему за стол, хватало одного взгляда, чтобы наглец отправлялся искать себе местечко где-нибудь за другим столом. Мужчина в бархате вел себя так, будто в зале не было никого, кроме него -- и Ранда с Мэтом. За ними он наблюдал поверх сложенных "шалашиком" рук, и каждый его палец сверкал кольцами. Он наблюдал за ребятами, довольно улыбаясь им, как хорошим знакомым. В очередной раз меняясь местами с Мэтом, Ранд тихо поделился своими наблюдениями с другом, и тот кивнул. -- Я заметил его, -- произнес Мэт негромко. -- Кто он такой? Мне все время кажется, что я его знаю. Та же мысль приходила в голову и Ранду, щекоча что-то в глубинах его памяти, но вытащить оттуда это что-то никак не удавалось. Тем не менее он был уверен, что этого лица он прежде никогда не видел. Когда с начала выступления прошло, по прикидкам Ранда, часа два, он уложил флейту в футляр, а Мэт собрал свои пожитки. Не успели друзья и шагу ступить с низкой платформы, как к ним суетливо подбежал Хейк с искаженным от гнева и оттого еще более неприятным узким лицом. -- Пора перекусить, -- заявил Ранд, опережая его, -- и нам не хочется, чтобы наши вещи украли. Скажете вы повару или как? -- Хейк, по-прежнему кипя от гнева, помедлил, безуспешно пытаясь отвести взгляд от того, что Ранд держал в руках. Как бы невзначай Ранд передвинул свои узлы так, чтобы положить руку на меч. -- Или же можете попробовать выкинуть нас на улицу. -- Он умышленно подчеркнул слово "попробовать", потом прибавил: -- Нам еще предстоит выступать почти весь вечер. Нужно подкрепиться, иначе выступление не будет таким хорошим, чтобы эта толпа продолжала выкладывать денежки. Много ли, по-вашему, в этой зале останется народу, если мы свалимся с ног от голода? Глаза Хейка обежали залу, полную людей, которые набивали его карманы деньгами, затем он повернулся и сунул голову В дверь, ведущую в глубину гостиницы. -- Накорми их! -- гаркнул он. Обходя Ранда и Мэта, Хейк прорычал: -- Не вздумайте заниматься едой весь вечер. Надеюсь, вы будете тут, пока не уйдет последний человек. Некоторые посетители требовали музыканта и жонглера, и Хейк повернулся, чтобы утихомирить их. Одним из тех, кто беспокоился об артистах, был мужчина в бархатном плаще. Ранд жестом позвал за собой Мэта. В кухню вела толстая дверь, и, не считая тех моментов, когда она открывалась, пропуская служанку, дождь, барабанящий по крыше, звучал в кухне громче, чем крики из общей залы. В просторной комнате было жарко и влажно от плит и печей, большую часть кухни занимал огромный стол, уставленный тарелками с готовыми блюдами и заваленный мясом, овощами и зеленью. Несколько прислуживающих девушек сидели, теснясь, на скамье рядом с задней дверью, растирая себе ноги и без умолку болтая, причем все вместе, с толстой поварихой, которая сопровождала свои слова взмахами поварешки, подчеркивая свои доводы. Все женщины подняли глаза на вошедших Ранда и Мэта, но разговор не прервался ни на миг, и ни одна не перестала растирать свои ноги. -- Пока есть возможность, нам нужно бы убраться отсюда, -- тихо произнес Ранд, но Мэт замотал головой, его глаза жадно пожирали две тарелки, в которые повариха положила Говядину и картошку с горохом. Она едва взглянула на юношей, продолжая нескончаемый разговор с другими женщинами. Повариха локтями распихала блюда на столе и на освободившееся место поставила тарелки, положив к ним вилки. -- Времени еще будет предостаточно после того, как поедим. -- Мэт ужом скользнул на скамью и принялся орудовать вилкой, словно совком. Ранд вздохнул, но от Мэта не отставал. С прошлого вечера ему повезло съесть лишь одну хлебную горбушку. В брюхе у него было так же пусто, как в суме у нищего, а запахи готовящейся еды вовсе не помогали заглушить голод. Он торопливо набивал рот, хотя, прежде чем он успел умять половину своей тарелки, Мэт уже получил от поварихи свою, наполненную дымящимся варевом заново. У Ранда и в мыслях не было прислушиваться к болтовне женщин, но некоторые долетевшие слова крайне заинтересовали его. -- Для меня этак звучит дико. -- Дико или нет, но это то, что я слыхала. Он побывал в половине гостиниц в городке, прежде чем сюда пришел, и выходил, не сказав ни единого слова, даже из "Королевской гостиницы". Как будто и дождь-то не лил. -- Может, он решил, что эта -- самая удобная. Это предположение вызвало взрыв смеха. -- Я знаю, что добрался он до Четырех Королей, когда уже наступила ночь, а лошади его так дышали, будто их гнали во всю мочь. -- Откуда он взялся тогда, раз ночь застигла его в дороге? Никто, кроме дурака или сумасшедшего, не путешествует как вздумается и не рассчитывает свою поездку так глупо. -- Ладно, может, он и дурак, но дурак богатый. Знаю, у него даже есть другая коляска -- для слуг и багажа. Денежки у него водятся, попомните мои слова. Видели, какой на нем плащ? Я не прочь, чтоб и у меня был такой. -- На мой вкус, он немного полноват, но я всегда говорила, что мужчина не бывает слишком толст, если у него кошель от золота толст. Девушки захихикали пуще прежнего, а повариха захохотала во все горло, запрокинув голову. Ранд уронил вилку на тарелку. Мысль, которая ему совсем не нравилась, билась у него в голове. -- Я вернусь через минуту, -- сказал он. Мэт едва кивнул, засовывая в рот картофелину. Вставая, Ранд подхватил меч и плащ, -- а по пути к задней двери застегнул пряжку ремня на поясе. Никто не обратил на него внимания. Дождь лил как из ведра. Ранд набросил на плечи плащ и надвинул капюшон на голову. Рысцой он перебежал через двор конюшни, придерживая полы плаща. Все скрывалось за завесой воды, лишь иногда вспыхивала молния, но он нашел, что искал. Лошади были уведены в стойла, но две покрытые черным лаком коляски влажно блестели у конюшни. Прогрохотал гром, зигзаг молнии вызмеился над гостиницей. В мгновенной вспышке Ранд разглядел имя, выведенное золотыми буквами на дверях экипажа. Ховал Год. Не замечая секущего дождя. Ранд стоял, уставившись на невидимую теперь надпись. Он припомнил, где в последний раз ему попадались на глаза черные лакированные экипажи с именами владельцев на дверцах и холеные люди в подбитых шелком бархатных плащах и в бархатных же туфлях. Беломостье. У купца из Беломостья вполне могла быть уважительная причина, чтобы направляться в Кэймлин. Причина, по которой он перебывал в половине гостиниц, городка, прежде чем выбрал ту, в которой оказался ты? Причина, из-за которой он смотрит на тебя так, словно нашел то, что искал? Ранда прошибла дрожь, и он вдруг почувствовал, как катятся по спине капли дождя. Плащ был из плотной шерсти, но не годился для прогулок под таким ливнем. Ранд поспешил обратно в гостиницу, шлепая по растущим лужам. Когда он шагнул в дверь, проход загородил Джак. -- Так-так-так. Один, на улице, в темноте. В темноте опасно, малыш. Мокрые от дождя волосы Ранда прилипли ко лбу. Кроме него и Джака, на конном дворе никого не было. Юноша подумал: а не захотелось ли Хейку получить меч и флейту уже сейчас, и не решил ли он из алчности отказаться от завлечения народа в свою гостиницу? Смахнув воду с лица, Ранд положил руку на эфес меча. Даже мокрая, шершавая кожа надежно легла в ладонь. -- Хейк что, решил, будто все эти люди останутся ради его эля, а не пойдут туда, где есть чем развлечься? Если так, то мы потребуем ужина даже за то, что отыграли, а потом пойдем своей дорогой. Оставаясь сухим в дверном проеме, рослый мужчина глянул на дождь и фыркнул. -- В такую-то погоду? -- Взгляд его скользнул по руке Ранда к мечу. -- Знаешь, мы со Стромом заключили пари. Он считает, что ты спер это у своей старенькой бабули. Что до меня, то, по-моему, даже твоя бабуля вышибла бы тебя пинком из свинарника и вывесила бы просушиться. -- Джак ухмыльнулся. Зубы его оказались кривыми и желтыми, отчего ухмылка придала громиле еще более злобный вид. -- Вечер еще не кончился, малыш. Ранд скользнул мимо него, и Джак пропустил его с гнусным смешком. В гостинице юноша сбросил плащ и опустился на скамью возле стола, от которого он отошел всего пару минут назад. Мэт уже разделался со второй порцией и работал над третьей, жуя теперь медленнее, но тщательнее, словно намеревался доесть все, пусть даже его убивают. Джак облюбовал себе местечко возле двери на двор и привалился к стене, наблюдая за ребятами. Судя по всему, даже повариха не горела желанием с ним разговаривать. -- Он из Беломостья, -- тихо сказал Ранд. Незачем было говорить, кто этот "он". Мэт медленно повернул голову к Ранду, вилка с куском говядины повисла на полпути ко рту. Чувствуя на себе пристальный взгляд Джака, Ранд рассеянно ковырял вилкой в тарелке. Он не мог проглотить ни кусочка, хотя и проголодался до смерти, но пытался делать вид, что всецело занят горохом, а сам тем временем рассказывал Мэту о колясках, о том, что узнал из разговора женщин, -- последнее на случай, если Мэт не прислушивался к болтовне в кухне. Тот явно не прислушивался, даже краем уха. Мэт удивленно заморгал и присвистнул сквозь зубы, затем хмуро уставился на вилку с мясом и хмыкнул, бросив вилку на тарелку. Ранд молился в душе, чтобы Мэт, на худой конец, хоть иногда прилагал усилия и вел себя осмотрительнее. -- За нами, -- сделал свой вывод Мэт, когда Ранд закончил рассказывать. На лбу Мэта глубже прорезались морщины. -- Приспешник Тьмы? -- Может быть. Не знаю. -- Ранд глянул на Джака, и рослый мужчина потянулся, поводя плечами, которые по ширине сгодились бы какому-нибудь кузнецу. -- По-твоему, нам удастся прошмыгнуть мимо него? -- Нет, а он поднимет столько шума, что прибегут Хейк и тот, второй. Знал же я, не надо было нам вообще тут задерживаться. Ранд обалдело раскрыл рот, но, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, в дверь, ведущую в общую залу, ввалился Хейк: за его плечом возвышалась громоздкая фигура Строма. Джак сделал шаг в сторону, загородив собой заднюю дверь. -- Вы что, собираетесь жрать всю ночь? -- рявкнул Хейк. -- Я кормлю вас не за тем, чтоб вы баклуши били! Ранд оглянулся на друга. Поздно, одними губами прошептал Мэт, и они собрали свои вещи под бдительными взглядами Хейка, Строма и Джака. Едва только Ранд и Мэт появились в общем зале, сквозь гвалт с новой силой раздались выкрики о жонглировании и названия песен. Человек в бархатном плаще -- Ховал Год -- по-прежнему как будто не обращал внимания ни на кого вокруг, но тем не менее сидел он на самом краешке своего стула. Завидев ребят, он облегченно откинулся назад, довольная улыбка вновь заиграла у него на губах. Ранд вышел на помост, первой заиграв "Как черпала воду из колодца", но уделяя флейте лишь половину своего внимания. Нескольких фальшивых нот, похоже, никто не заметил. Ранд пытался придумать, как бы им выбраться отсюда, и при этом старался не глядеть на Года. Если тот гонится за ними, то нет никакого резона давать ему понять, что его намерения им известны. А что до того, как бы им улизнуть отсюда... Ранд раньше как-то не задумывался, какой ловушкой оказалась гостиница. Хейку, Джаку и Строму даже не требовалось внимательно следить за ребятами -- толпа давала им знать, когда Ранд или Мэт сходил с помоста. Пока общая зала полна народу, им никак не ускользнуть оттуда, чтобы об этом не узнал Хейк. И вдобавок Год следил за каждым их движением. Это было так забавно, что Ранд наверняка засмеялся бы, если б ему не было так плохо. Просто нужно быть осторожным и выждать удобный случай. Поменявшись местами с Мэтом, Ранд внутренне охнул. Мэт то и дело посматривал на Хейка, на Строма, на Джака, нисколько не заботясь, замечают ли они его взгляды и не начнут ли они соображать, с чего бы это им такое внимание. Как только рука Мэта освобождалась от шаров, она тут же ныряла под куртку. Ранд зашипел на друга, но тот и ухом не повел. Если рубин попадется на глаза Хейку, тот, глядишь, и не утерпит до того, как они останутся одни. Если же в общей зале увидят камень, половина собравшихся присоединится к Хейку. Хуже всего, что Мэт буравил купца из Беломостья -- неужели Друга Темного? -- в два раза более жестким взглядом, чем кого-то еще, и Год заметил это. Не заметить он просто не мог. Но самоуверенности Года эти взгляды нисколько не поколебали. Улыбка его, во всяком случае, стала еще шире, и он кивнул Мэту, словно старому знакомому, затем перевел взор на Ранда и вопросительно вздернул бровь. Ранд даже знать не желал, что это за вопрос. Он старался не смотреть на Года, но понимал, что уже слишком поздно. Слишком поздно. Опять слишком поздно. Лишь одно, по-видимому, как-то сказалось на самообладании мужчины в бархатном плаще. Меч Ранда. Юноша не стал его снимать. Двое или трое зрителей подошли к нему, пошатываясь, и поинтересовались: уж не думает ли он, что его игра на флейте так дурна, что ему требуется защита, но цапли на эфесе никто из них не заметил. Заметил Год. Он крепко сцепил бледные руки и долго-долго, хмурясь, разглядывал меч и лишь потом вновь заулыбался. Но улыбка его была уже не столь уверенной. По крайней мере, хоть одно хорошо, подумал Ранд. Если он полагает, что знак цапли у меня не за красивые глаза, то, может быть, он оставит нас в покое. Тогда все, о чем нам придется беспокоиться, будет Хейк и его бандюги. Вряд ли эта мысль успокаивала, да и Год, несмотря на замеченный им меч, продолжал следить. И улыбаться. Для Ранда вечер длился чуть ли не целый год. На него смотрели во все глаза: Хейк, Джак и Стром, -- словно грифы, сторожащие угодившую в болото овцу, Год, -- ждущий чего-то с видом еще более зловещим. Ранду стало казаться, что все в зале наблюдают за ним из каких-то своих тайных побуждений. Кислое вино выдыхалось, от вони немытых потных тел кружилась голова, а гул голосов бил Ранду в уши, пока в глазах не встал туман, а звук собственной флейты уже не резал слух. Раскаты грома раздавались будто внутри черепа. Усталость тянула к земле железной гирей. Однако завтра утром нужно вставать с рассветом, и поэтому посетители без особого желания стали уходить из "Пляшущего Возчика" в ночную темень. Фермер отвечал лишь сам за себя, но купцам-то, как известно, нет дела до их похмелья, раз уж они платят возчикам за работу. За полночь общая зала понемногу опустела, даже те, у кого были наверху комнаты, качаясь из стороны в сторону, двинулись на поиски своих кроватей. Последним засидевшимся посетителем оказался Год. Когда Ранд, зевая, потянулся за кожаным футляром от флейты, Год поднялся и перебросил свой плащ через руку. Прислуживающие девушки убирали со столов, тихо переговариваясь между собой и ворча о разлитом вине и разбитой посуде. Хейк здоровенным ключом запер входную дверь. На минуту Год отвлек Хейка, и тот подозвал одну из женщин, распорядившись показать купцу комнату. Мужчина в бархатном плаще, прежде чем подняться по лестнице, понимающе улыбнулся Мэту и Ранду. Хейк тяжелым взглядом посмотрел на Ранда и Мэта. За его плечами возвышались Джак и Стром. Ранд торопливо закинул свои вещи на плечи, неуклюже придерживая их за спиной левой рукой, чтобы правой можно было достать меч. Он не стал делать ничего другого, просто хотел быть уверен, что меч наготове, под рукой. Юноша подавил зево