Оцените этот текст:




---------------------------------------------------------------
     Перевод с сербского Н. ВАГАПОВОЙ и Л. САВЕЛЬЕВОЙ

     Статья Ясмины Михайлович и первая часть  пьесы  М.  Павича
даются  в  переводе  Н.  Вагаповой,  вторая  и третья части - в
переводе Л. Савельевой.

     "Иностранная литература", No3, 1991.
---------------------------------------------------------------



     "... В чтении  гиперлитературы  есть  нечто  сновидческое:
возникает странное пространство, некое гиперместо, более схожее
с  внутренним пространством, нежели с внешним, пространство, не
принадлежащее координатам, но бесконечности воображения".

                                                Роберт Кувер


     Тому, кто знаком с  пособиями  по  текстовым  процессорам,
нетрудно  вообразить,  что  они  могли  бы послужить ключом или
руководством к книгам Милорада Павича.  Совокупность  его  книг
внесла   в  литературу  определенную  систему,  соответствующую
базовой системе не только текстовых процессоров,  но  и  вообще
вычислительных устройств. Это случилось, разумеется, независимо
от намерений автора, без какого-либо умысла с его стороны.
     Конечно,  не  только  появление  гиперлитературы (примерно
1990 г.) впервые обнаружило связь творчества Милорада Павича  с
миром компьютеров.
     В  рецензии  Патриции  Серке "Книга XXI века" на его роман
"Хазарский словарь" отмечалось: "Это -  своего  рода  "Илиада",
нечто  вроде  компьютерной  "Одиссеи",  книга  открытая,  книга
интегрального содержания"("24 Heures" 31.VIII.1988).
     ... В 1987 г., в моей статье о сборнике  рассказов  Павича
"Железный  занавес",  я  высказала  суждение,  показавшееся мне
тогда настолько еретическим, что я перенесла его в  примечания:
"Структуру   рассказов   Павича   можно   условно   сравнить  с
компьютерной   видеоигрой.   Их   пространство   представляется
настолько     неограниченным,     что    создает    впечатление
бесконечности.
     Перемещения с одного  уровня  на  другой,  вверх  -  вниз,
вправо  - влево позволяют отгадывать загадки, получать сведения
и в результате сложить мозаику в единое целое. А это подвластно
только мастерам игр".
     По-моему, из всего этого ясно, что глобальная связь  прозы
Павича с литературой гипертекстов ясна и неоспорима.
     Коснемся  вкратце некоторых характерных черт гипертекста в
его  прозе   и   проследим   возможности   их   превращения   в
гиперлитературу...
     Особенно  интересно  проследить системы сложения рассказов
Павича в циклы, ибо эти системы представляют шаг на пути к  его
романам.  Достаточно  вспомнить  сборник  "Русская  борзая",  в
послесловии к которому  автор  наконец  решается  сказать,  что
связь   между   двумя   рассказами   такова,  что  "на  вопрос,
поставленный в одном рассказе, можно найти ответ в другом; если
же их прочитать вместе, то  они  составят  третий  рассказ...";
добавлю  от  себя  -  рассказ,  действие которого развивается в
промежуточном пространстве.
     Вот так мы подошли к романам "Хазарский словарь", "Пейзаж,
нарисованный чаем" и  "Внутренняя  сторона  ветра",  каждый  из
которых,  хотя  каждый  по-своему,  может  рассматриваться  как
сборник рассказов, объединенных в некие циклы.
     Связи между звеньями этой цепи настолько  разнообразнее  и
богаче   обычных   предпосылок  для  механического  соединения,
используемых  в  литературе  гипертекста  (  по  крайней  мере,
предпосылок,  до  сих  пор  сформулированных),  что  перед вами
встает  вопрос:  к  чему  вообще  гиперлитература,   если   вне
компьютерной  среды уже созданы произведения, ее превосходящие,
во всяком случае, с точки зрения содержания и значений?  Ответ,
вероятно,  в  том,  что  все особенности, например, "Хазарского
словаря", "Пейзажа, нарисованного чаем" и  "Внутренней  стороны
ветра"  ярче  проявляются  именно  в этой (компьютерной) среда.
Очевидно,   что   структура   этих   романов    (соответственно
роман-лексикон,    роман-кроссворд,    роман-клепсидра),   как,
впрочем,  и  структура  рассказов   Павича,   уже   подтачивала
технологию  печатной  книги,  требуя новой жизненной среды, где
она могла бы родиться заново и воплотиться в некой новой форме.
     Как могла бы  выглядеть  возможная  гипертекстовая  версия
"Хазарского  словаря"? Разумеется, сначала надо было бы сделать
для этого  романа  (как  и  для  любого  другого  произведения)
специальный  софтвер (программное обеспечение) с использованием
всех четырех существующих  систем:  Guide,  Hyper  Card,  Story
Space,  Expended  Books-и  добавлением  новых  систем,  которых
требует эта книга...
     Важно то, что  перенесение  такой  книги,  как  "Хазарский
словарь"   в  новую  среду  предоставляет  большие  возможности
прочитать почти все ее слои, чем простое  чтение,  и  в  то  же
время  не  препятствует процессу поисков связи между отдельными
элементами, уже начавшемуся в сознании читателя. Одни  ключевые
сюжеты  можно  преподнести  визуально,  в  виде  кинофильма или
мультипликации,  Другие  -  с  помощью  звука  (почему  бы   не
послушать,    например,    музыку,   исполняемую   компьютерной
клавишей?).  Творческая  активность  читателя,  таким  образом,
может   проявляться  в  разных  направлениях,  а  использование
разнообразных  масс-медиа  позволяет  подключить  к  восприятию
многие органы чувств.
     Схема  и  метод перенесения в компьютерную среду "Пейзажа,
нарисованного чаем" даны уже в самом начале этого  "романа  для
любителей  кроссвордов" в виде указаний автора "Как читать этот
роман по горизонтали" и "Как читать этот роман по вертикали". Я
полагаю,  что  это  произведение  легче   всего   перенести   в
гипертекст  именно  потому,  что  приведенные  выше  "указания"
автора помогают  выделить  блоки:  по  темам,  по  образам,  по
событиям, по любовным историям и т.д. Здесь читатель смог бы не
только   различным   образом  распределить  сегменты  текста  и
установить между ними новые связи,  но  и  повлиять  на  судьбу
персонажей, изменяя, как в книге, начало или конец романа.
     Самым  сложным оказалось бы проведение подобной операции с
романом  "Внутренняя  сторона   ветра",   потому   что   связи,
соприкосновения  между  историей  Геро и историей Леандра столь
зыбки,  что  потребуют  чересчур   усложненного   компьютерного
обеспечения,  причем  даже  в  этом  случае  немалое  число  их
останется   витать   где-то   в   воздухе,   что,   несомненно,
свидетельствует  о  достоинствах  этого  произведения. Я помню,
что, анализируя этот роман, а испытала немало  трудностей:  мне
долго  не  удавалось  поймать  какую-то нить в истории Леандра,
потом найти ее, да еще в измененном виде,  в  истории  Геро,  а
затем  соединить  их  воедино.  Паутина  этих  нитей  настолько
разрасталась,  что  в  один  прекрасный  день  мне   захотелось
получить  список слов-символов, или имен, или же еще каких-либо
знаков, которые можно было бы проследить  параллельно  в  обеих
частях.  Но  для этого, безусловно, потребовался бы компьютер с
его экраном.  С  другой  стороны,  именно  "Внутренняя  сторона
ветра"  наглядно демонстрирует метод объединения сюжетов Павича
в  систему  циклов  и  указывает   на   вероятность   появления
гипертекстовых вариантов в других его сборниках рассказов.
     Пьесу  "Вечность и еще один день", наверное, можно назвать
гиперпьесой (гиперплей). Она являет собой настоящий гипертекст,
и, в отличие от романов Павича, ее  нельзя  адекватным  образом
представить  в книге. Но она сохраняет свойства гипертекста при
переносе  в  сферу  театра,   где   она   станет   симультанным
представлением  в  реальном пространстве разных театров, а не в
моделируемом компьютерном пространстве.
     Таким   образом,   структура   пьесы   позволяет   зрителю
воспринимать один и тот же "основной текст" всегда по-разному в
соответствии  с  теми значениями, которые придают ему подвижные
завязки и концовки.

                                      Ясмина Михайлович




     Андре Клавель в  швейцарской  газете  "Журналь  де  Женев"
сравнил мою книгу ""Хазарский словарь" с рестораном, где каждый
посетитель  составляет  меню  по  своему  вкусу. Это остроумное
замечание можно отнести ко  всему,  что  я  делаю.  Написав  за
последние  десять  лет  три романа, я решил обратиться теперь к
театру.  Инсценируя   фрагменты   моей   прозы   или   усиливая
драматическое начало, я стремился предоставить в них режиссерам
и  театрам  максимальную независимость от драматурга и повысить
степень их участия в создании текста для театра.
     Мою пьесу и вправду можно  сравнить  с  ресторанным  меню.
Подобно  тому  как в меню сначала идут несколько видов закусок,
затем одно или несколько основных блюд, а в завершение  следует
широкий  выбор  десертов,  причем  порядок появления кушаний на
столе определяется посетителем,  пьеса  "Вечность  и  еще  один
день" предлагает вниманию постановщика своего рода "театральное
меню".
     Вышеизложенные     намерения     автора    и    определяют
"менюобразную" структуру  драмы:  3+1+3  (три  взаимозаменяемых
"закуски",   одно   "основное  блюдо"  и  три  взаимозаменяемых
"десерта" в конце). Зритель, режиссер или директор театра могут
выбрать любую из трех вводных частей пьесы в  качестве  завязки
театрального   представления   и   любой  из  трех  завершающих
фрагментов для развязки.  При  этом  категорически  запрещается
включать  в  один  и  тот же вариант меню несколько закусок или
несколько десертных блюд.
     Таким образом, любовный роман Петкутина и Калины  в  одном
театре  и  по  воле  одного режиссера завершится хэппи-эндом, в
другом театре  и  по  выбору  другого  постановщика  закончится
трагически,   а   в  третьем  интерпретатор  выберет  еще  один
возможный вариант и по-своему его истолкует.
     Если принять во внимание все возможности, то  из  любовной
истории   о   Петкутине  и  Калине  выйдет  девять  комбинаций,
различных по тексту и по режиссуре. Естественно, что  любая  из
этих  девяти  версий включает необходимый для каждого спектакля
минимум зрительских впечатлений - завязку, интригу и  развязку,
иначе  говоря,  является вполне классической пьесой, к каким мы
привыкли. Новое состоит в том, что,  просмотрев  этот  минимум,
можно  идти  дальше.  Чем  больше вариантов увидит зритель, тем
полнее будет его представление об  истории  любви  Петкутина  и
Калины,  ибо  все  три  вводные  части связаны между собой, как
связаны и три варианта финала драмы "Вечность и еще один день".
     В заключение  добавим,  что  зритель  имеет  полное  право
выбрать  понравившийся ему вариант пьесы, а театр, если угодно,
может  объединиться  с  другими  театрами  в  одном  спектакле.
Существуют  и  другие  возможности,  например обмен гастролями,
если разные версии исполняются в различных городах. Или  театр,
не  выезжая из родного города, может пригласить, например, трех
режиссеров, чтобы вечер за вечером предлагать вниманию зрителей
новые  варианты  текста  и  спектакля.   Существует,   наконец,
возможность провести "фестиваль одной пьесы", на котором девять
театров  покажут в исполнении девяти актерских трупп все девять
версий текста драмы "Вечность и еще один день". Антракт, как  и
полагается на порядочном обеде, должен быть перед десертом.


---------------------------------------------------------------
                                                 Ясмине





             Закуски

                    Бабочки в сухарях под соусом тартар
                    Зачем мы здесь?
                    Соль с оленьего рога


              Основное блюдо

                    Петкутин и Калина

              Десерт

                    Все хорошо, что хорошо кончается
                    Печальный конец тоже делу венец
                    "Настало после смерти пробужденье... "







     Действующие лица:

     1-я сестра - красивая молодая девушка
     2-я сестра - красивая молодая девушка
     Молодой человек
     Гости
     Хозяйка

     Время действия - наши дни.

     Вечеринка в частном доме.


     Гости  выпивают  и  закусывают, кто стоя, а-ля фуршет, кто
присев в просторной гостиной.  Общий  гомон.  Хозяйка,  заметив
одиноко  скучающего в стороне молодого человека, заговаривает с
ним и предлагает присесть на один из тех старинных  диванчиков,
что  умеют  на  своих  шести ножках потихоньку передвигаться по
комнате. Соседками молодого человека по  диванчику  оказываются
две  сестры, молодые красивые девушки. Первая сестра, не мигая,
смотрит на молодого человека, и  взгляд  ее,  вначале  горячий,
постепенно становится холодным.


     1-я сестра. Не хотите ли послушать любопытный сюжет?

      Молодой  человек. Что ж, я не прочь. Не любо - не слушай,
а врать не мешай. В одно ухо влетит, в другое вылетит.

     1-я сестра. Было это  давно  и  неправда,  а  случилось  в
театре.

     Молодой  человек. Ах, в театре... Влетело быстро, вылетело
еще быстрее. С  театром  у  меня,  как  говорят,  отношения  не
сложились. Что дальше?

     1-я  сестра. Собрались мы с сестрой однажды в оперу. Тогда
еще было принято в хорошую погоду проводить антракт  на  свежем
воздухе.  Публика  гуляла  по  площади  перед  театром, а потом
возвращалась досматривать спектакль. Капельдинеры пропускали  в
зал по надорванным билетам.

     Молодой  человек.  Как же, помню. Своя рука - владыка! Что
хочу, то и ворочу.

      1-я сестра. У нас было три билета: для нас  с  сестрой  и
один  лишний.  Мама  уговорила  нас  сводить  в  театр молодого
человека из провинции, дальнего родственника. Мы его до тех пор
в глаза не видели.

     Молодой человек (начиная скучать). Ну, понятно, мамы,  они
все такие.

      1-я  сестра.  Однако  родственник у театра не появился по
причинам, известным ему лучше, чем нам.

     Молодой человек. Да, загулял ветерок  в  голове  у  вашего
родственничка.

     1-я  сестра.  Мы  решили  отдать кому-нибудь лишний билет.
Перед входом, в  самой  толпе,  спокойно  стоял  какой-то  юный
джентльмен.  Запрокинув  голову, он пил пиво прямо из банки. Мы
предложили ему билет. "Сидеть будете во втором ряду партера", -
сказала сестра. Подумав, что билет продается - а ему  это  было
явно  не  по  карману,  -  парень  ответил довольно-таки нагло:
"Сидеть необязательно, я и стоя могу".

     Молодой человек. Ну, нахал! Да и  вы  хороши.  Зачем  было
навязываться?

     1-я  сестра.  Поняв,  что  мы  отдаем  билет бесплатно, он
соизволил проследовать за нами в зрительный зал, не выпуская из
рук банку с пивом. Когда мы  пошли  прогуляться  перед  театром
после  первого  действия,  он тоже вышел, на ходу допивая пиво.
Однако к началу второго действия наш знакомец не появился.

     Молодой человек. Вот так номер, чтоб я помер!

     1-я сестра. Рядом с нами уселась какая-то  старая  дама  с
допотопной   прической.  Наш  приятель,  оказывается,  совершил
хитроумную сделку. Получив от нас даровой билет, он продал  его
старушке, а на вырученные деньги купил еще банку пива.

     Молодой  человек.  Ну и ну! Так я и думал, судя по началу.
Такому палец в рот не клади, откусит. Одну треть оперы, значит,
прослушал, а две трети продал бабуле.

     1-я сестра. А вот и  нет.  В  третьем  действии  на  месте
нашего бизнесмена сидела незнакомая девочка.

     Молодой  человек.  Комар  его  забодай!  И третье действие
толкнул. Деловой, однако! Прямо как  в  пословице:  не  пустуют
ясли у вола-трудяги.

     1-я сестра. Вот именно. Уходя из театра, мы видели, как он
допивает  уже  третью  банку.  Наш  подарок  этот  тип окупил с
лихвой... Ну, каков сюжет?

     Молодой человек. Классная  байка.  Сделка  века!  Спасибо,
позабавила ты меня!

     1-я сестра. Это тебе спасибо, что так случилось.

     Молодой  человек.  Не  понял.  Если честно, скользнул твой
рассказ по ушам, как вода по желобу.

     1-я сестра. Неужто не узнал себя?

     Молодой человек. Н-нет. Забрезжило что-то и пропало...

     1-я сестра. Да ведь это ты наш билет два раза продал!

     Молодой человек. Провалиться мне на этом  месте!  Девушка,
ты меня с кем-то путаешь.

     1-я  сестра.  Сестра  не даст соврать. Она сама тебе билет
отдала, своими руками.

     Молодой человек. Ну и где она сейчас, твоя сестра?

     1-я сестра. Рядом сидит. Мы сейчас  так  и  сидим  по  обе
стороны от тебя, как тогда в опере.

     Молодой  человек  (про  себя).  Вот тебе, бабушка, и Юрьев
день!

     (Обращаясь  ко  второй  сестре.)   Такова   сила   дурного
впечатления.  Если  вы перед кем-нибудь покажетесь в невыгодном
свете, то потом никогда и ни за что не узнаете этого  человека,
даже  свою встречу с ним предадите забвению со скоростью ловкой
кражи... Готов поклясться, я вас никогда в глаза не видел.

     2-я сестра. Видел ты меня, голубчик, очень даже  прекрасно
видел.  Мы  с тобой познакомились давным-давно, задолго до того
случая в опере. Было это в доме моей матери, другими словами, в
гостях у твоей тетки. Мне было семь лет, в руках  у  меня  была
кукла.

     Молодой  человек. Ну вот, час от часу не легче... Что же я
тогда натворил?

     2-я сестра. Ты меня спросил, как это мне  удалось  в  семь
лет родить ребенка.

     Молодой  человек  (отчаянно, пытаясь выйти сухим из воды).
Да, тут не обошлось без старика Фрейда... Знаете, каждый из нас
похож на луковицу: под каждым елеем оказывается  следующий;  вы
его  снимаете  и  ожидаете  увидеть  бог  знает  что.  Когда же
добираетесь до конца, убеждаетесь, что в сердцевине ничего нет.
Совсем ничего.

     2-я сестра. Ничего? Вы говорите, ничего.  Лук  и  вода.  А
слезы? Как же пролитые слезы? О них-то вы и забыли!

     Молодой  человек  (стараясь  сделать  безошибочный  шаг  и
привести дело к решительному концу). М-да... А что было  с  тем
вашим  родственником  -  или  кем  он вам доводится? Ну, с тем,
который в театр не явился?

     2-я сестра. Явился он, явился, еще как явился.

     Молодой человек. Неужели? И что же с ним произошло?

     2-я сестра. Как - что произошло? Это ты и был,  только  мы
тогда этого не знали.

     Молодой человек обескуражено молчит.

     Молчишь?! Хоть бы выругался, что ли.

     Молодой человек. Ах ты, мать честная, курица лесная!

     2-я  сестра.  Наша мать, если хочешь знать, до сих пор еще
хоть куда!

     1-я сестра.  Что,  голубчик,  разыграли  мы  тебя,  как  в
театре! А кстати, почему ты театр не любишь?

     Молодой  человек.  Не  люблю...  А  за  что его любить? Ни
одному слову, со сцены сказанному, не верю.  Язык  без  костей,
все перемелет. Хочешь знать, что такое театр? Это первая в мире
коммуна.  Та  же  фаланга,  крепко  повязанная  мафия... Такому
индивидуалисту, как я, одинокому волку, что  в  любой  компании
торчит,  как  гвоздь  в лепешке, там делать нечего. В театре от
тебя все время ждут охов да ахов, взлетов мысли и  чувства.  То
влюбляйся  в  какую-то  красотку  из  трагедии.  То подвиг силы
беспримерной свершай. А собственно, зачем его свершать?  Отчего
бы,  наоборот,  этой дуре в меня не влюбиться. Чем я плох? Нет,
театра мне и задаром не надо. А  вот  поесть  я  люблю.  Обожаю
блюда с красивыми названиями. И чтоб меню с шелковой закладкой,
переплет  с  золотым  обрезом, словно подарочное издание нашего
классика  Негоша  или  там  "Ромео  и  Джульетты"...   Откроешь
карточку  -и  вот  тебе  сюрприз: "Бабочки в сухарях под соусом
тартар", "Слоеный пирог с  начинкой  из  диких  улиток"  и  так
далее...  Вот  если  бы в театре можно было выбирать спектакль,
как в меню, это бы мне подошло. Что выберешь, то и  посмотришь.
Представь-ка  себе  театральный  ужин  и  меню  дня театральных
гурманов. Заказываешь какую хочешь  закуску,  то  есть  завязку
действия.  Устроишься в кресле поудобнее и выберешь в карточке,
то есть в программке: хочешь - пирог, хочешь - фрукты, а хочешь
- сыр. Представь себе трагическое меню  или  трагедию  в  форме
обеденной  карточки.  Согласно волшебной формуле 3+1+3... Лучше
не придумаешь. "Засахаренные фиалки"! Не знаешь, что  берешь  в
рот,  а  распробуешь  -  и  во рту у тебя начнет медленно таять
вечность... Идешь в театр смотреть пьесу про  любовь.  В  одном
театре  -  хэппи-энд,  все  хорошо  кончается...  Хороший конец
только дурачкам нравится, умный  ничего  хорошего  не  ждет.  В
другом  театре,  глядишь, та же сказка про любовь, но кончается
ужас как печально и для героев, и для нас. Поневоле загрустишь,
ведь после смерти не надышишься!.. В  третьем  театре  любовный
ужин  тебе  подают  с  третьей  закуской,  то  бишь завязкой, с
третьим  финалом  на  десерт.  Приятно,   черт   подери,   хоть
разговорами   сыт   не   будешь.  (Вдруг  переходя  на  хороший
английский  язык.)  You  can  trust  me.  I   know   everything
concerning   Elizabethan  theater,  Ingmar  Bergman  and  Peter
Brook's productions! Счастья вам, радости и здоровья! Приятного
театрального аппетита.

     __________________________________________

     (*) Можете довериться моему вкусу. Я знаю  о  театре  все,
начиная со спектаклей елизаветинской поры и кончая постановками
Ингмара Бергмана и Питера Брука (англ.).




     Действующие лица:

     Мокадаса аль Сафер - священнослужитель хазарского храма
     Послушница
     Послушник
     Послушники

     Время действия - VIII век н.э.

     Место  действия  -  колоннада  перед  хазарским  храмом. В
центре,  на  полу,  огромный  сине-золотой  хазарский  глиняный
кувшин.


     Между  колоннами слоняется послушник в поисках послушницы,
которая спряталась за одной из колонн. Оба очень молоды,  почти
дети, поэтому все, что они делают и говорят, похоже на игру.


     Послушница  (внезапно  выглянув  из-за  колонны  и напугав
послушника). Если хочешь  со  мной  переспать,  двадцать  тысяч
плати;  Если  не  хочешь,  вдвое  больше  плати;  Нам  не  дано
выбирать, что вырастет на голове: Волосы или трава, как не дано
Выбирать, что хлынет - дождь или слезы.  Если  хочешь  со  мной
переспать,  двадцать  тысяч  плати;  Если не хочешь, плати двое
больше.

     Послушник. Я готов заплатить двадцать тысяч.

     Послушница. Да это только в песне так поется.

     Послушник. А не в песне что?

     Послушница. Давай так: я буду задавать  вопросы,  а  ты  -
отвечать?  Если  ответишь,  что-то  получишь, а не ответишь -не
получишь.

     Послушник. А что?

     Послушница. Отвечай, узнаешь.

     Послушник. Спрашивай.

     Послушница. Зачем мы здесь?

     Послушник. Где? На сцене?

     Послушница. Да нет. Зачем и откуда вообще люди  здесь,  на
Земле,  во времени? Ты говорил, что тебе снятся густые сны. Ну,
отвечай.

     Послушник. Не знаю. Это  вопрос  для  учителя,  а  не  для
ученика.

     Послушница.  Вот  и  мне  так  кажется.  Значит, не можешь
сказать, зачем мы здесь? А что можешь?

     Послушник. Мне сказали ужасную вещь.

     Послушница. Какую?

     Послушник.  Ты  знаешь,  каким  молитвам   предается   наш
учитель?

     Послушница. Каким?

     Послушник.  Он  уже  успел лишить невинности не одну сотню
девушек и здесь, у нас, и в других храмах.

     Послушница. Подумаешь, новость! Он и меня лишил.

     Послушник (молчит в замешательстве. После паузы).  Ах  да,
вот еще новость. Учитель приобрел новый сосуд.

     Послушница. Потрясающе. Как ты догадался?

     Послушник (пристыженный, так как кувшин стоит у него перед
носом).  Значит,  кто-то  из  нас  получит  от учителя подарок.
Интересно, кто этот счастливчик? Кто-нибудь из отличников?

     Послушница. А кто отличник?

     Послушник. Уж конечно, не я.

     Послушница. Спорим, что кувшин достанется тебе.

     Послушник. Почему? Ведь всем известно, что я не отличник.

     Послушница. Именно поэтому.  Отличники  быстро  уходят  из
школы.  А  отстающие  торчат здесь, пока все не усвоят. С тобой
учителю еще придется пуд соли съесть.


     Мокадаса с группой послушников выходит из храма.


     Мокадаса (садится вместе с послушниками  под  навесом,  на
котором  изображен  небесный  свод  со звездами). Сегодня я вам
поведаю нечто о моли. (Обращаясь к  послушнику.)  Видишь  моль?
Вон  там  высоко,  у  самой  стены.  Ее  можно различить только
потому, что она летает. Если допустить, что этот навес -  небо,
то можно подумать, что это птица под сводом небесным.

     Послушник.  Моль,  наверно,  так  и полагает, и только нам
известно, что это не так. Но ей неизвестно, что мы  это  знаем.
Она  вообще  не  ведает  о  нашем  существовании.  Она  знает о
существовании нашей одежды, которая составляет ее пищу.

     Мокадаса. Да, приблизительно  так.  Но  перейдем  к  делу.
Можешь  ли  ты  этой моли что-нибудь объяснить, неважно что, но
так, чтобы она тебя поняла, а ты был бы  уверен,  что  она  это
уразумела?

     Послушник. Я не уверен, что смогу. А ты, Учитель?

     Мокадаса.  Могу. И кто угодно может. (Привстав и всплеснув
руками, убивает моль и показывает на  ладони  то,  что  от  нее
осталось.) Думаешь, моль не поняла, что я хотел ей сказать?

     Послушник.  Но  таким  образом  ты  можешь  доказать  свое
существование и свече, которую гасишь двумя пальцами.

     Мокадаса. Естественно, если только свеча способна умереть.
Но представь себе, что существует Некто, знающий  о  нас  ровно
столько,  сколько  мы знаем о моли. Некто, для кого наше небо -
не более чем этот навес. Кто не может к нам приблизиться и дать
знать о своем  существовании  иначе,  как  только  убивая  нас.
Некто,  чьей  одеждой  мы питаемся, кто несет в своем теле нашу
смерть - единственное средство общения с нами. Убивая нас, этот
Неведомый дает о себе знать. Когда кто-то из нас  умирает,  это
значит,  что  Неведомый  хотел нам передать нечто важное. Любая
смерть есть, в сущности, слово. Все наши смерти, вместе взятые,
составляют великое  неразгаданное  послание...  Но  вернемся  к
свече, о которой ты упомянул.


     Все  послушники  одновременно открывают небольшие глиняные
сосуды, которые держат в  руках,  и  становятся  видны  огоньки
горящих  свечей.  Мокадаса  торжественно преподносит послушнику
огромный  хазарский  сосуд,  стоявший  на  полу.  Послушник   с
восторгом разглядывает сосуд.


     Послушник.   Теперь   я   знаю,  где  хранить  свои  вещи.
(Начинает, подобно фокуснику, доставать из сумки свои  вещи  и,
показав их присутствующим, опускает по одной в сосуд.) Вот яйцо
- знак прожитого дня... Колокольчик - призыв переменить душу...
Красный  плащ  -  знак  смерти...  Золотое  овечье  руно - знак
путешествия к звездам... Две шапочки, синяя и  желтая,  -  знак
тела, в котором нет души...

     Мокадаса. Прекрасно. А теперь достань свои вещи из сосуда.


     Послушник  переворачивает  кувшин,  но  из него .ничего не
выпадает. Он начинает шарить рукой внутри кувшина, но ничего не
находит.


     Послушник. Он проглотил мои вещи.  Учитель,  объясни,  что
означает такой сосуд?

     Мокадаса. Прислушайтесь. (Поднимает камешек и опускает его
в кувшин.  Считает  до  двадцати.  Слышится плеск, точно камень
упал в воду.) Я мог бы тебе объяснить, что означает твой сосуд,
но подумай, стоит ли это делать.

     Послушник. Что ты имел в виду, Учитель? Разве знание может
быть во вред?

     Мокадаса. Конечно. Разве легко, например, узнать сразу три
вещи?

     Послушница. Как это, сразу три?

     Мокадаса. У тебя есть любовник, и ты вдруг узнаешь, что он
тебе изменяет. Это значит - узнать одну вещь. Иметь любовника и
открыть, что он тебе изменяет с твоей сестрой, - значит, узнать
две вещи. А вот иметь любовника и открыть, что он тебе изменяет
с твоим братом, - значит, узнать сразу три вещи.

     Послушник. А что же все-таки с моим сосудом?

     Мокадаса. Как только я тебе скажу, что такое  твой  сосуд,
он утратит свою ценность. Ибо не успею я это произнести, он уже
не  будет  всем  прочим,  чем  и не является, но представляется
сейчас.

     Послушник. Да, это так. Мокадаса. Значит, ты согласен.


     Берет  палку  и  вдребезги  разбивает  кувшин.  Вспыхивает
красное  пламя, но не возникает ни одной из положенных в кувшин
вещей послушника.


     Послушник. О Учитель, ради чего ты нанес такой ущерб?

     Мокадаса. Об  ущербе  мы  говорили  бы,  если  бы  я  тебе
поведал,  для  чего служит сосуд, а потом разбил его. А сейчас,
поскольку ты не знаешь его предназначения, ущерба никакого нет,
и сосуд тебе и впредь будет служить, словно не разбивался.


     Все уходят, кроме послушника и послушницы. Они остаются  у
осколков кувшина. Послушник подавлен и задумчив.


     Послушница.  Для  чего  он  служил?  И  может  ли  служить
по-прежнему?

     Послушник. Скажи мне, по  крайней  мере,  что  я  потерял,
когда  не  смог  сообразить  ответа  на  твой  вопрос "Зачем мы
здесь?".

     Послушница. А вот что. (Показывает ему позолоченный ключ.)

     Послушник. Что это?

     Послушница. Ключ от моей опочивальни. (Неожиданно  швыряет
ключ через ограду, он падает в сад.) Пойдем, душа моя, дверь не
заперта.






     Действующие лица:

     София - хозяйка
     Душа - молодая красивая девушка, гостья Софии
     Тело - Петкутин в расцвете мужской красоты, гость Софии
     Место действия - дворец Софии где-нибудь не на Земле.


     Накрытый  со всевозможной роскошью стол. Сквозь стеклянную
двустворчатую дверь справа виден сад, полный  созревших  яблок.
Зрителю  должно  быть ясно с первого взгляда, что главный герой
этой пьесы - Тело - Петкутин. При этом Душу ни в коем случае не
должна играть актриса,  исполняющая  роль  Калины.  В  столовую
дворца Софии входят Душа и Тело. София встречает их.


     Душа.  Вот  каков  дом,  построенный Мудрейшей. Прекрасный
дом, госпожа София.

     София. Позвольте вас  познакомить  друг  с  другом.  Милая
Душа,  это  -  ваше  Тело.  Его  зовут  Петкутин.  (Обращаясь к
Петкутину.)  Милый  юноша,  это  -  ваша  Душа.  Можете  с  ней
ссориться  или  миловаться,  как  пожелаете.  Но имейте в виду,
никому не дано быть мудрым и красивым все семь дней в неделю...
Садитесь и чувствуйте себя как дома.


     Усаживаются за стол.


     Тело. Приятного аппетита.

     Душа (с улыбкой). Что это мы вкушаем?

     София. Приятно слышать ваш вопрос. Лучший комплимент моему
повару. Этот суп готовится в глиняном сосуде, сделанном в форме
тамбурина. Пока суп варился, сосуд встряхивали над огнем, и  ни
одна крупинка не осела на дно.

     Тело. Поэтому он такой вкусный.

     София  (принимается  за  давно  продуманную  игру:  вместо
разговора, читает надписи  на  ручках  вилок  и  ножей  или  на
донышках  тарелок.)  "Ангел  мой  ненаглядный,  неужели ты меня
навсегда оставил?"


     Гости не  понимают  ее  уловок.  Тело  смущается,  а  Душа
начинает ревновать.


     Тело. Что это за соус?

     София.   Этот   соус  у  меня  подается  горячим  и  почти
совершенно сухим. Он приправлен солью с оленьего  рога...  Хочу
обратить  ваше внимание на одну деталь. За моим столом принято,
как только гости вкусят соли с оленьего  рога,  вести  разговор
совершенно  особым,  заранее продуманным образом. Кто отгадает,
как надо вести  беседу  за  этим  столом,  не  рад  будет,  что
догадался.  А  кто не отгадает, все равно не обрадуется. Ну-ка,
попробуйте.

     Душа (она ревнует и  потому  стремится  вести  разговор  в
нужном  ей  направлении.  Тело Петкутина ей нравится, а в Софии
она видит соперницу. Обращаясь к  Телу).  Неужели  ты  меня  не
помнишь? Разве ты меня не любил?

     Тело. Да. Но я не могу тебя вспомнить.

     Душа.  Я  - твоя мать, но только в пятнадцать лет, за пять
лет до твоего рождения.

     София. Моя гостья не шутит. Ведь всякая душа - мать своего
тела. И она, как все матери, ревнует вас, мальчик мой.

     Тело. Все, что касается моей  матери,  моей  души,  теперь
понятно. Однако я хотел бы узнать и о своем отце. Каждый вечер,
вдохнув первую капельку темноты, я секунд на десять превращаюсь
в  своего  отца. Дано ли мне узнать, кем я становлюсь на десять
секунд ежевечерне? Так кем же будет мой отец?

     София. Вы хотите знать, дитя мое, чья теперь очередь  быть
вашим  отцом?  Для  начала я скажу, кто вам отцом не будет. Так
вот, идеал многих женщин - красавец офицер, чья доблесть в том,
чтобы на полном скаку помочиться прямо с коня, вашим  отцом  не
станет.  Хотя  это  было  бы  совсем  недурно.  На этот раз вас
сделает некто с густой  волнистой  шевелюрой.  Его  история  не
дольше  одного  хлопка бича. Он будет хромоног, звать его будут
Аврам Бранкович. Он осужден проехать сотни верст на верблюдах и
на лошадях, стремясь к неизбежной ошибке. Не пугайтесь,  вы  не
станете  этой  ошибкой,  но  лишь  полустанком на пути к ней...
(Читает надпись на ложке.) "Потому я  вам  советую  утехи  ради
прийти в мою комнату и провести со мной ночь".

     Тело (подхватывая игру, переворачивает свою вилку и читает
реплику  на  ее  обратной  стороне).  "Как,  накануне Страстной
Пятницы?!.."


     София и Тело хохочут. Ничего не  понимающая  Душа  сердито
молчит.


     София. Мой гость наконец угадал, как принято разговаривать
у меня  за столом. И он об этом пожалеет, как я говорила. А вы,
дорогая гостья?

     Тело  (читает  следующую   реплику,   обращаясь   к   Душе
укоризненным  тоном).  "Неужели  вы  меня  оставите на произвол
судьбы, не дожидаясь наступления яркой темноты?"

     Душа (Телу, рассерженно). Знаешь, дитя мое, после беседы с
тобой хочется хорошенько умыться... Изумительная  у  вас  рыба,
госпожа София.

     София.  В  эту  рыбу была зашита открытая бутылка красного
вина, которое постепенно испарилось и пропитало ее... Ну что ж,
Душа моя, вы так  и  не  отгадали  загадку.  И,  как  уже  было
сказано, вы об этом пожалеете. Ну-ка, читайте.

     Душа  (с  удивлением  читает  реплику  на лезвии ножа). "Я
полагаю,  любовь  моя,  что  это  был  бы   низкий,   нехороший
поступок".

     Тело  (словно бы в ответ, читает с лезвия своего ножа). "Я
ждал вас, ибо был уверен, что  вы  недолго  будете  бороться  с
предрассудками, а с угрызениями совести и того меньше".


     Все трое хохочут.


     София (вставая из-за стола). У меня за столом не беседуют,
но читают  надписи  на  вилках,  ложках,  ножах или на донышках
тарелок. Теперь вы оба можете идти, и оба пожалеете о том,  что
были  здесь.  Ваше  дело  - не вкушать мою трапезу, а караулить
яблоки. Прочь из моего дома! Тебя, Душа моя, я прогоняю за  то,
что  не  отгадала  мою  загадку.  А тебя, красавчик, за то, что
угадал мою тайну.


     Гости уходят в смущении. Затемнение. Затем рассвет. Душа и
Тело в саду, полунагие.


     Тело. Мы оказались между смертью и жизнью,  между  адом  и
раем.

     Душа.  Второй  день  мы  стережем  сад,  а  во рту маковой
росинки не было. Набери мне яблок.

     Тело. Разве ты не замечаешь?  Я  ведь  ослеп  и  не  смогу
нарвать яблок. Это и есть наказание, о котором говорила госпожа
София.

     Душа.  Да,  теперь  я знаю. Знаю, почему госпожа София нас
поставила стеречь свои яблоки.

     Тело. А разве ты не можешь нарвать яблок?

     Душа. "После беседы с тобой, дитя мое, хочется  хорошенько
умыться!.."  Как ты полагаешь, с какой радости я бы стала здесь
стеречь с тобой яблоки? Ведь я наказана не менее жестоко.  Если
ты  потерял  зрение,  то  я утратила способность передвигаться.
Такова наша судьба, судьба души и тела.

     Тело. "Ангел мой ненаглядный,  неужели  ты  меня  навсегда
оставил?.."  Знаешь  что? Я голоден как волк. Ну-ка, садись мне
на плечи и смотри за двоих, а я буду  передвигаться  за  двоих.
Рви яблоки!


     Душа  взбирается  на  плечи Тела, рвет яблоки и дает Телу.
Петтсутин жадно грызет яблоки. Появляется София.


     София. "Я ждала вас, ибо  была  уверена,  что  вы  недолго
будете  бороться  с  предрассудками,  а с угрызениями совести и
того меньше". (Душе.) Воруете  то,  что  вам  ведено  охранять!
Тебя, Душа, я обрекаю вечно побивать каменьями свое Тело. Пусть
забудет  все,  что  знало до сих пор. Что видит, не увидит, что
слышит, не услышит,  что  знает,  не  узнает!  Боль  от  ударов
почувствует  не  сейчас,  а  через  двести лет. (Обнимает Душу,
потом резко отталкивает ее.) Вон из моего сада!


     Душа подбирает с земли камень.


     Тело. "Я полагаю, любовь  моя,  что  это  был  бы  низкий,
нехороший поступок".


     Душа бросает камень на землю.


     София  (Телу). Тебя же, красавчик, я обрекаю на изгнание и
на разлуку с твоей Душой.  Ты  прозреешь  и  пойдешь  по  свету
искать  свою  вторую  душу.  Но смотри, будь осторожен. Бог все
видит. Первый удар колокола перенесет тебя в Индию. Второй -  в
Лейпциг.  Третий  удар  колокола  вернет  тебе  имя, которое ты
забудешь, уйдя из этого сада. Ты будешь  вспоминать,  как  тебя
зовут,  и первый же человек, которого ты встретишь, скажет тебе
твое имя. (Обняв Тело, резко отталкивает его от себя.)

     Тело. А сколько это будет продолжаться?

     София. Вечность и еще один день... А теперь идите.


     Душа и Тело уходят из сада.


     Тело. Теперь действительно всему конец.

     Душа. Разве ты меня не любил?

     Тело. Любил. Но я не могу тебя вспомнить.

     Душа. Если действительно всему конец,  давай  любить  друг
друга  в последний раз. Возьми меня на руки и войди в меня, а я
буду смотреть на дорогу, что останется за нами.

     Тело. "Как? Накануне Страстной Пятницы?!"


     Оба хохочут. Затем она застывает в любовном объятии у него
на руках, скрестив ноги за его спиной... Наконец они  разжимают
объятия.


     Нам  больше  не дано быть вместе. Даже пока мы так близки,
ты смотришь в ту сторону, куда я идти  не  могу,  разве  только
повернув  назад,  а  я  иду в ту сторону, куда ты посмотреть не
можешь, разве только повернув назад. Душа моя, я устал. Отпусти
мое тело и дай ему отдых. Иди искать другое тело, которое будет
тебя носить на руках. Расстанемся, как расстаются  все  прочие,
как только закончится сказка о душе и теле.

     Душа  (снова  поднимая  с  земли брошенный было камень). Я
ждала этого и вот дождалась,  "ибо  я  знала,  что  ты  недолго
будешь  бороться  с  предрассудками,  а с угрызениями совести и
того меньше".

     Тело. Неужели ты и вправду меня ударишь?

     Душа. Ты слышал, что  нам  предназначено.  Кроме  того,  я
полюбила  твое  тело и хочу, чтобы на нем была моя отметина. Ты
же слышал, больно будет только тогда, когда ты  найдешь  другую
душу. Ты почувствуешь боль и вспомнишь меня.

     Тело. Я тебя уже вспоминаю... Представь себе лису, которая
сначала  крадется  к  овечьему  источнику, а потом спускается к
реке, собирая по дороге зубами шерсть,  что  овцы  оставили  на
кустах.  Вот  она осторожно ступает в воду сначала левой, потом
правой лапой. Не выпуская из зубов собранной шерсти.  Лиса  все
глубже  погружается в воду, вот она поплыла, и ее блохам ничего
не остается, как перепрыгнуть на шерсть, что у нее в зубах. Тут
лиса  разжимает  зубы  и  возвращается  на   берег,   полностью
избавившись  от  блох,  то  есть  от  зуда  и  боли.  Ты,  Душа
человеческая,  всем  зверям  зверь.  Подобно  хитрой  лисе,  ты
отбрасываешь  прочь  свои  грехи,  от них ведь только хлопоты и
боль. И от меня, от  Тела  своего,  избавилась,  как  от  клока
блошливой шерсти.


     Душа  ударяет  Тело  камнем в висок. Одновременно слышатся
один за другим три удара  колокола.  Вспыхивает  яркий  голубой
огонь.  С  первым  же ударом колокола Петкутин исчезает в синем
пламени.







     Действующие лица:

     Сто двадцать мертвых душ (их голоса и тени)
     Калина  -  девушка  пятнадцати  лет  с  красивыми  пышными
волосами
     Ее мать
     Ее тетка Анастасия
     Аврам  Бранкович из рода графа Джордже Бранковича. Заметно
хромает
     Госпожа Браикович - его супруга
     Вид - их сын
     Петкутин
     Аверкие Скила - мастер сабельного боя
     Папас Элеазар - друг покойного отца Калины
     Австрийский лейтенант - контрразведчик
     Два мальчика

     Действие происходит в XVII веке в городе на Дунае, а также
в расположенном  неподалеку  от  него  античном  театре   и   в
Царьграде.




      В доме Калины.


     Калина  (играет  на  инструменте,  похожем  на современную
виолончель, в то время он назывался viola da gamba.  Неожиданно
прерывает  игру, обнимает инструмент, сжимает его коленями, как
куклу или любовника, и шепчет ему). Любимый мой,  любимый  мой.
Как  бы  я  хотела,  ах,  как бы я хотела. (Целует инструмент.)
Знаешь, что бы я хотела? Свадьбу. Мы полюбили  друг  друга.  Ты
мой избранник, ты красив, у тебя трехдневная борода, выросшая в
дни  и  ночи  любви,  она  щекочет  меня.  Мы едим одной вилкой
попеременно, и  я  пью  вино  из  твоего  рта.  Ты  ласкаешь  и
обнимаешь  меня  так, что душа скрипит в моем теле, и я схожу с
ума и заставляю тебя мочиться в меня, нет, все  это  невозможно
высказать.  А  по  весне,  как  это  принято,  нас  провожают в
поездку. Куда у нас обычно ездят молодожены,  знает  каждый.  К
древним  развалинам, где прекрасные каменные скамьи и греческий
мрак, намного более густой, чем любая темнота. Потому что,  чем
больше свечей погасишь, тем гуще мрак.


     Входят мать и тетке Анастасия.


     Анастасия.  Смотри-ка,  как  изменилась Калина! Иди я тебя
приласкаю!


     Калина не подходит.


     Как поживаешь, Калина? Как себя чувствуешь?


     Калина, заблеяв как ягненок, убегает.


     Мать.  Эх,  спрашиваешь,  как  она  себя  чувствует?   Все
грустит.  Никак  не  утешится  после  отцовой  смерти. Не может
забыть, что ты ей  ни  говори.  Умирая,  отец  сказал  ей,  что
будущее - не вода, и тут же преставился, а уж она по нему слезы
просто  ручьем  льет,  на кладбище муравьи вдоль этих ручьев до
самого ее лица поднялись.

     Анастасия. Она тоскует не только по  отцу.  Тоскует  и  по
жениху.  Пора  ей  жить  своим домом. Вот в Царьграде есть один
большой господин, он из наших мест, у него сыновья, можно о них
подумать. В его карман наяву попадает столько денег, сколько не
снилось всем грекам от Кавалы до Земуна.  Младший  его  сын,  к
сожалению,  не  подходит.  Я  только оттуда, сама видела. Хотя,
может, он еще выправится. Мать. Говори, говори, Анастасия.

     Анастасия. Ужасно. Лежит он, этот младший, в Царьграде, за
расписной  печью,  построенной  в  виде  церкви,  и   мучается.
Говорят,  дьявол  на  него  помочился,  с тех пор он вскакивает
среди ночи, убегает из дома и до утра  метет  метлой  улицы  по
всему  городу. Его колдунья сосет, кусает за пятки, и у него из
груди течет мужское молоко...

     Мать. Сохрани и спаси нас, Господи! И его ты предлагаешь в
женихи?

     Анастасия. Да нет, он не  годится.  Но  вот  старший  сын,
Гргур,  другое  дело.  Тот  давно  уже  сунул  ногу  в стремя и
взмахнул саблей, закаленной в огне горящего верблюжьего навоза.
Этот - золото высшей пробы.

     Мать. А-а, знаю, о ком ты говоришь.

     Анастасия.  Да  за  этим  Гргуром  не   успевают   стирать
окровавленную одежду.

     Анастасия. Но отец Гргура из семьи графа. Что ни говори, а
господин  Аврам,  его  отец,  большой  человек,  и  чуб  у него
толстый, как конский хвост.

     Мать. Вот этого-то чуба я больше всего  и  боюсь.  Кто  он
такой,  этот  господин Аврам? Хоть кто-нибудь это знает? Что он
за человек? Как я отдам мою девочку в незнакомый дом?  Про  них
шушукаются от Кавалы до Земуна. И шушукаются, видно, не зря.

     Анастасия.  Тогда подожди. Не отдавай ее за кого попало. А
я тем временем разнюхаю. Только смотри!  Калина-то  знаешь  как
размечталась! У тебя мало времени.







     Улица   с  провинциальными  особняками  в  стиле  барокко.
Придунайский город.


     1-й мальчик. Поиграем?

     2-й мальчик. Во что?

     1-й мальчик. Давай штанами меняться!

     2-й мальчик. Давай!


     Меняются штанами, точнее  огромными  белыми  шароварами  с
широченными штанинами.


     1-й  мальчик.  Ну,  теперь  говори,  что  ты видишь в моих
штанах?

     2-й мальчик. Я вижу Царьград.

     1-й мальчик. Врешь. Я не видел.

     2-й мальчик. А вот я вижу.

     1-й мальчик. И что же ты видишь в Царьграде?

     2-й мальчик. Вижу  господина  Аврама  Бранковича,  как  он
хромает по улице. (Передразнивает его, оба смеются.)

     1-й  мальчик.  Я  тоже  видел господина Аврама Бранковича,
только на самом деле!

     2-й мальчик. Ты его правда видел?

     1-й мальчик. Конечно. Отец брал меня с собой в Джулу,  там
я его и видел.

     2-й  мальчик. И какой он? Действительно может съесть ночь,
как о нем рассказывают?

     1-й мальчик. Да нет, он еще страшнее. Точно тебе говорю.

     2-й мальчик. Как это страшнее?

     1-й  мальчик.  Когда  он  проходит  мимо  стада  овец  или
буйволов, скотина начинает шагать на месте.







     Царьград. Дом Бранковича. В доме за печкой, сложенной, как
маленькая  церковь,  лежит  Вид,  он  стонет.  В  углу огромная
деревянная обезьяна с длинным членом.  Аврам  и  Аверкие  Скила
готовятся  к обычным упражнениям на саблях. Кир Аврам снимает с
украшенного бесчисленным количеством бубенчиков и стоящего, как
стол, посреди комнаты верблюжьего седла длинную  уздечку.  Один
ее  конец  бросает  Аверкие, другой держит в левой руке. Гаснет
свет, гореть остается лишь лампада перед иконой.  Оба  медленно
наматывают  уздечку  себе  на  руку,  постепенно  сближаясь,  и
неожиданно набрасываются друг на друга с саблями. Аврам заметно
хромает.  При  появлении  госпожи  Бранкович   они   прекращают
упражнения,  Аверкие  зажигает  свет  и уходит, а кир Аврам, не
обращая на женщину внимания, подходит к седлу и начинает писать
на нем, как будто это стол; в седле  даже  укреплен  письменный
прибор.


     Аврам  (кнутом  убивает  у  себя на спине мух). Сейчас мне
нужно побыть одному.

     Госпожа Бранкович (видная, красивая женщина). Опять хочешь
заснуть и увидеть во  сне  свою  сестру?  Увидеть  ту,  которая
позволяет  тебе  собирать  с  нее  груди, как персики с дерева?
Посмотри на себя, от этих снов у тебя вся постель мокрая, а сам
ты совершенно высох. Кончишь так же, как  и  наш  сын,  который
лежит за печью!


     Уходит. Входит Анастасия.


     Аврам. Принесла?

     Анастасия   (вынимает   нож  и  бутылку  розового  винного
уксуса). Все здесь. Разбудим его. (Подходит к постели за печкой
и, напевая, будит сына Аврама, Вида.)

     Вид  (просыпается).  Услышана  будет  молитва  того,   кто
семенем пророс из горькой души!

     Анастасия  (обнимает его с известной долей чувственности).
Слушай меня как следует, милый мой! Возьми этот нож. В  полночь
полей его уксусом из этой бутылки. Когда колдунья придет сосать
тебя,  пообещай  ей  дать соли взаймы, если она вернется за ней
утром.  От  такого  она  не  сможет  отказаться.  А  когда  она
согласится,  этой  же  ночью, когда она будет ползать по тебе и
сосать тебя воткни ей в руку нож, смоченный  в  уксусе.  Вот  и
все. А теперь спи.


     Анастасия  и  Бранкович уходят. Бьет полночь. Вид поливает
нож уксусом и притворяется спящим. Входит колдунья,  закутанная
так,  что  ее  трудно  рассмотреть,  за  ней, с лучиной в руке,
Анастасия. Колдунья - а это на самом  деле  госпожа  Бранкович,
которую невозможно узнать, - смотрит на спящего юношу, и косы у
нее на голове приподнимаются, как кобры. Она бросается на грудь
юноше, разрывает на нем рубашку и начинает неистово сосать его,
он не защищается.


     Вид. Приходи утром, я дам тебе взаймы соли!

     Колдунья.  Приду,  сладкий мой, приду, твое молоко как мед
медовое, приду, любимый мой, подсолить молоко.


     В этот момент Вид ножом, смоченным в  уксусе,  наносит  ей
удар  в  руку;  колдунья вскрикивает, Анастасия гасит лучину, и
обе выбегают вон.








     Входит   Бранкович.   Вид    садится    в    постели    за
печкой-церковью.   Утро.   Слышен   стук   в  дверь.  Бранкович
открывает, на пороге стоит  госпожа  Бранкович  во  всей  своей
красоте, но бледная как мел.


     Госпожа Бранкович. Я пришла взять взаймы немного соли.


     Бранкович  протягивает  ей соль, а другой рукой хватает ее
за руку, видит на ней рану от удара ножом и лижет ее.


     Бранкович (обращается к Виду за печку). Твоя  мать  пришла
взять взаймы соли. А рана ее кислая.


     Вид  вскакивает. Госпожа Бранкович выбегает, унося с собой
соль.


     Сыновей не следует делать с  женами.  Их  нужно  создавать
так, чтобы у них не было матери. И чтобы им не нужно было долго
расти.  Они  должны быть сразу готовы к свадьбе!.. Впрочем, это
можно попробовать.







     Кабинет   австрийского   лейтенанта,    который    говорит
по-сербски  с  немецким  акцентом.  Анастасия  сидит перед ним,
развалившись на канапе.


     Анастасия. Вот так в  Царьграде  госпожа  София  Бранкович
была   ранена   ножом.   Ее   сын  ранил,  господин  лейтенант!
Собственный сын!

     Лейтенант. Это  вы  говорите,  а  нас  интересует  кое-что
другое.   Но   в  любом  случае  благодарю  вас  за  интересное
сообщение.  (Достает  из  стола  кошелек  с   монетами,   долго
перебирает   их   и  наконец  протягивает  ей  серебряную.  Она
придвигается к нему грудью в платье с глубоким декольте, и  он,
несколько  удивленный,  опускает  туда  монету. Она хихикает от
щекотки. Заметно, что он довольно женственен.)

     Анастасия. А теперь мне нужно  кое-что  от  вас,  господин
лейтенант.  И  вы  получите  от  меня за это серебряную монету.
(Придвигается к нему своим декольте, и он вынимает оттуда двумя
пальцами ту же самую серебряную монету.)

     Лейтенант. Вы удивляете меня, gnadiges Fraulein. Что бы вы
хотели узнать? (Сует серебряную монету в карман.)

     Анастасия.  Мы  хотим  выдать  замуж  в   дом   Бранковича
прекрасную девушку из нашей семьи.

     Лейтенант.  Прекрасно,  я  желаю  счастья юной Fraulein...
Калина? Nicht wahr? Ее, мне кажется, зовут Калина?

     Анастасия. Вам все известно, господин лейтенант, и я прошу
вас, расскажите, что можете, о том, кто  такой  кир  Бранкович.
Кто  он  такой  на  самом  деле? Или, еще лучше, что он из себя
представляет? Чем занимается отец жениха?

     Лейтенант (торжественным тоном  и  с  сильным  акцентом  и
ошибками декламирует сербскую народную песню, явно гордясь тем,
что знает ее наизусть).

     Вот как люди говорят:


     Старый князь во храм идет -

     Борода что серебро.

     А из храма-то идет -

     Душа - чисто золото...


     Анастасия.   Я   не   об  этом  вас  спрашивала,  господин
лейтенант. Это мне любой нищий возле церкви расскажет. Скажите,
чем на самом деле занимается кир Аврам?

     Лейтенант. Это не ваше дело, это дело  венского  двора.  Я
вам могу сказать только то же, что говорит о кире Авраме народ.
Это  я  вам со спокойной совестью могу сказать. Но возможно, вы
это и сами знаете? Он меняет жен,  но  всегда  хранит  верность
одной любовнице.

     Анастасия.  Господин  лейтенант, о любовнице кира Аврама я
знаю больше, чем вы. Давайте перейдем к делу.

     Лейтенант (нагнувшись к ней,  доверительно  рассказывает).
Кир  Аврам  человек не простой! Еще в молодости он как-то сорок
дней не умывался, потом наступил черту в ужин и стал  тем,  кем
он стал. Он колдун!

     Анастасия  (вздрагивает  от  неожиданности).  Колдун! Вот,
значит, кто такой кир Аврам! Тело спит, а дух парит,  как  стая
голубей,  гонит  облака,  приносит  и  уносит град! А на каждом
плече по плети волос...

     Лейтенант.  Это  мне  неизвестно,  но  я  знаю,   что   он
принадлежит  к  колдунам  второго  ордена  и что в небесном бою
победил Мустай бег Сабляка из  третьего  ордена  колдунов.  При
этом  был  ранен  в  ногу,  и ему пришлось добыть себе вороного
коня, султана всех коней, который ржет во  сне  и  тоже  слывет
колдуном.  В  небесных сражениях он охраняет наш скот, молоко и
хлеба,  проносясь  над  ними  верхом  на  душе   своего   коня,
превращенной  в  соломинку... Говорят также, что в Царьграде он
исповедовался и признался, что он колдун.

     Анастасия. И после этого перестал быть колдуном?

     Лейтенант. Совершенно верно.

     Анастасия. А кто же он теперь?

     Лейтенант. Сейчас его  стерегут,  как  бы  он  во  сне  не
повернулся  головой  туда,  где  ноги,  потому что тогда он уже
никогда не проснется.

     Анастасия (весело).  Значит,  так  обстоят  дела  с  киром
Аврамом!  Он  из  тех, кого хоронят лицом вниз. Но как бы то ни
было, это не  так  страшно,  как  я  думала.  И,  наверное,  не
передается по наследству. (Быстро уходит.)

     Лейтенант  (смотрит ей вслед). Баба без жопы, что село без
церкви.







     Царьград. Бранкович в своей рабочей комнате. Его  со  всех
сторон  окружают  книги  и  винтовые лесенки, ведущие к верхним
полкам  библиотеки.  Он  лепит  из  глины   маленькую   фигурку
человека,  прыскает на нее водой изо рта, чтобы она не засохла.
Вдруг Бранкович прерывает работу и берет старую толстую  книгу.
Листает  ее  и,  найдя  нужное  место,  читает.  Передним стоит
роскошный горшок, синий с золотом.


     Бранкович.  "Если  во  время  работы  из  горшка  вырвется
красный  огонь,  опыт  не удался. Если же полыхнет синий огонь,
это знак того, что опыт оказался успешным..." (Закрывает книгу,
кладет глиняную фигурку в горшок  и  произносит  сороковой  (*)
псалом,  чтобы  вдохнуть  в  нее  жизнь.)  "Твердо  уповал я на
Господа, и Он приклонился ко мне и услышал  вопль  мой.  Извлек
меня из страшного рва, из тинистого болота; и поставил на камне
ноги мои, и утвердил стопы мои..."

     ____________________________
     (*)  По русской православной традиции это псалом 39 (прим.
ред.).


     Из часовни, пристроенной к библиотеке, раздается три удара
колокола. Аврам палкой разбивает  горшок  вдребезги.  При  этом
вспыхивает синий огонь. Появляется сделанный из глины Петкутин.
Он  стремительно  увеличивается  в  размерах  и,  превращаясь в
волшебно красивого молодого человека, говорит как во сне.


     Петкутин. С первым ударом  колокола  я  был  в  Индии.  Со
вторым  -  в Лейпциге, а с третьим снова вошел в свое тело. (Во
весь рост становится перед Аврамом, который заплетает ему чуб и
втыкает в него ложку из боярышника.) Как меня зовут?

     Бранкович.  Зовут  тебя  Петкутин.  (Одевает  Петкутина  в
роскошные одежды.) Ты должен жить быстро, каждый день проживать
все  четыре  времени  года,  потому что тебе надо догнать своих
ровесников. От этого у тебя появятся мозоли  на  мыслях,  мышцы
памяти  напрягутся  до  предела,  но  ты  должен  быстро  стать
настоящим молодым благородным господином. (Целует  его  в  лоб,
отталкивает   от  себя,  чтобы  посмотреть,  как  он  выглядит.
Петкутин уже полностью одет и в роскошном наряде стиля барокко,
с широкими рукавами, выглядит великолепно.) А мы  тебе  и  жену
найдем.

     Петкутин. Что такое жена?

     Аврам.  Слишком  много  вопросов...  Возьми эту книгу. Это
написал Пифагор. А вторая книга, которую я читал  в  то  время,
пока вызывал тебя из небытия, - это Библия. Возьми обе и читай,
одним  глазом  -  одну,  вторым  - другую. И когда ты найдешь у
Пифагора места, которые он взял из Библии, узнаешь,  что  такое
жена.


     Петкутин  раскрывает обе книги и читает их одновременно, а
Бранкович надевает себе  на  шею  петлю  и  входит  в  часовню,
которая  видна  в  глубине соседней комнаты, освещенная большим
количеством свечей. Молится.







     Дом Калины.


     Анастасия (входя в дом и обращаясь к матери Калины).  Есть
много новостей - и хороших, и плохих. Как соль и перец! Сначала
плохие или сперва хорошие?

     Мать. Сначала перец.

     Анастасия.   Младший  сын  кира  Аврама  Бранковича,  Вид,
преставился на день  Святого  Кирияка  в  этом  году.  Его  уже
похоронили.  Второй  сын,  тот, что привык махать саблей, опять
отправился  на  войну.  И  опять  в  Царьград   присылают   его
окровавленную одежду.

     Мать. А теперь хорошие новости.

     Анастасия. - Кир Аврам позавчера прибыл в наш город. С ним
вместе  и  третий  сын,  может  быть  приемный, никто не знает,
откуда он взялся. Но молодой человек как раз годится в  женихи.
Красивый  и ученый. Подписывается так быстро, будто ловит муху.
И благородный: рукава у него  такие,  что  в  них  могут  птицы
летать.  До  сих  пор  кир Аврам скрывал его, а теперь ищет ему
невесту. Поэтому они сюда и приехали. И он, и молодой человек.

     Мать. Как его зовут?

     Калина (до этого момента она молчала). Его зовут Петкутин,
и я его уже видела.

     Мать. Господь с тобой, да где ж ты его видела?

     Калина. У нас в саду. Он очень красивый и ждет там,  чтобы
мы его приняли. Его привела тетя Анастасия.


     Петкутин стучит металлическим кольцом в дверь и входит. Он
в сверкающей  одежде,  с двумя шапками, желтой и синей, одна из
которых у него на голове, а другая заткнута за пояс. Петкутин и
Калина стоят друг  перед  другом  как  заколдованные.  Петкутин
чихает.


     Мать. Будьте здоровы!

     Петкутин  (низко кланяется). В вашем саду, госпожа, у меня
началась сенная лихорадка, слишком сильно пахнут ваши цветы.  Я
к такому не привык.

     Калина  (подает  ему  с полки небольшой горшочек с медом).
Возьмите немного меда и намажьте нос. Это помогает. (Сама мажет
ему изнутри ноздри.) Вот так! Сейчас вам лучше, господин?


     Анастасия и мать стоят пораженные.


     Петкутин. Гораздо лучше. (Опять чихает.)







      Мать и папас Элеазар в доме папаса Элеазара.


     Мать. Заклинаю вас, папас Элеазар, вы  были  другом  моего
покойного  мужа, вы все знаете, вы можете дать мне совет вместо
него. Помогите!

     Элеазар. Советы вредны как тем, кто их дает,  так  и  тем,
кому они даются.

     Мать. Ради близких отношений между нашими семьями помогите
мне! К нашей Калине сватаются.

     Элеазар. Кто?

     Мать. Третий сын кира Аврама Бранковича.

     Элеазар (немного помолчав). Петкутин?

     Мать.  Петкутин.  Но  в  этом  есть  что-то,  что  от  нас
скрывают. Какая-то страшная тайна. И я не могу разгадать, в чем
дело.

     Элеазар. Не стоит слишком тревожиться, госпожа, тайны, как
и мы, тоже стареют... Но вам я скажу. У Петкутина  нет  матери.
Кир  Аврам сделал его из глины и вдохнул в него жизнь, прочитав
над ним сороковой псалом.

     Мать. Какой ужас! И что же это за существо?

     Элеазар. Кир Аврам постарался, чтобы Петкутин во всем  был
подобен  человеку.  Он  вдохнул  в  него  многие знания, разные
достоинства и красоту. Н о для  того,  чтобы  все  было  как  у
живых,  отец вдохнул Петкутину в грудь и забвение рождения, так
что сейчас Петкутин уже не помнит, кто он такой, не знает,  что
сделан  из  глины  и что у него нет матери. Вдохнул он в него и
болезнь, которая приведет его к смерти,  как  это  бывает  и  с
нами,  опять  же  для  того,  чтобы  все у него было как у нас,
живых. У Петкутина эта болезнь выглядит неопасной и легкой.

     Мать. Ради всех святых, что же это?

     Элеазар. Сенная лихорадка.

     Мать. Вот почему он чихает, когда рядом  цветы!  Но  зачем
все  это, папас Элеазар, скажите мне, заклинаю вас! Что все это
значит?

     Элеазар. Это генная инженерия.

     Мать. Как вы сказали?!

     Элеазар.  Это  постижение  великой  тайны,  приближение  к
заветной  цели. Теперь мы уже знаем, из чего человек сделан, но
нам неизвестны детали, поэтому  мы  не  можем  сложить  мозаику
жизни.  Мы  хотим узнать, из чего сделана живая клетка, а потом
искусственным образом воссоздать ее. Пока  что  мы  исследовали
лишь  верх  того  айсберга,  который называется жизнью. Большие
надежды  мы  возлагаем  на  изучение  наследственного  шифра  и
прочтение кода жизни.

     Мать.  Папас  Элеазар,  я  ничего не понимаю! О чем это вы
говорите?

     Элеазар. О секвенцировании генома человека. До сих пор это
не удалось никому, кроме Бога. Если  окажется,  что  опыт  кира
Аврама с Петкутиным был успешным, мы будем знать, что структура
генома человека это 3+1+3!

     Мать.  Да  раз  у нас уже есть жизнь, данная Богом, к чему
нам эта другая жизнь, без матери? Чему это служит?

     Элеазар. Тогда можно будет создать модели идеальной  жизни
для  разных  человеческих  болезней, можно будет лечить генами.
Любой ген можно будет пересадить в любое растение или животное,
даже в воду, и создать все что угодно.

     Мать. А что же угодно?

     Элеазар.  Мы  хотели  бы  преодолеть  многие  заблуждения,
изменить  моральные  понятия,  взгляд  на  жизнь.  Нам придется
осознать,  что  во  Вселенной  мы  одни,  и   этим   мы   можем
воспользоваться  себе  во  благо  или  во  вред.  Нам  придется
договориться о том, каким  путем  человечество  пойдет  дальше.
Вероятно,   мы   приблизимся   к   пониманию  жизни  вообще,  в
универсуме... Иначе говоря, мы ищем прачеловека, Адама, душа  и
тело  которого  огромны,  как  континент,  как  целая  держава,
составленная из всех снов, снившихся людям, начиная  от  первых
мужчины и женщины и до сегодняшнего дня. Через него мы надеемся
вернуть  себе то положение, которое мы занимали до грехопадения
и изгнания из  Рая,  когда  Адам  еще  поднимался  по  лестнице
небесных сил.

     Мать (пригорюнившись). Знаю, читала "Хазарский словарь". А
мне-то что делать с моим ребенком?

     Элеазар. Мы никогда не решаем, что будет с нашими детьми.







     Мост,  на  мосту  скамейка,  под мостом качели. Все залито
лунным светом, на небе сияет прекрасный месяц.


     Калина  (прибегает,  запыхавшись,  и   целует   Петкутина,
который  ждет  ее).  Мать  задержала. Пришлось ждать, когда она
уйдет. Сейчас она у старого друга моего отца, папаса  Элеазара,
я  воспользовалась этим и улизнула. Но мне надо вернуться, пока
она не пришла. Ты долго ждал?

     Петкутин. Где-то  далеко,  на  берегах  южного  моря,  где
звезды  особенно  далеки от своего отражения, путешественники с
одного корабля съели огромную черепаху. Через  пятьсот  лет  на
том же берегу ее панцирь нашел моряк и спрятался в нем на ночь.
Утром,  выспавшийся  и веселый, он просунул в отверстия панциря
руки, ноги и голову и, играя сам с собой,  погрузился  в  море.
Спустя половину тысячелетия панцирь черепахи опять отзывался на
удары  сердца и опять мог плавать. Так и твое сердце отзывается
во мне.

     Калина. Не говори так. Меня в дрожь бросает от этих слов.


     Петкутин закутывает Калину в свой плащ, подбитый мехом.


     Откуда  берется  любовь,  Петкутин?  Откуда  берется   это
сильнейшее чувство, радость и скрытая сила, что переливается из
меня  в  тебя  и из тебя в меня? Откуда все это берется в жизни
человека?

     Петкутин. Человек живет во времени. Но иногда в его  жизнь
вторгается вечность и прерывает бег времени. И человек называет
это  свершением  или  зачатием,  это  те моменты, когда человек
служит вечности.

     Калина. Но эта вечность постоянно  меняется.  Посмотри  на
нас,  это  началось  так мягко и нежно, а теперь становится все
сильнее и безумнее...

     Петкутин.  Потом  достигает  высшей  точки  и   постепенно
удаляется  от  нас,  потому  что вечность опять исторгает нас в
наше бедное время. Это похоже на изгнание из Рая.


     Любовная  сцена.  Калина  садится  на   качели,   Петкутин
подходит  к ней и начинает медленно раскачивать качели; ее ноги
видны по обе стороны его фигуры.  Достигнув  высшей  точки,  он
снимает  ее с качелей и носит, все еще совокупленный с ней, как
в ослеплении. В этот момент серп месяца  проходит  под  мостом.
Успокоившись,  садятся на скамейку. Они действительно похожи на
изгнанных из Рая.


     На этих качелях ты настолько хотела, чтобы  я  был  кем-то
другим,  что  этим  желанием  даже  превратила  меня  в кого-то
другого в тот миг, когда я источал семя и  не  мог  защищаться.
Эти  несколько мгновений я правда был кем-то другим. Скажи мне,
кем я был?

     Калина. Ты был человеком.

     Петкутин. Как это отвратительно - быть кем-то другим. А ты
в это время была не другой, а той, которую я  люблю  и  которая
любит меня. Напротив, ты была самой собой. (Чешет колено.)

     Калина.  Как  бы ты хотел, чтобы мы себя чувствовали после
изгнания из Рая? После страстных объятий ты  чешешься!  Неужели
не можешь потерпеть?

     Петкутин (смущенно). Нет, и колено у меня часто чешется.

     Калина.  Надеюсь,  ты  знаешь,  что  значит, когда чешется
колено?

     Петкутин. Понятия не имею.

     Калина. Это потому, что ты мало читаешь.

     Петкутин. Что я мало читаю?

     Калина. То, что твои ногти выцарапывают на  колене,  когда
ты  его  чешешь.  Через этот зуд тебе подает знаки твоя смерть.
Когда ты чешешься,  ты  как  будто  вступаешь  в  переписку  со
смертью.


     Петкутин  чихает,  и  у  него  сразу  же начинает чесаться
колено. Чешется.


     Вот видишь, твоя смерть ревнует даже  к  твоему  насморку!
Поглядим-ка.  (Заворачивает  край  кафтана  Петкутина  и читает
медленно, по слогам, что записано его ногтями на  колене.)  "Un
bonheur  formidable  (egalement  comme  male fortune) nous font
vieillir avant la  date".  Смотри-ка,  она  тебе  по-французски
пишет!  Здесь  написано:  "От  огромного  счастья, так же как и
несчастья, мы слишком рано стареем!"

     Петкутин. Вот, она открыла нам одну из тайн.

     Калина. Черта с два она нам открыла тайну! Все это я  сама
выдумала, чтобы тебя утешить.

     Петкутин  (прикрывает колено кафтаном). Зато я тебе сейчас
открою одну настоящую тайну. Одну страшную  тайну,  которая  не
выдумана, как твоя.

     Калина. А чья это тайна?

     Петкутин. Моя. Моя и моего отца. Если он мне отец.

     Калина.  Ты не откроешь мне тайны. Страшной тайны о себе и
о своем отце.

     Петкутин. Разве ты не хочешь ее узнать? Почему?

     Калина. Потому что эту страшную тайну о себе ты не знаешь.
Никто не знает страшной тайны о себе  и  не  может  открыть  ее
другому.

     Петкутин. Но я о ней догадываюсь.

     Калина.  Конечно, догадываешься, но знать ты ее не знаешь.
Ты не можешь знать о себе даже то, что я о тебе знаю. Например,
я вижу, как у тебя время от времени изменяется цвет  волос,  но
ты  сам  этого не замечаешь. Это вижу я, но не ты. Впрочем, и я
могла бы кое-что рассказать тебе о себе. Могла бы,  к  примеру,
рассказать следующее: "Мой дом - тишина, моя пища - молчание. Я
сижу  в  своем  имени, как гребец в лодке. Не могу заснуть, так
тебя ненавижу. Потому что у меня есть смерть, а у тебя ее нет!"
...Но я молчу и ничего тебе не говорю... Потому что я  люблю  и
буду любить тебя вечность и еще один день.

     Петкутин.  Тогда я расскажу тебе кое-что другое, не тайну.
Мы с моим отцом придем к тебе свататься.







     Дом Калины. Калина одна. Она играет на  своем  инструменте
viola  da  gamba.  Резко  обрывая музыку, обнимает инструмент и
сжимает его коленями.


     Калина. Милый мой, милый мой! Как бы я хотела,  как  бы  я
сильно  хотела... Хотела бы я или не хотела? Хочу я тебя или не
хочу? На что я тебе? На что ты  мне?  (Берет  губную  помаду  и
красит отверстия ушных раковин.)

     Лейтенант  (заглядывает  в дверь, потом заходит в комнату,
напевая с немецким акцентом).


     Как за лесом за зеленым

     Добры кони разыгрались,

     В путь-дорогу снаряжались.

     Удила все разорвали,

     Златы седла поломали,

     За Калиной поскакали...


     (Кланяется Калине и вдруг  замирает  как  вкопанный.)  Что
это? Ну и запахи у вас по дому разгуливают! Плохой знак! Как же
так,   барышня,  хлопнуть  ушами  и  согласиться  на  все,  что
предлагают?


     В  комнату  входят  сначала  хозяйки,  мать  и  Анастасия,
которые   снаружи  дожидались  сватов,  а  за  ними  празднично
разодетые Аврам Бранкович и Петкутин. Все садятся.


     Какой прекрасный случай!  Какие  дивные  гости!  Служилому
человеку  большая  честь  -  оказаться  в  таком  доме с такими
людьми... Но суп разливает повар, а  счастьем  наделяет  Бог...
(Внезапно    замолкает   на   полуслове,   заметив,   что   все
присутствующие  держатся  как-то  необычно.  Повисает  странное
молчание.)

     Мать (хочет разрядить напряженность). Будто ангел пролетел
- все замолчали.

     Анастасия  (резко  прерывает  молчание и начинает говорить
решительным тоном). Калина, это последняя  возможность  сказать
обо  всем  вслух.  Не  выходи  за  сына кира Аврама! С ним дело
нечисто.  Он  заколдован.  И  он  не  человеческого   рода.   В
понедельник  вечером  он берет из будущего не следующий день, а
тот, который ему больше понравится,  и  использует  его  вместо
вторника. Когда приходит черед этого использованного дня, он на
его  месте  употребляет  пропущенный  вторник  и  таким образом
сводит концы с концами. Но имей в  виду,  при  этом  швы  между
днями   не  всегда  плотно  прилегают,  во  времени  образуются
страшные раны, и  они  могут  поглотить  человека  живьем...  И
первую они поглотят тебя! Калина. Петкутин, это правда?

     Петкутин. Впервые такое слышу.

     Калина.  А  раз  так,  то теперь я вам кое-что скажу, тетя
Анастасия. В некотором смысле то, что вы сказали,  справедливо.
Причем  по  отношению  ко  всем  нам.  Наши дни возникают таким
образом,  что  наш  первый  день  подобен  яйцу,  из   которого
вылупится   цыпленок,   он   вынашивает,   питает  и,  наконец,
производит на свет тридцатый  день  нашей  жизни.  Второй  день
нашей  жизни  зачинает  и вынашивает следующий, тридцать первый
день, и так далее, до тех пор, пока из одного яйца не вылупится
мертвый цыпленок...

     Анастасия. Оставь свои сказки, Калина, я  говорю  о  твоей
судьбе,  о  твоем будущем, а ты меня спрашиваешь, какой сегодня
день.

     Калина. Тетя Анастасия, какой сегодня день в Стара Пазове?

     Анастасия. Четверг,  и  это  значит,  что  в  Нова  Пазове
сегодня  пятница,  базарный день. Можно и так разговаривать, но
ты погляди, вот стоит человек, который к тебе сватается, и речь
идет о тебе и о нем.

     Калина. Я знаю,  тетя  Анастасия,  что  вы  любите  сосать
молоденьких  мальчиков.  И  за кого вы боитесь - за меня или за
Петкутина?

     Мать. Калина, заклинаю тебя, хватит шутить! Папас Элеазар,
старый друг твоего отца, рассказал мне все. Петкутин сделан  из
глины! Он вовсе не живое существо, как все мы!

     Петкутин. Отец, это правда?

     Аврам. Правда - это всего лишь трюк.

     Мать. А где тогда его мать? Что это за человек, у которого
нет матери?

     Калина.  Не бойся, матушка, у меня есть мать для двоих. Не
бойся, скорее я причиню зло Петкутину, чем он мне.

     Мать. Дочка, смотри, ты играешь  своей  жизнью.  И  жизнью
твоих детей. Что у вас будут за дети?

     Калина.  Ты  тоже  не  знала,  что у тебя будет за дочь. И
поэтому послушайте, что я скажу, слушайте и вы, тетя Анастасия.
Слушайте меня. Кир Аврам так хорошо сделал Петкутина из  глины,
что обманул всех.


     Петкутин  вскрикивает,  лейтенант  хватается  за  оружие и
медленно приближается к Петкутину, сжимая в руке саблю.


     Вы только вспомните, ведь вы принимали здесь Петкутина как
ближайшего родственника, в этом самом доме! Он и меня  обманул.
Я влюбилась в него. Безумно. Я и сейчас влюблена в него, кем бы
или чем бы он ни был. Так что он обманул живых.


     Лейтенант  приближается  к  Петкутину  почти  вплотную, но
вместо того, чтобы предпринять  что-нибудь  боевое,  обнюхивает
его и, влюбленно глядя на него, мечтательно произносит.


     Лейтенант.   Людей   легко   обмануть...   (Очнувшись   от
мечтательности.) Люди легковерны.

     Калина.  Да,  люди  легковерны,  и  киру  Авраму   кажется
недостаточным  проверить  Петкутина  на  живых  людях. Он хочет
проверить  его  еще  раз.   Хочет   неопровержимо   установить,
действительно  ли  плод его трудов, его сын или не знаю как его
назвать,   короче   говоря,   Петкутин   настолько   похож   на
человеческое существо, что может обмануть и мертвых.

     Мать.  Теперь  я  понимаю,  Калина,  почему ты внушала мне
страх еще тогда, когда кормила  тебя  грудью!  После  беседы  с
тобой, девочка моя, хочется хорошенько умыться. Как это ты себе
представляешь, оборони Господь, "обмануть мертвых"? С каких это
пор мертвых можно обманывать?

     Калина.  Когда мы после свадьбы поедем туда, куда обычно у
нас все ездят, -  в  древний  театр  с  каменными  скамьями,  у
Петкутина  будет  возможность  встретиться с мертвыми. И только
тогда станет ясно, вполне ли удался опыт кира Аврама Бранковича
с Петкутином. И только тогда я узнаю, действительно ли мой  муж
такой  же,  как  и все остальные человеческие существа. Человек
мой муж или нет.

     Петкутин. Отец, о чем это Калина говорит?

     Аврам. Откуда ты все это знаешь, дочка?

     Калина. Любовь видит все. И все знает.

     Мать. Надеюсь, ты не поедешь туда вместе  с  ним?  Подумай
только о том, как мало ты прожила, подумай о том, что все будет
кончено. Если там с тобой что-то случится, ты погибла навсегда.
От  тебя  только  душа  останется. А Петкутина отец может когда
угодно снова вылепить из глины!

     Аврам. Разумеется, могу. Это может каждый, кто  умеет.  Но
не умеет каждый, кто может.

     Мать. Вот видишь, Калина!

     Калина. Мама, ты знаешь, что будущее - не вода.

     Бранкович (Калине). Станешь ли ты, дочка, моей снохой?

     Калина.  Я  стану  самой  большой ошибкой вашей жизни, кир
Аврам.

     Мать. Петкутин, заклинаю вас, скажите что-нибудь,  вы  все
знаете,  все  вам  ясно,  неужели  вы  хотите  погубить Калину?
Неужели вы не можете пожалеть ее и избавить от этого  страшного
дня? Есть ли у вас душа?

     Анастасия. Нету!

     Петкутин  (берет  Калину  за руку и обращается к ней). Под
небесным экватором растет огромный  ядовитый  гриб,  а  на  его
шляпке  прекрасные  на  вкус маленькие съедобные грибы, которые
превращают его отравленную кровь в настоящее лакомство. Живущие
в этих краях олени подкрепляют свою мужскую силу тем, что время
от времени  едят  эти  грибы,  растущие  на  шляпке.  Тот,  кто
увлечется  и  вгрызется  зубами слишком глубоко, может откусить
вместе с грибом ядовитый кусок шляпки и  умереть,  отравившись.
Каждый  вечер,  целуя тебя, я думаю: не будет ничего странного,
если однажды я вгрызусь слишком глубоко...

     Лейтенант (обрадованно).


     Погляди-ка, молодец,

     Мил ты здесь или не мил,

     Ну, а коли ты не мил,

     На коня - и след простыл...


     Итак, уважаемые  дамы,  меня  призывают  мои  обязанности.
Состоится ли обручение? Петкутин. Это решит Калина.


     Калина  медленно  поднимает  юбку,  обнажая  ногу, снимает
туфлю и протягивает Петкутину свою  ступню.  Он  достает  из-за
обшлага  рукава  крупный  сверкающий  перстень.  Этот  перстень
Петкутин  надевает  Калине  на  палец  ноги,  и  таким  образом
совершается обручение. Мать Калины вскрикивает.







     Свадьба  Петкутина  и  Калины представлена балетной сценой
или пантомимой. Все происходит  точно  по  правилам  и  обычаям
сербов,  которые  до  сих  пор соблюдают в народе. Смотри также
"Словарь" Вука Стефановича Караджича и этнографические словари.







     Полуразрушенный античный театр, заросший травой и кустами.
На сиденьях все еще видны выбитые на них имена давних зрителей.
Входят Петкутин и Калина. Акустика усилена.


     Калина . Ужасно хочу есть. Приготовим что-нибудь?

     Петкутин. Здесь для костра ничего  нет,  кроме  буйволовых
лепешек. (Собирает сухие лепешки в кучку.)

     Калина. Грибы будут вонять.

     Петкутин. Не будут, нужно просто посолить костер (вынимает
из кармана  соль  и  солит  костер),  а грибы мы промоем в вине
(моет грибы).

     Калина (пока Петкутин занят  костром  и  жаркой  грибов  и
кровяных колбасок, пока он сидит на одном из каменных сидений и
присматривает  за приготовлением еды, выходит на середину сцены
и  говорит   торжественным   голосом).   Заснув   вечером,   мы
превращаемся  в  актеров  и  всегда  переходим на другую сцену,
чтобы сыграть свою роль. А днем? Днем, наяву, мы ее разучиваем.
Иногда случается так, что мы не сумели ее выучить, и тогда  нам
не следует появляться на сцене и прятаться за другими актерами,
которые  лучше  нас  знают  свой текст и свои жесты... А ты, ты
приходишь в  зрительный  зал  дня  того,  чтобы  смотреть  наше
представление,  а  не  для того, чтобы в нем играть. Пусть твой
взгляд остановится на мне в тот раз, когда я буду хорошо готова
к своей роли, потому что никто не бывает и мудрым,  и  красивым
все семь дней в неделю.


     Петкутин   чихает,   и  все  сто  двадцать  мест  древнего
амфитеатра отзываются ему стодвадцатиголосым эхом.


      (Аплодирует.) Браво!


     Оба смеются и обнимаются. Он целует  ее,  и  сто  двадцать
мертвых  зрителей  целуются  тоже,  и  эхо этих поцелуев звучит
громче, чем звук их поцелуя.


     Петкутин (оглядывается по сторонам). С ними  шутки  плохи.
Следят  за  каждым нашим движением. Я здесь чувствую себя очень
одиноким, как будто я трава, или зверь, или просто  вода;  люди
меня  пугают. И живые, и мертвые. Только ты, Калина, связываешь
меня с человеческим родом. Неужели растения, животные и воды не
заслуживают лучшей судьбы на Земле, чем та, которую готовите им
вы, люди? Они вас боятся так же, как и я. Как бы  мне  хотелось
посмотреть на этой сцене рождественское представление, помнишь,
оно  называется  "Вертеп".  Ты  ведь  знаешь  его, там еще есть
ягненок, яблоко и река?


     Калина  ставит  готовую  еду  на  большой  четырехугольный
плоский  камень  в  центре сцены, а Петкутин читает вслух имена
зрителей, выбитые на каменных сиденьях.


     Caius  Veronius   Aet...   Sextus   Clodius   Caifilius...
Publila...Tribu... Sorto Servilio... Veturio Aeia...

     Калина.  Не  призывай  мертвых! Не призывай их, придут! Их
жажде две тысячи лет! Тсс!


     Все мертвые в зрительном зале отзываются эхом: "Тсс!"


     Они жаждут нашей теплой  крови.  Лучше  ты  им  что-нибудь
подари. Подай им денег, чтобы от них откупиться и задобрить их.


     Петкутин  высыпает  из-за  обшлага рукава на каменный стол
пять мелких монеток.


     Петкутин (считает монеты). Одна, две, три, четыре, пять!..
Сейчас порежу, и можно приступать к еде.


     Петкутин достает из ножен нож и в  тот  момент,  когда  он
хочет  отрезать  кусок, чихает и нечаянно задевает лезвием ножа
свой палец. Его кровь попадает в огонь, раздается шипение.


     Калина (вскрикивает). Ты порезался!


     В этот момент сто двадцать мертвых душ с визгом и урчанием
обрушиваются на них из зрительного зала. Петкутин хватается  за
меч,  чтобы  защитить  Калину,  но  они  быстры,  как  боль,  и
разрывают Калину прямо у него на глазах, раздирая на  куски  ее
тело  до  тех  пор,  пока ее крики не становятся такими же, как
крики окружающих их мертвецов, и тогда она сама  присоединяется
к  пожиранию  оставшихся  кусков собственного тепа. После этого
наступает тишина. Петкутин, совершенно растерянный, блуждает по
сцене. Проходит довольно много времени, пока  кто-то  невидимый
не  поднимает  красный  плащ Калины с земли и не накидывает его
себе на плечи. Пустой плащ подходит к Петкутину и окликает  его
голосом Калины.


     Тень Калины. Подойди ко мне!

     Петкутин  (обрадованный,  что узнал ее голос, обнимает ее,
но на дне голоса не видит  ничего,  кроме  пурпурной  подкладки
плаща).  Мне  кажется,  что  тысячу  лет  назад здесь произошло
ужасное несчастье. Кого-то здесь разорвали на куски и  сожрали,
и  кровь  все еще видна на земле. Я не знаю, правда ли, что это
было, а если было, то когда? И кого съели? Меня или тебя?

     Тень Калины (невидимая в красном плаще). Не бойся! С тобой
ничего не случилось, растерзали не  тебя.  И  было  это  совсем
недавно, а не тысячу лет назад.

     Петкутин.  Но  я тебя не вижу, Калина, кто же из нас двоих
мертв?

     Тень Калины. Ты не видишь меня, юноша, потому что живые не
могут видеть мертвых. Ты можешь лишь слышать мой голос. А я  не
знаю,  кто  ты  такой,  и не могу тебя узнать, пока не попробую
каплю твоей крови. Но я тебя вижу, успокойся, я прекрасно  тебя
вижу. И знаю, что ты жив.

     Петкутин.  Калина,  это  же  я,  твой  муж, твой Петкутин,
который тебя любит, неужели ты меня не узнаешь? Совсем недавно,
если это действительно было совсем недавно, ты целовала меня.

     Тень Калины. Какая разница, совсем недавно иди тысячу  лет
назад, теперь, когда все так, как оно сейчас?


     В  ответ  на  эти слова Петкутин вытаскивает нож, подносит
палец к тому месту, где, как  он  думает,  находятся  невидимые
губы  его  жены,  и  сильным движением делает на пальце надрез.
Кровь бьет струей, но она  не  успевает  пролиться  на  камень,
разогретый  солнцем, потому что Калина перехватывает ее губами.
Узнав Петкутина, она вскрикивает.


     Это ты, любовь  моя,  Петкутин!  (Разрывает  Петкутина  на
куски,  как  падаль, жадно слизывая его кровь, а из зрительного
зала к ним устремляются тени мертвых.)








     Действующие лица:

     Продавец
     Мальчик
     Курица
     Петкутин
     Калина

     Действие происходит в начале XX века.


     Идиллическая улица, газовый фонарь, падает снег. Крохотные
магазинчики, в которых зажигают свет. В одном  из  окон  вместо
занавесок  длинные  женские  кружевные  панталоны. В углу сцены
видно внутреннее помещение магазина  музыкальных  инструментов.
За  столом  сидят  продавец  и мальчик. Мальчик медленно читает
вслух Библию, которая лежит на столе  перед  ним.  В  углу,  на
шапке,  сидит  курица,  она готовится снести яйцо. Все выглядит
очень слащаво, это почти кич.  Появляется  Петкутин  в  костюме
начала  XX  века, но у него два берета, синий на голове, желтый
заткнут за пояс.


     Мальчик (читает по Библии). "Двадцать.  Еще  сказал:  чему
уподоблю  Царствие  Божие? Двадцать один. Оно подобно закваске,
которую женщина, взяв, положила в  три  меры  муки,  доколе  не
вскисло все. Двадцать два..."(*)

     ____________________________
     (*) Евангелие от Луки, 13, 20--21.


     Продавец  (с  венгерским акцентом). Хорошо, хватит. Теперь
почитай из псалмов. Помнишь, где ты остановился в прошлый раз?

     Мальчик (перелистывает Библию, находит и читает  сороковой
псалом). "Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и
услышал  вопль  мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого
болота; и поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои..."


     При этих словах  снаружи  слышатся  три  удара  церковного
колокола.


     Петкутин  (постучав,  входит в магазин). С первым ударом я
был в Индии, со вторым - в Лейпциге, а с третьим снова вошел  в
свое тело... (Обращается к продавцу и мальчику.) Добрый вечер!

     Мальчик.   Добрый   вечер.   (Во   все  глаза  смотрит  на
Петкутина.)

     Продавец. Вы не ошиблись дверью? Вход к  меховщику  рядом.
Все  время  путают.  Сюда уже семь дней никто не заходил, кроме
как по ошибке.

     Петкутин. Не найдется ли у вас  маленькой  виолончели  для
молоденькой барышни?.. Но только если это не очень дорого.

     Продавец   (не   обращая  внимания  на  Петкутина,  уводит
мальчика за перегородку. Курица в этот момент встает в шапке  и
кудахчет,  давая  понять,  что  снесла яйцо. Продавец осторожно
берет из шапки яйцо, что-то записывает на нем и  прячет  его  в
ящик  комода).  На  что вам виолончель? У вас есть граммофоны и
радио. А виолончель, да знаете ли  вы,  что  такое  виолончель?
Отсюда  и  до Дуная все вспахать, засеять и сжать, и так каждый
год. Вот сколько нужно обрабатывать маленькую  виолончель  этим
орудием. (Показывает ему смычок, засунутый за пояс, как сабля.)
Кому  это  нужно? Купите что-нибудь другое, купите ей велосипед
или собаку... Ступайте, сударь,  поищите  другого  счастья  для
вашей  девочки. Это счастье для нее было бы слишком трудным. Да
и запоздалым... Сколько ей лет? (Исчезает за занавеской,  чтобы
переодеться для выхода из дома.)

     Петкутин (смущенно). Пятнадцать.

     Продавец   (вздрагивает,  услышав  эту  цифру.  Выходит  и
выбирает одну виолончель). Возьмите эту. Дерево  старее  нас  с
вами,  вместе  взятых.  И  лак  хороший... Впрочем, послушайте!
(Проводит пальцем по струнам.) Слышите? В  каждой  струне  звук
всех   остальных.  Но  для  того,  чтобы  это  услышать,  нужно
одновременно слушать четыре разные вещи, а мы для этого слишком
ленивы...  Слышите?  Или  не  слышите?..  Четыреста   пятьдесят
тысяч...

     Петкутин (радостно). Беру!

     Продавец.  Как  это  -  берете?  Э-э,  сударь,  разве  так
покупают музыкальный инструмент? Неужели вы не испробуете?


     Петкутин ищет взглядом что-нибудь,  кроме  шапки,  на  что
можно сесть.


     Не  знаете,  как  без стула? Утка на воде сидит, а вы и на
суше не найдете, куда присесть? Не знаете? (Выдвигает  один  из
ящиков  и  садится на его угол.) Вот так! (Встает и протягивает
Петкутину инструмент.)


     Петкутин берет его, садится  на  угол  ящика  и  прекрасно
исполняет отрывок из де Фальи.


     Завернуть?

     Петкутин. Да. (Берется за бумажник.)

     Продавец. Прошу, пятьсот тысяч.

     Петкутин (остолбенев). Вы же сказали четыреста пятьдесят?

     Продавец.  Я  именно  так  и сказал. Но это за виолончель.
Остальное - за смычок. Или вы смычок не берете? Смычок  вам  не
нужен?  А  я думал, музыки без смычка не бывает... (Вытаскивает
смычок из свертка с инструментом и возвращает его в витрину.)

     Петкутин (как бы очнувшись  от  сна).  Я  просто  забыл  о
смычке.  И  у  меня  нет  денег  на  смычок.  А  виолончель без
смычка... Сами понимаете...

     Продавец (надевая сюртук).  Сударь,  у  меня  нет  времени
ждать,  пока вы заработаете на смычок. Тем более что вам это не
удалось до сих пор. Лучше подождите  вы,  а  не  я.  (Открывает
входную  дверь,  останавливается.)  Но  мы  можем договориться.
Возьмете смычок в рассрочку?

     Петкутин. Вышутите? (Хочет выйти из магазина.)

     Продавец. Нет, не шучу. Я вам предлагаю серьезную  сделку.
Можете не соглашаться, но сначала выслушайте!

     Петкутин. Послушаем.

     Продавец. Вместе со смычком вы покупаете у меня яйцо...

     Петкутин. Яйцо?

     Продавец.  Да,  вы  только что видели яйцо, которое снесла
моя курица. О нем я и говорю. (Достает из ящика яйцо.) Вы даете
мне за него столько же, сколько и за смычок, срок  выплаты  два
года.

     Петкутин.  Как  вы  сказали? Может быть, ваша курица несет
золотые яйца?

     Продавец. Моя курица не несет золотых яиц,  но  она  несет
кое-что  такое,  что  ни  вы, сударь мой, ни я снести не можем.
Каждое утро  она  сносит  то  пятницу,  то  вторник.  Вот  это,
сегодняшнее  яйцо  содержит  в  себе  вместо  желтка четверг. В
завтрашнем будет  заключена  среда.  Из  него  вместо  цыпленка
вылупится один день жизни его хозяина.

     Петкутин. Какая жизнь!

     Продавец. Так что яйца содержат в себе не золото, а время.
И я совсем недорого прошу. В этом яйце, сударь, содержится один
день вашей  жизни.  Он  заключен там, как цыпленок, и только от
вас зависит, вылупится он или нет.

     Петкутин. Даже если бы я и поверил вашему рассказу, к чему
мне покупать день, который и без того принадлежит мне?

     Продавец. Неужели, сударь, вы не умеете думать? Я вижу, вы
не умеете думать! Вы что,  ушами  думаете?  Да  ведь  все  наши
проблемы  на  этом  свете  происходят  оттого,  что мы не можем
перескочить через самые плохие дни. В этом  все  дело!  Имея  в
кармане  мое яйцо, вы застрахованы от любой неприятности. Когда
вы почувствуете, что наступает черный день, вы  просто-напросто
разобьете  яйцо  и  избежите  всех бед. Правда, под конец у вас
останется меньше одним днем жизни, но зато вы  сможете  сделать
из плохого дня отличную яичницу.

     Петкутин.  Но  если ваше яйцо действительно обладает такой
ценностью, почему вы не оставите его себе?

     Продавец. Вы шутите? Как вы думаете, сколько  у  меня  уже
набралось  яиц  от  этой  курицы?  Как вы думаете, сколько дней
своей жизни  может  разбить  человек,  чтобы  быть  счастливым?
Тысячу?  Две  тысячи? Пять тысяч? У меня сколько угодно яиц, но
не дней. Кроме того, как и у любых других яиц, у этих тоже есть
срок годности. Через некоторое время они станут тухлыми и ни на
что не годными. Поэтому, сударь мой, я и стараюсь  продать  их,
пока  не кончился срок. А вам-то что думать? Пишите расписку, и
дело в шляпе! (Карябает что-то на клочке бумаги.)

     Петкутин. Знаете что, лично мне ваше  яйцо  не  нужно.  Но
скажите, оно может избавить целый народ от самого черного дня?

     Продавец.  Разумеется,  может, просто нужно разбить яйцо с
тупого конца. Но в таком случае  вы  теряете  возможность  сами
воспользоваться   им.   (Протягивает   Петкутину  записку,  тот
подписывает на колене. Продавец упаковывает  виолончель  вместе
со  смычком,  заворачивает  яйцо,  и оба выходят на заснеженную
улицу. Выходя, продавец еще раз задерживает Петкутина, попросив
его придержать дверь, пока он ее закрывает на замок. Потом,  не
говоря  ни  слова, направляется в свою сторону и только на углу
оборачивается и добавляет.) Имейте  в  виду,  дата,  написанная
карандашом на яйце, - срок годности!

     Петкутин.  Это  совсем  не  важно.  День,  который  я хочу
изъять, вообще не из  будущего.  Он  в  прошлом.  Причем  очень
давнем.  Надеюсь,  ваше  яйцо,  которое  я  купил  в рассрочку,
действует и назад, в прошлое?

     Продавец (заинтересованный, возвращается). Об этом меня не
спрашивал еще ни один покупатель.  Вы  что,  хотите  стереть  и
изъять  тем  самым  из  времени  какой-то  плохой  день  своего
прошлого?

     Петкутин. Да, я имел в виду именно это. Был  у  меня  один
такой день, от которого я хотел бы избавиться.

     Продавец. Интересно... Конечно, с помощью яйца можно и это
сделать, но люди обычно больше боятся будущего, чем прошлого.

     Петкутин.  Вот  видите,  а  я наоборот. Если бы можно было
убрать из прошлого тот день, то одна  особа,  которую  я  очень
любил  и  люблю  до  сих  пор,  осталась бы жива. Та самая, для
которой я купил виолончель.

     Продавец. Нам, кажется, по пути. (Делает  несколько  шагов
вместе  с  Петкутином.)  Может  быть, вы расскажете мне об этих
занимательных событиях, которые вам так хочется  вычеркнуть  из
своей биографии? Вы говорите, это было очень давно?

     Петкутин.  Да.  Если хотите точно. то 17 апреля 1688 года,
посреди  развалин  античного  театра,  недалеко   от   Дуная...
(Продавец   в   страхе   убегает.  Петкутин  остается  один  на
заснеженной у лице, под фонарем, о который он разбивает  яйцо.)
Ах,   Боже   мой,   голова!   Моя  голова!  Как  болит!  Просто
раскалывается!  (Падает  в  снег.  В  тот  же  момент  из  тьмы
появляется красный плащ Калины, тот самый, который был на ней в
XVII  веке в античном театре. Плащ нерешительно стоит в темноте
перед Петкутином. Петкутин медленно поднимает голову  и  узнает
Калину.)  Калина, это я, твой муж, Петкутин! Неужели ты меня не
узнаешь? (Протягивает ей упакованный в бумагу инструмент.)

     Калина. Это ты, любовь моя! Петкутин!


     Бросаются друг другу в объятия.


     Петкутин. Душа моя, душа моя!  Наконец-то  я  тебя  нашел.
Останемся вместе вечность и еще один день.

     Калина. Как, накануне Страстной Пятницы?


     Оба  заливаются  смехом.  Калина  вскакивает на Петкутина,
лицом к его лицу, по обе стороны его фигуры видны  ее  ноги,  в
любовной игре он носит ее по сцене.







     Действующие лица:

     Калина (сначала как тень, а потом ожившая)
     Кир Аврам Бранкович
     1-й каменотес
     2-й каменотес
     Паша Масуди Коэн (спит в шатре)

     Действие происходит в развалинах античного театра недалеко
от Дуная.


     На  первом  плане  два надгробия - Калины и Петкутина. Два
каменотеса при свете фонаря выбивают на надгробьях имена.


     1-й каменотес. Ты остался мне должен  одну  букву.  Причем
женскую! Сейчас мог бы подсобить мне и вернуть долг.

     2-й  каменотес.  Идет.  Женские  буквы я люблю больше, чем
мужские. Да я, брат, и вообще женщин люблю. Умирать буду, и  то
болыпе  всего  мне  жаль будет, что не каждый день бабу тискал.
(Подходит к надгробью Калины.) Что  за  буква,  давай,  пора  и
кончать.

     1-й каменотес. Буква "А" в конце имени Калина.


     Работают. Появляется тень Калины в красном плаще.


     Калина.


     Настало после смерти пробужденье,
     Мы сбросили движенья, как одежды.
     Из жизни выйдя, как из чащи, с удивленьем
     Увидели места, знакомые нам прежде.
     Мы мясом молодым их время угощали,
     Нас после пиршества в темницу посадили,
     Собакам будущего кости завещали
     И новый ход часов себе открыли.
     Не слышим мы теперь ни шорохи, ни толки,
     Хотя растут, качаясь, из травы
     Наших ушей зеленые метелки.


     1-й  каменотес.  Вон  какая-то женщина. Что-то бормочет. В
такое-то время, видно тут дело нечисто.  Что  ей  делать  одной
среди могил?

     2-й  каменотес.  Я  женской  породы не боюсь. Эта-то, одно
место открыла, другое не прикрыла.

     Калина (в стиле XX века). Привет, ребята!

     1-й каменотес. Доброго здоровья, госпожа.

     Калина. Кто это тут лежит?

     1-й каменотес. Госпожа Калина. А лежит она или стоит,  это
вам, госпожа, виднее, чем нам, убогим.

     2-й  каменотес.  Говорят, она была молодой и красивой. Как
зеленый луг. Такая, что если бы даже под бабу попала, и  то  бы
понесла,  а  про нашего брата я и не говорю, у нас с этим делом
быстро.

     Калина. А что ж она померла, такая молодая да красивая?

     2-й каменотес. Ее на  глазах  жениха  разорвали  на  куски
мертвецы.  Только  так  ей  и  надо,  нечего  ночью  по театрам
таскаться. И ты такая. Если мужика ищешь,  считай,  что  нашла!
(Подходит к Калине.)


     Калина вдруг начинает петь "Yesterday" Beatles. Каменотесы
убегают со всех ног. Из темноты появляется кир Аврам Бранкович.


     Аврам. Ты звала меня?

     Калина. Конечно. Я самая большая ошибка твоей жизни.

     Аврам. Хочешь мне отомстить? (Заметно, что он напуган.)

     Калина.  Нет,  хочу  предложить  тебе  небольшую  торговую
сделку. Хочу продать тебе свою смерть.

     Аврам (переборов страх.) Зачем мне это нужно?

     Калина.  Мою  смерть  ты  знаешь,  а  свою  -  нет.  Давай
поменяемся? Твоя может оказаться хуже моей.

     Аврам. А может и лучше.

     Калина.  Лучше  не  может. Я уже знаю, как ты умрешь, и ты
хорошо знаешь, что я это знаю. Так что, согласен или нет?

     Аврам. Я хочу знать, как  я  умру  и  когда,  но  не  хочу
покупать  твою  смерть.  Мне и моя хороша. Какая будет, такая и
будет, другой не надо.

     Калина. Хорошо. Иди за мной.


     Подходят к шатру, который стоит в темноте перед театром.


     Сейчас услышишь, как ты умрешь. Это будет в 1689 году,  во
время битвы при Кладове, где австрийцы и сербы сражаются против
турок.


     Калина  откидывает  завесу  на  входе  в  шатер, видна его
внутренняя часть, просторная, застеленная толстыми коврами.  На
ковре спит Коэн. Масуди и паша разговаривают, сидя на подушках.


     Тебе знаком кто-нибудь из них?

     Аврам. Я знаю младшего. Это мой слуга, Масуди.


     Калина  делает знак Бранковичу, чтобы он молчал. Те, что в
шатре, начинают разговор.


     Паша. Говорят, ты читаешь сны?

     Масуди. Да. Я могу охотиться  на  чужие  сны,  как  ты  на
зайцев.

     Паша. Видишь того, кто спит здесь? Это мой конюх, он болен
сонной  болезнью  и  уже  никогда  не  проснется.  Можешь ли ты
прочитать, что он видит во сне?

     Масуди. Разумеется, могу. Меня уже убивали в  чужих  снах.
Он  видит во сне человека по имени Аврам Бранкович. А так как в
настоящий  момент  этот  Бранкович  умирает,  человек,  лежащий
здесь, видит во сне его смерть.

     Паша. Значит, он может, видя во сне умирающего Бранковича,
пережить смерть и остаться живым?

     Масуди.  Да,  но  не  может проснуться и рассказать нам об
этом.

     Паша. Но зато ты, наверное, можешь видеть, как он видит во
сне смерть Бранковича?

     Масуди. Могу, и я немедленно отчитаюсь перед тобой в  том,
как  умирает  человек  и что он при этом чувствует. (Подходит к
спящему Коэну и пристально смотрит  на  него.)  Странно.  Очень
странно. Бранкович стоит не на земле.

     Паша. А где же он?

     Масуди. На каком-то высоком столбе.

     Паша. И что он делает?

     Масуди.  Три  турка  целятся в него из луков. Ему обещано,
что, если он не умрет после пятой стрелы,  ему  подарят  жизнь.
Они  в  него  стреляют,  а  он считает. Один, два, три, четыре,
пять, шесть, семь, восемь, девять... Вот он упал  со  столба  и
перестал  считать.  Падая,  он  столкнулся  с  чем-то  твердым,
неподвижным и огромным. Но это не земля, это смерть. Но  в  той
же  самой  смерти,  между  уколами стрел, он умирает еще одной,
какой-то незрелой, детской смертью. Бранкович лежит за какой-то
печкой, сложенной в  виде  небольшой  разукрашенной  церкви,  и
мочится.  После  того  как из него выльется все его прошлое, он
будет  мертв.  Смотри-ка,  теперь  он  умирает  еще  и  третьей
смертью.  Эта  смерть  Бранковича  едва различима. Он как будто
стоит сотни лет между двумя первыми и этой третьей  смертью.  А
вот у него выпали сразу все волосы, как будто кто-то сбил шапку
с  уже  мертвой  головы... А сейчас сон твоего конюха пуст, как
русло пересохшей реки.

     Калина (опускает завесу над входом в шатер). Не хочешь  ли
теперь купить мою смерть вместо своей?

     Аврам.  Нет.  То,  что  я видел, не мои смерти. Это смерти
моих детей. Калина. Конечно.  Каждый  человек  умирает  смертью
своих  детей.  Но  претерпевает  их  сам, так же как и его дети
должны будут претерпеть смерть своих потомков... Давай все-таки
договоримся. Три твои смерти, чьими бы они ни были, я возьму на
себя. Я умру снова, на этот раз  вместо  тебя.  Ты  своих  трех
смертей и не почувствуешь, их почувствую я.

     Аврам. Чего же ты требуешь взамен?

     Калина.  Дай  мне  один  день  своей  жизни в обмен на три
смерти.

     Аврам. Хорошо. А на что тебе один день жизни?

     Калина. Я  хочу  еще  раз  переспать  с  одним  человеком,
которого я любила. Я хочу любить его вечность и еще один день.

     Аврам. Не думаю, что ты в выигрыше, Калина. Я знаю, что ты
хочешь  сейчас  сделать  и с кем хочешь встретиться. Тебе нужен
Петкутин! Но прежде  чем  ты  возьмешь  себе  три  мои  смерти,
подумай о том, что этой встречи может и не получиться.

     Калина. Пусть тебя не заботят мои заботы.

     Аврам. На прощанье я открою тебе еще кое-что. Если на пути
к Петкутину,  а ведь ты ищешь его, вспыхнет синий огонь, ты его
найдешь,  но  если  полыхнет   огонь   красный,   ты   навсегда
разойдешься  с  тем,  кого  любишь  и  ищешь  по  всем жизням и
смертям. (Протягивает руку  к  Калине  и  дотрагивается  до  ее
большого пальца своим большим пальцем.) Вот тебе твой день!

     В   Калининой   половине   античного  театра  стремительно
рассветает, рождается солнце, Калина преображается  из  тени  в
красавицу,  ее  лицо  снова  приобретает краски, тело предстает
обнаженным во всей молодой красоте  и  блеске,  а  на  половине
Бранковича  по-прежнему  ночь  с  луной  и  звездами.  Особенно
бросаются в глаза роскошные волосы Калины, длинные и волнистые,
такие же, как были у нее при жизни. Бранкович удрученно  уходит
в ночь.

     Калина  (выносит  на середину своего дня хазарский горшок,
синий с золотом. Приносит  воду  и  начинает  из  глины  месить
Петкутина.  Кладет  глину  в горшок и шепчет сороковой псалом).
"Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и  услышал
вопль мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота; и
поставил на камне ноги мои, и утвердил стопы мои..."


     Раздаются  три  удара  колокола с ближайшей церкви. Калина
палкой разбивает горшок, из него вырывается красный огонь, и на
дне  его  не  показывается  Петкутин.  Горшок  пуст.  Калина  в
отчаянии падает на землю и рыдает.


     "Ах,  добрый мой ангел, неужели ты меня навсегда оставил?"
(Ее день угасает, она встает и смотрит на  солнце.  После  того
как  оно заходит. Калина три раза вскрикивает, и волосы спадают
с ее головы, как шапка. Она снова превращается в такую же тень,
какой и была.)




     Действующие лица:

     Петкутин
     1-й каменотес
     2-й каменотес
     Актер (позже играет Яблоко)
     Актриса  (на  самом  деле  это   мужчина,   позже   играет
Богородицу)
     Река Иордан (актер)
     Златорунный баран (актер, у него на плечах золотое руно).

     Действие происходит в развалинах античного театра недалеко
от Дуная в XVII веке.




     Два  каменотеса  выбивают  на надгробиях имена Петкутина и
Калины, они работают при свете двух маленьких  фонарей.  Работа
затянулась  допоздна.  Надгробия  находятся  перед  развалинами
античного театра, на заднем плане видны скамьи для зрителей.


     1-й каменотес. Длинное у тебя имя? Успеешь до ночи?

     2-й каменотес. Не такое уж длинное. Калина.

     1-й каменотес. Ясное дело, у  тебя  от  рук  всегда  бабой
пахнет.

     2-й каменотес. Говорят, ее мертвецы на куски разорвали...

     1-й  каменотес.  Да  нет, они старше. Вначале была смерть.
Древняя, древняя смерть, более старая, чем человек  и  рожденье
до рожденья...

     2-й каменотес. А у тебя сегодня длинное имя?

     1-й каменотес. Мужское. А мужские имена труднее. Петкутин.

     2-й каменотес. Что с твоим случилось?

     1-й каменотес. Разное про него говорят.

     2-й  каменотес.  А-а,  он из тех, кто в дом не через дверь
входит? А что же говорят-то?

     1-й каменотес. Говорят, он не человек.

     2-й каменотес. Исключено.

     1-й каменотес. Почему исключено?

     2-й каменотес. Потому что умереть может  только  тот,  кто
жив. Никто, кто неживой, умереть не может. Это невозможно.

     1-й  каменотес.  А хочешь убедиться в том, что Петкутин не
был человеком?

     2-й каменотес. Не откажусь. А как?

     1-й каменотес. Очень просто. Загляни в его могилу.

     2-й каменотес. В могилу? Там черти свадьбу играют.

     1-й каменотес. Его там нет. Могила  Петкутина  пуста.  Как
рот без вина.

     2-й  каменотес.  Оборони,  Господь!  Да  что  же  бывает с
такими? Куда они деваются? Не может человеку достаться ни  двух
сокровищ, ни двух жизней.

     1-й  каменотес.  Поэтому  я тебе и говорю, что Петкутин не
человек. Одно только тело без души. Говорят, что  такие  всегда
снова  возвращаются  в  мир  живых.  Стоит  колоколу  на церкви
пробить три раза. Они  блуждают  в  окрестностях  и  ищут  душу
своему телу.


     Оба испуганно озираются.


     2-й  каменотес.  Я  закончил  и  теперь  уж  пойду.  Ты не
успеешь. У тебя на две буквы больше.

     1-й каменотес.  Знаешь  что,  давай  поделим  их  пополам.
Сделай за меня одну букву, а я тебе ее в другой раз верну.

     2-й каменотес. Значит, букву в долг?

     1-й каменотес. В долг.

     2-й  каменотес.  Но  только,  чур,  женскую  букву,  а  не
мужскую. Я больше люблю выбивать женские имена.

     1-й каменотес. Идет. Получай женскую  букву.  Давай-ка  за
дело. Но ты поостерегись! Из-за красоток многие погорели.


     Оба  работают  над одним надгробием, надгробием Петкутина.
Появляются   актеры,   они   несут   шатер   и   реквизит   для
рождественского   представления.  Еще  до  их  выхода  по  небу
начинают двигаться две блестящие звезды, которые они держат  за
нитки, как воздушных змеев. Каменотесы застывают в изумлении.


     Актер. Найдутся ли здесь зрители для нашего представления?
Мы актеры, и мы только что сюда прибыли. Завтра мы отправляемся
дальше.

     2-й каменотес. Счастливого вам пути!

     Актер. А есть ли здесь еще кто, кроме вас?

     2-й  каменотес.  Не  считая  этих  двух  покойных, никого.
Может, они вам закажут представление? (Щиплет актрису за грудь,
засунув руку под ее блузку, и, удивленный,  вытаскивает  оттуда
яблоко. Откусывает кусок яблока.)

     Актриса.  Не  все золото, что блестит. Не все счастье, что
манит!

     Актер. Кто бы ни заказал, если  он  заплатит,  может  быть
уверен, что сыграем мы. превосходно.

     1-й  каменотес. А кому нужна ваша игра? Я, например, служу
мертвецам и за их счет живу. А вы?

     Актриса. Мы  живем  за  счет  мертвых  писателей  и  живых
зрителей. Таких, как ты, которые быстры на плевки и медленны на
похвалы.

     Актер.  У  человека  договор  с Богом. От Него он получает
только сорок частей  своей  жизни  и  может  ими  пользоваться,
остальные шестьдесят уходят неиспользованными обратно к Богу. А
мы,  актеры, лицедеи и скоморохи, можем представить перед тобой
те самые неиспользованные шестьдесят частей твоей жизни.

     1-й  каменотес.   Мы   уже   кончаем.   Осталось   собрать
инструменты,  прочитать  псалом  -  и  в  путь-дорогу, а вы тут
читайте свое кому хотите. (Собирает инструменты.)

     Актер. Ну нет, так  не  пойдет!  Вы  должны  заплатить  за
представление  и  посмотреть  его, а не то познакомитесь с моей
палкой!

     Оба каменотеса (в  страхе  падают  на  колени  и  начинают
читать  псалом).  "Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился
ко мне и услышал вопль мой. Извлек меня из  страшного  рва,  из
тинистого болота; и поставил на камне ноги мои и утвердил стопы
мои..."


     С  ближайшей  церкви  раздаются  три  удара  колокола, и в
античный театр входит Петкутин. Каменотесы и актеры смотрят  на
него, оцепенев от изумления.


     Петкутин.

     Настало после смерти пробужденье,
     Мы сбросили движенья, как одежды.
     Из жизни выйдя, как из чащи, с удивленьем
     Увидели места, знакомые нам прежде.
     Мы мясом молодым их время угощали...

     (Чихает. Актерам.) Вы уже здесь?

     Актер. Мы-то здесь, а вот ты откуда взялся?

     Петкутин.  Когда  колокол  прозвонил в первый раз, я был в
Индии, при втором ударе - в Лейпциге, а с третьим ударом  вошел
в свое тело.

     Актер.  Осади,  приятель! Кто здесь дает представление, ты
или мы?

     Петкутин (подходит к Калининой могиле). "Я  думаю,  любовь
моя, что это был низкий, нехороший поступок!" (Подходит к камню
в  центре  театра,  где  он  оставлял  деньги  до того, как был
растерзан. Собирает монеты.) Я нанимаю вас  и  заплачу,  как  и
положено.  Вы  можете сыграть представление, которое называется
"Вертеп"?

     Актер.  Ну,  это  другой  разговор.  Правда,  вы   выбрали
странное место и время. "Вертеп" играют на Рождество, сейчас не
время, но мы актеры, а раз так, то нам деваться некуда.

     Петкутин  (дает  актерам  деньги). Один, два, три, четыре,
пять марьяшей!

     Актриса. Что это с вами, вы такой бледный?

     Петкутин. Неужели вы не слышали? У нас умер один из членов
семьи.

     Актриса. Нет, не слышали. А кто у вас умер?

     Петкутин. Как это кто? Вы что, не видите? Я. Уже  и  сорок
дней прошло. А ведь я только-только женился.

     Актриса. И у меня была жена... В ее душе - весна, в моей -
осень, и одна и та же птица пролетала через обе души... Она вас
очень любила?

     Петкутин. Да. Но дело не в этом.

     Актриса. А в чем же дело?

     Петкутин.  Она  разорвала  меня  на  куски и сожрала. Она,
Калина, была единственным  человеческим  существом,  которое  я
любил.

     Актриса. И не то бывает, говорят венгры... А почему? Может
быть, вы были слишком сладким?

     Петкутин. Это было своего рода пари. Пари о том, человек я
или не человек. Человеческое существо или нет.

     Актер (с опаской). И что же - да или нет?

     Петкутин.  Похоже  было,  что  человек, хотя и не человек.
Вот, я здесь, а там моя могила.  Меня  зовут  Петкутин.  Я  тот
самый, с надгробия.


     Актер  и  каменотесы,  крестясь,  отступают от Петкутина с
суеверным страхом. Сбиваются поближе друг к другу.


     Не бойтесь, я вам ничем не опасен.

     Актриса. Да? Кто же тогда опасен?

     Петкутин.  Такие  же,  как  вы  сами.   Все   человеческие
существа,  живые  и мертвые. Они сожрут вас, так же как сожрали
меня! Заразят и уничтожат, как заразили и уничтожили меня!

     Актриса. Как это?

     Петкутин. Вы что, не играли "Вертеп"?

     Актер. Играли.

     Петкутин.  А  разве  это  не  то  представление,  с  двумя
звездами,  где  новорожденному  Христу вместо людей поклоняются
дерево, вода и зверь?

     Актер. То.

     Петкутин. Ну так начинайте! (Широким взмахом  руки  делает
им знак начинать.)


     На  небе  появляются  две  звезды, они движутся по небу до
середины сцены, где поставлен шатер. В шатре сидит  Богородица,
в  яслях  новорожденный  Христос.  К яслям подходят Златорунный
баран (актер в накинутом  на  тело  куске  материи),  актер  со
стеклянным  прозрачным  сосудом с водой, то есть река Иордан, и
актриса  вся  в   листьях,   с   двумя   яблоками   на   груди,
символизирующими два первых плода.


     Богородица.

     Построю церковь звездную,
     Поставлю двери лунные,
     Иконы, взглядом писаны,
     А служба в снах привиделась.
     Верхом приеду в церковь я,
     Копьем открою дверь с коня...

     Река Иордан (поднимает книгу).

     Это Ветхий Завет, будущая кровь Христова.
     Кровь того, кто лежит, новорожденный, в яслях.
     У него есть на небе Отец, но нет Матери.

     Яблоко (поднимает вторую книгу).

     Это Новый Завет, будущее тело Христово.
     Тело того, кто лежит, новорожденный, в яслях.
     Здесь, на Земле, у него есть Мать, но нет Отца.


     Баран.  Он  искупит  все будущие и прошлые грехи человека,
искупит и его первородный грех!

     Петкутин (вмешивается в представление). Но это не  значит,
что  он  и  меня  спасет!  Не  спасет  он и тебя, вода, и тебя,
дерево, и тебя, животина!

     Баран. Что ты имеешь в виду?

     Петкутин. Мы не человечьей породы, на нас нет первородного
греха, мы не были изгнаны  из  Рая.  Христос  воплотился  не  в
яблоню, и не в воду, и не в золотое руно. Его вселенская задача
искупления не для нас, потому что мы не значимся в книге грехов
и  должны  жить  своей  собственной  жизнью.  Почему  мы должны
страдать за чужие грехи? Что мы здесь делаем?

     1-й каменотес. Обожди,  приятель!  И  я  тоже,  хоть  я  и
человек,  задаю  себе  вопрос:  что  мы здесь делаем? Ты только
посмотри - человек тратит огромное  количество  хлеба,  штанов,
чулок  и  ненависти.  И  этого  ему  всегда не хватает. А всего
остального - мудрости, красоты, - их на свете  гораздо  больше,
чем  мы можем потратить. Вот ты, который не человек, у которого
на Земле есть отец, но нет матери, скажи нам, кто мы,  люди,  и
зачем мы здесь?

     Петкутин.  Вы  здесь  потому,  что  в этой части Вселенной
время научилось останавливаться. Если вы поймете, что  Вечность
исходит  от  Бога,  а время - от Сатаны, вам станет ясно, что в
определенном месте есть "золотое сечение" Вечности  и  времени.
Здесь время на мгновение замирает, чтобы получить благословение
Вечности,   это  и  есть  ваш  "настоящий  момент".  Вы,  люди,
находитесь здесь, на Земле, потому, что в этой части  Вселенной
время  останавливается и тем самым делает возможной вашу жизнь.
Но  существует  и  загрязненное  время,  которому  не   удается
пересечься с Вечностью, и оно лишено благословения и остановки,
лишено  вашего  настоящего  и  потому бесплодно, пусто. В такой
части Вселенной не  может  выжить  никто.  После  того  как  вы
преступно  изгадили Землю, заразили растения, воды и зверей, вы
хотите  отправиться  дальше,  хотите  изгадить  и  звезды.   Мы
прощаемся с вами. Мы пойдем за своей звездой, а не за вашей. Мы
найдем  свою новую душу. И будем любить ее вечность. И еще один
день. Прощайте, люди!


     Петкутин берет у актеров сосуд с водой, яблоки, накидывает
на плечи золотое руно и поднимается вслед  за  второй  звездой,
которая  отделяется  от  Земли, и она, сверкая все ярче, уносит
его в бесконечные дали Вселенной.

Last-modified: Mon, 29 Jun 1998 13:07:50 GMT

Оцените этот текст: